Ю. Д. Левин
Д. Е. Мин
Д. Е. Мин, Левин Ю. Д., Год: 1985
Время на прочтение: 27 минут(ы)
Левин Ю. Д. Русские переводчики XIX в. и развитие художественного перевода.— Л.: Наука, 1985.
В 1859 г. М. Л. Михайлов в рецензии на перевод ‘Фауста’ Гете, выполненный Н. П. Грековым, сетуя по поводу упадка переводческой культуры, писал: ‘Неужто мы дожили до такого времени, что перевод Гете считается таким же пустым делом, как перевод какого-нибудь пустого французского романа <...>. Но вспомним, что рядом с этим печальным неуважением к великим писателям идет и серьезное их изучение, которому мы обязаны такими прочными, серьезными и высокодаровитыми трудами, как шекспировские переводы г. Дружинина и переводы Данта, Крабба и Шиллера г. Мина’.1 Показательно, что Михайлов связывал достоинства переводов и успехи переводчиков с ‘серьезным изучением’ переводимого автора. Это было новое требование, обусловленное развитием переводного дела в России. Мин этому требованию удовлетворял. Михайлов утверждал в другой рецензии 1859 г.: ‘По силе стиха, по мастерству, с каким владеет он языком, по глубокому такту, позволяющему ему уловлять и передавать главный характер подлинника, нашего переводчика Данта, Крабба и ‘Песни о колоколе’ мы, не обинуясь, назовем первым после Жуковского переводчиком’.2
Между тем, как мы уже отмечали,3 выступивший в пору профессионализации переводного дела Мин не был не только профессиональным переводчиком, но даже и литератором-профессионалом. По образованию он был медик и, в отличие от Кетчера, который, переводя Шекспира, в сущности, отошел от медицинской деятельности, Мин занимался медициной в той или иной форме до последних лет своей жизни. Переводу же он посвящал свои досуги.
Сохранившиеся биографические сведения о нем довольно скудны.4 Дмитрий Егорович Мин родился в 1818 г. в Рязанской губернии, в семье инженера. О его детстве ничего не известно. В 1834 г. он окончил Московскую практическую академию коммерческих наук. Однако перспектива торговой деятельности, видимо, не привлекала юношу, и он поступил в Московскую медико-хирургическую академию, которую окончил с золотой медалью в 1839 г. и получил степень лекаря первого Отделения.6 Параллельно с занятиями в академии он состоял ординатором в Екатерининской больнице, где продолжал работать до 1856 г. Особый интерес он проявлял к патологической анатомии, перевел руководство по этому предмету австрийского врача К. Рокитанского (6 книг, 1844—1850) и в 1849 г. защитил в Московском университете докторскую диссертацию ‘De dyscrasia typho propria’. С 1851 по 1858 г. он исполнял обязанности второго редактора ‘Врачебного журнала’.
В 1858 г. Мин был избран адъюнкт-профессором медицинского факультета Московского университета по кафедре гигиены, эпизоотии и ветеринарной полиции, а в 1863 г. — профессором основанной в том же году кафедры судебной медицины. Деятельность кафедры была связана с судебной реформой 1864 г., с введением гласного судопроизводства, что потребовало перестройки системы преподавания в соответствии с нуждами судебной практики. И это определило направление преподавательской деятельности Мина. Автор одного из некрологов писал: ‘Всем бывшим ученикам покойного, конечно, памятны не только его лекции гигиены и судебной медицины, блиставшие не красноречием, а сущностию дела, но и вся его животворная деятельность, направленная к применению на практике научных данных, проповедуемых с кафедры этими доктринами’.6 Мин и сам выступал медицинским экспертом по многим судебным процессам.
Педагогическую работу Мин сочетал с административной: в течение двенадцати лет он был секретарем медицинского факультета, после введения нового университетского устава 1863 г. несколько раз избирался в университетские судьи. С 1870 по 1877 г. он был проректором Московского университета, исполняя временами обязанности ректора и попечителя округа. Московские городские власти часто обращались к нему за помощью как к врачу-гигиенисту. Он руководил принятием экстренных мер во время холерной эпидемии 1864 г., неоднократно занимался санитарным осмотром фабрик, заводов и школ, написал ряд работ по своей медицинской специальности.
В 1878 г. Мин по состоянию здоровья оставил университет. Незадолго до смерти он переехал в Петербург. Умер он 30 октября 1885 г.
Как видим, профессиональная деятельность Мина никак не была связана с его поэтическим переводным творчеством, которое составляло, так сказать, ‘частную’ сторону его жизни. Он, правда, состоял действительным членом Общества любителей российской словесности при Московском университете, куда был принят в 1858 г. по рекомендации С. П. Шевырева, но выступал там с чтением переводов всего лишь два раза: 29 октября 1859 г. он читал ‘Художников’ Шиллера, 2 мая 1865 г. — первую песнь поэмы Данте ‘Чистилище’.7 Характерно, что два сохранившихся его письма к председателю Общества М. Н. Лонгинову (от 1 апреля 1861 г. и 23 февраля 1863 г.) представляют собою отказы от публичных выступлений. Во втором из них он писал: ‘В настоящее время я так занят моими служебными по Университету обязанностями, особенно теперь, когда я получил новую Кафедру, что для литературы, для поэтических моих занятий, мне не остается ни минуты досуга’.8
Мин переводил с итальянского, английского и немецкого языков. Основным трудом жизни, на котором главным образом зиждется его переводческая слава, была ‘Божественная комедия’ Данте Алигьери. Первые сведения о Данте попадали в Россию еще во второй половине XVIII в., а в самом конце века в русской печати появились прозаические переводные отрывки из ‘Божественной комедии’.9 В первой трети XIX в. в различных изданиях печатались фрагментарные стихотворные переводы из ‘Божественной комедии’, принадлежавшие П. А. Катенину и А. С. Норову.10 Однако они, видимо, прошли незамеченными, и Белинский писал в 1843 г., откликаясь на выход ‘Ада’ в прозаическом переводе Ф. Фан-Дима: ‘Данте особенно не посчастливилось на Руси: его никто не переводил, и о нем всех меньше толковали у нас, тогда как это один из величайших поэтов мира’.11
За стихотворный перевод ‘Ада’ Мин, по-видимому, принялся вскоре по окончании Медицинской академии. Позднее, в 1852 г., он писал: ‘Прошло более десяти лет с тех пор, как я впервые решился испытать свои силы в переводе Божественной Комедии Данта Алигиери. Вначале я не имел намерения переводить ее вполне, но только в виде опыта старался переложить на русский язык те места, которые, при чтении бессмертной поэмы, наиболее поражали меня своим величием’.12 Можно полагать, что на выбор Мина оказал влияние первый в России научный труд о Данте — диссертация С. П. Шевырева ‘Дант и его век’, напечатанная в ‘Ученых записках имп. Московского университета’ за 1833-1834 гг.
