Дафнис и Хлоя, Лонг, Год: 200

Переводы
Время на прочтение: 74 минут(ы)
Скачать в PDF

Д. С. Мережковскій

ДАФНИСЪ И ХЛОЯ

Повсть Лонгуса

С.-ПЕТЕРБУРГЪ
Изданіе М. В. Пирожкова
1904

Поэма Дафнисъ и Хлоя такъ хороша, что въ наши скверныя времена нельзя сохранить въ себ производимаго ею впечатлнія, и перечитывая ее, изумляешься снова. Какой вкусъ, какая полнота, и нжность чувства! Ихъ можно сравнить съ лучшимъ, что только было написано. Требуется написать цлую книгу, чтобы, какъ слдуетъ, оцнить достоинства этой поэмы. Слдовало-бы ее перечитывать разъ въ годъ, чтобы научаться изъ нея и вновь чувствовать впечатлнія ея большой красоты.

Гете.

ДАФНИСЪ и ХЛОЯ

Охотясь однажды на остров Лезбос, я увидлъ въ лсу, посвященномъ Нимфамъ, самое прекрасное, что когда-либо видлъ во всю мою жизнь: произведеніе живописи, исторію любви. Роща, сама по себ, была прекрасна. Тнистыя деревья, разнообразные цвты, журчащія воды. Источникъ питалъ и цвты, и деревья. Но ничто не могло сравниться съ картиною, очаровательнымъ произведеніемъ художника, изображеніемъ любви. Многіе люди, даже изъ чужихъ земель, приходили туда на поклоненіе Нимфамъ, желая увидть эту картину. На ней художникъ изобразилъ женщинъ, рожавшихъ, другихъ, облекавшихъ дтей пеленами, младенцевъ, покинутыхъ на произволъ, животныхъ, которыя питали ихъ, пастуховъ, которые принимали ихъ, юношей и двъ, соединявшихся въ любви, разбойниковъ на мор, нападеніе враговъ на суш.
Эти образы и многіе другіе, тоже любовные, наполнили меня такимъ изумленіемъ и радостью, что я пожелалъ написать о нихъ повсть. И такъ, я попросилъ, чтобы мн подробно объяснили картину и, выслушавъ все со вниманіемъ, сочинилъ эти четыре книги, которыя посвящаю, какъ жертву, богу Любви, Нимфамъ и Пану. Это произведеніе да будетъ вмст съ тмъ сокровищемъ, полнымъ прелести для всхъ людей: болящій найдетъ въ немъ исцленіе, огорченный — усладу, тотъ, кто любилъ — воспоминаніе, тотъ, кто еще не зналъ любви,— посвященіе въ ея таинства. Ибо никто не избгъ или не избгнетъ любви, пока на земл будетъ красота и глаза, чтобы видть ее. Но да позволитъ мн богъ Любви,— описывая чужія страсти, самому оставаться свободнымъ и мудрымъ.

КНИГА ПЕРВАЯ

I

Митилены — большой и красивый городъ на Лезбос. Онъ пересченъ каналами, въ которые тихо вливается морская вода, и украшенъ мостами изъ благо, гладкаго камня. Онъ кажется не городомъ, а островомъ. Въ сосдств, приблизительно въ двухъ стахъ стадіяхъ отъ Митиленъ, богатый человкъ владлъ землею. Это было прекрасное мсто: горы, обильныя дичью, поля пшеницы, холмы, покрытые лозами, луга для пастбищъ. Море окружало владніе, и нжныя волны набгали на тонкій песокъ побережья.

II

На этой земл козій пастухъ, по имени Ламонъ, нашелъ однажды ребенка, котораго кормила коза. Вотъ какъ это случилось. Подъ кустами терновника, обвитаго побгами густого плюща, зеленлъ мягкій дернъ. На немъ лежалъ ребенокъ. Туда часто бгала коза, она, то и дло, исчезала, покидая своего козленка, чтобы провдать младенца. Ламонъ это замтилъ и сталъ жалть покинутаго сосунка. Разъ, въ самый полдень, онъ пошелъ по слдамъ козы, и увидалъ, что она подходитъ съ осторожностью, чтобы нечаянно не ранить копытомъ, лежащаго на трав ребенка, который выжимаетъ молоко изъ сосцовъ козы, какъ будто сосетъ грудь матери. Пастухъ, съ удивленіемъ, приблизился и увидлъ мальчика, красиваго, здороваго, въ пеленкахъ изъ боле роскошной ткани, чмъ та, которая соотвтствовала его несчастному положенію. Ибо ткань была пурпуромъ съ пряжкою изъ чистаго золота. Рядомъ лежалъ маленькій ножъ съ ручкою изъ слоновой кости.

III

Сначала онъ подумалъ, не взять ли съ собою памятные знаки, покинувъ ребенка. Но потомъ устыдился при мысли, что онъ мене сострадателенъ, чмъ коза. И такъ, дождавшись ночи, взялъ онъ съ собою все — драгоцнные предметы, вмст съ ребенкомъ, и даже привелъ козу къ жен Миртал. Миртала весьма изумилась и спросила его, не рождаютъ ли нын козы мальчиковъ. Ламонъ разсказалъ ей съ подробностями, какъ нашелъ покинутаго ребенка, какъ увидлъ, что коза его кормитъ, и какъ ему было стыдно оставить его на произволъ судьбы. Миртала вполн одобрила дйствія мужа. Они заперли на замокъ предметы, найденные съ ребенкомъ, стали говорить всмъ, что онъ — ихъ собственный, и дали ему козу въ кормилицы. Для того, чтобы самое имя его звучало по-сельски, ршили назвать его Дафнисомъ.

IV

Два года спустя, съ пастухомъ овецъ, пасшимъ стадо свое по сосдству, случилось то же самое. По близости былъ гротъ, посвященный Нимфамъ — огромная скала, пустая внутри, закругленная снаружи. Въ самомъ камн утеса были изваяны статуи нимфъ, съ босыми ногами, съ руками, голыми до плечъ, съ локонами, вьющимися вокругъ шеи, съ улыбкой на губахъ — какъ-бы пляшущія въ хоровод. Входъ въ пещеру занималъ середину скалы. Оттуда струился ключъ, и воды его, стекая, образовали цлый ручей. Передъ гротомъ зеленла ясная луговина, на которой влажность питала мураву, нжную и обильную. Здсь висло множество деревянныхъ чашъ для молока, флейтъ бога Пана, флейтъ изъ неровныхъ сложенныхъ тростниковъ, и свирлей — жертвоприношеній пастуховъ былыхъ временъ.

V

Въ это убжище Нимфъ, овца, которая только что родила ягненка, хаживала такъ часто, что пастухъ нсколько разъ думалъ, что она заблудилась и больше не вернется. Ршившись наказать ее и отучить отъ дурной привычки, взялъ онъ ивовую зеленую втвь, согнулъ ее на подобіе силка, и пошелъ къ утесу, чтобы поймать бглянку. Но, войдя въ пещеру, пастухъ нашелъ то, чего не ждалъ: увидлъ, какъ овца съ материнскою нжностью даетъ сосать ребенку вымя, полное молокомъ. А тотъ весело и жадно прикладываетъ то къ одному сосцу, то къ другому свои губки, розовыя и чистыя, потому что каждый разъ, какъ, насытившись, онъ переставалъ сосать, овца заботливо вытирала ему лицо языкомъ. Ребенокъ былъ двочкой. Рядомъ лежали пеленки и памятные знаки: золотая стка для волосъ, золоченые полусапожки и туфельки, шитыя золотомъ.

VI

Полагая, что въ этой находк есть нчто божественное, наученный овцою состраданію, Дріасъ взялъ двочку на руки, положилъ памятныя примты въ кожаный мшокъ и, обращаясь къ Нимфамъ съ молитвой, просилъ, чтобы он послали ему счастія за его заботы о маленькой ихъ дочк. Когда пришла пора отводить стадо въ овчарню, вернулся онъ въ хижину, сообщилъ жен то, что видлъ, показалъ находку и посовтовалъ ей смотрть на ребенка, какъ на собственную дочь,— такъ ее и воспитывать, никому не открывая тайны. Напэ — таково было имя жены Дріаса — съ того самаго дня сдлалась матерью: баловала и любила ребенка, какъ будто боялась, чтобы овца не превзошла ее нжностью, и для боле врнаго сохраненія тайны, выбравъ имя тоже сельское, назвала двочку Хлоей.

VII

Мальчикъ и двочка скоро выросли, и оба были такъ прекрасны, что мало походили на прочихъ поселянъ. Уже Дафнису было пятнадцать лтъ, а Хло на два года меньше, когда Дріасу и Ламону приснился одинъ и тотъ-же сонъ: Нимфы пещеры, откуда вытекалъ ключъ, и гд Дріасъ нашелъ двочку, передавали Дафниса и Хлою отроку, столь-же прекрасному, какъ и блаженному, имвшему крылья за плечами и маленькія стрлы съ маленькимъ лукомъ. Отрокъ, прикоснувшись къ обоимъ одной и той же стрлою, приказалъ ему — пасти козъ, ей — овецъ.

VIII

Сновидніе опечалило стариковъ. Имъ было грустно, что дтямъ также назначено судьбою только пасти стада, потому что до тхъ поръ они думали, что роскошь младенческихъ одеждъ предрекаетъ имъ боле завидную участь. И, надясь на эту участь, они дали пріемнымъ дтямъ боле нжное воспитаніе, научили ихъ чтенію и всему, что сельская жизнь представляетъ добраго и благороднаго. Тмъ не мене, Ламонъ и Дріасъ ршили поступить такъ, какъ боги повелвали, съ тми, кого боги спасли. Разсказавъ другъ другу сновидніе и принеся жертву въ присутствіи Нимфъ окрыленному Отроку — имени его они еще не знали — Ламонъ и Дріасъ послали своихъ питомцевъ, новыхъ пастуховъ, пасти стада и научили ихъ тому, что слдовало длать, какъ выгонять стада на пастбище до полудня, затмъ, когда полуденный жаръ спадаетъ, въ какой часъ водить на водопой, и когда загонять обратно въ хлвъ, въ какихъ случаяхъ употреблять посохъ,— въ какихъ — голосъ. Они-же, исполнившись великою радостью, какъ будто имъ доврили важное дло, начали съ того, что полюбили своихъ козъ и овецъ боле, чмъ ихъ любятъ обыкновенные пастухи, потому что Хлоя была обязана овц спасеніемъ жизни, а Дафнисъ не забывалъ, что коза вскормила его, покинутаго людьми.

IX

Была ранняя весна. Всюду рождались цвты — въ рощахъ, на лугахъ и по горнымъ склонамъ. Воздухъ былъ полонъ жужжаніемъ пчелъ, щебетаніемъ птицъ, блеяніемъ новорожденныхъ ягнятъ. Овцы прыгали на холмахъ, пчелы гудли въ трав, птицы наполняли пніемъ листву. Между тмъ какъ все, такимъ образомъ, слдовало сладостнымъ законамъ природы, они, юные и нжные, подражали тому, что видли и слышали: слыша пніе птицъ — пли, видя, какъ овцы прыгаютъ — прыгали съ легкостью и, подобно пчеламъ, наслаждались цвтами: срывая, одни клали себ на грудь, изъ другихъ плели внки, которые приносили въ жертву Нимфамъ.

X

Между тмъ какъ они пасли стадо по очереди, все было у нихъ общее. Нердко Дафнисъ отыскивалъ заблудившихся овецъ. Нердко Хлоя сгоняла съ вершины обрывистаго утеса слишкомъ отважную козу. Иногда одинъ охранялъ оба стада, пока другой забавлялся веселыми играми. То были игры пастуховъ и дтей: двочка, собирая сухія былинки камыша, плела западню для кузнечиковъ и, погруженная въ это занятіе, забывала о своихъ овцахъ, мальчикъ срзалъ тонкіе стебли тростника, прокалывалъ ихъ узловатыя связки, склеивалъ мягкимъ воскомъ и, нердко до поздняго вечера, учился играть на флейт. Они пили вмст вино, молоко, и соединяли въ общей трапез то, что приносили съ собою изъ дому на обдъ. Скоре ты увидлъ-бы, что овцы и козы пасутся отдльно, чмъ Дафниса и Хлою — разъединенныхъ.

XI

Между тмъ какъ они предавались младенческимъ играмъ, богъ Любви уже готовилъ имъ нкоторыя заботы. Волчица по сосдству кормила волчатъ своихъ и похищала изъ стадъ немало жертвъ, потому что, для пропитанія дтенышей, ей нужно было много добычи. Замтивъ это, поселяне сошлись ночью и вырыли нсколько ямъ, шириною въ одну огрію, глубиною — въ четыре. Они унесли и разсяли большую часть вырытой земли, но не всю, потомъ, прикрывъ ямы сверху длинными, тонкими втвями, усыпали ихъ оставшейся землей, такъ что яму нельзя было видть, и все мсто осталось совершенно гладкимъ. Даже заяцъ, пробжавъ, сломалъ бы втви, непрочныя, какъ солома, и обнаружилъ-бы, что здсь не твердая земля, а только обманчивый видъ земли. Но хотя они и надлали довольно этихъ ямъ и на холмахъ, и въ пол, волчица не попалась: она, должно быть, учуяла западню. Зато провалилось много овецъ и козъ, и даже въ одной изъ нихъ едва не погибъ самъ Дафнисъ. Вотъ какъ это случилось.

XII

Два козла, исполнившись ревностью, кинулись другъ на друга и ударились лбами. Ударъ былъ такъ силенъ, что рогъ у одного изъ нихъ сломался, и, подстрекаемый болью, раненый пустился бжать съ жалобнымъ блеяніемъ. Побдитель бросился въ погоню и преслдовалъ его нещадно. Дафнисъ, огорченный сломаннымъ рогомъ, разсерженный буйствомъ козла, схватилъ ручку длиннаго посоха и устремился въ погоню за преслдователемъ. Увлеченные, одинъ — бгствомъ, другой — яростной погоней, они, конечно, не имли времени смотрть себ подъ ноги. И оба упали въ яму, сначала козелъ, потомъ Дафнисъ. Къ счастію, Дафнисъ упалъ на козла, ударъ былъ смягченъ, и это спасло мальчика. Онъ сидлъ въ ям и плакалъ, ожидая, не подойдетъ-ли кто-нибудь, чтобы вытащить его. Хлоя, видвшая издалека все, что произошло, подбжала къ западн: убдившись что онъ живъ, она позвала на помощь пастуха быковъ, жившаго по сосдству. Пастухъ прибжалъ, сталъ искать длинной веревки, за конецъ которой Дафнисъ могъ-бы ухватиться, чтобы такимъ образомъ вытащить его изъ ямы. Но веревки не нашлось. Тогда Хлоя вынула изъ волосъ своихъ шнурокъ, которымъ они были связаны и отдала пастуху, чтобы онъ опустилъ одинъ конецъ Дафнису, другой они держали, стоя на краю западни, и общими силами стали тащить. Дафнисъ ухватился руками за шнурокъ, вскарабкался и наконецъ вылзъ. Злополучнаго козла также вытащили. Оба рога оказались у него при паденіи сломанными, такова была тяжкая и быстрая месть, постигшая недавняго побдителя. Они подарили его пастуху въ награду за оказанную помощь, чтобы онъ принесъ его въ жертву, и условились сказать, что волкъ похитилъ козла — въ томъ случа, если бы дома замтили его отсутствіе. Потомъ вернулись къ стадамъ. Видя, что оба стада, и овцы, и козы пасутся мирно,— сли подъ тнью дуба и стали смотрть, не раненъ-ли Дафнисъ при паденіи. Не было ни слдовъ ушиба, ни крови. Но волосы и тло запачканы были землею и грязью. Дафнисъ ршилъ вымыться, чтобы Ламонъ и Миртала не увидли того, что съ нимъ случилось.

XIII

И такъ, придя въ святилище Нимфъ, онъ отдалъ Хло на сохраненіе верхнюю одежду и сумку и, стоя надъ родникомъ, началъ омывать свои кудри и тло. Кудри были черные и обильные, тло смуглое отъ солнечнаго загара, и казалось, что волосы кидали эту смуглую тнь на кожу. Хлоя смотрла и находила, что Дафнисъ прекрасенъ. Такъ какъ до тхъ поръ двушка не замчала его красоты, то вообразила, что это воды ручья одарили его прелестью. Она сама омыла ему плечи и, чувствуя подъ рукою мягкую гладкую кожу, нсколько разъ прикасалась украдкою къ собственной кож, чтобы убдиться, у кого изъ нихъ тло боле нжное. Солнце склонялось къ закату, и они вернулись домой со стадами. Но съ этого дня у Хлои была только одна мысль, одно желаніе: снова увидть Дафниса купающимся въ родник.
На слдующій день, когда они возвратились на пастбище, Дафнисъ слъ на обычное мсто, подъ тнью дуба, играя на флейт, онъ смотрлъ на козъ, а он, лежа у ногъ его, какъ будто прислушивались къ звукамъ флейты. Хлоя, сидя рядомъ съ нимъ, также смотрла на овецъ, но чаще — на Дафниса. И опять, во время игры на флейт, онъ показался ей прекраснымъ, и она подумала, что это музыка одарила его такою прелестью, и взяла флейту изъ рукъ его, чтобы убдиться, не можетъ-ли и она, играя, сдлаться, такой-же прекрасной. Хлоя попросила его выкупаться еще разъ и увидла его въ вод — увидла и прикоснулась къ нему. И потомъ, возвращаясь, думала о его красот, и эта мысль была началомъ любви. Того, что чувствовала, она не съумла бы назвать, бдная двушка, воспитанная въ сельской простот, никогда не слышавшая имени любви. Но душа ея томилась, взоры были разсяны, часто произносила она имя Дафниса, почти не ла, проводила безсонныя ночи и забывала стадо. То смялась, то плакала. Засыпала и пробуждалась внезапно. Лицо ея то сразу покрывалось блдностью, то вспыхивало румянцемъ. Кажется, меньшей тревогою объята телка, ужаленная оводомъ. Нердко, оставшись одна, говорила она себ:

XIV

‘Я больна. Но не знаю, чмъ. Я страдаю, а на тл моемъ нтъ раны. Я тоскую, но ни одна изъ овецъ моихъ не потерялась. Я вся пылаю, даже въ прохладной тни. Сколько разъ царапалъ меня колючій терновникъ — я не плакала. Сколько разъ пчелы жалили меня — я отъ того не теряла охоты къ пищ. Значитъ, сильне, чмъ все это — боль, которая теперь пожираетъ сердце мое. Дафнисъ прекрасенъ, но и цвты прекрасны. Флейта его издаетъ нжные звуки, но и соловьи поютъ не хуже. А между тмъ, я о нихъ не вспоминаю. Зачмъ я не флейта,— тогда бы я чувствовала его дыханіе! Зачмъ я не коза,— тогда бы онъ берегъ меня! О злой ручей! Ты сдлалъ прекраснымъ только Дафниса, я же напрасно погружалась въ твои воды. Простите, сладостныя Нимфы! Вы также покидаете меня! Не хотите спасти ту, которая вскормлена была среди васъ. Кто то посл меня будетъ плести для васъ внки? Кто накормитъ моихъ бдныхъ ягнятъ? Кто позаботится о моемъ болтливомъ кузнечик? Я поймала его съ такимъ трудомъ и посадила въ тростниковую клтку, чтобы онъ усыплялъ меня въ этой пещер своимъ пніемъ, подъ жаркими лучами солнца. Теперь Дафнисъ лишилъ меня сна — и напрасно поетъ мой кузнечикъ!’

XV

Такъ вздыхала и томилась Хлоя, не умя назвать любовь по имени. Но Дарконъ, волопасъ, который вытащилъ изъ ямы Дафниса и козла, юноша, съ подбородкомъ, уже опушеннымъ бородой, знавшій любовь и по имени, и на дл,— съ того самаго дня чувствовалъ сильное влеченіе къ Хло. Время усилило его желанія. Мало заботясь о Дафнис, котораго считалъ ребенкомъ, Дарконъ ршилъ добиться своего или подарками, или хитростью. Сначала подарилъ Дафнису пастушью свирль, девятиствольную, скрпленную не воскомъ, а желтою мдью, Хло — кожу молодой лани, усянную блыми пятнами — нарядъ Вакханокъ. Когда-же они подружились, Дарконъ понемногу сталъ пренебрегать Дафнисомъ и въ то-же время приносилъ каждый день Хло то свжій сыръ, то красивый внокъ, то сплые плоды, а то и кубокъ украшенный золотомъ, или молодыхъ птицъ, взятыхъ въ силки на холмахъ. Она-же, доврчивая, неискушенная въ хитростяхъ любви, принимала подарки съ радостью. Но еще сильне была ея радость, когда чмъ нибудь могла она подлиться съ Дафнисомъ. Скоро и онъ долженъ былъ извдать мученія любви. Однажды Дафнисъ вступилъ въ споръ съ Даркономъ о томъ, кто изъ нихъ прекрасне. Судьей была Хлоя, награда побдителю — поцлуй Хлои. Дарконъ началъ первый и молвилъ такъ:

XVI

‘Посмотри, Хлоя, ростомъ я выше Дафниса. Онъ козій пастухъ, а я — волопасъ, занятіе мое настолько-же благородне его, насколько волъ больше козла. Я блъ, какъ молоко, волосы мои блокуры, подобно колосу, ожидающему серпа. Кормила меня собственная мать, а не коза. Онъ-же малъ ростомъ, безъ бороды, какъ женщина, черенъ, какъ волкъ. Онъ пасетъ козловъ, а отъ нихъ дурно пахнетъ. Онъ такъ бденъ, что и собаки не прокормитъ. Говорятъ, Дафнисъ сосалъ вымя козы: вотъ почему онъ и вышелъ козленкомъ!’
Посл этихъ и другихъ подобныхъ рчей волопаса, Дафнисъ заговорилъ въ свою очередь:
‘Правда, коза вскормила меня, такъ же какъ Зевса. Я пасу козъ и не промнялъ-бы ихъ на самыхъ большихъ изъ его коровъ. Ралахъ козлиный ко мн не пристаетъ, какъ и къ богу Пану, у котораго однако большая часть тла козлиная. Сыръ, полублый хлбъ, свтлое вино — вотъ мое сельское богатство. Большаго не нужно мн. Я — безбородый, какъ богъ Діонисъ, я черенъ, какъ цвтъ гіацинта. Но вдь богъ Діонисъ выше сатировъ, гіацинтъ благородне лилій. Дарконъ рыжъ, какъ лисица, борода у него, какъ у козла, онъ блъ и толстъ, какъ жены городскія. Если ты поцлуешь меня, то встртишь губы, а у него щетину, которая покрываетъ ему весь подбородокъ. Вспомни, Хлоя, что и тебя вскормила овца, а между тмъ, ты прекрасна!’

