Дача на Рейне. Том второй, Ауэрбах Бертольд, Год: 1868 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 410 минут(ы)

Скачать в PDF

Скачать в FB2

Б. АУЭРБАХЪ.

ДАЧА на РЕЙН

РОМАНЪ ВЪ ПЯТИ ЧАСТЯХЪ.

Съ предисловіемъ И. С. Тургенева.

ПЕРЕВ. СЪ НМЕЦ.

<Переводъ съ рукописи.>

ТОМЪ ВТОРОЙ.

Часть III и IV.

Изданіе ‘Встника Европы’.

С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
1870.

ОГЛАВЛЕНІЕ ВТОРОГО ТОМА.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ.

Книга шестая

I. Хозяинъ опять дома

II. Нетлнное богатство

III. Новые союзники и увеселительная поздка за городъ

IV. Мсто занято

V. Строгій приговоръ

VI. Первое жалованье

VII. Неудобоваримое для гостя

VIII. Самъ себ помогай

IX. На свадьб

X. Фейерверкъ

XI. Уязвленное сердце

XII. Судъ и оправданіе

XIII. Маіоръ одерживаетъ побду

XIV. Картофель и нчто еще лучшее

Книга седьмая.

I. Матушка здсь!

II. Никогда ничему не училась, а хочетъ учиться

III. Вновь пріобртенное сосдство

IV. Новая атмосфера на вилл

V. Двойная игра

VI. Тоскующая, но мужественная мать

VII. Статистика любви

VIII. Борьба долга съ любовью

IX. Посл борьбы

X. Помощница и совтница

XI. Неожиданная ревизія

XII. Фрау Петра

XIII. Кислое молоко превращается въ сладкое

Книга восьмая.

I. Годовщина рожденія Гете

II. Необыкновенное явленіе

III. Не отъ міра сего

IV. Ты это на себ испытаешь

V. Ночь и утро въ монастыр

VI. Запрещенный плодъ въ Эдем

VII. Новая дверь въ стн

VIII. Западни въ цвтникахъ поэзіи

IX. Ночная птица убита

X. Игра въ представленіе ко двору

XI. Ледъ ломается

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ.

Книга девятая.

I. Пріздъ въ гостинницу ‘Викторіи’

II. Первая ночь въ столиц

III. Большой свтъ въ маленькой столиц

IV. Голубой бантъ

V. Всемогущая рука внезапно оказывается безсильной

VI. Золото всему придаетъ блескъ

VII. Педагогъ и группа Ніобеи

VIII. Сестра вн семьи

IX. Выздоровленіе.

X. Орденъ съ тремя вопросительными знаками

XI. Все вновь оживаетъ

XII. Орестъ и Ифигенія

XIII. Ничего кром глазъ

XIV. Подарокъ

XV. Праздничный обдъ съ неожиданными блюдами

XVI. О другомъ и для другого

Книга десятая

I. Игрушка исполина

II. Первые шаги въ свт

III. Все, что иметъ крылья, летитъ

IV. За новой дверью

V. У патера

VI. О построеніи храма

VII. Первая поздка

VIII. Смйся, пей и танцуй

IX. Расположеніе низшихъ

X. Victoria regia цвтетъ

XI. Расположеніе высшихъ

XII. У источника, составляющаго гордость нашей планеты

XIII. Полное вступленіе въ свтъ

XIV. Учитель учителя

XV. Окаменлый свадебный поздъ

XVI. Различныя настроенія духа

XVII. Дйствіе слдуетъ посл

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ.

КНИГА ШЕСТАЯ.

ГЛАВА I.
ХОЗЯИНЪ ОПЯТЬ ДОМА.

Зонненкампъ вернулся на виллу, какъ возвращается владтельный принцъ, въ отсутствіе котораго возмутились его вассалы. Каждый шагъ его въ дом сопровождался взглядомъ, который какъ будто говорилъ:

— Я тутъ, и со мной вмст здсь опять водворятся власть и порядокъ.

Эрихъ не только не старался сложить вину на Пранкена, но чистосердечно сознался въ безпечности, которая, говорилъ онъ, была причиной всей бды. Зонненкампъ, съ своей стороны, точно находилъ удовольствіе въ томъ, чтобъ какъ можно сильне уязвить самолюбіе молодого человка и до конца унизить его въ собственныхъ глазахъ. Онъ вообще любилъ власть и хотлъ, чтобъ ему вс безпрекословно повиновались. Когда же на пути его встрчалось сопротивленіе, онъ не успокоивался, пока ему не удавалось сломить волю дерзкаго, который осмливался идти ему наперекоръ. Но, унизивъ его, онъ снова длался благодушенъ, будучи увренъ, что тотъ ужъ боле не станетъ ему противорчить. Самоувренность капитана-доктора до крайности не нравилась Зонненкампу: теперь настала минута его смирить такъ, чтобъ впослдствіи онъ постоянно и съ благодарностью принималъ всякую ласку, или милость, которую ему вздумали, бы оказать. Зонненкампъ и не подозрвалъ настоящаго источника кротости, съ какой Эрихъ выслушивалъ его упреки. Онъ видлъ въ ней только новое доказательство своей силы и торжествовалъ побду. На дл же покорность молодого человка была результатомъ сознанной имъ своей слабости, съ которою онъ позволилъ себ до того увлечься обаятельнымъ присутствіемъ Беллы, что совсмъ забылъ о возложенной на него обязанности.

Зонненкампъ вскор убдился, что произведенное у него воровство не было слишкомъ значительно. Онъ съ какимъ-то особеннымъ выраженіемъ злой радости говорилъ:

— Негодяи у меня украли кинжалъ съ брильянтомъ на рукоятк. Они того и не подозрваютъ, что конецъ его намазанъ ядомъ и малйшая царапина можетъ имъ стоить жизни.

Эрихъ сначала страшно встревожился при мысли, что кинжалъ находится въ рукахъ судей, но вслдъ затмъ имъ овладло раздумье: зачмъ этому человку хранить у себя отравленный кинжалъ?

Явились Пранкенъ и маіоръ. У перваго хватило настолько благородства, чтобъ взять на себя часть отвтственности въ произошедшемъ несчастій. Но онъ не могъ удержаться отъ замчанія, что Эрихъ уже прежде отлучался изъ дому на музыкальное торжество, гд имлъ такой громадный успхъ. Зонненкампъ, усмхнувшись, обратился къ Эриху:

— Вы не пустили Роланда на-воды, подъ предлогомъ, что хотите оградить его отъ развлеченій: что же — вы остались врны своему первоначальному ршенію?

Приходъ патера помшалъ Эриху отвчать. Зонненкампъ, до сихъ поръ никогда ничего не жертвовавшій на церковь, объявилъ теперь, что отдаетъ въ ея распоряженіе вс украденные изъ буфета золотые и серебряные кубки.

— Мн непріятно было бы, прибавилъ онъ неохотно:— опять видть ихъ у себя. Вы же. продолжалъ онъ, обращаясь къ патеру:— снова ихъ освятите.

Эрихъ, присутствовавшій при этомъ, выразилъ маіору надежду, что такой поступокъ отца благотворно подйствуетъ на Роланда, душевное спокойствіе котораго было возмущено послдними событіями. Зонненкампъ услышалъ его замчаніе.

— Почтенный капитанъ! возразилъ онъ: — я врагъ, сантиментальности и, напротивъ, очень радъ тому, что Роландъ съ этихъ поръ научится познавать людей. Пусть ему будетъ извстно, что въ обществ постоянно существуетъ заговоръ противъ капиталистовъ, который только выжидаетъ удобной минуты, чтобъ разразиться и произвести опустошеніе.

Зонненкампъ продолжалъ смотрть бодро, оживленно и только жаловался на то, что воровство надлало столько шуму въ окрестностяхъ, а судебное слдствіе отниметъ у него много драгоцннаго времени. Церера ни слова не говорила о покраж, такъ, что можно было подумать, будто она о ней вовсе ничего не знаетъ. За то ее сильно радовалъ Роландъ, который въ ея отсутствіи очень выросъ. А Эриху она постоянно разсказывала о своемъ знакомств на водахъ съ одной знатной и очень любезной родственницей его матери, которая съ восторгомъ и любовью о ней говорила.

Вечеромъ, въ самый день возвращенія Зонненкампа, у подъзда виллы остановился экипажъ и изъ него вышли Клодвигъ и Белла. Эрихъ съ радостью встртилъ графа, но въ обращеніи его съ графиней проглядывала какая-то робость.

Белла между тмъ шепнула ему, закрываясь веромъ:

— Мы пріхали, чтобъ защитить васъ отъ этого дикаря. Пусть онъ видитъ, что мы считаемъ васъ однимъ изъ своихъ, и вы теперь непремнно должны къ намъ перехать.

Эрихъ вздрогнулъ и могъ только поклономъ выразить свою признательность. Белла взглянула на мужа, который съ унылымъ видомъ стоялъ передъ Зонненкампомъ. Онъ въ присутствіи массивной геркулесовской фигуры этого человка всегда испытывалъ какой-то неопредленный страхъ. Белла поспшила шуткой вывести его изъ затрудненія.

— Господинъ Зонненкампъ, сказала она: вы въ жизни вашей многаго были свидтелемъ, но случалось ли вамъ когда-нибудь видть воровъ, которые бы открыто являлись къ вамъ и объявляли о своемъ намреніи сдлать у васъ покражу?

Зонненкампъ съ удивленіемъ на нее смотрлъ, а Белла, смясь, продолжала:

— Мы — воры, и приходимъ къ вамъ при дневномъ свт. Объясни ему въ чемъ дло, милый Клодвигъ, прибавила она, обращаясь къ мужу.

Клодвигъ нершительно выразилъ желаніе, чтобъ Эрихъ поселился у него въ дом. Зонненкампъ быстро взглянулъ на Беллу. Онъ поднялъ лвую руку, съ намреніемъ ей шутливо погрозить и тмъ дать слегка почувствовать, что вполн ее понимаетъ, но раздумалъ и, приложивъ указательный палецъ къ губамъ, сказалъ:

— Мн очень пріятно видть, что нашъ капитанъ Эрихъ,— онъ сдлалъ особенное удареніе на слов: ‘нашъ’, — пользуется такимъ милостивымъ съ вашей стороны расположеніемъ.

Эрихъ былъ изумленъ страннымъ удареніемъ на слов нашъ. Онъ какъ будто пересталъ принадлежать самому себ и внезапно сдлался чужой собственностью. Но удивленіе его еще усилилось, когда Зонненкампъ, протянувъ ему руку, прибавилъ:

— Не правда ли: вы остаетесь нашимъ?

Эрихъ въ отвтъ кивнулъ головой.

А Белла принялась съ жаромъ разсказывать о томъ, какъ она съ мужемъ постила въ университетскомъ город мать Эриха. Она явно хотла внушить Зонненкампу, что человкъ въ положеніи и со связями Эриха не подлежитъ никакой отвтственности за легкое упущеніе въ своихъ обязанностяхъ. Зонненкампъ, слушая ее, неслышно свисталъ: въ голов его созрлъ какой-то планъ.

Белл опять удалось на нсколько минутъ остаться наедин съ Эрихомъ. Она выразила ему свое удовольствіе, что вотъ и ей наконецъ, въ первый разъ въ жизни, удалась интрига. Предвидя, что Зонненкампъ захочетъ его смирить и унизить, она уговорила Клодвига немедленно отправиться на виллу и взять молодого человка подъ свое покровительство. Эрихъ былъ преисполненъ благодарности.

— Замтили-ли вы, спросила она у него тихонько: взглядъ, который этотъ человкъ на меня бросилъ? Онъ полагаетъ, что между вами и мной нчто боле дружбы. Нечистыя души не врятъ въ чистыя побужденія. Вы не примете въ дурную сторону, если я иногда, въ его присутствіи, стану васъ какъ будто чуждаться?

Она взяла Эриха за руку и крпко пожала ее. Онъ вздрогнулъ. За ними, между тмъ, изъ-за кустовъ зорко слдили два глаза и чуткое ухо прислушивалось къ ихъ словамъ. Они пошли дале, а Зонненкампъ, тяжело переводя духъ, вышелъ изъ своей засады.

ГЛАВА II.
НЕТЛННОЕ БОГАТСТВО.

На слдующее утро пришло извстіе о поимк конюха, котораго Зонненкампъ незадолго передъ этимъ удалилъ, подозрвая въ немъ шпіона на жалованьи у Пранкена. Его арестовали въ столиц съ серебряной чашей въ рукахъ, которую онъ старался сбыть торговцу старыми вещами. Извстіе это дошло до Эриха черезъ Роланда. При такомъ натянутомъ положеніи вещей, когда помыслы всхъ были устремлены на одинъ предметъ, едва ли было возможно какое-либо серьезное занятіе. При постоянномъ ожиданіи новыхъ событій и разъясненій, могъ ли умъ мальчика принимать и переработывать въ себ отвлеченныя понятія? Эрихъ сначала хотлъ почаще ходить съ Роландомъ на охоту, надясь такимъ образомъ дать его мыслямъ другое направленіе, но, подумавъ, избралъ для этого совершенно противоположное средство и замнилъ развлеченіе усиленнымъ трудомъ. Къ великому его удовольствію, самъ Роландъ, совершенно неожиданно, сказалъ ему:

— Постараемся забыть все, что тутъ вышло, и давай усердно работать.

Мальчикомъ овладла страсть къ наук, которая заставляла его чуждаться развлеченій и взамнъ ихъ давала ему душевное спокойствіе. Съ другой стороны, Роландъ вскор подмтилъ въ своемъ наставник какое-то необыкновенное оживленіе, источникъ котораго оставался для него тайной. То было оживленіе человка, который, избавившись отъ самой большой опасности, старается окончательно себя спасти. Вспоминая о своемъ пребываніи въ Водьфсгартен и объ игр въ чувства съ Беллой, Эрихъ являлся передъ судомъ своей совсти настоящимъ воромъ. Онъ легкомысленно расточалъ умственныя богатства, которыя ему удалось собрать тяжкимъ трудомъ и подъ прикрытіемъ возвышенныхъ мыслей и чувствъ, просто-на-просто волочился,— да, волочился,— за женой своего друга, Клодвига. Ему казалось, что онъ совершилъ кощунство, и какъ охотно отправился бы онъ, вмст съ Роландомъ, на поклоненіе святын въ какой-нибудь храмъ, гд онъ самъ могъ бы очиститься, а мальчикъ укрпиться духомъ! Но человкъ вообще гораздо легче проникаетъ во внутренность видимаго, украшеннаго башнями храма, чмъ въ святилище науки, однако Эриху и это послднее удалось. Трудности, которыя врядъ ли бы онъ смогъ преодолть для себя, были имъ безъ особенныхъ усилій побждены ради другого. Опираясь на чувство долга, онъ углубился въ науку и все вокругъ него прояснилось. Подобно искусному пловцу, который, сильной рукою разская волны, то исчезаетъ въ нихъ, то снова появляется на ихъ хребт, Эрихъ погружался въ науку, и въ немъ умолкали вс мелкія сомннія и прекращалась борьба съ самимъ собой.

Внутри Роланда происходила тоже своя особенная работа. Онъ бродилъ, какъ во сн. Почва исчезала у него подъ ногами, небо помрачалось, вс его прежнія врованія разрушались. Но на мст ихъ возникало нчто новое, изъ среды чего отчетливо выдлялась только мысль объ уничтоженіи частнаго имущества, такъ чтобъ въ мір не было ли бдныхъ, ни богатыхъ. Отъ Эриха не ускользнуло это серьзное настроеніе духа его воспитанника.

— Какъ ты думаешь, Эрихъ, спросилъ однажды мальчикъ: если не будетъ боле частнаго имущества, то не будетъ и воровъ?

Эрихъ испугался, увидвъ, какое впечатлніе произвели на. мальчика вс его слова и поспшилъ ему объяснить ихъ настоящее значеніе. Онъ не имлъ въ виду доказать возможность уничтоженія частныхъ имуществъ, но только хотлъ дать понятіе о томъ переворот, какой бы произошелъ въ мір, если-бъ это уничтоженіе дйствительно совершилось.

Роландъ, все подъ вліяніемъ наплыва совершенно новыхъ мыслей и понятій, просилъ Эриха пойдти съ нимъ въ домъ Клауса, навстить его жену и дтей. Онъ недавно встртилъ сына ловчаго, находившагося въ услуженіи у ‘виннаго графа’ въ качеств бочара. Мальчикъ ему привтливо протянулъ руку и сказалъ, что сынъ не отвчаетъ за проступки отца, виновность котораго еще впрочемъ далеко не доказана. Но бочаръ не принялъ его руки, вынулъ изъ-за пояса молотъ и, помахивая имъ, быстро скрылся изъ виду.

Въ дом Клауса все было въ прежнемъ порядк. Птицы въ клткахъ весело распвали, а черный дроздъ по обыкновенію трещалъ: радуйтесь, радуйтесь! Собаки съ лаемъ прыгали и рзвились. Жена ловчаго казалась совсмъ убитой горемъ. Она со слезами разсказала, какъ, тотчасъ посл ареста мужа, хотла, выпустить на волю птицъ, но сынъ ея, бочаръ, этому воспротивился, говоря, что все должно остаться, какъ было при отц, и ожидать его возвращенія. Семиствольникъ временно взялъ на себя часть обязанностей ловчаго, а бочаръ, который и безъ того много трудился днемъ, отправлялъ пока его ночную должность.

Эрихъ хотлъ дать бдной женщин денегъ, но она отказалась, говоря, что сынъ запретилъ ей принимать какую бы то ей было помощь изъ дома Зонненкампа.

Возвратясь на виллу, Роландъ сказалъ:

— Если Клаусъ, какъ я надюсь, окажется невиннымъ, кто вознаградитъ его за вс страданія и за стыдъ, который онъ теперь испытываетъ?

Эрихъ не зналъ, что ему отвчать.— Все это, сказалъ онъ, только еще боле подтверждаетъ истину, что деньги не могутъ доставить людямъ того, что составляетъ ихъ высшее благо въ жизни.

ГЛАВА III.
НОВЫЕ СОЮЗНИКИ И УВЕСЕЛИТЕЛЬНАЯ ПОЗДКА ЗА ГОРОДЪ.

Прошли дв недли, и въ занятіяхъ Роланда случился новый перерывъ. Церера, всегда безучастная ко всему, что около нея происходило, теперь, то и дло, толковала о данномъ на водахъ общаніи супруг одного изъ членовъ государственнаго совта, привезти къ ней Роланда.

И дйствительно, вся семья въ скоромъ времени отправилась въ столицу. Эрихъ одинъ остался на вилл. Для этой поздки было приготовлено два экипажа. Въ одномъ помстились Церера, фрейленъ Пэрини и Роландъ, въ другой — Зонненкампъ съ Пранкеномъ.

Дорогой Пранкенъ поспшилъ выразить Зонненкампу свое одобреніе по случаю приношенія, которое тотъ сдлалъ церкви, и съ своей стороны общалъ расположить въ его пользу высшее духовенство, играющее столь важную роль при двор. Такимъ образомъ, говорилъ онъ, можно надяться, что предпріятіе, о которомъ они теперь дутъ хлопотать, вполн удастся. Пранкенъ чувствовалъ легкое угрызеніе совсти, выставляя свои дружескія сношенія со дворомъ епископа въ такомъ выгодномъ свт. Но въ немъ еще оставалась порядочная доля свтскаго тщеславія, и ему все же было пріятно слыть въ глазахъ свта, и въ особенности Зонненкампа, за человка, который ловко уметъ устраивать свои и чужія дла. Онъ находилъ весьма полезнымъ для ихъ настоящаго предпріятія сближеніе, которое такъ быстро совершилось на водахъ между семействомъ Зонненкамка и супругой члена государственнаго совта. На эту даму, говорилъ онъ, можно дйствовать разными вншними способами, тогда какъ съ ея мужемъ это не совсмъ удобно и даже нсколько опасно.

Путь ихъ лежалъ мимо прелестной виллы, двери которой были заколочены, а окна закрыты ставнями. Пранкенъ намекнулъ Зонненкампу, что не дурно бы пріобрсти эту виллу, съ тмъ, чтобъ посл за безцнокъ перепродать той госпож, которая, какъ ему достоврно извстно, давно желала имть подобный загородный домъ. Зонненкампъ понялъ намекъ Пранкена: то былъ одинъ изъ способовъ, къ какимъ ему еще не разъ придется прибгать для достиженія своей цли.

Они были одни, а между тмъ никто изъ нихъ еще ни разу не назвалъ своей цли ея настоящимъ именемъ. Наконецъ, Зонненкампъ сказалъ, что слышалъ отъ той совтницы, будто бы ‘винный графъ’ въ самомъ скоромъ времени получитъ дипломъ на дворянское достоинство. Онъ, Зонненкампъ, признаетъ за собой гораздо боле правъ на подобнаго рода отличіе и желалъ бы, чтобы оно было оказано ему прежде, чмъ ‘винному графу’: хотя прибавилъ онъ, я и выдаю мою дочь не за обреченнаго на смерть, но за цвтущаго здоровьемъ молодого дворянина. Пранкенъ былъ видимо польщенъ. Онъ самодовольно улыбнулся, но тмъ не мене замтилъ, что о преимуществ надъ ‘виннымъ графомъ’ и думать нечего. Напротивъ, пусть ему прежде выдадутъ дворянскій дипломъ: тогда въ случа нужды, по крайней мр, можно будетъ сослаться на его примръ. Тягаться съ ‘виннымъ графомъ’ невозможно уже и потому, что у него въ дом останавливался самъ епископъ, когда въ послдній разъ объзжалъ свою епархію. За него все высшее духовенство: тогда какъ у васъ, прибавилъ онъ, то-есть у насъ, хотлъ я сказать, нтъ никакой партіи. Тмъ лучше, вся честь побды останется за нами одними.

Они пріхали въ столицу. Совтница встртила ихъ очень любезно. На Пранкена она смотрла, какъ на главу, или какъ на президента собравшагося у ней общества и выразила ему свою радость по случаю того, что ей удалось въ своихъ новыхъ знакомыхъ найдти истинныхъ друзей. Пранкенъ при этомъ ловко ввернулъ замчаніе на счетъ возможности пріобрсти въ этихъ друзьяхъ еще и близкихъ сосдей.

Онъ яркими чертами изобразилъ красоту мстоположенія, въ которомъ находилась вилла, по его словамъ, недавно купленная Зонненкампомъ. Но послдній, прибавилъ онъ, руководимый желаніемъ окружить себя благородными сосдями, готовъ перепродать ее за самую ничтожную цну.

Оказалось, что совтница знала этотъ домъ. Онъ нкогда принадлежалъ ея добрымъ знакомымъ, которыхъ она часто навщала. По ея мннію, ничто не могло сравниться съ жизнью въ такой живописной мстности и въ такомъ пріятномъ сосдств. Она еще недавно говорила своему мужу, какъ стыдно должно быть правительству, что оно до сихъ поръ не дало никакого знака отличія такому человку, какъ Зонненкампъ.

Такимъ образомъ Пранкенъ, мало-по-малу, приступалъ къ осуществленію своего плана. А совтница, между прочимъ, замтила, что все дворянское сословіе почтетъ себ за честь принять Зонненкампа въ свою среду.

Слушая ихъ, Зонненкампъ имлъ застнчивый, точно пристыженный видъ. Онъ сидлъ, потупивъ взоръ и краснлъ, какъ молодая двушка, которой длаютъ, впрочемъ давно ею ожидаемое, признаніе въ любви.

Но вскор общество какъ бы по взаимному соглашенію тсне сдвинуло стулья, и разговоръ принялъ боле дружескій и интимный характеръ. Совтница просила пока ничего не говорить объ этомъ ея мужу. Она брала на себя его приготовить и расположить въ пользу Зонненкампа. Между тмъ не дурно было бы открыть дйствія еще и съ другой стороны. Еслибъ графъ Вольфсгартенъ первый замолвилъ за нихъ слово при двор, ихъ дло отъ этого много бы выиграло. Но Пранкенъ сослался на тсную дружбу, которая связывала Клодвига съ Зонненкампомъ и не позволяла ему что-либо предпринять въ его пользу. Вообще, говорилъ онъ, все это дло должно быть ведено съ осторожностью, доступной только женщин, подобной совтниц, благоразуміе и тонкій умъ которой всмъ и каждому извстны. Зонненкампъ просилъ между прочимъ замтить, что онъ не проситъ о дворянскомъ достоинств, но что оно должно быть ему предложено черезъ посредство его друзей. Ему пріятна была деликатность, съ какой въ этомъ случа дйствовала совтница, и онъ не хотлъ отъ нея отставать. Говоря съ ней, онъ воображалъ, что гладитъ по спин кошку, и что рука его утопаетъ въ ея мягкой пушистой шерсти.

— А вмст съ этой виллой продаются также и виноградники? внезапно спросила совтница.

— Около трехъ десятинъ въ самомъ выгодномъ положеніи, насколько мн извстно, отвчалъ Пранкенъ и мигнулъ Зонненкампу, что надо будетъ купить и виноградники. Весь стыдъ и застнчивость Зонненкампа мгновенно исчезли. Вопросъ коснулся его денегъ и къ нему вернулась вся его смлость. Ему очень хотлось сказать совтниц, что она получитъ виллу и прилежащіе къ ней виноградинки не прежде, какъ когда дипломъ на дворянство будетъ находиться въ его рукахъ. Но онъ побоялся Пранкена, да къ тому же и не видлъ никакой надобности непремнно теперь ей объ этомъ заявлять: когда настанетъ время, онъ съуметъ за себя постоять и конечно не дастся въ обманъ. По лицу его пробжала самодовольная улыбка.

Въ комнату между тмъ вошелъ самъ совтникъ, съ формальной учтивостью поклонился гостямъ и поблагодарилъ Зонненкампа за вниманіе, какое тотъ оказывалъ его жен, во время ея пребыванія въ Виши.

Затмъ все общество перешло въ залу, гд находился Роландъ, съ мальчикомъ его лтъ, въ кадетской форм. То былъ одинъ изъ сыновей совтника. Необыкновенная красота Роланда невольно обратила на него всеобщее вниманіе, и онъ сдлался какъ бы центромъ маленькой группы. Совтникъ, узнавъ, что воспитаніе Роланда поручено ученому, хотя нсколько эксцентричному, Эриху Дорнэ, поздравилъ Зонненкампа съ такимъ удачнымъ выборомъ. На выраженное мальчикомъ желаніе быть офицеромъ, совтникъ сталъ уговаривать Зонненкампа отдать его въ корпусъ. Пранкенъ въ полголоса замтилъ совтниц, что Роланду во всякомъ случа будетъ лучше поступить въ кадеты уже посл того, какъ отецъ его получитъ дворянское достоинство. Въ противномъ случа, прибавилъ онъ, мальчикъ можетъ подвергнуться насмшкамъ и оскорбленіямъ со стороны товарищей.

Совтникъ завелъ рчь о развалинахъ, которыя Зонненкампъ реставрировалъ, и объ его искусств въ дл садоводства. Слава о немъ успла проникнуть и ко двору. Зонненкампъ просилъ позволенія представить къ герцогскому столу образцы плодовъ, растущихъ въ его оранжереяхъ. У него именно теперь зрютъ превосходные бананы. Пранкенъ особенно не мигъ нахвалиться виноградомъ, который круглый годъ появляется у Зонненкампа за обдомъ. Совтникъ отвчалъ, что любезное предложеніе господина Зонненкампа, вроятно, будетъ благосклонно принято, но что ему все-таки прежде слдуетъ обратиться съ нимъ къ гофмаршалу, который состоитъ въ близкомъ родств съ Пранкеномъ.

Пранкенъ съ Зонненкампомъ немедленно отправились къ гофмаршалу, Роландъ съ кадетомъ похали кататься верхомъ, а Церера осталась съ совтницей. Послдняя была въ высшей степени тронута стараніями своей гостьи заставить ее принять отъ нея въ подарокъ прекрасный коралловый браслетъ, которымъ она только-что передъ тмъ восхищалась. Совтница наконецъ сдалась за просьбы Цереры, но сказала, что принимаетъ браслетъ не иначе какъ въ знакъ дружбы и съ условіемъ, что это останется между ними втайн. Она особенно старалась ей внушить, что служитъ друзьямъ своимъ вполн безкорыстно и что усердіе ея при этомъ не нуждается ни въ какихъ подстреканіяхъ. Совтница, какъ видно думала, что Церер извстны вс планы Зонненкампа и что онъ ей поручилъ задобрить ее подарками. Но Церера въ отвтъ съ изумленіемъ на нее посмотрла, явно ни слова не понимая изъ того, что она ей говорила.

Первоначально Зонненкампъ намревался въ тотъ же вечеръ возвратиться домой. Но совтница предложила ему на слдующій день постить одно загородное гулянье, гд собиралось все лучшее общество столицы. Пранкенъ съ своей стороны совтовать воспользоваться этимъ предложеніемъ, находя весьма полезнымъ для Зонненкампа, чтобъ онъ прохался по столиц и явился на гулянье въ одной коляск съ совтникомъ. Церера должна была вмст съ совтницей слдовать за ними въ другомъ экипаж. Пусть вс видятъ, какія тсныя, дружескія отношенія завязались между Зонненкампомъ и совтникомъ.

Дорогой совтниц пришла на умъ благая мысль, которая въ одно и то же время свидтельствовала о ея доброт и находчивости. Она вздумала оказать услугу бдной женщин и тмъ самымъ пріобрсти себ врную помощницу и союзницу. Она мягко и съ состраданіемъ заговорила о матери Эриха, которая свое высокое положеніе въ свт принесла въ жертву тому, что называютъ идеальной любовью. Между Пранкеномъ и совтницей уже успли установиться самыя доврчивыя отношенія. Она ничего не предпринимала безъ его согласія и постоянно ожидала, чтобъ онъ легкимъ движеніемъ головы выразилъ свое мнніе за счетъ каждаго ея слова или дйствія. Такъ и теперь она не ршалась, пока онъ ей не кивнулъ одобрительно головой. Тогда она уже смло приступила къ Зонненкампу съ просьбой, чтобъ онъ что-нибудь сдлалъ для матери Эриха, а лучше всего пригласилъ бы ее къ себ въ домъ. Тетушка Клавдія тоже не была забыта и получила свою долю похвалъ. Совтница полагала, что съ переселеніемъ къ Зонненкампу профессорши к фрейленъ Дорнэ, ей будетъ гораздо удобне съ нимъ сблизиться. Ея частыя посщенія на виллу объяснялись бы тогда участіемъ къ бднымъ женщинамъ, зависимое положеніе которыхъ она будто бы желаетъ облегчить. Такимъ образомъ дла ея пошли бы какъ нельзя успшне и она могла бы въ самомъ скоромъ времени поселиться на своей вилл, къ которой между прочимъ принадлежало еще и нсколько десятинъ виноградниковъ.

Поступками совтницы вообще управляли самыя разнообразныя побужденія, отчего, впрочемъ, ей никогда, не бывало дурно.

Зонненкампъ не переставалъ любезно улыбаться, но въ душ говорилъ самому себ: ‘Цпь, соединяющая между собой этихъ дворянъ, гораздо крпче той, которая связываетъ воровъ, а впрочемъ, первые по временамъ сильно смахиваютъ на вторыхъ. Ну, не забавно ли, какъ вс эти бдные дворяне теперь вокругъ меня увиваются?’ Поддакивая совтниц, онъ мысленно ршилъ: ‘Ты еще подождешь со своей виллой, а профессорша пусть-ка еще посидитъ за своей швейной машиной!’

Между тмъ, они прибыли на загородное гулянье, принадлежавшее принцу, только-что вернувшемуся изъ Америки. Тамъ все было прекрасно устроено. Немного въ сторон отъ дороги возвышался павильонъ, гд стоялъ накрытый столъ, вокругъ котораго суетились лакеи. Изъ сада, открытаго публик, раздавалась военная музыка, а деревья были вс увшаны разноцвтными фонарями. Въ этотъ день гвардейскіе офицеры давали здсь праздникъ. Музыка ни на минуту не умолкала. Едва одинъ оркестръ переставалъ играть, какъ вмсто него начиналъ другой. Посреди сада была раскинута палатка, гд собирались обдать офицеры. Около, за маленькими столиками, помщались столичные жители, пріхавшіе на праздникъ съ женами и дочерьми въ легкихъ лтнихъ нарядахъ.

Прибытіе экипажей, запряженныхъ великолпными лошадьми Зонненкампа, обратило на себя всеобщее вниманіе. Пранкенъ, взявшій на себя вс хлопоты, такъ ловко и живо распорядился, что его общество вскор удобно размстилось за однимъ изъ лучшихъ столовъ. Взоры сосдей былина нихъ съ любопытствомъ устремлены. Пранкенъ не замедлилъ въ числ ихъ найти своихъ знакомыхъ и сослуживцевъ. Онъ переходилъ отъ одного стола къ другому, раскланивался и пожималъ руки, а впрочемъ спшилъ, какъ можно скоре, вернуться къ своему обществу.

Совтница ни на минуту не покидала руки Зонненкампа. Пранкенъ посвятилъ себя Церер, а Роландъ съ кадетомъ не отходилъ отъ щита, гд стрляли въ цль, и постоянно попадалъ въ самую середину круга. Зонненкампъ былъ представленъ генералу, начальнику пировавшихъ тамъ офицеровъ. Онъ пригласилъ его къ себ на виллу. Генералъ общался побывать у него въ самомъ скоромъ времени, а Пранкенъ, указывая на Роланда, объявилъ, что завербовалъ для своего полка новаго рекрута.

Насталъ вечеръ, зажглись фонари. Вдругъ раздался выстрлъ, оркестръ заигралъ тушъ, садъ огласился радостными криками. Публика привтствовала принца, который прибылъ изъ своего дворца на праздникъ гвардейскихъ офицеровъ.

Оба оркестра разомъ играли воинственный маршъ. Присутствующіе были въ восторг, но счастливе всхъ оказался Зонненкампъ. Онъ былъ представленъ принцу, который сказалъ ему нсколько, правда, самыхъ незначительныхъ словъ, но тмъ не мене, вс видли, что онъ съ нимъ говорилъ и очень милостиво ему поклонился.

Общество вернулось въ столицу въ наилучшемъ расположеніи духа. Дорогой до нихъ еще долго долетали звуки музыки, а сквозь зелень сверкали разноцвтные огни фонарей.

На слдующій день въ газетахъ стояло слдующее:

‘Вчера вечеромъ гвардейскіе офицеры праздновали на Рудольфской-гор свой ежегодный праздникъ. Его высочество принцъ Леонгардтъ осчастливилъ ихъ своимъ присутствіемъ. Въ числ гостей находился также господинъ Зонненкампъ изъ виллы Эдемъ и его почтенное семейство’.

ГЛАВА IV.
МСТО ЗАНЯТО.

Проводивъ Зонненкампа и его семейство въ столицу, Эрихъ отправился въ Вольфсгартенъ. Онъ усплъ побдить въ себ вс дурныя, нечистыя мысли, которымъ, впрочемъ, никогда вполн не давалъ воли. Но теперь вс его помыслы были устремлены на одно: онъ чувствовалъ себя обязаннымъ отблагодарить Беллу за ея дружбу и хотлъ, раскрывъ ей глаза на прекрасныя свойства ея мужа, обратить на него вс благородныя качества ея ума и сердца. Воодушевляемый такого рода желаніемъ, онъ прибылъ въ Вольфсгартенъ бодрый и веселый.

Эрихъ засталъ Клодвига одного. Белла ухала кататься съ гостившимъ у нихъ знатнымъ иностранцемъ. Клодвигъ былъ очень радъ случаю побесдовать съ Эрихомъ наедин. Въ послднее время ему почти всегда приходилось оставаться съ Роландомъ, между тмъ какъ Белла прогуливалась съ Эрихомъ. Клодвигъ разсказалъ, что у него теперь гоститъ сынъ русскаго посланника въ Неапол, съ которымъ онъ познакомился и сблизился во время своего пребыванія въ этомъ город. Молодой человкъ пріхалъ въ Германію учиться сельскому хозяйству и явился къ Клодвигу за совтомъ. Съ уничтоженіемъ въ Россіи крпостного права императоромъ, въ ней произошелъ великій нравственный и экономическій переворотъ. Помщики внезапно превратились въ простыхъ землевладльцевъ, и, предоставленные собственнымъ силамъ, совершенно естественно, начали заботиться о возвышеніи качества и стоимости своей земли. Молодой князь, говорилъ Клодвигъ, уже усплъ, по примру всхъ себ подобныхъ, окунуться въ омутъ парижской жизни. Но въ немъ было много хорошихъ задатковъ и большой запасъ силы воли, которые и заставляли надяться, что онъ не замедлитъ достигнуть всего лучшаго. Русскимъ вообще свойственно святое стремленіе жертвовать собой ради пользы меньшей братіи, и стремленіе это иногда до такой степени овладваетъ даже людьми, преданными свту и его удовольствіямъ, что съ трудомъ вришь этому стремленію.

— Но замтьте, прибавилъ Клодвигъ, какъ бы въ вид предостереженія Эриху: — русская аристократія боле всхъ прочихъ одержима жаждой къ познаніямъ, бда только въ томъ, что эти люди годъ, другой, усердно преслдуютъ свои идеалы, а затмъ утомляются и впадаютъ въ бездйствіе. Кром того, они одарены способностью быстро перенимать чужое, но какъ долго они въ состояніи удерживать это чужое и когда начнутъ создавать свое собственное это еще вопросъ. Впрочемъ, уничтоженіе крпостного права можетъ быть и выработаетъ въ нихъ какія-нибудь новыя начала.

Эрихъ находилъ весьма знаменательнымъ одно обстоятельство, что такой важный переворотъ въ судьб русскаго народа былъ совершенъ не церковью, съ призваніемъ которой подобный переворотъ, казалось бы, вполн согласовался, но чистой идеей гуманности, навянной новымъ духомъ свободы и чуждой всякаго церковнаго вліянія.

— Этотъ взглядъ совершенно для меня новъ, замтилъ Клодвигъ, и въ тон его голоса звучало удовольствіе.

Старикъ и молодой человкъ еще долго продолжали разсуждать о свойствахъ человческаго духа. Клодвигъ выражалъ свою печаль по случаю того, что грубая, матеріальная сила иметъ надъ духовной еще слишкомъ много власти, — гораздо боле, чмъ хотлось бы въ томъ сознаться. Бесда ихъ была внезапно прервана приходомъ Беллы, которая, когда Эрихъ ей поклонился, вся вспыхнула. съ ней вмст вошелъ въ комнату человкъ изящной наружности, но съ выраженіемъ усталости на лиц. Онъ очень любезно раскланялся съ Эрихомъ и обрадовался, узнавъ, что тотъ бгло говоритъ по-французски. Самъ же онъ съ большимъ трудомъ изъяснялся по нмецки. Произношеніе Эриха, замтилъ онъ, тотчасъ указываетъ на его французское происхожденіе. Въ звукахъ французской рчи есть нчто такое, что доступно только органу природнаго француза.

Общество на короткое время разошлось съ тмъ, чтобъ снова соединиться за завтракомъ за открытомъ воздух.

Клодвигъ готовъ былъ обнять русскаго князя, видя, какъ тотъ старался сблизиться съ Эрихомъ.

— Я счелъ бы себя счастливымъ, замтилъ между прочимъ князь: еслибъ могъ у васъ чему-нибудь научиться.

Онъ сказалъ это такъ просто и дтски-доврчиво, что Эрихъ въ отвтъ ему протянулъ руку и ласково проговорилъ:

— А я въ свою очередь надюсь отъ васъ чмъ-нибудь позаимствоваться.

— Кром виста, въ которомъ я, по отзыву всхъ, очень силенъ, врядъ ли можно у меня чему-нибудь научиться, со смхомъ возразилъ князь, а затмъ уже серьезно прибавилъ: ‘Правда ли, что философія теперь совсмъ вышла изъ моды въ Германіи, и можете ли вы мн сказать, что тому причиной?’ Собираясь изучать произведенія туземной почвы, князь, совершенно естественно, хотлъ прежде познакомиться съ людьми, которые ее обработываютъ.

Клодвигъ одобрительно кивнулъ головой: онъ былъ доволенъ вопросомъ и скромностью своего гостя. Эрихъ оговорившись что не беретъ на себя окончательнаго разршенія столь сложной задачи, ограничился только тмъ, что высказалъ свое личное объ этомъ мнніе. Философія, замтилъ онъ, можетъ быть, современемъ опять выступитъ впередъ въ качеств самостоятельной науки,— теперь же она осталась пока методомъ всхъ наукъ.

— Согласны ли вы съ тмъ, спросилъ князь, что проповдуемый Кантомъ законъ безусловнаго долга и французская революція породили одн и т же послдствія?

Белла, откинувъ голову на спинку стула, устремила глаза въ голубое пространство. Мужчины, думала она, пустились въ разсужденія о предмет, который они, изъ уваженія къ ней, могли бы отложить до другого времени. Но нечего длать, она вооружится терпніемъ и не будетъ имъ мшать.

Эрихъ между тмъ объяснялъ, что основное нравственное начало Канта: ‘руководись въ своихъ поступкахъ правилами, которыя могли бы быть общими для всхъ людей’,— дйствительно указываетъ на тотъ же идеалъ, который выработала французская революція, провозгласивъ равенство людей передъ закономъ. Въ мір нтъ боле привилегій.

— Но это равенство, спросилъ русскій, не уничтожаетъ ли всякое величіе на земл и не длаетъ ли генія невозможностью?

Белла, не чувствуя силъ молчать доле, поспшила вмшаться въ разговоръ.

— А я такъ поставлю вопросъ, сказала она: — разв исключительныя натуры не создаютъ новыхъ законовъ, какъ въ нравственномъ и умственномъ, такъ и въ политическомъ и эстетическомъ мір?

Клодвигъ улыбнулся, видя, какъ Белла разомъ пустила въ ходъ вс свои средства, но Эрихъ серьезно отвчалъ:

— Церковное іезуитство и тщеславіе людей свтскихъ одинаково заслуживаютъ порицанія. Натуры, выходящія изъ ряда обыкновенныхъ, сами присвоиваютъ себ право на исключительность, которая только мшаетъ существовать другимъ людямъ. На такъ-называемыхъ высшихъ натурахъ въ сущности лежатъ одн обязанности, жизнь не признаетъ за ними преимуществъ, права ихъ должны быть тже, что и у прочихъ людей. Передъ Богомъ и вчными законами нравственности вс равны: христіанство это провозгласило и не перестаетъ намъ повторять, что мы дти Божіи. Передъ отцемъ вс дти равны. Но церковь изобрла индульгенціи, государство маіораты, а нравственность, вооружаясь софизмами, придумала для себя тоже разныя исключенія. Напрасно стали бы мы теперь ожидать пришествія въ міръ человка, который взялъ бы на себя устроить царство равенства. Такое царство уже существуетъ: путь къ нему идетъ по рельсамъ, а влечетъ къ нему сила, называемая паромъ.

— Какъ вы хорошо говорите!— перервалъ его князь.— Я очень радъ, что съ вами познакомился! Пожалуйста, приходите ко мн почаще, или дозвольте мн васъ навщать!

Эрихъ самъ не замтилъ, какъ онъ въ пылу разговора увлекся и высказался боле, нежели хотлъ. Поблагодаривъ князя за любезное желаніе продолжать съ нимъ знакомство, онъ отвчалъ, что все его время и силы принадлежатъ мальчику, воспитаніе котораго онъ взялъ на себя. Эрихъ былъ недоволенъ собой. Онъ при всякомъ новомъ столкновеніи съ людьми, часто вовсе не кстати, высказывалъ вс свои самыя задушевныя мысли и чувствованія. Ему не доставало гибкости, онъ не умлъ вести легкаго, живого разговора и теперь чувствовалъ себя оскорбленнымъ похвалой знатнаго молодого человка: — ‘Вы хорошо говорите!’ — ‘Да, таковы вс аристократы! думалъ Эрихъ: подай имъ новое кушанье съ острой приправой, разыграй въ ихъ присутствіи новыя музыкальныя варіяціи и они тотчасъ восхитятся: прелестно, удивительно! воскликнутъ они. Дуракъ тотъ, кто за подобную похвачу отдаетъ все, что въ немъ есть лучшаго!’

Но взглянувъ на Беллу, Эрихъ испугался. Глаза ея, съ выраженіемъ тоски, были неподвижно устремлены вдаль. ‘Чмъ я заслужила подобный урокъ? думала она. ‘Къ чему эта проповдь, о всеобщемъ равенств передъ законами нравственности’? Белла чувствовала себя глубоко уязвленной. Тмъ не мене она вскор оправилась, улыбнулась и поспшила дать разговору новый оборотъ. Вскор между молодыми людьми, ея стараніями, завязалась борьба, нчто въ род турнира на словахъ.

Князь превосходилъ своего соперника умньемъ излагать факты и знаніемъ дйствительной жизни. Эрихъ охотно призналъ въ этомъ его преимущество надъ собой.

Они пошли погулять по саду. Князь ласково взялъ Эриха подъ руку и спросилъ, знакомъ ли онъ съ Вейдеманомъ, къ которому Клодвигъ посылаетъ его учиться. Эрихъ отвчалъ, что ему самому привелось видть этого человка всего только одинъ разъ, но что онъ здсь пользуется всеобщимъ уваженіемъ.

— Нтъ ли у васъ друга, похожаго на васъ? сказать князь и пожалъ Эриху руку.— Еслибъ вы мн указали на человка, который могъ бы сдлаться моимъ руководителемъ и учителемъ, я бы его обезпечилъ на всю жизнь. Но… извините меня за этотъ вопросъ… можетъ быть вы сами?…

Эрихъ поблагодарилъ и сказалъ, что постарается пріискать личность, которая бы вполн подходила къ требованіямъ князя.

Къ нимъ присоединилась Белла. Эрихъ, идя рядомъ съ ней, терзался различными сомнніями. Онъ такъ много думалъ о томъ, какъ бы ему положить предлы столь опасной для него дружб Беллы — и вотъ вс размышленія его оказывались лишними: мсто его уже было занято. Самолюбіе Эриха втайн сильно отъ этого страдало. На горизонт Беллы появилась новая личность, блестящая, но ничтожная, и мгновенно сдлалась ей пріятне и миле его, Эриха, правда, неловкаго и неповоротливаго, но за то снабженнаго большимъ запасомъ разнообразныхъ свдній. Любезность Беллы въ отношеніи къ русскому князю его внутренно раздражала. Мысли его какъ-то странно перепутались. Онъ, то видлъ въ ней бездушную кокетку, которая со всми безъ исключенія заигрываетъ, то уврялъ себя, что она старается быть ласковой съ другими для того, чтобъ не слишкомъ бросалось въ глаза ея дружеское обращеніе съ нимъ. Онъ, то радовался тому, что получилъ хорошій урокъ и можетъ теперь спокойно вернуться домой, то досадовалъ на себя за то, что не уметъ съ соотвтственной другимъ легкостью смотрть на мелкія явленія жизни.

Немного спустя пріхалъ докторъ и съ его прибытіемъ въ обществ водворилось то особенное настроеніе духа, которое онъ всегда всюду съ собой привозилъ. Докторъ бглымъ взглядомъ окинулъ Беллу, Эриха, иностранца, и мгновенно понялъ ихъ взаимныя отношенія. Онъ и графиня постоянно вели между собой тайную войну.

ГЛАВА V.
СТРОГІЙ ПРИГОВОРЪ.

Докторъ пригласилъ Эриха ссть вмст съ нимъ въ экипажъ, а верховую лошадь посовтовалъ привязать сзади. Онъ общался довезти его почти до самой виллы.

Дорогой, посвиставъ немного, докторъ сказалъ:

— Какая прекрасная и умная женщина эта графиня Белла! И какъ любитъ она своего попугая, который летаетъ на свобод въ лсу, а затмъ покорно возвращается къ ней на плечо!

— Позвольте мн сдлать одно замчаніе, перебилъ его Эрихъ:— здсь, въ тсномъ провинціальномъ кружк, какъ видно, обычай всегда говорить объ отсутствующихъ, да еще такъ, чтобъ имъ отъ этого не поздоровилось. Послднее, конечно, къ вамъ не относится, но въ бесд съ другими я уже не разъ былъ этимъ пораженъ.

Докторъ очень хорошо видлъ, что Эрихъ хотлъ перемнить предметъ разговора, но тмъ не мене продолжалъ:

— Порода людей — самая разнообразная въ мір, а въ этой пород самымъ многочисленнымъ видоизмненіямъ подвергаются женщины. Въ графин Белл, — замтьте, я говорю не о ней, а о себ, — я нашелъ еще совершенно новый, дотол мн неизвстный видъ.

— Извините, докторъ, но графиня кажется совершенно здоровой.

— Вы ее знали прежде?

— Очень мало, неохотно сознался Эрихъ.

— Ну, а я ее хорошо зналъ. Она, подобно многимъ другимъ, вышла замужъ по разсчету. Я ее за это не осужу, хотя вовсе не раздляю мннія о ней другихъ людей. Сама графиня гордится не столько своими талантами, сколько своей добродтелью. Мн извстно, что она передъ свадьбой говорила графу, что чувствуетъ себя недостойной его и что очень хорошо знаетъ, насколько она во всемъ ниже его. Въ умственномъ отношеніи это только отчасти справедливо и можно сказать, что она съ преувеличенной скромностью употребила слишкомъ сильныя выраженія. Графиня Белла очень умна и талантлива, но ей не достаетъ души, въ ней много наружнаго блеску, и мало прочныхъ богатствъ. Но за то въ нравственномъ отношеніи она была совершенно права, когда говорила, что недостойна своего мужа. Для нея добродтель заключается въ соблюденіи приличій…

— Прошу васъ…. началъ Эрихъ.

— И я тоже прошу васъ, не перебивайте меня, остановилъ его докторъ. Я говорю о добродтели большого свта, вся сущность которой заключается въ однихъ вншнихъ признакахъ чести. Свтъ вообще руководствуется въ своихъ сужденіяхъ одной вншностью. Графъ Клодвигъ, напротивъ, смотритъ на все чистое и прекрасное съ серьезнымъ благоговніемъ. Его натур противно все злое и нечистое, онъ не совершилъ бы дурного поступка и въ томъ случа, еслибъ зналъ наврное, что его при этомъ не увидитъ ни одинъ человческій глазъ.

Докторъ замолчалъ. Сердце Эриха сильно билось. Для чего этотъ человкъ такъ упорно настаиваетъ на чистот Клодвига? Не для того ли, чтобъ внушить ему, Эриху, какъ преступна была бы одна мысль, имющая въ виду его оскорбить или обмануть?

Докторъ продолжалъ:

— Я не знаю чести выше, какъ быть другомъ Клодвига. Я вообще не люблю аристократовъ, боле того — я ненавижу ихъ. Но въ граф Клодвиг какъ бы олицетворилось то величіе, которое тмъ прочне, что оно выработывается постепенно, переходя изъ одного поколнія въ другое, а не завоевывается разомъ, какъ у насъ, людей средняго сословія. Отъ нашего мщанскаго величія всегда несетъ свжимъ лакомъ, и мы его также быстро утрачиваемъ, какъ и пріобртаемъ. Клодвигъ никогда ни въ какомъ случа не воспламеняется, но въ немъ постоянно присутствуетъ одна и та же ровная теплота. Вы видите, я у васъ научился картинно выражаться, шутливо прибавилъ докторъ, а затмъ продолжалъ:

— У него одна страсть, а именно — къ спокойствію, но ради васъ онъ и отъ нея отказался. Не находите ли вы это въ высшей степени знаменательнымъ? Я не раздляю мннія злыхъ языковъ, которые называютъ графиню Беллу дракономъ добродтели. Ей необходимо, говорятъ они, каждую недлю, или покрайней мр хоть разъ въ мсяцъ, проглатывать по одной незапятнанной репутаціи. Но нсколько померкшая добрая слава доставляетъ ей еще большее удовольствіе, она, какъ кошка, съ наслажденіемъ ее терзаетъ и, подобно хорошо выдрессированной охотничьей собак, кусаетъ свою добычу прямо въ бровь. Затмъ она, чувствуя себя сытой, не только боле никому не длаетъ вреда, но даже бываетъ ко всмъ очень добра. Да и вообще ее нельзя назвать злой, въ ней иногда проявляется даже искреннее состраданіе къ ближнимъ. Она всегда хорошо отзывается о людяхъ въ бд и охотно помогаетъ тмъ, которые унижены судьбой. Стоитъ только человку захворать, и она длается къ нему въ высшей степени внимательна, но здоровые не должны отъ нея ожидать ничего, кром жестокости. у ней роскошные волосы, но это ей доставляетъ гораздо мене удовольствія, чмъ возможность сказать, что у той или другой изъ ея знакомыхъ фальшивыя косы. Она любитъ также перечислять своихъ золотушныхъ подругъ, чтобъ имть возможность похвастаться здоровьемъ, какимъ отличаются вс члены семейства Пранкеновъ. Разъ высказавъ какое-нибудь мнніе, графиня Белла никогда отъ него не отступается. Она охотне допуститъ, что ея мужъ, братъ и весь свтъ ошибаются, чмъ ршится сознаться въ собственномъ заблужденіи. Белла фонъ-Вольфсгартенъ не можетъ произносить ошибочныхъ сужденій. Ее никогда никто не видлъ одтой не къ лицу, каждое ея слово заслуживало бы быть начертаннымъ на камн. И это она называетъ характеромъ, силой воли! Главное — никогда не сознаться въ своихъ ошибкахъ, а логика можетъ себ отправляться хоть къ чорту! Графиня Белла сильно смахиваетъ на плясунью, которая танцуетъ на шарахъ. Случалось ли вамъ уже получать отъ нея записочки? Она и на бумаг тоже уметъ выводить разнаго рода граціозные па.

Эрихъ провелъ себ рукой по лбу, онъ едва сознавалъ, гд онъ находится, а докторъ, бросивъ до половины выкуренную сигару, продолжалъ:

— Злые люди желаютъ, чтобъ этотъ драконъ добродтели наконецъ встртился со своимъ ‘гршнымъ’ Георгіемъ. Къ сожалнію, это не можетъ случиться безъ того, чтобъ не поразить Клодвига въ самое сердце. А Георгій этотъ долженъ быть просто искателемъ приключеній, а никакъ не человкомъ съ сердцемъ, который стремился бы къ добру и смотрлъ на любовь серьезно!

Эрихъ не зналъ, что ему отвчать. Онъ внутренно дрожалъ и молча сжималъ кулаки. Докторъ подтянулъ цпь у экипажа, колесо мгновенно затормозилось, и они начали спускаться съ горы. Передъ ними, внизу, лежала глубокая долина, гд между скалъ, журча, извивался ручеекъ. Эриху казалось, что передъ нимъ вдругъ разверзлась мрачная пропасть. Когда они выхали на гладкое мсто, докторъ снова заговорилъ:

— Теперь мн надо вамъ еще объяснить, къ какому именно особенному разряду женщинъ принадлежитъ графиня Белла. Въ мір, какъ вамъ извстно, есть много женщинъ, которыя дйствительно несчастны, или воображаютъ себя такими, потому что мужья ихъ грубы, необразованны, любятъ собакъ и лошадей, а въ женахъ своихъ не признаютъ тхъ милыхъ, граціозныхъ созданій, какими он сами себя считаютъ. Графиня Белла, напротивъ, страдаетъ отъ превосходства своего мужа. Будь онъ похожъ на одну изъ тхъ выправленныхъ куколъ, задача которыхъ, повидимому, заключается единственно въ томъ, чтобъ носить придворный мундиръ, она бы называла себя несчастной, но жила бы въ мир сама съ собой. Она могла бы тогда считать себя прекрасной, украшенной цвтами жертвой, которая терпливо, съ достоинствомъ переноситъ свою горькую участь и, оплакивая себя, она бы постоянно росла въ собственныхъ глазахъ. Теперь же, въ сосдств съ такимъ человкомъ, какъ Клодвигъ, она кажется самой себ все ничтожне и ненавистне. Онъ ее оскорбляетъ тмъ, что отодвигаетъ ее на второй планъ и нердко порицаетъ ея образъ мыслей, хотя это у него почти всегда выражается только легкимъ движеніемъ бровей. Она, сама впрочемъ того не сознавая, просто на просто ненавидитъ своего мужа за то, что онъ изъ простой игры въ высокія мысли и чувства длаетъ нчто очень серьезное. Къ тому же онъ какъ бы невольно заставляетъ ее сознаваться въ ея ребячеств и неразуміи. Я теперь только впервые понялъ смыслъ преданія о гарпіяхъ. Новыя гарпіи кидаютъ грязью во все высокое, съ цлью сдлать его отвратительнымъ и негоднымъ къ употребленію. Клодвигъ принужденъ добывать съ бою свой насущный духовный хлбъ. И со всмъ этимъ графиню Беллу нельзя назвать безусловно дурной. Она охотно помогаетъ больнымъ, хотя нсколько деспотически предписываетъ имъ употребленіе своихъ лекарствъ. Но знаете ли вы, что всего опасне въ этой женщин?

— Я ничего не знаю, ничего не понимаю. Что худшаго можете вы еще сказать?

— Только слдующее. Злой духъ, называемый въ церкви дьяволомъ, является здсь въ вид очень ловкаго, благороднаго и великодушнаго демона. Онъ приходитъ и говоритъ: ‘Ты другъ этой женщины, она такъ хорошо къ теб расположена, такъ довряетъ теб! Употреби же въ дло твое вліяніе надъ ней, раскрой ей глаза насчетъ ся мужа, пусть она отъ тебя научится его по заслугамъ цнить и уважать’. Этотъ вооруженный софизмами демонъ только въ первую минуту кажется такимъ тонкимъ и ловкимъ, на дл же онъ одинъ изъ самыхъ грубыхъ. Еще не видано, чтобъ вмшательство третьяго лица могло когда-нибудь заставить одного человка уважать другого, а тмъ боле жену — мужа. Только та жизнь и та любовь сильны, которыя возникаютъ и развиваются сами собой. Гд же ихъ нтъ — тамъ вс усилія вызвать ихъ окажутся безплодными, хотя бы вы для этого заговорили на язык ангельскомъ… Видли ли вы голову Медузы? Древніе считали величайшимъ подвигомъ Персея то, что онъ побдилъ Медузу, эту ядовитую красоту. Въ прежнія времена она превращала людей въ камни, теперь она ихъ разслабляетъ… Я питаю къ графин Белл особенную ненависть, и знаете ли почему? Потому, что, благодаря ей, я всякій разъ, что бываю въ Вольфсгартен, длаюсь льстецомъ. Мн не слдовало бы быть съ ней такъ учтивымъ, и то, что я оказываю ей уваженіе единственно изъ любви къ Клодингу, нисколько меня не оправдываетъ. Она шарлатанъ въ юбк и въ нравственномъ смысл еще боле, чмъ въ отношеніи къ медицин. Отъ послдняго я, впрочемъ, ее уже отчасти отъучилъ. Когда я предписываю лекарство, она всегда напередъ знаетъ, что я предпишу. Нтъ, ни въ чьемъ обществ не бываю я такъ дуренъ, какъ въ обществ графини Беллы. Принужденный ей льстить, я, въ ея присутствіи, испытываю такіе припадки злобы, на какіе не считалъ себя способнымъ. Она обо всемъ говоритъ, во все вмшивается, такъ что можно подумать, будто ей все извстно, — на дл же она просто ничего и никого не уважаетъ, а всхъ и все считаетъ пустяками. Она и собственную свою личность не уважаетъ, потому что сознаетъ все ея ничтожество… Чуть ли не самую главную черту ея характера составляетъ неблагодарность. Оказывайте ей какія хотите услуги, она все-таки останется неблагодарной. Въ этомъ отношеніи маіоръ составляетъ полную противоположность графини Беллы. Тотъ благодаренъ за все, даже за воздухъ, которымъ дышетъ. Маіоръ, это семидесятилтнее дитя, до сихъ поръ отказывается врить въ людскіе пороки. Еслибъ ему явился самъ чортъ, онъ и въ немъ бы открылъ хорошія стороны. Что касается до Беллы, то она вся зло. Случается, что злой мужчина все-таки бываетъ дятельнымъ и полезнымъ членомъ общества, но злая женщина уже ни на что не годна. Знаете ли кто пришелся бы подъ пару графин Белл?

— Ничего не знаю, въ отчаяніи проговорилъ Эрихъ. Онъ былъ готовъ выскочить изъ экипажа.

— Единственный подходящій къ ней мужчина, который съумлъ бы ее укротить — это Зонненкампъ. И замчательно, что они втайн другъ другу симпатизируютъ.

Эрихъ былъ радъ предлогу засмяться. Докторъ межу тмъ продолжалъ:

— Признаюсь вамъ, мой юный другъ, что я еретикъ. Женщины въ моихъ глазахъ существа низшей породы. Мужчина никогда не бываетъ ни такъ золъ, ни такъ лживъ, какъ женщина. За послднее впрочемъ ее нельзя и упрекать. Ей съ дтства твердятъ: лги,— свтъ судитъ только по наружности. Но хуже всего въ женщинахъ — это полное отсутствіе въ нихъ гуманности. Он никогда не углубляются въ сущность вещей. Для нихъ все подготовлено, скрплено и сшито, какъ шляпка или мантилья въ модномъ магазин. Кром того надъ ними тяготетъ еще особаго рода проклятіе: имъ никогда не могутъ быть вполн знакомы радости дружбы. Злословіе составляетъ для нихъ какъ бы животную потребность. Во всей природ, женскій полъ отличается наибольшей лютостью.

Эрихъ сидлъ молча и совсмъ растерянный. Между тмъ они достигли мста, гд имъ предстояло разстаться. Докторъ снова немного посвисталъ, а потомъ, весь раскраснвшись, сказалъ:

— Наконецъ-то я облегчилъ себя, а то меня точно кто-нибудь душилъ. Спасибо вамъ, мой другъ, за то, что вы меня такъ терпливо выслушали,— и онъ ласково положилъ руку на плечо Эриха.— Я золъ на поэтовъ, которые, изъ боязни навлечь на себя неудовольствіе женщинъ, сдлали изъ нихъ какихъ-то богинь. Но я съ своей стороны можетъ быть тоже хватилъ черезъ мру и сказалъ о нихъ что-нибудь лишнее. Въ такомъ случа, забудьте это и помните только то, что справедливо, и отчего я ни въ какую минуту моей жизни не откажусь.

Эрихъ взялъ лошадь за поводья и, погруженный въ размышленія, медленно продолжалъ путь пшкомъ. Ему было больно, что о Белл такъ дурно отзывались, и онъ сердился на себя за то, что не съумлъ ее лучше защитить. Но въ тоже время онъ съ благодарностью смотрлъ на небо и давалъ общаніе никогда не впадать въ проступокъ, который потомъ заставилъ бы его краснть. Мысли его мало-по-малу обратились на Роланда и внутри его шепталъ голосъ: ‘Теперь ко мн больше не вернется ни одно изъ преступныхъ желаній и я надюсь быть въ состояніи достойнымъ образомъ воспитать человка. Тщеславіе меня чуть не погубило, я хотлъ блистать, мн было пріятно слушать похвалы изъ устъ прекрасной женщины, чувствовать на своей рук прикосновеніе ея теплой перчатки, когда она, шутя, ударяла меня ею по пальцамъ. Въ это время мн было бы не подъ силу воспитать юношу въ нравственной чистот,— теперь же я надюсь этого достигнуть!’

И онъ съ облегченнымъ сердцемъ пришелъ на виллу. Тамъ его ожидала телеграмма, извщавшая о намреніи Зонненкампа переночевать въ столиц. Эрихъ былъ одинъ.

ГЛАВА VI.
ПЕРВОЕ ЖАЛОВАНЬЕ.

На слдующее утро Церера все говорила о томъ, какъ ей не хочется возвращаться на виллу. Праздникъ на Рудольфской-гор не выходилъ у нея изъ головы, и она рада была бы, чтобъ онъ и сегодня повторился. Она убдительно просила совтницу похать вмст съ ней на виллу и тамъ остаться погостить. Совтница отказалась, но въ то же время дала общаніе скоро навстить своихъ новыхъ друзей.

Церера была въ очень дурномъ расположеніи духа, и Зонненкампъ, чтобы хоть сколько-нибудь ее развеселить, посадилъ къ, ней въ экипажъ Пранкена, а съ собой взялъ Роланда. Оставшись наедин съ сыномъ, онъ сталъ его распрашивать о томъ, о семъ, и преимущественно объ Эрих, какъ часто тотъ видлся и гулялъ съ графиней Беллой. Роландъ былъ въ недоумніи.

Дорогой они обогнали верховыхъ лошадей, которыхъ Зонненкампъ отправилъ впередъ. Лошади были покрыты длинными попонами, сквозь отверстія которыхъ они какъ-то странно поглядывали вокругъ своими большими, круглыми глазами. Зонненкампъ приказалъ остановиться, еще издали завидвъ, какъ одинъ изъ конюховъ, вмсто того, чтобъ идти пшкомъ возл лошади, предпочелъ помститься у нея на спин. Зонненкампъ сдлалъ ему строгій выговоръ и погрозилъ за вторую вину такого рода отставить его отъ мста.

Они похали дале.

— Наши лошади, совсмъ неожиданно замтилъ Роландъ: одты лучше людей.

Зонненкампъ ничего не отвчалъ, но искоса поглядлъ на сына.

Вдругъ Роландъ закричалъ кучеру, чтобъ тотъ остановился. Онъ примтилъ на краю дороги того самаго извощика, котораго встртилъ ночью съ грузомъ глиняныхъ кувшиновъ, предназначаемыхъ для минеральныхъ водъ. Мальчикъ выскочилъ изъ экипажа, подбжалъ къ извощику и взявъ его за руку, попросилъ, когда онъ увидится съ дворникомъ, передать ему, что никто боле не можетъ сомнваться въ его честности. Затмъ Роландъ также быстро опять вскочилъ въ экипажъ, а извощикъ остался въ изумленіи стоять на дорог. Отецъ потребовалъ у мальчика объясненія столь страннаго поступка, и тотъ разсказалъ ему все, не исключая и преданія о дух смха, которое однако не вызвало ни малйшей улыбки на лиц Зонненкампа. Когда же Роландъ упомянулъ о своемъ желаніи испробовать на себ жизнь бдныхъ, борющихся съ нуждой людей, Зонненкампъ тихо засвисталъ. Мальчикъ продолжалъ говорить, а отецъ не могъ надивиться подвижности и свжести его ума. Наконецъ очередь дошла и до разговора у крпости, вызваннаго извстнымъ вопросомъ Клауса. Слова Эриха были переданы Роландомъ конечно по своему, съ разнаго рода измненіями, пропусками и дополненіями.

Зонненкампъ не зналъ на что ему ршиться. Немедленно отпустить Эриха — не годилось для Роланда, который посл этого тмъ упорне бы привязался къ своимъ извращеннымъ понятіямъ. Съ другой стороны онъ боялся окончательнымъ разрывомъ съ Эрихомъ оскорбить совтницу, которая такъ ясно высказала свои желанія на счетъ матери молодого человка. Наконецъ, не слдовало забывать и того, что ничуть не Пранкенъ, а Эрихъ былъ главнымъ виновникомъ сближенія его съ Клодвигомъ, который теперь сдлался ему особенно нуженъ для осуществленія извстнаго плана.

Вдобавокъ ко всему, Зонненкампа терзала еще двойная ревность. Съ одной стороны, духовенство отняло у него дочь, съ другой — человкъ свтскій хотлъ лишить его сына. Онъ не пытался доказывать Роланду, какъ ложны идеи, проповдуемыя Эрихомъ, а только усиливался дать ему понять, что онъ вовсе не обязанъ безпрекословно повиноваться человку, который живетъ у нихъ въ дом на жалованьи. Да и самой наукой ему нтъ никакой надобности ужъ такъ усердно заниматься: это хорошо для тхъ людей, которымъ предстоитъ прокладывать себ путь въ жизни,— а ему, богатому юнош, достаточно знать только то, что нужно для обихода въ свт. Онъ вообще уговаривалъ сына не портить себ жизнь несбыточными мечтами и старался изобразить ему въ самомъ яркомъ свт веселое, блестящее существованіе офицеровъ въ столиц.

Возвратясь домой, Зонненкампъ первымъ дломъ освдомился, гд Эрихъ провелъ вчерашній день. Вопросъ этотъ былъ сдланъ тономъ человка, который иметъ право требовать у своего подчиненнаго отчета во всхъ его поступкахъ. Эрихъ отвчалъ, что былъ въ Вольфсгартев и распространился на счетъ молодого русскаго князя. Зонненкампъ слушалъ его съ улыбкой: ему было пріятно видть, какъ ловко этотъ добродтельный человкъ прикрывалъ свои уклоненія отъ истиннаго пути.

Въ тоже время Роландомъ овладло сильное желаніе нарушить порядокъ, который Эрихъ, съ его согласія, внесъ въ ихъ занятія. Внушенія отца не пропали даромъ, и мальчикъ сидлъ за урокомъ печальный и угрюмый. Взгляды, которые онъ по временамъ бросалъ на Эриха, ясно доказывали ему, что онъ начинаетъ въ немъ видть своего тюремщика. Роландъ до сихъ поръ на все смотрлъ глазами Эриха и жилъ, такъ сказать, по его программ. Но теперь это миновало, и къ тому же у него въ ушахъ все еще раздавались звуки военной музыки, а въ глазахъ мелькали оживленныя группы офицеровъ.

Эрихъ замтилъ перемну въ своемъ воспитанник и сильно огорчился. Онъ отдавалъ Роланду вс свои силы, а тотъ принималъ его заботы какъ-то вяло и неохотно. Теперь, когда мальчикъ, не сдерживаясь, высказывалъ свое дурное расположеніе духа, къ Эриху опять вернулись его сомннія, и онъ впалъ въ уныніе. Ему снова представилась вся трудность задачи воспитателя, и мысли его невольно обратились къ прошлому. Въ полку онъ обыкновенно, сдавъ службу, пользовался полной свободой и жилъ исключительно для себя. Позже, въ родительскомъ дом, онъ тоже не зналъ никакихъ стсненій. Профессорша, привыкшая ничмъ не безпокоить мужа на томъ основаніи, что ученымъ и безъ того много есть о чемъ думать, продолжала точно также охранять и покой своего сына. Ему никогда никто не мшалъ въ его занятіяхъ, и все внутри его могло свободно переработываться. Теперь же за обдомъ и на прогулкахъ, онъ долженъ былъ быть постоянно на готов, чтобъ поддерживать разговоръ съ отцемъ, или отвчать на распросы сына. Эрихъ слишкомъ долго жилъ самостоятельно, имя въ виду только свое умственное развитіе, и теперь ему казалось, что онъ вмст съ независимостью какъ бы утратилъ собственную личность и сдлался тнью своего прежняго ‘Я’. Ничего новаго или свжаго не могло боле расцвсть въ его душ, и ему стоило большихъ усилій вызывать въ себ воспоминаніе о томъ, что онъ въ былое время передумалъ и перечувствовалъ. Однимъ словомъ, Эрихъ оплакивалъ свою преждевременную кончину. Онъ прежде едва признавался даже самому себ въ удовольствіи, какое ему доставляло общество Беллы, но теперь, когда онъ и его лишился — что боле оставалось ему въ жизни?

Онъ ужаснулся, увидвъ, до какой степени усплъ связать съ чужимъ существованіемъ все, что было въ немъ наилучшаго и святого. Но вотъ настало время пробудиться, а вмст съ тмъ Эриха внезапно поразило охлажденіе къ нему Зонненкампа и Роланда. Онъ принялъ это какъ заслуженное наказаніе, удвоилъ рвеніе,— но все было напрасно.

Наконецъ дло совершенно неожиданно дошло до кризиса.

Зонненкампъ, въ присутствіи Роланда и съ торжествомъ на него поглядывая, вручилъ Эриху первое слдовавшее ему жалованье. Эрихъ смутился, но мгновенно овладлъ собой. Онъ взялъ деньги и сдлалъ шагъ къ окну, около котораго стоялъ Роландъ. Зонненкампъ въ первую минуту подумалъ, что онъ хочетъ бросить деньги въ окно. Но Эрихъ очень спокойно произнесъ:

— На, Роландъ, возьми мое жалованье, отнеси его ко мн въ комнату и подожди меня тамъ.

Роландъ взялъ золото и въ смущеніи смотрлъ то на отца, то на Эриха.

— Пожалуйста, снеси деньги въ мою комнату, повторилъ Эрихъ, Ну, ступай-же.

Роландъ пошелъ, неся деньги, какъ будто они составляли для него слишкомъ тяжелую ношу. Въ комнат Эриха, онъ положилъ золото на столъ и хотлъ уйдти, но подумалъ, что деньги опасно оставлять такъ на виду. Онъ собрался затворить двери за ключъ, но вспомнилъ, что Эрихъ приказалъ ему его здсь дожидаться. Онъ стоялъ посреди комнаты, а вокругъ него все вертлось и въ глазахъ стоялъ туманъ. Что такое случилось?

Вдругъ пришелъ Пранкенъ, поздоровался съ нимъ и сталъ его поздравлять съ тмъ, что онъ вскор избавится отъ Эриха. Теперь только Роланду сдлалось ясно все, что произошло и чему еще надлежало произойдти. Пранкенъ продолжалъ говорить объ Эрих, какъ о человк, который ничего боле не заслуживаетъ кром состраданія. Наконецъ онъ простился и ушелъ, а Роландъ почувствовалъ, что онъ никогда боле не будетъ въ состояніи любить Пранкена. Онъ почувствовалъ это съ болью, какъ бы переживая горькую утрату и продолжалъ стоять у стола, не спуская глазъ съ сверкавшаго передъ нимъ золота. Потомъ онъ, движимый ребяческимъ любопытствомъ, принялся считать, какъ велико было жалованье Эриха, но не могъ сообразить, за сколько времени приходилось ему получить лежавшую теперь на стол сумму. Роландъ съ досадой отвернулся къ окну, но золото оставалось у него за спиной и чей-то голосъ, казалось шепталъ ему: ‘не забывай меня!’

Эрихъ между тмъ стоялъ передъ Зонненкампомъ, а Зонненкампъ съ удивленіемъ говорилъ ему:

— Вы умышленно уничтожаете въ мальчик любовь къ себ!

Эрихъ отвчалъ, что предпочелъ бы не прибгать къ такой мр, но она вынуждена тмъ способомъ, какимъ ему было предложено жалованье.

— Я васъ оскорбилъ?

— Нтъ, я не обидчивъ и уважаю деньги, насколько они того заслуживаютъ. Кром того мн пріятна плата за честный трудъ. Я люблю вашего сына, можетъ быть боле…. но, нтъ, для любви не существуетъ мрила, и одну любовь нельзя измрять другою.

— Благодарю васъ.

— Извините, я продолжаю. Я люблю вашего сына и по тому самому предпочитаю, чтобъ онъ видлъ недостатки во мн, а не въ своемъ отц.

— Во мн?

— Да. Я могъ бы вамъ отплатить за то, что вы мн отдали деньги въ присутствіи моего воспитанника. Я могъ бы вамъ сказать, что свободный трудъ…. я не говорю о любви, а подразумваю только простой, свободный трудъ, предлагаемый однимъ человкомъ другому…. и такъ я могъ бы сказать, что такого рода трудъ никогда не можетъ быть вполн оплаченъ. Но я воздержался отъ этого, потому что хочу, чтобъ вашъ сынъ любилъ и уважалъ васъ боле всхъ на свт, боле меня самого.

Зонненкампъ стиснулъ кулаки и съ минуту въ смущеніи смотрлъ на Эриха. Потомъ онъ опустилъ глаза, видимо собираясь съ духомъ и усиливаясь скрыть свое волненіе.

— Я не знаю, проговорилъ онъ наконецъ, да и знать не хочу, что означаютъ ваши слова. Но предупреждаю васъ, что я скорй способенъ послать кому-нибудь пулю въ лобъ, чмъ подставить подъ нее свой собственный, и кто осмлился бы….

— Мн ршительно непонятно ваше волненіе, сказалъ Эрихъ, спокойно смотря Зонненкампу въ глаза.

— Кто вы, и кто я? спросилъ Зонненкампъ, и лицо его исказилось.

— Я наставникъ вашего сына и хорошо знаю, какую великую отвтственность возлагаетъ на меня это званіе. Я нахожусь у васъ въ услуженіи, это вашъ домъ, вы каждый часъ, каждую минуту можете меня изъ него удалить.

— Я этого не хочу…. вовсе не хочу! Разв я сказалъ что-нибудь подобное? Мн просто надо съ вами объясниться. Говорили ли вы Роланду, что настанетъ время, когда боле не будетъ частныхъ имуществъ?

Эрихъ отвчалъ, что ему ничего подобнаго никогда и въ голову не приходило. Онъ видитъ теперь, что выбралъ для вразумленія мальчика дурной примръ, и сожалетъ, что Роландъ такъ ложно его истолковалъ.

— Сядемте пожалуста, сказалъ Зонненкампъ, у котораго дрожали ноги: и поговоримъ, какъ люди разсудительные, какъ друзья, если мн будетъ позволено такъ выразиться.

Онъ тихо засвисталъ, а потомъ продолжалъ совершенно другимъ тономъ:

— Я долженъ вамъ сказать, что во всякомъ случа вашъ образъ мыслей вреденъ для моего сына. Вы — филантропъ, и я васъ за то уважаю. Вы принадлежите къ разряду тхъ людей, которые готовы благодарить, и по возможности матеріальнымъ образомъ, каждаго уличнаго мальчика, если тому удастся оказать вамъ какую-нибудь ничтожную услугу. Вы видите, я врю въ ваши человколюбивыя наклонности и ничуть не подозрваю въ васъ желанія порисоваться, пріобрсти себ популярность. Но такого рода филантропія,— говорю вамъ откровенно, безъ обиняковъ,— вовсе не годится для моего сына. Доходы его равняются герцогскимъ. Еслибъ богачъ весь свой вкъ только думалъ о нужд, да о несоотвтствующей труду плат, такъ онъ былъ бы несчастне всякаго нищаго. Самое худшее, что могло бы случиться съ моимъ сыномъ, это еслибъ въ немъ развилась сантиментательность, склонность постоянно и черезъ мру огорчаться бдствіями другихъ людей. Я самъ не принадлежу къ числу тхъ, которые всю жизнь стремятся къ чему-то недосягаемому и не хотлъ бы, чтобъ мой сынъ сдлался однимъ изъ нихъ. Врьте мн, въ чувствахъ тоже существуетъ своего рода контрабанда, и напрасно воображаемъ мы себ, будто наши меньшіе братья думаютъ и чувствуютъ также какъ мы.

— Благодарю васъ за наставленіе, возразилъ Эрихъ, Но въ тоже время я радъ случаю сказать вамъ, что желаю сдлать изъ вашего сына добраго и сострадательнаго, а ничуть не слабаго человка. Пусть онъ узнаетъ цну своему счастью и научится изъ самого себя извлекать все высокое и прекрасное — и тогда онъ будетъ умно и благородно управлять силой, которая со временемъ сдлается его достояніемъ.

Эрихъ въ теченіи нсколькихъ минутъ продолжалъ еще говорить въ этомъ же дух. Зонненкампъ протянулъ ему руку и сказалъ:

— Вы… вы благородный человкъ, и я хотлъ бы, чтобъ вы и меня тоже воспитали. Забудьте все, что между нами произошло: я вамъ безусловно врю. Вы не захотите лишить меня привязанности моего сына и не сдлаете изъ него сантиментальнаго чудака, который поставилъ бы себ задачей помогать всему міру.

Зонненкампъ говорилъ быстро и отрывисто. Внутри его киплъ гнвъ отъ того, что человкъ, котораго онъ собирался унизитъ смирилъ его самого. И теперь онъ стоялъ передъ нимъ какъ нищій, и какъ тотъ молитъ прохожаго о милости, такъ онъ просилъ не отнимать у него сердца сына.

— Зачмъ…. началъ онъ снова: извините, я спрашиваю въ увренности, что вы ничего не сдлаете безъ причины…. и не смотря на всю его сдержанность, въ глазахъ у него сверкнула злоба:— зачмъ не позволяете вы Роланду свободно располагать его деньгами? Я это только недавно узналъ, во время нашей послдней поздки въ столицу.

— Не вс мои поступки имютъ такія основательныя причины, какъ этотъ. Роландъ соритъ деньгами совершенно безсознательно и не чувствуетъ при этомъ ни малйшаго раскаянія. Я же полагаю, что умнье управляться съ деньгами составляетъ одно съ умньемъ человка управлять самимъ собой.

Эрихъ воспользовался случаемъ разсказать Зонненкампу о впечатлніи, какое произвело на Роланда воровство. Зонненкамнъ съ торжествующимъ видомъ воскликнулъ:

— Я очень радъ тому, что онъ уже такъ рано узналъ, какими лжецами и негодяями наполненъ свтъ. Сдлавшись самъ хозяиномъ своего богатства, онъ будетъ остороженъ. Да, господинъ философъ, пишите что хотите въ вашихъ книгахъ, а по моему, главное отличіе человка отъ животныхъ заключается въ томъ, что онъ уметъ льстить и лгать. И чмъ раньше и тверже мои сынъ выучится этой истин, тмъ спокойне буду я. Я хотлъ бы, чтобъ Роландъ прошелъ уже и вторую школу.

— Какую?

— Человкъ сначала оказываетъ своимъ ближнимъ благодянія, а потомъ научается видть въ нихъ плутовъ и мошенниковъ. Это тоже, что играть въ азартную игру и надяться на выигрышъ. Долги, возлагаемые на людей благодяніями, и игорные долги вообще неохотно выплачиваются.

Въ тон, какимъ Зонненкампъ сначала хвалилъ Эриха за его идеальную филантропію, а потомъ предостерегалъ его на счетъ людскихъ пороковъ, звучала какъ будто отеческая заботливость. Основнымъ его правиломъ было: ‘для человка человкъ — волкъ!’

Когда Эрихъ вошелъ въ комнату, гд находился Роландъ, тотъ встртилъ его на порог, протянувъ ему об руки.

— Благодарю тебя, воскликнулъ мальчикъ, за то, что ты поступокъ моего отца обратилъ на меня. Я не хочу боле имть денегъ. Пожалуйста, прости его за то, что онъ хотлъ вознаградить тебя, какъ слугу.

Эриху стоило не малаго труда объяснить Роланду это событіе такъ, чтобъ, не извращая его природнаго здраваго смысла, сохранить въ немъ любовь и уваженіе къ отцу.

— Спрячь пожалуйста деньги, сказалъ Роландъ, и Эрихъ, понимая, какъ видъ-ихъ долженъ былъ непріятно дйствовать на мальчика, поспшилъ запереть ихъ въ шкафъ.

— Подари мн что-нибудь, попросилъ потомъ Роландъ.

— У меня ничего нтъ, отвчалъ Эрихъ… Но съ этой минуты да будетъ теб извстно, что человкъ человку можетъ дать нчто гораздо боле драгоцнное, чмъ все золото въ мір. Мы съ тобой оправдаемъ на дл пословицу, которая говоритъ: кто отъ насъ отрекается, тотъ никогда и не былъ нашимъ другомъ.

Роландъ внезапно поцловалъ Эриху руку, ту самую, которая приняла деньги. Эрихъ былъ врагъ сантиментальности, но теперь ему показалось, будто на его глазахъ внезапно распустился цвтокъ и впервые наполнилъ воздухъ своимъ благоуханіемъ. Цвтокъ этотъ былъ не что иное какъ сердце юности.

— Пойдемъ къ маіору, немного спустя сказалъ Роландъ. Ему видимо хотлось отдохнуть въ обществ человка, который ничего не зналъ о всей этой неурядиц на вилл и жилъ въ мир съ самимъ собой и съ другими.

Они отправились къ маіору, но не застали его дома и пошли бродить по окрестностямъ. Начало смеркаться, а они все еще гуляли, изрдка обмниваясь словами и вернулись на виллу уже съ наступленіемъ ночи.

Зонненкампъ тоже провелъ вечеръ въ прогулк по саду. Но внутри его все кипло и волновалось. Ему постоянно приходилось что-нибудь въ себ скрывать, подобно тому, какъ онъ скрывалъ теперь борьбу, вызванную въ его сердц словами Эриха о свободномъ труд. Кром того ему казалось просто невроятнымъ, чтобъ онъ могъ оскорбить этого самаго Эриха, мать котораго намревался пригласить къ себ на виллу. Зонненкампу стало неловко при мысли, какъ люди, съ пріздомъ профессорши, начнутъ превозносить его доброту. Ахъ, еслибъ это дйствительно была доброта! Но онъ самъ хорошо зналъ, что побуждало его къ этому шагу. Всегда и везд одно и тоже! Какъ это свтъ еще можетъ врить въ добро? Но что же? Вдь нарумяненная кокетка знаетъ, что на щекахъ ея играетъ не натуральный румянецъ, но она довольствуется тмъ, что обманываетъ другихъ, и радуется и молодится.

Зонненкампъ выразилъ желаніе, чтобъ Пранкенъ занялся пріобртеніемъ для него виллы, предназначаемой для совтницы. Но Пранкенъ дружески отъ этого уклонился и привелъ весьма основательную причину своего отказа, находя впрочемъ весьма естественнымъ старанія Зонненкампа составить себ пріятное сосдство. А Зонненкампъ не зналъ, желать ему, или бояться этого сосдства. Онъ подозрвалъ, что Пранкенъ нарочно повелъ это дло издали, такъ чтобы и на его долю выпали нкоторыя выгоды. Но въ такомъ случа неужели онъ, Зонненкампъ, дастся своему будущему зятю въ обманъ?

Слдующіе дни Зонненкампъ мало занимался домомъ и садомъ и почти не обращалъ никакого вниманія ни на Эриха, ни на Роланда. Онъ осматривалъ виллу и прилежащія къ ней виноградныя горы и усплъ убдиться, что Пранкенъ не иметъ ршительно ничего общаго съ этимъ дломъ. Успокоившись съ одной стороны, Зонненкампъ былъ непріятно пораженъ съ другой, увидавъ, какъ ему еще плохо знакомы нравы и обычаи знати. Пранкенъ оказывался не такимъ человкомъ, чтобъ изподтишка хлопотать о своихъ выгодахъ.

‘Винный графъ’ тоже торговалъ виллу, съ цлью подарить ее будущему мужу своей дочери, сыну гофмаршала. Зонненкампъ, узнавъ объ этомъ, поторопился совершить купчую.

ГЛАВА VII.
НЕУДОБОВАРИМОЕ ДЛЯ ГОСТЯ.

Еслибъ извстіе о покупк Зонненкампомъ новаго имнія могло проникнуть въ тюрьму Клауса, тотъ, безъ сомннія, воскликнулъ бы:— ‘Ну, не говорилъ ли я, что онъ скупитъ вс берега Рейна!’ Но бдняга ршительно ничего не зналъ.

Слдствіе между тмъ шло своимъ чередомъ. Судья былъ такъ любезенъ, что когда при составленіи новаго протокола понадобилось отобрать показанія отъ Эриха и Роланда, онъ, вмсто того, чтобъ призывать ихъ къ себ, самъ явился на виллу. Вообще печальный, все еще не разъясненный фактъ воровства внесъ въ занятія мальчика гораздо больше безпорядка, чмъ этого можно было ожидать.

Другого рода развлеченіямъ тоже не предвидлось конца. Роландъ вдругъ объявляетъ Эриху:

— Графъ Вольфсгартенъ на-дняхъ даетъ большой обдъ. Отецъ и мать очень этимъ довольны, и мы съ тобой тоже приглашены.

Зонненкампъ дйствительно былъ очень доволенъ. Они съ Пранкеномъ поршили заинтересовать въ пользу своего дла Клодвига, который былъ самымъ вліятельнымъ членомъ орденской коммиссіи.

Зонненкампъ стоялъ передъ большимъ, вдланнымъ въ стну несгараемымъ шкапомъ, гд у него хранились деньги. Здсь, думалъ онъ, собраны вс его обыкновенно побдоносныя силы, но на этотъ разъ он не могутъ ему ничмъ помочь, и онъ долженъ ограничиться однми личными своими средствами. Съ минуту онъ даже отчаивался въ успх, но потомъ гордо выпрямился: вдь удавались же ему другія дла — неужели счастье измнитъ ему теперь?

Въ день, назначенный для обда въ Вольфсгартен, Зонненкампу пришлось выдержать тяжелую борьбу съ Церерой. Она непремнно хотла отправиться туда въ брильянтахъ, и даже фрейленъ Пэрини не могла ее отъ этого отговорить. Напрасно увряла она ее, что при дневномъ свт никто не носитъ брильянтовъ: Церера плакала, какъ ребенокъ, и говорила, что въ такомъ случа она лучше вовсе не подетъ, Зонненкампъ просилъ ее пожалть графиню, брильянтовый уборъ которой стоилъ по крайней мр въ двадцать разъ мене ея. Онъ находилъ въ эту минуту неудачнымъ оскорблять Беллу и общалъ за то жен дать вскор праздникъ, на который ей будетъ позволено надть все, что она захочетъ. Но Церера стояла на своемъ и продолжала говорить, что лучше вовсе не подетъ безъ брильянтовъ.

— Хорошо, отвчалъ Зонненкампъ: въ такомъ случа я немедленно отправлю въ Вольфсгартенъ верхового съ извстіемъ, что ты не будешь.

Онъ позвалъ конюха и тутъ же отдалъ ему приказаніе пойдти сдлать лошадь и готовиться къ поздк въ Вольфсгартенъ.

Зонненкампъ ушелъ, а Церера угрюмо посмотрла ему вслдъ. Ей жаль было самое себя, и она не могла примириться съ мыслью что останется дома одна, между тмъ какъ вс другіе подутъ на праздникъ. Немного спустя, она не вытерпла и побжала въ комнату Зонненкампа просить, чтобъ онъ отмнилъ приказаніе, данное слуг.

Зонненкампъ отвчалъ, что слуга, къ сожалнію, уже ухалъ. Тогда Церера начала его умолить послать ему въ догонку другого. Зонненкампъ долго не соглашался, потомъ сдлалъ видъ, будто сдается на просьбы жены, и самъ отправился за конюшню, гд ему всего стоило только сказать конюху: ‘не сдлай лошади, не надо.’ Онъ еще никого не посылалъ въ Вольфсгартенъ, зная, что Церера, какъ капризное дитя, непремнно придетъ его просить объ отмн перваго ршенія.

Наконецъ, они собрались и похали.

Белла была очень довольна тмъ, что въ числ гостей ея находилась также и совтница. Сіяющая красотой, любезная и привтливая со всми, она особенно ласково обошлась съ Эрихомъ. Она подмтила его дурное расположеніе духа въ послднее посщеніе, и теперь хотла его задобрить. Онъ принималъ ея вниманіе съ благодарностью, но отъ нея, тмъ не мене, какъ отъ умной женщины не ускользнула его крайняя сдержанность.

Зонненкампъ, притаивъ дыханіе, зорко слдилъ за ними, какъ охотникъ, подстерегающій добычу. ‘Ловко же они играютъ’, думалъ онъ. Добрая слава этого дома до сихъ поръ камнемъ лежала у него на сердц, но теперь онъ началъ свободне дышать.

Въ Вольфсгартен точно составился маленькій дворъ, при которомъ однако, вмсто обычной стснительности, замтна была извстнаго рода сельская свобода. Собравшіяся здсь лица тмъ довольне были свидться, что явились сюда изъ деревенскаго затишья. Большинство гостей составляли отставные офицеры, и у нихъ въ петлицахъ нердко мелькали красныя, синія, желтыя орденскія ленточки. Вс мужчины были завиты, а бороды ихъ тщательно выбриты. Наряды дамъ свидтельствовали, что он не даромъ каждый годъ по нскольку недль проводили въ Париж. Въ числ ихъ находилась одна француженка и изъ любезности къ ней разговоръ велся на французскомъ язык.

Здсь былъ между прочимъ одинъ знаменитый, только-что вернувшійся изъ путешествія музыкантъ, онъ изъздилъ много городовъ, везд давалъ концерты, а теперь отдыхалъ въ дом товарища, который, женившись на богатой наслдниц, бывшей своей учениц, купилъ на берегахъ Рейна прелестную виллу и поселился въ ней.

За исключеніемъ Эриха, Зонненкампъ и музыкантъ были, посреди всей собранной здсь знати, единственными представителями средняго сословія. Но музыканта возвышалъ его талантъ, а Зонненкампа милліоны. Что касается до ‘виннаго графа,’ то его уже почти можно было считать дворяниномъ. Онъ надняхъ ожидалъ диплома на свое новое достоинство, и вс это звали. Женихъ съ невстой тоже были приглашены, но утромъ въ самый день обда въ Вольфсгартенъ пришла записочка, извщавшая о нездоровьи жениха, который такимъ образомъ не могъ присутствовать на праздник.

Въ числ гостей находился также и живописецъ, гостившій у ‘виннаго графа’, гд онъ уже въ теченіи нсколькихъ недль писалъ портреты жениха и невсты во весь ростъ. Живописецъ этотъ былъ въ большой мод. Онъ съ особеннымъ искусстволъ изображалъ жемчугъ, кружева и срый атласъ. Лица тоже ему большей частью удавались, по всегда имли синеватый оттнокъ. Его очень любили при двор, и конечно онъ, а никто другой, долженъ былъ писать портретъ съ прелестной невсты.

Русскій князь, совершенно естественно, привлекалъ на себя всеобщее вниманіе.

За обдомъ Зонненкампъ сидлъ на почетномъ мст, рядомъ съ Беллой, по другую сторону которой помщался молодой иностранецъ.

Зонненкампъ пустилъ въ ходъ свою артиллерію любезностей, въ которыхъ у него никогда не было недостатка. Но на этотъ разъ он имли мало успха, такъ какъ Белла слушала его только однимъ ухомъ, стараясь уловить другимъ, что говорили Эрихъ и русскій.

Внезапно вс отдльные разговоры за столомъ смолкли. Князь обратился къ Зонненкампу и спросилъ:

— Скажите, пожалуйста, невольниковъ въ Америк тоже считаютъ душами?

— Я васъ не понимаю.

— У насъ, въ Россіи, крпостныхъ людей называли душами. У него столько-то сотенъ или тысячъ душъ, говорилось обыкновенно. Я и спрашиваю, также ли у васъ, въ Америк?

— Нтъ!

— Нкоторые сомнваются, замтилъ Клодвигъ, дйствительно ли негры имютъ душу. Гумбольдтъ приводитъ мнніе дикихъ объ обезьянахъ, которыя, по ихъ понятіямъ, обладаютъ даромъ слова, но скрываютъ это изъ боязни, чтобъ ихъ не заставили работать.

Вс засмялись, а Клодвигъ продолжалъ:

— Самый ничтожный изъ греческихъ и римскихъ сосудовъ, который мы откапываемъ въ земл, непремнно поражаетъ насъ своей изящностью. Негры, сколько мн извстно, не создали ничего прекраснаго.

— Они, какъ говорится, вмшался князь, не изобрли сами даже и мышеловки.

— Да, подтвердилъ Клодвигъ. Теперь спрашивается: могутъ ли негры быть наслдниками общаго человческаго образованія, разъ, что они не наслдовали прекрасный человческій образъ, который перешелъ къ намъ отъ древнихъ египтяпъ, грековъ и римлянъ? Могутъ ли они содйствовать дальнйшему развитію искусства, которое уже одно упрочиваетъ за людьми ихъ благородное происхожденіе,— могутъ ли создавать прекрасное, не имя возможности при этомъ руководствоваться собственной наружностью? Въ св. писаніи сказано: Богъ сотворилъ человка по образу и по подобію своему. Человкъ, въ свою очередь, создаетъ себ божество по своему образу и подобію,— а для негровъ это невозможно. Они, можетъ быть, современемъ и создадутъ что-нибудь для себя, по никогда для другихъ. Поэтому имъ, какъ дтямъ, лишеннымъ наслдства, суждено всегда стоять отдльно, не имя ничего общаго съ остальнымъ человчествомъ.

Зонненкампъ вдругъ точно выросъ: такъ говоритъ человкъ, въ любви къ ближнимъ котораго никто не станетъ сомнваться!

— Прекрасно! воскликнулъ онъ. Въ Америк мы не отличаемся сантиментальностью. Наши твердыя, ясныя понятія, школьная наука называетъ еретическими и кладетъ на нихъ клеймо безчеловчности. Но вдь и пресловутая гуманность тоже иметъ своихъ фанатическихъ приверженцевъ, а вмст съ тмъ и свою инквизицію.

Зонненкампъ говорилъ небрежно, съ сдержанной насмшкой,— тономъ, который ясно показывалъ, какъ неумстнымъ казался ему вопросъ, поднятый княземъ. Клодвигъ счелъ нужнымъ его поддержать и началъ тихимъ голосомъ, который становился все громче и сильне по мр того, что онъ говорилъ:

— Кто уметъ спокойно и хладнокровно обсуживать историческія событія, тому виднъ весь постепенный ходъ идеи, какъ она тихо, незамтно, въ теченіи долгаго времени, совершаетъ свою работу, и какъ, наконецъ, достигнувъ своего полнаго развитія, выражается въ событіи, съ которымъ, повидимому, не иметъ ничего общаго. Но не слдуетъ забывать, что характеръ идеи чисто приготовительный, а у событія — положительный.

Белла, наклонясь къ князю, что-то ему очень тихо говорила. Клодвигъ догадался, что она извинялась за него въ томъ, что онъ, по обыкновенію, углубился въ тяжеловсныя разсужденія и логическіе выводы. По лицу его пробжала легкая судорога, онъ едва замтно закусилъ губу, но продолжалъ:

— Я убжденъ, что еслибъ союзники не взяли Севастополя, освобожденіе крестьянъ въ Россіи совершилось бы не такъ и еще не теперь,— а кто знаетъ, какъ и когда? И въ наше время, какъ въ былое, Саулъ идетъ отыскивать ослицу и вмсто нея обртаетъ царство,— и это есть царство всемогущей идеи. Крымская война была предпринята съ цлью унизить Россію, а вмсто того, она побудила ее даровать крестьянамъ свободу и тмъ самымъ содйствовала ея внутреннему возрожденію. Это великія историческія событія, въ которыхъ мы ни при чемъ…

— Ваша идея для меня совершенно нова, прервалъ князь.

Но Клодвигъ продолжалъ.

— Мн говорилъ русскій посланникъ, что во время крымской войны вдругъ распространился слухъ, будто вс сражающіеся подъ Севастополемъ и добровольно ополчающіеся для избавленія Россіи отъ нашествія союзниковъ, по окончаніи войны получатъ земли и будутъ свободными крестьянами. Никто не зналъ, откуда вышелъ этотъ слухъ, но его вс съ убжденіемъ повторяли. Идея освобожденія крестьянъ, дотол жившая только въ книгахъ, газетахъ и въ высшихъ слояхъ общества, вдругъ перешла въ народную массу и стала быстро слагаться въ событіе, для полнаго осуществленія котораго не доставало только императорской воли.

Клодвигъ остановился. Онъ казался утомленнымъ, но посл минутнаго молчанія воскликнулъ:

— Это новое подтвержденіе стараго сказанія: мечъ да обратится въ плугъ.

Вс съ удивленіемъ переглянулись, не понимая, какимъ путемъ Клодвигъ пришелъ къ этому заключенію. Одинъ Эрихъ смотрлъ вполн осмысленно и лицо его выражало восторгъ. Вдругъ, чья-то рука коснулась его плеча. Эрихъ быстро обернулся. Передъ нимъ стоялъ Роландъ.

— Ты мн уже говорилъ нчто весьма похожее на это, сказалъ мальчикъ.

— Пойди на мсто и сиди смирно, шепнулъ ему Эрихъ.

Роландъ повиновался и все ожидалъ, когда Эрихъ на него взглянетъ. Наконецъ желаніе его исполнилось. Онъ взялъ стаканъ съ виномъ и сдлалъ Эриху знакъ, что пьетъ за его здоровье.

Белла на всхъ грустно поглядывала, видимо тяготясь разговоромъ, который казался ей въ высшей степени неумстнымъ за обденнымъ столомъ. Она сдлала знакъ Эриху, какъ бы прося его отвести рчь отъ столь ненавистнаго для нея предмета.

Въ это самое время слуга началъ разносить въ тонкихъ, изящныхъ рюмкахъ іоганнисбергское вино. Эрихъ, приподнявъ стаканъ, воскликнулъ:

— А какъ вы думаете, графъ, вдь древніе никогда не пили такого вина изъ своихъ глиняныхъ кружекъ и кубковъ, которые мы теперь находимъ въ земл?

Белла одобрительно кивнула головой. Эрихъ остановился.

— А извстно ли намъ, живо подхватила она, что-нибудь положительное о винодліи древнихъ?

— Очень мало, отвчалъ Эрихъ. По всей вроятности, древніе и понятія не имли о крпости и возбудительныхъ свойствахъ нашего вина. Они знали только одно прсное вино.

— Я не имю претензіи на ученость, сказалъ Зонненкампъ, но полагаю, что причину этому легко объяснить. Виноградная лоза, если ее не подстригать, никогда не дастъ такого сочнаго плода, какъ та, которую постоянно подрзаютъ. Кром того, вино непремнно должно храниться въ бочкахъ, иначе оно не можетъ ни вполн перебродить, ни достигнуть своей настоящей крпости.

— Бочки? спросилъ русскій князь: чмъ он такъ полезны? Или дерево содйствуетъ очищенію вина?

— Я такъ думаю, отвчалъ Зонненкампъ. Кром того бочка пропускаетъ въ себя воздухъ и тмъ самымъ поддерживаетъ въ вин броженіе и даетъ ему возможность достигнуть надлежащей зрлости и крпости. Въ глиняныхъ же сосудахъ вино или задыхается, или по крайней мр остается въ одномъ и томъ же положеніи.

— Какъ пріятно думать, замтила Белла, что успхи цивилизаціи содйствуютъ еще и тому, чтобъ доставлять человку боле полныя наслажденія.

Зонненкампъ былъ очень доволенъ собой. Ему удалось кстати высказать нсколько остроумныхъ замчаній и показать себя въ наилучшемъ свт. Разговоръ опять пересталъ быть общимъ и раздробился на мелкія бесды съ разныхъ концовъ стола.

Вообще вс были оживлены: печали и заботы казались вполн забытыми и когда общество наконецъ встало изъ за стола, на всхъ лицахъ игралъ румянецъ, во всхъ глазахъ сверкало веселье.

ГЛАВА VIII.
САМЪ СЕБ ПОМОГАЙ.

Дамы удалились, а мужчины сидли въ саду и пили кофе. Князь, желая оказать любезность Зонненкампу, заговорилъ о своемъ намреніи постить Америку. Клодвигъ его одобрилъ и выразилъ сожалніе, что самъ въ молодости тамъ не побывалъ.

— Я того мннія, сказалъ онъ, что кто не былъ въ Америк, тотъ не знаетъ вполн людей. Тамошняя жизнь пробуждаетъ въ человк новую энергію, онъ крпнетъ въ борьб за обладаніе міромъ и, какъ Робинзонъ, долженъ безпрестанно отыскивать въ самомъ себ новые источники силъ и знанія. На мои глаза Америка похожа на Грецію. Греція видла физическую наготу людей, Америка видитъ ихъ нравственную паготу. Нельзя сказать, чтобъ зрлище это всегда было пріятно, но оно предвщаетъ возможность возрожденія человчества.

Музыкантъ, тоже собиравшійся въ Америку, съ цлью давать тамъ концерты, заттилъ:

— Не понимаю, какъ это люди живутъ въ стран, почва которой не производитъ винограда, и гд въ воздух не поютъ жаворонки.

— Позвольте мн сдлать одно замчаніе, графъ, сказалъ Эрихъ, не находите ли вы страннымъ, что въ Америк не изобртено ни одно новое наименованіе? Тамъ рки, горы, города, люди, вс носятъ только т названія, которыя, или даны имъ первобытными обитателями, или позже вывезены изъ Европы. Мн представляется еще вопросъ: прибавилъ ли Новый Свтъ хоть одно нравственное правило къ тмъ, которыя у насъ уже и прежде существовали?

— Конечно прибавилъ и самое лучшее изъ всхъ, быстро проговорилъ Зонненкампъ.

— Самое лучшее? Какое?

— Оно заключается въ трехъ словахъ, ‘самъ себ помогай.’

Клодвигъ сомнительно покачалъ головой.

— Правило: ‘самъ себ помогай’ сказалъ онъ, взятое въ строгомъ смысл, гораздо боле относится къ животнымъ, нежели къ людямъ. Каждое животное изъ всхъ силъ старается себ помогать. Какъ противодйствіе общественному злу, изнженной морали, которая во всемъ полагалась на государство и искала существовать на его счетъ,— правило это конечно иметъ значеніе. Кром того оно весьма пригодно въ путешествіи, для одинокаго странника, но лишь только этотъ странникъ превращается въ осдлаго жителя какой-либо страны, на него тотчасъ возлагаются обязанности въ отношеніи къ другимъ. Въ западной Америк знаменитое ‘самъ себ помогай’ не иметъ никакого значенія: тамъ сосди много другъ другу помогаютъ. Въ извстныхъ случаяхъ правило это еще можетъ служить отдльнымъ личностямъ, по никогда цлому обществу, классу или сословію людей. Крпостные крестьяне, напримръ, невольники не могутъ сами себ помогать. Нравственная солидарность предписываетъ другое. Помогай ближнему, говоритъ она, какъ ближній помогаетъ теб, а помогая себ, ты въ тоже время помогаешь и другимъ.

Такимъ образомъ разговоръ, показавшійся неумстнымъ за столомъ, былъ снова возобновленъ, и на этотъ разъ никто и не думалъ его прерывать.

— Всякій народъ, продолжалъ Клодвигъ, чтобъ занять мстовъ исторіи, долженъ внести въ нее какую-нибудь идею, надъ осуществленіемъ которой ему предстоитъ трудиться. Америка, мн кажется, призвана совершить великое дло, а именно уничтожить въ мір рабство. Но это, какъ я уже и говорилъ, все-таки будетъ только осуществленіе идеи, которая въ теченіи долгаго времени совершала и наконецъ окончила свое дло подготовки. А мы добиваемся того, создала-ли Америка какое-либо новое нравственное начало?

— Такое начало, шутливо замтилъ Пранкенъ, заключается можетъ быть въ швейной машин.

Вс засмялись

— Мн кажется, сказалъ Эрихъ, что изреченіе ‘самъ себ помогай’, есть не что иное, какъ выраженіе нравственнаго принципа. У насъ, въ Европ, люди пріобртаютъ себ положеніе и богатства или чрезъ наслдство, или посредствомъ милостей, разсыпаемыхъ за нихъ герцогами и государями. Въ Америк человкъ ничмъ не хочетъ быть обязанъ другому и желаетъ для себя только того, что самъ себ можетъ дать безъ всякой посторонней помощи. Изреченіе ‘help yourself’ между прочимъ далеко не лишено смысла, если его противопоставить врованію, длающему изъ человка нчто въ род товарнаго тюка, который черезъ посредника препровождается къ мсту своего небеснаго назначенія. Ты — человкъ, не чемоданъ, набитый правилами и законами, крпко стянутый ремнями и отмченный клеймомъ духовной таможни, — ты живой, свободный пассажиръ и долженъ самъ о себ заботиться. Мы, нмцы, имемъ пословицу, весьма близко подходящую къ изреченію: ‘самъ себ помогай’. Пусть, говоримъ мы, всякій самъ несетъ свою шкуру на рынокъ.

— Могу я тоже сдлать вопросъ? неожиданно для всхъ произнесъ Роландъ.

Вс были поражены, а Зонненкампъ и Эрихъ въ особенности.

— Говори, что ты думаешь? сказалъ Эрихъ.

— Когда графъ упомянулъ о наслдникахъ образованія, мн очень хотлось спросить, почему можемъ мы знать, что образованіе наше истинное?

Мальчикъ говорилъ робко и нершительно. Эрихъ старался его ободрить.

— Ну, продолжай, сказалъ онъ: вырази свою мысль полне.

— Китайцы и турки можетъ быть считаютъ насъ варварами.

— Ты хочешь знать, помогъ ему Эрихъ, гд т несомннные признаки, по которымъ можно безошибочно сказать, что тотъ или другой народъ, то или другое время, религія, или человкъ попали въ струю историческаго всемірнаго образованія?— и между ними завязался діалогъ.

— Да, именно это, — отвчалъ мальчикъ.

— Хорошо. Подумай, чмъ отличается образованный человкъ отъ необразованнаго?

— Тмъ, что онъ здраво мыслитъ и ясно понимаетъ вещи.

— Такъ, но откуда это у него берется?

— Онъ это почерпаетъ изъ самого себя.

— А посредствомъ чего онъ изощряетъ и пополняетъ своя взгляды и понятія?

— Посредствомъ сравненія.

— Съ чмъ?

— Съ мыслями великихъ людей.

— А въ чемъ онъ познаетъ истину: въ согласіи, или противорчіи своихъ взглядовъ съ понятіями другихъ?

— Въ согласіи.

— А гд находятся эти другіе?

— Всюду вокругъ него.

— А до него жили люди, или нтъ?

— Конечно, жили.

— А можемъ мы сравнивать наши мысли и взгляды съ мыслями и взглядами нашихъ предшественниковъ? Можемъ мы у нихъ учиться?

— Да, на то у насъ есть письменность.

— Хорошо. Когда человкъ или народъ, обладая извстной степенью развитія или образованія, однако не находится въ связи ли съ однимъ изъ предшествовавшихъ ему народовъ,— что тогда можно сказать про такого человка, или про такой народъ?

— Что у нихъ нтъ наслдства.

— Я не ожидалъ этого отвта, но принимаю его. Хорошо. Теперь скажи же: человкъ или народъ, не наслдовавшій отъ своихъ предшественниковъ ихъ образованія, что онъ — стоитъ въ связи съ человчествомъ, или особнякомъ отъ него?

— Особнякомъ.

— Вотъ мы и добрались, узнали, что стоимъ въ центр истиннаго образованія, и занимаемся его продолженіемъ, — и это потому что мы наслдники прошлаго. Мы приняли образованіе отъ персовъ, іудеевъ, египтянъ, грековъ и римлянъ и ведемъ его дале. Ни турки, ни китайцы этого не длаютъ и не могутъ длать: они въ исключительномъ положеніи и замкнуты въ самихъ себ. Мы, нмцы, можемъ безъ хвастовства сказать, что стоимъ во глав образованія. Ни одинъ другой народъ не содйствовалъ столько его успхамъ, сколько нмцы, или лучше сказать все германское племя, къ которому принадлежатъ также и твои соотечественники.

— Браво, браво! воскликнулъ Клодвигъ. Вс поднялись съ мстъ. Клодвигъ подошелъ къ Зонненкампу.

— Никогда рекомендація не была справедливе, сказалъ онъ, какъ въ тотъ день, когда я вамъ рекомендовалъ капитана. Вы правы, господинъ Зонненкампъ: изреченіе ‘самъ себ помогай’ заключаетъ въ себ великое новое — если не нравственное, то во всякомъ случа педагогическое начало. Нашъ другъ учитъ вашего сына самому себ помогать въ томъ, что составляетъ высшую задачу жизни: это новая сокровенная метода.

Эрихъ и Роландъ сдлались предметомъ всеобщаго вниманія. Князь подошелъ къ Эриху и пожимая ему руку, сказалъ:

— Вы настоящій учитель!

Между тмъ явился посланный отъ дамъ и пригласилъ мужчинъ пожаловать къ нимъ въ залу. Съ ихъ появленіемъ, не замедлило водвориться веселье. Одинъ австрійскій офицеръ, женатый на дочери негоціанта, которую такимъ образомъ вывелъ въ знать, презабавно плъ комическія псни. Пранкенъ показалъ нсколько фокусовъ, которымъ нарочно учился у фокусника, а въ заключеніе музыкантъ игралъ на старой скрипк Клодвига.

Зонненкампъ, сидя вмст съ Клодвигомъ въ уголк залы, защищенномъ отъ сквозного втра, подумалъ, что настала удобная минута коснуться предмета, который теперь его больше всего занималъ. Онъ съ благодарностью упомянулъ объ участіи, какое Клодвигъ всегда выказывалъ къ Роланду, а потомъ съ отеческой заботливостью продолжалъ, говоря, что ему самому ужъ боле ничего не нужно въ жизни и что вс его желанія теперь клонятся единственно къ тому, чтобъ навсегда упрочитъ за Роландомъ почетное мсто въ обществ. Клодвигъ выразилъ увренность, что примръ и уроки Эриха со временемъ разовьютъ въ мальчик самостоятельность, строгое пониманіе жизни и вообще такія качества, которыя непремнно откроютъ ему доступъ въ общество людей высшаго круга.

Слова: ‘общество людей высшаго круга’ возбудили всю энергію Зонненкампа. Но Клодвигъ длалъ видъ, будто не понимаетъ куда Зонненкампъ мтитъ, и тотъ былъ такъ этимъ озадаченъ и смущенъ, что вмсто того, чтобъ прямо обратиться къ Клодвигу за содйствіемъ, сталъ просить у него совта. Клодвигъ самымъ ршительнымъ тономъ и даже въ рзкихъ выраженіяхъ посовтовалъ лучше и не начинать этого дла. Неблаговидно, говорилъ онъ, стараться проникнуть въ отживающее учрежденіе, гд, къ тому же, никогда не будешь себя чувствовать вполн дома. Зонненкампу ничего боле не оставалось, какъ поблагодарить. А Клодвигъ воспользовался первой удобной минутой, чтобъ присоединиться къ другимъ гостямъ.

Вс начали еще за-свтло разъзжаться. Зонненкампъ посадилъ Роланда въ экипажъ къ матери, не желая вторично испытать на себ ея дурное расположеніе духа. Онъ видлъ, какъ взоры ея безпрестанно съ неудовольствіемъ обращались на богатое жемчужное ожерелье Беллы, и предпочелъ совершить обратный путь вмст съ Эрихомъ и маіоромъ.

— Вотъ оно, нмецкое общество! сказалъ Зонненкампъ дорогой. Нашъ почтенный хозяинъ сильно смахиваетъ на стараго профессора.

Никто ему не отвчалъ.

Затмъ Зонненкампъ по-англійски похвалилъ Эриха за тактъ, съ какимъ онъ въ присутствіи такого молодого мальчика, какъ Роландъ, остерегался высказывать свою короткость съ графомъ и съ его красавицей женой. Положивъ руку Эриху на плечо, онъ прибавилъ:

— Молодой человкъ, я могъ бы вамъ позавидовать. Я знаю, вы станете отпираться, но тмъ не мене приношу вамъ свое поздравленіе. Старый графъ правду говоритъ: изрченіе ‘самъ себ помогай’ — не есть выраженіе какого-нибудь нравственнаго принципа.

Эрихъ могъ только учтиво отклонить отъ себя поздравленіе. Онъ чувствовалъ себя жестоко наказаннымъ за мысленно совершенный проступокъ и находилъ большое утшеніе въ томъ, что могъ себ сказать: ‘Да, я на дл выполнилъ поговорку: самъ себ помогай’.

Зонненкампъ тоже думалъ объ этихъ словахъ, и ему становилось досадно. Теперь у него было на рукахъ дло, съ которымъ онъ одинъ ршительно ничего не могъ сдлать, ему была нужна посторонняя помощь. Онъ искалъ почетнаго положенія въ свт, котораго нельзя пріобрсти, такъ какъ пріобртаются богатства. Тутъ необходима чужая помощь, но вотъ на первомъ же шагу встрчается затрудненіе: человкъ самый сильный, тотъ, который всхъ боле могъ бы быть ему полезенъ, отказываетъ ему въ своемъ содйствіи. Клодвига, какъ оказывалось, ничмъ нельзя было привлечь на свою сторону.

ГЛАВА IX.
НА СВАДЬБ.

Нсколько дней спустя, новое развлеченіе опять нарушило порядокъ уроковъ Роланда. Церера была счастлива тмъ, что ей наконецъ представлялся удобный случай показаться въ своемъ брильянтовомъ убор, а фрейленъ Пэрини тоже не безъ удовольствія раскрыла прибывшій изъ Парижа ящикъ съ новымъ платьемъ. Такихъ платьевъ было всего только два: одинъ у императрицы, другой — у Цереры.

Семейство ‘виннаго графа’, до сихъ поръ державшее себя очень сдержанно въ отношеніи къ дому Зонненкампа, посл обда въ Вольфсгартен прислало ему приглашеніе на свадьбу дочери съ сыномъ гофмаршала.

Эриху стоило большого труда отдалять Роланда отъ разговоровъ о предстоящемъ праздник. Мальчикъ какъ-то провдалъ, что приготовляется великолпный фейерверкъ, который будетъ спущенъ частью на Рейн, частью на сосднихъ вершинахъ, и каждое утро повторялъ: ‘только бы погода не испортилась, а то будетъ очень жалко!’

Кром того, Роландъ часто куда-то уходилъ съ Пранкеномъ и всегда возвращался въ сильно-возбужденномъ состояніи. Онъ явно скрывалъ отъ Эриха какую-то тайну, которую тотъ и не пытался проникнуть.

Въ день свадьбы, на виллу пріхалъ генералъ, котораго Зонненкампъ пригласилъ къ себ изъ столицы. Онъ и все семейство отправились къ ‘винному графу’ вскор посл обда. Было приготовлено три экипажа, Въ одномъ помстилась Церера съ генераломъ. Платье ея было такъ пышно, что спутникъ ея буквально утонулъ въ волнахъ шелка и кружевъ. Въ другомъ открытомъ экипаж сидлъ Зонненкампъ съ фрейленъ Пэрини и съ Пранкеномъ, который нарядился въ парадный мундиръ съ двумя орденами. Зонненкампъ ни слова не сказалъ по этому поводу, но видно было, что онъ чувствовалъ глубокую признательность къ молодому человку, который не только доставилъ ему посщеніе генерала, но еще и его самого, такъ сказать, вводилъ въ свтъ. Въ третьей карет сидли Роландъ и Эрихъ. Мальчикъ очень сожаллъ, что Эрихъ тоже не надлъ мундира.

Жилище ‘виннаго графа’ было расположено близъ большой дороги, и съ обихъ сторонъ его растилались обширные сады. На этотъ разъ передъ домомъ стояла длинная вереница экипажей.

Генералъ шелъ ведя подъ руку Цереру. У входа ихъ встртилъ лакей въ богатой ливре и указалъ имъ дорогу въ садъ. Вс аллеи были уставлены зеленью и цвтами, которые возвышались, въ вид громадной стны. У самаго схода съ лстницы, ведущей въ садъ, стоялъ самъ ‘винный графъ’. Онъ попросилъ генерала уступить ему руку Цереры. По аллеямъ взадъ и впередъ расхаживали гости, а нкоторые сидли за красивыми столиками.

Жена ‘виннаго графа’ была очень высокая и полная женщина. Въ ней находили сходство съ Маріей Терезіей, что и побудило ее одться совершенно такъ, какъ одвалась эта императрица. На голов у леи сверкала брильянтовая діадема.

Зонненкампа не замедлили представить жениху и невст. Женихъ казался очень утомленнымъ, а невста, съ розовымъ внкомъ на голов, была очень весела и оживлена. Вс пожалли, что на праздник нтъ Манны.

Гофмаршалъ, отецъ жениха, изъявилъ свое удовольствіе по случаю встрчи съ Зонненкампомъ. Онъ былъ также очень радъ случаю познакомиться съ его супругой и красавцемъ сыномъ. Въ заключеніе гофмаршалъ окончательно осчастливилъ Зонненкампа, сказавъ, что о немъ недавно въ очень лестныхъ выраженіяхъ говорили за герцогскимъ столомъ. Цереру посадили рядомъ съ гофмаршаломъ. Она еще не снимала благо плаща, который скрывалъ ея роскошный нарядъ.

‘Винный графъ’ ходилъ между рядами гостей, разукрашенный орденами. Онъ вообще отличался хорошими манерами, которыя пріобрлъ въ сношеніяхъ чуть ли не со всей европейской аристократіей. Во время Наполеона, будучи еще почти мальчикомъ и странствуя по дламъ торговаго дома своего отца, онъ съ большимъ успхомъ выполнилъ нсколько порученій, возложенныхъ на него осторожнымъ и предусмотрительнымъ Меттернихомъ. Онъ лично зналъ всхъ французскихъ фельдмаршаловъ и два раза говорилъ даже съ самимъ Наполеономъ. у ‘виннаго графа’ было три сына и три дочери. Старшая была уже замужемъ за офицеромъ благороднаго происхожденія. Изъ трехъ сыновей, одинъ, растративъ у отца не мало денегъ, ухалъ въ Америку и пропалъ тамъ безъ всти. Другой, музыкантъ, игралъ въ театральномъ оркестр одного изъ главныхъ городовъ средней Германіи. Онъ недавно писалъ отцу, объявляя ему, что съ своей стороны, не приметъ дворянскаго достоинства. Третій и старшій сынъ, ‘кавалеръ бутылки’, напротивъ, сильно хлопоталъ по длу о дворянств и былъ теперь очень счастливъ тмъ, что оно удалось.

‘Винный графъ’ выказывалъ въ этотъ день особенное оживленіе и очень привтливо принималъ своихъ гостей. Его высокая, худощавая, украшенная сдиной, но еще бодрая и свжая фигура дышала энергіей. Онъ переходилъ отъ одного постителя къ другому, всякому говорилъ что-нибудь любезное и въ свою очередь отъ всхъ принималъ поздравленія, въ которыхъ скрывался двойной смыслъ, такъ какъ онъ въ этотъ самый день получилъ дипломъ на дворянство. Онъ благодарилъ скромно, съ достоинствомъ, говоря самому себ, что, еслибъ хотлъ, могъ бы уже давно, десятки лтъ тому назадъ, быть дворяниномъ. Но въ то время вс были точно помшаны на патріотизм, и странствующій по торговымъ дламъ своего отца мальчикъ тоже не могъ имъ не заразиться. На поздравленія гостей ‘винный графъ’ неизмнно отвчалъ, что милостивое вниманіе къ нему герцога длаетъ его въ высшей степени счастливымъ.

Зонненкампъ улыбался про себя, думая, что въ скоромъ времени и его точно также станутъ честить, и мысленно подбиралъ выраженія, въ какихъ будетъ благодарить за приносимыя ему поздравленія.

Церера была въ очень неловкомъ положеніи, занимая почетное мсто рядомъ съ гофмаршаломъ. Тотъ, примтивъ что она ршительно ни о чемъ не въ состояніи говорить, вовсе пересталъ ею заниматься, и они сидли молча. Но наконецъ и для нея настала счастливая минута: къ ней подошла ея новая пріятельница, совтница, которой гофмаршалъ поспшилъ уступить свое мсто.