Успешное овладение стихотворным размером Данте — терцинами, которые удалось передать на родном языке, побудили Мина не ограничиваться отдельными отрывками, и он ‘успел в течение двух лет постоянного изучения и непрерывных трудов окончить перевод первой части Божественной комедии — Ада’. Однако, ‘чувствуя всю слабость’ своего труда, он ‘долго скрывал его под спудом’.13 Решиться на публикацию помог ему восторженный отзыв Шевырева, которому перевод был показан. В ‘Критическом перечне русской литературы 1843 года’ Шевырев, осудив перевод Фан-Дима, в заключение сообщал о труде Мина: ‘Г. Мин изучал подлинник, овладел русскою терциною в совершенстве и передает Данта так близко и верно, что может перещеголять лучших немецких переводчиков’.14
Мин предоставил для публикации в ‘Москвитянине’ V песнь ‘Ада’ (содержащую эпизод Франчески да Римини), и она была напечатана в следующем номере журнала.15 Два года спустя еще две песни появились в ‘Современнике’ П. А. Плетнева,16 а в 1850 г. другие две песни — в ‘Москвитянине’.17
В 1852 г. М. П. Погодин начал в ‘Москвитянине’ публикацию полного перевода ‘Ада’. Однако удалось опубликовать лишь I песнь с предисловием переводчика:18 дальнейшее печатание было приостановлено цензурой, особенно свирепствовавшей в годы ‘мрачного семилетия’.19 Только через год было получено разрешение, и Погодин напечатал ‘Ад’ сперва в журнале (повторив I песнь),20 а затем выпустил отдельной книгой.21 Мин снабдил перевод обстоятельными комментариями, а также поместил в ‘Приложении’ шесть переводных статей, разъясняющих поэму Данте.
Публикация русского перевода ‘Ада’ вызвала отклики в различных журналах. И как бы рецензенты ни оценивали самый перевод в целом, все они отмечали значение и масштаб предпринятого Мином труда, его близость к оригиналу. Еще в 1852 г., сразу же после опубликования в ‘Москвитянине’ I песни ‘Ада’, в некрасовском ‘Современнике’ И. И. Панаев посвятил этому переводу пару страниц своих ‘Заметок и размышлений Нового поэта по поводу русской журналистики’. Указав на ‘необыкновенную трудность’ передачи в переводе как ‘духа подлинника’, так и его формы — ‘грозных, величественных и суровых терцин’, — Панаев писал о Мине: ‘…главное ему до известной степени удалось, он уловил по мере возможности дух подлинника, — а это заслуга немаловажная!’. Критик отмечал недостатки перевода: излишнюю ‘примесь славянских выражений’, ‘некоторые места’, переведенные Мином ‘совершенно темно и сбивчиво’, но в итоге признавал: ‘Вообще же перевод хорош и достоин всякого уважения. Видно, что г. Мин принялся за свой труд с любовию и знанием дела’.22
Новые журнальные отклики появились после возобновления публикации ‘Ада’ в 1853 г. В ‘Библиотеке для чтения’, в очередном из ‘Писем иногороднего подписчика о русской журналистике’, автор, наговорив много пышных слов по поводу ‘Божественной комедии’, оценил сам перевод довольно скромно. Он признавал ‘высокую любовь’ переводчика к своему труду, его ‘начитанность и добросовестность’, соглашался, что ‘в переводе есть строки весьма удачные, многие трудности обойдены с искусством весьма замечательным’, однако заключал: ‘Но поэзии, той мощной и дивной поэзии, которую какой-то восторженный ценитель сравнил с мечом из литой стали, с мечом, украшенным крупными бриллиантами, той поэзии, которая родила на всех языках Европы прилагательное дантовский — dantesque, — нет в стихах господина Мана (sic!)…’.23
В ‘Библиографической хронике’ ‘Отечественных записок’ рецензент указывал: ‘Г. Мин старался сделать свой перевод сколько возможно добросовестнее и ближе к подлиннику. И в этом состоит его главное достоинство’. Но, приведя отрывок из перевода, он заключал: ‘…если некоторые стихи удаются г. Мину, зато другие совершенно темны <...>. Впрочем, источником таких тяжелых стихов было, вероятно, желание г. Мина переводить подлинник стих в стих — задача трудная…’.24
Зато М. Л. Михайлов в обзоре ‘Русская журналистика’ оценил перевод высоко. ‘Этот добросовестный и превосходный труд, — писал он, — будучи издан вполне, составит истинное приобретение нашей словесности, не очень богатой хорошими переводами знаменитых произведений иностранных литератур’. И далее Михайлов выражал пожелание, чтобы Мин не ограничивался ‘Адом’, а перевел всю ‘Божественную комедию’.25
Когда перевод ‘Ада’ был издан отдельной книгой, Н. А. Некрасов в ‘Заметках о журналах’ упомянул его как ‘замечательное явление 1855 года’ и обещал, что в ‘Современнике’ будет помещен ‘критический очерк о труде г. Мина’.26 Очерк этот, однако, не появился.
А. В. Никитенко, тогда уже академик, назвал перевод Мина ‘отважным подвигом’. ‘… Попробуйте удостовериться в точности целого, — писал он, — вы испытаете впечатление, какое обыкновенно возбуждает Divina Comedia в читателе мыслящем <...> в переводе выдержан дух творения и основные его красоты. Но, обращаясь и к частностям, должно сказать, что переводчик большею частию чрезвычайно удачно передает оригинальный характер и самые своенравные оттенки мыслей и образов своего автора, очень часто у него стих приходится в стих и оборот речи в оборот’. И, заключая отзыв, Никитенко выражал пожелание, чтобы переводчик ‘скорее подарил нашей литературе и остальные части творения, которое сделалось достоянием всего просвещенного человечества’.27
Пожелание, чтобы Мин продолжил перевод ‘Дантова творения’, содержалось и в рецензии педагога Я. Н. Турунова. ‘Г. Мин, — писал он, — доказал, что обладает качествами, необходимыми для подобного труда’.28
За Мином утвердилась слава ‘русского истолкователя Данта’, как назвал его М. Л. Михайлов.29 И он действительно не оставлял работы над ‘Божественной комедией’. К концу 1856 г. у него было переведено пять песней ‘Чистилища’. Однако труд этот растянулся на долгие годы, и только в 1870 г. ‘Чистилище’ было полностью переведено, и он приступил к переводу ‘Рая’.30 Но издать ‘Чистилище’ отдельной книгой, как он хотел, а также выпустить второе, исправленное издание перевода ‘Ада’ ему не удалось: всего из ‘Чистилища’ при его жизни были опубликованы только три песни.31
Мысль о переводе Данте не оставляла Мина даже на смертном одре. Автор некролога вспоминал: ‘Среди тяжкого недуга, сведшего его в могилу, задыхающийся его голос просил дать ‘Божественную комедию’ и слабеющая рука, бессильно скользя по страницам бессмертного творения, искала в комментариях к нему недосказанного слова!’.32
Полностью его перевод ‘Божественной комедии’ был опубликован лишь в начале XX в.33 Сын переводчика А. Д. Мин представил ‘Божественную комедию’ на соискание Пушкинской премии, которая была присуждена переводу в 1907 г. В отзыве комиссии по премиям говорилось: ‘Переводчик обогатил отечественную литературу верной передачей одного из величайших всемирных произведений поэтического творчества’. Как особое достоинство перевода отмечалось, что он ‘почти одинок в русской литературе’ и Мин ‘должен был пролагать себе путь, полагаясь исключительно на свои собственные силы’.34
Перевод ‘Божественной комедии’ Данте был основным поэтическим трудом Мина, но далеко не единственным. Наряду с Данте его привлекали и другие европейские поэты. Еще в начале 1850-х годов он начал переводить ‘Дон-Жуана’ Байрона и в 1852 г. в печати появился отрывок из II песни, содержавший 84 октавы и озаглавленный ‘Гибель испанского корабля Santa Trinidada. Из Байронова Дон-Жуана’.35 Перевод был испещрен цензурными изъятиями.