XVII

Хлоя дольше не могла терпть. Гордясь его похвалой и давно уже сгорая желаніемъ поцловать Дафниса, вскочила она и обняла его. То былъ поцлуй простодушный и безыскусственный, но воспламенявшій сердце. Дарконъ, опечаленный, убжалъ и ршился прибгнуть къ другому средству, чтобъ утолить свои желанія. А Дафнису казалось, что его не поцловали, а укусили. На одно мгновеніе сдлался онъ унылымъ и задумчивымъ. Иногда вздыхалъ, сердце билось неудержимо, и онъ не могъ побдить волненія. Ему хотлось смотрть на Хлою, но когда онъ подымалъ глаза, лицо его горло отъ стыда. И въ первый разъ замтилъ онъ съ восторгомъ, что волосы у нея блокурые, глаза большіе, какъ у телки, и кожа бле козьяго молока — какъ будто онъ только что прозрлъ, а до тхъ поръ былъ слпъ. Теперь, поднося пищу ко рту, онъ едва отвдывалъ, когда пилъ, едва касался губами краевъ чаши. Былъ тихъ и мраченъ — нкогда боле говорливый, чмъ полевыя цикады. Былъ неподвиженъ — нкогда боле рзвый, чмъ козы. Стадо было забыто, флейта лежала, беззвучная. И лицо его поблднло, какъ травы на поляхъ во время зноя. И когда она уходила, и онъ оставался одинъ, то говорилъ про себя, будто бредилъ:

XVIII

‘Что сдлалъ со мною поцлуй Хлои? Губы ея нжне розъ, прикосновеніе ихъ слаще меда, а между тмъ, ея поцлуй больне пчелинаго жала. Много разъ цловалъ я козлятъ моихъ, много разъ цловалъ я только что родившихся овечекъ Хлои и даже теленка, подареннаго ей Даркономъ. Но этотъ поцлуй совсмъ не то: дыханіе мое прерывисто, сердце бьется, душа изнемогаетъ, а все-таки я хотлъ-бы еще разъ поцловать ее. О злая побда! О страшная болзнь, которой я и назвать не умю! Не отвдала-ли Хлоя ядовитаго напитка прежде, чмъ меня поцловать? Но почему-же она не умерла? О, какъ поютъ соловьи! Какъ пестрютъ цвты! А я уже не плету внковъ. Фіалка и гіацинтъ распускаются, а Дафнисъ увядаетъ, Кажется, скоро Дарконъ будетъ, въ самомъ дл, красиве меня!’

XIX

Такъ вздыхалъ и томился бдный Дафнисъ, непосвященный въ таинства любви. А между тмъ Дарконъ, пастухъ быковъ, влюбленный въ Хлою, воспользовавшись тмъ временемъ, когда Дріасъ сажалъ дерево рядомъ съ виноградной лозой, поднесъ ему нсколько круговъ сливочнаго сыру и сказалъ, что это подарокъ на память объ ихъ старинной дружб, которая началась въ т дни, какъ Дріасъ также ходилъ со стадами на пастбище. Посл такого вступленія, завелъ онъ рчь о замужеств Хлои, общая Дріасу, въ качеств богатаго пастуха, много прекрасныхъ и цнныхъ подарковъ — пару воловъ для паханія, дв пары пчелиныхъ ульевъ, пятьдесятъ Яблоновыхъ черенковъ, кожу бычачью для выдлки обуви и каждый годъ прекраснаго теленка, отнятаго отъ матки. Дріасъ, соблазненный общаніями, едва не согласился и не ударилъ по рукамъ. Но потомъ, сообразивъ, что молодую двушку ждетъ боле завидная участь, и боясь навлечь на себя гнвъ неизвстныхъ родителей Хлои въ томъ случа, если-бы истина открылась, не посмлъ согласиться на бракъ, попросилъ у Даркона извиненія и отказался отъ предложенныхъ подарковъ.

XX

Потерпвъ во второй разъ неудачу и отдавъ безъ всякой пользы свои лучшіе сыры, Дарконъ ршилъ овладть Хлоей насильно, когда она будетъ одна. Замтивъ, что они водятъ стадо на водопой по очереди — одинъ день Дафнисъ, другой — Хлоя, придумалъ онъ хитрость, достойную пастуха. Взялъ шкуру большого волка, которому нкогда быкъ, сражавшійся во глав стада, распоролъ брюхо рогами, и, накинувъ себ на плечи, завернулся въ нее съ ногъ до головы: руки вдлъ въ переднія лапы, въ заднія — ноги до пятъ, голову вложилъ въ волчью морду, какъ воинъ въ шлемъ. Такимъ образомъ нарядившись и сдлавъ все, чтобы походить на волка, онъ спрятался вблизи источника, куда овцы и козы каждый день приходили съ пастбища на водопой. Источникъ протекалъ въ глубокомъ овраг, и кругомъ были заросли терновника, кустовъ ползучаго можжевельника и чертополоха, здсь могъ спрятаться настоящій волкъ. Дарконъ притаился и, выглядывая, ожидалъ часа, когда стадо приходитъ къ источнику. Онъ разсчитывалъ сперва напугать Хлою волчьей шкурой, потомъ броситься на нее и безъ труда овладть ею.

XXI

Прошло нкоторое время, и Хлоя появилась: она вела стадо къ источнику и была одна. Дафнисъ въ это время срзалъ нжные побги молодыхъ втвей, чтобы дать ихъ козлятамъ дома, посл пастбища. Псы, стражи козъ и овецъ, слдовали за нею. По своему обыкновенію, нюхая воздухъ, учуяли они Даркона, который шевелился въ кустахъ, приготовляясь напасть на двушку, и, залаявъ съ яростью, бросились на него, какъ на волка. Прежде чмъ, растерявшись отъ неожиданности, онъ усплъ вскочить, собаки окружили его и впились зубами, стараясь прокусить волчью кожу. Ему стыдно было открыться и, охраняемый шкурой, которая скрывала его, онъ сперва не выходилъ изъ кустовъ и молчалъ. Но когда Хлоя, уже немного оправившись отъ испуга, закричала и позвала Дафниса на помощь, когда собаки, разорвавъ кожу, впились ему въ тло, онъ сталъ изъ всей силы кричать, умоляя о помощи молодую двушку и Дафниса, уже подбгавшаго къ нимъ. Скоро успокоили они псовъ обычнымъ свистомъ, потомъ отвели къ источнику бднаго Даркона, у котораго бедра и плечи были искусаны. Омывъ кровавые слды собачьихъ зубовъ, перевязали раны жеваннымъ листомъ вяза. И такова была ихъ невинность въ отважныхъ хитростяхъ любви, что они сочли все это за сельскую шутку. Не думая сердиться, старались даже утшить его и передъ тмъ, чтобы разстаться, прошли съ нимъ часть дороги рука въ руку.

XXII

Посл такого опаснаго приключенія, Дарконъ, спасенный не изъ пасти волчьей, по пословиц, а изъ псиной, пошелъ залчивать раны. Дафнису же и Хло стоило не малаго труда собрать до ночи козъ и овецъ. Испуганныя волчьей шкурой, встревоженныя лаемъ собакъ, одн вскарабкались на вершины утесовъ, другія разсялись въ долин до самаго моря. А, между тмъ, он привыкли слушаться голоса, весело прибгать на звукъ флейты и даже собираться, когда хлопали въ ладоши. Но волкъ такъ напугалъ ихъ, что он все забыли. Дафнису и Хло пришлось отыскивать ихъ по слдамъ, какъ зайцевъ. Когда же наконецъ они загнали ихъ въ овчарню,— въ эту ночь, первый разъ, посл многихъ дней, оба уснули глубокимъ сномъ и въ усталости нашли лкарство отъ любви. Но когда утро забрежжило, снова начались т-же мученія — та-же радость свиданія, та-же печаль разлуки. Они тосковали, хотли чего-то и не знали, чего. Знали только, что причина страданій — для нея ручей, въ которомъ онъ купался, для него — поцлуй. А время года еще боле воспламеняло ихъ сердца.

ХХШ

То былъ конецъ весны, начало лта. Все дышало силою и полнотою жизни. Наливался плодъ на деревьяхъ, колосъ на поляхъ. Всюду — сладкое стрекотаніе цикадъ, благоуханія лта, нжное блеяніе молодыхъ овецъ. Рчные струи, казалось, пли тихую пснь въ мирномъ теченіи. Втеръ въ соснахъ шумлъ, и звукъ его, подобенъ былъ звуку далекой свирли. Яблоки, желая поцловать землю, полныя нги, срывались и падали. Солнце, любящее красоту, заставляло каждаго обнажать прекрасное тло. Все воспламеняло Дафниса: погружаясь въ холодные ручьи, то плескался онъ въ вод, то преслдовалъ рыбъ, которыя играли вокругъ него, и часто съ жадностью пилъ, какъ будто для того, чтобъ потушить внутренній огонь. А Хлоя, выдоивъ овецъ и большую часть козъ, переливая молоко изъ подойниковъ въ чанъ, долго не могла кончить работы, потому, что мухи надодали ей, и когда она отмахивалась, жалили. Потомъ умывала лицо, украшала голову внкомъ изъ сосновой зелени, набрасывала на плечи пятнистую шкуру лани, и наполняла чашу виномъ и молокомъ, чтобъ раздлить ее съ Дафнисомъ.

XXIV

Но особенно въ полуденный часъ, глаза ихъ испытывали чары любви. Тогда Хлоя видла Дафниса нагимъ, созерцала красоту его въ полномъ цвт, и страдала, и все въ немъ казалось ей совершеннымъ. Любовался и Дафнисъ, какъ двушка подъ шкурой лани, увнчанная сосновою зеленью, протягивала ему полную чашу, и пастуху казалось, что это одна изъ Нимфъ священнаго грота. Онъ снималъ сосновыя втви съ ея головы и, поцловавъ ихъ, увнчивался ими самъ. Въ то время, какъ онъ купался, она одвалась въ его тунику, тоже сперва поцловавъ ее. Иногда, играя, они перекидывались яблоками, или украшали голову, заплетали волосы другъ другу. Она сравнивала съ миртовыми ягодами его кудри, потому что они были черны, а онъ лицо ея — съ золотисто-розовымъ яблокомъ. Онъ училъ ее играть на флейт, и когда она прикладывала губы къ отверстіямъ,— бралъ у нея флейту, искалъ губами того мста, котораго она коснулась, длая видъ, что хочетъ показать, какой звукъ она взяла неврно — и флейта была скромной посредницей поцлуевъ.

XXV

Однажды, въ полуденный зной, пока онъ игралъ на флейт, и стадо дремало въ тни, Хлоя незамтно для себя, уснула. Дафнисъ, видя ее спящей, отложилъ флейту, любуясь на нее съ жадностью, не могъ насытить взоровъ, потому что теперь уже не стыдился смотрть на нее, и шепталъ:
— Какъ спятъ ея глаза, какъ дышетъ ея грудь! Ароматъ яблокъ и боярышника мене сладокъ, чмъ ея дыханье. А между тмъ, я не смю обнять ее. Поцлуй ея жалитъ сердце и, какъ новый медъ, длаетъ безумнымъ. И я боюсь разбудить ее. О, болтливыя цикады! Он помшаютъ ей спать оглушительнымъ крикомъ. А вотъ еще козлы подрались и стукаются рогами. О волки, боле трусливые, чмъ лисицы, зачмъ вы ихъ не похитите?

XXVI

Между тмъ, какъ онъ такъ говорилъ, цикада, преслдуемая ласточкой, прыгнула на грудь Хлои, чтобы найти въ ней убжище. Ласточка не успла поймать бглянки, но увлеченная погоней, пролетла такъ близко отъ лица Хлои, что коснулась его однимъ крыломъ. Хлоя, не понимая, что случилось, громко вскрикнула и проснулась. Но когда увидла ласточку, кружившуюся надъ ея головой, Дафниса, смющагося надъ ея испугомъ, успокоилась и протерла сонные глаза. Въ это мгновеніе цикада, спрятавшаяся на груди Хлои, запла, подобно молящей, нашедшей пріютъ во храм боговъ и возглашающей имъ благодарственный гимн. Хлоя снова вскрикнула, а Дафнисъ засмялся. Пользуясь этимъ предлогомъ, онъ опустилъ руку подъ одежду Хлои, чтобы снять съ груди ея бдную цикаду, которая, даже подъ его пальцами, не переставала пть. Хлоя взглянула на нее, улыбнулась, взяла на ладонь, поцловала и, все еще поющую, снова положила себ на грудь.

XXVII

Въ это время горлица заворковала въ чащ лса, и они заслушались нжнаго голоса. Хлоя спросила его, что она говоритъ, и Дафнисъ разсказалъ ей сельскую басню:
‘Въ былые дни, Хлоя, жила пастушка прекрасная, какъ ты, и такая же юная. Она пасла большое стадо коровъ. Голосъ былъ у нея нжный. И коровы любили ея псни и слушали, такъ что она никогда не ударяла ихъ посохомъ, не колола острою палкою. Сидя подъ соснами, увнчанная зеленью сосенъ, прославляла она пснями Пана и Питисъ, богиню луговъ. Коровы не отходили, очарованныя пніемъ. Вблизи этихъ мстъ, водилъ быковъ на пастбище отрокъ, такой же прекрасный, такой же пвецъ, какъ она. Соперничая съ двушкой, имлъ онъ голосъ мужественный, боле сильный, хотя и нжный, какъ у дтей. Однажды выманилъ онъ пніемъ изъ ея стада восемь лучшихъ коровъ и увелъ ихъ за собою на другія пастбища. Пастушка, горюя о потер, стыдясь пораженія, умолила боговъ превратить ее въ птицу, чтобы больше не возвращаться домой и не терпть насмшекъ. Боги услышали молитву и превратили ее въ горлицу, такую же обитательницу горъ, такую же пвицу, какъ она. И до сихъ поръ бдная двушка поетъ о своемъ гор, и жалуется, что не можетъ найти похищенныхъ коровъ.’

ХХVIII

Таковы были радости лта. Приближалась пышная осень, и гроздья винограда начинали зрть, когда морскіе разбойники изъ города Тира, плывшіе, чтобы прослыть за варваровъ, на легкомъ Карійскомъ корабл,— причалили неподалеку. Высадившись, въ полуброняхъ и съ мечами, начали они грабить все, что попадало имъ подъ руку — душистыя вина, пшеницу, медовые соты. Увели и нсколькихъ быковъ изъ Дарконова стада. Дафнисъ игралъ на морскомъ берегу. Они схватили его. Хлою же Дріасъ не отпускалъ въ поле въ такой ранній часъ утра, боясь, чтобы другіе пастухи, рзвые и буйные, не причинили вреда молодой двушк. При вид юноши, рослаго, красиваго — добычи боле драгоцнной, чмъ все, что они могли найти въ поляхъ — разбойники не тронули козъ, перестали грабить и поторопились отвести на корабль несчастнаго, который кричалъ, плакалъ, призывалъ Хлою. Потомъ отвязали канатъ, взялись за весла и поплыли въ открытое море. Въ это время появилась Хлоя, погоняя стадо и держа новую флейту въ рукахъ, которую предназначала въ подарокъ своему другу. Увидвъ разбжавшихся козъ, слыша крикъ Дафниса, все боле громкій, Хлоя покинула стадо, бросила флейту и побжала къ Даркону за помощью.

XXIX

Дарконъ лежалъ на земл, истекая кровью, пронзенный мечами разбойниковъ. Онъ едва дышалъ. Но при вид Хлои, воспоминаніе прежней любви оживило блдное лицо его, и онъ сказалъ:
— Кончено! Я умираю, Хлоя. Проклятые воры зарзали меня, какъ быка, за то, что я охранялъ мое стадо. Слушай: спаси Дафниса, отомсти за меня и погуби разбойниковъ. Я пріучилъ быковъ внимать флейт и прибгать на зовъ ея, какъ бы они далеко ни паслись. Возьми ее, сыграй на ней псню, которой въ былые дни научилъ я Дафниса, а онъ — тебя, остальное сдлаетъ флейта и быки на корабл. Я дарю теб ее, ею побдилъ я въ состязаніяхъ многихъ пастуховъ. Ты же въ награду поцлуй меня, пока я живъ, а когда умру, поплачь, и если увидишь, что другой пастухъ ведетъ на пастбище быковъ, вспомни обо мн.

XXX

Дарконъ не могъ больше говорить. И когда она обняла его, душа улетла съ послднимъ поцлуемъ, съ послднимъ словомъ.
Хлоя взяла флейту, приложила къ губамъ и заиграла такъ сильно, какъ могла. На звукъ псни, которую они узнали, быки ринулись съ громкимъ мычаніемъ въ воду. Сильный толчекъ накренилъ корабль на бокъ, море разступилось подъ тяжестью спрыгнувшихъ быковъ, корабль опрокинулся, пучина сомкнулась — и все исчезло. Находившіеся на корабл выброшены были въ море, но не вс одинаково могли надяться на спасеніе: у разбойниковъ мечъ прившенъ былъ къ поясу, тло сжато кольчугою, ноги обуты по колно въ мдныя поножія. Тогда какъ Дафнисъ имлъ босыя ноги, ибо водилъ стада по мягкой трав луговъ, и на тл мало одежды, такъ какъ осень стояла жаркая. Вотъ почему пираты не могли долго держаться на поверхности и скоро потонули, увлекаемые ко дну тяжестью вооруженія. А Дафнису не стоило никакого труда освободиться отъ платья. Правда, сперва ему нелегко было плыть, потому что онъ привыкъ купаться только въ ркахъ. Но скоро нужда научила его: выбравъ мсто между двумя быками, ухватился онъ за рога обоихъ и такимъ образомъ поплылъ, безъ труда и утомленія, какъ будто управляя колесницею. Вообще быкъ плаваетъ лучше и дольше самаго сильнаго человка, уступаетъ только водянымъ птицамъ и рыбамъ и никогда не потонулъ бы, если-бы рогъ его копытъ не тяжеллъ, разбухая въ вод.. Эта способность быковъ къ плаванію доказывается названіемъ Босфора, Водоноснаго, которое до сихъ поръ дается нкоторымъ морямъ.

XXXI

Таково было чудесное избавленіе Дафниса отъ двойной опасности — разбойниковъ и кораблекрушенія. Выйдя изъ воды, онъ нашелъ на берегу Хлою, которая и плакала, и смялась. Онъ кинулся ее обнимать и спросилъ, зачмъ она играла на флейт. Хлоя разсказала ему все: какъ прибжала къ Даркону, какъ быки его были пріучены слушаться флейты, какъ онъ приказалъ ей играть и какъ умеръ. Объ одномъ лишь не сказала, потому что ей было стыдно — о поцлу. Они ршили отдать послдній долгъ благодтелю и присоединились къ родителямъ несчастнаго Даркона, совершавшимъ похоронный обрядъ. Сдлали могильную насыпь, посадили вокругъ много садовыхъ деревьевъ, на которыхъ повсили въ честь его первые начатки плодовъ. Надъ могилой пролили чашу молока, раздавили гроздья, разбили флейту. Быки, издавая жалобное мычаніе, безпокойно бгали и не находили себ мста. По увренію пастуховъ, они оплакивали умершаго хозяина.

XXXII

Посл погребенія Даркона, Хлоя отвела въ священный гротъ къ Нимфамъ и обмыла Дафниса. Молодая двушка обмыла также, въ первый разъ, въ присутствіи Дафниса, свое тло, блое и чистое, сіявшее прелестью, не нуждавшееся въ омовеніяхъ, чтобы казаться прекраснымъ. Они нарвали цвтовъ, всхъ, какіе можно было найти въ это время года, наплели внковъ Нимфамъ и привсили къ скал, какъ жертвенный даръ, флейту Даркона. Потомъ вернулись къ овцамъ и козамъ. Бдныя лежали на земл неподвижно, не щипали травы и не блеяли. Должно быть, тосковали о Дафнис и Хло. Но только что они появились, позвали ихъ обычнымъ возгласомъ и заиграли на флейт, овцы начали пастись, козы — прыгать и блеять, словно радуясь спасенію хозяина.
Дафнисъ ничему не имлъ уже силы радоваться съ тхъ поръ, какъ, увидлъ Хлою обнаженной и созерцалъ ея тайную красоту безъ покрововъ. Сердце его ныло, сндаемое отравой. Дыханіе длалось то быстрымъ и прерывистымъ, какъ будто онъ бжалъ отъ погони, то медленнымъ и слабымъ, какъ будто онъ умиралъ отъ усталости. Ему казалось купаніе въ ручь боле опаснымъ, чмъ кораблекрушеніе, ему казалось, что душа его все еще во власти разбойниковъ. Бдный юноша, бдный сынъ полей не |зналъ, что нтъ большаго разбойника, чмъ Любовь!

КНИГА ВТОРАЯ

Была середина осени. Наступило время жатвы винограда. Полевыя работы въ полномъ разгар: одни приготовляютъ точило, другіе поправляютъ бочки, т плетутъ корзины, т налаживаютъ гладкій круглый камень, чтобы давить сочныя гроздья, срываютъ кору съ высушенныхъ ивовыхъ втвей и длаютъ факелы, чтобы зажигать по ночамъ, когда будутъ собирать въ чаны неперебродившій сокъ. Дафнисъ и Хлоя покинули на время стада и помогали виноградарямъ. Дафнисъ приносилъ виноградъ въ корзин, бросалъ въ точило, давилъ, сливалъ вино въ бочки, Хлоя готовила обдъ жнецамъ, наливала имъ прошлогодняго вина, срзала невысоко висвшія гроздья. Ибо на остров Лезбос, лозы растутъ низко, вмсто того, чтобы подыматься вверхъ по деревьямъ, он свшиваютъ втви до земли и ползутъ по ней, какъ плющъ, такъ что достать до нихъ могутъ и дти, у которыхъ руки едва освободились отъ пеленокъ.

