Что делать?, Чернышевский Николай Гаврилович, Год: 1862
Время на прочтение: 392 минут(ы)
Из рассказов о новых людях {**} —————————————————————————- Н.Г. Чернышевский. Что делать? Л., ‘Наука’, 1975. Серия ‘Литературные памятники’ —————————————————————————- {* Публикуемая по автографу черновая редакция романа впервые воспроизводится с учетом всей авторской правки. Печатается последний слой рукописи, под строкой даются все первоначальные варианты (за исключением незначительных), прочие исправления и рабочие пометы Чернышевского. В зависимости от характера вариантов они вводятся под строкой обозначениями: Вместо: … было, Далее было. Далее начато, <не закончено>. Одно заменяемое слово или небольшое предложение, начинающееся с заглавной буквы, даются непосредственно за номером сноски без всяких обозначений. Сохраняются лексические, морфологические и синтаксические особенности языка автографа. Пропущенные слова либо вводятся в угловых скобках, либо в подстрочных примечаниях оговаривается: Так в рукописи, В рукописи ошибочно, в рукописи: (последнее обычно употребляется в характерных для автографа случаях колебаний в выборе имен персонажей). В угловых скобках приводятся архивные обозначения рукописных листов.} {** Против заглавия дата: 14 дек<абря> и помета: Действующие лица в рассказе: Рахель, торговка [платьем] поношенным платьем. Вера Павловна Лопухова, [Андрей] [Алекеей] Дмитрий Сергеевич Лопухов — жена и муж, ей 22 года, ему 26 лет в начале рассказа. [Иван] Александр Матвеевич Кирсанов — одних лет с Лопуховым. Маша — [горничная] служанка. Лицо, рассказывающее [Николай] Владимир Петрович Турчинов. 30 <лет>. [Петр] Посредник, Владимир Петрович Копанцев, 35 лет.} ‘ДУРАК’ Поутру, 12 июля 1856 г. прислуга {Вместо: Поутру ~ прислуга — было: а. 12 июля 1859 года б. Начато: Прислуга в. Начато: Поутру, в июле г. Поутру, 27 [июля] августа 1856 г., прислуга} одной из больших петербургских гостиниц, у станции Московской дороги была в недоумении, отчасти даже тревоге. В 9-м часу вечера приехал господин с чемоданом, занял нумер, отдал для прописки свой паспорт, спросил себе чаю и котлетку, сказал, чтобы его не тревожили, потому что он устал и хочет спать, но чтобы завтра непременно разбудили в 8 часов, потому что у него есть спешные дела рано поутру, — запер дверь нумера и, пошумев ножом {Вместо: пошумев ножом — было: а. и, должно быть б. и постучав чайным} и вилкою, пошумев {постучав} чайным прибором, скоро притих, — видно, заснул. Пришло утро, слуга постучался в 8 часов в дверь вчерашнего приезжего, — приезжий не подает голоса, — слуга постучался сильнее, {После: сильнее — было: очень} постучался очень сильно, {После: сильно, — было: не} — приезжий все не откликается и не шевелится. ‘Видно, крепко {Вместо: крепко — начато: здоро<во>} спит’. Слуга подождал четверть часа, опять стал будить, опять не добудился, стал советоваться с другими слугами, с буфетчиком. — ‘Уж не случилось ли с ним чего?’ — ‘Надо выломать двери’. — ‘Нет, так не годится. {Вместо: не годится. — начато: нельз<я>} Дверь ломать надо с полициею’. Решили: постучаться еще раз, посильнее, если и тут не проснется, послать за полициею. Сделали последнюю пробу, не добудились, послали за полициею и теперь ждут, что увидят {окажется} с полициею. Часам к 10 утра пришел полицейский чиновник, постучался, велел слугам постучаться, {После: постучаться, — было: тоже никакого успеха не получ<алось?>} — успех тот же, как прежде. ‘Нечего делать, ломай дверь, ребята’. Дверь выломали. Комната пуста. {была пуста.} ‘Загляните-ко {Посмотре<ли>} под кровать’, — и под кроватью нет приезжего. Полицейский чиновник подошел к столу, — на столе лежал лист бумаги, а на нем крупными буквами было {Вместо: лежал лист со было — было: лежала развернутая записка, а на ней бы<ло>} написано: ‘Я ухожу {ушел} в 11 часов вечера и не возвращусь. {После: не возвращусь. — было начато: А что} Меня услышат на Литейном мосту, между 2 и 3 часами ночи. {После: ночи — начато: Полиция расп<орядится?>} Прошу полицию препроводить мои вещи по принадлежности’. — Так вот оно, штука-то теперь и понятна, а то не могли никак сообразить, — сказал полицейский чиновник. — Что же такое, Петр Захарыч? — спросил буфетчик. — Давайте чаю, расскажу. Рассказ полицейского чиновника {Далее начато сооб<щившего?>} долго служил предметом одушевленных пересказов и рассуждений в гостинице. История была вот какого рода: В половине 3-го часа ночи, — ночь была облачная, очень темная, — на середине Литейного моста сверкнул огонь, и послышался пистолетный выстрел. Бросились {После: Бросились — начато: караул<ьные>} на выстрел караульные полицейские служители, прибежали проходившие по мосту, {После: по мосту, — было: ничего} — никого и ничего не было на том месте, где раздался выстрел. Значит, не застрелил, а застрелился. Нашлись охотники нырять, притащили через несколько времени багры, притащили даже какую-то рыбацкую сеть, ныряли, нащупывали, {нащупывали, — было: а. и все-так<и> б. ныряли, искали щу<пали>} ловили — поймали полсотни {Было: несколько} больших щеп {После: щеп — начато: и одно брев<но?>} — но тела не поймали. Да и как найти? Ночь темная, {После: темная — начато: ничего не вид<но>} — оно в эти два часа уж на взморье, — поди, ищи там. А может быть, и не было никакого тела? Может быть, пьяный или просто Вместо: ныряли, озорник, подурачился, выстрелил, {После: выстрелил — было: наделал} да и убежал, а то, пожалуй, тут же стоит в хлопочущей толпе да подсмеивается над тревогою, какую наделал? Действительно, {К слову: Действительно, — зачеркнутый вариант: Но однако же} мнения {После: мнения — начато: на Лит<ейном>} общества на Литейном мосту разделились. Нашлись прогрессисты, отвергнувшие прежнее предположение о самоубийстве и принявшие новое: {Вместо: Нашлись ~ новое: — было: а. Одни говорили: застрелился, б. Начато: Положили в. Начато. — Прежнее предположение о самоубийстве, принявшее} ‘озорник, подурачился’. Большинство осталось при прежнем: {Вместо: Большинство ~ при прежнем: — было: а. Начато: Но б. Начато: Друг<ие> в. Большинство решило: застрелился: ‘какое подура<чился> г. Большинство осталось при таком предположении:} ‘какое подурачился, — пустил себе пулю в лоб, да и все тут’. {Далее начато: Но отчего же} Философ из этого выведет, что большинство всегда консервативно. {После: консервативно. — было: Дурак и художник} Эстетик выведет, что трагедия влечет к себе мысль и чувство {Вместо: что трагедия ~ чувство — было: что высокое и трагическое привлекательнее низкого комического. Трагедия [привлекательнее фарса] влечет к себе человеческую мысль} сильнее, чем фарс. Итак, застрелился. Но отчего застрелился? ‘Пьяный’. ‘Промотался’. {‘Проигрался’.} ‘Просто дурак’. На том, {Начато: С эт<им>} что ‘просто дурак’, сошлись все, даже и те, которые отвергали, {Было: а. утвержд<али> б. сомне<вались>} что он застрелился: действительно, пьяный ли, или промотавшийся {проигравшийся} застрелился, или озорник {После: озорник — начато: подурач<ился>} вовсе не застрелился, а только выкинул штуку — все равно, глупая, дурацкая штука. {Вместо: глупая дурацкая штука. — было: а. Начато: глупо он с<делал?> б. глупое дурацкое дело.} На этом остановилось дело ночью на мосту. Поутру в большой гостинице {Вместо: в большой гостинице — было: в гостинице} у Московской железной дороги обнаружилось, {оказалось,} что дурак не подурачился, а точно застрелился. Консерваторы оказались правы, как всегда. Но остался в консервативном результате истории элемент, с которым были согласны и прогрессисты: если {Было: дурак, если} и не пошутил, а застрелился, то все-таки дурак. Так мудрый ход истории {После: ход истории — было: примиряет все партии, — и дает} всегда дает делу конец, {После: конец, — было: не совершенно противный} более или менее удовлетворительный даже и для побеждаемой стороны. ПЕРВОЕ СЛЕДСТВИЕ ДУРАЦКОГО ДЕЛА {*} {* Вместо: Первое следствие дурацкого дела — было: Дурак или злодей? и дата: 16 декабр<я>. Далее следовало иное начало главы: — ‘Письмо к вам, Вера Павловна’, — сказала служанка, входя в маленькую комнату, служившую и гостиной и залой на маленькой даче [на] Каменного острова. — Вера Павловна [молоденькая дама], очень молодая дама, — взяла письмо.} В то же самое утро, часу в 12<м>, молодая дама сидела в небольшой {маленькой} комнате одной из маленьких дач Каменного острова, шила и вполголоса напевала какую-то песню, {Вместо: какую-то песню, — было: а. какую-то [песню] арию из ка<кой-то> б. какую-то из песен [Беранже] Пьера Дюпона, [который сме<нил?>], [которыми [ста<ли>] сменили] и который стал разделять Беранже} мелодия песни была веселая, {Вместо: мелодия песни была веселая, — было: мелодия была [веселая] [смела] бойкая, смелая, веселая, но не вообще} слышались {но слышались} в ней порою и грустные звуки, но они {Далее было: почти пропадали в общем светлом мотиве, вовсе про<падали?>} покрывались общим светлым мотивом, — почти вовсе исчезали {пропадали} бы в нем, если бы дама была в другом расположении духа, {Вместо: если бы ~ духа. — было: а. если бы молоденькая дама, в своем рассеяньи [без со<мнения?>] против воли не при дру <не закончено> б. если бы пение было совершенно} но у ней {Было: а. но она б. Начато: но у ней они вы<ходили> в. но у ней голос} эти немногие грустные {Вместо: немногие грустные — было: грустные} ноты {звуки} звучали слышнее других, она как будто встрепенется, заметив это, понизит на них голос и сильнее начнет петь веселые звуки, их сменяющие, — но вот она {Вместо: но вот она — было: но сознательное усилие опять уступит место ханд<ре>} опять унесется мыслями от песни к своей думе, и опять грустные звуки берут верх. {Далее было начато: Молод<ая>} Видно, что молодая дама не любит поддаваться грусти, — только видно, что грусть {Далее было: против ее воли} не хочет отставать от нее, как она ни отталкивает ее от себя. Но грустна ли ее веселая песня, {Вместо: Но грустна ~ песня, — было: Но грустна ли она, весела} когда <она> забывает наблюдать за собою, {Далее было: весела ли она, когда} становится ли опять весела, как следует быть этой песне, — дама шьет очень усердно. Она хорошая швея. В комнату вошла служанка. {Вместо: В комнату ~ служанка. — было: — ‘Вера Павловна, письмо вам’, — сказала [служанка] [молодая девушка] служанка [испол<няя>], входя в комнату} — Посмотрите, Маша, каково я шью, {Вместо: Посмотрите ~ шью, — было: ‘Благодарю вас, Маша. [Вы] [Ждет] Пришел ваш жених? Видите,} я уж почти кончила рукавчики, {Было начато: наря<д?>} которые готовлю {шью} себе к вашей свадьбе. — Ах, да {Далее было: они хуже моих} на них меньше узоров, чем на тех, которые вышили вы мне. — Еще бы! Чтобы невеста не была наряднее всех на свадьбе! {Вместо: Еще бы! со на свадьбе. — было: Еще бы, вы невеста! Вместо: всех на свадьбе — было начато: посаженной} — А я {Было: Я} принесла вам письмо, Вера Павловна. {Далее было: Девушка подала его и ушла. — Однако же мне хочется поскорее прочесть письмо. [Служанка] [Маша] [Вера Павловна]} По лицу Веры Павловны пробежало недоуменье, когда она {Далее было: [замет<ив>] отпустив Машу,} стала распечатывать письмо, она увидела, что на конверте {на конверте был} штемпель городской {петербургской городской} почты. ‘Как же это? {Было: Как же это? как} Ведь он в Москве?’ Она торопливо развернула письмо, — взглянула, побледнела, {задрожала. После: побледнела — было: слегка вскрик<нув>: Нет, это не так,} рука ее с письмом опустилась. ‘Нет, это не так, я не успела прочесть, {Далее было: я не там} в письме вовсе нет этого’, и она опять подняла руку с письмом, {Далее было: опять она стала} — это все было делом <л. 1> двух секунд, но в этот второй раз глаза ее долго, неподвижно смотрели на немногие строки письма, и эти светлые глаза тускнели, тускнели, {Далее было: и вдруг} письмо выпало из ослабевших рук на швейный столик, — она закрыла лицо руками, зарыдала. ‘Что я наделала, что я наделала!’ И опять рыданье. Молодой человек быстрыми, но легкими, осторожными шагами вошел в комнату. — Верочка, что с тобою? Разве ты у меня охотница плакать? Когда же это с тобою бывает? Что же такое с тобой? {Вместо: Молодой человек ~ с тобой? — было. Верочка, что с тобою? [Когда ж это ты] [Ведь] Разве ты у меня охотница плакать? Что с тобою, мой друг? Молодой человек говорил это, торопливо вбегая в комнату с большою тревогою.} — Прочти… оно на столе… — Она уже не рыдала, — это была минутная слабость, но она сидела неподвижно, едва дыша. {Вместо: едва дыша. — было: как убитая громом.} Молодой человек взял письмо, — и он побледнел, читая его, и у него задрожали руки. Он долго молча стоял, потирая лоб, {Далее было: перечитав} потом стал крутить усы, потом посмотрел на рукав своего пальто. {Было: на рукав пальто. Далее было: и так прошло, быть может, пять ми<нут>} Наконец он собрался с мыслями. Он сделал шаг вперед, к молодой женщине, которая сидела все по-прежнему неподвижно, едва дыша, будто в летаргии. {Вместо: которая сидела ~ в летаргии. — было начато: а. сидевшей с б. оцепеневшей, едва дышавшей, взяв в. оцепеневшей будто в летаргии} Он взял ее руку. — Верочка… Но едва коснулась его рука ее руки, она вскочила с криком ужаса, {Далее было начато: а. будто б. и отшатнул<ась>} как будто поднятая электрическим ударом, стремительно отшатнулась от молодого человека и судорожно оттолкнула его руку. {Далее было: и все отталкивала, отталкивала ее [как она давно уже была] [хоть] [пустой воздух] [ее], но она была уже оттолкнута} — Прочь! Не прикасайся ко мне! На тебе его кровь! Ты в крови! Я не могу видеть тебя! Я уйду от тебя! Я уйду! {Вместо: Я уйду! — было: Я убегу! Я не могу} Отойди от меня! — И она отталкивала, все отталкивала пустой воздух и вдруг пошатнулась, упала в кресло, {Было начато: на ди<ван>} закрыла лицо руками: — И на мне его кровь! На мне! Ты не виноват! Я одна! Что я наделала! Что я наделала! — Она задыхалась от рыдания. — Верочка, — тихо и робко сказал: — друг мой… Она {Далее было начато: с нек<оторым>} тяжело перевела дух и тихим, {Было: с слишком заметн<ым>} и спокойным, и все еще дрожащим голосом сказала: — Милый мой, оставь теперь меня, через час войди опять — я буду уже спокойна. Дай мне воды и уйди. Он повиновался молча. Вошел {Он вошел} в свою комнату, сел опять за свой письменный стол, у которого {за которым} сидел, — такой спокойный, такой довольный за десять минут перед тем, — взял опять перо. ‘В такие-то минуты и надобно уметь владеть собою, — у меня есть воля, — все пройдет, пройдет’, а перо, без его ведома, писало среди физиологического исследования: {Вместо: среди физиологического исследованиябыло начато: среди статьи ‘о [пер<вичности?>] вторичн<ости?>} ‘Перенесет ли? — Ужасно! Счастье погибло?’ {Далее было: оно вывалилось из <не закончено>} — Милый мой, {Вместо: Милый мой, — начато: Вера Павловна} я готова, поговорим, — послышалось из соседней комнаты. Голос Веры Павловны был глух, но тверд. — Милый мой, мы должны расстаться. Я решилась. Это тяжело. Но {Далее было: мы не можем видеть друг друга без стра<дания>} еще тяжелее было бы нам видеть друг друга. Я его убийца. Я убила его для тебя. {Далее было: а. Начато: Дай. б. — Верочка, ты [ничем не вино<вата>] ни в чем не виновата} — Верочка, чем же ты виновата? {Далее было: а. Разве мы не б. Разве он сам не в. посмотри на г. Это несчастие, это} — Не говори ничего. Не оправдывай меня, или я возненавижу тебя. {После: тебя. — начато: как} Я, я во всем виновата. Прости меня, что я принимаю решение, очень мучительное для тебя, — и для меня, мой милый, тоже, {Вместо: что я принимаю ~ тоже, — было: что я отравляю и твою жизнь, как погубила его. Ты молод, ты еще должен} — но я не <могу> поступить иначе — ты сам через несколько времени увидишь, что так следовало поступить. {Далее начато: а. Мы б. Врознь нам будет лег<че>} Это кончено. Слушай же. Я уезжаю из Петербурга. {Далее было: а. мне [было слишком тя<жело>] слишком мучителен был бы вид тех мест, где бы про <не закончено) эти улицы б. он мне был бы невыносим, потому что с эти<ми> места<ми>} Легче будет {Далее начато: там, где нет воспо<минаний>} вдали от мест, которые напоминали бы прошлое. Я продаю свои вещи, {Далее начато: у меня дово<льно>} на эти деньги я могу прожить несколько времени, — где? — в {в Москве} Твери, в Нижнем, где-нибудь, все равно, — я буду искать уроков пения. Вероятно, найду, потому что поселюсь где-нибудь в большом городе. Если не найду, пойду в гувернантки. Я думаю, что не буду нуждаться. Но если буду, я обращусь к тебе. Займись же на время практикою, чтобы у тебя было на всякий случай готово для меня несколько денег, — ведь ты знаешь, у меня много надобностей, много расходов, — она улыбнулась, — я не могу жить иначе {Далее было: что ж делать} и этих расходов не могу избежать. Слышишь? Я не отказываюсь от твоей помощи, {Далее было: значит, моя любовь} пусть, мой друг, это доказывает тебе, что ты остаешься мне мил. А теперь простимся навсегда. {Вместо: А теперь простимся навсегда. — было: Дай же руку, мои милый, — в последний раз, на прощанье, и нет, не цалуй, нам нельзя простить} Отправляйся в город, сейчас, сейчас, {Далее было: я не могу смотреть} — мне будет легче, когда я останусь одна. Завтра {Далее было: а, в 12 часов я уеду, [запрещаю те<бе>] [я с поезд<а>]} меня уже не будет здесь. Тогда возвращайся. Я еду в Москву, {Далее было: спрошу} там осмотрюсь, узнаю, {обду<мать>} в каком из провинциальных городов вернее можно рассчитывать {мне добыть} на уроки. Запрещаю тебе быть на станции, чтобы провожать меня. Я не хочу тебя видеть. Прощай же, мой милый, дай руку на прощанье, в последний раз пожму ее. {Далее было: Он хотел обнять ее. Она удержала его. — Нет, теперь нам нельзя.} Он хотел обнять ее. Она предупредила его движение. — Нет, не нужно, нельзя, {Было: теперь нельзя [На моих] [это было] [Теперь нам] [его кровь] [теперь нельзя] поцало<ваться>} это было <бы> оскорблением {Далее было: его памяти, и моих и твоих} ему. {Далее было начато: а. Дай ру<ку> б. Прости} Дай руку, — жму ее, — видишь, как крепко, — но прости. {Далее было: Довольно.} Он не выпускал ее из своей. <л. 1 об.> — Довольно. Иди. — Она отняла руку. Он не смел противиться. — Прости же. — Она взглянула на него так нежно, но твердыми шагами ушла {Далее было: в дверь, противоположную той, в которую входил он, -} в свою комнату и ни раза не оглянулась на него, уходя. Он долго не мог отыскать свою шляпу, {Вместо: долго ~ шляпу, — было: взял шляпу} хотя раз пять брал {взял} ее в руки, — он не видел, что берет ее, он был как пьяный. Наконец понял, что это {это именно} подле него стоит именно шляпа, которую он ищет, вышел в переднюю, надел пальто, — машинально — вот он уже подходит {Вместо: вот он уже подходит — было: а. Начато: отворил б. и пошел — вот он уже [вышел] выходит из ворот, — когда он возвратится завтра, ее нет — [хоть он уже] [на] [надо] — вот он пойдет мимо окна ее комнаты — будет ли она} к воротам, — ‘кто это бежит за мною? {за ним?} верно, Маша’. Он оглянулся — Вера Павловна бросилась {Начато: пов<есилась?>} ему на шею, обняла, крепко поцаловала. — Нет, не утерпела, мой милый! Теперь прости {Начато: прощ<ай>} навсегда! {Далее начато: а. Как на б. Не брани меня, что} Она убежала, бросилась в постель и залилась слезами, которые так сдерживала. ВТОРАЯ ЗАВЯЗКА Часа через два {Было начато: Через} к той же даче, где теперь осталась одна Вера Павловна, ехал на извозчике {Начато: на порядочн<ом>} человек уже немолодой {Вместо: уже немолодой — было: а. Начато: лет б. солидного вида}, с лицом озабоченным и недовольным. При всей своей солидности, он делал гримасы, полунасмешливые, полупечальные. Лошадь у извозчика была порядочная {Вместо: Лошадь ~ порядочная — было: Извозчик был поря<дочный>} и бежала очень хорошо, а солидный господин все погонял: ‘Ведь сказал тебе, что прибавлю сверх уговора гривенник, если поедешь хорошо, — а ты все опускаешь вожжи. Видишь, человеку нужно, жалости в тебе нет’. {Далее было: Коли бы много было денег, и не гривенник бы при<бавил>} — Барин, право хорошо едем, всех обгоняли по дороге, две кареты барских обогнали. — Ну, ну, хорошо, пятиалтынный прибавлю, — сказал усовещенный барин. {Далее было: и стал [уж] бормотать уже про себя, он бормотал всю дорогу,} ‘Вот полтинника и нет в кармане, — размышлял он, — а все по глупости приятеля. Если бы поступил {Начато: не наде<лал>} этот сумасброд, как следует благоразумному человеку, сел бы {ехал бы} я в дилижанс, заплатил бы 15 копеек. А теперь теряю полтинник. Уже не считаю того, что время трачу, — ну, без этого нельзя в таких случаях. Да нет, и времени-то втрое больше потеряю по его глупости, чем понадобилось бы, {нужно,} если бы он распорядился умно. Ну застрелился так застрелился, — почему и не сделать так, если нужно, — да делай же умно, чтобы другим хлопот лишних не было. Приготовил бы понемножку, легонько, — ну она бы и приняла спокойнее, и мне бы не пришлось столько возиться с нею. А то вдруг, бухнул, как обухом по лбу, бедную женщину, а друзья и приводи в порядок. Как есть сумасшедший. Да и я хорош: на неделе семь раз зарекаюсь в чужие дела не входить, — своих заглаза довольно, — так нет же вот, — ведь опять сам я навязался. Да когда ж это я буду умнее? — Ну да что же, впрочем, я на себя бранюсь? {ропщу?} Для Лопуховой, {Начато: Веры П<авловны>} точно, можно было сделать исключение, — да и все-то они славные люди. Славные люди! {Далее было: Да славных-то людей} Что ж, что славные люди? За них за всех не нахлопочешься — это они в мое время были в диковинку, а теперь они как грибы {Вместо: они как грибы — было: они, поди, десятками} растут. А какая, {а какова} в самом деле, хорошая молодежь стала заводиться, — и разводится, заметно {Было: так заметно} разводится. {Далее начато: приятно см<отреть?>} Вот опять скажу про себя: не женился в свое время, — почему? ведь смешно подумать: дочь родится — не встретит {не найдет} порядочного человека, за которого бы можно было с спокойною совестью выдать хорошую девушку, — сын родится — и подавно не встретит порядочной девушки, которая бы стоила {Было: с которою мог бы} быть женою порядочного человека. Да, в мое время так было. Я так и распорядился своей молодостью, по Жоржу Занду, по Лелии, по рецепту в этом гимне, который она поет {Далее было: поступ<ая>} при своем пострижении: ‘Сказали нам тираны наши: пойте песнь любви. Нет, мы запрем для любви сердца свои. {Далее начато: будем жить в скорби, без р<адости?>} Вы недостойны, чтобы мы любили вас. Будьте людьми, тогда будет вам и любовь’. — Отличный гимн. {Далее было: Вот тоже, глупость-то: говорят проповедует} Да, в ее <время> там у них, а в мое время у нас, был он справедлив. Да как же я не рассудил, что ведь детям-то будет лучше жить, чем матерям да отцам? {Далее было: А через десять-то лет} Вот и теперь, ведь уж очень порядочное время, а через десять-то лет, когда подросли бы мои дети, и еще лучше будет. Славное время, славное время! А я-то и не рассчитал тогда. Говорю себе: ‘не годится, братец, производить {выпускать} на свет людей, чтобы им так же скверно было жить, как тебе’. Ну и не женился. Вот теперь — старый холостяк, и вожусь с детьми двадцати семей, {Вместо: с детьми двадцати семей, — было: с двадцатью семьями} потому что своей семьи нет. А с своею-то, с одною-то, меньше {легче} было бы хлопот. Трудновато, трудновато с этакою-то обузою. Ну да что делать? ведь нельзя же и не любить-то кого-нибудь, ну а если родственных-то предпочтений нет, так как же и не полюбить-то человека, когда стоит? {Далее было: Тут беспристрастно судить. А не хочешь — ступай прочь. Да.} Ну, а полюбил, так уж и возись, и хлопочи, — взялся за гуж, не говори, что не дюж, тяни лямку, тяни, Владимир Петрович… Стой, братец, доехали. Вот тебе полтинник, а вот еще пятак, — видишь, двадцать копеек прибавил. Хорошо ехал, молодец!’. — Здравствуй, Маша. {Далее начато: Каково поживаешь?} Давно не видались! Да какая ты славная стала! Беленькая, румяная, полная, а какая была замарашка да испитая, помнишь? Давно ли? {Далее было: Скоро свадьба будет?} У хороших-то людей хорошо и сиротке жить. Правду я тебе говорил, что к дурным людям тебя не поведу? А свадьба-то скоро будет? Нашла шафера или меня позовешь? — Ах, Владимир Петрович, не до свадьбы мне теперь! Вера Павловна такая печальная, {расстрое<нная>} что… — Знаю, как бы не знал, так бы и не приехал. {Далее было начато: а. У меня дел б. Мне без дела шататься нек<огда>} А ты думала, на тебя любоваться приехал? за делом приехал. Без дела нигде не бываю. — Я не знаю, как быть, Владимир Петрович: Вера Павловна приказали не принимать никого. — Меня-то не принять? Ступай, скажи, примет. Маша пошла доложить. — Нет, Владимир Петрович, и вас не хотят принимать. {Далее начато: Извиняются} Приказали просить извинения. — Вишь ты! Ну-ко, давай стул. — Он сел и написал несколько слов. — Отдай Вере Павловне, я подожду, что скажет. Маша понесла {опять ушла} записку. — Приказали просить. — Говорил тебе. Еще не родился на свете тот человек, чтоб от меня отвязался, коли хочу навязаться. {Далее было: Он вошел в} Комната Веры Павловны представляла небольшую ярмарку. Стол, диван, стулья были завалены платьями, пеньюарами, мантильями, всяким подобным тряпьем. {добром.} Бойкая женщина с еврейскою физиономией) перебирала его. {Далее начато: а. Когда б. Вы пер <ебирайте> в. Пересмотрите} — Продолжайте смотреть без меня, Рахель. Когда пересмотрите, отдадите мне <л. 2> деньги, сколько стоит. Я знаю, вы меня не обсчитаете. — Наше дело на том стоит, чтобы обсчитывать, Вера Павловна, — смеясь сказала Рахель совершенно {очень} чистым выговором, как природная русская, — но вас-то я не обсчитаю, это верно. — Знаю, Рахель. Здравствуйте, Владимир Петрович. — Да разве мы так здороваемся? {Далее было: А?} — Он взял ее головку, поцаловал ее в лоб. — А правый-то глаз заплакан, надобно и его поцаловать, да и левый-то тоже. {Вместо: Правый-то глаз ~ тоже. — было: А глаза-то заплаканы, надобно и их поцаловать, — и он поцаловал оба глаза. Ты по <не закончено>} — Пойдемте в зал и скажите мне, что он вам говорил вчера? — У вас тут негде говорить-то, — вся дача с ореховую скорлупу. Надевайте шляпку, пойдем в Минеральный сад, он теперь пуст. {Далее было: Я вам написал. — начал Владимир Петрович, когда} Она шла твердою поступью. Никто не подумал бы, смотря на ее легкую походку, что эта женщина убита горем. По лицу можно бы заметить, — оно осунулось в эти немногие часы, {Далее было: как будто она} но опущенная вуаль скрывала это. {Вместо: но ~ это. — было: но вуаль была опущена [и стало быть] [и никто не] и не один прохожий подумал} — Я вам написал, — начал Владимир Петрович, когда они вошли в сад, — я вам написал, что он сидел у меня {Далее начато: до поло<вины>} после того, как отдал на почту {Вместо: отдал ~ к вам — было: написал вам письмо} письмо к вам. Просидел до половины второго. Мы много толковали, и кое-что из этого он поручил мне передать вам. — Он вам сказал, что хочет сделать? — Сказал. — И вы не удержали его? — Нет, не удержал, {Вместо: не удержал, — было: одобрил} да и не удерживал. Ведь все равно не послушался бы. {Далее было: [А он] Только дело не в} Но вы дайте мне говорить, — вы-то мне нового ничего не скажете, а он мне велел {пору<чил>} сказать вам вещи важные. Ну-с, так вот — да я не люблю принимать поручений без письменных документов, — нужно, знаете, и себя обеспечивать. Так вот {Далее было: вам документ} он и выдал мне документ, — извольте прочесть, — а то и оставьте у себя на память, если хотите. Он подал ей записку. Она прочла: ’12 июля. Час ночи. Владимир Петрович Копанцев передаст тебе. Вера, {милая Вера} мою просьбу. {последнюю просьбу} Но прежде, чем ты узнаешь ее, дай себе слово {Вместо: себе слово — было: ему слово, что} исполнить ее. {Далее было: Я был рабом твоим, [делал] [все, что] [чего ты] исполнял все, чего ты требовала, старался отгадывать} Я слушался тебя всегда, во всем — послушайся меня один раз — исполни мою просьбу, мою последнюю просьбу. Снова говорю тебе: ‘прости». — Исполню, {Все, все исполню,} — сказала Вера Павловна. — Это хорошо. Слушайте же. — Он стал говорить шепотом. ПРЕДИСЛОВИЕ {*} {* Против заголовка: IV. Предисловие — дата: 17 декабр<я>.} Прости меня, добрая публика, что я употребил {Далее было: с тобою} обыкновенную хитрость {уловку} романистов: начал рассказ эффектными сценами, вырванными из середины или из конца действия, рассказал эти сцены {Вместо: рассказал эти сцены — было: покрыл эти сцены туманом загадочности, чтобы заинтересовать тебя, рассказал их с приправою [известными] [некот<орыми>]} с известными манерными уловками, прикрыл их туманом загадочности, — ты добра, публика, {Далее было: а. что [с тобою нельзя] [с тобою невольно забыва<ешь>] простишь [меня с] мое б. я буду говорить с тобою откровенно: ты слишком,} слишком добра, от этого ты неразборчива и недогадлива (вас, {тебя,} читательница или читатель, я исключаю из этого порицания: в благовоспитанном обществе принято, что, когда говорят что-нибудь невыгодное о всех {о людях} вообще, то исключают из {Далее начато: а. этого б. каж<дого>} общего суждения каждого отдельного человека, с которым имеют дело, например: ‘ах, как злы, {глупы,} бездушны’ (при этом всегда предполагается, что вы и я {Далее было: не входим в число этих людей, — что мы с вами} имеем нежные души {сердца} и превосходнейшие сердца). {Далее было: ты не разумеешь} На тебя, публика, нельзя положиться, что ты с первых страниц повести можешь различить, {Далее было: хороша ли, заслуживает ли повесть своим содержанием} будет ли содержание стоить того, чтобы прочесть ее (на вас, читательница или читатель, я вполне полагаюсь), — у тебя {ты имеешь} плохое чутье к истинному достоинству, тебя {ты} заманивает или громкое имя автора, или эффектность манеры. Я {У меня} рассказываю тебе еще первую свою повесть, ты еще не составила себе суждения, что автор одарен великим художественным талантом (ведь у тебя немало писателей, {Далее было: одаренных великим художест<венным>} которых ты считаешь великими художниками, — ты очень, очень добра), {Далее начато: а. я не ус<пел?> б. стало быть, мне, начинающему, надобно было зав<лечь?