Чувственное путешествие Стерна во Францию. Часть первая, Стерн Лоренс, Год: 1768

Время на прочтение: 16 минут(ы)

0x01 graphic

ЧУВСТВЕННОЕ ПУТЕШЕСТВІЕ СТЕРНА ВО ФРАНЦІЮ.

Съ французскаго.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.

МОСКВА,
Въ Губернской Типографіи у А. Ршетникова, 1803 года.

Съ дозволенія Московскаго Гражданскаго Губернатора.

ЕГО
ВЫСОКОПРЕВОСХОДИТЕЛъСТВУ
Господину
Дйствительному Тайному Совтнику,
Государственнаго Совта Члену,
Министру ІОстиціи.
Орденовъ:
Св: Александра Невскаго, Св: Анны 1го Класса, и Св Равноапостольнаго Князя Владимира большаго Креста 2й степени Кавалеру и Св: Іоанна Іерусалимскаго Командору,
ГАВРІИЛУ РОМАНОВИЧУ ДЕРЖАВИНУ
Милостивому Государю,
Въ малйшей знакъ
истинной, сердечной благодарности.

Предъ цлымъ свтомъ, я готовъ всегда признаться,
Державинъ способъ далъ мн жизнью утшаться.
П. Домогацкой.

ОГЛАВЛЕНІЕ ПЕРВОЙ ЧАСТИ.

Глав.
I. Отъздъ-прибытіе
IL Кале-впечатлнія
III. Кале-монахь
IV. Причина раскаянія
V. Польза отъ стряпчихъ.
VI. Кале-почтоваяколлска
VII. Предисловіе въ почтовой коляск
VIII. Невстк на отмстку
IX. Кале-улица
X. Кале-каретной сарай
XI. Вся въ разговорахъ
XII. Кале-табакерка
XIII. Побда
ХI. Открытіе
XV. Другой воспользовался
ХI. Признаніе
XVII. Несчастіе и счастіе
XVIII. Способъ примчать
XIX. Монтріуль
XX. Надобно быть всмъ довольну
XXI. Предувдомленіе
XXII. Что длаетъ добродтельнымъ
XXIII. Отрывокъ.
XXIV. Рдко вкушаемое удовольствіе
XXV. Лошакъ
XXVI. Мертвой оселъ
XXVII. Почталіонъ
XXVIII, Аміенъ
XXIX. Письмо
XXX. Парижъ
XXXI. Парикъ
XXXII. Пульсъ
XXXIII. Мужъ
XXXIV. Перчатки
XXXV. Переводъ
XXXVI. Карло
XXXVII. Роза

ЧУВСТВЕННОЕ ПУТЕШЕСТВІЕ СТЕРНА ВО ФРАНЦІЮ

ГЛАВА I.
Отъздъ-прибытіе.

Во Франціи эта часть, сказалъ я, несравненно лучше устроена. — А вы бывали во Франціи? спросилъ меня съ преучтивымъ и премудренымъ тономъ какой-то чудакъ, cъ которымъ я спорилъ.
Что за странность! подумалъ я: не ужь ли онъ считаетъ удивительнымъ дломъ мн быть во Франціи, и еще тогда, какъ я только за двадцать одну милю отъ ней?…. Чудно! надобно думать что онъ иметъ какую нибудь причину…. Постараюсь отгадать. — Это предпріятіе прекратило споръ…. Я побжалъ домой — завернулъ въ чемоданъ полдюжины рубашекъ, и еще кое что, взглянулъ на кафтанъ, и найдя его довольно крпкимъ, пустился въ почтовой коляск въ Дувръ. Тамъ сказали мн, что пакет-ботъ отваливаетъ утромъ въ девять часовъ. Я слъ. Въ три часа пополудни былъ уже на мст, во Франціи, и лъ соусъ съ цыплятами съ такою жадностію, что еслибы въ слдующую ночь я отправился на тотъ свтъ, то никто уже не могъ бы уничтожить силу закона о выморочныхъ имніяхъ. Увы! мои рубашки, мое кое что, мой чемоданъ, и все мое добро, чуть чуть не улетло въ гардеробъ Короля французскаго, даже и крошечной портретъ, помнишь Лизета, тотъ самой, которой я долго носилъ на ше, и часто твердилъ теб, что я велю зарыть его вмст со мной въ могилу, да, Лизета, онъ — этотъ самой, совсмъ было достался Королю… Ахъ! его сорвали бы съ груди моей…. Право этотъ поступокъ не такъ-то великодушенъ! Хорошее ли дло возпользоваться обжорливостію безразсуднаго странника, котораго ласки и вжливость твоихъ подданныхъ заманили въ твое владніе? По чести, Ваше Королевское Величество, не весьма хорошо изволите длать. Обладателю такого честнаго народа, котораго нжность и привтливость повсюду превозносится, совсмъ не годится такъ поступать съ тмъ, которой ничего больше не хочетъ, какъ узнать его, и покороче съ нимъ познакомиться.
А я едва переступилъ порогъ твой…

ГЛАВА II.
Кале-впечатнія.