Радость Цереры еще усилилась, когда къ нимъ присоединилась Белла, которая, не смотря на то, что въ этомъ обществ было много ей равныхъ, отъ всхъ отличалась своей наружностью и манерами. Она была въ высшей степени любезна съ Церерой и, взявъ ее подъ руку, отправилась съ ней въ оранжерейную залу, гд было выставлено роскошное приданое невсты. Имъ встрчались многіе, уже возвращавшіеся оттуда, вс громко выражали свой восторгъ и удивленіе, а на нкоторыхъ лицахъ виднлась и зависть.

Церера никакъ не умла справиться со своимъ длиннымъ шлейфомъ, между тмъ какъ Белла, граціозно приподнявъ его обими руками, ступала легко и свободно, какъ будто несясь на облакахъ.

Русскій князь очень любезно привтствовалъ Зонненкампа и подалъ ему руку. Зонненкампъ не помнилъ себя отъ радости, какъ вдругъ князь произнесъ нсколько словъ, которыми точно облилъ его холодной водой.

— А я и позабылъ распросить васъ о торг невольниками! Боюсь, что когда соберусь въ Америку, тамъ уже совсмъ выведется этого рода промышленность.

Вслдъ за тлъ князю представили генерала, и Зонненкампъ остался одинъ, чувствуя себя какъ-то въ сторон отъ всего этого общества. Однако лице его просвтлло, когда онъ увидлъ, какъ дружески Белла прогуливалась съ его женой.

— А вы еще и не подходили къ графин, сказалъ Зонненкампъ Эриху.

— О, у меня совсмъ другое въ голов, отвчалъ тотъ. Желалъ бы я знать, съ какимъ видомъ нашъ новый дворянинъ приказывалъ своимъ слугамъ: ‘Іоганъ, Петръ, Михель! начиная съ сегодняшняго для, зовите меня барономъ!’ Какъ онъ долженъ самому себ казаться смшнымъ!

— Титулъ доктора вроятно очень звученъ, злобно проворчалъ Зонненкампъ: и люди, конечно, съ нимъ родятся.

Слова Эриха раздражили Зонненкампа, и онъ охотно прогналъ бы его отъ себя. Но приближеніе Беллы снова возвратило ему хорошее расположеніе духа.

— Знаете ли, господинъ Зонненкампъ, сказала она, къ чему насъ сюда пригласили и что означаетъ все это празднество? Мы здсь сегодня на крестинахъ. Виноторговецъ долго домогался чести попасть въ дворяне, и наконецъ принесъ въ жертву дочь. Герцогу ничего боле не оставалось, какъ дать ему желаемое, но онъ при этомъ съигралъ съ нимъ отличную шутку. Не въ высшей ли степени забавно: онъ далъ ему названіе барона фонъ-Эндлихъ {Endlich, т. е. наконецъ.}?

И она съ большимъ юморомъ начала разсказывать, какъ было бы смшно, еслибъ престарлый крестникъ вдругъ возопилъ: ‘Я не хочу такого имени, дайте мн другое!’ Потомъ Белла, обратясь къ Эриху, стала остроумно и въ тоже время очень зло описывать всхъ гостей. Особенно досталось отъ нея групп молодыхъ двицъ, по наружности которыхъ, говорила она, видно, до какой степени тяготить ихъ роскошныя прически изъ локоновъ. Белла утверждала, что два парикмахера изъ сосдняго города съ утра разъзжали по дачамъ, по-очереди причесывая собиравшихся на праздникъ молодыхъ двушекъ. Она очень смшно передразнивала, какъ т, одна у другой, спрашиваютъ: ‘скажите пожалуйста, на мст ли у меня шиньонъ’? Не пощадила она также и высокаго худощаваго англичанина, у котораго была очень толстая жена и три тоненькія дочери съ длинными локонами и черезъ-чуръ въ пестрыхъ платьяхъ. Этотъ англичанинъ жилъ зимой въ столиц, а лтомъ на дач, гд цлые дни удилъ рыбу, а дочери его постоянно рисовали. Онъ слылъ за богача, который страннымъ образомъ составилъ себ состояніе. Братъ его жены былъ много лтъ тому назадъ сосланъ въ Ботани-Бей и, какъ ловкій купецъ, вскор устроилъ вывозъ оттуда разныхъ товаровъ, что и послужило основаніемъ громаднаго богатства семьи.

Белла была очаровательна, и Эрихъ началъ чувствовать себя передъ ней виноватымъ. Онъ слушалъ грубый отзывъ доктора и позволилъ ему непочтительно о ней говорить, самъ ни слова не сказавъ въ ея защиту. Теперь онъ взглядомъ какъ бы просилъ у ней прощенія. Белла осталась имъ довольна, оживленіе ея и веселость усилились, а вмст съ тмъ и красота ея получила новый блескъ. Она явно оказывала Эриху предпочтеніе передъ всмъ собраннымъ здсь обществомъ.

Вскор къ ихъ кружку присоединился также и Клодвигъ. Онъ не могъ надивиться тому, какое разнообразіе личностей и характеровъ встрчалось на берегахъ Рейна. Маіоръ стоялъ немного въ сторон и такъ смотрлъ на Зонненкампа, какъ будто хотлъ сказать: ‘Прошу тебя, не длай и ты того же, останься съ нами. Никакіе конфекты не доставили бы фрейленъ Милькъ такого удовольствія, какъ еслибъ я, вернувшись отсюда, могъ ей сказать: то, что говорятъ о Зонненкамп — не правда’! Фрейленъ Милькъ какимъ-то образомъ провдала тайну, которую такъ тщательно старались отъ всхъ скрыть.

Эрихъ сжалился надъ маіоромъ и подошелъ къ нему. Тотъ не замедлилъ открыть ему причину своей печали.

— Это все равно, сказалъ онъ, какъ еслибъ христіанинъ перешелъ въ турецкую вру!… Нтъ, вы не смйтесь, фрейленъ Милькъ правду говоритъ. Вонъ теперь все это громадное богатство, собранное съ такимъ трудомъ, переходитъ къ знати, покидаетъ насъ и не хочетъ боле имть съ вами ничего общаго..

Эрихъ украдкой пожалъ маіору руку, а этотъ внезапно спросилъ:

— Гд Роландъ?

— Да, гд Роландъ? Онъ тотчасъ посл прибытія куда-то скрылся и больше не показывался.

Между тмъ насталъ вечеръ. Въ кустахъ раздалась духовая музыка. На мгновеніе вс умолкли, а затмъ принялись, точно возбуждаемые музыкой, разговаривать съ новымъ воодушевленіемъ.

Эрихъ искалъ Роланда, но ни отъ кого не могъ узнать, гд находится мальчикъ.

Музыка въ саду умолкла, стало совершенно темно. На балкон дома появился одтый въ средневковое платье трубачъ и протрубилъ сигналъ, по которому гости начали собираться въ большую залу и въ смежныя съ ней комнаты. Тамъ рядами стояли стулья, а впереди ихъ два большія кресла, убранныя цвтами., для молодыхъ. За ними было расположено еще нсколько креселъ, предназначаемыхъ для самыхъ почетныхъ гостей. Церера получила мсто возл Беллы. Фрейленъ Пэрини, ловко пробравшись сквозь толпу, подошла къ ней и тихонько дернула ее за блый плащъ. Церера поняла знакъ, и взгляды гостей, до тхъ поръ обращенные на молодыхъ, мгновенно устремились за нее. Такого роскошнаго наряда никто никогда не видлъ. На Церер былъ уборъ изъ брильянтовыхъ колосьевъ, и кром того платье ея было обильно усяно еще брильянтами и жемчугомъ. Въ толп пронесся говоръ, который долго не умолкалъ, а Церера неподвижно стояла близъ своего стула, пока Белла не попросила ее ссть. Графиня съ улыбкой смотрла на пышный уборъ своей сосдки. ‘Американка, думала она, можетъ по произволу украшать себя брильянтами, но что можетъ сравниться съ такой шеей, съ такими плечами, какъ у ней, у Беллы’?

Вдругъ одна изъ стнъ залы поднялась вверхъ: это оказалось не что иное, какъ занавсъ. На сцен появились виноградари и молодыя двушки, которыя пли и декламировали похвалы дому ‘виннаго графа’ и въ заключеніе поднесли молодымъ миртовый внокъ. За тмъ занавсъ опустился, вс начали подниматься съ мстъ, но раздался чей-то голосъ: ‘Подождите, не уходите!’ и гости снова услись. Занавсъ вторично поднялся и открылъ Аполлона, окруженнаго пастухами и виноградарями. Аполлона изображалъ Роландъ. Публика дважды требовала повторенія этой картины, которая возбудила всеобщій восторгъ. Вс были въ особенности поражены изумительной красотой Роланда.

Белла съ улыбкой взглянула на стоявшаго близъ, нея Эриха, но тотъ казался смущеннымъ. Какъ это подйствуетъ на Роланда? думалъ онъ, и какъ могъ мальчикъ это отъ него скрыть? Но вскор самъ Роландъ явился посреди гостей въ своемъ обыкновенномъ плать и былъ осыпанъ похвалами. Его чуть не носили на рукахъ. Церер тоже пришлось выслушать не мало поздравленій по поводу необыкновенной красоты ея сына. Многіе выразили снова сожалніе, что не видятъ на праздник также и ея дочери. Церера на все неизмнно отвчала: ‘Благодарю васъ, вы очень добры’. Ее этому научила фрейленъ Пэрини.

Затмъ открылись двери въ другія залы, гд были накрыты столы. Гости размстились по мстамъ.

Роландъ, подойдя къ Эриху, сказалъ ему:

— Ты одинъ мн ничего не говоришь.

Эрихъ молчалъ.

— Ахъ, продолжалъ Роландъ: еслибъ ты зналъ, какого, мн стоило труда отъ тебя это скрывать и быть внимательнымъ за уроками! Но я хотлъ сдлать теб сюрпризъ.

Эрихъ увидлъ, что лучше всего не придавать этому событію никакого значенія и тмъ самымъ ослабить впечатлніе, какое оно могло произвести на мальчика. Онъ только посовтовалъ Роланду не пить много вина, а тотъ былъ такъ счастливъ, такъ всмъ доволенъ, что, не возражая, слъ возл Эриха, намреваясь показать ему на дл свою умренность. А ему между тмъ было приготовлено мсто за столомъ молодыхъ.

Живыя картины устроивалъ Пранкенъ вмст съ живописцемъ, гостившимъ у ‘виннаго графа’. Онъ былъ въ этотъ вечеръ какъ-то необыкновенно задумчивъ. Его уже преслдовала мысль, что онъ могъ бы жениться на прекрасной дочери ‘виннаго графа’ Отъ этого новаго дворянства тоже пахло свжимъ лакомъ, но за то здсь все было боле на чистоту. У него даже мелькнула мысль о будущей молодой вдов, которая можетъ опять сдлаться женой, но онъ поспшилъ отогнать соблазнъ, вызвавъ въ себ воспоминаніе о своей любви въ Манн.

Пранкенъ, въ качеств друга дома и товарища жениха, предложилъ тостъ за молодыхъ. Онъ при этомъ произнесъ небольшую, но очень милую юмористическую рчь. Вс были довольны и веселы.

Вдругъ выстрлъ изъ мортиры возвстилъ о начал фейерверка. Гости поспшили въ садъ и на веранду.

ГЛАВА X.
ФЕЙЕРВЕРКЪ.

Эрихъ не замтилъ, какъ Белла вдругъ очутилась около него.

— Вы сегодня необыкновенно задумчивы, сказала она ему тихо.

— Я не привыкъ къ шумнымъ и веселымъ сборищамъ.

— Мн все казалось, что вы мн что-то хотите сказать, прибавила она еще тише.

Эрихъ молчалъ. Белла продолжала:

— Не кажется ли вамъ, когда вы бываете въ большомъ обществ, что вы точно заброшены на чужбину,— точно плывете по большой рк и боретесь съ волнами, которыя васъ то и дло заливаютъ?

‘А, браво’! послышалось со всхъ сторонъ. На воздухъ взлетла ракета и разсыпалась яркимъ снопомъ. Въ тоже время заиграла музыка, а въ горахъ ей, какъ эхо, отвтилъ звукъ трубы. На берегу рки стояли толпы народа, собравшагося изъ сосднихъ городовъ и деревень посмотрть на фейерверкъ.

— Ахъ! воскликнула Белла, когда все снова погрузилось въ мракъ. Мы вс не что иное какъ жалкіе рабы! Вотъ, еслибъ такъ пожить,— какъ ракета взлетть на воздухъ и вспыхнуть яркимъ пламенемъ, а затмъ наступай ночь, приходи смерть: он боле не страшны!

Эрихъ вздрогнулъ. Онъ самъ не зналъ, какимъ образомъ рука Беллы очутилась въ его рук. Но вотъ на горахъ и на рк опять сверкнули и взвились къ небу огни. Эриху казалось, что вс здсь собранные люди непремнно должны увидть, какъ онъ держитъ за руку Беллу, и онъ быстро отступилъ назадъ. Къ графин подошелъ русскій князь и подалъ ей руку. Эрихъ остался одинъ и видлъ, какъ Белла, опираясь на князя, ходила взадъ и впередъ по дорог передъ домомъ. Онъ не могъ припомнить, дйствительно ли громко сказалъ Белл: ‘люблю тебя’! или только мысленно произнесъ эти слова. А между тмъ въ воздух безпрестанно трещали ракеты, летали звзды, вертлись колеса и щиты съ вензелями молодыхъ. Въ заключеніе, съ одной изъ лодокъ на Рейн взлетлъ на воздухъ громадный, золотистый снопъ и разсыпался дождемъ огненныхъ шаровъ. Музыка не переставала гремть, и съ берега несся радостный, гулъ, какъ будто волны внезапно получили голосъ и заговорили. У Эриха голова пошла кругомъ, онъ едва сознавалъ, гд онъ и кто онъ. Вдругъ чья-то рука слегка коснулась его плеча. Онъ обернулся и увидлъ Клодвига. Какъ охотно бросился бы Эрихъ передъ нимъ на колни! Онъ чувствовалъ себя недостойнымъ говорить съ графомъ и далъ себ слово, что скорй пустить себ пулю въ лобъ, чмъ еще разъ доведетъ себя до подобнаго состоянія.

Клодвигъ завелъ рчь о Роланд, говоря, что не одобряетъ намренія Зонненкампа ввести мальчика въ новую и совершенно чуждую для него сферу. Эрихъ отвчалъ разсянно. Клодвигъ полагалъ, что ему извстны планы Зонненкампа, а Эрихъ думалъ, что графъ говоритъ о предназначеніи Роланда къ военной служб. Къ тому же онъ былъ такъ смущенъ и произносилъ такія несвязныя рчи, что Клодвигъ почувствовалъ нкоторое безпокойство и посовтовалъ своему молодому другу, не брать на себя такъ много и вообще спокойне смотрть на вещи.

Эрихъ ршился не прощаться съ Беллой.

Было уже поздно, когда Зонненкампъ съ семействомъ отправился домой. Теперь къ нимъ присоединилась еще совтница съ мужемъ, они предполагали переночевать на вилл.

Совтница сидла, въ одномъ экипаж съ Пранкеномъ и Зонненкампомъ. Сначала они совершенно естественно разговаривали о праздник и о томъ, какъ наконецъ угасла знаменитая фирма торговаго дома. ‘Винный графъ’ хотлъ окончательно продать съ публичнаго торга весь свой огромный запасъ вина. Затмъ совтница сказала, что Белла ей сообщила о своемъ намреніи пригласить къ себ мать и тетку Эриха. Пранкенъ сдлалъ видъ, будто это ему уже извстно, тогда какъ на дл онъ былъ въ высшей степени удивленъ. Совтница, пользуясь тмъ, что они были одни, объявила, что никто боле профессорши не можетъ содйствовать возведенію Зонненкампа въ дворянское достоинство. Окончательно здсь ничего не было ршено, но само собой разумлось, что Зонненкампу нужно постараться предупредить Беллу и немедленно пригласить мать и тетку Эриха къ себ, на виллу Эдемъ.

Зонненкампъ про себя лукаво улыбался. У него сложился въ голов еще и другой планъ, для котораго тоже нужна была профессорша. Генералъ нсколько разъ повторялъ, что мать Эриха находилась въ тсной дружб съ его сестрой, настоятельницей монастыря, возвышавшагося на остров. Такимъ образомъ, Зонненкампу предстояла двойная работа.

Въ послдней карет сидли Эрихъ и Роландъ. Оба молчали, экипажъ медленно подвигался впередъ. Вдругъ чей-то голосъ закричалъ: ‘Добраго вечера, капитанъ!’ Эрихъ приказалъ остановиться. То былъ бочаръ, сынъ ловчаго. Онъ шелъ по одной съ ними дорог и передалъ Эриху поклонъ отъ магистра Кнопфа изъ Маттенгейма. Бочаръ ходилъ просить Кнопфа явиться въ судъ, чтобъ быть свидтелемъ въ пользу его отца.

Роландъ протеръ глаза и съ удивленіемъ смотрлъ вокругъ. Онъ пригласилъ бочара ссть къ нимъ въ экипажъ. Тотъ поблагодарилъ и разсказалъ, какъ онъ дорогой любовался на фейерверкъ. Возвращаясь изъ Маттенгейма, онъ только-что вышелъ изъ лсу, какъ вдругъ внизу, на Рейн, сверкнули огни и взвились къ небу. Онъ остановился именно въ томъ самомъ мст, гд эхо повторяло выстрлы изъ мортиры. На прощанье бочаръ Эриху подалъ руку, а Роланду — нтъ.

Когда они хали дале, Роландъ сказалъ:

— Клаусъ въ своей тюрьм, можетъ быть, тоже слышалъ выстрлы и видлъ фейерверкъ. Ахъ, у него нтъ даже собаки, съ которой бы онъ могъ поговорить! Какъ часто сожаллъ я его, потому что онъ цлые дни и ночи принужденъ былъ ходить по полямъ! А теперь онъ безъ сомннія и этой усталости былъ бы радъ! Онъ сидитъ въ тюрьм, а въ поляхъ все ростетъ и зретъ. Хорьки и лисицы знаютъ, что никому такъ хорошо, какъ ловчему, не извстны ихъ норы. Нтъ, я увренъ, что онъ не виноватъ! Зачмъ это на свт столько бдныхъ и несчастныхъ? Отчего вс не могутъ благоденствовать?

Эрихъ въ первый разъ увидлъ себя вынужденнымъ предостеречь Роланда, чтобъ онъ не проговорился при отц о своихъ сожалніяхъ на счетъ Клауса и вообще всхъ бдныхъ и несчастныхъ. Но въ тоже время Эрихъ почувствовалъ большое облегченіе: похвалы, какими осыпали Роланда посл его участія въ живыхъ картинахъ въ роли Аполлона, нисколько ему не повредили.

ГЛАВА XI.
УЯЗВЛЕННОЕ СЕРДЦЕ.

‘Что сталось бы съ нами, еслибъ мы были внезапно призваны къ суду, передъ которымъ раскрылись бы вс наши тайныя мысли?’

Такъ писалъ Эрихъ въ отвтъ на изящную записку, полученную имъ отъ Беллы. Она просила его прислать ей платье, въ которомъ начала изображать его за портрет и которое ей теперь понадобилось для окончательной отдлки рисунка. Эриха особенно поразила подпись графини подъ ея запиской. Тамъ стояло только имя Беллы, безъ фамиліи, которую замнялъ вопросительный знакъ дважды перечеркнутый: точно ее взяло раскаяніе, и она хотла изгладить знакъ, по знакъ все-таки оставался виднъ.

Белла вздрогнула. Она стояла ни жива, мы мертва, устремивъ глаза въ землю и положивъ руку на одежду молодого человка. Въ эту минуту передъ ней вдругъ воскресла и пронеслась вся ея прошлая жизнь.

Дни дтства представляли ей мало воспоминаній. Учителя хвалили ее за быстрые успхи. При ней была нянька француженка, которую рано замнила строгая и чопорная англичанка. Белла легко научилась языкамъ, а хорошія манеры казались у ней врожденными. Она уже съ малыхъ лтъ всхъ удивляла своими остроумными выходками. Ихъ повторяли, это льстило ея самолюбію и съ дтства убивало въ ней простоту и искренность.

Женщины и мужчины, которые посщали ея родителей, или встрчались съ нею въ постороннихъ домахъ, громко въ глаза восхваляли ея красоту. Она конфирмовалась, но этотъ священный обрядъ былъ въ ея глазахъ только знакомъ того, что ей настало время покинуть дтскую и замнить короткія платья длинными. Приближаясь къ алтарю, она больше всего думала о своей красот. Наканун епископъ обдалъ въ дом ея отца, ласково съ ней разговаривалъ и утратилъ въ ея глазахъ то таинственное величіе, которымъ поражалъ другихъ. Въ церкви ока казалась самой себ главнымъ лицомъ, средоточіемъ всего.

На слдующую зиму отецъ уступилъ ея желаніямъ, и Белла, всего четырнадцатилтняя двочка, начала вызжать въ свтъ. Она была блестящее, очаровательное созданье. Вс говорили, что отъ нея ветъ ароматомъ юности, который невольно возбуждаетъ восторгъ. Но уже и тогда въ ней проглядывала холодность и ее въ шутку называли русалкой. Въ глазахъ ея сверкалъ огонь, который никого не грлъ. Самъ герцогъ обратилъ на нее вниманіе, и Белла какъ святыню хранила съ перваго придворнаго бала карточку съ именами танцовавшихъ съ ней кавалеровъ и увядшій букетъ.

Съ этого времени жизнь ея была безконечной цпью побдъ. Блистая остроуміемъ, имя на все всегда готовый отвтъ, Белла сдлалась душой общества. Въ дтств вс хвалили красоту ея лица, теперь ей въ глаза и за глаза превозносили ея необыкновенный умъ, стараясь при этомъ, чтобъ похвалы непремнно доходили до нея. Ее вызывали на остроумные разговоры и потомъ съ восторгомъ повторяли то или другое изъ ея замчаній. Ея многочисленныя познанія, блестящая игра на фортепіано, а боле всего талантъ къ живописи возбуждали всеобщее удивленіе. Маменьки наперерывъ ставили ее въ примръ дочкамъ.

Шестнадцати лтъ она имла уже многихъ жениховъ, и слыша о свадьб того или другого изъ своихъ знакомцевъ, обыкновенно улыбалась, думая, что отъ нея зависло бы имть его для себя. Мать охотно выдала бы ее замужъ, но отецъ не желалъ такъ рано съ ней разставаться и къ тому же все надялся, что за нее посватается какой-нибудь принцъ изъ младшей линіи герцогскаго дома.

Въ день рожденія Беллы, когда ей минуло семнадцать лтъ, ея многочисленные поклонники устроили ей рано утромъ серенаду. Пробужденная звуками военной музыки, она широко раскрыла глаза и въ нихъ въ первый разъ отразилась мысль, которая потомъ ужъ боле ее не покидала. ‘Я не врю въ любовь’, думала она. ‘Любовь, воспваемая въ псняхъ, есть не что иное, какъ пустая фраза!’ Уроки матери не мало способствовали къ тому, чтобъ искоренить изъ сердца двушки всякое нжное чувство. Она постоянно повторила дочери: ‘Все счастье жизни заключается въ томъ, чтобъ занимать высокое положеніе въ свт,’ Белла сама никогда никого не любила, но въ тоже время ей была невыносима мысль, чтобы кто-нибудь могъ въ свою очередь ей противиться. Двоюродная сестра ея матери, съ своей стороны, полусерьезно, полушутливо, съ легкимъ оттнкомъ горечи, часто говаривала Белл: ‘истинною можно назвать только ту любовь, которая обращается къ человку, не высоко стоящему въ свт. Еслибъ ты полюбила художника, въ мастерской котораго ты работаешь, или одного изъ твоихъ учителей — тогда любовь твоя была бы искренна.’ Но Белла считала столь же невозможнымъ полюбить учителя, какъ и лакея въ ливре, или существо совсмъ другой породы, чмъ она, напримръ лошадь, или какое-нибудь другое животное.

Въ достопамятный день, когда она достигла семнадцатилтняго возраста, у Беллы впервые явился холодный, стеклянный взглядъ, придававшій ей сходство съ головой Медузы,— взглядъ, который, ни на чемъ, не останавливаясь, безучастно скользитъ до людямъ, какъ будто они были тни, не заслуживающія никакого вниманія. Никто этого не замтилъ, а между тмъ въ Белл совершилось что-то ужасное: въ ней окончательно замерло всякое чувство съ тмъ, чтобъ боле никогда не пробуждаться.

Ей не было еще двадцати лтъ, когда у нея умерла мать, и Белла, по истеченіи траурнаго года, явно стала удаляться отъ свта. Она еще изрдка посщала общество, но это повидимому составляло для нея тяжелую обязанность. Она занималась наукой, музыкой, живописью и водила знакомство съ артистами, учеными и дипломатами. Черты лица ея и взглядъ точно застыли, а остроумныя рчи Беллы производили тмъ боле сильное впечатлніе, что она произносила ихъ глухимъ, точно мужскимъ голосомъ, который находился въ странномъ противорчіи со всей ея наружностью.

Не мало шуму надлало въ свт то обстоятельство, что Белл наконецъ удалось преодолть сопротивленіе родителей, которые ни за что не хотли, чтобъ ея младшая сестра вышла за мужъ прежде нея. Сопровождая сестру къ алтарю, она сквозь ея свадебный вуаль видла, какъ пристально были устремлены на нее черные глаза одного недавно овдоввшаго генералъ-адъютанта. Губы ея презрительно сжимались, и она думала про себя: ‘Напрасны хлопоты, ты меня не получишь!’ Терзать, мучить и разбивать сердца было для нея наслажденіемъ. ‘Я охотно вышла бы замужъ,— говорила она отцу,— еслибъ было возможно длать то, чего въ глубин души все-таки не желаешь. Я ршительно не въ силахъ приблизиться къ алтарю и сказать да, которое связываетъ на всю жизнь, до самой смерти!… Когда сестра произнесла это слово, меня охватилъ невообразимый ужасъ, и я едва не закричала: нтъ, нтъ, нтъ! Я право не могу поручиться, чтобъ у меня въ самую ршительную минуту не вырвалось передъ алтаремъ, вмсто да, — нтъ’.

Белла сама предложила себя въ спутницы больной принцесс, которая на годъ отправлялась на Мадеру. Принцесса умерла, Белла вернулась и узнала, что сватавшійся за нее генералъ-адъютантъ въ ея отсутствіе женился. Выслушавъ это извстіе, она улыбнулась, но внутренно ее терзала досада. Белла никакъ не могла примириться съ тмъ, что поклонники ея мало-по-малу оставляли ее для другихъ.

Она вторично, но уже самостоятельно, отправилась путешествовать въ обществ двухъ англичанокъ. Лутцъ, теперешній курьеръ Зонненкампа, состоялъ тогда въ этой самой должности при ней. Белла постила Италію, Грецію и провела цлую зиму въ Константинопол. А въ столиц злые языки говорили, будто она ищетъ для себя человка съ высокимъ положеніемъ въ свт, не заботясь о томъ, каковъ онъ въ другихъ отношеніяхъ. Увряли даже, будто она выходитъ замужъ за пашу. Но Белла вернулась и стала появляться въ обществ въ бархатныхъ платьяхъ.

За нее посватался Клодвигъ, и она, ко всеобщему удивленію, приняла его предложеніе. Приготовленія къ свадьб и самая свадьба совершились очень быстро, всего въ теченіи четырехъ недль. Белла съ мужемъ тотчасъ же ухали въ Вольфсгартенъ. Замужество не произвело въ ней ни одной изъ тхъ перемнъ или дополненій, какимъ обыкновенно подвергается женщина. Да и что могло бы оно докончить въ Белл? Она уже успла совсмъ созрть и теперь была настолько счастлива, насколько ей то позволяла ея натура. Въ муж она нашла истинное благородство души, которое до тхъ поръ тщетно искала.

Белла первый разъ въ жизни была спокойна, кротка, довольна собой и другими. Дни ея шли тихо и однообразно. Клодвигъ оставался къ ней по прежнему нженъ и внимателенъ. Ничто не могло сравниться съ ясностью души и съ постоянствомъ этого человка въ его частной жизни. Но, въ высшей степени мягкій и деликатный въ своихъ личныхъ сношеніяхъ съ людьми, онъ бывалъ вспыльчивъ и рзокъ, когда дло доходило до обсуживанія вопросовъ и явленій общественной жизни. Белла называла эту вспыльчивость благороднымъ и справедливымъ негодованіемъ. ‘Клодвигъ, говорила она, получивъ отъ природы неисчерпаемыя богатства ума и сердца, тяготится изнженностью своего вка, преисполненнаго мелкихъ, эгоистическихъ заботъ. Онъ осужденъ влачить жизнь посреди мелочной обстановки крошечнаго государства, тогда какъ все въ немъ влечетъ его къ боле широкому существованію и требуетъ для него дятельности на боле обширномъ поприщ.’

Самъ Клодвигъ часто стовалъ на себя за то, что въ теченіе всей своей жизни держался ошибочнаго мннія, будто бы всякая идея сама за себя стоитъ, сама собой вырабатывается и достигаетъ своего полнаго развитія. Теперь же онъ слишкомъ поздно убдился, что во всякомъ дл самое лучшее идти на проломъ, то-есть дйствовать смло и ршительно, ни на что не обращая вниманія. Но лишь только Клодвигъ опять сходился съ людьми, а именно являлся ко двору, онъ снова длался мягокъ и снисходителенъ. Онъ восхищался талантами своей жены, но тмъ не мене по временамъ кротко порицалъ ея поверхностныя и не всегда искреннія сужденія. Въ этихъ случаяхъ, Белла обыкновенно возмущалась, но одного взгляда на прекрасное, честное, обрамленное сдинами лице Клодвига, бывало достаточно для того, чтобъ ее успокоить. Ей было пріятно знать самой и убждать въ томъ другихъ, что она хорошо съумла устроить жизнь такого замчательнаго и достойнаго человка, какъ графъ Клодвигъ. Ей было хорошо извстно, что за ней слдятъ, и она надялась, что свтъ оцнитъ ея поведеніе.

Но вотъ въ ея мирный кружокъ вступилъ человкъ, который началъ самоувренно распоряжаться ею, ея мужемъ и всмъ домомъ. Сначала это ее возмутило, и она даже выразила свое неудовольствіе Клодвигу. Она старалась не допустить молодого человка поселиться въ сосдств. Но, по мр того, какъ графъ, подъ вліяніемъ своего мечтательнаго пристрастія къ Эриху, все боле и боле восхвалялъ его превосходныя качества, Белла тоже начала поддаваться обаятельной прелести его общества.

Теперь она стояла передъ неоконченнымъ портретомъ, а внутри ея кипла злоба. Она думала, что уже покончила со свтомъ и его страстями, и вдругъ ее охватило это незрлое, безумное чувство (она называла его незрлымъ и безумнымъ), и она не могла съ нимъ совладать. И отъ чего все это? Не потому ли, что онъ оскорбилъ ея самолюбіе? Не потому ли, что ей еще въ первый разъ приходится видть, какъ отталкиваютъ руку, которую она милостиво протягиваетъ? Ея большія глаза метали молніи. Тотъ, кто видлъ бы ее въ эту минуту, былъ бы пораженъ ея изумительнымъ сходствомъ съ головой Медузы.

Она быстрыми шагами вышла изъ мастерской и отправилась въ свою уборную. Тамъ она остановилась передъ зеркаломъ, распустила свои роскошные волосы и устремила взоръ на собственное отраженіе. На ея крпко сжатыхъ губахъ лежалъ вопросъ: ‘Или я уже такъ стара’? губы ея раскрылись, какъ у больного горячкой, или страждущаго сильной жаждой. Въ глазахъ ея мелькнулъ радостный свтъ. ‘Нтъ, ты все еще прекрасна! шептала она: въ теб настолько свободнаго духа, что ты можешь смотрть на себя, какъ на постороннюю, и произнести о самой себ безошибочное сужденіе. Но откуда же это незрлое чувство, это безумное волненіе?’

Она взялась обими руками за длинныя пряди своихъ волосъ и сложила ихъ подъ подбородокъ. Тутъ она въ первый разъ примтила въ себ сходство съ бюстомъ Медузы, и испугалась.

— Хорошо же, сказала она: — Я буду Медузой, я разобью его, уничтожу и превращу въ камень! Онъ будетъ валяться у меня въ ногахъ, а я тогда съ презрніемъ его отъ себя оттолкну!

Она даже сдлала легкое движеніе ногой, но вдругъ закрыла лицо руками, и изъ глазъ ея заструились слезы.

— Прости! воскликнула она: прости меня за гордость и гнвъ! въ ней боролись отчаяніе и страсть, гордость и смиреніе, и въ глубин ея души внезапно растаяло все то, что застыло въ ней много лтъ тому назадъ при звукахъ утренней серенады. Въ ней пробудилось стремленіе къ чему-то прекрасному и родному. Чувства ея были тже, что у ребенка, который въ припадк гнва убжалъ отъ родителей въ лсъ. Онъ вдругъ вспомнилъ о дом и ему страстно захотлось вернуться туда, гд было такъ тепло и уютно, гд о немъ такъ нжно заботились и съ такой любовью за нимъ ухаживали. Но гд этотъ домъ? Гд онъ?

Белла стремилась найти душу, въ которую могла бы излить всю томившую ее тоску.

— Прости меня, прости! воскликнула она опять. Въ первый разъ, эти ея мольбы о прощеніи относились къ Клодвигу, теперь къ Эриху. Прости за гордость! Ты не знаешь, какъ она во мн сильна! Я приношу теб въ жертву боле, чмъ цлая тысяча другихъ женщинъ, боле чмъ можетъ обнять въ себ и удержать весь міръ!

Ей вдругъ стало страшно одной. Она позвонила горничную двушку и приказала подать себ одинъ изъ самыхъ роскошныхъ своихъ нарядовъ.

— Скажи, сколько мн лтъ? спросила она внезапно. Или ты уже забыла?

Двушка сконфузилась и не нашлась, что отвчать.

— Я никогда не была молода, прибавила Белла.

— О, сударыня, вы и теперь еще молоды и никогда не были такъ прекрасны, какъ сегодня.

— Ты находишь? сказала Белла, откинувъ голову назадъ. ‘Отчего же мн и въ самомъ дл не быть хоть разъ въ жизни молодой? думала она. Я — то, чмъ должна быть, и пусть свтъ узнаетъ, какова я есть.’

Она отправилась въ садъ. Ей казалось, будто она заключена въ тюрьм. Проходя мимо нижняго этажа, гд хранилась коллекція древностей ея мужа, она остановилась.

‘Что это? думала она. Что такое вс эти кубки и сосуды? Затвердлая зола, прахъ! Все прахъ! Что такое вс эти антикварскія зати, это собираніе древностей, эти безконечныя размышленія и толки о человчеств и о прогресс? Отъ всего этого ветъ холодомъ и смертью. Въ этихъ бесдахъ подъ могилой прошлаго нтъ ни жизни, ни надежды, ни будущности, ни свта! Всюду царствуетъ мракъ, а во глав всего стоятъ какія-то идеи. Но я — не прошлое, не идея! Ныншній день я хочу и жить настоящимъ!… Горе мн!…. Гд я?’

Она вышла въ садъ. Тамъ взоръ ея привлекли дв бабочки, которыя, порхая вокругъ цвтовъ, другъ друга манили, сталкивались, разлетались и опять слетались,

— Вотъ жизнь! воскликнула она. Да, это жизнь! Он не вырываютъ изъ земли древностей и не думаютъ о нихъ.

Въ воздух пронеслась ласточка, схватила на лету одну изъ бабочекъ и скрылась.

— Что сталось, мотылекъ, съ твоей жизнью?

Внизу надъ Рейномъ растилались клубы дыма отъ сновавшихъ взадъ и впередъ пароходовъ.

— Еслибъ и мы, подумала Белла, могли съ такой быстротой исчезнуть! Чти мы здсь длаемъ? Мы согрваемъ нашей кровью эту мертвую землю и сообщаемъ ей жизненность. Наше дыханіе есть не что иное какъ дымъ, и его-то мы называемъ жизнью!…

Мимо прошли, возвращаясь изъ школы, дти поселянъ. Они поклонились графин, которая уныло посмотрла имъ вслдъ.

— Что станется съ этими дтьми? Къ чему это безумное возобновленіе человчества?

Белла, точно стараясь укрыться отъ самой себя, погрузила лицо въ букетъ сорванныхъ ею цвтовъ. Она вышла изъ парка на дворъ, гд нжно ворковали голуби. Одинъ изъ самцевъ неотступно увивался вокругъ самки, которая съ самымъ равнодушнымъ видомъ клевала зерна, повидимому, не обращая ни малйшаго вниманія на воркованье своего возлюбленнаго. Насытившись, она вспорхнула и услась на крыш, гд принялась охорашиваться и носикомъ чистить перья. Самецъ полетлъ вслдъ за ней, но она опять встряхнула головкой и улетла прочь.

По близости, крестьянинъ запрягалъ въ ярмо воловъ. Онъ клалъ имъ на шею сначала мягкіе валики, а потомъ налагалъ на нихъ деревянное ярмо.

— Вотъ онъ — свтъ! подумала Белла. Между ярмомъ и головой кладутъ подушку изъ высокихъ мыслей и готовыхъ чувствованій!

Крестьянинъ удивлялся пристальному взгляду графини, а та между тмъ спросила:

— Имъ это не больно?

Онъ не понялъ вопроса, она должна была его повторить, и тогда онъ отвтилъ:

— Волъ на то и созданъ, и больше ни о чемъ не иметъ понятія. Съ тхъ поръ, какъ баринъ изволилъ отмнить двойное ярмо и каждый изъ воловъ получилъ свое отдльное, ими стало гораздо трудне управлять, но за то они теперь легче ходятъ.

Белла вздрогнула. ‘Двойное — одиночное ярмо’! звучало у ней въ ушахъ. Ей вдругъ показалось, что настала ночь и что она сама не живое существо, а легкая тнь. Этотъ домъ, этотъ садъ, весь міръ составляютъ часть одного обширнаго призрачнаго міра, который непремнно долженъ исчезнуть.

Въ воздух стояла невыносимая духота. Белла буквально задыхалась. Вдругъ съ высоты подулъ свжій втеръ, и за неб выдвинулась грозная туча. Белла едва успла вернуться домой, какъ засверкала молнія, загремлъ громъ и въ окно застучалъ втеръ и крупный градъ.

Белла остановилась у окна и посмотрла вдаль. Взоръ ея упалъ на высокій ясень, втви котораго и самый стволъ сильно качались подъ напоромъ втра. Дерево жалобно склонялось къ дому, точно моля его о помощи. ‘Оно здсь стоитъ уже много лта, думала Белла, ростетъ и развивается, и никакая буря не можетъ его сломить или разметать его втви. Знаетъ ли оно, что и эта гроза минуетъ, не сдлавъ ему вреда, а напротивъ освжитъ его? И я такое же точно дерево. Я твердо стою, и никакая буря, ни молнія, ни громъ не могутъ меня ни сломить, ни сбить съ ногъ.’

— Эрихъ! внезапно вырвалось у нее вслухъ.

Въ туже минуту въ комнату вошелъ Клодвигъ и сказалъ ей:

— Я тебя, милая жена, везд ищу.

Названіе ‘милой жены’ точно кинжаломъ ударило Беллу въ самое сердце. Клодвигъ показалъ ей письмо, въ которомъ, согласно ея желанію, приглашалъ профессоршу въ Вольфсгартенъ на нсколько недль.

— Не посылай этого письма, внезапно сказала Белла. Дай намъ опять пожить спокойно вдвоемъ. Я не хочу новыхъ тревогъ отъ семейства Дорнэ!

Клодвигъ отвчалъ, что профессорша не тревоги привезетъ съ собой, а пріятное общество.— Къ тому же, прибавилъ онъ, это намъ дастъ также возможность чаще видть у себя Эриха.

Белла упустила изъ виду это послднее обстоятельство. Она открыла окно, въ комнату ворвался свжій порывъ втра. Письмо дрожало у нея въ рук. Вотъ она — буря съ громомъ, молніей и дождемъ! Она пронеслась въ ея сердц и только освжила его. Белла согласилась съ мужемъ и сама подтвердила, что общество профессорши будетъ для нея очень пріятно и полезно. На мгновеніе у ней даже мелькнула мысль во всемъ признаться матери Эриха и просить у нея помощи и опоры. Но тутъ же рядомъ надежда твердила другое: вмст съ профессоршей, шептала она, въ Вольфсгартенъ снова явится Эрихъ, и все пойдетъ по прежнему спокойно и гладко.

Белла быстро прибавила къ письму Клодвига также и свое приглашеніе. Она уже собиралась его запечатать, какъ вдругъ пріхалъ докторъ, и по просьб Клодвига тоже написалъ нсколько словъ.

ГЛАВА XII.
СУДЪ И ОПРАВДАНІЕ.

Еще впечатлнія праздника не успли улечься, въ глазахъ продолжали мелькать разноцвтные огни, а въ ушахъ все еще раздавался трескъ ракетъ и звуки музыки, когда обитатели виллы Эдемъ принуждены были на слдующее утро отправиться въ судъ свидтелями по длу о воровств.

Пранкенъ остался занимать гостей. Онъ взялъ на себя трудъ показать имъ вновь пріобртенную виллу съ виноградниками.

Зонненкампъ, Эрихъ, Роландъ, кучеръ Бертрамъ, главный садовникъ, Блка и два ихъ помощника отправились въ городъ, гд происходили засданія окружнаго суда. Путь ихъ лежалъ мимо жилища ‘виннаго графа’, новаго барона фонъ-Эндлихъ. Здсь еще виднлись обгорлые колья и валялись оставшіяся посл фейерверка пороховыя трубки. Домъ былъ запертъ: обитатели его въ первый разъ покоились сномъ дворянъ.

Эрихъ разсказалъ, какъ прекрасно обходился патеръ съ заключенными. Онъ былъ истиннымъ послдователемъ великаго ученія, которое предписываетъ не гнушаться падающихъ и заблуждающихся, а протягивать имъ руку помощи. ‘Виноватъ или правъ заключенный, говорилъ онъ: все равно, религія хочетъ, чтобъ мы одинаково заботились о тхъ и другихъ.’ За то докторъ смотрлъ на арестъ ловчаго совсмъ съ другой и нсколько забавной точки зрнія. Клаусу, говорилъ онъ, весьма полезно провести нсколько недль подъ крышей.

Но вообще дорогой было мало говорено. Въ городъ они пріхали еще заблаговременно. Зонненкампъ пошелъ на телеграфную станцію отправить нсколько депешъ, и въ томъ числ одну профессорш. Эрихъ и Роландъ еще успли немного погулять. Городъ представлялъ довольно оживленное зрлище, но они мало обращали вниманія на то, что вокругъ нихъ происходило, и шли молча. Только, проходя по фруктовому рынку, мимо зданія, гд за нсколько времени передъ этимъ былъ концертъ, Роландъ остановился. Лицо его оживилось и онъ сказалъ:

— Тогда… не кажется ли теб, что съ тхъ поръ прошло по крайней мр лтъ десять?.. Тогда было веселе, чмъ сегодня… А какъ ты думаешь, въ числ пвцовъ тоже были плуты и мошенники? И кто знаетъ, можетъ быть гораздо худшіе, нежели т, что сидятъ въ тюрьм!

Эриху было невыразимо грустно отъ того, что мальчику такъ рано пришлось познакомиться съ темными сторонами жизни.

Они достигли зданія суда.

Скамью подсудимыхъ занимали: садовникъ, прозванный Гномомъ, конюхъ и ловчій. Гномъ усердно нюхалъ табакъ, конюхъ дерзко смотрлъ вокругъ, а ловчій сидлъ, закрывъ глаза рукой. Гномъ имлъ хорошо откормленный, сытый видъ. Пребываніе въ тюрьм принесло ему большую пользу. Его самолюбіе казалось было польщено тмъ, что въ залу собралось такъ много зрителей, и онъ глупо таращилъ на нихъ глаза. Конюхъ бросалъ на собраніе презрительные взгляды. Онъ былъ тщательно завитъ.

Одинъ Клаусъ смотрлъ уныло. Онъ держался нсколько въ сторон отъ товарищей, и когда Гномъ къ нему наклонился, намреваясь что-то шепнуть, онъ быстро отвернулся. Онъ тоже взглянулъ на собраніе и увидлъ въ числ зрителей свою жену, двухъ сыновей и дочь, но бочара съ ними не было. Ему показалось, что дти его, съ тхъ поръ какъ онъ съ ними разстался, успли вырости. Вс они явились сюда въ воскресныхъ платьяхъ быть свидтелями стыда… нтъ, торжества ихъ отца. Клаусъ нетерпливо завертлся на скамь. Онъ пошевелилъ губами, но не произнесъ ни слова, а только мысленно послалъ жен успокоительный привтъ: ‘Не бойся,— хотлось ему ей сказать,— еще часа два времени и мы вс вмст отправимся домой.’

На скамь свидтелей, между тмъ, помстились: Зонненкампъ, Эрихъ и Роландъ. Послдній сидлъ между отцемъ и Эрихомъ, къ которому боязливо прижимался. Кнопфъ, расположившійся по другую сторону Эриха, ласково кивнулъ головой Роланду.

Прочли обвинительный актъ. Зонненкампъ, согласно своему желанію, былъ первый допрошенъ и призналъ украденныя вещи за свои. Роландъ быстро выпрямился, когда услышалъ, какъ кротко и спокойно говорилъ его отецъ, Зонненкампъ сначала выразилъ свое состраданіе къ несчастнымъ подсудимымъ, но потомъ прибавилъ, что судъ тмъ не мене долженъ совершать свое дло. Зонненкампа отпустили и позвали къ допросу главнаго садовника.

— Судъ одинаково принимаетъ свидтельство всхъ людей, шепнулъ Роландъ Эриху, и тотъ понялъ, что мальчикъ хотлъ этимъ сказать. Его гордость была на мгновеніе оскорблена тмъ, что показаніе садовника могло имть точно такую же силу, какъ и свидтельство его отца, по онъ быстро побдилъ въ себ это чувство.

Затмъ всталъ Эрихъ. Объявивъ, что Клаусъ дйствительно часто съ горечью отзывался о различіи между бдными и богатыми, онъ однако выразилъ твердую увренность въ томъ, что онъ неспособенъ ни на какое преступленіе. Когда Эрихъ между прочимъ упомянулъ о вопрос ловчаго: что сдлалъ бы онъ, еслибъ владлъ милліонами?— по всему собранію пронесся шопотъ. Вопросъ этотъ во всемъ мір повторяется на разные лады.

Вызвали Кнопфа. Онъ прежде всего прочелъ письменное заявленіе Вейдемана-отца о томъ, что Клаусъ находился у него въ услуженіи въ теченіи многихъ лтъ и всегда отличался безукоризненной честностью. Онъ, Вейдеманъ, считаетъ его неспособнымъ не только на воровство, но даже и на самый незначительный обманъ. Кнопфъ съ своей стороны замтилъ, что ловчій вообще любитъ доискиваться причинъ различныхъ явленій и часто пускается въ разсужденія о предметахъ, которые ему не подъ силу.

Настала очередь Роланда. Когда онъ подходилъ къ предсдательскому мсту, Клаусъ кивнулъ ему головой. Мальчика, въ качеств несовершеннолетняго, не приводили къ присяг, но онъ громко и твердо объявилъ, что слово его также врно, какъ клятва. Это произвело на всхъ благопріятное впечатлніе. Роландъ призналъ украденныя вещи за свои, подтвердилъ, что комната его отца была заперта, хотя и сдлалъ оговорку, что въ теченіи нсколькихъ дней близко къ ней не подходилъ. Потомъ онъ самъ, не будучи никмъ спрошенъ, высказалъ свою увренность въ невинности ловчаго. Клаусъ при этихъ словахъ приподнялся, такъ что сидвшій сзади него полицейскій служитель, долженъ былъ придержать его за плечо.

Ловчаго еще подозрвали единственно въ утайк украденныхъ вещей, но другіе два подсудимые принуждены были сознаться въ преступленіи и старались только отклонить отъ себя обвиненіе въ томъ, что воровство сопровождалось также и взломомъ. Эриха снова потребовали къ допросу, и онъ подтвердилъ, какъ за нсколько времени передъ тмъ Клаусъ просилъ, чтобъ ему показали весь домъ. Когда онъ вернулся за мсто, Роландъ вдругъ привсталъ и спросилъ:

— Господинъ предсдатель, могу ли я сказать еще одно слово?

— Говорите, ласково отвчалъ предсдатель: говорите все, что хотите.

Роландъ твердыми шагами подошелъ къ нему и голосомъ совершенно взрослаго человка быстро заговорилъ.

— Вотъ вамъ моя рука въ удостовреніе того, что нашъ несчастный обвиняемый собрать также невиненъ, какъ и бденъ. Онъ, правда, часто жаловался на различіе состоянія между людьми, но я передъ Богомъ и людьми завряю, что онъ также часто говаривалъ: Да будетъ проклята рука, которая неправильно пріобртаетъ богатство! Возможно ли, чтобъ этотъ самый человкъ ночью ворвался въ чужой домъ и совершилъ тамъ воровство? Умоляю васъ, оправдайте его: онъ такъ же невиненъ, какъ вы, и какъ я.

Онъ замолкъ, но продолжалъ неподвижно стоять на мст. Собраніе слушало, притаивъ дыханіе.

— Имете вы еще что-нибудь сказать? спросить предсдатель.

— Нтъ, благодарю васъ! отвчалъ мальчикъ, который, повидимому, теперь только очнулся.

Онъ возвратился къ Эриху, который взялъ его за руку и удержалъ ее въ своей. Рука Роланда была холодна какъ ледъ, но вскор согрлась отъ теплаго прикосновенія Эриха. Кнопфъ тоже пытался пожать своему бывшему воспитаннику руку, но никакъ не могъ ее найти, потому что принужденъ былъ снять очки, которыя затуманились отъ навернувшихся на его глазахъ слезъ.

Совщаніе присяжныхъ не долго продолжалось. Въ числ ихъ находился и былъ ими избранъ въ старшины — хозяинъ дома, гд жилъ маіоръ. Вернувшись посл кратковременнаго отсутствія, онъ выступилъ впередъ, и положивъ руку на сердц, произнесъ: ‘виновенъ’, противъ Гнома и конюха,— ‘невиненъ’, противъ ловчаго.

Клаусъ уже стоялъ у входа въ судебную залу, окруженный женой и дтьми, къ которымъ теперь присоединился и бочаръ. Роландъ съ трудомъ пробрался къ нимъ и крпко пожалъ Клаусу руку. Но ловчій всхъ отъ себя отстранилъ, говоря, что прежде всего хочетъ поговорить съ сыномъ Вейдемана, который былъ однимъ изъ присяжныхъ. Завидвъ его выходящимъ изъ залы, онъ бросился къ нему и съ жаромъ просилъ его передать отцу, какъ онъ ему благодаренъ. ‘Теперь все кончено, все изглажено, говорилъ Клаусъ, такъ какъ всмъ извстно, какого мннія обо мн господинъ Вейдеманъ!’

Молодой Вейдеманъ подошелъ къ Эриху и поздравилъ его съ тмъ, что онъ съумлъ такъ хорошо воспитать Роланда. Къ нимъ подходили еще и многіе другіе и вс пожимали имъ руки, Эрихъ попросилъ молодого Вейдемана поклониться отъ него отцу и сказать ему, что онъ собирается въ Маттенгеймъ, гд и навститъ его въ самомъ скоромъ времени.

Кнопфъ стоялъ нсколько поодаль въ групп мужчинъ, которыхъ умолялъ не хвалить Роланда, говоря, что они этимъ могутъ его испортить. Самъ онъ тоже удержался и не подошелъ къ нему даже пожать руки.

Наконецъ, появился Зонненкампъ. Онъ поздравилъ Клауса и сказалъ, что самъ долженъ еще остаться въ город, а потому пусть Эрихъ и Роландъ дутъ на виллу одни. Роландъ предложилъ взять съ собой въ карету Клауса и его семью. Ловчій долго отговаривался, но наконецъ принужденъ былъ сдаться на просьбы Роланда. Онъ слъ въ экипажъ съ женой, а дтей послалъ домой пшкомъ.

Роландъ съ торжествующимъ видомъ везъ по городу и черезъ деревни оправданнаго Клауса, жена котораго будто стыдилась того, что детъ въ такомъ роскошномъ экипаж. Но самъ Клаусъ, спокойно озираясь вокругъ, приговаривалъ:

— На поляхъ все отлично и безъ меня взошло, и будетъ точно также рости и цвсти, когда я уду за море.

И онъ съ жаромъ защищалъ противъ Эриха свое намреніе переселиться въ Америку.

ГЛАВА XIII.
МАІОРЪ ОДЕРЖИВАЕТЪ ПОБДУ.

Тоже самое солнце, которое сіяло надъ Вольфсгартеномъ, гд Белла такъ жестоко боролась съ собой, свтило и сквозь опущенныя сторы суда на скамью подсудимыхъ и сквозь закрытыя ставни мирнаго жилища профессорши.

Мать Эриха сидла въ уголку близъ рояля, рядомъ съ уставленнымъ цвтами окномъ. Она работала, а мысли ея были съ сыномъ. Ей казалось непонятнымъ, почему именно на долю Эриха выпала такая странная судьба, почему долженъ онъ былъ избрать такой странный путь въ жизни? Она уныло взглянула за портретъ мужа, и ей показалось, что она слышитъ его отвтъ: ‘Дитя мое!— говорилъ онъ ей — а разв наша жизнь, и въ особенности твоя, была мене странна? Это переходитъ по наслдству отъ одного поколнія къ другому. Но да будетъ намъ утшеніемъ, что у сына нашего твердый характеръ и много силы воли: судьба можетъ его сразить, но никакъ не измнить.’

Такимъ образомъ успокоивала себя профессорша, и этому не мало способствовали также и письма Эриха. Посл перваго пространнаго увдомленія о томъ, какъ онъ устроился, Эрихъ разъ навсегда просилъ извинить его, если впередъ письма его будутъ отзываться нкоторой поспшностью. Онъ хотлъ на время забыть все, что лично до него касалось, и весь безраздльно отдаться своему новому длу. Только такимъ образомъ могъ онъ надяться, что ему удастся какъ слдуетъ воспитать Роланда. Вначал онъ часто упоминалъ о Клодвиг и о Белл, говорилъ о томъ, какъ ему бываетъ хорошо и свободно въ ихъ обществ. Но потомъ имя Беллы почти совсмъ исчезло изъ его писемъ, и онъ только изрдка передавалъ отъ нея поклоны. Мать не обратила на это вниманія, но отъ тетушки Клавдіи обыкновенно ничто не ускользало. Она рдко сама начинала о чемъ либо говорить, но если къ ней обращались съ вопросомъ, у ней всегда бывалъ на все готовый и весьма опредлительный отвтъ. Когда профессорша, посл посщенія Клодвига и Беллы, спросила, какое они произвели на нее впечатлніе, тетушка Клавдія отвчала, что примтила въ Белл какое-то странное безпокойство. Вниманіе, съ какимъ она разсматривала юношескій портретъ Эриха, невольно навело ее на мысль, что она къ нему не равнодушна. Профессорша должна была сознаться, что и сама примтила нчто подобное. Ее особенно поразили настойчивые распросы Беллы о прошлой жизни Эриха. Но вниманіе ея къ портрету она постаралась объяснить самой себ и своей золовк артистическими наклонностями графини. Портретъ былъ очень хорошъ. За него еще недавно предлагали значительную сумму денегъ, желая пріобрсти его для одной коллекціи художественныхъ произведеній, А Белла сама отлично рисовала и, безъ сомннія, смотрла на портретъ только глазами художницы.

Въ жилищ этихъ двухъ женщинъ царствовалъ невозмутимый миръ. Он жили почти также тихо, какъ цвты на окн, которые подъ ихъ заботливымъ надзоромъ великолпно росли и цвли. Однажды почталіонъ принесъ имъ письмо. Адресъ былъ написанъ красивымъ почеркомъ, который служилъ врнымъ изображеніемъ личности Клодвига. Каждая буква, каждая черта въ немъ были отчетливо выведены, не изобличая ни поспшности, ни излишней старательности, а строки шли на равномъ разстояніи одна отъ другой. Уже одинъ видъ письма Клодвига возбуждалъ пріятное чувство, которое вполн оправдывалось его содержаніемъ. Онъ писалъ, что профессорша его въ высшей степени обяжетъ, если приметъ его приглашеніе и прідетъ въ Вольфсгартенъ провести тамъ нсколько недль. Онъ напоминалъ ей о дружб, связывавшей его съ ея покойнымъ мужемъ, и которая теперь съ такой необычайной силой влекла его къ Эриху. Затмъ онъ ссылался на свое личное знакомство съ профессоршей и шутливо замчалъ, что до сихъ поръ каждое его теплое чувство къ другимъ постоянно встрчало самый горячій отвтъ: неужели она захочетъ доказать ему возможность противнаго и теперь на старости лтъ не пожалетъ его пристыдить? Въ заключеніе онъ просилъ у матери своего друга, Эриха, позволенія назвать себя также и ея ‘другомъ Клодвигомъ’. Въ письм не было обычныхъ любезныхъ фразъ, но все въ немъ дышало самой утонченной деликатностью. Внизу Белла крупнымъ и быстрымъ почеркомъ тоже написала нсколько словъ приглашенія. Она просила профессоршу и тетушку Клавдію оказать ей честь своимъ посщеніемъ и извинялась въ томъ, что на этотъ разъ ограничивается такой коротенькой припиской. Но это потому, что она надется въ самомъ скоромъ времени себя вполн вознаградить длинными и дружескими бесдами какъ съ профессоршей, такъ и съ тетушкой Клавдіей. Въ заключеніе, она еще просила ихъ захватить съ собой ноты Эриха.

Въ конверт находилось также небольшое письмецо отъ доктора, который, отрекомендовавшись ученикомъ стараго профессора, шутливо предлагалъ госпож Дорнэ свои докторскія услуги. Затмъ слдовала небольшая фраза, въ которой онъ намекалъ, что для Эриха было бы весьма полезно почаще встрчать взоръ матери: онъ нашелъ бы въ немъ и опору и предостереженіе.

Эти послднія слова навели на профессоршу глубокое раздумье, и она ршилась принять приглашеніе Клодвига. Но въ дверь вторично раздался стукъ и ей подали телеграмму отъ Зонненкампа.

Едва профессорша успла ее прочесть, какъ послышался новый стукъ, и въ комнату вошелъ маіоръ. Профессорша въ первую минуту его не узнала и испугалась, увидя его красное лице, коротко выстриженную сдую голову и орденскую ленточку въ петлиц. Она почему-то приняла его за полицейскаго служителя и мысленно связала его приходъ съ Эрихомъ, который, ей на минуту показалось, попалъ въ какую-нибудь бду. Маіоръ своей неловкостью только еще боле усилилъ ея испугъ.

— Сударыня, сказалъ онъ, я пришелъ сюда съ цлью выполнить надъ вами приговоръ, только онъ заключается не въ изгнаніи васъ изъ эдема, а напротивъ, въ приглашеніи васъ въ сады Эдема.

Маіоръ былъ очень доволенъ этой фразой, которую придумалъ въ вагон и потомъ въ теченіи всей дороги мысленно повторялъ, изъ опасенія ее забыть. И вотъ, какъ нарочно, она пришлась здсь вовсе не кстати. Профессорша такъ дрожала, что не могла даже встать. Маіоръ, замтивъ это, воскликнулъ:

— Сидите пожалуйста, что за церемоніи со мной! Я не люблю никого тревожить, и мн всегда бываетъ пріятно, когда съ моимъ приходомъ куда-нибудь, никто не двигается съ мста. Тогда я, по крайней мр, увренъ, что никому не помшалъ. Вдь и вы, вроятно, также думаете.

— Вы не отъ моего ли сына пріхали?

— Отчасти и отъ него. Я, видите ли, если и не изъ лучшихъ людей, то все же и не изъ худшихъ, и во всю мою жизнь никому ни разу не позавидовалъ. Но когда вы заговорили о вашемъ сын, мн положительно стало завидно. Почему и я не могу говорить о своемъ сын? Ахъ, еслибъ у меня былъ такой же сынъ, какъ у васъ!

У профессорши отлегло отъ сердца. Маіоръ вручилъ ей письма отъ Зонненкампа и отъ совтницы и просилъ ее ихъ немедленно прочесть, говоря, что она его этимъ избавитъ отъ дальнйшихъ объясненій. Профессорша стала читать, а маіоръ, не спуская глазъ съ ея лица, по временамъ одобрительно кивалъ головой.

Затмъ профессорша сказала маіору нсколько ласковыхъ, привтливыхъ словъ и позвала золовку. Та пришла. Въ комнат открыли ставни, и въ нее мгновенно хлынулъ съ улицы цлый потокъ свта, который озарилъ все веселыя, улыбающіяся лица.

— На что же мы ршимся? спросила тетушка Клавдія.

— Какъ на что? Да объ этомъ и рчи быть не можетъ. Конечно, примемъ любезное приглашеніе.

— Чье?

— Господина Зонненкампа.

— Отлично! воскликнулъ маіоръ и радостно засмялся.— Вы мн позволите закурить сигару? сказалъ онъ потомъ. Вдь вашъ мужъ нашъ брать,— да будетъ миръ его праху!— вроятно, тоже курилъ.

— Конечно!

Тетушка Клавдія быстро зажгла спичку и, держа ее въ своихъ тонкихъ, изящныхъ пальцахъ, поднесла маіору.

— Вотъ такъ! проговорилъ тотъ, закуривъ сигару:— Вы мн одолжили огня, а я, ради васъ, охотно бросился бы въ огонь.

И снова довольный этою игрою словъ, онъ съ наслажденіемъ пускалъ дымъ.

Передъ отъздомъ пришлось многое убрать и кое-что приготовить. Маіоръ говорилъ, что съ виллы сюда можно будетъ прислать за вещами Іозефа, и совтовалъ не оставлять за собой ни нитки. Затмъ онъ попросилъ позволенія на нсколько времени отлучиться и пошелъ навстить нкоторыхъ членовъ своего братства.

Посл полудня, маіоръ и об женщины отправились на желзную дорогу, и занявъ мста въ вагон перваго класса, быстро помчались по направленію къ Рейну. Маіоръ былъ несказанно счастливъ и гордился своей побдой, какъ будто отнялъ у непріятеля походную кассу.

ГЛАВА XIV.
КАРТОФЕЛЬ И НЧТО ЕЩЕ ЛУЧШЕЕ.

Эрихъ и Роландъ хали съ Клаусомъ и его женой. Когда они достигли до поворота къ его жилищу, ловчій попросилъ остановиться и вышелъ изъ экипажа.

— Нтъ, сказалъ онъ, дальше я съ вами не поду. Видите ли вы эти руки? На нихъ были цпи: что могутъ он теперь длать? Искать мести? но на комъ? А еслибъ я и зналъ на комъ, такъ къ чему бы мн это послужило?

Онъ взялъ въ горсть земли, и поднявъ руку къ небу, воскликнулъ:

— Клянусь, что я здсь не останусь, но переселюсь въ Новый Свтъ, гд пріобрту себ собственную землю. Довольно я на своемъ вку охранялъ чужую собственность!

Эрихъ и Роландъ тоже вышли изъ экипажа и пошли дале съ Клаусомъ и его женой. Они хотли проводить ихъ до самаго дому. Вдругъ съ одного изъ виноградныхъ холмовъ кто-то ихъ окликнулъ. Они оглянулись и увидли Семиствольника, который быстро къ нимъ спускался, держа въ рукахъ топорикъ, составляющій отличительный знакъ полевыхъ сторожей.

Передавая его Клаусу, Семиствольникъ сказалъ:

— Возьми его опять, я врно теб его сохранилъ.

И онъ тоже присоединился къ нимъ. На двор жилища Клауса они были встрчены громкимъ лаемъ собакъ, а въ комнат вс птицы встрепенулись и радостно защебетали, привтствуя своего хозяина. Но громче всхъ раздавался голосъ чернаго дрозда, который принялся насвистывать: ‘радуйтесь’! но на второмъ же такт вдругъ остановился. Клаусъ смотрлъ вокругъ себя, какъ будто теперь только пробуждаясь отъ тяжелаго сна. Но мало-по-малу вс успокоились и расположились вокругъ стола, за которомъ, стараніями одной сосдки, не замедлилъ появиться молодой картофель. Никогда кушанье не казалось Роланду такимъ вкуснымъ. Вс засмялись, когда онъ вдругъ сказалъ:

— Клаусъ, картофель происходитъ изъ той страны, куда ты хочешь переселиться и откуда я пріхалъ. Онъ тамъ родился и подобно мн былъ вывезенъ сюда.

Вс были веселы и довольны другъ другомъ. Роландъ, получившій назадъ украденные часы, просилъ ловчаго принять ихъ отъ него на память. Клаусъ упорно отказывался, несмотря на увщанія Эриха и Семиствольника.

— Отецъ, возьми! неожиданно промолвилъ бочаръ, и тогда только ловчій согласился взять подарокъ.

Но никто не былъ такъ оживленъ и разговорчивъ, какъ Семисгвольникъ. Онъ все журилъ Клауса за то, что тотъ придаетъ такъ много значенія деньгамъ. Что же до него самого касается, то онъ богатство считаетъ вовсе для себя не нужнымъ. Вдь человкъ, доказывалъ онъ, не можетъ ни нить, ни сть сверхъ сытости, ни спать больше, чмъ у него хватаетъ сна. Не все ли равно, на какой постели лежать, лишь бы спать. А въ каретахъ здить — это чистый вздоръ: шагать на своихъ собственныхъ здоровыхъ ногахъ несравненно пріятне.

Рчь между прочимъ зашла и о Гном.

— Кто вздумаетъ со временемъ пойти на могилу этого человка, сказалъ Семиствольникъ: тотъ пусть не ходитъ одинъ, а возьметъ съ собой проводника.

— Это почему? спросилъ Роландъ.

— А потому, что Гному не избжать вислицы.

Но Клаусу не нравился этотъ разговоръ о злыхъ людяхъ. Семиствольникъ между тмъ послалъ къ себ на домъ съ какимъ-то порученіемъ одного изъ дтей, и въ ту самую минуту, какъ на стол появилось присланное фрейленъ Милькъ вино, изъ сней раздалось пніе. Тамъ собрался весь оркестръ Семиствольника, къ которому вскор присоединился и Эрихъ.

Наконецъ настало время вернуться на виллу. Едва Эрихъ и Роландъ вышли на большую дорогу, какъ мимо нихъ прохала карета, и голосъ маіора закричалъ:

— Батальонъ, стой!

Они остановились. Въ карет вмст съ маіоромъ сидли профессорша и тетушка Клавдія.

— Мн только этого одного и оставалось желать! воскликнулъ Роландъ:— Знаете-ли, маіоръ, Клаусъ уже оправданъ, онъ невиненъ!

Профессорша нжно обняла сначала Роланда, а потомъ Эриха. Она также вышла изъ экипажа и пошла пшкомъ, опираясь на сына и ведя за руку Роланда. Маіоръ учтиво подалъ руку тетушк Клавдіи, но та отказалась на нее оперется, говоря, что у нее уже такой обычай ни отъ кого не принимать подобныхъ услугъ.

— И вы совершенно правы, сказалъ маіоръ. Фрейленъ Милькъ того же мннія. Вы съ ней познакомитесь и наврное сойдетесь. Предстаньте себ, она знала… Мн просто непонятно, откуда это она все знаетъ… она знала, что графъ Клодвигъ послалъ вамъ приглашеніе. Но мы тоже себ на ум, прибгла къ военной хитрости — и вотъ вы у насъ! Не даромъ говорится: на чьей сторон счастье, тотъ и увозитъ невсту.

Вдали слышалась музыка, и маіоръ объяснилъ, что это баронъ фонъ-Эндлихъ все еще празднуетъ свадьбу дочери.

— Матушка, сказалъ Эрихъ: всякій разъ, что мн будетъ грустно, я вспомню объ этой минут, и мн станетъ легче.

Профессорша отъ избытка чувствъ не могла говорить.

На вилл ихъ ожидалъ самый радушный пріемъ. Совтница: обняла и поцловала профессоршу, только Церера прислала извиниться, что не можетъ выйти.

Съ наступленіемъ вечера вернулся и Зонненкампъ.

Мсяцъ ясно свтилъ, когда профессорша и тетушка Клавдія, въ сопровожденіи Эриха и Роланда, отправились въ обвитый виноградомъ домикъ. Тамъ, стоя на балкон, профессорша еще разъ взяла Эриха за руку и сказала:

— Еслибъ отецъ могъ тебя видть, онъ бы порадовался со:мной: ты еще не утратилъ твоего чистаго, яснаго взгляда — значитъ все хорошо.

КНИГА СЕДЬМАЯ.

ГЛАВА I.
МАТУШКА ЗДСЬ!

‘Моя мать здсь!..’

Свжее, пропитанное росой дыханіе утра коснулось лица Эриха, и ему казалось, что онъ слышитъ голосъ ребенка, какъ онъ зоветъ свою мать. Но слова эти были имъ самимъ произнесены въ минуту пробужденія. Онъ снова закрылъ глаза и погрузился въ мечты о своемъ дтств. Все, что съ тхъ поръ смущало, волновало и терзало его душу, — все это исчезло изъ его памяти.

‘Твоя мать здсь!’ повторилъ вслдъ затмъ голосъ сыновняго долга.

Эрихъ всталъ и подошелъ къ постели Роланда. Ему не было надобности будить мальчика словами: лишь только онъ на него взглядывалъ, тотъ мгновенно просыпался. Такъ и теперь Роландъ быстро открылъ глаза и первымъ его словомъ было:

— Твоя мать здсь!

Чужой голосъ вслухъ повторялъ то самое, что звучало въ глубин души Эриха. Положивъ руку на голову мальчика, онъ съ удовольствіемъ и въ тоже время съ грустью на него смотрлъ. Зачмъ этому богатому юнош отказано въ счастьи материнской любви?

Этотъ день билъ для нихъ особенно священный. Эрихъ и Роландъ прежде всего поздоровались съ профессоршей, а затмъ отправились бродить по берегу рки.

— Рейнъ, Рейнъ, весело воскликнулъ Роландъ: мать Эриха здсь!

Эрихъ улыбнулся. Лицо мальчика сіяло яркимъ румянцемъ.

Они шли въ матери, какъ въ храмъ, и выходили отъ нея съ такимъ же точно чувствомъ благоговнія, какъ будто возвращались изъ храма. Въ ея кроткомъ присутствіи на всхъ точно нисходили миръ и благословеніе. Каждое ея слово, движеніе, каждый взглядъ обличали самообладаніе и строгую приверженность долгу. Она сказала сыну и Роланду, что лучшимъ доказательствомъ ихъ любви и уваженія къ ней будетъ то, что они сегодня, какъ вчера, прилежно займутся своимъ дломъ. Во всякомъ положеніи, говорила она, въ гор и въ радости, прежде всего надо имть въ виду долгъ и заботиться о его выполненіи.

Итакъ, Эрихъ и Роландъ по обыкновенію сли за урокъ. Они въ этотъ день читали о возвращеніи Улисса въ Итаку. Но Эрихъ, несмотря на вс свои усилія, никакъ не могъ вполн отдаться труду. Мысль, что онъ опять съ матерью, сладко волновала его, и, смотря на Роланда, онъ думалъ: зачмъ и онъ не можетъ испытывать того же, что я? Всякую другую любовь въ жизни человкъ долженъ пріобртать, заслуживать, завоевывать: одна материнская любовь можетъ даваться ему даромъ и никогда его не покидаетъ.

Эрихъ вспомнилъ между прочимъ и о Белл. Онъ надялся, что усплъ побдить въ себ всякое предательское чувство въ отношеніи къ своей собственной личности, къ міру и ко всему чистому и благородному. Въ немъ возникла новая сила, тмъ боле прочная, что она выработалась въ немъ долгой и тяжелой борьбой, и онъ съ большимъ одушевленіемъ, чмъ когда-либо занялся своимъ урокомъ съ мальчикомъ. Они оба вскор до того углубились въ чтеніе и такъ заинтересовались раскрывавшейся передъ ними чуждой жизнью, что забыли все окружающее.

За обдомъ они съ новымъ удовольствіемъ встртились съ профессоршей, а потомъ гуляли съ ней въ саду. Но Церера все еще не показывалась и прислала извиниться за себя фрейленъ Пэрини. Зонненкампъ усмхнулся, зная, что Церера вовсе и не думала извиняться, но фрейленъ Пэрини сочла нужнымъ это объявить отъ ея имени. Церера упорствовала въ своемъ отчужденіи отъ гостей, общество которыхъ ей, по ея мннію, навязывали, и фрейленъ Пэрини взяла на себя трудъ отдалять ихъотъ нея. Вся ея сила въ дом заключалась именно въ умніи все улаживать и отстранять отъ Цереры малйшія затрудненія. Фрейленъ Пэрини явно старалась быть пріятной профессорш, и когда та выучила ее какой-то новой ручной работ, благодарности ея не было конца.

Но больше всхъ способствовала къ сближенію хозяевъ и гостей совтница. Уваженіе, съ какимъ она относилась къ профессорш, на всхъ имло хорошее вліяніе и разомъ доставило той почетное мсто въ семь, котораго она, конечно, со временемъ и сама достигла бы, но не такъ быстро, какъ теперь. Совтница иначе не говорила о профессорш какъ о любимой статсъ-дам при герцогскомъ двор, гд и по сю пору имя ея оставалось синонимомъ всего прекраснаго и благороднаго. Сначала нсколько преувеличенный почетъ, какимъ ее окружила совтница смущалъ и тревожилъ профессоршу, но потомъ она успокоилась, приписавъ его желанію сгладить для нея вс непріятности ея зависимаго положенія и самую бдность ея обратить въ новое для нея торжество.

Даже фрейленъ Пэрини, — и та не могла устоять противъ вліянія профессорши. Въ обращеніи этой женщины было столько кроткаго достоинства, простоты и въ тоже время изящества, лицо ея имло такое ясное я спокойное выраженіе, что въ присутствіи ея невольно умолкало всякое злое и порочное чувство. И при всемъ томъ профессорша еще сохранила въ сердц своемъ много юношескаго жара, который сначала поддерживался въ ней идеальными воззрніями ея мужа, а теперь нашелъ себ новую пищу въ Эрих. Доброта и привтливость профессорши были неисчерпаемы. Самыя обыкновенныя рчи въ ея устахъ подучали новую цну и оригинальную свжесть, вслдствіе чего вамъ всегда казалось, будто вы ихъ слышали въ первый разъ.

За обдомъ пришло письмо изъ Вольфсгартена. Белла поздравляла профессоршу съ пріздомъ и увдомляла о своемъ намреніи завтра ее навстить.

Профессорша хотла отвчать графин съ ея же посланнымъ, но тотъ, ко всеобщему удивленію, уже скрылся. Зонненкампъ поспшилъ его отправить назадъ, а когда профессорша вручила свое письмо для доставленія въ Вольфсгартенъ одному изъ домашнихъ слугъ, оно, прежде чмъ дойти до мста своего назначенія, попало въ руки того же Зонненкампа. Онъ его искусно распечаталъ и съ самодовольной улыбкой прочелъ столь же изящный по форм, сколько скромный по содержанію отвтъ профессорши. Она между прочимъ говорила, что, хотя и считаетъ себя на вилл только гостьей, тмъ не мене осмливается просить друзей своихъ хозяевъ удлить также и ей часть ихъ расположенія. Улыбка не сходила съ лица Зонненкампа. Онъ не ошибся въ своемъ разсчет: профессорша привлечетъ къ нему въ домъ всю окрестную знать, и самъ онъ, наконецъ, вступитъ въ высшее общество на правахъ равнаго.

ГЛАВА II.
НИКОГДА ПОЧЕМУ НЕ УЧИЛАСЬ, А ХОЧЕТЪ УЧИТЬСЯ.

Изъ кабинета Зонненкампъ отправился къ своей жен. Въ прихожей его встртила служанка и объявила ему, что ея госпожа никого теперь не желаетъ видть. Но Зонненкампъ не обратилъ на это вниманія и пошелъ дале. Церера по обыкновенію лежала на диван. Окна въ ея комнат были завшаны, и въ большой зал царствовали сумерки. Церера взглянула на мужа, широко раскрывъ свои большіе черные глаза и молча протянула ему маленькую изящную руку, украшенную длинными, точно выточенными ногтями. Зонненкампъ поцловалъ руку и слъ возл жены.

Съ минуту длилось молчаніе, а потомъ Зонненкампъ началъ объяснять жен, что присутствіе въ ихъ дом профессорши можетъ ускорить осуществленіе ихъ плановъ. Рука этой женщины, говорилъ онъ, должна раскрыть передъ нами двери герцогскаго дворца. Послднія слова, повидимому, произвели впечатлніе на Цереру. Она приподнялась и хотя все еще продолжала молчать, однако взоръ ея оживился, и въ немъ точно мелькнула надежда. Зонненкампъ, находясь по ту сторону океана и во время своего продолжительнаго путешествія, не переставалъ ублажать жену разсказами о придворныхъ празднествахъ и постоянно возбуждалъ въ ней желаніе пожить жизнью, которая будто бы составляетъ величайшее благо въ мір. Съ тхъ поръ мечтой Цереры сдлалось попасть въ тотъ заколдованный кругъ, гд все сверкаетъ и блеститъ, гд люди уподобляются полубогамъ. Теперь она, правда, убдилась, что краски въ картин, которую ей рисовало воображеніе, были нсколько преувеличены, во тмъ не мене всюду, гд бы она ни бывала, ей только и приходилось слышать, какъ люди все свое счастье полагаютъ въ томъ, чтобъ имть доступъ ко двору. Все это возбуждало въ Церер негодованіе противъ мужа, который только тшилъ се общаніями, а на дл ни мало не заботился объ ихъ выполненіи. Вотъ они и въ Европ, а между тмъ все таки продолжаютъ жить въ уединеній и ожидать той счастливой минуты, когда ихъ призовутъ ко двору.

Но отчего это такъ долго длится? Отчего люди ихъ чуждаются? Даже Белла, единственная оказывающая имъ расположеніе, и та обращается съ ней, какъ съ попугаемъ, какъ съ заморской птицей, блестящими перьями которой восхищаются, но съ которой ничего не хотятъ имть общаго, — разв только изрдка бросаютъ ей кусокъ сахару, въ вид комплимента. Самое воспоминаніе о томъ, какъ она всхъ затмила на праздник барона фонъ-Эндлиха, перестало радовать и удовлетворять Цереру.

Несмотря на наружную лнь и безучастность ко всему, что вокругъ нея происходило, голова Цереры была постоянно занята мыслью, брошенной въ нее Зонненкампомъ и пустившей въ ней корни гораздо глубже, чмъ даже онъ самъ того желалъ. Мысль эта овладла всмъ существомъ Цереры и не давала ей ни минуты покоя.

Теперь Зонненкампъ старался доказать своей жен, что присутствіе въ ихъ дом профессорши, сообщая ему новый блескъ, приближаетъ ихъ къ цли, къ которой они такъ давно стремятся. Ужъ чего совтница, говорилъ онъ, и та признаетъ ея превосходство надъ собой. Профессорша пользовалась всеобщей любовью, уваженіемъ при двор, она считалась тамъ важнымъ лицомъ и была другомъ вдовствующей герцогини.

Убдительные доводы Зонненкампа, наконецъ, оказали свое дйствіе на Цереру.

— Вы, дйствительно, очень умны, сказала она. Хорошо, я повидаюсь съ матерью учителя.

Зонненкампъ попробовалъ-было дать ей нсколько наставленій, на счетъ того, что ей слдуетъ говорить съ профессоршей. Но Церера начала, какъ капризное дитя, или лучше сказать, какъ разъяренный зврь, кричать, размахивать руками и топать ногами.

— Я не нуждаюсь въ наставленіяхъ! восклицала она: — Ни слова боле, и скорй пришлите сюда эту женщину.

Зонненкампъ въ сильной тревог отправился къ профессорш. Онъ хотлъ предупредить ее на счетъ того, какъ лучше обращаться съ Церерой, но побоялся, чтобъ она его нечаянно не выдала и сказалъ только:

— Моя милая жена немного избалована, и нервы у ней сильно возбуждены.

Профессорша вошла въ комнату Цереры. Та, какъ лежала на диван, такъ и осталась. Она не безъ лукавства разсудила, что лучшій способъ сохранять свое достоинство въ глазахъ другихъ, это оказывать имъ какъ можно мене вниманія.

Профессорша привтствовала ее граціознымъ поклономъ, отъ котораго вс соображенія Цереры мгновенно разлетлись въ прахъ. Гостья ея еще не успла промолвить слово, какъ она уже воскликнула:

— Вы меня должны этому научить, я хочу точно также кланяться. Не правда ли, такъ кланяются при двор?

Профессорша не знала, что ей отвчать. Неужели это только нервное возбужденіе? Ужъ не сумасшедшая ли передъ ней? Однако ей вскор удалось совладать съ собой, и она сказала:

— Вамъ, какъ уроженк свободной республики, совершенно естественно должны казаться странными наши церемонные правы и обычаи. Впрочемъ, я готова, при первомъ же свиданіи, пожать вамъ руку.

И он обмнялись крпкимъ пожатіемъ. Церера, точно забывшись, вдругъ приподнялась съ дивана.

— Вы больны, сказала профессорша: я не стану васъ долго безпокоить.

Церера находила для себя удобнымъ слыть за больную и отвчала:

— Ахъ, да! Я постоянно хвораю. Но не уходите, останьтесь пожалуйста.

Звуки голоса профессорши, задушевный тонъ ея словъ, все это произвело на Цереру глубокое впечатлніе. Она на мгновеніе закрыла глаза и на ея длинныхъ рсницахъ повисли крупныя слезы.

Профессорша извинилась, что невольно заставила ее какъ будто прослезиться. Но Церера покачала головой и воскликнула:

— Нтъ, нтъ, я, напротивъ, вамъ очень благодарна! Я такъ давно — уже въ теченіи многихъ лтъ, не плакала…. Эти слезы стояли у меня здсь…. здсь! прибавила она, сильно ударяя себя въ грудь. Благодарю васъ!

Профессорша хотла уйдти, но Церера быстро вскочила съ дивана и бросилась къ ней. Профессорша въ испуг отступила шагъ назадъ, а Церера упала передъ ней на колни, и цлуя ей руку, воскликнула:

— Защитите меня! Замните мн мать, которой я никогда не знала!

Профессорша подняла ее и сказала:

— Дитя мое, я охотно буду вамъ матерью…. я это могу и сдлаю. Я счастлива тмъ, что мн предстоитъ такая высокая обязанность — говорю вамъ это отъ души. Но, прошу васъ, успокойтесь.

Она отвела Цереру на диванъ, уложила ее и заботливо покрыла шалью. Диванъ представлялъ кучу въ безпорядк набросанныхъ мягкихъ подушекъ, въ которыхъ Церера буквально утопала.

Теперь она крпко сжала руку профессорши и громко зарыдала. Дорнэ старалась ее утшить, говоря, какъ он об счастливы тмъ, что имютъ такихъ прекрасныхъ сыновей. Она только слегка упомянула объ Эрих, но о Роланд съ любовью распространилась и разсказала, какъ онъ ей въ первый разъ явился на порог ея собственнаго дома и какъ она его тогда приняла за своего умершаго сына. Церера повернулась къ ней и снова поцловала ей руку, а профессорша продолжала говорить все въ томъ же спокойномъ тон и замтила, что она сама тоже подвержена кое-какимъ странностямъ, съ которыми ей вовсе не легко справляться. Она, между прочимъ, слишкомъ привыкла къ уединенію и сомнвалась, чтобы года ея и вкусы могли сдлать ее пріятной собесдницей для женщины, которая все счастье полагала въ блеск и удовольствіяхъ свтскаго образа жизни.

Церера попросила отдернуть занавсь у одного изъ оконъ и пристально взглянула на профессоршу. Легкая улыбка скользнула у ней по лицу, но затмъ ротъ ея опять принялъ свое обычное выраженіе недовольства. Она схватила веръ и стала имъ обмахиваться.

— Вы себ представить не можете, заговорила она наконецъ, какъ я глупа. А было время, когда я очень желала учиться, но онъ объ этомъ и слушать не хотлъ, и всегда говорили ты мн миле въ твоемъ невдніи! Для него, я можетъ, быть и дйствительно была миле такою, но не для себя. Еслибъ не фрейленъ Пэрини, я теперь просто не знала бы, что мн длать…. Играете вы въ вистъ? Любите вы природу? Не правда ли, я очень глупа?

Церера повидимому ожидала, что профессорша станетъ это опровергать, но та ей, напротивъ, сказала:

— Если вы думаете, что можете у меня чему-нибудь научиться, то я къ вашимъ услугамъ. Мн уже случалось видть женщинъ подобныхъ вамъ, и я полагаю, что знаю причину вашего нездоровья.

— Въ самомъ дл? Она вамъ извстна? Вамъ?

— Да, только въ ней нтъ ничего лестнаго.

— Ахъ, говорите пожалуйста.

— Милое дитя мое, вы хвораете отъ праздности. Когда человку нечего длать, онъ по невол начинаетъ слишкомъ много заниматься самимъ собой.

— О, вы очень умны! воскликнула Церера. А я такъ слаба!

И дйствительно въ ней было что-то въ высшей степени безпомощное и беззащитное. Зонненкампъ смотрлъ на нее, какъ на игрушку, да и сама она считала себя чмъ-то въ род того. Къ тому же она была отъ природы страшно лнива, и малйшій трудъ стоилъ ей невроятныхъ усилій. Она не знала, что хуже: слушать или смотрть, и наконецъ ршила, что послднее невыносиме перваго. Ола никогда не читала сама. При чтеніи необходимо держать книгу, въ рукахъ и оставаться въ извстномъ положеніи, а это ее утомляло, и она всегда заставляла фрейленъ Пэрини читать вслухъ, причемъ сама нердко засыпала.

Такъ было и теперь. Руки Цереры вдругъ опустились, и профессорша вскор замтила, что она спитъ. Мать Эриха еще долго сидла въ этой роскошной комнат, дивясь всему, что видла и слышала. Что все это означаетъ? Въ этомъ дом на каждомъ шагу встрчаются новыя загадки. Она удерживала дыханіе и не смла пошевельнуться, боясь разбудить Цереру. Но та вдругъ сдлала движеніе и проговорила:

— Пойдите теперь…. пойдите. Я сама скоро туда приду.

Профессорша ушла. Зонненкампъ встртилъ ее въ прихожей.

— Какъ она съ вами обошлась? не безъ страха освдомился онъ.

— Какъ милое, доброе дитя, отвчала профессорша. Но у меня есть до васъ просьба. Мн кажется, что я нашла способъ вылечить вашу жену отъ ея раздражительности, или лучше сказать, отъ ея лни. Объ одномъ только прошу васъ: если мн удастся пріобрсти ея довріе, то не отнимайте у меня возможности всегда, съ спокойной совстью говорить ей, что ни слово изъ нашей бесды не будетъ мною никому повторено. Общаетесь ли вы оставить насъ, женщинъ, въ поко?

— Хорошо, отвчалъ Зонненкампъ. Но видно было, что это согласіе стоило ему большихъ усилій.

ГЛАВА III.
ВНОВЬ ПРІОБРТЕННОЕ СОСДСТВО.

На слдующій день явился Пранкенъ, и привтствовалъ профессоршу со всей ловкостью свтскаго человка, а она обошлась, съ нимъ, какъ съ членомъ семьи, въ которой гостила, и сдлала это такъ мило, просто и естественно, что молодой человкъ остался ею въ высшей степени доволенъ. Когда же она выразила ему свою признательность за то, что онъ доставилъ Эрику такое хорошее мсто,— Пранкенъ поспшилъ отклонить отъ себя всякую благодарность. Это было съ его стороны, говорилъ онъ, только уплатой стариннаго долга, такъ какъ онъ всмъ своимъ образованіемъ обязанъ покойному профессору. Эти слова мгновенно расположили въ его пользу профессоршу, которая, хотя и понимала, что многое въ нихъ слдовало приписать свтской любезности, въ тоже время однако хорошо знала, что въ сущности въ нихъ заключалась и своя доля правды. Всякій, кто находился въ сношеніяхъ съ ея мужемъ, если онъ не былъ вполн испорченнымъ человкомъ, непремнно на всю жизнь сохранялъ о немъ свтлое воспоминаніе.

Пранкенъ завелъ рчь о своемъ зят, о сестр и о томъ, какимъ расположеніемъ пользовался Эрихъ въ Вольфсгартен. Затмъ онъ осторожно выразилъ надежду, что общество профессорши возвратитъ Белл утраченныя ею спокойствіе и самообладаніе. Онъ въ послднее время замтилъ въ сестр какую-то тревогу и раздражительность, и слегка намекнулъ за трудности жизни вдвоемъ съ человкомъ, хотя и въ высшей степени благороднымъ, но уже достигшемъ извстныхъ лтъ. Въ такомъ положеніи, говорилъ онъ, не легко сохранять всегда одно и тоже спокойное, ровное расположеніе духа.

Профессорша поняла изъ словъ Пранкена гораздо боле, нежели онъ полагалъ, и отъ души радовалась тому, что молодой человкъ и въ деревенскомъ затишь не потерялъ способности серьезно вглядываться въ различныя явленія нравственнаго міра.

Пранкенъ не могъ удержаться, чтобы хотя отчасти не высказать религіознаго переворота, которому онъ подвергся. Передъ глазами его вдругъ точно мелькнуло видніе, и показало ему профессоршу рядомъ съ Манной, которая раскрывала ей всю свою душу. Пусть же она разскажетъ молодой двушк, думалъ онъ, какъ я откровенно передъ всми сознаюсь въ перемн, происшедшей въ моихъ убжденіяхъ. Пранкенъ вспомнилъ, что настоятельница въ присутствіи Манны хвалила профессоршу. Улыбка мелькнула у него на губахъ при мысли, что съ помощью матери Эриха можно будетъ заставить Манну отказаться отъ ея ребяческаго намренія вступить въ монастырь. Жаль только, что эти дв женщины различныхъ вроисповданій.

Пранкенъ, по порученію Зонненкампа, пригласилъ профессоршу участвовать въ поздк на виллу, которую совтница…. нтъ, поспшилъ онъ поправиться, — совтникъ имлъ намреніе купить. Безъ сомннія, профессорша не откажется содйствовать Зонненкампу въ его стараніяхъ пріобрсти себ пріятныхъ сосдей. Возраженія по этому случаю профессорши были отклонены разными лестными для нея замчаніями.

Подали экипажъ. Въ немъ помстились совтница, Зонненкампъ, Пранкенъ и профессорша. Дорогой вс весело разговаривали, но въ голов профессорши внезапно мелькнуло подозрніе, что ее вмшиваютъ въ какую-то интригу и пользуются ея свдніемъ для достиженія вовсе ей непонятныхъ цлей. Ею овладлъ страхъ, который еще боле усилился, когда Зонненкампъ объявилъ, что продаваемая вилла принадлежитъ ему, и что его несказанно радуетъ возможность уступить ее пріятнымъ и благороднымъ сосдямъ.

‘Что это? Неужели имъ удалось ее поймать? Ужъ не ей ли хотятъ они передать этотъ домъ?’

Однако профессорша скоро увидла свою ошибку, благодаря совтниц, которая немедленно приступила къ распредленію комнатъ между различными членами своей семьи. У ней было два сына въ военной служб и одна замужняя дочь, дтямъ которой, своимъ внучатамъ, она тоже позаботилась отвести комнату. Затмъ она выбрала себ любимое мстечко въ саду, которое Зонненкампъ общался украсить новыми разсадниками. Вс изумятся, говорилъ онъ, когда увидятъ, какъ много я съумю извлечь изъ этой почвы.

Зонненкампъ былъ очень любезенъ. Онъ сначала намревался уступить виллу совтниц только посл того, какъ самъ получитъ желаемое возвышеніе въ свт. Сумма, которую изъ приличія предполагалось за нее взять съ совтника, оказывалась ужъ очень ничтожной. Но Пранкену наконецъ удалось убдить Зонненкампа въ томъ, что планъ его никуда не годится. Во всхъ отношеніяхъ гораздо лучше поскоре водворить могущественнаго человка въ своемъ сосдств, и тогда уже дйствовать исподоволь, такъ чтобъ все могло совершиться естественнымъ порядкомъ.

Совтница сидла съ профессоршей въ саду и вела съ ней задушевную бесду. Какое удовольствіе, говорила она между прочимъ, было бы для матери Эриха, еслибъ она могла своимъ вліяніемъ возвысить положеніе въ свт семейства Зонненкампа. Но совтница коснулась опаснаго предмета очень осторожно. Она имла въ виду сдлать во всемъ этомъ профессоршу главнымъ дйствующимъ лицомъ, а сама съ мужемъ намревалась спрятаться за нее. Еслибъ ихъ планъ не удался, они бы отъ этого нисколько не пострадали, и вся вина пала бы на ученую вдову, которая и безъ того слыла за особу въ высшей степени эксцентричную.

Совтница ловко съумла скрыть всю эту интригу среди разговоровъ, гд одна возвышенная мысль смняла другую.

Оставшись вдвоемъ съ Пранкеномъ, Зонненкампъ улыбнулся какъ человкъ, который согласился еще разъ допустить, чтобы его перехитрили. Онъ терпливо слушалъ, какъ Пранкенъ ему доказывалъ, что совтница немедленно должна вступить во владніе виллой, потому что, если она ее пріобртетъ вскор посл того, какъ Зонненкампъ получитъ дворянское достоинство, это можетъ подать поводъ къ толкамъ.

Зонненкампъ усмхнулся и сказалъ, что его молодой другъ обладаетъ замчательными дипломатическими способностями. Пранкенъ отъ этого не только не отговаривался, но даже замтилъ, что въ самомъ скоромъ времени собирается отказаться отъ своего празднаго существованія на дач и вновь вступить на службу по дипломатической части. Конечно, онъ это сдлаетъ не иначе, какъ съ согласія близкихъ ему людей и въ особенности дорогого друга, котораго онъ любитъ какъ отца. Подъ этимъ послднимъ онъ подразумвалъ Зонненкампа.

Пранкенъ зналъ очень ловкаго нотаріуса, который въ тотъ же вечеръ былъ призванъ на виллу заключить купчую крпость. Такимъ образомъ совтникъ сдлался сосдомъ Зонненкампа.

Нсколько позже, Зонненкампъ и Пранкенъ прогуливались по саду — и тутъ молодой человкъ въ первый разъ почувствовалъ страхъ къ своему будущему тестю.

— Мой юный другъ, сказалъ Зонненкампъ, вы конечно на вашемъ вку уже имли дло съ ростовщиками и барышниками. Что до меня касается, то мн хорошо знакомы вс ихъ продлки. Эти люди крпко держатся одинъ другого и какъ бы составляютъ особаго рода таинственную секту. Вы себ представить не можете, какое забавное зрлище представляетъ человческая душа, если ее разсматривать съ точки зрнія подкупа. Мн знакомы всевозможныя породы націй и людей, я всюду прилагалъ свою собственную систему подкупа, и она почти везд мн удавалась.

Пранкенъ въ недоумніи на него посмотрлъ. Онъ зналъ, что этотъ человкъ на многое способенъ, но тмъ не мене никакъ не ожидалъ отъ него подобной выходки. Внутри его даже что-то возмутилось, и онъ съ неудовольствіемъ подумалъ о времени, когда сдлается сыномъ Зонненкампа, который между тмъ весело продолжалъ:

— Вы вроятно еще придерживаетесь стариннаго понятія, будто подкупъ есть вещь предосудительная, и смотрите на него съ такимъ же предубжденіемъ, какъ еще недавно вс смотрли на ростовщиковъ. А въ сущности подкупъ есть не что иное, какъ дловой оборотъ. Весьма нелпо со стороны правительства требовать отъ своихъ чиновниковъ присяги въ томъ, что они ни съ кого не будутъ брать взятокъ. Ну пусть, пожалуй, присягаютъ судьи, да и тамъ это одна пустая формальность: богатый человкъ всегда съуметъ передъ ними оправдаться, если ловко возьмется за дло. Какихъ только чудесъ не бываетъ на свт! У народовъ романскаго и славянскаго происхожденія чиновники сами берутъ взятки и даже, въ той или другой форм, не рдко сами назначаютъ, какъ велика должна быть предлагаемая имъ сумма. Не такъ поступаютъ жеманные германцы: они предоставляютъ это женщинамъ. Что же: они совершенно правы! Ни одинъ народъ въ мір не употребляетъ при хлбопашеств столько коровъ, какъ нмцы: ну, они и въ дло подкупа также впрягли коровъ. Съ женщинами слдуетъ обращаться мягко и нжно, и я предпочитаю съ-ними имть дло. Он по крайней мр держатъ свое слово, а то сплошь да рядомъ случается, что взявшій взятку ничего не сдлаетъ, если ему се не удвоятъ. Мой отецъ….

Пранкенъ навострилъ уши. Зонненкампъ въ первый разъ упоминалъ при немъ о своемъ отц.

— Мой отецъ, спокойно продолжалъ тотъ, былъ настоящій виртуозъ въ искусств подкупа. Когда ему случалось въ Польш кого нибудь подкупать, то онъ выдавалъ сотню или тысячу гульденовъ и разрывалъ вексель на дв половины, изъ которыхъ одну оставлялъ у себя, и возвращалъ только посл того, какъ исполнялось его желаніе. Неправда ли, вдь мн нтъ надобности такъ же поступить съ совтницей: какъ вы думаете?

Подобный отзывъ о женщин, занимавшей высокое положеніе въ свт, задлъ Пранкена за живое. Онъ поспшилъ успокоить Зонненкампа самыми убдительными доводами на счетъ чистоты намреніи совтницы.

— По моему, все это въ порядк вещей, снова началъ Зонненкампъ. То, что называютъ устарлымъ словомъ подкупа, есть не что иное, какъ естественное слдствіе высшаго развитія народа. Лишь только между людьми устанавливаются сложныя отношенія, тотчасъ же является и подкупъ, который дйствуетъ то тайно, то явно. Ничто въ мір не подвергается столькимъ видоизмненіямъ, какъ подкупъ,— мн это хорошо извстно.

Пранкенъ въ изумленіи на минуту остановился, а Зонненкампъ, взявъ его подъ руку, продолжалъ:

— Не все ли равно, мой другъ, покупаю я себ голосъ, который бы содйствовалъ выбору меня въ члены парламента и конгресса, или покупаю я агента для того, чтобы быть возведеннымъ въ дворянское достоинство? Сущность дла въ слов покупаю, а затмъ все сводится къ одному и тому же. Мы въ Америк поступаемъ откровенне. Отчего этому совтнику съ его женой и не извлекать выгодъ изъ своего положенія? Вдь въ немъ заключается все ихъ богатство. Я съ своей стороныочень радъ имъ служить. Вы въ Германіи считаете нужнымъ набрасывать на это покровъ приличія… пусть будетъ по вашему! Когда вы, какъ я надюсь, исполните ваше намреніе и поступите на службу по дипломатической части, я васъ многому еще научу..

Пранкенъ отвчалъ, что онъ будетъ очень радъ воспользоваться совтами Зонненкампа, но внутренно чувствовалъ къ нему непреодолимый страхъ, смшанный съ презрніемъ. Онъ далъ себ слово, лишь только женится за Манн, какъ можно дальше отъ него держаться.

Но Зонненкампъ былъ очень доволенъ собой. Ему еще разъ удалось выказать свое знаніе человческаго сердца, и онъ даже вздумалъ подлиться имъ и съ сыномъ. На слдующее утро, посл завтрака, за которымъ присутствовала и совтница, онъ увелъ Роланда въ паркъ и тамъ сказалъ ему:

— Видишь ли ты эту знать?..— все въ ней ложь и обманъ! Совтникъ и его семья, благодаря мн, изъ нищихъ длаются людьми богатыми. Знай это про себя, но не давай имъ ничего замтить. Вс люди дрянь, какъ знатные, такъ и простые, вс только и ждутъ какъ бы имъ продать свою душу. Нтъ вещи, которую бы нельзя было достать за деньги…

Онъ съ удовольствіемъ еще долго распространялся объ этомъ предмет, не подозрвая, какое глубокое впечатлніе производитъ на мальчика, какую бурю поднимаетъ въ его сердц. Роландъ ни слова не говорилъ, и Зонненкампа взяло раздумье, хорошо ли онъ сдлалъ, все это ему сказавъ? Но сомннія его не долго длились. ‘Религія, добродтель, думалъ онъ, все это иллюзіи! Одни, и въ томъ числ капитанъ Дорнэ, еще въ нихъ врятъ, другіе только притворяются, будто врятъ. Я предпочитаю, чтобы Роландъ зналъ истину…’ И съ этимъ послднимъ словомъ Зонненкампъ окончательно успокоился.

ГЛАВА IV.
НОВАЯ АТМОСФЕРА НА ВИЛЛ.

Профессорша вскор поняла, почему ея сынъ жаловался на трудность поддерживать въ Роланд одно и тоже настроеніе духа, давать его уму какое-нибудь одно опредленное направленіе. Ему приходилось постоянно бороться съ наклонностью мальчика къ разнообразію, къ перемн мста и занятія. Въ богатомъ дом, гд ежедневно происходило что-нибудь новое, оказывалось невозможнымъ сосредоточиться, углубиться въ науку, которая безъ этого не дается. При такомъ разнообразіи событій и встрчъ, трудно самому въ нихъ не затеряться. Профессорша, вообще жившая просто и вовсе не бывшая педанткой, однако взяла себ за правило заботиться о сохраненіи въ собственной душ равновсія между нравственными и умственными силами. Только тотъ, кто самъ спокоенъ духомъ, и можетъ имть благотворное вліяніе на другихъ.

Эрихъ и Роландъ каждое утро, такъ сказать, освящали наступающій день бесдой съ профессоршей. Всякій, кто къ ней приближался, становился чище, благородне и невольно заражался возвышеннымъ тономъ ея рчей. Профессорша была очень образована, но безъ малйшей претензіи на геніальность. Умъ ея поражалъ не столько блескомъ, сколько логичностью, и все, что онъ себ усвоивалъ, носило характеръ какой-то особенной прочности. Она также мало гордилась своими познаніями, какъ и нарядомъ: само собою разумется, что надо быть опрятно одтой.

Поверхностное сравненіе профессорши съ Беллой, почти всегда оказывалось въ пользу послдней. Но при ближайшемъ знакомств съ ними, всякій находилъ въ обществ профессорши гораздо боле удовлетворенія, чмъ въ обществ Беллы, которая однако была очаровательна. Белла постоянно требовала къ себ вниманія, щеголяла своею наружностью и образомъ мыслей, любила наводить разговоръ на возвышенные предметы и озадачивать своихъ собесдниковъ мудреными вопросами,— однимъ словомъ, стремилась возбуждать удивленіе. У нея всегда былъ на все готовый отвтъ, и она умла блестящимъ образомъ поддерживать разговоръ. Все это на первый взглядъ казалось очень мило, но потомъ обнаруживало легкій характеръ и поверхностный умъ, прикрытый только вншнимъ лоскомъ. Профессорша, напротивъ, никогда не старалась привлечь на себя вниманія, никогда ничего не требовала, по съ благодарностью принимала то, что ей давали и съ своей стороны предлагала много такого, что вызывало на серьезныя размышленія.

Въ наружности этихъ женщинъ не было ни малйшаго сходства. Профессорша никакъ не могла похвастаться тмъ, что называется аристократическимъ видомъ. Довольно полная, съ волосами пепельнаго цвта, она производила впечатлніе миловидной опрятности, которая такъ часто встрчается въ картинахъ фламандской школы. Въ обращеніи ея проглядывала большая сдержанность. Она спокойно выслушивала все, что ей ни говорили, и безъ всякаго нетерпнія выжидала минуты, когда настанетъ ея очередь выражать свое мнніе. Въ тхъ случаяхъ, когда къ ней прямо обращались съ вопросомъ, на который она не хотла отвчать, она длала видъ, что его не слышитъ, а затмъ, когда это не удавалось, отвчала по возможности коротко, никогда не высказываясь боле, чмъ того желала. Вообще она рдко выходила изъ предловъ благоразумнаго спокойствія, и при всемъ томъ почти всегда была центромъ того общества, въ которомъ находилась. Отличительную черту ея характера составляла безграничная правдивость. Она никогда, изъ желанія блеснуть, ни на шагъ не отступала отъ истины, не улыбалась тому, что не было смшно, всякой вещи придавала надлежащій смыслъ, всякую рчь выслушивала съ соотвтствующимъ ея значенію вниманіемъ. Эта правдивость нисколько не противорчила ея сдержанности. Она никогда не произносила ни слова неправды, но ничуть не считала нужнымъ говорить все, что знаетъ и думаетъ. Эта послдняя черта, которую никакъ нельзя отнести къ хитрости, напротивъ, служитъ несомнннымъ признакомъ ума, а умъ есть добродтель, равняющаяся доброт. Сама природа умна потому, что облечена нкоторою таинственностью.

Профессорша была очень счастлива тмъ, что ей наконецъ встртилась возможность удовлетворять своему вкусу къ ботаник. Оранжереи Зонненкампа представляли большое обиліе дорогихъ и рдкихъ растеній, а самъ онъ не скупился на разнаго рода объясненія.

Мать и тетка Эриха были очень дружны, не смотря на различіе характеровъ, которое вполн отразилось въ ихъ пристрастіи къ двумъ, не имющимъ ничего между собою общаго отраслямъ науки. Профессорша съ любовью изучала ботанику, а тетушка Клавдія астрономію. Послдняя особенно тщательно скрывала свои познанія. Она нердко проводила цлыя вечера на башн, вооруженная маленькимъ телескопомъ и длала тамъ свои наблюденія. Съ другой стороны, профессорша ежедневно удалялась на нсколько часовъ въ оранжерею или гуляла въ парк, изучая разные образчики растеній, Зонненкампъ однажды показалъ ей свой разсадникъ фруктовыхъ деревьевъ. Профессорша, вмсто того, чтобы выказать удивленіе, къ которому его пріучили другіе постители, съ такимъ знаніемъ дла распространилась о французскомъ садоводств, что онъ былъ до крайности изумленъ. Ей казалось въ высшей степени страннымъ, что именно безпокойные французы, отвлекаясь на мгновеніе отъ бурнаго потока своего политическаго существованія, съ такой заботливостью занимаются мирнымъ дломъ садоводства. Лицо Зонненкампа просіяло, когда она замтила, что его способъ разведенія плодовъ свидтельствуетъ о замчательномъ административномъ талант. Онъ такъ хорошо уметъ угадывать, какой плодъ требуетъ или заслуживаетъ боле тщательнаго ухода, какой долженъ быть принесенъ въ жертву и сорванъ еще незрлымъ.

Зонненкампъ очень любезно поблагодарилъ за похвалу, но мысленно восхищался своею проницательностью, которая заставляла его подозрвать въ словахъ профессорши ловкую лесть. Эта женщина, думалъ онъ, передъ своимъ пріздомъ сюда, явно постаралась нахвататься кое-какихъ свдній въ ботаник, съ цлію ему понравиться. Онъ сдлалъ видъ, будто принимаетъ ея познанія за чистую монету, но въ то же время далъ себ слово не поддаваться такого рода уловкамъ.

Желая однако отплатить любезностью за любезность, онъ весьма дружелюбно предоставилъ весь свой домъ въ полное распоряженіе матери и тетки Эриха.

Съ женой Зонненкампа профессорша держала себя очень осторожно и вообще рдко ее навщала. Но это только побудило Цереру, почти никогда не выходившую изъ своихъ комнатъ, самой къ ней являться. Впрочемъ и она не замедлила ощутить на себ благотворное вліяніе прекрасной души профессорши. Мать Эриха можно было по справедливости назвать жрицей, которая постоянно поддерживаетъ на алтар священный огонь. Когда Церера приставала къ ней съ разспросами о придворной жизни, она мало-по-малу обращала ея мысли и на другіе, боле серьезные предметы и старалась пробуждать въ ней къ нимъ интересъ.

Тетушка Клавдія, не смотря на то, что всегда держалась въ сторон, тоже не мало содйствовала къ оживленію дома. Большой ройяль, такъ долгое время безмолвно стоявшій въ концертной зал, вдругъ пробудился и сталъ издавать вдохновенные звуки. Роландъ, было совсмъ переставшій заниматься музыкой, умолялъ тетушку давать ему уроки. Домъ, который Эрихъ называлъ мертвымъ, потому что въ немъ не было музыки, внезапно наполнился покой, свжей жизнью. Въ немъ, съ пріздомъ матери и тетки Эриха, водворилось дотол неизвстное ему довольство, и съ лица Зонненкампа не сходило пріятное выраженіе, какого въ немъ до сихъ поръ еще никто не замчалъ. Церера, сидя однажды около мужа въ концертной зал, сказала:

— Не понимаю, какъ это мы до сихъ поръ жили безъ нихъ.

Разъ какъ-то ттушка Клавдія играла съ особеннымъ воодушевленіемъ и, снисходя на просьбу Эриха, два раза повторила одну и туже пьесу. Церера шепнула профессорш:

— Я вамъ завидую, что вы все такъ глубоко понимаете и умете изъ всего извлекать наслажденіе.

Она явно хотла порисоваться этой заученной фразой, но профессорша ее невольно изобличила.

— Всякій чмъ-нибудь да наслаждается въ жизни, сказала она: кто природой, кто искусствомъ. Вся сила въ томъ, чтобъ быть искреннимъ и не притворяться. Для наслажденія тмъ или другимъ предметомъ нтъ необходимости, ни его вполн понимать, ни быть ученымъ. Видъ этихъ горъ доставляетъ мн удовольствіе, однако я не знаю, изъ какихъ слоевъ он состоятъ, и не имю ни малйшаго понятія о многомъ изъ того, что извстно о нихъ ученымъ. Такъ точно и вы можете наслаждаться музыкой, будьте только искренни, а затмъ все остальное придетъ само собой.

Никто, не исключая самой Цереры, не подозрвалъ, что она въ этотъ вечеръ вышла изъ концертной залы другою, чмъ была. Въ сердце ея упало смя: кто знаетъ, что изъ него выростетъ? Никогда нельзя опредлительно сказать, въ какую минуту и какое именно слово, запавъ человку въ душу, отзовется на его потребности. Церера ни о чемъ подобномъ не думала, но тмъ не мене ощущала какое-то безсознательное довольство, узнавъ, что можно, не будучи ученой, многимъ наслаждаться въ жизни и природ.

Мирное существованіе обитателей виллы было внезапно нарушено. Въ одинъ прекрасный день на двор виллы, усыпанной крупнымъ пескомъ, раздался шумъ колесъ, немного спустя на лстниц послышался шелестъ длиннаго шелковаго платья, и въ комнату вошли Белла и ея мужъ.

ГЛАВА V.
ДВОЙНАЯ ИГРА.

Встрча съ добрыми друзьями, посреди покой обстановки, всегда возбуждаетъ самыя пріятныя ощущенія. Пріздъ Клодвига и Беллы доставилъ профессорш большое удовольствіе. Белла обняла ее съ не совсмъ естественной горячностью, а Клодвигъ взялъ ее за об руки.

— Но гд же Эрихъ? не замедлила спросить Белла, и крпко сжала руку тетушки. Она казалось чувствовала потребность въ опор.

Тревожно поглядывая, то на Клодвига, то на Беллу, профессорша объявила, что въ этомъ дом строго придерживаются правила, ни подъ какимъ предлогомъ не прерывать занятій Роланда, хотя бы то было ради такого пріятнаго семейнаго событія, какъ пріздъ столь дорогихъ гостей. Она сдлала особенное удареніе на слов: семейное событіе. Зонненкампъ, любезно кланяясь, замтилъ, что на этотъ разъ можно бы сдлать исключеніе, но Клодвигъ просилъ не нарушать заведеннаго порядка. Белла отпустила руку тетушки и стояла съ опущенными глазами. Профессорша пристально на нее смотрла. Графиня имла свжій и бодрый видъ. Ея нарядное платье прикрывалось большимъ шелковымъ голубымъ платкомъ, изъ-подъ котораго по временамъ выглядывали прекрасныя обнаженныя руки.

Общество отправилось въ паркъ, Зонненкампъ съ наслажденіемъ слушалъ, какъ профессорша выставляла на показъ его искусство въ дл садоводства. Онъ вскор раскланялся и пошелъ къ жен объявить ей о прізд гостей, поршивъ, что она въ этотъ день не должна быть больна.

Клодвигъ шелъ съ тетушкой Клавдіей, Белла съ профессоршей. Между первыми вскор завязался оживленный разговоръ. Тетушка не только отлично играла на фортепьяно, но и сама уподоблялась этому инструменту. Чуткость души ея была поразительна. Всякій, кто къ ней прикасался, будь онъ виртуозъ или ребенокъ, какъ бы извлекалъ изъ нея звуки, соотвтствующіе его вкусамъ и наклонностямъ.

Белла начала распрашивать профессоршу объ ея хозяевахъ, но замтивъ, что та отвчала неохотно, сама начала безъ умолку говорить. Щеки ея горли, платокъ спустился съ плечъ и обнажилъ изящной формы руки.

— Жаль, сказала она вдругъ, что Клодвигъ раньше не зналъ вашей невстки.

— Графъ съ ней, какъ вамъ извстно, давно знакомъ, отвчала профессорша. Онъ находилъ въ ея обществ большое удовольствіе до тхъ поръ, пока при двор не явилось другое свтило, которое всхъ затмило. Онъ зналъ ее прежде васъ.

Белла замолчала. Профессорша мелькомъ на нее взглянула. Что такое съ этой женщиной? думала она. Что означаетъ ея тревога и эти быстрые переходы отъ одного предмета къ другому?

Между тмъ пришли Эрихъ и Роландъ. Белла быстро надернула на плечи платокъ и протянула Эриху только кончики пальцевъ.

Роландъ былъ очень веселъ, а Эрихъ, напротивъ, серьезенъ. Всякій разъ, что онъ взглядывалъ на Беллу, взглядъ его быстро по ней скользилъ и опускался въ землю. Она поздравила его съ пріздомъ матери и сказала:

— Мн кажется, что если бы васъ кто-нибудь встртилъ въ путешествіи, и тотъ, по одному вашему виду, догадался бы, что у васъ еще есть мать — и какая мать! Когда человкъ лишается такой матери, надъ нимъ точно надвигается мрачная туча.

Белла говорила задушевнымъ тономъ, но въ то же время съ странною улыбкой на губахъ, а взоръ ея какъ будто вызывалъ похвалы за то, что въ голов ея таились такія прекрасныя мысли.

Пришелъ Зонненкампъ и, поглаживая себ подбородокъ, пригласилъ дамъ къ жен, на здоровье которой, прибавилъ онъ, пріздъ дорогихъ гостей благотворно подйствовалъ. А мужчинамъ онъ предложилъ прогуляться въ крпость, взглянутъ на успхи работъ и на вновь открытыя римскія древности. Белла мимоходомъ шутливо побранила Зонненкампа за то, что онъ отнялъ у нее профессоршу и тетушку Клавдію, а потомъ послдовала за другими дамами въ залу близъ оранжереи. Мужчины похали въ крпость. Немного спустя, Церера была готова сопровождать гостей въ концертную залу, гд тетушка Клавдія не заставила себя долго просить и сла за фортепьяно. Белла помстилась между профессоршей и Церерой, а фрейленъ Пэрини стала у рояля. Когда тетушка окончила первую пьесу, Белла спросила:

— Фрейленъ Дорнэ, часто вы акомпанируете пнію вашего племянника?

Тетушка отвчала отрицательно, прибавивъ, что Эрихъ никогда не поетъ въ обществ, ссылаясь на невозможность удовлетворить всмъ требованіямъ.

Профессорша снова пристально посмотрла на Беллу. Графиня думала объ Эрих и, казалось, не могла, да и не хотла, этого скрыть. Тетушка заиграла новую пьесу, а Белла сказала профессорш:

— Вы непремнно должны мн что-нибудь отъ себя удлить. Пожайлуста, отпустите ко мн въ Вольфсгартенъ вашу belle-soeur.

— Я не имю никакого права распоряжаться своей belle0soeur. Но прошу васъ, не будемъ разговаривать. Тетушка вообще очень невзыскательна, но не любитъ, когда говорятъ во время ея игры.

Въ зал водворилось молчаніе. Слушая блестящее исполненіе одного изъ произведеній Моцарта, об женщины погрузились въ размышленіе. Трудно опредлить, о чемъ думала Белла. Мысли ея носились туда и сюда, поперемнно возбуждая въ ней радость и печаль и погружая ее то въ отчаяніе, то въ восторгъ. Профессорша между тмъ извлекала изъ своихъ наблюденій грустныя заключенія, которыя заставляли ее глубоко страдать.

Музыка прекратилась, а Белла воскликнула:

— Какъ счастливъ былъ Моцартъ и какое глубокое счастье доставляетъ онъ другимъ. Онъ, конечно, тоже много страдалъ, но его печаль и жалобы сложились въ такіе стройные, величавые звуки! А вашъ покойный мужъ любилъ музыку?

— О, да! Онъ часто говаривалъ: новйшее человчество выражаетъ въ музык самыя поэтическія стремленія своего духа и изливаетъ въ ней тотъ избытокъ энергіи, который въ былое время находилъ себ отголосокъ въ миическихъ сказаніяхъ древности. Музыка порождаетъ ощущенія, которыя, унося насъ за предлы дйствительнаго, видимаго міра, поддерживаютъ въ насъ возвышенное настроеніе духа.

Затмъ дамы отправились на веранду и занялись попугаями. Белла обратилась къ одному изъ нихъ съ разсказомъ о его собрат, живущемъ въ Вольфсгартен, въ роскошной клтк, изъ которой его часто выпускаютъ на волю. Онъ улетаетъ въ лсъ, но не долго тамъ остается. Онъ слишкомъ знатенъ для того, чтобы самому добывать себ пищу, и потому всегда добровольно возвращается въ свою позолоченную тюрьму.

Румянецъ на щекахъ Беллы все сгущался, губы ея дрожали, и она ршилась немедленно привести въ исполненіе свой планъ на счетъ тетушки Клавдіи. Она такъ горячо стала ее упрашивать, въ словахъ ея звучало такое дтское довріе и въ тоже время настойчивость, что тетушка Клавдія наконецъ согласилась и дала общаніе пріхать къ ней на нсколько дней,

— Вы увидите, съ торжествомъ замтила Белла профессорш: фрейленъ Дорнэ отлично сойдется съ Клодвигомъ: они точно другъ для друга созданы.

Профессорша быстро на нее взглянула. Неужели дло зашло уже такъ далеко, и эта женщина теперь хлопочетъ о томъ, чтобы вознаградить мужа за нанесенное ему зло?

ГЛАВА VI.
ТОСКУЮЩАЯ, НО МУЖЕСТВЕННАЯ МАТЬ.

Передъ обдомъ дамы разошлись по своимъ комнатамъ, чтобы немного пріодться.

Профессорша сидла у себя въ уборной, сложивъ руки на колняхъ и опустивъ глаза въ землю. Все, чему ей въ этотъ день привелось быть свидтельницей, ее сильно поразило. Ей былъ нанесенъ жестокій ударъ, сердце ея болзненно сжималось, а къ глазамъ подступали слезы, которымъ она однако не хотла дать воли. ‘Неужели, думала она, мы для того лелемъ и воспитываемъ нашихъ дтей, стараемся пробуждать въ нихъ мысль и чувство, чтобъ они кончали или нтъ, чтобъ они, лишь только станутъ на ноги, начинали злоупотреблять своими силами и волей? Къ чему развивать ихъ умъ и обогащать его познаніями, если все это должно служить только прикрытіемъ, маской для всякаго рода низкихъ поступковъ?’

‘О Боже мой, Боже мой!’ восклицала она, закрывъ лицо руками. Бдная мать мысленно представляла себ чистоту Эриха запятнанной, его честность, возвышенныя стремленія, благородство — навсегда погибшими, и ей казалось, будто она сама погибаетъ. Сынъ ея измнилъ правд — какъ могла она посл этого радоваться его красот, уму и краснорчію? Она вспомнила о муж и не была въ силахъ доле удерживать слезы. Покойный профессоръ часто говаривалъ: ‘всякій человкъ считаетъ свтъ въ конецъ испорченнымъ и думаетъ про себя, зачмъ же я одинъ буду составлять исключеніе и чуждаться наслажденій, которымъ другіе такъ необузданно предаются? И вслдствіе этого число дурныхъ людей все увеличивается, а вмст съ тмъ и число страждущихъ….’ Великодушный Клодвигъ питаетъ къ нимъ безграничную дружбу и довріе…. Они ему въ отвтъ улыбаются, пожимаютъ ему руки, а въ душ желаютъ его смерти…. И ко всему этому Эрихъ еще воспитываетъ другого, учитъ его самообладанію, честности…. а самъ!… страшно подумать! Что станется съ этой пылкой женщиной, которую гордость до сихъ поръ не допускала никому вполн отдаться?… Что скажутъ Зонненкампъ, его жена, фрейленъ Пэрини, патеръ? Смотрите, заговорятъ они въ одинъ голосъ: смотрите, вотъ он, эти гордыя души, эти свободно мыслящіе люди, которые то и дло толкуютъ о благ человчества, о добродтели, а въ тайн предаются разврату, не стыдятся ни лжи, ни измны, ни лицемрія.

Во дворъ въхалъ экипажъ. Профессорша быстро вскочила съ мста и сильно дернула за звонокъ. Явился слуга, и она приказала ему, какъ можно скоре, позвать къ ней сына.

Эрихъ не заставилъ себя долго ждать. Онъ казался взволнованнымъ и въ недоумніи смотрлъ на мать.

— Садись, сказала она ему. Эрихъ повиновался.

Профессорша приложила руку ко лбу. Она колебалась, высказать ли ей прямо вс свои сомннія сыну, или только слегка предупредить его за счетъ угрожавшей ему опасности. Что можетъ мать, или что могутъ вообще родители, когда ихъ взрослый сынъ внезапно сворачиваетъ съ пути добродтели? Разъ совершивъ проступокъ, онъ по невол продолжаетъ лгать: онъ долженъ ложью прикрывать и себя, и свою сообщницу.

— Милый сынъ, начала профессорша дрожащимъ отъ волненія голосомъ, прости меня, если я, внезапно вызванная изъ уединенія, не буду въ состояніи скоро свыкнуться съ здшнимъ образомъ жизни. Я удивляюсь твоей сил и мужеству…. Ну, хорошо, хорошо, мы объ этомъ больше не будемъ говорить…. Что же я хотла теб сказать? Да, графиня Вольфсгартенъ, жена нашего друга…. она сдлала особенное удареніе на послднихъ словахъ, на мгновеніе остановилась, затмъ спокойно продолжала: желаетъ, чтобы тетушка Клавдія у ней поселилась.

