‘Чванство’
‘Чванство’
* * *
* * *
* * *
ПРИМЕЧАНИЯ
ПРИМЕЧАНИЯ
‘Чванство’, Коровин Константин Алексеевич, Год: 1938
Время на прочтение: 4 минут(ы)
Коровин К.А. ‘То было давно… там… в России…’: Воспоминания, рассказы, письма: В двух кн.
Кн. 2. Рассказы (1936-1939), Шаляпин: Встречи и совместная жизнь, Неопубликованное, Письма
М.: Русский путь, 2010.
— Ну что же,— входя ко мне, сказал мой приятель-москвич,— морозы, как в Москве. Рождественские морозы. Зуб на зуб не попадает. Здесь еще как-то холоднее. Сегодня двенадцать градусов — и пропадай! А у нас в Москве тридцать градусов — и ничего. Не пронизывает так. И никто ничего не понимает. Я им говорю: ‘Это потому, что снегу нет’. А на меня обижаются: ‘Вот еще, вы снегу захотели. А ботики где купите? Ботиков-то нет! Это ведь не Москва!’ — ‘Господи,— говорит моя Марья Петровна,— всё вы сами, русские, на себя накликаете. Вот снегу нет вам. Знаю, только и вспоминаете вы тройки ваши. На тройках летали. В ‘Яр’, в ‘Стрельну’, к ‘Жану’. Икра во льду, балыки, водка холодная. На всю ночь закатывались. А жена сиди дома. А теперь ты, Сергей Петрович, дома сидишь, ждешь, когда я макароны сделаю. Докатались, голубчики!..’
— Знаешь, куда ни зайдешь,— продолжал приятель,— все вот так. Говорю: я ведь ни при чем. Ах, и правда, жизнь была в Москве! Дни радости, веселости московской — прямо рай. Театры полны, рестораны полны. Тройки мчатся, летят лихачи за город, вина лились рекой. А студенческие времена. В ресторанах и в столовых, бывало, держишь на вилке огурец, выпьешь рюмку водки и чувствуешь, как расцветает в душе дружба. Сколько истин приходило в голову! А вечером в театр, на галерку. Театр воспитывал нас. Ермолова, Федотова, Южин-Сумбатов, Островский, Шекспир. А опера — Фигнер, Шаляпин, Собинов. А балет! А студий сколько было! А там босоножки какие! Ада, Лиза, Вера Начевкина. Глаза тургеневской Лизы, Грушеньки Достоевского — на каждом шагу. Из объятий одной бросаешься к другой…
— Ваше превосходительство,— говорю я другому приятелю — петербургскому чиновнику. — Вы, кажется, озябли?
— Озяб, холод собачий. Сознаюсь, заходил зуб полечить. Зуб у меня ноет. Ром подержал во рту — прошло. Конечно, глотал его, не выплевывать же. Сознаюсь, глотал.
— Видно, что зуб лечили,— сказал мой приятель-москвич.
— Ну, батенька, если в такой холод не пить, то когда же пить? Вы вашу мораль оставьте. Уж если мы не страдаем, то кто же страдает? Нам и терять-то нечего. Все потеряно. Все в тартарарах.
— Послушайте-ка,— сказал москвич,— тут я недалеко ресторанчик подсмотрел. Пельмени там по вторникам. Хозяин — боевой полковник, сам пельмени делает.
Ресторан оказался небольшим, всего четыре столика. Хозяин — прямо душа. Русские закуски: огурцы, грибы маринованные, селедка. Водку пьют большими рюмками, молча. За пельменями перешли на ординер.
— Пельмени у меня сибирские,— сказал, подойдя к нам, хозяин. — Кстати, сейчас мороз. А в Сибири-то — 45 градусов! Скомандуешь роте: ‘Правые плечи вперед — шагом марш!’ Идешь и греешься.
— Не ‘плечи’, а ‘плечо’,— поправил кто-то за столиком.