В 50-е годы Мин продолжал работать над Байроном, и об этом знали в литературных кругах. Н. А. Некрасов в 1855 г. предполагал поместить в ‘Современнике’ какой-то его перевод из Байрона, однако Мин не смог его представить, и у нас нет сведений, что именно он тогда переводил.36 Неизвестно также, намеревался ли он перевести целиком ‘Дон-Жуана’. В итоге лишь в 1881 г. был напечатан перевод большого фрагмента поэмы, охватывавшего II и III песни и 73 октавы IV песни, т. е. ту ее часть, где рассказывается об отплытии Жуана из Испании, кораблекрушении, спасении героя на острове и его трагически окончившейся любви к Гайде (у Мина — Гайди). Перевод этот был опубликован в ‘Русском вестнике’,37 и с того же набора было выпущено отдельное издание.38 Но в предисловии Мин указывал: ‘Предлагаемый перевод знаменитого эпизода Байроновой поэмы Дон-Жуан окончен еще в начале шестидесятых годов. По обстоятельствам он не мог быть напечатан до сих пор в полном виде’.39 Под ‘обстоятельствами’ Мин подразумевал цензурные препятствия. В начале 60-х годов он опубликовал лишь два небольших отрывка общим объемом 18 октав.10
Другим переводом из Байрона была поэма ‘Осада Коринфа’ (The siege of Corinth), напечатанная в 1875 г.,41 хотя перевод был вчерне закончен также в начале 1860-х гг.42 Кроме того Мин перевел одну из ‘Еврейских мелодий’ (Hebrew melodies) английского поэта.43 Каких-либо откликов на его переводы из Байрона обнаружить не удалось.
Важное место в переводном наследии Мина занимал Шиллер, к которому он обратился по предложению Н. В. Гербеля, начавшего подготовку издания стихотворений немецкого поэта в русских переводах. Летом 1854 г. Мин послал ему три своих перевода: ‘Погребальная песнь индейцев’ (Nadowessiers Toten-lied), ‘Группа из Тартара’ (Gruppe aus dein Tartarus) и ‘Песнь о колоколе’ (Das Lied von der Glocke).44 Первый перевод был напечатан в ‘Современнике’,45 последний вышел отдельной брошюрой,46 и затем все три вошли в собрание стихотворений Шиллера.47
Много труда потребовал перевод стихотворения ‘Художники’ (Die Knstler). Начатый еще в середине 1854 г., он был окончен только в апреле 1857 г., несмотря на настойчивые напоминания Гербеля. ‘Пьеса эта в высшей степени трудна для перевода по философскому своему содержанию, — писал ему Мин 27 февраля 1857 г., — многие места очень темны, до того, что я не знаю, можно ли пустить эту пьесу без пояснительных комментариев. Все это чрезвычайно затрудняет работу выправки, тем более, что дидактический характер стихотворения требует от перевода почти буквальной верности’.48 А закончив, наконец, перевод, Мин признавался: ‘…работа над этим переводом меня просто измучила до того, что, если бы не данное Вам слово, я бы давно ее бросил’.49 ‘Художники’ были напечатаны во II томе стихотворений Шиллера и одновременно опубликованы отдельной брошюрой.50
Переводы Мина из Шиллера были оценены критикой чрезвычайно высоко. Уже Гербель в предисловии к первой части издания отметил его ‘истинно образцовый перевод’ ‘Песни о колоколе’, ‘который один <...> есть уже драгоценное приобретение для русской литературы’,51 и Н. Г. Чернышевский в своей рецензии процитировал эти слова,52 показывая тем самым полное согласие с такой оценкой. Н. А. Добролюбов, рецензируя вторую часть, утверждал, что ‘лучший перевод принадлежит г. Мину: стих в его ‘Художниках’ чрезвычайно выразителен и весьма точно соответствует подлиннику’.53 В этом мнении с Добролюбовым сошелся даже такой далекий от него критик, как А. В. Дружинин, который писал: ‘Сличите с подлинником стихотворение ‘Художники’ в переводе г. Мина, и вы удивитесь точности, гибкости, даровитости, с которыми выполнена эта задача, конечно, одна из труднейших во всей книге’.54
Но наиболее высокая оценка принадлежала М. Л. Михайлову. Отозвавшись с похвалой о всех переводах Мина из Шиллера, он особо отметил ‘Песнь о колоколе’ (‘Не только весь характер этого чудного лирического эпоса, но и малейшие оттенки, и общий строй, и все разнообразные мелкие мотивы, — все явилось в соответственной полноте и красоте в русском переводе’) и ‘Художников’ (‘Последнее стихотворение представляло особенные трудности, и мы готовы были до перевода г. Мина считать его решительно невозможным. Дидактический лиризм ‘Художников’ должен был, как нам казалось, превратиться в переводе в холодный и вялый реторизм, но этого не случилось, и перевод г. Мина почти равносилен подлиннику по производимому им впечатлению’).55
К числу поэтов, привлекших внимание Мина-переводчика, принадлежал Джордж Крабб (Crabbe, 1754—1832), английский поэт-реалист, который в пору господства романтизма боролся против всякого приукрашивания действительности и в своих поэмах изображал повседневную жизнь английских сельских приходов и провинциальных местечек, делал своими героями простых, заурядных людей. Его поэзия заинтересовала в 50-е годы знатока английской литературы А. В. Дружинина, и он в свою очередь заинтересовал ею Некрасова.56 Серия статей Дружинина ‘Георг Крабб и его произведения’ печаталась в некрасовском ‘Современнике’ в 1855 (No 11, 12) и 1856 гг. (No 1—3, 5), а в 1857 г. вышла отдельной книгой. Статьи привлекли внимание Мина, и уже в конце 1856 г. он опубликовал перевод вступления к поэме Крабба ‘Приходские списки’ (The parish register).57 Повествование здесь ведется от лица сельского священника (сам Крабб был священником), который новогодней ночью просматривает метрические книги своего прихода и, читая записи о крестинах, венчаниях и погребениях, вспоминает людей, связанных с этими событиями. Истории, трагические или комические, из жизни различных представителей деревенского населения, от богатой помещицы до беднейшего батрака-поденщика, и составляют содержание поэмы. В примечании к переводу Мин назвал Крабба ‘одним из отличнейших английских поэтов XIX века’ и писал о нем: ‘Будучи сельским священником, он с особенною любовью изучал быт самого бедного класса людей и ему-то преимущественно посвящал свою лиру, почему и получил в Англии название ‘поэта бедных’. Отличительные черты его поэзии — простота, пафос, сила и верность описываемых характеров’.58
Мин продолжал переводить ‘Приходские списки’: в печати появилась первая часть поэмы — ‘Новорожденные’ (в оригинале: Baptisms — ‘Крестины’).59 Его также привлекло центральное произведение Крабба — поэма ‘Местечко’ (The Borough), состоящее из 24 ‘писем’ (letters), и он перевел письмо I — ‘Общее описание’ (General description) 60 и XXII — ‘Бедняки местечка. Питер Граймз’ (The poor of the Borough. Peter Grimes) 6I — трагическую историю злодея-рыбака, убившего трех мальчиков, своих подручных. Позднее переводы Мина из Крабба были перепечатаны в антологии Н. В. Гербеля ‘Английские поэты в биографиях и образцах’ (1875) и, в сущности, являлись основным средством ознакомления русских читателей с творчеством английского поэта-реалиста.
