Возвращаемся к сведениям, почерпнутым из официальных источников и обнародованным в ‘Русском Инвалиде’, о пожарах преимущественно в северо-западном крае России. Итак, польская революционная партия отнюдь не признала себя побежденною, не сложила оружия и деятельно поддерживает борьбу против России. Польский мятеж еще продолжается с тою же почти силой и с тем же вредом, как и прежде, разница заключается только в том, что прежде он пытался действовать мечом, а теперь действует огнем, прежде он сосредоточивал свое действие в пределах бывшего Польского королевства, теперь старается охватить всю Россию и дать ей почувствовать свое присутствие на всем ее обширном пространстве. В прежнем своем виде польский мятеж вызывал открытое и всеобщее противодействие, теперь злоумышленники предполагают возможность разделения мнений в вопросе о главных виновниках пожарной эпидемии, свирепствующей на всем пространстве России. Наконец, в прежнем своем виде польский мятеж возбуждал энергию в русском обществе и вызывал с его стороны готовность на пожертвования для борьбы против внутренних и внешних врагов отечества, — теперь же, приняв новую форму и пользуясь безмолвием печати, он рассчитывает на невозможность отпора со стороны общества, которое до сих пор, в унынии и в отчаянии, оставалось беспомощным зрителем постигавших его бедствий. Но вот печать безмолвия наконец сломлена. Из северо-западного края России раздался мужественный голос, возвещающий, что для успеха русского дела в борьбе с крамолой прежде всего необходимо разоблачение истины. Сделан важный шаг на новом пути, долженствующем привести к новой победе.
‘Гласное и серьезное обсуждение вопроса о пожарах, — сказано в ‘Русском Инвалиде’, — придется, конечно, не по вкусу поджигателям и большинству их доброжелателей, но оно должно привести к прекращению пожаров так же, как гласное обсуждение в 1863 г. польского вопроса всего более способствовало прекращению вооруженного мятежа’. Эти слова совершенно верны: требуется именно обсуждение дела, гласное и вместе серьезное, простирающееся столько же на средства, употребляемые поджигателями, сколько и на их побуждения. Главными виновниками этих бедствий оказываются, как и следовало ожидать, прежде всего польские революционеры. Как в 1863 г., так и теперь руководительство в этой гнусной борьбе против России приняла на себя часть польских эмигрантов, которая состоит в сношении, с одной стороны, с шайкой русских негодяев-отверженцев, называющих себя агентством Герцена и имевших свой сборный пункт в Тульче, а с другой — с польскими патриотами внутри России. Это последнее указание, без сомнения, не останется без важных практических последствий для предупреждения на будущее время поджогов, сделав местных жителей осторожнее и осмотрительнее в их сношениях с ссыльными поляками и убедив местные власти в необходимости самого бдительного надзора за ними. Только такой надзор может успокоить населения и обезопасить то, конечно, весьма значительное большинство между ссыльными, которое непричастно злодейскому заговору. Но этого мало. Строгий надзор есть средство паллиативное, а паллиативные средства не устраняют потребности в коренном врачевании. Теперь, когда становится несомненно, в интересах какого дела преимущественно поджигаются наши города и села, всякий должен предложить себе вопрос: какими соображениями и расчетами, какими вообще побуждениями руководствуются главные виновники поджогов, решаясь на такое гнусное злодейство? Из показания Детловской можно было бы заключить, что тут дело идет не более как о мести. ‘Край нам не достался, — говорил ей польский пан, подговаривавший ее к поджигательству, — пускай не достанется и им’. Признать ли действительную силу такого мотива? Прежде всего надобно принять во внимание, что пожары с явными признаками поджогов не ограничиваются тем краем, на который польские патриоты-революционеры предъявляют свои притязания: по расчетам, за верность которых мы, конечно, не можем поручиться, еженедельно бывает до 200 пожаров в целой России. Предполагать ли и тут слепую месть? Так как вся Россия высказалась против притязаний польских мятежников, то можно было считать естественным, что против всего русского народа и обратилась жажда мести. Но участие в этом деле герценистов и особенно денежные пособия, оказываемые ему лондонским банкиром Т…, который состоит членом лондонского общества революционного пламени и в то же время находится в близких связях с Мадзини, одним из апостолов всесветной революционной партии, не позволяют остановиться на этом предположении. Зачем бы деятели всесветной революции стали жертвовать значительными денежными суммами, если бы дело шло только об удовлетворении чувства бессмысленной мести, которым могут пламенеть лишь некоторые из польских революционеров-эмигрантов? Нет, в основе этих злодеяний лежит какой-нибудь политический расчет, на который указывает и самая организация заграничных шаек поджигателей. Какой же это расчет?
