Чувствительное путешествіе по переднимъ.
Чувствительное путешествіе по переднимъ.
(Вымышленная Повсть).
Первый день странствованія.
‘Кто наши строгіе цнители и судьи!’ —
Второй день странствованія.
. Б.
‘Сверная Пчела’, NoNo 119—120, 1828
Чувствительное путешествие по передним, Булгарин Фаддей Венедиктович, Год: 1828
Время на прочтение: 10 минут(ы)
Кто изъ насъ не бывалъ въ переднихъ? Это не только неминуемая дефилея въ кабинеты, въ гостиныя, въ столовыя, но во многихъ случаяхъ, крпкая позиція, изъ которой искусные искатели блокируютъ Фортуну, и даже принуждаютъ ее сдаваться на капитуляцію.— Не всякому открытъ входъ въ домъ по задней лстниц: это привиллегированный путь для домашнихъ друзей, а чтобъ быть домашнимъ другомъ во многихъ домахъ, надобно имть особенныя качества, пріобртаемыя также по большей части въ переднихъ. Самое названіе передней показываетъ, что чрезъ нее люди подвигаются впередъ на поприщ свтской жизни. Мн право наскучило быть всегда вмшаннымъ въ толпу, звать снизу на любимцевъ счастія, ловишь ихъ небрежные взгляды, и отвчать поклонами на легкое склоненіе головы. Мн хочется сдлаться чмъ нибудь въ свт. Служите, трудитесь! скажутъ мн строгіе моралисты. Но это большая и для всхъ открытая дорога къ почестямъ и богатству, на ней тсно, и къ тому же итти по ней далеко. Нельзя ли испытать проселочной — чрезъ рвы, плетни, заборы и подземные ходы?— Впередъ! впередъ! чрезъ переднія!
Ударило 9 часовъ утра, и я уже на лстниц вельможи. Я пришелъ пшкомъ, и потому самъ долженъ отворить двери, рука швейцара не прикасается къ привтному колокольчику, чтобы извстить вверху о моемъ прибытіи. ‘Принимаетъ ли Его Сіятельство?’ — ‘Ступайте въ переднюю!’ отвчаетъ мн швейцаръ, перебирая визитные билеты. Съ его позволенія, я устанавливаю мои калоши въ темномъ уголк, кладу шинель на запыленное окно, и поправивъ галстухъ, отряхнувъ платье, и пригладивъ волосы, вхожу въ переднюю.
Здсь я долженъ сдлать общее замчаніе. Передняя въ дом есть зеркало, въ которомъ отражающей характеръ хозяина и хозяйки, ихъ привычки и страсти, домашнее управленіе, образъ жизни, и все, что, обнаруживаетъ человка. Не бывши въ дом дале передней, всякъ можетъ узнать вдоль и поперекъ хозяевъ дома. Стоитъ только наблюдать со вниманіемъ. Читатели увидятъ это на опыт.
Я осмотрлся: на большомъ комод стояло дюжины дв подсвчниковъ съ полусгорвшими свчами, лежало множество кусковъ полуисписаннаго млу и куча картъ. Дюжій лакей прибиралъ карты по колодамъ, и согнутыя бросалъ въ особую корзинку. Нсколько лакеевъ дремало поджавши руки: одинъ толстый, низкій лакей съ лоснящимся лицемъ вязалъ чулки, трое играли въ три листика, а два мальчика въ орлянку. Нсколько человкъ въ Русскихъ кафтанахъ смиренно дожидались свиданія съ хозяиномъ. Четыре просителя, съ торчащими изъ за пазухи бумагами, прохаживались медленными шагами. Я стоялъ среди комнаты, посматривалъ во вс стороны, и любовался грязнымъ великолпіемъ передней будущаго моего покровителя.
Вдругъ вбгаетъ миловидная служанка. ‘Иванъ! что жъ ты нейдешь въ модный магазинъ за платьемъ барыни?’ — ‘Мн баринъ веллъ сходить къ Англійскому конюху.’ — ‘Но ты знаешь, что прежде подобно слушаться барыни: ступай же скоре!» — ‘Иду, иду, сударыня!’ сказалъ Иванъ, звая и потягиваась — и вышелъ изъ передней.