Дважды обращался Мин к Шекспиру. В 1864 г., в связи с 300-летним юбилеем, он перевел предсмертный монолог Ричарда II из одноименной исторической хроники. В примечании к публикации указывалось: ‘Этот перевод, приготовленный автором для Шекспировского праздника, был прочитан в университетском собрании 23 апреля’.62 Целиком Мин перевел другую шекспировскую хронику — ‘Король Иоанн’ (King John). Перевод был опубликован в 1882 г.,63 однако создан он был значительно раньше. В 1879 г. Мин писал Гербелю, что у него ‘хранится в портфеле полный стихотворный перевод Короля Иоанна’,64 и надо полагать, что выполнен он был еще до выхода в свет дружининского перевода ‘Жизнь и смерть короля Джона’ (1865), который затем перепечатывался в изданиях сочинений Шекспира под редакцией Гербеля.
Судя по цитированному письму, Гербель предлагал Мину тогда, в 1879 г., перевести для очередного, 3-го, издания Шекспира трагедию ‘Антоний и Клеопатра’, а также одну из поэм. Мин в ответе указывал, что ‘не изучал особенно Шекспира’, а перевод белых стихов ‘дело <...> далеко не легкое’, и предлагал Гербелю такое условие: ‘… я приступлю к переводу назначенной драмы (Антоний и Клеопатра) и одной из поэм (именно: Венера и Адонис) и посмотрю, как пойдет моя работа: если успешно, и я сам останусь ею доволен, то стану продолжать, если же нет, то извещу Вас о своем, отказе’.65 Мы не знаем, принимался ли Мин за названные произведения, в печати его переводы не появлялись.
К переводным работам Мина большого масштаба принадлежит еще ‘Освобожденный Иерусалим’ (La Gerusalemme liberata) Торквато Тассо. Когда был выполнен этот перевод, неизвестно: публикация осуществлялась посмертно.66
Таковы основные переводы Мина. Кроме того, в разное время он обращался к самым различным европейским поэтам. В числе его переводов — стихотворение Ф. Фрейлиграта ‘Шейк Синайский’ (Der Scheik am Sinai),67 патриотическое ‘Видение’ (The vision) Роберта Бернса,68 средневековая легенда в изложении Вильяма Морриса69 и предсмертная исповедь лондонской нищей, принадлежащая поэту-социалисту Роберту Бьюкенену (Buchanan, 1841—1901).70 В 1880 г. он опубликовал подборку стихотворений Теннисона, Вордсворта (у Мина — Уордсуорд) и Уланда.71 А после смерти Мина в его бумагах были обнаружены переводы девяти сонетов Петрарки 72 и отдельных стихотворений английских поэтов от Мильтона до Теннисона.73
Как мы видим, Мина-переводчика в основном привлекали прославленные литературные памятники, которые он стремился сделать доступными своим соотечественникам. В отборе их он, судя по всему, руководствовался личными вкусами и пристрастиями. На заказ он переводил разве что Шиллера, и то такие произведения, которые были близки ему по духу. Очевидно, что особое пристрастие Мин питал к памятникам средних веков и Возрождения. С этими эпохами связаны два наиболее масштабных его перевода: ‘Божественная комедия’ и ‘Освобожденный Иерусалим’. К ним же относятся и сонеты Петрарки и ‘Король Иоанн’ Шекспира. И, видимо, не случайно в переводах Мина из новых поэтов встречаются обработки средневековых легенд и сюжетов. Здесь и ‘Рыцарь Галаад’ (Sir Galahad) Теннисона, ‘Черный рыцарь’ (Der schwarze Ritter), ‘Ночной рыцарь’ (Der nchtliche Ritter) и ‘Дон Массиа’ (Don Massias) Уланда и упомянутый уже ‘Человек, рожденный быть королем’ (The man born to be king) Морриса.
В какой-то мере Мин интересовался английскими романтиками, особенно Байроном, из Вордсворта он перевел семь стихотворений, по одному — из Шелли и Кэмпбелла. Но примечательно, что, когда он обращался к английским поэтам, ранее не переводившимся, это были авторы, реалистически изображавшие жизнь бедных классов, — Крабб, Бьюкенен. И, воссоздавая их творения на русском языке, Мин делал их созвучными поэтам некрасовской школы, в чем, несомненно, проявились присущие ему демократические тенденции.
Не будучи профессиональным литератором, Мин не счел нужным изложить сколько-нибудь обстоятельно свои переводческие принципы. В предисловиях к переводам он в основном писал о значении переведенного произведения. Что же касается чисто переводческой проблематики, то он указывал лишь на стремление точно передать стиховую форму оригинала. Так, о переводе ‘Ада’ Мин писал, что ‘первый решился переложить размером подлинника часть бессмертного творения на русский язык, так способный к воспроизведению всего великого’.74 А по поводу частичного перевода ‘Дон-Жуана’ Байрона замечал: ‘За исключением немногих строф <...> весь эпизод переведен вполне и притом размером подлинника, то есть октавами. Переводчик держался как можно ближе подлинника…’.75 Подобные заявления обнаруживаются и в письмах Мина. Посылая 2 июля 1854 г. Н. В. Гербелю перевод ‘Песни о колоколе’, он указывал: ‘В своем переводе я везде соблюдал размер подлинника, а потому для удобства чтения отделил стих там, где размер меняется’.76
Из писем Мина также выясняется, что обычно он сперва делал перевод вчерне, после чего приступал к его отделке. ‘Окончательная отделка моих стихов, — писал он М. Н. Лонгинову, — всегда составляла для меня самую важную и самую трудную часть всей моей работы, на которую я всегда употреблял более времени, чем на самый перевод’.77 Наибольшей обработке, разумеется, подвергался перевод Данте. В предисловии к изданию 1902 г. говорится: ‘Надо видеть самому рукописи Д. Е. Мина, чтобы судить, какой это исполинский труд, как переводчик обдумывал каждое выражение, каждое слово, немилосердно уничтожая готовый перевод в поисках за лучшим изображением мысли творца ‘Божественной комедии».78
Мы, к сожалению, не располагаем рукописями Мина, которые, по-видимому, утрачены. Но сопоставление опубликованных редакций перевода ‘Божественной комедии’ позволяет представить себе масштабы его работы. Так, из I песни ‘Ада’, содержащей 136 стихов, в окончательной редакции, по сравнению с текстом 1855 г., неизменными остались 49 стихов, а из XXVI песни, содержащей 142 стиха, — только 20 стихов. В V песни, самой первой, напечатанной Мином еще в ‘Москвитянине’ 1843 г., в публикации 1855 г. из 142 стихов были изменены 65. В окончательной редакции изменению подверглись еще 55 стихов, кроме того, из ранее измененных заново был переделан 51 стих. Неизменными в этой песни остались лишь 22 стиха.
Конечно, другим переводам Мин уделял меньше внимания. Тем не менее сравнение отрывка из Байронова ‘Дон-Жуана’, впервые напечатанного в 1852 г., с соответствующими октавами последней публикации 1881 г. показывает, что из 672 стихов (84 октавы) редакционным изменениям подверглись 254, т. е. больше трети.