II

По обычаю, соблюдаемому на праздник Вакха, когда рождается вино,— женщины окрестныхъ селеній, приглашены были къ жнецамъ на помощь. Он засматривались на Дафниса, хвалили красоту его, равную, по словамъ ихъ, красот Вакха. Одна, побойче другихъ, поцловала его, что понравилось Дафнису, а Хлою огорчило. Въ свою очередь, юноши, стоя въ точилахъ, шутили и заигрывали съ Хлоей, прыгали съ рзвостью, какъ сатиры при вид вакханки, и увряли, что согласились бы сдлаться овцами, чтобы ходить за такою пастушкою. Хлоя смялась, а Дафнисъ огорчался. Но оба ждали съ нетерпніемъ, когда сборъ винограда кончится, чтобы вернуться въ знакомыя поля и, вмсто буйныхъ криковъ, слышать звукъ флейты и блеяніе стадъ. Черезъ нсколько дней, жатва кончилась, бочки наполнились сладкимъ виномъ, помощь была мене нужна, и они снова начали водить стада на пастбище. Съ радостнымъ сердцемъ пошли въ пещеру Нимфъ помолиться и принесли гроздья, еще висвшія на лоз,— какъ жертвенный даръ. Никогда не лнились они воздавать Нимфамъ эту почесть. Каждый день, на утренней зар, привтствовали богинь, молились имъ и вечеромъ, возвращаясь домой. Всегда приносили какой-нибудь даръ — цвты, плоды, поспвавшіе къ тому времени года, гирлянды свжихъ листьевъ, возліянія изъ овечьяго или козьяго молока. Впослдствіи богини вознаградили Дафниса и Хлою. А теперь, подобные веселымъ щенятамъ на свобод, прыгали они, играли на флейт, пли и боролись другъ съ другомъ, не хуже барановъ и козловъ.

III

Въ то время, какъ они предавались этимъ веселымъ забавамъ, подошелъ къ нимъ старикъ, одтый въ звриную шкуру, съ грубою кожаной обувью, съ мшкомъ, прившеннымъ сбоку, столь же древнимъ, какъ его владлецъ. Онъ подслъ къ нимъ и сказалъ:
— Дти мои,— я старикъ Филетасъ. Нкогда пвалъ я псни во славу этихъ Нимфъ, игрывалъ и на флейт въ честь бога Пана, и большое стадо быковъ слдовало за голосомъ моимъ. Нын пришелъ я разсказать вамъ то, что видлъ и слышалъ. Есть у меня садъ, который я обрабатываю собственными руками. Полюбилъ я его съ тхъ поръ, какъ, состарившись, больше не могу водить быковъ на пастбище. Въ этомъ саду — цвты и плоды различныхъ временъ года: весною розы, лиліи, гіацинты, простыя и двойныя фіалки, лтомъ маки, груши, яблоки всхъ родовъ, а теперь виноградъ, винныя ягоды, гранаты, зеленые мирты. На зар стаи птицъ прилетаютъ въ мой садъ, одни клевать, другіе пть, потому что онъ уютный, тнистый, и орошается тремя источниками, и если бы не терновая изгородь, то можно бы подумать, что это цлая роща.

IV

Войдя въ него сегодня, около полудня, замтилъ я, подъ гранатовыми деревьями и миртами, ребенка, державшаго въ рукахъ ягоды миртовъ и гранатъ, благо, какъ молоко, златокудраго, какъ огонь, свжаго, словно онъ только что выкупался. Онъ былъ нагъ, одинъ, и рвалъ плоды, играя, какъ будто въ собственномъ саду. Я подбжалъ, хотлъ удержать его, боясь, чтобы рзвый шалунъ не поломалъ моихъ миртовъ и гранатовыхъ деревьевъ. Но онъ ускользалъ отъ меня неуловимо — то забгалъ въ чащу розовыхъ кустовъ, то прятался въ маки, какъ молоденькій тетеревъ. Не разъ, бывало, гонялся я за молочнымъ козленкомъ, бгалъ до усталости за новорожденными телятами. Но и т были мене проворны. Наконецъ, утомившись,— потому что я очень старъ,— долженъ я былъ опереться на посохъ и, все-таки посматривая, чтобы онъ не убжалъ, спросилъ его, отъ какихъ онъ сосдей и зачмъ приходитъ рвать плоды въ чужихъ садахъ. Ничего не отвтилъ онъ, только подошелъ ко мн и улыбнулся такъ тихо, такъ нжно, что сердце у меня смягчилось, и больше я не могъ сердиться. Я сталъ просить, чтобы онъ не боялся и позволилъ обнять себя, клялся ему своими миртами, что отпущу, дамъ яблокъ и гранатъ, позволю во всякое время рвать мои плоды и цвты, если только онъ поцлуетъ меня.

V

Мальчикъ громко разсмялся, и я услышалъ голосъ боле нжный, чмъ голосъ ласточки, соловья и лебедя передъ смертью, когда онъ старъ, какъ я:
— Что до меня, Филетасъ, дло за мною не станетъ: я готовъ тебя цловать, потому что я вдь только и жажду поцлуевъ, не меньше, чмъ ты своей утраченной юности. Но смотри: позволятъ ли теб твои годы принять такой подарокъ? Ибо, какъ ты ни старъ, но когда поцлуешь меня,— захочешь и поймать. А настигнуть меня не можетъ ни соколъ, ни орелъ, ни птица съ еще боле быстрымъ полетомъ, если есть такая. Я по виду дитя, на самомъ же дл боле старъ, чмъ Сатурнъ, боле старъ, чмъ вс вка. Я видлъ, какъ во цвт юности ты насъ въ этихъ долинахъ большое стадо — и я былъ съ тобою, когда, влюбленный въ Амариллисъ, ты игралъ на флейт подъ этими буками. Но ты не замчалъ меня, хотя я былъ недалеко отъ молодой двушки. Это я теб отдалъ ее, и отъ вашего союза родились дти, добрые пастухи и земледльцы. Теперь я покровительствую Дафнису и Хло. Соединивъ ихъ утромъ, вхожу въ твой садъ, играю съ цвтами и листьями, купаюсь въ источникахъ. Вотъ почему твои цвты и деревья такъ прекрасны: они орошаются водами, въ которыхъ я купаюсь. Посмотри на садъ: есть ли въ немъ хоть одна сломанная втка, хоть одинъ сорванный плодъ, растоптанный цвтокъ или замутившійся родникъ? Радуйся! Ибо ты одинъ изъ людей созерцалъ въ старости своей дитя — Любовь.

VI

Молвивъ такъ, онъ вспорхнулъ на мирты, какъ молодой соловей, и прыгая съ втки на втку, мелькая сквозь листья, достигъ вершины. Тогда я увидлъ крылья за плечами его и въ колчан, между крыльями, маленькія стрлы. Потомъ взлетлъ онъ еще выше и скрылся. Если опытъ жизни недаромъ ублилъ мн голову, и старость не омрачаетъ моего разума, то вы, о, дти, посвящены богу Любви, и онъ охраняетъ васъ.

VII

Велика была ихъ радость, когда они это услышали, и то, что онъ говорилъ, казалось имъ похожимъ на плнительную сказку. Они спросили, что такое Любовь,— дитя или птица, и въ чемъ заключается ея могущество? Филетасъ отвтилъ:
— Дти, любовь есть богъ, юный, прекрасный и окрыленный. Вотъ, почему любитъ онъ юность, летаетъ за красотой и окрыляетъ душу. Такова сила его, что даже сила Громовержца не можетъ съ нею равняться. Онъ царствуетъ надъ стихіями, онъ царствуетъ надъ свтилами. Онъ царствуетъ надъ прочими богами, съ большею властью, чмъ вы надъ вашими козами и овцами. Вс цвты созданы любовью, и любовь вызвала на свтъ изъ ндръ земныхъ растенія. Любовью движутся рки, любовью дышатъ втры. Я видлъ влюбленнаго быка: онъ ревлъ, какъ ужаленный оводомъ. Я видлъ козла, жаждавшаго соединиться съ козою, и всюду онъ слдовалъ за нею. Я и самъ былъ молодъ и любилъ Амариллисъ: тогда я не думалъ о пищ, забывалъ о пить, не наслаждался отдыхомъ,, душа моя изнемогала, сердце билось, тло трепетало, я кричалъ, какъ будто меня били, потомъ вдругъ погружался въ молчаніе, какъ мертвый. Кидался въ холодныя рки, какъ будто внутренній огонь пожиралъ меня. Призывалъ бога Пана на помощь, ибо онъ также влюбленъ въ богиню Питисъ. Я благодаренъ былъ Эхо, которое повторяло за мною имя Амариллисъ. Я разбивалъ въ отчаяніи флейты, потому что он очаровывали послушныхъ телицъ моихъ и не привлекали Амариллисъ. Ибо нтъ никакого лкарства отъ любви — ни питья, ни ды, ни волшебныхъ заклятій. Есть одно только средство — цловаться, обнимать другъ друга и обоимъ лежать вмст голыми.

VIII

Филетасъ, посл всхъ этихъ наставленій, собрался уходить, и они наградили его овечьими сырами и козленкомъ, у котораго на лбу начинали пробиваться рога. Оставшись одни и въ первый разъ услышавъ имя любви, они предались печали и безнадежности. Ночью, по возвращеніи домой, стали сравнивать то, что испытывали, съ тмъ, что слышали: влюбленные страдаютъ,— и мы страдаемъ, не думаютъ о д — и мы не думаемъ, не спятъ — мы не можемъ уснуть, горятъ — внутренній огонь и насъ пожираетъ, желаютъ видть другъ друга,— и мы томимся въ ожиданіи слишкомъ медленной зари. О, вдь это же и есть любовь — мы любимъ другъ друга, сами того не зная! Но если это любовь, если я любимъ, то почему же мы такъ страдаемъ? Зачмъ ищемъ другъ друга? Все, что говорилъ Филетасъ, врно. Этотъ самый мальчикъ съ крыльями приснился нашимъ родителямъ, и веллъ, чтобы мы водили стада на пастбище. Какъ же поймать его? Онъ малъ и убжитъ. Какъ же спастись? У него крылья. Онъ догонитъ насъ. Надо помолиться Нимфамъ и призвать ихъ на помощь. Но вдь Панъ не помогъ Филетасу, когда онъ былъ влюбленъ въ Амариллисъ. Испытаемъ же лкарство, которое онъ совтовалъ: цловать другъ друга, обниматься, лежать вмст голыми. Правда, теперь холодно, но ужъ мы потерпимъ. Терплъ же до насъ Филетасъ.

IX

Такъ новою школою была для нихъ ночь. На слдующее утро, выгнавъ стадо въ поле, только что увидлись, они обняли другъ друга, чего прежде никогда не длали. Переплелись руками, прижались другъ къ другу. Что-же касается до третьяго средства — лечь вмст голыми — не посмли. Это было бы черезъ-чуръ отважно, не только для молодой двушки, но и для козьяго пастуха. Слдующую ночь провели также безъ сна, размышляя о томъ, что сдлали, и сожаля о томъ, чего не посмли сдлать:
— Что-же? Вдь вотъ мы и цловали другъ друга, а легче не стало. Обнимались, но я не нашелъ утоленія. Значитъ, лежать вмст — единственное лкарство отъ любви? Длать нечего, надо попробовать. Ужъ врно въ этомъ есть что нибудь посильне поцлуя.

X

Среди такихъ помысловъ, сны ихъ, конечно, были тоже любовные — о поцлуяхъ и объятьяхъ. То, чего не длали днемъ, довершали они ночью: лежали вмст, голые. Утромъ вставали, еще боле влюбленные, и гнали стада на пастбище, торопя ихъ свистомъ,— такъ нетерпливо стремились они къ поцлуямъ. Только что замчали другъ друга, бжали, улыбаясь. Потомъ начинались поцлуи, объятья съ переплетенными руками. Но третье средство медлило. Дафнисъ не смлъ его предложить, Хлоя тоже не хотла говорить первая. Наконецъ, случай помогъ, и все сдлалось само собою.

XI

Сидя рядомъ, подъ тнью дуба, начинали они чувствовать сладость поцлуевъ. Страсть уже опьяняла ихъ, но не утоляла. Чмъ сильне обнимали они другъ друга перевившимися руками, тмъ крпче прижимались губы къ губамъ. Въ пылу объятій, Дафнисъ привлекъ къ себ Хлою слишкомъ порывисто, она склонилась на бокъ и на половину легла, онъ — за нею, слдуя за ея устами, чтобы не потерять поцлуя. Признавъ въ этомъ то, что видли во сн, они оба долго лежали такъ, какъ будто связанные. Но не умя ничего большаго, воображая, что это и есть предлъ любовныхъ радостей, провели въ напрасныхъ объятьяхъ главную часть дня. Вечеромъ разошлись, проклиная ночь, и погнали стада свои обратно. Можетъ быть, дошли бы они и до чего нибудь боле дйствительнаго, если бы не приключилась внезапная тревога, которая наполнила смятеніемъ всю страну.

XII

Богатые юноши изъ Метимны, желая провести въ сельскихъ забавахъ время жатвы, снарядили маленькій корабль, взяли слугъ, вмсто гребцовъ, и отправились, не слишкомъ удаляясь отъ берега, и прозжая мимо Митиленскихъ помстій, сосднихъ съ моремъ, потому что это прибрежіе доступно и покрыто великолпными жилищами. Всюду — купальни, сады, рощи, которыя непрерывно слдуютъ другъ за другомъ, одни — даръ природы, другія — дло рукъ человческихъ. Прекрасныя мста, волшебные пріюты наслажденій! И такъ, хали они вдоль берега, иногда причаливали и не длая никому зла, предавались разнообразнымъ увеселеніямъ. То посредствомъ крючковъ, привязанныхъ легкой лесою къ тростнику, съ высоты обрывистаго мыса, нависшаго надъ водою, удили рыбу, которая водится между морскими камнями. То съ гончими и стками ловили зайцевъ, которыхъ спугивали изъ виноградной чащи крики жнецовъ. Или-же охотились на птицъ, брали въ силки дикихъ гусей, стрепетовъ, утокъ. Такимъ образомъ, развлекаясь, добывали себ и припасы, необходимые для стола. Если-же чего либо недоставало, покупали у поселянъ и за все платили щедро. Впрочемъ, нуженъ былъ только хлбъ, вино да ночлегъ, такъ какъ они считали не безопаснымъ, въ осеннюю пору, ночевать въ мор. Корабль-же вытаскивали на берегъ, боясь, чтобы ночью не унесла его буря.

XIII

Случилось однажды, что поселянинъ, имвшій надобность въ веревк для подыманія точильнаго камня, такъ какъ его собственная истерлась, сошелъ тайно къ морскому берегу, увидлъ корабль, никмъ не охраняемый, отвязалъ канатъ и унесъ съ собой, желая имъ воспользоваться. Утромъ юноши Метимнійцы стали искать веревки. Такъ какъ никто не признавался въ краж, то, сдлавъ нсколько упрековъ хозяину, отправились они моремъ дале. Прохавъ стадій тридцать, остановились и причалили къ берегу у тхъ полей, на которыхъ Дафнисъ и Хлоя пасли стада свои, потому что казалось имъ, что на окрестныхъ равнинахъ должна быть хорошая заячья охота. Не имя веревки для причала, взяли длинныхъ отпрысковъ зеленой ивы, сплели изъ нихъ подобіе каната и привязали корабль къ берегу за верхнюю часть кормы. Потомъ спустили свору гончихъ и разставили тенета на тхъ мстахъ, которыя показались имъ наиболе удобными. Собаки зарыскали въ пол съ громкимъ лаемъ и спугнули козъ, которыя, спустившись съ холмовъ, побжали къ берегу моря. Но здсь, не находя травы на голомъ песк, самыя смлыя приблизились къ кораблю, и перегрызли отпрыски зеленой ивы, прикрплявшіе корабль къ берегу.

XIV

На мор подымалось волненіе отъ втра, вявшаго съ прибрежныхъ холмовъ. Волны, въ обратномъ теченіи, незамтно подняли отвязанный корабль и унесли въ открытое море. Только что увидли это Метимнійцы, какъ одни побжали къ морю, другіе стали звать гончихъ. Вс вмст кричали такъ долго и сильно, что отовсюду, съ окрестныхъ полей сбжались поселяне. Но длать было нечего: втеръ свжлъ, волны, играя, уносили корабль съ неумолимою быстротою. Метимнійцы, лишенные и корабля, и многаго имущества, бывшаго на немъ, стали разыскивать пастуха провинившихся козъ. Нашли Дафниса, начали его бить и срывать одежду. Уже одинъ изъ нихъ ремнемъ, на которомъ водятъ собакъ, хотлъ связать ему руки. Несчастный вопилъ подъ ударами, молилъ о помощи сосдей, въ особенности призывалъ Ламона и Дріаса. Оба, старики еще бодрые, съ руками, загрублыми и окрпшими въ полевыхъ работахъ, прибжали, заступились за Дафниса и потребовали, чтобы спорящіе объяснили въ чемъ дло.

XV

Такъ какъ требованіе это всми было одобрено, то выбрали посредникомъ волопаса Филетаса. Онъ былъ и годами старше всхъ, и въ стран считали его за человка справедливаго. Метимнійцы первые изложили свою жалобу ясно и подробно передъ судіей-волопасомъ:
— Мы высадились на берегъ, чтобы охотиться. Привязавъ корабль втками ивы, оставили его на берегу и отправились съ гончими искать дичи. Вы не можете себ представить, какими драгоцнными вещами наполнено было наше судно! какими одеждами! сколько собачьихъ сбруй припасено было тамъ! сколько денегъ! На эти сокровища можно бы купить вс ваши поля. Какъ вознагражденія, требуемъ мы, чтобы вы позволили намъ увести съ собою этого глупаго пастуха, который повидимому пасетъ свои стада въ мор.

XVI

Такъ говорили Метимнійцы. Дафнисъ, посл испытанныхъ побоевъ, чувствовалъ себя нехорошо. Но увидвъ Хлою, забылъ все и началъ такъ:
— Я стерегу мое стадо, какъ должно. Жаловался-ли кто-нибудь изъ окрестныхъ поселянъ, что козы мои испортили ему садъ, сломали хотя одну лозу въ его виноградник? А вотъ эти юноши — дйствительно глупые охотники: собаки ихъ, плохо выученныя, бгаютъ всюду, лаютъ безъ толку, он, какъ волки, спугнули козъ моихъ съ холмовъ и пастбищъ и загнали къ морю. Вы говорите: перегрызли ивовыя втви. Правда! Но вдь на голомъ песк не могли он найти ни дерна, ни тмина, ни толокнянки. Корабль унесенъ втромъ въ море? Но въ этомъ виновны втеръ и море, а не козы. На корабл были деньги, одежды? Но какой разумный человкъ повритъ, чтобы судно, нагруженное драгоцнными вещами, могло быть привязано ивовыми втвями!

XVII

Молвивъ такъ, Дафнисъ началъ плакать и пробудилъ жалость въ поселянахъ, такъ что Филетасъ, въ качеств посредника, поклялся богомъ Паномъ и Нимфами, что ни Дафнисъ, ни козы его не виновны, виновны-же разв море да втеръ, за которыя пастухъ отвчать не можетъ. Метимнійцы, мало убжденные доводами Филетаса, бросились въ ярости, снова схватили Дафниса и пытались связать ему руки. Но поселяне, выведенные изъ терпнія, напали на нихъ, какъ стая крикливыхъ скворцовъ и сой. Въ одинъ мигъ вырвали изъ ихъ рукъ Дафниса, который, въ свою очередь, не жаллъ ударовъ. Скоро, при помощи палокъ, обратили они въ бгство Метимнійцевъ и преслдовали ихъ до тхъ поръ, пока не выгнали за межу своихъ владній.

XVIII

Межъ тмъ, какъ поселяне заняты были дракою, Хлоя отвела Дафниса къ Нимфамъ. Обмыла ему лицо, запачканное кровью, которая потекла у него изъ носу во время драки, вынула изъ мшка кусокъ хлба съ ломтемъ сыру и дала ему пость. Но боле всего подкрпилъ и успокоилъ его поцлуй нжныхъ губъ, боле сладкій, чмъ медъ.

XIX

Такова была опасность, которой избгнулъ Дафнисъ. Этимъ дло не кончилось. Метимнійцы, вернувшись домой, смиренные пшеходы, безъ корабля, покрытые синяками, потерявшіе охоту къ веселью, созвали народное собраніе, явились гражданамъ, какъ молящіе справедливости и потребовали возмездія. Они, конечно, не открыли истины, боясь, чтобы ихъ не подняли на смхъ за палочные удары, принятые ими отъ безоружныхъ пастуховъ. Напротивъ, обвинили Митиленійцевъ въ томъ, что они отняли корабль и ограбили ихъ, какъ враги во время войны. Метимнійцы, заключивъ по ранамъ, что они говорятъ правду, сочли необходимымъ отомстить за оскорбленіе молодыхъ людей, принадлежавшихъ къ лучшимъ семьямъ. Тотчасъ, большинствомъ голосовъ, постановили походъ на Митиленійцевъ, безъ объявленія военныхъ дйствій, и приказали военачальнику спустить на море десять кораблей, чтобы опустошить берегъ Митиленскій, такъ какъ, въ виду наступавшей зимы, считали неблагоразумнымъ посылать въ море много кораблей.

XX

Заутра стратегъ поднялъ якорь. Съ отрядомъ воиновъ, служившихъ ему гребцами, направился онъ къ морской границ Митиленіи. Здсь награбилъ много скота, также вина и хлба, ибо жатва только что кончалась, и захватилъ въ плнъ людей, занятыхъ осенними работами въ поляхъ. Съ наибольшею силою напалъ онъ на ту мстность, въ которой жили Дафнисъ и Хлоя, высадился неожиданно и забралъ все, что нашелъ подъ рукою. Дафнисъ въ это время отлучился отъ стада: пошелъ въ лсъ нарзать зеленыхъ втвей на зимній кормъ козлятамъ. Увидвъ издали, какъ враги высаживаются на берегъ, спрятался онъ въ дупл древняго бука. Хлоя была на пастбищ, преслдуемая врагами, прибжала она, молящая, къ Нимфамъ и богинями заклинала воиновъ пощадить ее и овецъ. Но напрасно. Метимнійцы, всячески насмявшись надъ изваяніями богинь, увели оба стада и погнали передъ собою пастушку ударами хворостины, какъ беззащитную козу или овцу.