— Ахъ, какъ это хорошо, какъ я этому радъ!

— Почему? Ты врно забываешь, что я останусь совершенно одна въ чужомъ дом.

— Ахъ, милая матушка, ты не одна, а тетушку Клавдію ожидаетъ въ Вольфсгартен серьезное дло. Графиня Белла, не смотря на то, что жизнь ея такъ полна, находится въ постоянной тревог, терзается сомнніями, безплодными желаніями, и я полагаю, что ясная, твердая душа тетушки Клавдіи на нее успокоительно подйствуетъ. Разстаться съ ней, конечно, большая для тебя жертва, но подумай, какъ многое отъ этого зависитъ.

Лицо матери приняло боле спокойное выраженіе, и она съ улыбкой сказала:

— Здсь, какъ видно, каждому изъ насъ предстоитъ свое особенное дло. Мы вс превратились въ воспитателей и наставницъ. Но скажи мн, какого ты мннія о графин Белл, жен нашего друга?

Эриха точно кольнуло въ сердце. Онъ понялъ, какъ глубоко страдала его мать. Ужъ не проговорилась ли какъ-нибудь Белла, не вырвалось ли у нея неосторожное слово о томъ, что не должно быть, и вслдствіе чего мать теперь вправ подозрвать его въ обман и измн. Настало молчаніе. Лицо профессорши снова омрачилось, и она повторила вопросъ:

— Отъ чего ты мн не отвчаешь? сказала она.

— Ахъ матушка, я считалъ себя гораздо боле готовымъ къ жизни, а на дл выходитъ, что я безпрестанно ошибаюсь! Я съ нкоторыхъ поръ пересталъ доврять своему сужденію о людяхъ, убдившись, что, подъ впечатлніемъ минуты, не рдко произношу ошибочныя мннія. Мое знаніе людей весьма ограниченно, хотя покойный отецъ и уврялъ, будто я особенно силенъ въ физіогноміи. Можетъ быть и такъ. Я въ состояніи изслдовать въ его прошломъ и настоящемъ всякое явленіе нравственнаго міра, я могу съ точностью опредлить его послдствія, по тмъ не мене настоящаго знанія людей не имю.

Профессорша спокойно, съ опущеннымъ взоромъ выслушала это длинное вступленіе и, когда Эрихъ кончилъ, сказала:

— Со мной теб нечего бояться. Мн ты можешь безопасно сказать что-нибудь и не совсмъ зрлое.

— Хорошо. Дло въ томъ, — по крайней мр мн такъ кажется, что въ этой, щедро надленной отъ природы, впечатлительной женщин еще не улеглась борьба между различными стремленіями къ добру и злу, между желаніемъ казаться и потребностью дйствительно быть чмъ-нибудь прекраснымъ. Развитіе ея нравственныхъ силъ, какъ будто, было до сихъ поръ чмъ-то стснено, и въ моихъ глазахъ она еще не достаточно подготовлена для выполненія той серьезной задачи, которая выпала ей на долю, а именно украшать собой закатъ жизни человка, подобнаго Клодвигу.

— Да, графъ Клодвигъ дйствительно прекрасный человкъ и оскорбить его было бы все равно, что совершить кощунство, замтила профессорша.

Она какъ-то особенно рзко произнесла послднее слово и продолжала:

— Ты врно угадалъ. Пранкены вообще отличаются смлымъ и предпріимчивымъ правомъ. Жизнь Беллы, повидимому, прошла спокойно, но одно событіе имло на нее роковое вліяніе. Въ молодости, или лучше сказать въ возраст, когда она еще могла считаться молодой, но еще не была замужемъ…, ей тогда минуло 23 года…. ей пришлось сопровождать къ внцу ея младшую сестру. Она, повидимому, перенесла это съ большой покорностью, но съ тхъ поръ въ ней произошла какая-то странная перемна, она вдругъ состарлась и стала держать себя какъ-то ужъ черезъ-чуръ скромно. Это было въ ней не искренно, и въ глубин ея души таилась горечь. Сестра ея вскор умерла, не оставивъ дтей. Белла никогда ее не любила, а между тмъ постоянно притворялась, будто по ней сильно тоскуетъ. У Беллы не было матери…. или. нтъ, она имла мать, но величайшимъ торжествомъ этой женщины было слушать, какъ ей говорили: ‘ваша дочь прекрасна, но далеко не такъ хороша, какъ были вы въ молодости!’ Красота въ глазахъ Пранкеновъ всегда играла главную роль. Белла, къ сожалнію, есть не что иное, какъ продуктъ несчастнаго положенія вещей, въ силу котораго извстный классъ общества стремится исключительно къ тому, чтобы блистать въ свт. Оли посщаютъ театры, съ цлію запастись тамъ остроуміемъ,— церкви, чтобъ прослыть религіозными. Все значеніе женщины въ этомъ кругу заключается въ ея красот, и съ приближеніемъ старости ей ничего больше не остается, какъ заниматься интригами, или ханжествомъ. Стоитъ ли жить для того, чтобы быть въ состояніи сказать: я въ теченіи моей жизни вышила шерстью и шелками отъ восьми сотъ до тысячи аршинъ канвы, изъ которой сдлала столько-то диванныхъ подушекъ. У Беллы нтъ дтей, нтъ никакихъ опредленныхъ обязанностей….

— Поэтому-то же самому, перебилъ Эрихъ свою мать, я и желаю, чтобы тетушка Клавдія на время поселилась въ Вольфсгартен. Нтъ надобности сообщать ей нашихъ соображеній. Спокойствіе составляетъ отличительную черту ея характера. Она никогда ни съ чмъ не боролась, потому что никогда не желала ничего такого, что бы противорчью законамъ чести и здраваго смысла. Вслдствіе этого, уже одно ея присутствіе должно успокоительно дйствовать на окружающихъ. Высоко цня графиню Беллу, жену нашего друга, я въ тоже время желалъ бы исполнить долгъ въ отношеніи великодушнаго Клодвига и сохранить ему во всей чистот и прелести главное счастіе его жизни.

— Хорошо, пусть тетушка Клавдія детъ въ Вольфсгартенъ. А теперь, сынъ мой, оставь меня ахъ, нтъ, погоди: я хочу теб еще что-то сказать. Выслушай меня терпливо, хотя бы мои слова и показались теб ребяческими. Когда я сегодня видла, какъ ты проворно бжалъ по саду, я вспомнила, съ какимъ удовольствіемъ твой отецъ разсказывалъ о своемъ странствіи съ тобой по швейцарскимъ горамъ. Теб было тогда всего одиннадцать лтъ, но отецъ твой не могъ налюбоваться на проворство и ловкость, съ какими ты взбирался на крутизны и снова спускался въ долины. Твой младшій братъ то и дло спотыкался, получалъ ушибы и царапины — ты же никогда не падалъ.

Она съ особеннымъ выраженіемъ посмотрла на сына, и провела ему рукой по лицу.

— Но довольно болтать, иди, мн пора одваться къ обду.

Она поцловала его въ лобъ, онъ ушелъ, по за дверью остановился и сложивъ руки, воскликнулъ:

— Благодареніе Вчной Сил, за то, что она мн сохранила мать! Мать всхъ васъ спасаетъ!

ГЛАВА VII.
СТАТИСТИКА ЛЮБВИ.

Когда все общество снова собралось въ столовой, къ нему какъ будто случайно присоединился докторъ. Но дйствительно ли онъ случайно пріхалъ и не руководило ли имъ желаніе поближе взглянуть на отношенія Эриха къ Белл?

Онъ съ большимъ уваженіемъ поклонился профессорш, но та принуждена была сознаться, что никогда не слышала отъ своего покойнаго мужа имени доктора Рихарда. Это ее тмъ боле удивляло, что профессоръ никогда не забывалъ своихъ отсутствующихъ друзей и часто съ любовью о нихъ вспоминалъ.

— Но, тмъ не мене, я былъ его другомъ! громко воскликнулъ докторъ, а вслдъ за тмъ тихонько замтилъ:— передъ вами я не намренъ даже самымъ невиннымъ образомъ лгать: вашъ мужъ меня очень мало зналъ, но я былъ ученикомъ его отца. Это мн не помшало отрекомендоваться вашему сыну другомъ покойнаго профессора, потому что я могъ такимъ образомъ скоре всего быть ему полезенъ. Онъ здсь окруженъ многими опасностями.

Профессорша ласково его поблагодарила, но въ душ ея снова возникли сомннія. Этотъ человкъ тоже явно намекалъ за Беллу.

Въ числ гостей находился художникъ, длавшій портретъ ‘виннаго графа’. Патеръ, котораго ожидали, тоже не замедлилъ явиться. Вс сожалли объ отсутствіи маіора, ухавшаго куда-то праздновать Ивановъ-день. Маіоръ всегда съ точностью исполнялъ предписанія масонскаго братства, уважая ихъ наравн съ военными законами.

За обдомъ шелъ оживленный разговоръ. Докторъ освдомился у художника, скоро ли онъ окончитъ свою картину, изображающую Пентефріеву жену, а тотъ воспользовался случаемъ и пригласилъ все общество взглянуть на мастерскую, которую ему на лто устроилъ въ своемъ дом баронъ фонъ-Эндлихъ.

— Странно! воскликнулъ докторъ, вс такъ много толкуютъ о Пентефріевой жен, а между тмъ никто не знаетъ, какъ ее звали. Она вообще извстна только подъ именемъ своего мужа, и всякій разъ, что вы, господа художники, желаете изобразить роскошное тло, вы рисуете ее въ боле или мене скромномъ вид.

— Этотъ разсказъ изъ Ветхаго Завта, замтилъ патеръ, соотвтствуетъ разсказу о гршниц въ Новомъ Завт. Въ нихъ обоихъ еще разъ проявляется та таинственная, нравственная связь, соединяющая все человчество въ одну семью, которая въ теченіи вковъ казалась какъ бы порванною и безслдно-пропавшею. Что въ Ветхомъ Завт представляется въ вид возбуждающаго тревожныя сомннія вопроса, то въ Новомъ разъясняется самымъ удовлетворительнымъ, успокоивающимъ душу образомъ.

Клодвигъ былъ очень доволенъ оборотомъ, какой принималъ разговоръ. Онъ всегда бывалъ счастливъ, когда передъ нимъ открывалось новое поле для размышленій, и ему представлялась возможность чему-нибудь научиться.

— Достопочтенный патеръ и вы, многоуважаемая госпожа Дорнэ, снова началъ докторъ, который въ этотъ день казался еще разговорчиве обыкновеннаго: вы оба много видали на своемъ вку и могли бы оказать большую услугу одному изъ моихъ друзей,

— Я? спросилъ патеръ.

— И я? повторила профессорша.

— Да, вы. Нашъ вкъ вступилъ въ совершенно новый фазисъ изслдованія міровыхъ законовъ. Всякая вещь, положеніе и даже чувствованіе, которые прежде казались недоступными анализу, теперь подводятся подъ извстныя правила и покорно укладываются въ сть статистическихъ соображеній и выводовъ. Ужъ чего свободне, неподатливе на изслдованіе, неуловиме любви и брака, а между тмъ и къ нимъ успли примнить цифры и извлечь изъ жизненнаго опыта законъ, среднимъ числомъ опредляющій, сколько ежегодно совершается разводовъ. Но мой другъ, о которомъ я говорю, идетъ еще дале, Онъ изъ ряда наблюденій выводитъ правило и подтверждаетъ его статистическими данными, что между браками, гд мужчина гораздо старе женщины, среднимъ числомъ оказывается больше счастливыхъ, чмъ между тми, которые заключаются по, такъ-называемой, страстной любви. Теперь обращаюсь къ вамъ достопочтенный патеръ, и къ вамъ, госпожа Дорнэ, и прошу васъ, скажите откровенно, вашъ собственный опытъ подтверждаетъ это заключеніе, или нтъ?

Профессорша молчала, но патеръ замтилъ, что одна религія освящаетъ бракъ и дастъ людямъ необходимыя силы для выполненія обязанностей, которыя онъ на нихъ возлагаетъ. Затмъ патеръ поспшилъ дать другое направленіе разговору.

Зонненкампъ объявилъ о намреніи маіора, лишь только въ крпости будетъ вполн возстановлена рыцарская зала, устроить тамъ большой праздникъ для каменщиковъ. Потомъ онъ, обратясь къ Клодвигу, спросилъ, какъ смотритъ ныншній герцогъ на масонскія общества. Клодвигъ слышалъ, что герцогъ въ молодости самъ былъ членомъ этого братства, и теперь сильно ему покровительствовалъ.

Разговоръ пересталъ быть общимъ. По окончанія обда вс весело встали изъ-за стола, а докторъ раскланялся и ухалъ.

Наконецъ было окончательно ршено, что тетушка Клавдія подетъ въ Вольфсгартенъ, но такъ какъ она не могла немедленно собраться, то графъ и графиня согласились переночевать на вилл и завтра уже вмст съ нею отправиться къ себ.

Белла была очень весела. Зонненкампъ подарилъ ей одного изъ попугаевъ, и она выбрала самаго дикаго и непокорнаго, говоря, что не замедлитъ сдлать его ручнымъ.

Насталъ вечеръ. Роландъ упросилъ Эриха покататься съ нимъ въ лодк. Тетушка и Белла къ нимъ присоединились, Церера, въ сопровожденіи фрейленъ Пэрини, удалилась къ себ, Зонненкампъ извинился и ушелъ въ кабинетъ писать письма, профессорша осталась на-един съ Клодвигомъ.

Съ лодки безпрестанно раздавались шутки и смхъ. Белла не отставала отъ другихъ, весело острила, и опустивъ руку въ воду, играла обручальнымъ кольцомъ.

— Понятенъ ли вамъ смыслъ рчей доктора? внезапно спросила она у Эриха.

— Еслибъ я захотлъ ихъ понять, отвчалъ онъ, то мн бы за тмъ ничего боле не остаюсь, какъ обидться.

— Не можете ли вы мн объяснить, почему меня, съ нкоторыхъ поръ, такъ сильно преслдуетъ тоска? опять спросила Белла.

— Возвышенныя натуры бываютъ часто этому подвержены — по крайней мр такъ думалъ еще и Аристотель, возразилъ Эрихъ.

Белла глубоко вздохнула. Этотъ отвтъ показался ей слишкомъ педантическимъ и не удовлетворилъ ее.

Разговоръ у нихъ не вязался, но Белла вскор снова обратилась къ Эриху и быстро проговорила:

— Присутствіе на вилл вашей матушки меня глубоко оскорбляетъ.

— Васъ оскорбляетъ?

— Да. Мн невыносима мысль, что этотъ человкъ, съ помощью своихъ денегъ, можетъ по-произволу перемщать людей..

Слова Беллы навели на Эриха раздумье.

Между тмъ профессорша сидла съ Клодвигомъ и говорила ему, какъ ей пріятно видть Эриха въ кругу такихъ просвщенныхъ друзей. Мнніе, что молодой человкъ получаетъ окончательное воспитаніе въ кругу женщинъ, можетъ быть прежде и было справедливо, но теперь ему необходимо общеніе съ умными зрлыми мужчинами.

Между профессоршей и Клодвигомъ вскор завязалась одна изъ тхъ дружескихъ бесдъ, которыя свидтельствуютъ, что, хотя собесдники до сихъ поръ и существовали совершенно отдльно, посреди совсмъ различныхъ обстоятельствъ, они тмъ не мене жили одною духовною жизнью.

Профессорша хорошо знала первую жену Клодвига и теперь сказала о ней нсколько задушевныхъ словъ. Клодвигъ оглянулся, какъ бы желая удостовриться, что по близости не было Беллы. Онъ никогда въ ея присутствіи не говорилъ о своей покойной жен. Многіе увряли, будто Белла обязала его къ этому клятвой. Но то была чистая клевета. Клодвигъ никогда не снизошелъ бы на подобнаго рода требованіе, а Белла никогда и не подумала бы на этомъ настаивать.

Разговоръ продолжался въ полголоса. Клодвигъ и профессорша находили одинъ въ другомъ отголосокъ собственныхъ мыслей и чувствованіи. Оба полагали, что величайшее счастье человка заключается въ томъ, что онъ быстро забываетъ яс трудности жизни и напротивъ долго удерживаетъ въ памяти все, что можетъ содйствовать къ украшенію его земного существованія.

— Да, замтила профессорша, мой мужъ всегда говорилъ: счастіе людей, что имъ данъ этотъ даръ забвенія.

Профессорша и Клодвигъ предались воспоминаніямъ прошлаго, на которое взирали съ невозмутимымъ спокойствіемъ, какъ люди, достигшіе высшей степени нравственнаго просвтленія. На высот, гд они стояли, умолкали вс личныя желанія и скорби, и жизнь ихъ сливалась съ жизнью всего человчества. Но Клодвигь не могъ себ простить одного, а именно, что онъ такъ долго ограничивался въ жизни только ролью зрителя, въ увренности, что всякая идея, какая бы она ни была, сама собой развивается и слагается въ событіе. Онъ искренно радовался тому, что молодое поколніе въ этомъ отношеніи на него не походитъ, и съ восторгомъ говорилъ объ Эрих, какъ о представител этого поколнія, осмотрительность, мужество, сдержанность и дятельность котораго возбуждали въ немъ самыя отрадныя надежды.

Оми незамтно снова перешли на вопросъ о статистик любви, когда въ комнату вошла Белла. Она была блдна, но Клодвигъ этого не замтилъ. Помстившись рядомъ съ мужемъ, она просила продолжать разговоръ, однако ни профессорша, ни Клодвигъ не возвращались боле къ прежнему предмету.

Графъ заговорилъ о тетушк Клавдіи, освдомился о ея вкусахъ и привычкахъ и сказалъ, что у него есть прекрасный телескопъ, который онъ отдаетъ въ ея полное распоряженіе.

Немного отдохнувъ, Белла снова ушла въ садъ.

ГЛАВА VIII.
БОРЬБА ДОЛГА СЪ ЛЮБОВЬЮ.

— Мн необходимо сказать вамъ еще нсколько словъ. Приходите сегодня вечеромъ въ паркъ и ждите меня на скамь подъ плакучей ивой, шепнулъ Эрихъ Белл, выходя изъ лодки.

— Сегодня вечеромъ? переспросила она.

— Да.

— Въ парк подъ плакучей ивой?

— Да.

Она подала ему руку, и они молча вернулись на виллу. Белла немедленно отправилась къ Клодвигу и профессорш. Она сама не знала, зачмъ къ нимъ пошла, но почувствовала не малое облегченіе, увидя, какъ они дружески и спокойно бесдовали. Ему все равно, подумала она, съ кмъ бы ни говорить, лишь бы его внимательно слушали и время отъ времени давали ему толковые отвты. Она встала и пошла въ паркъ, гд долго въ тревог ходила взадъ и впередъ, стараясь умрить свое нетерпніе мыслью, что Эрихъ не можетъ такъ скоро оставить Роланда. Но она не подозрвала, какого это стоитъ ему труда, не потому, чтобы онъ не могъ совладать съ мальчикомъ, который всегда ему во всемъ охотно повиновался, а вслдствіе собственнаго возбужденнаго состоянія духа. Его упрекала совсть за то, что онъ усаживалъ мальчика за урокъ, единственно съ цлію отъ него отдлаться. Книгу, которую онъ передъ нимъ раскрылъ, мсто, которое онъ ему назначилъ для прочтенія въ свое отсутствіе, казались ему оскверненными. Но онъ видлъ себя къ тому вынужденнымъ суровымъ долгомъ. Чего бы это ему ни стоило, онъ пойдетъ на это послднее свиданье и не измнитъ своей ршимости.

Наконецъ онъ отправился въ паркъ и засталъ Беллу на возвышеніи подъ плакучей ивой. На лиц ея были явные слды слезъ. Заслышавъ шаги Эриха, она отняла отъ лица платокъ, которымъ утирала глаза.

— Вы плакали? спросилъ онъ.

— Да, о вашей матери, о себ самой, о всхъ насъ! Сколько разъ приходилось мн слышать, какъ смялись надъ профессоршей, какъ ее сожалли и порицали за то, что она послушалась влеченія своего сердца и вышла замужъ за человка, безъ состоянія и положенія въ свт. Доходъ въ восемьсотъ талеровъ и въ придачу любовь — были долго поговоркой при двор. И что же? она оказалась всхъ насъ мудре и счастливе. Ей отрадно вспоминать о своемъ прошломъ и мечтать о будущемъ, которое вы для нее олицетворяете. А мы вс не боле какъ куклы, вся задача которыхъ въ жизни пть, танцовать, играть да фортепіано и болтать вздоръ. Мы съ презрніемъ отворачиваемся отъ человка, который обогатился торговлей невольниками, и не замчаемъ, что наши знатные отцы торгуютъ собственными дтьми, а дти, въ свою очередь, продаютъ себя за лошадей, за экипажи, за наряды и за роскошныя жилища. На бдномъ дворянств лежитъ проклятіе, наложенное на него гордостью и деспотизмомъ предковъ. Крестьянка, подбирающая въ пол забытые жнецами колосья, несравненно счастливе и свободне знатной дамы, которая, откинувшись на мягкія подушки роскошнаго экипажа, прогуливается по главнымъ улицамъ столицы.

— У меня есть до васъ просьба, началъ Эрихъ дрожащимъ голосомъ. Согласны ли вы мн подарить часъ изъ вашей жизни?

— Одинъ часъ?

— Да. Хотите ли вы меня выслушать?

— Говорите, я васъ слушаю.

Она смотрла на него, широко раскрывъ глаза, надъ которыми особенно рзко выдлялись брови, углы рта ея опустились, а полуоткрытыя губы слегка дрожали. Голов ея, для полнаго сходства съ Медузой, недоставало только пары крыльевъ и двухъ змй, сходящихся подъ подбородкомъ. Эрихъ взглянулъ на нее и невольно вздрогнулъ. Но онъ поспшилъ оправиться и съ внезапной ршимостью заговорилъ.

— Два вопроса терзаютъ мн сердце. Неужели, думаю я, строгое пониманіе жизни и наука ставятъ мн въ обязанность чуждаться любви? Неужели человкъ долженъ безпрекословно приносить себя въ жертву судьб и не стараться отмнять ея жестокихъ ршеній? И оба эти вопроса сливаются въ одинъ и составляютъ чудовищный узелъ, подобный тому, какой образуютъ зми подъ подбородкомъ Медузы.

— Дальше, дальше! въ нетерпніи проговорила Белла.

— Знайте, что была минута, когда я едва удержался, чтобъ не броситься въ объятія къ сидвшей около меня прекрасной женщин и не воскликнуть: люблю тебя! Эрихъ стиснулъ зубы и приложилъ руку къ сердцу…. Но вслдъ за тмъ я бы пустилъ себ въ лобъ пулю!

Белла опустила глаза въ землю, а Эрихъ продолжалъ:

— Эта минута лишила бы меня покоя, чести, гордости, всего на свт. Онъ на минуту остановился, съ трудомъ перевелъ духъ и снова началъ:

— Но я не признаю за любовью права все разрушать на своемъ пути. Во мн нтъ достаточно мужества, чтобы лгать, какъ то вообще принято въ свт. Вы видите, на краю какой пропасти я стоялъ? Но я опомнился во-время и сказалъ самому себ: Мы посланы въ міръ не для того, чтобы безславно и безслдно умирать. Знанія и воля даны намъ какъ орудія жизни, я не смерти. Какъ бы я могъ выносить солнечный свтъ, смотрть въ глаза честному человку, пользоваться любовью матери, толковать съ моимъ воспитанникомъ о правд и добродтели и все время носить въ душ сознаніе своего проступка?

Эрихъ остановился и приложилъ руку ко лбу. Голосъ его внезапно оборвался, а на глазахъ у него навернулись слезы.

— Продолжайте, я васъ слушаю, шепотомъ проговорила Белла.

— Благодарю васъ. Я въ первый и въ послдній разъ такъ говорю съ вами. У васъ хватать мужества до конца выслушать слова правды. То, что насъ съ вами связываетъ, не есть любовь, не можетъ и не должно быть любовью. Любовь не пораждаетъ ни смерти, ни лицемрія, ни измны. Я беру васъ за руку…. нтъ, я этого не сдлаю, потому что въ противномъ случа не могъ бы съ вами разстаться. Я здсь стою…. говорю съ вами…. вы меня слушаете, а между тмъ, я далекъ отъ васъ, какъ будто бы находился за много миль отсюда. Я для васъ умеръ, и то, что въ насъ до сихъ поръ таилось, пусть тоже умретъ въ самомъ зародыш.

— Чего вы отъ меня хотите? спросила Белла, и взглянула на Эриха, какъ бы ожидая увидть въ его рук ножъ. Онъ глубоко вздохнулъ и продолжалъ:

— Я убжденъ, что человкъ, который созналъ свои заблужденія, можетъ снова выйдти на истинный путь. Другъ мой, вы будете счастливы, лишь только сознаете, въ чемъ состоитъ ваше благо. И хотя теперь сердце мое разрывается на части, я. тмъ не мене знаю, что тоже буду счастливъ, какъ только научусь повиноваться долгу. Я до сихъ поръ былъ гордъ и надялся покорить весь міръ, — вы тоже самое думали о себ. Наша встрча съ вами должна не погубить насъ, но пробудить къ сознанію новой жизни. Я предвижу, что настанетъ день, когда мы протянемъ другъ другу руку и скажемъ…. или нтъ, не скажемъ, а въ глубин души почувствуемъ, какъ счастливъ былъ тотъ часъ, въ который мы одержали надъ собой побду и возвысились въ собственныхъ глазахъ. Настоящая минута тяжела, по впереди насъ ожидаетъ спокойная и мирная будущность. Займемся серьезно выполненіемъ нашихъ обязанностей. Отецъ мои всегда говорилъ:, разумный и честный человкъ также страстно желаетъ исполнять свой долгъ, какъ другіе стремятся наслаждаться. Другъ мой, надъ нами сверкаютъ звзды — вы для меня тоже звзда, чистоту которой я хочу сохранить незапятнанной…. Ахъ, я самъ не знаю, что говорю? Довольно. Теперь прощайте, и когда мы съ вами опять свидимся….

— Нтъ, останьтесь! воскликнула Белла и схватила его за руку, потомъ быстро ее отпустила, какъ будто коснулась зми. Отойдя отъ него на нсколько шаговъ и гордо закинувъ голову назадъ, она проговорила: благодарю васъ!

Эрихъ хотлъ отвчать, но остановился, думая, что ему лучше, уйдти, не произнося боле ни слова.

— Еще одинъ вопросъ, сказала Белла, правда ли, что вы прежде, чмъ сюда пріхать, видли Манну Зонненкампъ?

— Да.

— И вы любите ее, и пріхали сюда ради нее?

— Нтъ.

— Я врю вамъ и благодарю васъ.

Ей было пріятно знать, что ее по крайней мр не приносятъ въ жертву другой. Она дико оглянулась вокругъ, нетерпливо покачала головой, потомъ сказала:

— Вы правы, пусть будетъ такъ.

Она задумалась, какъ будто отыскивая въ памяти, что еще могла дать на прощанье Эриху. Затмъ, какъ будто пораженная, новою мыслью, воскликнула:

— Будьте осторожны съ моимъ братомъ! Берегитесь его, онъ можетъ надлать вамъ много зла.

Эрихъ ушелъ. Ему тяжело было вернуться къ Роланду, и онъ нсколько времени сидлъ, рукой защищая глаза отъ свта, который, казалось, причинялъ имъ боль. Онъ, повидимому, не смлъ взглянуть на Роланда. Немного спустя, пришелъ слуга и доложилъ, что графъ Клодвигъ и графиня Белла перемнили свое намреніе и сегодня же узжаютъ домой. Они просятъ Эриха и Роланда придти съ ними проститься.

Молодые люди немедленно сошли внизъ.

Тетушка Клавдія пока оставалась за вилл. за ней на слдующій день хотли прислать экипажъ.

Белла протянула Эриху руку, обтянутую перчаткой и тихо проговорила:

— Доброй ночи, капитанъ.

Карета ухала.

ГЛАВА IX.
ПОСЛ БОРЬБЫ.

На возвратномъ пути въ Вольфсгартенъ, Белла и Клодвигъ долго молчали, погруженные каждый въ свои размышленія. Наконецъ, Клодвигъ проговорилъ:

— На сердц у меня такъ отрадно! Какое счастье встртить женщину, которая, доживъ до шестидесяти лтъ, не иметъ нужды раскаяваться не только ни въ одномъ изъ своихъ поступковъ, но даже ни въ одной изъ мыслей.

Белла почти съ ужасомъ на него посмотрла. Что это? Ужъ не подозрваетъ ли онъ ее? Быть не можетъ, иначе онъ бы этого не сказалъ. Или великодушіе побуждаетъ его, намекомъ на чужую незапятнанную жизнь, пробудить въ ней сознаніе собственной слабости?

Она видла себя въ необходимости что-нибудь отвтить, но мысли ей не повиновались. Наконецъ, сдлавъ надъ собой усиліе, она быстро возразила:

— Эта женщина, не смотря на всю свою бдность, очень счастлива: у нея прекрасный, благородный сынъ.

Настала очередь Клодвига смутиться и въ недоумніи на нее посмотрть. Ужъ не проникла ли какъ-нибудь Белла въ глубину его души, гд за минуту передъ тмъ мелькнула мысль: а что, если бы она, профессорша…. была твоей женой, а Эрихъ твоимъ сыномъ?

Клодвигъ оставилъ замчаніе Беллы безъ отвта, но въ глубин души жестоко упрекалъ себя за эту, хотя и мимолетную, но дурную мысль.

Въ теченіи всей дороги они не обмнялись боле ни словомъ. Белл казалось, что какая-то сверхъ-естественная сила влечетъ ее въ глубокую бездну, гд ее ожидаетъ конечная погибель.. Колеса издавали такой странный звукъ, а служанка и кучеръ на козлахъ казались при лунномъ свт фантастическими существами. Карета быстро мчалась, а сердце Беллы разрывалось отъ гнва, стыда и гордости. Ей, повидимому, еще не скоро суждено было успокоиться.

Белла чувствовала себя жестоко оскорбленной въ собственномъ достоинств. Она полагала, что уже покончила съ жизнью, а между тмъ сдлалась жертвой такого незрлаго, безумнаго чувства: она продолжала называть его незрлымъ и безумнымъ. Самолюбію ея былъ нанесенъ жестокій ударъ. Она въ первый разъ въ жизни протягивала руку и со стыдомъ видла, какъ ее отталкивали. Ей на минуту показалось, будто Эрихъ, изъ желанія пощадить ея самолюбіе, преувеличилъ свою любовь къ ней. Она замтила въ немъ что-то натянутое, какую-то фальшивую ноту. ‘Что съ нимъ? Гд онъ? О чемъ думаетъ? Онъ, конечно, тоже глубоко страдаетъ…. Онъ меня испугался, внезапно шепнуло ей самолюбіе, и поспшилъ спастись отъ угрожавшей ему опасности.’ Белла встрепенулась. Въ ней возвратилась ея обычная самоувренность. ‘Все это вздоръ, думала она, съ горькой улыбкой: то было легкое испытаніе, шутка, смлая игра. Она, Белла, сильная и неуязвимая, хотла только принудить молодого человка упасть къ ея ногамъ. И если бы ей это удалось, съ какимъ презрніемъ она бы его оттолкнула! Да, это было такъ…. Кому придетъ въ голову ей противорчить? Разв все ея прошлое не говоритъ за нее….’ Но вдругъ Белла устыдилась своихъ усилій самое себя втянуть въ обманъ. Что теперь будетъ? думала она. Ей оставалось только спокойно, равнодушно встртиться съ Эрихомъ, котораго она все-таки успла предостеречь на счетъ любви къ Манн. А, вотъ оно, гд таилось жало, вотъ что было причиной ея пораженія! И Белла мысленно поклялась вырвать изъ своей души всякое нжное чувство. Природа не даромъ надлила ее такой энергіей и силой воли. Добродтель ея теперь закалилась въ пламени, и ничто боле не будетъ въ состояніи ее сломить.

Белла откинула вуаль, и взглянувъ за небо, какъ бы призывала звзды въ свидтельницы ея твердой ршимости, изгнать изъ своего сердца все слабое, малодушное, ребяческое, недостойное его. Она съ благодарностью вспомнила слова Эриха: ‘знаніе и сила воля даны намъ какъ орудіе жизни, а не смерти.’ Съ помощью ихъ мы должны бороться со своими страстями и побждать ихъ.

Но пока карета медленно взбиралась на гору, Белла опять впала въ уныніе. Ей казалось, что она навсегда утратила свободу, и она быстро приподняла руки, какъ бы стараясь стряхнуть съ нихъ цпи. Клодвигъ подумалъ, что это движеніе относилось, къ нему, быстро взялъ ее за руку и молча пожалъ.

Они такимъ образомъ пріхали въ Вольфсгартенъ. Войдя въ ярко освщенную залу, Клодвигъ сказалъ жен:

— Намъ позволено молчать, когда мы вмст: это лучшее доказательство нашихъ дружескихъ отношеній.

Белла утвердительно кивнула головой. Она съ удивленіемъ озиралась вокругъ. Гд она? Чье все это? Какая сила ее сюда перенесла? Откуда она вернулась? Какъ бы она могла теперь стоять рядомъ съ мужемъ, еслибъ….

Еще минута, и она упала бы передъ нимъ на колни, моля о прощеніи.

— Нтъ, подумала она, не надо — не для меня…. я готова на всякое униженіе…. но для него. Ему лучше ничего не знать.

Она наклонила голову, Клодвигъ поцловалъ ее въ лобъ и замтилъ:

— Какой у тебя горячій лобъ.

Затмъ вс разошлись по своимъ комнатамъ.

Белла отослала свою горничную, говоря, что сама разднется.

Между тмъ, какъ Белла и Клодвигъ катились по дорог въ Вольфсгартенъ, профессорша съ Эрихомъ шла по направленію къ обвитому виноградникомъ домику. Она вела его за руку, какъ маленькаго ребенка, чувствовала, какъ сильно онъ взволнованъ, но ни слова не говорила. Взойдя на лстницу, она сказала:

— Эрихъ, поцлуй меня.

Эрихъ попалъ, что мать хотла его испытать, и не медля ни минуты, поцловалъ ее. Ни онъ, ни она ни слова боле не произнесли.

Съ души Эриха точно свалилась тяжесть, но его еще тревожило одно сомнніе: ужъ не черезчуръ ли совстливо онъ поступилъ съ Беллой и нельзя ли назвать его педантомъ? Онъ оттолкнулъ отъ себя прекрасную женщину, которая была расположена любить его со всмъ пыломъ своей страстной натуры. Эта мысль длала его несчастнымъ. Сознаніе своей правоты, гордость, самоувренность, все это его покинуло, и онъ чувство_ч валъ себя безъ вины виноватымъ. Онъ думалъ возвыситься въ собственныхъ глазахъ, когда, говоря съ Беллой о своей любви, преувеличивалъ ее съ цлью сильне подйствовать на молодую женщину. Теперь отверженная имъ любовь жестоко за себя мстила, и онъ все боле и боле падалъ въ собственномъ мнніи.

Онъ въ этотъ вечеръ долго бродилъ по окрестностямъ. Не одни только физическія, но и нравственныя раны производятъ въ человк лихорадку. Эрихъ, во имя добродтели, принесъ въ жертву часть своего сердца и жестоко отъ этого страдалъ. Но подобно тому, какъ вечерняя роса, ложась на деревья и травы, ихъ освжала, такъ точно роса невдомой благодати, проникая въ душу Эриха, его ободряла и подкрпляла. Слезы раскаянія омыли въ немъ послдніе слды преступныхъ желаній, онъ вспомнилъ дни своей юности и снова какъ бы превратился въ ребенка. Съ любовью глядя на обвитый виноградомъ домикъ, онъ думалъ: ‘Я и въ зрломъ возраст постараюсь сохранить въ себ младенческую чистоту души’. Мысли его шли дале. ‘Ты устоялъ противъ соблазна,— шепталъ ему внутренній голосъ,— потому что въ теб было сильно сознаніе долга. Будь же снисходителенъ къ богатымъ и сильнымъ міра сего, которымъ такъ много дано, что въ нихъ невольно умолкаетъ голосъ совсти и слабетъ сознаніе долга.’

Онъ поздно вернулся домой, и ночью во сн ему все казалось, будто онъ борется съ волнами Рейла, которыя его одолваютъ, несмотря на то, что онъ былъ такой искусный пловецъ. Онъ закричалъ, но голосъ его. исчезъ въ пространств. Мимо плылъ буксирный пароходъ, у руля стояла лоцманша и смотрла на него съ злой усмшкой. Вдругъ она исчезла, и на ея мст появилась фигура молодой двушки съ крыльями и черными, блестящими глазами.

ГЛАВА X.
ПОМОЩНИЦА И СОВТНИЦА.

На слдующее утро, изъ Вольфсгартена пріхала карета за ттушкой Клавдіей и за попугаемъ. Профессорша въ теченіи почти тридцати лтъ, что была замужемъ, ни разу не разставалась съ сестрой своего мужа. Имъ обимъ казалось невозможнымъ жить одной безъ другой, но отъздъ тетушки былъ ршенъ, и имъ ничего боле не оставалось, какъ покориться.

Зонненкампъ разсыпался въ любезностяхъ, просилъ тетушку считать его домъ за свой собственный и выразилъ надежду, что она пробудетъ въ Вольфсгартен всего нсколько дней. Онъ вручилъ кучеру тщательно увязанную корзинку съ виноградомъ и бананами, а клтка съ попугаемъ была поставлена въ карету, рядомъ съ тетушкой. Попугай всю дорогу кричалъ и сердился. Онъ, повидимому, неохотно разставался съ виллой.

Зонненкампъ предложилъ профессорш небольшую прогулку въ окрестности, говоря, что ей такимъ образомъ легче будетъ перенести первую минуту разлуки. Профессорша отвчала, что не въ развлеченіи слдуетъ искать утшенія, а въ силахъ собстведіой души, и что одно только размышленіе можетъ закалить человка противъ всхъ непріятныхъ случайностей. Роландъ съ удивленіемъ на нее посмотрлъ: это были мысли и даже самыя слова Эриха.

Нсколько дней прошло въ невозмутимой тишин. Обитатели виллы не предпринимали никакихъ прогулокъ и только изрдка посщали обвитый виноградомъ домикъ. Посщеніе Беллы повергло всхъ въ какое-то тревожное состояніе, отъ котораго никто еще не могъ оправиться, тмъ боле, что о немъ постоянно напоминало отсутствіе тетушки. Белла въ лиц фрейленъ Дорнэ увезла изъ дома Зонненкампа одинъ изъ наиболе оживлявшихъ его элементовъ, и рояль въ концертной зал снова погрузился въ безмолвіе.

Эрихъ и Роландъ были прилежне, нежели когда-либо. Профессорша, подъ предлогомъ, что она вовсе незнакома съ способомъ преподаванія своего сына, просила позволенія присутствовать при ихъ урокахъ. Эрихъ понялъ, что мать хотла побудить ее къ большей сосредоточенности и самообладанію. Профессорша угадывала, что между нимъ и Беллой произошло что-то тяжелое но ни слова объ этомъ не говорила, а только старалась оживить сына своимъ присутствіемъ и помочь ему выполнить его обязанности къ Роланду.

Она съ ранняго утра приходила въ комнату Эриха и Роланда и проводила тамъ большую часть дня. Отправляясь туда, она никогда не запасалась никакой работой, изъ боязни отвлекать вниманіе мальчика, и молча, притаивъ дыханіе, слдила за урокомъ. Ея присутствіе сильно возбуждало какъ ученика, такъ и наставника. Оба испытывали надъ собой вліяніе ея свободнаго духа, который такъ хорошо все понималъ и такъ врно оцнивалъ все прекрасное.

Сначала Роландъ часто на нее взглядывалъ, но она всякій разъ неодобрительно качала ему головой. Эрихъ вздумалъ-было такъ расположить занятія мальчика, чтобъ и профессорша могла извлечь изъ нихъ кое-что новое. Но онъ вскор примтилъ на себ ея пристальный взглядъ, который ясно говорилъ: ‘это не годится’, — и поспшилъ вернуться къ своему обычному, простому изложенію.

Профессорша была очень довольна методическимъ способомъ преподаванія Эриха и тмъ, какъ онъ умлъ поддерживать въ мальчик интересъ. Она съ удовольствіемъ слушала его толкованія насчетъ склонности людей безпечныхъ и лнивыхъ, ссылаться на то, что одинъ человкъ будто бы ничего не въ состояніи сдлать. Но вдь народъ и человчество, пояснялъ онъ, состоятъ изъ отдльныхъ личностей, ученикъ пріобртаетъ познанія въ одиночку, плодъ зретъ подъ вліяніемъ отдльныхъ лучей солнца,— все въ мір единицы, но изъ этихъ отдльныхъ единицъ составляется громадное цлое. Эрихъ сопровождалъ свои толкованія цитатами изъ Цицерона, Ксенофонта и Сократа. Онъ хотлъ, чтобы Роландъ постоянно чувствовалъ себя въ общеніи съ величайшими умами древняго и новаго міра.

Оставшись наедин съ Эрихомъ, профессорша ему сказала:

— Я нахожу, что ты, стремясь какъ можно боле развивать и обогащать умъ твоего воспитанника, слишкомъ раскидываешься, черезчуръ вдаешься въ подробности и тмъ самымъ мшаешь ему сосредоточиться на чемъ-нибудь одномъ и прочно усвоить себ основныя истины.

Эрихъ смутился. Онъ надялся, что мать безусловно его похвалить, а она вмсто того находила въ его преподаваніи существенные недостатки. Однако онъ усплъ оправиться, пока она съ улыбкой продолжала:

— Меня въ твоихъ занятіяхъ съ Роландомъ потазили дв особенности. Во-первыхъ, я считаю вреднымъ для мальчика, что ты ему даешь именно все то, чего онъ желаетъ. Ты слишкомъ снисходительно подчиняешься требованіямъ его юного, капризнаго ума. Впрочемъ, это — неудобство, какому подвигаются вс юноши, воспитывающіеся дома, а не въ общественномъ заведеніи. Молодой умъ балуется снисходительностью наставника и воспринимаетъ только то, что ему правится, а не то, что слдуетъ. Воспитательная дисциплина въ томъ именно и заключается, чтобы пріучать мальчика къ послдовательному труду, останавливая его вниманіе исключительно на томъ, что стоитъ на очереди, хотя бы оно ему вовсе не нравилось, Это въ тоже время служитъ и подготовкой къ жизни, которая рдко даетъ человку именно то, къ чему онъ иметъ наклонность, но гораздо чаще ставитъ его въ положеніе, вовсе не соотвтствующее его вкусамъ.

— Продолжайте, матушка, въ чемъ же состоитъ моя вторая особенность? спросилъ Эрихъ.

— Я помню, какъ твой отецъ говорилъ, что первую и главную основу воспитанія составляютъ изрченія: ‘ты долженъ’, или ‘ты не долженъ’, безъ всякихъ дальнйшихъ изъясненій и комментарій. Теперь подумай самъ, не слишкомъ ли ты обременяешь Роланда разсужденіями? Не знаю, насколько они могутъ быть ему полезны въ борьб и полагаю, что ему тогда гораздо боле пригодилось бы незатйливое: ‘ты долженъ’, или ‘ты не долженъ’. Говорю теб все это для твоихъ соображеній. Другіе могутъ тебя хвалить, мое же дло тебя предостерегать. Но, тмъ не мене, я нахожу, что ты уже достигъ въ твоихъ занятіяхъ важнаго результата: мальчикъ проникся глубокимъ уваженіемъ ко всему, что носитъ на себ слды исторіи.

Эрихъ взялъ мать за руку и долго шелъ молча. Потомъ онъ началъ объяснять ей свое намреніе сдлать изъ Роланда не только человка образованнаго, но и такого, который бы имлъ точку опоры въ жизни и могъ бы во всемъ на самого себя полагаться.

— Сынъ мой, возразила профессорша, ты задался слишкомъ трудной задачей. Ты хочешь разомъ достигнуть трехъ цлей — это невозможно. Выслушай меня терпливо. Ты стремишься пополнить проблы плохого воспитанія, дать мальчику лучшее направленіе, вооружить его нравственными началами, не прибгая для этого къ избитымъ средствамъ, — однимъ словомъ, ты желаешь сдлать изъ этого юноши, которому уже знакомы вс преимущества богатства, человка полезнаго, добраго, чуждаго всякаго личнаго эгоизма…. Но чего ты смешься?… Подожди, дай мн окончить: ты хочешь въ мальчик, безъ семьи и безъ отечества, пробудить любовь къ семь и къ отечеству. Вотъ теперь скажи мн, надъ чмъ ты смешься?

— Ахъ, матушка, извини меня, пожалуйста. Тебя не даромъ зовутъ профессоршей. Ты сейчасъ, точь-въ-точь профессоръ съ каедры, изложила свои мысли. Но позволь мн замтить теб, что моя двойная, или лучше сказать многосложная задача, въ сущности очень проста. Признаюсь теб, я уже не разъ думалъ, не слдуетъ ли мн легче смотрть на вещи? Но затмъ являлся вопросы не есть ли это внушеніе лни, которая, подъ благовиднымъ предлогомъ, совтуетъ мн заботиться о собственномъ удобств боле, нежели о чужомъ? Я долженъ сдлать этотъ опытъ и хочу все пустить въ ходъ, чтобы твердо поставить мальчика на почву свободнаго знанія.

— Знаніе! воскликнула профессорша. Оно можетъ дать спокойствіе, но не счастіе. Къ тому же знаніе,— пища не всегда пригодная для молодой души. Мясо отличное кушанье, но новорожденный младенецъ не можетъ его сть и питается исключительно молокомъ. Понимаешь ли ты, что я хочу сказать?

— Какъ нельзя лучше. Ты полагаешь, что религія есть именно та пища, то молоко, въ которомъ нуждается молодая душа.

— Такъ точно, съ торжествующимъ видомъ произнесла профессорша. Не даромъ говорилъ твой отецъ: человкъ, не врующій въ Бога, никогда не можетъ создать ничего великаго. Богъ есть источникъ творческой фантазіи. Пока философія не выработаетъ прочныхъ нравственныхъ законовъ, которые, подобно десяти заповдямъ, могли бы быть начертаны на двухъ каменныхъ скрижаляхъ, — до тхъ поръ въ основаніи всякаго воспитанія должна лежать религія.

— Матушка, перебилъ ее Эрихъ, мы съ тобой гораздо боле вруемъ въ Бога, чмъ т, которые поклоняются ему, сообразно съ постановленіями той или другой церкви….

— Довольно, сынъ мои, перебила его профессорша, я для тебя не достаточно сильна. Твой отецъ, еслибъ онъ былъ живъ, одинъ могъ бы теб помочь.

Разговоръ, коснувшись смерти отца, самъ собою принялъ другое направленіе.

ГЛАВА XI.
НЕОЖИДАННАЯ РЕВИЗІЯ.

Церера начала ревновать профессоршу ко всмъ домашнимъ, находя, что та слишкомъ мало посвящала ей своего времени. Она вдругъ всхъ изумила внезапною ршимостью также присутствовать при урокахъ сына, говоря, что ей боле нежели кому либо есть чему учиться. Немного спустя и Зонненкампъ послдовалъ за нею въ классную комнату. Но онъ ни минуты не могъ оставаться въ бездйствіи и, когда не курилъ, вырзалъ ножомъ изъ дерева разнаго рода фигуры. Онъ для этого преимущественно употреблялъ корень розоваго дерева, и ему особенно удавались комическія фигуры. Только занятый такимъ образомъ онъ могъ сидть спокойно.

Присутствіе столькихъ лицъ при его урокахъ смущало Эриха и мшало ему вполн отдаваться своему ученику. Мать поняла всю неловкость его положенія и начала держаться въ сторон отъ классной комнаты. Вслдъ за ней, сначала Церера, а потомъ и Зонненкампъ, тоже перестали посщать уроки сына.

Между тмъ какъ Эрихъ строгимъ выполненіемъ своихъ обязанностей старался заглушить въ себ страданіе, причиненное ему Беллой, матерью его тоже овладла тревога, съ которой она напрасно боролась. Для нея вдругъ осуществилось желаніе всей ея жизни: она могла цлые дни проводить въ обширномъ саду и изучать самыя разнообразныя породы растеній. Но это, столь любимое ею занятіе, далеко не удовлетворяло ее. Однажды рано утромъ, гуляя въ парк съ Эрихомъ, она сказала:

— Я теперь на опыт убдилась, что лишена способности быть гостьей.

Эрихъ воздержался отъ распросовъ, зная, что мать хотя и не вдругъ, но мало-по-малу выскажетъ все, что было у ней на душ. И дйствительно, она продолжала:

— Меня преслдуетъ желаніе быть здсь полезной и давать что-нибудь взамнъ того, что я получаю. Особенность богатыхъ людей заключается въ томъ, что они живутъ на свт, какъ въ гостяхъ. Они сами ничмъ не занимаются, за нихъ все длаютъ другіе. Но я, сынъ мой, не могу такъ жить. Мн необходимо какое-нибудь дло. Вы, мужчины, можете творить, передъ вами раскрыты вс пути, и вы, вашей дятельностью, постоянно поддерживаете и возобновляете въ себ бодрость духа. Но мы, женщины, находимъ полноту жизни только въ любви.

Эрихъ отвчалъ, что везд, гд бы она ни была, уже одно ея присутствіе приноситъ пользу и отраду. Профессорша съ жаромъ на это возразила:

— Меня постоянно возмущаетъ одно изрченіе Шиллера, которое ему ни подъ какимъ видомъ не слдовало бы произносить. ‘Посредственныя натуры, говоритъ онъ, знаменуютъ свое существованіе тмъ, что он длаютъ, возвышенный — тмъ, что он есть.’ Это какъ будто даетъ право ничего не длать всмъ тунеядцамъ, будь они низкаго или благороднаго происхожденія.

Эрихъ замтилъ, что она могла бы имть благодтельное вліяніе на Цереру. Профессорша ничего не отвчала, а только уныло покачала головой. Она прежде сама это имла въ виду, но ей приходилось имть дло съ такимъ страннымъ, загадочнымъ характеромъ, что она потеряла всякую надежду на успхъ. Она не хотла въ томъ сознаться сыну, но ей было неловко въ этомъ дом, гд она какъ будто задыхалась отъ недостатка воздуха. Весь блескъ, вся гордость семьи Зонненкампа заключались во вншнемъ богатств. Въ ней, повидимому, не было никакой внутренней поддержки, никакой силы, которая, исходя изъ нея самой, служила бы прочнымъ основаніемъ ея положенія въ свт. Она, казалось, все заимствовала отъ другихъ и существовала только отраженіемъ посторонняго свта.

Фрейленъ Пэрини всегда говорила о Церер съ состраданіемъ, какъ о бдной страждущей… но чмъ, въ самомъ дл, страдала Церера?

Профессорша однажды замтила, что ей должна быть очень тяжела разлука съ дочерью. Церера вдругъ, съ сверкающими глазами, приподнялась на подушкахъ и услала фрейленъ Пэрини въ садъ, а затмъ робко, озираясь вокругъ, сказала профессорш:

— Она не виновата, я сама всему причиной… я хотла его наказать и открыла все дочери… но я этого не ожидала.

Профессорша стала убждать Цереру, чтобы она ей вполн доврилась, но та съ страннымъ смхомъ отвчала:

— Нтъ, нтъ, вторично я уже не проговорюсь и ничего вамъ не скажу.

Страхъ, какой профессорша испытала во время своего перваго свиданія съ Церерой, снова ее охватилъ. Ей казалось, что она отчасти угадала болзнь этой, то лнивой, то страстной женщины. Она явно страдала отъ какой-то тайной мысли, которую не ршалась никому доврить, но въ то же время и не могла вполн скрыть.

Церера очень любила слушать разсказы о придворныхъ балахъ и часто приставала къ профессорш съ распросами о нихъ. Она жадно, какъ ребенокъ, которому разсказываютъ волшебную сказку, слдила за каждымъ словомъ, не пропуская ни малйшей подробности. Ей можно было нсколько разъ сряду повторять одно и тоже, и вниманіе ея отъ этого нисколько не утомлялось. Профессорша однако съумла дать ей понятіе о трудностяхъ положенія герцогини, каждый часъ для которой иметъ свои особенныя обязанности. Она старалась также объяснить ей различныя отношенія между людьми, прибавляя, что все это, конечно, должно казаться страннымъ Церер, родившейся въ республик и выросшей посреди совершенно другихъ условій. Это все равно, говорила профессорша, какъ еслибъ мы были внезапно перенесены въ другое столтіе.

— Васъ, замтила Церера, вашего сына, да еще маіора, я понимаю, а затмъ, слушая разговоры другихъ, я все какъ-то не разберу, что они хотятъ сказать. Но, представьте себ, я сначала васъ боялась.

— Въ самомъ дл? Меня до сихъ поръ еще никто не боялся.

— Я вамъ посл разскажу, какъ это случилось, а теперь я больна. Ахъ, я никогда не бываю здорова!

Профессорша, какъ ни старалась, не могла произвести никакой перемны въ образ жизни Цереры, которая по прежнему только и длала, что вставала, ложилась, спала, просыпалась и снова засылала.

Обращеніе Зонненкампа съ профессоршей было въ высшей степени мягкое и почтительное. Онъ какъ будто упражнялся съ ней въ великосвтскихъ пріемахъ и трудился надъ пріобртеніемъ себ вншняго аристократическаго лоска. Встртясь однажды съ ней, когда она выходила отъ Цереры, онъ остановилъ ее и заговорилъ съ ней вкрадчивымъ тономъ. Скромно обративъ ея вниманіе на то, какъ онъ до сихъ поръ строго выполнялъ свое общаніе не вмшиваться въ ея сношенія съ его женой, онъ осмливался теперь просить ее объ одномъ, а именно, сказать ему, не упоминала ли когда-нибудь Церера въ своихъ бесдахъ съ ней о Манн?

— Очень часто, но всегда коротко.

— А будетъ мн позволено узнать именно что?

— Мн самой трудно это сказать. Намеки вашей жены на Манну до сихъ поръ остаются для меня загадочными. Но, прошу васъ, оставимъ это и не принуждайте меня боле измнять оказанному мн доврію.

— Оказанному вамъ доврію! рзко перебилъ ее Зонненкампъ. У него отъ страха даже поблли губы.

— Ахъ, я не такъ выразилась! ваша жена мн, собственно говоря, ничего не повряла. Мн самой показалось… пожалуйста не примите моихъ словъ въ дурную сторону… мн показалось, будто она втайн боится, или ненавидитъ фрейленъ Пэрини. Но поймите, прошу васъ, что я далека отъ всякаго желанія повредить этой особ и почти раскаиваюсь, зачмъ вамъ все это сказала.

— Не безпокойтесь, отвчалъ Зонненкампъ. Жена моя готова нсколько разъ въ день удалять изъ своего дома фрейленъ Пэрини и снова призывать ее. Я не знаю никого, не исключая и васъ самихъ, кто бы ей былъ нужне и полезне фрейленъ Пэрини.

Профессорша томилась желаніемъ вырваться изъ этого дома, но не находила предлога, который могъ бы приличнымъ образомъ объяснить ея внезапный отъздъ. Кром того, въ глубин ея души таилось какое-то неопредленное чувство, которое почти вопреки ей самой удерживало ее на вилл. Она вообще не была любопытна и не имла ни малйшей склонности вмшиваться въ чужія дла, или проникать въ чужія тайны, но тмъ не мене ее неотступно преслдовала мысль о Манн. Ей казалось необъяснимымъ, почему молодая двушка, привыкшая къ нг и роскоши, почти ребенокъ, вдругъ съ такой твердостью ршилась покинуть родительскій домъ. Профессорша собиралась распросить объ этомъ маіора, Клодвига, Пранкена, но послдній уже въ теченіи нсколькихъ недль не показывался на виллу. Разъ какъ-то она попросила Іозефа проводить ее въ комнату Манны. Оставаясь передъ каминомъ, она впала въ глубокое раздумье. Ей казалось, будто она слышитъ голосъ молодой двушки, которая призываетъ ее къ себ на помощь, и она мысленно дала себ слово сдлать все, что можетъ, для ея спасенія.

Профессорша въ тотъ же день написала настоятельниц монастыря письмо, въ которомъ извщала о своемъ намреніи въ самомъ скоромъ времени ее навстить.

ГЛАВА XII.
ФРАУ ПЕТРА.

Прогуливаясь по саду и по оранжереямъ, или сидя въ кабинет передъ шкапомъ съ отдленіями, гд хранились смена, Зонненкампъ всегда бывалъ въ отличномъ расположеніи духа. У него въ эти минуты не сходила съ лица торжествующая улыбка, которую вызывала мысль, что люди и обстоятельства ему одинаково повинуются, что онъ распоряжается ими по произволу и гнетъ ихъ въ какую сторону хочетъ, подобно фруктовымъ деревьямъ въ своемъ саду.

Лнь Цереры и упорство, съ какимъ она отказывалась выходить изъ своей комнаты, сначала много содйствовали тому, чтобъ поставить домъ Зонненкампа на аристократическую ногу. Чтобы выиграть въ глазахъ свта, надо смотрть на него свысока. Кто не заискиваетъ въ людяхъ, тотъ, подразумевается, въ нихъ не иметъ нужды, слдовательно довольствуется самимъ собою. Все, что является со стороны, въ такихъ случаяхъ, принимается милостиво, но безъ особенныхъ изъявленій радости, какъ нчто, въ чемъ не ощущается ни малйшей потребности. Зонненкампъ все это очень хорошо понималъ, но въ тоже время предвидлъ, что ему не на долго придется озадачить общество своей аристократической въ отношеніи къ нему сдержанностью. И дйствительно, его уединенный образъ жизни вскор всмъ началъ казаться таинственнымъ и загадочнымъ, въ сосдяхъ пробудилось любопытство, пошли толки, но — и тутъ Зонненкампъ жестоко ошибся въ своемъ разсчет — къ сближенію съ нимъ никто не длалъ шага. Это послдней обстоятельство его сильно тревожило и сердило. Ему стоило большихъ усилій не выказывать своего раздраженія. передъ сосдями и длать видъ, будто онъ не замчаетъ ихъ пренебреженія къ себ.

Конюшни и лошади послужили поводомъ къ первому знакомству Зонненкампа съ Отто фонъ-Пранкеномъ. Знакомство это не замедлило принять довольно интимный характеръ и даже общало превратиться въ родственную связь, но, не смотря на это, домъ и паркъ Зонненкампа продолжали стоять по прежнему одиноко, а на него самого во всей окрестности смотрли какъ на, чужеземное растеніе, которому врядъ ли суждено привиться на туземной почв. Теперь же ему, съ помощью Эриха и его семьи, внезапно открывалась возможность окончательно пустить корни въ стран. Эрихъ сдлалъ то, чего не могъ сдлать Пранкенъ, а именно сблизилъ Зонненкампа съ Клодвигомъ и съ Беллой. Профессорш предстояло докончить начатое сыномъ и привлечь на виллу всхъ, сколько-нибудь значительныхъ сосдей. Для этого ей слдовало всмъ имъ сдлать визиты, а затмъ принимать ихъ у себя.

Зонненкампъ въ присутствіи профессорши жаловался на то, что его жена вовсе неспособна поддерживать сношеній съ окрестными семействами. Мать Эриха съ своей стороны выразила желаніе поближе познакомиться съ прирейнской жизнью и поблагодарить всхъ тхъ, которые оказали дружбу и вниманіе ея сыну. Во глав послднихъ она ставила доктора, а Зонненкампъ посовтовалъ ей между прочимъ навстить также и семью мирового судьи. Затмъ онъ съ любезной готовностью отдалъ въ ея распоряженіе весь домъ на случай, если бы она захотла пригласить къ себ гостей.

Въ одно воскресное утро позднимъ лтомъ профессорша снарядилась въ путь. Церера, сначала общавшая сопровождать ее, въ минуту отъзда объявила, что это ей ршительно невозможно, и тутъ профессорша въ первый разъ замтила въ ней дйствительно какую-то злость. Церера первоначально согласилась на желаніе мужа, единственно съ цлью избавиться отъ непріятныхъ для нея толковъ, а въ ршительную минуту прибгла къ обычной своей уловк и сказалась больной. Фрейленъ Пэрини, само собою разумется, осталась съ ней.

Общество прежде всего отправилось на виллу барона фонъ-Эндлиха, хотя всмъ было извстно, что онъ съ семействомъ путешествовалъ. Но, тмъ не мене, визитъ ему былъ сдланъ, а потомъ Зонненкампъ, предоставивъ профессорш, Эриху и Роланду хать въ городокъ безъ него, самъ вернулся на виллу. Уходя, онъ закричалъ имъ вслдъ, чтобъ они были осторожне съ виномъ и не пили его безъ разбору везд, гд ихъ станутъ угощать.

Въ голов профессорши вдругъ мелькнула догадка, что она длаетъ визиты вовсе не отъ себя и не для себя, а повинуется при этомъ чьему-то постороннему плану. Но она была хорошо настроена и подумала, отчего бы ей и не оказать этой маленькой услуги своимъ гостепріимнымъ хозяевамъ.

Дорогой имъ попался на встрчу Клаусъ. Роландъ приказалъ кучеру остановиться и представилъ ловчаго профессорш. Та подала ему руку и ласково замтила, что собирается и его также навстить. Клаусъ весело за нее взглянулъ и, указывая на Роланда, сказалъ:

— Еслибъ отъ меня зависло дать ему бабушку, я выбралъ бы ему точь-въ-точь такую, какъ вы.

Вс засмялись и похали дале.

При възд въ городокъ, они были встрчены колокольнымъ звономъ, раздававшимся съ башни построенной на возвышеніи протестантской церкви. Профессорша вышла изъ экипажа и въ сопровожденіи Эриха и Роланда направилась къ паперти. Мальчикъ первый разъ въ жизни переступалъ за порогъ протестантскаго храма, въ которомъ происходило богослуженіе. Онъ сказалъ это профессорш, и та посовтовала ему съ Эрихомъ немедленно отправиться въ городокъ, говоря, что сама не долго останется въ церкви и скоро ихъ догонитъ. Но Роландъ объ этомъ и слышать не хотлъ и настоялъ на томъ, чтобъ съ ней не разставаться.

Они вошли въ церковь, отличавшуюся большой простотой. Въ ту минуту, какъ они переступили черезъ ея порогъ, раздававшееся тамъ пніе умолкло и его замнила проповдь, но такая напыщенная и преисполненная такихъ неумстныхъ обращеній къ паств, что профессорша не на шутку смутилась и пожалла, зачмъ уступила просьб Роланда и взяла его съ собой.

Они поспшили выйти на свжій воздухъ и долго любовались прелестнымъ ландшафтомъ, разстилавшимся съ холма, на которомъ стояла церковь. Профессорша, взявъ за руку Роланда, сказала:

— Когда ты выростешь и умственно окрпнешь, я тебя познакомлю съ однимъ изъ твоихъ соотечественниковъ, высокія воззрнія на жизнь котораго пробудятъ въ теб совсмъ особаго рода мысли и ощущенія.

— Это Веньяминъ Франклинъ: я его хорошо знаю.

— Нтъ, человкъ, о которомъ я говорю, духовнаго званія и умеръ всего нсколько лтъ тому назадъ. Онъ отличался высокими качествами ума и сердца. Не могу выразить, какъ я счастлива тмъ, что лично его знала. Онъ посщалъ нашъ домъ, садился за нашъ столъ и былъ очень друженъ съ твоимъ отцемъ, Эрихъ.

— Ты, безъ сомннія, говоришь о Теодор Паркер?

— Да, и меня несказанно утшаетъ мысль, что подобный человкъ нкогда жилъ съ нами.

— Отчего ты мн до сихъ поръ никогда о немъ не говорилъ? спросилъ Роландъ Эриха.

— Я остерегался заводить съ тобой рчь о вроисповданіи, къ которому ты не принадлежишь по своему рожденію.

Хотя слова эти были сказаны безъ малйшаго упрека въ тон, он тмъ не мене смутили профессоршу. Она еще разъ повторила, что Роландъ долженъ познакомиться съ этимъ человкомъ не прежде, какъ черезъ нсколько лтъ, когда его разсудокъ вполн созретъ и окрпнетъ. Но мальчикъ этимъ не удовлетворился. Ему показали что-то новое и вслдъ затмъ быстро спрятали. Онъ не привыкъ къ отказамъ, и мысль его упорно устремилась на предметъ, который отъ него пока желали скрыть.

Между тмъ богомольцы начали расходиться изъ церкви и многіе изъ нихъ, проходя мимо Эриха и Роланда, обмнивались съ ними поклонами. Эрихъ представилъ своей матери директора училища, лсничаго съ женой и свояченицей, и они вс вмст пошли по главной улиц городка. Врядъ ли какое другое зрлище представляетъ столь оживленный видъ, какъ прилежащія къ церкви улицы, усянныя пестрыми группами богомольцевъ, возвращающихся домой въ мирномъ и благочестивомъ настроеніи духа.

— А докторши не было въ церкви? спросила профессорша.

Ей отвчали, что докторша никогда по воскресеньямъ не ходитъ въ церковь. Она остается дома и принимаетъ больныхъ, которые каждое праздничное утро стекаются къ доктору изъ сосднихъ деревень. Многіе изъ нихъ страдаютъ простыми, несложными болзнями, требующими для излеченія самыхъ обыкновенныхъ домашнихъ средствъ. Докторша въ такихъ случаяхъ сама отъ себя прописываетъ лекарства, а за тмъ назначаетъ порядокъ, въ которомъ больные допускаются къ доктору по возвращеніи его домой. Тутъ Эрихъ въ первый разъ услыхалъ, что докторшу звали фрау Петра, потому что она, выслушивая и сортируя больныхъ, прежде чмъ открывались передъ ними двери докторскаго кабинета, какъ бы выполняла обязанности св. Петра, встрчающаго души людей въ преддверіи рая.

Профессорша съ молодыми людьми вошла въ жилище доктора. Все въ немъ сіяло чистотой. На лстниц и въ комнатахъ всюду висли по стнамъ хорошія картины, съ консолей граціозными гирляндами спускались вьющіяся растенія. Комната съ швейной машиной у окна, на которомъ стояло дерево камеліи въ цвту, имло особенно праздничный видъ. Сквозь затворенныя двери слышался голосъ докторши, говорившей: ‘Вы, милая Трудхенъ, постоянно толковали о религіи, да о покорности вол Божіей, а теперь, когда съ вами приключилась бда, вы отчаиваетесь и вслдствіе нетерпнія длаетесь ни на что не годной. Мой мужъ можетъ прописать вамъ лекарство, но вы сами должны запастись кротостью и терпніемъ… А вы, Анна, слишкомъ много даете сть вашему ребенку и всякій разъ, что онъ объстся, приходите за лекарствомъ, но вдь разсудка нельзя добыть въ аптек. А вы, Петръ, ступайте домой и длайте себ примочки изъ теплаго уксуса.’

Голосъ вдругъ замолкъ. Безъ сомннія, служанка доложила о прізд гостей и прервала занятіе своей госпожи.

Дверь растворилась, и на порог явилась докторша. Она привтливо поздоровалась съ профессоршей и немедленно велла подать бутылку рейнвейна и три стакана. Напрасно гости отказывались, она настояла, чтобы они отвдали ея вина.

Профессорша съ большимъ уваженіемъ отозвалась о воскресномъ занятіи своей хозяйки и выразила свое удивленіе ея медицинскимъ познаніямъ.

— Въ теченіи сорока лтъ по невол кое-чему научишься, отвчала докторша. Сначала такого рода занятіе меня пугало, затмъ невжество и упорство этихъ людей меня сердило, а теперь я научилась съ ними справляться, перенявъ отъ мужа нчто въ высшей степени полезное.

— Что такое?

— Нкоторую рзкость и даже грубость въ обращеніи. Вы не поврите, какъ она дйствительна съ людьми, которые только и думаютъ, что о себ… Но довольно обо мн говорить!

Докторша выразила свое удовольствіе по случаю того, что ей, наконецъ, удалось познакомиться съ матерью Эриха. Об женщины невольно улыбнулись, когда Роландъ вдругъ сказалъ:

— Мы сейчасъ были въ церкви, но я нахожу, что здсь гораздо лучше.

Между тмъ подачи вино. Эрихъ и Роландъ выпили за здоровье хозяйки и отправились въ кабинетъ доктора, гд оба погрузились въ разсматриваніе анатомическихъ таблицъ.

Профессорша, оставшись на-един съ докторшей, пригласила ее на виллу, при чемъ замтила, что ея твердый и ршительный характеръ, безъ сомннія, благотворно подйствуетъ на Цереру.

— Я боюсь, ужъ не слишкомъ ли я груба, сказала докторша, характеръ которой напротивъ отличался большой мягкостью, а обращеніе привтливостью. Она составила профессорш листъ семействъ, которыхъ совтовала ей навстить.

— Простите меня за нескромный вопросъ, снова заговорила докторша: правда ли, что Манна оставляетъ монастырь, а вы длаетесь ея воспитательницей?

Профессорша изумилась. Мысль, которая едва успла промелькнуть въ ея ум, уже была на всхъ устахъ и служила предметомъ толковъ. Но кто распустилъ этотъ слухъ? Докторша не могла припомнить, какимъ путемъ онъ до нея дошелъ.

На распросы профессорши о Манн докторша отвчала, что изо всей семьи Зонненкампа знаетъ только Роланда. Но Лина, дочь мирового судьи, прибавила она, была дружна съ Манной и отъ нея можно собрать нкоторыя свднія объ интересовавшей ихъ молодой двушк.

Вскор пришелъ докторъ, выслушалъ отчетъ жены о больныхъ и немедленно къ нимъ отправился.

Профессорша тоже стала прощаться, и докторша ее не удерживала. Ей еще со многими надо было повидаться и переговорить о ихъ недугахъ и нуждахъ.

Общество вышло отъ доктора въ отличномъ расположеніи духа.

У мирового судьи гостямъ пришлось довольно долго ожидать появленія хозяекъ. Судейша и дочь ея длали свой туалетъ и когда наконецъ вышли въ гостиную, извиненіямъ ихъ не было конца. У нихъ въ дом, говорили он, все еще въ такомъ безпорядк и сами он едва-едва успли одться. А между тмъ все въ комнатахъ и на нихъ самихъ блистало чистотой и свжестью.

Судья отправился куда-то по сосдству выпить свою воскресную порцію рейнвейна. За нимъ послали слугу, а профессоршу усадили на диванъ, до такой степени заваленный шитыми и вязанными подушками, что за немъ едва оставалось мсто для гостя. Между хозяйками и гостями не замедлилъ завязаться довольно оживленный разговоръ. Судейша, конечно, не преминула упомянуть о своемъ отц, и ко всеобщему удовольствію оказалось, что онъ былъ хорошо знакомъ профессорш. Послдней наконецъ удалось втянуть Лину въ разговоръ о монастыр. Молодая двушка, по обыкновенію, живо и весело разсказывала о своемъ пребываніи тамъ, и примтя одобрительное вниманіе, съ какимъ ее слушала профессорша, до того увлеклась своей болтовней, что даже не замчала изумленныхъ и строгихъ взглядовъ матери.

Наконецъ явился судья, который какъ будто ужъ черезчуръ поспшилъ выпить свою обычную порцію вина. Лицо его, обыкновенно серьезное, на этотъ разъ сіяло весельемъ, и онъ, съ особеннымъ чувствомъ пожимая профессорш руку, общалъ ей свое судейское покровительство. Затмъ онъ разсказалъ Эриху и Роланду о бгств изъ тюрьмы польскаго конюха. Его тщательно отыскивали, послали за нимъ въ разныя стороны опытныхъ сыщиковъ, и судья выразилъ надежду, что его не поймаютъ.

Судейша и Лина нарядились въ шляпки и не безъ нкотораго удовольствія, что показываются въ такомъ обществ, пошли проводить своихъ гостей къ директору училища, который жилъ въ дом за изгибомъ, образуемымъ Рейномъ. Эрихъ шелъ съ судейшей, судья съ Роландомъ, а Лина съ профессоршей.

Лина сама завела рчь о Манн, говорила, что бдная двушка, прежде такая живая и неукротимая, теперь сдлалась очень грустна и тиха. Она страстно любила своего отца, и вс полагали, что она никакъ не могла бы перенести съ нимъ разлуку. Въ заключеніе Лина стала просить профессоршу употребить все свое вліяніе на то, чтобъ возвратить Манну домой. Профессорша осторожно молчала и не ршалась боле распрашивать Лину. Ее поразила мысль, что визитъ, сдланный ею единственно изъ учтивости, вдругъ оказался для нея такимъ многозначительнымъ и какъ будто даже возлагалъ на нее новую обязанность. Еслибъ она могла знать, что сегодняшняя поздка въ городъ была устроена Зонненкампомъ, она бы еще боле подивилась странному стеченію обстоятельствъ, въ которыхъ внезапно очутилась.

Семействъ директора и лсничаго не было дома, и профессорша не безъ чувства облегченія сла въ карету, чтобъ хать обратно на виллу. Когда они прозжали мимо жилища доктора, на порог его стояла фрау Петра. Она сдлала знакъ кучеру, чтобъ тотъ остановился, и, подойдя къ экипажу, сказала профессорш, что забыла предупредить ее на счетъ одного обстоятельства.. Госпожа Дорнэ, говорила она, хорошо бы сдлала, еслибъ сегодня же навстила маіора и фрейленъ Милькъ. Маіоръ, во всемъ остальномъ такой снисходительный, былъ очень взыскателенъ на счетъ уваженія, оказываемаго фрейленъ Милькъ. Онъ никогда не прощалъ тому, кто провинился противъ нея хоть въ малйшемъ невниманіи. А сама фрейленъ Милькъ, не смотря ни на что, была особа въ высшей степени почтенная и достойная.

Затмъ общество безпрепятственно вернулось на виллу.

На двор ихъ встртилъ не кто иной, какъ маіоръ. Онъ казался въ дурномъ расположеніи духа, по лицо его мгновенно просіяло, лишь только профессорша объявила о своемъ намреніи посл обда постить фрейленъ Милькъ. Она, между прочимъ, просила замнить чашкой кофе обычное угощеніе виномъ, котораго не могла пить безразлично во всякое время дня. Маіоръ весело закивалъ головой и немного спустя послалъ мальчика, сына кастеляна, къ фрейленъ Милькъ съ извстіемъ объ ожидавшемъ ее посщеніи. Профессорша была очень весела, и Эрихъ замтилъ, какъ ему пріятно видть, что и мать его наконецъ испытываетъ на себ ободряющее, живительное вліяніе прирейнскаго воздуха, который вообще такъ благотворно дйствуетъ на природу и на людей.

Садясь за столъ, Роландъ шепнулъ профессорш:

— Сегодня двадцать-четвертое августа, день рожденія Теодора Паркера. Я это только-что вычиталъ въ энциклопедическомъ словар.

Профессорша въ отвтъ посовтовала мальчику ни съ кмъ, кром нея, объ этомъ не говорить.

ГЛАВА XIII.
КИСЛОЕ МОЛОКО ПРЕВРАЩАЕТСЯ ВЪ СЛАДКОЕ.

Еще никогда маіоръ не былъ такъ веселъ и разговорчивъ за обдомъ на вилл, какъ въ это воскресенье. Онъ даже позабылъ вторично спросить у Іозефа своего любимаго бургундскаго.

Церера съ смущенной улыбкой слушала разсказъ профессорши о ея утреннемъ посщеніи городка, гд ей привелось видть столько хорошихъ людей. Пріятное зрлище, говорила Дорнэ, представляетъ видъ этой рки и тснящихся вдоль нея горъ, по ничто не можетъ сравниться съ прелестью, таящейся въ глубин честнаго, благороднаго сердца. По ея мннію, ни одна страна въ мір не представляетъ такой полноты и такого разнообразія жизненныхъ силъ, какъ Германія, и нигд образованіе не проникло такъ глубоко въ массы, какъ у нмцевъ. Города и села, которые для путешественниковъ имютъ значеніе, сообразное только съ своими боле или мене звучными именами, хранятъ въ себ сокровища ума и сердца.

— Я убжденъ, что во всей окрестности сегодня не было произнесено лучшей проповди, сказалъ маіоръ Эриху. Потомъ онъ всталъ и предложилъ тостъ:

— За здоровье профессорши! громко произнесъ онъ: давайте вс за нее пить. Многія лта профессорш! Она не только живетъ, но и украшаетъ собой жизнь и указываетъ мамъ на то, что въ ней есть высокаго и прекраснаго, и чего мы сами, можетъ быть, въ ней и не примтили бы. Зиждитель вселенной да благословитъ ее за то! Братья мои…. ахъ нтъ, я хотлъ сказать мои… мои…. однимъ словомъ, да здравствуетъ профессорша!

Маіору еще никогда не случалось произносить такой длинной заздравной рчи и никогда еще онъ не былъ такъ доволенъ собой, какъ сегодня. Онъ тотчасъ посл обда отправился домой и всю дорогу твердилъ про себя свою рчь, имя въ виду ее съ буквальной точностью повторить въ присутствіи фрейленъ Милькъ. Вся слава въ мір ничего не значитъ въ сравненіи съ однимъ словомъ одобренія изъ ея устъ. Она все знаетъ и понимаетъ лучше всхъ.

Дома фрейленъ Милькъ встртила его жалобой, что у ней скисли сливки, и что она нигд не могла достать другихъ свжихъ. Во все время, что она говорила, маіоръ неистово махалъ руками, стараясь заставить ее замолчать. Онъ боялся позабыть свою рчь и, ставъ передъ фрейленъ Милькъ въ приличную позу, произнесъ:

— Вотъ что я сегодня говорилъ за обдомъ: слушайте!

Собачка Леди пристально смотрла на своего хозяина и повидимому внимательно его слушала. Когда же онъ окончилъ свою рчь, она весело залаяла, какъ бы въ знакъ того, что вполн се поняла. Маіоръ, безъ сомннія, не хотлъ лгать, но теперешняя его рчь вышла гораздо красиве, и во всякомъ случа гораздо длинне той, которую онъ произнесъ за обдомъ. Когда онъ наконецъ замолчалъ, фрейленъ Милькъ сказала:

— Мн пріятно думать, что ваши слова между прочимъ слышали и хорошіе люди.

Фрейленъ Милькъ сильно не долюбливала, какъ самого Зонненкампа, такъ и его жену, а въ особенности фрейленъ Пэрини.

— Отъ чего вы не накрыли столъ нашей лучшей блой скатертью? спросилъ маіоръ, увидя приготовленный въ саду кофейный приборъ.

— Отъ того, что на блое больно смотрть при солнечномъ свт.

— Правда… правда. Какъ вы думаете, не замереть ли мн Леди? Она иногда бываетъ несносна своей навязчивостью?

— Нтъ, оставьте собаку на свобод.

Маіоръ былъ въ отчаяніи отъ того, что не могъ ничего придумать для лучшаго пріема гостей.

Онъ на мгновеніе куда-то скрылся, а затмъ вернулся съ торжествующимъ видомъ. Ему наконецъ удалось что-то совершить и даже нчто такое, что составляло для него настоящую жертву. Маіоръ уговорилъ кухарку старшины уступить ему горшечекъ сливокъ. Онъ обыкновенно строго держался правила никогда ничего ни у кого не просить и не занимать, но для настоящаго случая можно было сдлать и исключеніе.

Онъ украдкой отъ фрейленъ Милькъ поставилъ сливки на столъ и зажалъ себ ротъ рукой, чтобъ не расхохотаться при мысли объ ея удивленіи, когда она увидитъ, какой онъ ей приготовилъ сюрпризъ. Затмъ онъ притащилъ въ садъ свое большое кожаное кресло, намреваясь усадить въ него профессоршу. Но явилась фрейленъ Милькъ, указала ему на недостатки кресла, которые особенно ярко выдавались при солнечномъ сіяніи, и они, уже вдвоемъ, его опять унесли обратно въ кабинетъ.

— Не пойти ли намъ къ нимъ на встрчу? спросилъ маіоръ, направляя на дорогу свою подзорную трубу. Посмотрите-ка и вы въ нее… Погодите, я ее только для васъ наведу… вотъ такъ! Мн кажется, тамъ кто-то идетъ внизу, у подножія горы.

Фрейленъ Милькъ просила его успокоиться. Вдругъ лицо маіора омрачилось, и онъ повидимому даже готовъ былъ прослезиться. Положивъ руку на плечо фрейленъ Милькъ, онъ сказалъ:

— Это больно…. очень больно…. Жестоко…. дурно…. очень дурно… очень жестоко съ вашей стороны! Что бы я далъ, чтобъ быть въ состояніи представить васъ профессорш въ качеств маіорши, моей жены.

Фрейленъ Милькъ быстро на него оглянулась, лицо ея приняло суровое выраженіе и она строго проговорила:

— Ради Бога, что вы длаете?

Собака жалобно залаяла, точно спрашивая: что случилось? Отчего это вы такъ сердито смотрите?

— Ну… ну, хорошо… Я ужъ успокоился. Молчи Леди! воскликнулъ маіоръ, стараясь заставить собаку молчать. Имъ вдругъ овладла такая усталость, что онъ принужденъ былъ ссть, и не смотря на вс свои усилія не могъ закурить трубку.

Немного спустя онъ вышелъ въ садъ и, стоя у забора, задумчиво барабанилъ пальцами по доскамъ. Онъ такъ былъ погруженъ въ себя, что даже не замтилъ приближенія гостей, которые вдругъ точно выросли передъ нимъ изъ земли.

Первая встрча профессорши съ фрейленъ Милькъ далеко не была такъ дружественна, какъ надялся маіоръ. Об женщины съ недовріемъ смотрли одна на другую и зорко одна за другой наблюдали. Но маіоръ ничего не замчалъ и съ трудомъ удерживался отъ смха, смотря, какъ серьезно та разливала по чашкамъ свжіе сливки, повидимому, ни мало не удивляясь ихъ появленію за стол. Впрочемъ онъ не замедлилъ ударить себя рукой по лбу, гд у него внезапно мелькнула догадка.

— Да, это она только при постороннихъ не хочетъ показать виду, будто произошло что-нибудь необыкновенное… Ахъ, какъ она умна! Ее не приходится ничему учить!

Маіору очень хотлось подлиться своими мыслями съ профессоршей, но онъ далъ себ слово вообще какъ можно мене говорить въ этотъ день и предоставить фрейленъ Милькъ вести разговоръ, какъ она найдетъ лучшимъ.

Но разговоръ долго не клеился, и только когда зашла рчь о докторш, фрейленъ Милькъ немного оживилась и выразила свое уваженіе къ этой женщин, которую считала за образецъ истиннаго достоинства.

— Что вы подразумваете подъ истиннымъ достоинствомъ?

— Сочетаніе честности съ умомъ и характеромъ, однимъ словомъ то, что наиболе заслуживаетъ уваженія.

— Всмъ этимъ и еще многимъ другимъ обладаетъ также и профессорша, сказалъ маіоръ. Ему показалось, что въ тон фрейленъ Милькъ звучала какая-то холодность, не-то, недоброжелательство къ гость, и онъ хотлъ смягчить впечатлніе, какое могли произвести ея слова.

Профессорша спросила у фрейленъ Милькъ, здшняя ли она уроженка. Та очень коротко и даже сухо отвчала, что нтъ.

Маіоръ наконецъ нашелъ лучшее средство къ сближенію этихъ женщинъ, а именно, ршился оставить ихъ въ обществ одна другой. Дв незнакомыя лошади у одного стойла, думалъ онъ, можетъ быть слегка и полагаются, по въ конц концевъ все-таки сойдутся и даже подружатся. Онъ нарочно завелъ рчь о виноградникахъ, которые въ ныншнемъ году должны были дать первое, такъ-называемое ‘двственное вино’, и пригласилъ Эриха и Роланда пойдти на нихъ посмотрть.

Женщины остались одн. Профессорша хотла-было начать разговоръ похвалой фрейленъ Милькъ, о которой она слышала столько хорошаго, но потомъ сочла за лучшее сказать нсколько словъ о себ самой и о своихъ нуждахъ и затрудненіяхъ. Она какъ разъ попала въ тонъ, за который была настроена и сама фрейленъ Милькъ. Добрая старушка никогда не являлась въ боле благопріятномъ свт, какъ въ тхъ случаяхъ, гд у нея требовали помощи и совта. Такъ и теперь она выразила изумительную по своей глубин мысль, что только тотъ стоитъ твердой ногой въ жизни и никогда не падаетъ, кто дйствуетъ всегда сознательно и ничего не предпринимаетъ, не уяснивъ себ сначала цли, которую можетъ и долженъ при этомъ имть въ виду. Профессорша была поражена скромной сдержанностью, но въ тоже время и опредлительной точностью, съ какими выражалась фрейленъ Милькъ. Она ожидала найти нсколько ограниченную, болтливую, погруженную въ мелочныя хозяйственныя заботы старушку, и вмсто того видла передъ собой женщину съ просвщеннымъ образомъ мыслей, съ огромнымъ запасомъ здраваго смысла и опытности.

‘Вы не то, чмъ кажетесь’, хотла сказать профессорша, и опять завела рчь о красот прирейнской природы и о нравственной и физической крпости тамошняго населенія. Здсь, говорила она, въ горахъ сокрыто много прелестныхъ тнистыхъ уголковъ, а въ людяхъ много прекрасныхъ качествъ ума и сердца, которыя они въ тиши и уединеніи тщательно въ себ развиваютъ.

Фрейленъ Милькъ, помстившаяся было со своей чашкой нсколько въ сторон отъ стола, теперь къ нему приблизилась и съ большимъ тактомъ заговорила сначала объ Эрих, а потомъ о Зонненкамп и его семейств. О фрейленъ Пэрини она впрочемъ ни слова не сказала, и между прочимъ пожалла, что Зонненкампъ, у котораго въ сущности было доброе сердце, ограничивался только мелкими благодяніями и не предпринималъ въ большихъ размрахъ ничего такого, что могло бы оказать дйствительную пользу и добро стран. Фрейленъ Милькъ хорошо знала всхъ бдныхъ, разсянныхъ по окрестностямъ, и яркими чертами изобразила ихъ нужды и страданія.

— Благодарю васъ, сказала профессорша, вы напоминаете мн о главной причин моего прізда сюда, которую я было совсмъ упустила изъ виду. Но если мн удастся склонить Зонненкампа на нашу сторону, вы не должны мн отказывать въ вашемъ содйствіи.

Фрейленъ Милькъ общалась сдлать все, что будетъ отъ нея зависть, но въ тоже время замтила, что профессорш всего лучше было бы заинтересовать въ пользу этого дла дочь Зонненкампа. Манна одарена твердымъ характеромъ и пылкой душей: какъ хорошо было бы вернуть ее изъ монастыря домой и поставить во глав замышляемыхъ добрыхъ длъ. Богатство Зонненкампа, подкрпляемое авторитетомъ его дочери, могло бы сдлаться источникомъ благосостоянія цлой страны.

Профессорша съ изумленіемъ глядла на фрейленъ Милькъ. Тамъ докторша, здсь скромная ключница какъ бы указываютъ ей на ея призваніе, которое, по ихъ мннію, заключается въ томъ, чтобъ вызвать Манну изъ монастыря и пробудить въ ней любовь къ полезной, общественной дятельности.

Профессорша обратилась-было къ фрейленъ Милькъ за дальнйшими свдніями объ окрестныхъ жителяхъ, но та отказалась ей отвчать подъ предлогомъ, что при своемъ уединенномъ образ жизни, не можетъ имть правильнаго на нихъ взгляда. Она видитъ людей только при солнечномъ свт, въ праздничныхъ нарядахъ гуляющихъ по крутизнамъ, слышитъ ихъ пніе, смхъ, веселый говоръ, но ничего не знаетъ о ихъ внутренней жизни и будничной обстановк, въ которой они ежедневно вращаются. Кто наблюдаетъ за людьми изъ окна своей комнаты, не выходя за предлы крошечнаго палисадника, тотъ не иметъ права произносить о нихъ своего сужденія. Зритель, непосвященный въ тайныя пружины дйствій и поступковъ людей, можетъ часто находить безсмысленнымъ то, что на дл иметъ и смыслъ и значеніе. Это все равно, что слдить издали за движеніемъ танцующихъ, но не слышать звуковъ музыки, съ которою они сообразуютъ эти движенія.

Профессорша снова обратилась къ Манн, и фрейленъ Милькъ, забывъ всю свою сдержанность, съ жаромъ начала о ней распространяться. Молодая двушка, по ея мннію, подверглась какому-нибудь сильному нравственному потрясенію: иначе ничмъ нельзя было объяснить ея внезапнаго перехода отъ крайней гордости къ безграничному смиренію.

О Пранкен фрейленъ Милькъ не могла говорить равнодушно. Она призналась, что ненавидитъ его за высокомріе, съ какимъ онъ позволяетъ себ забавляться на счетъ маіора, котораго избралъ предметомъ своихъ остроумныхъ выходокъ. Его настоящее благочестивое настроеніе духа казалось ей очень подозрительнымъ. Она полагала, что онъ не спроста прикидывается религіознымъ, и опасалась для Манны какой-нибудь ловушки.

Въ разговорахъ такого рода об женщины скоро попали и оцнили одна другую. Профессорша обладала большимъ запасомъ легко пріобртенныхъ, такъ сказать доставшихся ей по наслдству свдній. Сама она съ своей стороны давала много, но это не стоило ей ни малйшаго усилія. Знаніе фрейленъ Милькъ, напротивъ, не легко ей далось и было слдствіемъ многолтней опытности и терпливаго труда. Слушая плавную, изящную рчь профессорши, она многозначительно кивала головой и думала про себя: Не мудрено ей такъ говорить! Она вкушала духовную пищу прямо, съ роскошно убраннаго стола уже готоваго образованія,— мн же приходилось самой и стряпать и варить и собирать на столъ.

Маіоръ издали видлъ, какъ женщины подали и пожали одна другой руки. Онъ въ порыв радости обратился къ Леди съ ласковой рчью, которая явно предназначалась фрейленъ Милькъ.

— Другого подобнаго теб существа, говорилъ онъ, не найти въ цломъ мір. Ты умне и добре всхъ… ты правдива, кротка, мужественна, постоянна… Не ты, не ты, Леди: ну, чего ты на меня таращишь глаза?

У него было легко и весело на душ, когда онъ опять вступилъ въ свой маленькій садикъ. Эрихъ и Роландъ за ними слдовали,

Маіоръ непремнно хотлъ проводить профессоршу хоть часть дороги домой.

— Мн кажется, сказалъ онъ ей между прочимъ, что я теперь знаю двухъ, не только лучшихъ, но и счастливйшихъ людей въ здшней мстности.

Маіоръ еще долго стоялъ на дорог, провожая взоромъ удалявшихся гостей. Затмъ онъ поднялъ глаза къ небу и промолвилъ:

— Слава и благодареніе Зиждителю вселенной… Ему извстно, что я хочу этимъ сказать.

КНИГА ВОСЬМАЯ.

ГЛАВА I.
ГОДОВЩИНА РОЖДЕНІЯ ГЕТЕ.

Рейнъ, образовавъ въ своемъ теченіи множество извилинъ, вдругъ расширяется, точно хочетъ разлиться въ море. Но тснящія его со всхъ сторонъ горы не даютъ ему простора и онъ, по прежнему, продолжаетъ свой путь.

Такое же точно явленіе представляютъ и нкоторыя изъ разсказываемыхъ нами событій. Профессорша стремилась къ цли, достиженіе которой ей казалось необходимымъ, но на пути ея со всхъ сторонъ воздвигались препятствія.

Изъ Вольфсгартена пришло отъ Клодвига письмо, въ которомъ онъ приглашалъ профессоршу и все семейство Зонненкампа къ себ, для празднованія годовщины рожденія Гте. Приглашеніе было принято, но Церера и фрейленъ Пэрини, по обыкновенію, остались на вилл.

Эрихъ ничего не говорилъ, по вся наружность его свидтельствовала, до какой степени присутствіе матери его ободряло и успокоивало. Онъ не боялся рядомъ съ ней вступить въ домъ своего друга: разв она не служитъ живымъ доказательствомъ чистоты его помысловъ? Но несмотря на сознаніе, что онъ можетъ всмъ смло смотрть въ глаза, въ глубин души Эриха все-таки таилось легкое сомнніе насчетъ первой встрчи съ Беллой.

Она, вмст съ тетушкой Клавдіей, встртила гостей въ лсу. Горячо обнявъ профессоршу, графиня еще разъ поблагодарила ее за то, что она уступила ей дорогую Клавдію. Затмъ, протянувъ руку Эриху, Белла съ нсколько смущеннымъ видомъ проговорила:

— Вы, молодой другъ, были сегодня его первой мыслью.

Ей почему-то не хотлось назвать мужа по имени.

Общество едва успло достигнуть Вольфсгартена, какъ пошелъ дождь, который не переставалъ во весь день, такъ что не было никакой возможности выдти изъ дому. Но несмотря на это, время для всхъ прошло быстро и пріятно.

Довольне и счастливе всхъ былъ Роландъ. Онъ не могъ усидть на мст, всмъ весело заглядывалъ въ глаза, переходилъ отъ профессорши къ тетушк, отъ Беллы къ Клодвигу и не могъ нарадоваться, что находится въ обществ людей, съ которыми ему такъ хорошо и привольно.

— Ахъ! воскликнулъ онъ внезапно, какъ обрадуется Манна, когда, вернувшись домой, увидитъ, что у насъ на деревьяхъ выросли и дядюшки, и тетушки, и бабушки!

Но гд былъ Пранкенъ? Онъ гостилъ у одного сельскаго хозяина, который отличался большой набожностью и носилъ прозвище монастырскаго крестьянина. Пребываніе у него приходилось Пранкену какъ нельзя боле по вкусу, потому что длало его сосдомъ Манны. Этотъ сельскій хозяинъ, между прочимъ, арендовалъ на остров, прилегавшія къ монастырю, поля и занимался ихъ воздлываніемъ.

Посл обда Белла съ тетушкой Клавдіей сли за фортепіано и начали играть въ четыре руки увертюру Бетховена къ ‘Эгмонту’ Гте.

Клодвигъ между тмъ велъ съ гостями оживленный разговоръ. Какъ все мудро и соразмрно распредлено въ мір, говорилъ онъ. Избытокъ знанія въ одномъ человк служитъ для пополненія пробловъ въ образованіи другого. Эрихъ, богатый самыми разнообразными свдніями, уча Роланда, длится съ нимъ всмъ, что есть наилучшаго съ немъ самомъ. Разговоръ совершенно естественно перешелъ съ мальчика за его сестру и Клодвигъ замтилъ, что, когда Манна выйдетъ изъ монастыря, для нея было бы большимъ счастьемъ, еслибъ профессорша взяла на себя окончить ея образованіе.

Зонненкампъ и мать Эриха въ изумленіи переглянулись.

Этотъ человкъ точно прочелъ ихъ мысли и произносилъ вслухъ то, о чемъ они, каждый съ своей стороны, думали втихомолку. Зонненкампъ поблагодарилъ Клодвига за участіе, какое тотъ постоянно выказывалъ къ его семь, замтилъ, что мнніе графа иметъ въ его глазахъ силу закона и въ заключеніе выразилъ надежду, что госпожа Дорнэ, когда придетъ время, не откажетъ ему въ своемъ содйствіи. Профессорша отвчала, что она очень рада быть чмъ-нибудь полезной и охотно попробуетъ заняться съ Манной.

Дождь все не переставалъ, и общество перешло въ большую залу, гд Белла угостила его образчиками своихъ разнообразныхъ дарованій. Она, посл кратковременнаго отсутствія, явилась съ накинутымъ на плечо, въ вид греческаго одянія, пунсовымъ бархатнымъ покрываломъ и съ замчательнымъ искусствомъ начала подражать одной знаменитой итальянской актрис. Потомъ она поочереди являлась то парижской гризеткой, то тирольской пвицей и всякій разъ до такой степени измняла себя, сообразно своему костюму, что ее съ трудомъ можно было узнать. Но забавне всего представляла она трехъ нищенокъ: католичку, протестантку и еврейку. Впрочемъ, зрители не мене смялись и надъ тмъ, какъ она изобразила потомъ трехъ другихъ женщинъ, опять католичку, протестантку и еврейку, которыя, страдая зубной болью, приходятъ къ дантисту выдергивать больные зубы. Нисколько не впадая въ каррикатуру, Белла такъ врно, отчетливо и въ тоже время граціозно передавала особенности всхъ этихъ личностей, что возбудила всеобщій восторгъ.

Клодвигъ, наклонясь къ профессорш и къ Зонненкампу, шепнулъ:

— Вы можете гордиться тмъ, что она все это передъ вами разыгрываетъ. Она на это ршается только въ кругу самыхъ близкихъ друзей.

Зонненкампъ отвчалъ, что жаль было бы хранить исключительно про себя такой рдкій и замчательный талантъ. Эрихъ, который съ своей стороны не могъ не удивляться искусству Беллы, однако не былъ въ состояніи наслаждаться имъ такъ безусловно, какъ другіе. ‘Что за богатая натура, думалъ онъ. Какой избытокъ силъ! И вс он замкнуты въ тсную рамку будничныхъ обязанностей!’

Белла въ этотъ день была особенно оживлена и никогда еще не играла съ такимъ увлеченіемъ. Она явно хотла изгладить изъ памяти Эриха и изъ своей собственной все, что между ними произошло. Молодой человкъ видлъ это и молчалъ, а Белла всего только разъ обратилась къ нему съ замчаніемъ о русскомъ княз, который поселился въ Маттенгейм у Вейдемана и часто ей оттуда писалъ. Онъ почти въ каждомъ письм упоминалъ объ Эрих, посылалъ ему поклоны и между прочимъ съ похвалой отзывался о магистр Кнопф, прежнемъ учител Роланда. На слов учитель Белла сдлала особенное удареніе, какъ будто желая снова возстановить между собой и Эрихомъ ту границу, за черту которой они, было, оба переступили.

Клодвигъ и профессорша праздновали память Гте задушевной бесдой, въ которой передавали одинъ другому свои взгляды на великаго поэта и его творенія. Профессорша между прочимъ замтила, что сынъ ея очень хорошо читаетъ поэтическія произведенія Гте, и Эрихъ, не заставляя себя долго просить, немедленно прочелъ нсколько отрывковъ. Но на этотъ разъ голосъ ему какъ-то плохо повиновался и онъ читалъ хуже обыкновеннаго, безпрестанно открывая въ произведеніяхъ поэта намки на свои отношенія къ Белл.

Съ наступленіемъ вечера дождь утихъ и гости поспшили отправиться домой.

День былъ богатъ впечатлніями и Роландъ на возвратномъ пути всю дорогу только и говорилъ, что о необыкновенномъ талант графини. А Зонненкампъ посл долгаго молчанія протянулъ профессорш руку и сказалъ:

— Если это васъ не слишкомъ затруднитъ, подемте завтра къ моей, дочери.

Профессорша охотно согласилась. У Зонненкампа въ теченіи нсколькихъ минутъ было особенно легко на душ. Онъ врилъ въ благородныя побужденія матери Эриха и на мгновеніе даже самъ заразился ея великодушіемъ. Все въ мір прекрасно, думалъ онъ, и люди дйствительно могутъ быть счастливы отъ одного созданія, что поступаютъ честно и хорошо. Но это мирное настроеніе духа не долго продолжалось и Зонненкампомъ вскор опять овладли его обычныя мысли на счетъ собственнаго превосходства и той силы, которая позволяетъ ему играть людьми и по произволу распоряжаться обстоятельствами. Клодвигъ и профессорша вздумали его ловко поддть и, чтобъ успшне достигнуть цли, выдали свой планъ за его собственный. Пусть будетъ такъ, а онъ, Зонненкампъ, все-таки заставитъ ихъ служить себ и съ ихъ помощью достигнетъ того, что составляетъ внецъ его желаній.

Онъ въ тотъ же вечерь отдалъ садовнику приказаніе заготовить къ слдующему дню какъ можно боле любимыхъ цвтовъ Манны, въ особенности резеды, и убрать ими ея комнату.

ГЛАВА II.
НЕОБЫКНОВЕННОЕ ЯВЛЕНІЕ.

Зонненкампъ съ выраженіемъ безграничнаго уваженія и дружеской заботливости помогъ профессорш выдти изъ кареты, провелъ ее на пароходъ и выбралъ для нея мсто, защищенное отъ сквозного втра, но откуда она могла свободно любоваться живописными берегами, мимо которыхъ имъ надлежало плыть. Онъ окружилъ ее всевозможными удобствами и въ заключеніе освдомился, не желаетъ ли она еще чего-нибудь. Профессорша сильно встревожилась, замтивъ, что забыла дома, на стол въ своей комнат, книгу, которую намревалась взять съ собой. На вопросъ Зонненкампа, какая это была книга, она не дала прямого отвта. Авторъ сочиненія, которое она сама такъ высоко цнила, не долженъ былъ, по ея мннію, пользоваться расположеніемъ Зонненкампа. Она поспшила отдлаться отъ его распросовъ шутливымъ замчаніемъ на свой собственный счетъ. Жизнь между учеными, говорила она, до такой степени развила въ ней любовь къ книгамъ, что ей трудно было обойтись безъ нихъ даже во время прогулки по Рейну въ ясный лтній день. Но теперь ей, нечего длать, надо было довольствоваться собственными мыслями и прелестными видами, которые быстро смнялись одинъ другимъ.

Зонненкампъ помстился рядомъ съ профессоршей. Въ голос его звучало искреннее чувство, когда онъ говорилъ, что почти завидуетъ счастью своихъ дтей, которымъ въ ранней молодости привелось жить въ обществ такой благородной, высоко образованной женщины. Тонъ его рчи становился все мягче и задушевне, въ глазахъ его появился непривычный блескъ, даже какъ будто сверкнула слеза. Его печалило воспоминаніе о собственной молодости, которая прошла въ одиночеств. Ни одна женская рука никогда ласково не гладила его по голов, ни одинъ женскій голосъ не называлъ его нжными именами. Было что-то въ высшей степени трогательное въ томъ, какъ этотъ сильный, обыкновенно твердый мужчина съ сдержаннымъ чувствомъ говорилъ о своемъ дтств. Вдругъ онъ сдлалъ надъ собой усиліе и бистро перешелъ къ главному предмету ихъ настоящаго путешествія. Онъ просилъ профессоршу прежде всего постараться проникнуть въ тайну внезапнаго отчужденія отъ него Манны.

— Ей, можетъ быть, прибавилъ онъ, передали обо мн что-нибудь такое, противъ чего мн защищаться — значило бы унижать себя. Прошу васъ, если вы узнаете, въ чемъ дло, не врьте ничему: все, что обо мн говорятъ, ложь и низкая клевета.

Профессорша сдлала Зонненкампу по этому поводу нсколько вопросовъ, на которые онъ отказался отвчать, говоря, что въ противномъ случа долженъ сойти съ ума. Лицо его мгновенно утратило свое кроткое выраженіе, а взоръ сдлался до того гнвенъ и дикъ, что на него было страшно смотрть.

Профессорша сказала, что ей теперь всего лучше будетъ отправиться прямо къ настоятельниц, какъ будто единственной цлью ея прізда въ монастырь было свиданіе съ подругой юности. Она убдительно просила Зонненкампа не выражать дочери своего желанія на счетъ ихъ взаимнаго сближенія.

— Съ дтьми, прибавила она, въ подобнаго рода длахъ принужденіе никуда не годится. Разв можно требовать, чтобъ они наслдовали отъ родителей любовь и уваженіе, какія т питаютъ къ своимъ друзьямъ? Самое лучшее оставить ихъ въ поко, обращаться съ ними просто, ласково, но безъ навязчивости и выжидать, пока они сами не почувствуютъ къ вамъ влеченія.

Зонненкампъ пришелъ въ восторгъ отъ такой предусмотрительности и съ своей стороны предложилъ не хать на островъ, а остаться въ гостинниц на другомъ берегу, пока профессорша не сочтетъ нужнымъ за нимъ прислать.

— Вы столько же умны, сколько и добры, сказалъ онъ ей въ заключеніе.

Въ благоразумной сдержанности профессорши Зонненкампъ видлъ искусную тактику и снова почувствовалъ не малое удовлетвореніе при мысли, что насквозь видитъ вс чужія хитрости и уметъ подчинять ихъ своимъ собственнымъ.

Между тмъ, какъ Зонненкампъ и профессорша плыли внизъ по теченію Рейна, на остров происходило нчто въ высшей степени странное. Тамъ, въ теченіи многихъ лтъ, никто не видлъ ни одной лошади, а теперь вдругъ на сторон, противоположной монастырю, появился плугъ, запряженный добрымъ конемъ, рядомъ съ которымъ шелъ рослый мужчина, одтый въ синюю блузу и съ срой шляпой на голов. Дти издали смотрли на этотъ плугъ, какъ на чудо. Имъ хотлось поближе на него взглянуть и они вопросительно поглядывали на Манну, какъ будто прося у ней на то позволенія. Манна кивнула имъ головой и они пошли по дорог, которая вела къ полю. Человкъ, управлявшій плугомъ, поравнявшись съ толпой дтей, снялъ шляпу и поклонился. Манна остолбенла: неужели это дйствительно Пранкенъ? Онъ, не говоря ни слова, продолжалъ пахать, но дойдя до конца борозды и оборачивая плугъ, взглянулъ на молодую двушку и ласково ей улыбнулся.

— Что за красавецъ! воскликнула одна изъ двочекъ.

— Онъ вовсе не похожъ на крестьянина: у него такая благородная наружность! подхватила другая. Кто знаетъ: это можетъ быть переодтый рыцарь.

Манна позвала дтей назадъ въ монастырь. Тамъ она заперлась въ своей кель, изъ окна которой разстилался видъ на обработываемое поле. Молодая двушка чувствовала себя польщенной тмъ, что Пранкенъ, изъ желанія быть къ ней поближе, не побрезгалъ занятіемъ простого крестьянина. Кром того, ей понравилась скромность, съ какой онъ воздержался, чтобъ не заговорить съ ней. Манна была въ раздумь: слдуетъ ли ей обо всемъ этомъ разсказать настоятельниц, или нтъ? Наконецъ, она ршила, что не вправ выдавать тайну Пранкена, тмъ боле, что въ ней не было ничего дурного. Напротивъ, его поступокъ и обращеніе разв не свидтельствовали о благородств его души и о безграничномъ уваженіи, которое онъ питалъ къ ней, Манн?

Молодая двушка подошла къ окну и видла, что Пранкенъ по прежнему продолжалъ свою работу. Никогда еще не казался онъ ей такимъ прекраснымъ, какъ въ этомъ простомъ одяніи, за этимъ скромнымъ занятіемъ. На окн стоялъ горшокъ съ розовымъ кустомъ, на которомъ распустилась одна поздняя роза. Пранкенъ поднялъ голову и взглянулъ на Манну. Она поднесла руку къ роз, намреваясь ее сорвать и бросить ее молодому человку. Но въ ту самую минуту, какъ она коснулась стебля цвтка, къ ней вошла монахиня изъ прислужницъ и объявила, что ее требуютъ въ пріемную. Роза осталась не сорванной.

Манной овладло смущеніе. Кто могъ ее требовать въ пріемную? Не Пранкенъ же, который въ ея глазахъ шелъ по полю за плугомъ. Ужъ не графиня ли Белла? и молодая двушка неврными шагами направилась въ залу. Тамъ настоятельница представила ее пожилой, нсколько полной, но пріятной наружности дам, которую въ свою очередь отрекомендовала Манн словами:

— А это моя бывшая подруга, профессорша Дорнэ, мать учителя твоего брата.

ГЛАВА III.
НЕ ОТЪ MIРA СЕГО.

Профессорша и Манна, при первомъ взгляд одна на другую, не могли скрыть своего изумленія. Понятіе, которое каждая изъ нихъ составила себ о другой, вполн противоречила съ дйствительностью.

Въ памяти Манны сохранилась высокая, стройная фигура Эриха съ лицомъ, похожимъ на ликъ св. Антонія. А теперь передъ ней стояла маленькая, полная, престарлая блондинка. Профессорша, съ своея стороны, ожидала найти въ сестр Роланда пышную, на него похожую, красавицу. Но изящная фигура Манны, несмотря на всю свою грацію, въ первую минуту не производила впечатлнія особенной красоты. На лиц ея прежде всего бросались въ глаза два родимыя пятнышка: одно на лвой щек, другое на верхней губ съ правой стороны. Цвтъ кожи ея былъ смуглый. Главная прелесть молодой двушки заключалась въ глубокомъ взгляд ея блестящихъ карихъ глазъ, изъ которыхъ сіялъ мягкій, ласкающій душу свтъ.

Манна церемонно присла передъ профессоршей. Та встала и съ материнской нжностью взяла ее за руку, выражая радость, какую ей доставляетъ возможность, наконецъ, познакомиться съ дочерью своихъ гостепріимныхъ хозяевъ. Посщеніе монастыря, предпринятое съ цлью повидаться со старой пріятельницей, говорила она, теперь оказывается для нея вдвойн пріятнымъ. За тмъ профессорша особенно распространилась о своихъ дружескихъ отношеніяхъ съ Церерой.

— Здорова ли матушка? спросила Манна голосомъ, въ которомъ звучала нжная заботливость.

Профессорша, какъ могла подробне, разсказала ей о состояніи здоровья Цереры и передала слова доктора Рихардта, который говорилъ, что еще никогда не видалъ ее такой бодрой и крпкой, какъ въ настоящее время.

— А теперь у меня есть до васъ просьба, ласково продолжала профессорша. Съ тхъ поръ, какъ я имла удовольствіе поселиться въ дом вашихъ родителей, я постоянно настаиваю, чтобъ изъ-за меня не нарушался порядокъ уроковъ вашего брата. Съ такой же точно просьбой обращаюсь теперь и къ вамъ: пожалуйста, не прерывайте, ради меня, вашихъ обычныхъ занятій. Я буду обдать вмст съ вами, и затмъ сочту себя счастливой, если вы мн удлите четверть часа изъ вашего свободнаго времени.

— Можетъ быть, у васъ есть какое-нибудь особенное порученіе къ Манн? замтила настоятельница: въ такомъ случа, я васъ оставлю съ ней вдвоемъ.

— У меня нтъ къ ней никакого порученія.

Манна поклонилась, подала профессорш руку и ушла. Ей все это казалось непонятнымъ. Зачмъ ее звали, если не имли ей ничего сообщить? Такого рода поступокъ былъ боле чмъ страненъ со стороны совершенно посторонней женщины, съ которой она не могла имть ничего общаго? Но тмъ не мене, пока Манна шла по длинному корридору, образъ профессорши не выходилъ у ней изъ головы, съ улыбкой на нее смотрлъ и какъ будто говорилъ, какое ты странное дитя!

Манна задумчиво вернулась въ келью и приблизилась къ окну. Она видла, какъ Пранкенъ вошелъ въ лодку, поставилъ въ нее лошадь и причалилъ къ противоположному берегу.

— А, баронъ Пранкенъ, здравствуйте! закричалъ ему кто-то, и эхо въ отдаленіи повторило привтствіе. Чей это былъ голосъ?

Пранкенъ быстро выскочилъ на берегъ и скрылся за развсистыми ивами.

Манна всей душой стремилась къ тому времени, когда свтъ, наконецъ, останется позади нея и ей дозволено будетъ вполн отдаться ничмъ невозмутимому покою. Теперь ее тревожили разнаго рода сомннія. Здсь, по близости отъ нея, находится Пранкенъ, въ пріемной у настоятельницы сидитъ мать учителя…. Чего они отъ нея хотятъ? что все это означаетъ? Она раскрыла молитвенникъ, по никакъ не могла приковать вниманіе къ тому, что въ немъ читала.

Настоятельница между тмъ толковала съ профессоршей о Манн и приводила нкоторыя черты изъ ея характера.— Въ молодой двушк, говорила она, уживаются странныя противоположности. Въ ней точно дв природы: одна мягкая, кроткая, уступчивая, другая — бурная, повелительная, гордая. У нея серьезный, для ея лтъ даже слишкомъ строгій взглядъ на вещи и при всемъ томъ она часто не бываетъ въ состояніи совладать съ движеніями своей души. Но, сказать правду, кто это можетъ въ ея года? По всему видно, что у нея есть какое-то большое горе, источникъ котораго заключается въ разлад между ея родителями. Настоятельница попыталась-было узнать кое-какія подробности о нрав и привычкахъ Зонненкампа, но профессорша очень уклончиво отвчала на ея распросы.

Наружность этихъ двухъ женщинъ поражала своей противоположностью. Пріятное лицо профессорши носило отпечатокъ добродушія и умренной веселости, руки у нея были маленькія и полныя. Высокая, худощавая фигура настоятельницы, имла въ себ что-то повелительное. Съ лица ея не сходило строгое выраженіе, которое заставляло постоянно ожидать отъ нея приказаній. Она тщательно содержала свои блыя, прекрасной формы руки. Въ прошломъ обихъ женщинъ было много горькихъ испытаній. Профессорша вынесла изъ своего жизненнаго опыта спокойное довольство собой и другими. Настоятельница пріобрла въ борьб съ житейскими невзгодами силу, которую, казалось, ничто не могло сломить.

Встрча пріятельницъ, посл почти тридцати-лтней разлуки, не отличалась особенной горячностью. Настоятельница сдлала видъ, будто не замчаетъ, что профессорша, по примру прежнихъ лтъ, говоритъ ей ты.

— Я никакъ не ожидала еще разъ свидться съ вами по сю сторону гроба, сказала она ей.

Профессорша стала припоминать нкоторыя событія изъ ихъ молодости, но настоятельница холодно ее остановила. Прошлое, говорила она, для нея боле не существуетъ. Она успла въ конецъ изгладить въ себ воспоминанія юности, и теперь вс ея помыслы и желанія сосредоточиваются исключительно на великой будущности, которая одна заслуживаетъ, чтобы люди о ней думали и къ ней стремились.

Замтивъ, что эти слова сильно озадачили ея бывшую подругу, настоятельница поспшила прибавить, что для нея теперь вс люди равны. Она научилась не длать различія ни между родными, ни между знакомыми: и т, и другіе стоятъ отъ нея одинаково далеко. ‘Кто не въ силахъ,— сказала она въ заключеніе,— поставить себя въ такія отношенія къ свту, тотъ не долженъ идти въ монастырь’.

Профессорша чувствовала себя въ положеніи человка, которому указываютъ на дверь, прося его удалиться изъ дому. Однако ей удалось совладать съ собой и она сказала:

— Да, вы и въ молодости отличались строгостью духа, которая тогда меня пугала, а теперь возбуждаетъ во мн удивленіе.

Настоятельница улыбнулась, но затмъ ей стало досадно на себя за то, что похвала подруги могла возбудить въ ней чувство самодовольства.

— Милая Клара, сказала она: прошу васъ, не смущайте меня суетными рчами. Занимаемый мною постъ возлагаетъ на меня суровыя обязанности, которыя я должна со смиреніемъ выполнять, докол Царь вселенной не призоветъ меня къ себ. Въ то время, о которомъ вы говорили, я еще не знала, что намъ съ вами придется идти по совершенно различнымъ путямъ. Міръ, гд я теперь живу, требуетъ, чтобы мы не признавали за собой никакой силы, но во всемъ полагались на Бога.

Несмотря на личное самоотреченіе и на смиренный тонъ рчей настоятельницы, въ нихъ проглядывало горделивое сознаніе силы и величія священнаго общества, часть котораго она составляла. Профессорша, слушая ее, почувствовала себя въ сравненіи съ ней ничтожной единицей, которая, безъ цли вращаясь въ мір, сама не знаетъ куда стремится.

Вскор однако пріятельницамъ удалось найти предметъ для разговора, который ихъ обихъ одинаково занималъ. Он коснулись вопроса о воспитаніи дтей, и погрузились въ размышленія о томъ, какъ трудно вести юныя души по пути къ истин и добру. Настоятельница была въ этомъ дл гораздо опытне профессорши, которая, въ подтвержденіе своихъ мнній и взглядовъ, могла ссылаться только на книги, да на авторитетъ покойнаго мужа. Видя, какъ охотно, съ какимъ вниманіемъ и даже благодарностью профессорша выслушивала ея замчанія, настоятельница смягчилась въ отношеніи къ ней. Она даже почувствовала легкое угрызеніе совсти за то, что такъ жестко обошлась съ этой доброй, благородной женщиной и, какъ всегда бываетъ съ людьми въ подобномъ настроеніи духа, высказалась передъ ней боле, чмъ сама того желала.

Настоятельница разсказала между прочимъ о томъ, съ какимъ горькимъ опытомъ было сопряжено вступленіе Манны въ монастырь. Появленіе ея въ этихъ стнахъ произвело настоящую революцію. Въ числ воспитанницъ были дв американки высшаго круга, которыя объявили, что ни подъ какимъ видомъ не согласятся сидть за однимъ столомъ съ креолкою, какой считали Манну. Он разсказали подругамъ, что въ ихъ отечеств люди, въ жилахъ которыхъ текла хоть капля негритянской крови, изгонялись изъ общества, да желзныхъ дорогахъ здили въ отдльныхъ вагонахъ и даже въ церкви сидли на нарочно обведенныхъ для нихъ мстахъ. Большая часть воспитывавшихся въ монастыр двочекъ принадлежала къ нмецкой аристократіи и вс он, втайн отъ Манны, составили заговоръ съ цлью воспрепятствовать поступленію ея въ число ихъ подругъ. Однажды ночью, во время ея сна, три двочки въ присутствіи одной монахини освидтельствовали ногти Манны, но, вопреки своимъ ожиданіямъ, не нашли на нихъ черныхъ пятенъ, которыя бы свидтельствовали о ея негритянскомъ происхожденіи. Съ той минуты на Манну перестали смотрть, какъ да отверженную, и никто боле не противился ея поступленію въ монастырь гд она, вскор, благодаря своимъ удивительнымъ способностямъ и необыкновенному прилежанію, удостоилась получить голубой бантъ.

У профессорши едва не сорвалось съ языка замчаніе, на счетъ того, что настоятельниц слдовало бы словомъ и примромъ вразумить жестокихъ дтей и доказать имъ, что Богъ, не длая различія между людьми, какого бы они ни были цвта и происхожденія, тоже самое предписываетъ и имъ. Но она во время удержалась и, хотя у ней дрожали губы, однако ни слова не сказала. Минуту спустя, ей еще боле понадобилось все ея самообладаніе. Настоятельница сочла нужнымъ просить ее, чтобъ она но время обденной молитвы сложила крестомъ руки. Краска разлилась по лицу профессорши, и она съ достоинствомъ отвчала:

— Вчный судія, принимая у подножія своего трона душу моего покойнаго мужа, безъ сомннія, произнесъ надъ нимъ самый кроткій приговоръ. ‘Ты жилъ честно — долженъ онъ былъ ему сказать — согласно съ своими врованіями и убжденіями и никогда, ни въ рчахъ, ни въ поступкахъ ни на шагъ не отступалъ отъ истины’. За нашимъ столомъ, правда, никогда не читалась вслухъ молитва, но каждый изъ насъ, прежде чмъ приступить къ пищ и питью, на минуту погружался въ самого себя и припоминалъ, изъ какого источника почерпаетъ онъ первое и главное условіе своего бытія. Кром того, обдъ нашъ всегда бывалъ освященъ самой чистой и задушевной бесдой.

— Хорошо, хорошо, сказала настоятельница. Я вовсе не хотла васъ оскорбить. До меня уже дошли слухи о вашей потер и я съ сожалніемъ узнала о смерти профессора, которому вы съ такимъ безкорыстіемъ принесли себя въ жертву.

— Я была съ нимъ счастлива, возразила профессорша. Наша любовь съ каждымъ днемъ росла и крпла. Но мн суждено было испытать еще и другого рода привязанность, кром той, какую я питала къ мужу. Извините, я хочу сказать, что я мать взрослаго сына, но вполн понять мои чувства могутъ только т, которые сами находятся въ одинаковомъ со мной положеніи.

— Мн очень пріятно видть васъ счастливой. Но, скажите откровенно, разв не правда, что изъ десяти замужнихъ женщинъ, непремнно хоть одна несчастна?

Профессорша не отвчала.

— Ваше молчаніе, продолжала настоятельница, подтверждаетъ мои слова. Ну, вотъ видите ли, а я смло могу сказать, что изъ ста монахинь, врядъ ли найдется одна несчастная.

Профессорша, не желая вступать въ длинныя и безплодныя пренія, и на это ничего не возражала. Она была здсь въ гостяхъ и не считала себя вправ ни спорить, ни учить. Но настоятельница, разъ коснувшись этого предмета, уже боле его не оставляла.

— Во всемъ мір, сказала она, врядъ ли найдется существо несчастне молодой двушки, о которой вс знаютъ, и которая сама о себ знаетъ, что она наслдница милліоновъ. Можетъ ли она врить въ любовь корыстолюбивыхъ людей? Можетъ ли она надяться, что ее полюбятъ ради ея самой, а не ради ея денегъ? Для такой двушки одинъ исходъ: принести себя и свое богатство въ даръ Всевышнему. Я не знаю, какое на васъ возложено порученіе, — не знаю, съ какой цлью вы къ намъ прибыли, но говорю вамъ смло и откровенно: мы не стараемся завлечь Манну, не уговариваемъ ее вступить въ монастырь. Напротивъ, мы требуемъ, чтобъ, она вернулась въ міръ и примемъ ее къ себ обратно не прежде, какъ подвергнувъ ее испытанію. Мы никого не принуждаемъ и не запугиваемъ, но считаемъ своею обязанностью покровительствовать тмъ, которыя стремятся преходящія блага промнять на вчное блаженство…. Но довольно объ этомъ: теперь вамъ все извстно.

И съ этими словами настоятельница ушла.

Профессорша отправилась бродить по острову. Ею, посл всего слышаннаго, овладло сильное раздумье. Вырвать молодую двушку изъ мирной обители, въ которую она добровольно удалилась и гд желала навсегда остаться, казалось теперь матери Эриха непростительной, почти преступной дерзостью. Она долго стояла на берегу, потомъ машинально, едва сознавая, что она длаетъ, велла перевезти себя по ту сторону рки. Тамъ, подъ тнистыми липами, оснявшими гостинницу, она увидла за столомъ, на которомъ стояло вино, Зонненкампа и Пранкена. Послдній былъ такъ странно одтъ, что профессорша усомнилась, онъ ли это и хотла незамтно уйти. Но ее окликнули и она вошла въ прилегавшій къ гостинниц садикъ.

Зонненкампъ былъ въ отличномъ расположеніи духа и не могъ нарадоваться на случай, который такимъ счастливымъ образомъ свелъ его здсь съ другомъ. Превращеніе барона въ крестьянина, его, повидимому, сильно забавляло. Онъ вскользь замтилъ, что и самъ нкогда былъ способенъ на такого рода продлки и, обратясь къ профессорш, сказалъ:

— У насъ нтъ тайнъ отъ нашего друга и потому вы можете мн теперь же сказать, детъ съ нами Манна, или нтъ?

