Иван Лукаш
Иван Лукаш
Царевич
Царевич
Во гневе своем дам вам царя.
На заре погибнет царь Израилев.
Книга пророка Осии
ПРИМЕЧАНИЯ
ПРИМЕЧАНИЯ
Царевич, Лукаш Иван Созонтович, Год: 1930
Время на прочтение: 6 минут(ы)
Париж-Москва, YMCA-PRESS, 1995
Составление и вступительная статья — А. Н. Богословский.
‘Я был дежурным по собственному Его Императорского Величества конвою. Чаще обычного входили ко мне в тот день с докладом казаки. Вдруг грянула пушка. Вошедший казак замер на полуслове доклада, а я громким голосом начал отсчитывать пушечные удары.
Казак, забывши о дисциплине, стал так же громко считать со мною выстрелы. Прогремело с петропавловских верков {Верки — отдельные части воинских укреплений: составные части крепости.}, ‘двадцать один’ — сосчитали мы, и ожидание показалось нам бесконечным.
Но грянула пушка, и казак крикнул:
— Двадцать два…
30 июля 1904 года Бог даровал России цесаревича’.
Командир лейб-гвардии Кирасирского Его Величества полка генерал Раух поздравлял на другой день государя с рождением наследника и осведомился, какое имя будет дано ему при крещении.
— Императрица и я решили дать ему имя Алексея. Надо же нарушить линию Александров и Николаев…
До семи лет при царевиче была русская нянька Марья Ивановна Вишцякова, а позже дядькой к нему был приставлен боцман ‘Полярной звезды’ Деревенко с помощниками, матросами яхты ‘Штандарт’ Климентием Григорьевичем Нагорным и Иваном Дмитриевичем Седневым.
Государыня звала сына Солнечным Лучом, Крошкой, Беби, Агунюшкой. Государь в своем дневнике называет его ‘наше маленькое сокровище’.
‘Родители и няня его Марья Вишнякова в раннем детстве его очень баловали, — вспоминает А. А. Танеева,— и это понятно, так как видеть постоянные страдания маленького было очень тяжело: ударится ли он головкой или рукой, сейчас же появляется огромная синяя опухоль от внутреннего кровоизлияния, причинявшего ему жестокие страдания’.
Уже с первых недель государыня заметила, что ее сын унаследовал таинственную болезнь Гессенского дома, гемофилию. Жизнь мальчика ежечасно была под смертельным ударом.
Осенью 1912 года царевич, резкий и живой в мальчишеских играх, с разбегу прыгнул в лодку. Открылась болезнь. Его увезли в Спаду, туда были вызваны из Петербурга профессора. Мальчик очень страдал.
В 1913 году, в дни трехсотлетия Дома Романовых, больного царевича проносили пред войсками на руках. ‘Его рука обнимала шею казака, было прозрачно-бледным его исхудавшее лицо, а прекрасные глаза полны грусти…’
С 1913 года, в промежутках болезни, начались более или менее постоянные классные занятия царевича.
‘Когда он был здоров, — вспоминает П. Жильяр, — дворец как бы перерождался: это был луч солнца, освещающий всех. Это был умный, живой, сердечный и отзывчивый ребенок’.
— Когда я буду царем, не будет бедных и несчастных, я хочу, чтобы все были счастливы, — записывает С. Я. Офросимова слова мальчика в Крыму.
Там любимой пищей царевича были щи, каша и черный хлеб, ‘который едят все мои солдаты’, как он говорил. Ему каждый день приносили пробу щей и каши из солдатской кухни Сводного полка. Цесаревич съедал все и еще облизывал ложку.
— Вот это вкусно, не то, что наш обед, — говорил он.
— Подари мне велосипед, — просил он мать.
— Алексей, ты же знаешь, что тебе нельзя.
— Я хочу учиться играть в теннис, как сестры.