XXI

Корабли были переполнены разнообразною добычей. Метимнійцы сочли за лучшее не продолжать военныхъ дйствій и пустились въ обратный путь, боясь враговъ и зимы. Выхали въ море, но двигались медленно, не на парусахъ, а на веслахъ, потому что не было втра. Когда все успокоилось, Дафнисъ вышелъ изъ лсу на равнину, гд обыкновенно пасли они стада свои. Но не нашелъ ни козъ, ни овецъ, ни Хлои. Всюду запустніе, разбросанныя по земл, валялись обломки флейты, на которой играла Хлоя. Онъ громко закричалъ и съ жалобными воплями сталъ подбгать то къ буку, подъ тнью котораго они сиживали, то къ берегу моря, надясь еще увидть Хлою, то къ изваяніямъ Нимфъ, у подножія которыхъ напрасно* искала она убжища отъ враговъ. Здсь катался онъ по земл и обвинялъ Нимфъ въ предательств:

XXII

— Хлою оторвали отъ вашихъ алтарей, вы это видли и потерпли! Хлою, которая плела для васъ внки, приносила вамъ начатки молока, Хлою, чья флейта виситъ еще здсь, какъ жертвенный даръ! Волкъ не унесъ козы — а враги сразу похитили оба стада и пастушку, подругу мою! Они ржутъ козъ, убиваютъ овецъ! Ты будешь жить отнын въ город, Хлоя! Какъ покажусь я теперь на глаза отцу и матери, безъ стада, безъ Хлои, чтобы сдлаться простымъ поденщикомъ, потому что мн больше некого пасти? Лягу здсь и подожду смерти или новыхъ враговъ. О Хлоя, чувствуешь-ли ты такое же горе, какъ я? Помнишь-ли ты эти долины, Нимфъ и меня? Или утшаютъ тебя въ несчастій овцы и козы, раздлившія съ тобою плнъ?

ХXIII

Пока онъ жаловался такъ, глубокій сонъ объялъ его среди плача и стоновъ, и явились ему Нимфы, три жены, высокія и прекрасныя, наполовину обнаженныя, съ босыми ногами, съ разввающимися кудрями, подобныя изваяніямъ. Сперва он какъ будто безмолвно жалли Дафниса, помомъ старшая сказала ему, утшая:
— Не упрекай насъ, Дафнисъ. Мы боле заботимся о Хло, чмъ ты. Это мы сжалились надъ нею, когда она была маленькой двочкой, приняли и вскормили ее въ этой пещер. Она рождена не среди полей и овецъ, также, какъ ты рожденъ не среди козъ Ламона. Впрочемъ, мы уже устроили все къ ея благу. Не привезутъ ее въ Метимны рабыней, не будетъ она военной добычей. Мы умолили бога Пана, чей ликъ ты видлъ подъ сосною, и которому однако вы ни разу не принесли въ даръ гирлянды цвтовъ,— мы умолили Пана придти на помощь Хло. Ибо лучше насъ уметъ онъ сражаться, и нердко случалось ему покидать затишье полей для брани. Панъ выступилъ въ путь, Панъ идетъ — грозный воитель, противъ Метимнійцевъ. Не горюй-же и встань. Покажись Ламону и Миртал, которые, подобно теб, лежатъ и плачутъ, думая, что и тебя взяли въ плнъ. Завтра Хлоя вернется съ козами и овцами. И снова будете вы вмст водить ихъ на пастбище, снова играть на свирли. Остальное богъ любви довершитъ.

XXIV

Увидвъ и услышавъ это, Дафнисъ внезапно пробудился. Плача отъ скорби и радости, обнялъ подножіе Нимфъ, далъ обтъ, если Хлоя спасется, принести имъ въ жертву лучшую въ стад козу. Потомъ побжалъ къ сосн, подъ которой виднлась статуя Пана, козлоногаго, рогатаго, въ одной рук державшаго флейту, другой останавливавшаго козла, который скачетъ. Дафнисъ помолился за Хлою и общалъ заколоть ему козла. Солнце склонялось, когда юноша кончилъ молиться и плакать. Взявъ нарзанныя втви, вернулся онъ домой, гд возвращеніе его утшило Ламона и Мирталу. Повъ немного, легъ онъ спать, но и во сн плакалъ. Умолялъ Нимфъ явиться, тосковалъ въ ожиданіи дня, который, какъ он общали, долженъ былъ возвратить ему Хлою. Ночь никогда не казалась ему такою длинною. А въ это время вотъ что происходило на корабляхъ.

XXV

Военачальникъ Метимнійцевъ, проплывъ десять стадій, ршилъ дать отдыхъ воинамъ, утомленнымъ вылазкой. Замтивъ мысъ, выдававшійся въ море, и образовавшій двумя концами полукругъ, подобіе новаго мсяца, гд воды были спокойне, чмъ въ гавани, веллъ онъ спустить якорь, въ нкоторомъ разстояніи отъ берега, опасаясь, чтобы приморскіе жители не произвели нападенія на корабли, потомъ предоставилъ Метимнійцамъ отдыхать и забавляться на свобод. Такъ какъ все у нихъ было въ изобиліи, благодаря добыч,— начали они пить, веселиться и праздновать побду. Но къ тому времени, когда наступили сумерки, и ночь положила конецъ празднику,— земля сдлалась какъ бы огненной, по вод издалека послышался шумъ веселъ, какъ будто приближался многочисленный флотъ. Они стали звать военоначальника, трубили сборъ, перекликались, одни считая себя ранеными, другіе падая, подобно убитымъ. И все являло видъ морского сраженія. А сраженія не было, и не было враговъ.

XXVI

Посл ночи, проведенной въ такомъ безпокойств, наступилъ день, еще боле страшный, чмъ ночь. На рогахъ у козловъ и козъ Дафниса появились гирлянды плюща съ гроздьями ягодъ. Овцы и бараны Хлои завыли, какъ волки. Голову самой пастушк увнчала сосновая зелень. И на мор творились чудеса не меньшія, хотли поднять якорь — не могли, когда погружали въ воду весла, чтобы грести — он ломались, дельфины, выскакивая изъ волнъ и ударяя хвостами о корабли, расшатывали скрпы. На вершин обрывистаго утеса, которымъ увнчанъ былъ мысъ, слышалась флейта Пана: звуки были не сладкіе и нжные, подобные звукамъ свирли, а наводили ужасъ, подобно грому воинской трубы. Флотъ объятъ былъ смятеніемъ, матросы хватались за оружіе и спрашивали, гд врагъ. Ожидали съ нетерпніемъ ночи, надясь отдохнуть. Т, у кого умъ еще былъ не совсмъ помраченъ, поняли, что эти чудеса происходятъ отъ бога Пана, гнвнаго и мстящаго. Но никто не могъ догадаться о причин этого гнва, потому что среди добычи, награбленной ими, не было ничего посвященнаго Пану. Наконецъ, около полудня, когда военачальникъ уснулъ тоже не обычнымъ, а чудеснымъ сномъ, самъ Панъ явился ему и сказалъ:

XXVII

— О святотатцы! нечестивйшіе изъ людей! кто побудилъ ваши безумныя сердца къ столь великому буйству? Вы опустошили поля, любезныя намъ, похитили стада быковъ, овецъ и козъ, посвященныя нашимъ заботамъ, отторгли отъ жертвенника отроковицу, которую богъ любви избралъ, дабы на ней явить примръ своихъ милостей. Не уважили вы Нимфъ, ни меня, меня — бога Пана! Но съ такою добычей не видать вамъ города Метимны, не избгнуть свирли моей, которая наводитъ трепетъ на ваши сердца. Я потоплю васъ, отдамъ на съденіе рыбамъ, если вы тотчасъ-же не возвратите Нимфамъ и Хлои, и стада ея, овецъ и козъ. Встаньте-же, высадите на берегъ молодую двушку со всмъ, что ей принадлежитъ. Тогда я буду сопутствовать вашему плаванію, буду сопутствовать Хло благовющими втрами.

ХХVIII

Пораженный сновидніемъ, Бріяксисъ (такъ звали стратега) внезапно пробудился, созвалъ корабельныхъ начальниковъ и приказалъ искать Хлою среди плнниковъ. Они скоро нашли ее и привели къ нему, ибо она сидла, увнчанная сосновою зеленью. Догадываясь по этому знаку, что сновидніе относится къ ней, онъ взялъ ее на собственный корабль и высадилъ на берегъ. Только что коснулась она земли, какъ снова съ вершины скалы послышались звуки флейты, но теперь уже не было въ нихъ ничего враждебнаго, флейта играла сельскую псню, подобную тмъ, съ которыми пастухи водятъ стада на пастбище. Тотчасъ-же овцы бросились на берегъ съ корабля по лстниц, не спотыкаясь, въ стройномъ порядк, козы — съ еще большею легкостью, потому что он привыкли лазить по горамъ.

XXIX

Потомъ стадо окружило Хлою, образовало подобіе хора, прыгая, блея, какъ-бы изъявляя радость. А въ это же время стада другихъ пастуховъ, козы, овцы, коровы, оставались спокойно на дн корабля, какъ бы чуждыя призыву флейты. Пока вс, удивляясь, прославляли Пана, чудеса еще боле дивныя появились на мор и суш: корабли Метимнійцевъ сдвинулись и поплыли прежде, чмъ якори были подняты, дельфинъ, прыгавшій по волнамъ, предшествовалъ кораблю военачальника. А передъ стадами слышалась тихая музыка Пановой флейты, овцы и козы шли и паслись, очарованныя звуками.

XXX

Былъ часъ, когда вторично, посл полудня, выгоняютъ стада на пастбище. Дафнисъ, съ высокаго мста, откуда открывался видъ на далекія поля, замтивъ стадо и Хлою, воскликнулъ громкимъ голосомъ: ‘О Нимфы! О Панъ!’ сбжалъ внизъ на равнину, бросился въ объятія Хлои и упалъ, теряя сознаніе. Когда, посл многихъ усилій, поцлуями и ласками она привела его въ чувство, оба пошли къ старому буку, на обычное мсто и, усвшись подъ тнью, онъ спросилъ ее, какъ удалось ей бжать отъ враговъ. Она разсказала ему подробно: гирлянды плюща вокругъ козлиныхъ роговъ, волчій вой овецъ, сосновый внецъ на ея голов, огонь на земл, шумъ на мор, флейту Пана, по очереди пвшую то брань, то миръ, ужасы ночи, невдніе дороги, пснь, которая указывала путь. Дафнисъ, видя въ этомъ помощь Пана и совершеніе того, что предсказали Нимфы въ сновидніи, разсказалъ ей, въ свою очередь, все, что видлъ и слышалъ, и какъ умирающаго отъ скорби возвратили его Нимфы къ жизни. Потомъ послалъ ее за Дріасомъ, Ламономъ и всмъ необходимымъ для жертвоприношенія. Самъ же въ это время выбралъ лучшую въ стад козу, обвилъ ей рога плюшемъ, на подобіе того, какъ все стадо явилось непріятелю, пролилъ молока между рогами, закололъ козу въ жертву Нимфамъ, повсилъ, содралъ кожу, посвятилъ ее богинямъ и прикрпилъ къ скал.

XXXI

Когда пришла Хлоя съ домашними, Дафнисъ зажегъ огонь, сварилъ одну часть мяса, другую изжарилъ, предложилъ первые куски Нимфамъ и выпилъ въ честь ихъ кубокъ сладкаго вина, потомъ сдлалъ застольныя ложа изъ мягкихъ листьевъ. И вс возлегли, чтобы сть, пить и веселиться. Въ то же время онъ слдилъ за стадами, боясь, чтобы волкъ не надлалъ бды. Пропли пэанъ во славу Нимфъ, сочиненный пастухами былыхъ временъ. Когда наступила ночь, легли спать подъ открытымъ небомъ. На слдующій день не забыли Пана. Увнчавъ сосновою зеленью красивйшаго въ стад козла, отвели его къ сосн, посвященной Пану. Здсь совершили возліянія, помолились Богу, закололи жертву, повсили и содрали кожу. Сваривъ и изжаривъ мясо, положили куски по близости на лиственное ложе, по середин луга. Кожа, сельская жертва пастушьему богу, была подвшена за рога на втвь сосны у изваянія. Сдлавъ это, предложили Пану первые куски мяса, пролили большой кубокъ вина, Хлоя пропла гимн, Дафнисъ сыгралъ на флейт.

XXXII

Возлегли и начали пиръ, когда случайно подошелъ волопасъ Филетасъ. Онъ принесъ богу Пану гирлянды цвтовъ и гроздья, еще висвшія на широколиственной лоз. За нимъ слдовалъ младшій изъ его сыновей, Титиръ, мальчикъ свтлокудрый и румяный, блый и рзвый. Онъ шелъ, весело прыгая, какъ молодой козленокъ. Тотчасъ же встали, увнчали статую Пана, привсили жертвы къ дремучимъ втвямъ сосны, потомъ усадили гостей, приглашая раздлить трапезу. Когда старики разгорячились отъ вина, явилось немало предметовъ для бесды и разсказовъ: говорили о томъ, какъ пасли стада во дни юности, какъ много разъ спасались отъ морскихъ разбойниковъ. Одинъ хвасталъ, что убилъ волка, другой,— что разв Панъ играетъ на флейт лучше, чмъ онъ. Этимъ искусствомъ гордился Филетасъ.

ХХXIII

Дафнисъ и Хлоя стали ублажать и упрашивать волопаса, чтобы явилъ онъ образчикъ искусства, сыгралъ на флейт въ честь того бога, которому флейта мила. Онъ согласился и хотя жалуясь, что старость уменьшила силу его дыханья, взялъ флейту у Дафниса. Но, пригодная отроку, оказалась, она малою для столь великаго искусника. Филетасъ послалъ Титира за собственной флейтой въ свой домикъ, отстоявшій на десять стадій. Мальчикъ сбросилъ верхнюю одежду и побжалъ, легконогій, какъ детенышъ лани. Въ это время Ламонъ предложилъ разсказать исторію Пановой флейты, слышанную имъ отъ Сицилійскаго козьяго пастуха, который взялъ, какъ плату за разсказъ, флейту и козла.

XXXIV

‘Нкогда свирль, называемая Сирингой, была не свирлью, а молодою двушкой съ благозвучнымъ голосомъ. Она пасла козъ, играла съ Нимфами, пла также сладко, какъ теперь. И между тмъ, какъ она пасла козъ, играла и пла, Панъ подошелъ и хотлъ овладть ею, общая, что вс козы понесутъ двойни. Она же посмялась надъ его любовью и отвтила, что не хочетъ любви ни козлиной, ни человческой. Панъ устремился къ ней, чтобы овладть ею насильно. Она убгаетъ отъ его насильственныхъ объятій. Запыхавшись отъ бга, прячется въ тростникъ. Панъ, въ ярости, срзаетъ стебли тростника, но не найдя въ нихъ двушки, догадывается о томъ, что случилось, выдумываетъ флейту и соединяетъ воскомъ тростники неравные, образъ неравной любви. И вотъ какъ прекрасная двушка превратилась въ благозвучную Сирингу.’

XXXV

Ламонъ окончилъ разсказъ и Филетасъ похвалилъ его, увряя, что басня эта лучше всякой псни,— когда Титиръ вернулся съ отцовской флейтой. Она была велика, составлена изъ толстыхъ тростниковъ, съ работою желтой мди, украшавшею воскъ. Казалось, что это та самая первая флейта, которую придумалъ и сдлалъ Панъ. Филетасъ поднялся, слъ на лиственное ложе, сначала испробовалъ по-очередно каждый изъ девяти стволовъ, чтобы знать, вренъ-ли звукъ, потомъ, убдившись, что дыханіе проходитъ безпрепятственно, началъ дуть, съ юношескою силою и увлеченіемъ. Чудилось созвучіе нсколькихъ соединенныхъ свирлей — столь разнообразные звуки извлекалъ онъ изъ отверстій флейты. Затмъ, мало-по-малу понижая строй, и переходя къ напвамъ боле тихимъ и сладостнымъ, обнаружилъ передъ ними вс тонкости глубокаго искусства. Сыгралъ псни для стада быковъ, другія — для козъ, третьи — любезныя овцамъ, нжныя — для овецъ, гордыя и сильныя — для быковъ, острыя и ясныя — для козъ, словомъ, вс флейты соединились въ одной.

XXXVI

Между тмъ какъ слушатели лежали, не двигаясь очарованные музыкой, Дріасъ всталъ, попросилъ волопаса сыграть вакхическую пснь и началъ плясать пляску виноградарей. Можно было видть, какъ онъ по-очередно то срываетъ виноградъ съ лозы, то несетъ его въ корзин, то выдавливаетъ гроздья, то наполняетъ бочки и пьетъ сладкое вино,— столь совершеннымъ было искусство, и такъ естественно изображала пляска лбзы, точило, бочки и пьющаго Дріаса.

XXXVII

Третій старикъ, исполнивъ пляску ко всеобщему удовольствію, обнялъ Хлою и Дафниса. Тотчасъ оба встали и начали изображать басню Ламона. Дафнисъ былъ Паномъ, Хлоя Сирингою. Онъ молилъ ее страстно, она отвергала любовь его съ улыбкою, онъ преслдовалъ и бгалъ за нею на кончикахъ ногъ, подражая козлоногому Пану, она убгала. Наконецъ спряталась въ лсъ, замнившій болото. Дафнисъ взялъ большую флейту волопаса, извлекъ изъ нея жалобные звуки, подобные вздохамъ влюбленнаго, потомъ страстную пснь, какъ будто для того, чтобы тронуть сердце гордой, наконецъ призывный крикъ, какъ будто онъ искалъ ее. Восхищенный Филетасъ всталъ, обнялъ его и поцловавъ, подарилъ ему флейту, прося боговъ, чтобы Дафнисъ передалъ ее такому же достойному наслднику, какъ онъ. Дафнисъ посвятилъ богу Пану свою прежнюю маленькую флейту, заключилъ въ объятья Хлою, какъ будто она, въ самомъ дл, возвратилась посл бгства и отвелъ стадо въ овчарню, играя на свирли.

XXXVIII

Такъ какъ наступала ночь, то Хлоя вернулась домой съ овцами, подъ звуки той-же свирли. Овцы шли рядомъ съ козами, Хлоя — рядомъ съ Дафнисомъ, и онъ могъ цловать ее на свобод. Они общали другъ другу утромъ вывести стада на пастбище ране обыкновеннаго часа, что не преминули исполнить. Едва забрежжилъ день, какъ они уже были въ пол. Привтствовали сначала Нимфъ, потомъ Пана, сли подъ дубомъ и начали играть на флейт. Затмъ стали цловать другъ друга, обниматься, легли на землю, но больше ничего не сдлали. Когда встали, то ршили пость и выпить изъ общаго кубка — вина, смшаннаго съ молокомъ.

XXXIX

Разгорячившись отъ вина и сдлавшись смле, начали они спорить, кто сильне любитъ, и захотлось имъ поклясться во взаимной врности. Дафнисъ подошелъ къ сосн, призвалъ Пана въ свидтели, что онъ не можетъ прожить безъ Хлои ни единаго дня. Хлоя, въ пещер Нимфъ, поклялась богинямъ жить и умереть съ Дафнисомъ. Такова была невинность Хлои, такова простота ея сердца, что, выйдя изъ пещеры, она пожелала, чтобы Дафнисъ еще разъ поклялся.
— Дафнисъ,— молвила Хлоя,— Панъ — богъ измнчивый, непостоянный, онъ любилъ Питисъ, любилъ Сирингу, то и дло гоняется за Нимфами лсными, не даетъ покоя и Нимфамъ полей, покровительницамъ стадъ. Я боюсь, что, если ты забудешь клятву, онъ и не подумаетъ наказать тебя, хотя бы даже у тебя было не меньше любовницъ, чмъ стволовъ у свирли. Дай мн настоящую клятву пастуха,— поклянись козою, вскормившею тебя, что ты не покинешь Хлои, пока она будетъ врной,— если же нарушитъ клятву, данную теб и Нимфамъ, бги отъ нея, возненавидь ее, убей, какъ волка!
Дафнису понравилось это сомнніе: стоя среди стада, одну руку онъ положилъ на козла, другую на козу и поклялся любить Хлою, пока будетъ ею любимъ, ‘ели же когда-нибудь она измнитъ,— убить себя, а не ее. И Хлоя, радостная, боле не сомнвалась — какъ простодушное дитя, какъ пастушка, считающая овецъ и козъ богами пастуховъ.

КНИГА ТРЕТЬЯ

I

Когда Митиленійцы узнали о нападеніи враговъ, когда изъ селъ дошли къ нимъ всти объ опустошеніяхъ, то они поршили не оставлять безнаказанной дерзость Метимнійцевъ и вооружиться немедленно. Набрали три тысячи гоплитовъ, пятьсотъ всадниковъ, и послали ихъ сушею, подъ предводительствомъ Гиппаса, такъ какъ море казалось небезопаснымъ въ виду наступавшей зимы.

II

Гиппасъ, выступивъ въ походъ, воздержался отъ опустощенія Метимнійскихъ земель, не похищалъ ни стадъ, ни другой добычи у землевладльцевъ и пастуховъ, полагая грабежъ боле достойнымъ разбойника, чмъ военачальника. Поспшно направился онъ къ самому городу, надясь, что найдетъ ворота безъ стражи и захватитъ городъ врасплохъ. Его отдляло отъ Метимны не боле, чмъ сто стадій, когда явился глашатай, посланный просить перемирія. Метимнійцы, услыхавъ отъ плнниковъ, что граждане Митиленъ ничего не знали о случившемся, и что все вышло изъ-за ничтожной драки молодыхъ людей съ поселянами и пастухами, пожалли о томъ, что не остереглись и безъ достаточнаго повода допустили враждебныя дйствія противъ сосдняго города. Теперь желали они одного — возвратить добычу, возстановить прежній союзъ между обоими городами на мор и суш. Гиппасъ послалъ глашатая Метимнійцамъ, хотя имлъ, какъ военачальникъ, неограниченную власть. Въ то-же время приблизился онъ къ Метимн на разстояніе десяти стадій и расположился лагеремъ, ожидая извстій. Черезъ два дня посланный вернулся съ приказаніемъ принять добычу и возвратиться въ городъ, не начиная враждебныхъ дйствій. Такъ какъ Митиленійцамъ предстоялъ выборъ между войною и миромъ, то они сочли боле выгоднымъ миръ.