>} еще не получив счастия заманивать тебя одною подписью своего имени, я должен был забросить тебе удочку с пошлою приманкою эффектности, на которую ты всегда ловишься. {Далее было: Но теперь — прости меня} Не осуждай меня за это, ты сама виновата. {Далее начато: а. Но б. Поверь, что я жале<ю> в. Мне} Мне больно, что твое слишком добродушное свойство — да что церемониться, {Далее было: скажу} будем называть вещи настоящими именами: твоя простодушная, ребяческая {твоя ребяческая} наивность заставила {а. внушила б. принудила} меня унизиться {прибегнуть} до такой пошлости. {Вместо: до такой пошлости — было: а. до пошлости, какой б. пошлой эффектн<ости>} Но теперь ты уже в руках у меня, я могу {Вместо: могу — было: а. могу поступать по своему характеру, — и буду поступать с б. могу и буду поступать как честн<ый>} продолжать рассказ так, как, по-моему, следует рассказывать: просто, без всяких уловок. Дальше не будет ни таинственности, ни эффектности, никаких прикрас. До прикрас ли, когда сердце обливается кровью при мысли о том, как ты, моя добрая публика, живешь и думаешь, какой сумбур у тебя в голове (не у вас, читательница или читатель), сколько лишних, {Вместо: сколько лишних — было: сколько ты страдаешь от этого сумбура, как застрадаешь от лишних} лишних страданий делает каждому человеку нелепость твоих понятий. {Далее было: Ты зла, — оттого что нет} Нужно ли подбирать эффекты, когда из тысяч людей, которых я наблюдал, — всяких людей: пошлых и благородных, умных и глупых, хороших и дурных, все равно, — не встречал я ни одного, в жизни которого не было {Далее было: мучительной стороны, для} очень сильных мучений, {Далее было: а. которым не было никакого б. которые все от этого пошлого тупого происход<ят>} у которых у всех один источник: пошлость и глупость твоих понятий, моя добрая публика, к чему тут эффектность, когда в жизни каждого, {Далее было: есть трагедия} даже самого пустого {пошлого} или самого бездушного, {Далее было: а. самого даже б. самого спокой<ного>} и точно так же в жизни самого спокойного или счастливого человека есть трагедия, не хуже <л. 2 об.> ратклифовских ужасов и дюмасовских {Далее было: сказочно неправдо<подобных>} неимоверностей, — нужно только иметь сердце {душу да сердце} да глаз, чтобы видеть и, видя, чувствовать. Зачем вы {Далее было: страдаете} так много страдаете, люди? Нет вам никакой надобности страдать, кроме дикости ваших понятий. {Далее было начато: а. Учите б. Пой<мите>} Поймите истину, и истина осчастливит вас. У меня {Далее было: литературного} нет беллетристического таланта. Я даже и языком-то владею плохо: я краснею, {совещусь} когда перечитываю то, что написал, — чуть не на каждой строке неловкие обороты, излишние повторения, нет метких слов, нет ярких красок. Куда же тут претендовать на художественное дарование {художественный талант} — во мне нет ни следа его. Лица, мною выводимые, даже мне самому представляются лишь в неопределенных, бледных очерках. Действие растянуто, части его склеены плохо, белые нитки швов так и торчат повсюду. В целом все выходит нескладно, вяло. Но — все-таки ничего: читайте, прочтете не без пользы. Истина хорошая вещь. {Далее было начато: Кто служит ист<ине>} Она вознаграждает недостатки писателя, который верно служит ей. Впрочем, тебе, моя добрейшая публика, надобно договаривать все до конца. — Охотница, но не мастерица отгадывать {Далее было: а. Начато: не доcк<азанное> б. по одной половине} недосказанное, {Далее было: ты всегда придумываешь такие догадки [которые] о мыслях автора, котор<ые>} когда я говорю тебе, что у меня нет никаких следов художественного таланта и что моя повесть очень слаба по исполнению, ты не вздумай заключить, что я так прямо и объясняю тебе, что я нисколько не похож на рассказчиков, которых ты считаешь великими художниками, что мой рассказ {моя повесть} ты должна поставить ниже их повестей, — нет, {Далее было: а. я думаю вовсе не б. я, как в. он никуда не годится сравн<ительно>} он слишком слаб сравнительно с произведениями людей, {Далее было: а. одаренных б. истинных худож<ников>} действительно одаренных сильным талантом, например с ‘Мещанским счастьем’, ‘Молотовым’, {Далее было: еще с двумя, тр<емя>} с маленьними пьесками г. Успенского, — но ведь ты, моя добрейшая публика, еще не разобрала, что эти вещи разнятся, как небо от земли, от восхищающих тебя сочинений прославленных твоих художников, — с этими-то сочинениями ты смело ставь наряду мой рассказ по достоинству исполнения, а по содержанию он выше их. Поблагодари же меня, {Далее было: за назиданье} ведь ты охотница кланяться {Далее было: а. назидающим тебя — и читай дальше б. тем, кто топчет тебя в грязь} тем, кто не уважает тебя, поклонись же и мне. {Вместо: поклонись же и мне — было: и полюби} Но я от других, не уважающих тебя, отличаюсь тем, что желаю тебе добра, надеюсь, что ты скоро будешь заслуживать уважения, и, {Далее было: поверь} сколько могу, помогаю тебе подняться {выбраться} из грязи, в которой ты по уши сидишь, — попробуй, встань — это не так трудно, как тебе кажется. {Далее было: Задатки у тебя есть хорошие: ведь ты} Глава первая ЖИЗНЬ ВЕРЫ ПАВЛОВНЫ В РОДИТЕЛЬСКОМ СЕМЕЙСТВЕ {*} {* Против заглавия помета: Отец Веры Павловны Павел Константинович, мать — Марья Алексеевна. [Денцов] Расальский.} Воспитание Веры Павловны было очень обыкновенное, жизнь ее до знакомства с Лопуховым, медицинским студентом, представляла кое-что замечательное, но не особенное, не чрезвычайное. Когда ей был десятый год, девочка, шедшая с матерью на Толкучий рынок {Вместо: на Толкучий рынок — было: на Сенную площадь} с Гороховой, получила на повороте из Апраксина переулка в Садовую неожиданный плотный щелчок по затылку от костлявой руки своей дюжей родительницы. {Далее начато: а. Что лб<а> б. Лоб-то перекре<сти>} — Глазеешь на церковь, дура, а лба-то что не перекрестила? Чать, видишь, все добрые люди крестятся. Когда ей был четырнадцатый год, обшивала всю семью, впрочем, на ее счастье, семья была не велика: отец, мать да маленький брат. Отец был управляющим одним из больших домов на Гороховой и служил помощником столоначальника в каком-то департаменте. По должности он не имел {не получал} никаких доходов, {Далее было: эта служба в этих рангах [бессребр<енника>] достойна благословения как и его} от управления домом получал небольшие доходишки, — другой мог бы получить больше, но Павел Константинович говорил, что он не хапуга и знает совесть. Зато хозяйка дома {Вместо: дома — было: не могла} была им очень довольна, и в десять лет управления он накопил тысяч до пятнадцати капитала, — но из хозяйкина кармана тут было тысяч пять, не больше: остальные наросли к ним от оборотов не в ущерб хозяйке, Павел Константинович держал три извозчичьи пролетки (хозяйка дала ему пользование одною из конюшень, которая оказывалась лишнею, — большая {потому что большая} квартира, к которой принадлежала конюшня, была сдана под фабрику), а главное приращенье было от даванья денег под ручной залог. {Далее начато: много} У матери Веры Павловны тоже был капиталец — тысяч до пяти, как. она говорила кумушкам, а на самом деле и побольше. Основание капиталу было положено продажею енотовой шубы, {Было начато: двух ено<товых>} другого платьишка к мебелишки, доставшейся после брата-чнновника. Выручив рублей триста, Марья Алексеевна тоже пустила их в оборот под залоги, — действовала гораздо рискованнее мужа, очень разборчивого {осторожного} в приеме залогов, несколько раз попадалась на удочку, — какой-то мошенник заложил ей за 30 р. золотые часы, которые оказались медными, — другой мошенник взял у нее 25 р. под залог своего паспорта, а паспорт оказался краденый, и Марье Алексеевне еще пришлось израсходовать рублей до 25, чтобы выпутаться из этого дела, но если она терпела потери, которых избегал муж, зато и прибыль у нее шла быстрее. Подвертывались и особенные случаи {Вместо: Подвертывались ~ случаи — было: Были у нее и другие случаи} получать деньги. Однажды (Вера Павловна была тогда еще маленькая — при взрослой дочери Марья Алексеевна не стала бы делать этого, а тогда почему было не сделать? {Текст: при взрослой дочери ~ не сделать — вписан.} ‘ребенок не понимает’, и действительно, сама Верочка еще не {Вместо: сама Верочка еще не — было: она сама не} поняла бы, да, спасибо, кухарка растолковала очень хорошо, да и кухарка не стала бы толковать — ‘дитяти этого знать не следует’, — говорила {прибавила} кухарка о таких вещах, но так уже пришлось, что не стерпела душа {Далее начато: очень} после одной из сильных потасовок от Марьи Алексеевны за гульбу с любовником, ну, пришлось к слову, {Далее начато: и рассказ<ала>} при жалобе Верочке на мать, и рассказала, а то бы ни за что не стала сказывать), — так однажды приехала к Марье Алексеевне невиданная знакомая дама, {Далее начато: пышн<ая>} нарядная, пышная, красивая — приехала и осталась погостить. Неделю гостила смирно, только все ездил к ней какой<-то> статский, тоже красивый, и дарил Верочке конфекты, подарил две книжки с картинками, — в одной книжке были хорошие картинки: звери, города разные, а другую книжку Марья Алексеевна тотчас отняла у Верочки, когда уехал офицер, {Так в рукописи.} так что только {Далее было: с ним она и} раз она и видела картинки {эти картинки} в этой книжке — при нем, — он сам ей показывал. {Далее начато: Погостила} Так неделю гостила знакомая, и все было тихо {Было начато: спо<койно>} в доме, — Марья Алексеевна всю неделю не подходила к шкапчику, ключ от которого никому не давала, {Далее было: и всю неделю не слышно было от нее запаха} и всю неделю не била {не брани<ла>} кухарку, и Верочку не била и не бранила ни разу. Потом одну ночь Верочку беспрестанно будили страшные вскрикиванья, {Вместо: страшные вскрикиванья — было: крики} гостьи и суетня в доме, {Вместо: и суетня в доме, — было: и в доме была суетня} — утром Марья Алексеевна подошла к шкапчику и дольше обыкновенного стояла подле него и все говорила: ‘Слава богу, счастливо было, слава богу’, даже подозвала кухарку к шкапчику, — сказала ‘на здоровье, Матренушка, ведь и ты много потрудилась’, и после не то чтобы браниться да драться, как бывало после шкапчика в другое время, а легла спать, поцаловавши Верочку. Потом опять было неделю смирно в доме, только гостья не выходила из своей комнаты, а потом уехала. А через два дня после того, как она уехала, приходил статский — только уже другой статский <л. 3> и приводил с собою полицию, и много ругал Марью Алексеевну, но Марья Алексеевна сама ни в одном слове не уступала ему и все твердила: {и ругала} ‘я ваших делов не знаю никаких. Справьтесь по домовым книгам, кто у меня гостил, — псковская купчиха {мещанка} Севастьянова, моя знакомая, вот вам и весь сказ’, и наконец, поругавшись, поругавшись, статский ушел и больше носу не показывал. Такой случай только один и был, {Вместо: Такой случай со был — было: Бы вали такие случаи} а другие бывали разные, но не так много. Когда Верочке пришел {был} шестнадцатый год, мать стала кричать {взыскивать} на нее такими словами: ‘Отмывай рожу-то, что она у тебя, как у цыганки? Да не отмоешь, — такая чучела уродилась, не знаю в кого’. Много доставалось Верочке за смуглый цвет лица, и она привыкла считать себя дурнушкою. Прежде мать {Мать преж<де>} водила ее чуть не в лохмотьях, а теперь стала наряжать. А Верочка, наряженная, идет с матерью в церковь да думает, ‘К другой шли бы эти наряды, а на меня что ни надень, все цыганка — чучело, как в ситцевом {в простом} платье, так и в шелковом. А хорошо быть хорошенькою. Как бы мне хотелось быть хорошенькою’. {Далее было: А [горничная] кухарка говорила: ‘Э, сударыня барышня,} Через год мать перестала называть Верочку чучелою и цыганкою, а стала наряжать лучше {больше} прежнего. Кухарка сказала ей, что {Далее было: на ней} собирается сватать ее начальник Павла Константиновича, и какой-то большой начальник, с орденом на шее. Действительно, {Далее было начато: собирался и нача<льник>} в департаменте говорили, что начальник отделения, у которого служит Павел Константинович, стал благосклонен к нему, а в кругу товарищей по чинам стал выражать такое мнение, что ему нужно жену хоть бесприданницу, да красавицу, и такое мнение, что Павел Константинович хороший чиновник. Чем бы это кончилось, неизвестно, но начальник отделения собирался долго, благоразумно, а тут подвернулся другой случай. Сын хозяйки дома зашел к Павлу Константиновичу и сказал, что мать просит управляющего сходить, взять образцы разных обоев, потому что {Далее было: пора сдел<ать>} думает заново отделывать квартиру, {свою квартиру,} в которой живет, и посидел с пол часа, удостоил выпить чашку чаю. {Текст: и посидел ~ чаю — вписан.} А прежде {Далее было: с такими} поручения передавались Павлу Константиновичу через дворецкого. Разумеется, дело понятное для бывалых людей, как Марья Алексеевна с мужем. Марья Алексеевна на другой же день подарила дочери фермуар, оставшийся невыкупленным у нее, и заказала дочери два новых платья, очень хороших, — одна материя стоила на одно платье 40 {25} рублей, на другое 52 {32} рубля. С оборками, да лентами, да с фасоном два платья обошлись в 174 рубля, — так сказала мужу Марья Алексеевна, — ну, а Верочка знала, что всех денег пошло на них {Вместо: что всех денег пошло на них — было: что они обошлись} меньше 100 рублей, но и 100 рублей {Так в рукописи.} какие отличные два платья можно сделать! Платья не пропали даром: хозяйский сын повадился ходить к управляющему {Далее начато: Однажды} и, разумеется, больше говорил с дочерью, чем с управляющим и управляющихою, которые тоже, разумеется, на руках носили его, — ну, {Далее было: дочери} делали они и наставленья и дочери, как следует {Вместо: как следует — было: дело известное} — это нечего описывать, дело известное всякому. Однажды после обеда мать сказала: ‘Верочка, одевайся, да получше. Я тебе сюрприз приготовила, — поедем в оперу, во втором ярусе взяла {взяла для тебя} билет, — все для тебя, дурочка. Последних денег не жалею, не жалею. У отца-то все животы уже подвело от расходов-то на тебя. {Далее было: Будь же благодарна.} Фортопьянному учителю ведь платили по целковому за урок, — в четыре-то года сколько на этого одного нехристя вышло. А мадаме-то сколько денег переплатили? Ты этого не чувствуешь, неблагодарная. Нет, видно, души в тебе, бесчувственная-то этакая’. {бесчувственная-то этакая’. — вписано.} — Только и сказала Марья Алексеевна: больше не бранила дочь, а это какая брань? Марья Алексеевна только уж вот так и говорила с Верочкою, а браниться на нее давно перестала — с год, и бить ни разу не била во весь год, с тех пор как прошел слух про начальника отделения. Поехали в оперу. {Далее начато: а. в хорошей б. на изво<зчике>} После первого акта вошел в ложу хозяйский сын и с ним двое приятелей. Сели и уселись. Что-то много перешептывались, {говорили между собою} — Марья Алексеевна вслушивалась, разбирала почти каждое слово, да мало могла понять, потому что они говорили все по-французски. {Вместо: они говорили все по-французски. — было начато: сама по-французски не} Слов пяток {Вместо: Слов пяток — было: Но и она понимала слов десяток} из их разговора она знала — belle, amour, bienheureux Micha {красавица, любовь, счастливчик Миша (франц.)} — ну, да что толку в этих словах? — Верочка, ты неблагодарная, как есть неблагодарная, — шепчет ей. мать, — что ты с ними так холодна? обидели они тебя, что ли, что вошли? Честь тебе, дуре, делают. Смотри ты у меня! Помни, что я тебе говорила, как надо поступать с Михаилом {с Борисом} Ивановичем. Смотри ты у меня! {Далее начато: а. Все-то б. Никогда} Я до сих пор терпела твое хордыбаченье — фю, да хрю, да нос от него воротишь — смотри, в последний раз говорю: слушайся, а то я те кузькину мать покажу. А как свадьба-то по-французски, Вера? {Вместо вписанного на полях и между строк: Верочка, ты неблагодарная ~ Вера — было: Марья Алексеевна хоть бы и не слышала их, так знала бы, о чем они говорят, — но только что же свадьба-то [тут упомина<ется>] скоро ли будет? Как по-французски-то свадьба, Верочка?