Профессорша отвчала, что о возвращеніи молодой двушки въ родительскій домъ пока еще не было рчи. По ея мннію, Манну слдовало оставить въ монастыр до истеченія назначеннаго срока, и во всякомъ случа не прибгать ни къ какимъ ршительнымъ или насильственнымъ мрамъ.

Пранкенъ былъ согласенъ съ мнніемъ профессорши, но Зонненкампу оно вовсе не пришлось по душ. Его терзала мысль, что дочь его живетъ точно въ заточеніи, между тмъ, какъ дома ее ожидаетъ счастливое существованіе на свобод и посреди самой роскошной обстановки.

Съ острова раздался звукъ колокола, призывавшаго къ обду. Профессорша сказала, что ей надо вернуться въ монастырь. Зонненкампъ проводилъ ее до берега и на прощанье шепнулъ ей:

— Не бойтесь Пранкена: я намренъ предоставить моимъ дтямъ во всемъ полную свободу.

Профессорша немного опоздала и застала воспитанницъ уже за обдомъ. Она остановилась у назначеннаго для нея стула, сложила руки, съ минуту простояла погруженная въ себя и тогда только сла.

Посл обда настоятельница сказала Манн:

— Теперь пойди, погуляй съ пріятельницей твоихъ родителей.

Профессорша и молодая двушка направились къ тнистой рощ на противоположномъ конц острова. За ними послдовала двочка, прозванная сверчкомъ. Она доврчиво смотрла на профессоршу и не сопротивлялась, когда ее съ книгой въ рукахъ усадили подъ развсистымъ деревомъ, гд и велли ей оставаться, пока за ней не придутъ.

— Но ты не удешь, Манна! закричала она со своей низенькой скамеечки.

Молодая двушка и профессорша, об невольно вздрогнули. Ребенокъ, какъ по ясновиднію, высказалъ то, чего одна боялась и на что другая надялась.

ГЛАВА IV.
ТЫ ЭТО НА СЕБ ИСПЫТАЕШЬ.

Манна и ея сопутница долго молчали, наконецъ профессорша сказала:

— Вы, безъ сомннія, призваны къ чему-нибудь особенному въ жизни. Иначе зачмъ вамъ было бы такъ много страдать и уже такъ рано испытать на себ людскую злобу.

— Мн…. я…. какимъ образомъ? Что вамъ извстно? спросила Манна и вся задрожала.

— Мн извстно, отвчала профессорша, что вы много и глубоко страдали вслдствіе предубжденія, которое пятномъ лежитъ на вашемъ прекрасномъ и великомъ отечеств.

— На моемъ отечеств?… Я? Что такое? Говорите ясне.

— Простите меня, если я неловко прикасаюсь къ еще не совсмъ зажившей ран. Но вынесенное вами горе служитъ вамъ только новымъ украшеніемъ. Вы не виноваты, бдное дитя, что родились при такихъ условіяхъ и сдлались жертвой подобнаго разлада.

— Я?

— Да.

— Какимъ образомъ? Скажите мн все, все, что вы знаете.

— Я говорю только, что униженіе, какому вы подверглись и горечь, которую испытали — васъ, такъ сказать, освящаютъ и возвышаютъ въ глазахъ всхъ честныхъ и благородныхъ людей.

— Да говорите же, наконецъ, ясне, что вы знаете?

У Манны отъ волненія захватило духъ и послднія слова вырвались у ней съ какимъ-то свистомъ, напоминавшимъ шипніе зми. Самое лицо ея измнилось и обыкновенно кроткіе глаза гнвно засверкали.

— Богъ видитъ, сказала профессорша, что я не хотла васъ оскорбить. Напротивъ, я васъ съ радостью бы укрыла въ своихъ объятіяхъ и защитила отъ всякой бды.

Она протянула руку, намреваясь коснуться ею головы молодой двушки, но та въ испуг отъ нея отшатнулась и воскликнула:

— Скорй, скорй говорите, что все это означаетъ! Кто вамъ сказалъ? Что вы знаете? Умоляю васъ, не мучьте меня.

— Я знаю только, что вамъ, при вступленіи въ монастырь, пришлось много вынести отъ двухъ американокъ, которыя, полагая, что въ васъ течетъ смшанная кровь, отказывались принять васъ въ свое общество.

— А, вотъ оно что! Теперь я понимаю, зачмъ Анна Банфильдъ такъ тщательно разсматривала мои ногти. Благодарю тебя, великій Боже, что ты послалъ мн это испытаніе! На мн самой исполнилось…. Я пережила позоръ…. подверглась гоненію, какъ невольница!… Зачмъ только он ужъ за одно и не перерзали мн жилъ!… Благодарю тебя, милосердый Отецъ! Но, скажи, какъ терпишь ты поклоненіе тхъ, которые не боялись оскорбить тебя въ лиц одного изъ твоихъ созданій?… Такъ вотъ какъ: он приняли меня сюда не изъ уваженія къ моей ршимости смириться и признать надъ собой волю Божію, а единственно потому, что во мн течетъ несмшанная кровь! Стыдъ и срамъ!

Манна, казалось, сама себя не помнила отъ гнва и печали. Обратясь къ лсу, она воскликнула:

— Но вдь деревьямъ же позволено быть различныхъ породъ. Ихъ никто за это не караетъ! Они растутъ на свобод, зеленютъ и цвтутъ, солнце одинаково ихъ гретъ и птицы безразлично въ нихъ поютъ. О, горе, горе мн! Гд я?

— На истинномъ пути, сказала профессорша. Манна дико на нее взглянула, какъ-будто внезапно увидла передъ собой привидніе, а профессорша продолжала:

— Въ твоихъ словахъ, дитя мое, звучитъ непреложная истина. Когда Лессингъ говорилъ: ‘Я не хочу, чтобъ на всхъ деревьяхъ росла одна и та же кора’, — онъ и не подозрвалъ, что духъ, навявшій ему эти слова, снова заговоритъ здсь, въ стнахъ монастыря, устами ребенка. Этотъ чистый духъ витаетъ теперь около насъ, дитя мое, и я не сомнваюсь, что Лессингъ, еслибъ могъ, сказалъ бы теб: ‘Прости имъ: придетъ время и они узнаютъ, что Богъ одинъ вченъ и неизмненъ, а различныя расы людей не что иное, какъ преходящія явленія, которыя подвергаются безконечнымъ измненіямъ’.

Едва ли Манна слышала, что говорила профессорша. Она схватила ее за руку и спросила:

— Вы мн кажется сказали, что пользуетесь особеннымъ довріемъ моей матери: правда ли это?

— Да.

— И она вамъ тоже разсказала тайну?

— Я васъ не понимаю, дитя мое.

— Вы можете говорить со мной вполн откровенно. Я все знаю.

— Ваша матушка не повряла мн никакой тайны.

Манна судорожнымъ движеніемъ сжала въ рукахъ висвшій у нея на груди крестъ и устремила глаза въ даль.

Профессорша ласково выразила сожалніе, что ея слова до такой степени взволновали Манну. Она ни чуть не желала ей навязываться, или вызывать ее на довріе, но только отъ души предлагала ей свою дружбу.

Манна долго молчала, потомъ обернулась къ профессорш и поцаловала ее прямо въ губы.

— Я цлую ротъ, сказала она, изъ котораго слышала грозную всть. Да, мн надлежало черезъ это пройти, на себ испытать… Теперь я впервые надюсь, что жертва моя будетъ принята.

Профессорша не знала что ей отвчать на эти загадочныя рчи, и въ страх и недоумніи смотрла на таинственную двушку. Наконецъ Манна пришла въ себя и общалась вскор совсмъ успокоиться. Она сла на скамью подъ густой елью и облокотясь о стволъ дерева, устремила взоръ въ голубое пространство.

‘Зачмъ, думала она, въ наши дни мы боле не слышимъ голоса съ неба! Ахъ, съ какимъ восторгомъ послдовала бы я за нимъ черезъ горы и долины, во мракъ ночной и даже въ объятія самой смерти!’

Манна вдругъ горько заплакала. Профессорша старалась ее успокоить, но молодая двушка отвчала, что не въ силахъ съ собой совладать. Ей было грустно разставаться съ монастыремъ, въ которомъ она теперь считала невозможнымъ оставаться доле. Съ ней поступили въ немъ нечестно и сама она невольно лгала передъ людьми, которые не хотли быть съ ней правдивыми и искренними.

Теперь только профессорша съ ужасомъ догадалась, что Манна до сихъ поръ ничего не знала о заговор противъ нея двухъ американокъ. Она жестоко себя упрекала за свою опрометчивость, говорила, что никогда не проститъ себ горе, которое причинила молодой двушк, и съ материнской нжностью старалась ее утшить.

А Манна между тмъ, простирая къ ней руки, восклицала:

— Врьте мн, ахъ, врьте, что одна правда даетъ человку миръ и свободу. Въ томъ-то и заключается все мое горе, что паркъ, домъ, вся эта роскошь и блескъ… нтъ, нтъ я не то говорю!.. Пожалуйста, прошу васъ, не раскаивайтесь въ томъ, что вы мн сказали… Это мн не только не вредитъ, но, напротивъ, меня облегчаетъ. Ахъ, да, пожалуйста…. мн теперь гораздо легче. Это должно было меня постигнуть… все къ лучшему!

Профессорша, сдлавъ надъ собой усиліе, спокойно похвалила Манну за ея любовь къ правд, но та, печально качая толовой, сказала:

— Не хвалите меня. Я не заслуживаю ни похвалъ, ни того, чтобъ люди были вполн со мной искренни, потому что сама скрываю отъ нихъ тайну.

Профессорша хорошо понимала, какая горечь должна была наполнять сердце бдной двушки. Чтобы хоть сколько-нибудь смягчить ея горе, она поспшила оправдать въ ея глазахъ настоятельницу, которая, говорила она, подобно доктору, врачуя ея недугъ, скрывала отъ нея его названіе.

— Я сама, сказала профессорша въ заключеніе, къ сожалнію, не была съ вами вполн искренна.

Манна взглянула на нее широко раскрытыми глазами.

— Какъ, и вы тоже! воскликнула она.

— Да. Я скрыла отъ васъ, что вмст со мной пріхалъ и вашъ отецъ. Онъ ждетъ меня на противоположномъ берегу и надется, что вы согласитесь вернуться съ нами домой.

Манна встала и слова быстро опустилась на скамью.

— Отецъ скрывается отъ дочери и подсылаетъ къ ней постороннихъ… сказала она, какъ бы говоря сама съ собой. Пойдемте къ настоятельниц, произнесла она потомъ съ внезапной ршимостью и, взявъ профессоршу за руку, быстрыми шагами направилась къ монастырю. Оставленный ею въ рощ ребенокъ добжалъ въ слдъ за ней, съ крикомъ:

— Манна, не оставляй меня здсь, пожалуйста не оставляй!

— Пойдемъ со мной, сказала она и взяла его за руку.

Манна просила настоятельницу отпустить ее съ профессоршей къ отцу, который ожидалъ ее на другомъ берегу.

— Пригласи его сюда.

— Нтъ, я предпочитаю сама къ нему хать.

Она получила желаемое позволеніе, но маленькая двочка, сверчокъ, ни за что не хотла ее отпускать. Манна едва ее успокоила общаніемъ скоро вернуться назадъ.

Немного спустя, молодая двушка сидла въ лодк и задумчиво смотрла въ воду. Она вмст съ профессоршей вышла на берегъ и вскор очутилась въ маленькомъ садик при гостинниц. Тамъ подъ зеленымъ сводомъ деревъ сидли Пранкенъ и Зонненкампъ, который встртилъ дочь радостнымъ восклицаніемъ.

— Ты дешь съ вами!

Она позволила отцу себя обнять, но не возвратила ему поцлуя. Пранкенъ тоже былъ очень радъ видть Манну и, пожимая ей руку, съ улыбкой сказалъ:

— Рука моя погрубла, но сердце мое осталось по прежнему нжно… можетъ быть слишкомъ нжно!

Манна опустила глаза въ землю. Вскор между ними завязался оживленный разговоръ и вс весело шутили надъ Пранкеномъ, который вздумалъ поселиться въ такомъ близкомъ сосдств съ монастыремъ. Онъ забавно отшучивался и съ увлеченіемъ описывалъ свой настоящій образъ жизни. Тонъ его рчи дышалъ такой задушевной теплотой, что вс были имъ невольно очарованы. Но Пранкенъ остался особенно доволенъ тмъ впечатлніемъ, какое произвелъ на Манну.

Молодая двушка, не стсняясь присутствіемъ профессорши и Пранкена, которыхъ впрочемъ не считала чужими, объявила о своемъ намреніи немедленно вернуться домой. Она еще не ршила, долго ли тамъ останется, но теперь думала объ одномъ, а именно, какъ можно скоре ухать изъ монастыря. Ей даже не хотлось возвращаться на островъ для того, чтобъ проститься съ подругами и она поручила отцу и профессорш предупредить настоятельницу о ея внезапномъ отъзд.

— Дозволено ли будетъ другу также сказать свое слово? спросилъ Пранкенъ, между тмъ какъ Зонненкампъ шумно выражалъ свою радость.

Манна просила Пранкена свободно высказать свое мнніе и онъ признался, что ему, какъ другу, хотлось бы видть ее во всхъ отношеніяхъ безукоризненной. Какія бы у нея ни были на то причины, говорилъ онъ, она не вправ дйствовать такъ круто и разомъ порывать вс связи съ монастыремъ, и въ особенности съ настоятельницей. Жесткость и неблагодарность къ тому же всегда оставляютъ въ душ осадокъ горечи. Манна добровольно вступила въ монастырь и не иначе, какъ дружелюбно, должна съ нимъ разстаться. Ей слдуетъ туда вернуться, пробыть тамъ еще нсколько времени и потомъ лично проститься съ подругами и съ монахинями. Онъ, Пранкенъ, ей все это совтуетъ, несмотря на то, что самъ горитъ желаніемъ поскорй видть ее снова въ свт, въ кругу родныхъ и знакомыхъ. Но долгъ дружбы предписываетъ, но возможности, предохранять друзей отъ поздняго раскаянія и отъ всякаго рода тревогъ и волненій.

Вся фигура Пранкена, когда онъ это говорилъ, дышала такимъ благородствомъ, что слушатели его были невольно поражены, хотя каждый изъ нихъ испытывалъ совершенно различное впечатлніе.

Зонненкампъ, несмотря на всю свою досаду, долженъ былъ сознаться, что въ людяхъ высшаго круга дйствительно есть врожденное благородство, въ силу, котораго они и подчиняютъ себ массы. У профессорши мелькнуло подозрніе, что Пранкенъ рисовался великодушіемъ, для того, чтобъ ловче поддть Манну, которая дйствительно была глубоко тронута.

— Вы правы, сказала она Пранкену, крпко и долго пожимая ему руку. Вы даете мн хорошій совтъ, которымъ я непремнно воспользуюсь.

Видя, какъ вс его надежды снова разбивались въ прахъ, Зонненкампъ былъ вн себя отъ гнва. Къ изумленію его, профессорша тоже присоединилась къ Пранкену и вполн одобрила его образъ мыслей.

Манна просила Пранкена избгать съ ней всякой встрчи до тхъ поръ, пока она не вернется въ родительскій домъ. Затмъ об женщины, въ сопровожденіи мужчинъ, отправились къ берегу и свъ въ лодку, переправились на островъ.

Маленькая двочка, любимица Манны, уже лежала въ постельк, но горько плакала, призывая къ себ молодую двушку. Вся подушка малютки была омочена слезами. Манна нжно отерла ей глазки и ласково съ ней разговаривала, пока та не заснула. По мр того, что она утшала двочку и къ ней самой возвращалось спокойствіе.

ГЛАВА V.
НОЧЬ И УТРО ВЪ МОНАСТЫР.

Поздно вечеромъ, Манна съ профессоршей и настоятельницей ходила взадъ и впередъ по широкой алле передъ монастыремъ. Ей казалось, что дв противоположныя силы боролись за нее и каждая въ ея глазахъ заслуживала того, чтобы побда осталась за ней.

Профессорша и настоятельница ршали разнаго рода нравственные вопросы. Профессорша говорила, что высшая добродтель заключается въ готовности сознавать свои ошибки, заблужденія, промахи и въ стараніи по возможности ихъ исправлять. Настоятельница, соглашаясь съ ней въ этомъ, однако прибавляла, что ложный взглядъ на вещи легко вновь пріобртается тми, которые не успли себ прочно усвоить объ истин твердыхъ, непоколебимыхъ понятій, покоящихся исключительно на откровеніи непогршимаго духа. Безъ этого шаткій умъ человка нигд не находитъ себ опоры и мучительное отыскиваніе истины никогда не прекращается.

Настоятельница говорила съ увренностью человка, мнніе котораго основано на положительныхъ законахъ, между тмъ какъ профессорш для каждаго возраженія приходилось искать подтвержденія исключительно въ собственномъ опыт и въ своихъ личныхъ воззрніяхъ за жизнь. Вслдствіе этого въ словахъ ея проглядывала какая-то нершительность, которая еще боле усиливалась отъ мысли, права ли она, вступая въ борьбу съ этой суровой личностью, врованія которой были такъ тверды и плодотворны. Къ тому же ее еще тревожили сомннія, подобныя тмъ, какія всегда испытываетъ шпіонъ, проникая въ непріятельскій лагерь, хотя бы имъ при этомъ руководили самыя патріотическія побужденія. Она почти раскаивалась, зачмъ взяла на себя эту двусмысленную роль. Но отступать было уже поздно и профессорша ршилась прибгнуть еще къ одному доводу, который, она полагала, непремнно долженъ склонить Манну на ея сторону. Она разсказала ей о намреніи Зонненкампа въ обширныхъ размрахъ заняться благотворительностью и прибавила, что считаетъ за высокое благо возможность участвовать въ такого рода дл. Настоятельница предоставила Манн самой отвчать.

— Дары, расточаемые моимъ отцемъ, сказала молодая двушка, идутъ не въ настоящія руки. Мы должны возвратить богатство тому, кто одинъ иметъ право имъ распоряжаться.

Въ словахъ Манны скрывался таинственный смыслъ.

Профессорша замтила, что вс бдные и нуждающіеся одинаково заслуживаютъ состраданія и что никакая помощь невозможна безъ жертвы. Недостаточно давать деньги, но надо еще душей и сердцемъ принимать участіе въ тхъ, кого мы благодтельствуемъ. Не столько важенъ самый даръ, сколько трудность, съ какою онъ для насъ сопряженъ. Какъ часто видимъ мы зимой человка, идущаго въ теплой шуб и останавливающагося для того, чтобы подать милостыню дрожащему отъ холода бдняку. То, что онъ останавливается, растериваетъ шубу и отыскиваетъ въ карман деньги, — все это, по крайней мр для дающаго, иметъ гораздо боле значенія, чмъ самая милостыня.

Манна возразила, что одн женщины не могутъ взять на себя выполненія столь обширнаго замысла. Но тутъ сама настоятельница пришла на помощь къ профессорш и сказала, что съ своей стороны не совтуетъ Манн произносить монашескаго обта, такъ какъ врядъ ли она способна безропотно подчиниться всмъ монастырскимъ постановленіямъ.

Потомъ, обратясь къ профессорш, настоятельница рзко продолжала:

— Мы равнодушны къ упреку, какой намъ могутъ сдлать, будто мы стремились овладть имуществомъ Манны. Мы не презираемъ богатства: оно вамъ даетъ возможность совершать много прекраснаго, по мы тмъ не мене заботились исключительно о спасеніи юной души: врятъ намъ въ свт, или нтъ, — это вамъ все равно.

Профессорша рада была наконецъ удалиться въ назначенную для нея келью. Ей до сихъ поръ еще никогда не приходилось ночевать въ монастыр и на нее вдругъ напалъ непреодолимый страхъ, точно она дйствительно была шпіонкой.

— Хорошо, подумала она улыбаясь, что я забыла взять съ собой книгу съ сочиненіями Паркера. Читать ихъ здсь было бы новой измной.

И профессорша дала себ слово воздерживаться отъ всякаго вліянія на Манну, въ прошломъ и въ настоящемъ которой было такъ много для нея непонятнаго. Въ душ молодой двушки явно таилось горе, которое, еслибъ она и ршилась когда-нибудь открыть, такъ разв только на исповди, гд ей, можетъ быть, и слдовало искать утшенія.

Профессорша спала тяжелымъ, тревожнымъ сномъ. Ей казалось, что она дйствительно шпіонка въ Валленштейновомъ лагер. Ее берутъ въ плнъ и отводятъ къ начальнику войска, который внезапно превращается въ профессора Эйнзиделя и говоритъ ей: не бойтесь ничего, я здсь самовластно распоряжаюсь и сейчасъ же велю васъ освободить. Затмъ она увидла себя снова при двор въ одежд маркитантки, роль которой она, будучи еще очень молоденькой двушкой, однажды играла въ какой-то пьес. Вс надъ ней смются, она оборачивается, встрчаетъ исполненный укора взглядъ сына и ей становится невыносимо стыдно…

Все это вертлось передъ ней въ страшномъ хаос и она почувствовала не малое облегченіе, когда, проснувшись, убдилась, что то былъ сонъ.

Въ монастыр вс рано вставали, но профессорша поднялась еще задолго до того, какъ раздался благовстъ къ заутрени. Она, совсмъ одтая, стояла у окна и ожидала пробужденія молодого дня. Страхъ, навянный на нее тревожнымъ сномъ, еще не совсмъ разсялся и окружалъ ее, какъ легкое облако тумана, который, разстилаясь надъ ркой, въ эту минуту боролся съ утренней зарей. Профессорша думала о спавшихъ здсь дтяхъ, которыя росли, мечтая о счастливой будущности, — о монахиняхъ, отрекшихся отъ свта и для которыхъ каждый наступающій день не приносилъ ничего новаго, но постоянно одн и т же обязанности.

Она вздрогнула при мысли, что собиралась, было, нарушить спокойствіе одного изъ подобныхъ существованій. Если въ этихъ стнахъ и скрывалось много страннаго, за то въ нихъ незамтно пребывали миръ и покорность промыслу. Теперь, въ эту утреннюю пору, профессорш невольно пришли на память слова мужа. Возставать противъ господствующей религіи, говорилъ онъ, вправ только тотъ, кто взамнъ ея предлагаетъ другія, боле полныя и удовлетворительныя врованія. Въ мір все чистое и прекрасное подвергается гоненію и посмянію: сильна и обильна благодатью должна быть рука, которая съ разрушительной цлью проникаетъ въ мирную обитель, гд укрывается идея чистой нравственности.

Солнце между тмъ одержало побду надъ туманомъ и яркимъ свтомъ обдало горы и рку. Въ воздух загудли колокола, въ большомъ монастырскомъ зданіи все оживилось и задвигалось. Профессорша сошла внизъ въ церковь и встала на колни за одной изъ колоннъ. Мало-по-малу туда собрались и вс дти и монахини. Профессорша, выслушавъ утреннее богослуженіе, отправилась въ столовую проститься съ Манной и съ настоятельницей. Он проводили ее до берега.

Дорогой профессорша убждала Манну пока остаться въ монастыр и жить, какъ она до сихъ поръ жила въ мір чистыхъ идей. Теплота и искренность ея словъ проникли въ сердце настоятельницы и, повидимому, глубоко ее тронули. Она на прощанье подала своей бывшей пріятельниц руку, между тмъ какъ губы ея шептали за нее молитву. Профессорша съ облегченнымъ сердцемъ покинула островъ.

Зонненкампъ, все еще надявшійся увезти съ собой Манну, опять обманулся въ своихъ ожиданіяхъ, а профессорша объявила ему, что боле не станетъ вмшиваться въ это дло, которое окружено для нея непроницаемой тайной.

Они немедленно отправились на виллу. Дорогой профессорша раскрыла передъ Зонненкампомъ свой планъ благотворительности и совтовала какъ можно скоре привести его въ исполненіе, для того, чтобы переходъ Манны изъ монастыря въ родительскій домъ былъ не что иное, какъ переходъ изъ одного святилища въ другое. Зонненкампъ слушалъ ее терпливо, но не охотно.

Ему казалось, будто весь свтъ согласился за томъ, чтобъ сдлать изъ него лицемра. Вчера Пранкенъ приставалъ къ нему съ такими же точно требованіями, и онъ ему сначала насмшливо отвчалъ, что, какъ видно, и знать тоже не гнушается лицемрія, потому что даже его проповдуетъ. Пранкенъ сослался на религію, которая предписываетъ добрыя дла. Зонненкампъ въ отвтъ только пожалъ плечами, удивляясь тому, что этотъ человкъ даже наедин съ нимъ считалъ нужнымъ носить маску. Когда же Пранкенъ замтилъ, что благотворительность въ обширныхъ размрахъ не только побудитъ, но даже обяжетъ дворъ выдать ему дворянскій дипломъ, Зонненкампъ пересталъ спорить и боле не сопротивлялся. Теперь профессорша требуетъ отъ него того же самаго и. что всего хуже, длаетъ это, повидимому, искренно, безъ всякой задней мысли.

Возвратный путь совершился далеко невесело. Зонненкампъ вернулся домой съ обманутой надеждой и сердитый на то, что принужденъ былъ уже столько дать, самъ еще не достигнувъ ни одной изъ своихъ цлей.

ГЛАВА VI.
ЗАПРЕЩЕННЫЙ ПЛОДЪ ВЪ ЭДЕМ.

На вилл Эдемъ появился новый духъ, дотол тщательно скрываемый. Въ немъ не было ничего страшнаго, — напротивъ, онъ былъ прекрасенъ и чистъ, но тмъ не мене надлалъ много хлопотъ.

Въ день отъзда профессорши, Роландъ пошелъ къ ней въ домикъ за какой-то книгой для Эриха. Доставъ ее изъ библіотеки, онъ вошелъ въ слдующую комнату посмотрть, какой она иметъ видъ безъ профессорши, и увидлъ на стол развернутую книгу, на заглавномъ листк которой стояло: ‘моему другу Дорнэ — Теодоръ Паркеръ.’

Роландъ вздрогнулъ. Это было имя человка, о которомъ профессорша, за нсколько дней передъ тмъ, говорила какъ о святомъ, но съ которымъ пока не хотла его ближе знакомить. Роландъ взялъ книгу и положилъ ее въ карманъ.

Посл обда онъ отпросился навстить ловчаго. Эрихъ остался дома дописывать письмо, которое онъ уже давно началъ къ профессору Эйнзиделю. Но Роландъ, вмсто того, чтобъ идти къ Клаусу, расположился на берегу рки, подъ тнистыми ивами, и погрузился въ чтеніе.

Что это? Передъ нимъ вдругъ возникла вдохновенная фигура борца, который ратовалъ за чистую нравственность и за свободу негровъ. Роландъ впервые узналъ о существованіи человка, по имени Джона Броуна, который, посвятивъ свою жизнь уничтоженію въ Америк рабства, самъ погибъ на вислиц въ Гарперъ-Ферри. Мальчикъ прочелъ предсказаніе Паркера о великой войн и ему глубоко запали въ душу слова: ‘Вс великія событія въ исторіи человчества пишутся кровью’. Онъ читалъ дале съ жадностью, не останавливаясь, пока не стало смеркаться. Тогда только онъ вспомнилъ о своемъ намреніи навстить Клауса и поспшилъ въ деревню, гд тотъ жилъ. На половин дороги ему встртился Эрихъ, который, думая, что мальчикъ его умышленно обманулъ, очень на него сердился.

— Гд ты былъ? спросилъ онъ.

— Вотъ гд, отвчалъ Роландъ, подавая ему книгу.

Мальчикъ вкусилъ отъ запрещеннаго плода древа познанія и Эрихъ былъ пораженъ тмъ, какъ все глубоко западало въ эту юную душу. Ему, какъ воспитателю, предстояла новая трудность, а именно отстранять отъ мальчика всякое свдніе, неблагопріятное для его отца.

— Кто былъ Броунъ? спросилъ Роландъ. Разскажи мн о немъ что-нибудь.

Эрихъ исполнилъ его желаніе. Онъ разсказалъ ему исторію этого мученика и старался доказать необходимость искупительныхъ жертвъ, даже въ такой вкъ, какъ нашъ. Самоотверженіе, говорилъ онъ, какъ прежде, такъ и теперь неизмнно сообщаетъ человку характеръ особеннаго величія, въ какое бы онъ ни былъ облеченъ одяніе, не исключая и пестраго капитанскаго мундира.

Эрихъ явно хотлъ заговорить Роланда и отвлечь его отъ главнаго предмета, но это ему не удалось и онъ видлъ себя вынужденнымъ до нкоторой степени защищать мнніе Зонненкампа о невольничеств.

— Да, да, перебилъ его Роландъ: я помню, когда мы вмст съ русскимъ княземъ обдали у Клодвига, ты выразилъ сомнніе на счетъ возможности воспитывать вмст блыхъ и черныхъ мальчиковъ. Ужъ и ты не принадлежишь ли къ числу защитниковъ невольничества?

Эрихъ постарался ему по возможности объяснить свои настоящій образъ мыслей и снова не могъ надивиться на то, какъ все глубоко западало въ душу мальчика и какъ онъ не пропускалъ безъ вниманія ничего, о чемъ при немъ, хотя бы вскользь, упоминалось.

Эрихъ оставался у Роланда далеко за полночь. Ему тяжело было умрять въ мальчик благородные порывы его духа и знакомить его съ воззрніями, которыя не только оправдываютъ существованіе невольничества, но даже считаютъ его необходимымъ. Роланду предстояло скрывать отъ отца, какъ то, что онъ не раздляетъ его мннія объ одномъ предмет, такъ и то, что онъ, черезъ профессоршу, случайно познакомился съ духомъ произведеній, которымъ никогда не слдовало бы проникать на виллу Эдемъ.

Эрихъ припомнилъ, какъ мать совтовала ему ввести въ занятія мальчика боле строгую послдовательность и, останавливая его вниманіе на томъ, что стоитъ на очереди, не позволять ему исключительно слдовать своимъ наклонностямъ. Теперь пытливый умъ мальчика напалъ на слдъ того, что хотли отъ него скрыть. Онъ самъ всталъ на путь, вести его по которому было бы настоящей задачей воспитателя, а Эриху между тмъ надлежало его на немъ какъ можно боле задерживать. Ему при такихъ обстоятельствахъ ничего боле не оставалось, какъ пустить въ ходъ суровое: ‘ты долженъ’, или ‘ты не долженъ’.

— Я какъ сквозь сонъ помню, разсказывалъ мальчикъ, что меня носилъ на рукахъ негръ съ плоскимъ лицомъ и курчавыми волосами, за которыя я его часто дергалъ. У него былъ совсмъ гладкій подбородокъ…

— У негровъ не ростетъ борода, замтилъ Эрихъ, а мальчикъ задумчиво продолжалъ:

— Да, меня носили негры…. негры…. тихо повторилъ онъ нсколько разъ, и замолчалъ.

Потомъ, быстро проведя себ рукой по лицу, онъ внезапно спросилъ:

— А какъ ты думаешь, невольники любятъ своихъ дтей? Не поешь ли ты какой-нибудь негритянской псни?

Затмъ мальчикъ пожелалъ узнать, какъ смотрли на рабство люди прошлыхъ временъ. Эрихъ, мало знакомый съ этимъ предметомъ, не могъ ему сказать ничего положительнаго. Онъ распечаталъ свое письмо къ Эйнзиделю и прибавилъ къ нему нсколько строкъ, въ которыхъ просилъ почтеннаго профессора прислать ему списокъ сочиненій, гд подробно описывалось состояніе рабства у евреевъ, грековъ, римлянъ и древнихъ германцевъ.

Передъ отходомъ ко сну, Роландъ досталъ сочиненія омы Кемпійскаго и положилъ ихъ на столъ рядомъ съ книгой Теодора Паркера.

— Воображаю себ, сказалъ онъ, какъ бы эти два человка смотрли одинъ на другого, еслибъ они могли встртиться. ому Кемпійскаго я представляю себ въ вид ревностнаго, суроваго монаха, а въ Паркер вижу истаго внука, или скоре правнука Веньямина Франклина.

Все боле и боле удивлялся Эрихъ, видя какъ мальчикъ усплъ проникнуться духомъ этихъ двухъ писателей. ома Кемпійскій стремится сдлать изъ человка пустынника, побуждая его углубляться въ самого себя, онъ заставляетъ его возвышаться надъ міромъ и человчествомъ. Паркеръ тоже вводитъ человка во внутренній міръ его души, но съ цлью, посредствомъ изученія самого себя, сблизить его съ людьми, посреди которыхъ онъ долженъ жить.

Когда Эрихъ и Роландъ на слдующій день относили на станцію желзной дороги письмо къ профессору Эйнзиделю, они увидли на Рейд пароходъ, на которомъ возвращались Зонненкампъ и профессорша. Сдлавъ имъ знакъ, они поспшили на пристань.

Роландъ, узнавъ, что съ ними не было Манны, сильно огорчился. Отецъ общался ему ее непремнно привезти. Зонненкампъ пошелъ съ Эрихомъ впередъ и началъ распрашивать его о домашнихъ длахъ. Онъ казался въ очень дурномъ расположеніи духа. Роландъ съ профессоршей остался позади на довольно большомъ разстояніи отъ нихъ.

— Говорила вамъ Манна, спросилъ онъ внезапно, что она Ифигенія?

— Нтъ. Что она подъ этимъ подразумваетъ?

— Я не знаю.

Профессорша многозначительно сжала губы. Она отчасти понимала горе Манны и благодарность ея Богу за то, что онъ подвергнулъ ее тяжелому испытанію. Она мысленно старалась глубже проникнуть въ тайну молодой двушки, по Роландъ прервалъ ея размышленія, сказавъ, что прочелъ забытую ею на стол книгу. Профессорша сначала испугалась, но успокоилась, когда мальчикъ передалъ ей, что Эрихъ ему все объяснилъ и приказалъ хранить въ тайн. Тмъ не мене у нея на душ, по возвращеніи на виллу, осталась тяжесть. Ей казалось, что она внесла въ этотъ домъ духъ раздора, который въ одинъ прекрасный день непремнно разразится и произведетъ страшное смятеніе. Профессорша думала, что навсегда утратила свое душевное спокойствіе.

Церера была снова больна. Она не ршалась отпустить отъ себя фрейленъ Пэрини, и черезъ слугу послала Зонненкампу и профессорш благодарность въ отвтъ за ихъ поклонъ и освдомленіе о ея здоровь.

Вскор явился маіоръ, спокойный и веселый, какъ ребенокъ, который, живя только настоящимъ, не терзается никакими заботами и сомнніями. Его ровное, мирное настроеніе духа всегда на всхъ благотворно дйствовало. Такъ и теперь онъ съумлъ найти хорошую сторону въ отказ Манны вернуться домой. Ей слдовало пріхать сюда, говорилъ онъ, не прежде, какъ когда будетъ оконченъ замокъ, такъ чтобъ она прямо изъ монастыря очутилась въ крпости. Маіоръ съ удовольствіемъ думалъ о томъ времени, когда вс снова соединятся. Онъ терпть не могъ длинныхъ странствованій, продолжительныхъ отсутствій и ненавидлъ разлуку, какъ бомбу въ военное время. По его мннію, нигд не жилось такъ хорошо и привольно, какъ здсь, на дач, гд можно любоваться небомъ, водой, горамъ, деревьями. Чего еще людямъ желать?

Маіору наконецъ удалось нсколько развеселить общество, которое довольно печально сидло за ужиномъ. Немного спустя профессорша вмст съ нимъ отправилась къ фрейленъ Милькъ. Она имла въ виду пригласить ее, въ качеств главной помощницы, участвовать въ предпринимаемыхъ Зонненкампомъ благотворительныхъ длахъ.

Фрейленъ Милькъ, боле нежели кто либо, для этого годилась. Она хорошо знала всхъ окрестныхъ жителей, ихъ нужды и взаимныя отношенія. Предложивъ, между прочимъ, купить дюжину швейныхъ машинъ и разослать ихъ по сосднимъ деревнямъ, она вызвалась сама учить женщинъ, какъ съ ними управляться.

Почерпнувъ въ бесд съ фрейленъ Милькъ новыя силы, профессорша, въ сопровожденіи ея и маіора, отправилась домой. Въ неб тихо мерцали звзды, на душ у ней было ясно, а въ ушахъ звучали, точно ихъ кто-нибудь плъ, слдующія слова Гте: ‘Человкъ познаетъ самого себя не посредствомъ размышленіи, а посредствомъ опыта и тогда лишь, когда приступаетъ къ выполненію долга’.

Профессорш предстояло дло, которое должно было ей самой дать удовлетвореніе, а многихъ другихъ избавить отъ нужды и печали.

ГЛАВА VII
НОВАЯ ДВЕРЬ ВЪ СТН.

Профессорша въ теченіи нсколькихъ дней сопровождала доктору въ поздкахъ къ его сельскимъ паціентамъ, и такимъ образомъ сама мало-по-малу ознакомилась съ жизнью тамошнихъ обывателей.

Она, вмст съ фрейленъ Милькъ, составила планъ, по которому намревалась дйствовать, и представила его на разсмотрніе Зонненкампа. Тотъ его вполн одобрилъ и остался особенно доволенъ распоряженіемъ на счетъ швейныхъ машинъ, которое ему нравилось, не столько потому, что имло нкоторое отношеніе къ Америк, сколько вслдствіе того, что общало надлать много шуму въ свт. Онъ на другой же день самъ отправился въ столицу покупать машины.

Зонненкампу было очень пріятно слушать, какъ профессорша выражала свою радость, вслдствіе того, что ей въ жизни приходилось длать такъ много добра, сначала черезъ герцогиню, теперь черезъ него.

— Отчего это, спрашивалъ онъ, бдные и недостаточные люди гораздо боле стоятъ другъ за друга, чмъ богатые?

— Я никогда объ этомъ не думала, съ улыбкой отвчала профессорша, но полагаю, что богатые прежде всего стоятъ за свои богатства и имютъ въ виду самихъ себя. Иначе и быть не можетъ. Богачу некогда и неохота заниматься судьбою другихъ, его душа и глаза, такъ сказать, лишены той прозорливости, какою обладаетъ одинокій бднякъ. Послдній постоянно чего-нибудь ожидаетъ, на что-нибудь надется. У него руки или совсмъ пусты, или держатъ только маленькій узелокъ. Онъ зависитъ отъ другихъ, а потому и льнетъ къ нимъ.

Зонненкампъ похвалилъ профессоршу за такой, какъ онъ выразился, дружески кроткій взглядъ на вещи. А она, съ своей стороны, осталась очень довольна добродушіемъ и любезностью этого, на видъ грубаго и себялюбиваго, но въ сущности все-таки добраго человка.

— Можетъ быть, сказала профессорша и вся покраснла, мн дозволело будетъ заимствовать примръ изъ міра животныхъ.

— Какой примръ?

Она молчала. Зонненкампъ повторилъ вопросъ.

— Передъ вами, начала профессорша, я не побоюсь высказать даже и не совсмъ зрлую мысль. Хищные зври, видите ли, всегда живутъ въ одиночку. Волки тогда только собираются въ стадо, когда хотятъ одолть какую-нибудь значительную добычу. Травоядныя животныя, напротивъ, всегда живутъ стадами, количествомъ своимъ обезпечивая свою безопасность.

Надежды Зонненкампа на профессоршу все боле и боле возрастали. Она внесла въ домъ нчто такое, чего нельзя было ни взростить въ саду, ни, какъ добычу, поймать на охот.

Газеты, наперерывъ, одна передъ другой, восхваляли Зонненкампа за его заботливость о народномъ благосостояніи. На виллу не замедлила явиться совтница съ извстіемъ отъ мужа, что прекрасная дятельность Зонненкампа произвела самое благопріятное впечатлніе на дворъ.

Рвеніе Зонненкампа удвоилось и онъ хотлъ, чтобы газеты ежедневно о немъ говорили. Но Пранкенъ, вернувшійся изъ своей сельской экспедиціи, напротивъ утверждалъ, что лучше имъ на время замолкнуть, для того, чтобы посл опять сильне подйствовать на общественное мнніе. Онъ, безъ сомннія, провдалъ о томъ, какое пріятное впечатлніе оставила по себ профессорша въ монастыр, и встртилъ полнымъ сочувствіемъ намреніе Зонненкампа окончательно ее у себя водворить.

Немедленно было приступлено къ проведенію, между виллой и винограднымъ домикомъ новой дороги, которой предстояло идти вдоль берега черезъ поля. По окончаніи работъ Зонненкампъ пригласилъ профессоршу прогуляться съ нимъ въ саду.

Въ стн, окружавшей паркъ, была пробита новая дверь. Зонненкампъ, вручая профессорш отъ нея ключъ, сказалъ, что она первая должна черезъ нее пройдти. Профессорша повиновалась, а затмъ пошла дале по дорог вдоль берега. За ней слдовала вся семья, не исключая и Пранкена. Достигнувъ винограднаго домика, профессорша съ изумленіемъ увидла, что туда было перевезено изъ университетскаго городка все ея хозяйство и библіотека мужа: Послдняя оказалась разставленной въ самомъ строгомъ порядк. Тетушка Клавдія тоже тамъ была: Зонненкампу удалось устроить такъ, чтобы она вернулась къ нему отъ Клодвига.

Затмъ онъ не безъ гордости указалъ на своего камердинера Іозефа, который, въ качеств природнаго сына университета, взялъ на себя устройство жилища профессорши. Та съ благодарностью протянула ему руку.

Вскор явился и маіоръ. На вопросъ профессорши, отчего фрейленъ Милькъ съ нимъ не пришла, онъ, запинаясь, отвчалъ какимъ-то неяснымъ извиненіемъ. Его явно огорчала ршимость фрейленъ Милькъ никогда не показываться въ обществ.

Профессорша не успла еще вполн оправиться отъ своего радостнаго изумленія, какъ пріхали Клодвигъ и Белла. Столъ для гостей накрыли въ саду. Роландъ былъ несказанно счастлива, и то и дло приговаривалъ:

— Ну, теперь у меня въ гнздышк есть и бабушка и ттушка, которыя навсегда въ немъ останутся.

Вечеромъ пришли къ Эриху письмо и посылка съ книгами, отъ профессора Эйнзиделя. Почтенный ученый хвалилъ его за намреніе заняться разработкой такого серьзнаго и въ тоже время благодарнаго предмета, какъ исторія рабства всхъ народовъ и временъ.

Эрихъ поспшилъ спрятать книги, Онъ былъ радъ тому, что Роландъ повидимому совсмъ пересталъ думать о невольничеств, о свободномъ труд и о прочихъ тому подобныхъ вещахъ. Мальчика, теперь занимало нчто совсмъ другое.

Сынъ совтницы, кадетъ, находился въ отпуску у матери на вновь пріобртенной ею дач. Роландъ, вслдствіе его увщаній, хотлъ какъ можно скорй поступить въ высшій классъ корпуса. У него съ Пранкеномъ только и было рчи, что объ этомъ, а отцу онъ положительно не давалъ проходу. Зонненкампъ однажды отвелъ его въ сторону и сказалъ:

— Мн пріятно видть, сынъ мой, что ты такъ усердно готовишься къ корпусу, но ты поступишь въ него не прежде…. слушай меня внимательно, я говорю съ тобой, какъ съ взрослымъ, какъ съ человкомъ, который все понимаетъ и которому я могу вполн доврять…

— Когда же я поступлю?

— Подойди ко мн поближе, я скажу теб на ухо. Ты поступишь въ корпусъ, когда будешь дворяниномъ.

— Я — буду дворяниномъ? А ты?

— И я тоже, и вс мы. Но я объ этомъ хлопочу только ради тебя. Современемъ ты все поймешь. А теперь, скажи, радъ ли ты будешь сдлаться дворяниномъ?

— Знаешь ли, батюшка, гд и когда я въ первый разъ почувствовалъ уваженіе къ знати?

Зонненкампъ вопросительно на него посмотрлъ, а Роландъ продолжалъ:

— На станціи желзной дороги, когда со мной встртился одинъ пьяный помшанный баронъ. Его вс окружали уваженіемъ, почтительно говорили съ нимъ, единственно потому, что онъ знатнаго происхожденія. Да, хорошо быть дворяниномъ!

И Роландъ разсказалъ о томъ, какъ онъ, въ утро своего побга изъ дому, встртился съ бднымъ сумасшедшимъ, который длалъ ему знаки и пытался съ нимъ сблизиться. Зонненкампъ былъ не мало удивленъ, видя, какъ всякая бездлица глубоко отзывалась въ сердц мальчика.

— А теперь, сказалъ онъ: дай мн руку въ знакъ того, что ты не разболтаешь этого твоему капитану Эриху. Я самъ, когда придетъ время, ему все разскажу. Итакъ, беру съ тебя слово благороднаго офицера.

Роландъ очень неохотно подалъ руку. Отецъ продолжалъ объяснять ему вс невыгоды его положенія въ корпус, еслибъ онъ поступилъ туда до полученія ихъ семействомъ дворянскаго достоинства. Мальчикъ слушалъ разсянно, а потомъ спросилъ, зачмъ онъ все это долженъ скрывать отъ Эриха. Зонненкампъ уклонился отъ прямого отвта и потребовалъ отъ сына безусловнаго повиновенія.

Роланду, такимъ образомъ, приходилось хранить дв тайны: одну отъ отца, другую отъ Эриха. Это тяготило его душу и онъ однажды удивилъ Эриха страннымъ вопросомъ:

— Имютъ ли негры въ своемъ отечеств также аристократовъ?

— Аристократіи въ сущности вовсе нтъ, отвчалъ Эрихъ. Отдльныя личности называются аристократами только до тхъ поръ, докол другіе соглашаются признавать ихъ за такихъ.

Эрихъ думалъ, что желаніе поскоре поступить въ корпусъ изгладило изъ памяти Роланда все то, надъ чмъ до сихъ поръ такъ усердно работалъ его умъ. Теперь же ему пришлось убдиться, что мысли мальчика шли все по тому же направленію, только въ нихъ появилась какая-то новая связь, въ которой онъ не могъ дать себ вполн отчета. Впрочемъ онъ тщательно избгалъ наводить мальчика на разговоръ о подобныхъ предметахъ.

Сынъ совтницы, во все время своего отпуска, принималъ большое участіе въ занятіяхъ Роланда. Зонненкампъ, съ согласія совтницы, предложилъ ему на годъ выдти изъ корпуса и вмст съ Роландомъ брать уроки у Эриха. Роландъ пришелъ въ восторгъ отъ этого плана, по Эрихъ сильно ему воспротивился. На возраженія послдняго Зонненкампъ замтилъ, что онъ сначала находилъ весьма полезнымъ для Роланда заниматься въ обществ товарищей его лтъ. На это Эрихъ отвчалъ, что ученіе мальчика приняло теперь совершенно личный характеръ и участіе въ немъ товарища, который не можетъ идти съ нимъ наравн, должно только служить ему помхой и замедлять его успхи. Эрихъ этимъ отказомъ возстановилъ противъ себя не только Зонненкампа и совтницу, но и своего воспитанника, который съ отъздомъ кадета въ столицу сдлался очень раздражителенъ и непокоренъ.

ГЛАВА VIII.
ЗАПАДНИ ВЪ ЦВТНИКАХЪ ПОЭЗІИ.

Зонненкампъ по справедливости гордился тмъ, что выдлывалъ лучшее вино во всей стран. Но преданіе о веселыхъ осеннихъ празднествахъ, какими будто бы сопровождается сборъ винограда, по крайней мр на этотъ годъ, оказалось чистымъ миомъ. Каждый день уже съ утра поднимался туманъ, который къ вечеру до того сгущался, что почти совсмъ скрывалъ ландшафтъ. Едва сборъ винограда былъ оконченъ, какъ листья съ деревьевъ опали, а обнаженныя втви покрылись инеемъ. Маіоръ непремнно хотлъ ознаменовать осенній праздникъ стрльбой изъ ружей и не могъ нарадоваться на ловкость своихъ друзей, Эриха и Роланда, которые такъ быстро повиновались его команд, что ихъ два выстрла и третій его, раздавались одновременно и сливались въ одинъ. Но этимъ и ограничилось празднованіе винограднаго сбора.

На вилл уже началась топка и тутъ на дл оправдалась теорія Зонненкампа на счетъ того, чтобъ каждая печь непремнно имла свою отдльную трубу. Но настоящій праздникъ былъ въ тотъ день, когда первый разъ затопили каминъ у профессорши въ комнат. Она по этому случаю пригласила къ себ Эриха, Роланда, фрейленъ Милькъ, и вс они сидли передъ ярко пылавшимъ огнемъ, наслаждаясь его свтомъ и теплотой. Имъ безъ всякой видимой причины было какъ-то особенно пріятно и весело — вроятно вслдствіе внутренняго довольства самими собой и другими.

Профессорша напомнила Эриху, что онъ въ былое время имлъ обыкновеніе въ длинные зимніе вечера читать вслухъ величайшія произведенія отечественныхъ и иностранныхъ поэтовъ. Эрихъ съ своей стороны чувствовалъ необходимость чмъ-нибудь содйствовать общему удовольствію и постараться изгладить дурное впечатлніе, какое на всхъ произвелъ его отказъ позволить сыну совтницы участвовать въ занятіяхъ Роланда.

Зонненкампъ, во владніяхъ котораго были мстности, изобиловавшія дичью, разослалъ по сосдямъ билеты съ приглашеніемъ на охоту. Т отвчали ему подобной же любезностью. Эрихъ не видлъ ничего предосудительнаго въ томъ, чтобъ Роландъ и самъ онъ, хоть разъ въ недлю, участвовали въ большихъ охотахъ.

Роландъ не мало гордился физической силой и ловкостью своего отца. Зонненкампъ вскор пріобрлъ репутацію лучшаго охотника во всей окрестности, а разсказы его объ американскихъ охотахъ всегда слушались съ большимъ вниманіемъ и удовольствіемъ. Во время одной экспедиціи въ Алжиръ, ему даже удалось убить льва, шкура котораго теперь красовалась въ его кабинет, на полу, подъ письменнымъ столомъ. Она первоначально служила полостью для саней, но здсь, на дач, въ теченіе зимы не предвидлось никакихъ увеселительныхъ поздокъ: шкура была свята съ саней и превращена въ коверъ.

Самый веселый охотничій обдъ состоялся въ замк, гд нарочно для этого приготовили обширную залу. Тамъ настоящимъ хозяиномъ былъ маіоръ, который во всеуслышаніе объявилъ о намреніи Эриха читать по вечерамъ на вилл Эдемъ произведенія древнихъ и новыхъ поэтовъ. Въ заключеніе маіоръ похвалилъ способъ чтенія Эриха и замтилъ, что до сихъ поръ и не подозрвалъ о существованіи столькихъ прекрасныхъ вещей и о возможности одному человку, съ помощью только голоса, длать ихъ такими понятными и для всхъ доступными.

Эрихъ регулярно посвящалъ одинъ вечеръ въ недлю на эти чтенія, о которыхъ говорилъ маіоръ. Впечатлніе, производимое имъ на слушателей, было различное. Маіоръ при этомъ обыкновенно сидлъ неподвижно, съ руками сложенными какъ на молитву исъ выраженіемъ благоговйнаго вниманія на лиц. Церера лежала на диван съ закрытыми глазами, которые по временамъ раскрывала съ цлью показать, что не спитъ. Фрейленъ Пэрини, съ нескончаемой вышивкой въ рукахъ, по обыкновенію, усердно надъ ней работала, не выказывая ни малйшаго волненія, или удовольствія. Профессорша и ттушка Клавдія слушали внимательно, но спокойно. Зонненкампъ разъ навсегда извинился въ томъ, что не можетъ сидть съ сложенными руками и, обратясь къ Роланду, добродушно замтилъ:

— Не пріучился къ этому… вертть въ рукахъ кусочки дерева и рзать ихъ — дурная привычка.

Самъ онъ не выпускалъ изъ рукъ ножа, которымъ стругалъ палочки и вырзывалъ разныя фигуры. Иногда онъ вдругъ останавливался, дерево у него оставалось въ лвой рук, а ножъ въ правой и онъ точно задумывался надъ читаемымъ. Но минуту спустя, онъ приходилъ въ себя и снова принимался стругать и рзать.

Роландъ всегда садился прямо противъ Эриха и не спускалъ съ него глазъ. А когда вс расходились по своимъ комнатамъ, воспитатель и ученикъ еще долго разговаривали о прочитанномъ.

Однажды посл чтенія ‘Макбета’ Роландъ сказалъ Эриху:

— Изъ этой леди Макбетъ вышла бы славная вдьма, въ род тхъ, которыя появляются въ начал драмы.

Въ другой разъ Эрихъ читалъ ‘Гамлета’ и былъ немало удивленъ слдующимъ замчаніемъ мальчика:

— Странно! Гамлетъ говоритъ въ своемъ монолог, что никогда никто не возвращался съ того свта, а незадолго передъ тмъ являлась тнь его умершаго отца.

Вскор посл чтенія ‘Ифигеніи’ Гте, Роландъ въ раздумь сказалъ:

— Я все еще не могу понять, почему Манна называетъ себя Ифигеніей. Въ такомъ случа я — Орестъ. Я, Орестъ? Но почему же? понимаешь ли ты, что она хотла этимъ сказать?

Эрихъ отвчалъ, что не понимаетъ.

Въ одинъ вечеръ, когда на вилл къ числу слушателей присоединились еще докторъ и патеръ, Зонненкампъ обратился къ Эриху съ просьбой прочесть ‘Отелло’ Шекспира. Эрихъ сомнительно посмотрлъ на Роланда. Онъ боялся этимъ чтеніемъ снова пробудить въ мальчик, повидимому, заснувшія въ немъ тревожныя мысли о неграхъ и невольникахъ. Но отказать Зонненкампу онъ не съумлъ, а къ удаленію мальчика не нашелъ удобнаго предлога.

Эрихъ началъ читать. Его звучный, гибкій голосъ въ совершенств передавалъ вс малйшіе оттнка характеровъ и рчей дйствующихъ лицъ. Онъ строго держался въ границахъ простоты и естественности и тщательно избгалъ всякаго преувеличеннаго эффекта. Въ чтеніи его была, если можно такъ выразиться, пластическая грація и строгость очертаній, которая заботится не о краскахъ, а исключительно о полнот и округленности формъ. Это не безусловное подражаніе жизни, но въ высшей степени наглядный, хотя нсколько и смягченный снимокъ съ нея.

Докторъ неоднократно, смотря на профессоршу, одобрительно кивалъ головой. Чтеніе Эриха ему, какъ видно, пришлось по душ.

Церера въ первый разъ слушала съ напряженнымъ вниманіемъ. Она въ теченіи всего вечера ни разу не откинулась на спинку своего кресла, но сидла, наклонясь впередъ, а на лиц ея было какое-то непривычное выраженіе.

Эрихъ прочелъ всю драму разомъ, безъ малйшаго перерыва. А когда онъ, въ заключеніе, взволнованнымъ, точно сдерживающимъ рыданія, голосомъ произнесъ послднія слова Отелло, въ которыхъ тотъ жестоко себя упрекаетъ, по блдному, прекрасному лицу Цереры заструились слезы.

Драма пришла къ концу.

Церера быстро встала, прося профессоршу отвести ее къ себ.

Фрейленъ Пэрини послдовала за ними. Мужчины съ шумомъ поднялись съ мстъ, одинъ Роландъ оставался точно прикованный къ столу.

Маіоръ, указывая на Эриха, сказалъ доктору:

— Не правда ли, какой онъ удивительный человкъ?

Докторъ въ отвтъ кивнулъ головой.

Патеръ стоялъ со сложенными руками, а Зонненкампъ, устремивъ неподвижный взоръ на обрзки дерева, задумчиво складывалъ ихъ въ кучку, потомъ нагнулся и осторожно, какъ будто это были кусочки золота, подобралъ съ полу нсколько стружекъ. Немного спустя онъ обратился къ Эриху съ вопросомъ:

— Какого вы мннія о проступк Дездемоны?

— Природ, отвчалъ Эрихъ, нтъ дла до виновности или невинности людей. Степени той и другой опредляются не ею, а человческими и общественными законами нравственности. Природа знаетъ только свободную игру силъ, и въ этомъ отношеніи произведенія Шекспира могутъ быть ей вполн уподоблены: они изображаютъ свободную игру силъ, вложенныхъ въ человка природой.

— Такъ точно, подтвердилъ патеръ. Въ этой драм нтъ мста религіи, иначе человкъ, дйствующій въ ней исключительно подъ вліяніемъ природныхъ силъ, непремнно явился бы въ боле смягченномъ вид. Религія развила бы въ немъ самообладаніе и во всякомъ случа подчинила бы его высшимъ законамъ предвчной мудрости.

— Хорошо, очень хорошо, сказалъ Зонненкампъ. Онъ былъ чрезвычайно блденъ. Но позвольте мн, капитанъ, вамъ напомнить, что я еще не получилъ отвта на мой вопросъ.

— Я вамъ отвчу словами нашего величайшаго эстетика, сказалъ Эрихъ. Вотъ, что онъ говоритъ: ‘Поэтъ хотлъ изобразить льва, для полной характеристики котораго понадобилось представить, какъ онъ раздираетъ овцу. О виновности послдней и рчи быть не можетъ, но левъ долженъ дйствовать сообразно со своими наклонностями’. Впрочемъ, мн кажется, что въ основаніи трагическаго исхода драмы лежитъ еще другой сокрытый смыслъ.

— Какой?

— Никогда не знавшая ни матери, ни сестры, взросшая посреди мужчинъ, молодая двушка, Дездемона могла полюбить героя съ дтски наивной, безгранично-нжной, элегически-настроенной душой, который, подобно укрощенному льву, ласкаясь, лежалъ у ея ногъ. На время уснувшая, но ничуть не отрекшаяся отъ своихъ бурныхъ порывовъ сила образуетъ источникъ любви, которая заставляетъ все простить, все забыть, даже различіе расъ и черный цвтъ кожи. Первый поцлуй Отелло былъ принятъ Дездемоной съ закрытыми глазами и эта добровольная слпота длится у нея не одну минуту, но весьма долгое время. Какое страшное смятеніе, горе и ужасъ возникли бы изъ всего этого, еслибъ Дездемон пришлось увидть на груди своей младенца, съ наружностью до того ей чуждой, что онъ казался-бы пришельцемъ изъ иного, невдомаго міра. Какой отчаянный крикъ вырвался бы тогда изъ глубины ея растерзаннаго сердца! Первый взглядъ матери на своего ребенка — взглядъ, о которомъ Гегель говоритъ, какъ о чемъ-то дивно прекрасномъ, для Дездемоны оказался бы гибельнымъ: онъ ее или убилъ бы, или свелъ съ ума.

Зонненкампъ все время бережно складывавшій въ кучу кусочки дерева, вдругъ быстрымъ движеніемъ сбросилъ ихъ на полъ и, подойдя къ Эриху, протянулъ ему об руки. Вся его высокая, могучая фигура выражала сильное волненіе.

— Вы поистин свободный человкъ и свободный мыслитель! воскликнулъ онъ: вы не заражены никакими предразсудками и первый основательно разъясняете мн самыя странныя противорчія. Да, вы совершенно правы: поэтическій тактъ автора вложилъ ему въ уста чудесное пророчество: ‘Это противно законамъ природы!’ говоритъ отецъ Дездемоны и тмъ самымъ даетъ ключъ къ уразумнію истины. Эти слова разршаютъ вс сомннія и приводятъ все въ ясность. Да, это противно законамъ природы!

Еще никогда никто не слышалъ, чтобы Зонненкампъ говорилъ съ такимъ увлеченіемъ. Вс были удивлены, а Роландъ, продолжавшій задумчиво сидть съ опущенными глазами, внезапно приподнялъ голову и взглянулъ на отца, какъ бы желая удостовриться, что это дйствительно онъ говоритъ.

Зонненкампъ замтилъ впечатлніе, какое его слова произвели на слушателей и съ торжествующимъ видомъ продолжалъ:

— Не даромъ римляне выдумали законы о брачныхъ привилегіяхъ для высшаго класса. Они хорошо понимали, что гд бракъ противорчитъ природ, тамъ и рчи быть не можетъ ни о человческимъ правахъ, ни о равенств. Плохіе мудрецы вс эти филантропы, которые издали судятъ о вещахъ, имъ знакомыхъ только по наслышк! Они и не подозрваютъ, какъ тщетны усилія очеловчить этихъ зврей, которые только тмъ и похожи на людей, что получили отъ природы даръ слова. Желалъ бы я посмотрть, воскликнулъ Зонненкампъ, быстро шагая по комнат: какъ бы ты, прославленный другъ человчества, выдалъ твою дочь за-мужъ за негра! Сдлай это, а потомъ ежеминутно трясись отъ страха видть свое дитя задушеннымъ!.. Сдлай это и ласкай черныхъ внучатъ. Ха, ха, ха! Сдлай все это, благородный другъ человчества, и тогда смло проповдуй о равенств между черными и блыми людьми!

Зонненкампъ стиснулъ кулаки, точно сжимая горло противника, котораго хотлъ задушить. Глаза его сверкали зловщимъ огнемъ, а дыханіе было быстро и порывисто. Онъ походилъ на тигра, готоваго броситься на добычу. Вдругъ онъ схватился за грудь, какъ бы стараясь утишить поднявшуюся въ ней бурю и съ принужденной улыбкой сказалъ:

— Вы, капитанъ, и Шекспиръ чуть-чуть не свели меня съ ума.— И онъ еще разъ повторилъ, что Эрихъ угадалъ самую сущность дла и попалъ прямо въ цль. Блая двушка не можетъ быть женой негра: это не предразсудокъ, а законъ природы.

— Благодарю васъ, опять сказалъ онъ Эриху: вы навели меня за прекрасную мысль.

Мужчины въ изумленіи переглянулись, а доктора съ несвойственной ему робостью замтилъ, что, съ физіологической точки зрнія, все это, пожалуй, и справедливо, потому что метисы уже въ третьемъ поколніи утрачиваютъ способность плодиться. Но самостоятельная порода людей, какого бы цвта она ни была, не можетъ быть исключена изъ круга общечеловческихъ правъ, а равно и обязанностей, которыя религія на всхъ одинаково налагаетъ.

Послднія слова доктора были обращены къ патеру, который такимъ образомъ очутился въ необходимости также высказать свое мнніе.— Негры, сказалъ онъ, способны не только ощущать разнаго рода семейныя радости и горести, но и глубоко проникаться религіозными врованіями. Ужъ это одно уравниваетъ ихъ съ другими людьми и упрочиваетъ за ними вс общечеловческія права.

— Вотъ какъ! воскликнулъ Зонненкампъ. Но отчего же въ такомъ случа церковь не предпишетъ уничтоженія рабства?

— Потому, что это не ея дло, спокойно возразилъ патеръ, и заботы церкви устремлены на безсмертную душу которой она указываетъ путь ко спасенію. Мы не беремъ на себя устроивать общественное положеніе людей: ихъ физическое состояніе до насъ не касается. Ни рабство, ни свобода не препятствуютъ достиженію вчнаго блаженства. Господь нашъ Іисусъ Христосъ призывалъ ко спасенію іудеевъ, несмотря на то, что они находились подъ игомъ римлянъ. Онъ черезъ апостоловъ проповдывалъ истину всмъ народамъ безразлично, каково бы ни было политическое и общественное устройство ихъ страны. Заботы объ этомъ мы предоставляемъ другимъ. Наше царство есть исключительно духовное. Мы имемъ дло съ душами, — а облечены он въ черныя или блыя тла, живутъ посреди республики или подчиняются деспотизму одного лица — намъ это ршительно все равно. Мы можемъ радоваться физической свобод людей, но устроивать ее не беремся.

— Теодоръ Паркеръ смотрлъ на это иначе, вдругъ произнесъ Роландъ.

Зонненкампъ весь встрепенулся, какъ будто мимо головы его внезапно, пролетла пуля.

— Что? грозно закричалъ онъ. Откуда теб знакомо имя этого человка? Кто теб о немъ говорилъ?

И Зонненкампъ, схвативъ мальчика за плечи, сильно его трясъ. Роландъ, весь блдный и дрожащій, воскликнулъ голосомъ взрослаго человка:

— Отецъ, у меня тоже свободная душа! Я твой сынъ, но духъ мой никому не принадлежитъ!

Вс были поражены, хотя въ первую минуту никто не замтилъ перемны, внезапно происшедшей въ голос Роланда.

Зонненкампъ отпустилъ мальчика и въ теченіи нсколькихъ минутъ съ трудомъ переводилъ духъ.

— Я доволенъ тобой, сынъ мой, заговорилъ онъ потомъ: Ты истый американецъ!… Такъ и слдуетъ: хорошо, очень хорошо!

Этотъ быстрый переходъ Зонненкампа отъ безграничной ярости къ кротости произвелъ на всхъ сильное впечатлніе. А онъ почти совсмъ спокойно продолжалъ:

— Я радъ, что ты не испугался. У тебя нтъ недостатка въ мужеств…. отлично! Но теперь, скажи мн, когда и гд узналъ ты о существованіи Паркера?

Роландъ разсказалъ все какъ было, но умолчалъ только о томъ, какъ впервые услышалъ это имя отъ профессорши во время ихъ посщенія сосдняго городка.

— Отчего ты мн до сихъ поръ ничего объ этомъ не говорилъ? спросилъ Зонненкампъ.

— Я долженъ пріучаться и въ себ что-нибудь хранить, возразилъ Роландъ. Не потому ли, что я умю молчать, и ты самъ мн довряешь?

— Совершенно справедливо, сынъ мой. Ты вполн оправдываешь мое довріе.

— Уже поздно, пора домой, произнесъ вслдъ затмъ маіоръ, и гости поспшили разойтись.

Никогда, въ пылу сраженія, подъ непріятельскимъ огнемъ и въ виду самой большой опасности не билось такъ сильно у маіора сердце, какъ въ ныншній вечеръ, во время чтенія и потомъ въ теченіи всего предъидущаго разговора. Онъ безпрестанно качалъ головой, и какъ бы ища защиты или помощи, протягивалъ впередъ дрожащія руки. Ему хотлось сказать всмъ здсь собраннымъ: ‘Ради Бога, бросьте вы этотъ опасный разговоръ! Онъ васъ не приведетъ къ добру’! Маіоръ взглядывалъ на Зонненкампа и въ недоумніи пожималъ плечами. ‘Чего волнуется и выходитъ изъ себя этотъ человкъ? думалъ онъ. Мы ему не мшаемъ: къ чему онъ самъ поднимаетъ эти непріятные вопросы. Ему не слдовало бы ихъ касаться. Права была фрейленъ Милькъ, когда уговаривала меня сегодня вечеромъ остаться дома! Какъ хорошо было бы теперь сидть въ кресл, имя у ногъ своихъ Леди! Къ тому же можно было бы и пораньше спать лечь, а теперь придется вернуться домой не прежде полуночи’. Бдный маіоръ почувствовалъ не малое облегченіе, когда, вынувъ часы, могъ заявить, что пора расходиться по домамъ.

Немного спустя въ залу вернулась профессорша и сказала, что Роланда требуетъ къ себ мать. Мальчикъ немедленно къ ней пошелъ, а Эрихъ отправился проводить мать и ттку въ ихъ виноградный домикъ.

ГЛАВА IX.
НОЧНАЯ ПТИЦА УБИТА.

Они долго шли молча. Профессорша первая заговорила.

— Слова твоего покойнаго отца, сказала она, всегда доставляютъ мн отраду и утшеніе, а нердко и руководятъ моими поступками. ‘Нтъ ничего утомительне и безплодне продолжительнаго раскаянія’, говаривалъ онъ: вслдъ за сознаніемъ собственной ошибки или вины должно быстро слдовать искупленіе. Я глубоко раскаялась въ томъ, что позволила себ вступить съ этимъ домомъ въ такія близкія отношенія, которыя длаютъ теперь невозможнымъ всякое отступленіе назадъ. Но разъ что это случилось, мн ничего боле не остается, какъ покориться и извлечь изъ моего настоящаго положенія какъ можно боле пользы для себя и для другихъ.

Ттушка, обыкновенно скупая на замчанія, теперь выразила мнніе, какъ мучительно состояніе людей, прошлое которыхъ омрачено какимъ-нибудь дурнымъ поступкомъ. Они ничмъ не могутъ вполн наслаждаться, для нихъ закрыты вс, даже чисто умственныя радости, они всюду видятъ оскорбительные для себя намеки.

Вдругъ съ вершины одной горы раздался пронзительный крикъ совы, предвстницы сильнаго холода. Крикъ этотъ огласилъ окрестность рзкими непріятными звуками, въ которыхъ точно выражалось торжество злобной радости.

Вс трое остановились.

— Какъ Зонненкампъ ни старался, а не могъ вывести здсь этихъ ночныхъ птицъ, замтилъ Эрихъ.

И они снова молча продолжали путь, Эрихъ и его сопутницы находились въ возбужденномъ состояніи. Наконецъ профессорша едва слышно выразила свое недоумніе на счетъ необыкновенной раздражительности Цереры, которая, выйдя изъ залы, бросилась къ ней на шею и долго рыдала, опираясь головой о ея плечо.

— Во всемъ этомъ, прибавила она, кроется какая-то тайна, которая меня несказанно тревожитъ.

Эрихъ съ своей стороны разсказалъ обо всемъ, что произошло въ зал посл ухода профессорши, когда Роландъ произнесъ имя Паркера. Зонненкампъ явно старался оправдать существующій фактъ невольничества и даже, если можно, возвести его въ высокій нравственный принципъ.

— Въ этомъ нтъ ничего удивительнаго, возразила профессорша. Человкъ, вся жизнь котораго прошла въ извстныхъ условіяхъ, совершенно естественно стремится открыть въ нихъ какое-либо нравственное начало, могущее служить ему точкой опоры. При этомъ мн опять невольно приходятъ на память слова твоего отца. ‘Людямъ, говорилъ онъ, невыносима мысль, что поступки ихъ дурны и вся жизнь безчестна. Поэтому они всегда ищутъ себ оправданія въ какихъ-то мнимо нравственныхъ законахъ и причинахъ, на которые и стараются опереться.’ Но, повторяю, намъ не слдуетъ тревожиться. Наше дло вести, къ добру юношу, какого бы онъ ни былъ происхожденія: послднее до насъ даже вовсе не касается. ‘Прошлое играетъ въ нашей жизни роль судьбы, во настоящее предписываетъ намъ обязанности’. Вотъ теб напослдокъ еще одно изреченіе твоего отца, а теперь прощай, спокойной ночи.

Эрихъ вернулся на виллу успокоенный. Сова, покинувъ горную вершину, опустилась на одно изъ деревъ парка и оттуда продолжала наполнять воздухъ своимъ дерзкимъ пронзительнымъ крикомъ.

Зонненкампъ между тмъ сидлъ въ комнат, рядомъ со спальной жены. Онъ, мужъ и отецъ, принужденъ былъ здсь ожидать, пока Церера окончитъ съ Роландомъ разговоръ, при которомъ ему было запрещено присутствовать.

Наконецъ Роландъ вышелъ и Зонненкампъ спросилъ у него, о чемъ съ нимъ говорила мать. Онъ до сихъ поръ никогда этого не длалъ, но теперь видлъ себя къ тому вынужденнымъ.

Роландъ отвчалъ, что мать, собственно говоря, ничего ему не сказала, а только цловала его и плакала, а въ заключеніе просила подержать ее за руку, пока она заснетъ. Теперь она спокойно спала.

— Дай мн книгу съ сочиненіями Паркера, сказалъ Зонненкампъ.

— Ея у меня нтъ. Я принужденъ былъ ее отдать профессорш, которая сдлала мн строгій выговоръ за то, что я ее тайно и преждевременно прочелъ.

— Поклонись отъ меня капитану Эриху. У тебя лучшій учитель, нежели я думалъ, сказалъ Зонненкампъ.

Роландъ прямо отъ отца пошелъ въ комнату Эриха, но не засталъ его тамъ.

А сова между тмъ, сидя на верхушк дерева въ марк, не переставала кричать. Роландъ потушилъ свчу, отворилъ окно и снялъ со стны ружье. Вдругъ въ ночной тишин раздался выстрлъ, и сова упала съ дерева. Роландъ стремглавъ бросился въ паркъ, наткнулся на Эриха, закричалъ ему, что убилъ птицу, и исчезъ въ парк.

Весь домъ всполошился. Церера проснулась съ крикомъ:

— Это онъ себя убилъ!

Зонненкампъ и Роландъ снова должны были пойти къ ней и показаться, что они живы. Роландъ захватилъ съ собой убитую птицу, но Церера не хотла на нее смотрть и горько жаловалась на то, что потревожили ея сонъ.

Отецъ и сынъ наконецъ ушли отъ нея. Зонненкампъ похвалилъ Роланда за мткость выстрла.

Эрихъ съ своей стороны тоже отправился къ матери, полагая, что и она должна была встревожиться. Профессорша еще не ложилась спать, но выстрлъ ее дйствительно испугалъ. Ей тоже пришла на умъ мысль о самоубійств.

Наконецъ вс успокоились и все въ дом мало-по-малу пришло въ порядокъ.

Роландъ, счастливый и гордый тмъ, что ему удалось убить сову, забылъ обо всемъ происшедшемъ въ этотъ вечеръ и вскор крпко заснулъ.

Но на верху, въ башн, еще долго свтился огонекъ и другой, подобный ему, мелькалъ въ окн у Зонненкампа въ кабинет. Эрихъ сидлъ, устремивъ взоръ въ красноватое пламя и въ мысляхъ его проносились одна за другой самыя разнообразныя картины. Передъ нимъ лежалъ томъ сочиненій Шекспира. Онъ думалъ о впечатлніи, какое недавнее чтеніе ‘Отелло’ произвело на его слушателей, и особенно старался уяснить себ состояніе души Роланда. Мальчикъ въ послднее время до того увлекся охотой, что какъ будто забылъ обо всхъ вопросахъ, которые его не задолго передъ тмъ такъ сильно тревожили. Эрихъ находилъ это большимъ для него счастіемъ. Въ одной только дятельности, думалъ онъ, заключается спасеніе. Но гд его найти, это великое, всепоглощающее дло, которое могло бы исцлить вс нравственные недуги и освободить духъ отъ тревожныхъ сомнній? Создать его нельзя. Въ мір существуетъ особенный историческій ходъ вещей, вполн независимый отъ человческой воли и самыхъ мудрыхъ соображеній человческаго ума. Онъ одинъ воздвигаетъ на пути людей дло. Мы не въ силахъ его создать, но отъ насъ зависитъ быть всегда къ нему готовыми.

Наконецъ и Эрихъ заснулъ.

Зонненкампъ между тмъ, какъ заключенный въ тюрьм, шагалъ взадъ и впередъ по своей комнат. Голова отъ распростертой на полу львиной шкуры смотрла на него блестящими глазами. Онъ свернулъ шкуру и отодвинулъ ее въ сторону. Его сильно тревожила мысль о томъ, что ему теперь слдовало предпринять. Этотъ капитанъ Эрихъ воспиталъ въ Роланд духъ противорчія, а мать его, которая то и дло угощаетъ всхъ сохраняемыми ею въ спирт изреченіями своего покойнаго мужа, или какъ говоритъ Пранкенъ, безпрестанно цитирующая слова блаженной памяти профессора Гамлета… нтъ, она честная и благородная женщина.

Но къ чему онъ навязалъ себ на шею эту ученую семью нищихъ? Теперь ему нельзя разстаться съ ней, не возбудивъ неблагопріятныхъ для себя толковъ. Да онъ и не разстанется съ ней такъ скоро, — нтъ, онъ употребитъ ее въ дло, извлечетъ изъ нея все, что можетъ, а потомъ съ презрніемъ ее отъ себя оттолкнетъ.

Наконецъ у него въ голов блеснула счастливая мысль, которой удалось его успокоить. Онъ ршился прибгнуть къ новымъ развлеченіямъ, стать въ новыя отношенія къ людямъ и пойти прямо къ цли, которая улыбалась ему впереди.

Послзавтра начало новаго года. Онъ въ этотъ день со всей семьей передетъ въ столицу. И съ этой ршимостью Зонненкампъ уснулъ.

ГЛАВА X.
ИГРА ВЪ ПРЕДСТАВЛЕНІЕ КО ДВОРУ.

Ловчій Клаусъ хорошо умлъ набивать чучелъ и Роландъ на слдующее утро торопился какъ можно ране отнести къ нему застрленную сову, которая лежала передъ его окномъ и замерзла.

Вс событія прошлаго дня, казалось, совсмъ изгладились изъ памяти мальчика.

— Наконецъ-то я вспомнилъ! воскликнулъ онъ неожиданно, перебирая перья совы. Наконецъ-то я вспомнилъ слово, которое мн во св сказалъ одинъ человкъ, похожій на Веньямина Франклина! Мн казалось, что я иду на сраженіе. Вокругъ меня раздавались крики, музыка громко играла и посреди этого шума рзко выдлялись слова, произносимыя тмъ незнакомцемъ: ‘Человческое достоинство!’ повторялъ онъ, ‘человческое достоинство!…’ и вдругъ, откуда ни возьмись, передо мной очутилось цлое море черныхъ головъ. Вс он злобно скрежетали зубами и я проснулся въ неописанномъ страх….

Эрихъ не нашелся, что отвчать, а мальчикъ продолжалъ:

— Сегодня послдній день стараго года,— завтра начинается новый и я жду отъ него какой нибудь перемны. Я самъ не знаю, чего желаю, но тмъ не мене ощущаю сильную потребность въ перемн.

Эрихъ коснулся рукой головы мальчика, которая была очень горяча.

Роланда позвали къ матери. Онъ пошелъ, а Эрихъ задумчиво смотрлъ ему вслдъ. Воспитатель, подобно воспитаннику, чувствовалъ, что наступилъ переломъ, по не зналъ, что будетъ потомъ. Онъ прислушивался къ малйшему шуму, въ ожиданіи, что его позовутъ къ Зонненкампу. Этотъ человкъ наканун затронулъ нсколько вопросовъ, которые сегодня непремнно должны быть разъяснены, по какимъ образомъ — этого тоже нельзя было предвидть. Эрихъ угадывалъ, что Зонненкампъ теперь сидитъ въ своемъ кабинет, погруженный въ тревожныя думы. Ему даже казалось, что онъ слышитъ его, порой нетерпливыя, порой успокоительныя восклицанія. Но вотъ у дверей комнаты Эриха раздался шумъ шаговъ, и мгновеніе спустя, къ нему вошелъ Роландъ объ руку съ отцомъ.

— Маменька опять заснула! сказалъ онъ, но мои ожиданія исполнились и насъ въ самомъ дл ожидаетъ нчто новое. Знаешь ли, Эрихъ, мы вс демъ въ столицу и останемся тамъ на цлую зиму.

— Да, я это окончательно ршилъ, подтвердилъ Зоппенкампъ слова сына. Надюсь, что ваша матушка не откажетъ намъ сопутствовать.

И онъ прибавилъ, что веселая жизнь въ кругу столичнаго общества будетъ для всхъ полезна посл продолжительнаго пребыванія на дач, посреди сельской тишины и однообразія.

— Насъ въ столиц, сказалъ онъ въ заключеніе и зорко взглянулъ на Эриха, ожидаетъ встрча съ вашимъ другомъ Клодвигомъ и его прелестной женой.

Молодой человкъ спокойно выдержалъ устремленный на него пристальный взглядъ и замтилъ, что считаетъ своей обязанностью жить въ кругу знакомыхъ господина Зонненкампа.

— Я много думалъ о вчерашнемъ вечер, началъ Зонненкампъ, садясь поближе къ Эриху, и пришелъ къ убжденію, что вы не только ученый, но и храбрый человкъ.

Онъ говорилъ учтиво, мягко, почти нжно. Льстить людямъ, съ цлью ихъ одурачить, всегда доставляло ему большое удовольствіе. Мысль, что онъ дальновидне всхъ и по произволу всми играетъ, длала его несказанно счастливымъ. Такъ и теперь онъ, въ припадк хорошаго расположенія духа, сказалъ Эриху:

— Я еще не теряю надежды убдить васъ въ томъ, что лучше всего живется на свт въ качеств иностранца, которому нтъ надобности принимать непосредственнаго участія въ устройств государства и общества.

— Ваше мнніе, отвчалъ Эрихъ, до нкоторой степени раздлялъ Аристотель. Онъ большею частью жилъ въ Аинахъ, гд, не будучи гражданиномъ, могъ держаться въ сторон отъ общественныхъ и правительственныхъ длъ, что давало ему возможность исключительно посвятить себя служенію иде.

— Мн это очень пріятно знать. О древнемъ философ часто приходится слышать что-нибудь новое и мудрое. Такъ вотъ какъ! Аристотель тоже принадлежалъ къ числу свободныхъ путешественниковъ!

Лицо Зонненкампа приняло веселое выраженіе. ‘Что за простаки эти господа ученые! думалъ онъ. Съ ними, право, очень пріятно имть дло. Они во всякомъ эгоистическомъ или безсознательномъ поступк умютъ находить высокій историческій смыслъ’. Зонненкампъ дружески улыбнулся, несмотря за новое замчаніе Эриха, который вслдъ затмъ поспшилъ прибавить, что не всякій можетъ себ позволить то, что длалъ Аристотель. Въ противномъ случа, какъ бы существовалъ міръ и кто бы исполнялъ общественныя и государственныя должности?

Улыбка не сходила съ лица Зонненкампа. ‘Ну, не чудакъ ли, думалъ онъ, этотъ нмецкій учитель. Въ минуту отъзда онъ все еще возится съ наукой’.

— Я вамъ очень благодаренъ, любезно проговорилъ онъ вслухъ, у васъ всегда чему-нибудь научишься и никогда не застанешь васъ врасплохъ.

Каждое слово, что онъ произносилъ, имло цлью кольнуть Эриха, но тотъ, ничего не подозрвая, принималъ все за чистую монету и былъ очень благодаренъ Зонненкампу за его любезность. А Зонненкампъ внутренно смялся надъ молодымъ человкомъ, который при всей своей учености былъ такъ дтски простодушенъ и доврчивъ.

Зонненкампъ посовтовалъ Эриху и Роланду, не теряя времени, приготовиться къ отъзду. Немного спустя явился слуга, который пригласилъ его къ жен, и онъ немедленно вышелъ изъ комнаты.

Церера встртила мужа томнымъ взглядомъ, а онъ выразилъ свое удовольствіе, что видитъ ее достаточно сильной и здоровой для того, чтобъ на слдующій день отправиться въ столицу.

Зонненкампъ въ привлекательныхъ краскахъ изобразилъ столичную жизнь и замтилъ при этомъ, какое для нихъ счастье имть въ свтскомъ кругу друзей, подобныхъ совтниц, графу Вольфсгартеяу, его жен и семейству господина фонъ-Эндлиха.

Затмъ онъ съ самоувренностью прибавилъ:

— Будьте только здоровы и любезны, прекрасная Церера, и вы непремнно вернетесь сюда баронессой.

Церера приподнялась на подушкахъ и выразила сожалніе, что изъ Парижа еще не прибыли заказанныя тамъ для нея платья. Зонненкампъ общался немедленно туда телеграфировать и, кром того, далъ слово, что съ ними въ столицу подетъ также и профессорша, которая первоначально и введетъ ихъ въ свтъ.

— Ты можешь меня поцловать, сказала Церера.

Зонненкампъ воспользовался ея позволеніемъ, а она продолжала:

— Я уврена, что вс мы еще будемъ очень счастливы. Ахъ, какъ бы я желала теб разсказать мой сонъ, но ты никогда ничего не хочешь слышать о моихъ снахъ. Ну, и не надо, я не буду теб разсказывать…. Я видла громадную птицу съ непомрной величины крыльями. Я сидла на ней, а она вдругъ высоко, высоко полетла. Мн стало очень стыдно, потому что на мн не было никакого платья, а внизу стояла толпа народа, которая громко кричала и смялась. Птица внезапно повернула ко мн голову и превратилась въ профессоршу, которая, посмотрвъ на меня, сказала: ‘Ты прекрасно одта’. И дйствительно, на мн были вс мои уборы изъ драгоцнныхъ камней и мое атласное съ кружевами платье…. Но я знаю, ты никогда не слушаешь моихъ сновъ.

Зонненкампъ вышелъ отъ нея веселый и довольный. Погода стояла ясная. То былъ свжій, блестящій зимній день. Каждое дерево, каждая скала въ ландшафт отчетливо, съ рзкимъ очертаніемъ контуровъ выдлялась на ярко-голубомъ неб. Рейнъ былъ покрытъ льдомъ и въ воздух царствовала невозмутимая тишина.

У Зонненкампа на душ также было тихо и свтло. Ясный день разогналъ вс призраки, въ теченіи ночи смущавшіе его покой. Онъ пошелъ на конюшни и приказалъ немедленно отправить въ столицу четверку лошадей и два экипажа. Когда онъ, часъ спустя, вмст съ Эрихомъ и Роландомъ шелъ въ виноградный домикъ, онъ увидлъ на большой дорог укутанныхъ въ теплыя попоны лошадей, которыхъ, по его приказанію, уже вели въ городъ.

Роландъ непремнно хотлъ взять съ собой своего пони. Желаніе его было исполнено, но изъ собакъ ему позволили увести только одну. Онъ долго не могъ ршиться, на которой остановить свой выборъ.

Большая комната профессорши представляла видъ настоящей ярмарки. На столахъ и стульяхъ, везд лежали кипы тканыхъ и вязаныхъ шерстяныхъ одяній для мужчинъ и женщинъ. Фрейленъ Милькъ просматривала и провряла длинный списокъ нуждающихся, съ означеніемъ, что именно слдовало каждому изъ нихъ получить. Профессорша и тетушка Клавдія сличали и приводили въ порядокъ пакеты. Когда все было готово, фрейленъ Милькъ кликнула со двора Клауса съ женой и дочерью, и Семиствольника съ дтьми. Имъ поручено было доставить пакеты по ихъ назначенію.

— Вы отлично длаете, что никому не даете денегъ, сказалъ ловчій. Но, по моему мннію, здсь не достаетъ еще одного и чуть ли не главнаго.

— Чего же именно?

Приходъ Зонненкампа и Роланда помшалъ Клаусу отвчать.

Зонненкампъ остался очень доволенъ употребленіемъ, какое сдлали изъ его денегъ. Онъ даже сказалъ нсколько ласковыхъ словъ фрейленъ Милькъ, которую не видлъ со дня бгства Роланда.

Онъ освдомился о маіор и съ сожалніемъ узналъ, что тотъ не совсмъ здоровъ, плохо спалъ ночь и только къ утру успокоился. Фрейленъ Милькъ полагала, что онъ и теперь еще спалъ. У маіора была счастливая натура, которая отъ всхъ болзней обыкновенно отдлывалась сномъ.

Профессорша, извинясь передъ гостями, продолжала свое занятіе. Она обратилась къ Клаусу и повторила вопросъ, чего именно не достаетъ въ приготовленныхъ пакетахъ,

— Господинъ Зонненкампъ, сказалъ ловчій, скорй всхъ другихъ можетъ пополнить этотъ недостатокъ.

— Какой недостатокъ?

— Защищать людей отъ холода, безспорно, прекрасное дло, но оно не веселитъ души. Не дурно было бы, прикрывая этихъ бдняковъ снаружи, согрть ихъ еще и внутри, то-есть послать имъ по бутылк вина. Многіе изъ нихъ круглый годъ смотрятъ на виноградныя горы, обработываютъ ихъ, но никогда не имютъ капли вина во рту.

— Хорошо, хорошо, сказалъ Зонненкампъ, подите къ погребщику и скажите, чтобъ онъ на каждый пакетъ выдалъ по бутылк лучшаго вина.

На Зонненкампа нашелъ припадокъ щедрости и онъ ко всему этому прибавилъ еще по золотой монет. Но вслдъ затмъ онъ чуть-чуть совсмъ не испортилъ дла, сказавъ ловчему:

— Вы видите, какъ я вамъ довряю. Мн и въ голову не приходитъ, чтобъ вы могли недобросовстно исполнить мое порученіе.

Веселость мгновенно сбжала съ лица Клауса, но онъ поспшилъ скрыть свой гнвъ, который выразился только крпкимъ сжатіемъ дрожащихъ губъ.

Роландъ присоединился къ людямъ, которые выносили пакеты и укладывали ихъ на стоявшую передъ домикомъ телгу. Зонненкампъ хотлъ-было его отъ этого удержать, но профессорша сдлала ему знакъ, чтобъ онъ оставилъ мальчика дйствовать по произволу.

Вмст съ послднимъ пакетомъ исчезла и фрейленъ Милькъ. Зонненкампъ, стоя посреди опуствшей комнаты, объявилъ профессорш о своемъ намреніи на время переселиться въ столицу, и просилъ ее хать вмст съ ними.

Профессорша ласково, съ благодарностью, но тмъ не мене ршительно отказалась. Никакіе доводы Зонненкампа не могли ее поколебать и ему не малаго труда стоило скрыть свою досаду. Онъ съ учтивымъ поклономъ, но молча, отъ нея вышелъ. А Роландъ, уходя, общался оставить ей въ сторожа своего Грейфа.

Профессорша поняла, что мальчикъ, изъ любви къ ней, приносилъ жертву.

— Ты будешь счастливъ, сказала она ему, взявъ его за руку, въ томъ нтъ ни малйшаго сомннія.

Роландъ былъ глубоко тронутъ этимъ простымъ, но искреннимъ благословеніемъ.

Профессорша общалась придти вечеромъ на виллу, чтобы вмст со всей семьей встртить новый годъ.

При вход въ прихожую ее прежде всего поразили огромные, черные ящики, приготовленные для укладки вещей. Въ гостиной Цереры на всхъ столахъ и стульяхъ были разложены платья и дорогіе уборы. Сама Церера радовалась какъ ребенокъ, отдавала приказанія, была жива и дятельна, какъ никогда.

Наконецъ настало время пить чай и общество отправилось въ столовую, гд расположилось вокругъ большого стола. Вс чувствовали приближеніе важной минуты въ жизни, когда въ судьб каждаго долженъ совершиться переломъ. Разговоръ ни на минуту не умолкалъ, какъ будто вс присутствующіе думали, что только съ помощью особеннаго напряженія силъ могутъ дотянуть до полуночи. Профессорша боле прочихъ ощущала на себ вліяніе этого непривычнаго для всхъ настроенія духа. Прошлое въ ея глазахъ отодвинулось на задній планъ и стояло передъ ней въ вид печальнаго призрака. Настоящее тоже казалось ей какимъ-то далекимъ, отжившимъ, разлука уже кокъ будто совершилась и новая жизнь настала. Стараясь побороть въ себ это тревожное, тоскливое чувство, профессорша была разговорчиве обыкновеннаго и даже согласилась разсказать о своемъ первомъ вступленіи въ свтъ.

Церера вся превратилась въ слухъ и каждый разъ, что профессорша умолкала, неотступно просила ее продолжать. Вдругъ она встала и вмст съ мужемъ вышла изъ комнаты. Зонненкампъ вернулся минуту спустя и обратился къ профессорш съ просьбой не отказать его жен въ маленькомъ удовольствіи.

Профессорша выразила свою полную готовность исполнить желаніе Цереры, какое бы оно ни было. Оказалось, что та просила ее разыграть роль герцогини, при чемъ Эриху слдовало превратиться въ гофмаршала, Зонненкампу въ герцога, тетушк Клавдіи въ обер-гофмейстерину. Послдняя вся покраснла и ни за что не хотла участвовать въ этомъ представленіи. Но профессорша ее уговорила взять на себя роль герцогини.

Посл довольно продолжительнаго ожиданія, въ комнат растворились об половинки дверей.

Стоявшій у порога, съ палкой въ рукахъ, Эрихъ встртилъ Цереру всю въ брильянтахъ и жемчугахъ и подвелъ ее къ тетушк.

Фрейленъ Дорнэ, бросивъ на нее покровительственный взгляда., сдлала легкое движеніе веромъ, а Церера низко и почтительно передъ ней присла.

— Подойдите поближе, сказала тетушка. Вы очень хорошо сдлали, что поселились въ нашей стран.

— Это было желаніе моего мужа, отвчала Церера.

— Вашъ супругъ длаетъ много добра.

— О, благодарю васъ! воскликнула Церера.

— На твоемъ мст, вмшался Зонненкампъ, я бы сказалъ: длать добро, ваше высочество, наша обязанность. Мы уже достаточно вознаграждены тмъ, что вы обращаете на насъ вашъ благосклонный взоръ.

— Напиши мн это пожалуйста, я выучу наизусть, сказала Церера, обращаясь къ мужу. Она какъ будто помолодла и щеки ея покрылись яркимъ румянцемъ.

Профессорша, казалось, была очень весела.

— Я здшняя обер-гофмейстерина, шепнула она Церер и указала ей на стулъ.

— Нтъ, не такъ, продолжала она потомъ вслухъ. Вамъ надо позаботиться о шлейф, его слегка приподнять и граціозно расправить. Вотъ такъ… хорошо! Теперь вы можете открыть веръ. Всего лучше его за снурокъ прикрпить къ пуговиц отъ перчатки, а то онъ легко можетъ у васъ упасть.

Представленіе это всхъ очень забавляло.

Пробило полночь и Роландъ внезапно воскликнулъ:

— Въ эту минуту сотни людей пьютъ за твое здоровье, папенька!

Зонненкампъ обнялъ сына, Церера поцловала профессоршу и потомъ, склонивъ голову на бокъ, спокойно ожидала поцлуя мужа. Вдали гудли колокола и раздавались ружейные выстрлы.

— Да здравствуетъ новый годъ! Ура! воскликнулъ Эрихъ и подалъ своему воспитаннику руку, которую тотъ съ благодарностью поцловалъ.

Раздалось нсколько выстрловъ неподалеку отъ виллы. Зонненкампъ пришелъ въ негодованіе и выразилъ удивленіе, какъ нмецкая полиція терпитъ такого рода вещи, которыя свидтельствуютъ о самой низкой степени умственнаго развитія.

— Но эти выстрлы, возразилъ Эрихъ, хотя и не представляютъ ничего изящнаго, могутъ, однако, быть психологически объяснены, какъ выраженіе особаго рода довольства и стремленія подлиться имъ съ наибольшимъ числомъ людей. Человкъ, такимъ образомъ стрляющій изъ пистолета, безотчетно радуется тому, что многіе изъ его ближнихъ, отъ глазъ которыхъ онъ скрытъ дальнымъ разстояніемъ, тмъ не мене знаютъ, что онъ длаетъ въ данную минуту. Этимъ объясняется обычай, который на первый взглядъ кажется безсмысленнымъ и грубымъ. Выстрлъ въ подобныхъ случаяхъ служитъ только подмогой человческому голосу, который ограниченъ и не можетъ раздаваться такъ громко.

Зонненкампъ улыбнулся, а Эрихъ почувствовалъ не малое удовлетвореніе при мысли, что онъ не только своего воспитанника, но и отца его заставляетъ снисходительно и дружелюбно смотрть на людей.

Но Зонненкампъ съ своей стороны думалъ:

— Этотъ ходячій университетъ съ неистощимымъ запасомъ нравоученій, наконецъ, начинаетъ мн надодать. Счастье, что впередъ мы будемъ жить въ большомъ обществ.

Но онъ тмъ не мене улыбнулся и весело пожелалъ Эриху и Роланду доброй ночи.

Профессорша и тетушка, укутанныя въ теплыя шубы, вернулись къ себ въ виноградный домикъ въ сопровожденіи двухъ лакеевъ. На вилл вскор все успокоилось и вс заснули въ ожиданіи, что новаго принесетъ наступающій годъ.

ГЛАВА XI.
ЛЕДЪ ЛОМАЕТСЯ.

На слдующее утро, лишь только Эрихъ и Роландъ успли проститься съ обитательницами винограднаго домика, какъ туда явился посланный отъ фрейленъ Милькъ. Добрая старушка извщала о своемъ намреніи вмст съ маіоромъ навстить профессоршу.

Послдняя не могла надивиться такту, съ какимъ эта простая ключница поняла, что ей въ этотъ день должно быть грустно отъ одиночества, въ которомъ она внезапно очутилась.

На двор стояла пасмурная погода и шелъ сильный снгъ. Профессорша сквозь закрытое окно смотрла на отъздъ семьи и кланялась Эриху и Роланду, хавшимъ въ первой карет. За ними слдовалъ другой экипажъ, изъ котораго высунулись Зонненкампъ и фрейленъ Пэрини. Они тоже усердно кивали головой по направленію къ виноградному домику. Церера, укутанная, лежала въ углу кареты и не двигалась.

Маіоръ и фрейленъ Милькъ не заставили себя долго ждать. Маіоръ, воспитанный въ строгой военной школ, никакимъ недугамъ не позволялъ брать надъ собой верхъ и всегда держался одинаково прямо. Въ этотъ день онъ немножко осипъ, вслдствіе чего принужденъ былъ говорить еще мене обыкновеннаго. Впрочемъ это ему не помшало, въ отборныхъ выраженіяхъ и въ тоже время очень искренно, поздравить профессоршу и ттушку Клавдію.

— Въ этомъ году будетъ ровно пятьдесятъ лтъ, что мы живемъ вмст, сказалъ онъ потомъ, указывая головой на фрейленъ Милькъ, между тмъ какъ лицо его ясно говорило: ‘во всемъ свт не найдется человка лучше ея’. Но глаза его выражали еще что-то такое, чего другіе не могли понять.

За обдомъ вс были очень веселы. Фрейленъ Милькъ объявила, что она уже изъ многихъ домовъ получила извстіе о томъ, съ какой радостью тамъ были приняты щедрые подарки Зонненкампа.

Маіоръ усердно старался побдить свою сироту и занять дамъ пріятнымъ разговоромъ. Онъ распространился въ похвалахъ профессорш, которая, при всей своей учености, умла приготовлять такой отличный супъ.

— Да, сказалъ онъ улыбаясь, я пріучилъ господина Зонненкампа къ тому, чтобъ у него за столомъ всегда подавался хорошій супъ. Я, видите ли, не могу жить безъ супу. Тотъ день, когда я его не мъ, я чувствую себя точно такъ, какъ если бы ходилъ безъ чулокъ, въ однихъ сапогахъ. Безъ супу закладка въ желудк бываетъ холодная.

Вс засмялись, къ великому удовольствію маіора, который продолжалъ:

— Вы, профессорша, все знаете, не можете ли вы мн сказать, почему вс такъ радуются сегодняшнему дню? Вдь онъ, собственно говоря, ничмъ не отличается отъ вчерашняго, но потому только, что называется первымъ днемъ новаго года — вс ожидаютъ отъ него чего-то особеннаго. Я въ этотъ день всегда чувствую себя такъ, какъ будто бы на цлый годъ надлъ чистое блье.

Снова вс засмялись, а маіоръ усердно принялся за ду. Онъ принесъ обществу свою долю веселости, теперь очередь за другими.

Посл обда профессорша настояла на томъ, чтобъ маіоръ пошелъ отдохнуть. Она нарочно для него велла натопить библіотеку, куда теперь его и отправила.

Маіоръ съ гордостью помстился въ большомъ, удобномъ кресл.

— Да, сказалъ онъ: спать я могу не хуже любого профессора, но прочесть вс эти книги — мое почтеніе! Страшно и подумать, что человкъ можетъ такъ много читать! Мн это ршительно непонятно.

Маіоръ не замедлилъ заснуть сномъ праведника. Но врядъ ли бы это случилось, еслибъ онъ могъ подозрвать, о чемъ теперь шла рчь между женщинами.

Фрейленъ Милькъ, сидя у окна, къ не малому удивленію профессорши заговорила о томъ, какъ странно, что Эрихъ выбралъ для чтенія на вилл такую потрясающую драму, какъ Отелло. Маіоръ въ тотъ вечеръ вернулся домой совсмъ разстроенный. Къ тому же, это произведеніе Шекспира можетъ навести на такого рода вопросы, которые было бы лучше вовсе не затрогивать на вилл.

— Вамъ знакома эта драма? спросила профессорша.

— Немножко, вся вспыхнувъ отвчала фрейленъ Милькъ. И къ еще большему изумленію профессорши, она начала разсуждать о томъ, какъ хорошо сдлалъ поэтъ, перенеся молодую чету на островъ Кипръ, гд выдлывается необыкновенно крпкое вино, которое еще, вдобавокъ, не всегда умренно пьется. Это служитъ весьма удачнымъ предисловіемъ къ тмъ бурнымъ порывамъ страсти, которая въ такомъ уединеніи и подъ палящимъ солнцемъ юга, совершенно естественно должна была достигнуть своего крайняго развитія.

Профессорша не врила своимъ ушамъ. Ей казалось, что говоритъ совсмъ другая, а не та особа, которую она до сихъ поръ знала.

Скрывъ свое удивленіе, она спросила:

— Вы полагаете, что не слдовало читать этой драмы, потому что господинъ Зонненкампъ былъ владльцемъ невольниковъ?

— Прошу васъ, оставимъ это, возразила фрейленъ Милькъ. Я вообще не охотно говорю о господин Зонненкамп. Мн очень пріятно…. или нтъ, меня успокоиваетъ то, что онъ не обращаетъ на меня никакого вниманія. Я не только на него за это не сержусь, но, напротивъ, ему благодарна. Мн было бы въ высшей степени тяжело выказывать къ нему притворную дружбу и уваженіе.

— Нтъ, вы такъ легко отъ меня не отдлаетесь. Можете ли вы мн прямо и откровенно сказать, почему чтеніе этой драмы кажется вамъ здсь такимъ неумстнымъ?

— Я этого не могу вамъ сказать.

Тетушк Клавдіи показалось, что фрейленъ Милькъ желаетъ доврить профессорш тайну, которую только не хочетъ высказать въ присутствіи третьяго лица. Она немедленно встала и вышла изъ комнаты.

— Теперь, сказала профессорша, мы съ вами одн. Вы можете мн все доврить. Не хотите ли, чтобъ я вамъ дала клятву въ молчаніи?

— Ахъ, не надо, запинаясь проговорила фрейленъ Милькъ. Но мн все-таки очень жаль, что я зашла такъ далеко. Въ теченіи пятидесяти лтъ это первый разъ, что я ршилась сть за чужимъ столомъ. Не слдовало бы мн себ этого позволять! Я все еще не привыкла собою владть.

Легкая судорога пробжала по лицу фрейленъ Милькъ, а въ карихъ глазахъ ея точно мелькнула молнія.

— Я думала, что вы смотрите на меня, какъ на друга, сказала профессорша и подала ей руку, которую фрейленъ Милькъ съ горячностью схватила и крпко сжала.

— Конечно, конечно! воскликнула она: Вы не знаете, какъ я благодарна Богу за то, что онъ передъ смертью послалъ мн васъ. Съ тхъ поръ, какъ я ему себя посвятила, я вполн отказалась отъ общества другихъ людей. Вы первая, съ которой я сблизилась…. Но вы, вроятно, все знаете и мн нечего вамъ говорить.

— Напротивъ, я многаго не знаю. Что вамъ извстно о Зонненкамп?

Фрейленъ Милькъ печально опустила голову, потомъ, закрывъ лицо руками, воскликнула:

— Зачмъ я вамъ должна это сказать!

Она встала и, подойдя къ профессорш, что-то шепнула ей на ухо. Та, откинувъ голову назадъ, обими руками схватилась за швейную машину, передъ которой сидла. Об молчали, вокругъ все было тихо, только пролетавшая надъ Рейномъ стая воронъ на минуту огласила воздухъ зловщимъ крикомъ.

— Я полагаю, сказала наконецъ профессорша, что вы не станете повторять такихъ вещей по однимъ только слухамъ. Продолжайте, скажите откровенно, отъ кого вы это узнали?

— Отъ человка, заслуживающаго полнаго доврія, робко озираясь проговорила фрейленъ Милькъ. Племянникъ этого человка здсь по сосдству воспитываетъ свою дочь. Онъ знаетъ настоящее имя и все прошлое Зонненкампа…. Но, скажите, разв человкъ, какъ бы онъ ни былъ дуренъ, не можетъ исправиться и начать новую жизнь?

— Объ этомъ въ другой разъ, перебила ее профессорша. Назовите мн человка, отъ котораго вы все это слышали.

— Пусть будетъ по вашему. Имя его Вейдеманъ.

Профессорша въ свою очередь закрыла лицо руками.

— Что вы тутъ толкуете о Вейдеман? спросилъ внезапно вошедшій въ комнату маіоръ. Говорю вамъ, профессорша, что кто не знаетъ этого человка, тотъ не знакомъ съ тмъ, что есть лучшаго и благороднйшаго въ мір. Самъ Богъ, смотря на него, долженъ не нарадоваться на свое твореніе. ‘Свтъ не такъ еще дуренъ, безъ сомннія, думаетъ онъ: у меня тамъ есть Вейдеманъ.’ И дйствительно, Вейдеманъ въ полномъ смысл слова человкъ — и я полагаю, этимъ все сказано.

Приходъ маіора былъ истиннымъ облегченіемъ для обихъ женщинъ. Онъ съ фрейленъ Милькъ вскор отправился домой. Но едва успли они отойти на нсколько шаговъ, какъ профессорша позвала фрейленъ Милькъ обратно.

— Маіоръ знаетъ?… спросила она шепотомъ.

— О нтъ, онъ бы этого не вынесъ! Ахъ, ради Бога, простите меня за то, что я васъ такъ огорчила! Поврьте, мн самой не только не легче, а напротивъ, еще гораздо тяжеле нежели вамъ.

Гости ушли. Вскор посл нихъ явился почтальонъ и принесъ письмо изъ университетскаго городка. Профессоръ, въ теченіи двадцати лтъ постоянно встрчавшій новый годъ вмст съ профессоршей, и на этотъ разъ не хотлъ оставить ее безъ поздравленій. Письмо его было написано въ высшей степени тепло и задушевно, по въ конц его находилась приписка, которую профессорша прочла два раза. Профессоръ Эйнзидель посылалъ поклонъ Эриху, желалъ ему въ настоящемъ году окончить его большой трудъ о ‘Состояніи рабства’, и общался въ скоромъ времени прислать ему новое сочиненіе объ этомъ предмет.

Профессорша впала въ раздумье. Эрихъ никогда ей не говорилъ, что предпринимаетъ такого рода трудъ. Она сдлала быстрое движеніе рукой, точно отгоняя отъ себя непрошенныя мысли, рядомъ съ которыми мелькнуло непріятное воспоминаніе. Она не дале, какъ сегодня утромъ, жаловалась тетушк Клавдіи на то, что не въ состояніи никому ничего дать отъ себя, но должна въ длахъ благотворительности быть только распорядительницей чужого имущества. Почти машинально подошла она къ шкатулк, гд хранились ввренныя ей Зонненкампомъ деньги и, отворивъ ее, подумала: ‘съ какимъ чувствомъ буду я теперь говорить бднымъ людямъ: не меня благодарите, а господина Зонненкампа!’

Она пошла въ библіотеку и приблизилась къ окну. Подъ тяжестью ввренной ей тайны, она страдала, какъ отъ острой физической боли. Къ чему позволила она себ сблизиться съ этимъ семействомъ, вопреки предостереженіямъ внутренняго голоса? Профессоршу какъ будто на мгновеніе покинулъ ея свтлый взглядъ на вещи и она потеряла всякое самообладаніе.

Вдругъ послышался сильный и продолжительный трескъ: то вскрылась рка и по ней плыли огромныя льдины, изъ которыхъ каждая была украшена точно внцомъ изъ снгу. Догоняя одна другую, сталкиваясь, раздробляясь, он съ неимоврной скоростью неслись впередъ. Теперь обнаружилась вся быстрота теченія Рейна.

Солнце огненнымъ шаромъ опустилось въ волны рки. Профессорша, любуясь великолпнымъ зрлищемъ, вполголоса сказала:

— Первый день новаго года принесъ мн страшную тайну. Надо ее мужественно укрыть въ сердц и постараться изъ всего извлечь лучшее.

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ.

КНИГА ДЕВЯТАЯ.

ГЛАВА I.
ПРІЗДЪ ВЪ ГОСТИННИЦУ ‘ВИКТОРІИ’.

Въ столиц передъ гостинницей ‘Викторіи’ стоялъ рядъ наемныхъ экипажей. Воробьи стаями надъ ними кружились, а извощики, раздлясь на группы, живо разговаривали. Они отъ холоду не могли стоять на мст и то подпрыгивали, то хлопали въ ладоши, то ударяли одинъ другого по спин.

Воробьи громко щебетали, точно спорили, и наконецъ, съвъ весь кормъ, улетли. Извощики съ своей стороны замолчали, не находя больше пищи для разговора. Да и о чемъ прикажете говорить въ зимній день, когда на занесенныхъ снгомъ улицахъ столицы, въ теченіи цлыхъ часовъ, не увидишь живой души? Все вокругъ смотритъ также безмолвно и мертво, какъ гранитное изображеніе покойнаго герцога, который стоитъ на высокомъ пьедестал съ снжной шапкой на голов и съ эполетами изъ снгу на плечахъ. Парадъ оконченъ, чиновники сидятъ въ канцеляріи, а въ военномъ Казино закрыты ставни отъ того, что при зажженныхъ свчахъ лучше играется въ карты. Взводъ солдатъ идетъ на смну во дворецъ принца Леонгарда. Вс они въ большихъ шинеляхъ и съ рукавицами на рукахъ. Пришедшіе солдаты шепчутъ что-то на ухо уходящимъ, но по всему видно, принесенное извстіе не отличается особенною важностью. Канцелярскій служитель, со связкой бумагъ подъ мышкой, выходитъ изъ присутственнаго мста, встрчается съ укутаннымъ въ длинную ливрею придворнымъ лакеемъ и обмнивается съ нимъ щепоткой табаку. Вотъ все, что можно въ зимній день встртить на улицахъ маленькой столицы.

Вдругъ между извощиками произошло движеніе. Къ гостинниц Викторіи подъхалъ курьеръ Лутцъ, а съ пилъ и большой экипажъ съ поклажей. Разговоръ получилъ новую пищу и мгновенно оживился. Въ столицу ожидали прибытія ‘Калифорнскаго царя’.

— Бги къ твоему отцу звонарю, кричалъ одинъ извощикъ: пусть онъ подниметъ трезвонъ на весь городъ.

— Накатите меня хорошенько виномъ, говорилъ другой, чтобъ я могъ погромче кричать ура. Теперь-то начнется веселье! Одинъ такой богачъ стоитъ трехъ принцевъ, семнадцати графовъ и семи бароновъ.

— Знаете ли что? замтилъ третій: когда онъ прідетъ, отправимъ къ нему депутацію: это въ его дух и ему понравится. У меня ужъ и планъ готовъ.

— Какой? Говори скорй.

Извощикъ, къ которому такимъ образомъ обращались, былъ небольшого роста и горбатъ, во съ умнымъ выраженіемъ лица и плутовскими глазами. Помолчавъ немного, онъ сказалъ:

— Мы попросимъ господина Зонненкампа каждый день выдавать намъ по бутылк вина. Вы увидите, онъ непремнно это сдлаетъ. Я самъ, будь у меня въ распоряженіи семьдесятъ милліоновъ, ни за что не отказалъ-бы въ такого рода просьб.

Одинъ, печальнаго вида, толстый извощикъ, замтилъ:

— Я самъ содержалъ гостинницу и знаю, чмъ обыкновенно все это оканчивается. Хозяинъ ‘Викторіи’, пріобртя себ на зиму постояльца, станетъ за нимъ ухаживать, да топить для него печи, а онъ все время будетъ водить его за носъ, и когда настанетъ время расплаты, улизнетъ ничего не заплативъ.

Въ самомъ зданіи гостинницы, между тмъ, на всхъ лицахъ было написано радостное ожиданіе и оживленіе. Молодая хозяйка, казавшаяся въ этотъ день еще красиве обыкновеннаго, сама хлопотала надъ приготовленіемъ комнатъ для ожидаемыхъ гостей. Она въ послдній разъ прошлась по длинному ряду залъ и нашла, что все было въ порядк. Кое-гд еще разстилалась скатерть, приподнималась или опускалась занавсъ, но мягкіе, пушистые ковры совсмъ заглушали шаги ходившихъ взадъ и впередъ слугъ и служанокъ. Великолпная шелковая мебель, освобожденная отъ чахловъ, ослпительно сіяла, какъ бы въ благодарность за то, что ее наконецъ выпустили на свтъ божій.

Лутцъ отличался необыкновенною дятельностью. Онъ по очереди садился на вс стулья, въ самыхъ разнообразныхъ позахъ разваливался на креслахъ и кушеткахъ, приказывалъ переставлять ихъ съ мста на мсто и повидимому не прочь былъ испробовать, ловко ли лежать на большихъ двуспальныхъ кроватяхъ. Однако онъ ограничился тмъ, что ощупалъ пружины тюфяковъ и остался вполн доволенъ осмотромъ. Онъ съ особенной тщательностью наблюдалъ за приведеніемъ въ порядокъ будуара съ голубыми штофными стнами и съ граціознымъ, весьма изящно убраннымъ фонаремъ.

Наконецъ все было готово.

Съ наступленіемъ вечера слуги освтили весь длинный рядъ комнатъ. Люстры сіяли отями, на каждомъ стол горло по нскольку свчей, лстница была убрана цвтами. Теперь господа могли смло пріхать.

Оберъ-кельнеръ, съ сигарой во рту, расхаживалъ взадъ и впередъ по комнатамъ, самодовольно улыбаясь и бросая торжествующіе взгляды на гостинницу, подъ вывской ‘Наслднаго принца’, которая, погруженная въ мракъ и безмолвіе, печально стояла по другую сторону улицы.

Вскор явилась мужеская и женская прислуга Зонненкампа, а вслдъ за ней экипажъ съ Эрихомъ и Роландомъ и другой, запряженный четверней. Бертрамъ ловко осадилъ лошадей, дверцы кареты раскрылись и изъ нея вышли Зонненкампъ, фрейленъ Пэрини и Церера, укутанная въ драгоцнные мха.

Извощики забыли свое намреніе привтствовать Зонненкампа громкими криками и онъ, сопровождаемый семьей, посреди всеобщаго безмолвія, вступилъ въ швейцарскую. Тамъ его встртилъ швейцаръ въ парадной форм, неподвижно, какъ вкопанный, стоя на мст и держа въ рукахъ булаву съ серебрянымъ набалдашникомъ. Прізжіе поднялись по теплой, ярко освщенной, убранной зеленью, лстниц на верхъ. Зонненкампъ повидимому былъ всмъ доволенъ, но Церера казалась въ дурномъ расположеніи духа. Она почти во всю дорогу не спала и теперь, быстро опустясь на стулъ передъ пылающимъ каминомъ, не вдругъ ршилась разстаться съ шубой.

Зонненкампъ между тмъ осматривалъ вс комнаты и, остановясь въ той, которая была назначена Роланду и Эриху, замтилъ:

— Всякое удобство, даже самое ничтожное, покупается на всъ золота. Тому, кто ничего не иметъ, остается дрожать отъ холоду, какъ вонъ тмъ извощикамъ, которые мерзнутъ въ ожиданія сдока.

Онъ вернулся въ будуаръ жены. Церера сидла, по прежнему, неподвижно на низенькомъ стул передъ каминомъ:

— Что мы сегодня будемъ длать? томно спросила она.

— Еще не поздно, и мы могли бы попасть въ театръ.

— Но для этого мн надо одваться? Я не хочу.

Къ счастію, доложили о прибытіи совтницы.

— Поздравляю съ пріздомъ, сказала она, входя въ комнату и вслдъ затмъ извинилась, что не могла исполнить своего первоначальнаго намренія, придти и встртить, своихъ добрыхъ друзей и сосдей въ самую минуту прізда. Но ее задержала графиня фонъ-Грабенъ. Зонненкампъ усердно благодарилъ и былъ въ восторг отъ такого вниманія и предупредительности.

Совтница привела съ собой сына, кадета, вслдствіе чего Эрихъ и Роландъ тоже должны были придти въ залу.

— А гд ваша матушка? спросила совтница у Эриха. Она, конечно, прідетъ немного попозже?

Эрихъ молчалъ, но Зонненкампъ поспшилъ сказать, что профессорша не хочетъ разстаться съ дачей.

— Объ этомъ многіе пожалютъ, замтила совтница и такъ весело улыбнулась, какъ будто бы сказала нчто въ высшей степени забавное. Все общество, прибавила она, съ нетерпніемъ ожидало прізда профессорши и радовалось тому, что еще разъ увидитъ въ своей сред эту милую женщину.

— Она должна пріхать, сказала Церера.

Зонненкампу сдлалось досадно. Неужели весь блескъ его дома заключался только въ чести, какую ему доставляло пребываніе въ немъ профессорши?

Досада его еще усилилась, когда совтница шепнула ему на ухо:

— Безъ профессорши осуществленіе нашего прекраснаго плана совершится гораздо медленне и трудне.

Она ее почти постоянно называла урожденной фонъ-Бургольцъ и то и дло твердила Зонненкампу, что безъ нея врядъ ли ему удастся поставить свой домъ на ту аристократическую ногу, какъ онъ желалъ. Совтница ставила себ въ большую заслугу скромность, съ которою вслдъ за тмъ объявила, что хотя сама она и надется во многомъ быть полезна господину Зонненкампу, однако должна сознаться, что урожденная фонъ-Бургольцъ можетъ сдлать для него гораздо больше.

Зонненкампу показалось, будто яркое освщеніе его залы мгновенно померкло. Однако онъ еще настолько владлъ собой, что отчасти усплъ скрыть свое дурное настроеніе духа.

Кадетъ предложилъ Роланду участвовать въ карусел, которую лучшіе придворные наздники въ конц мсяца собирались устроить въ герцогскомъ манеж. Пусть, говорилъ кадетъ, Роландъ закажетъ себ необходимый костюмъ, а онъ ужъ постарается включить его въ число другихъ молодыхъ людей средняго класса, которымъ дозволено будетъ, въ качеств оруженосцевъ, принять участіе въ нкоторыхъ эволюціяхъ.

Роландъ былъ очень доволенъ предложеніемъ, но Зонненкампъ разомъ положилъ конецъ надеждамъ мальчика, сказавъ:

— Нтъ, ты не будешь участвовать въ карусел.

Онъ не счелъ нужнымъ объяснять сыну, что не хотлъ видть его съ перваго же шага въ свт въ числ плебеевъ, которыхъ аристократы снисходительно допускали въ свое общество.

Совтница перечислила вс вечера настоящаго сезона, описала т, которые уже были, указала на т, которыхъ еще слдовало ожидать и пустилась въ не совсмъ удобные для молодыхъ ушей разсказы о разнаго рода придворныхъ и общественныхъ событіяхъ. ‘Старшій сынъ барона фонъ-Эндлиха,— говорила она между прочимъ, — тоже собирается жениться, но боится, чтобъ ему не помшало ожидаемое изъ Мадеры извстіе о смерти сына гофмаршала, который тотчасъ посл свадьбы туда ухалъ со своей молодой женой.’

Кадетъ предложилъ Роланду идти съ нимъ въ балетъ. Эрихъ въ нершимости посмотрлъ на Зонненкампа, который, ни минуты не колеблясь, сказалъ:

— Ты можешь идти, Роландъ.

Эриху въ первый разъ приходилось отпускать мальчика одного и имъ овладло тревожное чувство, котораго онъ никакъ не могъ преодолть.

Роландъ непремнно хотлъ, чтобъ и Эрихъ съ нимъ пошелъ, но кадетъ объявилъ, что для него не будетъ мста въ театр: онъ съ трудомъ усплъ удержать одинъ стулъ для своего друга. Роландъ на прощанье сказалъ Эриху:

— Я вернусь къ теб тотчасъ посл окончанія спектакля.

Эрихъ успокоился. Онъ, чувствовалъ, какъ неблагоразумно было съ его стороны опасаться для Роланда сближенія съ обществомъ. Разв онъ не надется на силы мальчика и не считаетъ его достаточно вооруженнымъ для того, чтобы съ успхомъ противостоять всякой опасности?

Совтница съ сокрушеніемъ, хотя не безъ оттнка гордости, распространилась за счетъ преждевременнаго удальства своего сыпка и разсказала нкоторыя изъ его проказъ. Затмъ она пожалла о Манн, которая проводитъ въ монастырскомъ уединеніи этотъ сезонъ, общающій быть такимъ блестящимъ. Въ заключеніе совтница сказала, что сочла бы себя счастливой, еслибъ могла вмст съ матерью прелестной молодой двушки вывозить ее въ свтъ.

Зонненкампъ отвчалъ, что для этого время еще не уйдетъ и на слдующую зиму.

ГЛАВА II.
ПЕРВАЯ НОЧЬ ВЪ СТОЛИЦ.

Эрихъ вскор простился и ушелъ къ себ въ комнату, гд однако не могъ найти покоя. Онъ снова былъ въ город, гд родился и провелъ большую часть своей молодости, но явился туда въ качеств слуги и принужденъ былъ жить въ гостинниц. Однако онъ поспшилъ побороть въ себ безплодныя сожалнія и слъ писать къ матери письмо, въ которомъ увдомлялъ ее о своемъ прибытіи въ столицу и убждалъ не сдаваться ни на какіе доводы и не прізжать туда вслдъ за ними. Онъ самъ отнесъ письмо на почту и долго бродилъ по пустымъ и безмолвнымъ улицамъ маленькой столицы, гд все ему было такъ хорошо знакомо. Онъ зналъ, что во многихъ изъ домовъ, мимо которыхъ онъ проходилъ, жили нкогда дружески расположенныя къ нему семейства и онъ спрашивалъ себя, какъ они встртятъ его теперь, какими глазами будутъ на него смотрть въ его новомъ положеніи.

Проходя мимо зданія, гд хранились античныя произведенія искусства, онъ на минуту остановился и подумалъ, лучше ли было бы ему теперь, еслибъ онъ получилъ мсто директора музея.

Долго ходилъ онъ взадъ и впередъ, погруженный въ тревожныя думы и наконецъ зашелъ въ пивную лавочку.

Тамъ онъ пріютился въ уголк и сталъ прислушиваться къ говору постителей лавочки, которые, сидя за кружками пива и съ длинными трубками во рту, упражнялись въ остроуміи.

Вскор было произнесено имя Зонненкампа, что побудило Эриха еще внимательне слушать.

Одинъ толстый, краснощекій мужчина объявлялъ:

— Я съ сегодняшняго дня долженъ поставлять въ гостинницу ‘Викторіи’ самый лучшій сортъ говядины. У господина Зонненкампа, говорятъ, необыкновенно тонкій вкусъ.

Знакомый Эриху типографщикъ замтилъ:

— Нашъ редакторъ, профессоръ Крутіусъ, увряетъ, будто хорошо знаетъ этого Зонненкампа, только онъ ничего не хочетъ о немъ говорить.