Постараемся выявить переводческие принципы Мина, рассмотрев его переводы. Приводим отрывок рассказа Франчески да Римини (‘Ад’, песнь V):
127 ‘Однажды мы в миг радости читали,
Как Ланчелот любовью скован был.
Одни мы были и беды не ждали.
130 Не раз бледнел у нас румянца пыл
И взор его встречал мой взор туманный,
Но лишь в тот миг роман нас победил,
133 Когда прочли, как поцелуй желанный
Улыбкой уст был приманен к устам,
И он, теперь уж мне навеки данный,
136 Весь в трепете, к моим прилипнул сам…
Был Галеот твой автор, книга злая!..
В тот день мы дальше не читали там’.
139 Так говорила тень, меж тем другая
Так горько плакала, что наконец
Я обомлел, как будто умирая,
142 И пал без чувств, как падает мертвец.
Тот же отрывок в первоначальной редакции 1843 г.:
127 ‘Однажды мы в миг счастия читали,
Как Ланчилот в безумии любил:
Опасности быть вместе мы не знали.
130 Не раз мой взор на взорах друга был
Остановлен и блекнули ланиты,
Но злой роман в тот миг нас победил,
133 Когда прочли, как поцелуй несытый
Любовником был привлечен к устам,
И тот, с кем все мои мученья слиты,
136 Весь трепеща, к моим приникнул сам…
Был Галеотто автор книги гнусной —
В тот день мы дальше не читали там’. —
139 Так дух один сказал, меж тем так грустно
Рыдал другой, что сам я наконец
Почти был мертв от повести изустной
142 И пал без чувств, как падает мертвец.79
Сопоставление двух редакций наглядно показывает, что, обрабатывая свой перевод, Мин преследовал две цели: во-первых, как можно точнее передать оригинал — именно стремление к точности доминировало во всех его усилиях — и, во-вторых, улучшить поэтический язык. Например, если первоначально он передал слова оригинала ‘come amor lo strinse’ (‘как любовь его (Ланчелота) связала’, ст. 128) банально: ‘в безумии любил’, то позднее он решился прямо воссоздать необычный дантовский образ: ‘любовью скован был’. С другой стороны, замысловатый и неуклюжий стих 129 первой редакции ‘Опасности быть вместе мы не знали’ заменил простым и естественным: ‘Одни мы были и беды не ждали’, причем смысл оригинала передан не менее верно.
Вообще отступления от оригинала в окончательной редакции незначительны и, как правило, не искажают мысли. Так, в стихе 127 он опустил ‘per duetto’ (‘для удовольствия’), заменив словами ‘в миг радости’. В стихе 132 упомянуто ‘лишь одно место’ (solo un punto) романа, оказавшееся роковым. Мин заменил место временем — ‘лишь в тот миг’, но смысл остался неизменным. То же можно сказать и о добавлении переводчиком к ‘книге’ эпитета ‘злая’ (в первой редакции — ‘гнусная’, ст. 137) и т. д.
Нетрудно заметить, что добавление слов, не имеющих прямого соответствия в оригинале (например, упомянутый эпитет ‘злая’), обычно связано с подысканием рифмы. В приведенном отрывке (последняя редакция) такими можно считать слова: ‘пыл’, ‘туманный’, ‘данный’, ‘сам’, ‘там’, ‘наконец’. Добавленные переводчиком, так сказать, ‘от себя’, они либо развивают какие-то из понятий подлинника, либо, по крайней мере, ему не противоречат.
Конечно, тройная рифма, требуемая терцинами, представляет основную трудность при стихотворном переводе ‘Божественной комедии’. Подобрать такую рифму много сложнее, чем рифмующую пару, изменение же рифмы (а Мин нередко прибегал к такому изменению) влечет за собою перестройку всего окружающего текста. В первой редакции приведенного отрывка, например в стихах 131, 133 и 135, ведущим рифменным словом были обычные для поэтического языка XIX в. ‘ланиты’, они и повлекли за собою неудачный эпитет к ‘поцелую’ — ‘несытый’ и нескладное придаточное определительное предложение ‘с кем все мои мученья слиты’. Желание улучшить это предложение заставило Мина коренным образом изменить две терцины. Во второй редакции 1855 г. читаем:
130 Не раз в лице румянца гаснул пыл
И взор его встречал мой взор беспечный,
Но злой роман в тот миг нас победил,
133 Когда прочли, как поцелуй сердечный
Был приманен улыбкою к устам,
И тот, с кем я уж не расстанусь вечно…
Здесь, очевидно, ведущей рифмой стало ‘вечно’, повлекшее за собой эпитеты ‘сердечный’ и ‘беспечный’ и соответствующую переработку обеих терцин. Но, видимо, эпитет ‘сердечный’ не удовлетворял Мина: оригинал давал здесь ‘disiato riso’ (‘желанная улыбка’), и переводчик сделал ведущей рифмой слово ‘желанный’, повлекшее за собою изменения окончательной редакции.
Мы рассмотрели отрывок в 16 строк и постарались показать, хотя бы в общих чертах, какого труда стоило переводчику его создание. Но это почти одна тысячная часть всего перевода, содержащего 14 233 стиха. Можно лишь приблизительно представить себе огромный масштаб проделанного Мином труда. Его перевод очень точен, временами он даже приближается к подстрочному. При этом он передавал и стилистические особенности оригинала: повторы, тропы и т. д. В рассказе Франчески, например, три терцины имеют анафору ‘amor’ (‘любовь’): ‘Amor, che al cor gentil ratto s’apprende’ (V, 100), ‘Amor, che a nullo amato amar perdona’ (V, 103), ‘Amor condusse noi ad una morte’ (V, 106), причем в стихе 103 еще два слова имеют общий корень с ‘amor’ — ‘amato’, ‘amar’. В переводе эта поэтическая фигура воссоздана, соответствующие строки: ‘Любовь, чью власть мы познаем легко’, ‘Любовь любить нам любящих велела’, ‘Любовь в одну могилу нас свела’.
Поставленный перед необходимостью что-либо исключить, Мин избирал для этого второстепенные, малосущественные частности, стараясь притом сохранить хотя бы намек на пропущенное. А его добавления для рифмы или заполнения стиха представляют собою, как мы отмечали, либо нейтральные слова, либо слова, как-то повторяющие или развивающие понятия подлинника, уже переданные в переводе.80 Это обнаруживается в первой же терцине I песни:
В полудороге нашей жизни трудной
В неведомый я темный лес вступил,
Утратив путь прямой в дремоте чудной,
где выделенные курсивом слова добавлены переводчиком.
Перевод Мина был одновременно и ученым трудом, опирающимся на глубокое изучение дантеаны. Сложные философские и богословские рассуждения Данте так или иначе переданы в переводе, который при этом подкрепляется обширным компетентным (хотя и компилятивным) комментарием переводчика.