— Ты знаешь, что ты не смеешь играть…
Л. А. Танеева, вспоминая такие разговоры, добавляет, что иногда царевич плакал, повторяя:
— Зачем я не такой, как все мальчики…
1 октября 1915 года с государем в ставку уехал 11-летний наследник Российского престола, кадет 1-го кадетского корпуса, шеф л-гв. Атаманского, л-гв. Финляндского, 51-го пехотного Литовского, 12-го Восточно-Сибирского стрелкового полков, Ташкентского кадетского корпуса и атаман всех казачьих войск.
В Могилеве государь постоянно гулял с сыном и отдавал ему все свободные минуты. Мальчик несколько раз объезжал с ним фронт.
А в городском саду Могилева, куда П. Жильяр водил гулять своего воспитанника, тот очень скоро подружился со своими сверстниками, кадетами Макаровым и Агаевым. Друзьями его детства были и сыновья боцмана Деревенко.
В мае 1916 года цесаревич Алексей был произведен в ефрейторы.
Царевич становился юношей. С. Я. Офросимова видела его в 1916 году в Федоровском соборе:
‘Собор залит сиянием бесчисленных свечей. Царевич стоит на царском возвышении. Он почти дорос до государя, стоящего с ним рядом. На бледное прекрасное лицо царевича льется сияние тихо горящих лампад. Большие удлиненные его глаза смотрят не детски скорбным взглядом…’
1917 год…
‘В последний раз обращаюсь к вам, горячо любимые мною войска. После отречения Моего за Себя и за Сына Моего от престола Российского, власть передана Временному правительству… Да поможет ему Бог вывести Россию по пути славы и благоденствия’.
Поезд с арестованным государем следовал через Витебск, Гатчину, Александровскую и по царской ветке прибыл в павильон Царского Села. Это было 9 марта 1917 года, в 11 часов 30 минут утра.
У ворот Александровского дворца собрались офицеры и взвод стрелков гвардейского запасного полка. Все были с красными бантами, а некоторые и с красными лентами через плечо.
Автомобиль с государем и Долгоруковым подошел к закрытым воротам, у которых был выставлен караул. Из кучки офицеров выступил дежурный прапорщик Веритт и скомандовал часовым:
— Открыть ворота бывшему царю!
Ворота открылись, пропустили автомобиль и закрылись.
Уже 19 марта А. А. Танеева видела ‘матроса Деревенко, который сидел, развалясь, в креслах и приказывал царевичу подать ему то одно, то другое. Алексей Николаевич, с грустными и удивленными глазками, бегал, исполняя приказания’. Боцман оказался большевиком и вором. Вскоре он покинул дворец.
Солдаты революционной охраны ходили по парку за наследником и великими княжнами, которые были острижены после кори. Солдаты увидели в руках царевича игрушечное ружье, модель русской винтовки. Они потребовали ‘обезоружить наследника’. Царевич разрыдался и долго горевал по своей игрушке…
6 августа 1917 года императора с семьей перевезли в Тобольск. Здесь приходила заниматься с царевичем К. М. Битнер.
‘Он был способный от природы, — вспоминает она,— но немного с ленцой. Если он хотел выучить что-либо, он говорил: ‘Погодите, я выучу’. И если действительно выучивал, то это уже у него сидело крепко. Он не переносил лжи и не потерпел бы ее около себя, если бы взял власть когда-либо.
Я не знаю, думал ли он о власти. У меня был с ним разговор об этом. Я ему сказала:
— А если вы будете царствовать?
Он мне ответил:
— Нет, это кончено навсегда…’
Сохранилось письмо царевича из Тобольска от 22 января 1918 года:
‘Сегодня 29 градусов мороза и сильный ветер и солнце… Есть у нас хороших несколько солдат, с ними я играю в караульном помещении в шашки… Нагорный спит со мною… Пора идти к завтраку. Целую и люблю. Храни тебя Бог’.
На масленице 1918 года семью императора перевели на солдатский паек. По постановлению солдатского комитета разрушили на дворе ледяную гору детей.
30 марта царевич ушибся о лестницу и тяжело заболел припадком гемофилии. 1 апреля государя и государыню увезли в Екатеринбург.