За обдомъ осушилъ я нсколько полныхъ стакановъ добраго вина за здоровье Короля французскаго, которому не только не желалъ зла, но еще почиталъ его чрезвычайно за хорошій и снисходительной нравъ. Радуясь такому доброму длу, вышелъ изъ за стола, и мн казалось, что я вершка на два подросъ, выше.
Нтъ! говорилъ я, нтъ! не сродно поколнію Бурбонскому быть свирпымъ…. Они могутъ быть жертвою пронырствъ…. Но можно ли предостеречь себя тогда, какъ это уже сдлалось общею участью всхъ земныхъ Владыкъ? Однакожъ, въ крови Бурбоновъ есть нчто особливо кроткое. Между тмъ какъ душа моя оправдывала сію истину, я почувствовалъ на лиц моемъ нкоторой румянецъ, но. только гораздо пріятне того, которой могло бы произвести на мн вино Бургонское.
Боже правосудный! вскричалъ я, оттолкнувъ лежащій у ногъ моихъ чемоданъ: Боже правосудный! есть ли какое нибудь благо въ мірскихъ сокровищахъ, когда они затмваютъ такъ нашъ разумъ, и раждаютъ толикія между нами распри?
Блаженъ миролюбецъ! блаженъ истинный другъ человчества! золото не прельщаетъ его души, оно гораздо для него легче пуха, и ничто иное, какъ спасительное орудіе несчастныхъ. Онъ повсюду ихъ ищетъ, и вынимая кошелекъ свой, съ радостнымъ восторгомъ раздляетъ его съ ними!
Въ сію минуту и я почувствовалъ какое зло, подобное сему забужденіе…. Казалось, что жилы мои разширились, и кровь полилась въ нихъ гораздо плавне. Самая Парижская модница, со всмъ своимъ глубокомысліемъ, не приняла бы меня теперъ за машину. Система ея обратилась бы верьхъ дномъ.
Таковое размышленіе представило мн Природу во всей нагот…. До сихъ поръ я жилъ согласно со всемъ свтомъ, а съ возрожденіемъ сей мысли заключилъ я союзъ съ самимъ собою. О! естьли бы на эту минуту сдлали меня Королемъ французскимъ съ какимъ пріятнымъ восхищеніемъ внялъ бы я гласу ограбленнаго сироты! съ какимъ удовольствіемъ возвратилъ 6ы я ему отцовской чемоданъ.

ГЛАВА III.
Кале-монахъ.

Лишь только кончилъ я свое разсужденіе, какъ вдругъ явился передо мною монахъ францисканскаго ордена, и просилъ подаянія на свой монастырь, Кто захочетъ, чтобъ случай управлялъ его добродтелью? Великодушіе должно быть съ разсмотрніемъ, по словамъ Теологовъ: fed non ad hanc…
Какъ бы то ни было, но можно ли совершенно понимать перемны нашихъ нравовъ, и не извинять ихъ въ непостоянств? Они, можетъ быть, подобны приливамъ и отливамъ морскимъ. Что касается до меня, то безъ сомннія я желалъ бы лучше, чтобъ обо мн говорили, что я хватаю съ неба звзды — въ чемъ нтъ ни стыда, ни грха — нежели по доброй моей вол вмшаться въ такое обстоятельство, гд есть и то и другое.
Но дло не въ томъ, возвратимся къ своему предмету. При первомъ моемъ взгляд на монаха, ршился не давать ему ни однаго сольда. Я завязалъ кошелёкъ, и опустивъ его въ карманъ, приближился къ нему съ бодростью. Я думаю, что на лиц моемъ изображалось нчто непріятное и суровое. Образъ его по сію пору живо представляется въ глазахъ моихъ. И онъ заслуживалъ — какъ мн помнится — лучшаго пріему. Судя по плшивой его голов и по малому количеству сдыхъ волосъ, изрдка на ней торчащихъ, можно было думать, что ему лтъ семьдесять, а по живости его глазъ — которыхъ еще не могло помрачить долголтіе — не льзя было больше дать шестидесяти. Можетъ быть истина была на самой средин, то есть: что онъ имлъ лтъ шестьдесятъ пять. Вся его физіогномія въ томъ удостовряла, за изключеніемъ морщинъ, которыя могутъ быть и преждевременно.
Голова его была похожа на голову, обработанную животворной кистію Гвидо. Она изображала смиреніе и блдность. Въ ней не было совсемъ того невжества, которое раждаетъ высокоуміе, глаза его, если и потуплялись въ землю, то казалось для того, чтобъ разсмотрть, что длается подъ нею. Богъ знаетъ, какою чудесною силою зашла эта голова на плеча монаха, къ томужь — и францисканскаго ордена! Она гораздо бы лучше пристала какому нибудь Брамину, но передлать уже не возможно: туловище монаха имло такую голову, и я — воздалъ бы ей честь, еслибъ она мн попалась на лугахъ Индостанскихъ.
Остальная его наружность была обыкновенная, всякой живописецъ намалевалъ-бы её. Въ ней — такъ какъ въ характер и выраженіяхъ его, не заключалосъ ничего пріятнаго и ничего отвратительнаго. Станъ его былъ бы выше посредственнаго, если бы онъ не наклонялъ его впередъ. Это была уловка монаха, обрекшагося скитаться по міру, и какъ теперь помню, горбатая фигура его длала ему больше добра, нежели худа.
Переступивъ шага два черезъ порогъ, онъ прижалъ лвую руку къ сердцу, а правою оперся на свой дорожной костыль. Въ таковомъ положеніи началъ онъ мн проповдывать о нищет монастырской, а особенно — о своей братіи.
Онъ объяснялъ вс нужды такимъ естественнымъ, пріятнымъ, униженнымъ образомъ, что надобно быть околдовану, чтобъ не почувствовать надъ нимъ состраданія.
Одно только то можетъ оправдать мою нечувствительность, что я — уже прежде ршился не давать ему ни сольда.