III

Война Митиленъ и Метимны кончилась столь-же неожиданно, какъ началась. Наступила зима, для Дафниса и Хлои боле страшная, чмъ война. По дорогамъ нанесло такіе сугробы, что нельзя было выйти изъ дому, и каждый сидлъ взаперти. Съ горъ низвергались бурные потоки, вода замерзала, деревья покрылись инеемъ. Земля пряталась подъ блымъ саваномъ снговъ, и только на берегу незамерзающихъ ключей оставалась обнаженной. Стада не ходили на пастбище, пастухъ не смлъ переступить порога. Утромъ, съ пніемъ птуховъ, вс сходились вокругъ большого огня, одни занимались пряжею, другіе ткали козью шерсть и устраивали птичьи силки. Оставалась одна забота: подложить быкамъ соломы въ ясли, козамъ и овцамъ — листвы въ овчарню, свиньямъ — буковыхъ орховъ и желудей въ корыто.

IV

Невольный плнъ былъ пріятенъ прочимъ пастухамъ и земледльцамъ. Они отдыхали отъ работъ, хорошо ли, много спали. Ни лто, ни осень, ни даже весна не казалась имъ такой отрадной, какъ зима. Но Дафнисъ и Хлоя не могли позабыть о наслажденіяхъ, которыхъ лишились — о поцлуяхъ, объятьяхъ, общихъ обдахъ. Проводили ночи, томясь безсонницей, ждали новой весны, которая должна была вернуть ихъ къ жизни. Сердца ихъ сжимались отъ скорби, когда руки прикасались къ мшку, откуда они вынимали припасы, когда взоры падали на кубокъ, изъ котораго они пили вмст, и на грустно-покинутую флейту — даръ любви. Они умоляли Нимфъ и Пана положить предлъ ихъ мученіямъ, возвратить солнце имъ и стадамъ. Вознося эти молитвы, оба изыскивали предлоги для свиданій. Хло было трудне выйти изъ дома, потому что та, которая считалась ея матерью, не оставляла ея ни на мгновеніе: учила чесать шерсть, вращать веретено, говорила ей о свадьб. Дафнисъ былъ свободне. Мене занятый, чмъ двушка, придумалъ онъ хитрость, чтобы увидть Хлою.

V

Передъ Дріасовымъ дворомъ, немного пониже стны, росли два большихъ мирта и плющъ. Мирты почти касались другъ друга. Плющъ выросъ между ними и въ об стороны распростирая, подобно лоз, тонкіе побги, образовывалъ сплетенными втвями тнистый сводъ. Кисти ягодъ, большихъ, какъ виноградъ, висли на втвяхъ, стаи птицъ прилетали сюда, не находя зимой другой пищи. Здсь бывало множество черныхъ и срыхъ дроздовъ, голубей, скворцовъ и всякихъ иныхъ птицъ, лакомыхъ до ягодъ плюща. Дафнисъ, чтобы имть предлогъ для свиданій, придумалъ охотиться. Отправился съ мшкомъ, полнымъ медовыхъ лепешекъ, не забывъ ни птичьяго клея, ни силковъ, чтобы не могли усумниться въ его намреніяхъ. Хотя надо было пройти не больше десяти стадій, снгъ, еще рыхлый, не успвшій затвердть, затруднялъ путь. Но ничто не останавливаетъ любящихъ — ни вода, ни огонь, ни Скнескіе снга.

VI

Ни разу не отдыхая, дошелъ онъ до Дріасова двора. Очистивъ ноги отъ снга, разставилъ силки, намазалъ клеемъ длинныя, тонкія втви, потомъ слъ, ожидая, съ волненіемъ птицъ и особенно Хлои. Птицы прилетли во множеств. Онъ поймалъ ихъ столько, что ему стоило большого труда собрать ихъ, убить и ощипать. Но никто не выходилъ изъ дому — ни мужчина, ни женщина, ни птухъ, ни курица. Вс сидли въ тепл, поближе къ уютному огню. Дафнисъ не зналъ, что придумать, и проклиналъ враждебный рокъ. Долго стоялъ онъ передъ дверью, не находя удобнаго предлога, чтобы войти:
— Я прихожу за огнемъ.— Но разв не было ближайшихъ сосдей?— Я хотлъ попросить хлба.— Но мшокъ твой полонъ припасами.— У насъ не хватило вина. Но съ винограднаго сбора едва прошло нсколько дней.— Я бжалъ отъ волка.— Гд же слды волка?— Я пришелъ охотиться на птицъ.— Зачмъ же не идешь домой, окончивъ охоту?— Я хочу видть Хлою.— Но разв я смю въ этомъ признаться отцу и матери двушки?— Не постучаться-ли безъ всякаго предлога?— Нтъ, это ужъ слишкомъ подозрительно. Самое лучшее — уйти, ничего не сказавъ. Весной увижу Хлою, потому что, чувствую, рокъ не судилъ мн видть ее эту зиму.
Разсуждая такъ, онъ уже собралъ птицъ и хотлъ удалиться, когда богъ любви сжалился надъ нимъ. Вотъ что случилось.

VII

Дріасъ съ домашними возлежалъ за столомъ. Куски мяса были уже распредлены, хлбъ поданъ, вино смшано въ кубкахъ, какъ вдругъ одна изъ овчарокъ, воспользовавшись минутой разсянности, схватила кусокъ, выскочила въ дверь и убжала. Дріасъ, взбшенный, потому что собака унесла его собственную долю, взялъ палку и пустился въ погоню. Преслдуя овчарку, пробжалъ онъ мимо плюща, замтилъ Дафниса, съ охотничьей ношей на плечахъ, собравшагося уходить, остановился, сразу забылъ все, и собаку, и мясо, крикнулъ ему громкимъ голосомъ: ‘здравствуй, сынокъ!’ — крпко обнялъ, поцловалъ и повелъ за руку въ домъ. Когда Дафнисъ и Хлоя увидли другъ друга, они едва не упали отъ волненія. Но сдлавъ усиліе, чтобы удержаться на ногахъ, привтствовали другъ друга и обнялись: въ этихъ объятьяхъ нашли они какъ бы взаимную опору.

VIII

Дафнисъ, осчастливленный тмъ, на что не смлъ надяться — и свиданіемъ, и поцлуемъ, сложилъ на столъ свою ношу. Разсказалъ, какъ соскучившись взаперти, пошелъ охотиться на дроздовъ, какъ наловилъ ихъ, однихъ силками, другихъ клеемъ, пользуясь ихъ жадностью къ ягодамъ миртъ и плюща. Его похвалили за умную забаву и пригласили возлечь и взять одинъ изъ кусковъ мяса, оставленнаго собакою. Хлою попросили разлить вино, что она исполнила съ радостью. Двушка услужила сперва всмъ прочимъ, Дафнису же — послднему. Она притворилась, что сердита на него за то, что онъ хотлъ вернуться домой, не повидавшись съ нею. Но прежде, чмъ подать ему чашу, омочила въ вин свои губы. И Дафнисъ, хотя чувствовалъ сильную жажду, пилъ медленными глотками, чтобы продлить наслажденіе.

IX

Скоро мясо и хлбъ исчезли со стола. Тогда, не вставая, возлежавшіе начали его разспрашивать о Миртал и Дамон, называли ихъ счастливыми, потому что они имли въ немъ такую опору старости. Эти похвалы были для него тмъ пріятне, что Хлоя слышала ихъ. Когда же хозяева удержали его до слдующаго дня, сказавъ, что готовятъ жертвоприношеніе богу Вакху, Дафнисъ въ восторг едва не почтилъ ихъ самихъ, какъ боговъ. Тотчасъ вынулъ изъ сумки много лепешекъ, испеченныхъ на меду, и пойманныхъ птицъ. Приготовили ужинъ. Чаши снова наполнились, въ огонь подложили хвороста, онъ вспыхнулъ ярче, и только что наступила ночь, опять возлегли за столъ. Часы пролетали за часами въ разсказахъ и псняхъ. Потомъ пошли спать — Хлоя съ матерью, Дріасъ съ Дафнисомъ. Хлоя думала только объ одномъ — о предстоявшей утромъ радости увидть Дафниса. А онъ обманывалъ себя призрачнымъ счастіемъ, находя отраду въ томъ, чтобы лежать рядомъ съ отцемъ Хлои, онъ сжималъ его въ объятьяхъ и цловалъ съ нжностью, думая во сн, что обнимаетъ и цлуетъ Хлою.

X

Утро было холодное. На двор пронзительный морозный втеръ обжигалъ лицо. Они встали, принесли въ жертву Вакху годовалаго козленка, развели большой огонь и начали готовить пиръ. Между тмъ, какъ Напэ пекла хлбъ, а Дріасъ жарилъ козленка, Дафнисъ и Хлоя, улучивъ свободную минуту, пошли за ворота къ плющу. Здсь разставили силки, расположили палочки съ клеемъ и поймали множество птицъ. Въ то-же время нё прекращались ни поцлуи, ни ласковыя рчи.
— Я вдь для тебя пришелъ, Хлоя.
— Знаю, Дафнисъ.
— Для тебя убиваю бдныхъ дроздовъ.
— Чего-же ты хочешь отъ меня, милый Дафнисъ?
— Не забывай меня!
— Я уже поклялась, что не забуду тебя, призвавъ въ свидтельницы Нимфъ той пещеры, куда мы вернемся, только что снгъ растаетъ.
— Когда-то онъ еще растаетъ! Видишь, какіе сугробы. Боюсь, что я погибну раньше, чмъ снгъ.
— Мужайся, Дафнисъ. Солнце уже гретъ.
— О, если-бы, Хлоя, солнце было такъ же горячо, какъ тотъ огонь, который пожираетъ мн сердце!
— Ты смешься, ты хочешь обмануть меня.
— О, не говори такъ, заклинаю тебя козами, которыми ты заставила меня клясться!

XI

Хлоя отвчала Дафнису, какъ эхо, когда Напэ ихъ позвала. Охотники прибжали съ добычей, еще боле обильной, чмъ намедни. Посл возліяній Вакху, пообдали, возложили внки плюща на голову. Когда пришла пора,— возславивъ Вакха и пропвъ гимн Эвоэ, Напэ и Дріасъ отпустили Дафниса. Наполнивъ ему сумку хлбомъ и мясомъ, дали горлицъ и дроздовъ, чтобы онъ отнесъ ихъ въ подарокъ Ламону и Миртал, говоря, что поймаютъ другихъ, пока стоитъ зима, и плющъ покрытъ кистями ягодъ. Дафнисъ, прощаясь, поцловалъ по очереди всхъ, но Хлою — послднюю, чтобы поцлуй остался на его губахъ несмшаннымъ и чистымъ. Съ той поры находилъ онъ разные предлоги для посщеній, такъ что зима прошла для нихъ не совсмъ безъ любви.

XII

Въ начал весны, когда только что показалась земля сквозь тающій снгъ, и трава зазеленла, пастухи выгнали въ поле стада, раньше всхъ, Дафнисъ и Хлоя, какъ служители великаго Пастыря. Сперва побжали они въ пещеру Нимфъ, потомъ къ Пану, наконецъ къ дубу и услись на корни его, наблюдая за стадами, цлуясь. Затмъ пошли взглянуть, не найдется-ли цвтовъ, чтобы сплести внокъ богамъ. Но цвты едва рождались подъ вяніемъ Зефировъ и нжной теплотою солнца. Все-же нашлись фіалки, нарциссы, ландыши, вс ранніе цвты, растущіе первой весной. Посл того, какъ Дафнисъ выдоилъ козъ и овецъ, увнчали они гирляндами изваянія боговъ и совершили возліяніе весенняго молока. Потомъ сли поиграть на свирли, какъ будто затмъ, чтобы пробудить соловьевъ. А т уже робко щебетали въ кустахъ и снова начинали прославлять богиню Итисъ, какъ будто, посл долгаго молчанія, припоминали забытыя псни.

XIII

Овцы блеяли, ягнята прыгали и, склоняясь подъ брюхомъ матокъ, сосали имъ вымя. Бараны преслдовали овецъ, у которыхъ еще не было ягнятъ, подымались и покрывали, одинъ одну, другой другую, каждый въ свою очередь. Козлы, еще боле пламенные, бгали за козами, скакали вокругъ нихъ сладострастно и ревновали. У каждаго козла были свои жены, и онъ ревниво оберегалъ ихъ отъ соперниковъ. Такое зрлище и въ старикахъ воскресило бы вожделніе любви,— тмъ боле въ Дафнис и Хло, юныхъ, томимыхъ желаніями, давно уже искавшихъ любви. Все, что они видли и слышали, воспламеняло ихъ. Они истаевали, искали большаго, чмъ поцлуй и объятья. Въ особенности Дафнисъ, который выросъ и возмужалъ во время зимняго отдыха,— цловалъ ее съ пылкостью, обнималъ жадно, сдлавшись боле смлымъ и предпріимчивымъ.

XIV

Онъ молилъ Хлою позволить ему все, чего онъ хочетъ,— полежать съ нимъ рядомъ голою дольше, чмъ они до сей поры лежали.
— Вдь это — единственное изъ наставленій Филетаса,— убждалъ онъ ее,— котораго мы не исполнили, единственное лкарство отъ любви!
Когда она его спрашивала, что можетъ быть б0льшаго, чмъ цловаться, обнимать другъ друга и лежать вмст, и что хочетъ онъ длать, когда будетъ лежать голый рядомъ съ нею, Дафнисъ отвчалъ:
— То самое, что длаютъ бараны съ овцами, и съ козами козлы. Ты видишь, какъ потомъ он затихаютъ, не бгаютъ отъ своихъ любовниковъ, а т уже ихъ не преслдуютъ. Они мирно пасутся, какъ будто наслаждаясь общею нгою. Должно быть, находятъ они въ этомъ такую сладость, которая побждаетъ всю горечь любви.
— Но разв ты не видишь, Дафнисъ, какъ длаютъ бараны съ овцами, козлы съ козами?.. А ты хочешь, чтобы мы лежали вмст, и при томъ еще голыми: посмотри-же, насколько ихъ шерсть гуще и толще ткани нашихъ одеждъ…
Дафнисъ поврилъ, легъ рядомъ съ нею и долго сжималъ ее въ объятьяхъ. Но онъ не умлъ сдлать того, чего такъ томительно хотлъ. Тогда юноша слъ на землю и заплакалъ, горюя, что въ любви онъ неискусне козловъ.

XV

По сосдству жилъ земледлецъ, человкъ уже не первой молодости, именемъ Хромисъ, обрабатывавшій наслдственную землю. У него жила молоденькая горожанка, бойкая, хорошенькая, боле нжная и стройная, чмъ сельскія женщины. Звали ее Ликеніонъ. Каждое утро видла она, какъ Дафнисъ проходилъ мимо ея оконъ, выгоняя козъ на пастбище, каждый вечеръ тою-же дорогой возвращался онъ съ поля. И хотлось ей сдлать пастуха своимъ любовникомъ, обольстивъ подарками. Однажды Ликеніонъ подстерегла его и, оставшись съ нимъ съ глазу на глазъ, предложила флейту, медовыхъ сотъ, охотничью сумку изъ оленьей кожи. Но сказать ничего не посмла, подозрвая, что онъ любитъ Хлою, потому что замтила, что Дафнисъ занятъ пастушкою, хотя и догадывалась объ этой любви только по ихъ взорамъ, выраженію лицъ и взаимнымъ улыбкамъ. Въ тотъ самый день, сказавъ Хромису, что намрена постить сосдку родильницу, съ утра она пошла по ихъ слдамъ, спряталась въ засаду такъ, чтобы ее не могли увидть и подслушала все, что они говорили, подсмотрла, что они длали. Увидла и слезы Дафниса. Сжалившись надъ бдными дтьми и подумавъ, что боги посылаютъ ей рдкій случай сдлать вдвойн хорошее дло — помочь имъ въ затрудненіи и утолить собственныя желанія, ршилась она прибгнуть вотъ къ какой хитрости.

XVI

На слдующее утро, снова отлучившись со двора, подъ предлоговъ посщенія родильницы, пошла она прямо къ дубу, гд сидли Дафнисъ и Хлоя. Съ великимъ искусствомъ притворившись огорченной, Ликеніонъ стала кричать:
— Ко мн, Дафнисъ! Горе, горе! Изъ двадцати гусей моихъ орелъ похитилъ самаго лучшаго. Но такъ, какъ ноша слишкомъ тяжела, онъ не могъ унести ее въ гнздо на вершину скалы и опустился съ добычей въ глубин того лса. Заклинаю тебя Нимфами и вотъ этимъ Паномъ, пойдемъ со мною въ лсъ, потому что одна я боюсь. Спаси мою птицу! Можетъ быть, убьешь ты и орла, и онъ больше не будетъ похищать у васъ козлятъ и ягнятъ. Хлоя тмъ временемъ посмотритъ за стадомъ: вдь козы твои слушаются ея, какъ тебя самого, потому что вы всегда вмст.

XVII

Дафнисъ, ничего не подозрвая, всталъ, взялъ посохъ и послдовалъ за Ликеніонъ. Она увела его какъ можно дальше отъ Хлои и, достигнувъ темной чащи лса, усадила на берегу ручья.
— Дафнисъ,— молвила она,— ты любишь Хлою. Нимфы открыли мн это сегодня ночью, разсказали въ сновидніи, какъ ты плакалъ вчера и повелли помочь твоему горю, наставивъ въ любовномъ искусств. Знай-же, есть нчто большее, чмъ поцлуи, объятья и то, что ты наблюдалъ у барановъ и козловъ: есть иныя ласки, соединеніе боле сладостное, чмъ все, что ты знаешь. Ибо восторгъ можно продлить. И такъ, если только ты хочешь утшиться въ своемъ гор, найдя то самое утоленіе, котораго ищешь, приди, отдайся мн, о нжный и радостный ученикъ: въ угоду Нимфамъ я научу тебя всему!

ХVIII

При этихъ словахъ, Дафнисъ не могъ удержать своей радости, простодушный поселянинъ, невинный пастухъ, къ тому-же юный и влюбленный, припалъ онъ къ ногамъ Ликеніонъ, молилъ, какъ можно скоре научить его искусству любви, чтобы онъ могъ наконецъ сдлать Хло то, чего желаетъ. И какъ будто-бы это было, въ самомъ дл, нкоторое великое таинство, общалъ ей козленка, только что отнятаго отъ матки, свжіе сливочные сыры и самую маткукозу. Ликеніонъ, видя въ пастух простоту еще большую, чмъ предполагала, принялась учить его такъ: велла ссть, какъ можно ближе и, не смущаясь, цловать ее точно такъ, какъ они длали съ Хлоей, ничего не упуская — сжимать ее въ объятіяхъ и лечь рядомъ съ нею на землю. Когда юноша слъ, обнялъ ее и легъ рядомъ съ нею,— видя, что онъ достаточно подготовленъ и весь горитъ желаніемъ, она приподняла его тихонько, привлекла и положила на себя. Потомъ, все уже казалось простымъ и легкимъ, ибо сама природа учила его тому, что онъ долженъ былъ длать.

XIX

Только что урокъ любви былъ конченъ, Дафнисъ, еще сохраняя свое сельское простодушіе, хотлъ тотчасъ-же бжать къ Хло и сдлать съ нею то, что узналъ, какъ будто боялся, откладывая, забыть урокъ. Но Ликеніонъ удержала его и молвила:
— Слушай, Дафнисъ, вотъ что теб еще слдуетъ знать: такъ какъ я уже не двушка, то для меня это было легко. Другой мужчина, ране тебя, научилъ меня любви, и въ награду я отдала ему мою двственность. Но Хлоя, когда въ первый разъ вступитъ съ тобою въ этотъ поединокъ,— будетъ кричать, плакать и сопротивляться… Ты же не бойся. И убдивъ ее отдаться, приведи въ это самое мсто, чтобы никто не услышалъ, если она будетъ кричать, никто не увидлъ, если она будетъ плакать и сопротивляться. Помни также, что я первая, раньше Хлои, сдлала тебя мужчиной.

XX

Ликеніонъ, довершивъ свой урокъ, пошла въ другую сторону лса, какъ будто продолжая поиски пропавшаго гуся. Дафнисъ же, размышляя о томъ, что она ему сказала, чувствовалъ, какъ его первая ршимость ослабваетъ, и не смлъ требовать у Хлои большаго, чмъ объятья и поцлуи. Ему не хотлось, чтобы она звала на помощь, какъ будто онъ причинялъ ей вредъ, чтобы она плакала и сопротивлялась, какъ будто онъ ей врагъ. Все это пугало его, неискушеннаго въ любви. Вотъ почему онъ вышелъ изъ лса, съ твердою ршимостью наслаждаться только обычными ласками. Вернувшись туда, гд она сидла, увидлъ онъ, что пастушка плететъ внки изъ фіалокъ, чтобы лучше обмануть ее, юноша сказалъ, что вырвалъ гуся изъ орлиныхъ когтей,— обнялъ ее крпко и сталъ цловать точно такъ, какъ въ любовномъ поединк съ Ликеніонъ, потому что зналъ, что эти ласки не опасны. Она возложила внокъ на его голову, поцловала ему кудри, и они казались ей боле душистыми, чмъ фіалки. Потомъ вынула изъ охотничьяго мшка сушеныя фиги и нсколько маленькихъ хлбовъ, которыя дала ему, чтобы подкрпить его силы. И когда онъ лъ, брала въ ротъ куски изъ его рта, какъ птенецъ изъ клюва матери.

XXI

Среди этого угощенія, когда они были заняты боле поцлуями, чмъ дою, появилась рыбачья лодка, плывшая вдоль берега. На мор царила тишина, поверхность воды была зеркальной, и рыбакамъ приходилось работать веслами, что они усердно длали, такъ какъ везли въ городъ только что пойманную рыбу для богатаго дома. Гребли и пли, по обычаю матросовъ, чтобы обмануть усталость. Хозяинъ запвалъ морскую псню, и прочіе гребцы, мрно опуская и подымая весла черезъ нкоторые промежутки, хоромъ подхватывали. Пока хали въ открытомъ мор, звукъ терялся въ необъятности воздуха, когда же, обогнувъ высокій утесъ, въхали въ глубокій заливъ, похожій на рогъ новой луны, голоса ихъ сразу сдлались громче, псня гребцовъ явственне донеслась къ берегу, потому что глубокій оврагъ въ самомъ конц равнины, подобный слуховому рожку, умножающему звукъ, повторялъ, какъ врное эхо, долетавшіе звуки. И эхо было столь ясное, что слышались въ немъ и шумъ веселъ, и псня гребцовъ. Соединяясь и не мшая другъ другу, они очаровывали слухъ. Только что въ мор звукъ умиралъ, какъ земля рождала отзвукъ, который слдовалъ за нимъ и умножалъ его, не смшиваясь.

