Въ окрестностяхъ Парижа, лтомъ, когда солнце склоняется за холмы,— нжная тнь разливается по полянамъ и придаетъ очаровательный видъ фермамъ, тропинкамъ, ршоткамъ парковъ, берегамъ ркъ, крышамъ замковъ, подернутымъ какъ бы зеленою плесенью, мирному горизонту, перерзанному рядомъ тополей, неподвижность которыхъ свидтельствуетъ о спокойствіи, ясности воздуха. Ничего не можетъ-быть прелестне вида живой картины, одушевляющей, такъ сказать, эту натуру, когда съ лстницъ станціи желзной дороги сбгаетъ цлый караванъ молодыхъ женщинъ и мужчинъ, спшащихъ стряхнуть парижскую пыль на сосднихъ лугахъ и населяющихъ, до слдующаго дня, маленькій городокъ изъ бленькихъ домиковъ, разбросанныхъ по равнин, точно длинная улица, измнившая прямой линіи, чтобы украситься холмиками и садами.
Іюня 1-го, 1814 года, въ то самое время, когда версальскій поздъ остановился у станціи Виль д’Овре, молодая женщина вышла изъ вагона и произвела сильное движеніе восторга въ толп, находившейся въ зал пассажировъ.
Молодая женщина выдержала движеніе изумленія очень ловко и спокойно, она не удлила восхищавшимся даже признательность, выражающейся одною изъ улыбокъ, бросаемыхъ мраморными богинями на поклонниковъ, толпящихъ у ихъ пьедестала. Она сошла съ лстницы въ проздь, гд стоятъ рядомъ плебейскій омнибусъ и аристократическая коляска, общее назначеніе которыхъ,— развозка пассажировъ по дачамъ Виль-д’Овре, удаленнымъ отъ станціи желзной дороги.
Около дюжины молодыхъ людей бросились къ омнибусу, въ пріятной надежд прохаться хоть пять минутъ, на одной скамь, съ очаровательною женщиною, за которою слдовала горничная, одта она была въ чорномъ, что заставляло предполагать въ ней вдову.
Молодая женщина остановилась на минуту, въ десяти шагахъ отъ деревенскаго омнибуса, маленькіе агатовые пальцы ея, оттненные шолковыми полу-перчатками, боле граціозными чмъ глупыя, завистливыя перчатки, открыли зонтикъ и она стала любоваться видомъ, съ выраженіемъ, изобличавшимъ сильную внутреннею радость.
Одинъ мыслитель сказалъ:
При вид прекраснаго мстоположенія, мы невольно ищемъ вокругъ-себя кого-нибудь, кому могли бы сказать:
— Какое прекрасное мстоположеніе!
Молодая женщина опустила зонтикъ на правое плечо, и слегка коснувшись китайскимъ веромъ руки горничной, сказала ей съ выраженіемъ удовольствія и счастія:
— Делія, какъ хорошъ этотъ видъ!
— Да, небрежно отвчала Делія, смотря на поздъ, быстро летвшій къ Парижу,— видъ очень не дурень, но я предпочитаю ему улицу Сент-Оноре.
Печальная улыбка мелькнула на лиц молодой женщины.
— Делія, сказала она, мн кажется, что кучеръ мой еще не пріхалъ.
— Вотъ онъ детъ, сударыня. Старый Антонъ не знаетъ еще дороги. Вдь онъ въ первый разъ прізжаетъ за вами на станцію.
Кондукторъ омнибуса очень фальшиво протрубилъ какую-то арію, надясь склонить тмъ молодую женщину ссть къ нему, но, увидвъ красивую коляску, скоро приближавшуюся, онъ подалъ сигналъ къ отъзду.
Коляска скоро удалилась съ молодою женщиною и ея спутницею, и остановилась у ршотки одного сада, молодая женщина. выскочила и вступила на порогъ своего дома или, лучше, на крыльцо храма цвтовъ.
Тамъ молодая и прекрасная вдова, графиня Клотильда де Фонтальбъ, скрывала свою красоту, свой умъ и свои богатства. Будучи только двадцати-шести лтъ отъ роду, она испытала уже вс страданія, изобртенныя для женщинъ французскою мужскою любезностью, а потому, новое намреніе, принятое ею, и созрвшее подъ трауромъ, внушало ей радость, составлявшую счастіе ея будущности. Она ршилась жить пустынницей, вдали отъ мірскихъ козней, отъ обольщеній Парижа. Планъ ея былъ прекрасенъ и соотвтствовалъ чистой простот ея наклонностей: она любила цвты, музыку, живопись, вышиванье, чтеніе, этого было достаточно, чтобы бороться со скукою дня, что-же касается до часовъ ночи, то ихъ сокращалъ здоровый сонъ.
Съ какою прелестью дтской радости осмотрла она вс подробности своего благоухающаго жилища! Сколько улыбокъ расточила она прекраснымъ цвтамъ, распускавшимся со всхъ сторонъ! Сколько ласкательныхъ взглядовъ подарила она фонтанамъ, лужайкамъ, кіоскамъ и мирному горизонту, обрамливавшему жизнь ея рамкой счастія!…
Вечеромъ этого перваго дня она уснула, вслушиваясь въ музыку, превосходившую музыку Россини…. въ природную мелодію лтнихъ ночей.
Проснувшись, Клотильда де Фонтальбъ позвонила, Делія пошла съ тмъ пасмурнымъ видомъ, которымъ обыкновенно отличаются горничныя, когда ихъ будятъ въ шесть часовъ утра.
— Позвольте спросить васъ, сударыня…. сказала Делія, одвая свою госпожу.
— Спрашивай, отвчала Клотильда улыбаясь.
— Неужели вы не находите, сударыня, что на дач, просто невозможно жить, и что въ Париж гораздо лучше?
— Я этого не нахожу, Делія…. Подыми шторы, я хочу видть восходъ солнца, лучи его должны бросать дивные отливы на вершины деревьевъ.
Делія хотла исполнить приказаніе своей госпожи, но вдругъ вскрикнула.
— Невозможно поднять, сударыня! вотъ непріятно-то!… Мы вчера вечеромъ этого и не замтили…. Стоило узжать изъ Парижа, чтобы имть сосдей и за-городомъ…. Куда не повернешься везд сосди!… Точно, какъ и дворники….
Молодая женщина посмотрла по направленію пальца Деліи и, дйствительно, увидла сосда въ саду, находившемся но другую сторону дороги.
Сосдъ былъ молодой человкъ лтъ двадцати четырехъ или двадцати шести и хотя онъ сидлъ, но все-таки можно было замтить его высокій и стройный ростъ, на всемъ на немъ лежалъ какой-то особенный отпечатокъ благородства и хорошаго общества. Несмотря на то, что было только шесть часовъ утра, одежда его годилась-бы въ полдень и казалось, что то былъ какой-нибудь бальный поститель, отдыхавшій на зар отъ усталости вальса, чтобы снова возвратиться на балъ, каменная его неподвижность пугала взгляды, онъ сохранялъ положеніе человка восторженнаго, задумавшагося и погруженнаго въ глубокія размышленія. Съ балкона Клотильды, можно было разсмотрть только часть его лица, но и этого было достаточно, чтобы составить выгодное мнніе о цлой его физіономіи. Волосы его были чорны и волнисты, рука, совершенно женская, прекрасная и блдная. Торсъ его напоминалъ торсъ Антиноя, только въ черномъ фрак.