ГЛАВА IV.
Причина раскаянія.

Врю, святой Отецъ! врю вашему убожеству, сказалъ я ему въ отвтъ на его глаза, которые по окончанія своей проповди возвелъ онъ къ Небу. — Мн весьма пріятно бы было, ежели бы Богъ умилосердился надъ скитающимися по міру, но того только боюсь, чтобъ безпрестанные попрошайки не надоли Ему скоро.
При слов попрошайки, глаза его опустились на рукавъ рясы… Краснорчіе мое довольно казалось убдительно. Признаюсь, продолжалъ я, что ваше платье, которое вамъ дается на три года, хотя довольно жестко и недорого, но со всмъ тмъ крайне жалко разточать его на такихъ тунеядцовъ, какъ монахи францисканскаго ордена. Оно могло бы послужить для совершенныхъ нищихъ, для увчныхъ и дряхлыхъ… Невольникъ, обремененный оковами, угнтающійся своею жизнію, томится и ждетъ куска хлба…. Для чего вы не ордена Милосердія, вмсто Св. Франциска? Я сколько самъ ни бденъ — какъ можете судить по малости моего чемодана — но съ величайшимъ удовольствіемъ вынулъ бы изъ него нужное для помощи несчастному.— Монахъ мн поклонился, а я продолжалъ: бдные мои соотечественники имютъ преимущественное на то право. Какое множество оставилъ я ихъ на берегу моего отечества!— Онъ съ искренностію еще кивнулъ головою, и казалось, будто мн давалъ знать, что во всемъ свт обитаетъ такая же бдность, какъ въ его монастыр. Мы должны различать, говорилъ я держась за его рясу, въ намреніи отвчать ему на головной его знакъ должны различать хорошенько тхъ, которые достаютъ хлбъ трудами своими, съ тми, которые напротивъ того живутъ праздно и насчетъ другихъ, и которые, питаясь имянемъ Божіимъ, ничего не хотятъ работать.
Бдной францисканецъ не длалъ ни какого возраженія. Небольшой румянецъ заигралъ на щекахъ его, казалось, что истощенная природа не надлила его ни малйшей частичкой злобы, по крайней мр онъ никакихъ ея слдовъ не показывалъ. Не видя успха въ своемъ предпріятіи, взялъ свой костыль подъ мышку, сложилъ об руки, и — съ спокойнымъ духомъ вышелъ вонъ.

ГЛАВА V.
Польза отъ стряпчихъ.

Онъ еще не усплъ притворить дверь, какъ сердце мое упрекнуло мн въ моей жестокости. Три раза покушался я принимать спокойной видъ, но вс наговоренныя ему грубости кружили мою голову. Мн уже поздно приходило на умъ, что я никакого боле не имлъ права надъ бднымъ монахомъ, какъ только не давать ему милостину. И этотъ одинъ отказъ безъ поношенія его чести былъ бы ему довольно горестенъ. Я вспомнилъ сдые его волосы, благородную осанку, и мн слышалось, будто онъ говоритъ мн: что я вамъ сдлаъ? за что вы такъ сурово со мною поступили? — По чести я далъ бы за это время двадцать франковъ какому нибудь стряпчему, которой бы могъ все это дло сладить.— Между тмъ я немного утшился…. Худо, говорилъ я самъ себ, очень худо обошелся я въ самомъ начал моего путешествія! — но я только что начинаю… со временемъ общаюсь исправиться.