Стих перевода, как мы видели, в достаточной мере гладок и не лишен поэтичности. И тем не менее Мин, при всей добросовестности и упорстве его труда, был не поэтом, но только искусным версификатором, и передать полностью поэтическое обаяние подлинника он не смог. ‘Божественная комедия’ — произведение не только философски глубокое, но и необычайно сложное стилистически. В ней органически слиты ‘сладостный новый стиль’ (dolce stil nuovo) итальянской поэтической школы XIII в. и флорентийский народный говор, торжественные библеизмы и отзвуки древнегреческой поэзии. Ее стилистический диапазон простирается от бытового просторечия до торжественной высокой патетики. И перевоплотить все это богатство и многообразие в русскую поэзию, воссоздать терцины Данте во всей их ‘пластичной и звуковой выразительности’ (М. Л. Лозинский) Мину было не под силу. Его стихотворная речь, нередко вялая и однотонная, изобилует банальными выражениями литературного языка XIX в.
Уже в I песни ‘Ада’, помимо ‘жизни трудной’ и ‘дремоты чудной’, вставленных в первую терцину для рифмы, мы встречаем: ‘лес густой’ (I, 5), ‘крепкий сон’ (I, 11), ‘долина страшных бед’ (I, 14), ‘ужас дикий’ (I, 19), ‘грозных волн’ (I, 24), ‘прекрасный мир’ (I, 40), ‘сладость неги вешней’ (I, 43), ‘мрак ужасный’ (I, 61), ‘дивный свет’ (I, 82), ‘в сердце кровь мне взволновал’ (I, 90), ‘дикой сей пустыне’ (I, 93), ‘смутивший грудь твою’ (I, 94), ‘вопль жестокий’ (I, 115), ‘горших бед’ (I, 132) и т. д.
Рифма у Мина, как правило, бедна и однообразна. Встречаются у него нескладные, темные выражения, например: ‘ужас сердце с места мне подвигнул’ (I, 15, в оригинале: m’avea di paura il cor compunto — ‘пронзил мне сердце ужасом’), или ‘пункт ища опорный / Все в той ноге, что упиралась в круть’ (I, 29—30), или ‘Он шел ко мне с волчихой, столь чреватой, / При худобе, от похотений всех, / Что многим жизнь соделалась проклятой’ (I, 49—51, ниже в ст. 58 ‘волчиха’ ради рифмы стала ‘волк’) и т. д.
В переводе Мина не ощущается намеренной архаизации с целью придать торжественность повествованию. К архаизмам (например, ‘град’ — I, 74, 126, ‘узрел’ — I, 70, ‘алкает’ — I, 99, ‘объят’ — I, 124), равно как и к просторечной лексике (например, ‘мочь’ — I, 22, ‘круть’ — I, 30, ‘вопит’, — I, 57, ‘кручина’, — I, 89), он прибегал обычно при подыскании рифмы, а также для лучшего соблюдения размера (например, ‘соделалась’ — I, 51). Употребление им славянских относительных местоимений для присоединения придаточных предложений (например, ‘вот зверь, пред ним же я бежал’ — I, 88, или ‘лучи планеты толь великой, / За ней же все стремятся прямо вслед’ — I, 17—18) в большей мере, видимо, объяснялось желанием избежать при построении стиха тяжеловесного трехсложного местоимения ‘который’, чем стилистическими соображениями.
Показательны отзывы о переводе Мина поэтов XX в., также переводивших ‘Божественную комедию’. В. Я. Брюсов писал о нем в предисловии к своему ‘опыту’ нового перевода I песни ‘Ада’: ‘Текст, в общем, передан верно, но, так сказать, ‘обеднен’. Переводчику удалось сохранить лишь часть образов и выражений подлинника. Правда, важнейшее сохранено, но исчезли оттенки мысли, вся сложность речи и длинный ряд отдельных образов <...>. На наш взгляд, не передан в переводе и стиль подлинника, энергичная, сжатая и свободная речь Данте <...->. Стих перевода звучит глухо и однообразно, и между содержанием стиха и звуками слов нет никакого соответствия <...>. Вялая речь, однотонный стих, бедные рифмы отнюдь не дают художественного впечатления, робость метафор, бледность образов, натянутость выражений перевода весьма слабо напоминают яркость подлинника’.81
М. Л. Лозинский был краток. В заметке ‘К переводу Дантова ‘Ада» он замечал: ‘При всех своих достоинствах перевод Мина не всегда в должной степени точен, а главное — он написан стихами, по которым трудно судить о поэтической мощи подлинника’.82
Мы далеки от того, чтобы подозревать в этой критике предвзятость. Но нельзя забывать, что и Брюсов и Лозинский подходили к оценке труда Мина с точки зрения переводческих требований XX в., и, критикуя своего предшественника, они тем самым негативно определяли требования, предъявлявшиеся ими к собственному труду. Несомненно, что, каковы бы ни были недостатки миновского перевода ‘Божественной комедии’, он намного превосходил своими достоинствами все русские стихотворные переводы прошлого века (хотя они создавались после его труда): Д. Д. Минаева (1874—1879), А. П. Федорова (1893—1894), Н. Голованова (1896-1902), О. Н. Чюминой (1900). Более того, в переводе Мина содержится несколько таких находок, что М. Л. Лозинский — создатель образцового русского перевода XX в. — вынужден был их заимствовать, полагая, видимо, что лучше передать данное место нельзя. Так, заключительный стих V песни ‘Ада’ у Мина: ‘И пал без чувств, как падает мертвец’, у Лозинского: ‘И я упал, как падает мертвец’. Но, пожалуй, наиболее разительный пример — 1-я терцина XXXIII песни, где, воссоздавая образ Уголино, грызущего голову врага, Мин прибегнул к архаичной, но весьма выразительной лексике:
Уста поднял от мерзостного брашна
Сей грешник, кровь отерши с них о прядь
Волос того, чье темя грыз так страшно…
И Лозинский воспользовался находкой:
Подняв уста от мерзостного брашна,
Он вытер свой окровавленный рот
О волосы, в которых грыз так страшно…
Для своего времени переводы Мина были несомненными завоеваниями отечественной культуры. Он не создавал новых поэтических форм на русском языке и, переводя Данте терцинами, а Тассо и Байрона — октавами, мог опереться на опыт предшественников. Не был Мин и оригинальным поэтом. Но благодаря этому на его переводы не накладывался отпечаток собственной поэтической манеры. Поэтому он мог быть разнообразным в своих переводах и воссоздавать то ироническую игривость байроновского ‘Дон-Жуана’:
Да, весело брать в языках уроки
Из женских уст и взоров, если нам
В наставницы дан ангел светлоокий,
Как в том не раз я убеждался сам.
Ошибся ль ты, прочтешь ли верно строки,
За все ты ждешь улыбку уст, а там
Пожатье рук и сладкие лобзанья…
Так в языках я приобрел познанья.8Э
то философско-эстетические медитации Шиллера (‘Художники’):
Преобразованный трудами мир вокруг
И сердце, полное стремлений новых,
Развитое в борьбах с природою суровых,
Расширили созданий ваших круг.
Тогда вознес с собой на крылиях свободы
Искусства человек, как лучшие дары,
Творя из щедрых недр природы
Прекрасного волшебные миры…84
то простой, суховатый, насыщенный реалиями рассказ Крабба (‘Местечко’):
Вот пристань! Посмотри, как мелкие суда
Товары разные привозят к нам сюда,
А этот ряд телег, на пристань поспешая,
В обмен на корабли везет продукты края.
Послушай! что за шум на грязной мостовой,
Загромождаемой отвсюду, как стеной,
Рядами ящиков, бочонками, тюками,
Богатством разных стран, прибывшим с кораблями.
Какая суетня! Какой повсюду крик!