‘Доложи, пожалуйста, барину, что мы ходимъ сюда дв недли сряду, и не можемъ не только получить денегъ, но даже расчитаться за передлку дома Его Сіятельства!’ — сказалъ въ полголоса подрядчикъ, съ сдою бородою. ‘Я вамъ дамъ за труды, батюшка!’ — примолвилъ онъ. Разбиравшій карты лакей обернулся при сихъ послднихъ словахъ. ‘Что жъ вы не кончите съ дворецкимъ?’ сказалъ онъ. ‘Намъ, сударь, нельзя взять векселя: мы платили работникамъ наличными деньгами.’ ‘Ну, хорошо, погоди.’ — Въ это время зазвенлъ колокольчикъ, и дюжій лакей побжалъ къ барину. Вс постители привстали, а прогуливавшіеся остановились, и каждый началъ оправляться, въ надежд, что его позовутъ. Между тмъ отворились двери, и вошелъ пожилой Французъ, ярко напудренный, съ широкимъ галстуховъ и съ улыбающеюся физіономіею. Я около десяти лтъ встрчалъ его на толкучемъ рынк и у подъздовъ знатныхъ людей, но не зналъ ни его ремесла, ни имени. Поклонившись фамиліярно лакеямъ, онъ только спросилъ, проснулся ли баринъ, и получивъ утвердительный отвтъ, безъ докладу пошелъ прямо въ спальню. ‘Какъ зовутъ этого господина, и кто онъ таковъ?’ спросилъ я мальчика. ‘Мусье Грипусье, а кто онъ таковъ, не знаю: говорятъ, отставной гувернеръ или учитель.’ — ‘Часто ли онъ бываетъ здсь?’ — ‘Онъ безпрестанно таскается съ письмами, вещами и, Богъ всть, съ чмъ.’ — Наконецъ дюжій лакей возвратился. Мы устремили на него вопросительные взоры наши, но онъ не удостоилъ даже взглянуть на насъ. ‘Господа!’ сказалъ онъ лакеямъ: ‘сегодня у насъ обдъ: къ длу, извольте-ка отправляться. А вы приходите завтра. Его Сіятельство занятъ, и никого не принимаетъ.’ — Посл этого приговора, мы съ печальными лицами обратились вспять. Я съ четверть часа долженъ быль отыскивать одну мою калошу, которую молодая собаченка швейцара забросала соромъ, и утащила подъ лстницу, и надвая шинель, замтилъ, что Г-жа швейцарша изволила обтирать о нее кофейникъ или кастрюлю.— Все это небольшія бды на поприщ искательства: я благодарилъ Бога, что мена не заставили дожидаться до вечера, и побрелъ къ любимцу вельможи.
На пути я сдлалъ свои заключенія изъ видннаго и слышаннаго. Мои будущій покровитель азардный игрокъ: это доказываютъ куча полуисписаннаго млу и ломаныя карты или поншерки. Онъ находится подъ властію достопочтенной своей супруги: это я постигаю изъ словъ служанки. Онъ дурно управляетъ своими длами: это обнаружили подрядчики. Онъ мало занимается должностью: этому доказательствомъ служили мы, просители. Онъ, кажется, любитъ пустыхъ людей — потому, что пускаетъ къ себ безъ доклада этою переметнаго Француза. Хорошо: на первый случай, я довольно коротко познакомился съ Его Сіятельствомъ, и не видавъ его. Чмъ дале, тмъ узнаю лучше, но вижу, что мн надобно прежде прибгнуть къ покровительству Ея Сіятельства, и въ этомъ мн поможетъ Мадамъ Тупурделоръ, содержательница знаменитаго моднаго магазина, впередъ! впередъ!
Отъ скуки на пути, я повторялъ про себя извстный монологъ изъ Комедіи А. С. Грибодова, Горе отъ ума:
Но вотъ домъ моего подпокровителя, т. е. любимца вельможи, избраннаго мною въ покровители: войдемъ.