Это случайное сосдство, какъ оно странно не было, первоначально очень мало заняло госпожу де Фонтальбъ. Она даже не высказала ни какихъ предположеній предъ своею горничною., молодою ловкою двушкою, лукавою и предпріимчивою во всхъ отношеніяхъ, истинною субреткою старинной комедіи.
Госпожа де Фонтальбъ ушла съ балкона, произнеся нсколько безсвязныхъ словъ, которыя поясняли, что эта вншняя картина не стоила труда, чтобы терять для нее боле времени, и продолжала заниматься своимъ тоалетомъ, къ великому сожалнію Деліи. Молодая двушка, кажется, готова была вчно продолжать наблюденія и чтобы заставить свою госпожу подойти снова къ окну, очень ловко оборвала два снурка. Это обстоятельство положило конецъ одванью и об женщины подошли къ окну, близь котораго Делія старалась поправить спою оплошность и какъ-нибудь зашнуровать корсетъ.
— Очень непріятно, начала она, связывая свои гордіевы узлы, быть въ темнот по милости сосдей…. Онъ все еще тамъ, на своей земной табуретк, безъ всякаго движенія!… Я готова спорить, что это какая-нибудь статуя, одтая въ мужское платье… О, я не хочу скрывать, что онъ меня очень занимаетъ и если вы позволите, заведу такой шумъ, который наврно оживитъ эту модную статую.
— Не смй даже думать объ этомъ, отвчала Клотильда, не должно никогда подавать сосдямъ случай къ мысли, что ими занимаются и особливо тогда, когда о нихъ совершенно не думаютъ.
— Но и буду чистосердечна, сказала Делія и признаюсь, что мн всегда нужны для забавы, какіе-нибудь сосди, съ-тхъ-поръ, какъ я одта. Вы не поврите, какъ пріятно видть, что длаютъ другіе, не будучи сама ни кмъ замчена. Вчера я съ большою неохотой пріхала въ деревню, полагая, что кром деревьевъ мы не будемъ имть иныхъ сосдей, а нынче я уже чувствую себя гораздо веселе. Это сосдство общаетъ много. Всякій гонитъ скуку но своему.
Госпожа де Фонтальбъ отвтила на болтовню хорошенькой горничной самою одобрительною улыбкою и сла передъ балкономъ, скрываемая сторою. Делія расплела прекрасные волосы своей госпожи и начавъ убирать ихъ, съ искусствомъ и ловкостію ученика Маристона или Рюттера, не теряла изъ виду ни чего, что происходило вокругъ. Каждый локонъ упадалъ изъ подъ ея руки чорною змйкой, съ какимъ-нибудь новымъ замчаніемъ.
— Молодой сосдъ все въ томъ же положеніи…. онъ по прежнему смотритъ на то же дерево, можно подумать, что онъ считаетъ листья. Это будетъ очень продолжительно. Нтъ сомннія, что онъ не сидлъ-бы такъ спокойно, еслибъ зналъ, что у него сосдкою самая хорошенькая женщина. Вотъ еще новость…. вышелъ слуга, прекрасно одтый…. онъ положилъ книгу…. молодой человкъ беретъ ее…. оказывается, что онъ не статуя…. Онъ открылъ ее и читаетъ…. Сосдъ нашъ долженъ быть очень порядочнымъ молодымъ человкомъ: я узнаю это по прекрасному жилету его слуги…. Сударыня, довольны-ли вы вашей прической?
— Какая-бы она не была, отвчала госпожа до Фонтальбъ, улыбнувшись самодовольно предъ зеркаломъ, она всегда будетъ хороша для деревни, гд всякій одвается только для себя самого.
— Позвольте мн не согласиться съ вами, прервала Делія, въ этой деревн нужно обращать на себя вниманія больше, чмъ въ Париж. Когда вы выйдете въ садъ, вс окружныя окна тотчасъ отворятся и изъ нихъ сотни глазъ станутъ наблюдать за вами.
— Мн это совершенно равно, сказала Клотильда, призадумываясь предъ множествомъ платьевъ, какое-бы изъ нихъ ей надть, мн все равно, я умерла для свта… Я здсь заключилась какъ въ могилу и мало забочусь, будутъ-ли пренебрегать мною или удивляться въ Вилль-д’Овре.
— Я вижу, что вы затрудняетесь въ выбор платья, замтила Делія съ легкимъ признакомъ насмшливости, правда, что вс они отличны, особливо это…. Еслибъ я имла честь быть модной женщиной, я бы предпочла для деревни блый цвтъ. Какъ блое платье хорошо и бросается въ глаза, между зеленью деревъ! Къ этому я надла бы черную кружевную мантилью и легкую шляпку…. Я уврена, что вы со мной согласитесь….
Клотильда равнодушно пожала плечами и указала на блое платье.
Кончивъ уборъ госпожи де-Фонтальбъ, Делія сложила на груди руки и съ видомъ удивленія окинула Клотильду съ головы до ногъ.
— Боже мой! вскричала она, какъ счастливы мужчины, которые имютъ случай встрчать подобныхъ женщинъ.
— Бдная Делія, отвчала Клотильда, какое ты дитя!
— Я буду всмъ, чмъ вамъ угодно, сударыня…. теперь я не нижу никакого препятствія поднять стору….
Вроятно вамъ будетъ пріятно подышать на балкон утреннимъ воздухомъ?…
— Нтъ Делія, я сойду въ садъ.
— Молодой человкъ все на томъ же мст, продолжала Делія, подымая рукою стору, онъ продолжаетъ читать…. Онъ долженъ быть какой-нибудь сочинитель…. впрочемъ нтъ, еслибъ онъ быль сочинитель, онъ не читалъ-бы, а писалъ…
Делія обернулась, она была одна и только одинъ шумъ отъ платья госпожи де Фонтальбъ, сходящей съ лстницы, долеталъ до ея слуха, минута была благопріятна. Она съ шумомъ отворила окно и вышла на балконъ, освщаемая полными лучами утренняго солнца, хорошенькая какъ грація, посл окончанія убранство Венеры.
Делія разсчитывала на сценическій ефектъ, но обманулась въ ожиданіи. Несмотря на произведенный ею страшный шумъ, сосдъ остался въ томъ же положеніи. Онъ продолжалъ читать и даже слуга не мелькнулъ предъ ней.
Тогда она начала пть одинъ изъ самыхъ живыхъ, водевильныхъ куплетовъ, полила два горшка герани, уронила на севрскую дорогу лейку, била по стекламъ, какъ по клавишамъ, но вс эти маленькія хитрости пропадали безъ всякой пользы. Сосдъ сохранялъ свое равнодушіе, свое спокойствіе и неподвижность.