Как говорлив моряк! как грубый зол мужик!85
Эта полная подчиненность переводимому автору отличает всю переводческую деятельность Мина. Никаких иных целей, кроме ознакомления своих соотечественников с сокровищами иностранной поэзии, он не имел. И благодаря такой целеустремленности упорного переводческого труда, увенчавшегося в итоге успехом, он по праву занимает место в ряду предшественников современного отечественного художественного перевода.
1 Михайлов М. Л. Соч. М., 1958, т. 3, с. 71—72.
2 Там же, с. 49.
3 См. выше, с. 73.
4 См. о нем: Шершавкин С. В. Д. Б. Мин (1818—1885). — В кн.: Научная конференция, посвященная выдающимся медикам — уроженцам Рязанской области (22—23 дек. 1953 г.): Тез. докл. М., 1953, с. 36—39. Некрологи: Новое время, 1885, 4(16) нояб., No 3480, с. 3, Моск. ведомости, 1885, 5 нояб., No 306, с. 3 (П. Нейдинг), Новости и Биржевая газета, 1885, 5(17) нояб., No 305, с. 3, Нива, 1885, No 50, с. 1213-1214 (с портретом): ЖМНП, 1885, ч. 242, отд. 3, с. 215-217, Ист. вестн., 1886, т. 23, No 1, с. 255. Библиографические сведения: Языков Д. Д. Обзор жизни и трудов покойных русских писателей. СПб., 1889, вып. 5, с. 110—111, 1890, вып. 6, с 9, М., 1900, вып. 8, с. 145, 1905, вып. 9, с. 98, СПб., 1909, вып. 11, с. 229, Добролюбов И. В., Яхонтов С. Д. Библиографический словарь писателей, ученых и художников, уроженцев (преимущественно) Рязанской губернии. Рязань, 1910, с. 145—146, Венгеров С. А. Источники словаря русских писателей. Пг., 1917, т. 4, с. 332.
5 Свидетельство об окончании Медико-хирургической академии от 2 сент. 1839 г. (ГПБ, ф. 1000, оп. 2, ед. хр. 869).
6 Новое время, 1885, 4 (16) нояб., No 3480, с. 3.
7 См.: Словарь членов Общества любителей российской словесности при Московском университете. 1811—1911. М., 1911, с. 195.
8 ИРЛИ, 23.220/CLXVI6.14, л. 3 об.
9 См.: Алексеев М. П. Первое знакомство с Данте в России. — В кн.: От классицизма к романтизму: Из истории международных связей русской литературы. Л., 1970, с. 6—62.
10 См.: Данченко В. Т. Данте Алигьери: Библиографический указатель русских переводов и критической литературы на русском языке. 1762—1972. М., 1973. 269 с. (по указателю).
11 Белинский В. Г. Полн. собр. соч. М., 1955, т. 6, с. 665.
12 Москвитянин, 1852, т. 1, No 3, с. I (отд. паг.).
13 Там же.
14 Там же, 1843, ч. 2, No 3, с. 194
15 Там же, No 4, с. 307—311.
16 Мин Д. Две песни из Ада Данта Алигьери: Песнь тридцать вторая, Песнь тридцать третья. Граф Уголино. — Современник, 1845, т. 40, No 11, с. 151—162.
17 Мин Д. Две песни из Дантова Ада: Песнь XXI. Пятая яма осьмого круга. Взяточники в смоляном озере. Злые Лапы (Malebranche), Песнь XXII. Наваррец Чиамполо. Проделка его с Злыми Лапами. Драка между ними по этому случаю. — Москвитянин, 1850, ч. 3, No 9, отд, 1, с. 11—20.
18 Ад: Первая канзона Божественной комедии Данта Алигиери. Перевод Д. Мина. С приложением комментария. — Там же, 1852, т. 1, No 3, отд. 1, с. I—IV, 215—224.
19 См.: Горохова Р. М. ‘Ад’ Данте в переводе Д. Е. Мина и царская цензура. — В кн.: Русско-европейские литературные связи. М., Л., 1966, с. 48—55, Buriot-Darsiles H. Dante et la censure russe. — Rev. de litt. compare, 1924, 4-e a., p. 109—111.
20 Ад Данта. Перевод Д. Е. Мина. — Москвитянин, 1853, т. 2—6, No 6, 7, 10, 12, 14, 16, 19, 21—24.
21 Ад Данта Алигиери: С приложением комментария, материалов пояснительных, портрета и двух рисунков. Перевел с ит. размером подлинника Д. Мин. М., 1855. IV, 366 с.
22 Современник, 1852, т. 32, No 3, отд. 6, с. 114—115.
23 Библиотека для чтения, 1853, т. 119, No 5, отд. 7, с. 75—76. — В. Т. Данченко (Данте Алигьери: Библиографический указатель…, с. 81, No 734) приписывает ‘письмо’ А. В. Дружинину, который пользовался псевдонимом ‘Иногородний подписчик’, однако Н. В. Гербель не упомянул этого ‘письма’ в ‘Списке сочинений А. В. Дружинина’ (см.: Дружинин А. В. Собр. соч. СПб., 1865, т. 2, с. 592) и соответственно не включил его в состав собрания сочинений писателя.
24 Отеч. зап., 1853, т. 90, No 9, отд. 5, с. 67—68.
25 СПб. ведомости, 1853, 14 авг., No 178, с. 727.— Статья не подписана, об авторстве М. Л. Михайлова см.: Литературный архив. М., Л., 1961, т. 6, с. 201, примеч. 11.
26 Некрасов Н. А. Полн. собр. соч. и писем. М., 1950, т. 9, с. 374.
27 ЖМНП, 1855, ч. 88, отд. 6, с. 6—7.
28 Рус. инвалид, 1856, 2 марта, No 49, с. 210.
29 Михайлов М. Л. Соч., т. 3, с. 49.
30 См. его письма к Н. В. Гербелю от 26 дек. 1856 г. и 11 апр. 1879 г. (ГПБ, ф. 179, No 77, л. 6, 14 об.).
31 Мин Д. 1) Первая песнь Чистилища Данта Алигиери. — Рус. вестн., 1865, ч. 59, No 9, с. 134—138, 2) Две песни из Чистилища Данте Алигиери. — Там же, 1879, т. 140, No 3, с. 290—303.
32 Новое время, 1885, 4 (16) нояб., No 3480, с. 3.
33 Данте Алигиери. Божественная комедия: Ад. Чистилище. Рай. Перевел с ит. размером подлинника Д. Мин. СПб., 1902—1904. [Т. 1—3].
34 Сб. ОРЯС, 1908, т. 84, No 5, с. 5.
35 Москвитянин, 1852, т. 5, No 20, отд. 1, с. 191—212.
36 См. письмо Некрасова к В. П. Боткину от 9 сент. 1855 г. (Некрасов Н. А. Полн. собр. соч. и писем, т. 10, с. 244) и ответ Боткина от 14 сент. (Голос минувшего, 1916, No 10, с. 85).
37 Рус. вестн., 1881, т. 152, No 3, с. 154—209, No 4, с. 512—558.
38 Дон Жуан на острове Пирата: Из поэмы лорда Байрона ‘Дон Жуан’. Перевел с англ. размером подлинника Д. Мин. М., 1881. 105 с.
39 Там же, с. 3.
