Церковная декорация, Свенцицкий Валентин Павлович, Год: 1911

Время на прочтение: 9 минут(ы)
———————
Публикуется по: Свенцицкий В. Собрание сочинений. Т. 3. Религия свободного человека (1909-1913) / Сост., коммент. С. В. Черткова. М., 2014.
———————

ЦЕРКОВНАЯ ДЕКОРАЦИЯ

У нас мало интересуются ‘церковными делами’. Громадное общественное значение церковных дел признают все, независимо от религиозных взглядов, — и если не интересуются, то просто потому, что очень уж там ‘всё ясно’!
Но сейчас происходит нечто исключительное. Нечто такое, что не может не привлечь к себе общественного внимания.
За последние два года деятельность Синода вызывала какое-то недоумение: во всей стране реакция, а в самом консервативном учреждении Империи разговоры о реформах.
Назначение Саблера было полнейшей ликвидацией нового духа. Саблер — это именно та фигура, которая больше всего подходит к современному положению. Правда, он при назначении своём обмолвился что-то о церковном Соборе. Но никто, разумеется, всерьёз этого не принял.
Начинается изумительная работоспособность летнего ‘каникулярного’ состава Синода.
Это поистине исторические каникулы.
В несколько заседаний, по классическому предписанию председателя Совета министров — представить проект реформы прихода ‘завтра к трём часам дня’, — Синод в составе нескольких архиереев, без участия митрополитов, пользуясь своим формальным правом, решает важнейшие вопросы церковной жизни — о школе и приходе.
И не только решает новые вопросы, но отменяет проекты, только что одобренные Синодом и уже вошедшие в законную силу.
И всё это за три недели до окончания летней сессии!
Другими словами, явно ‘наспех’, явно желая воспользоваться случайным составом Синода в каникулярное время.
Обер-прокурор Саблер при вступлении своём на новый пост обещал решение важнейших вопросов церковной жизни предоставить церковному Собору, который ‘будет не так-то скоро, потому что дело серьёзное и надо подготовиться’.
А теперь неожиданно оказались до того ‘готовы’, что все реформы закончили ‘завтра к трём часам’.
Но, однако, и это было бы не так ново. В таком роде бывало во времена Победоносцева.
А новое вот что: ‘Экзарх Грузии Иннокентий отправил письмо Саблеру, в котором в прямых и смелых выражениях указывает последнему, что путь, на который толкают архиепископы Антоний волынский и Сергий финляндский, не примирит церковь, а внесёт в неё лишь новые раздоры и несогласия. Экзарх обращается, кроме того, с посланием к епархиальным епископам, приглашая их сплотиться вокруг Петербургского владыки и выступить на защиту церкви, которую превратили в арену борьбы за карьеру‘.
Самый факт такого выступления экзарха ‘с благословения митрополита Антония’ — имеет громадное общественное значение.
Митрополит Антоний — трагическая фигура в Русской Церкви. Человек мягкий, просвещённый.
Один из любимейших передовых профессоров превращается, благодаря бесхарактерности и внешним обстоятельствам, в покровителя реакционной деятельности Синода.
Вероятно, он страдал, видя, что творится вокруг него. Много пережил, не будучи в силах делать по-своему. И вот теперь, больной, на краю могилы, не выдержал: благословил на борьбу за Церковь, превращённую в арену для достижения чинов и почёта.
Исход борьбы предугадать не трудно.
Но не исход сейчас важен. Важно начало. В Русской Церкви подготовляется великий раскол. Уже не по букве, а по духу. И общество не может оставаться безучастным к этому вопросу, ибо исторические последствия его неисчислимы…

Две ‘миссии’