XXII

Для Дафниса въ этомъ не было ничего новаго. Онъ только смотрлъ на море, любуясь лодкой, скользившей по влажной равнин быстро, какъ птица, и стараясь запомнить псню, чтобы сыграть ее на флейт. Но Хлоя, слышавшая въ первый разъ отзвукъ, называемый эхо, то устремляла взоры на море, когда гребцы подхватывали хоромъ пснь, то оборачивалась къ лсу, желая увидть, кто отвчаетъ. Замтивъ, что молчаніе опять воцарилось въ овраг, когда они прохали, спросила она Дафниса: нтъ-ли другого моря за мысомъ, другой лодки, съ другими гребцами, поющими ту-же пснь, и не сразу-ли вс замолчали? Дафнисъ, нжно улыбнувшись, еще нжне поцловавъ ее, возложилъ на голову Хлои внокъ изъ фіалокъ и началъ разсказывать басню о нимф Эхо, потребовавъ, какъ платы за разсказъ, десяти поцлуевъ.

XXIII

‘Есть множество различныхъ Нимфъ, о милая Хлоя, одн живутъ въ садахъ, другія — въ рощахъ, третьи — въ пол, вс он прекрасны и любятъ гармонію. Отъ одной изъ этихъ Нимфъ родилась Эхо, смертная по отцу, прекрасная, какъ мать-полубогиня. Нимфы вскормили ее, Музы научили играть на свирли, флейт, лир, киар и пть различныя псни. Достигнувъ цвта юности, водила она хороводы съ Нимфами, пла псни съ Музами. Но не хотла принадлежать ни человку, ни богу, потому что возлюбила двственность. Панъ завидовалъ ея пнію, досадовалъ на то, что не можетъ насладиться ея красотою и, возненавидвъ Эхо, возбудилъ въ пастухахъ безумную ярость. Какъ стая волковъ или жадныхъ собакъ, разорвали они двушку на части, раскидали въ окрестностяхъ члены ея, все еще полные музыки. И земля приняла ихъ и пріютила въ угоду Нимфамъ. Земля сохранила ея псни и, по милости, дарованной Музами, Эхо все еще говоритъ и вторитъ звукамъ, какъ нкогда пвунья,— вторитъ голосу людей и боговъ, свирли и киар, и рыканію хищнаго звря. Подражаетъ и Пану, когда онъ играетъ на флейт, козлоногій прыгаетъ, бгаетъ по горамъ, и одна у него забота — изловить шалуна, который прячется и подражаетъ ему, и дразнитъ.’
По окончаніи разсказа, Хлоя подарила Дафнису не десять, а гораздо больше поцлуевъ, потому что нимфа Эхо повторила почти каждое слово его, подтверждая, что все это — истина.

XXIV

Солнце день это дня становилось жарче, такъ какъ весна кончалась, наступало лто. Вмст съ тмъ ожидали ихъ новыя радости, обычныя спутницы лта. Онъ плавалъ въ ркахъ, она купалась въ ручьяхъ. Онъ игралъ на флейт, соревнуя съ благозвучнымъ ропотомъ сосенъ, она пла, соперничая съ соловьями. Оба охотились на болтливыхъ кузнечиковъ, брали въ плнъ пвучихъ цикадъ, рвали цвты, потрясали деревья и ли новые плоды. Потомъ ложились вмст, голые, подъ одну козлиную шкуру, и Хлоя легко могла бы сдлаться женщиной, если бы Дафниса не удерживалъ страхъ причинить ей боль. И нердко, опасаясь, что не будетъ въ силахъ преодолть желаніе, онъ не позволялъ ей снимать одежду. Хлоя удивлялась, но не смла спросить, чего онъ боится.

XXV

Въ теченіе лта, много было у нея жениховъ. Зo всхъ сторонъ приходили къ Дріасу сватать Хлою. Одни приносили подарки, такъ что жена Дріаса, Напэ, разсчитывая на хорошую прибыль, совтовала поскоре выдать Хлою замужъ и не держать въ дом взрослой двушки, которая, не сегодня, завтра, гд нибудь въ пол, могла продать свою двственность первому встрчному пастуху за корзину яблокъ или розовый внокъ. Лучше же, говорила она, сдлаемъ ее доброю хозяйкою, да и сами получимъ хорошій подарокъ, который сохранимъ для нашего родного сына,— ибо незадолго передъ тмъ родился у нихъ мальчикъ. Иногда Дріасъ готовъ былъ уступить этимъ доводамъ и соблазниться предложеніями, боле выгодными, чмъ могъ ожидать отецъ бдной пастушки. А иногда ему приходило на умъ, что Хлоя не создана для мужа поселянина, что, если найдутся отецъ и мать ея, то она сдлаетъ Дріаса и всхъ его родныхъ богачами. И старикъ медлилъ отвтомъ, откладывалъ со дня на день, получая тмъ временемъ множество подарковъ. Хлоя видла это, огорчалась, но долго скрывала отъ Дафниса, чтобы не причинить ему горя. Наконецъ, когда однажды онъ настаивалъ, молилъ и выпытывалъ, Хлоя, подумавъ, что муки сомннія хуже самой горькой правды, разсказала все,— сколько у нея жениховъ, какъ они богаты, и какъ Напэ торопитъ свадьбу, и какъ Дріасъ, не отказывая никому, откладываетъ дло до сбора винограда.

XXVI

Этотъ разсказъ привелъ Дафниса въ негодованіе: онъ слъ, началъ плакать, говоря, что умретъ, если Хлоя не будетъ приходить на пастбище, и не только онъ, но и овцы Хлои, если отнимутъ у нихъ любимую пастушку. Потомъ немного оправился, мужество вернулось къ нему, и онъ подумалъ, нельзя-ли сдлать такъ, чтобы Дріасъ выдалъ за него Хлою замужъ. Онъ уже считалъ себя въ числ жениховъ и надялся легко побдить соперниковъ. Одно только его безпокоило. Ламонъ не былъ богатъ, что нсколько уменьшало преимущества Дафниса. Тмъ не мене ршился онъ посватать ее, и она одобрила его намреніе. Юноша, однако, ничего не посмлъ сказать Ламону, но боле храбрый съ Мирталой, открылъ ей любовь свою и намреніе жениться на Хло. Миртала сообщила объ этомъ ночью Ламону, которому намреніе Дафниса не понравилось. Онъ побранилъ ее за то, что она хочетъ женить на дочери бднаго пастуха отрока, которому памятные знаки пророчатъ счастливую долю, который, если родители его отыщутся, освободитъ ихъ самихъ, Ламона и Мирталу отъ рабства и дастъ имъ больше земли во владніе, чмъ теперь они занимаютъ для обработки. Миртала, боясь, чтобы любовь не довела Дафниса до какого-нибудь опаснаго и неразумнаго поступка, если отнять у него послднюю надежду,— смягчила отказъ предлогами:
— Дитя мое, мы бдны,— сказала она,— и не можемъ ничего давать изъ дому, а напротивъ, желали-бы взять въ домъ двушку съ приданымъ. Устрой это какъ-нибудь, попроси Хлою, а она пусть скажетъ отцу, чтобы онъ согласился на свадьбу, не требуя приданаго. Хлоя, конечно, тоже тебя любитъ и пожелаетъ лучше раздлить ложе съ бднымъ и красивымъ юношей, чмъ съ богатымъ уродомъ.
Миртала была уврена, что Дріасъ ни за что не согласится, имя подъ рукою боле выгодныхъ жениховъ, и думала, что ей удалось ловко обойти вопросъ о женитьб. Дафнисъ, въ свою очередь, ничего не могъ возразить. Но видя себя далекимъ отъ цли своихъ желаній, сдлалъ то, что обыкновенно въ такихъ случаяхъ длаютъ несчастные любовники: началъ плакать и призывать Нимфъ на помощь. Он явились къ нему ночью, во сн, имя тотъ-же видъ и обликъ, какъ въ первый разъ. Опять старшая обратилась къ нему и сказала:
— Женитьбу Хлои устраиваетъ богъ иной,— мы же сдлаемъ теб подарокъ, который смягчитъ Дріаса. Корабль молодыхъ Метимнійцевъ, у котораго козы твои перегрызли ивовый канатъ, цлый день носился по прихоти втра, уплывая въ открытое море. Но въ полночь втеръ измнился, подулъ съ моря къ берегу и пригналъ корабль на острые камни сосдняго мыса. Судно разбилось, грузъ пошелъ ко дну. Только мошну съ тремя тысячами драхмъ выбросили волны на прибрежный песокъ, и до сей поры лежитъ она тамъ, скрытая подъ водяными травами, рядомъ съ падалью дельфина. Зловоніе удаляло всхъ прохожихъ — вотъ почему никто не видлъ мошны. Поди, возьми ее и отдай. Теперь нужно теб только казаться не бднымъ, но время наступитъ, когда ты будешь богатъ.

XXVII

Молвивъ такъ, богини скрылись вмст съ мракомъ ночи. Дафнисъ проснулся, вышелъ изъ дому, радостный, и поспшно погналъ стадо на пастбище. Поцловавъ Хлою, помолившись Нимфамъ, спустился онъ къ морю, какъ будто для омовенія,— пошелъ по берегу, влажному отъ прибоя, отыскивая три тысячи драхмъ. Не долго пришлось ему трудиться, такъ какъ запахъ гніющаго дельфина, выброшеннаго волнами на песокъ, скоро достигъ до него, указывая путь. Онъ пошелъ прямо къ означенному мсту и, разгребая водоросли, увидлъ мошну съ деньгами. Взялъ ее, спряталъ въ мшокъ и, прежде чмъ удалиться, возблагодарилъ Нимфъ и Море. Хотя онъ былъ пастухъ, но море казалось ему теперь боле роднымъ и любезнымъ, чмъ суша, такъ какъ оно благопріятствовало его любви.

XXVIII

Имя деньги, не сталъ онъ терять времени даромъ. Считая себя самымъ богатымъ, не только изъ окрестныхъ поселянъ, но вообще изъ всхъ людей, тотчасъ побжалъ къ Хло, разсказалъ сновидніе, показалъ мошну и попросилъ, чтобы она посмотрла за козами. Потомъ во весь духъ побжалъ къ Дріасу и, увидвъ его съ женою (они молотили хлбъ на току), прямо повелъ рчь о свадьб и молвилъ такъ:
— Выдай за меня Хлою замужъ. Я хорошо играю на флейт, умю подрзать виноградныя лозы, сажать деревья, пахать и вять хлбъ. А какой я пастухъ, о томъ спроси Хлою: дали мн стадо въ пятьдесятъ козъ, и я его удвоилъ. Я воспиталъ племя большихъ, красивыхъ козловъ, тогда какъ прежде надо было для случки водить нашихъ козъ въ чужія стада. Къ тому-же я молодъ, вашъ сосдъ и во всемъ безупреченъ. Коза вскормила меня, такъ же какъ Хлою овца. Кром всхъ этихъ преимуществъ передъ другими женихами, не уступлю я имъ и въ цн подарка. Они общаютъ какихъ-нибудь козъ, овецъ, пару тощихъ воловъ, или зерна столько, что разв курамъ на кормъ, я-же предлагаю теб три тысячи драхмъ,— только пусть объ этомъ не знаетъ, даже отецъ мой, Дамонъ.
И онъ отдалъ ему деньги, обнялъ и поцловалъ.

XXIX

Дріасъ и Напэ, удивленные видомъ богатства, общали отдать ему Хлою и выхлопотать у Дамона согласія. Напэ съ Дафнисомъ остались на гумн и продолжали гонять воловъ вокругъ тока, вытряхая зерно изъ колосьевъ молотильными граблями, а Дріасъ, спрятавъ мошну въ тотъ-же ларь, гд хранились памятные знаки Хлои, поспшилъ къ Дамону и Миртал, чтобы сватать — неслыханное дло!— для невсты жениха. Онъ засталъ ихъ тоже за работой, они ссыпали въ мру только что провянный ячмень, жалуясь, что собрали чуть-ли не меньше, чмъ посяли. Дамонъ сказалъ въ утшеніе, что везд плохой урожай. Потомъ заговорилъ о женитьб Дафниса, увряя, что другіе женихи предлагаютъ большіе подарки, отъ нихъ же, отъ Ламона и Мирталы, онъ ничего не возьметъ, а напротивъ еще дастъ имъ кое-что самъ. Напомнилъ также, что дти воспитаны вмст, вмст водили въ поле стада, и такъ подружились, что ихъ теперь не легко разлучить, наконецъ, что они и по возрасту мужъ и жена. Къ этимъ доводамъ прибавилъ онъ много другихъ, какъ человкъ, получившій три тысячи драхмъ за то, чтобы ихъ убдить. Ламонъ не могъ сослаться ни на свою бдность, такъ какъ родители невсты ничего не требовали, ни на молодость Дафниса, который былъ въ это время взрослымъ юношей. Истинной же причины, то-есть, того, что Дафнису прочилъ онъ боле завидную долю, чмъ бракъ съ его дочерью, старикъ не хотлъ открывать. Немного помолчавъ и подумавъ, отвтилъ онъ такъ:

XXX

— Разумно поступаете вы, отдавая преимущество сосдямъ передъ чужими, не соблазняясь богатствомъ и уважая честную бдность. Да наградятъ васъ Панъ и Нимфы! Что до меня, я былъ бы не мене радъ, чмъ вы. Ибо годы мои уже преклонные, я нуждаюсь въ опор, а союзъ съ вашимъ домомъ не могу не почесть за великое счастье. Къ тому-же и Хлоя будетъ отличной женой,— она прекрасная и добрая двушка, во всемъ безупречная. Но я — рабъ, и все, что есть у меня, принадлежитъ не мн, а господамъ моимъ. Слдуетъ, сообщивъ имъ объ этомъ дл, испросить согласія. Ежели будетъ на то ваша воля, отложимъ свадьбу до осени. Я слышалъ отъ тхъ, кто прізжаетъ изъ города, что господинъ мой будетъ здсь къ тому времени. Тогда мы и сыграемъ свадьбу, а пока пусть они любятъ другъ друга, какъ братъ и сестра. Только, молвить правду, ты хочешь сдлать своимъ зятемъ того, чья кровь благородне нашей.
Такъ онъ сказалъ, обнялъ его и предложилъ чего-нибудь выпить, ибо часъ былъ полуденный. Потомъ проводилъ, оказывая всяческое вниманіе и стараясь его учествовать.

XXXI

Дріасъ, который не пропустилъ мимо ушей послднихъ словъ Ламона, ушелъ, раздумывая, кмъ-бы могъ быть Дафнисъ.
— Его кормилицей была коза,— значитъ, боги о немъ заботятся. Онъ красивъ и ничуть не похожъ на этого курносаго старика и его лысую жену. Онъ подарилъ мн три тысячи драхмъ,— легко сказать!— да вдь козій пастухъ и орховъ столько не найдетъ въ лсу, сколько у него оказалось червонцевъ! Кто знаетъ, не подкидыпгь-ли онъ также, какъ Хлоя? Не нашелъ-ли его Ламонъ, какъ я — Хлою? Не былоли при немъ такихъ-же памятныхъ примтъ, какія нашелъ и я? Да будетъ такъ, о Панъ и любезныя Нимфы! Можетъ быть, когда найдутся его родители, откроется и тайна Хлои.
Такъ размышляя, подошелъ онъ къ своему гумну и увидлъ Дафниса, который ожидалъ отвта въ большой тревог. Онъ успокоилъ его, назвалъ своимъ зятемъ, сказалъ, что свадьбу сыграютъ по осени и, пожимая руку, далъ ему слово, что Хлоя никому не будетъ принадлежать, кром Дафниса.

XXXII

Отказавшись закусить и выпить, Дафнисъ полетлъ къ Хло. Она только что выдоила овецъ и приготовляла творогъ для сыра, когда онъ принесъ ей радостную всть. Съ той поры, считая Хлою женой своей, Дафнисъ цловалъ ее открыто, какъ невсту, и помогалъ ей во всхъ работахъ: нацживалъ подойники, заквашивалъ молоко на творогъ и сыръ, сажалъ ягнятъ-сосунковъ подъ матку, какъ собственныхъ козлятъ. Потомъ, сдлавъ все, что нужно, шли они купаться, ли, пили вмст, гуляли, искали сплыхъ плодовъ. А плодовъ было вдоволь, такъ какъ наступило время года, когда все зретъ: всякія груши, садовыя и лсныя, множество яблокъ, одни упали на землю, другія еще висли на деревьяхъ, упавшія отличались боле нжнымъ запахомъ, а т, что на вткахъ — боле чистымъ румянцемъ, первыя имли вкусъ душистаго вина, вторыя блестли, какъ золото. Была одна яблоня, съ которой все уже собрали, такъ что не было на ней ни листьевъ, ни плодовъ, вс втки были голыя. И только на самой вершин осталось одно послднее яблоко, большое, прекрасное, боле душистое и сочное, чмъ вс прочія. Должно быть, тотъ, кто собиралъ плоды, побоялся лзть такъ высоко и не сорвалъ его, или же судьба сохранила прекрасный плодъ для любящихъ.

ХХХШ

Дафнисъ, только что замтилъ яблоко, ползъ на дерево, какъ ни разубждала его Хлоя. Видя, что онъ не слушаетъ просьбъ ея, она оставила его и вернулась къ стаду. А Дафнисъ взлзъ на вершину дерева, сорвалъ яблоко, поднесъ Хло и молвилъ:
— Двушка! прекрасные лтніе дни вскормили это яблоко. На прекрасномъ дерев выросло оно. Солнце его позлатило, судьба сберегла. Могъ-ли я допустить, увидвъ его, чтобы оно упало на землю, чтобы стада, проходя, растоптали его, чтобы ползучій гадъ осквернилъ его ядомъ, или чтобы, оставшись тамъ, въ высот, на диво всмъ, оно было испорчено временемъ? Афродит дано было яблоко, какъ награда за красоту,— и теб я дарю его, какъ залогъ твоей побды. Судья богини былъ пастухомъ, и я — пастухъ.
Молвивъ такъ, опустилъ онъ тихонько яблоко за одежду, на грудь ея. Хлоя, видя Дафниса близко, поцловала его, и ему не пришлось раскаиваться въ томъ, что онъ лзъ такъ высоко на дерево, ибо она отдарила его поцлуемъ, боле драгоцннымъ, чмъ золотое яблоко.

КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ

I

Въ т дни прибылъ изъ Митилены рабъ, посланный къ Ламону господиномъ его, съ встью, что онъ намренъ пріхать незадолго до винограднаго сбора, чтобы видть, не причинило-ли какого-нибудь вреда нападеніе Метимнійцевъ. Уже лтній зной смнила прекрасная осень. Ламонъ готовилъ все къ пріему господина и заботился, чтобы взоровъ его ничто не оскорбило: очистилъ родники, чтобы вода ихъ была прозрачна, очистилъ дворъ отъ навоза, чтобы дурной запахъ не потревожилъ господъ, привелъ въ порядокъ садъ, чтобы онъ услаждалъ ихъ взоры.

II

Этотъ садъ былъ красоты чудесной, великолпія царственнаго. Расположенный на высокомъ мст, имлъ онъ одну стадію въ длину, четыре плетра въ ширину, образуя продолговатый четырехугольникъ. Здсь виднлись деревья всевозможныхъ родовъ — яблони, мирты, груши, гранаты, фиги, маслины. Рядомъ вились лозы, свшиваясь гирляндами съ яблонь и грушъ, и гроздья, уже янтарныя, соперничали съ другими плодами. Кром плодовыхъ деревьевъ, были кипарисы, лавры, платаны и сосны. По втвямъ ихъ, вмсто лозъ, извивались побги плюща, и гроздья его, уже черныя, напоминали виноградъ. Плодовый садъ находился внутри и былъ защищенъ отовсюду деревьями, не приносящими плодовъ, которыя окружали и покрывали его, образуя непроницаемую стну. И все обнесено было невысокою каменною оградой. Каждое дерево росло на свобод, не мшая сосдямъ, такъ какъ стволы расположены были правильно, на нкоторомъ разстояніи другъ отъ друга, и только вверху втви соединялись, смшивая листву. Все сдлала природа, и все, въ то же время, казалось, совершеннымъ произведеніемъ искусства. Здсь были и цвтники: одни изъ цвтовъ выросли сами, другіе были посажены. Садовникъ заботился о розахъ, гіацинтахъ, лиліяхъ, а фіалки, нарциссы, маргаритки росли, никмъ не посянныя. Здсь лтомъ была тнь, весной цвты, осенью плоды и во всякое время года неизъяснимое очарованіе.

III

Между деревьями открывался далекій видъ на равнину, гд можно было отличить пастуховъ, пасущихъ стада. Взоры отрадно покоились на мор и корабляхъ, стоявшихъ у берега — новое наслажденіе, которое увеличивало прелесть этого мста. Въ самой середин сада, на перекрестк двухъ аллей, перескавшихъ его вдоль и поперекъ, возвышался храмъ бога Вакха съ жертвенникомъ. Побги плюща обвивали мраморъ алтаря, колонны были затканы виноградными лозами. На внутреннихъ стнахъ художникъ изобразилъ подвиги Вакха — рождающую Семелу, уснувшую Аріадну, закованнаго Ликурга, растерзаннаго Пентея. Здсь можно было видть и пораженіе Индійцевъ, и превращеніе Тирренскихъ мореходовъ. Всюду — сатиры, попирающіе гроздья, всюду — вакханки, пляшущія хороводами. Художникъ не забылъ и Пана: козлоногій сидлъ на скал, играя на флейт, и подъ мрную псню его, сатиры скакали въ точилахъ, вакханки плясали.