40 Мин Д. 1) Ave Maria! (Из Байронова Дон-Жуана). — Развлечение, 1860, т. 3, 9 янв., No 2, с. 18, 2) Из Байронова Дон-Хуана. — Зритель, 1862, 4 авг., No 32, с. 138—139 (строфы оригинала: canto III, CI—CVII, canto II, CLXXVII—CLXXXVII ).
41 Рус. вестник, 1875, т. 116, No 3, с. 36—68. В некрологе ‘Нового времени’ перевод был ошибочно назван ‘Осада Парижа’, и такое название неоднократно повторялось в заметках о Мине.
42 Указание в письме Мина к М. Н. Лонгинову от 23 февр. 1863 г. (ИРЛИ, 23.220/CLXVI6.14, л. 3).
43 Мин Д. Еврейская мелодия: (Из Байрона). — Развлечение, 1859, т. 1, 4 апр., No 14, с. 157 (оригинал: ‘Oh! weep for those that wept by Babel’s stream…’).
44 См. его письма к Гербелю от 18 июня и 2 июля 1854 г. (ГПБ, ф. 179, No 77, л. 1-3).
45 Мин Д, Погребальная песнь индейцев: (Из Шиллера). (Посвящается Н. В. Гербелю). — Современник, 1854, т. 47, No 9, отд. 1, с. 10—11.
46 Песнь о колоколе: Стихотворение Шиллера. Перевел Д. Мин. СПб., 1856. 30 с.
47 Лирические стихотворения Шиллера в переводах русских поэтов, изданные под редакцией) Н. В. Гербеля. СПб., 1857, т. 1, с. 56—72, 112—114, 223.
48 ГПБ, ф. 179, No 77, л. 7 об.
49 Там же, п. 11 (письмо от 28 япр. 1857 г.).
50 Лирические стихотворения Шиллера…. т. 2. с. 50—68: Художники: Стихотворение Ф. Шиллера. Перевел Д. Е. Мин. СПб.. 1857. 23 с.
51 Лирические стихотворения Шиллера…. т. 1. с. VII.
52 См.: Чернышевский Н. Г. Полн. собр. соч., 1948, т. 4, с. 506.
53 Добролюбов П. А. Полн. собр. соч.: В 6-ти т. М.: Л., 1934, т. 1, с. 310.
54 Дружинин А. В. Собр. соч. СПб., 1865, т. 7, с. 439.
55 Михайлов М. Л. Соч., т. 3, с. 49—50.
56 См.: Левин Ю. Д. Некрасов и английский поэт Крабб. — В кн.: Некрасовский сборник, М., Л., 1956, [вып.] 2, с. 472—486.
57 Мин Д. Приходские списки (Parish Register): Поэма Георга Крабба. — Рус. вестн., 1856, т. 6, дек., кн. 1, с. 440—446. 68 Там же, с. 440.
59 Мин Д. Приходские списки: Поэма Георга Крабба. 1. Новорожденные. — Рус. вестн., 1857, т. 8, март, кн. 1, с, 134—142, 1860, т. 30, нояб., кн. 1. с. 191—196.
60 Местечко (The borough): Поэма Георга Крабба. Глава 1. Перевод Д. Е. Мина.— Моск. ведомости, 1857, 16 февр., No 21, Лит. отд., с. 93—94.
61 Мин Д. Питер Граймс: (Из Крабба). — Рус. вестн., 1862, т. 42, No 11, с. 415—425.
62 Мин Д. Монолог короля Ричарда II перед его смертью в темнице: (Из V сцены 5-го акта Шекспировой драмы Ричард II). — Рус. вестн., 1864, т. 50, No 4, с. 753—754.
63 Мин Д. Король Иоанн: Драма Шекспира. Перевод с англ. — Рус. вестн., 1882, т. 160, No 7, с. 57—144, Отд. изд. — М., 1882. 90 с.
64 ГПБ, ф. 179, No 77, л. 14 об.
65 Там же, л. 14 об.—15.
66 Освобожденный Иерусалим: Поэма Торквато Тассо. Перевел с ит. размером подлинника Д. Мин. СПб.,- [1900]. Т. 1—3.
67 Современник, 1846, т. 42, No 4, с. 118—120 (перевод датирован 16 сент. 1840 г.).
68 Поэты всех времен и народов: Сборник, издаваемый Костомаровым и Бергом. М., 1862, т. 2, с. 66—70.
69 Мин Д. Человек, рожденный быть королем: Повесть в стихах из поэмы Уилльяма Морриса ‘Земной рай’. — Рус. вестн., 1869, т. 79. No 1, с. 291—366. — Перевод вызвал иронические реплики И. С. Тургенева в письмах от 20 февраля (4 марта) 1869 г. к А. М. Жемчужникову и Я. П. Полонскому (см.: Тургенев И. С. Полн. собр. соч. и писем: В 28-ми т. М., Л., 1964. Письма, т. 7, с. 314, 316).
70 Мин Д. Лондонская идиллия: Из Роберта Бэканана. — Рус. вестн., 1880, т. 150, No 11, с. 74—85. — Посмертно был опубликован другой перевод Мина из Бьюкенена ‘Смертная казнь в Лондоне’ (Новое время, 1896, 11(23) дек., No 7469, Приложение, с. 5—6).
71 Мин Д. Стихотворения. — Рус. вестн., 1880, т. 145, No 1, с. 400—415.
72 Сонеты Ф. Петрарки. Перевод Д. И. Мина. 1874—1878. — Пантеон литературы, 1888, т. 1, янв., с. 1—4 (отд. паг.).
73 Из английских поэтов. Перевод Д. И. Мина. — Там же, с. 1—8 (отд. паг.). — Подборка включает: Д. Мильтон. ‘Песни утренней звезды’ (1858), В. Вордсворт. ‘Гарри-Гилль’ (1852), Т. Кэмпбелл. ‘Последний человек’ (1864), П. Шелли. ‘Философия любви’ (1860), А. Теннисон. ‘Покинутый дом’ (1868). — Си. также: Леди Клара Вир-де-Вир: (Из Теннисона). Из посмертных стихотворений Д. Мина. — Сев. вестн., 1893, No 8, отд. 1, с. 238—240. Ряд переводов Мина публиковался посмертно в приложениях к ‘Новому времени’, в том числе: ‘Гусь’ Теннисона (1898, 23 дек. (1899, 4 янв.), No 8199), ‘Excelsior’ Лонгфелло (1899, 21 апр. (3 мая), No 8313), ‘Сырая и бурная полночь’ Гейне (1900, 2 (15) авг., No 8775, перевод ошибочно обозначен: ‘Из Томаса Мура’), ‘Люблю я час, как гаснет свет лучей’ и ’15 ноября’ Т. Мура (1900, 4 (17) и 18 (31) окт., No 8838, 8852), ‘Философия любви’ Шелли (1900, 15 (28) нояб., No 8880), ‘Поражение Сеннахерима’ и ‘Моя душа мрачна’ Байрона (1906, 11 (24) марта и 25 марта (7 апр.), No 10772, 10786). См. также примеч. 70.
74 Ад Данта Алигиери, с. IV. — Мин ошибался, настаивая на своем приоритете. Терцинами и пятистопным ямбом были выполнены переводы I—III песен ‘Ада’, опубликованные П. А. Катениным в 1832 г.
75 Дон Жуан на острове Пирата, с. 4.
76 ГПБ, ф. 179, No 77, л. 3 об.