С назначением Саблера явно усиливается ‘миссионерская’ деятельность православной Церкви.
И понятно: Саблера выдвинул тот же ‘кружок’, который выдвигает и Скворцова. Всероссийский миссионер почувствовал под ногами почву. А с ним вместе и все иерархи, объединившиеся вокруг петербургского салона, ‘ведающего дела церковные’.
Миссионерская деятельность в епархии Гермогена саратовского получила особенно стремительный характер.
Епископ — ловит момент!
Миссионерствовать приказывается всем и всюду. И сельскому духовенству, и городскому, и подготовленным, и не подготовленным, и там, где есть сектанты, и где их нет.
Миссионерская, то есть апостольская, проповедническая деятельность Церкви — одно из основных начал всякой религиозной организации. Это есть главнейший нерв её, свидетельствующий о жизненности и силе. Ни в чём, может быть, не выражается так полно внутреннее состояние Церкви, как именно в характере миссии.
В первые века ‘миссионерами’ были апостолы. ‘Миссионер’ апостол Павел выступал перед греческим ареопагом. Христианская миссия первоначального христианства была огненным подвигом служителей Христовых. Миссионеров впереди ожидала почти неизбежная мучительная смерть, на которую они шли, как Учитель их всходил на Голгофу. Современных ‘миссионеров’ никто не ‘мучает’…
Проповедь ‘миссионеров’-апостолов разрушила языческий мир.
Проповедь миссионера Скворцова мирно и тихо заносится в консисторские отчёты. И не волнует ни раскольников, ни баптистов, ни свободных христиан.
Почему же такое явное бессилие церковной миссии?
Ответ ясен, конечно:
Потому что Скворцовы — не апостолы.
Но есть и другая, так сказать, более непосредственная причина.
Ведь то, что современные миссионеры — не апостолы, ещё не объясняет такого полного неуспеха нашей миссии. Тогда и время было труднее нашего. Наконец, пусть бы результаты были меньше, но какие-нибудь. Есть же и среди современных проповедников люди верующие и способные.
В чём же дело?
А дело в том, что у нас две миссии, одна другую исключающие.
Первая миссия — проповедь христианства официальными проповедниками — это проповедь словами.
Другая миссия — проповедь официального духовенства — делами.
Слова хорошие, но старые и повторяющиеся, как затверженный урок. Эта миссия производит очень слабое впечатление.
Дела же очень сильные, настолько сильные, что не только на нет сводят первую миссию, но ещё остаётся очень значительный минус.
В то время, когда Скворцов разъезжает по миссионерским съездам, а епископ Гермоген ‘предписывает’ по своей епархии всюду бороться с еретиками, где они есть и где их нет, — свершается другая миссия: Илиодор мажет дёгтем прохожих, а Макарий Гневушев организует девичьи хоры и проч.
Спрашивается, что больше произведёт впечатление? Ловкое доказательство официального миссионера, что Дух Божий от Отца исходит, или всенародное признание, что православная Церковь, по выражению экзарха Грузии Иннокентия, ‘превращена в арену борьбы за карьеру’?
Что более убедительно, первая ли миссия, убеждающая сухими текстами, или вторая, смазывающая дёгтем?
И не ясно ли, что если официальный проповедник ‘спасёт’ одну заблудшую овцу и вернёт её в лоно Церкви, — то ‘религиозный ураган’ Илиодора и ‘девичий хор’ Макария оттолкнёт тысячи.

Созовут ли Собор?