Въ эту минуту во всемъ Виль д’Оноре произошло всеобщее движеніе, его живописные домики оживились, кіоски и бесдки наполнились хорошенькими женщинами, садовыя ршотки заскрипли на своихъ петляхъ, дти взобрались на деревья и вс стны покрылись, какъ большими плодами, головами любопытныхъ. Делія, видвшая это движеніе и полагавшая, что она уже слишкомъ много успла въ своемъ желаніи, хотла уже изъ скромности удалиться съ балкона, когда топотъ лошадей, шумъ каретъ, и всадники въ блестящихъ одеждахъ, показавшіеся на севрской дорог, приковали се къ мсту. Прозжали придворные. Но Делія мало обратила на нихъ вниманія, ея глаза не отрывались отъ ея таинственнаго и раздражавшаго ея любопытство сосда. Читавшій не переставалъ читать, слуга непоказывался. Вскор шумъ блестящаго позда смолкъ въ отдаленіи, и только слышался лай деревенскихъ собакъ, встревоженныхъ незнакомыми имъ лошадьми.
Внезапный приходъ разносчика отвлекъ Делію отъ мста наблюденій и доставилъ ей случай имть предлогъ сойдти на севрскую дорогу въ надежд, что можетъ-быть неподвижный молодой сосдъ самъ выйдетъ за принесенными къ деревню газетами и журналами.
Она съ легкостію серны сбжала по лстниц.
— Есть-ли у тебя что для насъ? спросила служанка разносчика, останавливая его у дверей ихъ дома, что-нибудь для графини де-Фонтальбъ? Нашъ слуга оставилъ вчера въ Париж нашъ новый адрессъ.
Лицо разносчика просвтлло предъ молодою и полненькою служанкою, ея розовыми щеками, зеленоватыми глазами и блокурыми кудрями. Онъ сняло шляпу, отеръ лобъ и отвчалъ какъ отголосокъ:
— Графин де Фонтальбъ? Именно, вотъ пакетъ съ журналами по этому адрессу.
— А писемъ нтъ? спросила Делія.
— Нтъ, сударыня.
— Поищи получше, любезный.
— О, я уже все переискалъ, сударыня.
— Покажи мн, пожалуйста, твою сумку и дай я поищу сама. Я люблю читать имена, написанныя на адресахъ. Это все нашимъ сосдамъ. Каково! стало-быть около насъ живутъ все самыя порядочные люди, все лучшее общество… я полагаю, что у тебя есть или письма, или журналы всмъ жителямъ?
— Да, почти ко всмъ.
— Нтъ ли у тебя чего въ 21-й померъ…. вотъ, который напротивъ меня. Но, кажется, что этотъ номеръ ни кмъ ненанятъ.
— Нтъ, онъ нанятъ однимъ….
— Однимъ?…
— Однимъ медвдемъ, сударыня.
— Ахъ, Боже мой, что это ты говоришь?
— Да, и еще я льщу, называя того, кто нанялъ 21 номеръ, этимъ именемъ. Медвди, которые находятся въ ботаническомъ саду, гораздо образованне и ласкове его.
— А что онъ молодъ или старъ, этотъ медвдь? спросила Делія съ притворнымъ равнодушіемъ.
— Ему лтъ двадцать пять или тридцать, и хотя онъ всегда одтъ какъ герцогъ, только въ отношеніи къ вжливости совсмъ иной.
— Что же онъ такое сдлалъ теб?
— Да вотъ что…. Во первыхъ онъ не получаетъ ни писемъ, ни журналовъ, что заставляетъ меня предполагать, что онъ неуметъ читать. Согласитесь сами, всякій да получаетъ хоть отъ кого нибудь письмо на свт…. Медвдь 21 номера ни отъ кого. Да вотъ что случилось еще недавно. Кто-то сдлалъ ошибку на адресс, это не новость, бываетъ столько разсянныхъ! Письмо было написано въ 21 номеръ, повинуясь своей обязанности, я прихожу, звоню, мн отворяютъ, и я вижу предъ собою молодаго человка, лежащаго на скамь, какъ самый ужасный лнтяй. Я готовился вручить ему письмо, какъ явился слуга, прекрасно одтый, который сказалъ мн очень грубо:
— Это не сюда.
— Но, возразилъ я, вотъ вашъ номеръ.
— Я теб говорю, что баринъ мой не получаетъ ни какихъ писемъ, накричалъ онъ мн указывая на дверь. Иди въ 31 номеръ.
— Но 31 номера не существуетъ.
— Такъ иди куда хочешь!
Въ эту минуту раздался звонокъ, которымъ госпожа де-Фонтальбъ звала Делію и горничная, простившись съ разносчикомъ, заперла дверь и побжала къ своей госпож, передать новости о 21 номер.
Клотильда развернула журналы, казалось выслушала съ терпливою благосклонностію расказъ Деліи, и потомъ сказала ей строгимъ голосомъ:
— Право, Делія, я вижу, что ты не тратишь даромъ времени, живучи въ деревн, но этотъ родъ занятій мн не нравится, и можетъ меня компрометировать. Ты молода, втрена и неопытна, я теб прощаю много проступковъ, потому что они неразлучны съ твоими лтами, но совтую на будущее время быть предусмотрительне.
Посл этихъ деликатныхъ наставленій, Делія поспшила почтительно поклониться, благодаря этимъ за добрый совтъ.
Госпожа де Фонтальбъ поселилась въ Вилль д’Овре безъ всякаго намренія и тмъ мене, чтобы взойти въ тсныя сношенія съ первыми попавшимися ей сосдями, напротивъ, она упорно желала отдалиться отъ всхъ, но очень свойственное человчеству любопытство занимало ея съ самаго утра, и хотя она наружно и старалась показать Деліи, что слушаетъ ее только изъ снисхожденія, а между тмъ слушала съ настроеннымъ вниманіемъ все, что только пересказывала ей сосдка о молодомъ сосд.
Когда молодая и прекрасная вдова окончила перелистывать журналы, записки и фельетоны, когда она осмотрла вс свои цвты, клтки, свои ноты и книги она столкнулась лицо съ лицомъ съ тмъ ужаснымъ врагомъ, который издавна тревожитъ все человчество — со скукою, и вдругъ усомнилась въ принятомъ намреніи оставаться затворницею.
Грусть мрачитъ не только людей, но и цвтъ неба, и зелень деревъ. Такъ-то сталось и съ Клотильдою. Она безсознательно сорвала цвтокъ, и бросила его на землю, уныло прошептавъ слдующіе стихи какого то неизвстнаго поэта:
‘Пожалйте о смертномъ, который, одинокій съ своею скукою, идетъ за цвткомъ и хранитъ его для одного себя.’
Потомъ мысли ея невольно перенеслись къ таинственному молодому человку, котораго случай даровалъ ей сосдомъ и который съ такимъ упорствомъ и твердостію переносилъ одиночество и его томительную скуку.
Проходя аллею, въ которой мечтала Клотильда, Делія остановилась и какъ бы ни чего не замчая сказала:
— Если у васъ нтъ для меня особыхъ приказаніи, я стану продолжать мое вышиванье.
— Да, отвчала Клотильда ласковымъ голосомъ и съ нжною улыбкою, какъ бы желая ими загладить строгость недавняго выговора, да, Делія, иди работать и не теряй напрасно времени съ сосдями и разносчиками.