На лстниц, встртилъ а моего стараго знакомца, который столько разъ перемнялъ свой образъ мыслей и жизни, что я при каждой встрч, боюсь назвать его по имени, не зная, перемнилъ ли онъ его, или удержался при старомъ. Того и жди, что онъ назовется Хацкелемъ или Ибрагимомъ. Я вспомнилъ, какъ онъ недавно бранилъ ныншняго любимца Вельможи, когда онъ былъ безъ мста, и потому весьма удивился, встртивъ его на лстниц этого же самаго человка. ‘Куда, вы почтеннйшій?’ сказалъ мн этотъ живой барометръ фортуны, ‘къ почтеннйшему, благороднйшему, честнйшему, великодушнйшему, умнйшему Фалалею Фалалеевичу?’ — ‘Да, къ нему.’ — ‘Онъ дома: почтеннйшій и великій человкъ!— Откуда вы?’ — ‘Отъ Князя.’ — ‘Отъ Князя!— А приняли васъ?’ ‘Нтъ.’ — ‘Отъ того, что рано пришли. Впрочемъ тамъ хоть принимаютъ — но…. здсь, здсь батюшка, самое жерло милостей, здсь, у почтеннйшаго, благороднйшаго, честнйшаго, великодушнйшаго, умнйшаго Фалалея Фалалеевича. Но увы! онъ неприступенъ, по крайней мр, для меня, этотъ почтеннйшій и великій человкъ. Ступайте, попробуйте счастья.’ Отвсивъ поклонъ живому барометру фортуны, я вошелъ въ переднюю новаго жреца слпой богини.
Мебели, украшавшія нкогда гостиную, стояли теперь въ передней, и возвщали о перемн участи хозяина. Истертый бараканъ на соф служилъ доказательствомъ, что на немъ уже пересидло много просителей. Я засталъ человкъ десять искателей, посматривавшихъ изъ подлобья другъ на друга, и на пріемной зады, подошелъ къ мужиковатому лакею который вывинчивалъ восковые огарки изъ подсвчниковъ, и въ забывчивости обтиралъ руки на своемъ тупе, по старой привычк, какъ водится съ сальными свчами. ‘Можно ли видть барина?’ — ‘Видите, что дожидаются, прежде васъ!’ — отвчалъ грубо лакей. Худое предзнаменованіе, подумалъ я: у вельможи принимали меня только небрежно, а здсь грубо. Но подождемъ конца. Мальчикъ въ казацкомъ платы, чистилъ клтки и насыпалъ кормъ птицамъ. Я подошелъ къ нему. ‘Принимаетъ ли баринъ сегодня?’ — ‘А мн почему знать?’ отвчалъ онъ, не удостоивъ меня взглядомъ. Въ это время отворились двери съ лстницы: выказалась рыжая борода и часть огромной корзины. ‘На черную лстницу!’ заревлъ мужиковатый лакей, и дверь поспшно захлопнулась. Между тмъ я прохаживался по передней тихими шагами, и осматривалъ окружавшіе меня предметы. Въ одномъ углу комнаты лежала куча сору, прикрытая щеткою, въ другомъ были дрова, въ третьемъ у дверей стояла вычищенные калоши хозяина, и на стул лежалъ его сертукъ, въ четвертомъ стоялъ сундукъ, какъ видно, лакейскій, на которомъ краска давно уже поистерлась. Изъ за него торчали бумаги разнаго формата, тряпки и пучокъ розогъ. На стнахъ висло нсколько гравированныхъ картинокъ, представляющихъ сраженія 1812 года. Рамки краснаго дерева свидтельствовали, что эти картины имли нкогда честь украшать комнаты. Вдругъ раздался стукъ кареты у подъзда, вошелъ человкъ въ галунахъ, дружески поздоровался съ мужиковатымъ лакеемъ, и спросилъ, принимаетъ ли баринъ. ‘Постой, я спрошу.’ — Чрезъ минуту онъ возвратился, и сказалъ: ‘милости просимъ!’ — Мужиковатый лакей отперъ двери настежь и поклонился вошедшему господину, за которымъ слуга несъ связку бумагъ. Этотъ господинъ взялъ бумаги, и торжественно пошелъ въ пріемную залу, приглаживая лвый карманъ, который у него оттопырился самымъ примтнымъ образомъ.