Если верить слухам, со второй недели Великого поста в Синоде начинается ‘предварительное обсуждение’ вопроса о созыве Церковного Собора.
Вот уже три года, как время от времени начинаются эти ‘предварительные обсуждения’, — доходит до того, что назначается и место, и время Собора, — но в конечном счёте момент оказывается неудобным, вопрос недостаточно ‘разработанным’ — и созыв Собора откладывается на неопределённое время.
Как это ни странно, но на этот раз в близость Собора верится больше, чем когда-либо.
Помню, какое волнение вызвала первая весть о предстоящем Соборе. Заволновались все. Даже совершенно чуждые религии и церковным вопросам люди. Каждый по-своему возлагал надежды на крупнейшее и долгожданное событие церковной жизни.
В это время в Петербурге издавался популярный среди духовенства журнал ‘Век’. За статью ‘Мёртвый собор’ по специальному докладу Роговича журнал этот был закрыт. Появился ряд ‘предсоборных сборников’. Группа, объединившаяся вокруг проф. Булгакова, выпустила два тома ‘Вопросов религии’, московское духовенство издало сборник, специально посвящённый предстоящему Собору. Известный петербургский союз ’32 священников’ готовился с волнением к ‘борьбе’. Волновались и профессора, и духовенство, и даже иерархи.
Всё это ‘оживление’ заставляло с сомнением относиться к возможности Собора. И действительно, очень скоро выяснилось, что момент признан ‘неудобным’.
Теперь совершенно не то.
Предстоящее обсуждение соборного вопроса в Св. синоде никого не задевает за живое. Всё тихо и смирно. Никому до него нет дела.
Вот потому-то почти с полной уверенностью можно сказать, что момент будет признан вполне своевременным, и Собор созовут.
Недавно еп. Гермоген вынес ‘сор из избы’. И мы с изумлением узнали, что Россию хотят подарить ‘синодальным патриархом’.
Не подлежит никакому сомнению, что нас ожидает теперь ‘Синодальный собор’.
Вызовут для участия в соборе архиереев, ‘назначат’ представителей от белого епархиального духовенства и не пустят мирян. Такой ‘безопасный собор’ как раз ко времени.
И вот почему.
Последние события, связанные с выступлениями еп. Гермогена, иеромонаха Илиодора, как бы кто их ни оценивал, в результате потрясли до основания и без того расшатанный авторитет ‘Святейшего правительственного синода’. Для того чтобы поддержать этот авторитет, ‘подкрепить’ его чем-либо, нужна высшая инстанция, то есть Собор. Для того чтобы постановления Собора не шли вразрез с деятельностью Синода, Собор должен быть тем же Синодом, но только ‘побольше’.
Вот и всё.
За последнее время слишком много ‘обнаружилось’ — необходимы ‘церковные ширмы’.
Эту роль и выполнит предстоящий ‘Синодальный собор’.

—————

Я думаю, что его созовут.
По крайней мере, никогда не верилось в это так, как верится теперь.
И не потому, что очень это ‘назрело’ и все с волнением ‘ждут’. А как раз наоборот: именно потому, что, хотя оно и ‘назрело’, но никто и не волнуется, и не ждёт, и вообще давно уже махнули рукой.
Это верный признак, что момент для созыва Собора найдут самым подходящим.
Возьмите Государственную думу.
Когда от Государственной думы чего-то ждали, с волнением следили за её деятельностью, — существование её признавалось ‘не прочным’, сомневались в ‘жизненности’ нашего ‘законодательного’ учреждения.
Теперь, когда все рукой махнули, — Государственную думу начинают признавать за учреждение, необходимое в общем государственном механизме.
То же и с Собором.
Четыре года тому назад, когда особенно много говорили о Соборе и особенно много ждали от него, я принимал ближайшее участие в издании очень популярного и влиятельного среди прогрессивного духовенства журнала ‘Век’. И вот помню, какое оживление было. С какой страстностью обсуждался соборный вопрос, как волновалось духовенство и как готовилось к реформированию Церкви.
Журнал ‘Век’ по специальному докладу Роговича был закрыт, а спор и все ‘толки’ о Соборе прекратились…
Момент нашли несвоевременным.
Несколько раз после этого снова заговаривали о Соборе, но всё тише, всё глуше.
В. К. Саблер при своём назначении на пост обер-прокурора не преминул тоже высказаться о Соборе.
Как полагается в таких случаях, выразил ‘сочувствие’ идее Собора, но… ‘вопрос этот очень сложен и требует серьёзной подготовки’.
Оказывалось, таким образом, что за четыре года всё ещё не подготовились!
Затем синодальная жизнь потекла обычным своим порядком — и что-то неслышно было, чтобы обер-прокурор ‘разрабатывал’ вопрос о Соборе.
Но вот разразились события, закончившиеся ссылкой Гермогена и Илиодора.
Как бы к этим событиям кто ни относился, для всех ясно, что удар авторитету Синода нанесён почти смертельный…
Где же выход?
Созвать Собор. И авторитетом Собора восстановить потерянный авторитет Синода. Для этого, разумеется, Собор должен быть ‘синодальным’, должен представлять из себя не что иное, как расширенное заседание Св. синода.
И такой собор соберут.
Я, по крайней мере, верю в это более чем когда-либо!