ГЛАВА VI.
Кале-почтовая коляска.

Я замтилъ, что чмъ мне человкъ въ удовольствіи, тмъ боле разположенъ къ издержкамъ. Для зды по Франціи понадобилась мн карета, пшеходцы весьма въ худомъ почтеніи въ трактирахъ. Я вышелъ на дворъ, и въ ожиданіи кареты хотлъ купить или нанять одноколку, которыхъ тамъ было много, какъ вдругъ попалась мн въ глаза одна старая почтовая коляска, стоявшая въ самомъ заднемъ углу, и я съ радостію вскочилъ въ нее. Она была покойна и мн очень показалась. Я приказалъ позвать къ себ Г. Десейля, хозяина того дома, но его не было, онъ пошелъ къ вечерн. Это меня раздосадывало: я бы тотчасъ могъ кончить съ нимъ торгъ… Не имя охоты дожидаться его въ коляск, хотлъ вытти вонъ, какъ увидлъ — на другой сторон двора — монaxa, разговаривающаго съ какою-то не давно прибывшею барынею. Мн не хотлось показаться, я слъ опятъ, и задернулъ тафтяную занавску. Но что длать въ коляск?— Я позадумался, и вспомнилъ, что я хочу писать свое путешествіе. Чтожь помшаетъ мн здсь приступить къ предисловію? Я вынулъ изъ кармана изломанной карандашъ — и началъ

ГЛАВА VII.
Предисловіе въ почтовой коляск.

Я не сомнваюсь, чтобъ какіе нибудь философы, послдователи Аристотелю, или другіе, не могли сдлатъ наблюденія, что Природа въ свое утшеніе — но къ неудовольствію человка — устроила во всемъ порядокъ. Что принадлежитъ до меня, я очень это замтилъ, и мн кажется, что Природа дйствуетъ на человка, какъ не льзя лучше, что можетъ быть справедливе, какъ заставить его трудиться для его же собственныхъ нуждъ? Она дала ему способы сносить съ легкостію свое бремя, которымъ во всякомъ возраст и во всхъ странахъ свта человкъ сильно угнетаемъ. Не смотря на то, часто намъ случается искать счастія дале нашихъ предловъ, но затрудненіе въ объясненіи, малое свденіе, слабость въ выраженіяхъ, разность въ воспитаніи, нравахъ, обыкновеніяхъ — все это предполагаетъ непреодолимое препятствіе къ изліянію нашихъ чувствованій, и слдственно — къ достиженію желаемаго.
По сему заключитъ можно, что всякой путешественникъ подверженъ многимъ невыгодамъ. Онъ часто принужденъ бываетъ тратиться безъ всякой необходимости, и бездльныя вещи покупать за дорогую цну. Какое множество бдствій, встрчаютъ сверьхъ того на каждомъ шаг бднаго странника!
Это разсужденіе сближаетъ меня съ моимъ предметомъ, и ежели не будетъ мн тряско въ коляск, я открою причины, побуждающія къ путешествію.
Праздные люди, узжающіе въ чужестранныя государства, бываютъ къ тому принуждены тремя главными причинами:

Т&#1123,лесною немощію,
Слабостью разсудка,
Необходимою надобностію.