— Ахъ, сказала вздыхая Делія, по отвращенію, которое я чувствую къ работ, мн кажется, что мн суждено было родиться не иначе какъ для-того, чтобъ быть свтскою женщиной.
— Хорошо, по-крайней-мр, что ты откровенна, Делія, замтила госпожа де Фонтальбъ.
— О нтъ, отвчала Делія, но если бы я не призналась въ этомъ, вы бы угадали.
— А что…. не видишь ничего новаго…. тамъ… напротивъ? спросила Клотильда голосомъ, который отзывался сколько угрозою, столько и какимъ-то поощреніемъ къ болтовн.
— У сосда, сударыня?… О, ничего, или почти ничего…. то есть, если позволите признаться, то убирая кое что, сейчасъ, въ верхней комнат и совсмъ не желая, я видла, какъ нашъ сосдъ завтракалъ съ книгою въ одной рук и съ вилкою въ другой — онъ, кажется читаетъ постоянно и завтракалъ не боле пяти минутъ… потомъ онъ началъ гулять, не покидая книги… наконецъ, я могла разсмотрть его лицо. Оно совсмъ не замчательно. Онъ блденъ, съ большими чорными блестящими глазами, съ тонкими усиками. Судя но выраженію, онъ долженъ принадлежать къ хорошей фамиліи.
— И ты разсмотрла все это, совсмъ того не желая? спросила улыбаясь Клотильда.
— Безъ всякаго желанія, сударыня. Согласитесь, я не виновата, что имю глаза.
— Хорошо, хорошо, Делія, иди, и принимайся за работу.
— Ахъ, я забыла сказать вамъ еще про одну странность, которую также не желала видть. Слуга принесъ блдному нашему сосду новую книгу, вроятно потому-что первая, не смотря на свою непомрную толщину, была уже прочитана Это заставляетъ полагать, что чтеніе продолжится до вечера. Я пойду работать, сударыня.
— Но неисправимая, прервала Клотильда съ строгимъ выраженіемъ, которое никакъ не согласовалась съ удерживаемою улыбкою, еще разъ какая мн нужда во всемъ этомъ?
— Это справедливо, отвчала Делія, я забыла, что вамъ совершенно не нужны такія подробности. Впередъ этаго со мною не случится.
Госпожа де Фонтальбъ хотла посвятить все остальное время вечера испытанію, можетъ ли она перенесть совершенное уединеніе и занялась положительными и глубокими думами. Она повторила въ памяти печальную потерю своего прошедшаго, какъ превосходное средство, чтобы защитить себя отъ опасностей и потерь, которыя могли ее ожидать въ будущемъ. Она отпустила Делію, и желая освжить комнату, открыла окно. Сонъ всегда ослушивается тхъ, кто его ищетъ. Не имя силъ заснуть, Клотильда прислушивалась къ всякому шуму, ко всякому шороху, раздававшемуся въ окрестности среди лтней ночи, когда звукъ фортепіано заглушилъ вс прочіе звуки. Прелюдія раздалась, торжественно, величественно какъ звукъ храмоваго органа. То не былъ какой-нибудь наивный романсъ или каватина, готовая вылетть изъ губъ артиста. То было самое чудное гармоническое вдохновеніе, которое когда либо-разв можетъ слышать человкъ, и то если ему будутъ доступны гимны небесные….
Молодая женщина тихонько сошла съ постели и, скользя по ковру, подошла къ окну.
Комнаты сосдняго дома, ярко освщенныя, допускали видть все, что находилось въ нихъ. Молодой человкъ, таинственный сосдъ, сидлъ за фортепіано и плъ самымъ чистымъ контральто анданте изъ квинтета celeste non piacere, высокую мелодію Россини, которой выраженіе заключаетъ въ себ радости, какія только можетъ таить въ себ человческое сердце.
Голосъ пвца имлъ невыразимую прелесть. Клотильда слушала съ какою то восторженностію этотъ гимнъ, который казалось подымался надъ вершинами деревъ мелодическимъ снопомъ и потомъ падалъ золотою росой, при блеск звздъ на землю, усыпанную цвтами.
Посл анданте, музыка прекратилась, комнаты потемнли и окна затворились. Госпожа де Фонтальбъ не слыхала ни чего боле. Она окинула еще разъ маленькій городокъ съ его домиками, разбросанными но долин и сла у окна, опустивъ голову, все еще прислушиваясь къ умолкшему голосу сосда.
ГОСПОЖА И СЛУЖАНКА.
Странная жизнь сосда госпожи де Фонтальбъ ни сколько не измнилась и на другой день. Казалось, что таинственный молодой человкъ ршился постоянно заниматься. Слдующіе за этимъ дни не представляли ни какой значительной перемны и только была измнена программа ночнаго концерта, который молодой сосдъ давалъ самому себ передъ сномъ грядущимъ.
Такое сосдство сдлалось наконецъ невыносимо и раздражительно. Нжные нервы госпожи де Фонтальбъ и Деліи поминутно волновались, при мысли объ этой живой загадк, которая мелькала передъ ними, въ полномъ свт, отъ утренной зари до поздней ночи. Однажды даже нетерпливая Делія, выведенная изъ себя молодымъ незнакомцемъ въ пятнадцатый разъ открывавшимъ одну и туже книгу каждодневно, въ пять часовъ вечера, ршилась разбить стекло, которое съ трескомъ разсыпалось на каменной мостовой.
Головы всхъ сосдей, ожидающія только какого-нибудь случая, чтобы показаться наружу, толпою высунулись изъ оконъ и съ балконовъ, и только одна голова молодого сосда осталась наклоненною и неподвижною надъ книгою.
Клотильда ршилась принять самыя дйствительныя мры, какія принимаютъ только въ крайнихъ случаяхъ. Она приказала затворить вс ставни въ верхнемъ этаж съ самымъ симетрическимъ шумомъ, который могъ дать время всякому увидать отъздъ ихъ. Она заключилась съ Деліею въ низу, закрыла фортепіано и прекратила всякія сношенія извн.
Такая новая система существованія продолжалась три дня и вс сосди, въ продолженіи трехъ недль длавшіе въ свою очередь, разныя заключенія о госпож де Фонтальбъ и наблюдавшіе за нею, не мене какъ она за своимъ сосдомъ, наконецъ не стали боле сомнваться въ отъзд ихъ красивой дачницы и начали толковать ея отсутствіе не слишкомъ благопріятно для репутаціи молодой женщины.
На четвертый день вечеромъ Клотильда и Делія ршились покинуть свой притонъ, и переселившись въ верхній этажъ, сдлать рекогносцировку въ земляхъ сосда. Молодой человкъ сидлъ на томъ же мст съ тою же книгою, это конечное обстоятельство убдило обихъ женщинъ, что ихъ непостижимый сосдъ не перемнялъ своего образа жизни даже въ то время, когда онъ не могъ подозрвать, чтобы за нимъ наблюдали.