Собор и реформация

На первый взгляд кажется чрезвычайно странной та ‘боязнь’, с которой относятся к предстоящему Собору высшие руководители официальной Церкви. Ведь, как будто бы, созвать Собор прямой расчёт: авторитет Синода расшатан, церковная организация распадается, — почему же не вызвать в Синод лишних 10-20 архиереев, не назвать это ‘поместным собором’ и, таким образом, не ‘подпереть’ готовое рухнуть здание?
А боязнь существует несомненная.
С одной стороны — Предсоборное присутствие, заявление обер-прокурора о близости Собора, с другой — резкая статья в ‘России’ с не менее определённым заявлением о несвоевременности Собора. С одной стороны признаётся ‘необходимость’ и ‘неотложность’, с другой — ‘неподготовленность’ и ‘преждевременность’.
И хотят — и боятся.
Я думаю, обстоятельства вынудят и обер-прокурора, и Синод преодолеть на этот раз страх — и собор созовут.
Но я уверен также и в том, что эта нерешительность и робость имеет пророческий смысл, что внутренний ‘инстинкт’ в данном случае верно подсказывает руководителям Церкви, что созыв Собора будет иметь роковое значение в истории нашей русской реформации.
Собор создаст лишь ‘самообман’ церковного благополучия. Религиозного и нравственного авторитета народ за ним не признает, потому что 30 архиереев, не имеющих такого авторитета, нисколько не больше заслуживают доверия, чем 5 или 10. Когда качество остаётся то же — количество дела не меняет.
Но в деле реформации такой собор не будет только ‘безличен’ — он явно послужит ей на пользу. Вот это-то и чувствуют бессознательно, этого-то и боятся, это-то и заставляет всё откладывать и откладывать его на неопределённое будущее.
Синодальный собор — будет экзаменом синодальной Церкви.
Пока ‘малоуспешность’ правящей Церкви есть частное мнение тех или иных лиц. На упрёки говорят: ‘Вот подождите, созовут Собор — и всё обновится’.
И вот, когда собор созовут, и будет очевидно, что ничего ‘обновить’ он не в силах, экзамен окажется невыдержанным — тогда останется два выхода:
Или — навсегда отречься от всяких надежд на обновление. Или — смело выйти на путь церковной реформации.

‘Летние архиереи’