Путешественники, изгнавшіе добровольно себя изъ отечества отъ гордости, любопытства, тщеславія, или отъ мрачности нрава, принадлежатъ къ двумъ первымъ причинамъ,
Третій классъ вмщаетъ въ себя тьму пилигримовъ, или лучше сказать: мучениковъ. Таковымъ-то образомъ путешествуютъ монахи всякаго ордена, съ письменнымъ увольненіемъ отъ Настоятеля, таковымъ-то образомъ спасаютъ ceбя преступники отъ опредленнаго наказанія. Счастливые сыны семейства, любезные своевольники! не такимъ ли манеромъ и вы пускаетесь въ странствіе, побуждены будучи къ тому жестокостію вашихъ родителей, возбраняющихъ вамъ гибнуть въ вашихъ развратныхъ удовольствіяхъ?
Но я едва не забылъ четвертой классъ. Не возможно въ такомъ сочиненіи сохранить всю нжность… Путешественники эти переплываютъ моря и живутъ въ чужихъ краяхъ для того, чтобъ сдлать тамъ свое счастіе, или чтобъ мене проживать, какъ въ своемъ отечеств. Самое живйшее воображеніе не можетъ постигнуть разнообразія ихъ предлоговъ. Можетъ быть они изобртаютъ лишнихъ заботъ, узжая изъ своего Государства…. Никакое поученіе не остановитъ ихъ отъ всемірнаго разсянія. Поелику причины ихъ путешествія не одинаковы съ причинами другихъ путешественниковъ, то я отличу ихъ только титуломъ простыхъ.
Слдующимъ образомъ раздляю я ихъ всхъ вообще:
Путешественники праздные.
Путешественники любопытныя,
Путешественники лжецы,
Путешественники гордые,
Путешественники тщеславные,
Путешественники угрюмые.
По томъ:
Путешественники по невол,
монахи, бглецы и проч,
Путешественники невинные и несчастные.
Путешественники простые.
Наконецъ, естьли вамъ угодно: путешественники чувственныя. Въ этомъ то класс мн самому быть хочется. Я намренъ дать отчетъ въ моихъ путешествіяхъ. Естьли спросятъ: для чего я путешествую? Я скажу съ охотою, у меня нтъ ничего закрытаго: я такую же къ тому имю необходимость, какъ и всякой другой.
Я знаю, что примчанія мои совсмъ другаго разбора съ примчаніями моихъ предшественниковъ, и что я могъ бы помщенъ бытъ въ особенномъ списк, но желая обратить на себя вниманіе, должно прежде присвоить себ право тщеславнаго путешественника. Я оставляю это до основанія гораздо лучшаго, нежели то, которое сдлано въ моей коляск.
Читатель мой, если когда нибудь странствовалъ — можетъ самъ себя помстить въ такой классъ, въ какой заблагоразсудитъ. Для этого не нужно ему много знать, ни размышлять долго. Такое помщеніе будетъ первымъ шагомъ къ познанію самого себя, и я, не смотря на его странствіе, готовъ биться объ закладъ, что въ немъ еще этого осталось стариннаго.
Тотъ, которой изъ Бургоніи прежде всхъ перенесъ виноградныя лозы на мысъ Доброй Надежды, конечно никогда не воображалъ — хотя былъ и Голланецъ — что онъ будетъ тамъ пить такое же вино, какое пивалъ на отлогостяхъ Бона и Помара. Флегматическое расположеніе не допускало его предвидть такія событія, однакожъ онъ не отчаявался пить на мыс Доброй надежды, что нибудь на то похожее. Онъ зналъ, что это не отъ него зависитъ, а отъ времени, которое можетъ споспшествовать его намреніямъ, или — изпровергнуть ихъ. Между тмъ онъ ожидалъ лучшей удачи. Но Ванмингеръ легко могъ бы ошибиться въ своихъ предположеніяхъ, могъ бы разрушить прежній свой виноградный садъ, и быть — людскимъ посмшищемъ.
Похожее на то случается и съ бднымъ путешественникомъ, который разъзжаетъ на корабл, или проскакиваетъ на почтовыхъ вс просвщеннйшія Государства для пріобртенія разныхъ познаній.
Хотя и можно, рыская по всему свту, нкогда успть въ своемъ исканіи, но по большой части на выдержку. Это еще мало, чтобъ только чему нибудь научиться, надобно умть пользоваться знаніями. По нещастію вс эти выгоды чаще обращаются на выворотъ. Судя по тому заключаю, что человкъ, могъ 6ы прожить весьма покойно въ своемъ Государств, не обременяя свою голову посторонними ученіями, а наипаче тогда, какъ онъ и нужды въ нихъ никакой не чувствуетъ. Меня всегда бситъ, когда встрчается со мною любопытный путешественникъ, странствующій по свту за такимъ открытіемъ, которое могъ бы онъ, не топтавъ сапогъ, не хуже у себя дома сдлать. Просвщеніе — благодаря нашему знаку — такъ разпространилось, что почти нтъ въ Европ уголка, которой бы не былъ озаренъ его свтомъ и не имлъ сношенія: съ другими. Много есть и такихъ наукъ, за которыя, какъ за площадную музыку въ Италіи, ничего не платятъ. Свидтель самъ Богъ, что я говорю безъ хвастовства, и Коему нкогда дамъ въ этомъ отчетъ: что нтъ на земли такого Государства, въ которомъ была бы такъ сильна словесность, въ которомъ процвтали бы такъ много науки, въ которомъ скоре и удобне можно выучиться, въ которомъ всякія художества были бы такъ крпко поддержаны и усовершенствованы, въ которомъ Природа моглабы быть такъ коротко познана, въ которомъ появлялисъ бы чаще Геніи. Здравствуйте, земляки! куда васъ Богъ несетъ?
Насъ? отвчали они: никуда. Мы смотримъ на коляску.— Покорной слуга, сказалъ я имъ, выпрыгнувши изъ ней и снявъ шляпу.— Одинъ изъ нихъ, какъ видно любопытный путешественникъ, говорилъ мн, что они, примтя качаніе коляски, захотли узнать тому причину.— Съ удовольствіемъ это колебаніе произходило отъ предисловія, которое я въ ней писалъ.— Отъ предисловія? прервалъ другой, по примчанію моему простой путешественникъ — я отъ роду не слыхивалъ, чтобъ можно было писать предисловіе въ почтовой коляск.— Конечно, отвчалъ я: въ визави несравненно удобне.
Что за рдкость!.. Англичанину смотрть на Англичанъ? — Я ушелъ въ свою комнату.

