ЦЕРКОВНЫЙ ВОПРОС В РОССИИ
ЦЕРКОВНЫЙ ВОПРОС В РОССИИ
I
II
III
КОММЕНТАРИИ
КОММЕНТАРИИ
Церковный вопрос в России, Бердяев Николай Александрович, Год: 1916
Время на прочтение: 7 минут(ы)
Бердяев, Н.А. Падение священного русского царства: Публицистика 1914—1922
М., ‘Астрель’, 2007.
Вопрос о церковной реформе попал у нас в какой-то тупик. Не могут найти рычага, которым можно было бы сдвинуть с места инертную материю внешней церковности. Не знают, с какой стороны подойти к церковным реформам. Слишком перепуталось церковное и государственное, небесное и земное, духовное и материальное. Как воплотить дыхание Духа во внешних, материальных церковных преобразованиях? Да и есть ли у нас такое дыхание Духа, которое могло бы привести к церковному возрождению? Не слишком ли все застоялось в церковной жизни, живет по законам инерции, мертвым подражанием старой жизни Духа, а не живым приданием, вечно творящим жизнь новую? Ведь выработалась целая система православия исключительно как система охранения. Не слишком ли далеко зашло это охранение, не довело ли до окостенения?
То, что представлялось сравнительно ясным и простым в 1904—1905 гг. для обновленческого церковного движения, сделалось теперь намного более сложным и запутанным. Как это ни странно на первый взгляд, но европеизация русского государственного и общественного строя, которая началась в 1905 году, в области жизни церковной ведет к образованию и развитию клерикализма1 как движения классового. Клерикализм — западно-европейское явление, и в России он никогда не имел настоящего развития. Европеизация России (‘европеизация’ есть лишь условное обозначение некоторого неотвратимого процесса развития) ведет ко всякого рода дифференциациям и расчленениям. Разные социальные группы обособляются, кристаллизуются и вырабатывают групповое, классовое самосознание. ‘Народ’ в старом славянском и народническом смысле этого слова постепенно исчезает, — в этой первоначальной, материально-органической целости начинается социальная и психологическая дифференциация. В более глубоком, метафизическом и духовном смысле ‘народ’, конечно, остается и пребудет навеки, но его бытие постепенно освобождается от этой, казалось, неразрывной связи с социальной материей, с отсталыми формами хозяйственной и государственной жизни. Народникам казалось, что ‘народ’ совершенно погибнет, если будет разрушена община и начнется развитие капиталистической промышленности. Славянофилам казалось, что ‘народ’ совершенно погибнет, если окончательно рухнут исконные русские основы, процветавшие в допетровской Руси, и Россия окончательно вступит на путь ‘европеизации’. Но то, чего боялись народники и славянофилы, — совершившийся факт, факт неотвратимый. ‘Народ’ в их старом смысле исчезает. Уже нельзя говорить ни о православной Руси славянофилов, ни о крестьянской России народников, уже нельзя на этих путях искать своеобразия России. Ход русской жизни наносит удар за ударом всем славянофильским и народническим концепциям в сфере жизни церковной. Если народничество и славянофильство нужно считать опровергнутыми и сокрушенными в жизни хозяйственной, государственной и бытовой, то не менее сокрушены они, не менее реакционно-утопичны и в жизни церковной. Жизнь Духа, Духа Христова не может быть прикреплена к материальным формам, связанным лишь с известной ступенью исторического развития.
И ныне мы стоим перед очень сложной проблемой соотношения царства Божьего (церкви) и царства кесаря (государства). Новые времена требуют и нового ее решения. То решение этой проблемы, которое основывается на идее чисто христианского или, точнее, чисто православного государства, достаточно обнаружило несостоятельность и великую фальшь в своей основе, великое лицемерие в своих плодах.