IV

Таковъ былъ садъ Дамона. Онъ заботился о немъ усердно, очищалъ отъ сухихъ втвей, подымалъ поникшія лозы, украшалъ изваяніе Вакха цвтами. Ключъ, найденный Дафнисомъ, питалъ цвтники. То былъ въ самомъ дл ‘ключъ цвтовъ’, хотя его и назвали ключемъ Дафниса. Ламонъ веллъ сыну получше откормить козъ, думая, что хозяинъ, посл долгаго отсутствія, пожелаетъ видть стадо. Но Дафнису нечего было бояться: онъ зналъ, что достоинъ похвалы, такъ какъ удвоилъ стадо: волкъ не похитилъ ни одной козы, и он были толще овецъ. Тмъ не мене, желая снискать особое благоволеніе господина, отъ котораго зависла женитьба его на Хло, онъ посвящалъ стаду вс свои труды и все свое вниманіе. Раньше обычнаго времени выходилъ съ ними въ поле, домой возвращался позже. Два раза въ день водилъ на водопой, отыскивалъ жирныя пастбища. Надлалъ также новыхъ подойниковъ, большихъ кадокъ для молока, свжихъ плетенокъ для сыру. Такъ заботился онъ о красот своихъ козъ, что масломъ натиралъ имъ рога, гребнемъ разсчесывалъ шерсть. И стадо казалось священнымъ стадомъ бога Пана. Хлоя длила съ Дафнисомъ труды и заботы о козахъ, не жаля времени, пренебрегая собственнымъ стадомъ. И ему казалось, что, благодаря лишь ей, козы сдлались такими красивыми.

V

Среди этихъ трудовъ, засталъ ихъ второй встникъ изъ города, съ приказаніемъ, какъ можно скоре окончить сборъ винограда. Онъ говорилъ, что долженъ остаться, пока не выдавятъ сладкаго вина, потомъ хать въ городъ, и вернуться съ господиномъ ко времени сбора послднихъ плодовъ. Этому встнику, котораго звали Евдромъ (Быстроногій),— ибо обязанное его состояла въ быстромъ бг,— оказали радушный пріемъ. Тотчасъ приступили къ длу: собрали виноградъ, выдавили, слили вино въ бочки. Но лучшія гроздья оставили на вткахъ, чтобы городскіе жители могли насладиться, какъ-бы нкоторымъ видомъ и подобіемъ винограднаго сбора.

VI

Когда Евдрому пришла пора вернуться въ городъ, Дафнисъ сдлалъ ему много подарковъ, предложилъ все, что можетъ дать козій пастухъ: прекрасные сыры, молодого козленка, блую овечью шкуру съ длинною шерстью, чтобы укрываться зимою въ дорог. Евдромъ, восхищенный, поцловалъ Дафниса, общалъ похлопотать за него у господина и ушелъ въ дружескомъ расположеніи. Дафнисъ же остался, погруженный въ безпокойное раздумье, вмст съ Хлоей. Бдный мальчикъ, до сей поры привыкшій видть только овецъ, козъ, поселянъ и Хлою, первый разъ долженъ былъ предстать предъ лицо господина, котораго зналъ лишь по имени. Она была тоже въ немалой тревог за Дафниса: чмъ-то еще, думала, кончится свиданіе съ хозяиномъ? И свадьба ихъ пробуждала въ ней опасенія: боялась она, чтобы все не разсялось, какъ дымъ, какъ сонъ. Теперь, цлуясь, они такъ прижимались другъ къ другу, какъ будто хотли слиться въ одно существо. Но поцлуи были печальны, объятья тревожны, словно хозяинъ уже пріхалъ, и страшась, желали они укрыться отъ взоровъ его. Скоро новая бда увеличила ихъ тревогу.

VII

По сосдству жилъ волопасъ, именемъ Ламписъ, который также сваталъ Хлою и поднесъ Дріасу множество подарковъ, чтобы склонить его къ согласію. Догадываясь, что Дафнисъ женится на Хло, если получитъ согласіе, искалъ онъ средства лишить ихъ милости хозяина. Зная, что господинъ въ особенности любитъ садъ, Ламписъ ршилъ осквернить и опустошить его. Рубить деревьевъ не смлъ,— стукъ топора могъ бы его выдать. Ламписъ предпочелъ уничтожить цвты. Однажды ночью перелзъ черезъ ограду и началъ ихъ рвать, ломать, топтать ногами, какъ дикій вепрь. Потомъ скрылся, никмъ не замченный. Утромъ Ламонъ пошелъ въ садъ полить цвты ключевой водой. Когда увидлъ онъ обезображенный цвтникъ, отчаяніе и запустніе — злое дло врага, а не вора, то разодралъ свою одежду и сталъ призывать боговъ на помощь, испуская громкіе вопли. Миртала бросила то, что у нея было въ рукахъ, и прибжала къ нему. Дафнисъ, который уже выводилъ козъ на пастбище, вернулся, и вс, при вид этого несчастія, начали стонать и плакать.

VIII

Конечно, по поводу цвтовъ такое горе было бы чрезмрнымъ: причиной ихъ слезъ былъ страхъ передъ господиномъ. Впрочемъ, даже посторонняго человка огорчило бы это зрлище: все было разрушено — виднлись только черные, влажные комья разрытой земли, да цвты, случайно спасшіеся отъ гибели, все еще блестли яркими красками, все еще были прекрасны, хотя лежали на земл, умирающіе. И пчелы ряли надъ ними, съ непрерывнымъ жужжаніемъ, какъ будто оплакивая злое дло. Ламонъ стоналъ въ отчаяніи:
— Горе, горе мн! О, мои бдныя розы — какъ он сломаны! Мои грядки фіалокъ — какъ он растоптаны! Мои гіацинты и нарциссы вырваны съ корнемъ! Придетъ весна, а они уже не будутъ зеленть, придетъ лто — ‘ они не распустятся, и осенью никто не наплететъ изъ нихъ внковъ. О, Вакхъ, покровитель нашъ, ужель теб не было жаль этихъ бдныхъ цвтовъ, твоихъ милыхъ сосдей, которыми такъ часто мы украшали голову твою? Какъ могъ ты допустить, чтобы на глазахъ у тебя ломали ихъ, топтали ногами? Что теперь длать? Какъ показать господину обезображенный садъ? Что подумаетъ онъ, увидвъ это запустніе? Повситъ бднаго старика на сосну, какъ Марсія! Можетъ быть, повситъ и Дафниса, подумавъ, что это козы растоптали цвтникъ.

IX

Такъ воскликнулъ онъ, и слезы полились у него градомъ. Теперь вс уже горевали не о цвтахъ, а о собственной дол. Хлоя была въ отчаяніи, думая, что Дафниса могутъ повсить. Она молила боговъ, чтобы хозяинъ не прізжалъ вовсе, проводила дни въ тревог, и ей иногда казалось, что она уже видитъ, какъ Дафниса бичуютъ. Однажды вечеромъ скороходъ Евдромъ прибжалъ съ извстіемъ, что хозяинъ будетъ черезъ три дня, а сынъ его, молодой господинъ — завтра утромъ. Они ршили подумать сообща о томъ, что длать, и попросили у Евдрома совта. Дружески расположенный къ Дафнису, посовтовалъ онъ сперва сообщить обо всемъ молодому господину, общая, съ своей стороны, похлопотать, такъ какъ пользовался у него нкоторымъ благоволеніемъ, въ качеств молочнаго брата. На слдующій день они сдлали такъ, какъ онъ имъ сказалъ.

X

Астилъ пріхалъ на кон, въ сопровожденіи нкоего шута-нахлбника, тоже хавшаго верхомъ. Астилъ былъ юноша съ подбородкомъ едва опушеннымъ бородой. Гнаонъ-же (такъ звали его спутника — блюдолиза) имлъ щеки давно знакомыя съ бритвой. Ламонъ, сопровождаемый Мирталой и Дафнисомъ, вышелъ навстрчу, упалъ къ ногамъ Астила и сталъ молить, чтобы онъ сжалился надъ нимъ и спасъ отъ гнва отца стараго бднаго раба, ни въ чемъ невиновнаго. Онъ повдалъ ему все. Астилъ былъ тронутъ, пошелъ въ садъ, увидлъ опустошенный цвтникъ, общалъ умолить отца и смягчить его гнвъ, сказавъ, что во всемъ виноваты его, Астиловы кони, такъ какъ онъ привязалъ ихъ близь этого мста, а они, играя, оборвали привязь, поломали и растоптали цвты. Ламонъ и Миртала пожелали ему благополучія за услугу. Дафнисъ поднесъ козлятъ, сыры, красивыхъ птицъ съ птенцами, виноградныя гроздья на лоз, яблоки на втк, прибавивъ ко всему душистое Лезбосское вино, лучшее изъ всхъ винъ, какія есть въ мір.

XI

Астилъ, поблагодаривъ его, пошелъ охотиться на зайцевъ, какъ богатый юноша, который думаетъ о развлеченіяхъ и пріхалъ въ деревню въ поискахъ новыхъ забавъ. Гнаонъ-же, умвшій только сть, пить, напиваться и напившись, развратничать,— увидвъ Дафниса, подносившаго подарки, разжогся похотью. Отъ природы, любитель красивыхъ отроковъ, восхищенный такой прелестью, какой и въ город не легко найти, ршилъ онъ, приступивъ къ Дафнису, достигнуть своихъ цлей, увренный, что съ козьимъ пастухомъ дло будетъ ему стоить малаго труда. Утвердившись въ этомъ намреніи,— вмсто того, чтобы сопровождать Астила на охоту, спустился онъ на пастбище, къ Дафнису, говоря, что желаетъ взглянуть на козъ, а въ дйствительности, онъ смотрлъ только на Дафниса. Чтобы задобрить пастуха, похвалилъ козъ и попросилъ его сыграть на флейт какую нибудь сельскую псенку. Потомъ сказалъ, что иметъ большую власть у господъ и не преминетъ сдлать такъ, чтобы они. отпустили Дафниса на волю.

XII

Думая, что мальчикъ прирученъ, онъ подстерегъ его однажды вечеромъ на перекрестк, подбжалъ и началъ обнимать. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Дафнисъ долго не понималъ, когда же понялъ, изо всей силы оттолкнулъ Гнаона, и блюдолизъ, пьяный, безъ того едва державшійся на ногахъ, упалъ и покатился. Тмъ временемъ, пастухъ убжалъ, проворный, какъ ланенокъ, покинувъ нахлбника въ положеніи безпомощномъ и плачевномъ. Съ того дня Дафнисъ къ нему не приближался. Переходя со стадомъ съ одного пастбища на другое, избгалъ онъ его такъ же старательно, какъ искалъ Хлои. Гнаонъ не ршался боле преслдовать отрока, увидвъ, что Дафнисъ столь же силенъ, какъ прекрасенъ. Онъ выжидалъ удобнаго случая, чтобы поговорить съ Астиломъ, надясь, что молодой господинъ подаритъ ему мальчика въ полное владніе, такъ какъ зналъ, что покровитель ни въ чемъ ему не отказываетъ.

XIII

Пока нельзя было ничего сдлать, такъ какъ Діонисофанъ только что пріхалъ съ Клеаристой, и по всему дому слышался стукъ лошадиныхъ копытъ, голоса рабовъ, мужчинъ и женщинъ. Гнаонъ воспользовался этимъ временемъ, чтобы приготовить длинную рчь, которою намренъ былъ потшить господина при первомъ удобномъ случа. Діонисофанъ, человкъ высокаго роста, съ просдью въ волосахъ, по красот и здоровью, могъ бы еще поспорить съ молодыми людьми, къ тому-же былъ онъ богатъ, какъ немногіе, любезенъ, какъ никто. Въ день прізда хозяинъ принесъ жертвы богамъ пастушескихъ и полевыхъ работъ — Деметр, Вакху, Пану, Нимфамъ, и задалъ пиръ всему дому. Въ слдующіе дни ходилъ осматривать полевыя работы вмст съ Ламономъ, видя земли хорошо воздланными, виноградники въ добромъ порядк, садъ благоустроеннымъ (такъ какъ Астилъ принялъ на себя вину въ опустошеніи цвтника), онъ былъ очень доволенъ, поздравилъ Дамона и общалъ ему свободу. Затмъ пошелъ на пастбище, чтобы взглянуть на козъ и козьяго пастуха.

XIV

Хлоя убжала въ лсъ, смущенная и напуганная шумной толпой. Дафнисъ остался, съ длинношерстымъ козьимъ мхомъ на плеч, съ новымъ мшкомъ у бедра, держа въ одной рук свжіе сыры, въ другой — молочныхъ козлятъ. Если это правда, что Аполлонъ хранилъ стада Лаомедона, то богъ Солнца былъ конечно такимъ, какимъ тогда явился Дафнисъ. Онъ не молвилъ ни слова, только щеки зарумянились,— склонился и поднесъ подарки.
— Господинъ,— произнесъ Ламонъ,— этотъ юноша пасетъ твоихъ козъ. Ты далъ мн пятьдесятъ матокъ и двухъ козловъ, теперь у него сто козъ и десять козловъ. Посмотри, какія они жирныя, какая у нихъ длинная шерсть, и нтъ ни одного сломаннаго рога. Онъ пріучилъ ихъ къ музык: они все умютъ длать по звуку свирли.

XV

Клеариста пожелала видть, какъ они слушаются музыки. Она велла Дафнису поиграть козамъ на флейт, какъ онъ это обыкновенно длаетъ, и общала за трудъ новую тунику и сандаліи. Дафнисъ усадилъ присутствовавшихъ, какъ зрителей въ театр и, стоя подъ ясенемъ, вынулъ изъ мшка свирль и сперва заигралъ слабо, чуть слышно. Козы насторожили уши, подняли головы. Потомъ — сильне, какъ бы приказывая имъ пастись, и он начали щипать траву, склонивъ головы къ земл. Затянулъ сладкую, нжную псню, и он сразу улеглись на трав. Извлекъ изъ флейты нсколько острыхъ пронзительныхъ звуковъ, и он шарахнулись, побжали къ лсу, какъ будто увидли волка. Но только что послышалась призывная псня,— вышли изъ рощи и радостно вернулись къ его ногамъ. Слуги съ большею точностью не исполняютъ приказаній господина. Вс удивлялись, но въ особенности Клеариста, которая поклялась, что не забудетъ подарковъ, общанныхъ красивому пастуху, такъ хорошо играющему на флейт. Потомъ вернулись домой обдать и, посл трапезы, господа послали Дафнису лакомыхъ кусковъ.

XVI

Дафнисъ раздлилъ угощеніе съ Хлоей, радуясь невдомому вкусу городскихъ блюдъ, и думая теперь уже съ большею надеждою о томъ, какъ-бы получить согласіе господина на свадьбу съ Хлоей. Гнаонъ, посл всего, что видлъ и слышалъ, ршилъ, что жизнь потеряетъ для него цну, если онъ не будетъ обладать Дафнисомъ, улучилъ удобную минуту, когда Астилъ гулялъ въ саду, повелъ его къ жертвеннику Вакха, облобызалъ ему руки и обнялъ ноги. Молодой господинъ спросилъ, что это значитъ, и веллъ открыть все, поклявшись исполнить его желаніе. Тогда нахлбникъ воскликнулъ горестно:
— О господинъ, погибъ, погибъ твой бдный Гнаонъ! До сихъ поръ всю жизнь я любилъ только сть и пить, клялся, что въ мір нтъ ничего лучше добраго стараго вина, предпочиталъ твоихъ поваровъ всмъ Милетскимъ отрокамъ,— и что-же? Меня уже ничто не радуетъ, кром Дафниса. Я не могу прикоснуться ни къ одному изъ тонкихъ блюдъ, которыхъ нын каждый день готовятъ такое множество — мясовъ, рыбъ, медоваго пироженнаго. Мн хотлось-бы сдлаться козою, щипать траву и листья, чтобы слышать его флейту, и чтобы онъ водилъ меня на пастбище. Спаси твоего Гнаона, сжалься надъ нимъ! А не то,— клянусь великими богами,— въ послдній разъ наполнивъ себ чрево явствами, возьму я ножъ и заржусь у двери Дафниса! И ты больше никогда не будешь звать меня своимъ любезнымъ, маленькимъ Гнаономъ, какъ всегда зовешь меня, лаская.

XVII

Блюдолизъ заплакалъ и обнялъ ему ноги. Увидвъ это, Астилъ не могъ побдить жалости, тмъ боле, что зналъ, по собственному опыту, страданія любви. Общалъ выпросить Дафниса у отца и увести его въ городъ, въ качеств собственнаго слуги, для того, чтобы отдать его Гнаону. Потомъ, желая подразнить шута, спросилъ, какъ ему не стыдно вздыхать о козьемъ пастух, сын простого земледльца. И нарочно притворившись брезгливымъ, выражалъ свое отвращеніе къ дурному запаху козловъ. Гнаонъ, какъ человкъ, изучившій вс басни за обденными столами,— не безъ нкотораго остроумія, отвтилъ ему за себя и за Дафниса:
— Гд-бы ни была красота, человкъ ею плненъ. Сохранились разсказы о томъ, какъ люди любили деревья, цвты, хищныхъ зврей, хотя и достоенъ великой жалости любящій, который принужденъ бояться того, что любитъ. Конечно, Дафнисъ тломъ рабъ, но красота его свободна. О, только взгляни на эти кудри, подобные гіацинту, на эти глаза, блестящіе изъ подъ бровей, подобно драгоцнному камню изъ подъ золотой оправы! Посмотри на щеки его блдно-розовыя и пурпурныя, на уста, украшенные зубами, блыми, какъ слоновая кость. Кто не пожелалъ-бы сорвать съ этихъ устъ благоуханный поцлуй? Что-же касается дружбы къ простому поселянину, примръ боговъ оправдаетъ меня: Анхизъ былъ волопасъ, и Афродита имъ обладала, Бранхій водилъ козъ на пастбище, и Аполлонъ любилъ его, Ганимедъ былъ пастухъ, и самъ Громовержецъ похитилъ его на Олимпъ. Не побрезгаемъ же и мы отрокомъ, котораго слушаются козы, какъ будто он влюблены въ него. Возблагодаримъ Зевесовыхъ орловъ за то, что они не похитили его на небо, не лишили землю такой неземной красоты!

ХVIII

Астилъ, котораго весьма развеселила эта защитительная рчь, посмялся и сказалъ, что любовь длаетъ изъ людей риторовъ. Тмъ не мене, онъ сталъ выжидать удобнаго случая, чтобы поговорить съ отцомъ о Дафнис. Но Евдромъ, незамченный, услышалъ весь разговоръ. Расположеніе къ Дафнису, котораго онъ считалъ умнымъ и добрымъ юношей, сожалніе о цвтущей красот, предаваемой на поруганіе пьяному, развратному нахлбнику, побудили его, не медля, пойти къ Дафнису и Дамону и открыть имъ все. Дафнисъ, вн себя, сперва думалъ бжать въ сопровожденіи Хлои, или умереть. Но Дамонъ, вызвавъ Мирталу за ворота, сказалъ ей:
— Жена, погибли мы: вотъ, когда откроется, что мы такъ долго скрывали. Теперь, можетъ быть, Дафнису придется покинуть нашъ домъ, козъ и пастушескую жизнь. Но будь что будетъ! Клянусь Паномъ и Нимфами, даже если-бы я долженъ былъ, какъ говорится, стать воломъ въ стойло, не умолчу о судьб Дафниса. Разскажу, гд нашелъ его, какъ воспиталъ, покажу и памятные знаки, найденные при немъ,— пусть узнаетъ подлый блюдолизъ, кого онъ осмлился любить, негодяй! Вынь и приготовь памятные знаки, чтобы они были у меня подъ рукою.

XIX

Поршивъ на томъ, вернулись они къ Дафнису. А въ это время Астилъ, улучивъ свободную минуту, приступилъ къ отцу съ просьбой, чтобы онъ отдалъ ему и позволилъ увезти Дафниса въ городъ: этотъ пастухъ, по словамъ его, такой красивый юноша, что жалко оставлять его въ деревн, Гнаонъ отлично можетъ пріучить его къ полезной городской служб. Отецъ охотно согласился, веллъ позвать Дамона и Мирталу, чтобы сообщить имъ радостную всть, и объявилъ, что отнын Дафнисъ будетъ служить Астилу, вмсто того чтобы пасти козъ и козловъ. Взамнъ общалъ дать имъ двухъ пастуховъ. Рабы сбжались взглянуть на своего новаго товарища и полюбоваться его красотой, когда Дамонъ, попросивъ позволенія говорить, молвилъ такъ:
— Господинъ, прислушай, что скажетъ теб слуга твой старый и врный. Клянусь богомъ Паномъ и Нимфами, не солгу ни единымъ словомъ. Не я — отецъ Дафниса, и Миртал не дано было счастіе имть такого сына. Родители покинули его младенцемъ на произволъ судьбы, быть можетъ, потому, что у нихъ было много другихъ дтей. Когда я нашелъ его, онъ лежалъ покинутый, и мальчика кормила одна изъ моихъ козъ. Я похоронилъ эту козу въ оград нашего сада, въ благодарность за то, что она была ему матерью. При немъ нашелъ я памятные знаки. О господинъ мой, знай, что я сохранилъ ихъ, и по нимъ можешь ты убдиться, что Дафнисъ не намъ чета по крови. Пусть будетъ онъ рабомъ Астила, я противъ этого ничего не скажу. Но не могу допустить, чтобы сдлался онъ игрушкою Гнаона, который хочетъ увезти его въ городъ.

XX

Молвивъ такъ, старикъ замолчалъ и горько заплакалъ. Гнаонъ въ ярости грозилъ ему побоями. Но Діонисофанъ, пораженный тмъ, что услышалъ, приказалъ Гнаону замолчать, бросивъ на него гнвный взоръ. Затмъ началъ разспрашивать Дамона, веллъ открыть всю правду и не сплетать басней, такъ какъ хозяинъ полагалъ, что старикъ все это выдумалъ съ тою цлью, чтобы у него не отнимали сына. Дамонъ продолжалъ упорствовать, клялся богами, выражалъ готовность подвергнуться жестокой казни, если-бы оказалось, что слова его ложь. Тогда Діонисофанъ, желая посовтоваться съ Клеаристой, которая здсь же присутствовала, подошелъ къ ней и произнесъ вполголоса:
— Зачмъ Дамону лгать? Я же сказалъ, что даю ему двухъ пастуховъ взамнъ Дафниса. Да простому поселянину и не выдумать столь хитрой басни. Къ тому-же съ перваго взгляда видно, что такой красивый мальчикъ не можетъ быть сыномъ стараго Дамона и Мирталы.