} — Верочка сказала. — Ну, а жених с невестою да венчаться — как по-французски? — Верочка и это сказала. — Нет, таких слов что-то не слышно. — ‘Вера, ты мне, видно, не так слова-то сказала? Смотри у меня!’ — Нет, так, только этих слов вы от них не услышите. Поедемте, я не могу оставаться здесь дольше. — Что? Что ты сказала, мерзавка? — Глаза у Марьи Алексеевны налились кровью. — Пойдемте. Делайте со мною, что хотите, а я не останусь. Я вам скажу после, почему. {Далее было: когда приедем Против текста: Нет, так ~ почему — на полях помета: хозяйский сын [Борис] Михаил Иванович Сторешников} Маменька, {Далее было: продолжала} — это уже было сказано вслух, — у меня страшно разболелась голова. Я не могу сидеть. Прошу вас. — Верочка встала. Кавалеры засуетились. — Это пройдет, Верочка, — строго, но величественно сказала Марья Алексеевна, — походи по коридору с Михаилом Ивановичем, и пройдет голова. — Нет, не пройдет, я чувствую себя очень дурно, скорее, маменька. Кавалеры отворили дверь {Далее начато: проводили по} ложи, хотели вести Верочку под руки, — отказалась, мерзкая девчонка, — сами подали салопы, {Было: сами подали шубы,} сами отыскивали карету, — Марья Алексеевна гордо поглядывала на лакеев, сидящих по лестнице, — смотрите, хамы, какой мундир на кавалере, который больше всех ухаживает, — и на другом кавалере какой мундир, — а у третьего, хамы, какой перстень на пальце, — больше 4000 стоит, я знаю цену вещам, — этот важнее всех, хоть и не в мундире, — вот, как бы этого подцепить, — ну, да и Мишка хорош, нужды нет, что дурак — это еще лучше, что дурак, — вот, хамы, смотрите, какой у меня зятек-то будет! А ты у меня ломайся, ломайся, сквернавка, {дурища,} я-те поломаю! — Но стой, стой, что говорит этот Мишка-дурак ее скверной девчонке, сажая гордячку {мерзавку} неблагодарную в карету? {Вместо: Но стой ~ в карету? — было: но размышления, которыми занималась Марья Алексеевна, не мешали Марье Алексеевне вслушиваться в слова дурака Мишки ее скверной девчонке.} Sante — это здоровье, кажется, savoir-узнаю, visite — и по-нашему визит, permettez — прошу позволенья. <л. 3 об.> Не уменьшилась злоба в глазах {Было: Не смягчились черты лица} Марьи Алексеевны от этих слов, но {Далее было: приняло} надо об их подумать. Кадета двинулась. — Что он тебе сказал, когда сажал в карету? — Он сказал, что завтра поутру зайдет к нам узнать о моем {как мое} здоровье. — Не врешь, что завтра? Верочка промолчала. — Счастлив твой бог! — Однако не утерпела Марья Алексеевна, рванула дочь за волосы, — только слегка, — не такая потасовка ей готовилась, да нельзя: — Ну, {Ну, не хнычь} пальцем не трону, только завтра чтобы была веселая! Ночь спи, дура, не вздумай плакать. Смотри, если увижу завтра, что бледна пли глаза заплаканы, тогда не пожалею смазливой-то рожи твоей, уж заодно пропадать будет, так хоть дам себя знать. — Я давно перестала плакать, вы знаете. — То-то же, да будь с ним поразговорчивее. — Да, я завтра буду с ним говорить. — То-то, пора за ум взяться. Побойся бога да мать пожалей, страмница. Прошло минут десять. {с четверть часа} — Верочка, ты на меня не сердись. Я из любви к тебе бранюсь. Тебе же добра хочу. Ты не знаешь, каково дети милы матерям. Девять месяцев тебя в утробе носила. Верочка, отблагодари, будь послушна, сама увидишь, что я тебе добра желаю. {Далее начато: Он, видно -} Держи себя, как я тебя учу, {Далее было: — Маменька, вы ошибаетесь} — завтра же предложенье сделает. — Маменька, вы ошибаетесь. Он вовсе не думает делать предложения. Маменька, что они говорили! — Знаю, — коли не о свадьбе говорили, так известно о чем. Да не на таковских напал. Мы его в бараний рог согнем. В мешке в церковь приведем, за виски {за руки} вокруг налоя обведем, да еще рад будет. Ну, да нечего много с тобой говорить. И так лишнего наговорила — девушкам не следует этого знать. Это — матернино {Далее начато: да отц<а>} дело. А девушка должна слушаться — она еще ничего не понимает. Так будешь с ним завтра говорить, как я тебе велю? — Да, я буду с ним говорить. — А вы, Павел Константиныч, что сидите, как пень? Скажите и вы от себя, что вы как отец приказываете ей слушаться матери, что мать не будет ее дурному учить. — Марья Алексеевна, ты {вы} умная женщина, только дело-то опасное, — не слишком ли круто хочешь вести? — Дурак, эко брякнул! При Вере-то! Не рада, что расшевелила, — правду пословица <говорит>: не тронь дерма, не воняет. Эко бухнул. Ты не рассуждай, а ты мне скажи: дочь должна матери слушаться? — Должна. — Ну, так и приказывай как отец. — Верочка, слушайся во всем матери. Мать твоя умная женщина, опытная женщина. Она тебя не будет дурному учить. Я тебе как отец приказываю. Карета подъехала к крыльцу. — Довольно, маменька. Я вам сказала, что буду говорить с ним, теперь позвольте мне прямо идти в мою комнату, раздеться и лечь. Я очень, очень устала. — Ложись. Спи. Не потревожу. Спи. Это нужно к завтрему. Хорошенько выспись. {Далее было: — Ну, бог тебя благословит, моя милая дочка. [Через] Верочка едва успела раз<деться> — она взошла} И действительно, все время, пока они всходили на свой четвертый этаж, Марья Алексеевна молчала. А чего ей это стоило? И опять, {Было: А чего ей стоило} когда Верочка пошла прямо в свою комнату, сказавши, что не хочет пить чаю, чего стоило Марье Алексеевне ласковым, мягким голосом сказать: — Верочка, подойди ко мне. — Дочь подошла. — Хочу тебя благословить {Вместо: Хочу тебя благословить — было: Благослови тебя} на сон грядущий, Верочка. Нагни головку. — Дочь нагнулась. — Бог тебя благословит, спи спокойно, Верочка, {Далее было: и проснись завтра здоровою} бог благословит тебя, как я благословляю. — Она три раза перекрестила дочь и подала ей поцаловать свою руку. — Нет, матушка, я не притворщица. Я уж давно сказала вам, что не буду цаловать вашей руки. А теперь отпустите меня. Я в самом деле чувствую себя дурно. Ах, как было опять вспыхнули змеиные {Далее было: хотя и голубые} глаза Марьи Алексеевны. Но пересилила себя и кротко сказала: — Ступай, отдохни. Едва Верочка разделась и убрала платье, — впрочем, на это ушло много времени, потому что она задумывалась, — сняла браслет — и долго сидела {стояла} с ним в руке, вынула серьгу — и опять забылась, {Далее было: а. а ноги едва б. Верочка добрела в. полчаса, если не г. по крайней мере полчаса} — много времени прошло, пока она {Далее было: стала} вспомнила, что, ведь она страшно устала, что она ведь и не могла стоять перед зеркалом, а опустилась на стул в изнеможении, как только добрела до своей комнаты, — что надобно поскорее раздеться и лечь, — едва Верочка легла в постель, в комнату вошла Марья Алексеевна с подносом, на котором была большая отцовская чашка — в две {в четыре} добрых чашки, — и много, много сливок было налито в чай — не поскупилась на этот раз мать, — и лежала целая груда сухарей. — Кушай, Верочка, кушай на здоровье. Сама тебе принесла, видишь, мать помнит о тебе, — сижу да и думаю: ‘как же это Верочка спать легла без чаю’, — сама пью, а сама все про тебя думаю. {Далее начато: Кушай} Вот и принесла, кушай, кушай, мое дитятко ненаглядное. Странен показался Верочке голос матери: он в самом деле был мягок и добр, — этого никогда не бывало. Она пристально посмотрела на мать. Щеки Марьи Алексеевны {матери} пылали, и глаза несколько блуждали. — Кушай, кушай, а я посижу, посмотрю на тебя. Выкушаешь, другую чашку тебе принесу. Чай, наполовину налитый густыми, такими вкусными сливками, вызвал аппетит, — Верочка стала пить. ‘Как вкусен чай, {Какой вкусный чай} когда он свежий, густой, и много в нем сливок и сахару! Очень вкусен. Вовсе не то, что жидкий, который уже на второй воде настаивался. О, когда у меня будут свои деньги, {Вместо: когда ~ свои деньги, — было: если бы у меня было много денег,} я всегда стану пить такой чай, как этот. А то такой дрянный пьешь, {Было начато: А ту бурду, тот дрянный} что даже противно’. — Благодарю вас, матушка. — Не спи, принесу другую. — Она вернулась с другой чашкою такого же прекрасного чаю. — Кушай, {Пей} а я опять посижу. С минуту она молчала, потом заговорила {вдруг заговорила} как-то особенно, то самою быстрою {скорою} скороговоркою, то ужасно растягивая слова. — Вот, Верочка, ты меня поблагодарила, давно-о-о я не слы-ы-ы-хала от тебя благодарности. Ты ду-у-у-ма-а-а-ешь, я злая. Да, я злая, только нельзя мне не быть злой. А слаба я ста-а-ала. Какие мои лета? Еще пятидесяти нет, — а вот выпила три пунша, а меня-я-я уж и разобрало, а прежде, бывало, это нипочем, только бодрее делаюсь. А теперь, ви-и-идишь, и ослабела. Тяжелая моя жизнь, Верочка. Не {Я не} хочу, чтобы ты так жила. Богато живи. Я сколько колготы приняла, и-и-и! и-и-и! сколько? Ты не помнишь, как мы с твоим отцом жили, когда он еще не был тут управляющим, — по неделе черный хлеб ели, водой запивали. А я ведь сначала была честная, — теперь я нечестная, не возьму греха на душу, нет, не возьму, не солгу перед тобою, не скажу, что я теперь честная. <л. 4> — Где уж! то время прошло. {Далее было: Добрая не была никогда, не возьму греха на душу, не солгу, нет: добрая никогда не была, а честная была. А только это все глупость, Верочка: поверь, не обману, глупость. [За это и бог с бедных] А ты думаешь, ты <не закончено>} Ты, Верочка, ученая, а я неученая, да я знаю все, что у вас в книгах написано. {Далее было: Там написано, что бога-де нет. Я знаю, что его и взаправду нет. Если бы он был, так разве бы так на свете делалось? А? Нашу-то сестру как губят, Верочка, — ты погляди-ко на девок-то разрумяненных — они тоже ведь честные были — все знаю.} Там много написано, {Далее было: всего и} — там и то написано, что не надо {Далее было начато: а. жене б. честную в. женщине} делать, так со мной сделали. {Далее было: А со мной как сделали?} — Ты, говорят, нечестная, вот тебе и весь сказ. Вот твой отец, {Далее было: дурак} — тебе-то он отец, Наденьке не он был отец, — голый дурак, а тоже колол мне глаза: Ты, говорит, нечестная. А я была честная. {Далее начато: А когда, гово<рю>} Ну, меня взяла злость. А когда, говорю, я по-вашему нечестная, так и буду нечестная. Наденька родилась: ну так что, что родилась, — а меня кто этому научил? Кто место-то получил? Тут моего греха меньше было, чем его. А я бы одна-то и со злости-то этого не сделала. {Текст: Ну так что ~ не сделала. — вписан.} Они ее у меня отняли — в воспитательный дом отдали, — с тех пор ее и не видала, и где она, не знаю, и жива ли, не знаю, — чать, где уж быть живой, — ну, в теперешнюю пору мне мало горя, а тогда не так-то легко было, — ну, {Текст: с тех пор ее ~ ну — вписан.} меня пуще злость взяла. Ну и стала злая. {Далее было: А то я была не такая. А кто меня <не закончено>} Тогда и пошло все хорошо. Твоему отцу, дураку, должность доставил кто? Я доставила. А в управляющие кто его произвел? Я произвела. Вот и стали жить хорошо. А почему? Потому что я стала нечестная да злая. А покуда не была такая, мы какую нужду терпели, Верочка! Это у вас в книгах написано, я знаю, что только злым да нечестным и хорошо жить на свете. Это правда, Верочка. Вот теперь и у отца твоего деньги есть, — я ему доставила, — и у меня есть, может, еще побольше, чем у него, — все достала, на старость кусок хлеба приготовила. {Далее было: и тебя пристроила. А ты думаешь, я не знаю, какая правда-то} И отец твой, дурак, меня уважать стал, когда я такая стала — по струнке у меня ходит, я его вышколила! А то гнал меня, глаза мне колол, надругался надо мною, а за что? Тогда не за что было. {Далее было: Да, надругался, а теперь} У вас в книгах написано, Верочка, не годится так жить, — а ты думаешь, я этого не знаю? Да в книгах-то у вас написано, что {что новый} коли не так жить, так надо все по-новому завести, а по нынешнему заведенью нельзя так жить, как они велят, — так что же они по новому-то порядку не заводят? {Далее было: — Заведи, тогда станут} — Эх, Верочка, ты думаешь, я не знаю, какие новые порядки у вас в книгах расписаны? Знаю, хорошие. Только мы с тобою до них не доживем, больно глуп народ — всего боится, — где с таким {такому} народом хорошие-то порядки завесть? Так станем жить по старым — и ты по ним живи, Верочка, до новых не доживешь. А старый порядок какой? У вас в книгах написано: старый порядок тот, чтобы {старый порядок тот, чтобы — вписано.} обманывать да обирать. Я знаю. А когда нового нет, как же, коль не по старому-то жить-то? {Текст: А когда ~ жить-то? — вписан.} Ну и обманывай да обирай. Другого манеру нет. {Другого манеру нет. — вписано.} По любви тебе говорю, — ведь я тебе мать. Так и живи. А ты думаешь: новый порядок лучше будет, — а ты думаешь, я не знаю, что лучше будет? Ты думаешь, у меня сердце-то не перекипело? Да я бы их! — Ну и у меня жилы тяни, и я была обманщица да обирательница, — тяни, тяни! Тяни, коли виновата! Спуску не давай! Что меня жалеть! Сама помогу! Перекипело все сердце во мне! Помогу, на себя саму помогу! Тяни, у всех жилы тяни! И у мишкиной матери тяни! И у Мишки-дурака тяни! Народ обирают! Тяни — вот моя рука, {Вместо: Тяни, коли виновата ~ рука, — было: а. Начато: Не по б. Начато: Ну в. Эх, надо бы, лишь бы другим не терпеть, что я г. Да, и у Мишкиной матери тяни! и у Мишки-дурака тяни! Народ обирают! Тяни — вот моя рука, не дрогнула} подавай сюда мишкину мать, подавай Мишку-дурака — хочу из них жилы тя-хррр… Она захрапела и повалилась. {Далее было: а. Начато: Да, прочла б. Верочка слушала, и [эти дикие] пьяные, дикие слова [пьяной] невежественной, грубой негодницы проясняли ей смысл многого, что читала она в книгах} Верочка слушала, и {Далее было: пьяные, дикие слова невежественной негодницы действительно казались ей так близки по смыслу к тому, что читала она в книгах. Теперь характер матери объяснялся ей тем, что она читала, и живой факт пояснял, ошибалась ли она? Вероятно ошибалась. [Разве] Но эффект речи был не тот, какой} женщина, казавшаяся ей чудовищем, теперь становилась понятна: это не зверь, как ей казалось прежде, {Далее было: это человек} нет, — это человек — испорченный, ужасный, обращенный колдовством жизни в зверя, {Вместо: обращенный ~ в зверя — было: заколдованный в зверский образ} но все-таки человек. Прежде в Верочке была только ненависть к матери — теперь она чувствовала, что в ее сердце рождается что-то похожее на жалость. {Далее было: к матери -} Это был первый и сильный практический урок в любви к людям, как бы ни были они злы и испорчены. {Далее начато: Она не могла конечно} Урок был дан пьяною {очень дурною} женщиною, очень дурною. {Вместо: очень дурною — было начато: в пьян<ом>} А между тем Михаил Иванович Сторешников, {Вместо: Михаил Иванович Сторешников — было: Мишка [дур<ак>] хозяйский сын} или Мишка-дурак, как его называла Марья Алексеевна, ужинал в каком-то моднейшем {моднейшем вписано.