— Поручаю вам Алексея, — прощаясь, сказала императрица Жильяру.
‘Почти все в доме плачут, — отмечает он. — Отправляюсь к ребенку, который плачет в кровати…’
В тобольском доме появились новые комиссары, кронштадтский матрос кочегар Хохряков и бывший жандарм Радионов, оба из палачей чека, оба не верят страданиям мальчика. Матрос Нагорный весь день то носит мальчика на руках, то катает его на колесном кресле.
7 мая царевича с великими княжнами на пароходе ‘Русь’ везут в Тюмень. Комиссар Радионов запирает цесаревича с Нагорным в каюту.
Климентий Григорьевич Нагорный бесстрашно заступается за мальчика и требует, чтобы каюту отворили.
8 Тюмени Жильяр в последний раз видел своего ученика и великих княжон под сильным конвоем, у вагона, на запасных путях в Екатеринбург:
‘Вдруг перед моим окном прошел дядька царевича, матрос Нагорный. Он нес мальчика на руках…’
В Екатеринбурге, в Ипатьевском доме, царевич лежал в угловой комнате, где были заключены государь и государыня. Теперь сам государь выносил его на руках в сад.
Матрос яхты ‘Штандарт’, верный до смерти Климентий Григорьевич Нагорный был в начале июня увезен из дома Ипатьева и расстрелян. Тогда же был увезен и расстрелян другой дядька царевича матрос яхты ‘Штандарт’, верный до смерти Иван Дмитриевич Седнев.
Сын Седнева, маленький поваренок, оставался в Ипатьевском доме до 16 июня. Его увели из дома и оставили с красноармейским караулом в доме Попова, что напротив. Мальчик весь день сидел у окна и плакал. Что сталось позже с маленьким Седневым — неизвестно…
Священник Сторожев служил 20 мая в Ипатьевском доме обедню и видел царевича Алексея:
‘Он лежал в походной постели. Он был бледен до такой степени, что казался прозрачным, худ и удивил меня своим большим ростом. Он имел до крайности болезненный вид. Он был в белой рубашке и покрыт до пояса одеялом’.
В постель больному мальчику клали доску для игр и занятий.
2 июня некая Стародумова, мывшая в Ипатьевском доме полы, видела царевича в столовой. Он был в кресле-качалке. С ним говорил Юровский.
В ночь с 16 на 17 июля одному нз соседей Ипатьевского дома, Буйвиду, не спалось и после двух часов ночи он вышел на двор. Из дома Ипатьева он услышал глухие рваные залпы. Их было около 15-ти, а затем три или четыре отдельных выстрела…
Один из убийц, рабочий Павел Медведев, показал, что ‘после первых залпов наследник еще был жив, стонал. К нему подошел Юровский и два или три раза выстрелил в него в упор. Наследник затих’.
Это и были те отдельные выстрелы, которые слышал Буйвид.
На окраине города, в глухом Васенцовом переулке, где жил один из красногвардейцев-охранников Ипатьевского дома, бывший каторжанин Летехин, отбывший каторгу за растление малолетней, нашли украденную собаку царевича Алексея, того самого Джоя, с которым мальчик делился когда-то солдатским черным хлебом у царских кухонь в Ливадии.
У каторжанина Летехина среди наворованных вещей отыскали и дневник царевича, небольшую книжку в твердом, обтянутом сиреневым муаром переплете с золотым тиснением.
Там есть такая царскосельская запись: ‘Сегодня приезжал Керенский. Я спрятался за дверь, и он, не замечая меня, прошел к папа’.
Еще запись:
‘Если будут убивать, то, чтобы не долго мучили…’
Последняя запись в Тобольске:
‘Как тяжело и скучно’.
У Летехина нашли также стекла волшебного фонаря, оловянные пушки, лошадок царевича и его оловянных солдатиков…
Теперь цесаревичу Алексею Николаевичу было бы 26 лет.
Царевич. Впервые: Возрождение. 1930. No 1897. 12 августа. За подписью И.Л.