— Это уже слишкомъ! сказала Делія, сжимая надъ головою руки, есть отъ чего сойти съ ума! Сосдямъ не позволительно такъ вести себя, намъ нужно будетъ на него жаловаться…. Онъ ведетъ себя очень странно и даже, можно сказать, сумасбродно, графиня….
— Но кажется, Делія, замтила смясь госпожа де Фонтальбъ, что каждый можетъ распоряжаться у себя какъ хочетъ. Почему ты думаешь, что онъ не иметъ права жаловаться въ свою очередь и на насъ. У себя онъ властенъ длать что хочетъ.
— Да, сударыня, если только то, что онъ хочетъ, не безпокоитъ сосдей. На это есть постановленія. Въ Батиньол рядомъ съ моей прежней госпожой, жилъ сосдъ, пускавшій каждый вечеръ фейрверкъ на заднемъ двор. Она пожаловалась меру и тотъ запретилъ такое увеселеніе.
— Ты говоришь нелпости, Делія, между нашимъ сосдомъ и вашимъ прежнимъ нтъ ничего общаго.
— Но, графиня, прервала Делія, я бы предпочла въ этотъ разъ, чтобы онъ пускалъ два раза въ день фейрверкъ, игралъ на труб, читалъ вовсе горло провинціальную газету, чмъ такіе поступки. Тогда бы мы имли по-крайней-мр удовольствіе и право жаловаться на эту язву, знать его имя и осыпать его упреками изъ нашихъ оконъ, между-тмъ какъ теперь, въ продолженіи трехъ недль, мы тратимъ лишь напрасно воображеніе, разгадывая тайну, которая мшаетъ намъ веселиться днемъ и спать ночью, не имя никакого права нарушить съ своей стороны спокойствія нашего сосда.
— Право, Делія, ты кажется принимаешь все это уже слишкомъ близко къ сердцу, замтила Клотильда, съ принужденною улыбкою, худо скрывавшею сильную озабоченность, не желая, чтобы это сосдство свело тебя совершенно съ ума я, чтобы сохранить теб послдній разсудокъ, намрена ухать отъ сюда на дв недли и поселиться въ Сеи-Клу, въ какой-нибудь гостинниц.
— А посл двухъ недль, сударыня?
— Мы вернемся опять сюда, и будемъ жить также, какъ жили до-сихъ-поръ.
— И увидимъ опять тоже самое, я готова прозакладывать голову. Если бы кто захотлъ со мною спорить, я готова жертвовать всмъ своимъ имуществомъ, сохраняющимся въ сберегательной касс, и утверждать что даже въ послдній лтній вечеръ, этотъ противный молодой человкъ будетъ читать туже самую книгу. Нтъ, графиня, какъ вы не старайтесь казаться хладнокровною, вы тоже женщина, и такой случай долженъ наконецъ истощить ваше терпніе!
— Совсмъ напротивъ, Делія, правда, что мое любопытство очень сильно, но между-тмъ я отнюдь не раздражена и это сосдство только занимаетъ меня. До-этихъ-поръ мн случалось видть только втреныхъ, праздныхъ, себялюбивыхъ людей, и вотъ я встрчаю случайно подъ моимъ окномъ, исключеніе — молодого человка совершенію противуположнаго, всегда прекрасно одтаго, только для собственнаго достоинства, который разсуждаетъ, учится, между-тмъ какъ другіе въ его лта стараются позабыть даже то, чему когда либо учились. Подобное открытіе рдко и достойно моего вниманія, и я бы желала узнать только имя нашего сосда, чтобы включить его въ мои записки какъ особенное чудо.
— Если это такъ, сказала Делія съ улыбкою, смшанною со вздохомъ, то дло важне, нежели я предполагала.
— Берегись за свои слова, Делія, замтила графиня съ кроткою строгостію, моя снисходительность придаетъ теб уже слишкомъ много смлости.
Делія посмотрла на потолокъ, повертла руками и закусила губы, какъ бы опасаясь высказать что нибудь боле.
Два дипломата могутъ иногда обмануть одинъ другаго, дв женщины никогда. Живое участіе, которое возбуждалъ въ графин таинственный сосдъ, не ускользнуло отъ Деліи. Клотильда также отгадала быстрое молчаніе Деліи, и не желая продолжать дале разговора съ своею служанкою, отнустила се, сдлавъ нсколько незначительныхъ вопросовъ.
Мы уже сказали, что молодой сосдъ разнообразилъ пніе и вмсто высокихъ торжественныхъ гимновъ, пвалъ аріи изъ разныхъ оперъ. Твердо увренная въ самой себ, графиня между-тмъ, нсколько дней сряду, отказывала себ въ удовольствіи слушать страстные напвы, которые каждый вечеръ звучали въ ушахъ ея. Быть можетъ, несмотря на всю свою твердость, Клотильда, видла какую нибудь опасность и страшилась плняться голосомъ, имвшимъ для нея тмъ большую прелесть, что онъ всегда раздавался только въ т часы, когда душа бываетъ особенно настроена, молчаливостію ночи, ко всему, что ускользаетъ отъ нее въ шум дня.
Когда въ этотъ вечеръ сосдъ началъ прелюдировать, графиня отошла отъ окна съ твердымъ намреніемъ не слушать пвца. Одно самое естественное разсужденіе остановило ее на средин комнаты:
— Бжать, значитъ сознаваться въ своей слабости, предполагать опасность, подумала она. Нтъ сомннія, что еслибъ я не случилась здсь, я бы не пришла его слушать, но такъ какъ я случилась въ этой комнат, останусь и послушаю.
Музыка, поразившая въ этотъ вечеръ слухъ ея, не принадлежала къ репертуару оперы и гостиныхъ, то были мелодическіе звуки, полные страсти и нжности, слова, въ которыхъ каждый слогъ составляетъ слово любви, говоритъ о тоск одиночества, манитъ счастіемъ обоюдности чувства.
Графиня ждала что пвецъ повторитъ свой романсъ, но никто въ окружности не требовалъ повторенія концерта. Фортепіано издало нсколько финальныхъ нотъ и умолкло. Темнота скрыла жилище пвца.
Солнце давно уже ходило по небу, когда графиня закрыла глаза. Деревенскій разносчикъ уже стоялъ предъ дверьми ея дома и отдавалъ Деліи послднее, оставшееся у него письмо.
— Ну, поработалъ таки я сегодня, сказалъ онъ горничной, отирая лобъ. Кром обычныхъ писемъ и пакетовъ, я долженъ былъ разнести тридцать циркуляровъ, по-крайней-мр верстъ на шесть въ окружности. Я измучился какъ волъ и только потому не похожъ на него, что не впряженъ въ телгу.
— Тридцать циркуляровъ, замтила Делія, это просто мученье въ такой жарь!
— Вотъ и вамъ, сударыня, это послдній.
— Я знаю эти циркуляры. Это должно быть просьба участвовать въ какомъ нибудь базар для благотворительной цли.
— Не могу вамъ сказать, я уважаю тайну писемъ, это моя обязанность.
— А скажи мн пожалуста… сосдъ, который живетъ здсь, этотъ медвдь, по прежнему не получилъ ни одного письма?
— О нтъ, нынче я имлъ удовольствіе принесть первое письмо въ его номеръ. Онъ также получилъ циркуляръ.