Вся внешняя материальная историческая церковная жизнь тысячами нитей связана и скреплена с царством кесаря, со всем государственным, хозяйственным, правовым, бытовым строем общества. Церковь вовлечена в круговорот социальной эволюции, во внешней своей организации она всегда должна была приспособляться к изменениям в царстве этого мира. Когда при Петре произошла революционная европеизация русского мирского царства, то церкви пришлось приспособиться к этому процессу, начался синодальный период в истории русской церкви, в котором очень многое было скопировано с немецких лютеранских установлений, и церковь была поставлена в слишком рабскую зависимость от государства. В эпоху царствования Победоносцева русские иерархи стонали от гнета бюрократической власти государства над церковью2. Многие иерархи мечтали о восстановлении патриаршества и о возврате к допетровскому строю. Но вот в русском царстве кесаря в 1905 г. произошел переворот, который был, хотя и не решительным и не радикальным, но все же шагом к европеизации нашего государственного строя, — явились представительные учреждения, с которыми приходится считаться всем силам русской жизни. Еще раньше началась европеизация русской социально-экономической жизни — начался рост капиталистической промышленности, рухнула сельская община, разлагаются остатки патриархального быта. Жизнь церкви в своих оболочках не обладает той совершенной свободой и независимостью от царства кесаря, которая давала бы ей возможность дальше жить, не считаясь с тем, что происходит в жизни государства. Все заколебалось и в жизни церковной, остро почувствовались церковные нестроения и горькая зависимость от государства, в котором нарушился старый лад и наступило неблагополучие переходного времени. Церковный организм не имел навыков самоуправления. Соборность русской церкви существовала лишь в идее, но не в жизни. Церковного народа нигде нельзя было найти. Началась борьба партий в церковной жизни: столкнулись стремления реформационные со стремлениями реакционными. Процесс дифференциации захватил и общественно-церковную жизнь. Вне этого процесса остались лишь отдельные старцы, отдавшие свою жизнь мистическим созерцаниям. Духовенство почувствовало себя социальной группой в русском государстве, в нем проснулось классовое самосознание. В одной части духовенства это классовое сознание приняло форму прогрессивную, в другой же части — форму реакционную. Обнаружилось довольно резкое различие стремлений высшего епископата и стремлений средней массы белого духовенства. Духовенство начало участвовать в политической борьбе, и сама реакционность духовенства сделалась каким-то западноевропейским явлением, противоположным славянофильски-народническому представлению о духовенстве.
Клерикализм есть классовая партия, активно действующая в царстве кесаря, добивающаяся земных, слишком земных целей. И в среде наших высших иерархов растет дух реакционного клерикализма. Это — их активная реакция на изменения в нашем государственном строе. Реакционная часть духовенства настроена очень враждебно к представительным учреждениям, она не хочет допустить никакого участия Государственной Думы в делах церковных, никакого думского контроля над ними. Ей представляется это обмирщением церкви, зависимостью церкви от мирской среды, в которой так много неверующих и отпавших от церкви, немало людей инославных исповеданий. По внешности можно подумать, что таким образом отстаивается свобода и независимость церкви от царства мира сего. Всякий религиозный человек должен сочувствовать такой свободе и независимости церкви. С чисто религиозной точки зрения неприятно думать, что реформы церкви будут производиться совершенно светскими людьми, не только чуждыми внутренней жизни церкви, но сплошь и рядом ни во что не верующими чистейшими атеистами. Казалось бы, ясно, что обновление церкви может быть лишь делом духовных сил самой церкви. Под духовными силами церкви нужно, конечно, понимать не одних иерархов церкви, но и весь церковный народ. Соборность же членов Государственной Думы не есть соборность церковного народа, она в религиозном отношении совершенно случайная. Но в действительности, проблема эта стоит гораздо сложнее. Представительные учреждения претендуют иметь отношение к церковным делам лишь настолько, насколько это — дела государственные и погружены в мирское царство, которое целиком должно быть реформировано и обновлено. Внутренняя жизнь церкви, жизнь духовная нимало этим не затрагивается.
Опасения представительных учреждений со стороны иерархов церкви лицемерны и за ними скрыта жажда политической реставрации. Наша церковная иерархия давно уже подчинена не только телом своим, но и духом царству кесаря, она давно уже признала определяющую роль мирского царства во внешней жизни церкви, во всем церковном строе.