} ресторане с двумя приятелями, которые были его компаньонами в ложе, {Далее было: и была еще четвертая} в компании было еще четвертое лицо — француженка, приехавшая с офицером. {с статским} — Мсье СторешнИк, — вы позвольте мне так называть вас, это приятнее звучит и легче выговаривается, — я не думала, что я буду одна в вашем обществе, я надеялась увидеть здесь {Далее было: [мою милую и вашу прекрасную] [bien ehere] [A votre belle Ad] но дальше [я уже не б<уду>] можно будет уже обойтись без этих точных признаков того, что разговор шел — со стороны по-французски — мою милую, моего друга, красав<ицу>} Адель. — Адель поссорилась со мною, к несчастию, — отвечал Сторешников. — Врет он, Жюли, боится сказать тебе правду, — сказал офицер: {статский} — думает, что ты выцарапаешь ему глаза за оскорбление славы {Было: национальной славы} своей великой и прекрасной нации, когда узнаешь, что он бросил Адель для нашей {а. русск<ой> б. своей} соотечественницы. — Фи, какой дурной вкус! Я бы ничего не имела возразить, если бы вы, мсье Сторешнйк, покинули Адель для этой грузинки, в ложе которой вы были с ними обоими, но променять француженку на русскую — воображаю: бесцветные серые или оловянные глаза, жиденькие бесцветные волосы, бессмысленное, бесцветное лицо — виновата, {извините,} не бесцветное, а, как вы говорите, кровь со сливками — так, кажется? — то есть {Далее было: самое безвкусное из всего, что только} кушанье, которое могут брать в рот только ваши эскимосы, — и ни ума, ни жизни, ни огня — фи! фи! Мсье Jean (она обратилась к офицеру), подайте пепельницу грешнику против граций, — пусть он посыплет пеплом свою голову. <л. 4 об.> — Ты наговорила столько вздора, Жюли, что не ему, а тебе надобно посыпать пеплом голову, — сказал офицер: — как ты бранишь наших русских красавиц, а ведь та, которую ты назвала грузинкой и которую сама ставишь гораздо выше по красоте, чем Адель, ведь она русская. — Ты смеешься надо мною. — Чистейшая русская. — Невозможно! Серж с комическою торжественностью, сделал наклонение головою, выражающее высшую степень положительной несомненности. — Ты напрасно думаешь, милая Жюли, что в нашей нации один господствующий тип красоты, как в вашей, — да и у вас много блондинок. А у нас блондинки, которых ты ненавидишь и презираешь, — только один из местных типов, может быть самый распространенный, но вовсе не имеющий слишком большого преобладания. Мы — смесь племен, всевозможных племен — от беловолосых до таких, которые ближе к неграм, чем к белокурым северным народам. Я тебе покажу в моем альбоме коллекцию русских красавиц всех возможных типов — от такой, которую ты примешь за англичанку, до такой, которую ты бедуинкою {Так в рукописи.} или индейскою баядеркою. И столько огня было у многих у них — говорю по опыту, Жюли. — Это удивительно! Русская! Но она великолепна! Рост, осанка, — это Виргиния, которая {которую} закололась от преследований {Далее начато: Юлия} этого гадкого тирана, Юлия Цезаря, и смерть которой освободила Рим! Великолепна! Зачем она не поступит на сцену? {Далее начато: То есть месье} Господа, я говорю только о том, что я видела, но остается один вопрос, очень важный, капитальный: ее нога? Ваш великий поэт Карасен {а. Пушкин б. Карасин} — говорили мне — сказал, что в целой России нет пяти пар маленьких и стройных ног. — Жюли, это сказал не Карасен, — Карасен знаменитый историк, {Вместо: Карасен ~ историк, — было: Карасин — Карасин был историк, а не поэ<т>} а поэт самый плохой, да и историк-то не русский, а татарский, — вот тебе новый пример разнообразия {разнородности} наших типов, — да и зовут его не Карасей, а Карамзин. А про ножки сказал Пушкин, стихи которого недурны для своего времени, но теперь уже потеряли цену. Кстати, Жюли, Виргиния закололась от преследований Аппия Клавдия, а не Юлия Цезаря, — когда жил Юлий Цезарь, римские девушки не закалывались от преследований. Да, кстати уж, {Далее было: у нас живут не эскимосы} наши дикари, которые пьют оленью кровь, не эскимосы, а самоеды, — эскимосы живут в Америке. — Ты вечно с этими глупостями, Серж, {Далее было: а впрочем, все это} будто не все равно. А впрочем, это полезно для разговора. Эскимосы в Америке, Аппий Клавдий и Виргиния, Карамзин, эскимосы в Америке, самоеды русские, Аппий, Аппий, Аппий. Так. Теперь все буду помнить. {Далее было: Merci} Но, господа, это посторонний эпизод, я многим обязана Сержу, я страстно учиться, {Так в рукописи.} но это посторонний эпизод, господа, остается вопрос: ее нога? — Если вы позволите мне завтра явиться к вам, m-lle Жюли, я буду иметь честь привезти вам ее башмак. — Сторешников говорил с Жюли чрезвычайно почтительно, — он сильно робел перед умной и наглой француженкой. {Далее начато: которая} — Привозите. Я примерю, — это затрогивает мое любопытство. — Нога удовлетворительна, — подтвердил статский, — но я не идеалист и как человек положительный более интересуюсь существенным: {Далее начато: между} потому я больше обращал внимания на ее бюст. — Бюст очень, очень хорош, — сказал Сторешников, ободрявшийся выгодными отзывами о предмете его вкуса и досадовавший {думавший} на себя, что до сих пор, по трусости, не сказал еще ни одного комплимента Жюли: — конечно, хвалить бюст другой женщины здесь было бы святотатством… — Ха, ха, ха! Этот {Далее было: малень<кий>} господин хочет сказать комплимент моему бюсту! Ха, ха, ха! Я не ипокритка и не обманщица, мсье СторешнИк, я не хвалюсь и не терплю, чтобы меня хвалили за то, что у меня плохо. У меня довольно еще осталось, чем я {что я} могу похвалиться по правде. Но мой бюст — ха, ха, ха! — Жан, вы видели мой бюст, скажите ему? Вы молчите, Жан? {Далее было: Фи, трус!} Вашу руку, мсье СторешнИк, {Далее было: смелее, смелее — ведь чувствуете, что это вата} — она схватила его за руку, — чувствуете, что это не тело? Попробуйте еще здесь, и здесь — теперь знаете? — Я ношу накладной бюст, как ношу платье, юбку, рубашку, не потому, чтобы мне это нравилось, — по-моему, было бы лучше без этих ипокритств, — а потому, что это так принято в обществе. Но женщина, которая столько жила, как я, — и как жила, мсье СторешнИк, — я теперь святая, схимница перед тем, чем я была, — такая женщина не может сохранить бюста! — И вдруг она зарыдала: — Мой бюст! Мой бюст! Моя молодость! Моя чистота! О, боже! Затем ли я родилась? — Вы лжете, господа, — вскричала она, вскочив и ударив кулаком по столу, — вы клевещете! Вы низкие люди! {Вместо: низкие люди — было: негодяи} Она не любовница его! Он хочет купить {соблаз<нить>} ее! Я видела, как она отворачивалась от него и горела {вспыхивала} ненавистью к нему! Это гнусно! — Да, — сказал статский, лениво потягиваясь: — ты прихвастнул, Сторешников, — у вас дело еще не кончено, а ты уже наговорил нам, что живешь с нею, и описывал {рассказывал} то, чего еще не видал, — впрочем, это ничего, — не за неделю до нынешнего дня, так через неделю после нынешнего дня, — это все равно. И {Далее было: описания твои} ты не разочаруешься в описаниях, которые делал по воображению, — найдешь даже лучше, чем думаешь, — я рассматривал, останешься доволен. {Вместо: останешься доволен — было: — хороша, [будет хорошо] будешь доволен} Сторешников был вне себя от ярости: — Нет, m-lle Жюли, вы обманулись, смею вас уверить, в своем заключении, {Далее было: а. она б. это в. смею уверять} простите, что осмеливаюсь противоречить вам, но она моя любовница. Это была обыкновенная любовная ссора, от ревности, — она видела, что я первый акт сидел в ложе m-lle Матильды. Только и всего. — Врешь, мой милый, {Вместо: мой милый, — было: братец} врешь, — сказал Жан и зевнул. — А не вру, не вру. — Докажи. Я человек положительный, без доказательств не верю. — Какие же доказательства я могу тебе представить? — Ну вот и пятишься, и уличаешь себя, что врешь. Какие доказательства? Будто трудно найти? Да вот тебе: завтра мы собираемся ужинать опять здесь. {Далее было: Я привезу [М<атильду>] свою} M-lle Жюли будет так добра, что привезет Сержа, я привезу свою миленькую Матильду, ты привезешь ее, если привезешь, я проиграл, ужин на мой счет, не привезешь — изгоняешься со стыдом из нашего круга. {Далее было: а. и я продолжаю б. и я беру на себя продолжать с нею то [что], чего ты в. я изгоняю} — Жан дернул сонетку, вошел слуга. — Simon, завтра ужин на шесть персон, точно {самый} такой, как был, когда я у вас венчался с Матильдою, помните, перед рождеством, {Вместо: перед рождеством — было: весной} — и в той же комнате. — Как не помнить такого ужина, мсье. Будет исполнено. Слуга поклонился и вышел. — Гнусные люди! Гадкие люди! Я была уличною женщиною два года в Париже, я жила эти два года в самом гадком доме, где собирались мошенники, воры, — я там не встречала троих таких низких людей вместе! {Далее было начато: Поодиночке} Боже, с кем я принуждена жить в обществе! За что такой позор мне, боже? — Она упала на колени. — Боже, я слабая женщина! Голод я умела переносить, но в Париже так холодно зимой! Холод был так жесток, обольщения так хитры! Я хотела жить! Я хотела любить — боже, ведь это не грех, за что же так наказываешь меня? Вырви меня из этого круга, вырви меня из этой грязи! Дай мне силу сделаться опять уличною женщиною в Париже, — я не прошу у тебя ничего другого, я не достойна ничего другого! — но освободи меня от этих людей, этих гнусных людей! — Она вскочила и подбежала к офицеру: — Серж, и ты такой же? Нет, ты лучше их. Разве это не гнусно? — Гнусно, Жюли. — И ты молчишь? допускаешь? соглашаешься? участвуешь? — Садись ко мне на колени, моя милая Жюли. — Он стал ласкать ее, она успокоилась. — Как я люблю тебя в такие минуты. Ты славная женщина. Ну что ты не соглашаешься повенчаться со мною? Ведь сколько раз я просил тебя об этом. <л. 5>. — Брак? Ярмо? Предрассудок? Никогда! Я тебе запретила говорить такие глупости. Не серди меня. Но, {Я тебе запретила ~ Но — вписано.} Серж, милый Серж! Запрети ему, он тебя боится, спаси ее! — Жюли, будь хладнокровнее. Это невозможно, — не он, так другой, все равно. Да вот, посмотри — Жан уже думает отбить ее у него, а таких Жанов тысячи. От всех не убережешь, когда мать хочет торговать дочерью. {Текст: Да вот ~ дочерью. — вписан.} Лбом стену не прошибешь, говорим мы, русские. Мы умный народ, Жюли. Видишь, как спокойно я живу, приняв этот наш русский принцип. — Никогда! Ты раб, — француженка свободна! Француженка {Она} борется, француженка {она} падает, но она борется! Я не допущу! {Далее было: — Поверь, Жюли, ничему тут нельзя помочь. У нас говорят: ‘один [не] воин в поле не рать’.} Кто она? Где она живет? Ты знаешь? — Знаю. — Поедем к ней. Я предупрежу ее. — В первом-то часу ночи? Поедем-ко лучше спать. До свиданья, Жан. {Далее было: — До свиданья. Мы с Жюли не будем на вашем ужине.} До свиданья, Сторешников. Разумеется, вы не будете ждать Жюли и меня на ваш завтрашний ужин: вы видите, как она раздражена. Да и мне, сказать по правде, эта история не нравится. Но, конечно, вам нет дела до моего мнения, мне — до ваших дел. До свиданья. — Экая бешеная француженка, — сказал статский, потягиваясь и зевая, когда офицер и Жюли ушли. — Это уж чересчур: с умеренностью — хорошо, когда хорошенькая женщина будирует, но {Далее было: до такой степени бушевать} с нею я бы не ужился четырех часов, не то что четырех лет, как Серж. Конечно, {А впрочем} Сторешников, наш ужин не расстраивается от ее каприза? Я привезу Поля с Мари вместо них. А теперь пора по домам — мне еще нужно заехать к Матильде. — Ну, Вера, хорошо. {Вместо: Ну, Вера, хорошо — было начато: Я вчера} Цвет лица свежий, и глаза не заплаканы. Видно, начала слушаться матери, — говорила за утренним чаем Марья Алексеевна. — Верочка сделала нетерпеливое движение. — Ну хорошо, не стану говорить, не расстраивайся. {не серд<ись>} А я вчера так и заснула у тебя в комнате. Может, наговорила чего лишнего. Я вчера не в своем виде была. Ты не верь тому, что я с пьяных-то глаз наговорила, слышишь? не верь. Верочка промолчала: мать была опять прежняя Марья Алексеевна, и глаз неопытнее верочкина не мог бы подметить в ней никаких остатков человеческого достоинства. {Далее начато: а. Она б. Прежней безусловн<ой?>} Верочка усиливалась победить отвращение, но не могла. Однако же жалость к матери осталась в ней навсегда. — Одевайся, Верочна, — чать, скоро придет Мишка-дурак. — Она очень заботливо осмотрела наряд дочери и осталась — довольна. — Если ловко поведешь себя, подарю серьги с большими-то изумрудами, {Далее было: знаешь, те, что мож<но>} — они старого фасона, {Далее было: а. но можно передел <ать> на брас<летку> б. Начато: если} ушам тяжело, но если на браслетку переделать эти камни, — хорошая браслетка будет. Они у меня за заклад остались за 150 рублей, — с процентами 250, — а стоят больше 400. Слышишь, подарю. Явился Мишка-дурак. Справился о здоровье Веры Павловны, — ‘я здорова’, — он сказал, что очень рад, и навел речь на то, что здоровьем надобно пользоваться, {Далее начато: а. что не сме<ет> б. он пред<лагает?>} — конечно, надобно, — по мнению Марьи Алексеевны, и молодостью тоже, — он совершенно согласен и думает, что хорошо было бы воспользоваться нынешним вечером для поездки за город: день морозный, дорога чудесная. — ‘С кем же он думает ехать?’ — ‘Только втроем: Марья Алексеевна, Вера Павловна и он’, {Далее было: прокатятся по островам,} — в таком случае Марья Алексеевна совершенно согласна, это будет очень мило. Но теперь она пойдет готовить кофе и закуску, а Верочка споет что-нибудь. — Верочка, ты споешь что-нибудь? {Далее начато: ты, кажется, после с} — прибавляет она многозначительным тоном, {выражен<ием>} не допускающим возражений. — Спою. Она села {стала} к фортепьяно и запела ‘Тройку’, — тогда эта {Было: тогда это был новый ро<манс>} песня была только что положена на музыку. Но она скоро остановилась. {Далее было: Вы знаете [этот ро<манс>] эту песню? вдруг спросила она, остановившись на третьем куп<лете>} Марья Алексеевна была очень довольна: видно, что Верочка хочет соблюдать послушание, Марья Алексеевна так и внушала ей, {Вместо: Марья Алексеевна ~ ей — было: она так и говорила} — ‘немножко пропой, {Далее было: что терять} а потом и заговори’. Но к ее досаде Верочка заговорила по-французски, — ‘ах, дура я какая: ведь и забыла ей сказать, чтобы говорила по-русски’. {Далее начато: — Мсье Сторешников} Но Вера говорит тихо, — улыбнулась, — ну, значит ничего, хорошо. Только что же стоит, выпучив глаза? впрочем, что же, — известно: Мишка-дурак, так дурак и есть. Он только и умеет хлопать глазами. А нам таких-то и нужно. Ну вот, подала ему руку, отлично, отлично. — Мсье Сторешников, я должна говорить с вами серьезно. Вчера вы взяли ложу, чтобы выставить меня вашим приятелям как вашу любовницу. Говорить вам, что это бесчестно, я не буду: если бы способны были понять это, вы бы не сделали так. Но я теперь предупреждаю вас: я буду остерегаться встреч с вами где бы то ни было. Но если вы осмелитесь подойти ко мне где-нибудь, — в театре, {Далее было: на улице} у кого-нибудь из наших знакомых, на улице, все равно, — я даю вам пощечину. {Далее было: и пусть будет со мною, что будет.} Мать замучит {съест} меня {Далее начато: а. я ре<шилась?> б. но я этого в. я это знаю} (она улыбнулась). Но пусть будет со мною, что будет, все равно. Вы слышали? {Далее было: а. У нас б. К нам запре<щаю> в. Я про<шу> г. Бывать к нам д. Вы перестали бы бывать у нас. Точно так же [я даю] я вам е. Если бы в вас была искра чести, вы перестали бы бывать у нас, — [но] вы этого не сделаете, но, конечно, я не буду выходить к вам. Если меня будут тащить к вам насильно, — [предупреждаю, что у меня есть] но этого не будет: мать боится уголовных дел.