— Вотъ неожиданная новость. Какъ же принялъ тебя нынче его слуга? раскажи пожалуста.
— Нынче меня приняли съ тмъ уваженіемъ, котораго заслуживаетъ моя должность. Я позвонилъ, слуга отперъ мн дверь.— Письмо къ господину Мишелю де Розану, сказалъ я.
— Сколько слдуетъ заплатить, спросилъ меня слуга этого медвдя.
— Заплачено впередъ, отвчалъ я. Вотъ все, что я могу сообщить вамъ новаго.
— Мишель де Розанъ, вскрикнула Делія, стараясь сколько возможно скрыть свою радость. По-крайней-мр, добавила она шопотомъ, намъ извстно его имя, и этого достаточно для начала.
Проститься съ разносчикомъ, прыгнуть на лстницу, запереть дверь, подняться на верхъ и разбудить графиню, было для Деліи мгновеннымъ подвигомъ.
Первый взоръ госпожи де Фонтальбъ, кинутый на горничную, былъ грозенъ, потомъ онъ немного смягчился.
— Мн показалось, графиня, что вы звонили, сказала Делія, подавая почтительно журналы и письмо.
— Делія, прервала графиня, ты очень хорошо знаешь, что я не звонила, не извиняйся впередъ этимъ, когда будешь приносить ко мн письма, добавила она съ упрекомъ, происходившимъ быть можетъ отъ сладкаго прерваннаго сновиднія.
— Простите, графиня, отвчала Делія, складывая руки такъ кротко и такъ значительно что невольно должна была укротить негодованіе всякаго разбуженнаго не впопадъ, но вы не будете имть нужды читать это письмо. И знаю его содержаніе. Это приглашеніе участвовать въ базар для благотворительной цли. Его получили вс сосди, даже господинъ Мишель де Розанъ.
— Кто это Мишель де Розанъ, котораго имя ты объявляешь мн чуть не задыхаясь? спросила Делію госпожа де Фонтальбъ. Что это за лицо?…
— Это нашъ сосдъ…. тайна, загадка, все это одинъ и тотъ же Мишель де Розанъ, какъ объяснилъ мн разносчикъ, принесшій сюда вс циркуляры.
— Послушай, Делія, сказала графиня строгимъ голосомъ, котораго служанка старалась показать видъ, будто испугалась, ты ужасно легкомысленна и безразсудна, ты готова меня компрометировать каждую минуту.
— Графиня, отвчала почтительно Делія, вы напрасно упрекаете меня, я ничего не спрашивала сама у разносчика, но вы знаете, какъ эти люди болтливы. Они готовы первые отвчать на все, даже на то, о чемъ никакъ не думаютъ ихъ спрашивать. Это не моя вина, какъ вы видите.
Делія взяла пакетъ, прочла нсколько строкъ и вскрикнула.
Потомъ она передала циркуляръ графин. Она пробжала его въ минуту и передала Деліи.
— Что же тутъ такого особеннаго? спросила она. Отчего ты закричала?
— Я никакъ не могла скрыть своего удивленія, графиня, отвчала скромно Делія.
— Удивленія? удивленія о томъ, что меръ Вилль д’Овре приглашаетъ меня на балъ? Что тутъ чрезвычайнаго?
— Если бы, графния, вамъ было угодно понять лучше слова мои, то можетъ-быть….
— Не смотря на все мое желаніе, это мн невозможно, отвчала госпожа де Фонтальбъ.
— Въ-самомъ-дл, вы правы сударыня, я очень втрена, и позабыла сказать, что разносчикъ принесъ также приглашеніе и нашему несносному сосду Мишелю де-Розану.
— Ну, что же изъ этого?
— То, что вырвавшійся у меня крикъ означалъ: вотъ наконецъ, неожиданный, благопріятный случай узнать кое-что положительное о нашемъ сосд. Его отрываютъ отъ уединенія, размышленій и таинственности. Онъ будетъ разговаривать съ женщинами, приглашать ихъ на танцы, играть на фортепіапо, разсуждать съ меромъ. Читая приглашеніе на балъ, я поняла все это въ одну минуту и крикъ мой былъ очень естественъ.
— Какъ ты все хорошо устроиваешь въ своей голов, сказала графиня, съ такою невнимательностію, которая ни сколько не показывала внутренняго волненія. Одно слово разрушитъ вс твои воздушные замки.
— Разв я для того пріхала въ эту глушь, чтобы показываться въ толп? ты, кажется, знаешь это.
— Но деревенскій балъ не можетъ считаться свтомъ, графиня, замтила Делія.
— Да, если бы во время лта, эта деревня не обращалась въ шумный Парижъ.
— Вы раздражите и огорчите мера, вы рискуете поссориться съ нимъ, сударыня….
— Я лучше соглашусь поссориться съ меромъ, чмъ съ своею совстію. Притомъ же мое отсутствіе не будетъ ни кмъ замчено,
— Отсутствіе самой красивой парижской дамы не будетъ замчено! Это только вы можете такъ думать, сударыня.
— Замолчи, Делія, я совершенно неизвстна въ этой деревн я желаю исполнить обязанности, которыя сама на себя наложила.
— Вы неизвстны въ деревн, вскрикнула Делія, ахъ, графиня, если бы вы хоть одинъ день побыли на моемъ мст, вы бы усомнились въ вашей неизвстности. Вы только три раза выходили въ церковь, а между-тмъ уже вс кричатъ о вашемъ имени, о вашей красот о прекрасныхъ пріемахъ, и поврьте, не-смотря на простоту вашей одежды, всякій узнаетъ въ васъ женщину большаго свта. Видящіе васъ издали, угадывая вашу красоту ускоряютъ шаги, чтобы хоть минуту взглянуть на васъ вблизи и потомъ проходятъ мимо нашего балкона съ выраженіемъ восторга и удивленія. Существуетъ только здсь одинъ домъ, въ которомъ не говорятъ о вашихъ прелестяхъ и въ которомъ вы до-сихъ-поръ неизвстны, этотъ домъ передъ вами….
— Делія, сказала графиня, прерывая служанку, откуда ты знаешь все…. Каково, продолжала госпожа де Фонтальбъ, она успла открыть даже, что человкъ, о которомъ я совсмъ не желаю думать, называется Мишелемъ де-Розаномъ.
Графиня произнесла эти слова въ полголоса, будто про себя, какъ бы желая этимъ поощрить Делію къ дальнйшимъ разсказамъ, не роняя между-тмъ своего достоинства.
— О, я бы узнала его имя въ первый день, продолжала Делія, еслибы хотла, но я знаю, сколько должна дорожить вашимъ именемъ. И только нечаянно воспользовалась такимъ открытіемъ, отъ болтуна, который ни сколько не можетъ васъ компрометировать.
— Это значитъ, сказала графиня, развертывая обертку журналовъ, что ты и еще узнаешь что нибудь случайно.
— Да, отвчала Делія, я уврена, что узнаю что нибудь больше, чмъ одно имя.
— Этотъ молодой человкъ влюбленъ, продолжала Делія, съ увренностію, и я открою предметъ его страсти.