Дверь въ передней снова отперлась, и служитель въ ливре (держа въ рук связку, изъ коей блестлъ серебряный уголокъ какой-то посудины), вошелъ быстро. ‘На черную лстницу!’ воскликнулъ грозно мужиковатый лакей, и лакей въ ливре стремглавъ бросился назадъ. Входитъ человкъ порядочно одтый, вжливо кланяется на вс стороны, подходитъ на цыпочкахъ къ лакею и, всунувъ ему въ руку что-то, проситъ доложить о себ. ‘Радъ бы душею, сударь, да нельзя: баринъ занятъ въ кабинет съ просителемъ.’ — ‘Такъ отдай ему это письмо.’ Тутъ порядочно одтый человкъ вынулъ толстый пакетъ, вручилъ лакею, а самъ съ потупленными взорами остановился посреди комнаты. Чрезъ нсколько минутъ лакей возвратился, и сказалъ порядочно одтому человку съ поклономъ: ‘Извольте пройти на половину барыни, и подождать, пока баринъ выйдетъ съ вами переговорить.’ Обрадованный вручитель письма проскользнулъ въ двери, а мужиковатый лакей, обратясь къ намъ, проворчалъ: ‘Баринъ сегодня никого не принимаетъ: извольте приходишь завтра’. Мы въ безмолвіи вышли на улицу.
Между тмъ ударило 12 часовъ, и я, не надясь боле застать дома нужныхъ мн людей, отложилъ мое путешествіе до слдующаго дня.
По передней любимца вельможи, я заключилъ, что мн нчего отъ него надяться. Серебряный уголокъ сосудины, корзина, письмо и оттопыренный карманъ, виднные мною мелькомъ, объяснили мн, какъ по писанному, какія качества имть должно, чтобы понравиться Фалалею Фалалеевичу. Нельзя ли найти приступа къ его сердечку чрезъ добрыхъ его пріятелей? Попробуемъ!
Я весь день перебиралъ по адресъ-календарю всхъ моихъ знакомыхъ, и наконецъ ршился начать съ земляка и дальняго родственника. Этотъ землякъ, одинъ изъ богатйшихъ людей нашей провинціи, умлъ удвоить свое состояніе выгодною женитьбою. Вмсто того, чтобы пользоваться своимъ богатствомъ, заниматься благосостояніемъ своихъ крестьянъ, воспитаніемъ дтей, и наслаждаться уваженіемъ, оказываемымъ обыкновенно въ провинціи людямъ богатымъ, землякъ мои выстроилъ въ деревн каменныя палаты, отдалъ ихъ подъ постой мышамъ и крысамъ, а самъ переселился въ столицу, а вступилъ въ сословіе искателей. Его честолюбіе и умственныя способности составляютъ дв противоположности, и потому двадцать слишкомъ лтъ, онъ безъ всякой пользы смотритъ, облизываясь, на почести, какъ лиса на сплый виноградъ. Но погребъ его (наполненъ хорошими винами, поваръ у вето искусный, комнаты обширныя, и потому къ нему собираются иногда порядочные люди, какъ говорится, откушать хлба-соли, поиграть въ вистъ, и поговорить между собою, незаботясь о голов хозяина, какъ о посуд, въ которой стряпаютъ обдъ въ его кухн. Къ нему-то я направилъ путь, въ надежд получить рекомендательное письмо, или побудить его замолвить за меня доброе словцо.