Подстрекатели Капусцинского, совершившего поджог в местечке Долгинове, между прочим, развивали такую мысль: ‘Если пойдут пожары, — говорили они, — народ обеднеет, снова начнется мятеж и дело не пропадет, то есть Польша может думать о своем восстановлении’. Возбуждение общего народного неудовольствия в целой России против правительства и даже возбуждение народа к явному мятежу очень может служить предлогом для главных руководителей этого дела, — предлогом, который они, без сомнения, с особенною силой подставляют на вид русским отверженцам, изображающим собой новейшую фазу в развитии герценизма. Что подобные расчеты входят в план польских революционеров и что этим путем они надеются возбудить раздражение против правительства не только в самой России, но и в целой Европе, доказательством служит то, что та часть заграничной печати, которая и прежде отличалась искреннею или закупленною преданностью польскому делу, не перестает нагло твердить, что в поджогах виновно русское правительство и что поджоги, по крайней мере в Царстве Польском, производятся его агентами, русскими чиновниками. В 157 ‘Московских Ведомостей’ было уже указано на то, что подобное мнение распространяется не только в ‘Opinion Nationale’, органе принца Наполеона, но и в умеренно-либеральном ‘Journal des Debats’, не только в клерикальном ‘Le Monde’, но и в ‘Morning Post’. Теперь к этому списку иностранных газет, утверждающих, что русское правительство само занимается поджогами в русских владениях, мы можем еще присоединить радикальную газету ‘Siecle’, в которой некто г. Анатоль де ла Форж (Anatole de la Forge) положительно утверждает, что ‘в настоящее время русские огнем совершают дело умиротворения Польши’ (‘C’est par le feu maintenant que les Russes poursuivent l’oeuvre de l’apaisement de la Pologne’), и позволяет себе далее следующую непристойную игру слов: ‘Русские агенты, — говорит он, — набираемые из искателей приключений и называемые чиновниками, получили поручение от правительства объезжать провинции (Царства Польского) и просвещать (eclairer) население насчет истинных его интересов, и вот эти чиновники действительно просвещают Польшу с горящими факелами в руках’. В ‘Московских Ведомостях’ было высказано мнение, что поджоги, по всей вероятности, ведут свое начало от польской революционной партии, — мнение, которое теперь подтвердилось из официальных источников. Газета ‘Siecle’ с не меньшим неистовством, чем некоторые из петербургских газет, восстает против этого предположения, доказывая, что все взрослое мужское население Польши истреблено ‘московскою’ армией или сослано в Сибирь и что нельзя же обвинять тех, кого уже нет более в живых или кто сослан за тридевять земель и т.д. Опровергать подобные доводы было бы совершенно излишне, но не лишнее будет указать, что даже такие польские паны, которые, как Ходзько, были известны своею деятельною агитацией в пользу польского мятежа и своим деятельным ему сочувствием, не только не были преданы казни или сосланы в Сибирь, но остались спокойными обладателями своих фольварков, отделавшись одним лишь надзором полиции, — надзором, который не помешал, по крайней мере, шляхтичу Ходзько самому заниматься поджогами. Выше мы упомянули о сходстве и о различии между польским мятежом 1863 года и продолжением его в 1865 году. К числу сходных признаков принадлежит и то, что как тогда, так и теперь известная часть иностранной журналистики с непомерною наглостью вступается за польскую революционную партию, и нет гнусности, совершенной этою партией, которой она не приписывала бы прямо русскому правительству.
Но как бы то ни было, мы полагаем, что возбуждение посредством распространенных повсюду поджогов неудовольствия против русского правительства как в самой России, так и за границей не есть главная цель руководителей этого дела, а только цель второстепенная и еще более предлог, с помощью которого они успели заманить в свои сети русских отверженцев. Какого бы ни были они низкого мнения о русских народных массах, все-таки они не могут воображать, чтобы не только русский народ, но даже и польские крестьяне когда-либо поверили тому, что русское правительство само производит поджоги, само истребляет народное достояние и вместе с тем само истощает податную силу народа, без которой оно, очевидно, не могло бы вовсе существовать. Случайная неосмотрительность местных начальств или неспособность их ни справляться с пожарами, ни ограждать мирных граждан от поджигательства, ни открывать поджигателей, правда, может возбудить раздражение и даже произвести смуты и волнения, все это, конечно, может также входить в расчеты поджигателей, но все эти последствия, по самой случайности своей, не могут быть у них на первом плане. Если справедливо утверждают, что еженедельно бывает до 200 более или менее значительных пожаров в России, то было бы гораздо правдоподобнее предположить, что как польские революционеры, так и герценисты действительно имеют в виду уменьшить по возможности податную силу народа, поставить его в невозможность уплачивать подати и тем самым лишить ненавистное им русское правительство средств существования.
Не отрицая, что поджигатели могут руководиться и чувством мести, и особенно желанием подорвать в народе доверие к правительству и лишить правительство средств существования, уменьшив податную силу народа, мы полагаем, однако же, что главнейшим образом они рассчитывают на русское слабодушие. Повергая страну в бедствия, революционеры рассчитывают, что и русское общество, и русское правительство будут приведены к сознанию, что для устранения бедствий на будущее время необходимо так или иначе отделаться от Польши и удовлетворить желаниям поляков. Польские революционеры, начиная с Чарторыйских и Чацких, привыкли обделывать свои дела руками русского же правительства, на этот раз, по всей вероятности, имеется в виду застращать русское правительство и вынудить у него то, чего не вынудило открытое восстание, подкрепляемое Европой. Эти революционеры ждут колебаний в русской политике относительно польского вопроса и стараются ускорить наступление этих колебаний.
Устранить эти старания и ожидания, находящиеся в несомненной связи с происками общей европейской революции, которая пользуется всеми элементами разложения и беспорядка, можно только просвещенною твердостью правительственной системы, вызывающей здоровые силы и поднимающей дух в русском народе. Первое и вернейшее средство против поджогов и всяких козней заключается в национальном направлении внутренней политики и таких мерах по делам польским, которые при всевозможной пощаде относительно лиц подорвали бы силу идеи, губящей людей польского происхождения и причиняющей столько бедствий России. Как в вооруженном мятеже, так и в гнусной стороне поджогов польское дело есть не более как орудие обширного плана против России, неутомимо приводимого в действие…
Впервые опубликовано: Московские ведомости. 1865.12 августа. No 175.