— Какъ ты еще молода, Делія, замтила графиня, принимаясь смотрть на другое заглавіе, нашла же ты влюбленнаго, должно быть, самаго новаго рода.
— Вы правы, графиня, это влюбленный совершенно новаго рода. Вроятно этотъ молодой человкъ готовится жениться и приготовляется къ супружеской жизни уединеніемъ. Дома онъ занимается серьезными предметами, а ночью воспваетъ свою любовь и, должно признаться, такимъ голосомъ, который долетаетъ не до одного слуха, но и до сердца. Если онъ не влюбленъ, то никто не любилъ и не будетъ любить. И какъ должна быть счастлива любимая имъ женщина!… Вотъ я полагаю въ чемъ состоитъ его тайна, но мы скоро узнаемъ все, я посомнваюсь…. Если сосдъ нашъ приметъ приглашеніе мера, это будетъ значить, что онъ будетъ не одинъ, ихъ будетъ двое, я заране почитаю себя счастливою, что буду издали смотрть на этотъ балъ и подмчать тайну его сердца.
— Делія, сказала графиня, взявъ журналъ въ руки, скажи кучеру, чтобы онъ закладывалъ тотчасъ коляску, и приходи поскоре одвать меня. Я ду на нсколько дней въ Парижъ.
— Въ Парижъ, сударыня?
— Право, Делія, мн кажется ты поминутно готова теперь вскрикивать отъ удивленія. Что же ты находишь чрезвычайнаго въ этомъ отъзд?…
— Право, ничего! вы вроятно не вс ваши дла окончили въ Париж…. Поду ли я съ вами, графиня?…
— Нтъ, я пробуду въ Париж только нсколько дней…. и посмотрю, могу ли тамъ обойдтись безъ горничной хоть одн сутки…. Делія, я кажется, что-то теб приказывала?
Делія почтительно кивнула головою и вышла.
Чрезъ нсколько часовъ вся садовая улица, на которой жила госпожа де-Фонтальбъ была въ сильномъ движеніи отъ любопытства. Дв красивыя лошади и богатая коляска заставили высунуться изъ оконъ всхъ сосдей. Графиня скоро показалась на порог и вспрыгнула въ екипажъ.
Кучеръ наклонился къ Деліи, стоявшей у подножки коляски.
— На станцію, что ли? спросилъ онъ ее.
— Нтъ, по севрской дорог, въ Парижъ, отвчала она.
Делія проводила глазами графиню и побранивъ сквозь зубы Мишеля ле-Розана, который одинъ изъ всхъ живущихъ, не занялся отъздомъ госпожи ея, заперла дверь и пошла въ садъ ломать себ голову и отгадывать таинственную причину, которая, вдругъ, повлекла графиню въ Парижъ, куда прекрасная, добровольная отшельница не хотла никогда возвращаться.
Делія думала два дня, строила разныя предположенія и ничего не отгадала.
ЛИТЕРАТУРНЫЙ ВЕЧЕРЪ.
Въ то самое время, когда графиня спшила въ Парижъ, около девяти часовъ вечера, въ одной изъ многолюдныхъ улицъ этаго города собралось у молодаго Вильфрида Граціо нсколько молодыхъ людей. Когда общество составило довольно значительный кружокъ, Вильфридъ Граціо, считавшійся въ модномъ свт за богача, артиста и литератора, слъ въ кресло и развернувъ рукопись, связанную зелеными лентами, просилъ позволенія сказать нсколько словъ. Потомъ, окинувъ внимательнымъ взглядомъ собравшихся, началъ такъ:
— Господа, драматическое произведеніе, которое я буду имть честь вамъ читать, носитъ заглавіе ‘Нур-Іеганъ’. Содержаніе его заимствовано изъ исторіи королевства Лагорскаго или Пенджабскаго. Дйствіе происходитъ въ правленіе Короля Іеганджира.
Вс вы знаете, господа, храбрую супругу Іеганджира, Нур-Іеганъ, амазонку, которая переплыла на слон рку Іеллисъ, дала огромное сраженіе Емиру Мохабету, чтобы возвести на престолъ своего сына и сама растрляла стрлы изъ пяти колчановъ. Вы вс знаете эту епопею борьбы бронзовыхъ гигантовъ, согртую солнцемъ тропиковъ, которая, въ продолженіи многихъ вковъ, разоряла самую цвтущую страну свта и наполняла развалинами и воплями.
Изъ этой-то плодовитой земли, этой огромной книги былаго, извлекъ я мое драматическое произведеніе Нур-Іеганъ. Я поручаю себя вашему вниманію, не требуя отъ васъ снисходительности.
ДЙСТВІЕ ПЕРВОЕ.
Въ глубин сцены, рка Іеллисъ, окруженная пятью кирпичными пирамидами, воздвигнутыми воинами Александра. Налво, на первомъ план, палатка Нур-Іегана. На право пальмовый лсъ. При поднятіи занавсы, начинаетъ заниматься заря. Два воина играютъ въ шахматы передъ палаткою. Камни замняютъ имъ шахматы.
— Это очень хорошо, сказалъ одинъ изъ присутствующихъ, я люблю поднятіе занавсы.
— И тмъ боле правдоподобно, прибавилъ другой, свсивъ голову на спинку креселъ, что вс Сипаи и носильщики паланкиновъ играютъ въ шахматы на протяженіи четырехъ-сотъ льё отъ Калкуты до Лагора.
Граціо поблагодарилъ наклоненіемъ головы, взглянулъ въ окно, выходившее на дворъ, выказалъ какое-то безпокойство и продолжалъ:
ЯВЛЕНІЕ ПЕРВОЕ.
(Воинъ, выступая пшкою).
Старикъ Факиръ, играющій всегда съ бонзой Тобліемъ,
И всякій разъ изъ дюжины игоръ одну ему дающій,
Мн говорилъ однажды: Слушай сынъ
Слова всегда ты ставь предъ Королевой
Иль будешь матъ. То мудрый былъ совтъ:
Нур-Іеганъ его примнитъ къ длу
И Лагора врата откроетъ Королев
И юный сынъ ея на утро будетъ царь.
Въ эту минуту дверь отворилась и какой-то молодой человкъ, очень хорошо одтый, скорыми шагами вошелъ въ комнату. Чтеніе тотчасъ прекратилось.
— Какъ, это ты! вскричалъ читавшій, положа рукопись на столъ, вотъ ужъ я никакъ неожидалъ тебя.
— Я похалъ въ девять часовъ съ половиною, отвчалъ прибывшій и ночую въ Париж, а съ восходомъ солнца опять уду завтра въ свою Вилль-д’Оврескую пустыню.
— Ну, а какъ наши дла? спросилъ тихо хозяинъ.
— До-сихъ-поръ, отвчалъ прибывшій, я ничего еще немогу сказать, кром того, что ужасно скучаю.
— Бдный де-Розанъ, сказалъ Граціо.
— Не произноси такъ громко моего имени, замтилъ де-Розанъ, таинственный сосдъ, госпожи де Фонтальбъ, и, какъ теб извстно, сохраняю здсь инкогнито и не желаю добровольно потерять то, что имю право купить за мсячное отчужденіе отъ васъ и отъ всхъ удовольствій.