Новый ‘летний’ состав Синода приступил к занятиям. В газетах уже отмечалось, что в Синод на летнюю сессию не вызвано ни одного ‘авторитетного имени’. Удивляться тут нечему: на то и лето, чтобы всё было ‘полегче’.
Только я должен решительно опровергнуть заявление ‘Русского слова’ о том, что пермский епископ Палладий, бывший викарный епископ Саратовской епархии, ‘близок к Гермогену’. На основании этого заявления некоторые газеты даже стали строить догадки: не свидетельствует ли вызов ‘геромогеновца’ Палладия о перемене отношений к опальному епископу?
Но на самом деле тут полное недоразумение.
Правда, Палладий был викарием Саратовской епархии и служил вместе с Гермогеном, но всегда они были лютыми врагами, и всегда епископ Палладий, при одном упоминании епископа Гермогена, приходил в состояние крайнего возбуждения. Духовенство знало это и, обращаясь к Палладию, никогда не ссылалось на Гермогена, и наоборот.
Всё это я говорю не потому, чтобы был ‘поклонником’ епископа Палладия, а так — ‘правды ради’.
Несомненно, во всяком случае, что летние архиереи приглашены не для серьёзных дел, а для ‘отсидки’, — чтобы дать время отдохнуть в своих епархиях своим серьёзным ‘коллегам’.
Повторяю: всё это понятно. Но едва ли такое положение можно приветствовать. Больше того: в некоторых отношениях оно доказывает — непростительное равнодушие к церковному вопросу.
Как? По заявлению обер-прокурора, за наши церковные порядки ‘приходится краснеть’, изменить их может ‘только церковный собор’, к созыву церковного Собора архиереи ещё ‘не приготовлены’, — и вдруг, вместо того чтобы вызывать в Синод людей авторитетных, — приглашаются летние архиереи и даётся отдых на несколько месяцев архиереям настоящим. Конечно, всякий нуждается в отдыхе, но ‘неприготовившиеся’ до сих пор к Собору владыки могли бы и повременить с отдохновением. Можно было бы летнее время употребить не на мирное житие на архиерейских дачах, а на неотложную работу по реформированию Церкви, за порядки в которой ‘приходится краснеть’.
К Собору готовится не только ‘предсоборное присутствие’ но и вся Церковь с своим высшим управлением во главе. ‘Состав Синода’ в такое время должен определяться не временами года, а громадностью предстоящей исторической задачи.

Мученики просвещения

Передо мной лежит удивительная ‘бумага’. В ней говорится, что: ‘журнальным определением Епархиального училищного совета’ от 12 сентября за номером таким-то ‘на основании бывших рассуждений’ и доклада ‘епархиального наблюдателя, содержание учителю церковно-приходской школы, такому-то, определено вместо 20 руб. в 10 рублей в месяц без квартиры и отопления’.
Мне поясняют: это ещё что, у нас в церковно-приходской школе учительница получает 8 руб. 50 коп.
О том, как можно ‘жить’ на 8 рублей в месяц, я думаю, распространяться нечего. Последняя судомойка, получающая 2-3 рубля в месяц, получает больше, потому что она получает, кроме того, стол, квартиру, отопление и освещение.
Меня интересует здесь другой вопрос: как Церковь может ставить ‘просветителей народа’ в такое положение.
Средств нет?
Но тогда зачем же руками и ногами цепляться за ‘школу’, всячески стараться оттянуть её от земства.
О каком народном образовании может быть речь, когда учитель получает 10 рублей в месяц, а в школе вместе с учениками ‘воспитываются’ телята и свиньи?
В связи с этой бумагой я спросил:
— Неужели учитель останется?
— Нет, уйдёт, вероятно. А вот в соседней деревне останется, потому что параличом разбит, деваться некуда.
Совершенно очевидно, что при таких ‘окладах’ останутся в школах только ‘паралитики’.
Мы только что ‘отпраздновали’ Ломоносовский день.
И мне захотелось вспомнить, как и по сие время просвещаются у нас ‘архангельские мужики’. Много ли можно найти таких ‘мучеников’, которые бы согласились голодать и учить? А если придётся искать ‘паралитиков’ — многому ли они научат народ?
С человека, которому приходится жить с телятами, спрашивать много не приходится. Перед его геройством можно лишь преклоняться.
Вся ответственность падает на Церковь.
Какие богатства хранятся в монастырях, всем известно. И потому, материальная вина за голодание учителей непростительна. А в ‘духовном’ отношении Церковь сейчас больше всего занята, как бы не прошёл законопроект о сокращении праздников, — большим она не интересуется.
И моральная вина Церкви перед голодающими учителями непростительнее вдвое.
Прочитали? Поделиться с друзьями:
Электронная библиотека