} Вы ныне вечером получите от матери моей записку, что нынешнее катанье наше расстроилось, потому что я нездорова. {Далее начато: Но если в вас есть хоть искра чести, перестаньте бывать у нас} Он стоял и хлопал глазами, как уже и заметила Марья Алексеевна. — Я говорю с вами, как с человеком, в котором нет ни искры чести. Но, может быть, я ошибаюсь, может быть, {Далее было: вы просто} легкомыслие еще не до конца испортило вас. В таком случае, я прошу вас, перестаньте бывать у нас. Тогда я прощу вам вашу клевету. Если вы согласны, дайте вашу руку, — она протянула руку — он взял, сам не понимая, что делает. — Благодарю вас. Уйдите же, скажите, что вам надобно торопиться приготовить лошадей для поездки. Он опять похлопал глазами. Она обернулась к нотам и продолжала ‘Тройку’. Через минуту Марья Алексеевна вошла, и кухарка втащила поднос с кофе и закуской. Михаил Иванович, {Далее начато: уже дер<жал>} вместо того чтобы сесть за кофе, взял шляпу и пятился к дверям. ‘Куда <л. 5 об.> же вы? Что с вами?’ — ‘Я тороплюсь, Марья Алексеевна, распорядиться о лошадях’. — ‘Еще успеете’. Но Михаил Иванович был уже за дверями. Марья Алексеевна бросилась из передней в зал с поднятыми кулаками и с криком: ‘Что ты сделала, Верка проклятая? А?’ Но проклятой Верки уже не было в зале, — мать бросилась к ней в комнату, — дверь верочкиной комнаты была заперта, — мать надвинулась всем корпусом на дверь, {Вместо: мать ~ на дверь, — было: мать попробовала выломать дверь} чтобы выломать ее, но дверь не подавалась, а проклятая Верка сказала: {сказала через нее} ‘Если вы будете выламывать дверь, я разобью окно и стану звать на помощь. А вам не дамся в руки живая’. Марья Алексеевна бесновалась долго, но двери не ломала, наконец устала кричать. Тогда Верочка сказала через дверь: ‘Маменька, со вчерашнего вечера мне стало вас жаль. У вас было много горя, вы сказали, оттого вы и стали такая. {Далее было: Прежде я этого не понимала и [делала] любила, когда вы злились. Когда вы меня ругали, когда били, [а я радовалась, что так разозлила, что] я рада была, что вы разозлились. А теперь я не хочу этого. Приходите к двери через час, я вам все скажу, если вы будете спокойны.} Мне жалко вас. Я не хочу вас злить. {Вместо: Я ~ злить — было: Не злитесь} Приходите к двери через час — и, если будете спокойны, я вам все скажу и выйду к вам. А теперь успокойтесь’. Утомленные нервы {мысли} сами собой успокоиваются, и у Марьи Алексеевны родилось раздумье: не лучше ли вступить в переговоры с дочерью, чем добиваться у нее послушания ругательствами и побоями? Ведь без нее ничего нельзя сделать — не женишь же без нее на ней Мишку-дурака. Не удалось повести с нею дело, как волчихе, не надо ли стать лисой и с нею, как с Мишкой-дураком? {Далее начато: Ведь она и то} Да и то надо сообразить: ведь еще неизвестно, что она ему сказала, ведь они руки пожали друг другу, что это значит? — Разумеется, таких мыслей не пришло бы в голову Марье Алексеевне, если бы она не видела, что власть ее над дочерью оборвалась, — ну, разумеется, по наблюдению, внесенному во все романы, что дерзкий человек, не привыкший встречать сопротивления, {Далее было: падает, встретив сопротив<ление>} трусит и бывает разбит наповал, как встретит твердое сопротивление. Но однако же много времени, много времени взяла у Марьи Алексеевны борьба {Вместо: много времени ~ борьба — было: сидела Марья Алексеевна, в борьбе} между бешенством и чувством бессилия, свирепостью и хитростью, и бог знает, чем бы все это кончилось, если бы не раздался звонок. Это были Жюли с своим Сержем. — Серж, говорит по-французски ее мать? — было {сказала} первое слово Жюли, когда она проснулась. — Не знаю, а должно быть, не говорит, {Далее было: с нами вчера нет} — она такая грубая баба. Нет, наверное не говорит, {Далее начато: иначе, раз она вмеша<лась>} — это было видно по ее лицу, когда она вчера вслушивалась в наш шепот. А ты все еще не выкинула из головы своей мысли? — Нет, Серж, и я попрошу тебя ехать со мною, когда мать не говорит по-французски, — может быть, понадобится передать ей что-нибудь такое, {Вместо: может быть ~ такое, — было: вероятно, мне надобно будет передать ей [многое что я] много такого,} что я не хотела бы передавать через дочь. — Изволь, мой друг, я рад. {Изволь ~ я рад. вписано.} Жюли и Серж проснулись поздно, пока собрались, ушло время часов до 12, а тут понадобилось по дороге завернуть к Вихман, — Жюли заболталась, {заболталась часа три} загляделась на наряды, — потом заехали в лавку Погребова, — потом Жюли вздумалось съесть пирожок в какой-то кондитерской, — таким-то образом и Михаил Иванович успел побывать у управляющего, и Марья Алексеевна успела набеситься до усталости и потом просидеть бог днает сколько времени в усталом и благоразумном размышлении, прежде чем Жюли и Серж доехали с Литейной на Гороховую. — Серж, а под каким же предлогом приехали мы? — спросила Жюли, входя на лестницу. — Ну, все равно, что вздумается, — она отдает деньги {вещи} в залог, сними брошку, отдай ей, или вот, гораздо лучше: дочь дает уроки на фортепьяно, ты хочешь учить какую-нибудь племянницу. {Текст: Серж ~ племянницу — вписан.} Кухарка пришла в благоговение, увидев мундир Сержа и в особенности великолепие Жюли, — такой важной дамы она еще никогда не видывала лицом к лицу. В такое же благоговение и неописанное удивление пришла Марья Алексеевна, когда кухарка доложила, {сказала} что ‘полковник {генерал} N. N. с супругою {К слову: супругою — на полях зачеркнутая вставка: Жюли звала Сержа, по французскому обыкновению, мужем, он ее женою. Круг [который обнимался], сплетни о котором доходили до Марьи Ал<ексеевны>, не поднимался выше того слоя} изволили пожаловать’. Полковник был очень важной {хорошей} фамилии. Марья Алексеевна оправилась наскоро и выбежала. {Далее было: — Мне очень приятно, что я имел вчера удовольствие познакомиться с вами в театре, — позвольте рекомендовать вам мою жену, — [Серж] Жюли по французскому обыкновению звала Сержа мужем, и он ее всегда называл женою, — мы много слышали о том, что ваша дочь прекрасная учительница музыки, — моя жена имеет племянницу, — девочку лет 6, — которой пора учиться на фортепьяно, [но моя жена] и вот она просит вашу дочь давать уроки.} Серж сказал, что {что уже} очень рад вчерашнему случаю, познакомившему и пр., сказал, что у его жены есть племянница и прочее, что его жена не говорит по-русски, {Вместо: не говорит по-русски — было: француженка} потому он был нужен как переводчик, и т. д. — Да, могу благодарить моего создателя, — сказала Марья Алексеевна, — у Верочки большой талант учить на фортепьянах, и я за счастье почту, что она вхожа будет в такой дом. Только учительница-то моя несколько нездорова, — Марья Ал<ексеевна> говорила особенно громко, чтобы Верочка слышала ее слова и сообразовалась с ними, — не знаю, будет ли она в состоянии выйти и показать вам пробу свою на фортепьянах. — Верочка, друг мой, можешь ты выйти сюда или нет? ‘К матери какие-то незнакомые люди, {Вместо: К матери ~ люди — было: Верочка слышала чужие голоса, — какие-то гости} — почему ж не выйти? Видно, что она при них не станет делать сцену’. Верочка отперла дверь и вышла, взглянула на Сержа и вспыхнула от стыда, от досады. У Жюли были такие глаза, от которых редко что укрывалось, и она начала прямо: — Милое дитя мое, вы удивляетесь {Далее начато: видя и негоду<ете>} и смущаетесь, видя человека, при котором вчера были так оскорбляемы, который и сам, вероятно, участвовал в оскорблениях. Мой муж легкомыслен, но он все-таки лучше других повес, вы его извините для меня, а я приехала,к вам с добрыми намерениями. Мы говорим, что хотим просить вас давать уроки моей племяннице. Это только предлог, но надобно поддержать его. Вы сыграете нам что-нибудь, — покороче, — потом я пойду в вашу комнату, и мы переговорим. Слушайтесь меня, дитя мое <л. 5>. Та ли это Жюли, {Далее начато: а. вертляв<ая> б. отчаян<ная>} которую знает вся аристократичная петербургская молодежь? Та ли это {Далее начато: легкомысл<енная>} Жюли, {Далее было: а. у которой б, которая чуть на голове не ходит?} которая кричит, поет, легкомысленничает, отпускает такие штуки, от которых не всякий повеса не покраснеет? {Далее было: которые} Нет, это не она, — это серьезная, солидная, величественная дама, {Далее было: она говорит плавно} — это княгиня, до ушей которой никогда не доносилось ни одно грубоватое слово, которая во всю жизнь была и будет строжайшею хранительницею самого строгого светского достоинства. — Верочка, госпожа полковница, верно, передали тебе свое желанье? {Далее начато: Ты, конечно, почтешь себя} — Да, жена {она} сказала ей, зачем приехала, — подтвердил Серж. — Так ты, конечно, почтешь себя за честь соответствовать их намерению, если потрафишь {угодишь} на них своим искусством. А теперь сделай при них пробу ему на фортепьянах. {Вместо: при них ~ на фортепьянах — было: а. ему б. при них} Верочка села делать пробу на фортепьянах, Жюли стала возле нее и показывала вид, что внимательно слушает, Серж занимался разговором с Марьею Алексеевною. — Ты, конечно, выведываешь из нее все, что нужно, {Далее начато: расспроси<шь>} — конечно, ты расспросишь ее больше всего о ее намерениях относительно твоего гадкого приятеля. Мы уходим, ты не отпускай ее мешать нам, мы скоро кончим. — Жена говорит, — перевел Серж, — что ваша дочь играет восхитительно, но что она желает поближе познакомиться со взглядом вашей дочери на преподавание и с ее характером, потому характер учительницы действует на ребенка, а моя жена так заботится о своей племяннице. {Далее было: и потому она хочет с вашей дочерью — мы здесь стали бы им мешать, пусть они уйдут в ко<мнату>} — У моей Верочки, можно сказать, ангельский характер, уж я ей так успокоена, так успокоена. Жюли взяла Верочку за талью, прошла с нею раза два по залу, потом повела ее в ее комнату. — Милое дитя мое, ваша мать дурная, очень дурная женщина. Но чтобы мне знать, как мне говорить с вами, прошу вас рассказать мне, как и зачем вы были вчера в театре и что там было с вами. Я все это знаю от моего мужа, но из вашего рассказа я узнаю ваши понятия и ваш характер. Говорите, как с сестрою, откровенно — меня стыдиться нечего, и не опасайтесь {не бойтесь} меня. Та ли это Жюли, которая вчера {Далее было: брала} при своем любовнике брала руку молодого человека и заставляла его ощупывать свою грудь, приговаривал: ‘плотнее, смелее — чувствуете тело?’ {Далее было: Да, это та самая Жюли, которая еще и не такие штуки делала и будет делать, — [неужели это она] что это она, — она} — Ее ли это лицо, ее ли голос внушает такое полное и заслуженное доверие — чистой девушке? она ли слушает эту девушку с нежною внимательностью, с благородным негодованием чистейшей из женщин? Да, это она, та самая Жюли, которая вчера кутила и ныне будет кутить, — нужды нет, на нее может положиться чистая девушка. — Так, вы {Далее было: понимаете} девушка умная, и у вас есть характер. С вами можно говорить. Слушайте же, что было дальше, — сказала Жюли, выслушав. — Эти трое господ и с ними одна потерянная женщина — это страшное слово, мое милое дитя, — отправились кутить в трактир. Там эта потерянная женщина сказала вашему врагу, что он клевещет на вас. Один из его друзей — негодяй, — к счастью, это не мой муж — мой муж молчал, — этот негодяй стал подсмеиваться над вашим врагом, и у них составилось пари, что он привезет вас ныне вечером в тот же трактир, {Далее было: ужинать} как свою любовницу, ужинать со вчерашнею компаниею. Он хочет купить {подку<пить>} вас у вашей матери — это ясно. Она в состоянии продать вас — это видно по ее лицу. — Нет, моя мать не продаст меня, — сказала Верочка, — правда, она дурная женщина, но не до такой же степени. Но он хотел {хочет} обмануть мою мать. Он был у нас ныне и звал нас вечером кататься. — Верочка рассказала, как было дело. — Да? Вы уверены, что он хотел обмануть вашу мать? А я скорее предполагаю, что они оба были в заговоре против вас, что она уже продала вас. Надобно {Но надобно} узнать, вы или я угадываем истину. Я пойду к ним и увижу это. Вы оставайтесь здесь. Вы там лишняя. — Серж, он уже звал {Далее было: их ныне} эту женщину и ее дочь кататься ныне вечером {Далее было: Нужно узнать, была ли она в заговоре.}. Скажи ей, что {Было: а. Потому говор<и> б. Скажи прямо, за что} было вчера, {Далее было: посмо<трим>} — из того, как она примет это, мы увидим, была ли она в заговоре с ним. — Жена моя говорит, что у вашей дочери действительно ангельский характер и что они совершенно сошлись. {сойдутся} Она хочет теперь спросить вас о цене уроков, — вероятно, мы не разойдемся и на этом. Но позвольте мне прежде докончить наш разговор о нашем общем знакомом. Вы очень его хвалите. А известно ли вам, что он говорит о своих отношениях к вашему семейству, например: с какою целью он приглашал нас вчера к вам в ложу? — Я не сплетница, — отвечала с заметным неудовольствием Марья Алексеевна, — сама не разношу вестей и мало их слышу. — Это было сказано даже не без колкости, при всем ее благоговении к гостю, — мало ли что болтают молодые люди, особенно когда подкутят? {Далее начато: Это они нехорошо} Они все любят хвалиться своими успехами в женщинах. На это нечего обращать внимания. {Далее было: — Вы так думаете? Я не согласен с вами. — Я больше вашего на свете жила [сужу], потому и [холодна] не обращаю внимания на пересуды, и к молодым людям.} — Хорошо-с. Ну, а вот это вы назовете сплетнями? — и он рассказал вчерашнюю историю. Марья Алексеевна не дала ему докончить последнего слова, — как только он дошел до пари об ужине, она вскочила и с бешенством закричала, совершенно забывая важность гостей: — Так вот они, штуки-то какие! Ах, он разбойник! Ах, он мерзавец! Так вот он зачем кататься-то звал! Он бы меня за городом-то на тот свет отправил, чтобы беззащитную девушку обесчестить! Ах он сквернавец! — и так дальше, — потом она стала благодарить {Вместо: стала благодарить — начато: а. разраз<илась> б. рассыпалась в благ<одарности>} гостя за спасение жизни ее и чести ее дочери. — То-то, батюшка, я уж и сначала догадывалась, что вы что-нибудь неспросту приехали, что уроки-то уроками, а {Далее было: вы хотите} цель-то у вас другая, — меня ведь на мякине-то не обманешь {Против текста: Я не мастерица ~ не обманешь — на полях запись: (к сну Верочки) — Только, как зовут вас? Мне так хочется знать. — У меня много имен. Как нужно кому звать меня так и зовет. Есть у меня страшные имена, есть у меня добрые имена. Ты зови меня любовью к людям, — это и есть мое настоящее имя.} — я старый воробей, — видела, батюшка, видела, что у вас не уроки на уме, — да я думала, что вы хотите выведывать да расстроивать, что у вас ему другая невеста приготовлена, вы его у нас отбить хотите, согрешила на вас, окаянная, простите меня великодушно. Вот, можно сказать, по гроб облагодетельствовали. — И ее благодарности, ругательства, извинения долго лились беспорядочным потоком. {Вместо: беспорядочным потоком — начато: а. неудерж<имым?> б. бурным} <л. 6 об.