ГЛАВА Ш.
Невстк на отместку.

Потупя голову, расхаживалъ я по коридору, какъ вдругъ какая-то тнь, несравненно огромне моей, затмила дорогу. Я взглянулъ, и увидлъ Г. Десейна, возвратившагося отъ вечерни. Прижавъ къ груди свою шляпу, учтивымъ образомъ спрашивалъ меня: на что я его къ себ звалъ? — Предисловіе мое поселило въ меня какую-то ненависть къ этой коляск, мн уже хотлось имть совсмъ другимъ манеромъ. Г. Десейнъ говорилъ мн объ ней съ нкоторою ужимкою, давая разумть, что она для меня не годится.— Я тотчасъ догадался, что эта коляска принадлежала какому нибудь бдному страннику, которой, положившись на добрую душу Г. Десейна, доврилъ ему ее продать. Четыре мсяца, какъ стоитъ она неподвижно въ заднемъ углу сарая. Тамъ — прокатясь по цлой Европ — опредлила ей судьба кончить бгъ свой. Бдная! она не могла безъ починки ни шагу со двора сдлать съ того времени, какъ разшиблась съ горы Сенисъ. Вс ея приключенія никого не приводили въ жалость и праздное отдохновеніе въ каретномъ сара Г. Десейна не длало ей никакой пріятности, можетъ быть она заслуживала лучшую участь… можетъ быть принадлежала она какому нибудь несчастливцу.. .Когда есть способъ облегчить бремя одними словами, не ужьли сыщется такое чудовище, которое и въ этомъ откажетъ страждущему?
Ежели бы я былъ на вашемъ мст, сказалъ я Г. Десейну, уткнувъ пальцами въ его брюхо: то отъ одного стыда сбылъ бы съ рукъ эдакою коляску. Мн кажется, что всегда, какъ вы ни подходите къ ней, она вамъ длаетъ упреки.
Клянусь Богомъ, милостивый государь! что мн барыша отъ ней нтъ ни на волосъ.— Выключая того, прервалъ я, который люди отличнаго смысла получаютъ отъ собственныхъ своихъ чувствованій.— Я очень увренъ, что человкъ, принимающій участіе.— Перестаньте, сударь, длаться чувствительнымъ, я васъ такъ знаю, какъ цлой вкъ жилъ съ вами. Приходило ли вамъ когда нибудь въ голову, что васъ самихъ можетъ застигнуть ненастная ночь? Или вы такъ же чувствуете, какъ и коляска?
Я примтилъ, что если Англичанинъ начинаетъ выговаривать еще не самую бровь, то онъ не такъ сердитъ. Француза такою бездлкою не уколешь.— Г. Десейнъ мн поклонился.
Конечно, сударь, вы правду изволите говорить, но въ этомъ случа, я одн хлопоты промняю на другія, и гораздо худшія. По судите, если я вамъ продамъ коляску, которая на половин дороги разобьется въ дребезги, посудите какое о себ подамъ я мнніе такому разумному и разсудительному барину?
Какъ аукнется, такъ и откликнется. Длать нечего! надобно было проглотить пилюлю.— Я поклонился Г. Десейну, также какъ и онъ мн, и не говоря ни слова боле о слдствіяхъ совсти, пошли мы въ его каретной сарай, выбирать другую коляску.

ГЛАВА IX.
Кале-улица.