Въ 8 часовъ утра, я уже былъ въ передней моего земляка. ‘Всталъ ли баринъ?’ — ‘Спитъ.’ — Надобно подождать. Дверь въ залу была отворена, во тамъ выметали, чистили, и облака пыли, какъ по прозжей дорог, заставали меня подождать въ передней. Гд положить шинель? На лоснящихся скамьяхъ лежатъ кенкеты, въ ручьяхъ ламповаго масла, на большомъ стол двое портныхъ починиваютъ ливрею и обшиваютъ ее вывороченными галунами, а мальчикъ, недавно вышедшій изъ ученья, шьетъ для барина жилетъ. На одномъ окн, голодная дворня завтракаетъ изъ черной кастрюли, въ которой перемшано нсколько соусовъ, оставшихся отъ вчерашняго пиршества. Не дурно, подумалъ я: это родъ жидкаго паштета. На другомъ окн, мальчикъ въ утреннемъ наряд, (т. е. въ засаленой куртк и шараварахъ изъ сраго сукна домашней фабрики), чиститъ сапоги барина, и взорами пожираетъ лакомый завтракъ взрослыхъ лакеевъ. Входитъ служанка съ обстриженною головою, въ плать изъ полосатой набойки, въ шемизетк парусинной, и грозно восклицаетъ областнымъ нарчіемъ: ‘Давайте самоваръ, барышни встали!’ — ‘Погодзи!’ — отвчаетъ ей лакей. Вбжала босоногая двчонка, также обстриженная, въ набойчатомъ платьиц. ‘Баринъ звонитъ!’ вскричала она, и лакеи разбжались въ разныя стороны, оставивъ съ сожалніемъ кастрюлю, на которую напалъ мальчикъ, чистившій сапоги, и довершалъ поспшно ея опустошеніе. Въ это время входятъ согнутый и наморщенный подьячій, извстный своимъ ябедническимъ краснорчіемъ, посматриваетъ на меня изъ подлобья однимъ глазомъ, снимаетъ шинель, бросаетъ ее небрежно на столъ портныхъ и, не спросивъ, всталъ ли баринъ, принимаетъ ли — идетъ прямо во внутреннія комнаты. Между тмъ я подвигаюсь впередъ, начинаю разоблачаться, но лакей въ дверяхъ удерживаетъ меня извщеніемъ, что баринъ приказалъ всмъ отказывать. ‘Ну какъ же этотъ подьячій вошелъ безъ доклада?’ — ‘Баринъ приказалъ впускать только нужнымъ людей и гостей, къ которымъ мы разносимъ билеты съ приглашеніями къ обду.’ — ‘Доложи барину, что я его землякъ и родственникъ.’ — ‘Не смю, сударь: онъ принимаетъ только тхъ земляковъ и родственниковъ, которые здятъ въ каретахъ или находятся при хорошихъ мстахъ.’ — Я не хотлъ продолжать разговора съ лакеемъ, и вышелъ на улицу.
Чего мн ожидать отъ этого человка? думалъ я. Его передняя, принадлежащая къ самымъ мрачнымъ картинамъ фламандской школы, не есть ли самое врное изображеніе его жизни и характера? Это бореніе роскоши со скупостью, голода съ пресыщеніемъ, нечистоты съ великолпіемъ, не обнаруживаютъ ли эгоиста, который дышитъ и движется единственно для собственныхъ выгодъ. Если бъ онъ могъ, то солнечный свтъ закупорилъ бы въ шампанскія бутылки, чтобы подчивать имъ только нужныхъ ему людей!— Свободный пропускъ подьячему довершалъ мое отвращеніе отъ передней моего земляка — я ршился никогда къ нему не являться.
Куда направить путь? Неудача моего путешествія возбудила во мн самыя непріятныя чувствованія. Лакейская важность, уничиженіе просителей и искателей, черныя подробности переднихъ , на которыхъ отражались мрачныя черты человческаго сердца, все это возбудило во мн природную мою чувствительность, и я пролилъ нсколько слезъ, весьма горькихъ! — Тихими шагами возвращался я къ моему жилищу, но поравнявшись съ домомъ одного вельможи , еще вздумалъ попробовать счастья, и взошелъ къ нему на лстницу.