Любопытство Эриха съ каждой минутой возрастало. Затмъ была названа огромная сумма, которую содержатель гостинницы ‘Викторіи’ намревался ежедневно брать съ Зонненкампа. Одинъ изъ постителей уврялъ, будто Зонненкампъ покупаетъ дворецъ Рабенека, другой замтилъ, что онъ, безъ сомннія, будетъ сдланъ дворяниномъ, а третій сказалъ что-то, чего Эрихъ не могъ разслышать, но что вызвало со стороны остальныхъ громкій взрывъ хохота.

— А я говорю, воскликнулъ одинъ толстякъ, въ которомъ Эрихъ узналъ хлбнаго торговца, вспомните мое слово, что этотъ Зонненкампъ ничто иное, какъ эмиссаръ изъ южныхъ штатовъ. Они тамъ задумали выбрать себ императора и прислали сюда господина Зонненкампа съ порученіями, можетъ быть гораздо боле важными, чмъ мы думаемъ.

— Предсказываю теб, что ты съ нимъ удешь въ Америку, въ качеств придворнаго хлбопка, сказалъ кто-то и вс громко засмялись.

— Что намъ за дло, кто онъ и откуда? замтилъ одинъ изъ собесдниковъ. У него много денегъ, и этимъ все сказано. Пусть къ намъ пожалуютъ еще сотни подобныхъ ему, мы ихъ всхъ примемъ, лишь бы они привезли къ намъ побольше денегъ.

И онъ, залпомъ осушивъ стаканъ, весело подмигнулъ служанк.

— Принеси-ка мн еще пивца, сказалъ онъ ей: я этого заслуживаю. Разв я не умне ихъ всхъ.

Эрихъ потихоньку ушелъ, довольный тмъ, что его никто не узналъ.

На улиц онъ встртилъ молодого человка, который дружески съ нимъ раскланялся.

Эрихъ, посл первой минуты недоумнія, узналъ въ немъ одного изъ пвцовъ, съ которыми познакомился на музыкальномъ торжеств. Молодой человкъ былъ учителемъ въ одной изъ реальныхъ школь столицы и объявилъ Эриху, что общество столичныхъ учителей избрало его своимъ почетнымъ членомъ.

Эрихъ поблагодарилъ и пошелъ дале. Онъ внезапно очутился посреди улицы, гд по мостовой съ грохотомъ мчались экипажи и по тротуарамъ шли толпы народа. Театръ окончился и вс расходились и разъзжались по домамъ. Эрихъ поспшилъ въ гостинницу, желая достигнуть ея прежде Роланда. Это ему удалось: когда онъ пришелъ къ себ въ комнату, мальчикъ еще не возвращался. Подождавъ немного, Эрихъ отправился въ залу, но Роланда и тамъ не было. Зонненкампъ тоже начиналъ о немъ тревожиться.

Совтница съ улыбкой замтила, что они напрасно безпокоятся: Роландъ въ обществ ея Куно и, конечно, весело проводитъ время. Немного спустя, она сказала, что ей пора домой, и отведя Зонненкампа къ окну, вручила ему Готскій альманахъ на новый годъ. Она, между прочимъ, выразила надежду, что книжка эта не выйдетъ боле въ свтъ безъ того, чтобъ на страницахъ ея не красовалось имя Зонненкампа и объявила, что отнын будетъ постоянно каждый годъ сама его ею снабжать.

Зонненкампъ разсыпался въ благодарностяхъ и проводилъ гостью до кареты.

Возвратясь въ залу, онъ сказалъ Эриху:

— Я ожидалъ, что вы лучше воспитаете Роланда. Онъ, несмотря на свое общаніе, до сихъ поръ еще не вернулся.

Эрихъ хотлъ отвтить, что не онъ, а самъ отецъ далъ мальчику въ первый же вечеръ позволеніе самостоятельно распоряжаться собой. Но онъ удержался, сознавая всю безполезность подобнаго рода объясненій.

— Я не ршусь лечь спать, пока онъ не вернется, жалобно проговорила Церера.

— Не знаете ли вы, гд бы мы могли его теперь искать? спросилъ Зонненкампъ.

— Намъ незачмъ его искать, вотъ онъ, отвчалъ Эрихъ, указывая на Роланда, который въ эту минуту входилъ въ комнату.

Мать встртила его жалобами, отецъ выговорами за то, что онъ не сдержалъ своего слова.

— Я вовсе не заслуживаю упрековъ, возразилъ Роландъ. Мн не малаго труда стоило отдлаться отъ общества этихъ молодыхъ людей. Я принужденъ былъ проводить ихъ до дверей ресторана, но тамъ уже, несмотря ни на что, распрощался съ ними.

Вс успокоились и разошлись по своимъ комнатамъ.

— Что жъ ты у меня не спросишь, какъ, мн понравился балетъ? спросилъ Роландъ.

— Я ждалъ, отвчалъ Эрихъ, чтобъ ты самъ объ этомъ заговорилъ.

— Ахъ, въ театр сначала было очень хорошо! Тамъ на сцен все такія прелестныя двушки! Куно ихъ всхъ называетъ по имени и разсказываетъ о нихъ разныя исторіи. Но потомъ мн все это надоло. Только и видишь, что одни прыжки, да движенія то въ ту, то въ другую сторону и никто ни слова не говоритъ. Мн вдругъ пришло на умъ: что сказалъ бы Веньяминъ Франклинъ, еслибъ увидлъ это? Съ той минуты для меня пропало все удовольствіе. Куно назвалъ меня филистеромъ, я промолчалъ, но когда онъ къ этому еще что-то прибавилъ, я ужасно разсердился и чуть-чуть не вызвалъ его на дуэль.

— Могу я узнать, чмъ онъ тебя такъ оскорбилъ?

— Нтъ, потому что это тебя касается… А впрочемъ, ты врно не обидишься. Не ожидаешь же ты отъ людей, чтобъ они вс тебя одинаково понимали и цнили, и ты конечно вполн равнодушенъ къ тому, если они…

— Остановись, милый Роландъ. Я вовсе не желаю знать, что обо мн говорятъ. Толки о насъ постороннихъ людей могутъ насъ огорчать, но они нисколько не содйствуютъ къ нашему улучшенію. Ты поступилъ честно и храбро выдержалъ первый непріятельскій огонь. Оставайся и впередъ вренъ самому себ и мн. А теперь прощай, спокойной ночи.

Эрихъ и Роландъ разошлись вполн счастливые и довольные другъ другомъ. Оба не замедлили заснуть.

ГЛАВА III.
БОЛЬШОЙ СВТЪ ВЪ МАЛЕНЬКОЙ СТОЛИЦ.

На слдующее утро Зонненкампъ весь погрузился въ изученіе адресъ-календаря и въ соображенія на счетъ предстоявшихъ ему визитовъ. Съ другой стороны, Эрихъ усердно работалъ надъ собой, стараясь отдлаться отъ всякаго личнаго чувства и безраздльно отдаться своей задач, которая теперь опять внезапно усложнялась и длалась гораздо трудне.

Посл полудня Зонненкампъ и Церера отправились развозить свои визитныя карточки. Они долго здили взадъ и впередъ по городу въ великолпномъ экипаж съ стеклянными передками и боками. На козлахъ кареты помщались два лакея въ теплыхъ шубахъ, а на запяткахъ егерь. У Зонненкампа съ женой было много толковъ о томъ, слдуетъ ли Роланду ихъ сопровождать, и они наконецъ ршились взять его съ собой.

Эрихъ находился весь этотъ день въ отпуску. Встртясь съ нкоторыми изъ своихъ прежнихъ товарищей, онъ отправился съ ними въ военное Казино, гд нашелъ, вопреки своимъ ожиданіямъ, въ высшей степени радушный пріемъ. Кром того онъ былъ удивленъ серьезнымъ тономъ, какой тамъ теперь царствовалъ и какого онъ не помнилъ въ былое время. Рчь конечно по прежнему часто заходила о картахъ, о лошадяхъ и о танцовщицахъ, по при всемъ томъ многіе изъ молодыхъ людей отличались трезвымъ и даже глубокимъ взглядомъ на вещи. Современное движеніе умовъ совершенно естественно нашло себ отголосокъ и въ военномъ казино. Одинъ изъ товарищей, удалясь съ Эрихомъ въ уголокъ близъ окна, говорилъ, какъ сильно завидуетъ ему въ томъ, что онъ усплъ самостоятельно устроить свою жизнь.

Постивъ еще нсколькихъ друзей, Эрихъ вернулся домой успокоенный и засталъ семью Зонненкампа тоже въ наилучшемъ расположеніи духа.

Уже въ этотъ первый день къ обду были приглашены государственный совтникъ, его жена и дв дочери. Къ вечеру пришла посылка съ выписанными изъ Парижа платьями, о которыхъ уже много толковали въ маленькой столиц. Таможенные чиновники первые видли ихъ и разсказали женамъ, а т своимъ роднымъ и знакомымъ, что госпож Зонненкампъ присланы такія роскошныя платья, подобныхъ которымъ нтъ у самой герцогини. Церера съ гордостью показывала ихъ гостямъ, т восхищались ими — однимъ словомъ, все шло, какъ нельзя лучше. Совтникъ представилъ Зонненкампа въ аристократическій клубъ, гд у того не замедлила составиться своя партія въ вистъ. Посл обда неожиданно явилась Белла съ мужемъ.

Осанка, походка, нарядъ графини, все точно говорило, что за ней невидимо слдуютъ не только два ливрейныхъ лакея, но и карета съ лошадьми. Гд бы она ни находилась, на улиц, или въ салон, она всюду имла видъ, будто только-что вышла изъ экипажа. Въ этотъ день она была очень весела и только въ разговор съ Эрихомъ выразила сожалніе, что мать его осталась на дач. Зонненкампу Белла объявила, что на дняхъ въ столицу прідетъ также и Отто вмст съ русскимъ княземъ. Оба они имютъ роли во французской комедіи, которую собираются играть при двор и въ которой она также участвуетъ.

Затмъ Белла заставила Зонненкампа вручить ей довольно значительную сумму на покупку вещей для базара, который дамы высшаго общества собирались устроить, въ пользу бдныхъ въ начал будущаго мсяца.

Клодвигъ казался утомленнымъ и заране просилъ не требовать отъ него никакого участія въ предстоящихъ празднествахъ. Онъ между прочимъ объявилъ, что въ обихъ палатахъ уже открылись засданія. Братъ герцога, принцъ Леонгардь, человкъ много видвшій въ своихъ странствованіяхъ и постившій Америку, былъ назначенъ президентомъ верхней палаты. Клодвигъ, занимавшій мсто вице-президента, почти всегда принужденъ былъ исполнять должность дйствительнаго президента.

Вечеромъ пришло отъ барона фонъ-Эндлиха приглашеніе на вечеръ. Вс были очень довольны, а Белла передала ходившую по городу сплетню, будто баронъ фонъ-Эндлихъ такъ спшитъ со своимъ баломъ изъ боязни, чтобъ смерть зятя не остановила его приготовленій. До конца сезона, какъ бы то ни было, оставалось еще много времени. Говорили даже, что самъ дворъ намревается почтить своимъ присутствіемъ этотъ праздникъ, который, во всякомъ случа, поститъ принцъ Леонгардъ. Белл тоже были показали парижскія платья. Она пришла въ неописанный восторгъ и посовтовала Церер сохранить самое роскошное изъ нихъ для праздника, который дастъ господинъ Зонненкампъ у себя.

Вечеръ у барона фонъ-Эігдлиха вполн удался. Въ его дом собралось все высшее общество, несмотря на то, что оно сильно негодовало за шутку, какую себ позволилъ герцогъ при возведеніи въ дворянское достоинство богатаго виноторговца. Герцогъ немного поздно увидлъ свою ошибку, которая тмъ боле всхъ поразила, что онъ до сихъ поръ исполнялъ вс требованія придворнаго этикета съ благоговніемъ, какъ будто совершалъ священнодйствіе. Вслдствіе всего этого, дружелюбіе, оказываемое барону фонъ-Эндлиху, приходилось ему особенно по душ. Общество это хорошо знало и наперерывъ старалось заслужить расположеніе своего герцога. Не мудрено посл этого, что праздникъ новаго дворяннпа былъ самый блестящій изо всего сезона.

Баронъ фонъ-Эндлихъ съ своей стороны догадался пригласить нсколькихъ членовъ палаты депутатовъ и въ томъ числ двухъ изъ самыхъ ярыхъ приверженцевъ оппозиціи, конечно предварительно испросивъ на то разршеніе двора. Самъ герцогъ не явился на праздникъ, но принцъ Леонгардъ постилъ его. Послдній не скрывалъ, что былъ противникомъ обычая, въ силу котораго создавались новые дворяне. Но онъ пріхалъ сюда въ качеств подданнаго своего брата и долго разговаривалъ съ двумя приверженцами оппозиціи и въ особенности съ президентомъ палаты депутатовъ, Вейдеманомъ.

Принцъ былъ представителемъ герцога, о которомъ всегда говорилъ не иначе, какъ съ глубокимъ уваженіемъ. Это однако не мшало ему весьма благосклонно выслушивать замчанія въ род слдующаго: ‘Да, еслибъ вы царствовали, не то было бы у насъ и страна наша разомъ превратилась бы въ образцовое государство.’ При двор на принца Леонгарда смотрли съ нкоторымъ состраданіемъ вслдствіе того, что онъ увлекся общей модой и разыгрывалъ роль либерала. Принцъ покровительствовалъ наукамъ и искусствамъ и даже принималъ участіе въ политическомъ движеніи страны. Ходили слухи, будто онъ втайн поддерживалъ одну газету, которая отличалась умренно-оппозиціоннымъ направленіемъ.

Принцъ подъ руку съ Клодвигомъ расхаживалъ по заламъ. Это съ его стороны считалось важнымъ знакомъ отличія. Вроятно графъ какъ-нибудь съ особенной похвалой отозвался объ Эрих, который скрывался въ заднихъ рядахъ гостей, стоявшихъ на проход принца и выжидавшихъ случая ему поклониться. Принцъ подошелъ прямо къ нему и сказалъ:

— Любезный Дорнэ, я очень радъ васъ видть. Вы, безъ сомннія, теперь сдлались въ полномъ смысл слова ученымъ. Впрочемъ этого и слдовало ожидать: вы съ дтства выказывали большія способности къ наукамъ. Какъ поживаетъ ваша почтенная матушка?

Эрихъ очень учтиво поблагодарилъ. Онъ былъ радъ, что первое свиданіе съ принцемъ Леонгардомъ прошло такъ дружелюбно. А тотъ, повидимому, не на шутку хотлъ выказать ему свое благоволеніе, потому что вслдъ за тмъ спросилъ:

— А гд господинъ Зонненкампъ? Представьте его мн.

Зонненкампа, къ сожалнію, не могли скоро найти. Онъ былъ въ отдаленной комнат, гд курили. Когда его наконецъ отыскали, принцъ съ графиней Беллой открывалъ балъ.

Баронъ фонъ-Эндлихъ сіялъ счастьемъ, Зонненкампъ напротивъ былъ непріятно пораженъ, узнавъ желаніе принца, чтобъ онъ былъ ему представленъ капитаномъ Дорнэ. Оба эти человка вообще составляли странную противоположность. ‘Винный графъ’ отличался большой самоувренностью, которою однако никогда никого не оскорблялъ. Каждое его слово, каждое движеніе говорило: ‘Я все знаю’. Онъ умлъ поддерживать разговоръ съ людьми самыхъ разнообразныхъ званій и положеній и при этомъ ему еще ни разу не случилось ударить лицемъ въ грязь. То, что онъ былъ хорошимъ финансистомъ, политико-экономомъ, агрономомъ и негоціантомъ, не подлежало ни малйшему сомннію, но онъ, кром того, еще умлъ говорить о наук и метко судить о всхъ государственныхъ людяхъ Европы. Онъ постоянно вслушивался въ рчи другихъ и всегда ловко извлекалъ изъ нихъ пользу.

Зонненкампъ почти не отходилъ отъ кружка, въ которомъ ораторствовалъ баронъ фонъ-Эндлихъ и въ первый разъ въ жизни почувствовалъ себя ничтожнымъ и ничего незнающимъ, въ сравненіи съ этимъ человкомъ. ‘Видный графъ’ разсуждалъ о выдлк стали, когда къ групп, посреди которой онъ стоялъ, подошелъ принцъ Леонгардъ. Разговоръ мгновенно прервался, по принцъ сказалъ:

— Прошу васъ, продолжайте, я не хочу вамъ мшать.

И онъ съ благодарностью выслушалъ объясненіе барона фонъ-Эндлиха, который говорилъ такъ плавно, съ такимъ знаніемъ дла,, какъ будто всю жизнь провелъ на фабрик, гд управлялъ литейными работами.

Наконецъ Зонненкампъ былъ представленъ принцу и тотъ у него спросилъ, занимался ли онъ также и въ Америк винодліемъ.

Зонненкампъ отвчалъ, что нтъ.

Принцъ, едва выслушавъ отвтъ, спросилъ еще, не былъ ли Зонненкампъ лично знакомъ съ Теодоромъ Паркеромъ. Ему самому однажды привелось слышать его проповдь, которой онъ остался чрезвычайно доволенъ.

Зонненкампъ снова принужденъ былъ отвчать отрицательно и при этомъ вдругъ почувствовалъ себя въ высшей степени жалкимъ и ничтожнымъ.

Принцъ, желая его ободрить, старался навести разговоръ на предметъ, который былъ бы ему хорошо знакомъ. Онъ, немного спустя, спросилъ, вритъ ли Зонненкампъ въ мирный исходъ вопроса о невольничеств?

Вс съ напряженнымъ вниманіемъ слушали, какъ Зонненкампъ говорилъ, что вс ужасы рабства, о которыхъ такъ много толкуютъ, въ дйствительности вовсе не существуютъ и что аболиціонисты, имя въ виду, можетъ, быть, и хорошую цль, весьма дурно принялись за ея выполненіе.

— Вы должны мн это когда-нибудь подробне объяснить, сказалъ принцъ. Прошу васъ навстить меня когда-нибудь.

— Вашему высочеству стоитъ только приказать, отвчалъ Зонненкампъ, весьма довольный этимъ заключеніемъ своего разговора съ принцемъ.

Эрихъ почти весь вечеръ провелъ съ Вейдеманомъ, но, несмотря на все удовольствіе, какое находилъ въ бесд съ этимъ замчательнымъ человкомъ, не могъ однако удержаться отъ того, чтобъ по временамъ украдкой не слдить за Беллой. Графиня сіяла красотой и весельемъ. Наружностью она походила на Юнону, обладая полнотой и округленностью формъ, какія особенно часто встрчаются у фламанокъ. Въ ней была какая-то небрежная аристократическая грація, соединенная съ гордой самоувренностью. Она всякому умла сказать впопадъ, то легкое, остроумное, то серьезное и даже глубокое слово. Людей пожилыхъ она оживляла, молодыхъ забавляла и все это самымъ благороднымъ и въ тоже время естественнымъ образомъ.

Она, плавно переступая, переходила отъ одной группы къ другой. Губы ея по временамъ принимали суровое, жесткое выраженіе, но она длала надъ собой усиліе и лицо ея мгновенно озарялось плнительной улыбкой. Она была очаровательна, когда обращалась къ кому-нибудь съ ласковой, дружеской рчью. Но при всемъ томъ на наружности ея лежала печать загадочности. Никто не зналъ наврное, какого цвта у нея были глаза, а между тмъ всякій испытывалъ на себ чарующее вліяніе ихъ лучей.

Беллу можно было ненавидть, но забыть ее оказывалось ршительно невозможнымъ. Докторъ Рихардтъ, и тотъ долженъ былъ въ этомъ сознаться, хотя Эрихъ находилъ, что онъ вообще ошибался въ оцнк характера Беллы. По мннію молодого человка, въ ней, надъ всми другими чувствами и стремленіями, преобладало честолюбіе, которое, будь оно направлено на что-нибудь доброе и хорошее, сдлало бы изъ вся личность въ высшей степени замчательную.

Мысленно упрекая себя за несправедливость къ ней, Эрихъ въ этотъ вечеръ оказывалъ ей особенное дружелюбіе и почтительность. Белла, повидимому, понимала, что въ немъ происходило и въ теченіи вечера не разъ обмнивалась съ нимъ многозначительными и ласковыми взглядами.

Обращеніе Эриха вполн успокоило графиню. Она одно время боялась, чтобъ этотъ учитель не вздумалъ хвастаться… Какой вздоръ! Кто бы ему поврилъ? Да и самъ онъ настолько благороденъ, что никогда не сдлалъ бы ничего подобнаго.

Но что же въ самомъ дл между ними произошло?

Посл первой минуты внутренняго разлада, Белла призвала къ себ на помощь всю свою гордость и ей вскор удалось уврить себя, будто все это было минутное увлеченіе, искушеніе, не боле какъ пустая игра.

Кто могъ ей противорчить?

Она даже начала казаться себ героиней, которая мужественно выдержала напоръ враждебной силы.

Мало-по-малу Белла дошла до того, что на собственныя мечты стала смотрть какъ на дйствительность и все дло приняло въ ея глазахъ значеніе романа, который она, будто бы, когда-то читала. Онъ ее сначала сильно взволновалъ, окончаніе его не соотвтствовало ея ожиданіямъ, но теперь она съ нимъ совсмъ раздлалась и помстила его въ библіотеку, гд на немъ уже усплъ лечь слой пыли. Да, Белла въ настоящее время могла съ улыбкой думать объ этомъ прошломъ. Она почти гордилась тмъ, что еще въ состояніи такъ свжо и наивно чувствовать, такъ увлекаться и испытывать подобнаго рода, волненія.

Подойдя къ Эриху и Вейдеману, она заговорила съ ними объ удовольствіи, какое ей доставляетъ ихъ сближеніе. Потомъ она выразила надежду, что Эрихъ будетъ теперь часто навщать ее и Клодвига. Они, въ обществ одинъ другого, замтила она, будутъ отрезвляться отъ тумана, въ какой невольно повергаетъ водоворотъ столичной жизни и углубляясь въ самихъ себя, станутъ взаимно поддерживать въ себ стремленія ко всему чистому и прекрасному. Белла между тмъ просила Эриха сходить вмст съ ней въ музей, а затмъ съ сестринской заботливостью посовтовала ему сдлать нсколько необходимыхъ визитовъ, для того, чтобъ не быть чужимъ въ обществ тхъ людей, съ которыми ему теперь придется такъ часто встрчаться.

Она была очень рада узнать, что онъ уже это отчасти исполнилъ. Эрихъ между прочимъ замтилъ, что онъ старался отыскать негра, находящагося въ услуженіи у герцога, но тотъ, какъ оказалось, ухалъ на зиму въ Неаполь съ одной больной принцессой.

— Вотъ какъ! сказала Белла съ странной улыбкой. Вы безъ сомннія имли къ этому негру особенное порученіе отъ г. Зонненкампа?

Эрихъ отвчалъ, что ршительно не понимаетъ ея вопроса, а Белла поспшила извиниться въ своей, какъ она выразилась, неумстной шутк. Затмъ она быстро направилась къ Зонненкампу и много съ нимъ смялась на счетъ одного изъ гостей. То былъ братъ барона фонъ-Эндлиха, содержатель лучшаго моднаго магазина въ столиц.

‘Винный графъ’ не могъ избжать того, чтобъ не пригласить къ себ за вечеръ своего брата, купца, пользовавшагося всеобщимъ уваженіемъ въ город. Белла со смхомъ увряла, что этотъ человкъ явился сюда съ цлью посмотрть, какой эффектъ производятъ въ бальной зал наканун купленные у него наряды.

Зонненкампъ мысленно радовался тому, что, когда его произведутъ въ дворяне, съ нимъ не можетъ случиться ничего подобнаго, потому что онъ вовсе не иметъ родственниковъ.

ГЛАВА IV.
ГОЛУБОЙ БАНТЪ.

Зонненкампъ и его семейство каждый вечеръ посщали или театры, или балы. Утро у нихъ начиналось съ полудня. Эрихъ, послушный совту Беллы, сдлалъ необходимые визиты и его тоже всюду начали приглашать.

Общественная жизнь являлась теперь ему въ совершенно новомъ свт. Онъ смотрлъ на нее глазами человка, который былъ внезапно перенесенъ въ среду ея изъ совсмъ другого, чуждаго ей міра. Ему становилось жутко при мысли, сколько лжи скрывалось подъ этими улыбками, какая фальшь таилась въ глубин души всхъ этихъ разфранченныхъ, съ виду такихъ милыхъ и любезныхъ людей. Его несказанно возмущало это ходячее лицемріе въ блыхъ галстукахъ. Въ курительной комнат мужчины обыкновенно, наперерывъ другъ передъ другомъ, разсказывали соблазнительные анекдоты, а затмъ, какъ ни въ чемъ не бывало, являлись въ бальную залу къ своимъ женамъ и дочерямъ и казались такими изящными и благородными!

Эрихъ держался немного въ сторон отъ всхъ, но Белла была къ нему особенно внимательна и предупредительна. Она съ наслажденіемъ плавала въ поток свтскихъ удовольствій. Ей было пріятно знать, что она здсь одна изъ первыхъ, если не самая первая.

Русскій князь тоже осыпалъ Эриха любезностями и много разсказывалъ ему о Кнодф и о необыкновенной маленькой американк, находившейся въ Маттенгейм.

Пранкенъ, всякій разъ что встрчался съ Эрихомъ, раскланивался съ нимъ по всмъ правиламъ свтскаго приличія, но никогда съ нимъ не заговаривалъ.

Вс высшіе сановники герцогства дружески обращались съ Эрихомъ и до него не разъ доходили слухи о похвалахъ, съ какими о немъ постоянно отзывались графъ и графиня Вольфсгартенъ.

Встрчи Эриха съ Вейдеманомъ всегда были очень кратковременны и несмотря на желаніе обоихъ другъ съ другомъ ближе познакомиться, это имъ никакъ не удавалось. Только разъ случай помогъ имъ, доставивъ возможность обмняться нсколькими задушевными мыслями и тмъ самымъ поглубже заглянуть въ душу одинъ другого. Они говорили о Клодвиг и оба съ одинаковымъ уваженіемъ отзывались о немъ. Только Вейдеманъ въ заключеніе сказалъ:

— Я удивляюсь сил этого человка, но самъ признаюсь, не съумлъ бы, подобно ему, распоряжаться ею. Нашъ другъ обладаетъ способностью вполн примняться къ сред, въ которой живетъ. Боле того, онъ можетъ по произволу облекаться въ то или другое настроеніе духа и это съ легкостью, съ какой скидаетъ и надваетъ свой фракъ. Въ глубин души его таятся стремленія, не имющія ничего общаго съ интересами придворнаго и великосвтскаго міра. Но разъ, что онъ становится съ нимъ въ соприкосновеніе, у него исчезаютъ вс слды противорчія, такъ что можно подумать, онъ созданъ именно для этой, а не для какой другой сферы.

Эрихъ вполн понималъ и раздлялъ мнніе своего собесдника. А Вейдеманъ, устремивъ на молодого человка задумчивый взглядъ, внимательно слушалъ, какъ тотъ ему говорилъ, что теперь для него становится яснымъ одинъ упрекъ, который до сихъ поръ его мучительно преслдовалъ.

— Люди, сказалъ Эрихъ, часто неодобрительно смотрятъ на старанія углубляться въ сокровенный смыслъ вещей и строго порицаютъ тхъ, которые увлекаются и волнуются. Будьте спокойны и равнодушны, говорятъ они, врьте всему на слово и никому не прекословьте. Я этого не могу и потому не гожусь для общества.

Вейдеманъ, повидимому, нсколько иначе понялъ причину того, что тревожило Эриха, который, по его мннію, долженъ былъ считать себя счастливымъ тмъ, что на его долю выпала, задача воспитывать юношу, подобнаго Роланду.

А Эрихъ, между тмъ, иногда по цлымъ вечерамъ не видалъ Роланда. Мальчика обыкновенно окружала цлая толпа танцующей молодежи, мужчинъ и двушекъ. Вс его ласкали и забавлялись имъ, какъ прелестной игрушкой. Протанцовавъ цлую ночь, онъ возвращался домой усталый и въ теченіи всего слдующаго дня имлъ скучающій, разсянный видъ. Эрихъ даже не разъ замчалъ, какъ швейцаръ украдкой совалъ его воспитаннику въ руку раздушенныя записочки. О правильныхъ занятіяхъ не могло быть и рчи. Роландъ по цлымъ часамъ наигрывалъ на фортепіано мотивы танцевъ, которые еще со вчерашняго вечера звучали у него въ ушахъ. Въ его пюпитр тщательно хранились записочки съ именами дамъ, съ которыми онъ танцовалъ, и разные другіе знаки памяти. Взглядъ мальчика принялъ какое-то непривычное ему выраженіе робости и утомленія.

Пранкенъ не могъ достаточно нарадоваться на то, что видлъ своихъ — онъ теперь никогда иначе не называлъ семейство Зонненкампа — такъ хорошо принятыми въ обществ. По его стараніямъ Роландъ получилъ во французской комедіи роль пажа при двор Людовика XIV, которую первоначально должна была играть молоденькая графиня Оттерсвейеръ. Но она захворала корью и Роландъ ее замнилъ.

Для мальчика заказали роскошный костюмъ и онъ во сн и на яву только и бредилъ, что комедіей, да репетиціями.

Когда, посл первой репетиціи въ костюмахъ, Роландъ показался своимъ въ туго-натянутомъ бломъ шелковомъ трико, вс были невольно поражены его удивительной красотой. Церера пришла въ неописанный восторгъ надолго не могла успокоиться. Роландъ взглянулъ на Эриха, который стоялъ отвернувшись и печально смотрлъ въ сторону. Мальчикъ, не разъ слышавшій, какъ товарищи смялись надъ серьезнымъ видомъ Эриха, хотлъ-было упрекнуть его въ педантств, но удержался и только проговорилъ:

— Врь мн, что я, немного погодя, снова примусь за ученіе и выучусь тогда всему, чему ты только пожелаешь. Но теперь, дай мн повеселиться.

Эрихъ печально улыбнулся. Онъ чувствовалъ, что въ мальчик произошла перемна къ худшему и въ тоже время сознавалъ свое безсиліе въ настоящемъ случа что-нибудь для него сдлать. Видя, какъ безжалостно портили и вырывали то, что онъ съ такой заботливостью сялъ и ростилъ, Эрихъ невольно впадалъ въ уныніе. Ему не разъ приходило на умъ навсегда разстаться съ этимъ домомъ и съ этими людьми и только надежда спасти Роланда отъ окончательной гибели еще удерживала его на трудномъ пост. Однако онъ счелъ своей обязанностью раскрыть Зонненкампу глаза на счетъ угрожавшей его сыну опасности. Но Зонненкампъ въ утшеніе отвчалъ ему, что американскіе юноши зрютъ гораздо ране германскихъ. Въ возрастъ, когда послдніе еще сидять на школьной скамь, первые уже достигаютъ полнаго развитія и вполн умютъ справляться съ жизнью.

— Я боюсь, сказалъ Эрихъ, чтобъ Роландъ не утратилъ самой драгоцнной способности человка.

— Какой?

— Изъ самого себя извлекать вс радости и утшенія въ жизни.

— Вы хотите сдлать изъ моего сына ученаго, который самъ себ варитъ кофе.

— Я понимаю вашу шутку и надюсь, что вы, съ вашей стороны, понимаете настоящій смыслъ моихъ словъ. Я хочу только сказать, что, кто не уметъ находить счастья въ самомъ себ, тотъ не найдетъ его я въ цломъ мір. Это пунктъ, на которомъ мы сходимся съ врующими, хотя и понимаемъ его нсколько иначе, нежели они. Счастье человка, говорятъ они, заключается въ царствіи небесномъ, которое непремнно водворяется въ сердц каждаго, кто того пожелаетъ. Въ противномъ случа человкъ вчно остается въ зависимости отъ случая, и нигд и ни въ чемъ не находитъ себ удовлетворенія.

Зонненкампъ только кивалъ головой, слушая, какъ этотъ человкъ съ спокойнымъ достоинствомъ излагалъ передъ нимъ свои убжденія. Мысли капитана, думалъ онъ, сильно отзываются самоотреченіемъ, которое проповдуетъ церковь. Онъ ихъ цликомъ беретъ оттуда и только приспособляетъ къ свтскимъ понятіямъ.

Время, которое Роландъ посвящалъ репетиціямъ французской комедіи, Эрихъ проводилъ въ собраніи учителей. Къ сожалнію, онъ и тамъ нашелъ своего рода аристократію: преподаватели высшихъ учебныхъ заведеній смотрли свысока за учителей элементарныхъ школъ и держались отъ нихъ въ сторон. Многіе изъ нихъ встртили Эриха какъ стараго знакомаго, помня его торжество на музыкальномъ праздник, въ которомъ они почти вс участвовали. Здсь, въ столиц, у нихъ тоже существовало общество пнія и никогда Эрихъ не плъ такъ хорошо, какъ въ присутствіи своихъ новыхъ друзей.

Онъ, кром того, еще часто покидалъ блестящія собранія, чтобъ присутствовать при засданіяхъ ученаго общества педагоговъ. Въ такихъ случаяхъ ему обыкновенно казалось, будто онъ переносился на другую планету, — такъ мало нравы и обычаи людей, съ которыми онъ здсь встрчался, имли общаго съ привычками, господствовавшими въ большомъ свт.

Серьезные, угрюмые на видъ педагоги важно разсуждали о способахъ, какими всего успшне можно направить молодую душу къ добру. Слушая ихъ, Эрихъ съ горечью думалъ о томъ, какъ достаточно одного вечера, чтобъ разрушить вс мудрыя соображенія наставника и разомъ уничтожить все, надъ чмъ онъ такъ медленно и заботливо трудился.

Еслибъ человкъ всегда зналъ, что выйдетъ изъ его поступковъ, врядъ ли бы у него хватило мужества доле жить. Лучшая часть нашего нравственнаго бытія заключается въ нашемъ невдніи будущности и въ вр, какую мы питаемъ въ полное осуществленіе нашихъ мыслей и стремленій.

Эрихъ не рдко разсказывалъ Зонненкампу о томъ, какъ онъ проводилъ время въ педагогическихъ собраніяхъ и о чемъ тамъ разсуждали ученые мужи. Зонненкампъ слушалъ его всегда внимательно и даже съ участіемъ. Ему въ другихъ людяхъ нравилось идеальное воззрніе на жизнь.

— Вы гораздо счастливе насъ, говорилъ онъ Эриху, прихлебывая изъ стакана старое бургонское.

Вечеромъ, наканун представленія французской комедіи, Роландъ, по желанію отца и Пранкена, пригласилъ къ себ ужинать всхъ участвовавшихъ въ пьес. Мужчины охотно приняли его приглашеніе, но изъ дамъ явилась только одна Белла.

Отведя Зонненкампа въ сторону, она ему сказала, что дамы только тогда ршатся посщать его домъ, когда въ немъ водворится профессорша Дорнэ, урожденная Бургольцъ. Белла даже самой себ не хотла сознаться, что боялась, возвратясь на дачу, прочесть въ глазахъ профессорши упрекъ. Мать Эриха такъ часто нападала на пустоту свтской жизни, пусть же она теперь наравн съ ней, Беллой, окунется въ ея водоворотъ: тогда ни одной изъ нихъ не придется стыдиться передъ другой. Но кром того графиня говорила правду, когда утверждала, что только присутствіе профессорши можетъ поставить домъ Зонненкампа на аристократическую ногу.

У Беллы еще хватило духу разсказать ему, какъ совтница, старавшаяся извлечь изъ него какъ можно боле выгодъ, жаловалась въ обществ на необходимость, ради близкаго сосдства, поддерживать съ нимъ дружескія отношенія.

Зонненкампъ чувствовалъ себя вдвойн обиженнымъ, но съумлъ скрыть свою досаду. Любезная улыбка ни на минуту не сходила съ его лица.

Наконецъ насталъ вечеръ, назначенный для представленія французской комедіи, и пьеса была успшно розыграна. Вс были въ восторг отъ необыкновенной красоты и развязной граціи Роланда. Онъ затмилъ всхъ, не исключая даже самой Беллы, которая въ этотъ вечеръ имла случаи выказать все разнообразіе своего таланта, такъ какъ на ея долю выпала роль съ переодваньями.

Герцогиня позвала къ себ Роланда и долго съ нимъ говорила. Въ публик видли, какъ она и мальчикъ въ теченіи разговора не разъ улыбались. Герцогъ самъ подошелъ къ Зонненкампу и его жен и поздравилъ ихъ съ тмъ, что они имютъ такого сына. Онъ между прочимъ спросилъ, скоро ли они намреваются опредлить Роланда въ корпусъ.

— Лишь только онъ получитъ имя, которымъ вашему высочеству угодно будетъ его наградить, отвчалъ Зонненкампъ,

Лицо герцога мгновенно омрачилось. Онъ поспшно кивнулъ головой и пошелъ дале.

Зонненкампъ съ трудомъ перевелъ духъ. Онъ чувствовалъ, что промахнулся, но взять сказанное назадъ — было невозможно, и ему ничего боле не оставалось, какъ, очертя голову, идти впередъ. Онъ съ вызывающимъ видомъ смотрлъ на двигавшуюся передъ нимъ блестящую толпу и съ злобой помышлялъ о томъ, какъ хорошо было бы подчинить ее себ съ тмъ, чтобъ посл выместить на ней вс свои неудачи.

Гнвъ его еще усилился, когда Пранкенъ пришелъ освдомиться, что такое сказалъ онъ герцогу, который повидимому остался очень недоволенъ разговоромъ съ нимъ. Зонненкампъ, конечно, не счелъ нужнымъ разглашать о своей ошибк.

Эрихъ съ глубокой грустью смотрлъ на все, что передъ нимъ происходило. Онъ стоялъ, прислонясь къ колонн, а рядомъ съ нимъ великолпная пальма печально опустила свои поблекшія листья, Эрихъ на нее взглянулъ: растеніе явно увядало въ душной атмосфер бальной залы, освщенной потокомъ газоваго свта. Его завтра отсюда возьмутъ и снова поставятъ тамъ, гд ему хорошо и привольно, но врядъ ли оно когда-нибудь вполн оправится. Всего врне пальма совсмъ погибнетъ. Неужели и съ Роландомъ будетъ тоже? Гд ему посреди всего этого блеска, всхъ этихъ ласкъ и похвалъ, думать объ идеалахъ и стремиться къ высшей дятельности?

Воображеніе Эриха внезапно вызвало передъ нимъ образъ профессора Эйнзиделя и онъ съ улыбкой подумалъ, что сказалъ бы почтенный ученый, еслибъ внезапно очутился здсь, въ этой роскошной зал, посреди этой нарядной толпы. Но самъ онъ, Эрихъ, разв не тоже самое ощущаетъ? Онъ въ сущности точно такой же профессоръ Эйнзидель. ‘Что такое вс мы. люди мысли? думалъ молодой человкъ:— не боле, какъ зрители. Вонъ тутъ передъ тобой, говорилъ онъ самому себ, происходитъ погоня за наслажденіями. Отчего бы и теб не принять въ ней участіе?’ Сердце его болзненно сжалось, а на лиц выступила краска. Въ эту минуту къ нему подошелъ Роландъ и сказалъ:

— Похвалы другихъ меня не радуютъ, если ты меня не одобряешь.

Эрихъ протянулъ ему руку, а Роландъ продолжалъ:

— Герцогиня желаетъ, чтобъ я снялъ съ себя портретъ въ этомъ костюм. Вс дамы пристаютъ ко мн съ тмъ же, а остальные актеры также хотятъ сдлать свои фотографіи. Не правда ли, какъ это хорошо?

— Да, впереди у тебя будетъ пріятное воспоминаніе.

— Впереди… Ахъ, пожалуйста, не говори о будущемъ! Сегодняшній день такъ прекрасенъ, что я ни о чемъ, кром его, и думать не хочу. Еслибъ можно было не ложиться спать и не раздваться, а надолго, на сто лтъ остаться такимъ, какъ теперь!

Эрихъ видлъ, что мальчикъ былъ какъ въ чаду и счелъ за лучшее пока ему не противорчить.

Но его самого ожидало въ этотъ вечеръ нчто, его сильно смутившее.

Онъ видлъ, какъ Белла съ жаромъ о чемъ-то говорила съ бывшимъ командиромъ его полка, теперешнимъ военнымъ министромъ. Немного спустя, министръ очутился вблизи отъ Эриха. Молодой человкъ почтительно поклонился своему старому начальнику, который немедленно вступилъ съ нимъ въ разговоръ. Обмнявшись съ нимъ нсколькими незначительными словами, министръ вдругъ спросилъ у Эриха, не хочетъ ли онъ, съ поступленіемъ своего воспитанника въ кадетскій корпусъ, самъ занять тамъ какую-нибудь каедру.

Эрихъ поблагодарилъ, но не ршился немедленно дать отвтъ. Дале военный министръ спросилъ у него, позаботился ли онъ обезпечить себя на то время, когда окончитъ воспитаніе молодого американца, и не находитъ ли онъ, что его настоящее положеніе задерживаетъ его собственные успхи въ наук. Вс, знавшіе его въ университет, отзывались о немъ, какъ о молодомъ человк, подающемъ блестящія надежды.

Эрихъ смутился. Неужели это правда, что онъ себя продалъ? но въ такомъ случа, что изъ него будетъ и что станется съ его матерью, которую онъ увлекъ за собой и поставилъ въ ложное положеніе?

Разставшись съ министромъ, Эрихъ почувствовалъ на себ огненный взглядъ Беллы. Онъ подошелъ къ ней и выразилъ ей свою благодарность за ея лестный о себ отзывъ.

— Вы напрасно меня благодарите, сказала она. Мною при этомъ руководила ревность. Я желаю удалить васъ изъ дома Зонненкампа, пока въ него еще не вернулась очаровательная Манна.

Белла, казалось, была очень весела.

На слдующее утро Роландъ тайно приказалъ прикрпить къ своей одежд новый голубой бантъ и отправился съ товарищами къ фотографу снимать свой портретъ. А Зонненкампъ, распорядившись на счетъ разсылки пригласительныхъ билетовъ на большой праздникъ, который въ скоромъ времени намревался у себя дать, въ сопровожденіи одного только Лутца ухалъ на виллу Эдемъ.

ГЛАВА V.
ВСЕМОГУЩАЯ РУКА ВНЕЗАПНО ОКАЗЫВАЕТСЯ БЕЗСИЛЬНОЙ.

Профессорша сидла въ уютной, хорошо-натопленной комнат у окна, тщательно защищеннаго отъ холода, внутри коврами и подушками, снаружи мохомъ. Передъ ней стояла швейная машина, колесо которой, вертясь, издавало только самый легкій, едва замтный шумъ. Съ рки доносился трескъ ударявшихся одна о другую льдинъ, которыя, сталкиваясь и раздробляясь, стремительно плыли внизъ по теченію.

Профессорша, по временамъ, оставляла работу и устремляла задумчивый взоръ на Рейнъ и на далекій ландшафтъ, гд надъ деревьями струился легкій дымъ, выходившій изъ трубъ крестьянскихъ домиковъ. Ей теперь была хорошо знакома жизнь тамошнихъ обывателей.

Профессорша часто навщала бднйшихъ изъ поселянъ и всегда приносила имъ съ собой или помощь, или добрый совтъ. Въ этихъ посщеніяхъ ее обыкновенно сопровождали то фрейленъ Милькъ, то ловчій, но чаще всего Семиствольникъ, веселый правъ котораго ей приходился особенно по сердцу. Поселяне, въ свою очередь, часто являлись въ виноградный домикъ, кто съ благодарностью, кто съ новой просьбой о помощи. Профессорша всегда всхъ ласково принимала и чувствовала себя несказанно счастливой отъ того, что могла длать такъ многодобра.

Не было у ней недостатка и въ другого рода, чисто умственныхъ радостяхъ. Она перечитывала любимыя книги своего мужа и замтки, которыя онъ длалъ за поляхъ. Это оживляло въ ней память о покойномъ и она, такъ сказать, жила въ постоянномъ общеніи съ нимъ. Слова, написанныя мужемъ, она почти всегда читала вслухъ, частью для того, чтобы живе проникаться ихъ смысломъ, частью, чтобы заглушить въ себ мысли, которыя съ нкоторыхъ поръ ее неотступно преслдовали. Мысли эти относились къ Зонненкампу, къ его прошлому и настоящему образу жизни и въ особенности къ странному настроенію духа Манны. Ей стало теперь ясно, почему Манна, покидая родительскій домъ, сказала Роланду: ‘Я тоже Ифигенія’. Сидя за своей машиной, профессорша декламировала стихи изъ драмы Гте и мысленно старалась разршить вопросъ, почему дти должны страдать за вину своихъ родителей?

Вдругъ она услышала шумъ колесъ, и минуту спустя передъ домикомъ остановилась карета. ‘Это врно докторъ’, подумала профессорша и осталась на мст. Ей было хорошо извстно, что онъ не любилъ, когда она для него прерывала свои занятія. Но приближавшіеся шаги вовсе не походили на докторскіе и стукъ въ дверь былъ совсмъ иной, чмъ у него. Еще мгновеніе, и въ комнату вошелъ Зонненкампъ.

— Вы совсмъ одн? спросилъ онъ.

— Да.

Профессорша испугалась. Она еще не видала Зонненкампа посл того, какъ узнала о немъ тайну, которую ни за что въ мір не ршилась бы ему повторить. Ей понадобилось все ея самообладаніе для того, чтобъ не датъ ему ничего замтить и спокойно протянуть ему руку. Дотронувшись желзнаго кольца, которое онъ постоянно носилъ на большомъ пальц, она вздрогнула, какъ отъ прикосновенія зми и въ ужас взглянула на его руку. Широкая, пухлая, съ короткими, поросшими мясомъ ногтями, рука Зонненкампа, какъ дв капли воды, походила на руку Фарисея, который, въ знаменитой картин Тиціана, показываетъ Спасителю монету съ изображеніемъ Цезаря. Фарисей держитъ монету между большимъ и указательнымъ пальцемъ, а рука его носитъ на себ отпечатокъ скупости, лжи и насилія. Въ ум профессорши съ быстротой молніи промелькнуло воспоминаніе о томъ, какъ она, во время своей свадебной поздки, вмст съ мужемъ, стояла передъ этой картиной въ Дрезденской галлере. Мужъ, закрывъ на минуту лица Христа и Фарисея, указалъ ей на руки, въ которыхъ съ такой поразительной отчетливостью выразился характеръ обихъ личностей.

Непривычное волненіе профессорши не ускользнуло отъ Зонненкампа, но онъ поспшилъ его отнести на счетъ своего неожиданнаго появленія.

— Я не разъ замчалъ, сказалъ онъ, что люди, живущіе преимущественно въ области мысли, и въ особенности женщины съ обширнымъ развитіемъ ума и сердца, вообще не любятъ неожиданностей. Прошу васъ, будьте такъ великодушны, и простите меня на этотъ разъ.

Профессорша съ изумленіемъ на него посмотрла. Возможно ли, чтобъ человкъ, съ такимъ прошлымъ какъ у Зонненкампа, былъ способенъ понимать такія тонкія движенія души и говорить о нихъ съ такимъ чувствомъ и уваженіемъ? Она принуждена была сознаться, что онъ врно угадалъ причину ея волненія, а затмъ освдомилась о цли его неожиданнаго прізда на виллу. Она была въ недоумніи, принять ли этотъ визитъ на свой счетъ, или приписать его хозяйственнымъ соображеніямъ. Профессорша чувствовала, какъ не кстати былъ ея вопросъ, но не могла придумать ничего другого, боле подходящаго къ настоящему случаю.

— Мой пріздъ сюда имлъ въ виду васъ однхъ, сказалъ Зонненкампъ. Но теперь я почти сожалю, что нарушилъ ваше спокойствіе. Самъ я вырвался сюда изъ омута, гд невольно начинаешь сомнваться въ возможности мирнаго существованія, подобнаго вашему. Мы въ столиц живемъ въ настоящемъ вихр, счастливые тмъ, что еще можемъ спать.

— Мн хорошо извстна эта шумная и веселая жизнь, съ улыбкой отвчала профессорша. Люди изъ нея постоянно стремятся къ тишин и уединенію, но лишь только получатъ ихъ, тотчасъ же начинаютъ вздыхать по шуткамъ и смху, но блестящей толп и разнообразнымъ удовольствіямъ.

Зонненкампъ, не медля ни минуты, прямо пошелъ къ своей цли. Онъ убдительно, почти униженно, просилъ профессоршу переселиться къ нему въ столицу для того, чтобъ сообщить его дому блескъ и достоинство, которые она одна можетъ ему доставить.

Профессорша выразила сожалніе, что должна отклонить отъ себя такое лестное предложеніе. Но она чувствуетъ, что навсегда утратила способность веселиться.

— Я до сихъ поръ думалъ, что у васъ свободный взглядъ на жизнь и что вы, напротивъ, считаете веселье однимъ изъ необходимйшихъ ея элементовъ.

— И вы не ошибались. Я ни чуть не склонна смотрть на жизнь съ мрачной точки зрнія и далека отъ того, чтобы считать міръ обширнымъ благотворительнымъ заведеніемъ, изъ котораго должна быть изгнана всякая веселость. Напротивъ, молодость, по моему мннію, должна веселиться, танцовать и рзвиться. Мало того, я нахожу, что ей посреди шутокъ и смха даже вовсе не пристало думать о бдныхъ, терпящихъ стужу и голодъ. На все есть свое время и вы правы, полагая, что я люблю веселость. Да, я ее люблю и думаю, что въ ней одной заключается сила.

— Въ такомъ случа, не отказывайте намъ въ вашемъ содйствіи, чтобъ мы могли потомъ успшне заняться нашими меньшими и нуждающимися братьями.

Профессорша была возмущена до глубины души. Какъ могъ этотъ человкъ такимъ образомъ говорить? Неужели онъ надется, что она ему повритъ? Она почти съ ужасомъ смотрла на него и на его руки, на которыхъ какъ будто ожидала увидть слды крови. Не въ состояніи еще что-нибудь сказать, она только качала головой, приговаривая:

— Я не могу, врьте мн, что не могу.

— Въ такомъ случа мн больше ничего не остается, какъ открыть вамъ тайну моей жизни.

Профессорша обими руками ухватилась за швейную машинку. Что онъ ей скажетъ, какую тайну откроетъ? Она молча кивнула головой и Зонненкампъ принялся ей доказывать, какъ необходимо для его жены, для Роланда и для Манны, чтобъ онъ получилъ дворянское достоинство. Профессорша не могла опомниться отъ удивленія. Какъ… этотъ человкъ… съ его прошлымъ?… Какая неслыханная дерзость! въ ней вдругъ заговорила дворянская кровь Бургольцевъ.

Зонненкампъ съ напряженнымъ вниманіемъ слдилъ за ней. Въ душ этой женщины происходило что-то такое, чего онъ не могъ понять. А она сидла передъ нимъ неподвижно, ни однимъ словомъ не выражая ни удивленія, ни благодарности за такое довріе.

— Отчего вы молчите? спросилъ онъ наконецъ.

Профессорша мгновенно опомнилась и откинувъ назадъ голову, сказала:

— А вамъ не жаль будетъ перемнить свое имя?

Зонненкампъ окинулъ ее быстрымъ взглядомъ, а она продолжала:

— Мн, какъ жен, всегда казалось страннымъ носить другое имя, а не то, которое мн принадлежало по праву рожденія.

— Извините меня, возразилъ Зонненкампъ: но вы мняли ваше имя на мщанское, а дворянское всегда легче усвоивается и носится съ большимъ удовольствіемъ.

Онъ удвоилъ просьбы, пустилъ въ ходъ самые убдительные доводы, упомянулъ о желаніи и совт графини Беллы, но все напрасно. Профессорша оставалась непоколебима, говоря, что никто въ мір, даже самые близкіе ея друзья никогда боле не заставятъ ее вернуться въ свтъ.

Зонненкампъ наконецъ прибгнулъ къ послднему средству. Онъ полагалъ, что упорство профессорши происходило исключительно отъ нежеланія показаться въ обществ въ качеств особы, зависящей отъ его милостей. ‘Дамъ ей, думалъ онъ, средства къ самостоятельной жизни и тогда, безъ сомннія, все пойдетъ какъ по маслу’.

Онъ осторожно объявилъ ей, что считаетъ своей обязанностью немедленно вручить ей сумму, которая навсегда дала бы ей возможность жить особеннымъ домомъ. И съ этими словами онъ вынулъ изъ бокового кармана туго набитый бумажникъ.

— Прошу васъ, оставимъ это, сказала она, вся вспыхнувъ. Вы меня дурно поняли. Я не стыжусь никакого положенія и не считаю себя способной къ зависти. Сдлавъ въ жизни свободный выборъ, я разъ навсегда, безъ малйшей горечи, подчинилась всмъ послдствіямъ моего поступка. Я не произносила никакого обта, но прошу васъ смотрть, какъ на таковой, на мою ршимость отнын жить вдали отъ свта. Вдь еслибъ ваша дочь исполнила свое намреніе и сдлалась монахиней, вы бы ее оставили въ поко, — пожалуйста, поступите точно также и со мной. Мн очень тяжело васъ объ этомъ просить, но вы не должны меня боле убждать. Повторяю вамъ: ничто въ мір не заставитъ меня измнить моего ршенія.

Зонненкампъ едва владлъ собой. Кром того, онъ былъ въ затрудненіи на счетъ бумажника, который ему приходилось опять спрятать въ карманъ. Онъ всталъ и, подойдя къ окну, устремилъ взоръ въ дальнее пространство, черезъ минуту онъ оправился и обратясь къ профессорш, съ улыбкой сказалъ:

— Тамъ по рк плывутъ льдины, остатки оковъ, отъ которыхъ мягкое вліяніе весны всегда освобождаетъ Рейнъ. Отчего бы и вамъ, многоуважаемый другъ мой, — не правда-ли,вы мн позволите васъ такъ называть?— отчего бы и вамъ, говорю я, не допустить возможности, чтобы какое-нибудь непредвиднное обстоятельство… событіе… соображеніе измнили вашу ршимость? Никогда не слдуетъ связывать себя навсегда: кто можетъ поручиться за будущее.

— Вы меня простите, возразила профессорша, если я это назову измной противъ самой себя. У меня въ мір только и осталось, что вра въ чистоту моихъ побужденій.

— Я вамъ удивляюсь и преклоняюсь передъ вами, сказалъ Зонненкампъ, надясь еще лестью одержать побду. Внутри его кипла злоба, но на губахъ играла пріятная улыбка. Когда же ему наконецъ сдлалось ясно, что ршимость профессорши ничмъ нельзя преодолть, Зонненкампъ мгновенно принялъ серьезное выраженіе лица. Въ глазахъ его виднлась трогательная мольба, какъ будто онъ хотлъ, по не могъ сказать: ‘Я безъ тебя не знаю, гд мн искать спасенія’.

Профессорша почувствовала къ нему сожалніе и желая хоть чмъ-нибудь смягчить свой отказъ, сказала:

— Позвольте мн вамъ передать благодарность сотни людей, которыхъ вы согрли и накормили. Вы меня несказанно осчастливили, поручивъ мн быть исполнительницей вашихъ добрыхъ длъ, которыя, я надюсь, не замедлятъ обратиться вамъ въ неисчерпаемый источникъ радостей.

И она съ оживленіемъ начала ему передавать вс свои распоряженія. Въ словахъ ея звучала такая неподдльная искренность, а разсказы ея были такъ трогательны, что Зонненкампъ не могъ придти въ себя отъ изумленія и не нашелся ничего боле сказать, какъ только:

— Все это хорошо… очень хорошо… благодарю васъ.

Онъ еще разъ подалъ ей руку и вышелъ. Въ дверяхъ онъ столкнулся съ фрейленъ Милькъ, но едва обратилъ на нее вниманіе и продолжалъ свой. путь.

Фрейленъ Милькъ застала профессоршу за страннымъ занятіемъ: она усердно терла себ руки, точно стараясь отмыть отъ нихъ грязь, которая къ нимъ пристала отъ прикосновенія Зонненкампа.

— Сказалъ ли онъ вамъ о своемъ намреніи сдлаться дворяниномъ? спросила фрейленъ Милькъ.

Профессорша въ изумленіи на нее посмотрла. Откуда это простая ключница собирала вс свои свднія?

Фрейленъ Милькъ объяснила, что извстіе это было сюда занесено столичнымъ мясникомъ, который купилъ у ея сосда пару откормленныхъ быковъ.

Нечего сказать, странными путями часто выходятъ наружу тайны!

ГЛАВА VI.
ЗОЛОТО ВСЕМУ ПРИДАЕТЪ БЛЕСКЪ.

Является поститель и осматриваетъ домъ, садъ, паркъ, оранжереи и конюшни. ‘Кому все это принадлежитъ?’ въ изумленіи спрашиваетъ онъ, и получаетъ въ отвтъ: ‘Американцу загадочнаго происхожденія’.

Проходя по своимъ владніямъ, Зонненкампъ на нихъ смотрлъ глазами посторонняго человка. Въ его мысляхъ настоящее отодвинулось назадъ, собственная личность какъ-то стушевалась и ему казалось, что человкъ, все это построившій, насадившій и взрастившій, уже давно исчезъ съ лица земли.

Зонненкампъ провелъ рукой по лбу и сдлалъ усиліе, чтобъ выдти изъ этого страннаго и тяжелаго состоянія. Что за сила его такимъ образомъ внезапно очаровала и какъ бы, заставила сложить съ себя собственную личность? Неужели причину этого необычайнаго волненія слдовало искать исключительно въ благородной гордости, съ какой одинокая, почти нищая женщина отвергла его блестящее предложеніе?

— Но я еще существую! внезапно воскликнулъ онъ, точно пробуждаясь отъ сна. Я живу, и хочу жить, и вс они еще послужатъ мн.

Онъ окинулъ взглядомъ деревья парка. Они стояли неподвижно, сіяя близной отъ покрывавшаго ихъ идея, и все вокругъ было такъ ясно и тихо, что Зонненкампъ невольно притаилъ дыханіе изъ опасенія нарушить этотъ дивный покой природы.

Онъ приказалъ привести къ себ двухъ ньюфаундленскихъ собакъ, которыя, во время пребыванія его на вилл, всегда неотлучно при немъ находились. Собаки съ радостнымъ лаемъ бросились къ своему хозяину, и начали къ нему ласкаться. Зонненкампъ улыбнулся. На свт все-таки есть существа, которыя его любятъ и рады съ нимъ свидться. Собаки безспорно составляютъ лучшее твореніе Божіе. Зонненкампъ въ сопровожденіи ихъ обошелъ огородъ и фруктовый садъ. Здсь къ нему вернулось сознаніе его силы и онъ самодовольно смотрлъ на подстриженныя деревья, тщательно окутанныя отъ холода, какъ будто бы они были рдкія произведенія искусства. Съ какою гордостью перенесъ бы ихъ Зонненкампъ къ себ въ столицу и показалъ бы ихъ тамъ своимъ гостямъ.

Гостямъ! Но будутъ ли у него гости? Согласятся ли они къ нему пріхать и не обратится ли ему въ стыдъ праздникъ, который онъ такъ торжественно оповстилъ по всему городу? Втви фруктовыхъ деревьевъ покорно повинуются его вол и принимаютъ именно то направленіе, какое онъ желаетъ имъ дать, — зачмъ это люди такъ упорны и не позволяютъ по произволу собой распоряжаться? Вдругъ свтлая мысль мелькнула въ ум Зонненкампа и вызвала на его лицо улыбку. Въ то время въ обществ много толковали объ одной пвиц, которая приводила въ восторгъ весь Парижъ. Зонненкампъ поршилъ, чего бы это ему ни стоило, выписать ее для своего вечера и заключить съ ней такого рода условіе, чтобъ она нигд не могла пть, кром его дома и разв только, въ крайнемъ случа, при двор. Онъ надялся привлечь къ себ столичное общество общаніемъ такого развлеченія, какого оно не могло нигд встртить, кром его салона.

Зонненкампъ приказалъ увести собакъ, которыя вслдствіе этого подняли страшный лай и визгъ. ‘Визжите сколько хотите, а васъ все-таки уведутъ, подумалъ онъ: хорошо бы постоянно имть около себя только такого рода тварей, которыхъ можно по произволу къ себ призывать, забавляться ими, а когда они надодятъ, немедленно ихъ отъ себя прогонять’.

Зонненкампъ похалъ на телеграфную станцію и послалъ телеграмму къ своему парижскому повренному въ длахъ. Отвтъ онъ веллъ адресовать къ себ въ столицу. Это его успокоило и возвратило ему обычное самообладаніе. Въ высшей степени довольный своей изобртательностью, онъ покинулъ виллу Эдемъ, гордый сознаніемъ собственнаго превосходства и исполненный презрнія ко всему міру.

Отвтъ пришелъ въ тотъ же вечеръ: пвица приняла приглашеніе,— согласилась на вс условія и собиралась въ столицу. Пранкенъ присутствовалъ при чтеніи этой телеграммы.

Зонненкампъ, желая, чтобъ извстіе о прізд пвицы какъ можно скоре распространилось въ обществ, намревался объявить о немъ въ придворной газет. Но Пранкенъ совтовалъ лучше частнымъ образомъ сообщить эту новость тмъ и другимъ изъ знакомыхъ, которые въ свою очередь не замедлятъ разгласить ее по всему городу. Онъ самъ взялся немедленно подлиться пріятнымъ и необычайнымъ извстіемъ съ нкоторыми изъ своихъ товарищей по военному казино.

Пвица пріхала и оказалась гораздо боле дйствительной приманкой, нежели могла бы быть профессорша.

Наканун праздника явилась Белла и съ жаромъ выразила свое желаніе, чтобъ все удалось, какъ нельзя лучше.

И дйствительно праздникъ вполн удался. На немъ, кром популярнаго принца съ супругой и американскаго генеральнаго консула съ женой и двумя дочерьми, присутствовало все высшее общество столицы. Приглашенные наперерывъ старались выразить свое удовольствіе и благодарность за вс чудеса, какія имъ привелось видть. Только Церера была не въ дух отъ того, что удивительное искусство пвицы затмило роскошь ея наряда. Гости толпой стояли вокругъ пвицы, съ которой принцъ Леонгардъ проговорилъ съ добрыхъ полчаса, тогда какъ ей, Церер, всего сказалъ нсколько словъ,

Зонненкампъ торжествовалъ. Онъ скромно принималъ похвалы и благодарности, но въ душ съ презрніемъ думалъ:

— Горсть золота все можетъ сдлать. Золото доставляетъ почести и общественное положеніе: нтъ въ мір вещи, которую нельзя бы было за него купить!

На слдующій день въ столиц было много толковъ о праздник, подобнаго которому никто не помнилъ. Но съ другой стороны не мене говорили и о смерти молодого мужа фрейленъ фонъ-Эндлихъ. Извстіе объ этомъ печальномъ событіи пришло еще наканун, но его нарочно задержали, чтобъ не лишить многочисленную родню гофмаршала удовольствія присутствовать на праздник Зонненкампа.

Вечеромъ въ газет, редакторомъ которой былъ профессоръ Крутіусъ, появилось описаніе этого праздника, ловко перемшанное съ извстіемъ о смерти сына гофмаршала. Часть блеска такимъ образомъ была отнята у Зонненкампа и онъ, въ присутствіи Пранкена, выразилъ мысль, что не дурно было бы бросить горсть золота и этому бдняг редактору.

Пранкенъ возсталъ противъ этого, находя предосудительными всякія, даже самыя отдаленныя сношенія съ коммунистами, какъ онъ безразлично называлъ всхъ членовъ оппозиціонной партіи.

Зонненкампъ не возражалъ, но минуту спустя, обратясь къ Эриху, припомнилъ ему, какъ онъ уже однажды черезъ него посылалъ этому человку помощь. Если профессоръ Крутіусъ опять нуждается, онъ, Зонненкампъ, не прочь ему вторично ссудить боле или мене значительную сумму, лишь бы капитанъ Дорнэ снова взялся быть между ними посредникомъ.

Эрихъ отказался.

Пвицу не приглашали нтъ ко двору, найдя это неудобнымъ посл того, какъ она уже прежде показала образчикъ своего искусства въ частномъ дом. Она ухала и вскор ея пніе и праздникъ, на которомъ она блистала, ровно изгладились изъ памяти столичнаго общества. Зонненкампу пришлось перенести большое горе: его обошли приглашеніемъ на придворный балъ. Тутъ онъ окончательно убдился, что герцогъ былъ къ нему очень дурно расположенъ, помня, какъ онъ, посл представленія французской пьесы, неловко затронулъ вопросъ, котораго слдовало касаться не иначе, какъ весьма осторожно. Пранкенъ съ злобной радостью довелъ это до свднія Зонненкампа, надясь, что тотъ теперь не будетъ длать ни шагу, предварительно не посовтовавшись съ нимъ.

Вечеръ, назначенный дли бала при двор, былъ однимъ изъ самыхъ тягостныхъ для Зонненкампа. Два аристократическія семейства, пріхавшія изъ своихъ помстьевъ для того, чтобъ присутствовать на этомъ празднеств, какъ нарочно остановились въ гостинниц ‘Викторіи’. Зонненкампъ съ затаенной досадой смотрлъ на ихъ сборы и отъздъ ко двору. Ему стоило не мало труда угомонить Цереру, которая требовала немедленнаго возвращенія на виллу. Она согласилась хать въ столицу и жить тамъ, потому только, что надялась быть приглашенной ко двору. Теперь же, когда ея надежды рушились, ей боле ничего не оставалось здсь длать.

Въ этотъ вечеръ семейство Зонненкампа было лишено даже обычнаго общества совтницы, которая еще наканун объявила, что къ сожалнію непремнно должна будетъ явиться ко двору. Самъ Зонненкампъ, Церера и Роландъ печально сидли въ обширныхъ залахъ гостинницы. Въ эти часы невольнаго уединенія Эриху снова удалось найти доступъ къ сердцу своего воспитанника. Мальчикъ тоже сильно досадовалъ на нанесенное имъ всмъ оскорбленіе и молча слушалъ о чемъ говорили около него. Вдругъ глаза его широко раскрылись и онъ пристально устремилъ ихъ за Эриха, который старался внушить ему, что вс почести въ мір не имютъ никакого значенія тамъ, гд нтъ сознанія собственнаго достоинства. Отсутствіе этого сознанія даетъ себя больно чувствовать въ минуты одиночества, а подобная зависимость отъ другихъ людей, боле нежели что-либо, длаетъ изъ человка раба.

При слов ‘рабъ’ Роландъ весь встрепенулся и напомнилъ Эриху общаніе познакомить его съ состояніемъ рабства у различныхъ народовъ древняго и новаго міра. Эрихъ былъ не мало удивленъ тмъ, что мальчикъ, несмотря на вс развлеченія, посреди которыхъ жилъ послднее время, еще не забылъ думать о вопросахъ, занимавшихъ его во время пребыванія на вилл. Онъ общался по возвращеніи на дачу дать ему вс объясненія, какія онъ пожелаетъ.

Зонненкампъ съ трудомъ скрывалъ свое недовольство, понимая, что еслибъ высказалъ его, то придалъ бы еще боле значенія оказанному ему пренебреженію. Онъ продолжалъ осыпать изъявленіями дружбы совтницу и ея семейство, все еще не теряя надежды что-нибудь извлечь изъ своихъ близкихъ отношеній съ ними. Не даромъ же онъ далъ имъ такую большую взятку и неужели онъ посл всего допуститъ себя еще остаться въ дуракахъ?

Молодого кадета Зонненкампъ сдлалъ шпіономъ своего сына, давалъ ему много золота съ тмъ, чтобы онъ завлекалъ Роланда въ общество игроковъ, а потомъ передавалъ ему, какъ мальчикъ себя тамъ ведетъ. Зонненкампъ былъ не мало удивленъ, узнавъ отъ кадета, что Роландъ постоянно и съ большимъ упорствомъ отказывался отъ игры, ссылаясь на общаніе, которое далъ Эриху никогда не прикасаться къ картамъ.

Зонненкампъ готовъ былъ по этому поводу высказать Эриху всю свою благодарность, но потомъ счелъ за лучшее сдлать видъ, будто ничего не знаетъ. Когда Белла пришла за Эрихомъ, чтобъ вмст съ нимъ отправиться въ музеи древностей, Зонненкампъ просилъ ее не упоминать при жен о придворномъ праздник. Ему наконецъ удалось успокоить Цереру и теперь не слдовало ее боле волновать.

Эрихъ взялъ съ собою въ музей Роланда. Белла хорошо поняла, для чего онъ это сдлалъ, но не подала ни малйшаго повода думать, что общество мальчика было ей на этотъ разъ не вполн пріятно.

На пути въ музей имъ попался на встрчу русскій князь. Белла приказала кучеру остановиться и пригласила молодого иностранца къ себ въ карету. Она надялась, что съ помощью его имъ удастся раздлиться на дв пары: князь будетъ ходить по заламъ музея съ Роландомъ, а она съ Эрихомъ. Но графиня жестоко ошиблась въ своемъ разсчет: Эрихъ ни на шагъ не отпускалъ отъ себя Роланда.

Они съ особеннымъ вниманіемъ разсматривали группу Ніобеи. Белла въ шутку утверждала, что педагогъ, старающійся защитить мальчика отъ стрлы, иметъ русскій типъ. Напрасно доказывалъ Эрихъ, что этотъ педагогъ, въ сущности рабъ, скискаго происхожденія, имлъ обязанностью не учить мальчика, а только провожать его въ школу и на гулянье. Графиня ничего не слушала и продолжала упорно стоять на своемъ. Дале Эрихъ обратилъ вниманіе своихъ сопутниковъ на то, какъ занимающая середину группы двочка прижимается къ матери и въ ея объятіяхъ ищетъ защиты отъ стрлъ, между тмъ какъ мальчикъ, простирая руки въ пустое пространство, старается самъ себя оградить отъ угрожающей опасности. Роландъ слушалъ молча съ лицомъ не мене блднымъ, чмъ мраморъ, на который онъ пристально смотрлъ. Въ глазахъ его былъ непривычный блескъ, а губы, начинавшія покрываться темнымъ пушкомъ, слегка дрожали.

На возвратномъ пути, онъ, трясясь какъ въ лихорадк, сказалъ, прижимаясь къ Эриху.

— Помнишь ли ты тотъ день, когда къ теб въ университетскій городокъ пришло письмо съ большой казенной печатью?

— Помню.

— Теб тогда предстояло сдлаться директоромъ этого самаго музея. Ну не странно ли, что вс эти фигуры стоятъ неподвижно день и ночь, лто и зиму,— стоятъ и смотрятъ на постителей, тогда какъ т постоянно мняются, приходятъ, уходятъ, танцуютъ, веселятся и умираютъ?

— Что ты говоришь? спросилъ Эрихъ, испуганный словами мальчика и особенно тономъ, какимъ онъ ихъ произносилъ.

— Ахъ, ничего, ничего… Я самъ не знаю что говорю. Я слышу слова, но не понимаю ихъ смысла. Со мной длается что-то странное.

Эрихъ поспшилъ съ мальчикомъ домой.

ГЛАВА VII.
ПЕДАГОГЪ И ГРУППА НІОБЕИ.

Церера всякое утро, здороваясь съ сыномъ, говорила:

— Какъ ты блденъ, Роландъ!.. Неправда ли, капитанъ, онъ очень блденъ? неизмнно прибавляла она вслдъ затмъ, обращаясь къ Эриху и успокоивалась не прежде, какъ получивъ отрицательный отвтъ.

На этотъ разъ однако Эрихъ не могъ противорчить матери, когда она съ ужасомъ воскликнула:

— Что съ тобой, Роландъ? На теб лица нтъ!

Эрихъ увелъ мальчика въ его комнату.

— Я самъ не знаю, что со мной, говорилъ Роландъ. Вокругъ меня точно все вертится… Ай, ай, что это?..

И онъ, опустившись за стулъ, громко заплакалъ.

Эрихъ не зналъ, что длать.

Съ мальчикомъ сдлалось дурно.

Черезъ минуту онъ открылъ глаза и дико озирался вокругъ, точно не узнавая окружавшихъ его предметовъ.

— Роландъ, что съ тобой? спросилъ Эрихъ.

Мальчикъ не отвчалъ. Лобъ его былъ холоденъ, какъ ледъ.

Эрихъ сильно дернулъ за звонокъ и снова наклонился надъ Роландомъ.

Въ комнату вошелъ Зонненкампъ и спросилъ, почему они не идутъ обдать.

Эрихъ молча указалъ на Роланда.

Зонненкампъ съ воплемъ отчаянія бросился къ безчувственному мальчику.

Іозефъ былъ немедленно отправленъ за докторомъ, а Роланда начали съ помощью спирта и солей приводить въ чувство. Зонненкампъ и Эрихъ его раздли и уложили въ постель. Роланда трясла сильная лихорадка, зубы его стучали и онъ жалобно стоналъ.

Наконецъ явился докторъ. Когда онъ взглянулъ на больного, лицо его приняло серьезное выраженіе. Зонненкампъ испуганно смотрлъ ему въ глаза, точно опасаясь прочесть въ нихъ приговоръ.

— Съ мальчикомъ сильный припадокъ, за исходъ котораго я не могу поручиться, сказалъ докторъ. Какъ часто случалось это съ нимъ прежде?

— Съ нимъ никогда не бывало ничего подобнаго! воскликнулъ Зонненкампъ.

Мало-по-малу мальчика удалось разными домашними средствами привести въ чувство. Первыми его словами было:

— Благодарю тебя, Эрихъ.

Докторъ приказалъ оставить его въ поко, въ надежд, что онъ заснетъ, и самъ ушелъ. Прошелъ часъ, въ высшей степени тягостный для Зонненкампа и для Эриха, которые въ теченіи его едва-ли обмнялись парой словъ. Затмъ опять явился докторъ и осмотрвъ больного, замтилъ:

— Нервная система молодого человка сильно потрясена. Ему можетъ быть предстоитъ нервная горячка.

— Несчастіе никогда не приходитъ одно, — сказалъ Зонненкампъ, и это были единственныя слова, произнесенныя имъ въ теченіи ночи, которую онъ всю провелъ безъ сна, сидя на стул въ сосдней комнат. По временамъ, не въ силахъ преодолть тревогу, онъ вставалъ, на цыпочкахъ подходилъ къ постели больного и съ напряженнымъ вниманіемъ прислушивался въ его дыханію.

Церера удивлялась, что не видитъ никого изъ семьи и наконецъ послала спросить о причин отсутствія мужа и сына. Ее успокоили боле или мене правдоподобными объясненіями. Ночью однако до нея дошелъ слухъ о болзни Роланда и она тихонько пробралась къ нему въ комнату. Но увидя его спокойно спящимъ, она ршилась вернуться къ себ и тоже не замедлила погрузиться въ сонъ.

— Несчастье никогда не приходитъ одно,— повторилъ Зонненкампъ, когда на слдующее утро докторъ объявилъ, что у Роланда открылась нервная горячка. Онъ совтовалъ взять въ домъ сестру милосердія, но Эрихъ замтилъ, что никто лучше его матери не съуметъ ухаживать за больнымъ мальчикомъ.

— Вы думаете, что она согласится пріхать?

— Непремнно.

Въ виноградный домикъ была немедленно отправлена телеграмма. Часъ спустя явился отвтъ: профессорша и тетушка Клавдія снаряжались въ путь.

Слухъ о болзни прекраснаго юноши быстро разнесся по городу. Мужчины и дамы высшаго круга то и дло сами являлись. или посылали своихъ слугъ освдомляться о состояніи больного.

Въ полдень, когда солдаты, возвращаясь съ парада, съ музыкой проходили мимо отеля, Роландомъ овладло сильное безпокойство и онъ началъ кричать:

— Дикіе идутъ! Дикіе, краснокожіе!… Гайавата!… Духъ смха…. Деньги принадлежатъ дворнику…. онъ и не думалъ ихъ красть!…. Шляпу долой передъ барономъ, говорятъ теб!…. Ахъ, черные, негры!…. Франклинъ, сюда!….

Эрихъ взялся исходатайствовать у командира полка позволеніе, чтобъ солдаты, возвращаясь съ парада, обходили гостинницу, или по крайней мр, проходя мимо нея, переставали играть.

Вскор весь снгъ стаялъ и мостовую передъ гостинницей ‘Викторіи’ устлали соломой для того, чтобъ заглушать шумъ колесъ отъ прозжавшихъ мимо экипажей.

Профессорша не замедлила пріхать. Зонненкампъ встртилъ ее изъявленіями радости и благодарности, а Церера жалобами на болзнь Роланда, которая будто бы усиливала и ея собственное нездоровье. Профессорш не безъ труда удалось ее успокоить. Она между прочимъ посовтовала вызвать въ столицу доктора Рихардта, которому хорошо была извстна натура больного мальчика.

Зонненкампъ съ благодарностью ухватился за этотъ, по его мннію, мудрый совтъ. Онъ радъ былъ призвать на помощь всякую новую силу, лишь бы не оставаться въ бездйствіи, которое усиливало его страхъ и тревогу. Доктору Рихардту была послана телеграмма и онъ въ тотъ же день явился поздно вечеромъ. Онъ нашелъ, что больного лечили какъ нельзя лучше и вс его совты преимущественно клонились къ тому, чтобъ убдить Эриха и его мать не оставаться постоянно въ комнат Роланда. Т, которые берутъ на себя обязанность ухаживать за больными, говорилъ онъ, непремнно должны доставлять себ какъ можно боле покоя и развлеченія. Имъ необходимы новыя впечатлнія для того, чтобъ поддерживать въ себ бодрость духа и тмъ самымъ благотворно дйствовать на больного. Докторъ не отсталъ отъ профессорши и ея сына, пока они ему не дали формальнаго общанія строго слдовать его совту.

Посл консультаціи съ столичнымъ докторомъ, онъ снова ухалъ въ свой городокъ. Передъ отъздомъ однако онъ усплъ шепнуть Эриху и его матери:

— Берегитесь графини Вольфсгартенъ.

Эрихъ смутился, а профессорша потребовала объясненія этихъ словъ. Докторъ отвчалъ, что графиня имла обыкновеніе самымъ настойчивымъ образомъ навязывать больнымъ разныя лекарства. Онъ предостерегалъ, чтобы ихъ ни подъ какимъ видомъ не употребляли.

— Не правда ли, онъ не умретъ? спросилъ Зонненкампъ, провожая доктора на лстницу.

Докторъ отвчалъ, что въ подобныхъ случаяхъ всю надежду надо возлагать на природу и по возможности предоставлять ей самой дйствовать.

Зонненкампъ былъ золъ на всхъ и на все. Обладать такими несмтными богатствами, какъ онъ, и не имть возможности ничего сдлать для Роланда! Ему слдовало все предоставить природ, во всемъ положиться на постороннюю силу, надъ которой онъ не имлъ ни малйшаго контроля, какъ будто бы самъ онъ и его сынъ были послдними изъ нищихъ!

Церера не сходила съ дивана въ большой комнат съ балкономъ. Она лежала посреди птицъ и цвтовъ, устремивъ неподвижный взоръ куда-то въ далекое пространство. Отъ нея едва можно было добиться слова, она почти ничего не ла и не пила и, не смя сама идти къ Роланду, требовала, чтобъ ей ежечасно доносили о состояніи его здоровья.

Отсутствіе дружеской связи въ этомъ семейств теперь вполн выступило наружу. Каждый членъ его заботился только о себ, полагая, что вс остальные существуютъ исключительно для его благосостоянія.

Во время обда произошло важное событіе: герцогиня прислала къ больному своего лейбъ-медика. Зонненкампъ разсыпался въ благодарностяхъ за такую честь, сожаля только, что она ему была оказана въ столь печальныхъ обстоятельствахъ.

Эрихъ, профессорша и тетушка Клавдія день и ночь неотлучно находились при больномъ, по очереди за нимъ ухаживая. Роландъ никого не узнавалъ. Онъ почти постоянно дремалъ, но по временамъ бредилъ и съ пылающими щеками и необыкновеннымъ блескомъ въ глазахъ, восклицалъ:

— Отецъ танцуетъ на черныхъ головахъ!.. Дайте мн сюда мой костюмъ пажа! Скорй, скорй!…

Затмъ онъ переходилъ въ боле мягкій тонъ и говорилъ:

— Ахъ, это нмецкій лсъ!… Смирно, Сатана, не смй лаять!… Вотъ, возьми ландышъ… Голубой бантъ… Дворникъ укралъ кольцо… Геній смха… Позаботьтесь о молодомъ барон… Назадъ, Грейфъ!…

Мальчикъ успокоивался всякій разъ, когда Эрихъ касался рукой его лба. Однажды онъ, въ присутствіи отца, началъ пть негритянскую пснь, только очень невнятно произносилъ ея слова. Затмъ онъ снова началъ метаться по постел и кричать:

— Возьмите прочь большія книги!… Дальше ихъ, дальше отсюда! Он написаны кровью!

Зонненкампъ освдомился, плъ ли когда-нибудь Роландъ эту пснь въ здоровомъ состояніи и отъ кого онъ могъ ей научиться. Эрихъ отвчалъ, что онъ прежде никогда ее не слыхалъ.

Зонненкампъ былъ до крайности вжливъ и предупредителенъ съ Эрихомъ и его матерью. Болзнь сына, говорилъ онъ дрожащимъ отъ волненія голосомъ, послужила къ тому, чтобъ заставить его врить въ доброту людей и, въ способность ихъ къ самоотверженію. Онъ, по собственному выраженію, готовъ былъ встать передъ профессоршей на колни и молиться ей за то, что она, отказавшись участвовать въ празднествахъ, немедленно явилась, когда оказалась нужда въ ея помощи и услугахъ.

Профессорша поняла, что имла дло еще и съ другого рода больнымъ, кром того, который въ бреду метался на постел. Обращеніе ея съ Зонненкампомъ сдлалось очень мягко и ласково и онъ не переставалъ изливать передъ ней свое горе.

— Все, чего я домогаюсь, повторялъ онъ съ отчаяніемъ, все это для моего сына. Если онъ умретъ, я немедленно лишу себя жизни. Никто и не подозрваетъ, какъ многое уже во мн умерло. Я человкъ безъ прошлаго — неужели мн будетъ отказано также и въ будущемъ?

— Ужъ не потому ли судьба хочетъ отнять у меня дтей, что я самъ не былъ добрымъ сыномъ? какъ-то разъ, забывшись, проговорился Зонненкампъ. Но онъ быстро спохватился и обращаясь къ профессорш, воскликнулъ:

— Не врьте мн, прошу васъ! Я самъ точно въ бреду, и не знаю, что говорю.

Профессорша просила его успокоиться. Всякое волненіе въ людяхъ, близкихъ больному, утверждала она, непосредственно отзывается на немъ. Это странное, ничмъ необъяснимое явленіе, которое однако безпрестанно подтверждается опытомъ.

Сидя у постели мальчика, профессорша прислушивалась къ мрному бою часовъ, который въ извстные сроки раздавался съ городской башни. Въ ночномъ безмолвіи, посреди думъ о печальной участи богатаго юноши, время шло для нея медленно и тяжело ложилось на ея усталую душу.

Эрихъ жестоко упрекалъ себя за то, что, предоставивъ Роланда собственному произволу, допустилъ его, до истощенія силъ, увлечься потокомъ свтскихъ удовольствій. Болзнь, угрожавшая жизни мальчика, по всему видно, готовилась давно и только окончательно разразилась въ холодной зал музея передъ группой Ніобеи. Профессорш не малаго труда стоило успокоивать также и Эриха. Въ эти тяжелыя минуты она одна сохранила присутствіе духа и къ ней, какъ къ неисчерпаемому источнику нравственной силы, вс обращались за помощью и утшеніемъ.

Она отдала Эриху письмо, полученное ею отъ профессора Эйнзиделя въ первый день новаго года и освдомилась объ ученомъ труд, который ея сынъ, какъ она полагала, предпринялъ безъ ея вдома. Эрихъ откровенно разсказалъ ей все, какъ было. Профессорша убдилась, что ему ничего не извстно о прошлой жизни Зонненкампа и не сочла нужнымъ пока просвщать его на этотъ счетъ. Она разсудила, что теперь не слдовало обременять его душу новой тяжестью. Эриху и безъ того не легко было владть собой посреди опасеній за благополучный исходъ болзни Роланда, а впереди его ожидала, вслдствіе послднихъ событій, еще боле усложнившаяся задача воспитанія.

Повинуясь предписанію доктора Рихардта, профессорша ежедневно гуляла и посщала своихъ прежнихъ подругъ, въ числ которыхъ находилась между прочимъ и жена военнаго министра. Она не безъ облегченія и удовольствія услышала, что Эрихъ, съ поступленіемъ Роланда въ корпусъ, можетъ, если только захочетъ, получить тамъ одну изъ каедръ. Вообще эти прогулки и посщенія ее всегда ободряли и освжали.

Эрихъ со своей стороны, тоже, время отъ времени, навщалъ своихъ друзей и знакомыхъ, но чаще всего Клодвига. Белла въ этихъ случаяхъ обыкновенно только на минуту показывалась въ комнат мужа и исчезала. Она теперь явно избгала оставаться съ Эрихомъ наедин.

Пранкенъ былъ очень недоволенъ тмъ, что профессоршу вызвали изъ ея уединенія, не испросивъ на то предварительно его разршенія. Эти Дорнэ, говорилъ онъ, кончатъ тмъ, что совсмъ овладютъ семействомъ Зонненкампа. Онъ довольно часто приходилъ освдомляться о ход болзни Роланда, но большую часть времени проводилъ въ дом барона фонъ-Эндлиха, въ обществ недавно вернувшейся съ Мадеры молодой вдовы.

Эриху, несмотря на все его желаніе, такъ и не удалось поближе сойтись съ Вейдеманомъ. Сначала ему въ этомъ препятствовалъ безконечный рядъ праздниковъ, которые онъ долженъ былъ посщать, а потомъ, когда захворалъ Роландъ и онъ имлъ въ своемъ распоряженіи много свободнаго времени, засданія въ палат депутатовъ прекратились и Вейдеманъ ухалъ изъ столицы.

Посреди тревогъ и волненій, въ постоянныхъ переходахъ отъ страха къ надеждамъ прошло нсколько недль. Бредъ больного принялъ другое направленіе. Онъ все разговаривалъ съ Манной, называлъ ее нжными именами, шутилъ съ ней и дразнилъ ее св. Антоніемъ. До сихъ поръ отъ молодой двушки скрывали болзнь брага, находя излишнимъ смущать ея покой.

Зонненкампъ боле всего страдалъ отъ бездйствія, на которое былъ обреченъ. Его выводила изъ себя невозможность что-либо сдлать для облегченія больного и онъ проклиналъ необходимость сидть сложа руки и все предоставить дйствію природныхъ силъ. Онъ то и дло жертвовалъ большія суммы денегъ на бдныхъ столицы и на всевозможныя благотворительныя учрежденія. Вспомнивъ разсказы Эриха о педагогическихъ създахъ ученыхъ, онъ подарилъ ихъ обществу значительный капиталъ. Не зная куда дваться отъ сндавшей его тоски, онъ однажды обратился къ профессорш съ вопросомъ, не думаетъ ли она, что искренняя молитва можетъ принести больному облегченіе.

Профессорша отвчала, что она не признаетъ за собой никакого авторитета въ длахъ вры. Господину Зонненкампу всего лучше успокоиться и, не полагаясь на ея мнніе, слдовать внушенію собственнаго сердца. Лицо Зонненкампа посл этого приняло еще боле унылое выраженіе.

Слыша, какъ Роландъ въ бреду постоянно звалъ къ себ сестру, онъ спросилъ у доктора, не надо ли ее дйствительно къ нему призвать. Къ великому его облегченію докторъ на это согласился.

Несмотря на терзавшее его горе, Зонненкампу было пріятно думать, что наконецъ представился удобный случай вызвать Манну изъ монастыря. Онъ намревался никогда ее боле добровольно туда не отпускать и съ облегченнымъ сердцемъ надялся, что она и посл выздоровленія Роланда согласится остаться дома.

Онъ быстро ходилъ взадъ и впередъ по комнат, размахивая руками и мысленно сжимая въ объятіяхъ своихъ обоихъ дтей.

Зонненкампъ написалъ письмо, въ которомъ говорилъ Манн, что докторъ возлагаетъ большія надежды на ея пріздъ и съ своей стороны убдительно просилъ ее пріхать къ брату. Онъ выразилъ желаніе, чтобъ профессорша тоже написала ей нсколько словъ, но та отказалась, разъ навсегда принявъ твердую ршимость ни въ какомъ случа, ни подъ какимъ предлогомъ не вмшиваться въ судьбу Манны. Письмо было вручено осторожному Лутцу, который немедленно отправился съ нимъ въ монастырь.

ГЛАВА VIII.
СЕСТРА ВН СЕМЬИ.

Весь островъ, поля на немъ, дорога и деревья были покрыты снгомъ, но въ самомъ зданіи монастыря кипла, такъ сказать, двойная жизнь. Тамъ дти ежедневно представляли въ лицахъ какое-нибудь изъ событій, почти за дв тысячи лтъ совершившихся въ Ханаан. Манна до такой степени увлеклась этими представленіями, что едва сознавала, гд она находится. Ею овладло страстное желаніе побывать въ Іерусалим, взглянуть на святую землю, приложиться ко гробу Господню и взявъ на себя грхи близкихъ себ, искупить ихъ постомъ и молитвой.

Маленькая двочка, сверчокъ, лежала въ постел больная, Манна, сидя у ея изголовья, съ жаромъ разсказывала ей событія изъ священной исторіи. Легкая улыбка скользнула у лей по лицу, когда, внимательно слушавшая ее, двочка внезапно спросила:

— А въ Іерусалим теперь тоже снгъ?

Манна, вполн перенесшаяся въ эпоху, къ которой относился ея разсказъ, вовсе забыла, какое теперь было время года. Она, приподнявъ глаза, выглянула въ окно, но въ эту самую минуту въ комнату вошла монахиня изъ прислужницъ и вручила ей письмо.

— Гд посланный? спросила молодая двушка.

— Въ пріемной.

— Пусть онъ подождетъ отвтъ, сказала Манна и еще разъ прочла письмо.

Она въ волненіи начала ходить взадъ и впередъ по кель. Ей, было, пришло на умъ пойти за совтомъ къ настоятельниц, но минуту спустя, она оттолкнула отъ себя эту мысль. Разв въ подобнаго рода вещахъ могутъ за васъ ршать другіе люди?

Манна закрыла рукой глаза и, когда отняла ее отъ лица, почувствовала на ней слды слезъ.— Ты забыла, что никогда и ни о чемъ не должна плакать, заговорилъ въ ней внутренній голосъ.

— Что съ тобой? спросила маленькая двочка, пристально за нее смотря съ своей постельки. На кого ты сердишься?

— Я не сержусь… Разв я похожа на злую?

— Нтъ, теперь ты опять сдлалась доброй… Не уходи отъ меня, Манна… останься со мной, пожалуйста останься… не оставляй меня. Я умру…

Манна наклонилась надъ ребенкомъ и старалась его успокоить.

‘Для тебя настало тяжкое испытаніе, говорилъ ей между тмъ внутренній голосъ: пришла минута, въ которую ты должна доказать, что въ теб сильне — любовь къ семь, или любовь къ человчеству вообще и къ Богу. Да, да, ты должна…’

Она поручила маленькую двочку монахин, которая дожидалась отвта, а сама, общавшись скоро вернуться, отправилась въ церковь. Взоръ ея случайно упалъ на ликъ св. Антонія. Она быстро опустила глаза, но мысль ея невольно остановилась на молодомъ человк, который теперь ухаживалъ за больнымъ Роландомъ. Въ тоск и недоумніи поверглась она передъ образомъ Спасителя и начала горячо молиться. Долго лежала она на холодныхъ плитахъ церкви, закрывъ лицо руками, и когда поднялась, ршимость ея была принята.

— Я должна и могу! воскликнула она. Я вся принадлежу вчности и обязана посвятить себя служенію ей. За Роландомъ хорошій уходъ и къ тому же онъ никого не узнатъ. Если я поду къ нему, онъ. ничего отъ этого не выиграетъ, а только я сама буду спокойне, избавивъ себя отъ мукъ неизвстности. Между тмъ какъ здсь больная двочка нуждается въ моихъ попеченіяхъ. Могу ли я еще колебаться и быть въ нершимости на счетъ того, что мн предстоитъ длать? Я останусь здсь, на своемъ посту и исполню обязанность, которую на меня возлагаетъ Высшая Сила.

Манна вспомнила разсказъ настоятельницы о томъ, какъ у ней умирали отецъ и мать, а она не дерзнула нарушить свой обтъ и пойти проститься съ ними. Молодая двушка хотла добровольно, не будучи еще связана никакимъ обтомъ, поступить точно такимъ же образомъ. Потомъ ей пришло на умъ, что для Роланда можетъ быть лучше умереть въ невдніи страшной тайны, испортившей ея собственную жизнь, и зла, которое царствуетъ въ мір. Мысль эта, какъ острый ножъ, вонзилась ей въ сердце, во она тмъ не мене осталась при своей ршимости.

Манна вернулась въ келью съ намреніемъ высказать въ письм къ родителямъ все, что въ ней происходило. Но трудъ этотъ оказался свыше ея силъ. Она пошла въ пріемную и въ короткихъ словахъ объявила Лутцу, что не можетъ съ нимъ хать.

Затмъ она долго стояла у окна своей кельи и пристально смотрла за разстилавшійся передъ ней безжизненный ландшафтъ.

На двор была оттепель и съ крыши монастыря быстро, одна за другой, падали капли растаявшаго снга. Точно также и изъ глазъ Манны, по лицу ея, струились крупныя слезы. Она не удерживала ихъ, по, позволяя имъ свободно течь, все-таки не измняла своего ршенія. Почти всю ночь провела она въ молитв и только на слдующее утро разсказала настоятельниц о томъ, что сдлала.

Настоятельница выслушала ее молча и въ отвтъ только одинъ разъ одобрительно кивнула ей головой.

Манна въ уединеніи своей кельи еще разъ прочла письмо отца и тутъ только замтила, что при Роланд находилась также и мать Эриха. Бумага задрожала въ ея рукахъ, при мысли о брат, который лежалъ въ бреду и звалъ ее къ себ. Но почему отецъ ничего не пишетъ о Пранкен? Гд онъ? задавала она себ вопросы. Потомъ, опомнясь, она упрекала себя за пристрастіе къ свту и его соблазнамъ и съ внезапной ршимостью бросила письмо въ каминъ. Пламя мгновенно охватило клочекъ бумаги. Манна пристально слдила за легкими струйками дыма, которыя, отъ него отдляясь, улетали въ трубу.

Такъ точно какъ съ этимъ письмомъ, думала она, и съ ней должно быть все кончено. Она не сметъ и не должна имть ничего общаго съ міромъ.

ГЛАВА IX.
ВЫЗДОРОВЛЕНІЕ.

— Онъ спасенъ! сказалъ докторъ.

— Онъ спасенъ! переходило изъ устъ въ уста, изъ дома въ домъ и вся маленькая столица радовалась избавленію мальчика отъ опасности.

Докторъ однако еще предписывалъ большую осторожность и совтовалъ отдалять отъ мальчика все, что могло его хоть сколько-нибудь волновать. Роландъ теперь часто жаловался на скуку и желалъ перемны. Докторъ и Эрихъ говорили ему, что онъ уже вкусилъ много удовольствій передъ болзнью и утшали его тмъ, что скука отъ бездйствія есть первый признакъ выздоровленія. Роланду приходилось также терпть голодъ, такъ какъ ему еще не позволяли вполн удовлетворять свой возрождавшійся аппетитъ. Но онъ старался терпливо переносить вс эти лишенія и однажды съ сіяющимъ лицомъ сказалъ:

— Гайавата добровольно подвергалъ себя голоду. Помнишь ли, Эрихъ, какъ я, когда мы съ тобой въ первый разъ читали эту поэму, замтилъ, что только человкъ способенъ такимъ образомъ сознательно лишать себя пищи. Теперь мн приходится на дл оправдывать мои тогдашнія слова.

Роландъ былъ особенно ласковъ и нженъ съ матерью Эриха. Въ бреду онъ ее одну узнавалъ и всегда съ ужасомъ вспоминалъ объ усиліяхъ, какія тогда длалъ, чтобъ ей это сказать. Но у него постоянно срывались съ языка совершенно другія слова, да къ тому же и профессорша никогда долго съ нимъ не оставалась.

Роландъ очень обрадовался, въ первый разъ увидвъ ландыши и припомнилъ, что тоже о нихъ бредилъ.

— А Манны здсь не было? спрашивалъ онъ между прочимъ. Я постоянно видлъ передъ собой ея черные глаза.

Ему отвчали, что Манна не могла оставить монастыря по случаю опасной болзни маленькой двочки, которую звали сверчкомъ.

Роландъ потребовалъ фотографическій портретъ, изображавшій его въ костюм пажа, и сказалъ Эриху:

— Ты былъ правъ, когда говорилъ, что онъ въ будущемъ составитъ для меня пріятное воспоминаніе. Это будущее настало теперь, по крайней мр мн кажется, что я съ тхъ поръ прожилъ цлый десятокъ лтъ. Дай мн зеркало: я хочу посмотрть, насколько я измнился.

— Теперь нельзя, отвчалъ Эрихъ: но черезъ недлю я исполню твое желаніе.

Роландъ былъ послушенъ, какъ малое дитя, и благодаренъ за оказываемыя ему попеченія, какъ совершенно взрослый, сознательный человкъ. Въ первые же дни своего выздоровленія, онъ просилъ у Эриха позволенія высказать ему то, что тяжелымъ камнемъ лежало у него на сердц.

— Я согласенъ тебя выслушать, отвчалъ Эрихъ, если ты мн общаешься говорить спокойно.

— Хорошо, только напомни мн, если я забудусь. Слушай же. Мн казалось, что я плылъ по открытому морю. Вокругъ моего корабля рзвились дельфины, которые внезапно превратились въ негритянскія головы. Въ то же мгновеніе изъ глубины волнъ вынырнула высокая каедра, а на ней стоялъ Теодоръ Паркеръ. Онъ громкимъ, заглушавшимъ шумъ втра голосомъ читалъ проповдь…. Корабль плылъ все дале и дале, каедра, не отставая отъ него, тоже быстро неслась….

— Ты уже начинаешь волноваться, перебилъ его Эрихъ.

Роландъ, понизивъ голосъ, но отчетливо, съ особеннымъ удареніемъ произнося каждое слово, продолжалъ:

— Но самое удивительное еще впереди. Я кажется теб уже разсказывалъ, что годъ тому назадъ, когда я убжалъ изъ дому, отыскивая тебя, мн случилось заснуть въ лсу. Вдругъ я проснулся и увидлъ передъ собой двочку съ длинными, блокурыми локонами. ‘Это нмецкій лсъ’, сказала она, а я подалъ ей цвтокъ ландыша. Затмъ она сла въ экипажъ и быстро скрылась изъ виду. Вдь ты помнишь все это, — не правда ли?… Но во сн мн все это казалось еще прекрасне и еще удивительне. ‘Это нмецкій лсъ!’ раздавалось вокругъ меня на различные лады и ничто не можетъ сравниться съ дивной мелодіей, которая звучала въ этихъ словахъ. Мн все казалось, что ихъ поютъ сотни голосовъ, слышанные нами на музыкальномъ праздник. Ты себ не можешь представить, какъ это было хорошо!… ахъ, такъ хорошо….

— Довольно, снова перебилъ его Эрихъ. Ты слишкомъ много говорилъ и теперь я тебя оставлю одного.

Онъ пошелъ къ матери и передалъ ей разсказъ мальчика, который принималъ чисто за бредъ разстроеннаго воображенія. Ловчій ему уже давно жаловался, что мальчикомъ овладла какая-то странная фантазія, которая имла на него сильное вліяніе. Эрихъ находилъ весьма страннымъ, что Роландъ и теперь, даже посл болзни, все еще продолжалъ считать эту мечту, или сонъ за дйствительность.

Профессорша полагала, что во время путешествія мальчика съ нимъ вроятно случилось нчто подобное, но совтовала избгать съ нимъ разговоровъ объ этомъ предмет, чтобъ не возбуждать его все еще не вполн успокоившагося воображенія. Малйшее нервное раздраженіе, или волненіе, говорила она, можетъ имть дурныя послдствія и должно непремнно замедлить нравственное и физическое выздоровленіе больного.

Когда Роландъ въ первый разъ всталъ съ постели, вс были поражены тмъ, какъ онъ много выросъ. Его самого несказанно радовала густота чернаго пушка, который теперь въ изобиліи покрывалъ его верхнюю губу и подбородокъ.

Увидя разостланную передъ домомъ солому, онъ сказалъ:

— Весь городъ зналъ о моей болзни и сочувствовалъ мн.. Доброта, какую мн со всхъ сторонъ оказываютъ, глубока меня трогаетъ. Я чувствую безграничную благодарность къ людямъ и постараюсь, чтобъ въ теченіи моей жизни ни одинъ человкъ не обращался ко мн даромъ за помощью, или услугой.

Эрихъ и его мать обмнялись удивленнымъ взглядомъ. Они были поражены и глубоко тронуты этой полнотой возвращенія къ жизни и пробужденіемъ въ душ юноши высокихъ нравственныхъ силъ, которыя болзнь, повидимому, въ немъ окончательно развила и укрпила.

— Вамъ говорилъ Эрихъ, что я въ бреду видлъ между прочимъ и Теодора Паркера? спросилъ Роландъ.

— Да. Но теперь ты долженъ отдохнуть.

— Нтъ, погодите, мн надо вамъ еще что-то сказать.

Потребовавъ свою записную книжку, онъ сталъ искать въ ней имя дворника, котораго одно время подозрвалъ въ воровств. Роландъ упрекалъ себя въ томъ, что до сихъ поръ не позаботился его отыскать. Онъ зналъ только, что этотъ дворникъ поступилъ въ военную службу и въ настоящее время находился при своемъ полку.

Солдатъ, благодаря стараніямъ Эриха, былъ вскор найденъ и приведенъ къ Роланду, который вручилъ ему сумму денегъ, равную той, какая находилась у него въ портъ-моне во время его ночного странствованія. Увщанія Эриха солдату, чтобъ онъ воздержался отъ слишкомъ шумныхъ изъявленій благодарности и вообще не давалъ воли своему языку, оказались совершенно излишними. Онъ и безъ того ни слова не могъ произвести отъ удивленія. Огромная гостинница, роскошная спальня, прекрасный юноша, предлагающій деньги, — все это казалось ему чудеснымъ сномъ, отъ котораго онъ боялся пробудиться.

Посл этого Роландъ, вполн спокойный и счастливый, легъ отдохнуть на постель. Пришелъ Зонненкампъ и онъ сталъ просить у него позволенія раздать бднымъ вс свои платья, которыя носилъ до болзни.

— Хорошо, сказалъ отецъ, а ты самъ не хочешь-ли теперь же одться въ военный мундиръ?

— Нтъ еще пока. Я теперь хочу только одного, а именно, какъ можно скорй вернуться Домой, на виллу. Ахъ, да, подемте домой, домой!…

Зонненкампъ общался исполнить его желаніе.

Профессорша не замедлила отыскать молодыхъ людей, которымъ платья Роланда пришлись какъ разъ въ пору. Узнавъ объ этомъ, онъ радостно воскликнулъ:

— Отлично! Теперь мои платья гуляютъ по городу въ ожиданіи, пока я самъ появлюсь на его улицахъ.

Слыша, какое участіе вс принимали въ его выздоровленіи, онъ просилъ отца всмъ и каждому передать свою искреннюю благодарность.

Зонненкампъ и самъ былъ отъ этого не прочь. Ему такимъ образомъ представлялся отличный случай сблизиться съ мужчинами и дамами высшаго круга.

Въ карет, запряженной парой превосходныхъ лошадей, отправился Зонненкампъ по городу съ визитами. Онъ желалъ, чтобъ его сопровождала Церера, но та отказалась съ обычнымъ своимъ упорствомъ. За то ему сопутствовала профессорша, которая однако сначала тоже не хотла съ нимъ хать. Ни Роландъ, съ своей стороны, сталъ убждать ее, говоря, что это первая просьба, съ какой онъ къ ней обращается посл своего возвращенія къ жизни. Ей ничего боле не оставалось, какъ согласиться.

Но если этой благородной женщин тяжело было показываться въ люди въ обществ такого человка, какъ Зонненкампъ, за то онъ много выигралъ отъ ея присутствія. Передъ нимъ, какъ по волшебству, растворялись двери всхъ домовъ, гд Лутцъ, отдавая его карточку, произносилъ также и ея имя.

Профессорша сама не понимала, какъ она могла согласиться на эту поздку съ Зонненкампомъ. Она такимъ образомъ еще боле скрпляла связь съ человкомъ, съ которымъ, напротивъ, всячески желала ее разорвать. А Зонненкампъ, какъ нарочно, безпрестанно обращался къ ней съ просьбой, не лишать Роланда ея материнскихъ заботъ.

На Зонненкампа везд смотрли покровительственно, свысока и едва обращали на него вниманіе. Но онъ постоянно очень ловко втирался въ разговоръ, избирая темой его высокія качества профессорши. А въ заключеніе онъ всюду говорилъ, что вообще считаетъ за великое для себя счастіе свои дружескія отношенія съ семействомъ Дорнэ.

Но, несмотря ни на что, эти визиты все-таки доставили Зонненкампу много удовольствія. Его любимой забавой было льстить людямъ и затмъ наблюдать, какое впечатлніе производитъ на нихъ его лесть. Такъ и теперь онъ пустилъ въ ходъ всю свою батарею высокопарныхъ рчей и внутренно наслаждался тмъ, что, дурача знать, мстилъ ей за ея высокомрное обращеніе съ нимъ. Тамъ, гд сначала его едва слушали, допуская только къ самому ничтожному участію въ разговор, онъ теперь значительно выдвинулся впередъ, благодаря ловкости, съ какой умлъ всхъ заинтересовать своей родительской любовью и оживленными разсказами о своей прошлой, богатой опытами жизни. Не мало также расположило къ нему всхъ признаніе въ томъ, что онъ былъ гораздо худшаго мннія о людяхъ, пока судьба не свела его съ семействомъ Дорнэ, которое научило его врить во вс благородныя стремленія человческой души. Спускаясь внизъ по лстницамъ аристократическихъ домовъ, Зонненкампъ самодовольно улыбался. Онъ былъ увренъ, что немедленно по выход его изъ гостинной, тамъ начинались толки о немъ. ‘Мы до сихъ поръ не знали этого человка, говорили вс: онъ очень уменъ и въ немъ много сердечной теплоты’.

Зонненкампъ былъ особенно любезенъ съ членами орденской коммиссіи, расположеніе которыхъ ему Пранкенъ сильно совтовалъ пріобрсти. Болзнь Роланда такимъ образомъ дала новый толчекъ стремленію Зонненкампа выдти изъ своего настоящаго положенія и занять мсто въ кругу высшаго общества. Съ другой стороны, профессорша принуждена была противъ воли содйствовать осуществленію его плана.

Обращеніе Зонненкампа съ профессоршей отличалось особенной вжливостью, такъ какъ она боле прочихъ доставила ему торжества. Ея отказъ пріхать въ столицу въ начал сезона, съ тмъ чтобъ стать во глав его дома, оказался безполезнымъ: ему все-таки удалось обратить ее въ свое орудіе. Онъ все боле и боле чувствовалъ презрнія къ людямъ, видя въ нихъ куколъ, которыми, съ извстной долей ловкости, легко можно было управлять. Однимъ золото служило приманкой, другимъ восторженныя похвалы ихъ сердцу и уму.

ГЛАВА X.
ОРДЕНЪ СЪ ТРЕМЯ ВОПРОСИТЕЛЬНЫМИ ЗНАКАМИ.

Дло дошло и до герцогини. У ней просили аудіенціи подъ предлогамъ принесенія ей благодарности.

Герцогиня отвчала, что очень рада будетъ видть профессоршу и тмъ самымъ отклонила отъ себя дальнйшія домогательства со стороны Зонненкампа.

Послдній однако еще настаивалъ на томъ, чтобъ Роландъ написалъ благодарственное письмо, которое профессорша должна была передать герцогин. Мальчикъ сочинилъ два письма, но ни одно изъ нихъ не заслужило одобренія Зонненкампа. Онъ даже такъ неосторожно и грубо ихъ отвергнулъ, что привелъ Роланда въ лихорадочное состояніе, которое заставило опасаться возвращенія болзни.

Профессорша застала мальчика въ этомъ возбужденномъ состояніи и поспшила успокоить его общаніемъ словесно передать герцогин все то, что онъ хотлъ написать ой въ письм. Роландъ дйствительно успокоился, но то кроткое, безмятежное настроеніе духа, въ которомъ онъ находился все это время, его внезапно покинуло и долго потомъ къ нему не возвращалось.

Профессорша отправилась во дворецъ, а Зонненкампъ въ близъ-лежащій паркъ, откуда могъ видть стоявшихъ у подъзда слугъ и карету. Ему хотлось какъ можно скоре узнать, что о немъ будетъ говорено. А профессоршу между тмъ ожидало одно изъ самыхъ тяжелыхъ испытаній, какимъ она досел подвергалась. Ей пришлось выслушивать похвалы, которыя герцогиня расточала Зонненкампу за его мнимыя великодушія и благотворительность. Совтница, занимавшая во дворц должность статсъ-дамы, постаралась внушить герцогин это выгодное мнніе о богатомъ американц и профессорша не смла ей противорчить.

Она сильне нежели когда-либо чувствовала, въ какое фальшивое положеніе была поставлена. Ее теперь заставляли разыгрывать при двор такую же двусмысленную роль, какъ не задолго передъ тмъ въ монастыр. За кого бы сочли ее самое, еслибъ она во всеуслышаніе объявила то, что знала о прошломъ человка, съ которымъ находилась въ такихъ тсныхъ отношеніяхъ?

На возвратномъ пути въ гостинницу, она была испугана крикомъ, который внезапно раздался у самаго окна ея кареты.

— Стой! воскликнулъ чей-то голосъ и минуту спустя, Зонненкампъ сидлъ рядомъ съ ней въ экипаж.

Профессорша должна была немедленно передать ему все, что говорила герцогиня. Зонненкампъ остался очень доволенъ ея разсказомъ и даже до того забылся, что произнесъ въ слухъ:

— Болзнь Роланда всмъ намъ принесла счастье. Но вслдъ за тмъ онъ поспшилъ прибавить, что счастье это заключалось въ дружб, какую госпожа Дорнэ выказывала къ его семейству. Профессорша и это принуждена была выслушать молча, а сверхъ, того еще разъ, въ присутствіи Пранкена, повторить слова герцогини.

Она чувствовала, что все боле и боле запутывается и съ нетерпніемъ ждала минуты, когда останется одна, чтобъ собраться, съ мыслями и уяснить себ свое положеніе.

Вечеромъ пришелъ Клодвигъ и частнымъ образомъ увдомилъ Зонненкампа, что ему присужденъ орденъ.

Когда онъ ушелъ, Пранкенъ бросился на шею къ Зонненкампу и обнимая его воскликнулъ:

— Это первый шагъ, первая ступень къ дальнйшимъ почестямъ.

Зонненкампъ былъ очень доволенъ и, попросивъ Пранкена обождать его въ зал, пошелъ къ Церер, объявить си о выпавшемъ на ихъ долю счасть.

— Что мн въ этомъ? томно проговорила она! Это касается тебя одного.

Зонненкампъ выразилъ надежду, что теперь, по всмъ вроятностямъ, и дворянскій дипломъ не заставитъ себя долго ждать.

— Ахъ, у нихъ здсь все такъ медленно длается! возразила Церера.

Зонненкампъ подтвердилъ ея мнніе на счетъ скучныхъ формальностей, которыхъ такъ строго придерживается Старый Свтъ. Но вслдъ затмъ онъ посовтовалъ жен вооружиться терпніемъ.

— А я все-таки рада, что ты получилъ орденъ, замтила Церера. Теперь по крайней мр въ обществ всякій будетъ видть, что ты не лакей.

Зонненкампъ съ усмшкой покачалъ головой, но воздержался отъ дальнйшихъ объясненій съ женой.

Нсколько дней спустя передъ гостинницей ‘Викторіи’ былъ большой създъ экипажей. Чуть ли не весь городъ явился поздравить Зонненкампа съ орденомъ.

Онъ съ скромнымъ видомъ принималъ поздравленія, между тмъ, какъ Роландъ не помнилъ себя отъ радости. Мальчикъ гордился своимъ отцомъ и хотлъ, чтобъ тотъ постоянно носилъ въ петличк орденскую ленту.

Но къ этой радости не замедлила примшаться капля горечи. Въ газет профессора Крутіуса появилась замтка слдующаго содержанія:

‘Господинъ Зонненкампъ съ виллы Эдемъ, переселившійся къ намъ изъ Гаванны, всемилостивйше пожалованъ орденомъ ‘за заслуги’. Мы слышали, будто онъ удостоился этой награды за успшное облагороживаніе различныхъ породъ фруктовыхъ деревьевъ, которое повидимому включаетъ и облагороживаніе самого ихъ владльца. Но между прекрасными растеніями, украшающими сады Эдема, къ сожалнію, недостаетъ столь уважаемаго въ нашемъ благословенномъ отечеств родословнаго дерева.’

Постители Зонненкампа старались подмтить, какое впечатлніе производила на него эта колкая замтка. Онъ притворялся равнодушнымъ, но мысленно далъ себ слово, съ помощью золота, привлечь на свою сторону еще и общественное мнніе, которое обыкновенно считается неподкупнымъ и славится независимостью своихъ сужденій и приговоровъ.

Онъ отправился въ редакцію. Тамъ его провели въ комнату профессора Крутіуса, который принялъ его въ высшей степени вжливо. Зонненкампъ прежде всего объявилъ, что онъ въ Америк привыкъ къ гласности, а затмъ прибавилъ, что вообще любитъ и понимаетъ шутку. Крутіусъ не счелъ за нужное возражать.

Зонненкампъ выразилъ свое удовольствіе, что видитъ его въ такомъ цвтущемъ положеніи, занимающемъ столь значительный постъ. Крутіусъ въ знакъ благодарности поклонился.

Въ комнат горлъ газъ. Зонненкампъ попросилъ позволенія курить и предложилъ сигару профессору Крутіусу. Тотъ съ признательностью принялъ.

— Мн хорошо памятно, началъ Зонненкампъ, одно ваше слово, которое вы произнесли у меня на вилл, когда я имлъ честь васъ тамъ принимать. У васъ достало мужества сказать, что Америка идетъ на встрчу монархіи.

— Ахъ, да, полушутливо, полу-серьезно отвчалъ Крутіусъ. Это въ то время составляло мой любимый предметъ разговора. Я видлъ предзнаменованіе монархіи въ томъ, что передовые люди Америки какъ будто начали удаляться отъ политики.

Крутіусъ остановился.

— А теперь ваше мнніе измнилось? спросилъ Зонненкампъ.

Онъ зналъ, что о немъ ходили слухи, будто его пребываніе въ Европ имло связь съ основаніемъ мексиканской имперіи, откуда монархическій образъ правленія долженъ былъ распространиться по всему Новому Свту. Ему было пріятно слыть за агента одного изъ южныхъ штатовъ, который слагался въ имперію, и онъ не опровергалъ этихъ слуховъ. Крутіусъ долго не отвчалъ, подозрительно и лукаво посматривая на своего гостя.

— Да, сказалъ онъ наконецъ: мое мнніе измнилось. Бездйствіе передовыхъ людей прекратилось: объ этомъ свидтельствуютъ газеты и митинги. Кром того, господинъ Вейдеманъ показывалъ мн письма своего племянника, доктора Фрица, изъ которыхъ ясно видно, что въ Америк совершился поворотъ къ лучшему. Тамъ снова пробудились гражданскія доблести и закипла борьба партій.

— А, Вейдеманъ! повторилъ Зонненкампъ. Я слышалъ, онъ участвуетъ въ вашей газет.

— Извините, для меня не существуетъ отдльный человкъ, я имю дло только съ партіями.

— Вотъ истинно по-американски! Отлично! воскликнулъ Зонненкампъ. За тмъ онъ выразилъ сожалніе, что Германія въ дл прессы такъ далеко отстала отъ другихъ народовъ. Продолжая въ томъ же тон, онъ замтилъ, что былъ бы не прочь со своей стороны ссудить средствами, необходимыми для основанія новой газеты, человка, обладающаго способностями и опытностью профессора Крутіуса.

— Объ этомъ стоитъ подумать, сказалъ Крутіусъ, всталъ съ мста и подойдя къ касс, открылъ ее. Онъ явно имлъ намреніе возвратить Зонненкампу деньги, которые тотъ ему уже однажды далъ. Но онъ вдругъ остановился и почти вслухъ произнесъ, ‘нтъ еще, не теперь, погоди, я съ тебя прежде публично стребую росписку.’ И заперевъ кассу, онъ снова слъ на стулъ, противъ Зонненкампа.

— Мн еще слдуетъ передъ вами извиниться, неожиданно сказалъ онъ: когда я имлъ честь быть у васъ на вилл, я принялъ васъ за извстнаго Банфильда, пользующагося такой дурной славой въ Америк.

И онъ пытливо смотрлъ на Зонненкампа, который съ невозмутимымъ спокойствіемъ отвчалъ:

— Благодарю васъ за откровенность. Недоразумнія, какого бы они ни были рода, всегда слдуетъ разъяснять. Къ сожалнію, меня уже не разъ смшивали съ этимъ человкомъ. Я однажды нарочно здилъ въ Виргинію для того, чтобъ взглянуть на моего двойника. Но мн это не удалось: онъ незадолго передъ моимъ пріздомъ умеръ.

— Въ самомъ дл? Странно, что я до сихъ поръ не слышалъ о его смерти! Племянникъ господина Вейдемана, который велъ ожесточенную борьбу съ этимъ Банфильдомъ, не упоминаетъ объ этомъ въ своихъ письмахъ. Но вы себ не можете представить, до чего вы на него похожи! Когда я буду писать некрологъ Банфильда, я не забуду сказать нсколько словъ объ этомъ удивительномъ сходств.

— Что до меня касается, съ улыбкой замтилъ Зонненкампъ, то я, лично, ршительно ничего противъ этого не имю. Но вамъ хорошо извстна щепетильность европейской аристократіи и я боюсь, чтобъ такого рода намекъ не былъ… въ высшей степени непріятенъ моей жен и дтямъ.

Крутіусъ еще разъ повторилъ, что отдльныя личности и ихъ чувствованія не имютъ для него никакого значенія. Онъ иметъ въ виду одни только принципы и за нихъ ратуетъ. Зонненкампъ похвалилъ его за это и сказалъ, что въ такого рода воззрніяхъ и въ нихъ однихъ, видитъ задатки новыхъ успховъ европейскаго образованіи.

Крутіусъ весьма вжливо проводилъ Зонненкампа внизъ по лстниц, къ самому выходу изъ редакціи. Но возвратясь назадъ въ свою комнату, онъ отворилъ окно: ему было душно и онъ хотлъ освжиться.

— Это онъ: въ томъ нтъ ни малйшаго сомннія, проговорилъ онъ вслухъ. Берегись, вновь пожалованный кавалеръ ордена ‘за заслуги’! Ты у меня въ рукахъ и я теперь скоро намренъ за тебя приняться!

Онъ отыскалъ нумеръ газеты съ замткой о пожалованіи Зонненкампа орденомъ и сдлавъ на ней краснымъ карандашомъ три крупныхъ восклицательныхъ знака, спряталъ ее въ особое отдленіе, съ надписью: ‘для употребленія въ будущемъ’.

ГЛАВА XI.
ВСЕ ВНОВЬ ОЖИВАЕТЪ.

Принцъ Леонгардъ, по всмъ вроятностямъ, забылъ, что намревался пригласить къ себ Зонненкампа. Послднему не удалось также и поблагодарить герцога за милостивое участіе къ Роланду во время его болзни. Часть двора, и въ томъ числ Пранкенъ, на неопредленное время отправились въ загородный дворецъ, гд приготовлялась для герцога ранняя весенняя охота.

Пранкенъ ухалъ изъ столицы въ очень дурномъ расположеніи духа. Онъ былъ недоволенъ Зонненкампомъ за то, что тотъ, вопреки его совтамъ, вошелъ въ сношенія съ журналистомъ.

Въ гостинниц ‘Викторіи’ все утихло. Профессорша и тетушка Клавдія вернулись въ виноградный домикъ, а Роландъ каждый день приставалъ къ отцу съ просьбой поскорй ухать изъ столицы. Наконецъ, желаніе его было исполнено и вилла Эдемъ, паркъ, оранжереи и слуги Зонненкампа узрли новую славу, сіявшую изъ петлички его фрака. Орденская ленточка служила постояннымъ воспоминаніемъ всхъ радостей и печалей, какія въ протекшую зиму выпали на долю всего семейства.

Роландъ былъ несказанно счастливъ тмъ, что снова очутился на вилл. Въ немъ повидимому теперь впервые пробудилось чувство, похожее на любовь къ родин и къ осдлому образу жизни.

— Въ гостинницахъ, говорилъ онъ Эриху: гд человкъ не иметъ ничего своего, люди живутъ точно на чужбин, или гд-нибудь на желзной дорог. Я во сн постоянно слышалъ шумъ вагоновъ и свистъ локомотива. Но теперь мы слова дома и я могу по прежнему навщать бабушку, тетушку, дядю-маіора и моего стараго друга ловчаго. А какъ собаки мн обрадовались! Нора въ первую минуту меня не узнала, но потомъ чуть съ ума не сошла отъ радости. А видлъ ли ты щенковъ? Они чудо какъ хороши… Даю теб общаніе, Эрихъ, быть очень прилежнымъ… Я хочу въ память сегодняшняго дня посадить дерево: сдлай и ты тоже. Знаешь ли, мн кажется, что я теперь только родился на свтъ, а все прошлое похоже за сонъ. Ахъ, какъ здсь хорошо! Рейнъ точно сдлался шире, а горы гораздо выше и живописне. Они мн вовсе не такими представлялись во время моей болзни.

Онъ шелъ съ Эрихомъ вдоль рки и вдругъ, остановившись, воскликнулъ:

— Слышишь, какъ волны плещутъ? Они во время моего отсутствія все точно также день и ночь ударяли о берегъ. Ты любишь ихъ плескъ, не правда ли? Ахъ, какъ будетъ весело, когда настанетъ время купаться! Мн кажется, что прошелъ цлый вкъ съ тхъ поръ, какъ мы здсь съ тобой въ послдній разъ плавали.

Мысли и чувствованія быстро смнялись одни другими въ душ юноши, пробужденнаго къ покой жизни. Ему пріятно было слышать, какъ вс говорили, что онъ выросъ и возмужалъ.