XXI

И они пришли къ тому заключенію, что лучше всего, не тратя времени на пустыя догадки, разсмотрть памятные знаки, дабы убдиться, нтъ-ли въ нихъ указаній на боле высокое и благородное происхожденіе мальчика. Тмъ временемъ, Миртала успла сходить домой за драгоцнными примтами, которыя тщательно хранила въ старой сумк. Когда она принесла ихъ, Діонисофанъ началъ разсматривать, первый. Только что увидлъ онъ пурпурныя пелены, золотую пряжку, ножикъ съ ручкой изъ слоновой кости,— воскликнулъ:
— О, Боже милостивый!
И поскоре позвалъ Клеаристу, чтобы она, въ свою очередь, взглянула на примты. Увидвъ ихъ, она воскликнула:
— Что я вижу! Да вдь это т самыя вещи, которыя мы оставили съ нашимъ бднымъ мальчикомъ! Не въ это-ли мсто велли мы Софрозин отнести его и положить? Нтъ! Нтъ! Не можетъ быть никакого сомннія: это мои примты,— я узнаю ихъ. Дитя — наше. О Діонисофанъ! Дафнисъ — твой сынъ и онъ водилъ на пастбище козъ отца своего!

XXII

Между тмъ, какъ она еще говорила, и Діонисофанъ, цлуя памятные знаки, плакалъ отъ радости,— Астилъ, узнавъ, что Дафнисъ — его братъ, сбросилъ хламиду и пустился бжать черезъ садъ, чтобы первому обнять его и поздравить. Дафнисъ, завидвъ, какъ онъ бжалъ къ нему съ цлою толпою, услышавъ, какъ вс кричали: ‘Дафнисъ! Дафнисъ!’ — подумалъ, что они сейчасъ схватятъ и увезутъ его въ городъ, кинулъ на землю сумку, флейту и стремглавъ побжалъ къ морю, въ твердой ршимости броситься въ пучину съ высокаго берега. И легко могло бы статься, что чудеснымъ образомъ только что найденнаго сына родители снова и навки утратили бы, еслибы Астилъ, догадавшись о его намреніи, не закричалъ: — Подожди, Дафнисъ! Не бойся! Я — твой братъ! Т, кого ты звалъ господами,— твои родители. Ламонъ разсказалъ намъ обо всемъ — о коз и о прочемъ. Онъ показалъ примты. Обернись, посмотри, какіе мы радостные, какъ смемся! Ну, обними-же меня перваго,— клянусь теб Нимфами, что я не лгу.

XIII

Дафнисъ остановился, посл этой клятвы, и подождалъ Астила. Тотъ подбжалъ и обнялъ его. Тмъ временемъ, вс вышли изъ дому и поспшили къ нему — слуги, служанки, отецъ, мать. Вс обнимали его, цловали, съ восторгомъ и слезами. Дафнисъ выказывалъ особенную нжность къ отцу и матери. Онъ прижималъ ихъ къ своей груди, какъ будто зналъ давно, и не могъ оторваться отъ нихъ,— такъ могущественъ голосъ природы. Онъ на одно мгновеніе забылъ даже Хлою. Когда вернулся домой, его облекли въ богатыя одежды, отецъ посадилъ его рядомъ съ собой и сказалъ:

XXIV

— Дти мои, я женился въ ранней молодости. Скоро родился у меня сынъ, и я былъ счастливъ. Потомъ родилась дочь, и наконецъ второй сынъ — Астилъ. Полагая, что трехъ дтей довольно, я веллъ покинуть на произволъ судьбы четвертаго, который родился послднимъ, и приказалъ, чтобы съ нимъ положили эти вещи, не какъ памятные знаки, а скоре, какъ могильныя украшенія. Судьба ршила иначе: болзнь въ одинъ и тотъ-же день похитила у насъ и первенца, и дочь. Тебя же, Дафнисъ, боги сохранили, чтобы мы имли опору на склон лтъ. О, не суди меня, сынъ мой, за то, что я покинулъ тебя: знай, что я сдлалъ это противъ собственной воли, побуждаемый волей боговъ. Ты же, Астилъ, не сокрушайся, что долженъ уступить половину имнія Дафнису, ибо для сердца благороднаго нтъ ничего драгоцнне брата. Любите же другъ друга, дти мои, а что касается богатства, можете считать себя равными царямъ, я оставлю вамъ большія земли, множество искусныхъ рабовъ, золото, серебро и все, что длаетъ людей счастливыми. Только одного желаю, и объ этомъ будетъ упомянуто въ моемъ завщаніи,— чтобы въ долю наслдства, которую получитъ Дафнисъ, вошли этотъ домъ и земля, вмст съ Ламономъ, Мирталой и козами.

XXV

Едва усплъ онъ кончить, какъ Дафнисъ вскочилъ и молвилъ:
— Хорошо, что ты мн напомнилъ, отецъ. Я вдь еще не поилъ козъ, а между тмъ давно пора. Он наврное томятся жаждою и ждутъ звука моей свирли. А я сижу здсь въ праздности!
Вс улыбнулись, видя, какъ сдлавшись господиномъ, онъ все еще не пересталъ быть козьимъ пастухомъ, и послали другого позаботиться о козахъ. Потомъ принесли жертву Зевсу-Спасителю и устроили большой пиръ. Одинъ Гнаонъ не участвовалъ въ праздник и дрожа, просидлъ весь день, всю ночь, во храм Вакха, какъ преступникъ, умоляющій именемъ бога о помилованіи. Когда распространилась молва, что Діонисофанъ нашелъ потеряннаго сына, что Дафнисъ — пастухъ сдлался владльцемъ имнія, отовсюду прибжали сосди поздравить счастливца, поднести подарки отцу. Дріасъ, воспитатель Хлои, пришелъ первый.

XXVI

Діонисофанъ просилъ всхъ принять участіе въ праздник, которымъ долженъ былъ ознаменоваться радостный день. Приготовили множество винъ, пшеничнаго хлба, дичи, молочныхъ поросятъ, всякаго пироженнаго. Совершили закланіе безчисленныхъ жертвъ сельскимъ богамъ. Дафнисъ собралъ свою пастушескую снасть и, раздливъ ее на нсколько частей, посвятилъ Вакху оленій мшокъ и ланью шкуру, Пану — свирль и многоствольную флейту, Нимфамъ — посохъ и самодльные подойники. Но разставаясь съ этими предметами, не могъ удержаться отъ слезъ: до такой степени привычка сладостне нежданнаго счастія. Онъ не имлъ духу проститься съ подойниками, не выдоивъ козъ на прощаніе, ни съ ланьей кожей,— не одвшись въ нее, ни съ милой флейтой,— не сыгравъ на ней. Осыпалъ ихъ поцлуями, привтствовалъ козъ на прощаніе, назвалъ каждаго изъ козловъ по имени. Пошелъ также напиться въ томъ родник, куда часто хаживалъ съ Хлоей. Что касается любви, то онъ не смлъ еще говорить о ней, выжидая удобнаго случая.

XXVII

Въ то время, какъ Дафнисъ занятъ былъ жертвоприношеніями, вотъ что происходило съ Хлоей. Одна, въ поляхъ, сидла она, всми покинутая, вздыхала и жаловалась:
— Дафнисъ забылъ меня. Онъ думаетъ о богатой невст. И зачмъ только я заставила его поклясться козами, а не сельскими Нимфами! Онъ забылъ своихъ козъ, такъ же какъ Хлою. Принося жертвы Нимфамъ и Пану, не вспомнилъ обо мн, не пожелалъ меня видть. Врно, нашелъ въ дом матери своей рабынь боле прекрасныхъ, чмъ я. Ну, что-же, будь счастливъ, Дафнисъ! Но Хлоя не будетъ жить безъ тебя!

ХХVIII

Пока она такъ вздыхала и предавалась горю, коровій пастухъ Ламписъ пришелъ съ толпой поселянъ, схватилъ и унесъ ее, вполн увренный, что Дафнисъ боле не помышляетъ о женитьб на Хло, и что теперь Дріасу нтъ причины отказывать ему, Лампису. Кто-то изъ сосдей увидлъ похищеніе, услышалъ пронзительные крики и побжалъ извстить Напэ, Напэ сказала объ этомъ Дріасу, Дріасъ — Дафнису. Дафнисъ не имлъ силы ни открыть свою любовь отцу, ни покориться несчастію. Онъ бгалъ по саду, ломая руки и жалуясь:
— Зачмъ на бду нашелъ я отца моего! Зачмъ не остался въ поляхъ по прежнему пасти моихъ козъ! Насколько былъ я счастливе въ рабств и бдности! Тогда я видлъ Хлою, тогда мы любили другъ друга. А теперь Ламписъ схватилъ ее, унесъ, ночь наступитъ, и онъ ляжетъ съ нею на ложе. Напрасно клялся я Паномъ, козами и Нимфами!

XXIX

Жалобы Дафниса услышалъ Гнаонъ изъ своего убжища во храм Вакха. Подумавъ, что наступило время помириться съ новымъ господиномъ, пригласилъ онъ нсколькихъ молодыхъ людей, товарищей Астила, отыскалъ Дріаса, веллъ ему указать путь къ дому Ламписа, и вс побжали туда. Они застали пастуха въ ту минуту, когда онъ входилъ въ свой домъ съ Хлоей, вырвали изъ рукъ его двушку и нещадно избили всхъ помогавшихъ ему въ насиліи. Гнаонъ хотлъ связать Ламписа и увести его, какъ военноплнника съ поля сраженія, но Ламписъ убжалъ и скрылся. Совершивъ этотъ подвигъ, Гнаонъ, съ наступленіемъ ночи, вернулся домой. Діонисофанъ почивалъ, но Дафнисъ бодрствовалъ и продолжалъ плакать въ саду. Блюдолизъ привелъ къ нему Хлою, разсказалъ все, что случилось, умолялъ простить его, считать отнын преданнымъ, врнымъ рабомъ своимъ и не лишать стола, чтобы не умереть ему, бдному нахлбнику, съ голоду. Дафнисъ, увидвъ Хлою и обнявъ ее, забылъ, простилъ все и началъ умолять двушку, чтобы и она простила его безпечность.

XXX

Посовтовавшись, ршили пока никому не говорить о свадьб. Дафнисъ тайно будетъ приходить на свиданія съ Хлоей и откроетъ любовь свою только матери. Но Дріасъ не одобрилъ этого ршенія, хотлъ сказать отцу обо всемъ и общалъ получить его согласіе на свадьбу. Раннимъ утромъ, положилъ онъ въ сумку памятные знаки, пошелъ къ Діонисофану и Клеарист и увидлъ ихъ сидящими въ саду. Тамъ же были Астилъ и Дафнисъ. Когда вс умолкли, онъ повелъ рчь свою такъ:
— Необходимость, заставившая говорить Ламона, теперь побуждаетъ и меня открыть тайну, которую хранилъ я донын. Хлоя — не дочь мн, и не жена моя кормила ее своей грудью. Кто родители, не знаю. Она была покинута въ пещер Нимфъ и вскормлена овцой. Я самъ это видлъ,— удивленный, взялъ къ себ въ домъ и воспиталъ ее. Что слова мои не лживы,— можете убдиться по ея красот, ибо она не иметъ ничего общаго съ нами. Объ истин свидтельствуютъ и памятные знаки: для пастуховъ они слишкомъ богаты. Разсмотрите же ихъ, постарайтесь найти родителей и ршите, достойна-ли Хлоя сдлаться супругой Дафниса.

XXXI

Не безъ тайнаго намренія, намекнулъ онъ въ послднихъ словахъ на эту свадьбу, и Діонисофанъ не пропустилъ намека мимо ушей. Взглянувъ на Дафниса, увидлъ онъ, какъ щеки его вспыхнули, какъ юноша удерживаетъ слезы, и тотчасъ догадался о его любви. Вотъ почему ршилъ онъ какъ можно внимательне проврить слова Дріаса, правда, боле изъ любви къ сыну, чмъ изъ участія къ незнакомой двуш к. Но, взглянувъ на принесенные Дріасомъ памятные знаки — золоченыя сандаліи, полусапожки, стку для волосъ, веллъ позвать Хлою и обнадежилъ ее, сказавъ, что мужъ у нея уже есть, а скоро отыщутся и родители. Клеариста взяла ее къ себ и позаботилась, чтобы Хлоя была одта, какъ приличествовало жен ея сына. Діонисофанъ, въ свою очередь, отвелъ Дафниса въ сторону и спросилъ, сохранила-ли Хлоя двственность, на что Дафнисъ отвтилъ, что между ними не было ничего, кром поцлуевъ и объятій. Отецъ улыбнулся, услышавъ объ ихъ взаимныхъ клятвахъ, и усадилъ ихъ за столъ.

XXXII

И тогда вс увидли, что значитъ прекрасная одежда для прекраснаго тла: Хлоя въ великолпномъ наряд, съ кудрями, красиво заплетенными, съ умытымъ лицомъ, показалась такою прекрасной, что самъ Дафнисъ едва узналъ ее. Если-бы вовсе не было памятныхъ знаковъ, и то можно-бы побиться объ закладъ, что она — не дочь Дріаса. Со своею женой онъ участвовалъ въ пир, оба возлежали на одномъ лож. Ламонъ и Миртала — противъ нихъ. Въ слдующіе дни повторились жертвоприношенія Хлои, и столы снова были накрыты. Хлоя, въ свою очередь, посвятила божествамъ все, что имла,— свирль, мшокъ, козій мхъ, подойники. Пролила вино въ ручей, струившійся въ глубин грота, потому что здсь была она вскормлена овцой, и здсь же часто совершала омовенія. Затмъ увнчала цвтами могилу овцы — своей кормилицы. Дріасъ указалъ ей мсто. Она захотла также въ послдній разъ поиграть на флейт своему стаду и сыгравъ, помолилась Нимфамъ и попросила ихъ, чтобы ея родители, если они когда нибудь найдутся, оказались достойными ея союза съ Дафнисомъ.

ХХXIII

Насладившись сельскими праздниками, ршили они вернуться въ городъ, отыскать родителей Хлои и не откладывать свадьбы. Однажды утромъ, окончивъ приготовленія, сдлали Дріасу новый подарокъ въ три тысячи драхмъ, назначили Ламону плоды и жатву съ половины земель, козье стадо съ пастухами, четыре пары воловъ, зимнюю одежду, волю ему и жен. Потомъ направились въ Митилены, въ сопровожденіе множества коней и колесницъ. Граждане не могли узнать объ ихъ прибытіи въ тотъ-же день, такъ какъ они пріхали ночью. Но на слдующее утро передъ воротами собралась толпа мужчинъ и женщинъ. Мужчины поздравляли Діонисофана съ возвращеніемъ потеряннаго сына, и привтствія ихъ сдлались еще радостне, когда они увидли красоту Дафниса. Женщины длили радость Клеаристы, нашедшей сына и невсту. И он не могли надивиться несравненной красот Хлои. Весь городъ былъ въ движеніи, вс только и говорили, что объ этомъ юнош и двушк, громко хвалили прекрасный союзъ. Высказывали пожеланія, чтобы рожденіе Хлои соотвтствовало ея красот. Многія изъ богатыхъ женщинъ молили боговъ и думали: о, если-бы оказалось, что мать этой прекрасной двушки — я!

XXXIV

Между тмъ Діонисофанъ, посл долгаго раздумья о судьб Дафниса и Хлои, уснувъ глубокимъ сномъ, имлъ видніе: приснилось ему, что Нимфы умоляютъ Эроса, чтобы онъ согласился на этотъ союзъ. Эросъ, ослабивъ тетиву на лук, кладетъ его рядомъ съ колчаномъ и повелваетъ Діонисофану пригласить на пиръ именитыхъ гражданъ Митиленскихъ,— потомъ, когда послдній кубокъ будетъ наполненъ, обнести, показать всмъ памятные знаки и пропть свадебный гимн. Пораженный вщимъ сномъ и велніемъ бога, онъ всталъ на разсвт, приказалъ готовить великолпную трапезу, гд соединилъ все изысканное, что производятъ море, земля, озера, рки, и пригласилъ на торжество знаменитйшихъ гражданъ Митиленскихъ. Вечеромъ, когда чаша, изъ которой творятъ возліянія богу Гермесу, была наполнена, одинъ изъ рабовъ принесъ на серебряномъ блюд памятные знаки и сталъ обходить столъ, показывая ихъ, поочередно, каждому изъ возлежавшихъ.

XXXV

Вс объявили, что не знаютъ ихъ, за исключеніемъ Мегакла, который, по причин своей почтенной старости, возлежалъ на верхнемъ конц стола. Только что увидлъ онъ памятные знаки, какъ узналъ ихъ и воскликнулъ голосомъ громкимъ и мужественнымъ:
— Что это? Гд ты, дитя мое? Неужели ты жива еще? Или отъ тебя остались только памятные знаки, сохраненные пастухомъ? Діонисофанъ, откуда у тебя примты моей дочери? Не лишай меня радости найти ее также, какъ ты нашелъ Дафниса!
Діонисофанъ попросилъ сначала разсказать, гд и какъ она была покинута. Тогда онъ произнесъ голосомъ, не мене твердымъ:
— Въ то время, когда я былъ очень бденъ,— такъ какъ истратилъ все, что имлъ на устройство народныхъ игръ и на военныя галеры,— родилась у меня дочь. Боясь, что придется воспитать ее въ нищет, я украсилъ ее этими памятными знаками и покинулъ на произволъ судьбы, ибо зналъ, что есть немало людей, которые, не имя собственныхъ дтей, охотно берутъ чужихъ на воспитаніе и замняютъ имъ родителей. Я веллъ положить ее въ пещеру Нимфъ, довривъ покровительству богинь. Впослдствіи счастье вернулось ко мн, богатства мои возростали, а наслдниковъ не было, такъ какъ боги уже не посылали мн не только сына, но и второй дочери. Между тмъ, какъ будто смясь надо мной, то и дло, они посылаютъ мн сновиднія и возвщаютъ, что овца возвратитъ мн дочь.

XXXVI

Услышавъ это, Діонисофанъ воскликнулъ еще громче, чмъ Мегаклъ, вскочилъ, веллъ позвать Хлою, облеченную въ богатыя одежды, и сказалъ:
— Вотъ дитя, которое ты покинулъ на произволъ судьбы. Овца вскормила ее, благодаря попеченіямъ боговъ, такъ же какъ Дафниса — коза. Прими же эти памятные знаки и дитя твое, прими и отдай ее сыну моему. Мы оба покинули ихъ, оба нашли, мой сынъ и дочь твоя спасены покровительствомъ Пана, Нимфъ и бога Любви.
Мегаклъ согласился, веллъ позвать жену свою Родэ и долго держалъ Хлою въ объятіяхъ. Когда наступилъ часъ отдыха, вс остались переночевать въ дом Діонисофана, ибо Дафнисъ поклялся, что теперь уже никому не довритъ Хлою, ни даже ея собственному отцу.

XXXVII

На слдующій день поршили вернуться въ деревню, по настоянію Дафниса и Хлои, которые не могли привыкнуть къ городской жизни. Кром того, хотли устроить свадьбу по сельскому обычаю. И такъ вернулись къ Ламону, гд Дріасъ былъ представленъ Мегаклу, Родэ познакомилась съ Напэ, и вс вмст начали приготовленія къ блистательному пиру. Мегаклъ посвятилъ Хлою Нимфамъ, принесъ имъ въ даръ, среди множества другихъ жертвъ, памятные знаки и увеличилъ казну Дріаса до десяти тысячъ драхмъ.

XXXVIII

Діонисофанъ, пользуясь прекрасною погодою, веллъ устроить лиственныя ложа для трапезы, передъ самою пещерою Нимфъ. Онъ пригласилъ на роскошный свадебный пиръ всхъ окрестныхъ поселянъ. Здсь присутствовали: Ламонъ и Миртала, Дріасъ и Напэ, отецъ и мать Доркона, Филетасъ и сыновья его, Хромисъ и Ликеніонъ. Даже Лампису простили и позволили участвовать въ пир. Все въ этомъ праздник было устроено нарочно такъ, какъ водится у поселянъ и пастуховъ. Одинъ плъ жатвенную псню, другой представлялъ что нибудь забавное, какъ это длается вокругъ точилъ виноградныхъ, Филетасъ игралъ на свирли, Ламписъ на флейт, Дафнисъ и Хлоя обнимались. Рядомъ паслись козы, какъ будто принимали участіе въ праздник. Молвить правду, это было не совсмъ по вкусу горожанамъ, но Дафнисъ звалъ то одну, то другую по имени, угощалъ ихъ свжими листьями, бралъ за рога и цловалъ.

XXXIX

На этомъ не кончилась пастушеская жизнь Дафниса и Хлои: до конца дней посвящали они стадамъ большую часть времени и заботъ. Съ особеннымъ усердіемъ чтили Пана, Нимфъ и бога Любви, пріобрли множество козьихъ и овечьихъ стадъ и всегда предпочитали тонкимъ блюдамъ плоды и молоко. Когда родился у нихъ сынъ, пожелали они, чтобы коза была ему кормилицей, а дочери, родившейся потомъ — овца. Сына назвали Филопеменомъ, дочь Аглеей. Такъ провели они долгіе дни въ поляхъ, украсили пещеру Нимфъ, воздвигли въ ней изваянія и устроили жертвенникъ пастушескому богу Любви. Панъ также не былъ забытъ: вмсто сосны, которая осняла его нкогда, воздвигли храмъ и назвали его храмомъ Пана-Воителя.

XL

Но все это случилось впослдствіи. А теперь, съ наступленіемъ ночи, проводили они жениха и невсту въ брачный покой, одни возглашая гимны на свирли, другіе — на флейт, третьи сопровождали ихъ съ большими горящими факелами. Остановившись передъ дверями дома, голосомъ грубымъ и дикимъ, грянули пснь, боле похожую на грохотъ Поссейдонова трезубца, разскающаго землю, чмъ на гимн Гименея. Дафнисъ и Хлоя возлегли, голые, на брачное ложе, обняли другъ друга, стали цловаться и провели ночь, боле безсонную, чмъ совы. Дафнисъ показалъ на дл, что понялъ урокъ Ликеніонъ, и Хлоя теперь только постигла, что вс ихъ прежнія ласки были дтскими играми.

Конецъ.

Лонг
Прочитали? Поделиться с друзьями:

Читайте также:

  1. Карьера одного борца, Шоу Бернард, Год: 1886
  2. Феликс Гольт, радикал, Элиот Джордж, Год: 1866
  3. Неразгаданный монарх, Мундт Теодор, Год: 1861
  4. Дядя Бернак, Дойль Артур Конан, Год: 1897
  5. Лавка древностей, Диккенс Чарльз, Год: 1840
  6. Из мещан, Раймунд Голо, Год: 1859
  7. Посланница Короля Солнца, Кларети Лео, Год: 1903
  8. Золото Кахамарки, Вассерман Якоб, Год: 1928
Электронная библиотека