> Жюли недолго слушала эту бесконечную <речь>, смысл которой был ясен из тона голоса и жестов, француженка с первых же слов Марьи Алексеевны встала и вернулась в комнату Верочки. — Да, вы правы, ваша мать не участвовала в заговоре. Она еще думает только насильно отдать вас за него, а не продать. Она теперь очень раздражена против него, но я хорошо знаю таких людей, как она: у них никакое чувство не удержится против расчета денежных выгод. Она скоро опять примется ловить жениха — и чем может кончиться, неизвестно. Но во всяком случае вам будет очень тяжело. Теперь, на первое время, она вас оставит в покое. Но я вам говорю, что это ненадолго. Что вам делать? об этом надобно подумать. У вас есть родные в Петербурге? — Нет. — Это жаль. У вас есть любовник? Верочка не знала, как и отвечать на это, — она только странно раскрыла глаза. — Простите, простите, это видно, что нечего об этом и спрашивать. Значит, у вас нет приюта. Ну, слушайте: я не то, чем вам показалась. Я не жена ему. Я у него на содержанья. Я известна всему Петербургу как погибшая женщина. Но я честная женщина. Прийти ко мне — для вас значит потерять репутацию. Уже то, что я один раз была в этой квартире, довольно опасно для вас, а приехать мне сюда во второй раз было бы наверное губить вас. Между тем нам надобно увидеться еще, может быть и не раз, — то есть, если вы доверяете мне. Да? Так когда вы завтра можете располагать собою? — Часов в двенадцать. — Для меня это немного рано, но все равно, встану пораньше. Дожидайтесь меня — ну хоть в Гостином дворе, по той линии, которая противоположна Невскому, — она самая маленькая, там легче увидеть друг друга. Я буду под густой вуалью, чтобы не компрометировать вас. Мы поговорим. Да, вот еще счастливая мысль. Дайте бумаги, я напишу к этому негодяю, чтобы взять его в руки. — Она написала: — ‘Мсье СторешнИк, вы, вероятно, теперь в большом затруднении. Если хотите избавиться от него, будьте у меня ныне в 7 часов. Жюли’. — Теперь прощайте. — Жюли протянула руку, но Верочка бросилась к ней на шею — и цаловала, и плакала, и опять цаловала. — А Жюли и подавно <не> выдержала — ведь она не была так воздержна на слезы, как Верочка. — Друг мой, милое мое дитя, — о, не дай тебе бог никогда узнать, что чувствую я теперь, когда после многих лет в первый раз прикасаются к губам моим чистые губы. Умри, но не давай поцалуя без любви! Первая грудь, к которой с доверием и любовью прижалась грудь Верочки, была грудь погибшей женщины, — это был второй практический урок ее в любви к людям. {Далее на полях дата: 19 декабр<я>} План Сторешникова не был так человекоубийствен, как предположила Марья <Алексеевна>: она, по своей манере, дала делу слишком грубую форму, но сущность дела она отгадала. Сторешников думал продлить катанье приблизительно до той поры, когда начнется ужин, завезти своих дам в тот ресторан, где будет ужин, — конечно, в другую, отдаленную, особую комнату, всыпать опиуму в чашку чаю или в рюмку вина Марье Алексеевне, Верочка встревожится, растеряется, когда мать повалится без чувств, он заведет ее в компанию ужинающих, — вот уже пари выиграно, а что там дальше делать, покажут обстоятельства, — может быть, Верочка в своем смятении ничего не поймет и посидит в незнакомой компании, а если явится в ней подозрение, если она уйдет сейчас же — ничего, это извинят, потому что она только еще вступила на поприще авантюристки и, натурально, совестится на первых порах. Но теперь что ему делать? Он проклинал свою хвастливость, проклинал свою ненаходчивость при внезапном сопротивлении Верочки. Осрамилcя, осрамился. Если бы он был похрабрев, он посматривал бы на пистолет, — но он этого не делал, а только мысленно желал себе провалиться сквозь землю, по временам выражая это желание и словесным монологом. Да, ему теперь нельзя будет носу показать никуда, — засмеют. ‘Чорт бы меня побрал!’ — ‘Чорт бы вас всех побрал!’ И в этаком-то расстройстве и сокрушении духа — письмо от Жюли. Целительный бальзам на рану, — луч спасения в непроглядном мраке, столбовая дорога под ногою тонувшего в бездонном болоте. Сторешников считал минуты до 7 часов. ‘О, она поможет! Она умнейшая женщина! Она все может придумать. {сделать} О, она, если захочет, всем зажмет рты — ведь ее все боятся! Какая добрая, благородная!’ Минут за десять до семи часов он уже был перед ее дверью. — ‘Изволят ждать и приказали принять’. — Как величественно сидит она, как строго смотрит! Едва наклонила голову в ответ на его поклон. ‘Очень рада вас видеть, прошу садиться’, — ни один мускул не пошевельнулся в ее лице — будет головомойка, сильная головомойка! ‘Ничего, ругай, только спаси!’ — Мсье СторешнИк, — начала она холодным, медленным {величавым} тоном: — вам известно мое мнение о деле, по которому мы видимся теперь и которое потому не нужно мне вновь характеризовать теперь. Я видела ту молодую особу, о которой был разговор вчера. Она рассказала мне о вашем нынешнем визите к ним, следовательно я знаю все {Вместо: я знаю все — было: я не могла узнать} и очень рада, что это избавляет меня от тяжелой надобности расспрашивать вас о чем-либо. Ваше положение с одинакою определенностью известно и мне, и вам (‘господи, господи! лучше бы ругалась!’ — думает {мыслит} подсудимый), — мне кажется, что вы не можете выйти из него без посторонней помощи и не можете ждать успешной помощи ни от кого, кроме меня, — если вы имеете что-нибудь, {Так в рукописи, по-видимому пропущено слово: возразить} я жду. Итак, — продолжала она после небольшой паузы, — вы также полагаете, что никто другой не в состоянии помочь вам, — выслушайте же, что я могу и желаю сделать для вас. Конечно, при известном вам моем взгляде на дело, занимающее нас, вы не должны ожидать, что я окажу вам пособие без возложения на вас известных требований, я выскажу их, если средство, которое могу я принять для вашего избавления, {Далее было: покажется вам [достато<чно>] [разрешаю<щим>] действи<тельно>} найдете действительно могущим вывести вас из настоящего вашего положения (‘мучительница! так и вытягивает душу!’). Я могу сделать для вас следующее: отправить к Жану это письмо, уже приготовленное мною, — я пишу: ‘Мой маленький Жан, я передумала после вчерашнего моего отказа участвовать в вашем ужине, — он будет очень мил, и я непременно хочу быть на нем, но, к несчастию, я не могу располагать нынешним вечером — будьте же так добры, согласитесь для меня и убедите мсье Сторешника согласиться на то, {на некоторую от<срочку?>} чтобы отложить это {его} удовольствие до другого вечера, о котором мы условимся! Вы так любезны, что не откаже<те> мне в этом удовольствии, а {быть может} ваше влияние на мсье Сторешника {Далее было: заставит и его отложить} сильно, потому я надеюсь, что вы победите его естественное нетерпение. {Вместо: что вы ~ нетерпение. — было: на успех} P. S. {Далее начато: Плачу} За нынешний напрасный заказ ужина должна заплатить я, не допускаю никаких возражений против этого’. — Если вам кажется, что этого будет достаточно (‘совершенно! совершенно! вы спасаете меня!’ — лепечет подсудимый), — итак, по вашему мнению, достаточно, — в таком случае высказываю свои требования. {Далее начато: Ответ} Вы принимаете их — я отправляю письмо, вы отвергаете их — я жгу письмо (‘а, чорт бы тебя, что ты мучишь-то так долго, — на все согласен’, — думает подсудимый), и вы остаетесь при собственных ваших силах (‘ну уж нет, не захочу’). Итак, мои требования. Первое: вы прекращаете всякие преследования молодой особы, о которой мы говорим. Второе: вы перестаете упоминать ее имя в ваших разговорах. Первое нужно для нее, второе — также для нее, но еще гораздо более для самих вас: я отложу ужин на неделю, потом еще на неделю, и дело забудется, но вы поймете, что другие забудут его в том случае, когда вы не <будете> напоминать о нем каким бы то ни было словом о молодой особе. Что вы думаете о моих требованиях? — Клянусь исполнить их, — произносит подсудимый и начинает дышать свободнее. — Я очень рада. Письмо отправляется. Потрудитесь сам запечатать. Вот оно, — просмотрите его — я не имею и не требую доверия, — и вот конверт, уже надписанный. — Я звоню, — Лизетта, вы отдадите это письмо Захару {Ивану} и прикажете {Далее начато: ему ждать ответа, и если} ему отправиться немедленно. Лизетта, я не виделась ныне с мсье Сторешником, — вы понимаете? Он не был здесь. — Через десять минут вы должны будете спешить домой, чтобы Жан застал вас, — мое письмо найдет его, я справилась, что он обедает ныне у Матильды. Но десятью минутами вы еще можете располагать, и я воспользуюсь ими, чтобы сказать вам несколько слов, — вы последуете или не последуете совету, в них заключающемуся, но вы зрело обдумаете их. Я не буду говорить об обязанности честного человека относительно девушки, имя которой он компрометировал, — я слишком хорошо знаю светскую молодежь, чтобы ждать пользы от рассмотрения этой стороны вопроса. Но {Далее начато: а. я имела б. я имею причины, по моему мнению} я нахожу, что женитьба на девушке, о которой мы говорим, была бы выгодна для вас. Как женщина прямая, я изложу вам основания такого моего мнения с полною ясностью, хотя некоторые из них и щекотливы для вашего слуха, — впрочем, я смотрю на вас, и не только одного вашего слова — малейшего жеста {Вместо: жеста — было начато: недоволь<ства>} вашего будет достаточно, чтобы я остановилась. Вы человек слабого характера и рискуете попасться в руки какой-нибудь дурной женщины, которая будет мучить вас и помыкать вами. Она добра и благородна, она не стала бы {Вместо: она не стала бы — было: с нею вы} обижать вас. Женитьба на ней, несмотря на низкость ее {Вместо: Женитьба на ней ~ ее — было: Она, несмотря на низкость своего} происхождения и бедность, сравнительно с вами, чрезвычайно много двинула бы вперед вашу карьеру: она, будучи введена в большой свет, при ваших достаточных денежных средствах, при своей красоте, уме и силе характера, {Слова: при своей ~ характера, — вписаны.} заняла бы {стала} в нем очень блестящее место, {Вместо: блестящее место, — начато: выгодное положение,} выгоды от этого для мужа понятны. Но кроме тех выгод, которые получил бы всякий муж от такой жены, вы, по особенностям вашей натуры, более чем кто-либо нуждаетесь в содействии — скажу прямее — в руководстве. Каждое мое слово было взвешено, каждое основано на наблюдении над нею. Я не требую доверия, но рекомендую вам обдумать мой совет. {Далее начато: Препят<ствия>} Я сильно сомневаюсь, чтобы она приняла вашу руку, — но {Далее начато: советов<ала?>} если бы она приняла ее, это было бы очень выгодно для вас. Я не удерживаю вас больше, вам надобно спешить домой. <л. 7> Марья Алексеевна, разумеется, уже не претендовала на отказ Верочки от катанья, {Вместо: разумеется ~ от катанья, — было: совершенно примирилась с отказом дочери от катанья,} когда увидела, что Мишка-дурак хотел погубить ее, Марью Алексеевну, чего Мишка-дурак вовсе не хотел. Верочка была оставлена в покое… — На другое утро она без всякой помехи отправилась на условленное свиданье. ‘Здесь морозно, я не люблю холода, — сказала Жюли: — куда-нибудь надобно нам отправиться, куда бы? Погодите, я сейчас вернусь из этой лавки. Вы не входите’. — ‘Сквозь эту вуаль ничего не будет видно, {Вместо: Сквозь ~ видно, — было: Эта вуаль очень густая,} и вы в ней можете безопасно ехать ко мне. Поедемте. Только не подымайте вуаль, пока моя горничная не выйдет из комнаты. Лизетта {Моя Лизетта} очень скромна, но я не хочу, чтоб и она вас видела. Я вас слишком берегу. Видите, я надела лизеттину шубу и шляпу, чтобы никто не узнал меня’. Когда Жюли отогрелась, выслушала все, {новости} что имела сказать Верочка, она рассказала ей вчерашнее свое свиданье с Сторешниковым. — Теперь, милое дитя мое, нет никакого сомнения, что он через несколько времени сделает вам предложение. Эти люди влюбляются по уши, когда волокитство их отвергается. Знаете ли вы, что вы поступили с ним, как опытная кокетка? Кокетство, — я говорю про настоящее кокетство, а не про глупые, бездарные подделки под кокетство, они отвратительны, как всякая плохая подделка под хорошую вещь, — кокетство — это ум и такт в применении к делам женщины с мужчинами. Потому совершенно наивные и чистосердечные девушки {Вместо: совершенно ~ девушки — начато: многие у<мные>} кажутся иногда кокетками дурам и сплетницам. {Далее начато: Ваша мать слишком груба,} Они без кокетства действуют так, как действуют хорошие кокетки, {Далее было: сходство поразительно, рукод <не закончено>} потому что {Далее было: кокетка} для этого даже вовсе не нужно рассчитанного намерения, — довольно иметь ум и такт. Может быть, и мои доводы {вчера<шние> доводы} отчасти подействуют на него, но я себе не приписываю заслуги, главное — вы. Как бы ни было, он сделает вам предложение, и я советую вам принять его. — Вы, которая вчера сказали мне: лучше умереть, чем дать поцалуй без любви? — Милое дитя мое, это было сказано в экстазе: в минуты экстаза оно верно и хорошо. Но жизнь — проза и расчет. — Нет, никогда, никогда! Он гадок, это отвратительно, — я не унижусь, пусть меня съедят, — я брошусь из окна, я пойду собирать милостыню, — но отдать руку гадкому, тупому, низкому человеку, — нет, лучше умереть! Жюли стала выставлять выгоды: — ‘Вы избавитесь от преследований матери, вам грозит опасность быть проданной, — он не зол, а только глуп, — глупый и незлой муж лучше всякого другого для умной женщины с характером, — вы будете госпожою в доме’. Она в ярких красках описала положение актрис, {Далее было: певиц} танцовщиц, других женщин, которые не подчиняются мужчинам в любви, а господствуют над ними. ‘Это самое лучшее положение в свете для женщины, кроме того, когда к такой же независимости и власти прибавляется со стороны общества еще формальное признание законности такого положения, — то есть, когда муж относится к жене, как поклонник актрисы к актрисе’. {Далее было: и вы можете} Жюли говорила много, Верочка спорила много, обе разгорячились, — Верочка наконец дошла до пафоса: — Вы называете меня фантазеркою, спрашиваете, чего же хочу {Далее начато: чего ищу в} от жизни? Я не хочу ни властвовать, ни подчиняться, я не хочу ни обманывать, ни притворяться, — я не хочу смотреть на мнение других, добиваться {желать} того, что рекомендуют мне желать другие, хотя мне самой этого вовсе не нужно, — я не привыкла к богатству — мне самой оно не нужно, зачем же я стану искать его только для того, что другие думают, будто оно всякому приятно и, следовательно, должно быть приятно мне? Я не была в обществе, не испытывала, что значит блистать, — и у меня {Далее начато: нет к эт<ому>} еще нет потребности к этому, — зачем же я стану жертвовать чем<-нибудь> для блестящего положения только потому, что, по мнению других, оно приятно? Я не пожертвую ничем для того, что не нужно мне самой, не только собою не пожертвую, не пожертвую даже капризом. Я хочу быть независима и жить по-своему, что нужно мне самой, на то я готова, — чего не нужно мне самой, того не хочу и не хочу делать. Что нужно мне будет после {потом} — я не знаю, — вы говорите, я молода, неопытна, переменюсь, — когда переменюсь, тогда и переменюсь, — а теперь — не хочу, не хочу, не хочу ничего, чего не хочу. А чего я хочу теперь? Я сама не знаю, — хочу ли я любить мужчину — я не знаю, — ведь я вчера поутру, {Далее было: не знала, что} когда вставала, не знала, что мне захочется полюбить вас, — за несколько часов до того, как полюбила вас, не знала, что полюблю, — и не знала, как это я буду чувствовать, когда полюблю вас. Так вот теперь я не знаю, что я буду чувствовать, когда буду любить мужчину, — я знаю только, что не хочу никому поддаваться, — хочу быть свободна, {Далее было: хочу, чтобы} никому не хочу быть обязана ничем, чтобы никто не смел сказать мне: ‘ты обязана делать для меня что-нибудь’, я хочу делать только, что буду хотеть, и пусть другие делают так же, я <не> хочу ни от кого требовать ничего, {Далее было: кто что хочет} — я хочу не стеснять {быть} ничьей свободы и хочу быть свободна. Жюли слушала и задумывалась, задумывалась и краснела, и — ведь она {Далее было: вспыхивала от пафоса} не могла не вспыхивать, когда подле был огонь, — вскочила {Далее было: протянула руки, будто благословляя и} и прерывающимся голосом заговорила: — Так, дитя мое, так. Я и сама бы так чувствовала, если бы не была развращена, — не тем я развращена, {Далее было: что у меня были десятки} за что называют женщину погибшей, {раз<вратной>} не тем, что было со мной, что я терпела, от чего страдала, — нет, не тем я развращена, что {Далее было: погибшая женщина} тело мое было предано поруганью, а {Текст: не тем, что было со мной ~ а — вписан.