— Да ведь забудешь между котлетами и всей этой мурой.
— Позвольте вам сказать,— вмешался какой-то бледный молодой человек. — Я тоже на войне был. Шесть раз насквозь прострелен. А вот и сейчас готов за Россию умереть. А вы готовы или нет?.. Думаю, что нет. Вот что.
— Садись,— потянул его за рукав другой. — Выпил рюмку, а на сто франков показываешь.
— Эх, эта вся Содом и Гоморра уж надоела,— сказал кто-то за столиком.— Хоть бы одним глазом Россию посмотреть. Посмотрел бы я на свою землю, а ее восемь тысяч десятин было. Реки, горы. Осетры, караси в сметане. Не жизнь была, а фата моргана. Ну-ка, дай, хозяин, еще шопин {От фр. chopine — бутылка.}.
— А я,— заметил другой, с одним глазом,— летчиком был, а теперь массажистом стал. Владимира имею с мечами. А вы говорите — ‘правыми плечами вперед’. Военный ли вы были, позвольте вас спросить. Пельмени хороши, нечего говорить, а вот…
— Позвольте,— сказал хозяин,— давно дело было. У плиты целый день. Кому что. Меню-то вон какое. Все забудешь. Тоже Владимира имею, а забыл, когда получил.
— Это что, а у меня приятель, Чичелев, так тот, когда из России бежали, забыл дорогой, как жену звать. И уже в Польше, когда в ворота въезжал под Варшавой, припомнилась ему вдруг почему-то песня:
Ах, Настасья, ах, Настасья,
Отворяй-ка ворота —
и тут только он и вспомнил, что и жену-то Настасьей звали. Вот до чего это самое все доводит.
Приятель мой — петербургский чиновник — молчал и пил вино. Потом наклонился к нам и сказал шепотом:
— Пойдем-ка лучше в кафе кофе пить.
Пошли.
В большом кафе петербургский чиновник сказал нам:
— Русские натуры очень сложны. Душа, знаете, такая, глубины необыкновенной. Я по себе знаю. Сложно у нас там где-то. Вот что со мной случилось. Командирован я был на выставку 1900 года в Париж. А со мной и помощник мой. Приехали в Париж, завтракать пошли к Паяру, деньги были тогда. Ну, подают нам омара по-американски. А помощник мой и говорит: ‘Ну что омар! У нас стерлядь лучше’. Утку подали. А он: ‘А у нас лучше, что ж, груздей нет? Какая же утка без груздей! Шампиньоны — ерунда. У нас они у сараев растут — поганками считаются’. Десерт — земляника со сливками. ‘Невидаль какая!’ Шампанское Клико — неплохо. ‘Только оно у нас как-то веселее пьется’. — ‘Вот,— думаю,— какого мне помощника навязали — жить не дает’. — ‘Такого здесь в Париже и ресторана нет, как у нас Кюба, на Морской’. Что ж это такое, подумайте!
Вернулись в Петербург, встречаю его у Кюба. За завтраком подали разварную стерлядь. Он позвал самого Кюба и говорит ему:
— Это что же такое — стерлядь! Надоела! А вот омара по-американски у вас нет?
Подали утку с груздями, а он опять:
— Грузди не ем — надоели. Шампиньонов-то нет, что ли?
Вот до чего он меня довел — видеть его не мог! Грешен: добился-таки я — перевели его в другой департамент. Так что бы вы думали — он меня по службе перегнал!.. Я-то действительным статским остался, а он тайным советником умер. Каково?..
‘Чванство’ — Впервые: Возрождение. 1938. 30 декабря. Печатается по газетному тексту.
ординер — ординарное вино, срок выдержки которого не превышает один год.
Владимира имею с мечами — имеется в виду знак Ордена Св. Владимира 4-й степени с мечами, жаловался за военные или гражданские заслуги.
Ах, Настасья, ах, Настасья… — русская народная песня.
Кюба — здесь и далее: ресторатор в Петербурге.