Обитаемой нами шаръ похожъ на сварливую старуху. Вроятно ли, чтобъ какую нибудь бездльную одноколку не льзя было безъ того купить, чтобъ не надлать такого шума, какой бываетъ у старыхъ бабъ на улиц? Стоило только сказать послднюю цну, и все бы кончилось. Я смотрлъ на хозяина моего съ такою злобою, какъ будто бы шелъ въ Гаид-Паркъ съ нимъ драться. Я не слишкомъ мастеровато управлялъ шпагою, потому я не хотлъ испытывать искуства Г. Десейна. Но это не воспрепятствовало мн чувствовать вс т ощущенія, которыя въ таковыхъ случаяхъ имть надобно.
Я осматривалъ его быстрыми глазами, смотрлъ нa него съ боку, потомъ прямо въ лицо, то казался онъ мн Жидомъ, отъ Туркомъ. Парикъ его мн отмнно не полюбился. Я заклиналъ его всми Святыми убираться отъ меня къ дьяволу.
Стоитъ ли за дрянь надрывать такъ свое сердце? Что значитъ три лишнихъ луидора?… Страсть гнусная! сказалъ я отворотясь съ стремительностію, свойственною такому человку, который мгновенно перемняетъ свою мысль страсть гнусная и презрительная! ты водворяешь брань между людьми, они должны бы гнушаться тобою!
Боже меня избави! вскричалъ кто-то позади меня. Я обернулся — и увидлъ ту барыню, которую монахъ подцпилъ на двор. Мы и не примтили, что она шла за нами.— Сохрани васъ Богъ отъ того, сударыня! сказалъ я, подавая ей руку. Черныя шелковыя перчатки не закрывали маленькихъ пальчиковъ, она безъ всякой церемоніи ее приняла — и мы пошли къ каретному сараю.
Чортъ возьми эти проклятые ключи! кричалъ Г. Десейнъ, и сколько ни прилаживалъ, ключи были не т. Мы не мене его спшили войти въ сарай. устремивъ на него все мое вниманіе, совсмъ забылъ, что рука барыни по сію пору была въ рук моей. Не находя настоящаго ключа, Г. Десейнъ оставилъ насъ въ томъ же положеніи, божась, что онъ черезъ пять минутъ прибжитъ назадъ.
Иногда и въ пять минутъ можно наговорить больше, нежели говорятъ цлой вкъ на улиц. Тамъ судятъ о длахъ постороннихъ…. Но если глаза устремлены на одинъ предметъ, и стоятъ на немъ неподвижно, тогда изъясняются языкомъ особеннымъ, языкомъ сердца. Въ такомъ-то положеніи былъ я, тутъ и минута молчанія надлала бы тьму пакостей барыня непремнно бы отъ меня ушла. Предохраняя, себя отъ бды, тотчасъ началъ я разговоръ.
Я не для того пишу, чтобы оправдать слабости моего сердца. Путешественникъ долженъ быть справедливъ въ своихъ повствованіяхъ, и я изображу все тогдашнее мое состояніе.
Можетъ быть скажутъ, что я описываю его очень просто.— Какая нужда длать прикрасы тамъ, гд нтъ надобности?

ГЛАВА X.
Кале — каретной сарай.

Я прежде уже сказалъ, что мн не хотлось выходить изъ коляски тогда, какъ увидлъ монаха, бесдующаго съ прізжею барынею, сказалъ справедливо, но не совсмъ. Пригожій ее видъ подйствовалъ надо мною столько же, какъ и надъ монахомъ, если только не боле. Я боялся, чтобъ онъ ей не пересказалъ о моемъ угощеніи. Это до безконечности меня трогало. Я дорого заплатилъ бы за то, чтобъ монахъ цлой день не выходилъ изъ своей кельи.
Когда сердце упреждаетъ разсудокъ, то послдній избавляется многихъ хлопотъ. Мн казалось, что она имла красоту Ангельскую, а всякая красота привлекаетъ вниманія. Но въ иное время новый предметъ приводитъ въ забвеніе старой. Опустивъ занавску, я началъ писать предисловіе, и барыня изчезла съ своею красотою. Я не думалъ объ ней больше. Но встрча моя съ нею возобновила во мн прежнее впечатлніе. Откровенной и скромной ее видъ, съ которымъ подала она мн руку, удостоврялъ меня, что она хорошо воспитана и иметъ нжныя чувства. Провождая ее, ощущалъ я какую-то необыкновенную отраду.
Съ такимъ товарищемъ, подумалъ я, не скучилось бы мн объхать весь свтъ!
Мн не удалось еще видть ея лица. И какая нужда? я уже описалъ ее портретъ. Воображеніе мое нарисовало такую головку, какая бываетъ-ли и у самихъ богинь. О мечта! какою чародйственною силою обольщаешь ты нашъ разумъ! сколько разъ въ одинъ день перемняешь ты прелестныя твои картины, и всегда съ такою пріятностію, съ такою уловкою, съ такимъ блистаніемъ, что по истинн жалко съ тобою разстаться.
Подходя къ каретному сараю, она сняла съ себя покрывало, и я увидлъ женщину лтъ двадцати шести, свтлорусую, пригожую, не нарумяненую, не пудреную, и весьма просто причесаную. Если разбирать подробно черты ея, то она не покажется красавицею, но въ ней было что-то такое, которое, въ тогдашнемъ разгоряченномъ моемъ воображеніи, чрезвычайно меня плняло. Однакожь она имла видъ величавый и казалась вдовою, преодолвшею жестокую горесть, и потомъ утшенною. Но все это ничто иное, какъ только одна моя догадка. Впрочемъ тысяча другихъ нещастныхъ обстоятельствъ моглибъ оставить такіе же слды на ея лиц… Мн отмнно хотлось знать исторію ея нещастій. Еслибъ не вышелъ изъ моды образъ разговоровъ, употребительной во времена Эздры, я тотчасъ спросилъ бы у ней: что вамъ сдлалось? отъ чего такой унылой видъ? что васъ тревожитъ? что причиною вашего смятенія?— Короче: я питалъ бы къ ней неизъяснимое чувствованіе, и ршился бы всякими манерами за ней волочиться.
Такимъ-то непредвидимымъ случаемъ предался я соблазну! До какой крайности могъ онъ довести меня! Мы были одни, рука ея была въ рукахъ моихъ, и безъ всякой нужды, стояли прислонившись къ сараю.

