ЧУВСТВО ИТАЛИИ
ЧУВСТВО ИТАЛИИ
КОММЕНТАРИИ
КОММЕНТАРИИ
Чувство Италии, Бердяев Николай Александрович, Год: 1915
Время на прочтение: 6 минут(ы)
Бердяев, Н.А. Падение священного русского царства: Публицистика 1914—1922
М: Астрель, 2007.
Большая радость для нас, радость не только государственная, но и душевная и культурная, что Италия с нами1. Для многих русских, как и для англичан, Италия была мечтой. Италия и для нас была образом красоты и радости жизни. Безрадостность русской жизни, отсутствие в ней пластической красоты доводят нашу влюбленность в Италию до крайней напряженности. Путешествие в Италию для многих — настоящее паломничество к святыням воплощенной красоты, к божественной радости. Трудно выразить то душевное волнение, сладостное до болезненности, которое охватывает душу от одного названия иных итальянских городов или итальянских художников. Италия для нас не географическое, не национально-государственное понятие. Италия — вечный элемент духа, вечное царство человеческого творчества. На Италию нельзя смотреть как на одну из стран, подобно другим странам Европы. От одной мысли о возможности варварского разрушения городов Италии и ее памятников искусства так сжимается сердце, как не сжимается оно от мысли о разрушении всех других городов и памятников Европы. Невозможно строить свое отношение к Италии с исключительно политической, государственной, национальной точек зрения. Только варвар не чувствует этого. И многих беспокоит, что германец может оказаться таким варваром. Хоть на секунду, да ощутили многие жуткое чувство от возможности разрушения германцами итальянских городов, расхищения памятников искусства. Эти опасения душевно показательны, но они не имеют под собой реальной почвы. До этого никогда не дойдет. Второе нашествие варваров на Рим невозможно. Но любовь России к Италии в эти дни крепнет.
Нигде русский не чувствует себя так хорошо, как в Италии. Только в Италии не чувствует он давление и гнета враждебной мещанской цивилизации Западной Европы, не чувствует на себе самодовольного презрения людей, лучше устроившихся и навязывающих свои нормы жизни, — презрения, столь отравляющего нам жизнь в других странах Европы. В Италии русскому вольно дышится. Русский характер и родствен и глубоко противоположен итальянскому характеру. В итальянском характере нет свойств, вытесняющих нас, русских, какие есть в характере германском. Но любим мы у итальянцев то, что не похоже на нас, что нас дополняет. Мы любим в итальянцах дар переживания радости жизни, которого мы, русские, почти лишены. Мы — тяжелые, всегда ощущающие бремя жизни и мировую ответственность, любим легкость итальянцев. Мы — люди севера, любим близость итальянцев к солнцу. Так тяжела была наша история и так труден характер нашей расы, что мы почти не знаем свободной игры творческих сил человека. И нас пленяет в итальянском народе этот избыток свободных творческих сил.
Русская душа не дерзает вольно творить красоту, ощущает как грех творческую избыточность, и она любит творчество красоты, творческую избыточность солнечной страны Италии. Русская душа ищет пленительного дополнения в пластичности итальянской культуры, которой так недостает культуре русской. Вспомним, как любил Италию Гоголь, как стремился к ней, какую ей воздал хвалу2. А ведь сам Гоголь очень тяжело переживал жизнь, всегда чувствовал бремя мировой ответственности, мучения нравственной совести всегда стояли на путях его творчества. В этом он был очень русским и по-русски любил Италию, как дополнение, как мечту, как то, чего в нем самом не было. Русская тоска по Италии — творческая тоска, тоска по вольной избыточности сил, по солнечной радостности, по самоценной красоте. И Италия должна стать вечным элементом русской души. Италией лечим мы раны нашей души, истерзанной русской больной совестью, вечной русской ответственностью за судьбу мира, за всех и за вся. Не только от уныния русской жизни, но и от величия ее, от Гоголя, Достоевского и Толстого, от всего трудного и мучительного русского стремимся мы в Италию подышать вольным творческим воздухом. Исключительная этичность русской души ищет себе дополнение в исключительной эстетичности души итальянской. Италия обладает таинственной и магической силой возрождать душу, снимать тяжесть с безрадостной жизни. Такова вечная, неумирающая, неразрушимая Италия.
Любовь наша всегда была направлена на старую и вечную Италию, а не на Италию новую и временную. Наслоение современного Рима, Рима последних десятилетий, памятник Виктору Эммануилу, квартал Людовизи и пр., придавившие более глубокие слои Рима античного, средневекового, Рима Возрождения и барокко, шокируют и отталкивают3. И в этом — трагедия итальянского народа: он раздавлен и как бы унижен своим слишком великим и прекрасным прошлым. Но ни один народ не может жить только прошлым, только воспоминаниями — он хочет жить настоящей жизнью, хочет творить. И если все, что творит народ в своей современной жизни, — незначительно и некрасиво по сравнению с тем, что он творил в прошлом, то это очень трагично. Вечный город Рим как город современный — лишь второстепенный город, лишь Париж второго сорта. Величие и вечность Рима, захватывающая дух, мощь самого его имени давят Рим как столицу современного буржуазного государства. Может явиться потребность освободиться от непосильного величия прошлого, сбросить с себя его давление, чтобы создать современную, новую жизнь, строить и расширять большие города, походить на другие великие державы Европы. Итальянцы и по свойствам своей расы, и по складу своей истории с трудом приспособляются к капиталистическому производству и к буржуазному стилю жизни. На этой почве они все еще не могут продвинуться в первые ряды. И совершенно понятно, что футуризм должен был зародиться именно в Италии, в стране старой и великой латинской культуры. Футуризм есть судорожная попытка сбросить эту обессиливающую власть былого величия, сжечь прошлое, чтобы свободно начать жить по-новому, творить совершенно новую жизнь и новую красоту, которую нельзя уже будет сопоставлять ни с ранним, ни с поздним Возрождением. В футуризме есть хамизм незначительных детей великих отцов. Его нужно понять как судорогу упадка великой латинской культуры. Во Франции упадок латинской культуры, величайшей, какую знала Европа, породил декаданс, явивший своеобразное величие и красоту.