Весь наш синодальный строй есть сплошное подчинение государству, есть отрицание соборности в строго церковном смысле этого слова. Зависимость от обер-прокурора и от государственной власти, которая скрыта за обер-прокурором, есть в не меньшей степени, зависимость от мирского царства, чем зависимость от Государственной Думы. Ничем не гарантировано подлинное православие обер-прокуроров, среди которых были люди с явно сектантским, хлыстовским уклоном (кн. Голицын) и с уклоном католическим (гр. Протасов), были и просто в глубине души неверующие и индифферентисты. Православная концепция мирской власти есть или историческое приспособление в известных интересах или фантастика идеологов. Сейчас эту концепцию почти невозможно искренне поддерживать. Всякая государственная власть принадлежит к совершенно иному порядку, чем церковь Христова, и эти два царства несоизмеримы. Но сервилизм нашего епископата по отношению к старой власти государственной доходил до отрицания всякого церковного достоинства. Скажу более: сам внешний церковный строй со своей иерархией был и есть в значительной степени царство мира сего. Это — феномен исторический, а не феномен духа. И он должен разделять судьбу истории, исторической эволюции. В сущности внешний церковный строй всегда и разделял эту судьбу. Церковный строй должен приспособиться и к новому государственному строю, должен участвовать в процессе развития. Реакционная политика не более духовна, чем политика прогрессивная. Церковь должна быть внутренне готова к полному отделению ее от государства, что есть несомненная тенденция и цель развития отношений между двумя царствами, — царством Божьим и царством кесаря. Эта готовность церкви быть совершенно отделенной от всякого мирского царства и будет признаком ее внутренней, неодолимой мощи. Секцинаризация всей государственной, общественной и культурной жизни есть не только неизбежный, но и благостный процесс, за которым скрыто освобождение духа и жизни в духе от всяких оков, — скрытое религиозное углубление. Это — требование правды, великое очищение церковной жизни от лицемерия, лжи и насилия. Старая зависимость от государства более порабощала свободную жизнь церкви, чем эта новая, столь отталкивающая, но в сущности лишь кажущаяся зависимость от представительных учреждений.
Прогрессивная, освобождающая реформа церковного строя никогда не будет проведена высшей церковной иерархией. Поместный собор, на котором будут господствовать епископы, может лишь восстановить патриаршество и укрепить клерикализм, дав некоторое преобладание церковной бюрократии над бюрократией государственной. Истинная, освобождающая церковная реформа может быть проведена лишь церковным народом, в духовной глубине которого накопится творческая религиозная энергия. Лишь голос этого соборного церковного народа, свободного от гнета не только государственной, но и церковной бюрократии, будет подлинным голосом церкви. Но свободное выражение религиозной воли церковного народа предполагает глубокие изменения в том царстве кесаря, в тех строгих скрепах государства и церкви, которые вели к порабощению церковного народа, к его принудительному безмолвию, сковывали его свободную волю. Поместный собор ныне будет созван и конструирован на основе старых отношений церкви и государства и старой власти церковной бюрократии, опирающейся на бюрократию государственную. Это — порочный круг. Поместный церковный собор произведет реформу в классовом духе, а не в Духе Христовом, он будет лишь по внешности духовный, по существу же более мирской, чем собор с мирянами. Нужно наконец и с православной точки зрения признать, что поскольку церковный строй есть часть государственного строя и с ним связан тысячами нитей, он должен быть реформирован вместе с государственным строем и разделить с ним многое. Классовое господство князей церкви в церковном строе есть господство государственное, а не духовное, и оно должно замениться властью церковного народа, как классовое господство бюрократии, аграриев и крупных промышленников должно, в конце концов, замениться самоуправлением народа. Все это имеет религиозный смысл, но еще не есть религиозное возрождение. Сказано, что врата адовы не одолеют церкви Христовой3. И это навеки остается непреложным. Но та церковь Христова не есть внешняя церковность князей церкви, преданных миру сему, не есть тот или иной церковный строй. Святыни церкви — таинственное тело Христово, таинства Христовы, святые, Дух Христов, который ‘дышит, где хочет’4. Религиозное возрождение возможно лишь изнутри, из глубины, из Духа, оно не может быть создано никакими внешними реформами, путем ли поместного собора, Государственной Думы или иными мирскими путями. Церковный развал есть результат упадка религиозной энергии, творческой религиозной энергии. Упадок же религиозной энергии есть симптом глубокого религиозного кризиса в современном человечестве. Нельзя вампирически жить старым, тем, что стяжали себе предки, нужно творить и новую религиозную жизнь, как творили ее во все времена церковного подъема, начиная с апостолов. Только такой творческий подъем религиозной энергии в церковном народе может решить все больные вопросы отношения русского православия к расколу, к сектантству, к католичеству, к развитию культуры.
Биржевые ведомости. 1916, No 15899, 28 октября.
1 Клерикализм (от позднелат. clericalis — церковный) — политическое направление, добивающееся первенствующей роли церкви и духовенства в социальной, политической и культурной жизни общества.
2 О К.П. Победоносцеве Бердяев написал специальную статью ‘Нигилизм на религиозной почве’. См.: Бердяев Н.А. Духовный кризис интеллигенции. М., 1998, с. 200-206.
3 Имеются в виду слова Иисуса Христа, обращенные к апостолу Павлу: ‘Я говорю тебе: ты — Петр, и на сем камне Я создам Церковь Мою, и врата ада не одолеют ее’ (Мф. 16, 18).
4 Ин. 3, 8.