Швейцаръ встртилъ меня съ вжливымъ поклономъ, и просилъ войти вверхъ. Я вошелъ въ опрятную переднюю: кругомъ были чистые ящики, и одинъ только дежурный лакей ожидалъ приказаній. Онъ всталъ, услужливо пособилъ мн снять шинель, свернулъ и положилъ ее па скамью. ‘Дома ли Его Превосходительство?’ — ‘Извольте войти въ комнаты, я сей часъ доложу.’ — ‘Я подожду здсь.’ — ‘Нтъ-съ , баранъ этого не любитъ: пожалуйте войдите въ комнаты.’ Лакей отворилъ мн двери, и я встртилъ Секретаря вельможи, выходившаго изъ кабинета съ бумагами. Этотъ молодой , благовоспитанный человкъ, (съ которымъ мы нсколько разъ видались у общаго нашего знакомца), въ самыхъ вжливыхъ выраженіяхъ спросилъ меня о причин моего Прихода. ‘Я хотлъ бы попросить Его Превосходительство о доставленіи мн какого нибудь мста, или о рекомендаціи.’ — ‘Его Превосходительство не откажетъ вамъ въ этомъ,’ — отвчалъ мн Секретарь: ,,и приметъ васъ непремнно. Но если вамъ угодно послушать моего совта, не безпокойте его сегодня. Онъ самъ обработываетъ вс важныя дла, и теперь занятъ. Пріидите въ другое время, а я между тмъ предувдомлю его о вашемъ посщеніи, впрочемъ, если вы непремнно хотите видиться съ Его Превосходительствомъ, то человкъ тотчасъ доложитъ.’ — Я былъ приведенъ въ такое недоумніе ласковостью и вжливостью Секретаря, услужливостью слуги, чистотою , порядкомъ , тишиною въ дом , что въ минуту не могъ страться съ отвтомъ. Наконецъ, поблагодаривъ Секретаря, я объявилъ, что не хочу мшать занятіямъ его начальника, и пріиду въ другое время.
Лакей подалъ мн шинель, надлъ калоши, и отворивъ двери на лстницу, вжливо поклонился. Швейцаръ проводилъ меня точно съ такими же обрядами, какъ званаго гостя, и увдомилъ, въ которое время могу видть барина, не мшая ему заниматься длами.
Какое заключеніе должно сдлать о характер вельможи, который самъ занимается длами, и сверхъ того находитъ время допускать къ себ ищущихъ его помощи и совтовъ? Вжливость и внимательность слугъ, не есть ли отпечатокъ добродушія господина? Слуги вообще стараются подражать господамъ, и такъ сказать, выкраиваютъ свои характеры по образцу господскихъ. Tel maitre, tel valet (каковъ баринъ, таковъ и слуга), твердитъ Французская пословица, и это неоспоримая истина. Любовь къ порядку, къ чистот въ дом обнаруживаетъ чистоту, спокойствіе души. Доступность есть самое врное доказательство возвышенныхъ чувствованій, состраданія къ ближнему, познанія сердца человческаго. Иногда одно ласковое слово вельможи служитъ цлебнымъ бальзамомъ для растерзаннаго сердца, совтъ мудраго спасаетъ насъ часто отъ отчаянія.
Съ сими мыслями , утшенный и обрадованный, я возвращаюсь домой, и, представьте себ мое удивленіе: нахожу нсколько чуждыхъ лицъ въ моей передней! Одинъ изъ нихъ шаркалъ и кланялся передъ моимъ лакеемъ, который въ изумленіи и съ непривычки не зналъ что длать, шаркалъ еще громче и еще ниже кланялся. Другой искалъ мста переписчика, третій просилъ рекомендаціи къ книгопродавцамъ въ качеств переводчика Романовъ и издателя Сонниковъ о гадательныхъ книжекъ, четвертый принесъ въ подарокъ дурно раскупаемую книгу, пятый принесъ грозную антикритику на справедливую критику. ‘Милости просимъ, господа, ко мн въ кабинетъ!’ — воскликнулъ я. Посл моего чувствьтельнаго путешествія по переднимъ, думалъ я, должно выломать вовсе двери, раздляющія мою переднюю съ залою. Отрекаюсь вовсе отъ вторичнаго путешествія по переднимъ и отъ всякаго искательства. Если жъ вздумаю заглянуть въ чью либо переднюю то это будетъ въ такомъ только случа, когда мн надобно будетъ узнать характеръ хозяина, не заводя съ нимъ знакомства.