Эрихъ терпливо выслушалъ неумолкаемую болтовню своего воспитанника, который въ этомъ году особенно живо принималъ вс впечатлнія весны.

Услышавъ въ первый разъ кудахтанье курицы, онъ замтилъ:

— Эти звуки также пріятны птуху, какъ намъ пніе соловья. Домашняя курица боле прочихъ птицъ, летающихъ на свобод, шумитъ и суетится, когда песетъ яйца. Между дикими породами птицъ ни одна самка не поетъ, эта способность принадлежитъ одной домашней куриц… Ахъ, Эрихъ, посмотри на зелень, какъ она свжа и нжна! А тамъ, на изгороди, каждый листокъ и почка привтливо на насъ смотрятъ и точно говорятъ: радуйтесь, мы тутъ!

И восторгамъ его не было конца.

За уроки они принимались понемногу, не разомъ, чтобъ не слишкомъ утомлять Роланда. Эрихъ вскор замтилъ въ своей матери какое-то вовсе несвойственное ей унылое расположеніе духа. Онъ сначала объяснялъ себ это тревогой за Роланда, болзнь котораго ей совершенно естественно должна была напомнить смерть ея собственнаго сына. Потомъ приписывалъ отсутствіе въ ней веселости утомленію отъ хлопотъ, какіе ей доставляли бдные, которые, истощивъ припасы, данные имъ на зиму, теперь то и дло осаждали ее новыми просьбами и требованіями. Роландъ, желая облегчить профессорш ея трудъ, не рдко предлагалъ ей свои услуги. Но она всякій разъ отказывалась, говоря, что онъ теперь вс свои помышленія долженъ устремить на то, чтобъ сдлаться честнымъ и хорошимъ человкомъ, который впослдствіи съ честью занялъ бы мсто, за какое его угодно будетъ поставить судьб.

Роландъ опять долго не могъ примириться съ тмъ, что на земл столько бдныхъ и несчастныхъ. Хлбъ растетъ въ такомъ изобиліи: неужели его не могло хватить на всхъ?

Эрихъ и его мать усердно старались не допустить Роланда до того, чтобъ онъ сталъ смотрть на богатство, какъ на несправедливость, или на зло. Ихъ усилія, въ соединеніи съ молодостью, вскор разсяли вс мрачныя думы мальчика и онъ на время пересталъ смотрть за черту того круга, гд ему самому жилось такъ хорошо и привольно.

Зонненкампъ былъ очень доволенъ, узнавъ, что Эрихъ и Роландъ желаютъ учиться садоводству и съ радостью согласился быть ихъ учителемъ.

— Вы со временемъ, говорилъ онъ, сами на опыт убдитесь, что нтъ большаго счастія, какъ слдить за ростомъ вами самими посаженнаго дерева.

Въ саду, прозванномъ Ниццой, на цвтахъ и деревьяхъ быстро наливались почки и распространяли по всей окрестности потоки нжнаго, упоительнаго аромата. Въ дом вс были необыкновенно веселы. Даже Церера, и та не могла устоять противъ живительнаго вліянія молодой и свжей радости Роланда.

А онъ, между тмъ, хранилъ въ душ своей тайну, о которой, и то слегка, ршился намекнуть одной только профессорш. Онъ ко дню своего рожденія, который былъ также днемъ вступленія къ нимъ въ домъ Эриха, готовилъ что-то такое, чмъ надялся всхъ пріятно удивить.

Въ саду все цвло и благоухало, птицы пли, по рк взадъ и впередъ плавали суда. Наканун дня своего рожденія Роландъ куда-то исчезъ. Въ его комнат нашли письмо, въ которомъ онъ просилъ родителей о немъ не безпокоиться. Онъ вернется за слдующій день и привезетъ съ собой на виллу что-то очень хорошее.

Зонненкампъ собралъ свднія и узналъ, что Роландъ, въ сопровожденіи Лутца, отправился въ монастырь.

ГЛАВА XII.
ОРЕСТЪ И ИФИГЕНІЯ.

Неподалеку отъ острова, посередин рки, остановились два парохода. Одинъ плылъ по направленію къ горамъ, другой — къ долин. На послднемъ находился Роландъ. Онъ спросилъ, почему они не причаливаютъ къ берегу. Капитанъ, молча, указалъ ему на островъ, гд возвышался монастырь.

Тамъ группа молодыхъ двушекъ въ блыхъ платьяхъ несла гробъ, а за ними тянулся длинный рядъ монахинь съ патеромъ во глав. Гробъ былъ весь закрытъ цвтами, а въ весеннемъ воздух звучало пніе свжихъ дтскихъ голосовъ. Роландъ поблднлъ и вздрогнулъ: Что, если его сестра…

— Это ребенка хоронятъ, сказалъ стоявшій около него пожилой мужчина: гробъ очень малъ, да въ противномъ случа, его и не могли бы нести молодыя двушки.

Роландъ съ облегченнымъ сердцемъ вздохнулъ: его сестра должна быть въ числ молодыхъ двушекъ, которыя несутъ гробикъ.

Пароходъ причалилъ къ берегу и Роландъ подошелъ къ лодочнику, который обыкновенно перевозилъ желающихъ на островъ.

Мальчикъ хотлъ ссть въ лодку, но лодочникъ его остановилъ.

— Погодите, сказалъ онъ, теперь нельзя! Или вы родственникъ дитяти?

— Какого дитяти?

— Тамъ, въ монастыр умерла двочка, прелестный ребенокъ. Кто хоть однажды видлъ ее, тотъ конечно ее никогда не забудетъ. Господу Богу не будетъ стоить ни малйшаго труда сдлать изъ нея одного изъ своихъ ангельчиковъ.

— Сколько лтъ было этой двочк?

— Семь, много, много восемь. Тише, вонъ они идутъ.

Колокола гудли, въ воздух носились легкія струйки дыма отъ ладона, курившагося въ кадилахъ, процессія медленно подвигалась вдоль берега.

Лодочникъ снялъ шапку и сложивъ руки, шепталъ молитву. Роландъ тоже стоялъ съ открытой головой и у него промелькнуло въ ум: ‘такъ точно и тебя бы понесли…’

Онъ вдругъ почувствовалъ такую слабость, что принужденъ былъ ссть. Процессія между тмъ обогнула островъ и скрылась изъ виду.

Молодое тло было опущено въ землю. Птицы вокругъ пли, въ воздух не чувствовалось ни малйшаго движенія, мимо проплылъ пароходъ — все это походило за сонъ.

Процессія снова показалась изъ-за деревьевъ и съ пніемъ исчезла подъ мрачными сводами монастыря.

— Теперь подемте, сказалъ лодочникъ, надвая шапку.

Но Роландъ предпочелъ еще немного обождать. Онъ хотлъ дать Манн время успокоиться, и хорошо сдлалъ.

Никто во всемъ монастыр не скорблъ такъ глубоко о смерти ребенка, какъ Манна. Маленькая двочка въ теченіи года храбро боролась съ непривычнымъ для нея образомъ жизни. Она подъ конецъ даже повеселла, сдлала успхи въ наукахъ, но съ наступленіемъ весны стала чахнуть и увяла какъ цвтокъ, который слишкомъ рано вынесли изъ теплицы на холодный воздухъ.

Манна день и ночь ухаживала за ребенкомъ, который страстно къ ней привязался. На двочку какъ бы снизошелъ даръ предвднія и она часто произносила удивительныя рчи. Манн она постоянно говорила, что когда улетитъ на небо, то разскажетъ тамъ о ней Богу и его ангеламъ.

— Мн бы хотлось побольше узнать о Роланд, сказала она однажды Манн: разскажи мн о немъ что-нибудь. Я видла его бгущимъ съ лукомъ и стрлой: онъ былъ такъ хорошъ!

Манна охотно исполнила желаніе двочки, которая даже разсмялась, когда она ей представила, какъ Роландъ играетъ съ собаками. Докторъ и сидлка, обладавшая довольно значительными познаніями въ медицин, уговаривали Манну не слишкомъ утомляться. Но молодая двушка была сильна и ни на минуту не отходила отъ больного ребенка, который и умеръ за ея рукахъ.

Послднія слова маленькой двочки были:

— Добраго утра, Манна. Теперь больше никогда не будетъ ночи.

Многое пришлось испытать Манн. Она присутствовала при постриженіи одной изъ монахинь и при поступленіи въ послушницы любимой изъ своихъ подругъ. Теперь ей еще привелось быть свидтельницей смерти ребенка, тихо сошедшаго въ могилу, какъ цвтъ, который падаетъ съ дерева.

Манна съ подругами несла гробъ двочки, вмст съ другими бросила на него горсть земли и во все время не проропила ни слезинки. Только когда патеръ въ трогательныхъ словахъ описалъ, какъ Отецъ небесный призвалъ къ себ ребенка съ земли, на которой онъ томился, какъ въ заточеніи, потокъ горячихъ слезъ хлынулъ изъ ея глазъ и оросилъ ея блдныя щеки.

Возвратясь съ кладбища, Манна встала на колни передъ опуствшей постелькой умершей двочки и долго и горячо молилась. Она просила Бога, чтобъ онъ взялъ ее къ себ такою же чистой и невинной, какъ ребенка. Мало-по-малу она успокоилась, утшая себя мыслью, что не далеко то время, когда она навки покинетъ гршный міръ и укроется подъ снью священной обители. Ей казалось, что она слышитъ изъ этого міра чей-то голосъ, который зоветъ ее подвергнуться послднему испытанію. Она повинуется ему, но вслдъ затмъ опять, и уже навсегда вернется сюда.

Она вышла изъ кельи и отправилась бродить по острову. Шаги ея сами собой направились къ высокой ели, подъ тнью которой она такъ часто работала, между тмъ какъ маленькая двочка сидла у ногъ ея на низенькой скамеечк. Манна долго тутъ оставалась, стараясь угадать, какія превратности еще ожидаютъ ее въ теченіи этого года, который ей предстоитъ провести въ свт. Но мысли ея, незамтно для нея самой, опять и опять обращались къ ребенку, который уже достигъ врной пристани.

Вдругъ вблизи отъ нея раздался шумъ шаговъ. Манна быстро подняла голову и увидла прекраснаго юношу, похожаго на Роланда, но гораздо выше и мужественне его. Она отъ изумленія не могла пошевелиться.

Мальчикъ между тмъ подошелъ ближе и закричалъ:

— Манна, Манна, иди ко мн!

Она встала со скамьи и братъ и сестра съ громкимъ крикомъ бросились въ объятія одинъ другого.

— Сядемъ здсь, сказала Манна, и они помстились на скамь подъ развсистой елью.

Она принялась разсказывать Роланду о маленькой двочк, умершей отъ тоски по родин и упомянула о ея частыхъ разспросахъ о немъ.

— Ахъ, Роландъ! воскликнула Манна въ заключеніе. Вся наша жизнь есть не что иное, какъ продолжительная тоска по небесномъ отечеств, и благо тому, кто отъ нея умираетъ!

Роландъ хорошо понималъ возбужденное состояніе, въ какомъ находилась Манна, и не противорчилъ ей. Немного спустя, онъ спокойнымъ, но ршительнымъ тономъ замтилъ, что теперь настало ей время вернуться на свою земную родину, то-есть въ родительскій домъ. Затмъ онъ, стараясь развлечь ее, разсказалъ ей, какъ онъ игралъ во французской пьес роль пажа, въ костюм котораго потомъ снялъ съ себя портретъ, и какъ отецъ его получилъ орденъ. Въ заключеніе онъ объявилъ, что отецъ доврилъ ему тайну, которую запретилъ кому бы то ни было открывать.

Послднія слова Роланда заставили Манну встрепенуться.

— Отецъ теб доврилъ тайну? спросила она, устремивъ на него пытливый взглядъ.

— Да, и какую пріятную, завидную тайну! Узнавъ ее, ты тоже будешь радоваться.

Лицо Манны снова сдлалось равнодушно.

Роландъ разсказалъ ей еще, какъ онъ въ бреду постоянно звалъ ее къ себ, и спросилъ, рада ли она, что видитъ его въ живыхъ.

— Да, ты живъ, воскликнула она: и будешь еще долго жить! Все должно теб принадлежать!

Роландъ напомнилъ ей, что завтра день его рожденія. Вс его желанія теперь клонились къ одному, а именно, вмст съ ней вернуться въ родительскій домъ.

— Хорошо, я поду съ тобой, сказала Манна. И знаешь что, лучше всего, отправимся немедленно въ путь.

Братъ и сестра рука объ руку вошли въ монастырь. Манна объявила настоятельниц, что хочетъ съ братомъ хать домой. Та не противилась ея желанію и благословивъ на дорогу, отпустила ее. Манна съ лихорадочной поспшностью простилась съ подругами и монахинями, а потомъ ушла въ церковь, гд долго молилась. Затмъ она, взявъ съ собой Роланда, отправилась на могилу маленькой двочки.

Роландъ задумчиво смотрлъ на длинный рядъ однообразныхъ могилъ, которыя ни малйшимъ знакомъ не отличались одна отъ другой. Онъ спросилъ, чей прахъ въ нихъ покоится.

— Тутъ погребены монахини, отвчала Манна.

— Какъ грустно должно быть лежать въ могил, на которой даже не обозначено твое имя! замтилъ Роландъ.

— Но какъ же бы могло быть иначе? возразила Манна. Монахиня, постригаясь, слагаетъ съ себя родительское имя и принимаетъ другое, которое носитъ до самой смерти, а потомъ оставляетъ его въ наслдство другимъ.

— Понимаю! сказалъ Роландъ: ни монашескому, ни настоящему имени нтъ мста за могил. А вдь въ числ здсь погребенныхъ вроятно есть много женщинъ благороднаго происхожденія.

— Почти вс.

— Что бы ты сказала, Манна, еслибъ и мы тоже получили дворянское достоинство?

— Опомнись, Роландъ! воскликнула Манна, быстро схвативъ его за руку. Гд ты произносишь такія рчи? Пойдемъ прочь, твои слова оскверняютъ эти священныя могилы!

Она вывела его съ кладбища, а сама еще разъ вернулась на могилу и преклонивъ за ней колни, горячо молилась.

Немного спустя, она съ братомъ стояла на берегу, гд ихъ ожидалъ Лутцъ съ поклажей. Они сли въ лодку и перебравшись на пароходъ поплыли вверхъ по теченію рки. На палуб вс съ любопытствомъ смотрли на прелестную пару молодыхъ людей, которые сидли рядомъ и молча смотрли вдаль.

— А теперь объясни мн, вдругъ заговорилъ Роландъ: почему ты, узжая въ монастырь, назвала себя Ифигеніей?

— Я не могу теб этого сказать.

— Я самъ думаю, что не можешь. Мы съ Эрихомъ читали ‘Ифигенік» и Эврипида, и Гте, ты ни на одну изъ нихъ не похожа.

— Я только хотла…. Ахъ, оставимъ это пожалуйста!

— А знаешь ли ты, продолжалъ Роландъ, что Ифигенія была впослдствіи женой героя Ахилла и вмст съ нимъ наслаждалась безсмертіемъ.

Манна отвчала отрицательно и Роландъ описалъ ей снимокъ съ одного изъ Помпейскихъ фресковъ, который ему показывала профессорша. Жрецъ Калхасъ стоитъ вооруженный жертвеннымъ ножемъ, Діомедъ и Одиссей влекутъ къ нему Ифигенію, отецъ ея, Агамемнонъ, закрываетъ лицо руками, а Артемида посылаетъ съ одной изъ своихъ нимфъ лань, которая должна быть принесена въ жертву вмсто Ифигеніи.

— Ты кажется теперь все знаешь, съ улыбкой замтила Манна.

— И Эрихъ мн сказалъ, продолжалъ Роландъ, что принесеніе въ жертву Ифигеніи и Исаака иметъ совершенно одинаковое значеніе.

Лицо Манны омрачилось: въ послднихъ словахъ Роланда она видла задатки будущаго еретическаго образа мыслей.

— Ахъ! внезапно воскликнулъ Роландъ: я нашелъ сходство! Оракулы, какъ видно, и въ наши дни еще не перевелись. Орестъ здилъ за своей сестрой въ Тавриду и взялъ ее изъ храма, гд она была жрицей…. Вотъ въ чемъ дло! И ты это предвидла! Ахъ, какъ обрадуется Эрихъ!… Но знаешь ли: когда Ифигенія и Орестъ плыли на корабл, онъ болталъ много вздору, а она смялась. Отчего же и ты не смешься? Ты прежде такъ хорошо смялась, точно горлицы воркуютъ въ лсу. Неужели ты потеряла эту способность? Ну, смйся же!

И самъ Роландъ залился серебристымъ хохотомъ. Но Манна оставалась серьезной и въ теченіи всей поздки боле ни разу не улыбнулась. Разъ только, когда пароходъ внезапно остановился посреди рки, она сама спросила:

— Что это такое?

— Я тоже объ этомъ какъ-то разъ спрашивалъ у Эриха. Ахъ, онъ все знаетъ! Вотъ тамъ, видишь ли, идетъ тяжело нагруженное судно. Еслибъ пароходъ во время не остановился, онъ силой и быстротой своего хода увлекъ бы въ бездну это судно, которое непремнно опрокинулось бы и погибло. Эрихъ, объясняя мн это, между прочимъ сказалъ: ‘Такъ точно и мы, Роландъ, должны дйствовать въ жизни. Сами легко и быстро плывя вдоль по житейской рк, мы должны заботиться о томъ, чтобъ не опрокинуть вздымаемыми нами волнами тхъ, которые влекутъ за собой тяжелый грузъ.’

Манна слушала, широко раскрывъ глаза. Ей стало ясно, какъ много выигралъ Роландъ отъ общества человка, который умлъ всякое явленіе физическаго міра примнять къ нравственнымъ потребностямъ своего воспитанника и извлекать изъ нихъ полезные уроки. Ее внезапно охватило предчувствіе той силы, какая заключается въ таинственной связи между природой и человческой мыслью.

Она въ раздумь покачала головой и раскрывъ молитвенникъ, принялась усердно въ немъ читать.

— Видишь ли ты стеклянный куполъ, на которомъ такъ ослпительно играютъ лучи заходящаго солнца? спросилъ Роландъ, когда время уже начало приближаться въ вечеру: это нашъ домъ. Они тамъ можетъ быть и не подозрваютъ, что ты дешь со мной.

— Нашъ домъ, мой домъ! мысленно повторила Манна. Слова эти какъ-то чуждо и холодно звучали въ ея ушахъ.

Яркое сіяніе купола ослпляло ее и она поспшила закрыть глаза.

ГЛАВА XIII.
НИЧЕГО КРОМ ГЛАЗЪ.

У пристани стояли два экипажа. Зонненкампъ горячо обнялъ и поцловалъ дочь. Она не противилась его ласк, но и не отдала ему ее. Манна почти съ ужасомъ смотрла вслдъ пароходу, который, высадивъ ее съ братомъ на берегъ, быстро продолжалъ путь.

— Твоя мать тоже здсь, въ карет, сказалъ Зонненкампъ, беря Манну подъ руку. Она неохотно ему повиновалась и вскор очутилась въ карет, гд ее ожидали фрейленъ Пэрини и Церера, которую она нжно поцаловала.

Отецъ съ сыномъ сли въ другой экипажъ. Зонненкампъ что-то сердито про себя ворчалъ: ему еще не удалось слышать голоса Манны.

— А гд Эрихъ? спросилъ Роландъ.

— У своей матери, въ виноградномъ домик. Онъ понялъ, что присутствіе чужихъ могло бы насъ стснить и поступилъ очень деликатно, уйдя къ своимъ.

Роландъ съ удивленіемъ посмотрлъ на отца: неужели Эрихъ и его семья были для нихъ чужіе.

Вскор по прізд на виллу, фрейленъ Пэрини тоже куда-то исчезла. Она отправилась къ патеру и изъ его дома послала слугу на телеграфную станцію.

Родители остались одни съ дтьми. Но въ комнат точно вялъ какой-то враждебный духъ, который изгналъ изъ сердецъ собравшихся въ ней и довріе, и радость свиданія. Зонненкампъ и Роландъ отвели Манну въ ея комнату, гд она была очень рада найти все въ старомъ порядк. Увидя каминъ, уставленный ея любимыми цвтами, она обратилась къ Зонненкампу и проговорила:

— Благодарю тебя, отецъ.

Теперь Манна сама, добровольно, взяла отца за руку и поцловала ее. Но коснувшись кольца, на его большомъ пальц, она не могла удержаться, чтобъ не вздрогнуть.

Зонненкампъ вскор ушелъ, оставивъ брата и сестру вдвоемъ, Роландъ непремнно хотлъ, чтобъ Манна сегодня же повидалась съ бабушкой и тетушкой. Молодая двушка упрекнула его за то, что онъ называетъ этими именами людей совершенно постороннихъ.

— Ахъ, Манна, ты тоже непремнно должна ихъ полюбить!

— Должна? Разв можно любить по заказу? Позволь мн, Роландъ, разъ навсегда теб сказать… впрочемъ, нтъ, не надо.

Наконецъ она согласилась пойти съ Роландомъ въ виноградный домикъ и они направились вдоль берега, къ покой двери въ стн парка.

— Вонъ идетъ Эрикъ, я его позову! сказалъ Роландъ и закричалъ: Эрихъ, Эрихъ!

Но молодой человкъ, не оборачиваясь, продолжалъ путь и вскор скрылся за деревьями.

Роландъ и Манна застали профессоршу на лстниц винограднаго домика, куда она вышла ихъ встртить.

— Онъ мн не хотлъ дать ни минуты покою, заставляя немедленно идти къ вамъ, сказала Манна.

— Такъ онъ васъ тоже заставляетъ длать все, что хочетъ? отвчала профессорша и погрозивъ пальцемъ Роланду, продолжала: Милое дитя мое, этотъ шалунъ вамъ, безъ сомннія, будетъ много обо мн говорить и станетъ заставлять васъ меня полюбить. Но навязчивость, какого бы она ни была рода, всегда бываетъ непріятна и только вредитъ длу. Я бы очень желала имть васъ другомъ, по тмъ не мене заране прошу васъ: не будемъ другъ друга стснять.

Манна съ изумленіемъ смотрла на профессоршу. А та разспрашивала ее о подробностяхъ монастырской жизни и совтовала ей теперь какъ можно чаще и больше оставаться одной. Быстрый переходъ отъ тишины и уединенія къ разсянному тт веселому образу жизни, говорила она, можетъ повредить не только физическому, но и нравственному ея здоровью.

Спокойная рчь и ласковое обращеніе профессорши благотворно подйствовали на Манну. Но окинувъ взоромъ комнату, въ которой они находились, она слова почувствовала въ сердц холодъ: на стнахъ не виднлось ни одной картины духовнаго содержанія. Увидавъ швейную машинку, Манна захотла немедленно выучиться, какъ съ ней обращаться.

Между тмъ пришла и тетушка Клавдія, пріятная и изящная наружность которой мгновенно привлекла къ себ Манну. Она понравилась ей гораздо больше профессорши.

— Ты и тетушка, сказалъ Роландъ, вы обладаете одинаковыми вкусами и талантами. Вы об играете на арф и об любите звзды.

Тетушка, не заставляя себя долго просить, сла за арфу и съиграла нсколько пьесъ.

— Я вамъ буду очень благодарна, если вы согласитесь взять меня въ ученицы, сказала Манна, протягивая тетушк руку. Прекрасная, тонкая рука фрейленъ Дорнэ пришлась ей гораздо боле по сердцу, нежели маленькая пухлая ручка профессорши.

Насталъ вечеръ и вс отправились на виллу. Манна шла съ тетушкой, а Роландъ съ профессоршей. Вдругъ имъ на встрчу попался Эрихъ.

— Наконецъ-то! воскликнулъ Роландъ.— Манна, вотъ онъ!

Манна и Эрихъ обмнялись учтивымъ поклономъ.

— Отчего же вы молчите? приставалъ Роландъ — или вы разучились говорить? Эрихъ, это Манна, моя сестра. Манна, это мой другъ, мой братъ, мой Эрихъ.

— Успокойся, Роландъ, сказалъ Эрихъ, звучный голосъ котораго заставилъ Манну поднять на него глаза.

— Второй разъ приходится мн съ вами встрчаться, фрейленъ Зонненкампъ, продолжалъ молодой человкъ, обращаясь къ ней: и оба раза я вижу васъ въ сумеркахъ….

Манна хотла отвтить, что она видла его еще на музыкальномъ торжеств, гд онъ такъ прекрасно плъ, но удержалась и только крпче сжала губы. Настало молчаніе.

— Пойдемте домой, говорилъ Роландъ, и тогда вы увидите другъ друга при свт…. Знаете ли, годъ тому назадъ, я въ этотъ самый часъ убжалъ изъ дому. Неужели съ тхъ поръ прошелъ уже цлый годъ? Ахъ, Манна, ты себ и представить не можешь, какъ многое я пережилъ за это время! Мн кажется, что надо мной прошло уже много вковъ и что я также старъ, какъ геній смха, о которомъ мн разсказывалъ извощикъ.

И онъ повторилъ Манн разсказъ. Затмъ Эрихъ объявилъ, что онъ весь вечеръ проведетъ у своей матери, чтобъ не мшать Манн и ея родителямъ. Въ первый день своего возвращенія домой, она безъ сомннія не захочетъ видть никого изъ постороннихъ. Роландъ сильно противъ этого возсталъ, но глаза Манны широко раскрылись и какъ-то странно сверкнули въ полумрак весенней ночи.

Общество разсталось у калитки, близъ входа въ паркъ. Роландъ съ сестрой пошелъ на виллу, а Эрихъ съ матерью и теткой въ виноградный домикъ. Онъ вторично встртился съ Манной и въ этотъ разъ, какъ и въ первый, ему казалось, что онъ изъ всей ея особы видлъ только одни глаза.

Оставшись одна въ своей комнат, молодая двушка глубоко задумалась. Какъ странно, что этотъ человкъ похожъ на св. Антонія! Она старалась себя уврить, что такого рода сходство невозможно и существуетъ только въ ея воображеніи. Роландъ однажды о немъ упомянулъ и слова его запали ей въ голову тмъ боле, что во взгляд учителя дйствительно былъ какъ будто отдаленный намекъ на глаза св. Антонія, какимъ онъ изображенъ у Мурильо. Манна тоже сохранила впечатлніе только о глазахъ и о высокомъ рост Эриха.

Она долго молилась на колняхъ около своей постели, потомъ раздлась и обвязала вокругъ таліи тонкій снурокъ, который мгновенно впился ей въ тло. Она получила его отъ одной монахини и носила въ качеств веригъ.

ГЛАВА XIV.
ПОДАРОКЪ.

На слдующее утро, еще задолго до солнечнаго восхода, Роландъ разбудилъ Эриха и сказалъ ему:

— Пойдемъ сегодня.

Эрихъ сначала не могъ понять, чего хотлъ отъ него мальчикъ, но тотъ ему напомнилъ его собственный совтъ, непремнно, хоть разъ въ годъ, ходить въ горы любоваться солнечнымъ восходомъ. Они оба быстро одлись и отправились въ путь. Роландъ замтилъ, что онъ ровно годъ тому назадъ въ первый разъ видлъ восхожденіе солнца. Но тогда онъ былъ одинъ, а теперь находился въ обществ дорогого друга.

— Будемъ смотрть молча, сказалъ Эрихъ. И ставъ на окраину горы, они долго любовались восходящимъ свтиломъ. Въ Роланд внезапно пробудилось сознаніе, что вся роскошь, вс богатства въ мір ничто въ сравненіи съ свтомъ, который всмъ одинаково принадлежитъ. Богачъ не можетъ украсить своего жилища ничмъ боле прекраснымъ, нежели солнечный свтъ, въ такомъ же изобиліи изливающій свои лучи на его пышные хоромы, какъ и на скромную хижину бдняка.

Когда мальчикъ, не въ силахъ доле скрывать свое волненіе, высказалъ эти мысли вслухъ, Эрихъ едва удержался, чтобъ не обнять его. Въ душ Роланда тоже взошло новое свтило, солнце мысли, для котораго не существуетъ заката. Оно можетъ подернуться туманомъ, за мгновеніе скрыться за тучи, но свтъ его никогда не померкнетъ вполн.

Эрихъ и Роландъ сошли въ долину, къ рк, и поплыли по направленію къ дому. На душ у обоихъ было такъ ясно и мирно, какъ будто жизнь ихъ получила новое освященіе. Вдали ударилъ колоколъ, за нимъ другой и воздухъ огласился торжественнымъ гуломъ. Приближаясь къ вилл, молодые люди увидла Манну, идущую въ церковь.

Зонненкампъ въ этотъ день тоже рано всталъ и отправился къ профессорш.

— Вы правы, сказалъ онъ ей: я послдую вашему совту и ничего сегодня не подарю Роланду. Мн очень нравится придворный обычай, по которому герцогскіе дти въ день своего рожденія, или своихъ имянинъ, ничего не получаютъ, но сами даютъ. Я сдлалъ вс распоряженія на сегодняшній день согласно съ планомъ, который вы были такъ добры и мн сообщили. Я вамъ вдвойн благодаренъ за выраженное вами желаніе, чтобъ мысль устроиваемаго нами праздника была приписана исключительно мн. Признаться, я не охотникъ до всего, что хоть сколько-нибудь отзывается ложью, но ради моего сына на все готовъ!

Профессорша вмсто отвта крпко сжала губы. Какъ ловко этотъ человкъ, вся жизнь котораго есть не что иное, какъ одна громадная ложь, разыгрываетъ передъ ней героя правды и добродтели! Но она уже успла примириться съ мыслью, что не всякое доброе дло проистекаетъ изъ чистаго источника и что иногда лучше бываетъ до него вовсе не доискиваться.

Профессорша намревалась гораздо позже отправиться на виллу, но Зонненкампъ ее уговорилъ пойти съ нимъ.

Тамъ они увидали у подъзда карету, изъ которой выходилъ Пранкенъ. Онъ объявилъ, что пріхалъ поздравить Роланда съ днемъ его рожденія и повидимому очень обрадовался, узнавъ, что Манна вернулась домой. Ему не было надобности признаваться въ томъ, что фрейленъ Пэрини его уже объ этомъ увдомила телеграммой. Стоя на террас, обращенной къ Рейну, Пранкенъ увидлъ Манну, какъ она съ книгой въ рукахъ ходила взадъ и впередъ по одной изъ аллеекъ сада.

Фрейленъ Пэрини долго о чемъ-то шепталась съ Пранкеномъ. Она гордилась тмъ, что будто съумла проникнуть и разсять хитрыя козни профессорскаго семейства, которое такъ ловко, при каждомъ удобномъ случа, накидывало на себя покровъ неподкупной добродтели. Эти Дорнэ явно подъучили Роланда създить за Манной и привезти ее. Ихъ планъ еще вчера вышелъ наружу. Манну, тотчасъ посл ея прізда, затащили въ виноградный домикъ и поспшили тамъ очаровать. Молодая двушка была безъ ума особенно отъ тетушки Клавдіи.

Фрейленъ Пэрини съ лукавой улыбкой замтила Пранкену, что тетушка была оставлена въ резерв, для покоренія Манны, но она надялась, что усилія врага разобьются въ прахъ, и побда останется за ними, то-есть за Пранкеномъ.

Наконецъ на террасу явилась Манна и снова подала Пранкену лвую руку. Она въ правой держала молитвенникъ.

Пранкенъ краснорчиво выразилъ свою радость по поводу того, что теперь на прекрасномъ дерев Зонненкамповой фамиліи, вс почки и цвты въ полномъ сбор. Манна дружески его поблагодарила.

Затмъ Пранкенъ началъ распрашивать ее о впечатлніи, какое на нее произвело возвращеніе въ родительскій домъ. Манна очень спокойно ему отвчала:

— Домъ — это временное жилище, палатка, которая разбивается на короткій срокъ, а затмъ опять складывается и убирается.

Пранкенъ не даромъ въ послднее время такъ часто бывалъ въ обществ духовенства. Въ бесдахъ съ нимъ онъ научился множеству благочестивыхъ изреченій и выраженій, которыя нердко пускалъ входъ и почти всегда кстати. Такъ и теперь онъ, воспользовавшись намекомъ, заключавшемся въ словахъ Манны, поспшилъ дать разговору религіозный оборотъ. Вся наша жизнь, говорилъ онъ, есть не что иное какъ странствованіе по безплодной пустыни, которое иметъ цлью привести насъ въ небесную обитель. А вся задача земного существованія заключается въ томъ, чтобъ, умертвивъ въ себ плоть, сдлаться достойнымъ вступленія въ обтованную землю.

Легкій, разговорный тонъ, какимъ Пранкенъ все это говорилъ, сначала нсколько озадачилъ Манну, но потомъ она была очень рада найти въ немъ такого рода религіозное настроеніе духа. Этотъ изящный, любезный молодой человкъ казался ей гораздо ближе къ ней съ тхъ поръ, какъ она убдилась, что онъ, принадлежа къ одной церкви съ ней, въ то же время вполн раздляетъ ея образъ мыслей. Манна невольно опустила глаза, когда Пранкенъ, вынувъ изъ кармана подаренныя ему ею сочиненія ома Кемпійскаго, сказалъ, что этой книг онъ обязанъ всмъ, что въ немъ есть лучшаго.

— Прошу васъ, спрячьте поскорй книгу, сказала Манна, коснувшись ее рукой. Она услышала вдали голоса профессорши и маіора.

Пранкенъ исполнилъ, что было ему приказано, и долго не отнималъ руки отъ бокового кармана на груди, гд у него хранилась книжка. Онъ устремилъ на Манну восторженный взглядъ и былъ въ высшей степени доволенъ такъ быстро установивишимся между ними дружескими отношеніями. Его особенно радовало то, что между нимъ и прелестной, благородной двушкой существовала тайна.

Маіоръ обошелся съ Манной какъ съ рекрутомъ. Онъ заставилъ ее пройти нсколько шаговъ, повернуться и опять идти, съ тмъ чтобъ составить себ полное мнніе о ея наружности и походк. Манна охотно и съ улыбкой исполняла вс его требованія.

— Такъ, такъ, проговорилъ онъ наконецъ, поднявъ въ воздухъ указательный палецъ лвой руки. Этотъ жестъ обозначалъ у него обыкновенно, что онъ собирается пропзпести нчто очень мудрое.— Такъ, такъ, повторилъ онъ: все хорошо, что хорошо…. Господинъ Зонненкампъ очень счастливъ: сынъ у него будетъ военный, дочь побыла въ монастыр и вернулась…. хорошо, очень хорошо!

Вс въ отвтъ ласково кивнули маіору головой, а онъ былъ несказанно счастливъ. Ему казалось, что онъ съумлъ сказать кстати нсколько словъ и онъ теперь могъ быть спокоенъ на весь день. Затмъ онъ освдомился о Роланд и замтилъ, что стыдно ему, въ этотъ прекрасный весенній день, такъ долго не выходить изъ своей комнаты. Погода была такъ хороша, какъ будто бы ее кто-нибудь нарочно заказалъ для настоящаго дня. Маіоръ собирался разсказать Манн вс ужасы, претерпнные имъ ровно годъ тому назадъ, когда онъ мчался на экстренномъ позд, но ему помшалъ приходъ Роланда и Эриха.

Манна нжно обняла брата, Роландъ подалъ руку Пранкену, который тоже его поцаловалъ. Но мальчикъ поспшилъ освободиться отъ его объятій и обращаясь къ сестр, сказалъ:

— Дай и ты руку Эриху, сегодня мы празднуемъ также годовщину его вступленія къ намъ въ домъ. Ровно годъ тому назадъ онъ сдлался моимъ, а я его. Не правда ли, Эрихъ? Дай же ему руку, сестра!

Молодая двушка протянула руку и тутъ въ первый разъ Манна и Эрихъ взглянули другъ на друга при дневномъ свт.

— Благодарю васъ за все, что вы сдлали для моего брата, сказала она.

Эрихъ былъ пораженъ ея наружностью. Въ ней виднлось какое-то странное смшеніе покорной грусти, гордости и холоднаго ко всему равнодушія. Движенія ея были преисполнены трогательной граціи, а въ голос звучала плнительная мягкость и въ тоже время сила, свжесть и какая-то печальная, точно надорванная нота.

Сама того не замчая, Манна сдлалась центромъ, на который было устремлено всеобщее вниманіе, и на время даже затмила собой главнаго героя настоящаго дня, Роланда.

Вскор вс отправились въ большую залу, гд уже были собраны профессорша, тетушка Клавдія, фрейленъ Пэрини и Церера.

Окна залы были вс затворены: Церера боялась утренняго воздуха. Она имла по обыкновенію утомленный видъ и звала, во когда пришелъ Роландъ, она приподнялась и поцаловала его.

Профессорша, обнимая мальчика и поздравляя его, сказала:

— Желаю теб счастья, то-есть желаю теб всегда понимать выпавшее теб на долю счастье и умть вполн его цнить.

Зонненкампъ, стоявшій рядомъ съ Пранкеномъ, шепнулъ ему, пожимая плечами:

— Эта женщина всегда придумаетъ что-нибудь особенное. Она даже добраго утра не пожелаетъ спроста!

— Мы должны ей быть благодарны ужъ и за то, замтилъ Пранкенъ, что она не прибавила еще: такъ думалъ и говорилъ мой покойный мужъ, блаженной памяти профессоръ Мумія.

У обоихъ, пока они обмнивались этими замчаніями, лица оставались неподвижны и никто ничего не замтилъ.

На большомъ стол лежало множество пакетовъ съ обозначенными на нихъ именами. Профессорша, съ помощью фрейленъ Милькъ, составила длинный списокъ молодыхъ людей, одинаковыхъ лтъ съ Роландомъ, которые должны были изъ его рукъ получить подарки. Все это были большею частью ремесленники, отправлявшіеся въ ученье, рыбаки и виноградари. Бдные обыватели сосднихъ деревень тоже не были забыты и каждому изъ нихъ надлежало получить то, въ чемъ онъ всего боле нуждался.

На средин стола лежатъ большой письменный конвертъ. Зонненкампъ его украдкой туда положилъ при вход своемъ въ залу. На конверт было написано: ‘Другу моему и учителю, капитану-доктору Эриху Дорнэ’.

Окинувъ быстрымъ взглядомъ столъ, Роландъ увидлъ пакетъ и принесъ его Эриху, который, распечатавъ его, нашелъ въ немъ банковые билеты на весьма значительную сумму денегъ. Руки его задрожали, онъ съ минуту простоялъ въ недоумніи, потомъ снова вложилъ билеты въ конвертъ.

Зонненкампъ о чемъ-то тихо разговаривалъ съ Манной и Пранкеномъ. Эрихъ, подойдя къ нему, дрожащимъ отъ волненія голосомъ просилъ его взять пакетъ обратно.

Зонненкампъ, длая видъ, будто не понимаетъ настоящаго смысла словъ молодого человка, который отъ смущенія говорилъ нсколько безсвязно, любезно отвчалъ:

— Не вамъ меня, а мн васъ слдуетъ благодарить.

Эрихъ потупилъ взоръ, потомъ сказалъ:

— Извините меня, но я не привыкъ получать подарки и желалъ бы…

— Свободный человкъ, подобный вамъ, вмшался Пранкенъ, не долженъ терять на это словъ. Возьмите билеты: они вамъ предлагаются отъ добраго сердца.

Онъ говорилъ какъ членъ семьи, почти такъ, какъ будто бы самъ, изъ своего кармана, давалъ эти деньги. Эрихъ былъ въ затрудненіи, не зная какъ ему отказаться отъ подарка, не выказавшись неблагодарнымъ и черезчуръ щепетильнымъ.

Онъ взглянулъ на Манну и сердце его болзненно сжалось. Ему было невыносимо тяжело, въ первый же день ея прізда, явиться передъ ней въ качеств нуждающагося и облагодтельствованнаго. Онъ смотрлъ на нее съ умоляющимъ видомъ, но она молчала и Эриху ничего боле не оставалось, какъ сунуть пакетъ въ карманъ.

Онъ вскор ушелъ въ паркъ и долго тамъ бродилъ, погруженный въ печальныя размышленія. На лавк, гд за нсколько мсяцевъ передъ тмъ онъ объяснялся съ Беллой, Эрихъ еще разъ вынулъ изъ кармана пакетъ и пересчиталъ банковые билеты. Они составляли такую значительную сумму, что могли навсегда обезпечить существованіе цлаго скромнаго семейства. Задумчиво перебирая ихъ пальцами, Эрихъ сидлъ на лавк, а взоръ его безъ цли блуждалъ по окрестности. Онъ былъ такъ занятъ своими мыслями, что вовсе не слышалъ пнія птицъ, которыя весело порхали въ кустахъ и деревьяхъ.

Вдругъ чей-то голосъ произнесъ его имя.

Минуту спустя явился камердинеръ Іозефъ и вручилъ ему письмо отъ профессора Эйнзиделя. Добрый старикъ, поздравляя его съ настоящимъ днемъ, совтовалъ ему какъ можно скоре и боле накопить себ денегъ съ тмъ, чтобъ потомъ быть въ состояніи безпрепятственно посвятить себя паук. Опять и опять выражалъ профессоръ Эйнзидель сожалніе, что въ мір нтъ особаго рода ученыхъ монастырей, куда бы люди, посвятившіе жизнь свою наук, могли удаляться на закат дней своихъ.

Эрихъ, успокоенный и ободренный, всрпулся къ обществу, которое едва замтило его отсутствіе.

— Таковы вс идеалисты и проповдники, стремящіеся пересоздать міръ и водворить въ немъ добродтель! сказалъ Пранкенъ Зонненкампу. Смотрите, какъ повеселлъ нашъ докторъ: у него точно выросли крылья! Да, таковы вс они! Деньги презираются ими до тхъ поръ, пока не попадутъ къ нимъ въ руки.

Пранкенъ не ошибался. Эриху дйствительно казалось, что онъ внезапно пріобрлъ новую силу, новое орудіе. Въ голов у него вертлась мысль: ‘Наконецъ и ты богатъ и имешь о чемъ заботиться, кром своей собственной личности!’

Немного спустя, онъ замтилъ, что держалъ руку у сердца на томъ самомъ мст, гд у него въ карман лежали деньги. Какъ бы коснувшись раскаленнаго желза, онъ быстро отдернулъ ее прочь.

ГЛАВА XV.
ПРАЗДНИЧНЫЙ ОБДЪ СЪ НЕОЖИДАННЫМИ БЛЮДАМИ.

Маіоръ и Роландъ провели время до обда самымъ пріятнымъ образомъ. Они перенесли вс пакеты съ подарками изъ залы въ телжку, запряженную маленькимъ пони и сами отправились развозить ихъ по селамъ и хижинамъ.

Семейство ловчаго они постили посл всхъ.

Съ Клаусомъ въ теченіи этой зимы случилось что-то недоброе. Отпраздновавъ съ пріятелями свое оправданіе и освобожденіе изъ тюрьмы, онъ началъ все чаще и чаще обращаться за утшеніемъ къ вину, а за неимніемъ его и къ водк, которыя доставляли ему полное забвеніе всхъ тревогъ и печалей. Жена и дти его были въ отчаяніи. Разъ какъ-то у нихъ даже дло дошло до крупныхъ словъ и рзкихъ объясненій. Бочаръ узналъ, что отецъ его, встртясь въ горахъ съ однимъ путешественникомъ, просилъ у него милостыни, подъ предлогомъ, что былъ разоренъ своимъ сосдомъ, очень богатымъ человкомъ. Честный малый вышелъ изъ себя и осыпалъ отца упреками.

Бургомистръ и надзиратель надъ всами и мрами нердко зазывали Клауса къ себ и угощали виномъ, забавляясь его жалобами и грубыми выходками.

Когда маіоръ и Роландъ въ описываемое нами утро пришли къ ловчему, они застали его уже на весел. Роландъ испугался, но маіоръ сказалъ ему:

— Не бойся, въ этомъ нтъ большой бды. Клаусъ, правда, пьетъ слишкомъ много вина, но оно вредитъ гораздо больше его желудку, нежели голов. Если человкъ можетъ быть счастливъ отъ лишняго стакана вина, то пусть онъ себ пьетъ!

Добродушная рчь маіора и собственное веселое настроеніе духа Роланда, помогли ему вскор оправиться отъ этого непріятнаго впечатлнія. Отъ ловчаго они отправились къ Семиствольнику и застали тамъ всхъ бодрыми и веселыми.

Роландъ не разъ въ теченіи утра повторялъ, что никогда еще не былъ такъ счастливъ, какъ сегодня. Маіоръ старался ему объяснить, что добро, которое люди длаютъ ближнимъ, никогда не пропадаетъ даромъ, но всегда возвращается имъ сторицей въ вид благодарности и благословеній тхъ, кого они избавляютъ отъ нужды и печали.

— Фрейленъ Милькъ, сказалъ онъ въ заключеніе, часто повторяетъ фразу, которую слдовало бы золотыми буквами начертать на стн какого-нибудь храма. Счастливйшій часъ въ жизни человка, говоритъ она, тотъ, который наступаетъ вслдъ за добрымъ дломъ. Помни это, молодой человкъ, и запиши эти слова у себя въ сердц.

Собаки весело прыгали вокругъ телжки и Роландъ, обращаясь къ нимъ, воскликнулъ:

— Знаете ли вы, добрыя животныя, что сегодня счастливйшій день въ моей жизни? Къ сожалнію, я вамъ не могу дать ни денегъ, ни одежды, а только вдоволь пищи.

Постивъ одну бдную хижину, Роландъ вышелъ изъ нея блдный, какъ смерть.

— Что съ тобой, спросилъ маіоръ.

— Ахъ, пойдемте отсюда прочь, скорй, скорй! говорилъ мальчикъ, робко озираясь вокругъ. Со мной случилось что-то такое, отъ чего я до сихъ поръ дрожу. Встрча съ разбойникомъ не могла бы меня сильне испугать!

— Но что же случилось? Говори скорй!

— Старикъ, которому я принесъ деньги и одежду, хотлъ мн поцловать руку подумайте только — старикъ! Я такъ испугался, что у меня ноги подкосились!… Какъ, а вы сметесь?

— Нтъ, нтъ, ты совершенно правъ.

Въ волненіи, овладвшемъ мальчикомъ, маіоръ видлъ еще слды нервной горячки.

Немного спустя, онъ сказалъ:

— Твой отецъ насадилъ много деревьевъ и т изъ нихъ, которыя хорошо принялись, онъ называетъ благодарными. Знаешь ли ты, какое самое благодарное изъ деревъ?— Дерево науки и добрыхъ длъ.

Между тмъ какъ сердце Роланда все боле и боле наполнялось счастьемъ, Эрихъ печально сидлъ въ виноградномъ домик. Онъ показалъ матери письмо профессора Эйнзиделя и разсказалъ ей, какъ оно его на минуту утшило. Но потомъ, прибавилъ онъ, на него съ новой тяжестью легло сознаніе своей зависимости отъ Зонненкампа. Онъ до сихъ поръ считалъ себя въ отношеніи къ нему человкомъ вполн свободнымъ, но теперь полученный имъ подарокъ какъ будто наложилъ на него цпи.

Профессорша терпливо слушала жалобы сына, потомъ спросила:

— Разв теб отъ Зонненкампа трудне принять одолженіе, чмъ отъ кого-нибудь другого, — чмъ, напримръ, отъ Клодвига.

Она пытливо смотрла на Эриха. у ней мелькнула въ голов догадка, что ему тоже извстна прошлая жизнь Зонненкампа. Но она успокоилась, услышавъ его отвтъ:

— Услуга или одолженіе, оказываемыя другомъ, имютъ совершенно иное значеніе. Отъ друга, подобнаго Клодвигу, можно все принять.

Профессорша замтила, что этотъ подарокъ былъ ему сдланъ Роландомъ, который въ настоящій день вышелъ изъ дтства. Послднее обстоятельство тоже не мало печалило Эриха. Ему казалось, будто сдланный ему подарокъ уравнивалъ вс счеты между нимъ и его воспитанникомъ, и что ему самому, какъ будто учтивымъ образомъ, дана отставка. Никакіе подарки, говорила ему въ утшеніе мать, не могутъ достаточно вознаградить человка за вс труды мысли и сердца, съ какими неразрывно связано дло воспитанія. Наконецъ Эрихъ принужденъ былъ сознаться, что его особенно мучило то обстоятельство, что деньги были ему вручены въ присутствіи Пранкена и дочери Зонненкампа.

— Пранкенъ и Манна составляютъ одно, возразила профессорша: она его невста. Но успокойся: разв, бросивъ взглядъ назадъ на протекшій годъ, ты не вправ себ сказать, что труды твои увнчались успхомъ и что твой воспитанникъ пріобрлъ нчто такое, чего уже никогда боле не можетъ утратить.

Послдняя мысль наконецъ дйствительно возвратила Эриху самообладаніе, и онъ до того ободрился, что даже на возвратномъ пути на виллу, обращаясь къ рк, воскликнулъ:

— Ну, батюшка Рейнъ, наконецъ ты видишь въ Эрих человка съ независимымъ состояніемъ! Онъ можетъ до семидесяти семи лтъ жить припваючи, не зная ни нужды, ни печали.

Роландъ и маіоръ тоже не замедлили вернуться домой. Послдній отличался большой аккуратностью и чтобъ никогда никуда не опаздывать, всегда носилъ при себ двое часовъ, изъ которыхъ одни постоянно шли впередъ. Но бда въ томъ, что онъ никакъ не могъ запомнить, въ лвомъ или въ правомъ карман жилета лежали у него эти послдніе. Тмъ не мене онъ съ Роландомъ во время посплъ къ обду.

Роландъ, сидя за роскошно-убраннымъ столомъ, почти ничего не лъ.

— Ахъ, я такъ сытъ счастьемъ! сказалъ онъ Эриху. Мн удалось сегодня сдлать много добра. Я ты счастливъ, или нтъ?

Эрихъ теперь могъ отвчать утвердительно.

Посреди обда зашелъ споръ о томъ, кому предложить тостъ за здоровье Роланда. Эрихъ ссылался на Пранкена, Пранкенъ на Эриха и наконецъ обоимъ удалось уговорить маіора взять на себя этотъ трудъ.

Маіоръ всталъ и началъ:

— Милостивые государи и государыни!

— Браво! закричалъ Пранкенъ.

— Благодарю васъ, сказалъ маіоръ: вы можете меня перебивать сколько вамъ угодно. Я не даромъ учился вольтижировать и съумю перескочить черезъ всякое препятствіе. Итакъ, милостивые государи и государыни! Родъ человческій длится на два пола, на мужской и на женскій…

Всеобщій хохотъ.

Маіоръ, довольный эффектомъ, какой произвели его слова, продолжалъ:

— Здсь, въ садахъ Эдема, мы видимъ парочку…

— Не нужно ли вамъ этого для пополненія картины? снова перебилъ его Пранкенъ и подалъ ему яблоко.

Роландъ былъ очень сердитъ на Пранкена за то, что тотъ безпрестанно перебивалъ добраго маіора. Но послдній, наклонясь къ нему, шепнулъ тихонько:

— Оставь его: я привыкъ къ боевому огню.

Затмъ онъ громко продолжалъ:

— Итакъ, мы видимъ здсь двоихъ дтей, хозяйскихъ дочь и сына, а дти видятъ насъ. У нихъ есть родители, есть благопріобртенныя бабушка и тетушка, есть дядя, — при чемъ онъ такъ сильно ударилъ себя въ грудь, что она дрогнула. Мы любимъ ихъ, какъ настоящихъ родныхъ и они насъ тоже — не правда-ли, дти?

— Да! въ одинъ голосъ крикнули Роландъ и Манна.

Маіоръ продолжалъ:

— Еслибъ у меня былъ сынъ… нтъ, я не то хотлъ сказать… Еслибъ у этого моего сына былъ учитель… нтъ и это не то… Вонъ видите, у нашего шалуна ужъ начинаетъ рости борода… Зиждитель вселенной да благословитъ его! Пусть изъ него выйдетъ честный, добрый человкъ, понимающій свое собственное счастіе и трудящійся надъ благосостояніемъ своихъ братьевъ всхъ породъ и вроисповданій!

У него чуть не вырвалось ‘аминь!’ но онъ во время удержался и вмсто того воскликнулъ:

— Ура, трижды ура!

Маіоръ слъ и подъ салфеткой растегнулъ нсколько пуговицъ своего сюртука.

Затмъ Зонненкампъ провозгласилъ тостъ въ честь Эриха, его матери и тетки, и рчь его при этомъ случа была ловко приправлена тонкой лестью.

— Теперь за вами очередь. Вы непремнно должны тоже что-нибудь сказать, приставалъ маіоръ къ Эриху.

Молодой человкъ всталъ и началъ веселымъ тономъ:

— Старый Свтъ сообщилъ Новому дв вещи, за которыя тотъ долженъ быть ему особенно благодаренъ: лошадь и вино. Лошади до того не водились въ Америк, а виноградъ тамъ не росъ. Нмцы первые привили его къ американской почв. Два явленія природы, одно возвышающее человческую силу, другое веселящее его духъ, занесены нами въ Новый Свтъ. Я умалчиваю объ области мысли. Мои слова равняются слдующему: нашъ Роландъ — гражданинъ Новаго Свта и долженъ вывезенныя имъ оттуда свжія силы употребить въ дло для достиженія благородныхъ и высокихъ цлей.

Эрихъ поднялъ стаканъ съ пнящимся виномъ, въ которомъ заиграло и заискрилось солнце. Указывая на него, онъ продолжалъ:

— Сегодняшнее солнце привтствуетъ солнце прошлогоднее и влага, которую мы теперь пьемъ, есть произведеніе минувшихъ дней, но то, что мы принимаемъ въ душу, то ростетъ и зретъ на солнц вчности, которое не знаетъ заката. Каждый изъ насъ долженъ считать себя плодомъ и подобно ему крпнуть и зрть для вчной жизни подъ вчными лучами незаходящаго солнца, то-есть, Бога, который въ свою очередь вчно пребываетъ и въ человк, и въ небесномъ свтил, и въ камн, и въ дерев. Міръ чистъ и благоустроенъ, будемъ же и мы по возможности совершенны. Мы не себ принадлежимъ и то, что мы имемъ, не наше: и мы сами, и наше имущество находятся во власти Вчнаго Духа. Роландъ! ныншній ясный, солнечный, улыбающійся день, проникая въ землю, согрваетъ ее, оплодотворяетъ и сообщаетъ крпость вину, которое, будучи заключено въ сосуды, препровождается въ чужія страны, къ чужимлюдямъ, чтобъ вселять въ нихъ бодрость и веселье. Пусть точно также сегодняшнее солнце, проникая намъ въ душу, ее живить и радуетъ. Да возрастетъ въ теб и созретъ, мои Роландъ, все доброе и честное, все, что можетъ служить украшеніемъ твоей собственной жизни и существованія твоихъ ближнихъ!

Садясь на свое мсто, Эрихъ встртилъ устремленный на него взглядъ Манны, которая теперь только въ первый разъ его вполн разглядла. На его лиц было выраженіе высшей духовной жизни, на всей фигур лежала печать мысли и ршимости, которая невольно всякому внушала мысль о томъ, какъ хорошо имть около себя этого человка въ минуту опасности. Но Манна ничего не боялась и не нуждалась ни въ чьей помощи.

Когда Эрихъ пересталъ говорить, Зонненкампъ и Пранкенъ пожали плечами и первый шепнулъ своему сосду:

— Можно подумать, будто онъ вритъ тому, что говоритъ!

И оба засмялись.

Между тмъ пріхали новые гости: докторъ и съ нимъ Лина, дочь мирового судьи, которая явилась поздравить свою подругу съ ‘возвращеніемъ ея къ жизни’.

Вс встали изъ-за стола въ высшей степени довольные и веселые.

ГЛАВА XVI.
О ДРУГОМЪ И ДЛЯ ДРУГОГО.

Докторъ внимательно наблюдалъ за обими молодыми двушками и даже старался подслушать ихъ разговоръ. Манна, поблагодаривъ подругу за ея посщеніе, заключилась въ свою обычную сдержанность. Лина не пріобрла въ монастыр ничего, кром умнья легко изъясняться на двухъ, трехъ языкахъ. На Манну пребываніе ея въ монастыр наложило печать чего-то иного, боле серьезнаго, что вообще не легко было опредлить.

Уведя профессоршу въ садъ, докторъ завелъ съ ней дружескую бесду. Ему было очень любопытно знать, что въ конц концовъ одержитъ побду: свтская мудрость или церковная навязчивость. Онъ пожаллъ, что профессорша не католичка. По его мннію, ея задача была бы тогда несравненно легче. Профессорша отвчала, что она отказывается отъ всякаго вліянія на Манну. Ее къ тому побуждало чувство долга и справедливости, такъ какъ молодая двушка была невста Пранкена.

— Кто знаетъ? возразилъ докторъ: кто знаетъ? Гугеноты, будучи сами изгоняемы, могли научиться какъ въ свою очередь изгонять другихъ. Часто вліяніе того и бываетъ сильне, кто отъ него отказывается.

Зонненкампъ пригласилъ Лину погостить нсколько недль у своей подруги и Манн ничего боле не оставалось, какъ подтвердить его приглашеніе.

Лина выразила свое полное согласіе, если только позволятъ ея родители. Она въ тотъ же вечеръ ухала съ докторомъ домой, съ тмъ чтобъ вернуться на слдующій день.

Пранкенъ остался на вилл. Онъ былъ очень доволенъ, когда Манна обратилась къ нему съ жалобой на то, что жизнь въ свт заставляетъ по невол лгать. Ей очень не хотлось, чтобъ Лина пріхала гостить, а между тмъ она должна была подтвердить приглашеніе отца. Нтъ возможности не гршить въ мір, прибавила она, который особенно опасенъ тмъ, что онъ, такъ сказать, отвлекаетъ насъ отъ самихъ себя.

Пранкенъ надялся, что присутствіе Лины нсколько оживитъ и развеселитъ Манну, но онъ прежде всего хотлъ узнать, понравилась ли ей профессорша. Со своими собственными симпатіями онъ распорядился такъ, чтобъ хвалить всхъ, кого хвалила Манна, и порицать всхъ, кто производилъ на нее не совсмъ выгодное впечатлніе.

У Манны кружилась голова отъ многолюдства и шума, какимъ былъ наполненъ домъ, и она сильно сожалла о тишин и однообразіи монастырской жизни. Она едва не призналась въ этомъ Пранкену, но удержалась и только замтила, что все здсь казалось ей такимъ чуждымъ и страннымъ. Но когда Пранкенъ поблагодарилъ ее за довріе, она испугалась и поспшила прибавить, что свтъ иметъ способность длать болтливыми даже тхъ, которые искренно желали бы быть молчаливыми и сдержанными.

— Я очень радъ, снова началъ Пранкенъ посл минутнаго молчанія, слышать отъ васъ т же слова, которыя недавно въ моемъ присутствіи произносилъ епископъ. ‘Будьте сдержанны! говорилъ онъ: тотъ, кто много говоритъ, въ сущности не боле, какъ дилеттантъ’.

Онъ этимъ намекалъ на Эриха, но Манна ничмъ не дала ему замтить, что поняла его намекъ.

— Не находите ли вы, продолжалъ онъ, что многорчивый капитанъ Эрихъ тоже въ сущности не боле, какъ поборникъ дилеттантизма?

— Онъ много говоритъ, но…. начала Манна и остановилась. Пранкенъ съ напряженнымъ вниманіемъ ожидалъ заключенія ея рчи.

— …..но, продолжала она, онъ въ тоже время много думаетъ.

Пранкенъ ршился впередъ быть осторожне и нападая на врага, прицливаться такъ, чтобъ никакимъ образомъ не попадать мимо цли.

Но въ человк, такомъ многостороннемъ какъ Эрихъ, не трудно было найти слабыя стороны.

Пранкенъ изобразилъ Эриха особаго рода Донъ-Кихотомъ, который постоянно гоняется за приключеніями въ области идей. Онъ это доказалъ между прочимъ и своимъ напыщеннымъ тостомъ. Вообще Пранкенъ старался выставить Эриха въ смшномъ вид, выбирая для этого очень мягкія, но въ сущности ядовитыя выраженія. Капитанъ Дорнэ неврующій, говорилъ онъ, но окружаетъ свое невріе мнимой святостью, которая въ первую минуту какъ будто дйствительно предписываетъ уваженіе и внушаетъ довріе. Онъ въ сущности не что иное, какъ фальшивый монетчикъ, который желалъ бы обмануть дтски-простодушную, невинную душу.

Пранкенъ пристально взглянулъ на Манну, но та молчала.

— Берегитесь его, прибавилъ онъ: этотъ человкъ всмъ и каждому навязывается съ своей добродтелью.

Онъ остановился, какъ бы любуясь собственными словами и затмъ продолжалъ:

— Эта навязчивость служитъ ему искусной уловкой, которую однако легко проникнуть насквозь. Вы себ не можете представить, сколько хлопотъ намъ уже надлалъ этотъ образецъ воспитателя, капитанъ Дорнэ. Каждое его слово проникнуто сознаніемъ, что самъ онъ есть живое собраніе примровъ всего добраго и хорошаго.

Манна не могла удержаться, чтобъ не улыбнуться. Пранкенъ продолжалъ съ новымъ воодушевленіемъ:

— Онъ сильно смахиваетъ на цирюльника, который, завивая волосы, или бря бороды, болтаетъ не меньше его. Вся разница въ томъ, что послдній не обладаетъ въ такой степени, какъ онъ, ученой и религіозной самоувренностью. Обратите вниманіе, какъ часто онъ произноситъ слово ‘человчество’. Я разъ нарочно замчалъ и въ теченіи часа насчиталъ четырнадцать разъ. Онъ прикидывается скромнымъ, но на дл его высокомрію нтъ ни мры, ни границъ.

Пранкенъ зналъ, что нтъ ничего легче, какъ осмять человка, который постоянно находится на виду и дйствуетъ у васъ передъ глазами. Онъ съ удовольствіемъ замтилъ, что слова его произвели на Манну желаемое впечатлніе. Стоить только разъ представить человка въ смшномъ вид и посл этого уже ничто не можетъ его спасти. Пранкенъ это зналъ и на это разсчитывалъ.

— Нашъ Роландъ, сказалъ онъ въ заключеніе, уже кое-чему научился у этого добродтельнаго дилеттанта: теперь ему пора вступить въ боле высокія сферы нравственнаго и умственнаго развитія.

Манна слушала молча и черезъ нсколько времени пошла домой. Дорогой она все кивала головой, точно подтверждая только-что слышанныя ею рчи. Пранкенъ съ удивленіемъ смотрлъ ей въ слдъ.

На лстниц Манна встртилась съ Эрихомъ. И тотъ и другая остановились. Эрихъ, думая, что учтивость предписываетъ ему заговорить, сказалъ:

— Воображаю себ, какъ вамъ должно быть тяжело, съ перваго же дня вашего возвращенія домой, попасть на шумный праздникъ. Слдующій затмъ день по невол покажется скучнымъ и пустымъ.

— Кто вамъ далъ право проникать въ мои мысли? сказала Манна и пошла дале.

Она была раздосадована тмъ, что этотъ человкъ, забывъ свое зависимое положеніе въ дом, вздумалъ вызывать ее на откровенность. Какая дерзость допытываться до того, о чемъ она сама умалчиваетъ! Она презрительно сжала губы, но когда достигла площадки на верху лстницы, ей стало досадно также и на самую себя. Но слова были сказаны и взять ихъ назадъ оказывалось невозможнымъ.

Манна въ этотъ день боле не выходила изъ своей комнаты. Поздно вечеромъ къ ней постучался Роландъ, и когда она наконецъ ему отворила, онъ помстился рядомъ съ ней на стул.

— Ахъ, сестра, сказалъ онъ: все, что я сегодня пережилъ, навсегда останется у меня въ памяти. Люди, получившіе отъ меня подарки, вс общались за меня молиться. Но разв можно молиться за другихъ и какая изъ этого польза? Что въ томъ, если кто-нибудь другой станетъ хвалить меня Богу, а я самъ ничего не буду длать хорошаго? Нтъ, по моему, ни одинъ человкъ не можетъ молиться за другого.

— Роландъ, что ты говоришь? Откуда у тебя эти мысли? воскликнула Манна, сильно тряся его за плечи. Она вдругъ встала, удалилась въ сосднюю комнату и бросилась тамъ на колни.

Молодая двушка уже успла замтить царствовавшій въ дом разладъ и теперь горячо молилась за Роланда, прося Бога просвтить его мысль и очистить его сердце. Она была сильно взволнована. Неужели это правда, думала она, что никто не можетъ ни молиться, ни приносить себя въ жертву за другого? Нтъ, нтъ, это быть не можетъ! восклицала она, въ отчаяніи ломая руки и снова спрашивала себя: Неужели же люди могутъ длать другъ другу только вредъ и никакой пользы? Такъ ли это? Возможно ли это?..

Но мало-по-малу Манна успокоилась. Она видла, что ей предстоитъ тяжелая борьба и дала себ слово мужественно ее выдержать. Она чувствовала, что на ней лежитъ обязанность спасти отъ гибели душу брата и понимала, что можетъ достигнуть этого только съ помощью кротости и терпнія.

Она вернулась къ Роланду и подавая ему руку, сказала:

— Я вижу, ты уже сталъ совсмъ взрослымъ молодымъ человкомъ и намъ предстоитъ оказывать другъ другу взаимную помощь. Я многое могу теб дать и въ свою очередь должна многое отъ тебя заимствовать. Будемъ надяться, что и то, и другое намъ одинаково удастся.

Она спокойно сла рядомъ съ нимъ, крпко сжимая его руку въ своей.

— Ахъ! воскликнулъ Роландъ: какъ теб должно быть пріятно снова очутиться дома! Монастырь ни для кого не можетъ быть родиной.

— Онъ нчто лучшее, отвчала Манна. Онъ постоянно поддерживаетъ въ насъ ту мысль, что на земл мы не можемъ и не должны имть, ни дома, ни родины. Вс мы здсь только странники. Еслибъ на земл существовало отечество, и ты, и я, мы бы тоже его имли… Но къ чему ты меня заставляешь произносить такія рчи?

— Эрихъ правъ, возразилъ Роландъ: онъ говоритъ, что твое благочестіе искреннее. Что у милліоновъ людей только на язык, то у тебя выходитъ прямо изъ сердца.

— Это сказалъ Эрихъ?

— Да, и еще многое другое.

— Но, Роландъ, замтила Манна: никогда не слдуетъ повторять того, что о васъ говорятъ другіе?

— А если они говорятъ хорошее?

— И тогда не надо. Кто знаетъ, съ какою цлью… нтъ, сама себя перебила она,— нтъ, я не то говорю. Ты очень счастливъ, имя въ Эрих такого врнаго друга.

— Не правда ли? Но, скажи, разв онъ теб самой не нравится больше Пранкена?

Манна хотла улыбнуться, но удержалась.

— Предоставляю твоему учителю, сказала она, доказать теб, что сравненія ршительно ни къ чему не ведутъ. А теперь, милый братъ, прошу тебя не забывать, что я въ монастыр привыкла много бывать одна. Уйди же отъ меня: теб тоже пора спать. Спокойной ночи.

Она поцловала брата.

— Не забудь и ты, сказалъ онъ ей на прощанье, когда пойдешь гулять, взять съ собой обихъ собакъ.

Но Манн еще не суждено было остаться одной. Въ монастыр у нея не было отдльной прислуги, по теперь отецъ непремнно хотлъ, чтобъ въ ея личномъ распоряженіи находилась молодая горничная, которая и явилась къ ней немедленно посл ухода Роланда.

— Барышня, сказала горничная, расчесывая прекрасные, длинные волосы Манны: у васъ то, что въ ныншнее время составляетъ большую рдкость, а именно здоровый волосъ. Теперь этого почти ни у кого не найдешь.

И тмъ не мене, подумала Манна, волосы эти будутъ острижены.

Когда горничная, любуясь волосами, начала медленно пропускать сквозь пальцы ихъ тонкія, шелковистыя пряди, Манна невольно вздрогнула: ей показалось, будто она уже чувствовала прикосновеніе къ нимъ холодной стали.

Наконецъ она осталась одна, и посл продолжительной и усердной молитвы, принялась за письмо къ настоятельниц.

‘Мы сегодня праздновали день рожденія моего брата и мое возвращеніе домой, писала она. Но я всми силами моей души стремлюсь ко дню моей смерти, который будетъ днемъ моего избавленія и возвращенія въ вчный домъ небеснаго Отца.’

КНИГА ДЕСЯТАЯ.

ГЛАВА I.
ИГРУШКА ИСПОЛИНА.

Преданіе разсказываетъ объ одномъ исполин, который въ дтств, увидвъ крестьянина съ плугомъ и лошадью, принялъ ихъ за игрушку и унесъ въ своемъ передник.

Манна отчасти походила на этого исполина.

Ея мысли носились такъ далеко за предлами видимаго міра, что все, что теперь происходило передъ ея глазами, казалось ей пустой дтской игрой. Къ чему все это?— Чтобъ наполнить время? Но разв эта цль можетъ быть такимъ образомъ достигнута? Дтямъ еще удается, разговаривая съ куклами, воображать себ, будто они дйствительно длаютъ дло, по взрослыхъ куклы не могутъ удовлетворять. Вся жизнь есть не что иное, какъ пустая игра,— одна смерть серьезна.

Мысли эти пробгали въ ум Манны, когда она на слдующее утро, стоя у окна, смотрла вдаль. Міръ представлялся ей, какъ въ туман и казался такимъ чуждымъ и далекимъ.

Въ монастыр ее обыкновенно пробуждалъ съ первыми лучами солнца церковный колоколъ и она такъ къ нему привыкла, что ей казалось, будто онъ и сегодня ее разбудилъ. Ей во сн слышались серебристые переливы и торжественный гулъ звона и она подъ впечатлніемъ его открыла глаза. Въ первую минуту она не могла понять, гд она.

‘Ты дома’, наконецъ мелькнуло у ней въ ум.— Дома? Кто сложилъ эти камни вмст, какая сила воздвигла это зданіе и откуда эта постель, на которой она теперь покоится?

На вилл вс еще спали. Одна Манна встала, да въ саду пли и летали птицы. Подобно тому какъ он кружились въ воздух и перекликались, такъ точно въ голов молодой двушки толпились мысли, вызывая одна другую.

Она вышла въ садъ и долго стояла передъ вновь пробитой въ стн дверью, которая вела въ виноградный домикъ. Внутренній голосъ шепталъ ей: ‘Теб здсь придется многое испытать, со многимъ бороться, но и многое побдить’.

Манна старалась себ уяснить послдующія событія своей жизни, но это ей также мало удалось, какъ Эриху, когда онъ, стоя за порог монастыря, пытливо вглядывался въ будущность.

Еслибъ она знала, что Эриха тревожили и волновали такія же точно мысли и сомннія, какъ ее!

Вдругъ Манна почувствовала на себ чей-то взоръ и обернувшись увидла Эриха, который тоже рано всталъ и теперь стоялъ у окна своей комнаты. Онъ тоже былъ взволнованъ, но мысли его на этотъ разъ ни чуть не походили на мысли Манны. Его и во сн не покидало сознаніе, что онъ вдругъ сдлался богатъ. Проснувшись съ солнечнымъ восходомъ, онъ еще разъ пересчиталъ подаренную ему Зонненкампомъ сумму денегъ и убдился, что отнын существованіе его и профессорши вполн обезпечено. Онъ такъ не привыкъ къ деньгамъ, что все забывалъ, какъ велика лежавшая у него въ карман сумма, и наконецъ записалъ ее. Затмъ онъ съ улыбкой подумалъ: ‘я радъ новымъ обязанностямъ, которыя теперь передо мной возникли и докажу на дл, что во всякомъ положеніи, въ бдности и въ богатств, я одинаково готовъ исполнить высшее назначеніе человка’.

Эрихъ открылъ окно и увидлъ Манну. Тихонько отойдя въ сторону, онъ мысленно старался проникнуть въ глубину ея души и угадать чувства, какія должны были волновать молодую двушку, которая изъ монастырскаго уединенія внезапно очутилась посреди шумной и роскошной обстановки родительскаго дома.

Вдругъ изъ сосдней деревни раздался звукъ колокола, ему отвтилъ другой, третій я вся окрестность, внизъ и вверхъ по теченію рки, огласилась торжественнымъ гуломъ.

Манна поспшила въ свою комнату за молитвенникомъ и сойдя опять въ прихожую, застала тамъ ожидавшую ее фрейленъ Пэрини. Она слышала, какъ та приказывала слугамъ приготовить комнату для дочери мирового судьи, и была непріятно этимъ поражена. Манна чуть не высказала своей бывшей гувернантк, какъ ее тяготила мысль о прізд подруги, безпечная веселость которой вовсе не согласовалась съ ея собственнымъ серьезнымъ настроеніемъ духа. Но она удержалась и дала себ слово, не прибгая ни къ чьей помощи, сама справляться со всми трудностями, какія могутъ встртиться на ея пути. Она ршилась просить Лину въ теченіе нкотораго времени ее боле не навщать. Ей необходимо сосредоточиться и потому она желаетъ, какъ можно больше оставаться одна.

Спускаясь съ лстницы въ сопровожденіи фрейленъ Пэрини, Манна встртила слугу, который вручилъ ей письмо, принесенное изъ дому мирового судьи. Лина писала своей подруг, что къ сожалнію обстоятельства не позволяютъ ей воспользоваться приглашеніемъ господина Зонненкампа и пріхать погостить на виллу. Въ заключеніе она просила Манну написать ей нсколько словъ, изъ которыхъ она могла бы убдиться, что та на нее за это по сердится. Манна рада была случаю, который избавлялъ ее отъ непріятнаго объясненія и написала Лин въ отвтъ, что вполн оправдываетъ ея родителей, безъ сомннія имвшихъ важныя причины удержать ее дома.

Вторично перечитывая письмо подруги, она замтила, что отказъ той пріхать на виллу не былъ въ немъ ничмъ объясненъ. Неужели сосди продолжаютъ все по прежнему держаться въ сторон отъ дома ея родителей?

Пусть будетъ такъ! Разв у нея нтъ другого, вчнаго дома, который ей предлагаетъ небесный Отецъ?

Колокола продолжали гудть и Манна съ фрейленъ Пэрини поспшили въ церковь.

Послдняя была очень довольна ролью, какая выпала на ея долю. Вс другіе могли, сколько хотли, ухаживать за Манной, стараясь пріобрсти ея расположеніе, но бывшей гувернантк одной принадлежало право сопровождать молодую двушку въ церковь.

— Вы все еще попрежнему не любите говорить поутру, пока не побываете тамъ? скромно спросила фрейленъ Пэрини, указывая на церковь.

Манна молча кивнула головой. Во всю дорогу боле не было сказано ни слова.

Посл обдни фрейленъ Пэрини предложила Манн представить ее патеру, который здсь поселился въ ея отсутствіе.

Манна сказала, что предпочитаетъ идти къ нему одна, и посл минутной остановки дйствительно направилась къ жилищу патера. Тамъ повидимому ее ожидали. Самъ патеръ вышелъ къ ней на встрчу и благословивъ ее, ввелъ въ комнату, гд на стол, рядомъ съ остатками завтрака, виднлась раскрытая книга.

Завтракъ былъ унесенъ и Манну пригласили ссть на диванъ.

— Фрейленъ Пэрини, отецъ мой, начала она: хотла представить меня вамъ. Но я сочла это за лишнее, видя въ васъ не посторонняго человка, а служителя нашей святой церкви.

Патеръ, слегка прищуривъ глаза и сложивъ руки на груди, спокойно отвчалъ:

— Ты права, дитя мое, потому что стоишь на истинномъ пути: старайся никогда съ него не сходить. Люди, живущіе въ мір, являясь въ какое-нибудь новое мсто, чувствуютъ себя тамъ чужими, одинокими и боязливо озираются, не надясь встртиться съ человкомъ одного съ ними образа мыслей. Да и гд найти двухъ людей, для которыхъ одни и т же слова имли бы одинаковый смыслъ? Въ мір вообще нтъ единства и люди скитаются въ немъ каждый отдльно, какъ вонъ эти пылинки, что въ такомъ изобиліи вращаются на солнц. Не такъ съ тобой. Ты являешься въ отдаленное селеніе и чувствуешь себя тамъ, какъ дома. Ты смло входишь въ жилище человка, въ которомъ знаешь, что найдешь или брата, или отца.. Этотъ человкъ теб не чужой, потому что находится здсь по вол Всевышняго, который тебя къ нему привелъ. Вдвойн привтствую тебя, дитя мое, и радуюсь тому, что все это для тебя также ясно, какъ для меня самого. Ты не тщетно постучалась въ мою дверь: она съ этихъ поръ для тебя всегда открыта. Знай, что и сердце мое точно также готово во всякое время принять тебя. Вдь и домъ мой, я сердце мое не мн принадлежатъ. Домъ этотъ есть собственность церкви, а сердце мое находится во власти того, кто, давъ мн жизнь, поддерживаетъ ее во мн.

Патеръ остановился и взглянулъ на Манну. Она сидла съ опущенными глазами, какъ бы избгая смотрть на солнце и въ лицо своему собесднику. Желая умрить волненіе молодой двушки, онъ положилъ ей на голову руку и ласково сказалъ:

— Взгляни на меня. Повторяю теб: ты пришла ко мн одна, потому что знала, что тебя здсь ожидаетъ. Мы съ тобой, чтобы понять другъ друга, не нуждаемся ни въ какихъ объясненіяхъ.

Патеръ засмялся и посл минутнаго молчанія продолжалъ: — Объясненія! Они никогда не приведутъ къ соглашенію этихъ, какъ они сами себя называютъ, образованныхъ людей, но которые въ сущности гораздо боле заслуживаютъ названіе бдныхъ самоучекъ. Они воображаютъ, будто могутъ сами собой чего-нибудь достигнуть! Такого рода люди, конечно, нуждаются въ рекомендаціи, по для насъ съ тобой, она лишняя церемонія. Твоя рекомендація заключается въ томъ, что ты членъ нашей святой церкви. Помни же, дитя мое, что ты можешь со мной обо всемъ свободно говорить: о небесномъ, какъ о мірскомъ, о великомъ, какъ о маломъ. Ты у меня всегда найдешь пріютъ и утшеніе. Если тобой внезапно овладетъ усталость, или ты соскучишься по святой родин — или сюда: здсь ты ее обрящешь. Вонъ тамъ внизу твой отецъ устроилъ теплицы для растеній, которыя въ нашемъ климат не могутъ рости на открытомъ воздух. Пусть эта комната будетъ твоей теплицей, гд станетъ рости и крпнуть дерево твоей вры, которому нтъ мста въ свт и среди людей. Дитя мое, я ни въ кого не хочу бросать каменьевъ, но ты сама знаешь, что это дерево не отъ міра сего. Его родина — небо и здшній климатъ не по немъ.

Патеръ всталъ и подойдя къ окну, устремилъ взоръ въ разстилавшійся передъ нимъ ландшафтъ. Манна продолжала неподвижно сидть на диван.

Въ комнат водворилось молчаніе.

Манна была до глубины души тронута готовностью патера помогать ей и поддерживать ее на трудномъ пути, по которому ей слдовало идти. Ея еще нетвердые шаги нашли себ врную опору и она разомъ очутилась въ самомъ центр всего чистаго и высокаго.

Она наконецъ ршилась робко спросить, какъ ей слдуетъ себя вести въ отношеніи друзей и знакомыхъ, которые посщаютъ домъ ея родителей и то и дло толкуютъ о своемъ образованіи.

— Ты прямо и ршительно ставишь вопросъ: это врный признакъ зрлости, отвчалъ патеръ. Знай же, что теб ничего боле не остается, какъ смяться надъ ихъ чванствомъ и самолюбіемъ. Они хотятъ быть великими, а на дл такъ малы и ничтожны! Эти ученые воображаютъ себ, будто міръ только и держится ихъ мудростью и наукой. Они думаютъ измрить Божество съ помощью только собственнаго мозга. Безумцы!

Въ тон патера звучало негодованіе, которое рзко противорчью съ мягкостью и сдержанностью его предыдущихъ рчей. На лиц Манны выразилось недоумніе, даже испугъ. Патеръ замтилъ это, спохватился и продолжалъ въ прежнемъ тон:

— Ты видишь, дитя мое, какъ я самъ еще слабъ и какъ легко поддаюсь гнву. Я долженъ теб сказать, что въ мір царствуютъ дв силы, Богъ и дьяволъ, или по нашему два начала, изъ которыхъ одно называется благочестіемъ, другое легкомысліемъ. Благочестіе все облекаетъ святостью, легкомысліе ни въ чемъ ея не признаетъ. Благочестіе во всемъ руководствуется божественными законами, легкомысліе ихъ отвергаетъ и стремится только къ наслажденію. Но есть еще одно нравственное состояніе, которое занимаетъ средину между благочестіемъ и легкомысліемъ, и оно-то хуже всего. Люди легкомысленные не рдко возвращались на истинный путь: мы можемъ доказать это многими блестящими примрами. Но такъ-называемые герои разума, или врне сказать герои безразсудства, никогда не отказываются отъ своихъ заблужденій. Они лишены того истиннаго мужества, которое, при извстныхъ обстоятельствахъ, превращается въ смиреніе.

Патеръ явно намекалъ на Эриха и на Пранкена и полагалъ, что Манна пойметъ его намекъ. Онъ на первый разъ не хотлъ ихъ точне опредлять, боясь запугать молодую двушку. Онъ снова обратился къ ней съ улыбкой и сказалъ,

— Но, дитя мое, пока оставимъ это. Теперь твоя очередь говорить.

Манна горько жаловалась на то, что должна еще цлый годъ прожить въ свт, прежде чмъ ей дозволено будетъ окончательно отъ него отречься.

Патеръ старался ее успокоить.

— Ты все равно, что уже произнесла обтъ, говорилъ онъ ей: ничто земное не иметъ боле надъ тобою власти, хотя небесное еще и сокрыто отъ тебя завсой человческихъ заблужденій. Но завса эта окончательно падаетъ только посл смерти.

Дале патеръ совтовалъ ей не поддаваться юношескому пылу, который безъ сомннія возбудитъ въ ней желаніе обращать на истинный путь другихъ. Она вовсе не призвана къ такого рода длу и вся ея задача должна заключаться въ собственномъ усовершенствованіи.

Патеръ былъ осторожне Пранкена и не хотлъ много говорить объ Эрих изъ опасенія возбудить на счетъ его любопытство молодой двушки. Онъ прежде всего даже похвалилъ его, но тмъ снисходительнымъ, почти сострадательнымъ тономъ, который всегда заставляетъ подозрвать скоре дурное, чмъ хорошее. Онъ старался внушить Манн, что она сама не замедлитъ убдиться въ шаткости мнній такъ-называемыхъ образованныхъ людей. Ихъ несостоятельность доказывается уже тмъ, что вс они расходятся въ своихъ взглядахъ и стремленіяхъ. У Роланда было много учителей и каждый изъ нихъ въ дл воспитанія слдовалъ своей собственной метод, вовсе не схожей съ той, какой придерживался его предшественникъ.

Манна выразила удивленіе, почему патеръ не употребилъ своего вліянія на то, чтобъ не допустить Эриха вступить къ нимъ въ домъ. Патеръ нашелъ весьма похвальнымъ ея усердіе, но замтилъ, что многое въ мір должно быть предоставлено самому себ, потому что не можетъ быть измнено. Зонненкампъ никого не допускалъ вмшиваться въ свои дла, а въ настоящемъ случа и Роландъ такъ твердо заявилъ свою волю, что противиться ей не было возможности. Къ тому же Эрихъ, хотя и отъявленный еретикъ, все-таки не былъ чуждъ нкотораго уваженія къ религіи.

Опасаясь, не слишкомъ ли уже много онъ сказалъ въ похвалу Эриху, патеръ поспшилъ прибавить, что эти, съ виду кроткіе и мечтательные идеалисты и есть самые опасные люди.

Онъ еще и еще совтовалъ Манн, вообще, какъ можно боле искать уединенія и ни съ кмъ особенно не сближаться.

Разговоръ, по мннію патера, принялъ опасное направленіе и онъ счелъ за лучшее прекратить его, сказавъ Манн, что ей пора домой, гд ее уже вроятно ждутъ. Пусть она ни отъ кого не скрываетъ, что была у него, а если впослдствіи ей придется рже его посщать, онъ заране ей это прощаетъ, въ увренности, что она никогда не измнитъ своихъ убжденій.

— А теперь, иди съ миромъ, дитя мое, сказалъ онъ въ заключеніе, и знай, что я буду за тебя молиться.

Манна встала и съ недоумніемъ на него посмотрла. Изъ глубины души ея снова поднялся вопросъ: разв можно молиться за другихъ?

Загадка, которую представилъ ей на разршеніе Роландъ, почти сдлалась для нея вопросомъ жизни или смерти. Она намревалась принести себя въ жертву, посвятить все свое существованіе молитв за другого.

Возможно ли это?

Она хотла обратиться къ патеру за разршеніемъ этой загадки и, если мнніе Роланда окажется справедливымъ, спросить, почему же люди могутъ длать другъ другу такъ много зла и такъ мало добра? Ей очень хотлось все это высказать, но патеръ еще разъ повторилъ: ‘иди съ миромъ, дитя мое!’ И Манна, опустивъ глаза, въ которыхъ такъ трогательно выражалось мучившее ее недоумніе, медленно вышла изъ комнаты.

На возвратномъ пути, она, проходя мимо поля, остановилась взглянуть, какъ крестьянинъ пахалъ землю. И вдругъ ей все стало ясно. Да, думала она, приносить себя въ жертву и молиться за другихъ можно. Души всхъ людей разв не составляютъ одно нераздльное цлое? Вс он есть не что иное, какъ одно дыханіе Божіе. Жизнь и движеніе сообщаются міру волей единаго Высшаго Существа.

Глаза Манны отуманились слезами. Она какъ сквозь сонъ видла и поле съ крестьяниномъ, медленно шедшимъ за плугомъ, и Рейнъ, съ сновавшими по немъ взадъ и впередъ пароходами, и птицъ, съ веселымъ пніемъ летавшихъ въ воздух. Да, звучало въ глубин ея сердца, весь міръ составляетъ одно нераздльное цлое, все въ жизни мелко и ничтожно и по справедливости можетъ быть названо игрушкой исполина.

ГЛАВА II.
ПЕРВЫЕ ШАГИ ВЪ СВТ.

Манна задумчиво продолжала путь. Но ее вскор пробудилъ къ дйствительности громкій лай собакъ, Розы и Репейника, которыя, завидвъ издали свою госпожу, радостно бросилась къ ней на встрчу.

— Наконецъ-то вернулась ваша рзвушка! воскликнулъ чей-то голосъ и Манна увидла ловчаго Клауса, который продолжалъ: — Но какъ измнилась, какъ выросла! И отчего такая печальная? Э, барышня, перестаньте горевать! Посмотрите-ка, вашъ батюшка купилъ всю эту окрестность, вонъ вплоть до тхъ скалъ.

— Разв можно покупать землю? спросила Манна точно сквозь сонъ.

— Что вы говорите? Я васъ не понимаю, сказалъ ловчій.

— Такъ, ничего, отвчала Манна.

Есть ли возможность покупать землю? Отъ кого? Кто далъ на это право? старалась разгадать Манна и устремивъ взоръ въ далекое пространство, едва слышала, какъ Клаусъ разсказывалъ ей о своихъ послднихъ несчастіяхъ.

— Нечего сказать, барышня, прибавилъ онъ въ заключеніе: отличный я былъ дуракъ и теперь глубоко въ этомъ раскаиваюсь.

— Но что же вы сдлали?

— Что сдлалъ? Въ томъ-то я и раскаиваюсь, что ничего не сдлалъ. Я всю жизнь былъ глупымъ, честнымъ и вовсе недурнымъ малымъ. А теперь я вижу, что чмъ хуже человкъ, тмъ ему лучше живется на свт. Что мн дала жизнь? Ровно ничего. Люди могутъ сдлать человка дурнымъ, по хорошимъ — никогда. Единственное утшеніе въ жизни доставляетъ вонъ то растеніе, что покрываетъ вс эти горы. Да и съ него-то я немного получаю: пью я не больше какъ какой-нибудь нищій. Желалъ бы я знать, дйствительно ли капитанъ Дорнэ хорошій человкъ. По моему мннію, за исключеніемъ господина Вейдемана, нтъ хорошихъ людей. Вотъ вы теперь вернулись къ намъ изъ монастыря: правда-ли, что вы хотите быть монахиней?

Манна не успла отвчать, потому что ловчій продолжалъ со смхомъ:

— Мн самому иногда приходитъ на мысль удалиться въ монастырь, На шестомъ десятк всмъ бы слдовало это длать, а въ монастыр людямъ надо только пить, пить, да пить, пока не постучится въ дверь кельи смерть. Но я еще и думать не хочу о смерти и повторяю, какъ Фохтъ изъ Маттенгейма: Господь, да будетъ твоя воля, но самъ я нисколько не спшу.

Ловчій уже съ утра былъ на-весел, я его рзкій тонъ и размашистыя манеры нсколько испугали Манну. Она поспшила протянуть ему руку и взявъ съ собой собакъ, пошла дале.

— У меня есть до васъ просьба, сказалъ ей вслдъ Клаусъ.

Манна остановилась.

Ловчій подошелъ къ ней поближе и сказалъ, что надзиратель надъ мрами и всами подарилъ ему лотерейный билетъ, который онъ вслдъ затмъ продалъ Семиствольнику. Но теперь его взяло раздумье: что, если этотъ билетъ выиграетъ? Тогда ему останется только разбить объ стну голову, такъ какъ ни жена, ни дти во всю жизнь ему этого не простятъ. Манна хорошо бы сдлала, подаривъ ему талеръ, за который онъ можетъ получить обратно свой билетъ.

Видя нершимость молодой двушки, которая не знала врить ему, или нтъ, Клаусъ прибавилъ:

— Къ тому же это благочестивое дло, совсмъ въ вашемъ дух.

Манна все еще не понимала и ловчій объяснилъ ей, что лотерея эта устроивалась въ пользу построенія церкви. Она дала Клаусу талеръ и быстрыми шагами отъ него удалилась.

Молодая двушка шла по берегу Рейна. Рыбы рзвились на солнц, отчего на гладкой поверхности рки то и дло появлялись и исчезали круги. Въ вод, какъ въ зеркал, отражались травы и кустарники, которые слегка колыхались подъ дуновеніемъ утренняго втерка.

Манна вошла въ паркъ. Въ воздух носился упоительный запахъ цвтовъ, которые сіяли на куртинахъ свжестью и разнообразіемъ красокъ. Они были такъ искусно расположены, что еще боле выигрывали отъ сосдства одинъ другого. Блый цвтокъ сіялъ рядомъ съ голубымъ, красный съ желтымъ и излишняя яркость тхъ и другихъ умрялась мягкой и пріятной для глазъ зеленью листьевъ.

Подобно тому, какъ цвты и деревья посылали Манн на встрчу волны нжнаго аромата, такъ точно каждый изъ обитателей виллы Эдемъ разливалъ вокругъ нея боле или мене тонкое благоуханіе своихъ собственныхъ качествъ и страстей.

Деспотическій и ревнивый отецъ хотлъ лаской или силой подчинить дочь своему вліянію. Мать, замкнутая въ себ, стремилась только къ наружному блеску и желала высокаго положенія въ свт.

Профессорша охотно сдлала бы все, что могла, для успокоенія Манны, объяснила бы ей многое и вообще помогла бы ей совладть съ собой. Но она знала, какъ безполезно предлагать услуги, пока ихъ еще не просятъ.

Тетушка Клавдія точно стояла на сторож. Ея взглядъ и вся наружность какъ будто говорили: ‘Я все сдлаю, требуй отъ меня, чего хочешь’. Она не имла никакого опредленнаго плана на счетъ Манны, но готова была ей всячески служить.

Эрихъ чуть ли не боле всхъ сочувствовалъ молодой двушк, которая только-что разсталась съ монастыремъ. Это дитя, думалъ онъ съ улыбкой, должно теперь ощущать тоже самое, что и я, когда, по выход изъ полка, въ первый разъ снялъ мундиръ. Привыкшій къ дисциплин, къ повиновенію чужой вол, я вдругъ очутился въ необходимости самъ собой управлять и долго еще продолжалъ все искать товарищей и ожидать приказаній…

Манна сла на стулъ, который снова былъ для нея поставленъ въ ея любимомъ уголку, подъ плакучей ивой. Ей пришли на память жестокія слова, сказанныя ею наканун Эриху и она себя горько за нихъ упрекала.

Манна ршилась, при первой же встрч съ Эрихомъ, сказать ему: ‘не думайте, чтобъ ваше зависимое положеніе было причиной моей рзкой выходки’.

Въ это же самое время Эрихъ тоже бродилъ по парку и съ своей стороны намревался сказать при первой встрч съ ней: ‘Я не желалъ бы, чтобъ наши сношенія начались недоразумніемъ’.

Вдругъ Манна услышала чьи-то шаги и минуту спустя увидла Эриха. Она осталась спокойно сидть. Онъ подошелъ ближе, и поклонился, но ни тотъ, ни другая, не ршались высказать того, что было у нихъ въ мысляхъ.

Наконецъ Эрихъ началъ:

— Я желалъ бы вамъ доказать, какъ глубоко уважаю ваше стремленіе къ размышленію въ одиночеств и если я вчера осмлился… мы вс были вчера въ возбужденномъ состояніи. Къ тому же мои обязанности воспитателя заставляютъ меня часто по невол вдумываться въ чужія мысли и чувствованія. Это даже обратилось у меня въ привычку, вслдствіе которой я къ сожалнію иногда говорю вовсе не кстати.

Въ словахъ Эриха звучала грусть и Манна не нашлась, что ему отвчать. Оба молчали. Надъ ихъ головами раздавалось пніе птицъ. Наконецъ Манна проговорила:

— Разскажите мн что-нибудь о Роланд. Какъ вы его находите?

— Мой покойный отецъ былъ того мннія, что никто не можетъ похвастаться, будто онъ вполн изучилъ и хорошо знаетъ человческую природу. Наблюденія надъ каждымъ новымъ человкомъ разбиваютъ вс предыдущіе опыты въ прахъ и вамъ всякій разъ приходится начинать свое изученіе съизнова.

— Вы уклоняетесь отъ прямого отвта.

— Нисколько. Я только хотлъ, вамъ сказать, что сомнваюсь въ возможности безпристрастной и вполн врной оцнки человка. Хвалить Роланда мн не приходится: это было бы все равно, какъ еслибъ я началъ хвалить часть самого себя. Порицать его я не смю, изъ опасенія, — опять-таки смотря на него, какъ на часть самого себя.— быть къ нему слишкомъ строгимъ. Одно только могу смло сказать: у Роланда есть прилежаніе, настойчивость и честность. Все это, взятое вмст, составляетъ хорошій нравственный фундаментъ, на которомъ есть надежда современенъ воздвигнуть прочное зданіе.

Манна невольно подняла къ верху руки и прикрылась молитвенникомъ, какъ щитомъ.

Эрихъ принялъ это движеніе за намекъ и прибавилъ:

— Я боле всего стараюсь развить въ Роланд самостоятельный взглядъ на вещи и довріе къ самому себ.

— Самостоятельный взглядъ на вещи? повторила Манна.

— Да, вы безъ сомннія понимаете, что я этимъ хочу сказать. А теперь, позвольте мн попросить васъ кое о чемъ лично для себя.

— Для васъ?

— Да. Врьте, что я глубоко уважаю вашъ взглядъ на жизнь и людей, потому что считаю его вполн искреннимъ. Съ другой стороны, я желалъ бы, чтобъ вы тоже самое думали о мн и моихъ взглядахъ и воззрніяхъ.

— Не знаю…. начала Манна и вся вспыхнувъ, остановилась.

Ее какъ будто что-то кольнуло въ сердце, и лицо ея выразило недовольство и борьбу. Она вспомнила слова Пранкена и подумала, не это ли именно онъ въ обращеніи Эриха называлъ навязчивостью? Потомъ ей пришло на мысль, что Эрихъ можетъ быть зналъ объ этомъ мнніи о немъ Пранкена и нарочно завелъ рчь о самостоятельномъ взгляд, для того, чтобъ предостеречь ее и заставить быть справедливой къ нему. Она не могла докончить своей фразы, потому что къ нимъ прибжалъ Роландъ и воскликнулъ.

— Наконецъ-то вы познакомились!

Манна быстро встала и взявъ брата подъ руку, отправилась съ нимъ на виллу.

Пранкенъ и Зонненкампъ въ эту самую минуту вышли изъ дому и встртились съ ними. Пранкенъ сказалъ Манн, что тоже былъ въ церкви, но не подошелъ къ ней изъ боязни отвлечь ея вниманіе отъ молитвы.

Молодая двушка поблагодарила его.

За завтракомъ Пранкенъ много разсказывалъ о своемъ пребываніи въ загородномъ дворц и вообще о придворныхъ нравахъ и обычаяхъ. Кром того онъ очень живо передавалъ избитые гарнизонные анекдоты, которые, не будучи знакомы его теперешнимъ слушателямъ, казались имъ очень забавными.

— Но дочь моя, перебилъ его внезапно Зонненкампъ: — ты еще не поздравила барона Пранкена: онъ сдланъ каммергеромъ.

Манна съ улыбкой выговорила свое поздравленіе, а Пранкенъ веселымъ тономъ замтилъ, какой странный контрастъ составляли его лтнія и зимнія занятія въ теченіи прошлаго года. Лтомъ онъ былъ простымъ земледльцемъ, а зимой каммергеромъ. Счастливйшимъ днемъ его жизни, прибавилъ онъ, былъ до сихъ поръ тотъ, когда онъ пахалъ землю на остров. Но и тогда онъ не могъ удержаться, чтобъ не позавидовать одной роз, привлекавшей на себя взоръ, который онъ такъ страстно желалъ бы обратить на себя.

Манна покраснла.

Пранкенъ сказалъ между прочимъ, что герцогъ собирается ныншнее лто на Карлсбадскія воды.

Зонненкампъ немедленно вслдъ затмъ объявилъ, что и его тоже докторъ Рихардтъ посылаетъ въ Карлсбадъ, воды котораго должны быть ему гораздо полезне водъ Виши.

Оказалось, что и зять Пранкена, Клодвигъ, и графиня Белла также думали въ теченіи лта побывать въ Карлсбад.

— Въ такомъ случа и вы должны къ намъ присоединиться, сказалъ Зонненкампъ Пранкену.

Едва Манна успла вернуться въ родительскій домъ, какъ ей уже предстояло хать на воды и принять участіе въ шумной и разсянной жизни, какая обыкновенно тамъ ведется.

Зашла рчь о Лин и Пранкенъ очень ловко ввернулъ слово похвалы ея веселому, беззаботному нраву. Онъ хотлъ предупредить Манну на тотъ случай, еслибъ до ея свднія дошла слухи о томъ, какъ онъ одно время ухаживалъ за ея подругой. Затмъ Пранкенъ объявилъ, что беретъ съ собой въ Вольфсгартенъ блую, какъ снгъ, лошадку, которую намренъ тамъ окончательно выздить для Манны. Молодая двушка замтила, что не находитъ больше удовольствія въ верховой зд. Отецъ почти строго ее остановилъ и сказалъ, что докторъ еще вчера совтовалъ ей длать какъ можно боле движенія на открытомъ воздух.

Затмъ Пранкенъ сталъ просить Манну придумать для лошадки имя и хотлъ по этому случаю устроить праздникъ, но молодая двушка сильно этому воспротивилась. Вс встали и она съ отцемъ и Пранкеномъ отправилась на конюшню, гд дала блой лошадк три большихъ куска сахару.

— Ну, скорй же, скорй придумай для нея имя! говорилъ Зонненкампъ.

— Но мн кажется, лошадк уже дано названіе, съ улыбкой замтилъ Пранкенъ и фрейленъ Манна къ тому же дала его ей самымъ осязательнымъ образомъ. Отнын имя лошадки: ‘Сахаръ’.

Нчто похожее на улыбку мелькнуло на лиц Манны.

— Нтъ, нтъ, сказала она, мы назовемъ ее: ‘Снжинка’.

Вскор Пранкенъ любезно раскланялся и быстрой рысью похалъ вдоль улицы. Искры летли изъ-подъ копытъ его лошади, а сзади него конюхъ велъ на узд Снжинку. Манна долго смотрла имъ вслдъ и ршилась больше ничему не противиться и длать все, чего бы отъ нея ни потребовали. Ей казалось весьма знаменательнымъ то, что она еще разъ будетъ мчаться на кон прежде чмъ, отказавшись отъ міра и его суеты, окончательно посвятитъ себя вчности.

Манна съ отцомъ гуляла по саду, парку и оранжереямъ, и отъ души благодарила его за общаніе послать въ монастырь такихъ растеній, которыя могли бы хорошо приняться на двор этого зданія. Зонненкампъ едва удержался, чтобъ не сообщить дочери объ ожидавшемъ ихъ всхъ возвышеніи въ свт, но потомъ раздумалъ и отложилъ это до боле удобнаго времени.

Онъ счелъ за лучшее дать ей сначала немного свыкнуться съ новой обстановкой, посреди которой она внезапно очутилась.

Зонненкампъ съ любовью осматривалъ растенія, которыя въ скоромъ времени должны были быть вынесены на открытый воздухъ. Сначала ихъ мало-по-малу пріучаютъ къ прохлад, раскрывая въ оранжереяхъ вс двери, а потомъ уже выносятъ подъ открытое небо и разставляютъ въ мстахъ, наиболе защищенныхъ отъ холоднаго втра. Такъ точно хотлъ Зонненкампъ поступить и съ своей дочерью.

Манна сдлала строгое распредленіе своимъ днямъ и часамъ, назначивъ каждому свое особенное занятіе и затмъ ни на шагъ не отступала отъ однажды заведеннаго ею порядка. Съ матерью у нея была постоянная борьба. Церера сама въ теченіи дня нсколько разъ переодвалась и требовала того же отъ дочери. Манна, напротивъ, привыкла съ утра одваться на весь день и вдобавокъ очень неохотно принимала услуги приставленной къ ней горничной. Ей въ высшей степени нравился обычай, вслдствіе котораго монахини постоянно носили одну и туже одежду. Это, по ея мннію, убивало всякое стремленіе къ заботливости о своей вншности.

Въ благотворительности профессорши Манна не принимала никакого участія. Она разъ навсегда объявила, что ей еще слишкомъ много дла съ своей собственной личностью и что она вообще считаетъ себя далеко не готовой для того, чтобы трудиться на пользу общую.

Кром того она чувствовала непреодолимое отвращеніе къ главной помощниц профессорши, фрейленъ Милькъ.

Вся наружность Манны выражала это отвращеніе, о которомъ, впрочемъ, она никогда не говорила вслухъ. Она избгала подавать фрейленъ Милькъ руку и еще ни разу не обмнялась съ ней словомъ.

Это были слды наговоровъ фрейленъ Пэрини, которая, еще до вступленія Манны въ монастырь, удерживала ее отъ всякихъ сношеній съ фрейленъ Милькъ, какъ будто та была вдьмой и могла причинить молодой двушк много зла. Фрейленъ Пэрини постоянно твердила Манн, что жизнь этой женщины была въ высшей степени неприлична.

Манна брала уроки на арф у тетушки Клавдіи, которая повидимому одна пользовалась ея довріемъ. Она ей, между прочимъ, показывала также и свои монастырскія тетради, въ особенности т, которыя относились къ астрономіи и гд были нарисованы золотыя звзды на голубомъ пол.

Въ лунныя ночи она съ тетушкой Клавдіей проводила цлые часы на плоской кровл виллы и оттуда сквозь телескопъ разсматривала небесныя свтила. Свднія Манны по всмъ отраслямъ науки были довольно обширны. Школа при монастыр, гд она воспитывалась, стремилась къ тому, чтобъ оставить далеко за собой вс свтскія учебныя заведенія. Тмъ не мене науки преподавались тамъ въ тхъ границахъ, не выходя изъ которыхъ они находятся въ согласіи съ религіозными врованіями.

Въ обращеніи тетушки Клавдіи, несмотря на ея величавую наружность, было что-то въ высшей степени мягкое и привлекательное. Она какъ будто тоже отъ чего-то отреклась въ жизни, или понесла горькую утрату и потому самому скоре всхъ прочихъ нашла доступъ къ сердцу Манны.

Въ профессорш, напротивъ, вопреки всей ея доброт и привтливости было что-то повелительное и не вполн доступное. Она много давала, но сама ничего не принимала.

Съ другой стороны тетушка Клавдія, хотя и могла назваться женщиной уже въ лтахъ, была для Манны настоящей подругой. Бдная двушка въ ея обществ нравственно отдыхала.

Мыслительныя способности Манны были въ высшей степени развиты и поражали въ ней своей силой и отчетливостью, чуть ли еще не боле ея научныхъ свдній. Ея внутренняя жизнь отличалась необыкновенной дятельностью и сознательностью, а твердыя религіозныя убжденія сообщали ея словамъ и поступкамъ особаго рода положительность, которая принималась иными за гордость. Манна чувствовала себя какъ бы вознесенной надъ всми тми, которые не раздляли ея врованій. Но это въ сущности была не гордость, а твердое упованіе на непогршимость той великой Силы, подъ непосредственнымъ руководствомъ которой жило и дйствовало столько святыхъ женъ и мужей.

Ничто не доставляло Манн такого удовольствія, какъ уроки на арф и она однажды замтила тетушк Клавдіи, что теперь только впервые начинаетъ слышать свою собственную игру.

Тетушка объяснила ей, что человка вообще можно считать зрлымъ именно съ той минуты, когда онъ начинаетъ самъ себя слышать и видть.

Однажды Манна съ пылающими щеками спросила у тетушки, не тяжело ли ей было ея постоянное одиночество въ жизни.

— Подчасъ, и очень, дитя мое. Люди въ молодости обыкновенно не понимаютъ, что значитъ принимать ршимость на цлую жизнь.

Рука Манны судорожно сжала висвшій у нея на груди крестъ, а тетушка продолжала:

— Да, дитя мое, не мало мужества надо на то, чтобъ прожить свой вкъ въ старыхъ двушкахъ. Въ минуту, когда принимается подобнаго рода ршимость, мы обыкновенно не даемъ себ отчета въ послдующихъ трудностяхъ. Сама по себ я спокойна и въ одиночеств не терзаюсь никакими сожалніями, но въ обществ за то я всегда чувствую себя лишней и мн постоянно кажется, что меня тамъ терпятъ только изъ состраданія. Вы не поврите, дитя мое, какъ трудно при такихъ обстоятельствахъ уберечься отъ сожалніи и не впасть въ сантиментальность. А сожалнія, какъ извстно, легко возбуждаютъ въ душ горечь и зависть.

— Все это очень понятно, возразила Манна. Но вамъ никогда не приходило на мдсль поступить въ монастырь?

— Дитя мое, я не желала бы, ни васъ смущать, ни скрывать отъ васъ истины.

— Не бойтесь: я все могу слышать.

— Въ такомъ случа я вамъ откровенно выскажу мою мысль. Въ мір существуютъ странныя, болзненныя учрежденія, которыя, по крайней мр на нашъ взглядъ, вполн извращаютъ жизнь. Кром того, дитя мое, я люблю музыку, искусство и не могла бы безъ нихъ существовать. Въ этомъ я вполн сходилась съ моимъ покойнымъ братомъ.

Манна съ изумленіемъ смотрла на тетушку. Передъ ней раскрывался совершенно новый взглядъ за жизнь, въ высшей степени оригинальный, но въ тоже время вовсе не противорчившій ея собственному религіозному настроенію духа.

Къ матери Эриха Манна относилась всегда очень почтительно, но сдержанно, а къ самому учителю, какъ къ личности, вполн принадлежащей къ дому, или врне, какъ къ собственности, къ предмету, къ которому обращаются только въ случа нужды. Она иногда въ теченіи цлыхъ часовъ и дней оказывала ему не боле вниманія, какъ какой-нибудь вещи, стулу или столу. Если ей встрчалась нужда въ научныхъ объясненіяхъ, она обращалась къ нему смло, безъ всякой нершительности, или застнчивости, а лишь только Эрихъ переходилъ за черту того, что она желала знать, она немедленно его останавливала, говоря:

— Объ этомъ я васъ не спрашивала, благодарю васъ за то, что вы мн уже сказали.

Манна за каждое объясненіе всегда благодарила Эриха, какъ и всякаго другого слугу, который ей что-нибудь подавалъ, или исполнялъ ея порученіе.

Вс, окружавшіе молодую двушку, чувствовали въ ней присутствіе силы, составлявшей средоточіе, къ которому стремились вс ея помыслы и изъ котораго исходили вс ея рчи и поступки.

Манна не навщала никого изъ сосдей, постоянно утверждая, что пріхала только къ родителямъ и брату.

Зонненкампъ со страхомъ видлъ вс особенности этого цльнаго, непреклоннаго характера.

ГЛАВА III.
ВСЕ, ЧТО ИМЕТЪ КРЫЛЬЯ, ЛЕТИТЪ.

Манн очень хотлось знать, какимъ путемъ и къ какимъ цлямъ ведутъ ея брата. Она выразила желаніе присутствовать при его занятіяхъ съ. Эрихомъ. Зонненкампъ попробовалъ обратиться къ тетушк Клавдіи, въ надежд, что она возьметъ на себя предложить это Эриху, но та отказалась. Манна принуждена была сама заявить свою просьбу.

Этотъ первый отказъ сильно раздосадовалъ Зонненкампа, но нисколько не смутилъ Манну. Она не позже какъ за обдомъ высказала свое желаніе, не объясняя его никакой причиной, потому что истинная, какъ она думала, могла показаться оскорбительной, а сослаться на вымышленную она не ршилась.

Посл обда Эрихъ вручилъ ей росписаніе часовъ и сказалъ, что готовъ исполнить ея желаніе, но вслдъ затмъ прибавилъ, что будетъ продолжать свои занятія съ Роландомъ нисколько не стараясь примняться къ ней.

Манна сла съ вязаньемъ къ окну, а Эрихъ съ Роландомъ расположились у стола. Дло пошло обычнымъ порядкомъ. Вскор Манна отложила работу въ сторону и начала слушать съ полузакрытыми глазами.

На другой день, она пришла вовсе безъ работы и такимъ образомъ продолжала приходить ежедневно, слушая даже математику съ интересомъ. Пріятный голосъ Эриха, казалось, производилъ какое-то особенное впечатлніе на гордую и своевольную двушку. Въ иныя минуты, она широко открывала глаза, какъ бы чувствуя потребность хорошенько всмотрться въ говорившаго.

Но вдругъ однажды она явилась только затмъ, чтобы объявить о своемъ намреніи больше не приходить.

— Я могла бы многому еще отъ васъ научиться, сказала она, но лучше ужъ останусь при своихъ слабыхъ свдніяхъ. Благодарю васъ, прибавила она минуту спустя и вдругъ, какъ бы спохватясь, что слишкомъ часто произноситъ это слово, продолжала, благодарю васъ, но иначе чмъ прежде. Я вамъ признательна за деликатность, съ какой вы избавляете меня отъ затрудненія: я вижу, вамъ бы хотлось меня спросить, довольна ли я вашимъ преподаваніемъ, но вы удерживаетесь отъ этого вопроса.

— Вы очень хорошо читаете по лицу, отвчалъ Эрихъ. И такимъ образомъ они разстались.

Съ этого дня гордое, самоувренное обхожденіе Манны съ Эрихомъ исчезло. Въ ней стала проглядывать застнчивость, она почти совсмъ перестала съ нимъ говорить. Но въ молчаніи ея уже боле не чувствовалось пренебреженія, съ какимъ она до сихъ поръ къ нему относилась. Однако въ глазахъ ея по временамъ еще вспыхивалъ гнвъ, точно она хотла сказать: не понимаю, какое мн до тебя дло?

Иногда Манна посщала замокъ. Она отправлялась туда одна съ своими двумя собаками. По просьб ея архитекторъ объяснялъ ей характеръ и свойство производимыхъ имъ построекъ и описывалъ, какое значеніе он имли въ древнія времена. Манна сильно интересовалась ходомъ работъ и даже общалась отцу вмст съ нимъ позаботиться объ украшеніи первой готовой залы, которая должна была носить названіе рыцарской.

Зонненкампу при этомъ было много хлопотъ. Онъ покупалъ старинное оружіе для стнъ и доспхи, которымъ предстояло красоваться на столбахъ. Онъ не могъ удержаться, чтобъ не сообщить Манн о своемъ намреніи праздновать открытіе замка осенью, въ день ея рожденія. Но она сильно противъ этого возстала и особенно настаивала на томъ, чтобъ день ея рожденія прошелъ незамтно.

Со времени своего возвращенія домой, Манна ничему такъ не радовалась, какъ возможности постоянно имть при себ собакъ. Въ этомъ удовольствіи она не считала нужнымъ себ отказывать и однажды даже написала настоятельниц письмо, въ которомъ спрашивала, можетъ ли она взять съ собой въ монастырь одну изъ своихъ любимицъ. Но подумавъ немного, Манна сожгла это письмо, сознавая, какъ странно было бы видть монахиню, при которой неотлучно находилась бы собака. Что, еслибъ вс монахини вздумали ей подражать? Она невольно улыбнулась, а вслдъ затмъ подумала: но почему бы у насъ въ монастыр и не быть животнымъ.

Эрихъ засталъ ее сидящую на скамь и разговаривающую съ собаками.

— Скажите, спросила она: вы тоже находите, что глаза у собакъ имютъ печальное выраженіе?

— Кто ищетъ его въ нихъ, тотъ пожалуй и найдетъ. Мистики утверждаютъ, будто со времени грхопаденія вс животныя смотрятъ какъ-то грустно.

Манна поблагодарила, но на этотъ разъ безъ словъ, однимъ только взглядомъ. Удивительно, какъ этотъ человкъ все знаетъ и все уметъ объяснить! Жаль, право, что онъ еретикъ.

Вдали показался экипажъ, изъ котораго кто-то усердно махалъ платкомъ.

— Манна! послышался чей-то голосъ. Это была Лина. Эрихъ ушелъ, а Манна встала и отправилась на встрчу подруг. Лина выскочила изъ кареты и пославъ ее впередъ, сама пошла съ Манной.

— Вотъ какъ! сказала она, вы уже успли сойтись! Теб нечего отъ меня скрываться!.. Ахъ, какъ это хорошо! Кстати и я хочу теб разсказать о моей любви. Поцалуй меня…. ахъ, сейчасъ видно, что вы еще не цаловались: ты совсмъ не умешь цаловаться. Можешь себ представить, Манна, какъ я была глупа. Нсколько времени тому назадъ, я вообразила себ, будто баронъ фонъ-Пранкенъ въ меня влюбленъ…. то есть нтъ, это я пожалуй и не вообразила себ, но мн казалось, будто и я тоже въ него влюблена. Теперь это оказалось чистйшимъ вздоромъ. Знаешь ли почему? Я дйствительно полюбила и меня также любятъ.

— Вс мы любимъ Бога, а Онъ насъ!

— Конечно, Богъ…. но и Альбертъ тоже. Ты вдь знаешь Альберта? Онъ строитъ у васъ замокъ. Помнишь на музыкальномъ праздник…. я тебя тогда сейчасъ узнала и длала теб знаки, но ты меня не видла…. ну вотъ тогда, на праздник, мы съ нимъ и объяснились. Ахъ, ты не можешь себ представить, какъ я была счастлива! Я сначала все боялась пть, чтобъ не закричать слишкомъ громко, но потомъ это обошлось. Ахъ, какъ было хорошо! Мы точно плавали въ звукахъ. Онъ отлично поетъ, хотя и не такъ искусно, какъ капитанъ Дорнэ… Ну, теперь ты разскажи, Манна, что ты въ то время чувствовала, слушая его пніе? Узнала ли ты въ немъ того самаго человка, имя котораго ты съ крыльями за плечами у меня спрашивала въ монастыр?

И не дожидаясь отвта, она продолжала:

— Ты конечно потомъ видла меня на берегу, гд я, въ первый разъ гуляя подъ руку съ Альбертомъ, встртила тебя. Но я не хотла къ теб подойти, потому что ты была окружена монахинями и воспитанницами. Вдь ты мн простишь, что я сдлала видъ, будто тебя не видла?…. Ахъ, я, напротивъ, все такъ хорошо видла, какъ никогда! Въ этотъ день мн все казалось особенно прекраснымъ. А какъ мн было весело за обдомъ! Только разъ вдругъ Альбертъ у меня спросилъ, почему я сдлалась такой печальной. Я сказала ему, что вспомнила о теб….Что вотъ ты теперь опять идешь въ монастырь, гд все такъ холодно и безмолвно, гд самые корридоры какъ будто заражены насморкомъ. Ахъ, отчего ты не такая веселая, какъ я? Пожалуйста развеселись!… Вонъ, смотри, летитъ ласточка, это еще первая въ ныншнемъ году. Хотлось бы и мн имть крылья. Я немедленно полетла бы въ замокъ пожелать Альберту добраго утра и то и дло порхала бы вокругъ него. Ахъ, Манна, Манна!

Но той странно было слушать веселую, живую болтовню подруги. Она молчала, впрочемъ Лина повидимому и не ждала отъ нея отвта, потому что сама снова заговорила,

— Знаешь ли, мн дорогой сюда пришло въ голову, что будь я на твоемъ мст, я потребовала бы, чтобъ мн въ теченіи трехъ дней наловили здсь въ окрестности какъ можно боле птицъ. Я заплатила бы за это большія деньги, а потомъ взяла бы, да и выпустила всхъ птицъ опять на волю. Неправда ли, вдь ты сама теперь чувствуешь себя, какъ птичка, вылетвшая изъ клтки? И какъ ты умно сдлала, что вернулась сюда именно весной. Зимой неудобно выходить изъ монастыря: приходится стишкомъ много танцовать. Знаешь ли, я въ первую зиму танцовала на четырнадцати большихъ балахъ, а на сколькихъ вечеринкахъ и сосчитать нельзя. Но, Манна, ничто не можетъ сравниться со счастіемъ имть друга!… Впрочемъ, теб это можетъ быть уже извстно? Пожалуйста, не скрывай отъ меня ничего! Я еще не обручена съ Альбертомъ, но за этимъ дло не станетъ…. Неправда ли, ты уже теперь не будешь монахиней? Врь мн, ты имъ вовсе не нужна, они ищутъ только твоихъ денегъ. А хотла бы ты быть знатной?— Я нисколько. Что за тоска слушать, какъ тебя ежеминутно, кстати и некстати величаютъ баронессой, а за глаза все-таки надъ тобой смются, какъ и надъ всякой другой. Сколько глупостей ни надлай знатная барыня, этому никто не удивляется, а вотъ напроказничай наша сестра, такъ весь городъ, вся страна о ней заговорятъ!…. Но знаешь ли, по моему большое несчастіе быть и такой богатой двушкой, какъ ты! Мужчины ищутъ жениться на твоемъ состояніи, а монахини стараются прибрать тебя вмст съ деньгами къ рукамъ. Врь мн, что еслибъ ты была одною изъ тхъ женщинъ, которыя вонъ тамъ таскаютъ кули съ углемъ, монахини и знать бы тебя не захотли, будь ты во сто разъ миле, добре и умне теперешняго. Да, безъ денегъ он и не подумали бы тебя звать къ себ. А теперь он надъ тобой умиляются, твердятъ теб, что ты призвана быть святой, — не врь имъ! Ахъ, монастырь!… Когда я слышу, какъ восхищаются его мстоположеніемъ на остров, посреди Рейна, я всегда думаю: да, все это очень хорошо для тхъ, которые, гуляя, прозжаютъ мимо, но быть тамъ монахиней — совсмъ другое дло. Ахъ, Манна, еслибъ я могла дать теб хоть частицу моего счастія! Будь повеселе, прошу тебя! Ахъ, Господи, отчего это люди не могутъ длиться ни своимъ счастьемъ, ни веселостью? У меня ихъ столько, что я охотно уступила бы теб немного!… Но, что это, какъ мы съ тобой заболтались? Я побгу, лови меня. Помнишь нашу старую игру: все, что иметъ крылья, летитъ? Ну, скорй, лови меня!

Лина пустилась бжать. Платье ея разввалось по втру и мелькало сквозь зелень. Замтивъ, что Манна за ней не слдуетъ, она остановилась и подождала ее. Потомъ он об уже молча и медленно дошли до виллы.

ГЛАВА IV.
ЗА НОВОЙ ДВЕРЬЮ.

Лина жила въ одномъ дом съ Манной и послдняя не знала, какъ ей отдлаться отъ своей бывшей подруги. Та ни на минуту не оставляла ее и даже ходила съ ней въ церковь. А когда Манна однажды замтила, что неохотно разговариваетъ поутру, Лина ей отвтила, что съ ея стороны это вовсе и не нужно, пусть только она позволитъ ей говорить. И рзвая двушка болтала безъ умолку о прошломъ, о будущемъ, обо всемъ, что ей приходило на умъ.

Едва проснувшись, она принималась пть и псня ея звонко раздавалась по всему дому. Почти во всякую пору дня, когда не было гостей и она сама никуда не хала, Лина отправлялась въ концертную залу, открывала фортепьяно и не останавливаясь пла безъ разбору все, что только попадалось ей подъ руку. Веселая и печальная, классическая и новйшая, музыка, всякая для нея годилась. Ей нужны были звуки, а какіе — все равно. Она безъ малйшаго промежутка переходила отъ трогательной, полной слезъ аріи Перголезе къ какой-нибудь веселой, залихватской тирольской псн.

Присутствіе Лины измнило и оживило весь домъ, а за обдомъ она то и дло подавала новый поводъ къ смху. Одновременно съ вишнями на открытомъ воздух, въ оранжереяхъ виллы Эдемъ поспли ранніе яблоки. Лина, любившая сть ихъ съ кожей, храбро запускала въ нихъ зубы, радуясь, что, за отсутствіемъ матери, ее некому за это бранить, и не обращая ни малйшаго вниманія на укоряющій взглядъ Зонненкампа. Она была своевольная двушка, не любила стсненій, а на выговоры не обращала вниманія, потому что ужъ очень къ нимъ привыкла.

Аппетитъ у Лины былъ серьезный, какъ у здоровой двушки, которая возвращается съ полевой работы. Манна, напротивъ, казалось всегда ла только по обязанности. Лина вообще любила покушать и могла, какъ она сама выражалась, во всякую пору дня въ себя что-нибудь влагать. Когда за обдомъ ей какое-нибудь кушанье приходилось особенно по вкусу, она обыкновенно говорила:

— Манна, ты, я думаю, очень рада была наконецъ покончить съ монастырскимъ кушаньемъ? Первый домашній обдъ показался мн чмъ-то совершенно особеннымъ, а у васъ, я скажу, отличный столъ.