ГЛАВА XI.
Вся въ разговорахъ.

Не правда ли, сударыня, началъ я приподнявъ тихонько ея руку, не правда ли, что этотъ случай открываетъ чудесное предопредленіе Судьбы? Безъ ея содйствія. Возможноль было намъ — безъ сомннія живущимъ въ различныхъ углахъ земнаго шара не видавъ никогда другъ друга, съхаться вмст, съ такимъ притомъ дружественнымъ разположеніемъ, какое едва ли въ цлой мсяцъ самое короткое знакомство произвести можетъ?— Правда, сударь! и самое разсужденіе ваше показываетъ, сколько вы встревожены этимъ случаемъ.
Я почувствовалъ всю мою глупость. Да и въ самомъ дл, съ какой стати говорить о чудесахъ Судьбы на счетъ такого положенія, которое столько же выгодно, какъ и пріятно?
Вы упрекаете Судьбу, продолжала она: и правильно длаете. Никогда не надобно оспоривать сердце. Сказала — и вырвала свою руку съ такимъ взглядомъ, которой довольно хорошо истолковалъ мн ея внутреннее волненіе,
Признаюсь: это меня много огорчило. Иногда несравненно важнйшія причины меня такъ много неразтрогивали. Отнятіе руки, такимъ несноснымъ образомъ, терзало мою душу. Никогда и никакая глупая опрометчивость не длала мн столько неудовольствія, какъ эта.
Но торжество надъ таковыми побдами, не бываетъ долговременно. Сердце благонравной женщины скоро имъ скучаетъ. Спустя пять или шесть секундъ, явленіе перемнилось: она оперла на меня свою руку, какъ будто хотла что-то говорить, и я, не зная какою волшебною силою, очутился въ прежнемъ своемъ положеніи. Сколько ни ждалъ ея словъ, на не могъ дождаться.
Замтя изъ ее отвта довольно много остроты и важную мою въ ней ошибку, я далъ тотчасъ другой оборотъ глупому моему привтствіе. Она взглянула мн въ лицо, я сдлалъ то же, и на немъ уже не было прежней краски. Вс черты ея стали тихи, и я опять увидлъ на нихъ печать горести, которая съ начала меня поразила. Какъ тяжело смотрть на такую умную, нжную женщину, сндаемую печалію! Сердечно жаллъ я о судьб несчастной. Можетъ быть смшно покажется чувствительному сердцу, когда скажу, что въ сію минуту согласился бы я взять ее на руки, и безъ всякаго стыда, хотябъ то было на большой улиц, прижать къ груди своей.
Пальцы мои сжимали механически ея руку, и сильное біеніе моихъ жилъ давало ей знать о возмущеніи моей души.
Я боялся, чтобъ въ это безмолвіе она ощущительне не почувствовала давленіе моей руки, я боялся, чтобъ она еще не отняла ее — не для того, чтобъ только отнять, но для того, что могло опять притти ей на мысль неосторожное мое объясненіе. Я прибгнулъ къ небольшой хитрости, послднему средству, предохранить себя отъ грозящей опасности. Я развелъ мою руку, и держалъ ее такъ слабо, какъ будто бы мн въ ней не было никакой надобности. Лукавство мое удалось, она не отнимала ее прочь до тхъ поръ, пока неявился жъ намъ Г. Десейнъ съ ключами. Провалъ его побери! какъ онъ былъ досаденъ! мн опять пришелъ въ голову проклятой монахъ, которой, казалось, пересказалъ ей обо мн все до крошки. Я выдумывалъ, какимъ бы образомъ себя оправдать.

ГЛАВА XII.
Кале табакерка.

Въ самомъ дл онъ былъ легокъ на помин. Доброй старой монахъ въ четырехъ шагахъ стоялъ за нами. Онъ съ робостію подходилъ ближе, какъ бы боялся надость собою. Наконецъ приближился: онъ, держа въ рукахъ роговую табакерку, отъ добраго сердца подчивалъ меня табакомъ.— Понюхайте моего, сказалъ я ему, подавая свою черепаховую.— Славной табакъ! отвчалъ онъ мн.— Оставьте же его у себя и съ табакеркою, на память того человка, которой принялъ васъ очень грубо, и которой по чести не желалъ вамъ зла.
Лицо старика сильно загорлось. Клянусь Творцомъ, говорилъ онъ сжимая свои руки: вы никогда не были противъ меня грубы.
О!
Прочитали? Поделиться с друзьями:
Электронная библиотека