В Италии этого не было или почти не было. Футуризм весь связан с прошлым, является реакцией на прошлое, а не творчеством будущего. Футуризм как идеология должен был явиться в Италии, но он не дал там настоящих плодов. Плоды эти скорее можно наблюдать в футуристической войне, которую ведут современные германцы. Футуризм указует на то, как трагически остра проблема латинского возрождения. Но самого возрождения трудно ждать от футуризма. В великой войне сгорит футуризм, как и многое другое, и пробудятся те силы латинской расы, которые в ней подлинно еще есть. Италии придется не разрушать памятники своего былого величия, а защищать их от футуризма германского. Вероятно, и сам Маринетти будет защищать.
Современных итальянцев давят красота и величие собственного прошлого. И это есть лишь показатель их слабости. Но для нас и для всего мира прошлое Италии, ее великие памятники и могилы — вечный, неиссякаемый источник творческой энергии, вечно возрождающая сила. Я ощутил это с невыразимой силой, когда смотрел из виллы Маттеи на Кампанию с термами Каракаллы, с Аппиевой дорогой, с акведуками и античными могилами4. Красота Кампаний, земля которой не рождает уже, в которой все мертво, все памятники человеческого творчества превратились в явления природы и неотрывны от самой древней латинской земли, — единственная в мире и величайшая красота. Но таинственно то, что сама мертвенность Кампании, разлитая по ее поверхности смерть, является источником творческой жизни. В мертвом есть вечная жизнь и вечный призыв к жизни. Окрестности Рима дают могущественное чувство величия человека и его творчества. Не только плодоносная почва со спелыми к жатве хлебами дает чувство жизни, но и бесплодная от слишком великого творчества почва, усеянная лишь могилами, может дать еще более сильное чувство жизни и вечности и стимул к творчеству. В Кампании, в окрестностях Рима, плоды человеческого творчества приобрели характер вечного величия природы. Но такова вся Италия: в ней человеческое творчество и природа неотрывны. И все в ней навеки остается для всего мира. Она — родина человеческого творчества Европы. И все отошедшее и мертвое в ней есть источник жизни и возрождения души. Если бы Италии грозила опасность разрушения, защищать ее должен весь мир, ибо красота ее сияет для всего мира.
В эти дни с особенной силой должна ощущаться интимная любовь России к Италии, душевный союз, вечность Италии в нас самих. Велика у нас была власть германофильства. Мы и уважали германцев, и поклонялись им, и были у них в рабстве. Но никогда не было у русских к германцам интимно-душевного отношения. А лишь союз народных душ должен быть и союзом телесно-государственным.
Биржевые ведомости. 1915, No 14939, 2 июля.
Бердяев Н.А. Философия творчества, культуры и искусства. М., 1994, т. 1, с. 367-371 (с рядом неточностей и опечаток).
1 Италия объявила войну Австро-Венгрии 23 мая 1915 г., подписав в Лондоне в предыдущем месяце секретный договор с союзниками. 30 мая итальянцы начали военные действия против Австрии с перехода в наступление 2-й и 3-й армии под общим командованием генерала Кадорны. Поскольку итальянская армия была недостаточно подготовлена к ведению войны, ее боевые действия приняли вскоре позиционный характер.
2 ‘Никогда я не чувствовал себя так погруженным в такое спокойное блаженство, — писал Гоголь. — О Рим, Рим! О Италия! Чья рука вырвет меня отсюда…’ (цит. по: Муратов П.П. Образы Италии. М., 1994, с. 564). См. также незаконченный ‘отрывок’ ‘Рим’ (Гоголь Н.В. Собрание сочинений в 7-ми тт. М., 1966, т. 3, с. 205-247).
3 Имеется в виду памятник Виктору Эммануилу II в Риме, построенный по проекту архитектора Дж. Саккони в 1885-1911 гг., этот колоссальный по своим размерам памятник отличается помпезной претенциозностью форм и как бы стремится подавить своей грандиозностью ансамбли Капитолия и Римского форума. Изображение памятника см. в: Dal Maso L.B. Roma. Dal Palatino al Vaticano. Roma, 1980, p. 79, Большая Советская энциклопедия. 3-е изд. М., 1973, т. 11, с. 37.
4 Бердяев вместе с женой и свояченицей провел в Италии (преимущественно во Флоренции и Риме) зиму 1911-1912 г. В Риме к ним присоединилась Е. К. Герцык, рассказавшая впоследствии о своих прогулках по Риму с Бердяевым (см.: Герцык Е. Воспоминания. М., 1996, с. 159-161). О своих впечатления от Италии Бердяев рассказывает в ‘Самопознании’ (М., 1991, с. 212-213), о ‘блужданиях’ в римской Кампании (окрестностях Рима) он упоминает в книге ‘Смысл истории’ (М., 2002, с. 24).