Она также очень охотно пила вино и ее по этому случаю часто дразнили. Разъ какъ-то она обратилась къ Эриху и спросила, не можетъ ли онъ ее защитить.

— Могу, отвчалъ онъ. Одно только предубжденіе, основанное на романтической мечтательности, заставляетъ насъ думать, будто молодая двушка, которая стъ и пьетъ съ удовольствіемъ, представляетъ неизящное зрлище. А вино вовсе не противно женской природ и пить его, по моему, гораздо изящне, нежели сть мясо, то-есть питаться животными.

Вс засмялись, а Манна опять съ изумленіемъ посмотрла на Эриха. Какъ этотъ человкъ всегда уметъ найтись! Какіе оригинальные обороты принимаетъ его мысль!

Присутствіе Лины было очень тягостно для Манны и буквально выгоняло ее изъ дому.

Только возл профессорши, которая внушала Лин почтительный страхъ, еще удавалось ей найти отдыхъ и уединеніе. Манна вслдствіе этого часто убгала съ виллы и укрывалась отъ подруги въ виноградномъ домик. Она такимъ образомъ почти невольно принуждена была сблизиться съ профессоршей. Спокойствіе духа этой женщины и ея готовность служить ближнимъ, были, наконецъ, оцнены Манной по достоинству. Она разъ почти испугалась прозорливости профессорши, когда та сказала ей:

— У васъ есть до меня просьба, дитя мое. Почему же вы ея не выскажете?

— У меня, просьба? Какая?

— Вы желали бы, чтобъ Лина переселилась ко мн, но вамъ совстно и передъ ней, и передо мной въ этомъ сознаться. Скажите откровенно, что таково дйствительно ваше желаніе, и я постараюсь его исполнить.

Манна призналась, что у ней до сихъ поръ не хватало духу объ этомъ говорить.

Не дале, какъ на слдующій день Лина переселилась въ виноградный домикъ и мгновенно оживила его. Ей для этого не надо было длать никакихъ усилій, а слдовало только появиться. Она всюду приносила съ собой потоки свта и веселости. Распвая, какъ птичка на зеленой втк, она невольно наполняла радостью сердце всякаго, кто къ ней приближался. Тетушка Клавдія аккомпанировала ея пніе игрой на фортепіано. Звонкій, серебристый голосъ Лины боле, нежели когда-либо дышалъ силой, здоровьемъ и свтлой радостью. Звуки такъ легко, свободно выходили у нея изъ груди, а пробудившееся въ ея сердц чувство придавало имъ трогательную задушевность.

Лина никогда особенно не вдумывалась въ свое положеніе, но съ тхъ поръ, какъ влюбилась, безсознательно стала заботиться о своемъ наряд и часто смотрлась въ зеркало. Но мучиться надъ повркою своей внутренней жизни ей и въ голову не приходило. ‘Что мн до этого?’ было ея любимой поговоркой. Она жила, потому что ей жилось, была католичка, потому что такою родилась и вообще находила излишнимъ и неудобнымъ что-нибудь мнять около себя или внутри себя. Она смялась, пла, танцовала, не думая о вчерашнемъ дн и не заботясь о завтрашнемъ. Посреди людей, изъ которыхъ у каждаго было на душ бремя, или случайно или по собственной вол на него возложенное, Лина одна оставалась беззаботной, спокойной и веселой. И не вс, подобно Манн, смотрли на нее свысока, — нтъ, многіе искренно ей завидовали.

— Ахъ, еслибъ и я могъ, или могла, на нее походить! повторялось на разные лады.

Но мало-по-малу и Лина, подъ вліяніемъ профессорши, сдлалась сдержанне и смирне. Она радовалась, что многое понимала изъ того, что эта послдняя ей говорила, хотя, конечно, не все.

Но что за бда?

Нельзя же всего съ собой забирать, надо кое-что оставлять и другимъ.

Прелестное зрлище представляла Манна, проходя по парку въ свтломъ лтнемъ плать изъ легкой матеріи. Но являясь въ виноградный домикъ, она всегда приносила съ собой какъ-будто холодъ. Съ профессоршей она говорила не иначе, какъ по-французски и постоянно называла ее ‘madame’. Сама она рдко начинала разговоръ, но на вс вопросы отвчала прямо и открыто.

— Были ли вы съ кмъ-нибудь особенно дружны въ монастыр? спросила у нея однажды профессорша.

— Нтъ, тамъ это. не позволено. Обращать нашу любовь на какую-нибудь отдльную личность намъ запрещалось, а предписывалось любить всхъ одинаково.

— Если это васъ не утомляетъ, могу я вамъ сдлать еще одинъ вопросъ?

— О, я нисколько не устала и ни о чемъ не говорю такъ охотно, какъ о монастыр. Я постоянно о немъ думаю. Спрашивайте меня сколько хотите.

— Были ли вы вполн откровенны съ которой-нибудь изъ вашихъ наставницъ?

Манна назвала настоятельницу и устремила на свою собесдницу изумленный взоръ, когда та начала хвалить святую жизнь этой женщины.— Что можетъ быть отрадне, говорила она, какъ наставлять дтей въ истин и добр, и развивая въ нихъ силы, необходимыя для борьбы съ жизнью, вселять въ ихъ еердца миръ и спокойствіе. Какъ высока должна быть та жизнь, въ которой смерть безсильна что-нибудь измнить и которой чужды вс муки горя и разлука.

Профессорша прибавила, что сочла бы преступленіемъ, хоть единымъ словомъ смутить душу, готовую обречь себя на подобнаго рода существованіе.

— Дитя мое, сказала она въ заключеніе, твой выборъ въ своемъ род прекрасенъ.

Манна не замтила, что профессорша, обращаясь къ ней, употребила слово ‘ты’. Но лицо ея мгновенно озарилось радостью, которая, впрочемъ, столь же быстро исчезла, уступивъ мсто покой тревог. Въ глубин души молодой двушки возникло сомнніе: ужъ не искушеніе ли это? Не для того ли хвалитъ ее эта женщина, чтобъ, овладвъ ея довріемъ, быстре совратить ее съ истиннаго пути? Глаза Манны гнвно сверкнули. Но тмъ не мене она посл этого разговора опять вернулась къ профессорш, какъ-будто у нея одной могла укрыться ютъ преслдовавшей ее погони.

Самообладаніе профессорши и полное отсутствіе въ ней эгоизма магнетически притягивали къ ней Манну. Молодая двушка, сама того не замчая, каждый день съ ней все боле и боле сближалась и наконецъ дошла до такихъ признаній, которыя ей еще очень недавно казались невозможными. Колебанія и борьба, терзавшія ея душу, прежде всего обнаружились передъ профессоршей. Однажды он, отправивъ Лину, Роланда и Эриха кататься въ лодк по Рейну, сидли вдвоемъ въ садик, окружавшемъ виноградный домикъ.

Манна, робко озираясь вокругъ, спросила:

— Неужели это правда, что наслаждаться природой гршно? Радость, возбуждаемая ею, не есть ли тоже своего рода выраженіе благоговйной любви къ ея Творцу?

Профессорша молчала.

— Прошу васъ, отвтьте мн, сказала Манна.

— Одинъ человкъ, отвчала профессорша, котораго, впрочемъ, вы не можете, подобно намъ, уважать, сказалъ слдующее: Богу гораздо пріятне видъ ликующаго, нежели разбитаго сердца.

— Кто этотъ человкъ?

— Готтгольдъ Лессингъ.

Манна просила ей показать книгу, въ которой находилось это изреченіе. Профессорша исполнила ея желаніе и съ этой минуты между ними установился боле свободный обмнъ мыслей.

Впрочемъ, профессорша продолжала, по прежнему, говорить и дйствовать осторожно и не разъ повторяла, что сочла бы святотатствомъ всякую попытку отнять у врующаго сердца его святыню.

На это Манна ей постоянно отвчала, что чувствуетъ себя достаточно вооруженной для того, чтобъ безопасно слушать рчи людей, не проникнутыхъ, подобно ей, свтомъ истины.

Тщетно профессорша предостерегала ее и совтовала быть осторожной. Манна утверждала, что она вернулась въ свтъ съ цлью все узнать и потомъ отъ всего добровольно отречься. Она объявила о своемъ твердомъ намреніи не быть женой Пранкена, да и вообще ничьей и едва не призналась профессорш въ томъ, что обрекала себя на жертву для искупленія чужой вины. И этой жертвы никто отъ нея не требовалъ, она принимала ее на себя добровольно, чувствуя въ себ достаточно силъ для того, чтобъ вполн отречься отъ міра и его суеты.

— Вамъ я бы все могла сказать, проговорила Манна, смотря на профессоршу глазами, полными слезъ.

Достаточно было бы одного слова, одного ободряющаго взгляда, чтобъ заставить Манну вполн открыться профессорш. Но та, напротивъ, обратилась къ ней съ просьбой не доврять ей никакой тайны, не потому, чтобъ она не надялась ее сохранить, а потому, что боялась взять на себя лишнюю и безполезную тягость, Кром того, она никогда не простила бы себ, еслибъ существо, стремящееся жить высшей духовной жизнью, по ея вин вдругъ сошло съ пути, по которому до сихъ поръ намревалось идти.

Профессорша говорила чрезвычайно осторожно, взвшивая каждое слово, такъ чтобъ не возбудить въ Манн ни малйшаго подозрнія, въ томъ, что ей уже извстна ея тайна. Она только дала ясно понять молодой двушк, что вполн одобряетъ ея намреніе поступить въ монастырь.

Что-то похожее на подозрительность, свойственную Зонненкампу, поднялось изъ глубины души Манны. Эта женщина, подумала она, соглашается съ ней только для того, чтобъ врне овладть ею. Но взглянувъ на ясное, спокойное лицо профессорши, Манна устыдилась самой себя и едва удержалась, чтобъ не броситься къ ней на шею и не признаться ей въ смутившемъ ее подозрніи. Профессорша замтила борьбу, происходившую въ сердц молодой двушки, но приписала ее совсмъ другой причин. Ей и въ голову не приходило, чтобъ Манна могла усомниться въ честности ея намреній.

Возвращаясь на виллу по дорожк, пролегавшей чрезъ поле, вдоль рки, Манна задумчиво остановилась у новой двери въ стн парка. Она вспомнила, какъ въ первое утро своего прізда домой, она стояла на этомъ самомъ мст и ею внезапно овладло предчувствіе борьбы, которую ей предстояло вынести на пути между виллой и винограднымъ домикомъ. Предчувствіе это теперь сбывалось.

Но Манна все еще надялась преодолть вс препятствія и въ конц концовъ всс-таки остаться побдительницей.

ГЛАВА V.
У ПАТЕРА.

Манна по прежнему каждое утро ходила въ церковь, молилась съ неизмннымъ усердіемъ, но непреодолимая робость удерживала ее отъ посщенія патера. Она постоянно повторяла себ что патеръ общался не принимать въ дурную сторону, если она не часто будетъ его навщать, и совтовалъ ей самой постараться справиться съ своей повои жизнью. Сколько разъ, посреди разговоровъ съ профессоршей, она вдругъ пугалась, видя до какой степени ей были пріятны эти бесды, и опять, и опять давала себ слово стать на ту точку зрнія, съ которой все земное кажется пезаслуживающимъ ни малйшаго вниманія.

Наконецъ Манна собралась съ духомъ и отправилась къ патеру. Она начала свою бесду съ нимъ извиненіями и старалась объяснить, почему такъ долго къ нему не заглядывала. Но патеръ остановилъ ее на первыхъ же словахъ. Ей не было надобности, говорилъ онъ, объяснять ему состояніе своей души. Онъ за это время много о ней думалъ и хорошо понимаетъ, какія мысли и чувствованія должны были ее до сихъ поръ занимать. Когда человкъ, удалившійся отъ свта, снова въ него возвращается, ему, привыкшему къ созерцанію вчныхъ истинъ, совершенно естественно должны казаться странными, мелкими и пошлыми вс обычаи, заботы и стремленія людей. Дни его тревожны, а ночи преисполнены тяжелыхъ сновидній: все это, безъ сомннія, испытывала и Манна. Затмъ патеръ убждалъ молодую двушку какъ можно снисходительне смотрть на людей. Худшіе изъ нихъ, говорилъ онъ, т, которые воображаютъ себ, будто знаютъ, что длаютъ. Этихъ послднихъ всего трудне прощать, но религія, основываясь на высшихъ законахъ небеснаго милосердія, предписываетъ къ нимъ наиболе состраданія. Они, вопреки своимъ самонадяннымъ рчамъ, ничего не знаютъ и о нихъ всего чаще должны мы восклицать: ‘Господи, прости имъ, ибо они не вдаютъ, что творятъ’. Намъ только и можно, что молиться о нихъ, въ надежд на милосердіе Божіе.

Патеръ, никого не называя по имени, говорилъ о людяхъ, которые съ перваго взгляда, пожалуй, и кажутся благочестивыми и мудрыми, потому что занимаются, такъ-называемыми добрыми длами и толкуютъ о высокихъ предметахъ, но въ сущности употребляютъ святыя слова для прикрытія своихъ вовсе не святыхъ мыслей. Патеръ явно намекалъ на профессоршу. Затмъ онъ изобразилъ человка, который, посвятивъ себя наук, постоянно заблуждается на счетъ того, что составляетъ настоящій центръ всего живущаго и движущагося въ мір. Самъ не имя твердой почвы подъ ногами, онъ однако считаетъ себя способнымъ руководить другихъ. Подъ этимъ человкомъ, конечно, подразумвался Эрихъ. Дале патеръ не забылъ и тхъ людей, которые, стремясь подчинить себ вс небесныя и земныя силы, преслдуютъ насмшками кротость и смиреніе. При этомъ онъ, не церемонясь, прямо указалъ на доктора Рихардта и на Вейдемана съ ихъ приверженцами и друзьями. Онъ между прочимъ намекалъ также и на Зонненкампа, по не осмливаясь назвать его въ присутствіи дочери, предоставилъ ей самой объ этомъ догадаться.

Манна слушала патера съ большимъ вниманіемъ. Она выглянула въ окно и взоръ ея остановился на родительскомъ дом, на парк, на сад и оранжереяхъ. Ей казалось, что земля должна непремнно разступиться и поглотить весь этотъ прахъ и суету, а волны Рейна, выступивъ изъ береговъ, залить всю окрестность, посреди которой, какъ Ноевъ ковчегъ, останется стоять одна эта комната.

Запинаясь, едва слышнымъ голосомъ, Манна жаловалась, или лучше сказать, спрашивала, зачмъ отъ нея требовали, чтобъ она снова вернулась въ свтъ. Патеръ кротко ее утшалъ. Подобно тому, говорилъ онъ, какъ изъ этого окна глазъ человческій съ высоты покоится на дальнемъ ландшафт и заботливо наблюдаетъ, что происходитъ тамъ внизу, — такъ точно всевидящее око Вчнаго Духа неутомимо слдитъ за ней. Пусть же она спокойно, безъ страха отдается всмъ развлеченіямъ міра сего, и только внутри себя постоянно хранитъ мысль о бренности земныхъ благъ: въ этомъ и состоять наложенный на нее искусъ. Боле того, онъ совтовалъ молодой двушк пока даже мысленно не связывать себя никакимъ обтомъ и на время вовсе прекратить свои посщенія къ нему. Пусть она на свобод обо всемъ размыслитъ и предоставленная собственнымъ силамъ, сама преодолетъ вс препятствія и самостоятельно произнесетъ ршеніе надъ своей будущностью.

Манна робко спросила, почему патеръ не взялъ въ свои руки благотворительность, которою теперь управляла профессорша отъ имени ея отца.

— Почему? воскликнулъ патеръ и въ его обыкновенно спокойныхъ глазахъ сверкнула молнія гнва. Разв мы можемъ брать то, чего намъ не даютъ? Но знай, что добрыя дла, не освященныя церковью, все равно что ничего. Я и теб положительно запрещаю въ нихъ принимать участіе. Они совершаются людьми, общество которыхъ для тебя не годится.

Манна сильно смутилась, когда патеръ вслдъ за тмъ выразилъ мнніе, что врядъ ли она создана для монастырской жизни и даже посовтовалъ ей лучше сдлаться женой Пранкена. Яркая краска разлилась у ней по лицу, она сдлала невольное движеніе руками, какъ бы что-то отъ себя отталкивая, раскрыла ротъ, точно собираясь говорить, но не могла произнести ни слова.

— Хорошо, хорошо, поспшилъ ее успокоить патеръ и положилъ ей на голову руку: если ты въ состояніи съ собой совладть — тмъ лучше, но знай, что мы тебя не зовемъ и ни къ чему не склоняемъ: ты сама въ себ должна все поршить. Теб будутъ говорить: попы,— такъ насъ называютъ наши враги, — всми средствами стараются завлечь тебя. Не врь: я призываю солнце въ свидтели и еще разъ повторяю теб, не отрекайся отъ міра. Мы примемъ тебя только въ такомъ случа, если твое призваніе истинно и ты сама добровольно къ намъ придешь. Иначе, ни ты, ни твои богатства намъ не нужны.

Патеръ всталъ съ своего мста и быстрыми шагами началъ ходить взадъ и впередъ по комнат. Настало продолжительное молчаніе. Онъ остановился у окна и устремилъ взоръ вдаль. Манна, испуганная и дрожащая, продолжала неподвижно сидть на диван.

— Изъ того, что мы тебя вполн предоставляемъ твоимъ собственнымъ силамъ, ты поймешь, какъ искренно мы тебя уважаемъ и какъ сильно надемся на твердость твоей вры. А теперь оставимъ это и поговоримъ о чемъ-нибудь другомъ. Ужъ и ты не находишь ли этого капитана Дорнэ очаровательнымъ молодымъ человкомъ? Выскажи мн откровенно твое мнніе о немъ, такъ какъ будто бы ты говорила сама съ собой.

— Я право не знаю, что вамъ сказать. Но мн кажется, что въ немъ есть благородные задатки, которые могли бы сдлать изъ него достойное орудіе вчнаго Духа.

— Ты такъ думаешь? Благодарю тебя за откровенность. Необыкновенное искусство соблазнителя въ томъ именно и заключается, что онъ уметъ принимать на себя личину добродтели и тмъ самымъ возбуждать въ истинной душ надежду на его полное обращеніе къ добру: она такимъ образомъ, сама того не замчая, длается его жертвой. Соблазнитель теперь явился теб и я совтую нтъ, приказываю теб попытаться обратить этого фальшиваго монетчика на истинный путь. Да, попробуй, и если теб это удастся, ты неимоврно выростешь въ моихъ глазахъ, если-жъ нтъ — ты навсегда исцлишься. Мудрое Провидніе не даромъ поставило этихъ людей на твоемъ пути и вложило теб въ сердце желаніе ихъ обратить. Ты этимъ самымъ призвана излечить ихъ и самое себя. Повторяю: сдлай попытку къ ихъ обращенію. Смотри, теперь весна на двор, все зеленетъ и цвтетъ. Но подуетъ втеръ, вершины деревъ закачаются и обнажатся, а корни ихъ затрещатъ. Такъ точно будетъ и съ тобой. Успвшее вырости въ теб добро должно подвергнуться бур и искушенію, вынести тяжелую, отчаянную борьбу съ соблазнителемъ и только выдержавъ и одолвъ все это, ты дйствительно будешь сильна.

Патеръ снова быстро зашагалъ по комнат. Манна молчала, ничего боле не находя сказать. Ей было страшно отсюда уйти и снова очутиться посреди людей, изъ которыхъ теперь каждый казался ей переодтымъ искусителемъ.

Немного спустя, патеръ опять къ ней обратился, но уже ласково проговорилъ:

— Теперь ступай домой, дитя мое, и да будетъ на теб благословеніе Божіе.

Онъ оснилъ ее знаменіемъ креста.

Манна вернулась въ родительскій домъ съ новымъ противорчіемъ въ сердц, но вооруженная твердымъ намреніемъ смотрть на все въ жизни, какъ на пустую игру, какъ на искушеніе, которыхъ она ни подъ какимъ видомъ не должна была избгать. Но никто и не подозрвалъ настоящей причины веселости и сговорчивости, которыя съ этихъ поръ начали проявляться въ Манн.

ГЛАВА VI.
О ПОСТРОЕНІИ ХРАМА.

Никто, кром профессорши, но замчалъ, что въ Эрих произошла какая-то перемна. Онъ сдлался сосредоточенъ, молчаливъ, почти робокъ. Его прежняя веселость и сообщительность уступили мсто вовсе непривычной ему сдержанности и осторожности, которыя особенно проявлялись въ присутствіи Манны, точно онъ боялся пробудить ее къ дйствительности, или чмъ-нибудь нечаянно возмутить ея покой.

Вскор, впрочемъ, еще и другой подозрительный глазъ открылъ происшедшую въ Эрих перемну. На Виллу пріхала Белла. Она была особенно ласкова съ Манной и всячески старалась завлечь ее въ разговоръ. У графини была привычка обнимать за талію молодую двушку, которой она желала выказать свое расположеніе, и такимъ образомъ прохаживаться съ ней. Но всякій разъ, что она прикасалась къ Манн, та длала рзкое движеніе, точно собираясь ее отъ себя оттолкнуть. Разъ даже она не вытерпла и объяснила Белл, какъ это ей непріятно. Графин постоянно приходилось въ этомъ дом и въ этомъ саду претерпвать неудачи. Однако она скрыла свою досаду и, обратясь къ Эриху, шутливо спросила, нельзя ли поздравить его теперь также и съ ученицей. Эрихъ въ томъ же тон отвчалъ, что Манна боле не нуждается ни въ чьемъ руководств. Белла одобрительно кивнула ему головой.

Графиня такимъ образомъ успла себя нсколько вознаградить за церемонное обращеніе Манны, которую вслдъ затмъ пригласила къ себ въ Вольфсгартенъ. Но молодая двушка и на эту любезность отвчала отказомъ: она была намрена никуда не здить и никому не отдавать визитовъ. Тогда Белла присоединилась къ профессорш и къ тетушк Клавдіи, съ которыми и провела остатокъ вечера.

По возвращеніи домой, она дала себ слово прекратить вс сношенія съ домомъ Зонненкампа. Если Отто хотлъ непремнно изъ него взять себ жену, это было его дло и вовсе ея не касалось. Впрочемъ она считала своей обязанностью открыть брату глаза на счетъ робости, проглядывавшей въ взаимныхъ сношеніяхъ Эриха и Манны и въ которой она сама видла зародышъ иного, боле глубокаго чувства. Пранкенъ на предостереженіе сестры не безъ тайной злобы отвчалъ, что для молодой двушки съ серьезнымъ характеромъ и твердыми религіозными убжденіями Манны, домашній учитель далеко не былъ такъ опасенъ, какъ думала Белла.

Пранкенъ очень часто прізжалъ на виллу, гд присутствіе его всякій разъ приносило съ собой новое оживленіе и веселость. Но отъ зоркаго взгляда Манны не ускользнуло, что Пранкенъ гораздо боле походилъ на искуснаго фокусника, нежели на талантливаго художника. Онъ умлъ ловко подражать, но въ немъ самомъ не было производительной силы. Кром того, во всхъ его словахъ и поступкахъ проглядывало что-то шаткое, не вполн установившееся, что особенно сильно поражало при сравненіи его съ Эрихомъ.

У Пранкена всегда было на готов острое словцо, но за то онъ положительно не могъ долго поддерживать серьезнаго разговора. Всякій новый предметъ, новое явленіе его смущали и буквально ставили въ тупикъ, тогда какъ въ Эрих повидимому, напротивъ, возбуждали его умственныя силы и вызывали цлый потокъ своеобразныхъ мыслей и сужденій.

Пранкенъ часто казался мелочнымъ и въ высшей степени несостоятельнымъ. Онъ самъ это чувствовалъ и сердился. Въ его обращеніи было что-то невольно возбуждавшее какой-то неопредленный страхъ и подъ самыми горячими его изъявленіями дружбы всегда скрывалось враждебное чувство. Ему казалось, будто онъ тоже подмтилъ что-то подозрительное между Манной и Эрихомъ.

Манна, подобно Эриху, жила гораздо боле въ мір чистыхъ идей, нежели въ дйствительности. Она почерпала свой взглядъ на жизнь и людей изъ религіи, онъ изъ науки и воззрнія обоихъ отличались характеромъ не столько личнымъ, сколько общечеловческимъ. Сначала Манна была точно на сторож и относилась къ Эриху съ пренебреженіемъ и досадой, какъ къ человку, въ которомъ видла своего противника. Но потомъ цльность и правдивость его характера мало-по-малу одержали побду надъ ея предубжденіемъ. Когда Пранкену случалось спорить, онъ всегда выражалъ свое мнніе такъ, какъ будто оно должно было быть всми принято за непреложную истину, Эрихъ напротивъ обыкновенно говорилъ:

— Я прежде всего желалъ бы, если мн будетъ позволено, какъ можно точне и опредленне поставитъ вопросъ. Это лучшій способъ добраться до истины. Точно выражаться и умть обходиться безъ лишняго, прибавлялъ онъ съ улыбкой, еще философъ Эпиктетъ признавалъ за великую мудрость.

— Кто такой Эпиктетъ? спросила однажды Манна.

Эрихъ вкратц разсказалъ ей жизнь этого стоика, который былъ невольникомъ въ Рим и философомъ, поучавшимъ юношество по способу Сократа. Затмъ онъ по обыкновенію присоединилъ къ своему объясненію собственный взгладъ на ученіе философа, о которомъ шла рчь, и Манна опять, почти съ ужасомъ замтила, какъ много общаго между Эрихомъ и ею. Они, правда, поклонялись различнымъ богамъ, но способъ ихъ поклоненія и набожность, съ какою каждый служилъ своей иде, были у обоихъ одинаковы.

Пранкенъ сильно досадовалъ, видя вниманіе, съ какимъ Манна слушала Эриха, и онъ старался по возможности чаще вызывать его на замчанія, которыя противорчіе бы ея строго-религіозному настроенію духа.

Между молодыми людьми часто происходили стычки, похожія на турниръ, а Манна имла видъ царицы, которая должна увнчивать побдителя. При такомъ натянутомъ положеніи вещей достаточно было самаго ничтожнаго случая, чтобы вражда между противниками разразилась въ ожесточенную войну. Такого рода случай не замедлилъ представиться.

Однажды Пранкенъ, явясь на виллу, разсказалъ, что на станціи желзной дороги толпилось безчисленное множество поселянъ. Это былъ день розыгрыша лоттереи въ пользу построенія церкви и весь бдный людъ, слуги, служанки, виноградари, каменыцшси и шкипера съ нетерпніемъ ожидали прибытія вечерняго позда, который долженъ былъ привезти списокъ выигрышныхъ нумеровъ. Каждый надялся быть счастливцемъ, на долю котораго выпадетъ первый выигрышъ. Манна хотла сказать, что съ своей стороны дала ловчему денегъ на выкупъ его билета, но не успла, потому что Эрихъ въ негодованіи воскликнулъ:

— Эти лоттереи составляютъ стыдъ и позоръ нашего времени!

— Какъ? Что вы говорите?

— Ахъ, извините, я погорячился, попробовалъ-было Эрихъ отклонить отъ себя объясненіе вырвавшихся у него словъ. Но Манна положительно потребовала этого объясненія.

— Позвольте намъ узнать, сказала она, что вы находите предосудительнаго въ лоттереяхъ?

— Признаюсь, отвчалъ Эрихъ, я на этотъ разъ не чувствую большой охоты высказать свое мнніе.

Манна покраснла. Неужели этотъ человкъ также еретикъ и въ дл общественныхъ приличій? Но она поспшила преодолть свою догадку и спокойно замтила:

— Но вы безъ сомннія не желали бы дать повода упрекать васъ въ несправедливости.

— Неужели, капитанъ, вмшался Пранкенъ, вы намъ откажете въ удовольствіи выслушать ваше мнніе. Съ вашей стороны было бы очень любезно просвтить насъ на счетъ вашего отвращенія къ лоттереямъ.— Затмъ онъ, обратясь къ Манн, тихонько прибавилъ: обратите вниманіе на ходъ его рчи. Сначала онъ какъ пвица, которую просятъ пть въ обществ, жеманится и извиняется въ странности своихъ взглядовъ вообще. Потомъ онъ, приспособляясь къ слабымъ понятіямъ своихъ слушателей, слегка касается сущности дла и приводитъ цитату изъ профессора Гамлета. Затмъ ораторомъ овладваетъ добродтельное негодованіе и онъ всякаго, думающаго иначе чмъ онъ, величаетъ кретиномъ, или подлецомъ, а въ заключеніе, когда вы полагаете, что уже насталъ конецъ, онъ еще выдлываетъ нсколько искусныхъ трелей и тогда только ршается умолкнуть.

Эрихъ видлъ, что Пранкенъ хотлъ его уколоть и, если можно, вывести его изъ себя. Но этого не будетъ, мысленно произнесъ онъ, а затмъ очень спокойно сказалъ вслухъ:

— Прежде всего прошу васъ помнить, что теперь вошло въ обыкновеніе прибгать къ этому ужасному способу для построенія какъ католическихъ, такъ и протестантскихъ церквей.

— Но почему вы называете его ужаснымъ? спросила Манна.

— Да, да, почему? Дальше, дальше, торопилъ Пранкенъ, точно погоняя лошадь хлыстомъ.

— Прошу васъ, не торопите меня такъ, возразилъ Эрихъ: мн приходится начать издалека.

— Но все-таки, впередъ, впередъ, къ длу! продолжалъ подгонять Пранкенъ, пощипывая себя за бороду.

— Величайшіе храмы, началъ Эрихъ, еще недокончены. Въ земл покоятся тысячи рукъ, которыя нкогда, влекомые благочестіемъ, трудились надъ ихъ сооруженіемъ. Въ числ работниковъ, безъ сомннія, были также и легкомысленные, но самое искреннее благочестіе несомннно руководило тми людьми, которые, стоя во глав предпріятія, ссужали необходимыя для его осуществленія деньги и заправляли ходомъ работъ. Не то видимъ мы въ наше время. Теперь строители храмовъ, обращаясь къ слугамъ и ремесленникамъ, говорятъ имъ: идите сюда, вотъ вамъ лоттерейный билетъ. Онъ стоитъ всего одинъ талеръ, но вы можете выиграть на него цлыя сотни и тысячи. Возможна ли благоговйная молитва или проповдь въ стнахъ храма, такимъ образомъ воздвигнутаго на корыстолюбіи людей? Вы усмхаетесь? Вы думаете, что бда не велика, если слуга или ремесленникъ отдастъ свой талеръ даромъ. Но позвольте васъ спросить, здорово ли для души возлагать свои надежды на лоттерейный выигрышъ? Согласились ли бы вы начертать на краеугольномъ камн новаго зданія планъ лоттереи, содйствовавшей его сооруженію? Что скажутъ о насъ будущія поколнія, съ трудомъ разбирая цифры, которыя объяснятъ имъ, что въ наше время храмы Божіи воздвигались не благочестіемъ, а корыстолюбіемъ людей. Разршительныя грамоты и индульгенціи въ сущности заслуживаютъ гораздо меньше порицанія. Въ основаніи ихъ лежитъ, хотя и дурно понятое, но все же нравственное начало, въ силу котораго люди жертвовали деньги съ цлью искупать свои грхи.

— А я думалъ, вмшался Зонненкампъ, что вы, какъ поклонникъ изящнаго, непремнно должны смотрть за сооруженіе прекраснаго зданія, какъ на дло высокое и вполн нравственное.

— Благодарю васъ за это замчаніе, сказалъ Эрихъ. Оно дастъ мн возможность въ двухъ словахъ выразить мою мысль. Я нахожу безнравственнымъ употреблять дурныя средства для достиженія хорошихъ цлей. Несоразмрность, въ чемъ бы она ни была, всегда гршитъ противъ законовъ изящнаго.

Зонненкампъ нашелъ это объясненіе весьма интереснымъ, но Пранкенъ былъ сильно раздосадованъ. По задумчивому виду Манны, онъ догадывался, что слова Эриха произвели на нее впечатлніе. Но гнвъ его безъ сомннія дошелъ бы до послдней крайности, еслибъ онъ могъ поглубже заглянуть въ душу молодой двушки и прочесть въ ней ея мысли.

Этотъ еретикъ, капитанъ Дорнэ, въ сущности не поколебалъ въ ней ни одного изъ религіозныхъ началъ. Вся его философія была не въ силахъ сдвинуть съ мста такую твердую скалу, какъ ея вра. Но онъ усплъ пробудить въ ней сомнніе на счетъ справедливости мръ, къ какимъ нердко прибгаютъ представители нравственнаго, духовнаго міра. ‘Деньги, деньги!’ звучало у Манны въ ушахъ: неужели он дйствительно такой соблазнъ, противъ котораго никто не можетъ устоять?

Вдругъ въ комнату вбжалъ Роландъ и въ волненіи воскликнулъ:

— Эрихъ, иди скорй, тебя Клаусъ спрашиваетъ! Онъ, точно помшанный, кричитъ и бранится. Ты одинъ можешь его успокоить.

— Что съ нимъ случилось?

— На долю Семиствольника выпалъ первый выигрышъ, а Клаусъ утверждаетъ, будто эти деньги должны принадлежать ему. Иди скорй! Повторяю теб: онъ точно съ ума сошелъ.

Эрихъ вышелъ на дворъ. Ловчій сидлъ на одной изъ собачьихъ конуръ и имлъ въ высшей степени жалкій видъ. Онъ такъ сбивчиво и невнятно отвчалъ на распросы Эриха и Роланда, что т ршительно ничего не могли понять. Ясно было только то, что Семиствольникъ выигралъ деньги, а Клаусъ утверждалъ, будто он принадлежатъ ему.

Зонненкампъ, Манна и Пранкенъ тоже показались на лстниц. Ловчій, увидвъ Манну, закричалъ, что она можетъ засвидтельствовать справедливость его словъ. Онъ получилъ отъ нея деньги на билетъ, но забылъ только его выкупить.

Эрихъ успокоилъ ловчаго общаніемъ вмст съ нимъ отправиться къ Семиствольнику. Зонненкампъ согласился дать одинъ изъ своихъ экипажей. Роландъ упросилъ Эриха взять его съ собой, Клаусъ слъ на козлы вмсто кучера и они похали въ деревню, гд жилъ Семиствольникъ.

У воротъ дома послдняго они застали бочара, который разсказалъ Эриху, какъ Семиствольникъ его только что отъ себя выгналъ. Бдный малый любилъ старшую дочь Семиствольника и родители обоихъ были до сихъ поръ вовсе не прочь породниться. Но теперь Семиствольникъ объ этомъ и слышать не хотлъ. Дочь его, говорилъ онъ, можетъ найти себ жениха получше сына ловчаго, который еще вздумалъ оспаривать у него право на выигранныя деньги.

— Правда ли, батюшка, что выигрышный билетъ теб принадлежалъ? спросилъ бочаръ у Клауса.

— Принадлежалъ и теперь еще принадлежитъ, отвчалъ тотъ.

— Ну, теперь я все понимаю, сказалъ бочаръ и немедленно ушелъ.

Въ дом Семиствольника все было въ безпорядк. Старшая дочь его плакала, а другія дти безъ цли толкались изъ угла въ уголъ. Наконецъ Эриху и Роланду удалось кое-какъ уссться. Семиствольникъ немедленно объявилъ, что не намренъ боле оставаться виноградаремъ. Не дуракъ же онъ, въ самомъ дл! Нтъ, онъ теперь въ теченіи цлаго года ровно ничмъ не будетъ заниматься, а потомъ уже подумаетъ, что ему всего лучше начать. Дти прыгали, кричали и вообще очень шумно выражали свою радость. Семиствольникъ приказалъ имъ пть, по они отказались, находя, что время повиноваться отцу прошло.

Эрихъ, которому удалось уговорить ловчаго не входить въ домъ, передалъ Семиствольнику претензію послдняго на его деньги. Но едва усплъ онъ выговорить нсколько словъ, какъ Семиствольникъ, въ бшенств соскочивъ съ мста, сильнымъ ударомъ кулака выбилъ окно и грозно закричалъ своему бывшему пріятелю:

— Если ты сію же минуту отсюда не уйдешь и еще хоть разъ заикнешься мн о деньгахъ, то я живого мста на теб не оставлю. Слышишь? Убирайся прочь, да поскорй, а не то теб не сдобровать!

Никакія убжденія не помогли и Семиствольникъ остался при томъ, что ни копйки не дастъ ловчему.

Эрихъ и Роландъ разстались съ нимъ глубоко опечаленные. Прозжая мимо дома Клауса, они увидали его спящаго на лавк. Жена его разсказала, что онъ вернулся къ ней совсмъ пьяный и прибавила, что сынъ ея, бочаръ, также ходитъ какъ убитый.

Эрихъ и Роландъ и тутъ также ничмъ не могли помочь.

На возвратномъ пути, Роландъ внезапно воскликнулъ:

— Ахъ, деньги, деньги! Сколько он надлали зла!

Эрихъ ничего не отвчалъ, а мальчикъ въ волненіи продолжалъ:

— Я въ Америк никогда не слышалъ о лоттереяхъ. Видишь ли, Эрихъ, это учрежденіе существуетъ только у насъ.

Учитель и ученикъ вернулись на виллу разстроенные и смущенные. Ихъ въ теченіи всего вечера не покидало воспоминаніе о грозномъ геніи раздора, который внезапно поселился между двумя семействами, вслдствіе неожиданно появившагося богатства.

На слдующее утро первыми словами Роланда были:

— Какъ-то ловчій и Семиствольникъ провели эту ночь?

Въ деревню отправили посланнаго, узнать въ какомъ положеніи находятся дла враждующихъ семействъ. Онъ вернулся съ довольно успокоительными извстіями: между ними не произошло никакихъ новыхъ столкновеній, но старшая дочь Семиствольника ушла изъ родительскаго дома и поселилась у Клауса.

ГЛАВА VII.
ПЕРВАЯ ПОЗДКА.

Манна была со всми окружавшими ее въ высшей степени ласкова и кротка и никому въ голову не приходило подозрвать ее въ гордости, а между тмъ ея кротость и доброта были ей внушены сознаніемъ преимуществъ, которыми она пользовалась, а другіе нтъ. Вс люди казались ей такими бдными, ничтожными, заблудшими созданіями, между тмъ какъ она чувствовала себя такой богатой и сильной вслдствіе снисшедшей на нее небесной благодати. Обращенныя къ ней рчи она всегда слушала разсянно, думая про себя: да, это говоришь ты, дитя мірской суеты и тщеславія, по не такъ думаю я. Участвуя въ прогулкахъ и разнаго рода удовольствіяхъ она ни на минуту не забывалась. Ей постоянно точно кто-нибудь твердилъ: это не ты, по крайней мр не вся ты, а только часть тебя здсь сидитъ, говоритъ и улыбается. Мысли твои далеко отсюда…

Но никто не зналъ о томъ, что происходило въ глубин души молодой двушки, а вс, руководствуясь только вншними признаками, были въ восторг отъ ея милаго и граціознаго обращенія. Тмъ не мене никто боле не осмливался упоминать въ ея присутствіи о верховой зд. Одинъ только докторъ Рихардтъ явился на помощь Пранкену и Зонненкампу и во всеуслышаніе объявилъ, что Манн необходимо для здоровья здить верхомъ.

На вилл все это время то и дло пли, танцовали, играли, гуляли. Манна здила верхомъ въ сопровожденіи Пранкена, Эриха и Роланда. Иногда къ нимъ присоединялся и Зонненкампъ на своемъ ворономъ кон. Прогулки эти были очень пріятны, потому что всюду, куда бы ни являлась Манна съ своими сопутниками, ихъ везд принимали съ радостью и почетомъ. И не только бдняки, получавшіе помощь черезъ профессоршу, но и люди совершенно независимые оказывали имъ радушный пріемъ. Вс окрестные жители, повидимому, гордились тмъ, что между ними находится человкъ, заслуживающій такого полнаго уваженія, какъ Зонненкампъ.

Въ одинъ прекрасный день Манна, Пранкенъ, Роландъ, Эрихъ и Зонненкампъ хали вдоль тнистой аллеи, усаженной оршникомъ.

— Капитанъ Дорнэ правъ! внезапно воскликнула Манна, вмст съ отцемъ и Пранкеномъ немного опередившая брата и его учителя.

Она припомнила замчаніе Эриха на счетъ красоты оршника и дурного нововведенія, вслдствіе котораго теперь дороги окаймляются липами и другими деревьями не плодовыхъ породъ. Оршникъ, говорилъ молодой человкъ, преимущественно принадлежитъ Рейну. Онъ красивъ, тнистъ, прибыленъ и осенью доставляетъ поживу маленькимъ шалунамъ.

Манна сорвала листъ оршника.

Голосъ ея съ нкоторыхъ поръ измнился, въ немъ боле не было слышно слезъ, онъ сталъ тверже и свже.

— Ты могъ бы поддержать честь оршника въ стран, сказала она, обращаясь къ отцу. Устрой разсадникъ молодыхъ орховъ и давай общинамъ даромъ столько отростковъ, сколько они пожелаютъ.

Зонненкампъ общался привести въ исполненіе этотъ планъ и кром того объявилъ о своемъ намреніи положить основаніе нсколькимъ общеполезнымъ учрежденіямъ. Теперь у него стояла на очереди касса для вдовъ и сиротъ шкиперовъ.

Манна ласково потрепала по ше свою блую лошадку, которой дала названіе Снжинки.

Пранкенъ выразилъ свое удовольствіе по случаю того, что лошадка оказывается достойной своей госпожи. Манна протянула ему руку и поблагодарила его за заботливость о ней.

— Маршъ, впередъ, Снжника! воскликнула она, щелкнула языкомъ и быстро помчалась, граціозно качаясь въ сдл. Отецъ и Пранкенъ поспшили вслдъ за ней.

Вдругъ на поворот дороги показалась процессія. Манна такъ круто остановила лошадь, что едва не упала съ нея. Къ счастью Зонненкампъ ее во-время удержалъ за платье.

Они вс спшились, не исключая Эриха и Роланда. Конюхи отвели лошадей въ сторону, а Манна присоединилась къ процессіи. Она несла на рук длинный шлейфъ своей амазонки, шла, скромно опустивъ глаза въ землю, и громко пла. Пранкенъ тоже вмшался въ толпу богомольцевъ и, подобно Манн, плъ. Эрихъ остался на своемъ мст. Проходя мимо одной часовни, стоявшей на окраин дороги, Манна опустилась на колни. Пранкенъ сдлалъ тоже самое. Вдругъ точно очнувшись отъ сна, Манна съ удивленіемъ увидла себя одну съ Пранкеномъ. Отецъ, братъ ея и Эрихъ, вмст съ конюхами и лошадьми, ожидали ее нсколько въ сторон отъ большой дороги. Процессія скрылась изъ виду и только издали еще по временамъ доносилось до нея пніе богомольцевъ.

Пранкенъ смотрлъ на Манну, сложивъ руки, какъ на молитву.

— Манна, началъ онъ, въ первый разъ называя ее просто до имени: Манна, такова должна быть наша жизнь. Богъ, снабдивъ насъ богатствомъ и знатнымъ именемъ, далъ намъ возможность свободно мыслить и дйствовать. Будемъ ему за это благодарны, но въ тоже время не станемъ гнушаться нашей меньшей братіи, а напротивъ, примкнувъ къ ней, пойдемъ по одному пути съ ней къ просвтлнію.

Онъ взялъ ее за руку, которую она ему на секунду оставила, а потомъ отняла.

— Я вамъ еще не говорилъ, что также боролся съ святымъ намреніемъ отречься отъ міра и посвятить себя исключительно служенію церкви. Вы съ вашей стороны твердо и благородно выдержали такую же точно борьбу и вернулись въ свтъ. Прошу васъ, не отталкивайте меня: я отдаю въ ваши руки мое сердце, мою душу, и возлагаю на васъ вс мои надежды. Войдемте вмст въ часовню.

Онъ снова взялъ ее за руку, но въ это самое время послыдпался голосъ Эриха.

— Фрейленъ Манна! кричалъ онъ.

— Что случилось? Что вамъ надо? спросилъ Пранкенъ.

— Фрейленъ Манна, продолжалъ Эрихъ, вашъ батюшка просилъ меня вамъ передать, что здсь по близости находится межевой камень, съ котораго вамъ удобно будетъ ссть на лошадь.

— Я не хочу… я не поду боле верхомъ, но пойду домой пшкомъ, возразила Манна и обернувшись къ Эриху, пошла вмст съ нимъ, не обращая вниманія на то, слдуетъ за ней Пранкенъ, или нтъ. Пройдя уже порядочное пространство, она обернулась и увидя Пранкена, неподвижно стоящаго на томъ же мст, пригласила его идти вмст съ ними.

Вопреки всмъ убжденіямъ, она боле не садилась на лошадь, но прошла весь далекій путь на виллу пшкомъ въ своемъ тяжеломъ одяніи.

Она во всю дорогу не проронила боле ни слова, а на лиц ея лежала мрачная тнь.

Придя на виллу, она заперлась въ свою комнату и долго въ ней молилась и плакала.

Борьба явилась скоре, нежели она думала, и застала ее, какъ ей казалось, безоружной. Пранкенъ имлъ полное право съ ней такимъ образомъ говорить. Да и не лучше ли ей въ самомъ дл вернуться къ жизни? При этой мысли, она невольно обернулась, какъ бы отыскивая Эриха, съ цлью спросить у него, что онъ думаетъ о ея измнчивости. Ей казалось, что Эрихъ вмст съ ней вошелъ въ ея комнату, но она была одна.

Она долго боролась, переходя отъ одного сомннія къ другому, и наконецъ поршила не дозволять развлеченіямъ вполн собой овладть.

Вечеромъ устроилась прогулка въ лодк по Рейну, Манна, сначала согласившаяся хать, теперь ршительно отказалась. Она стояла у окна своей комнаты, не открывая его и сожаля, что передъ нимъ не было желзной ршетки. Она увидла на рк лодку, наполненную мужчинами и женщинами. Лина громко пла и ей вторилъ сильный и гибкій мужской голосъ.

Кому бы онъ принадлежалъ?

Не Пранкену, и не Роланду,— вроятно Эриху.

Немного спустя Лина потребовала отъ Эриха, чтобъ онъ сплъ Шубертову пснь арфиста. Эрихъ отказывался, находя ни съ чмъ несообразнымъ пть въ веселомъ обществ и во время прогулки по Рейну мелодію, которая, выражая безотрадную тоску, была умстна только ночью и въ полномъ уединеніи. Но Лина настаивала и Эрихъ заплъ:

Wer nie sein Brod mit Thriicn ass.

(Кто не далъ свой хлбъ, омоченный слезами.)

Весла неподвижно лежали въ лодк, а голосъ Эриха, оглашая окрестность, съ неотразимой силой проникалъ въ сердца его слушателей. Онъ посл короткой паузы продолжалъ:

Ihr fhrt ins Loben uns hinein,

Ihr laszt den Armen schuldig werden,

Dann berlszt Ihr ihn der Pein:

Denn alle Schuld rcht sich auf Erden.

(Вы насъ вводите въ жизнь, но въ жизни

Вы заставляете бднаго человка гршить,

А затмъ предаете его на жертву мученьямъ.

Потому что всякій грхъ отмщается здсь на земл.)

Музыкальная фраза въ мелодіи Шуберта вполн совпадаетъ съ размромъ стиха Гте. Слова: ‘Потому что всякій грхъ отмщается здсь на земл’, раздались въ ту самую минуту, какъ лодка скользила по гладкой поверхности рки у самаго подножія виллы Эдемъ. Манна на верху услышала ихъ и закрывъ лицо руками, упала на колни.

Прошло нсколько часовъ. Кто-то постучался въ дверь комнаты Манны. Она заснула посреди слезъ и теперь внезапно пробудилась. Было совершенно темно, Роландъ и Лина громко ее звали. Утомленная нравственно и физически, Манна не могла противиться сну и теперь сошла внизъ еще не вполн отъ него пробудясь. Ей казалось, что было уже утро, между тмъ какъ едва насталъ вечеръ. Она чувствовала себя какъ въ плну посреди этихъ людей, которые вс были преисполнены къ ней любви.

Какъ бы желая преодолть себя, Манна предложила новую прогулку по Рейну при лунномъ свт, и просила Лину пть.

Лина отговорилась тмъ, что не можетъ пть такъ хорошо, какъ Эрихъ.

— Прошу васъ, споите что-нибудь, попросила Манна и его.

— Я теперь не могу, отвчалъ Эрихъ.

Онъ отказамъ ей въ первой просьб, съ которой она къ нему обратилась. Сначала Манн было досадно, но потомъ она даже какъ-будто обрадовалась нелюбезной выходк Эриха. ‘Такъ лучше, подумала она: какое теб дло до этого человка? Ты должна вернуться въ границы твоего прежняго, холоднаго съ нимъ обращенія’. И чтобъ показать, что она нисколько не обижена, Манна сдлалась вдругъ такъ весела, какъ еще никогда не бывала.

Когда они возвращались съ прогулки, къ нимъ на встрчу вышелъ Зонненкампъ и объявилъ, что Семиствольникъ ему сообщилъ по секрету о намреніи шкиперовъ, въ пользу которыхъ онъ основалъ благотворительное заведеніе, принести ему на слдующій день свою благодарность. Семиствольникъ предупредилъ его съ цлью, чтобъ онъ не былъ застигнутъ въ расплохъ и на всякій случай не отлучался изъ дому.

ГЛАВА VIII.
СМЙСЯ, ПЕЙ И ТАНЦУЙ.

— Семейство безъ дочери все равно, что лугъ безъ цвтовъ,сказалъ маіоръ, вмст съ профессоршей и Зонненкампомъ любуясь, какъ молодые люди играли въ кольца на лужайк между виллой и винограднымъ домикомъ.

Лина достигла того, что Манна приняла участіе въ игр. Она была въ заговор съ горничной Манны и за одно съ ней успла одть послднюю въ легкое лтнее платье и вплести ей въ черные волосы пунцовую бархатную лепту. Молодые люди стояли въ кругу, на довольно большомъ разстояніи одинъ отъ другого, бросали въ воздухъ обвитыя пестрыми лентами кольца и ловили ихъ тоненькими палочками.

Въ числ играющихъ находился также и архитекторъ, приглашенный по желанію Манны, — зачмъ, этого никто не зналъ, кром ея самой и Лины.

Роландъ просилъ Эриха также участвовать въ игр. Тотъ сначала не соглашался, но Лина, услышавъ его отказъ, закричала:

— Кто не хочетъ играть, у того значитъ парикъ и онъ боится его потерять.

Эриху ничего боле не оставалось, какъ присоединиться къ играющимъ.

Пранкенъ обращался съ своей палочкой по военному, точно какъ со шнагой. Вс хохотали и быстро бгали по лужайк. Пріятно было смотрть на граціозныя движенія Роланда и въ особенности Манны. Когда она, закинувъ голову назадъ, стояла съ поднятой къ верху рукой, фигура ея была до того стройна и гибка, что невольно заставляла всякаго любоваться. Взоръ ея, казалось, слдилъ не за игрой, а зачмъ-то инымъ, необычайнымъ. Она точно была въ экстаз и смотрла не на пестрое кольцо, а на ей одной видимое небесное явленіе. Справа отъ нея стоялъ Пранкенъ, а съ лва Эрихъ. Первый такъ ловко бросалъ кольцо, что оно непремнно всякій разъ попадало на палочку Манны, послдній, напротивъ, кидалъ его или слишкомъ высоко, или слишкомъ низко, такъ что ей постоянно приходилось нагибаться и поднимать кольцо съ земли. Можно было подумать, что онъ длалъ это нарочно, съ цлью любоваться Манной,

Роландъ и Лина подсмивались надъ его неловкостью. Они затяли между собой особаго рода борьбу и всякій разъ, какъ чье-нибудь кольцо упадало на землю, они оба бросались къ нему и старались другъ друга сбить съ ногъ. Лина сама походила на шаловливаго мальчика, а Роландъ такъ ловко увертывался отъ нея, что ей ни разу не удалось его повалить. Архитекторъ все время любовался своей невстой и умильно поглядывалъ на ея сапожки изъ золотистаго сафьяна. Вдругъ Эрихъ, бросившійся ловить кинутое нсколько въ сторону Манной кольцо, за что-то запнулся и растянулся во всю длину на трав.

Манна громко расхохоталась. Лина, услышавъ ея смхъ, захлопала въ ладоши и воскликнула:

— Очарованіе, тяготвшее надъ принцессой, разрушено! Манна до сихъ поръ была принцессой, которая не могла смяться. Капитанъ, вы ея избавитель. Какое названіе дадимъ мы рыцарю, спасшему намъ нашу Манну?

Лина была въ этотъ день еще веселе и рзве обыкновеннаго. Она могла по справедливости гордиться тмъ, что принесла съ собой на виллу новую жизнь и даже пробудила къ ней Манну.

Эрихъ съумлъ обратить свою неудачу въ шутку, но взглянувъ на мать, не могъ понять, почему она такъ серьезно покачала ему головой. Онъ забылъ о томъ, какъ она въ день перваго посщенія ея Беллой, съ гордостью вспоминала слова мужа, говорившаго, что Эрихъ въ теченіи своей жизни ни разу не падалъ.

Никогда еще щеки Манны не рдлись такимъ яркимъ румянцемъ. Дйствительно, тяготвшія надъ ней оковы какъ будто вс разомъ съ нея свалились. Ея внезапный, веселый, искренній, дтскій смхъ точно сообщилъ ей новую жизнь. Она досадовала на себя, но не могла этого измнить.

Лина между тмъ, обратясь къ Зонненкампу, сказала:

— Великій государь! Рыцарь заставилъ смяться принцессу и вы должны ему отдать ее въ супруги. Прикажите вашему герольду съ вершины башни королевскаго замка возвстить это вашему народу. Скажите, какую награду намрены вы дать капитану Дорнэ?

— Я ему разршаю поцлуй.

— Капитанъ Дорнэ, вы можете поцловать Манну: ея отецъ вамъ даетъ на это позволеніе.

Вс въ изумленіи переглянулись.

— Нтъ, дитя мое, воскликнулъ Зонненкампъ, обращаясь къ Лин: я не то хотлъ сказать. Я позволяю ему поцловать васъ.

— Для этого мн вовсе не надо вашего позволенія, возразила Лина.

Она была теперь совершенно въ своемъ элемент. Лишь только дло шло о какой-нибудь шалости, или забав, Лина мгновенно оживлялась, длалась вдругъ умна, находчива, бойка и полна неожиданныхъ выходокъ. Но стоило только разговору коснуться серьезнаго предмета, она вдругъ усмирялась и сидла притаясь, все время, пока онъ длился, но взглядъ ея ясно говорилъ:

— Все это, безъ сомннія, отлично, но мн вовсе не по вкусу. Никогда еще мн не приходилось видть, чтобъ отъ этихъ мудрыхъ рчей люди становились лучше, то-есть здорове и веселе.

Вскор все общество вернулось на виллу. Лина надла свою шляпу на букетъ и поручила ее заботливости архитектора, который несъ ее очень осторожно и нжно поглядывалъ на ея коричневыя поля, обвитыя искусственными, золотистыми, какъ они бываютъ подъ осень, виноградными листьями. Отдавая Лин шляпу, онъ пожалъ ей руку, на что она отвчала тмъ же. Архитектору слдовало идти въ замокъ, еще тамъ кое-что приготовить къ завтрашнему дню. Лина съ минуту задумчиво посмотрла ему вслдъ, потомъ тряхнула головой, взбжала ни лстницу и черезъ минуту уже сидла за фортепьяно и играла какой-то быстрый танецъ. Этотъ день, по ея мннію, непремнно слдовало заключить танцами, чтобъ достойнымъ образомъ отпраздновать избавленіе принцессы отъ чаръ, которыя не давали ей до сихъ поръ смяться. Самоотверженіе Лины простерлось до того, что она, отказавшись танцовать сама, сла играть на фортепьяно въ пользу другихъ. Когда же Пранкенъ, подойдя къ Манн, шутливо пригласилъ ее на танецъ, Лина быстро вскочила съ мста и воскликнула:

— Нтъ, нтъ, первый танецъ принадлежитъ рыцарю опрокинутой въ траву философіи, тому самому, который разрушилъ тяготвшее надъ принцессой очарованіе.

И Лина пристала къ Манн, требуя, чтобъ она танцовала съ Эрихомъ. Тетушка Клавдія съ обычной своей предупредительностью сла за фортепьяно и тмъ самымъ доставила возможность танцовать также и Лин. Послдняя съ лукавой улыбкой и граціознымъ книксеномъ пригласила себ въ партнеры Пранкена и вмст съ нимъ понеслась вслдъ за Эрихомъ и Манной.

— Мн просто не врится, что я танцую, замтила Манна, между тмъ какъ, опираясь на плечо Эриха, быстро кружилась съ нимъ по зал.

— И мн тоже, возразилъ Эрихъ.

— Лина заставляетъ всхъ насъ дурачиться, опять сказала Манна.

Она еще съ трудомъ переводила духъ, когда Пранкенъ пригласилъ ее на слдующій танецъ. Онъ съ минуту простоялъ на мст, держа ее за руку, а потомъ уже присоединился къ другимъ танцующимъ. Роландъ очень обрадовался, увидя наконецъ Лину свободной и безъ устали съ ней танцовалъ, не давая тетушк Клавдіи ни отдыху, ни сроку.

Зонненкампъ, радостнымъ взоромъ слдя за танцующими, говорилъ профессорш, что никогда не надялся видть своихъ дтей такимъ образомъ веселящимися въ этой самой зал. Онъ послалъ за Церерой, которая вскор и явилась. Пранкенъ и Манна должны были снова вмст танцовать.

Зонненкампу очень понравилось предложеніе Цереры дать, въ честь Манны, большой балъ, но сама молодая двушка, сильно этому воспротивилась. Умненькая Лина, гордая и счастливая одержанной ею побдой, шепнула на ухо родителямъ Манны, чтобъ они сегодня боле не настаивали на своемъ желаніи, а предоставили бы все дло ей: она брала на себя его устроить.

Посл ужина Лина опять хотла танцовать и говорила, что въ эту ночь никто не долженъ спать. Она пристала къ Зонненкампу съ просьбой, чтобъ онъ немедленно телеграфировалъ въ гарнизонъ требованіе прислать на виллу съ экстреннымъ поздомъ музыкантовъ.

Она была въ этотъ вечеръ такъ мила, остроумна и граціозно оживлена, что даже обратила на себя вниманіе Эриха, который до сихъ поръ всегда относился къ ней очень равнодушно.

Онъ подошелъ къ ней и сказалъ нсколько дружескихъ словъ.

— Думали ли вы, перебила она его, что вамъ когда-нибудь придется танцовать съ вашимъ крылатымъ видніемъ? Не правда-ли, она настоящій ангелъ? А что еще будетъ, когда къ ней возвратится ея прежняя веселость! Ахъ, какъ бы я желала, чтобъ вы въ нее влюбились…. по уши влюбились… ужасно влюбились…! Вы непремнно должны мн кое-что общать.

— Что же именно?

— Въ тотъ самый день, какъ вы влюбитесь, скажите мн объ этомъ.

— А если я вмсто того влюблюсь въ васъ?

— Ахъ, полноте, я для васъ слишкомъ глупа. Вотъ для барона фонъ-Пранкена я, пожалуй, и годилась бы, но къ сожалнію я уже иначе собой распорядилась. Вамъ Манна ничего обо мн не говорила?

Эрихъ отвчалъ отрицательно, а Лина продолжала:

— Сдлайте мн такое удовольствіе и перебейте Манну у барона фонъ-Пранкена. Ахъ, сдлайте это, прошу васъ, ради меня!

— О чемъ это вы такъ весело сметесь? спросила Манна, подходя къ нимъ. Я сегодня тоже начала смяться и хотла бы къ вамъ присоединиться.

— Скажите-ка вы ей, о чемъ мы смемся, поддразнила Лина Эриха.

Онъ молчалъ, а она продолжала:

— Онъ могъ бы теб это сказать, еслибъ не его несносная сдержанность и сосредоточенность. Пожалуйста, Манна, не отставай отъ него, пока онъ теб не скажетъ. Капитанъ, если вы будете доле молчать, я за васъ скажу.

— Я слишкомъ довряю вашему такту, проговорилъ Эрихъ очень серьезно: и убжденъ, что вы не захотите сдлать изъ шутки нчто вовсе противоположное.

По лицу Лины пробжала легкая тнь и она поспшила сказать:

— Ахъ, Манна, онъ такъ ужасно ученъ! Правду говоритъ мой отецъ, что онъ всхъ людей видитъ насквозь. Вдь и ты, я думаю, иногда его боишься.

Манна вмсто отвта взяла Лину подъ руку и увела ее въ садъ. Лина весело болтала, шутила и пла, не хуже соловья, который тутъ же заливался въ кустахъ.

Когда Манна наконецъ очутилась въ уединеніи своей комнаты, ей показалось, что висвшіе на стнахъ лики святыхъ какъ-то особенно строго и не ласково на нее смотрли. Она прочла въ ихъ глазахъ вопросъ: ‘кто ты? Мы тебя не узнаемъ!’ и опустивъ глаза, бросилась на колни. Внутренній голосъ говорилъ ей: этому надлежало совершиться. Теб слдовало еще разъ вкусить суеты мірской, а затмъ уже, выдержавъ тяжелую борьбу, навсегда отъ нея отречься.

Но молитва мало ее облегчила. Она не могла вполн устремить на нее своего вниманія, такъ какъ въ ушахъ ея все еще раздавались звуки веселаго вальса и серебристые переливы хохота. Неужели это былъ ея собственный смхъ?

На слдующій день Манну ожидало новое развлеченіе.

Посл обда все семейство Зонненкампа отправилось въ замокъ, гд архитекторъ устроилъ особаго рода маленькій праздникъ. Онъ былъ большой любитель майтранка и въ настоящій день окружилъ приготовленіе этого изобилующаго пряностями напитка особенной торжественностью. Общество помстилось на одномъ изъ выступовъ стны, откуда могло любоваться дальнимъ ландшафтомъ. Лина буквально плавала въ блаженств, громко смялась и распвала, какъ птичка. Она вообще всегда гораздо лучше пла на открытомъ воздух, нежели въ комнат. А на этотъ разъ она еще вдобавокъ имла хорошаго партнера и спла нсколько дуэтовъ съ архитекторомъ.

Затмъ вс обратились къ Эриху съ просьбой тоже что-нибудь спть, но онъ не согласился.

Лин удалось заставить Манну выпить цлый стаканъ майтранка. Она говорила, что ничего такъ не желала бы, какъ видть свою подругу немного на-весел: можетъ быть, въ ней тогда пробудилась бы вся ея прежняя живость. Но у Манны еще хватило силъ ей воспротивиться. Тмъ не мене она громко смялась всякой шутк и шалости Лилы.

Роландъ весело подмигивалъ Эриху, указывая на Манну, но тотъ посовтовалъ ему не обращать на нее вниманія изъ опасенія смутить ее.

Затмъ молодые люди начали плести внки, причемъ Лина вспомнила о первомъ появленіи Эриха въ Вольфсгартен. Вс вернулись на виллу веселые и увнчанные цвтами.

Дойдя до послдняго уступа горы, Манна ловко спрыгнула внизъ. Лина послдовала за лей и догнавъ ее, горячо обняла.

— Наконецъ ты свободна! воскликнула она. Ты смялась, танцовала и пила, то-есть насладилась всмъ, что есть лучшаго въ жизни…. Впрочемъ, нтъ, лучшее еще впереди.

Въ отвтъ Манна снова громко засмялась.

ГЛАВА IX.
РАСПОЛОЖЕНІЕ НИЗШИХЪ.

Что долженъ длать человкъ утромъ того дня, вечеромъ котораго надется получить знаки расположенія къ себ ближнихъ?

Зонненкампъ съумлъ ловко притвориться, будто ничего не знаетъ о томъ, что его ожидаетъ, но въ теченіе дня не разъ украдкой поглядывалъ на барометръ. Утромъ шелъ дождь, но къ полудню небо прояснилось и праздникъ общалъ вполн удасться.

Еслибъ узнать, какія рчи будутъ произноситься вечеромъ, на нихъ можно было бы приготовить отвты. Большое удобство для государей, что имъ всегда заране сообщаютъ рчи, которыя произносятся въ ихъ присутствіи! Но Зонненкампъ ни мало не сомнвался, что въ данную минуту съуметъ найтись. Онъ никогда не разсчитывалъ на уваженіе другихъ людей, но самъ всегда настолько уважалъ себя, насколько чувствовалъ въ этомъ потребность. Неужели же онъ теперь, когда неожиданно являлось уваженіе со стороны другихъ, согласится признать себя въ зависимости отъ такой простой игры случая? Да и чему въ сущности былъ онъ обязанъ этимъ уваженіемъ?

Деньгамъ!

Не будь у него ихъ въ изобиліи, никто бы не сталъ на него и смотрть. Зонненкампъ чистосердечно себ въ этомъ признавался.

Онъ выхалъ изъ дому въ обычный часъ, по похалъ не по обыкновенной дорог и, самъ того не замчая, особенно дружелюбно раскланивался съ встрчными. Сердце его внезапно раскрылось для новыхъ и пріятныхъ ощущеній. Онъ похалъ въ замокъ и съ улыбкой озираясь вокругъ, невольно представлялъ себ, какъ нкогда рыцари возвращались туда съ своихъ разбойничьихъ набговъ. То были дикіе, но смлые и сильные люди.

Подъзжая къ развалинамъ, Зонненкампъ увидлъ, что на единственной вполн оконченной башн замка разввался флагъ, а вокругъ не было ни души. Онъ свернулъ въ сторону и углубясь въ лсъ, спшился и повелъ лошадь за узду. Врядъ ли бы онъ самъ съумлъ сказать, о чемъ онъ думалъ. Въ тиши и уединеніи лса идетъ, въ эту минуту всми забытый, человкъ, а вечеромъ онъ выйдетъ къ толп, которая станетъ привтствовать его радостными криками.

На возвратномъ пути ему попался на встрчу маіоръ, который и пошелъ вмст съ нимъ на виллу, съ цлью остаться тамъ до самой ночи. Маіоръ въ этотъ день походилъ на шафера, который, все приготовивъ для свадьбы, удаляется въ комнату къ жениху и ожидаетъ тамъ минуты, когда за ними явятся съ музыкой. Обдъ сегодня былъ хуже обыкновеннаго, но Зонненкампъ пропустилъ это безъ вниманія, не желая показать, что ему извстны длаемыя къ вечеру приготовленія.

Посл обда на виллу одни за другими пріхали совтница съ семействомъ, мировой судья съ женой и докторъ. Маіоръ вдругъ куда-то исчезъ, а потомъ явился украшенный всми своими орденами. Собралось еще много другихъ гостей изъ томъ числ молодая вдова, дочь барона фонъ-Эндлиха, одтая въ глубокій трауръ. Она опять поселилась на дач у своихъ родителей. Пранкенъ позаботился созвать все это общество на виллу, въ увренности, что Зонненкампу пріятно будетъ имть какъ можно боле свидтелей своего торжества. Но вс пріхали какъ будто случайно и Зонненкампъ весьма охотно поддался этой свтской уловк.

Пранкенъ былъ особенно внимателенъ къ молодой вдов, но вс нашли, что онъ ужъ слишкомъ далеко простиралъ свои права будущаго члена семьи. А онъ, поймавъ устремленный на него взглядъ Манны, обрадовался случаю показать ей, какому соблазну и какимъ прелестямъ оцъ, ради нея, противостоялъ. Выраженія, въ какихъ онъ представилъ молодую двушку вдов, казались ему самому верхомъ свтской ловкости.

— Вы, баронесса, сказалъ онъ, и фрейленъ Зонненкампъ какъ будто нарочно созданы для того, чтобъ быть друзьями. Фрейленъ Зонненкампъ, подобно вамъ, обладаетъ зрлостью ума и характера, въ высшей степени необыкновенною для ея лтъ.

Молодая вдова обошлась съ Манной очень любезно и Пранкенъ вскор оставилъ ихъ вдвоемъ. Ему, въ качеств будущаго сына Зонненкампа, слдовало еще о многомъ позаботиться.

Онъ отправился на кухню, приказалъ тамъ зажарить нсколько кусковъ говядины и приготовить побольше простого вина. Не забылъ онъ и о сигарахъ, а Зонненкампъ, который зналъ обо всхъ этихъ распоряженіяхъ, притворялся, будто ничего не видитъ и не слышитъ.

Съ наступленіемъ вечера Пранкенъ обратился къ Зонненкампу, нарочно въ присутствіи всхъ громко называя его отцомъ, и попросилъ его на время удалиться въ свою комнату. Зонненкампъ съ пристыженнымъ видомъ, но впрочемъ очень кротко, ему повиновался.

На двор между тмъ были разставлены длинные столы, а на нихъ разнаго рода кушанья и питія. Вскор на Рейн показалась цлая флотилія маленькихъ судовъ, а воздухъ огласился звуками музыки. Суда остановились передъ виллой и выстроились въ рядъ.

Совсмъ смерклось, по лодки были украшены гирляндами разноцвтныхъ фонарей. Зонненкампъ все еще не выходилъ изъ своей комнаты и придумывалъ рчь, какою отвтитъ на привтствіе шкиперовъ и корабельщиковъ. Онъ нкоторыя слова произносилъ даже вслухъ. Вдругъ послышались чьи-то шаги и въ комнату вошли мировой судья и маіоръ. Послдній объявилъ Зонненкампу, что они пришли посидть съ нимъ, затмъ, чтобъ ему не было скучно дожидаться, а судья замтилъ, какъ ему должно быть отрадно принимать благодарность столькихъ облагодтельствованныхъ имъ людей. Зонненкампъ поблагодарилъ того и другого и продолжалъ курить. Онъ такъ нжно держалъ въ пальцахъ сигару, какъ будто хотлъ быть добръ и вжливъ даже съ ней. Затмъ онъ извинился передъ друзьями въ томъ, что не можетъ поддерживать съ ними разговора: онъ такъ взволнованъ! Проведя столько лтъ на чужбин, онъ не надялся, по возвращеніи на родину, встртить такъ много родственныхъ сердецъ и получить столько доказательствъ расположенія къ себ, котораго онъ, къ тому же, ничмъ не заслужилъ. Онъ въ сущности ничего никому не далъ, кром денегъ. Мировой судья хотлъ ему на это что-то возразить, но маіоръ знакомъ остановилъ его и тихонько замтилъ, что иногда бываютъ случаи, когда людямъ не слдуетъ противорчить въ ихъ преувеличенныхъ о себ отзывахъ. Къ тому же онъ видлъ, что Зонненкампъ работалъ надъ своей рчью.

Немного спустя, опять послышались шаги и Пранкенъ, отворивъ дверь, сказалъ слдовавшимъ за нимъ людямъ:

— Идите сюда.

Въ комнату вошла депутація шкиперовъ, а во глав ея Семиствольникъ, который, отъ имени всхъ, просилъ Зонненкампа милостиво принять знакъ всеобщей къ нему благодарности. Съ опущенными глазами, точно склоняясь подъ тяжестью оказываемой ему почести, спустился Зонненкампъ внизъ по лстниц, окруженный толпой шкиперовъ въ праздничныхъ одеждахъ.

Внизу глазамъ его представилось красивое зрлище. Въ освщенныхъ разноцвтными фонарями лодкахъ стояли люди и пли громкую, веселую пснь. Зонненкампъ слушалъ, скрестивъ руки на груди, затмъ, разнявъ ихъ, крпко потеръ себ палецъ, на которомъ носилъ желзное кольцо. По окончаніи псни, воздухъ огласился въ честь великаго благодтеля дружнымъ ура. Раздались ружейные выстрлы, эхо, повторяя ихъ, подобно раскатамъ грома разнесло ихъ по окрестностямъ.

Зонненкампъ короткой, но задушевной рчью отблагодарилъ все общество. Справа у него стоялъ Роландъ, а слва Манна. Положивъ правую руку на плечо сына, онъ ловко скрылъ желзное кольцо на большомъ пальц, и обнявъ Манну, въ заключеніе просилъ сосдей перенести ихъ любовь къ нему на его дтей.

Молодой человкъ, стоявшій у руля на одной изъ лодокъ и одтый въ платье, подаренное ему Роландомъ, закричалъ также и въ честь его ура. Другіе подхватили за нимъ этотъ крикъ и ружейные выстрлы еще разъ повторились. Роландъ сказалъ маіору: ‘Я не могу говорить’. Но онъ спустился внизъ и взойдя на первую попавшуюся лодку, съ жаромъ пожималъ всмъ находившимся на ней руки. Здсь онъ увидлъ Эриха, который, сидя позади всхъ, управлялъ пніемъ, а возл него стоялъ школьный учитель Фасбендеръ.

Вс сошли на берегъ и подъ звуки музыки направились черезъ паркъ къ накрытымъ столамъ. Зонненкампъ рзкимъ и недовольнымъ тономъ приказалъ унести разставленныя вокругъ нихъ стулья.

— Они не должны садиться, сказалъ онъ Пранкену, говоря о шкиперахъ и корабельщикахъ. Я думалъ, что вы сами это поймете. И пожалуйста, распорядитесь такъ, чтобъ ихъ поскорй отсюда отправить. Черни ни въ какомъ случа не слдуетъ доврять. Велите снести имъ на лодки вино: тамъ они могутъ, сколько угодно, шумть и дурачиться.

Семиствольникъ за первымъ стаканомъ предложилъ тостъ въ честь госпожи Зонненкампъ. Мужъ ея съ площадки лстницы поблагодарилъ отъ ея имени и выразилъ сожалніе, что плохое состояніе здоровья мшаетъ ей присутствовать на этомъ праздник. Зонненкампъ воспользовался случаемъ и попросилъ пирующихъ не слишкомъ шумть, изъ опасенія потревожить его больную жену. Всеобщей веселости такимъ образомъ были положены предлы и немного спустя, Эрихъ опять всхъ увелъ на лодки. Еще нсколько криковъ ура, нсколько ружейныхъ выстрловъ и на вилл Эдемъ возстановилась тишина.

Въ большой зал составился тсный и дружескій кружокъ, центромъ котораго былъ Зонненкампъ. Онъ казался глубоко растроганнымъ и какъ бы сильно утомленнымъ. Но черты его лица мгновенно оживились, когда маіоръ сказалъ:

— Чье-нибудь краснорчивое перо непремнно должно все это описать въ газетахъ. Вы, товарищъ, прибавилъ онъ, обращаясь къ Эриху, можете сдлать это лучше всякаго другого. Пожалуйста не отговаривайтесь.

Эрихъ объявилъ, что онъ вовсе не намренъ отговариваться, но напротивъ очень охотно готовъ исполнить желаніе маіора. Послдній отвчалъ ему такимъ крпкимъ и продолжительнымъ пожатіемъ руки, что Эрихъ принужденъ былъ сказать:

— Но если вы мн станете еще доле такъ жать руку, то я завтра не буду въ состояніи писать.

Затмъ маіоръ отправился къ профессорш и похвалилъ ей Эриха за то, что онъ плъ вмст съ народомъ. Добрый старикъ однако былъ сильно огорченъ тмъ, что фрейленъ Милькъ не видла праздника. Онъ не могъ понять, почему она, ко всмъ такая добрая и снисходительная, была такъ строга и даже жестока къ Зонненкампу. Но профессорша хорошо знала, почему фрейленъ Милькъ держалась въ сторон отъ этого человка и сильно страдала отъ того, что сама должна была присутствовать при его торжеств. А тутъ еще сыну ея предстояло восхвалять мнимыя добродтели и благотворительность, имвшую въ виду вовсе не ту цль, какую предполагалъ Эрихъ. Профессорша смотрла на Зонненкампа, на его дтей, на собранныхъ вокругъ него пріятелей и думала, что будетъ со всми этими людьми, когда вмсто дружескихъ ружейныхъ выстрловъ эхо начнетъ повторять и разносить по горамъ и долинамъ слухи совсмъ другого свойства?….

Наконецъ общество разошлось. Роландъ и Эрихъ отправились проводить профессоршу въ виноградный домикъ. Мальчикъ былъ несказанно счастливъ выраженіемъ всеобщаго расположенія къ его отцу, а Эрихъ еще разъ постарался внушить ему, что величайшее благо въ жизни составляетъ возможность длать добро. Роландъ сказалъ между прочимъ, что отецъ его собирается устроить разсадники орховыхъ деревьевъ, съ цлью распространить ихъ по всей окрестности. Онъ жаловался, говоря, что скоро очутится въ положеніи Александра Македонскаго, который упрекалъ своего отца Филиппа за то, что тотъ не хотлъ ему оставить ничего посл себя длать. Эрихъ и профессорша съ удовольствіемъ слушали милую болтовню мальчика и у послдней, когда она его на прощанье цловала, невольно навернулись на глазахъ слезы умиленія.

— Что случилось съ твоей матерью? спросилъ на возвратномъ пути Роландъ у Эриха. Она весь день была такая печальная.

— Да, она съ нкоторыхъ поръ ничему не радуется, возразилъ Эрихъ.

Въ эту же самую ночь онъ написалъ статью, гд яркими красками изобразилъ благотворительность Зонненкампа и устроенный въ честь его праздникъ, и отправилъ ее въ редакцію профессора Крутіуса. Черезъ день статья явилась обратно на виллу уже напечатанная. Зонненкампъ горячо благодарилъ Эриха, а Роландъ сказалъ ему:

— Подари мн этотъ листокъ, я его спрячу на память. Какъ я радъ, что буду военнымъ. Я отличусь въ сраженіи и имя мое тоже появится въ газетахъ, и ученики въ школахъ будутъ его заучивать наизусть, какъ они заучиваютъ имена и подвиги Мильтіада, Вашингтона и Наполеона.

Немного спустя появилось другое описаніе праздника, въ оффиціальной газет и Пранкенъ, сознался, что онъ былъ его авторомъ. Статья Эриха была очень хороша, но та, которая вышла изъ-подъ пера Пранкена, имла надъ ней одно большое преимущество: она попалась на глаза герцогу и тмъ самымъ послужила поводомъ къ весьма важному событію.

ГЛАВА X.
VICTORIA REGIA ЦВТЕТЪ.

Совтниц вскор представился случай высказать Зонненкампу свою признательность. Она показала ему письмо своего мужа, въ которомъ тотъ ее увдомлялъ, что герцогъ съ большимъ удовольствіемъ прочелъ извстіе объ учрежденіи вспомогательной кассы и объ изъявленіи учредителю народной благодарности. Но всего лучше было то, что герцогъ выразилъ намреніе постить виллу Эдемъ и осмотрть ея знаменитые сады и оранжереи. Это послднее, впрочемъ, пока еще слдовало хранить втайн отъ всхъ, исключая самого Зонненкампа, котораго лучше было заране предупредить. Зонненкампъ просилъ, чтобъ его телеграммой увдомили о дн, какой выберетъ герцогъ для своего посщенія.

Имъ овладла сильная тревога и онъ какъ тнь бродилъ по дому и саду, нигд не находя покоя. Онъ никуда не намревался хать, пока не настанетъ время отправиться въ Карлсбадъ, и между тмъ все боялся, что герцогъ прідетъ въ его отсутствіе.

Онъ сдлалъ кое-какія распоряженія для пріема высокаго гостя и общалъ хорошее вознагражденіе за быстрое доставленіе ему телеграммы, какая можетъ явиться на его имя изъ столицы. Но дни проходили за днями, а телеграммы все не было.

На вилл между тмъ все пришло въ обычный порядокъ, одинъ Зонненкампъ находился въ тревожномъ, лихорадочномъ состояніи. Пранкенъ хотлъ-было ухать, но по просьб его остался. Зонненкампъ подъ самой строгой тайной сообщилъ ему о томъ, какая великая честь его ожидала.

Пранкенъ терпливо сносилъ холодность, какою Манна отвчала на вс его попытки къ сближенію. Онъ былъ уже доволенъ тмъ, что она оказывала явное нерасположеніе къ Эриху. Посл нсколькихъ дней, проведенныхъ въ невинныхъ забавахъ и удовольствіяхъ, Манна опять ушла въ себя, сдлалась молчалива, задумчива и въ высшей степени серьзна, а при встрч съ Эрихомъ лицо ея всякій разъ омрачалось.

Зонненкампъ то-и-дло ходилъ по парку, по оранжереямъ и по саду съ плодовыми деревьями. Онъ готовъ былъ молиться своимъ растеніямъ, чтобъ они къ прізду герцога облеклись въ свои самыя роскошныя и свжія краски. Онъ почти вовсе оставилъ свое любимое занятіе копаться въ земл, но безвыходно сидлъ въ теплиц и думалъ о томъ, какъ онъ спокойно, съ достоинствомъ приметъ изъ рукъ герцога дворянскій дипломъ, если тотъ его привезетъ съ собой на виллу. Когда онъ однажды сидлъ такимъ образомъ, погруженный въ свои мысли, около него раздался легкій звукъ, едва замтный шелестъ и Зонненкампъ, вскочивъ съ мста, громко воскликнулъ:

— Онъ распустился!

Дйствительно, въ этотъ самый моментъ на растеніи Victoria regia распустился бутонъ. Зонненкампъ съ любовью на него смотрлъ, но въ тоже время гнвно начатъ головой, приговаривая:— ну что стоило теб подождать немного и распуститься въ ту минуту, когда передъ тобой будетъ стоять герцогъ! Какъ жаль, что мы не можемъ подчинить природу нашему произволу!

Онъ немедленно послалъ экипажъ за совтницей. Та пріхала и застала всю семью, не исключая и Цереры, любующеюся чудеснымъ цвткомъ. Сама она тоже не замедлила придти въ восторгъ.

Зонненкампъ объяснилъ ей, что цвтокъ Victoria regia, какъ только распустится, бываетъ совсмъ блый, но на ночь опять закрывается. и распускаясь снова уже черезъ сутки, является ярко-розовымъ. Каждые четыре дня показывается новый цвтокъ, а старый погружается въ воду.

Отведя совтницу въ сторону, Зонненкампъ просилъ ее дать знать ко двору о событіи, происшедшемъ въ его оранжереяхъ. Теперь была самая удобная минута для прізда герцога.

Въ тотъ же вечеръ пришло извстіе, что герцогъ и герцогиня на слдующій день собираются постить виллу Эдемъ. Но обитатели послдней не должны были показывать и виду, что заране знали о прізд ихъ высочествъ.

Глубокій вздохъ вырвался изъ груди Зонненкампа. Если пріздъ герцога долженъ быть случайный, то нечего и думать о дворянскомъ диплом, изготовленіе котораго требуетъ большихъ формальностей и по крайней мр нсколькихъ засданій орденской коммиссіи. Но кто знаетъ, можетъ быть вс эти формальности были уже втайн соблюдены, и государственный совтникъ только не смлъ о нихъ говорить.

Зонненкампъ сообщилъ свою догадку совтниц, но та, къ великому его огорченію, вполн его на этотъ счетъ разочаровала. Ему такимъ образомъ все приходилось ждать, хлопотать, съизнова начинать, пріобртать надежду и опять ее терять. Досада его на этотъ разъ была такъ велика, что онъ даже сомнвался въ возможности скрыть ее отъ герцога. Наконецъ ему удалось почти сверхъ-естественнымъ усиліемъ воли изгладить на себ вс слды своего дурного расположенія духа.

На слдующее утро, посл ночи, проведенной почти совсмъ безъ сна, Зонненкампъ объявилъ всмъ домашнимъ, что никто изъ нихъ не долженъ отлучаться изъ дому. Затмъ онъ обратился къ Церер съ просьбой, похожей на приказаніе, и сказалъ ей, что она въ этотъ день ни подъ какимъ видомъ не должна быть больна.

Онъ пошелъ къ профессорш и просилъ ее взять на себя трудъ распорядиться, чтобъ герцогу былъ оказанъ достойный пріемъ. Ей онъ сообщалъ о его прізд, потому что вообще не могъ имть отъ поя тайнъ.

Профессорша бросила на него взглядъ, который ясно выражалъ: и ты говоришь это мн, когда я знаю….

Но она поборола въ себ негодованіе и сказала, что отдаетъ себя въ полное распоряженіе господина Зонненкампа.

Онъ вышелъ въ садикъ, окружавшій виноградный домикъ, и ждалъ тамъ, пока профессорша одвалась. Она въ этотъ день въ первый разъ надла брошку съ пастельнымъ изображеніемъ своего покойнаго мужа. Потомъ она съ Зонненкампомъ отправилась на виллу, гд Церера была очень удивлена ея приходомъ въ такой необыкновенный часъ.

Профессорша, съ согласія Зонненкампа, увдомила Цереру о предстоящемъ прізд герцога, и та во что бы то ни стало хотла надть вс свои брильянты и другія драгоцнныя украшенія. Профессорш съ трудомъ удалось отклонить ее отъ этого намренія и убдить, напротивъ, какъ можно проще одться.

Вскор изъ столицы явилась телеграмма, въ которой государственный совтникъ увдомлялъ, что ихъ высочества отправились въ путь.

Наконецъ-то!

Эриху, Роланду и Манн тоже сказали, что ожидаютъ герцога. Эрихъ хотлъ удалиться въ свою комнату.

— Вы, конечно, ожидаете, что о васъ освдомятся и васъ позовутъ? насмшливо замтилъ Пранкенъ.

— Я ничего не ожидаю, кром учтивости со стороны тхъ, кого самъ не желаю оскорблять, отвчалъ Эрихъ.

Пранкенъ слегка пожалъ плечами и мысленно поршилъ: этотъ человкъ долженъ быть отсюда удаленъ. Его присутствіе здсь становится тягостнымъ. Вся эта учительская семья такъ прочно водворилась на вилл, какъ гусеницы въ уль: ихъ надо оттуда выкурить, иначе съ ними ничего не подлаешь.

Пранкенъ одинъ былъ спокоенъ и сохранилъ все свое самообладаніе. Онъ каммергеръ, баронъ фонъ-Пранкенъ, тогда какъ вс остальные выскочки изъ мщанъ.

Манна тоже была въ тревожномъ состояніи, но обращеніе ея съ Пранкеномъ отличалось большимъ дружелюбіемъ, чмъ обыкновенно.

Онъ всему дому придалъ видъ благороднаго спокойствія и она выразила ему за то свою признательность.

Слова Манны несказанно обрадовали Пранкена.

— Вы будете себя какъ нельзя лучше чувствовать при двор, сказалъ онъ.

А Зонненкампъ, стоявшій по близости и слышавшій замчаніе Пранкена, подхватилъ:

— Да, дитя, рядомъ съ однимъ изъ самыхъ блестящихъ кавалеровъ ты будешь наслаждаться счастьемъ и почестями.

Манна опустила глаза въ землю. Въ комнату вошелъ Роландъ, одтый весь въ бломъ.

— Неправда-ли какъ онъ хорошъ? сказала Манна Пранкену.

Роландъ былъ очень веселъ и все уговаривалъ сестру не робть въ присутствіи герцога и его супруги. Обхожденіе ихъ высочествъ такъ просто и ласково, прибавилъ онъ въ заключеніе, что съ ними посл первыхъ же словъ всякій начинаетъ себя чувствовать свободно, какъ съ товарищами.

На плоской крыш дома стоялъ Лутцъ и смотрлъ на дорогу. Вдругъ онъ быстро сошелъ внизъ и закричалъ:

— дутъ!

Вс разошлись въ разныя стороны, какъ будто никто ничего не ожидалъ.

На дворъ въхали два экипажа. Зонненкампъ вышелъ на лстницу и сталъ быстро по ней спускаться, но на послдней ступеньк вдругъ отшатнулся назадъ и, чтобъ не упасть, долженъ былъ ухватиться за перила.

Что это?

Черное лицо!

Откуда оно взялось?

— Идите же, идите! воскликнулъ шедшій за нимъ Пранкенъ: ихъ высочества сейчасъ выйдутъ изъ экипажа.

Зонненкампъ, несмотря на остановку, еще посплъ вовремя и имлъ счастіе высадить герцога изъ кареты. Герцогиня вышла съ другой стороны, опираясь на руку Пранкена. Она милостиво выразила свое удовольствіе по случаю того, что видитъ наконецъ въ его собственномъ дом человка, который длаетъ такъ много добра.

Герцогиня стояла во глав всхъ благотворительныхъ учрежденій страны и считала себя обязанной поблагодарить Зонненкампа за его усердіе. Впрочемъ она была бы гораздо довольне, еслибъ онъ вмсто того, чтобъ заводить новыя учрежденія, жертвовалъ бы деньги на т, которыя уже существовали ея стараніями. Но Пранкенъ упустилъ это изъ виду и не догадался надоумить Зонненкампа.

Едва замтное недовольство проглядывало въ словахъ герцогини, когда она говорила, что радуется всякому новому благотворительному учрежденію.

Явилась Церера, а вслдъ за ней и Манна.

Герцогиня сказала нсколько словъ первой, а второй замтила, что она вовсе не похожа на своего брата, только глаза у нихъ одинакіе.

— Но гд же Роландъ? освдомилась она немного спустя.

Онъ уговаривалъ Эриха пойти съ нимъ, но тотъ, вмст съ матерью, просилъ его не настаивать, а идти одному. Роландъ послушался и былъ очень ласково встрченъ ихъ высочествами.

Герцогъ вошелъ въ домъ. На площадк лстницы стояли Эрихъ и его мать. Герцогъ быстрыми шагами направился къ профессорш и подавая ей об руки, воскликнулъ, что очень радъ ее видть. Затмъ, указывая на портретъ ея мужа въ брошк, онъ сказалъ, что всегда съ благодарностью вспоминаетъ объ этомъ человк и носитъ образъ его не за груди, но въ сердц. Эриха онъ повидимому вовсе не замтилъ, пока не прочелъ во взгляд профессорши: ‘поговори также и съ моимъ сыномъ’.

Тогда герцогъ, обратясь къ Эриху, сказалъ:

— Надюсь, любезный Дорнэ, что вы имете лучшаго ученика, нежели вашъ отецъ имлъ во мн.

Эрихъ не нашелся, что ему отвчать и молча поклонился.

Пранкенъ поспшилъ выступить впередъ.

— Что вы желаете прежде, ваше высочество, осмотрть домъ, или взглянуть на цвтокъ Victoria regia?

— Спросите у герцогини, отвчалъ герцогъ.

Пранкенъ немедленно направился къ другой групп и съ восторгомъ примтилъ, что блестящій взглядъ Манны всюду за нимъ слдовалъ. Что такое теперь Эрихъ? Онъ стоитъ, бдный, и никто не обращаетъ на него вниманія. Ну не забавно ли, что онъ вздумалъ тягаться съ нимъ, барономъ фонъ-Пранкеномъ?

Герцогиня отвчала, что она, посл продолжительной поздки, предпочитаетъ войти въ комнаты.

Вс отправились въ большую залу съ балкономъ, гд уже былъ накрытъ столъ. Зонненкампъ просилъ ихъ высочества согласиться отвдать отъ скромнаго завтрака, который онъ осмливался предложить имъ безъ всякихъ приготовленій.

Церера имла честь сидть по правую руку герцога, который самъ пожелалъ, чтобъ слва около него помстилась профессорша. Герцогиня сидла между Зонненкампомъ и Роландомъ.

Эрихъ былъ очень радъ найти въ свит герцога одного изъ своихъ прежнихъ товарищей и разговаривалъ съ нимъ.

— Вы должны въ скоромъ времени поступить въ корпусъ, сказалъ герцогъ Роланду.

Зонненкампъ быстрымъ взглядомъ окинулъ говорившаго: герцогу было хорошо извстно, когда Роландъ поступитъ въ корпусъ. Онъ ежеминутно ожидалъ, что по данному знаку одинъ изъ каммергеровъ вручитъ ему дворянскій дипломъ. Но герцогъ велъ оживленный разговоръ съ профессоршей и между прочимъ выразилъ сожалніе, что такая благородная и умная женщина какъ она, держится вдали отъ двора.

Вскор вс встали изъ-за стола и Зонненкампъ былъ вн себя отъ радости, слушая похвалы герцога его оранжереямъ, парку и плодовымъ деревьямъ. Вдругъ въ саду герцогъ, обратясь къ профессорш, спросилъ:

— Но гд же ваша свояченица, очаровательная Клавдія?

— Ола тоже здсь и живетъ вмст со мной въ домик, который господинъ Зонненкампъ отдалъ въ наше распоряженіе.

— Пойдемте къ ней, неожиданно предложилъ герцогъ. И вс, чрезъ новую дверь выйдя на лугъ, направились къ виноградному домику.

Тетушка была очень удивлена, но сохранила все свое самообладаніе. Герцогъ сказалъ, что всякій разъ, когда слышитъ игру на арф, непремнно вспоминаетъ о фрейленъ Дорнэ. Съ какимъ удовольствіемъ встрчалъ онъ ее всегда въ комнат своей матери, гд она, сидя на табурет, играла на арф. Ея прекрасное, обрамленное длинными локонами лицо и по-сю пору составляетъ одно изъ пріятнйшихъ воспоминаній его дтства. Выразивъ ей за то свою благодарность, герцогъ поздравилъ Зонненкампа съ тмъ, что онъ иметъ въ своемъ сосдств двухъ такихъ благородныхъ и пріятныхъ женщинъ.

Герцогъ искренно желалъ длать людей счастливыми и полагалъ, что достигаетъ этого посредствомъ такого рода рчей. Онъ былъ увренъ, что тетушка Клавдія отнын будетъ считать себя счастливйшимъ существомъ въ мір.

Пробывъ довольно долго въ виноградномъ домик, герцогъ, приказавъ привести туда экипажи, изъ него ухалъ.

Эрихъ, котораго никто не пригласилъ идти вмст, остался на вилл и все время проговорилъ съ высокимъ негромъ, по. имени Адамомъ.

Негръ, одтый въ фантастическую ливрею, разсказалъ между прочимъ, что онъ славился въ Америк своей необычайной силой. Братъ герцога, путешествуя, встртилъ его на своемъ пути, выкупилъ изъ неволи и привезъ съ собой въ Европу. Теперь онъ былъ любимымъ слугой самого герцога. У него умерла жена, которая принадлежала къ пород блыхъ людей, по тмъ не мене его нжно любила. У нихъ былъ ребенокъ, но и тотъ вскор послдовалъ за матерью. Адамъ желалъ бы вторично жениться, но жаловался, что никакъ не могъ найти себ невсты.

Эриху въ первый разъ приходилось говорить съ человкомъ, который нкогда былъ рабомъ, и онъ не могъ удержаться, чтобъ не выразить лакею Адаму своего участія къ его печальному прошлому.

Разговаривая съ негромъ, Эрихъ и не подозрвалъ, что о немъ въ это самое время шла рчь въ виноградномъ домик. Тетушка Клавдія съ жаромъ описывала герцогу прекрасныя качества своего племянника.

Садясь въ карету, герцогъ громко сказалъ профессорш:

— Гд же вашъ сынъ? Скажите ему пожалуйста, что я очень хорошо помню товарища моего дтства.

Наконецъ ихъ высочества ухали. Негръ Адамъ, сидя на своемъ мст позади кареты, еще долго смотрлъ на виллу. Зонненкампъ казался сильно раздосадованнымъ и сказалъ Пранкену, что ршительно не понимаетъ, какимъ образомъ посщеніе герцога могло принять такой странный оборотъ.

По возвращеніи на виллу, Манна подошла къ Эриху и сказала ему:

— Герцогъ поручилъ вашей матушк передать вамъ свой поклонъ и напомнить вамъ, что вы были товарищемъ его дтства.,

На это Эрихъ ей весело возразилъ:

— Самое пріятное въ герцогской милости для меня то, что вы, фрейленъ Манна, взяли на себя трудъ мн ее передать.

Вс были удивлены дружескими отношеніями, которыя повидимому успли установиться между Манной и Эрихомъ, Пранкенъ крпко стиснулъ зубы и кулаки, проклиная дерзкаго учителя.

— Гд вы были? съ упрекомъ въ голос спросилъ Зонненкампъ Эриха.

— Я разговаривалъ съ слугой герцога, отвчалъ тотъ.

Зонненкампъ пытливо на него взглянулъ и ушелъ въ оранжерею.

Пранкенъ объявилъ, что тоже намренъ ухать. Онъ надялся, что Манна станетъ его удерживать, но молодая двушка ни слова не сказала и ему боле ничего не оставалось, какъ дйствительно ухать.

На вилл водворилось всеобщее недовольство.

ГЛАВА XI.
РАСПОЛОЖЕНІЕ ВЫСШИХЪ.

Когда молнія, сверкнувъ въ ночи, исчезаетъ съ небосклона, мракъ, который она на мгновеніе разсяла, какъ бы еще боле сгущается и становится непроницаемымъ для глазъ. Такъ точно было на вилл посл отъзда герцога. При встрчахъ вс избгали смотрть другъ другу въ глаза, каждый спшилъ уйти въ свой уголъ, но въ тоже время никто не осмливался ясне высказать таившуюся въ немъ досаду. Одинъ Іозефъ чистосердечно признался въ своемъ разочарованіи и нашелъ себ сочувствіе въ дворецкомъ. Но послдній слушалъ жалобы товарища молча, потому что ротъ его былъ набитъ оставшимися отъ завтрака лакомыми кусочками. За то онъ такъ усердно кивалъ головой, что весь сдлался багровымъ.

— И хоть бы что оставили они намъ на водку! говорилъ Іозефъ: стоило посл этого такъ заботиться объ ихъ пріем! А вдь при двор у нихъ и прислуга и сервировка вовсе не лучше нашихъ! Фу, стыдъ какой! Такъ-таки никому ничего и не дали на водку!

И оно дйствительно такъ было.

Тетушка Клавдія одна ничего не ожидала отъ посщенія герцога и теперь, по отъзд его, одна не имла причины быть имъ недовольной.

Зонненкампъ весь погрузился въ размышленіе о томъ, чмъ онъ могъ возбудить неудовольствіе герцога. Ему было невыносимо при мысли, что слово, взглядъ, расположеніе духа другого человка могли имть такое сильное вліяніе на его собственное нравственное состояніе. Съ усиліемъ, отъ котораго его бросало въ жаръ, онъ старался припомнить вс малйшія подробности пребыванія въ его дом высокихъ гостей. Вдругъ ему пришло на память одно нетерпливое движеніе герцога и все сдлалось ему ясно. Онъ выразилъ его высочеству свою радость, что будетъ вмст съ нимъ изъ одного источника почерпать силы и здоровье. Герцогъ вопросительно на него посмотрлъ, и онъ поспшилъ объяснить, что тоже детъ въ Карлсбадъ, гд будетъ имть счастіе ежедневно видть его высочество. Да, эти слова были всему причиной. Герцогъ окинулъ его удивленнымъ взглядомъ и едва замтно дернулъ себя за перчатку.

Зонненкампъ теперь ясно видлъ, что ему не слдовало упоминать о предполагаемой поздк герцога въ Карлсбадъ, которая еще не была оффиціально объявлена. Заговоривъ о ней, онъ могъ возбудить подозрнія въ томъ, будто бы тайно развдываетъ о намреніяхъ герцога. Сознавая всю свою неловкость, Зонненкампъ однако не столько возмущался ею, сколько необходимостью быть постоянно на сторож и разыгрывать роль смиреннаго и почтительнаго подданнаго. Ну почему бы, думалъ онъ, герцогу не отнестись проще и дружелюбне къ его замчанію? Или онъ недостаточно ловко и учтиво коснулся вопроса о его поздк?

Перебирая въ ум дальнйшія подробности посщенія герцога, Зонненкампъ еще вспомнилъ, какъ тотъ сказалъ тетушк Клавдіи:

— У васъ я чувствую себя особенно хорошо. Вокругъ васъ все такъ, просто и уютно: сейчасъ видно, что вы ничмъ не старались нарушить обычнаго порядка вашего дня.

Герцогъ явно былъ недоволенъ приготовленіями, сдланными втайн для его пріема. Онъ могъ подумать, что его со всхъ сторонъ окружаютъ шпіоны.

И гнвъ Зонненкампа снова обратился не на самого себя, а на герцога.

Его высочеству не слдовало забывать, что онъ, Зонненкампъ, такъ долго жилъ въ совсмъ другомъ свт, при совершенно иныхъ условіяхъ. Профессорша должна бы была все лучше устроить: не даромъ же она нкогда была статсъ-дамой. Да и Пранкенъ тоже, которому, какъ каммергеру, хорошо были извстны придворные нравы и обычаи, могъ бы нсколько лучше повести все дло.

Въ досад на всхъ его окружавшихъ, Зонненкампъ въ первый разъ подумалъ, какъ смшны люди, придавая такое важное значеніе всмъ этимъ почестямъ и отличіямъ. Вдь каждому изъ нихъ извстно, что все это вздоръ и обманъ, а между тмъ каждый притворяется передъ другимъ, будто питаетъ къ этимъ пустякамъ самое глубокое и искреннее уваженіе.

На мгновеніе Зонненкампу даже пришло на умъ совсмъ отказаться отъ своего плана. Ради чего домогается онъ дворянства, ищетъ доступа ко двору и стремится наложить на себя цпи? Онъ до-сихъ поръ гордился своей независимостью, а теперь ему предстоитъ отъ нея отказаться и каждое свое движеніе, слово и взглядъ подчинить придворному этикету. Нтъ, онъ этого не хочетъ и предпочитаетъ остаться свободнымъ, сохранивъ за собой право открыто презирать общество, которое онъ до сихъ поръ презиралъ втайн.

Но къ сожалнію онъ зашелъ уже слишкомъ далеко и отступленіе навлекло бы на него одинъ стыдъ. Къ тому же онъ такъ долго тшилъ надеждой на дворянство Цереру и чувствовалъ, что его связываютъ обязанности въ отношеніи къ Пранкену и въ особенности къ Роланду. Что станется съ послднимъ, если онъ не займетъ мста въ ряду дворянства? Что, если онъ, или его потомки обднютъ? Нтъ, дворянскій дипломъ въ его положеніи длался необходимостью. Имніе, пріобртенное цной неусыпныхъ заботъ, должно быть превращено въ маіоратъ, такъ чтобъ потомки Зонненкампа никогда боле не могли утратить ни своихъ богатствъ, ни своего положенія въ свт. Дача и замокъ на Рейн навсегда должны остаться во владніи его рода.

Воспоминаніе о собственной юности внезапно поднялось изъ глубины души Зонненкампа и онъ произнесъ вслухъ:

— Ты долженъ отвратить отъ твоихъ дтей то, что погубило тебя самого.

И съ этой твердой ршимостью онъ вернулся домой, гд смло и открыто началъ говорить о счастіи, какое ему доставило посщеніе герцога. Узнавъ отъ Іозефа, что ихъ высочества ухали, никому ничего не давъ на водку, онъ самъ роздалъ слугамъ значительную сумму денегъ, говоря, что герцогъ нарочно съ этой цлью оставилъ ее Пранкену. Зонненкампъ надялся, что слуги разнесутъ по всей окрестности слухъ о томъ, что герцогъ былъ на вилл и щедро ихъ всхъ наградилъ. Это возбудитъ зависть, которая еще боле поспшитъ всюду распространить лестную для него молву и такимъ образомъ вс будутъ обмануты. А что можетъ быть пріятне, какъ дурачить людей.

Зонненкампъ тихонько засвисталъ, что составляло неопровержимое доказательство его хорошаго расположенія духа. Онъ особеннымъ вниманіемъ окружилъ тетушку Клавдію, хвалилъ ея скромность и говорилъ, что она вполн оправдываетъ высокое о ней мнніе герцога. Его несказанно забавляло смотрть, какъ люди отклоняютъ отъ себя похвалу, и въ тоже время не умютъ скрыть, какъ пріятно щекочетъ она ихъ самолюбіе.

Когда на слдующій вечеръ тетушка съ Манной отправились на плоскую крышу виллы любоваться звздами, он нашли тамъ превосходный телескопъ. Об выразили Зонненкампу живйшую благодарность, а онъ поспшилъ воспользоваться случаемъ и обратился къ тетушк съ просьбой сопутствовать его семейству въ Карлсбадъ. Но тетушка Клавдія, равно какъ и профессорша, ршительно отъ этого отказались.

Пранкенъ вскор опять пріхалъ. Онъ счелъ за лучшее не показывать вида, будто Эрихъ могъ его оскорбить, чтобъ тмъ самымъ не подать учителю повода думать, что онъ ни него смотритъ какъ на равнаго.

На этотъ разъ Пранкенъ остался очень доволенъ пріемомъ Манны, которая встртила его привтливе обыкновеннаго.

— Я очень радъ, сказалъ онъ, что въ васъ, подобно другимъ женщинамъ, тоже есть нчто напоминающее сфинкса. Я въ васъ ошибся и повторяю, очень этимъ доволенъ. Загадочность постоянно поддерживаетъ въ жизни интересъ и сообщаетъ ей особенную прелесть.

Манна не поняла, что онъ хотлъ этимъ сказать, но воздержалась отъ распросовъ. Она между прочимъ выразила сожалніе, что профессорша и тетушка Клавдія не дутъ съ ними въ Карлсбадъ. Пранкенъ возразилъ, что это весьма ловко съ ихъ стороны, но Манна съ изумленіемъ на него смотрла все время, какъ онъ говорилъ о самонадянности гугенотовъ.

— И капиталъ Дорнэ, прибавилъ онъ, безъ сомннія тоже останется дома? По крайней мр онъ въ прошломъ году очень ршительно отказался отъ поздки въ Виши.

— Не знаю, отвчала Манна. Въ эту минуту въ комнату вошелъ Зонненкампъ и она обратилась къ нему съ вопросомъ:

— Батюшка, капитанъ Дорнэ детъ съ нами на воды?

— Конечно. Онъ самъ ни минуты не колебался, зная, что принадлежитъ къ нашему дому.

Пранкенъ былъ непріятно удивленъ. Онъ поспшилъ замтить, что находитъ это вполн естественнымъ, тмъ боле что капитанъ Дорнэ — на слов капитанъ онъ сдлалъ особенное удареніе, — безъ сомннія ожидаетъ найти въ Карлсбад своего друга негра Адама, съ которымъ усплъ свести здсь знакомство во время посщенія герцога. Пранкенъ повидимому надялся, что Зонненкампъ и Манна его поддержатъ, но ни тотъ, ни другая не сказали ни слова. Ему такимъ образомъ ничего не оставалось, какъ самому закончить свою рчь.— Эти атеисты и демократы, сказалъ онъ, постоянно стремятся все разрушать и даже братаются съ неграми. Впрочемъ капитанъ Дорнэ, надо отдать ему справедливость, совершенно искрененъ и въ высшей степени послдователенъ во всхъ своихъ рчахъ и поступкахъ.

Немного спустя на виллу пріхали Белла и Клодвигъ. Они явились только затмъ, чтобъ объявить о своемъ отъзд изъ Вольфсгартена и выразить надежду на скорое свиданіе въ Карлсбад. Белла казалась въ высшей степени довольной тмъ, что ей предстоитъ провести нсколько недль въ ежедневныхъ сношеніяхъ съ семействомъ Зонненкампа. Она общала самой себ и другимъ много удовольствія и очень развязно сказала Эриху, что онъ непремнно долженъ пть въ благотворительномъ концерт, въ которомъ она будетъ играть.

Эрихъ безъ малйшаго смущенія общался исполнить ея желаніе.

ГЛАВА XII.
У ИСТОЧНИКА, СОСТАВЛЯЮЩАГО ГОРДОСТЬ НАШЕЙ ПЛАНЕТЫ.

Въ этомъ году сезонъ водъ въ Карлсбад общалъ быть однимъ изъ самыхъ блестящихъ. Туда съхалось множество знатныхъ, богатыхъ гостей и въ тоже время не мало авантюристовъ. Къ числу самыхъ интересныхъ личностей принадлежалъ Зонненкампъ, который, впрочемъ, многими причислялся также и къ знати, потому что находился въ непосредственныхъ съ нею сношеніяхъ. Онъ пріхалъ въ Карлсбадъ съ большой свитой. При немъ находились жена, дочь и сынъ, гувернеръ и гувернантка послднихъ и множество слугъ, которыхъ онъ изъ скромности не хотлъ одть въ ливрею.

Когда Зонненкампъ пріхалъ въ Карлсбадъ, герцогскій дворъ, Белла и Клодвигъ были тамъ уже цлую недлю. Послдній съ нкоторой торжественностью повелъ своего молодого друга къ источнику и передалъ ему слова, слышанныя имъ здсь отъ философа Шеллинга.

— Обратите вниманіе на этотъ источникъ, сказалъ ему философъ: онъ составляетъ гордость нашей планеты.

Затмъ Клодвигъ прибавилъ отъ себя, что такого рода цлебный источникъ вполн уничтожаетъ всякое различіе между людьми высокаго и низкаго происхожденія. Онъ какъ будто всмъ говоритъ: ‘Знатны вы, бдны или богаты, вы вс одинаково покидаете ваши роскошныя и убогія жилища и являетесь сюда искать здоровья. Передо мной вы вс равны’.

Духъ свободы, повидимому, уже повялъ на Клодвига.

Въ одинъ день съ Зонненкампомъ въ Карлсбадъ пріхалъ еще другой человкъ, обратившій на себя всеобщее вниманіе, несмотря на то, что отличался скромностью, равнявшейся разв только его заслугамъ. Это былъ Вейдеманъ, котораго Эрихъ уже на слдующее утро встртилъ близъ источника. Все общество, собранное въ этомъ году въ Карлсбад, еще долго посл сезона водъ толковало о томъ, какъ герцогъ милостиво обошелся съ президентомъ палаты депутатовъ, который стоялъ въ рядахъ оппозиціи и былъ одною изъ главныхъ, ея опоръ. Его высочество дважды приглашалъ Вейдемана къ своему столу и неоднократно разговаривалъ съ нимъ по утрамъ, близъ источника. Но объ этомъ послднемъ обстоятельств статистика отзывалась какъ-то неопредленно. одни увряли, что герцогъ разговаривалъ съ Вейдеманомъ два раза, другіе, что три, а нкоторые утверждали, что много разъ.

Эрихъ съ Вейдеманомъ опять видлся только урывками. Онъ уже боле не смлъ повторять ему такъ часто даваемое и неисполняемое общаніе навстить его въ собственномъ дом.

Клодвигъ немедленно по прізд Эриха представилъ ему своего друга, очень умнаго и образованнаго банкира изъ сосдняго торговаго города. Онъ съ нимъ ежегодно встрчался на водахъ, или здсь, въ Карлсбад, или въ Гаштейн, или въ Остенде. Графъ и банкиръ были почти однихъ лтъ и находя большое удовольствіе въ обществ другъ друга, проводили вмст иногда цлые дни. Банкиръ, несмотря на свои семьдесятъ лтъ, былъ одержимъ почти юношескимъ пыломъ къ наук. Онъ еще до сихъ поръ все жаждалъ познаніи и кидался на нихъ съ алчностью истаго германскаго студента, а болтливостью своей не уступалъ любому французу. Клодвигъ же, напротивъ, постоянно сохранялъ спокойствіе духа, почти никогда не говорилъ на ходу, но желая что-нибудь сообщить или возразить своему собесднику, всегда останавливался и пока говорилъ, не двигался съ мста.

Банкиръ не замедлилъ объявить Эриху, что онъ еврей. По всему было видно, что Клодвигъ ему уже много говорилъ о своемъ молодомъ друг. Но попытка банкира къ быстрому сближенію съ Эрихомъ не встртила со стороны послдняго соотвтственнаго рвенія. Молодой человкъ самъ не привыкъ боле слушать, чмъ говорить и, кром того, почувствовалъ къ своему новому знакомцу маленькую зависть. Онъ сильно радовался случаю въ теченіи нсколькихъ недль ежедневно видться съ Клодвигомъ, а теперь ему приходилось длиться этимъ удовольствіемъ съ банкиромъ.

За общимъ завтракомъ рчь очень часто шла о герцог и о графин Белл. Туалетъ графини обыкновенно разбирался по ниточкамъ. Ее почти каждое утро встрчали на прогулк вмст съ герцогомъ и не разъ слышали, какъ послдній весело смялся, слушая ея остроумныя замчанія. Онъ выказывалъ также большое расположеніе къ Клодвигу.

Белла устроила около себя родъ маленькаго двора. Она завтракала всегда въ самомъ отборномъ обществ на открытомъ воздух, не стсняясь ничьими взорами. А столъ ея постоянно былъ украшенъ самыми роскошными цвтами. Говорили, что оркестръ, игравшій въ курзал, разучивалъ сочиненный ею вальсъ.

Зонненкампъ каждое утро встрчалъ на прогулк Беллу, когда та гуляла съ герцогомъ. Графиня, въ отвтъ на его поклонъ, всегда очень привтливо кивала ему головой и герцогъ тоже слегка ему кланялся, но до сихъ поръ еще ни разу не заговаривалъ съ нимъ.

Государственный совтникъ также находился въ свит Герцога и вмст съ полиціймейстеромъ, который постоянно издали наблюдалъ за безопасностью его высочества, составлялъ обычное общество Зонненкампа во время утреннихъ прогулокъ.

Пранкенъ жилъ отдльно, самъ по себ, но въ теченіи дня почти не разлучался съ семействомъ Зонненкампа.

На гулянь еще часто появлялась одна красавица, русская боярыня. Всегда неизмнно одтая въ черное, съ густымъ вуалемъ на голов, она гуляла постоянно одна и никогда ни съ кмъ не заговаривала. Ходили слухи о большомъ несчастіи, постигшемъ ее на первой же пор ея замужества. Оказалось, что мужъ ея имлъ еще другую жену, на которой, женился прежде нея.

Манна вовсе не показывалась по утрамъ. Она вставала рано, ходила въ церковь, а затмъ оставалась дома. Игра на арф составляла ея главное занятіе, и жила она, по собственному выбору, въ комнат, откуда никто не могъ ее слышать.

Церера каждое утро привлекала на себя вниманіе всего общества. Ола обыкновенію являлась къ источнику въ носилкахъ. На колняхъ у нея лежала крошечная собачка, а въ рук она держала розу. Пранкенъ постоянно около нея увивался, а фрейленъ Пэрини, съ своей стороны, ни на шагъ не отходила отъ носилокъ. Посл полудня Церера, въ роскошномъ наряд, прогуливалась по самымъ многолюднымъ аллеямъ. Вс съ изумленіемъ на нее смотрли, не понимая, зачмъ она, совсмъ здоровая, каждое утро заставляла приносить себя къ источникамъ. Церер нравилось быть предметомъ всеобщаго, вниманія, а то,что говорилось о ней за спиной, она не слышала.

Посл первыхъ трехъ дней, Эрихъ запретилъ своему воспитаннику ходить къ источникамъ. Зонненкампъ, которому пріятно было видть, какъ вс восхищались необыкновенной красотой его сына, возсталъ противъ распоряженія Эриха, но тотъ объявилъ, что никакое занятіе невозможно посл того, какъ мальчикъ наслушается музыки. Зонненкампу пришлось уступить и Роландъ проводилъ вс утренніе часы наедин съ Эрихомъ. Но когда они позже появлялись на гулянь, взоры всхъ невольно на нихъ обращались. И мужчины, и дамы, вс одинаково любовались прекрасной наружностью юноши и боле зрлой и выразительной красотой его наставника.

Пранкенъ часто выражалъ сожалніе, что милостивое вниманіе къ нему герцога не рдко по цлымъ днямъ лишало его удовольствія видться и бесдовать съ друзьями.

Зонненкампъ наконецъ могъ похвалиться, что вращается въ кругу самаго избраннаго общества. Онъ былъ этимъ обязанъ Белл и вовсе не смущался, когда у него за спиной говорили, что знакомство на водахъ вовсе не обязываетъ къ дальнйшему сближенію въ столиц. Зонненкампъ еще здсь надялся получить желаемое возвышеніе въ свт, которое разомъ поставило бы его на равную ногу со всей этой знатью. Онъ и теперь уже чувствовалъ себя совершенно свободно въ ея обществ и заране пріобрлъ въ своемъ обращеніи съ ней большую развязность.

Въ одно прекрасное іюльское утро Белла угощала своихъ знакомыхъ завтракомъ, на который пригласила, между прочимъ, и всю семью Зонненкампа. Манна при этомъ случа въ первый разъ явилась въ общество въ сопровожденіи своей матери. Въ числ гостей находились государственный совтникъ, генералъ-адъютантъ и вс самые знатные изъ придворныхъ. Столъ, накрытый для завтрака, былъ съ большимъ вкусомъ убранъ рдкими цвтами. На разспросы гостей Белла отвчала, что цвты эти были ей доставлены и сложены въ букеты Зонненкампомъ. При этомъ она ловко распространилась насчетъ его необыкновеннаго искусства въ дл разведенія цвтовъ и плодовъ и между прочимъ назвала его истымъ жрецомъ садоводства.

Зонненкампъ остался очень доволенъ, какъ словами графини, такъ и впечатлніемъ, какое повидимому они произвели на гостей.

Манна робко замтила, что ее подобная выставка цвтовъ въ симметрическомъ порядк всегда непріятно поражаетъ. Цвты, сложенные въ букеты и крпко связанные, говорила она, прижимаясь одинъ къ другому, утрачиваютъ свой настоящій характеръ. Розы особенно возбуждали въ ней сожалніе.

Эрихъ замтилъ, что жизнь безъ цвтовъ была бы лишена лучшаго своего украшенія. Все чистое и прекрасное, говорилъ онъ, по временамъ подвергается дурному обращенію и разнаго рода искаженіямъ, но въ самомъ стремленіи людей по возможности наиболе украшать свое существованіе, онъ не видлъ ршительно ничего предосудительнаго.

Пранкенъ, замтивъ впечатлніе, какое эти слова произвели на Манну, очень ловко поспшилъ вмшаться въ разговоръ. Что до него касается, сказалъ онъ, то ему тоже не нравятся цвты въ букетахъ. Цвты, птицы и женщины составляютъ лучшее украшеніе жизни и потому ихъ надо щадить и ни подъ какимъ видомъ не лишать свободы.

Разговоръ принялъ шутливое направленіе. Вс были въ эту утреннюю пору дня веселы и оживлены. Въ числ гостей находился одинъ, котораго все общество точно согласилось избрать предметомъ своихъ боле или мене остроумныхъ выходокъ. Это былъ высокаго роста и очень худощавый лейтенантъ изъ Шварцбурга-Зондергаузена, но Белла постоянно ошибалась и говорила изъ Шварцгаузенъ-Зондербурга. Этотъ лейтенантъ открыто признавался, что прокутилъ все свое состояніе и теперь искалъ богатую невсту изъ мщанокъ, которую намревался осчастливить, давъ ей свое аристократическое имя. Белла усердно надъ нимъ подшучивала, что ни мало его не смущало. Долговязый лейтенантъ и самъ не былъ лишенъ остроумія. Онъ все выражалъ сожалніе, что у Зонненкампа нтъ, вмсто Роланда, еще другой дочери, на которой онъ могъ бы жениться.

Манна покраснла. Это замчаніе лейтенанта ясно доказывало, что на нее вс смотрли, какъ на невсту Пранкена.

За столомъ между прочимъ было разсказало много двусмысленныхъ анекдотовъ. Манной овладло тоскливое чувство. Она слушала молча и думала про себя: ‘прежде чмъ я на вки разстанусь съ міромъ, мн слдуетъ узнать всю его суету’.

Эрихъ догадывался о томъ, что происходило въ сердц молодой двушки, к выбравъ удобную минуту, шепнулъ ей:

— Въ библіи сказано, что Богъ пощадилъ бы Содомъ, еслибъ нашелъ тамъ нсколько праведниковъ. Смотрите: солнце сіяетъ, птицы поютъ, цвты благоухаютъ — нельзя ли изъ этого заключить, что міръ богаче добродтелью, нежели мы полагаемъ.

— Разв вы тоже врующій? тихо спросила Манна.

— Да, только иначе, чмъ вы!

Посл завтрака Клодвигъ, Зонненкампъ, Эрихъ, Роландъ и банкиръ отправились гулять въ лсъ. Белла удержала Манну при себ.

Пранкенъ, который въ этотъ день былъ свободенъ отъ своихъ придворныхъ обязанностей, тоже остался съ ними.

Белла заговорила съ Манной о нарядахъ для слдующаго бала, на который, ея стараніями, былъ наконецъ приглашенъ и Зонненкампъ съ семействомъ. Манна просила, чтобъ ее оставили въ поко дома, но объ этомъ никто и слышать не хотлъ и она должна была уступить общему желанію.

Мужчины между тмъ все дале и дале углублялись въ лсъ. Сначала Эрихъ шелъ съ Клодвигомъ и послдній съ добродушной улыбкой слушалъ, какъ молодой человкъ ему говорилъ, что разсянная жизнь на водахъ, съ которой онъ до сихъ поръ вовсе не былъ знакомъ, производитъ на него странное, какъ бы одуряющее впечатлніе. Не дурно было бы, прибавилъ Эрихъ, ежегодно посылать куда-нибудь людей на нсколько недль для врачеванія ихъ духа. Заботливость, исключительно обращенная на физическое благосостояніе, разв не свидтельствуетъ о крайнемъ развитіи въ человк эгоизма?

Клодвигъ, какъ всегда, когда что нибудь особенно сильно возбуждало его вниманіе, остановился.

— Вы никогда вполн не свыкнетесь съ жизнью, какою живетъ на свт большинство людей, сказалъ онъ и пошелъ дале.

На одномъ изъ поворотовъ дороги Эрихъ остался позади, а Клодвигъ поровнялся съ Зонненкампомъ. Рчи и поступки послдняго, возбуждая въ граф непреодолимое отвращеніе, въ тоже время какъ-то странно его къ нему привлекали. Клодвигу еще никогда не приходилось встрчаться съ такого рода человкомъ.

Зонненкампъ воспользовался случаемъ и еще разъ попытался склонить графа въ пользу своего дла о дворянств. Но онъ встртилъ съ его стороны такой отпоръ, какого вовсе не ожидалъ. Клодвигъ вполн уничтожилъ его самымъ вжливымъ образомъ.

— Я удивляюсь вашему мужеству и вашей настойчивости, говорилъ онъ, а въ тон его звучало: твоя дерзость и твоя навязчивость мн несказанно противны.

— Вы неутомимы и у васъ неистощимый запасъ энергіи, прибавилъ онъ вслдъ за тмъ, но подъ этимъ надо было подразумевать: ты безсовстный наглецъ!

Зонненкампъ многое испыталъ на своемъ вку, но въ такомъ положеніи еще никогда не бывалъ. Онъ и не подозрвалъ, чтобъ можно было такъ жестоко уязвить самолюбіе человка, не выходя изъ предловъ самой утонченной вжливости. Но онъ не смлъ выказывать своей досады и продолжалъ любезно улыбаться. Съ другой стороны Клодвигъ тоже сохранялъ невозмутимое спокойствіе и все время похлопывалъ пальцемъ по крышк своей золотой табакерки, точно говоря заключавшемуся въ ней наркотическому средству: погоди, мы съ тобой угостимъ этого человка! И дйствительно, открывъ табакерку, Клодвигъ предложилъ Зонненкампу щепотку табаку. Тотъ съ благодарностью взялъ и понюхалъ.

