ЧУДАКИ
ЧУДАКИ
I
I
II
II
КОММЕНТАРИИ
КОММЕНТАРИИ
Чудаки, Аверченко Аркадий Тимофеевич, Год: 1921
Время на прочтение: 4 минут(ы)
Аверченко А.Т. Собрание сочинений: В 14 т. Т. 11. Салат из булавок
М.: Изд-во ‘Дмитрий Сечин’, 2015.
Моя жизнь, которую я целиком посвятил жестокому Богу — искусству — причудливо раздвоена: то я вижу себя сидящим за письменным столом в качестве писателя и редактора, то я вижу себя на подмостках театра, суетящимся, волнующимся, репетирующим как режиссер и актер.
Поэтому и воспоминания у меня бывают двоякие: литературные и артистические.
Одно такое воспоминание нахлынуло на меня по совсем курьезному и, казалось бы, неподходящему поводу:
В день спектакля мы в последний раз репетировали пьесу.
Суетня была страшная, нервность, повышенность тона у всех такая, что того и гляди или гранд-кокет расцарапает полированными коготками лицо безответному суфлеру, или комик задушит благородного отца.
И в один из таких наиболее острых по напряженности атмосферы моментов вдруг встает с дальнего стула молодой любовничек Рыкалов и, сжав голову руками, со страдальческим видом подходит ко мне:
— Вы подумайте! — простонал он, глядя на меня искаженным взглядом. — Какой ужас, а?
— Что еще?! — вскинулся я. — Неужели к вечеру костюм не будет готов? Предупреждаю…
— Да нет, не то…
— А что еще?!!!
— А Лермонтов-то… а?
— Что Лермонтов?!
— Двадцати семи лет убили! Ведь если вдуматься-то какой это ужас! Такому человеку и вдруг умереть 27-ми лет!
— Позвольте… — оторопел я. — Да вы это по какому поводу?
— Собственно, безо всякого повода. А сидел я, сидел — и вдруг так больно-пребольно сжалось сердце. Ведь 27 лет! Разве не ужас? Не трагедия?
— А пойдите вы к черту! — разъярился я. — Тут люди серьезным делом заняты, а он, накося, о чем вспомнил!!
— Ну, простите, — кротко сказал Рекалов.
Сейчас же, опустив задумчиво голову, подошел он к комику, распекавшему костюмера, и что-то шепнул ему на ухо.
— Чего? — обернулся комик. — Умер? Это который Лермонтов? Миша? Да тебе-то что?
— Я говорю, ежели вдуматься — так ужасно.
— Да его что — юбилей нынче, что ли?
— Юбилея нет.
— Так какого ж ты дьявола мне голову морочишь? Я тут делом занят, только что собирался костюмеру по морде дать — а ты с пустяками!
— Это Лермонтов, по-твоему, пустяки?!! Хорош же ты гусь, братец. Ты только постой… Вот сядь и вдумайся: 27 лет, полный сил человек, и вдруг…
Он отскочил от замахнувшегося комика и, удрученный, подошел к суфлеру.
— Простите, что перебью… Можно вас на минуту?
— Сейчас. ‘Ты меня никогда не любила, ты только играла моим сердцем, как…’. Что нужно?
— Послушайте… Лермонтов-то, а?
— Что-о-о?
— Я говорю — вдумайтесь только… Умер! 27 лет и убили! Ведь это же ужас, трагедия.
Суфлер был добрый человек.
— Родственник, что ли? — сочувственно спросил он.
— Кто? Лермонтов? Писатель. Неужели не знаешь? В расцвете сил умер.
— Да тебе-то что? — удивился суфлер.
— Но я говорю, если вдуматься: 27-и лет убили, а? Ужас, ужас!
— Ведь не ты ж его убивал, чего ж тебе?
— Какие вы все жестокие, — тихо вздохнул Рекалов и, отойдя в сторону, стал что-то шептать на ухо комической старухе.
Плотники его толкали, ламповщик чуть не въехал ему концом лестницы в рот, а он шептал, шептал, и в глазах его виднелось страдание чистой, светлой души, впервые столкнувшейся с ужасом жизни…
Когда Ленин продал свою родину немецкому генеральному штабу за семьдесят миллионов марок золотом — никто даже не почесался.
Продал и продал человек. Значит, деньжата нужны были.
Но среди нас бродит чистая светлая душа не от мира сего — Владимира Львовича Бурцева, и он, как мой добросердечный актерик Рекалов, не может понять, почему все так спокойны, почему никто не вопит на весь свет об этой самой грандиозной подлости в свете!
Бродит Владимир Львович как неприкаянный по подмосткам, на которых происходит огромная репетиция будущего спектакля: взламывают дома, сейфы, вытаскивают чужое добро — тут же его сплавляют тароватым заморским купцам, тут же кто-то хлопотливо переделывает храм на клуб для ком-алкоголиков, тут же у стенки кого-то весело и беззаботно расстреливают, а среди этой суматохи по горло занятых людей бродит светлый, чистый, страдающий Владимир Львович и тихо говорит всякому:
— Подумайте, какой ужас, а?
— Что такое? Опять бакинские фонтаны горят?
— Нет, не то. Если бы фонтаны… Ленин-то…
— А что?
— Собственную родину погубил, продал немцам за семьдесят миллионов!
— Послушайте, отойдите… Тут сейчас по приказу Совнаркома 82 человека расстреливать будут, а вы с пустяками…
— Послушайте… Читали, какой ужас (фрагмент вырезан цензором. — В.М.). А Ленин продал собственную родину, и немцы заплатили ему семьдесят миллионов.
— Так что ж они, вашими деньгами платили, что ли?
— Зачем моими?
— Так чего же вы волнуетесь, чудак? Охота себе печенку портить! Как вы думаете — дадут им концессию на соль и спички или отошьют?
И бродит, бродит светлой души чудак среди этого причудливого сообщества крокодилов, удавов и обезьян, хватает всех чистыми, дрожащими руками за красные лапы и шепчет, глядя искаженным страданием взором:
— Человек собственную родину за немецкие деньги продал, погубил ее, сгноил — и никто не обращает на это внимания. Никому нет дела. Разве это не ужас?…
Впервые: Presse du soir, 1921, 17 февраля, No 39. Печатается по тексту газеты.
…среди нас бродит чистая светлая душа не от мира сего — Владимира Львовича Бурцева… — Бурцев Владимир Львович (1862-1942) — русский революционер, публицист, издатель, известен своими разоблачениями агентов царской охранки (в том числе Е. Азефа). Вел активную борьбу с большевиками, указывал на их связи с Германией. За публикацию секретных материалов о Корниловском мятеже и недостоверной информации о намерении А.Ф. Керенского заключить сепаратный мир с Германией газета ‘Общее дело’ была запрещена Временным правительством. Бурцев пытался возобновить издание газеты 25 октября 1917 г. В единственном вышедшем в свет номере он призвал к спасению России от власти большевиков. Был арестован по приказу Л.Д. Троцкого, содержался в ‘Крестах’ и Петропавловской крепости. После освобождения эмигрировал в Финляндию, затем переехал во Францию, где возобновил в Париже издание газеты ‘Общее дело’ (1918-1922, 1928-1933). В 1921 г. в Париже участвовал в создании антисоветского Русского национального комитета, вошел в состав его президиума, в 1926-1931 гг. был одним из редакторов журнала ‘Борьба за Россию’ (1926-1931). В 1930-х гг. В.Л. Бурцев включился в борьбу с фашизмом и антисемитизмом, публиковал антифашистские статьи. Похоронен на русском кладбище Сент-Женевьев-де-Буа под Парижем.