— Да, да, подтвердилъ Граціо, бдный де-Розанъ, но раскажи намъ, почему пришла теб охота преслдовать графиню такъ странно! Надяться успть тогда, когда ты не обращаешь на нее никакого вниманія — вотъ новый родъ Дои-Жуанства!
— Отъ этаго-то поведенія я и жду врнаго успха, отвчалъ де-Розанъ, вы знаете, какъ графиня была избалована. Вс мужчины начали казаться ей втреными, не стоющими вниманія. Она въ отчаяніи удалилась изъ Парижа и кажется поклялась, что Гименъ никогда не будетъ имть на нее права. Это мн стало досадно за весь, мужскій полъ вообще и за себя въ особенности, тмъ боле, что госпожа де-Фонтальбъ премилая женщина, хотя и оригинальна до крайности. Я встрчалъ ее иногда въ свт и не будучи примченъ ею, замчалъ, любилъ прислушиваться къ ея разсужденіямъ. Остальное вамъ извстно, я поселился въ Виль-д’Овре и съ тхъ поръ неизмняю своей тактик. Мое упорное одиночество, странность моихъ поступковъ раздражали любопытство графини, воображеніе докончитъ остальное. Нынче я узналъ, что госпожа де-Фонтальбъ ухала въ Парижъ отъ бала, на которомъ могла быть лучшимъ украшеніемъ. Это меня испугало и разстроило, но къ счастію, свденія, собранныя мною, оказались благопріятными и я спшу возвратиться въ свое уединеніе. Прощайте, теперь уже поздно, я вамъ буду писать о всемъ, что случится, изъ Виль-д’Овре, а въ замнъ прошу только одного — не пишите мн сами ни строчки. Это необходимо. графиня кажется поклялась полюбить только нелюдима и чудака. До свиданія.
Молодые друзья разстались…
ДЕРЕВЕНСКІЙ БАЛЪ.
На колокольн Виль-д’Овре пробило десять часовъ вечера. Опершись рукою на балконъ, Делія, съ слезами на глазахъ, слушала отдаленные звуки бала и отъ чистаго сердца бранила графиню, которая такъ неожиданно ухала въ Парижъ, безъ сомннія изъ страха не пасть предъ искушеніями такого веселаго праздника
Въ то время, когда молодая горничная предавалась отчаянію, видя, что ей не удастся полюбоваться живописною картиною Виль-д’Оврескаго бала, предъ домомъ графини остановилась знакомая уже коляска и слуга почтительно высаживалъ изъ нея госпожу де-Фонтальбъ.
Делія едва удержалась, чтобы не вскрикнуть отъ радости, какъ безумная бросилась она стремглавъ съ лстницы на встрчу графин, которая перебгала съ ступени на ступень въ одежд, не представлявшей никакихъ сомнній о томъ, какъ она желала провести вечеръ.
— Мн одваться! вскрикнула Делія, прыгая отъ радости. Если вы графиня удостоите окинуть меня взглядомъ, вы увидите, что я уже почти готова и могу сопровождать до двери бала такую красавицу какъ вы!
— Она права, прошептала графиня, осматривая горничную съ удивленіемъ, смшаннымъ съ какимъ-то страхомъ… Разв ты угадала, Делія?…
— Я ничего не угадала, отвчала Делія, я только предполагала. О, сударыня, позвольте еще разъ осмотрть васъ…. Боже, какъ вы хороши, и по всей справедливости только въ Париж умютъ убирать молодыхъ ламъ, какъ слдуетъ…. Прекрасная мысль мелькнула у васъ… Васъ просятъ на деревенскій балъ, ничего не готово… вы дете въ Парижъ и возвращаетесь отъ туда, какъ слдуетъ, въ самый часъ начала праздника!
— Делія, ты можешь болтать что хочешь. Нынче въ полдень, я еще не думала быть на балу…. но потомъ перемнила намреніе. Такъ какъ я поселилась въ этой деревн, то имю ли право быть невжливою противъ мира, который не позабылъ о моемъ уединеніи. Эта мысль ршила меня согласиться на его обязательное приглашеніе.
— Я тоже думала, что вы покончите такъ, а не иначе, подтвердила Делія… какъ можно, чтобы вы ршились огорчить кого-нибудь, особливо мера, человка почтеннаго и гостепріимнаго…. Быть-можетъ и кто-нибудь другой, по этому же случаю, будетъ на бал….
— Кто же, этотъ другой?… что за странное слово, Делія, лучше поспшимъ на балъ и, пожалуйста, не болтай ничего лишняго съ горничными…. слышишь?
— Мало того, что слышу,— понимаю.
Когда слуга доложилъ о прізд графини де-Фонтальбъ, меръ самъ поспшилъ къ ней на встрчу и ввелъ ее въ залу, при звукахъ Штраусова вальса. Въ круженіи его вихря никто незамтилъ вновь прибывшей, но графиня однимъ быстрымъ взглядомъ окинула всхъ постителей и уврившись, что вс были ей незнакомы, не остановила вниманія ни на одномъ лиц.
За то всеобщее вниманіе сосредоточилось на Клотильд посл вальса, и толпа молодыхъ людей спшила составить вокругъ нее тсную рамку. Каждый спрашивалъ своего сосда и получалъ въ отвтъ только жестъ молчаливаго удивленія. Двадцать танцовщиковъ устремились приглашать госпожу де Фонтальбь, но ни одинъ изъ нихъ не отважился подойти первымъ. Такъ величественна и недоступна была она въ красот своей. Между-тмъ какъ состязатели переглядывались и ожидали въ кругу своемъ смльчака, какой-то молодой человкъ, стоявшій въ отдаленіи отъ всхъ, приблизился къ креслу госпожи де Фонтальбъ и почтительно произнесъ обычное приглашеніе на танцы.
Молодая женщина легкимъ наклоненіемъ головы изъявила свое согласіе, не видя между-тмъ лицо того, кто приглашалъ ее, потому что онъ стоялъ за спинкою ея креселъ. Оркестръ заигралъ, въ эту минуту только графиня взглянула на своего кавалера и невольный трепетъ пробжалъ по ней. То былъ ея таинственный сосдъ, отшельникь Видь д’Овре, денди-трапистъ, котораго странная жизнь давно занимала любопытное воображеніе обихъ женщинъ.
Съ какою ловкостію, съ какими изящными пріемами, какими гармоническими словами началъ онъ разговоръ, которымъ каждый кавалеръ, волею или неволею обязанъ занимать свою даму.
Мишель де Розанъ пріхалъ на этотъ балъ съ ршительнымъ намреніемъ.
— Если я встрчу госпожу де Фонтальбъ, думалъ онъ:— если только я встрчу эту женщину, которая мсяцъ тому назадъ прощалась со всмъ свтомъ, то она прідетъ на балъ для одного меня. Мои невинныя тенёта, поставленныя противъ нее въ саду, подъ ея балкономъ, стало-быть не пропали даромъ, и тогда я могу ршиться на нее, не переходя черту приличій и т условія, которыя требуются отъ почтительной и робкой любви.