Эрихъ между тмъ шелъ съ банкиромъ. У нихъ вскор завязался весьма интересный для обоихъ разговоръ. И тотъ и другой одинаково любили и уважали Клодвига и наперерывъ старались его выхвалять. Банкиръ между прочимъ сказалъ, что можетъ быть однимъ только аристократамъ доступенъ такой свободный образъ мыслей и такая безграничная гуманность въ обращеніи, какими обладаетъ графъ Вольфсгартенъ.

Роландъ взглянулъ на Эриха, точно желая сказать ему: видишь, и онъ говоритъ тоже самое.

Эрихъ съ жаромъ сталъ опровергать мнніе банкира, который до сихъ поръ относился къ нему нсколько покровительственно, а теперь вдругъ распространился въ похвалахъ ему.

Возвратясь съ прогулки, Эрихъ былъ встрченъ радостнымъ извстіемъ: въ Карлсбадъ пріхалъ его бывшій учитель, профессоръ Эйнзидель.

Добрый, погруженный въ самого себя старикъ, отправленный на воды однимъ изъ своихъ товарищей, главнымъ университетскимъ докторомъ, внезапно почувствовалъ себя точно въ изгнаніи, растерялся и ршительно не зналъ, за что ему взяться. Но Эрихъ явился ему на помощь и мгновенно вывелъ его изъ затрудненія. Онъ нанялъ ему квартиру, распорядился на счетъ его стола и былъ въ высшей степени радъ случаю оказать ему услугу.

Разговаривая съ своимъ бывшимъ учителемъ, Эрихъ увидлъ Зонненкампа, который вдали прогуливался съ профессоромъ Крутіусомъ.

Послдній повидимому не зналъ, какъ ему отдлаться отъ тягостнаго для него общества и когда наконецъ Зонненкампъ подалъ ему на прощанье руку, онъ быстро схватился за шляпу и отвсилъ своему собесднику весьма низкій и учтивый поклонъ.

Эриху, къ великому его удовольствію, удалось помстить профессора Эйнзиделя въ томъ же самомъ дом, гд жило семейство Зонненкампа.

ГЛАВА XIII.
ПОЛНОЕ ВСТУПЛЕНІЕ ВЪ СВТЪ.

Въ роскошномъ наряд, съ цвтами на голов вошла Манна въ большую залу. Взоръ ея нечаянно остановился на зеркал и увидвъ въ немъ отраженіе своихъ обнаженныхъ плечъ, она стыдливо поспшила окутать ихъ въ облака тюля.

Вслдъ за ней пришелъ и Эрихъ съ Роландомъ.

Молодой человкъ остановился, какъ бы пораженный наружностью Манны.

— Какъ вы поздно вернулись домой, сказала она.

Эрихъ объявилъ ей, что все это время посвящалъ своего учителя въ нравы и обычаи жизни на водахъ. Затмъ онъ выразилъ надежду, что Манна не замедлитъ познакомиться съ этимъ человкомъ, который, онъ былъ увренъ, какъ нельзя больше придется ей по душ.

— Вы говорите, вашъ учитель пріхалъ? спросила Манна голосомъ, въ которомъ съ нкоторыхъ поръ снова начали звучать слезы.— Пожалуйста, завтра же меня съ нимъ познакомьте. А теперь вамъ надо поспшить, иначе вы опоздаете на балъ.

— Я на него не приглашенъ, возразилъ Эрихъ.

— Да, онъ, не приглашенъ, подтвердилъ Роландъ, и я вмст съ нимъ остаюсь дома.

Въ эту минуту въ комнату вошли Зонненкампъ и Церера. Вс ихъ убжденія ни къ чему не повели. Роландъ остался при своемъ намреніи, которое не могли поколебать даже самыя настойчивыя просьбы Эриха. Вскор все семейство отправилось на балъ и Роландомъ вдругъ овладло позднее раскаяніе, что онъ не пошелъ со всми. Эрихъ повелъ его на хоры залы, откуда можно было видть все общество.

Пранкенъ имлъ видъ настоящаго героя праздника и Манна раздляла съ нимъ вс почести. Она была очень оживлена, на щекахъ ея игралъ яркій румянецъ. Роландъ сильно на нее досадовалъ за то, что она ни разу не взглянула въ верхъ на хоры.

Вдругъ Манна посреди веселаго разговора спросила Пранкена:

— Слышали вы, что сюда пріхалъ учитель капитана Дорнэ?

Пранкенъ сердито сдвинулъ брови. Какъ, она посреди смха и танцевъ думаетъ объ этомъ человк? Онъ не вдругъ нашелся, что отвчать, но посл минутнаго раздумья весело проговорилъ:

— Ахъ, еще учитель! Неужели вамъ не надола вся эта ученость? Теперь вокругъ насъ все танцуетъ и веселится: давайте и мы длать тоже.

И онъ увлекъ ее въ быстромъ вальс. Манн казалось, что она летитъ по воздуху и вовсе не касается ногами пола.

— Уйдемъ отсюда, сказалъ Роландъ Эриху и они, сойдя съ хоръ, вышли на открытый воздухъ и при лунномъ свт стали взбираться на гору по той самой дорожк, но которой шли утромъ.

— Скажи пожалуйста, внезапно спросилъ Роландъ, неужели человкъ дйствительно не долженъ ни съ кмъ длиться тайной, которую ему тяжело носить въ своемъ сердц? Есть одна вещь, о которой мн ужасно хотлось бы съ тобою поговорить! Какъ ты думаешь, могу я это сдлать?

— Нтъ, ты ни въ какомъ случа, ни подъ какимъ предлогомъ не долженъ нарушать даннаго слова. Позволь себ это только разъ и ты навсегда утратишь надъ собой всякое самообладаніе.

Роландъ вздохнулъ. Ему очень хотлось сказать Эриху, что все семейство его въ скоромъ времени получитъ дворянство.

Взойдя на вершину горы, они увидли у ногъ своихъ весь городокъ и всю долину, облитую мягкимъ луннымъ свтомъ. По временамъ до нихъ долетали звуки бальной музыки.

— Я предчувствую, снова заговорилъ Роландъ, что сегодня вечеромъ Манна будетъ объявлена невстой Пранкена. Матушка полагаетъ, что это можетъ ускорить разршеніе той тайны, о которой я теб говорилъ. Вдь угадать ее ты вправ: этого теб никто не можетъ запретить.

Эрихъ строго замтилъ Роланду, что онъ весьма дурно длаетъ, говоря о семейной тайн, которая ему одному была доврена.

Голосъ молодого человка слегка дрожалъ. Онъ давно зналъ, что событіе, которое теперь повидимому приближалось къ развязк, должно было совершиться, но въ эту минуту оно его поразило какъ совершенно новое, неожиданное, необычайное извстіе. Онъ съ восторгомъ и въ тоже время съ страшной болью въ сердц, почувствовалъ, что Манна стала ему гораздо ближе и дороже, чмъ онъ до сихъ поръ осмливался въ томъ даже передъ самимъ собой сознаваться. Подъ вліяніемъ этого чувства, онъ съ такимъ усиліемъ воткнулъ палку въ землю, что она сломалась, а затмъ онъ позвалъ Роланда домой.

Одновременно съ ними передъ подъздомъ ихъ жилища остановилась карета. Изъ нея вышелъ Зонненкампъ, а за нимъ и Церера съ Манной.

— Ты объявлена невстой Пранкена? спросилъ Роландъ у своей сестры.

— Ты, какъ я вижу, еще вовсе неразумный ребенокъ, отвчала та и быстро взбжала на лстницу.

Зонненкампъ пригласилъ Эрихакъ себ въ комнату, а Роланду приказалъ идти спать.

— Вотъ здсь лежатъ боле легкія сигары. Пожалуйста возьмите и закурите одну изъ нихъ, сказалъ Зонненкампъ, садясь въ кресло и опрокидываясь на спинку его. Я смотрю на васъ, капитанъ, какъ за члена моей семьи: вы нашъ и всегда останетесь нашимъ.

Эрихъ вздрогнулъ. Ужъ не угадывалъ ли отецъ Манны его чувствъ къ ней и не намревался ли онъ, подъ вліяніемъ неловкаго вопроса Роланда, внушить ему мысль о необходимости отнын и навсегда перестать о ней думать. Или не хочетъ ли онъ, напротивъ, предложить ему руку своей дочери? Эти противорчащія одна другой мысли успли пробжать у него въ голов, пока Зонненкампъ молчалъ, видимо ожидая сочувственнаго отвта на свое любезное заявленіе. Но Эрихъ ничего не говорилъ. Зонненкампъ всталъ и пройдясь нсколько разъ по комнат, остановился передъ нимъ.

— Сегодня я хочу вамъ дать самое лучшее доказательство моего доврія къ вамъ. Дайте мн вашу руку.

Эрихъ повиновался, но слегка вздрогнулъ, коснувшись желзнаго кольца на большомъ пальц правой руки Зонненкампа, который продолжалъ:

— Я въ высшей степени цню и уважаю вашу скромную сдержанность.

Недоумніе Эриха съ каждой минутой усиливалось и онъ тревожно озирался вокругъ.

Что все это означало?

Въ теченіи нсколькихъ минутъ молча покуривъ сигару, Зонненкампъ снова заговорилъ:

— Вы никогда ни однимъ словомъ не дали замтить, что видите и понимаете все, что происходитъ у васъ передъ глазами.

Эрихъ все еще не могъ преодолть внезапно охватившаго его страха. Зонненкампъ говорилъ съ такими частыми и длинными разстановками.

Наконецъ у него точно противъ воли вырвались слова:

— Вы конечно знаете, что я хлопочу о возведеніи меня въ дворянское достоинство?

— Нтъ, я этого до сихъ поръ не зналъ.

— Неужели? Разв Роландъ никогда вамъ не намекалъ…

— Онъ намекалъ на какую-то тайну, но я ему строго запретилъ передавать мн то, что было ему самому сообщено по секрету.

— Прекрасно, вы отличный учитель! Я вамъ благодаренъ… очень благодаренъ и признательности моей не будетъ конца, если вы согласитесь исполнить мою просьбу… Капитанъ, вы можете многое сдлать для скорйшаго осуществленія моихъ желаній.

— Я?

— Да, вы. Графъ Вольфсгартенъ васъ удостоиваетъ своей особенной дружбы. Мы уже почти можемъ считать его своимъ родственникомъ, но всякій разъ, что я, или мои друзья въ разговор съ нимъ касаемся вопроса о моемъ возвышеніи въ свт,онъ уклоняется отъ прямого отвта. Вы знаете меня, любезный капитанъ, вы могли за мной наблюдать и съ вашей проницательностью конечно давно уже замтили, что я, несмотря на вс мои недостатки, въ сущности все-таки честный и добрый человкъ. Я вы, насколько мн извстно, всегда дйствуете сообразно съ вашими убжденіями… Вдь вы меня понимаете, не правда ли?

— Говоря откровенно, нтъ.

— Въ такомъ случа я вамъ все объясню въ двухъ словахъ. На дняхъ я даю праздникъ. Между тмъ какъ я займусь евреемъ, вы отведите въ сторону вашего друга графа Вольфсгартена и постарайтесь вывдать отъ него, какое мнніе онъ намренъ подать, а можетъ быть уже и подалъ обо мн. Вамъ это будетъ не трудно.

— Не лучше ли вамъ поручить это барону фонъ-Пранкену, графин, или государственному совтнику?

— Нтъ. Еслибъ это было возможно, я не сталъ бы васъ утруждать. Графъ Вольфсгартенъ до сихъ поръ, какъ я вамъ говорю, постоянно уклонялся отъ прямого отвта. Онъ съ свойственнымъ ему педантизмомъ… или лучше сказать, съ обычной своей деликатностью чувства думаетъ, что обязанъ хранить въ строгой тайн мнніе, которое никто не долженъ знать, кром герцога. Его высочество все это время въ отличномъ расположеніи духа, по черезъ нсколько дней онъ отсюда узжаетъ. Неправда ли, любезный Дорнэ, вы исполните мою просьбу: это вамъ будетъ такъ легко!

— Господинъ Зонненкампъ, возразилъ Эрихъ, вы за минуту передъ тмъ похвалили меня за то, что я удержалъ Роланда, когда онъ хотлъ сообщить мн ввренную ему тайну. Какъ же я могу теперь…

— Ахъ, любезный Дорнэ, перебилъ его Зонненкампъ, мало ли что мы запрещаемъ молодымъ людямъ, а себ позволяемъ. Я глубоко уважаю вашу правдивость, знаю, что то, о чемъ я васъ теперь прошу, составляетъ для васъ настоящую жертву, но…. не откажитесь мн ее принести.

Эрихъ старался всячески отклонить отъ себя это порученіе. Онъ находилъ себя вовсе неспособнымъ къ развдыванію чужихъ тайнъ. А передавать еще третьему лицу то, что ему самому доврилъ бы другъ, онъ считалъ настоящей измной. Зонненкампъ, слушая его, тихонько свисталъ.

— Къ тому же, въ заключеніе сказалъ Эрихъ, я увренъ, что ничего не съумю добиться отъ графа.

Зонненкампъ былъ сильно раздосадованъ, но тмъ не мене усплъ совладать съ собой. Онъ разсыпался въ похвалахъ добросовстности Эриха, съ восторгомъ отозвался объ его удивительномъ такт, о его нравственной чистот, о благородств его образа мыслей и… даже попросилъ извиненія въ томъ, что одно время видлъ въ немъ нчто боле, чмъ друга Беллы. Его собственные, горькіе опыты въ жизни были причиной такой подозрительности, но наконецъ онъ могъ похвалиться тмъ, что встртилъ дйствительно чистаго и честнаго человка.

Эрихъ никогда не надялся, чтобъ Зонненкампъ съумлъ его такимъ образомъ оцнить. Человкъ, который понимаетъ благородныя стремленія другихъ людей, думалъ онъ, непремнно и самъ долженъ носить ихъ въ собственной душ.

Отъ Зонненкампа не ускользнуло впечатлніе, какое произвели на молодого человка его слова. Положивъ руку на плечо Эриха, онъ сказалъ ему дрожащимъ отъ волненія голосомъ, въ которомъ даже какъ будто звучали сдерживаемыя слезы:

— Дорогой другъ мой… да, вы по истин для меня другъ! Но если вы полагаете, что я не имю права разсчитывать на ваше личное ко мн расположеніе, то подумайте только о Роланд. Не о себ же я хлопочу, въ самомъ дл! Моя задача доставить необходимое для полнаго счастья Роланда — нашего Роланда! повторилъ онъ съ особеннымъ удареніемъ.

При имени своего воспитанника Эрихъ какъ будто очнулся отъ сна и спросилъ у Зонненкампа, зачмъ онъ хочетъ непремнно сдлать изъ него дворянина.

— О другъ мой! воскликнулъ Зонненкампъ и тонъ его по мр того, какъ онъ говорилъ, становился все мягче и мягче: это было единственной и конечной цлью всей моей борьбы, какъ въ Новомъ, такъ и въ Старомъ Свт. Кто знаетъ, можетъ быть мн суждено скоро умереть и тогда вы останетесь единственнымъ другомъ и опорой моего сына… дайте мн вашу руку… неправда ли, вы его никогда не покинете и я могу спокойно умереть, зная, что оставляю его на вашихъ рукахъ? Ахъ, никто и не подозрваетъ, какая ужасная болзнь таится во мн. Снаружи я, благодаря постоянной работ надъ собой, имю бодрый и здоровый видъ, по внутри меня что-то надломлено. Усиленные труды и борьба съ жизнью подкосили мое существованіе, хотя этого никто не видитъ и не знаетъ. Со мной вдругъ, въ одну минуту все можетъ кончиться и я совершенно естественно желалъ бы оставить сына въ врной пристани. Вы, дорогой другъ, искренно любите наше любезное германское отечество и, я не сомнваюсь въ томъ, желали бы пріобрсти для него врнаго и полезнаго сына. А докол Роландъ будетъ носить свое настоящее имя, онъ не перестанетъ смотрть на себя какъ на гражданина вселенной и никогда не сдлается настоящимъ сыномъ германскаго отечества, въ которомъ только и можетъ съ успхомъ дйствовать человкъ, обладающій благородными стремленіями и богатыми средствами. Извините, если я выражаюсь не такъ горячо, какъ чувствую и какъ вы вправ ожидать… Но врьте въ мою искренность, когда я прошу васъ, которому Роландъ уже такъ много обязанъ, сдлать изъ него еще настоящаго сына Германіи, если не ради его самого, то ради отечества.

Зонненкампъ хорошо зналъ, какую чувствительную струну затрогивалъ онъ въ сердц Эриха. Кром того, грустное выраженіе его лица и дрожащій голосъ, свидтельствовавшіе о глубин таившагося въ немъ чувства, произвели на молодого человка сильное впечатлніе. Зонненкампъ повидимому вполн отршался отъ собственной личности и имлъ въ виду одно только чужое счастье.

Эрихъ въ волненіи воскликнулъ:

— Для Роланда я готовъ отдать жизнь…

Зонненкампъ хотлъ его обнять, но Эрихъ попросилъ, чтобъ ему позволено было докончить.

— Я согласенъ принести въ жертву мою жизнь, но не мои правила, продолжалъ онъ. Впрочемъ, я всегда готовъ сдаться на доводы, которые могутъ убдить мой разсудокъ. Неужели вы дйствительно думаете, что дворянство должно составить счастіе Роланда?

— Это для него единственный исходъ. Поймите меня, какъ слдуетъ, мой дорогой и благородный другъ. Я вамъ откровенно говорю, что высоко цню деньги, которые пріобрлъ съ трудомъ и потому самому, желаю удержать за собой. Мн хотлось бы мое движимое имущество, хоть частью, превратить въ недвижимое. То, что я пріобрлъ въ пот лица, должно быть для моего сына источникомъ свободы и радости. О, другъ мой, вы не знаете, какъ тяжела была моя жизнь отъ того, что… Но оставимъ это: я не хочу сегодня черезъ мру волноваться. У меня въ молодости былъ учитель, весьма умный, хотя къ сожалнію далеко не такой нравственный человкъ, какъ вы. Онъ часто говаривалъ: ‘только тотъ но истин можетъ быть названъ свободнымъ, кто не подлежитъ обязанностямъ наравн съ другими, но обладаетъ правами, которыя ставятъ его выше всхъ… Геній, человкъ, подобно вамъ, любезный другъ, щедро надленный отъ природы, самъ собой взлетаетъ на эту высоту. Но не вс люди геніи, таланты не пріобртаются никакими трудами и тому, кто ихъ не иметъ, ничего боле не остается, какъ искать случая попасть въ дворяне, за которыми исторія признала вышнія права. Вы видите, я человкъ простой и конечно говорю очень не складно.

— Напротивъ, вы прекрасно и чрезвычайно замысловато выразили вашу мысль.

— Ахъ, оставимъ вс прикрасы и вычурности! Но я забылъ главное и очень радъ, что оно мн снова пришло на умъ. Извстно ли вамъ, что никто иной, какъ вы сами навели меня на эти мысли?

— Я? Какимъ образомъ?

— Помните ли вы, какъ въ, первый же день вашего вступленія ко мн въ домъ, вы мн объявили, что не признаете за Роландомъ никакихъ талантовъ и не считаете его ни къ чему особенному призваннымъ. Тогда это меня непріятно поразило, но теперь я вижу, что вы совершенно правы. И вотъ именно потому то, что Роландъ не геній, я и хочу сдлать изъ него дворянина. Дворянство даетъ человку даромъ то высокое положеніе въ свт, какого онъ, не будучи особенно щедро надленъ дарами природы, никогда самъ собой не достигнетъ. Одно изъ преимуществъ дворянъ заключается въ томъ, что имъ нтъ надобности постоянно думать о сохраненіи собственнаго достоинства. Вы баронъ или графъ, и этимъ все сказано: никто отъ васъ ничего боле не требуетъ. Если же къ этому у васъ есть еще какія-нибудь заслуги, то вс на васъ не нарадуются и вами не нахвалятся. Мы же, люди средняго класса, прежде всего должны быть чмъ-нибудь или кмъ-нибудь и потому бываемъ особенно чутки ко всему, что иметъ хоть малйшее отношеніе къ нашему достоинству. Но, любезный другъ, я боюсь, ужъ не надолъ ли я вамъ своей болтовней?

— Нисколько.

— Въ такомъ случа позвольте мн вамъ сказать еще слдующее. Когда Роландъ вступитъ во владніе милліонами, время, которое по всмъ вроятностямъ не за горами, у него, если мои желанія исполнятся, не только будетъ твердая почва подъ ногами, но онъ еще, въ качеств новаго дворянина, станетъ считать себя вдвойн обязаннымъ во всемъ держаться правилъ самой строгой честности и усердно заниматься длами благотворительности и общественной пользы. Другъ мой! Я передъ вами вполн раскрываю мою душу и говорю вамъ все,— ршительно все. Не мало помыкался я на бломъ свт и знаете ли, къ чему я наконецъ пришелъ?

— Я вамъ буду очень благодаренъ, если вы мн скажете.

— Слушайте же, продолжалъ Зонненкампъ, положивъ об руки на плечи Эриха, вы философъ, смлый и свободный мыслитель… хотите у меня чему-нибудь научиться?

— Весьма охотно.

— Знайте же, другъ мой, что въ мір царствуютъ три рода людей, изъ которыхъ каждый составляетъ нераздльное цлое, такъ что человкъ, принадлежащій къ одному изъ нихъ, никогда не чувствуетъ себя одинокимъ. въ нашемъ мір, гд постоянно все раздробляется и распадается, необходимо принадлежать…

Зонненкампъ на минуту остановился, а потомъ продолжалъ, отвчая на вопросительный взглядъ Эриха:

— Да, другъ мой, въ этомъ мір необходимо быть или евреемъ, или іезуитомъ, или дворяниномъ. Вы улыбаетесь? вы въ недоумніи? Позвольте, я вамъ еще боле разъясню мою мысль. Куда бы вы ни взглянули, вы везд видите, что только между этими людьми еще и царствуетъ духъ общности. Евреемъ сынъ мои не можетъ сдлаться, іезуитомъ онъ не долженъ быть, а дворяниномъ и можетъ и долженъ.

Эрихъ былъ сильно пораженъ всмъ, что слышалъ. Въ глубин души онъ не соглашался съ Зонненкампомъ, но съ другой стороны видлъ, что ршимость послдняго ничмъ нельзя было поколебать. Бросая взглядъ назадъ, онъ понялъ значеніе многаго изъ того, что за послднее время совершалось передъ его глазами. Онъ видлъ, что вс поступки Зонненкампа были направлены исключительно къ тому, чтобъ достигнуть одной желанной цли. Но, можетъ быть, дворянское достоинство и диствительно могло имть для Роланда важное значеніе? Разв это не былъ единственный способъ удержать его въ Германіи, съ тмъ, чтобъ онъ наконецъ призналъ ее за свое настоящее отечество?

Зонненкампъ еще далеко за полночь продолжалъ доказывать, какъ Роланду необходимо получить дворянство. Наконецъ Эрихъ, утомленный позднимъ часомъ и продолжительными преніями, далъ общаніе со своей стороны похлопотать объ этомъ у Клодвига. Онъ легъ спать, но сонъ бжалъ отъ его глазъ. Ему казалось, что онъ вдругъ сдлался измнникомъ и отступникомъ и совсть не давала ему покою. Но мало-по-малу соблазнителю удалось его успокоить слдующимъ разсужденіемъ:

— Вдь въ конц концовъ не ты и не графъ дадите ему дворянство, а самъ герцогъ. Дло безъ тебя можетъ устроиться. Зачмъ же теб отказомъ давать поводъ подозрвать тебя въ неблагодарности и сомнваться въ твоей готовности быть полезнымъ ближнему?

ГЛАВА XIV.
УЧИТЕЛЬ УЧИТЕЛЯ.

— ‘Балъ… Американецъ… Женихъ…’ можно было на слдующее утро слышать у источниковъ на всхъ языкахъ. По странному противорчію больные, стекавшіеся въ Карлсбадъ для отдыха, во что бы то ни стало хотли продолжать тамъ развлеченія и удовольствія зимняго сезона.

Носилки Цереры съ этихъ поръ перестали появляться у источника. Ей приносили кружку съ цлебной водой на домъ.

Манна, въ утро посл бала, долго по окончаніи обдни: оставалась еще въ церкви на колняхъ передъ алтаремъ.

Она молила Бога о помощи, просила Его защитить ее отъ всхъ соблазновъ міра сего и дать ей силы, необходимыя для того, чтобъ выдти побдительницей изъ борьбы, какую она теперь выдерживала. Припоминая слова патера, говорившаго ей, что она везд, куда бы ни явилась, могла найти себ отца или брата, Манна, было, думала, искать утшенія въ исповди, но потомъ отбросила эту мысль. Она не могла сказать всего, что было у нея на душ, и потому предпочитала совсмъ молчать. Молодая двушка въ первый разъ въ жизни вышла изъ церкви съ тяжестью на сердц.

Въ это же самое время Эрихъ бродилъ по горамъ и тоже боролся съ собой. Зонненкампъ, наканун такъ откровенно съ нимъ говорившій, однако скрылъ отъ него одно обстоятельство, а именно, что Пранкенъ ждалъ для окончательной помолвки съ Манной, чтобъ ея отецъ получилъ дворянское достоинство. Досада и горькое сознаніе своего безсилія кипли въ душ молодого человка и онъ жестоко упрекалъ себя за то, что согласился исполнить порученіе Зонненкампа.

Вдругъ его кто-то назвалъ по имени. Онъ вздрогнулъ, хотя звавшій его голосъ былъ очень тихъ и мягокъ. Обернувшись, онъ увидлъ передъ собой профессора Эйнзиделя.

Кто лучше этого человка могъ его утшить и разъяснить ему его сомннія?

Эриху тоже на мгновеніе пришло на умъ подлиться своимъ горемъ съ старымъ учителемъ, который, несмотря на дтскую чистоту своей души, такъ ясно понималъ вещи и умлъ подавать такіе мудрые совты. Но Эрихъ, подобно Манн, не могъ всего открыть, и потому долженъ быль отказать себ въ утшеніи, какое ему могла бы доставить исповдь. Онъ скрылъ въ себ и свое горе, и свои сомннія.

Добрый профессоръ никакъ не могъ примириться съ необходимостью въ теченіе нсколькихъ недль не работать, ничего не читать и думать исключительно о своемъ физическомъ благосостояніи. Онъ съ дтски-наивной улыбкой повторялъ, что такого рода леченіе на водахъ съ вчными прогулками, въ сущности также скучно, какъ необходимость лежать больному въ постел.

Вскор онъ освдомился у Эриха объ его занятіяхъ и спросилъ, приступилъ ли онъ уже къ своему большому труду о состояніи рабства.

Прежде чмъ Эрихъ усплъ ему отвчать, профессоръ прибавилъ, что все продолжаетъ собирать для него свднія и длать замтки объ этомъ предмет. Его сильно интересовалъ взглядъ на крпостное состояніе Лютера, который,разсматривая его съ религіозной точки зрнія, весьма энергически защищалъ его.

— Но я не упрекаю за это Лютера, продолжалъ профессоръ Эйнзидель. Онъ смотрлъ на вещи глазами своего вка и уподоблялся въ этомъ людямъ другого времени, которые врили въ существованіе злыхъ духовъ и въ возможность ихъ изгонять. Мы видимъ въ Боссюэт примръ того, какъ даже передовые люди всегда заражаются образомъ мыслей, господствующимъ въ современномъ имъ обществ. Кто утверждаетъ, говорилъ онъ, что рабство не должно существовать, тотъ гршитъ противъ св. Духа. Кто знаетъ, можетъ быть многія и изъ нашихъ понятій будутъ казаться странными послдующимъ поколніямъ.

Эта утренняя прогулка доставила Эриху удовольствіе, какого онъ давно не испытывалъ. Робко озираясь вокругъ, точно опасаясь, чтобъ кто-нибудь не подслушалъ его словъ, профессоръ Эйнзидель внезапно сказалъ ему:

— Любезный докторъ, онъ продолжалъ называть Эриха докторомъ, я тоже это время много думалъ о задач воспитывать богатаго юношу и пришелъ къ тому убжденію, что абсолютнаго правила для этого не существуетъ. Вообще все абсолютное принадлежитъ исключительно области мысли. Мы можемъ воспитать человка только такъ, чтобъ приблизительно… замтьте, пожалуйста, я говорю приблизительно… быть увренными, или по крайней мр надяться, что онъ во всякомъ положеніи съуметъ дйствовать сообразно съ высшими законами нравственности: вотъ все, что мы въ состояніи сдлать. Вы этого уже безъ сомннія достигли съ вашимъ воспитанникомъ, или я очень ошибаюсь. Насколько мн знакома жизнь… а я, хоть и не долго, но все-таки одно время также былъ домашнимъ учителемъ… насколько мн знакома жизнь, говорю я, знатные люди только и длаютъ, что желаютъ и требуютъ. Богатые, вроятно, ничмъ отъ нихъ не отличаются. Задача воспитателя заключается въ томъ, чтобъ эти желанія, требованія и ожиданія направить на истинный путь, дать имъ силу и значеніе воли и обратить ихъ въ стремленіе къ самостоятельной дятельности. Въ вашемъ прекрасномъ юнош много хорошихъ задатковъ, а что всего важне, онъ уже проникся сознаніемъ серьзныхъ сторонъ жизни.

Никогда еще лсъ не казался Эриху такимъ душистымъ, солнце такимъ яркимъ, воздухъ такимъ живительнымъ и весь міръ такимъ прекраснымъ, какъ въ эту минуту, когда онъ слушалъ одобрительную рчь своего бывшаго учителя. Долго шелъ онъ возл него молча, а когда они сли отдохнуть на скамь въ лсной чащ, онъ едва удержался, чтобъ не поцловать маленькую и изящную руку добраго старика.

Но въ другой раз профессоръ Эйнзидель нашелъ также нужнымъ открыть Эриху глаза на счетъ опасности, которая, по его мннію, ему угрожала. Онъ упрекалъ молодого человка за то, что тотъ, находясь постоянно между богатыми людьми, будто бы заразился ихъ небрежностью къ обязанностямъ въ отношеніи къ самому себ.

— Жизнь въ обществ другихъ людей хороша и пріятна, говорилъ онъ, но жизнь въ уединеніи гораздо лучше. Я боюсь, что вы въ это послднее время плохо ладили съ самимъ собой.

Однажды онъ прямо обратился къ Эриху съ вопросомъ, какъ далеко подвинулся его трудъ. Робко, какъ школьникъ, который опасается выговора за лность, Эрихъ долженъ былъ сознаться, что вовсе упустилъ изъ виду свой трудъ. Лицо профессора мгновенно омрачилось и покрылось множествомъ складокъ и морщинъ. Онъ долго молчалъ, потомъ сказалъ:

— Вы длаете большой вредъ, какъ самому себ, такъ и вашему воспитаннику.

— Самому себ и моему воспитаннику?

— Да. У васъ рядомъ съ обязанностями, заставляющими васъ жить въ обществ и вести разсянный образъ жизни, нтъ никакого ученаго труда, который, принуждая васъ сосредоточиваться, сообщалъ бы вамъ бодрость и самообладаніе, столь нужныя въ дл воспитанія. Я тоже былъ учителемъ, но постоянно имлъ у себя въ запас какой-нибудь ученый трудъ, свое собственное, недоступное для другихъ святилище мысли, въ которомъ и почерпалъ силы, необходимыя для добросовстнаго выполненія моихъ обязанностей. Одно изъ главныхъ правилъ воспитанія заключается въ томъ, чтобъ учитель никогда не отдавался въ полное распоряженіе своего воспитанника. Послдній долженъ быть проникнутъ сознаніемъ, что находящійся близъ него человкъ иметъ также свою собственную внутреннюю жизнь, надъ развитіемъ которой онъ продолжаетъ неутомимо трудиться, вслдствіе чего не можетъ и не долженъ никому вполн отдаваться. Вамъ никогда не слдуетъ считать себя готовымъ… замтьте хорошенько это слово: готовымъ. Вамъ необходимо постоянно стремиться къ боле полному знанію и развитію. Быть готовымъ значитъ приближаться къ смерти. Взгляните на древесный листъ: лишь только онъ достигаетъ своей полной зрлости, какъ начинаетъ желтть и быстро приближаться къ увяданію.

Эрихъ невольно смутился. Слова профессора, раздававшіяся здсь, въ тишин и уединеніи лса, были отголоскомъ его собственныхъ мыслей, въ которыхъ онъ только до сихъ поръ не хотлъ даже самому себ сознаться. Но тмъ не мене онъ счелъ нужнымъ возразить, цитируя Виргинія, любимаго автора своего учителя: ‘Non semper arcum tendit Apollo’, сказалъ онъ.

— Отлично, вашъ отвтъ мн очень правится. Но вы забываете, что если Аполлонъ не постоянно натягиваетъ лукъ, то все-таки никогда съ нимъ не разстается и постоянно носитъ его при себ.

Посл этого они долго шли молча. Наконецъ профессоръ снова заговорилъ:

— Вы еще молоды, началъ онъ: для васъ еще не миновала утренняя пора вашей жизни: поспшите ею воспользоваться. Я предостерегаю васъ какъ учитель и другъ,— боле того: устами моими говоритъ духъ вашего отца. Кто боле его можетъ служить вамъ предостереженіемъ? Долгъ предписываетъ мн вамъ это сказать и я полагаю, что имю на то полное право.

— Мой отецъ можетъ служить мн предостереженіемъ? Какимъ образомъ?

— Мн нтъ надобности говорить вамъ о его заслугахъ. Но тмъ не мене онъ самъ жаловался, что, по необходимости вращаясь въ свт, утратилъ тсную связь съ наукой. Строгая система ему боле не давалась. Садясь писать, онъ думалъ о людяхъ, тогда какъ ученый долженъ имть въ виду одну только мысль: мы обязаны служить ей исключительно и видть въ ней свое божество. Утративъ эту способность, мы становимся худшими изъ идолопоклонниковъ. Общество длается нашимъ идоломъ, и подчиняясь его требованіямъ, мы окончательно теряемъ изъ-подъ ногъ почву.

Эрихъ все еще молчалъ, а добрый старикъ продолжалъ:

— Съ какой странной предусмотрительностью слагаются иногда событія въ жизни! Профессору нашей университетской клиники слдовало преодолть мое отвращеніе къ поздк на воды, а мн надо было непремнно сдаться на его убжденія. Но ни онъ, ни я, мы и не подозрвали, что мое присутствіе здсь было, можетъ быть, необходимо для того, чтобъ я сдлался источникомъ вашего нравственнаго исцленія.

— И вы дйствительно имъ сдлались! воскликнулъ Эрихъ, съ жаромъ пожимая маленькую руку своего учителя. Онъ объявилъ, что только еще въ теченіи нкотораго времени намренъ исключительно посвятить себя Роланду. Но лишь только послдній поступитъ въ корпусъ, онъ безраздльно отдастся наук и ей одной будетъ служить.

Профессоръ посовтовалъ ему не откладывать этого до тхъ поръ.— Сношенія съ идеей, говорилъ онъ, никогда не должны быть прерываемы.

— Впрочемъ, прибавилъ онъ, я ршительно ничего не имю противъ того, еслибъ вы вздумали посвятить себя чисто-практической жизни. Вамъ только надо на что-нибудь, окончательно ршиться.

Эрихъ вернулся домой совершенно новымъ человкомъ. Онъ теперь ясно видлъ опасность, какая ему угрожала отъ желанія блистать въ обществ посредствомъ уже собранныхъ имъ умственныхъ богатствъ, — желанія, удовлетворяя которое, онъ не могъ идти дале по пути къ развитію и собственному усовершенствованію. Профессору, подобно доктору, хотя и совершенно инымъ способомъ, чмъ тому, удалось вразумить Эриха и избавить его отъ опасности.

Молодой человкъ съ новымъ рвеніемъ принялся за свои занятія съ Роландомъ и мальчикъ не могъ надивиться, откуда бралось у его учителя столько энергіи.

Эрихъ былъ очень радъ случаю поближе познакомить профессора Эйнзиделя съ Клодвигомъ, съ банкиромъ, съ Зонненкампомъ и въ особенности съ Роландомъ.

Профессоръ съ своей стороны находилъ боле всего удовольствія въ обществ Роланда, который продолжалъ называть его своимъ ддушкой-учителемъ. Видя ихъ вмст, замчая, какой почтительной заботливостью мальчикъ окружалъ его бывшаго профессора, Эрихъ чувствовалъ двойное удовлетвореніе. Многое изъ того, что говорилъ Эйнзидель, глубоко западало въ сердц юноши.

— Трудно себ представить, воскликнулъ онъ однажды, чтобъ долговязый лейтенантъ и профессоръ Эйнзидель принадлежали къ одной и той же пород людей!

Эрихъ очень охотно отпускалъ своего воспитанника одного гулять съ профессоромъ. Онъ былъ очень обрадованъ, когда нсколько времени спустя Эйнзидель ему сказалъ:

— Трудъ вашъ здсь не пропалъ даромъ. Этотъ юноша усплъ пріобрсти себ идеальную, такъ-называемую благородную гордость. Я полагаю, что порокъ не представляетъ для него боле никакой опасности, и считаю его неспособнымъ ни на какой низкій поступокъ. Да, сознаніе собственнаго достоинства неизбжно порождаетъ въ человк гордость, которая, будучи хорошо направлена, становится для него врнымъ нравственнымъ правиломъ.

Белла попробовала-было избрать профессора цлью своихъ шутокъ и остроумныхъ выходокъ, но добрый старикъ бросалъ на нее такіе сострадательные и въ тоже время исполненные молчаливой укоризны взгляды, что она не замедлила оставить его въ поко. Прекративъ свои шутки, графиня стала вовсе не замчать профессора.

Съ виду такой наивный и неопытный, Эйнзидель весьма врно судилъ о людяхъ и о разныхъ явленіяхъ жизни. Къ Клодвигу онъ прилагалъ меткое выраженіе древнихъ ‘прекрасно-добраго’ человка и особенно радовался его классическому образованію.

— Классицизмъ, говорилъ онъ, похожъ на твердый каменный фундаментъ, который, будучи закрытъ поломъ, остается невидимъ для глазъ, но держитъ на себ цлое зданіе.

Банкира онъ находилъ ужъ слишкомъ юркимъ, по признавалъ въ немъ въ высшей степени благодарный умъ, который считалъ вообще отличительной чертой евреевъ.

Къ Зонненкампу профессоръ Эйнзидель чувствовалъ непреодолимый страхъ, за который постоянно себя упрекалъ, находя его весьма несправедливымъ въ отношеніи къ человку, не сдлавшему ему ни малйшей непріятности. Но несмотря на вс усилія, онъ не могъ побдить въ себ этого страха.

Онъ однажды признался Эриху, что вообще боится людей одаренныхъ слишкомъ большой физической силой. Ему все казалось, что вотъ, вотъ Зонненкампъ его, какъ ребенка, возьметъ на руки и пустится съ нимъ бжать. Кром того, онъ никакъ не могъ вполн понять этого человка. Съ изученіемъ характеровъ бываетъ почти всегда тоже, что съ разбираніемъ старинныхъ надписей на камняхъ: если вамъ съ перваго взгляда не удастся ихъ понять, дальнйшія усилія этого достигнуть ровно ни къ чему не поведутъ.

Но по мр сближенія профессора Эйнзиделя съ Манной, передъ нимъ раскрывалась совершенно новая жизнь.

Въ своихъ сношеніяхъ съ Эрихомъ онъ самъ признавалъ вмшательство невидимой силы, которая, управляя всмъ живущемъ въ мір, прислала его сюда съ тмъ, чтобъ онъ сдлался источникомъ выздоровленія молодого человка. Въ своихъ сношеніяхъ съ Манной онъ не подозрвалъ ничего подобнаго, а между тмъ для нея его пріздъ имлъ еще гораздо боле смысла и значенія, чмъ для Эриха. Она искала помощи, нуждалась въ опор и привязалась къ доброму, съ виду дтски-наивному профессору съ нжной заботливостью дочери.

Геологія, химія и вообще наука еще не изслдовали вполн, какъ образуются цлебные источники. Такъ точно никто не можетъ опредлить путемъ какихъ приготовленій одинъ человкъ содйствуетъ къ исцленію или разстройству духа другого.

Профессоръ Эйнзидель, самъ того не подозрвая, имлъ благотворное вліяніе на Манну.

Когда она въ первый разъ объявила ему о своемъ намреніи удалиться въ монастырь, онъ позавидовалъ ей.

— Еслибъ я былъ католикъ, сказалъ онъ, я сдлалъ бы тоже самое: Только я желалъ бы, чтобъ мой монастырь былъ исключительно населенъ людьми науки, которые, не имя ни времени, ни умнья заботиться о средствахъ, необходимыхъ для ихъ сущесгвованія, вс бы имли задачей выполненіе какого-нибудь обширнаго труда.

Манна улыбнулась. Она вспомнила о ловчемъ, который тоже желалъ удалиться въ монастырь для того, чтобъ проводить время въ праздности и имть возможность въ волю пить. Но она мгновенно оттолкнула отъ себя всякое поползновеніе къ сравненію между этими двумя людьми. Въ профессор было спокойствіе и искреннее уваженіе къ святын науки, храмъ которой вполн заслуживалъ выситься рядомъ съ святыней религіи.

Мысль эта смутила Манну, но она тмъ не мене не могла ее въ себ заглушить. Она въ послднее время сдлалась очень робка, но тутъ, какъ бы вспомнивъ свою прежнюю смлость и самоувренность, ршилась хоть въ форм вопроса указать профессору на превосходство религіозныхъ врованій.

Къ удивленію ея, всегда спокойный и кроткій профессоръ отвчалъ ей съ большимъ жаромъ.

— Мы ничуть не враги церкви, сказалъ онъ, потому что ведемъ войну только съ живыми. Церковь не могла создать ни государства, ни общества, въ ея власти было только устроить больницы и пріюты. Жизнь не ей принадлежитъ, но классическому образованію и наук, которая постоянно идетъ впередъ. Дитя мое, у меня въ университет есть одинъ товарищъ, который утверждаетъ, будто Corpus juris сдлалъ для водворенія въ мір порядка гораздо боле нежели весь Ветхій и Новый завтъ. Я не вполн съ нимъ согласенъ потому, что Библія, по моему мннію, била на совсмъ другой нервъ въ организаціи человческаго быта. Классическая древность завщала міру дв великія идеи, которыя называются государствомъ и національностью. Съ ними человчество впервые встало на ноги. Затмъ явилась религія и вселила въ сердца людей мысль объ единств человчества. Она провозгласила всхъ людей братьями, членами одной громадной семьи. Одна религія могла этого достигнуть. Ей одной удалось сдлать то, чего не могло добиться ни римское владычество, ни древнее, ни новое цезарство. Водворивъ въ мір идею объ единств человчества, церковь исполнила свое назначеніе. Затмъ народы стали снова слагаться въ различныя государства и національности, но изъ этого вовсе не слдуетъ, чтобъ идея объ единств человчества могла исчезнуть. Однако, извините меня, я впадаю въ учительскій тонъ.

— Ахъ, нтъ, нтъ, пожалуйста продолжайте, я все понимаю.

— Чистая идея не утратила своего значенія въ мір, но онъ ни подъ какимъ видомъ не долженъ стремиться къ тому, чтобъ исключительно служить ей выраженіемъ. Это пунктъ, на которомъ мы, такъ-называемые неврующіе, расходимся съ врующими. Я вамъ приведу примръ изъ настоящаго времени… но не надолъ ли я вамъ?

— Какъ можете вы имть обо мн такое ничтожное мнніе?

— Вы правы, извините. Я продолжаю. Нашъ вкъ трудится надъ великимъ дломъ, которое называется уничтоженіемъ крпостного состоянія и рабства. Дло это совершается не церковью, а успхами цивилизаціи. Простите меня, дитя мое, и врьте, что я вовсе не желаю поселять въ васъ разладъ, но… прошу васъ, никогда больше не затрогивайте меня съ этой стороны. Я, видите ли, вообще человкъ очень терпливый и самъ никого не затрогиваю, но прошу васъ… убдительно прошу, не навязывайте мн боле никогда ничего подобнаго. Мн очень жаль, если я какъ-нибудь неловко коснулся того, что для васъ дорого и свято: оно, смю надяться, несмотря на мое возраженіе, все-таки останется при васъ. Но прошу васъ… еще и еще прошу никогда боле не вызывайте меня на такого рода споръ.

Манна молча шла возл профессора. Изъ глубины ея души поднялось желаніе, чтобъ какая-нибудь сверхъестественная сила мгновенно отторгнула ее отъ земли и унесла подальше отъ этого человка.

На какое новое противорчіе еще она наткнулась?

Что привелось ей слышать отъ этого профессора, который жилъ вдали отъ свта и желалъ только одного, а именно мирно и спокойно достигнуть конца своего земнаго странствія?

Никакая сверхъ естественная сила не явилась къ ней на помощь, чтобъ успокоить ее или разсять ея сомннія.

А впрочемъ она рада была все это услышать отъ человка, котораго не могла отъ себя оттолкнуть. То, безъ сомннія, было послднее испытаніе, послдняя попытка искусителя совратить ее съ истиннаго пути. Такъ думала она, прижимая руки къ груди, какъ бы стараясь утишить біеніе своего сердца. Но въ душ ея уже усплъ поселиться разладъ. У нея внезапно отняли всякую надежду за возможность искупленія. То общество, въ сред котораго она намревалась принести себя въ жертву, ничего не сдлало для уничтоженія въ мір страшнаго зла, камнемъ лежавшаго у нея на сердц.

Она хотла немедленно разстаться съ профессоромъ, но, подумавъ немного, нашла это несправедливымъ.

Да и что въ самомъ дл сдлалъ этотъ человкъ дурного? Онъ только открыто высказалъ свои убжденія.

Манна, которая уже успла искренно привязаться къ профессору, продолжала окружать его своей дружеской заботливостью, но съ этихъ поръ они оба избгали споровъ о религіи. Только глаза Манны съ изумленіемъ широко раскрывались всякій разъ, когда профессоръ приводилъ въ разговор цитаты изъ языческихъ авторовъ о предметахъ, которые, по ея мннію, составляли исключительное достояніе церкви.

Передъ ней мало-по-малу раскрывался обширный жизненный горизонтъ, въ глубин котораго, на подобіе сторожевой цпи горъ, стояли различныя религіи. А невзрачный, маленькій профессоръ, со своей въ высшей степени чуткой организаціей, мало-по-малу принималъ въ ея глазахъ размры цльной, здоровой личности, которая умла соглашать и разъяснять вс противорчія жизни. Кром того Эйнзидель доставилъ Манн случаи подмтить въ Эрих совершенно новую для нея черту характера. Уваженіе къ нему молодого человка, доврчивость къ его словамъ, желаніе ему во всемъ угождать и исполненная смиренія подчиненность его вол и разсудку глубоко трогали Манну. Она постоянно наблюдала за Эрихомъ и наконецъ убдилась, что этотъ самостоятельный, часто самонадянный человкъ въ свою очередь былъ способенъ уважать другихъ и даже открыто признавать ихъ превосходство надъ собой.

Профессоръ Энизпидель часто прогуливался съ маленькимъ, сморщеннымъ, чрезвычайно скромнаго вида старичкомъ, который, всякій разъ, какъ подходила къ нимъ Манна, быстро удалялся, точно не признавая за собой права вмшиваться въ общество другихъ людей.

Профессоръ Эйнзидель однажды разсказалъ Манн исторію этого старичка.

Они вмст воспитывались въ одной школ, откуда послдній долженъ былъ очень рано выдти, оставшись, вслдствіе смерти родителей, единственной опорой своихъ младшихъ братьевъ и сестеръ. Онъ занималъ мсто бухгалтера въ одной банкирской контор и продолжалъ содержать сестру, которая, овдоввъ, поселилась у него со всей своей семьей. Посредствомъ разнаго рода лишеній, ему удалось скопить довольно значительный капиталецъ, который въ одинъ вечеръ, когда старикъ находился въ театр, былъ у него похищенъ. Воровство это совершилъ жившій у него племянникъ, который вслдъ затмъ скрылся въ Америку. Не желая притягивать къ суду сына своей сестры, старикъ скрылъ все дло, съ-изнова началъ копить, подвергать себя лишеніямъ и такимъ образомъ всю свою жизнь принесъ въ жертву другимъ.

Профессоръ и не подозрвалъ, какое сильное впечатлніе произвелъ на Манну его простои разсказъ о человк, который молча, невдомо ни для кого, жертвовалъ собою ради другихъ.

Эйнзидель и молодая двушка не замедлили найти въ матери Эриха еще предметъ для разговора, который былъ имъ одинаково близокъ къ сердцу. Добрый старикъ, полагая, что Манна непремнно находится въ большой дружб съ профессоршей, неутомимо разсыпался въ похвалахъ благородству и доброт этой женщины.

Манна съ улыбкой слушала, какъ онъ между прочимъ говорилъ, что мать Эриха произвела настоящій переворотъ въ его образ мыслей на счетъ женщинъ. Профессоръ, до знакомства съ ней, былъ весьма ничтожнаго мннія объ умственныхъ способностяхъ женской половины человческаго рода, въ которой въ особенности отрицалъ присутствіе гуманныхъ, общечеловческихъ стремленій и чувствованій. Но мать Эриха доказала ему, что вс хорошія качества мужчины въ женщин становятся еще лучше и привлекательне. Манна съ своей стороны не уставала хвалить профессоршу.

Такимъ образомъ, повидимому случайное присоединеніе Эйнзиделя къ обществу на водахъ, имло на умъ и сердце молодой двушки гораздо боле вліянія, чмъ вс соблазны свтской жизни.

А Зонненкампъ между тмъ все еще не терялъ надежды достигнуть здсь на водахъ осуществленія своихъ плановъ. Дворъ, Клодвигъ и Белла узжали на дняхъ и онъ спшилъ заманить къ себ на праздникъ, если не самого герцога, то по крайней мр все высшее общество.

ГЛАВА XV.
ОКАМЕНЛЫЙ СВАДЕБНЫЙ ПОЗДЪ.

День, назначенный для праздника, насталъ. Роландъ халъ впереди съ Пранкеномъ, Зонненкампъ шелъ съ банкиромъ, Эрихъ съ Клодвигомъ. Погода была ясная, но не слишкомъ жаркая. Многочисленное общество вышло изъ экипажей на вершин холма и опустясь внизъ по тнистой дорожк, разбрелось по долин.

Эрихъ, врный данному слову, попробовалъ-было заговорить съ Клодвигомъ о предполагаемомъ возвышеніи въ свт Зонненкампа. Но графъ остановилъ его на первомъ же слов и съ нкотораго рода отеческой строгостью посовтовалъ ему не вмшиваться въ это дло. Въ обращеніи Клодвига въ первый разъ было что-то такое, чего Эрихъ не могъ понять.

Они оба продолжали идти молча. Эрихъ боролся съ самимъ собой, а Клодвигъ старался побдить въ себ непріятное чувство, вызванное въ немъ вмшательствомъ его молодого друга.

Сойдя въ долину, Зонненкампъ отвелъ Эриха въ сторону и спросилъ, какое мнніе подалъ о немъ Клодвигъ. Эрихъ отвчалъ, что графъ вовсе отказался говорить съ нимъ объ этомъ предмет.

— Я вамъ очень, очень благодаренъ, выразилъ Зонненкампъ свою признательность, безъ всякой видимой на то причины.

На берегу лсного ручья стараніями Іозефа уже былъ накрытъ столъ. Зонненкампу оставалось только сдлать еще кое-какія маленькія распоряженія. Приглашенное на праздникъ избранное общество пришло въ восторгъ отъ всего устройства. Долговязый лейтенантъ особенно шумно выражалъ свое удовольствіе. Зонненкампъ подозрительно на него посматривалъ всякій разъ, что онъ, произнося его имя, не будучи австрійцемъ, прибавлялъ къ нему частицу ‘фонъ’.

Въ лсу былъ расположенъ хоръ музыкантовъ, который игралъ все легкія, веселыя піесы. Гости съ любопытствомъ разсматривали группу скалъ, которая, по словамъ преданія, состояла изъ окаменлаго свадебнаго позда.

— Откуда могло произойти это преданіе? спросила Белла у Эриха.

Вс съ удовольствіемъ слушали, какъ онъ объяснялъ, что это преданіе есть не что иное, какъ одна изъ многочисленныхъ варіаціи на сказанія, относящіяся къ циклу Таннгейзера. ‘Народы, говорилъ Эрихъ, выходя изъ мрака невжества, любятъ останавливаться на преданіяхъ прежняго времени, въ которыхъ замтно стремленіе разршить загадку происхожденія земного шара’.

Вдругъ со скалъ представилось восхитительное зрлище. Воздухъ огласился звуками охотничьяго рога, а въ долин появилась пестрая толпа цыганъ, которые въ фантастическихъ одеждахъ расположились живописными группами. Между ними были музыканты, игравшіе свои національныя, исполненныя дикой прелести и энергіи мелодіи. Но всеобщее вниманіе привлекъ на себя высокій парень съ черными съ синеватымъ отливомъ волосами, который сопровождалъ свою игру на скрыпк быстрыми тлодвиженіями и прыжками.

Со всхъ сторонъ посыпались похвалы Зонненкампу за то, что онъ всегда умлъ придумать что-нибудь необыкновенное для увеселенія своихъ гостей. Никто не зналъ, врить ли ему, когда онъ началъ отговариваться и утверждать, что въ настоящемъ случа онъ ни при чемъ. Многіе даже приписывали его. отговорки скромности, но никмъ незамченный взглядъ, которымъ Зонненкампъ обмнялся съ Лутцемъ, доказывалъ, что онъ говорилъ правду.

Белла старалась возбудить цыганъ еще къ большему веселью и узнавъ, что ихъ таборъ находится по близости, отправилась туда, взявъ съ собой Роланда и еще нсколькихъ дамъ. Графиня между прочимъ жалла, что въ числ гостей не было профессора Эйнзиделя, который немедленно нашелъ бы въ цыганскомъ язык слды санскритскаго. Вс съ удивленіемъ слушали, какъ Эрихъ пытался объясняться съ цыганами на этомъ послднемъ.

Белла выразила желаніе, чтобъ кто-нибудь для нея, срисовалъ усталую клячу, лниво жевавшую клокъ сва, телгу и и старухъ, сидвшихъ вокругъ огня. Долговязый лейтенантъ взялся исполнить ея порученіе.

Между цыганками была одна молодая, одтая въ широкій кринолинъ. Она стояла немного въ сторон, курила коротенькую трубку и дерзко поглядывала на пришедшихъ. Белла мгновенно почувствовала къ ней особенное расположеніе.

Одна старуха, показывая костлявой рукой на Роланда, воскликнула:

— Онъ долженъ быть нашимъ королемъ!

— Умешь ты предсказывать будущее? спросила у нея Белла и протянула ей свою руку.

— Умю, но теб ничего не скажу, отвчала старуха. А вонъ пусть та барышня, что стоитъ возл тебя, покажетъ мн свою ручку.

Манна неохотно повиновалась старух, которая, испустивъ дикій крикъ, сказала:

— У тебя есть возлюбленный, но, чтобъ съ нимъ сблизиться, ты должна пройти черезъ воду, а вода эта будетъ течь изъ твоихъ прекрасныхъ черныхъ глазъ. А еще три сына и дв дочери будутъ…

Манна вырвала у ней руку и пошла прочь. Нисколько не вря въ предсказанія, она тмъ не мене была поражена. Ужъ не Пранкенъ ли это пошутилъ? мелькнуло у нея въ ум. Оно сильно смахивало на то, но въ дйствительности Пранкенъ на этотъ разъ вовсе не былъ виноватъ.

— Хотлось бы мн, чтобъ въ моей власти было право осуждать людей на изгнаніе! внезапно воскликнула Белла.

— Кого же вы бы въ такомъ случа осудили? спросили у нея.

— Цыганъ на цлые пятьдесятъ лтъ, и такъ, чтобъ ни одинъ драматическій писатель не смлъ боле выводить ихъ на сцену.

Манн казалось, что она все видитъ и слышитъ во сн. Она думала, что все это съ ней совершается только для того, чтобъ служить ей воспоминаніемъ въ то время, когда она наконецъ распростится съ міромъ. Ей уже и теперь, все случившееся за минуту передъ тмъ, казалось далекимъ прошлымъ. Она такъ сказать только физически присутствовала въ жизни, между тмъ какъ духъ ея постоянно стремился къ другому, боле совершенному міру. Она съ особеннымъ упорствомъ поддерживала въ себ мысль о предстоящемъ ей отреченіи отъ всей житейской суеты. Годъ, который она проводила въ свт, былъ годомъ тяжелаго испытанія и ей служило не малымъ утшеніемъ то, что изъ него прошло уже нсколько мсяцевъ.

Белла, хвалившаяся своимъ знаніемъ человческаго сердца, часто, качая головой, говорила брату, что ршительно ничего не можетъ сдлать съ Манной. Вс ея усилія пріобрсти довріе молодой двушки до сихъ поръ оказывались тщетными. Та постоянно точно держалась на сторож и никогда не говорила съ Беллой о своемъ намреніи поступить въ монастырь.

Теперь графиня, обнявъ Манну за талію, стала ее дразнить тремя сыновьями и двумя дочерьми. Манна слушала ее съ разсянной улыбкой, какъ будто дло шло вовсе не о ней, а о совершенно посторонней личности.

На отлогой покатости горы, водъ тнью густыхъ елей были разостланы ковры, на которыхъ помстились дамы, между тмъ, какъ мужчины еще оставались за столомъ. Долговязый лейтенантъ, окончивъ свой эскизъ, усердно угощалъ себя и другихъ виномъ.

— Отчего вы не дворянинъ? спросилъ онъ у Зонненкампа.

— Отъ того, что господинъ Зонненкампъ принадлежитъ къ среднему сословію людей, возразилъ Клодвигъ.

— Но изъ человка средняго сословія легко сдлаться дворяниномъ, когда обладаешь милліонами и….

Пранкенъ сердито взглянулъ на товарища, который, встртивъ его взглядъ, мгновенно прервалъ свою рчь. Но государственный совтникъ счелъ своей обязанностью продлить этотъ разговоръ, имя въ виду расположить въ пользу Зонненкампа графа Вольфсгартена, мнніе котораго, въ качеств самаго уважаемаго члена орденской коммиссіи, должно было имть наиболе всу.

— Вы правы, лейтенантъ, сказалъ онъ: если возвышенныя чувства, добрыя дла и свтлый умъ способны облагородить человка, то…. господинъ Зонненкампъ конечно въ самомъ скоромъ времени будетъ однимъ изъ нашихъ.

Долговязый лейтенантъ, даже когда у него и не шумло въ голов отъ шампанскаго, полагалъ, что обладаетъ порядочнымъ запасомъ остроумія. А въ такихъ случаяхъ, какъ извстно, человку обыкновенно бываетъ трудно удерживать свои языкъ.

— Отлично! воскликнулъ онъ: превосходно! Графъ Вольфсгартенъ, вы умне всхъ насъ: скажите же пожалуйста, вы тоже раздляете мнніе, что милліонъ долженъ быть возведенъ въ дворянское званіе? Я говорю не милліоны, а одинъ милліонъ, потому что подразумваю подъ этимъ человка, который ими обладаетъ.

— Съ вашей стороны боле чмъ любезно, возразилъ Клодвигъ, употреблять въ мою пользу власть, какою вы облечены для опредленія въ людяхъ различныхъ степеней ума.

— Благодарю васъ, воскликнулъ лейтенантъ, ударъ мтко попалъ въ цль. Но мы ждемъ вашего мннія.

— Я думаю, началъ толстый отставной гофмаршалъ, который хвастался тмъ, что съ прізда его въ Карлсбадъ въ немъ убавилось всу на шестнадцать фунтовъ, — я думаю, нашъ почтенный хозяинъ вправ требовать, чтобъ мы прекратили разговоръ, который здсь вовсе неумстенъ, — неправда ли, графъ? обратился онъ къ Клодвигу.

Но Зонненкампъ поспшилъ предупредить отвтъ графа.

— Напротивъ, сказалъ онъ: я буду очень радъ, если мои благородные гости, считая меня однимъ изъ своихъ, не стсняясь, будутъ продолжать свои разговоръ. Боле того, я приму это за доказательство ихъ расположенія ко мн.

Клодвигъ въ этотъ день нарушилъ свою обычную воздержность и по настоянію друзей выпилъ два бокала шампанскаго. Лицо его вдругъ приняло лукавое выраженіе и онъ сказалъ:

— А что, господинъ Зонненкампъ, если мы прежде пожелаемъ узнать ваше мнніе?

— Да, да! воскликнулъ лейтенантъ: кто съумлъ пріобрсти милліоны и устроить такой волшебный праздникъ, тотъ иметъ право….

— Прошу васъ, перебилъ его Клодвигъ: не мшайте говорить господину Зонненкампу.

— Милостивые государи, началъ тотъ: я постилъ вс части свта и убдился, что аристократія везд существуетъ и должна существовать.

— Точно также, какъ и между лошадьми и собаками, вмшался высокій лейтенантъ. У русской графини есть дв борзыя собаки, которыя происходятъ отъ императрицы Екатерины…. то-есть отъ собакъ императрицы Екатерины, хотлъ я сказать.

Гофмаршалъ, всъ котораго убавился на шестнадцать фунтовъ, строго замтилъ лейтенанту, что ему слдуетъ быть воздержне на языкъ, потому что онъ компрометируетъ и себя и все общество. Лейтенантъ провелъ рукою но лбу и общался слушать молча.

— Продолжайте пожалуйста, обратился Клодвигъ къ Зонненкампу.

— Для дикихъ племенъ, слова началъ тотъ, безъ сомннія тоже весьма важно имть въ своей сред такой классъ людей, который, стоя во глав всхъ прочихъ, въ теченіи вковъ служилъ бы имъ точкой соединенія и опоры. Родъ этихъ людей безспорно долженъ идти издалека. Но и между новыми людьми могутъ быть такіе, которые отличаются отъ прочихъ своимъ умомъ и мужествомъ: они въ такомъ случа должны составлять какъ бы новую династію.

У Зонненкампа на лбу выступилъ крупный потъ. Клодвигъ замтилъ это и поспшилъ самъ заговорить.

— Должно полагать, началъ онъ весьма мягко, что дворянство преимущественно призвало соединять въ себ мужество и образованіе: одному безъ другого никогда не слдовало бы существовать. Надюсь, вы меня какъ слдуетъ поймете, если я вамъ скажу, что, по моему мннію, дворянство есть не что иное, какъ хранилище преданій о томъ, что въ старину возникло и было завоевано силой выдвинувшихся впередъ ума и характера и что съ тхъ поръ сдлалось наслдственнымъ правомъ, а еще боле наслдственнымъ долгомъ. Дворянинъ — это свободный человкъ, въ которомъ природа и исторія сливаются въ одно: черезъ него постоянно возобновляющееся человчество сохраняетъ непрерывную нравственную связь съ прошлымъ. Дворянство — это родъ службы, которую обязанъ нести всякій къ нему принадлежащій. Дворянинъ можетъ дйствовать сообразно съ своими природными влеченіями, но всегда долженъ до нкоторой степени подчинять ихъ извстнымъ историческимъ условіямъ.

— Пусть у меня въ желудк скиснетъ и свернется выпитое мною Канарское, если я хоть что-нибудь изъ всего этого понялъ, шепнулъ лейтенантъ гофмаршалу, который тщетно удерживался отъ дремоты, строго запрещаемой при леченіи водами. Слова лейтенанта однако его мгновенно пробудили.

— Да, да, вы совершенно правы, живо проговорилъ онъ, только, прошу васъ, молчите.

— Вы сами, сказалъ государственный совтникъ, безъ сомннія находите весьма полезной гордость, возбуждаемую въ человк уваженіемъ къ храбрости и добродтелямъ своихъ предковъ. Кому однажды привелось пройти по галлере, со стнъ которой на него смотрли портреты его предковъ, тотъ никогда этого не забываетъ, и въ теченіи всей своей жизни какъ будто чувствуетъ на себ ихъ взгляды.

— Правда, правда! воскликнуло нсколько голосовъ.

— Но что же изъ этого? замтилъ Клодвигъ. Прошу васъ, вернемся къ занимающему насъ вопросу.

— Я вовсе и не отступалъ отъ него, такъ какъ имю въ виду спросить: почему бы обществу постоянно не возобновлять бъ своей сред это историческое явленіе?

— Отлично! Вотъ что называется прямо ставить вопросъ! воскликнулъ Клодвигъ. Но разв наше время способно возложить на дворянство какую-либо особенную обязанность и тмъ самымъ сообщить ему какія-либо особенныя права? Мы вступаемъ въ періодъ уравненія правъ, когда различіе между сословіями мало-по-малу исчезаетъ. Нын признаются всего два разряда людей: люди съ честью и люди безъ чести. До сихъ поръ честь составляла какъ бы принадлежность дворянства, его неотъемлемое наслдственное право. Въ вкъ всеобщаго уравненія правъ, такое преимущество, само собой разумется, должно утратить свою силу и нын дворянство представляется намъ въ вид уже отживающаго учрежденія. Какой смыслъ имютъ въ настоящее время гербы? Ихъ исключительное назначеніе теперь — красоваться на каминныхъ экранахъ, диванныхъ подушкахъ и дорожныхъ сумкахъ. Допущеніе всхъ сословій къ участію въ военной служб было послднимъ словомъ дворянства. Наука, искусство, ремесло составляютъ главное величіе нашего вка, а принимать въ нихъ участіе не только имютъ право, но и обязаны вс сословія безразлично. Такой порядокъ вещей стоитъ какъ бы въ противорчіи со всей прошлой исторіей человчества. Дворянство еще имло значеніе, докол поземельная собственность играла главную роль въ могуществ страны. Но это прекратилось съ тхъ поръ, какъ въ воздух стали возвышаться длинныя трубы фабрикъ и какъ движимое, или говоря иначе — мнимое имущество — что такое въ сущности государственныя бумаги, какъ не мнимое богатство?— лишило поземельную собственность почти всякаго значенія. Впрочемъ эти бумажныя имущества хороши тмъ, что они не могутъ быть превращаемы въ собственность мертвой руки. Я вовсе не прочь отъ того, чтобъ дворяне ставили свои имена во глав акціонерныхъ предпріятій, которыя въ сущности заслуживаютъ боле уваженія, чмъ всевозможные титулы и ордена: съ помощью ихъ человкъ не только пріобртаетъ себ богатство, но и подвизается на поприщ общественной пользы. Честь и слава Якову Гримму за то, что онъ въ своей рчи о Шиллер опровергъ мнніе, будто общество могло прибавить что-нибудь отъ себя къ врожденному благородству этого поэта и Гте. Въ наши дни дворянство не боле какъ пустое имя, украшеніе, которымъ мы недавно начали дарить даже евреевъ.

— Не станете же вы однако утверждать, вмшался банкиръ, что украшенныя гербами ворота дворянства должны служить границей, за которую терпимость вроисповданій не можетъ простираться.

— Вы совершенно правы, любезный другъ, сказалъ Клодвигъ. Если вообще допустить, что дворянами можно длаться, а не только рождаться, то конечно и евреи вправ того же требовать для себя. Но они не должны этого желать, не должны помогать длу измны и отступничества. Евреи, сколько мн кажется, служатъ живымъ доказательствомъ того, что о людяхъ слдуетъ судить не по тому, во что они врятъ, а по тому, какъ высоко они стоятъ въ нравственномъ оглашеніи и насколько оказываютъ содйствія успхамъ цивилизаціи. Родъ евреевъ, если смотрть на нихъ съ извстной точки зрнія, самый знатный. Дйствительно, кто кром нихъ можетъ похвалиться такимъ древнимъ и славнымъ происхожденіемъ? Они еще вправ гордиться и тмъ, что ихъ предки одно время находились въ невол. Никогда не забуду я одной оригинальной мысли, высказанной мн старымъ раввиномъ, съ которымъ я однажды встртился на водахъ.

— Какой мысли? спросилъ банкиръ.

— Онъ мн сказалъ…. Это было въ Остенде, мы шли по берегу моря и разсуждали о томъ, достигнутъ ли когда-нибудь негры той степени зрлости, которая позволитъ имъ выработать себ свободу и образованіе. По этому поводу раввинъ замтилъ слдующее …

Клодвигъ на минуту остановился, точно что-то припоминая, потомъ, приложивъ палецъ лвой руки къ носу, продолжалъ:

— Онъ сказалъ, что ничто такъ не подстрекаетъ мысль къ развитію, какъ воспоминаніе о прошломъ рабств. Многое, что насъ теперь поражаетъ въ евреяхъ, объясняется именно тмъ, что имъ въ древнйшій періодъ ихъ существованія пришлось извдать всю горечь неволи. Они были въ рабств у египтянъ и это развило въ нихъ въ одно и тоже время гордость и смиреніе, необыкновенное терпніе, когда ихъ самихъ постигаютъ бды, сочувствіе къ чужимъ страданіямъ и такую любовь къ собственному племени, равной которой нтъ во всей остальной исторіи человчества.

— Ничего не можетъ быть справедливе.

Клодвигъ продолжалъ:

— Видъ еврея въ шлем и съ щитомъ, украшеннымъ дворянскимъ гербомъ, долженъ представлять возмутительное зрлище для всхъ его соплеменниковъ. Евреи не должны забывать, что ихъ предки во время царства шлема и щита, находясь подъ владычествомъ императора, были почти лишены покровительства законовъ. Еврей, переходящій въ христіанство, часто длаетъ это по убжденію, потому что онъ, оставивъ въ сторон догматическую часть ученія Христа, поражается успхами, какіе послднее внесло въ исторію развитія человческой мысли. Конечно, многіе мняютъ свою вру и по легкомыслію, потому что имъ трудно и они не считаютъ себя ничмъ обязанными нести нескончаемое мученичество, отъ котораго въ тоже время хотятъ избавить и своихъ дтей. Все это въ порядк вещей. Но еврей, вступающій во дворянство, есть нелпйшій изъ анахронизмовъ. Его прямая обязанность примкнуть къ среднему сословію, которое нын пробуждается къ жизни и такъ смло заявляетъ свою самостоятельность: на это онъ иметъ полное право. Ужъ не хотятъ ли евреи составить цлую цпь соплеменныхъ имъ дворянскихъ семействъ, которыя бы только между собой вступали въ бракъ? Чмъ боле объ этомъ думаешь, тмъ сильне поражаешься нелпостью такихъ явленій. Но я ни чуть не былъ намренъ говорить объ евреяхъ и прошу меня извинить за такое длинное отступленіе.

— Не лучше ли намъ вовсе прекратить этотъ разговоръ? замтилъ Пранкенъ.

— Сейчасъ: еще только одно слово. Музыкальная пьеса безъ заключительнаго такта оставляетъ неполное и непріятное впечатлніе. Позвольте мн сказать еще слдующее: по моему мннію, всякій разъ какъ длаютъ новаго дворянина, совершается историческая безсмыслица. Кто мняетъ среднее сословіе на дворянство, тотъ въ моихъ глазахъ дезертеръ, отступникъ, чтобъ не сказать сумасбродный измнникъ, который покидаетъ свое побдоносное знамя въ самую минуту его торжества. Я знаю, чего домогаются эти люди: они хотятъ закрпить за своимъ родомъ пріобртенныя ими богатства, однимъ словомъ учредить майораты, а сыновья ихъ стремятся попасть въ дворянчики. Но на дл они только полагаютъ основаніе особаго рода уродливому сословію… на пняхъ со сгнившими корнями хотя иногда и появляются свжіе побги, но они никогда не выростаютъ въ деревья.

Клодвигъ говорилъ все это съ цлью вразумить своихъ слушателей одного съ нимъ званія и предостеречь банкира, который, онъ зналъ, по наущенію пріятелей, тоже начиналъ простирать свои виды на дворянство.

Взглянувъ на подвижное лицо своего друга, Клодвигъ произнесъ:

— Вы еще что-то хотите сказать?

— Ничего особеннаго. Я хотлъ только замтить, что вашъ почтенный хозяинъ самъ служитъ доказательствомъ того, какимъ высокимъ уваженіемъ пользуется въ Америк то, что называется а self-made-man, или какъ мы говоримъ: самъ себя создавшій человкъ. Но нашъ переводъ не передаетъ вполн значенія американскаго выраженія. Ничего не наслдовать, но все завоевать: вотъ въ чемъ заключается высшая гордость американца, вся цль жизни котораго состоитъ въ томъ, чтобъ заслужить наименованіе self made-man’а. Избраніе въ президенты Авраама Линкольна служитъ истиннымъ торжествомъ этого начала. Простой дровоскъ, корабельщикъ достигаетъ высшихъ почестей и становится во глав цлаго народа: какое необыкновенное, многозначительное и въ тоже время трогательное зрлище! Знакомы вы лично съ Линкольномъ? въ заключеніе спросилъ банкиръ у Зонненкампа.

— Я не имю этой чести, отвчалъ тотъ.

Пришелъ Роландъ и пригласилъ мужчинъ присоединиться къ дамамъ, съ тмъ, чтобъ немного погодя отправиться въ обратный путь при звукахъ музыки.

Вс поднялись съ мстъ. Здсь были собраны аристократы со всхъ концовъ Германіи. Они долго не могли придти въ себ отъ изумленія и стояли неподвижно, вопрошая другъ друга взоромъ, точно и они окаменли на подобіе группы скалъ, носящей названіе свадебнаго позда. Еслибъ это дйствительно могло съ ними случиться вслдствіе вліянія какой-нибудь сверхъестественной силы, долговязый лейтенантъ и дремлющій гофмаршалъ представили бы изъ себя въ высшей степени забавныя фигуры, Возможно ли, думали вс эти люди, чтобъ аристократъ, графъ Вольфсгартенъ, произносилъ подобныя рчи и былъ въ здравомъ ум? Нтъ, онъ, безъ всякаго сомннія, пьянъ!

Наконецъ они отправились къ дамамъ. Клодвигъ и Эрихъ остались позади всхъ. Молодой человкъ въ теченіи предъидущаго разговора ни слова не вымолвилъ. Клодвигъ, увидя себя теперь наедин съ нимъ, выразилъ свою досаду на то, что позволилъ себ увлечься и высказалъ свои задушевныя мысли въ присутствіи людей, которые не были способны ихъ понять.

— А я, такъ въ высшей степени вамъ за то благодаренъ, замтилъ Эрихъ.

— Хорошо, отвчалъ Клодвигъ: я постараюсь себя уврить, будто говорилъ для васъ однихъ.

Они вошли въ лсокъ, откуда только-что удалились дамы, сли на разостланный тамъ коверъ и стали смотрть на танцевавшую внизу на лужайк молодежь.

Зонненкампъ стоялъ, прислонясь къ стволу толстой ели. Онъ какъ будто замеръ на мст и отъ всего сердца желалъ, чтобъ гости его мгновенно превратились въ камни. Вокругъ него порхала бабочка, которая, слетвъ съ горной высоты, могла бы ему разсказать, о чемъ тамъ за верху говорили Клодвигъ и Эрихъ.

— Вы сегодня утромъ, началъ графъ, пытались узнать мое мнніе на счетъ предполагаемаго возвышенія въ свт Зонненкампа. Теперь оно вамъ извстно. Я, кажется не скрываясь, объявилъ себя противникомъ новаго дворянства. Но вамъ, молодой другъ, я скажу, что Зонненкампъ по всмъ вроятностямъ все-таки достигнетъ желаемаго, такъ какъ мое мнніе не есть главное.

Эриху вдругъ захотлось пойти внизъ и передать Зонненкампу слова Клодвига. Онъ видлъ смущеніе этого человка и въ немъ пробудилось желаніе его успокоить. Зонненкампъ во всемъ этомъ дл думалъ только о благосостояніи своего сына и тмъ самымъ вызвалъ къ себ сочувствіе Эриха.

Но молодой человкъ удержалъ свой сердечный порывъ, сказалъ себ, что ни однимъ словомъ не долженъ принимать участія въ этомъ дл. Онъ разсказалъ Клодвигу, какъ Роландъ ему недавно намекалъ о какой-то тайн, о которой онъ тогда не хотлъ его распрашивать. Теперь, зная въ чемъ дло, Эрихъ все-таки считалъ за лучшее молчать съ нимъ объ этомъ предмет. До сихъ поръ Роландъ довольно спокойно относился къ вопросу о дворянств, поднявъ который, легко можно было поселить разладъ между отцемъ и сыномъ. Клодвигъ вполн одобрилъ Эриха и еще разъ повторилъ, какъ онъ доволенъ тмъ, что его молодой другъ не согласился поселиться съ нимъ въ Вольфсгартен. Въ дом Зонненкампа онъ былъ гораздо боле у мста, потому что занимался прекраснымъ дломъ, которое должно было имть важныя послдствія.

Старикъ и молодой человкъ еще долго такимъ образомъ дружески бесдовали. Эрихъ съ высоты, на которой находился, видлъ какъ къ Зонненкампу подошелъ лейтенантъ и заговорилъ съ нимъ.

Бабочка, снова взлетвшая на гору, могла бы повдать сидвшимъ тамъ друзьямъ, о чемъ шла рчь въ долин.

— Господинъ Зонненкампъ! развязно началъ лейтенантъ: Есть у негровъ способности къ музык?

— Негры очень любятъ музыку, въ которой нтъ ничего кром шуму, возразилъ Зонненкампъ, подобно тому, какъ многіе считаютъ за настоящій разговоръ то, что…

Онъ повидимому искалъ и не находилъ слона, которое было бы достаточно учтиво и въ то же время колко. Наконецъ онъ сказалъ:

— ….Что можетъ прослыть за разговоръ только разв въ маленькой столиц.

Онъ присоединился къ обществу, которое вскор подъ звуки музыки направилось къ экипажамъ.

На возвратномъ пути черезъ лсъ Эриху пришлось идти съ Манной. Ни тотъ, ни другая не знали, какимъ образомъ это случилось. Они долго шли молча, а между тмъ каждому изъ нихъ хотлось многое сказать.

— Я слышала, наконецъ начала Манна, что графъ Клодвигъ съ большимъ жаромъ говорилъ противъ дворянства. Разв онъ тоже находитъ, что преимущества, какими человкъ пользуется по праву рожденія, противорчивъ религіи?

— Нтъ, онъ этого не говорилъ.

И оба слова замолчали.

— Какъ-то провелъ сегодняшній день нашъ другъ, профессоръ Эйнзидель? опять спросила Манна. Вы знаете, я тоже его ученица.

— Находиться въ сношеніяхъ съ этой прекрасной, свободной душой, возразилъ Эрихъ, уже само по себ составляетъ большое счастіе.

Ни тотъ, ни другая боле не нарушали молчанія, но оба чувствовали, что между ними возникла еще новая связь. Они съ одинаковой силой любили и уважали человка, которому оба были многимъ обязаны.

— Эрихъ! Манна! внезапно раздалось въ лсу. Они вздрогнули, услышавъ какъ имена ихъ, произнесенныя вмст, многократно были повторены эхо, а потомъ замерли въ глубин пропасти, образуемой группой скалъ окаменлаго свадебнаго позда.

Къ нимъ вскор присоединился Роландъ и вмст съ ними пошелъ къ экипажамъ.

ГЛАВА XVI.
РАЗЛИЧНЫЯ НАСТРОЕНІЯ ДУХА.

Зонненкампъ видлъ, что дворъ оказывалъ ему пренебреженіе, или лучше сказать вовсе его не замчалъ, но не смлъ показывать и виду, будто это его оскорбляетъ. Онъ боялся жалобами уничтожить всякое къ себ уваженіе и продолжалъ по прежнему, несмотря за холодность къ нему герцога, разыгрывать роль его покорнаго слуги. Онъ полагалъ, что въ этомъ заключается придворная служба и хотлъ заране къ ней привыкнуть.

День отъзда герцога былъ уже назначенъ. Зонненкампъ вмшался въ толпу знати, которая окружала экипажъ его высочества, и вмст съ другими принялъ его благосклонный взглядъ и поклонъ. Государственный совтникъ, которому надлежало хать во второй карет, прощаясь съ Зонненкампомъ, сказалъ:

— Ваше дло, несмотря на почтеннаго и ученаго графа Вольфсгартена, находится въ наилучшемъ положеніи.

Отъздъ двора произвелъ на значительную часть карлсбадскаго общества тоже впечатлніе, какое обыкновенно производитъ исчезновеніе изъ кружка танцующихъ невсты, въ честь которой давался балъ. Гости еще продолжаютъ танцовать, но имъ уже не достаетъ прежняго оживленія.

Толпы людей прибывали и убывали. Оживленный кружокъ, центромъ котораго была Белла, ежедневно утрачивалъ кого-нибудь изъ своей среды. Зонненкампу часто приходилось составлять букеты и подносить ихъ отъзжающимъ, но онъ длалъ это съ тайнымъ отвращеніемъ. Наконецъ и Белла съ Клодвигомъ ухали. Графъ, къ великому удовольствію Эриха, искренно привязался къ профессору Эйнзиделю.

Послдніе дни пребыванія ихъ въ Карлсбад имли для Эриха и Роланда всю прелесть заключительныхъ нотъ очаровательной мелодіи. Они довольно легко перенесли отъздъ Клодвига и Беллы: съ ними еще оставался профессоръ Эйнзидель.

Зато Зонненкампъ и Церера испытывали самое дурное расположеніе духа: они чувствовали, что, такъ сказать, пережили самихъ себя.

Зонненкампъ мысленно сравнивалъ себя съ залежавшимся букетомъ цвтовъ. Какая участь обыкновенно постигаетъ такой букетъ къ вечеру? Онъ теряетъ свою свжесть, его на ночь спрыскиваютъ водой, на слдующее утро очищаютъ отъ поблекшихъ цвтовъ и снова несутъ на рынокъ. Будетъ ли онъ счастливе сегодня? Неизвстно, но все-таки надо сдлать пробу.

Мужчины и дамы, которые во время пребыванія на водахъ Беллы составляли обычное общество Зонненкампа, теперь держались отъ него въ сторон, сухо отвчали на его поклоны и примыкали къ кружкамъ вновь прибывавшихъ аристократовъ. На прогулкахъ все чаще и чаще появлялся профессоръ Крутіусъ. Онъ почти всегда былъ окруженъ американцами и вс они какъ-то особенно смотрли на Зонненкампа. Послдній всегда очень любезно кланялся Крутіусу, но тотъ едва замтно отвчалъ за его поклонъ.

Наконецъ настало утро, назначенное для отъзда. Для Зонненкампа и его свиты были приготовлены три экипажа. Провожать ихъ собралось мене друзей, чмъ даже можно было ожидать. Но кареты тмъ не мене выхали на дорогу украшенныя гирляндами изъ цвтовъ, а на первой изъ нихъ даже красовалась большая пестрая корова. Самыя спицы на колесахъ, и т были обвиты зеленью, а почтальоны вс имли за шляпахъ внки.

Семейство завтракало по обыкновенію на открытомъ воздух, а потомъ, не возвращаясь въ комнаты, стало размщаться по экипажамъ.

Въ числ провожающихъ находился профессоръ Эйнзидель. Онъ стоялъ съ Манной нсколько въ сторон и въ полголоса ей говорилъ:

— Я въ послдней моей лекціи… Ахъ, извините милое дитя, это вырвалось у меня по привычк, но вдь насъ никто не слышитъ. Итакъ, я однажды сказалъ вамъ, что самъ охотно удалился бы въ монастырь, но не въ такой какъ вы, а въ свободный, гд я могъ бы успокоиться на старости лтъ. Но я уже утомленъ жизнью, одинокъ и потому мое желаніе совершенно естественно. Вы же, дитя мое, совсмъ другое дло. Ваша жизнь еще впереди и вамъ слдуетъ хорошенько подумать прежде, чмъ вы примете окончательное ршеніе. Ничего не можетъ быть ужасне, какъ постоянно бороться съ долгомъ, обречь себя на служеніе высокой иде, а въ душ таить вчную тоску и тревогу. Обдумайте по серьезне ваше намреніе, дитя мое, и врьте, что я отъ души желаю вамъ добра, сказалъ въ заключеніе добрый старикъ дрожащимъ отъ волненія голосомъ.

— Я въ этомъ не сомнваюсь, отвчала Манна. У ней на глазахъ навернулись крупныя слезы и она, чтобы скрыть ихъ, спрятала лицо въ букетъ, который держала въ рукахъ.

Къ нимъ подошелъ Роландъ и снялъ шляпу. Профессоръ положилъ ему руку на голову и сказалъ:

— Оставайся всегда честнымъ и добрымъ малымъ и знай, что ты имешь во мн искренняго друга.

Роландъ былъ тронутъ до глубины души. Онъ взялъ маленькую руку профессора и быстро поднесъ ее къ губамъ. Стоявшіе въ нкоторомъ отдаленія зрители пришли въ изумленіе.

Но вдругъ раздался звукъ почтовой трубы, горное эхо повторило его, экипажи двинулись и Зонненкампъ съ семействомъ покинулъ мсто, гд такъ многое было всми пережито, но гд тмъ не мене никто не нашелъ разршенія терзавшихъ его сомнній.

Отъхавъ уже на нкоторое разстояніе отъ Карлсбада, Роландъ шепнулъ Эриху:

— Теперь у меня есть также и ддушка.

Эрихъ молчалъ. Роландъ въ теченіи дороги много разъ замчалъ, какъ права была Манна, осуждая обычай рвать цвты и длать изъ нихъ букеты. Имъ безпрестанно встрчались на пути увядшіе или еще свжіе цвты, которые путешественники безжалостно кидали на дорогу подъ колеса каретъ.

Манна сидла молча. Она очень неохотно согласилась сопровождать своихъ родителей на воды и теперь узжала оттуда съ сердцемъ, преисполненнымъ тревоги и печали.

Она незамтно для другихъ сложила руки и горячо молилась про себя.

Вскор они достигли желзной дороги.

— Слыша свистъ локомотива, сказалъ Роландъ, я чувствую себя почти дома. У насъ на вилл постоянно раздается этотъ свистъ и все послднее время, что я его не слышалъ, мн казалось, будто я нахожусь въ другомъ, какомъ-то мн совершенно чуждомъ мір. А ты, Манна, рада вернуться домой? Что-то тамъ теперь длается? Все ли цло и невредимо?

Любовь къ дому, проглядывавшая въ каждомъ слов Роланда, сильно радовала Эриха и онъ въ отвтъ ему замтилъ, что никакія перемны, еслибъ он и свершились во время ихъ отсутствія, не должны ихъ смущать. Пусть радость ихъ по возвращеніи домой будетъ полная и ничмъ невозмутимая.

ГЛАВА XVIII.
ДЙСТВІЕ СЛДУЕТЪ ПОСЛ.

— Дйствіе слдуетъ посл, говорилъ докторъ на водахъ Зонненкампу и его жен, когда они собирались хать домой. Дйствіе слдуетъ посл, уврялъ также и государственный совтникъ.

Семейство Зонненкампа вернулось на Рейнъ съ новыми надеждами въ сердц.

Вилла во время отсутствія хозяевъ содержалась въ наилучшемъ порядк. По распоряженію Зонненкампа между оранжереями и конюшнями была выстроена новая чугунная галлерея, отличавшаяся необыкновеннымъ изяществомъ и легкостью. Нигд не оставалось и слдовъ недавнихъ работъ, а садовникъ уже усплъ разставить за галлере вазы съ вьющимися растеніями, которыя граціозно обвивали желзные столбы. Зонненкампъ остался всмъ очень доволенъ.

Вся семья рада была возвратиться домой, гд посл разлуки все казалось еще лучше и миле.

Зонненкампъ освдомился много ли путешественниковъ во время его отсутствія постило виллу и оранжереи. Онъ каждый годъ, узжая на воды, позволялъ слугамъ показывать желающимъ нижній этажъ дома, теплицы, паркъ и фруктовый садъ.

Кастелянъ сказалъ, что никогда еще не бывало на вилл столько постителей, какъ въ этомъ году и онъ каждому изъ нихъ указывалъ мста, гд сидли герцогъ и герцогиня.

Зонненкампъ приказалъ подать себ книгу, въ которой постители имли обыкновеніе записывать свои имена, причемъ отъ нихъ требовалось, чтобъ они не писали ничего, кром именъ.

Зонненкампъ пробжалъ глазами цлый списокъ ихъ и вдругъ гнвно воскликнулъ:

— Кто это написалъ?

Никто не могъ съ достоврностью ему отвчать. Наконецъ садовникъ, прозванный блкой, указалъ за того человка, который хотлъ поступить въ гувернеры къ Роланду. Онъ прізжалъ недавно на виллу въ сопровожденіи другого мужчины высокаго роста и красивой наружности. Послдній ничего не писалъ, но его спутникъ, котораго онъ называлъ профессоромъ, наполнилъ цлую страницу разными именами. Садовникъ замтилъ, что это ему уже и тогда показалось страннымъ.

Зонненкампъ былъ увренъ, что напалъ на настоящій слдъ. Человкъ, испестрившій книгу именами, былъ никто иной какъ профессоръ Крутіусъ, а написанныя имъ имена вс до одного принадлежали главнымъ предводителямъ партіи, защищавшей невольничество въ южныхъ штатахъ. Чтобъ эти люди сами постили виллу Эдемъ, это было ршительно невозможно. Съ какой же стати красоваться здсь ихъ именамъ?

Зонненкампъ долго задумчиво бродилъ по саду, наконецъ ему удалось успокоить себя и онъ вслухъ произнесъ:

— Твой злйшій и старйшій врагъ снова выступаетъ на сцену и это никто иной, какъ твое несчастное воображеніе.

Эрихъ, обнимая свою мать, радовался не боле, чмъ Манна и Роландъ.

— Ты и тетушка, воскликнулъ послдній, цалуя профессоршу, вы мн дороже всхъ деревьевъ въ парк, дороже дома и всего! Вы, подобно имъ, постоянны и также твердо какъ они стоите на мст и ожидаете нашего возвращенія. Ахъ, какое счастье для насъ, что вы здсь! Какая радость, вернувшись домой, снова съ вами свидться!

И мальчикъ еще долго продолжалъ такимъ образомъ выражать свой восторгъ.

Манна, напротивъ, молчала, но во взор ея ясно выражалась любовь къ этимъ двумъ женщинамъ, мирная, исполненная достоинства жизнь которыхъ возбуждала въ ней чувство глубокаго умиленія. Тишина, царствовавшая въ виноградномъ домик, сильно напоминала ей монастырь, хотя ни одна изъ его обитательницъ не была связана никакимъ обтомъ. Разсказывая матери Эриха о своемъ знакомств съ профессоромъ Эйнзиделемъ, она между прочимъ замтила, что благоговніе, какое добрый старикъ питаетъ къ наук, равняется религіозному благочестію другихъ людей. Профессорша была тронута до глубины души: она видла, что Манна способна была понять и оцнить геній человка, посвятившаго себя наук.

Зонненкампъ казался боле чмъ когда-либо погруженнымъ въ себя. Свое стремленіе къ дворянству онъ мысленно называлъ добровольно наложеннымъ на себя рабствомъ. Онъ вывезъ съ собой изъ Карлсбада убжденіе, что дворяне, въ кругу которыхъ онъ тамъ вращался, все время смотрли на него, какъ на чужого и считали его за выскочку. Онъ принужденъ былъ держать себя съ ними очень осторожно и нердко пропускать мимо ушей двусмысленные намеки. Изо всего, что тамъ говорилось, его особенно поразило замчаніе банкира насчетъ самихъ себя создавшихъ людей, которымъ и до конца надлежало оставаться такими.

И дйствительно, не лучше ли имть въ самомъ себ источникъ чести, нежели заимствовать ее искусственнымъ образомъ изъ чисто-вншнихъ обстоятельствъ и условій?

Зонненкампу казалось, что передъ нимъ воздвиглась стна, перешагнуть которую не предвидлось возможности. Онъ сердился на себя за вс эти мысли, старался не думать, по никакъ не могъ этого достигнуть.

Наконецъ онъ ршился просить государственнаго совтника прекратить вс хлопоты о дворянств, какъ вдругъ получилъ отъ него письмо съ увдомленіемъ, что дло можно почти считать благополучно оконченнымъ.

Зонненкампъ гордымъ взглядомъ окинулъ окружавшіе его предметы. Благо, котораго онъ такъ усердно домогался, почти было у него въ рукахъ, а онъ намревался отъ него отказаться. Это послднее, конечно, еще боле удовлетворило бы его и возвысило въ собственныхъ глазахъ. Но что сталось бы тогда съ Церерой, съ Манной и съ Роландомъ? Да и какимъ образомъ отступилъ бы онъ теперь назадъ? Ему на минуту пришло въ голову продать все свое имніе на Рейн и переселиться въ Швейцарію, во Францію или въ Италію. Но при мысли о разлук съ здшней мстностью, изъ глубины души его поднялось тоскливое чувство. Желаніе пріобрсти почетъ и уваженіе въ обществ заговорило въ немъ сильне, а домъ, садъ и все, чего онъ здсь былъ хозяиномъ, вдругъ получило въ его глазахъ новую прелесть.

Зонненкампъ ходилъ взадъ и впередъ по алле, осненной деревьями, которыя онъ насадилъ и чувствовалъ, что самъ приросъ къ этой почв и пустилъ въ ней глубокіе корни. Онъ взглянулъ на Рейнъ и въ немъ внезапно пробудилось страстное желаніе никогда съ нимъ не разставаться, какое испытываетъ всякій, кто разъ поселился на его берегахъ.

— Впередъ! воскликнулъ онъ. Лукъ натянутъ, пусть стрла летитъ къ цли!

Онъ вторично прочелъ письмо. Тамъ, между прочимъ, говорилось, что еврейскій банкиръ, въ одно время съ Зонненкампомъ начавшій хлопотать о дворянств, внезапно прекратилъ свое искательство. Кром того, государственный совтникъ совтовалъ Зонненкампу постараться сблизиться съ Вейдеманомъ, мнніе котораго еще не было получено. Его слдовало тмъ боле задобрить, что никому не быль извстенъ его образъ мыслей насчетъ вопроса о новомъ дворянств.

Затмъ совтникъ сообщалъ, что мнніе, поданное графомъ Вольфсгартеномъ, было въ высшей степени странно, но что тмъ не мене одинъ пунктъ въ немъ ршилъ дло въ пользу Зонменкампа.

Все это были загадки, надъ разршеніемъ которыхъ послдній тщетно трудился. Наконецъ онъ ршился ничего боле не предпринимать для ускоренія дла: его слишкомъ долго заставляли ждать, пусть теперь подождутъ и другіе.

На виллу не замедлилъ явиться докторъ. Онъ сдлалъ генеральный смотръ ея обитателямъ и нашелъ, что пребываніе на водахъ всмъ принесло пользу.

Только самъ Зонненкампъ все еще находился въ слишкомъ возбужденномъ состояніи.

Докторъ всмъ щупалъ пульсъ, выводилъ врныя заключенія о физическомъ состояніи каждаго члена семьи, но не могъ и подозрвать перемнъ, происшедшихъ въ ихъ нравственномъ состояніи.

Церера имла, по обыкновенію, утомленный видъ и жаловалась на то, какъ ей надоли восторженные толки о красотахъ природы.

Манн не врилось, что она прожила столько времени посреди шумныхъ свтскихъ удовольствій.

Но пребываніе на водахъ боле всего имло вліянія на Эриха и Роланда.

Эрихъ пришелъ къ убжденію, что профессоръ Эйнзидель въ своихъ предостереженіяхъ весьма мтко попалъ на его больное мсто. Онъ самъ чувствовалъ, какъ разсянный образъ жизни, который онъ до сихъ поръ велъ, длалъ его все мене и мене способнымъ углубляться въ самого себя и давать себ отчетъ въ разнаго рода явленіяхъ своей собственной нравственной природы. Молодой человкъ далъ себ слово немедленно приступить къ устройству своей внутренней жизни и создать для себя родъ ученой крпости, въ которой могъ бы укрываться отъ вреднаго вліянія свта. Онъ заставлялъ Роланда много работать одного, не всегда отвчалъ на его вопросы и до многаго предоставлялъ ему допытываться самому.

Роландъ въ первый разъ чувствовалъ себя покинутымъ Эрихомъ, а между тмъ никогда не нуждался такъ въ его опор, какъ теперь. Праздная жизнь на водахъ, длинный рядъ всякаго рода развлеченій, постоянное пребываніе въ многочисленномъ обществ дамъ и кавалеровъ, которые осыпали его любезностями, — все это, когда миновала первая радость свиданія съ профессоршей и тетушкой Клавдіей, оставило въ душ юноши большую пустоту. Онъ впалъ въ тревожное состояніе, съ трудомъ переносилъ тишину и однообразіе домашней жизни и весьма неохотно занимался уроками. Его тянуло опять въ общество, къ молодымъ людямъ его лтъ.

Онъ получилъ письмо отъ кадета, который увдомлялъ его о своемъ производств въ прапорщики и общался въ скоромъ времени навстить его съ нсколькими изъ своихъ товарищей.

Роландомъ овладло тоскливое чувство ожиданія: онъ жаждалъ удовольствій, искалъ перемны и развлеченій. Разъ какъ-то долговязый лейтенантъ замтилъ въ его присутствіи, что ему пора бы уже выдти изъ-подъ опеки гувернера, и теперь Роландъ съ трудомъ переносилъ свою зависимость отъ Эриха.

Подъ вліяніемъ этого настроенія духа, онъ то и дло спрашивалъ у отца, когда, наконецъ, придетъ дворянскій дипломъ. Зонненкампъ старался успокоить мальчика и разъ какъ-то проговорился, что тайна о дворянств извстна также и Эриху. Роландъ пришелъ въ сильное негодованіе: почему Эрихъ до сихъ поръ ни слова ему объ этомъ не сказалъ.

Профессорша прежде своего сына замтила перемну, происшедшую въ мальчик со времени возвращенія его изъ Карлсбада. Но мало-по-малу дурное расположеніе духа его воспитанника сдлалось очевидно и для Эриха. Онъ немедленно отложилъ въ сторону свой ученый трудъ и ршился еще на нкоторое время исключительно посвятить себя Роланду. Но ему стоило не малаго труда слова привлечь къ себ мальчика. Наконецъ ему явился на помощь случай.

Однажды къ Зонненкампу пришелъ маіоръ и сталъ его просить отъ имени Вейдемана уступить большую рыцарскую залу въ замк для предстоящаго большого праздника масоновъ. Въ первую минуту Зонненкампъ готовъ былъ согласиться: его изумило странное стеченіе обстоятельствъ, въ силу котораго Вейдеманъ именно въ немъ нуждался. Но потомъ онъ нашелъ, что ему еще пріятне отказать, нежели уступить желанію этого человка. Вмсто отвта онъ спросилъ у маіора, почему Вейдеманъ самъ не обратился къ нему съ своей просьбой, а поручилъ это третьему лицу?

Маіоръ очутился въ затруднительномъ положеніи. Не могъ же онъ сказать, что Вейдеманъ коротко и ршительно отказался лично имть какое-либо дло съ Зописикампомъ.

Послдній выразилъ желаніе узнать имена тхъ лицъ, которые въ здшней мстности принадлежали къ обществу масоновъ.

У маіора былъ съ собой списокъ ихъ и онъ показалъ его Зонненкампу, который мгновенно убдился, что въ числ братьевъ-масоновъ не было ни одного сколько-нибудь значительнаго лица. Баронъ фонъ-Эндлихъ и тотъ вышелъ изъ общества, лишь только былъ произведенъ въ дворяне.

Это еще боле побудило Зонненкампа къ отказу, но онъ вмсто того, въ свою очередь, обратился къ маіору съ просьбой сблизить его съ Вейдеманомъ.

— Вамъ этого вовсе не трудно достигнуть, отвчалъ маіоръ. Вейдеманъ очень желалъ бы видть у себя Роланда и капитана Дорнэ, пошлите ихъ къ нему.

Но Зонненкампъ и на это не согласился. Онъ не хотлъ длать перваго шага для сближенія съ Вейдеманомъ, который самъ постоянно гордо держался отъ него въ сторон.

Впрочемъ, не дале какъ на слдующій день произошло обстоятельство, которое вполн измнило намренія Зонненкампа. Онъ халъ верхомъ и встртилъ въ коляск Вейдемана, сидвшаго рядомъ съ человкомъ, который по всмъ соображеніямъ долженъ былъ бы въ эту-минуту находиться по ту сторону океана. Видъ послдняго до такой степени поразилъ Зонненкампа, что онъ едва усидлъ на лошади.

Незнакомецъ отличался красивой, моложавой наружностью и необыкновенно высокимъ ростомъ. Вейдеманъ, поровнявшись съ Зонненкампомъ, поклонился ему. Спутникъ его вздрогнулъ, но мгновеніе спустя тоже снялъ шляпу. Густая масса русыхъ кудрей, высокій лобъ незнакомца, быстрый взглядъ его прекрасныхъ голубыхъ глазъ, — все это было слишкомъ хорошо памятно Зонненкампу. Онъ не могъ удержаться, чтобъ не обернуться еще разъ на сдл и не взглянуть вслдъ удалявшемуся экипажу: ему непремнно хотлось удостовриться въ томъ, что онъ дйствительно не ошибся.

Незнакомецъ, съ своей стороны, тоже привсталъ въ коляск и смотрлъ на встртившагося съ нимъ всадника. Зонненкампъ видлъ, какъ онъ потомъ кивнулъ головой, точно въ подтвержденіе своей догадки.

Зонненкампъ затянулъ поводья у лошади и покачнулся въ сдл. Его охватилъ непреодолимый ужасъ. Да, это онъ, его злйшій врагъ, самый дятельный изъ его противниковъ! Но какъ и зачмъ онъ здсь очутился? Зонненкампъ смотрлъ вслдъ коляск, пока она совсмъ не скрылась изъ виду и не умолкъ шумъ ея колесъ. Потомъ онъ повернулъ лошадь и поскакать обратно домой. Немного спустя, однако, онъ снова остановился, вторично поворотилъ коня и пришпоривъ его, понесся по направленію къ жилищу маіора.

Онъ не засталъ его дома.

Фрейленъ Милькъ, къ которой онъ питалъ непреодолимое отвращеніе, одна встртила его и сказала, что маіоръ ушелъ въ замокъ.

Зонненкампъ похалъ за нимъ туда и самымъ спокойнымъ, равнодушнымъ тономъ освдомился, что за человкъ гостилъ у Вейдемана. Маіоръ отвчалъ, что въ Маттенгеймъ недавно пріхалъ племянникъ Вейдемана, докторъ Фрицъ, затмъ, чтобъ взять оттуда свою дочь, которая тамъ воспитывалась подъ надзоромъ Кнопфа.

— А былъ этотъ докторъ Фрицъ въ мое отсутствіе у меня на вилл? спросилъ Зонненкампъ.

— Былъ, вмст съ профессоромъ Крутіусомъ. Они оба остались въ восторг отъ вашего дома и сада. Я, по порученію доктора Фрица, купилъ у вашего садовника много сменъ, которыя онъ хочетъ увезти съ собой въ Америку. Отпустите, пожалуйста, Эриха и Роланда въ Маттенгеймъ: и тому и другому будетъ очень пріятно познакомиться съ докторомъ Фрицемъ. Онъ отличный человкъ, но къ сожалнію на дняхъ уже отсюда узжаетъ.

Въ это самое время Эрихъ и Роландъ, какъ нарочно, тоже пришли въ замокъ. Маіоръ сталъ подстрекать ихъ къ поздк въ Маттенгеймъ и вполн въ этомъ усплъ. Роландъ былъ радъ радешенекъ нарушить однообразіе своего настоящаго образа жизни, а Эрихъ надялся, что дятельность, кипвшая въ Маттенгейм, будетъ имть на его воспитанника хорошее вліяніе.

На этотъ разъ Зонненкампъ умне распорядился. Въ Карлсбад онъ далъ Эриху прямое порученіе вывдать отъ Клодвига его мнніе, теперь онъ намеками старался вразумить его на счетъ того, что именно желалъ бы онъ узнать о Вейдеман. Эриху надлежало черезъ нсколько дней прислать къ нему изъ Маттенгейма человка, съ извстіемъ, что онъ можетъ теперь туда самъ явиться, какъ будто бы за своимъ сыномъ.

На слдующее утро, посл отъзда Эриха и Роланда, Манна наконецъ ршилась пойти навстить патера, который, по словамъ фрейленъ Пэрини, сильно удивлялся тому, что она у него еще не была посл своего возвращенія изъ Карлсбада. Фрейленъ Пэрини сочла за лучшее, чтобъ Манна прямо отъ нея узнала, что она уже видлась съ патеромъ. Но съ другой стороны она не нашла нужнымъ сообщитъ ей, что уже успла познакомить патера со всми подробностями ихъ пребыванія въ Карлсбад.

Узнавъ отъ ключницы патера, что у него находился въ гостяхъ деканъ капитула канониковъ изъ столицы, Манна хотла, не повидавшись съ нимъ, вернуться домой. Но патеръ вроятно услышалъ ея голосъ, потому что вышелъ къ ней и взявъ ее за руку, повелъ въ комнату. Тамъ онъ представилъ ее декану въ качеств будущей монахини.

Манна въ смущеніи взглянула на патера, а деканъ, замтивъ это, поспшилъ сказать:

— Да, да, мн уже извстно ваше прекрасное намреніе поступить въ монастырь.

Манна въ испуг опустила глаза и принуждена была молча выслушать похвалу. Она не смла противоречить патеру, а между тмъ чувствовала, что въ сердц ея возникли сомннія и поселился разладъ.

Деканъ спросилъ, не былъ ли въ Карлсбад на водахъ кто-нибудь изъ высшихъ духовныхъ сановниковъ.

Манна отвчала отрицательно.

Затмъ патеръ освдомился, не познакомилась ли она тамъ съ какими-нибудь замчательными свтскими личностями.

Манна сочла своей обязанностью прежде всхъ назвать профессора Эйнзиделя.

— Вотъ какъ! Вы познакомились съ маленькимъ, сморщеннымъ, напыщеннымъ человкомъ, который весьма скромно сравниваетъ себя съ древнимъ грекомъ?

И оба духовныя лица громко засмялись. Манна, привыкшая уважать профессора Эйнзиделя, съ трудомъ узнала его въ этой каррикатур. Но у ней не хватило мужества взять на себя его защиту, и она молчала.

— Мы васъ проводимъ домой, сказалъ ей наконецъ патеръ и обратясь съ декану, прибавилъ: мн хотлось бы, чтобъ вы хоть мелькомъ взглянули на прекрасную виллу господина. Зонненкампа.

Манна вернулась домой въ сопровожденіи этихъ двухъ духовныхъ лицъ, которые обращались съ ней очень дружески и ласково. Но она тмъ не мене чувствовала себя, какъ преступникъ, пойманный на мст преступленія.

На двор виллы они встртили Зонненкампа. Онъ очень учтиво съ ними раскланялся и любезно предложилъ показать имъ паркъ, оранжереи и даже самый домъ. Деканъ въ оцнк осматриваемыхъ имъ предметовъ роскоши выказалъ много тонкаго вкуса. Зонненкампъ по обыкновенію съ гордостью обратилъ вниманіе своихъ постителей на то, что каждая печь въ дом имла свою особую трубу. Отъ него не ускользнуло, какъ деканъ и патеръ при этомъ переглянулись и съ довольнымъ видомъ улыбнулись.

— Ого, вотъ оно что! мелькнула у Зонненкампа въ голов догадка. Эти люди повидимому осматриваютъ виллу въ надежд, что имъ удастся превратить ее въ монастырь, когда Манна приведетъ въ исполненіе свое намреніе. Нтъ, друзья мои: прежде чмъ этотъ домъ достанется вамъ, я собственноручно сожгу его со всмъ, что въ немъ заключается.

Ни патеръ, ни деканъ не догадывались, почему лицо Зонненкампа приняло вдругъ такое радостное, торжествующее выраженіе: онъ мысленно поздравлялъ себя съ тмъ, что еще разъ проникъ въ тайныя мысли и побужденія другихъ людей.

Зонненкампъ проводилъ патера и декана до самыхъ воротъ парка и на прощанье убдительно просилъ ихъ впередъ какъ можно чаще навщать его скромное жилище.

КОНЕЦЪ ВТОРОГО ТОМА.

Б. АУЭРБАХЪ.

ДАЧА на РЕЙН

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ.

КНИГА ШЕСТАЯ.

ГЛАВА I.ХОЗЯИНЪ ОПЯТЬ ДОМА.

ГЛАВА II.НЕТЛННОЕ БОГАТСТВО.

ГЛАВА III.НОВЫЕ СОЮЗНИКИ И УВЕСЕЛИТЕЛЬНАЯ ПОЗДКА ЗА ГОРОДЪ.

ГЛАВА IV.МСТО ЗАНЯТО.

ГЛАВА V.СТРОГІЙ ПРИГОВОРЪ.

ГЛАВА VI.ПЕРВОЕ ЖАЛОВАНЬЕ.

ГЛАВА VII.НЕУДОБОВАРИМОЕ ДЛЯ ГОСТЯ.

ГЛАВА VIII.САМЪ СЕБ ПОМОГАЙ.

ГЛАВА IX.НА СВАДЬБ.

ГЛАВА X.ФЕЙЕРВЕРКЪ.

ГЛАВА XI.УЯЗВЛЕННОЕ СЕРДЦЕ.

ГЛАВА XII.СУДЪ И ОПРАВДАНІЕ.

ГЛАВА XIII.МАІОРЪ ОДЕРЖИВАЕТЪ ПОБДУ.

ГЛАВА XIV.КАРТОФЕЛЬ И НЧТО ЕЩЕ ЛУЧШЕЕ.

КНИГА СЕДЬМАЯ.

ГЛАВА I.МАТУШКА ЗДСЬ!

ГЛАВА II.НИКОГДА ПОЧЕМУ НЕ УЧИЛАСЬ, А ХОЧЕТЪ УЧИТЬСЯ.

ГЛАВА III.ВНОВЬ ПРІОБРТЕННОЕ СОСДСТВО.

ГЛАВА IV.НОВАЯ АТМОСФЕРА НА ВИЛЛ.

ГЛАВА V.ДВОЙНАЯ ИГРА.

ГЛАВА VI.ТОСКУЮЩАЯ, НО МУЖЕСТВЕННАЯ МАТЬ.

ГЛАВА VII.СТАТИСТИКА ЛЮБВИ.

ГЛАВА VIII.БОРЬБА ДОЛГА СЪ ЛЮБОВЬЮ.

ГЛАВА IX.ПОСЛ БОРЬБЫ.

ГЛАВА X.ПОМОЩНИЦА И СОВТНИЦА.

ГЛАВА XI.НЕОЖИДАННАЯ РЕВИЗІЯ.

ГЛАВА XII.ФРАУ ПЕТРА.

ГЛАВА XIII.КИСЛОЕ МОЛОКО ПРЕВРАЩАЕТСЯ ВЪ СЛАДКОЕ.

КНИГА ВОСЬМАЯ.

ГЛАВА I.ГОДОВЩИНА РОЖДЕНІЯ ГЕТЕ.

ГЛАВА II.НЕОБЫКНОВЕННОЕ ЯВЛЕНІЕ.

ГЛАВА III.НЕ ОТЪ MIРA СЕГО.

ГЛАВА IV.ТЫ ЭТО НА СЕБ ИСПЫТАЕШЬ.

ГЛАВА V.НОЧЬ И УТРО ВЪ МОНАСТЫР.

ГЛАВА VI.ЗАПРЕЩЕННЫЙ ПЛОДЪ ВЪ ЭДЕМ.

ГЛАВА VIIНОВАЯ ДВЕРЬ ВЪ СТН.

ГЛАВА VIII.ЗАПАДНИ ВЪ ЦВТНИКАХЪ ПОЭЗІИ.

ГЛАВА IX.НОЧНАЯ ПТИЦА УБИТА.

ГЛАВА X.ИГРА ВЪ ПРЕДСТАВЛЕНІЕ КО ДВОРУ.

ГЛАВА XI.ЛЕДЪ ЛОМАЕТСЯ.

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ.

КНИГА ДЕВЯТАЯ.

ГЛАВА I.ПРІЗДЪ ВЪ ГОСТИННИЦУ ‘ВИКТОРІИ’.

ГЛАВА II.ПЕРВАЯ НОЧЬ ВЪ СТОЛИЦ.

ГЛАВА III.БОЛЬШОЙ СВТЪ ВЪ МАЛЕНЬКОЙ СТОЛИЦ.

ГЛАВА IV.ГОЛУБОЙ БАНТЪ.

ГЛАВА V.ВСЕМОГУЩАЯ РУКА ВНЕЗАПНО ОКАЗЫВАЕТСЯ БЕЗСИЛЬНОЙ.

ГЛАВА VI.ЗОЛОТО ВСЕМУ ПРИДАЕТЪ БЛЕСКЪ.

ГЛАВА VII.ПЕДАГОГЪ И ГРУППА НІОБЕИ.

ГЛАВА VIII.СЕСТРА ВН СЕМЬИ.

ГЛАВА IX.ВЫЗДОРОВЛЕНІЕ.

ГЛАВА X.ОРДЕНЪ СЪ ТРЕМЯ ВОПРОСИТЕЛЬНЫМИ ЗНАКАМИ.

ГЛАВА XI.ВСЕ ВНОВЬ ОЖИВАЕТЪ.

ГЛАВА XII.ОРЕСТЪ И ИФИГЕНІЯ.

ГЛАВА XIII.НИЧЕГО КРОМ ГЛАЗЪ.

ГЛАВА XIV.ПОДАРОКЪ.

ГЛАВА XV.ПРАЗДНИЧНЫЙ ОБДЪ СЪ НЕОЖИДАННЫМИ БЛЮДАМИ.

ГЛАВА XVI.О ДРУГОМЪ И ДЛЯ ДРУГОГО.

КНИГА ДЕСЯТАЯ.

ГЛАВА I.ИГРУШКА ИСПОЛИНА.

ГЛАВА II.ПЕРВЫЕ ШАГИ ВЪ СВТ.

ГЛАВА III.ВСЕ, ЧТО ИМЕТЪ КРЫЛЬЯ, ЛЕТИТЪ.

ГЛАВА IV.ЗА НОВОЙ ДВЕРЬЮ.

ГЛАВА V.У ПАТЕРА.

ГЛАВА VI.О ПОСТРОЕНІИ ХРАМА.

ГЛАВА VII.ПЕРВАЯ ПОЗДКА.

ГЛАВА VIII.СМЙСЯ, ПЕЙ И ТАНЦУЙ.

ГЛАВА IX.РАСПОЛОЖЕНІЕ НИЗШИХЪ.

ГЛАВА X.VICTORIA REGIA ЦВТЕТЪ.

ГЛАВА XI.РАСПОЛОЖЕНІЕ ВЫСШИХЪ.

ГЛАВА XII.У ИСТОЧНИКА, СОСТАВЛЯЮЩАГО ГОРДОСТЬ НАШЕЙ ПЛАНЕТЫ.

ГЛАВА XIII.ПОЛНОЕ ВСТУПЛЕНІЕ ВЪ СВТЪ.

ГЛАВА XIV.УЧИТЕЛЬ УЧИТЕЛЯ.

ГЛАВА XV.ОКАМЕНЛЫЙ СВАДЕБНЫЙ ПОЗДЪ.

ГЛАВА XVI.РАЗЛИЧНЫЯ НАСТРОЕНІЯ ДУХА.

ГЛАВА XVIII.ДЙСТВІЕ СЛДУЕТЪ ПОСЛ.

ГЛАВА I.
ХОЗЯИНЪ ОПЯТЬ ДОМА.

ГЛАВА II.
НЕТЛННОЕ БОГАТСТВО.

ГЛАВА III.
НОВЫЕ СОЮЗНИКИ И УВЕСЕЛИТЕЛЬНАЯ ПОЗДКА ЗА ГОРОДЪ.

ГЛАВА IV.
МСТО ЗАНЯТО.

ГЛАВА V.
СТРОГІЙ ПРИГОВОРЪ.

ГЛАВА VI.
ПЕРВОЕ ЖАЛОВАНЬЕ.

ГЛАВА VII.
НЕУДОБОВАРИМОЕ ДЛЯ ГОСТЯ.

ГЛАВА VIII.
САМЪ СЕБ ПОМОГАЙ.

ГЛАВА IX.
НА СВАДЬБ.

ГЛАВА X.
ФЕЙЕРВЕРКЪ.

ГЛАВА XI.
УЯЗВЛЕННОЕ СЕРДЦЕ.

ГЛАВА XII.
СУДЪ И ОПРАВДАНІЕ.

ГЛАВА XIII.
МАІОРЪ ОДЕРЖИВАЕТЪ ПОБДУ.

ГЛАВА XIV.
КАРТОФЕЛЬ И НЧТО ЕЩЕ ЛУЧШЕЕ.

ГЛАВА I.
МАТУШКА ЗДСЬ!

ГЛАВА II.
НИКОГДА ПОЧЕМУ НЕ УЧИЛАСЬ, А ХОЧЕТЪ УЧИТЬСЯ.

ГЛАВА III.
ВНОВЬ ПРІОБРТЕННОЕ СОСДСТВО.

ГЛАВА IV.
НОВАЯ АТМОСФЕРА НА ВИЛЛ.

ГЛАВА V.
ДВОЙНАЯ ИГРА.

ГЛАВА VI.
ТОСКУЮЩАЯ, НО МУЖЕСТВЕННАЯ МАТЬ.

ГЛАВА VII.
СТАТИСТИКА ЛЮБВИ.

ГЛАВА VIII.
БОРЬБА ДОЛГА СЪ ЛЮБОВЬЮ.

ГЛАВА IX.
ПОСЛ БОРЬБЫ.

ГЛАВА X.
ПОМОЩНИЦА И СОВТНИЦА.

ГЛАВА XI.
НЕОЖИДАННАЯ РЕВИЗІЯ.

ГЛАВА XII.
ФРАУ ПЕТРА.

ГЛАВА XIII.
КИСЛОЕ МОЛОКО ПРЕВРАЩАЕТСЯ ВЪ СЛАДКОЕ.

ГЛАВА I.
ГОДОВЩИНА РОЖДЕНІЯ ГЕТЕ.

ГЛАВА II.
НЕОБЫКНОВЕННОЕ ЯВЛЕНІЕ.

ГЛАВА III.
НЕ ОТЪ MIРA СЕГО.

ГЛАВА IV.
ТЫ ЭТО НА СЕБ ИСПЫТАЕШЬ.

ГЛАВА V.
НОЧЬ И УТРО ВЪ МОНАСТЫР.

ГЛАВА VI.
ЗАПРЕЩЕННЫЙ ПЛОДЪ ВЪ ЭДЕМ.

ГЛАВА VII
НОВАЯ ДВЕРЬ ВЪ СТН.

ГЛАВА VIII.
ЗАПАДНИ ВЪ ЦВТНИКАХЪ ПОЭЗІИ.

ГЛАВА IX.
НОЧНАЯ ПТИЦА УБИТА.

ГЛАВА X.
ИГРА ВЪ ПРЕДСТАВЛЕНІЕ КО ДВОРУ.

ГЛАВА XI.
ЛЕДЪ ЛОМАЕТСЯ.

ГЛАВА I.
ПРІЗДЪ ВЪ ГОСТИННИЦУ ‘ВИКТОРІИ’.

ГЛАВА II.
ПЕРВАЯ НОЧЬ ВЪ СТОЛИЦ.

ГЛАВА III.
БОЛЬШОЙ СВТЪ ВЪ МАЛЕНЬКОЙ СТОЛИЦ.

ГЛАВА IV.
ГОЛУБОЙ БАНТЪ.

ГЛАВА V.
ВСЕМОГУЩАЯ РУКА ВНЕЗАПНО ОКАЗЫВАЕТСЯ БЕЗСИЛЬНОЙ.

ГЛАВА VI.
ЗОЛОТО ВСЕМУ ПРИДАЕТЪ БЛЕСКЪ.

ГЛАВА VII.
ПЕДАГОГЪ И ГРУППА НІОБЕИ.

ГЛАВА VIII.
СЕСТРА ВН СЕМЬИ.

ГЛАВА IX.
ВЫЗДОРОВЛЕНІЕ.

ГЛАВА X.
ОРДЕНЪ СЪ ТРЕМЯ ВОПРОСИТЕЛЬНЫМИ ЗНАКАМИ.

ГЛАВА XI.
ВСЕ ВНОВЬ ОЖИВАЕТЪ.

ГЛАВА XII.
ОРЕСТЪ И ИФИГЕНІЯ.

ГЛАВА XIII.
НИЧЕГО КРОМ ГЛАЗЪ.

ГЛАВА XIV.
ПОДАРОКЪ.

ГЛАВА XV.
ПРАЗДНИЧНЫЙ ОБДЪ СЪ НЕОЖИДАННЫМИ БЛЮДАМИ.

ГЛАВА XVI.
О ДРУГОМЪ И ДЛЯ ДРУГОГО.

ГЛАВА I.
ИГРУШКА ИСПОЛИНА.

ГЛАВА II.
ПЕРВЫЕ ШАГИ ВЪ СВТ.

ГЛАВА III.
ВСЕ, ЧТО ИМЕТЪ КРЫЛЬЯ, ЛЕТИТЪ.

ГЛАВА IV.
ЗА НОВОЙ ДВЕРЬЮ.

ГЛАВА V.
У ПАТЕРА.

ГЛАВА VI.
О ПОСТРОЕНІИ ХРАМА.

ГЛАВА VII.
ПЕРВАЯ ПОЗДКА.

ГЛАВА VIII.
СМЙСЯ, ПЕЙ И ТАНЦУЙ.

ГЛАВА IX.
РАСПОЛОЖЕНІЕ НИЗШИХЪ.

ГЛАВА X.
VICTORIA REGIA ЦВТЕТЪ.

ГЛАВА XI.
РАСПОЛОЖЕНІЕ ВЫСШИХЪ.

ГЛАВА XII.
У ИСТОЧНИКА, СОСТАВЛЯЮЩАГО ГОРДОСТЬ НАШЕЙ ПЛАНЕТЫ.

ГЛАВА XIII.
ПОЛНОЕ ВСТУПЛЕНІЕ ВЪ СВТЪ.

ГЛАВА XIV.
УЧИТЕЛЬ УЧИТЕЛЯ.

ГЛАВА XV.
ОКАМЕНЛЫЙ СВАДЕБНЫЙ ПОЗДЪ.

ГЛАВА XVI.
РАЗЛИЧНЫЯ НАСТРОЕНІЯ ДУХА.

ГЛАВА XVIII.
ДЙСТВІЕ СЛДУЕТЪ ПОСЛ.