} тем, что я привыкла к праздности, к роскоши, не в силах жить сама собою, нуждаюсь в других, — должна угождать, делать то, чего не хочу, что противно мне, — вот это разврат. Не слушай того, что я тебе говорила, дитя мое: я развращала тебя, — вот казнь, вот мучение — я <не> могу прикасаться к чистому, не оскверняя, беги меня, дитя мое, прощай, прощай, я гадкая женщина, не думай о свете, — там все гадкие, хуже меня, — где праздность, там гнусность, где роскошь, там гнусность, {где роскошь — там гнусность — вписано.} — беги, беги! {Далее начато: Там живут, как я, на чужой счет, — там. Далее дата: 20 декабр<я> 6 1/2 час<ов> утр<а>} Сторешников чаще и чаще начал думать: ‘а что, как я в самом деле возьму да женюсь на Вере?’ {Далее было: очень обыкновенный слу<чай>} С ним произошел случай, очень обыкновенный в жизни не только людей несамостоятельных, в его роде, а даже и людей с независимым характером, даже и в истории народов, — этими случаями наполнены томы Юма и Гиббона, Ранке и Тьерри, — люди толкаются, толкаются в одну сторону — только потому, что не слышат слова ‘а попробуйте-ко, братцы, толкнуться в другую’, — услышат — и начнут {вдруг его и начнут} поворачиваться направо кругом — и пошли толкаться в другую сторону. Сторешников слышал и видел, что богатые молодые люди приобретают себе хорошеньких небогатых девушек в любовницы, — ну и он добивался сделать Верочку своею любовницею, другого слова не приходило ему в голову, он услышал другое слово ‘можно жениться’ {Вместо: ‘можно жениться’ — было: ‘женись’} — ну и стал думать на тему ‘жена’, как прежде думал на тему ‘любовница’. {Далее было: По-моему это так, и все тут. Но историки и психологи не довольствуются таким объяснением, — им, кроме того, что переменяются [люди]} Это общая черта, {Вместо: общая черта, — было: а. общее объясн<ение> б. общая причина, с которой Стор<ешников>} по которой Сторешников очень удовлетворительно изображал в своей особе {Вместо: в своей особе — было: собою} девять десятых долей истории рода человеческого. Но и историки и психологи говорят, что в каждом конкретном случае общая причина индивидуализируется местными, {конкретными,} временными, и племенными, и личными мотивами и что вот они-то и важны, — то есть, что все ложки {Далее было: просто ложки и только} хотя и ложки, но каждый хлебает {Было: а. ест б. подносит} суп или щи тою ложкою, которая у него, именно у него в руке, и что вот именно эту-то ложку надобно рассматривать. {Далее было: По-моему следует больше рассматривать суп или щи, хороши ли они или нет} Почему не рассмотреть? Главное уже сказала Жюли: {Далее было: люди} сопротивление разжигает охоту. {Далее начато: и увидев, что} Сторешников привык мечтать, как он будет ‘обладать’ Верочкою, — я схожусь {Далее было: по характеру} с Жюли в том, что люблю называть грубые вещи прямыми именами грубого и пошлого языка, на котором почти все мы почти постоянно мыслим и говорим, — о чем кто думает чисто, о том надобно говорить чисто, <л. 7 об.> деликатно, а грубость зачем скрашивать словами? — Я в этом случае нахожу неудовлетворительным слово ‘обладать’, но публика так деликатна, что не позволила бы мне выражаться, как надобно, {Вместо: как надобно — было: сме<лее?>} ну, будем {стану} говорить ‘обладать’, а разуметь будем самые грязные мечты пустого сладострастия. Сторешников уже несколько недель занимался тем, что воображал себе Верочку в разных позах, и хотелось ему, чтобы эти мечты осуществились. Оказалось, что не осуществит их она как любовница, — ну пусть осуществляет как жена, это все равно. Приятные мысли, — ну да их мы попробуем разобрать когда-нибудь в другой раз. {Далее начато: А жена, признаюсь вам} О, грязь, — о, грязь! {Далее было: только} — ‘обладать’ — кто смеет обладать человеком? Обладают сюртуком, {Далее было: шляпкою, сапо<гами>} халатом, туфлями. Пустяки, заидеальничался: каждый из нас, мужчин, обладает кем-нибудь из вас, наши сестры. {читательницы.} Опять заидеальничался, — какие вы нам сестры, вы — наши лакейки, — иные из вас — многие — господствуют над нами, — ничего, {Далее было: это господство и держится все} ведь и многие лакеи господствуют над своими барами. {Далее начато: но мне эти го<спода?>} Сладострастие разыгралось в Сторешникове после театра с такою силою, какой он еще не знал. Когда он показал любовницу своей фантазии, то узнал, что эта любовница занимает между всеми женщинами по красоте. Ведь красоту, все равно что ум, что всякое другое достоинство, большинство людей оценивает с точностью только по общему отзыву. Всякий видит, что красивое лицо красиво, {Далее было: а до какой именно степени красивей этого?} но у большинства только этим неопределенным впечатлением или суждением и ограничивается мнение, пока красота не получит {Далее начато: соответствующего} диплома на ранг, соответствующий ее достоинству. {Далее начато: а. Конечно, Гоголь хорошо п<оказал?> б. Диплом был получен. Диплом очень высокий} Верочку в галерее или в последних рядах кресел, конечно, не замечали, но когда она явилась в ложе второго яруса, на нее было наведено больше биноклей, чем на кого-нибудь, — а сколько восторженных похвал ей слышал Сторешников в фойе, куда отправился, проводив ее, — а Серж — о, это человек с очень разборчивым вкусом, — а Жюли, страшная Жюли, — они как отозвались? Ну нет, когда наклевывается такое счастие, {Далее начато: что позы, перина, осущест<влять>} так не надо разбирать, {зевать,} как им завладеть. Самолюбие было раздражено вместе с сладострастием. Но оно было затронуто и с другой стороны: ‘она едва ли пойдет за вас’. ‘Как? за меня не пойдет? при таком {Далее было: чине} мундире и доме? Нет, врешь, француженка, пойдет, — вот пойдет же, пойдет’. Была и еще одна причина в том же роде. Мать Сторешникова, конечно, станет противиться женитьбе, — мать в этом случае представительница света, — а Сторешников до сих пор трусил матери и, конечно, тяготился своею зависимостью от нее. Для людей бесхарактерных очень завлекательна мысль: ‘я не боюсь, захочу, так не побоюсь, у меня есть характер’. Конечно, тут было и желание блистать в обществе через жену. {Далее было начато: а. но главное б. словом сказать} А тут прибавилось и то, что ведь Сторешников не смеет показаться к Верочке в прежней роли, — а так {Было: а как же} и тянет посмотреть на нее. {Далее было: особенно, когда она играет на фортепьяно, да и} Словом сказать, с каждым днем Сторешников все тверже {Вместо: все тверже — было: а. яснее б. ближе} думал жениться и через неделю явился с предложением. Верочка не выходила из комнаты — он мог сказать свое намерение только Марье Алексеевне. Марья Алексеевна отвечала, что она с своей стороны почтет за большую честь, но как любящая мать спросит мнение дочери и просит пожаловать за ответом завтра поутру. {и просит ~ поутру. — вписано.} — Ну, молодец-девка моя Вера, — говорила мужу {Вместо: говорила мужу — было: думала} Марья Алексеевна, удивленная таким быстрым оборотом дела: — гляди-ко, как она забрала молодца в руки, — а я думала, думала, не знала, как и ум приложить, — думала, что много хлопот мне будет опять его заманить, — думала, испорчено все дело, — а она, моя голубушка, не портила, а к доброму концу вела, знала, как надо поступать. — Ну, хитра, нечего сказать. — Господь умудряет младенцы, — произнес Павел Константинович. Он редко играл роль в домашней жизни, но Марья Алексеевна была строгая хранительница добрых преданий, и в таком парадном случае, как объявление дочери о предложении, она дала {Далее было: ему надлежащую} мужу ту почетную роль, какая по праву принадлежит главе семейства и господину. {Далее было: Призвали Верочку} Павел Константинович и Марья Алексеевна уселись на диване, как на торжественнейшем месте, и послали кухарку попросить барышню пожаловать к ним. Верочка пришла. — Садись, Вера, — сказал отец. Верочка села на один из стульев. {Текст: Павел Константинович и Марья Алексеевна ~ из стульев. — вписан.} — Вера, — начал Павел Константинович, — Михаил Иванович просит твоей руки. Мы отвечали, как любящие тебя родители, что принуждать тебя не будем, но с своей стороны рады. Ты как добрая и послушная дочь, какою мы тебя всегда видели, положишься на нашу опытность, что такого жениха мы от бога молить не смели. Согласна, Вера? — Нет, — твердо сказала Верочка. — Что ты говоришь, Вера? — закричал Павел Константинович: {Далее было: очевидность} дело было таково, что и он мог кричать, не спросившись прежде у жены. {таково ~ у жены, вписано.} — С ума ты сошла, дура? Повтори, сквернавка, ослушница? — закричала Марья Алексеевна, подымаясь {налетая} с кулаками на дочь. — Позвольте, маменька, — сказала Верочка, вставая, {Вместо: сказала Верочка, вставая, — было: отступая шаг назад,} — если вы до меня дотронетесь, я уйду {убегу} из дому, — запрете — брошусь из окна. Я ждала этого предложения, знала, как вы примете мой отказ, и обдумала, что мне делать. Сядьте и сидите, {и слушайте,} или я уйду. Марья Алексеевна опять уселась. (‘Экая дура я, не догадалась переднюю-то дверь запереть, — задвижку-то в одну секунду отодвинет, не поймаю, убежит!’) {Текст: ‘Экая я дура ~ убежит!’ — вписан.} — Я не пойду за него, а без моего согласия не станут венчать. Делайте со мною, что хотите, но я не соглашусь. — Вера, ты с ума сошла, — сказала Марья Алексеевна задыхающимся голосом. — Как же это можно? Что же мы ему скажем завтра? — говорил отец. — Вы не виноваты перед ним, что я не согласна. Часа полтора продолжалась сцена. Марья Алексеевна бесилась, двадцать раз {двадцать раз вписано.} начинала кричать и сжимала кулаки, но Верочка {Далее начато: каждый} говорил, ‘не вставайте, или я уйду’. Бились, бились, ничего не могли сделать. Покончилось тем, что вошла кухарка и спросила: подавать ли обед, — пирог уже перестоялся. — Хорошо, Вера, подумай до вечера, — сказала мать: — одумайся, дура. — Марья Алексеевна шепнула что-то кухарке. {Марья Алексеевна ~ кухарке вписано.} — Маменька, {Далее было: я боюсь, что вы думаете запереть меня, или} вы что-то хотите сделать надо мною — вынуть {запереть} ключ из двери моей комнаты или что-нибудь такое. Не делайте ничего — хуже будет. {Вместо: хуже будет — было: раскаетесь} Марья Алексеевна сказала кухарке: ‘не надо’. (‘Экой зверь какой {Далее было: уродился}, как бы не за рожу твою тебя сватал, всю бы ее в кровь избила. Тронуть-то — изуродует себя, проклятая’.) Пошли обедать. Пообедали молча. После обеда Верочка ушла в свою комнату. Павел Константинович прилег, по обыкновению, соснуть. Но это не удалось ему. Только что стал он дремать, вошла кухарка и сказала, что хозяйский {господский} человек пришел, — хозяйка просит {требует} Павла Константиновича немедленно пожаловать к ней. Кухарка вся дрожала, как осиновый лист, — ей-то какое дело дрожать? {Против текста: Пошли обедать ~ дрожать? — заметка: Мать Сторешникова Анна Петровна} А как же прикажете не дрожать ей, когда {Далее начато: а. все дела из<-за> б. она кру<гом> в. она всю эту} через нее вся эта беда сочинилась? Как только она позвала Верочку к родителям, тотчас же побежала сказать жене хозяйского повара, {швейцара,} что ‘ваш барин {Было начато: Михаил} сосватал наш, барышню’, — призвали младшую горничную или, как бы это определить {сказать} точнее? подгорничную или унтергорничную {младшую горничную ~ унтергорничную вписано.} хозяйки, стали попрекать что она не по-приятельски себя ведет, ничего им до сих пор не сказала младшая горничная не могла взять в толк, за какую скрытность ее порицают, — ей сказали, — ‘я сама ничего не слышала’, перед ней извинились, {Вместо: перед ней извинились — было: ее извинили или лучше} что напрасно поклепали ее в скрытности, — она побежала сообщить новость старшей горничной, — старшая горничная сказала: ‘значит это он сделал потихоньку от матери, {от барыни} коли я ничего не слыхала, — уж я-то все должна знать, что Анна Петровна {барыня} знает’, и пошла сообщить барыне. Вот какую историю наделала кухарка! ‘Язычок мой проклятый, много он меня губил!’ — Ведь доследует Марья Алексеевна, через кого вышло наружу. Анна Петровна, одна из тех богатых барынь {полных и дрянных бары<нь>} дурного тона, которых так много в высшем круге чиновничества и офицерства, {Вместо: в высшем круге ~ офицерства, — было: в высших слоях [бога<того>] неаристократического чиновничества [имею<щего>] и высшего офицерства} — не аристократичном, но с претензиею {Вместо: не аристократичном, но с претензиею — было: не аристократичных, но имеющих [(слабый) дост<уп>] поползновение} на аристократизм, — и которых уж столько раз описывали, охала, охала, {Вместо: охала, охала, — было: а. прослез<илась> б. ахнула, охнула,} два раза упала в обморок {Далее было: а. наед<ине> б. в течение} (наедине с старшею горничною, значит действительно была сильно огорчена) и послала за сыном. Сын явился. — Мишель, справедливо то, что я слышу? {слышала?} — Что {О чем же} вы слышали, maman? — То, что ты сделал предложение этой… этой.., ну, дочери нашего управляющего? — Сделал, maman. — Не спросив мнения матери? — Я хотел спросить вашего согласия, когда получу ее. {Далее начато: — Но если она} <л. 8> — Я полагаю, что в ее согласии ты мог {можешь} быть уверен более, чем в моем. — Maman, так ныне принято, что прежде узнают о согласии девушки, потом уже говорят родственникам. — Это, по-твоему, принято, — может быть, также, по-твоему, принято ныне сыновьям хороших фамилий жениться бог знает на ком, а матерям соглашаться? — Она, maman, не бог знает кто, когда вы {если бы вы} узнаете ее, вы одобрите мой выбор. — Когда я узнаю ее! — я никогда не узнаю ее! — Одобрю твой выбор! — я запрещаю тебе всякую мысль об этом выборе, — слышишь, запрещаю! — Maman, это не принято ныне. Я не маленький мальчик, чтобы вам нужно было водить меня за руку. Я сам знаю, куда иду. — Ах! — Анна Петровна закрыла глаза. Марья Алексеевна называла Сторешникова Мишкою-дураком, — перед нею он действительно был дурак, перед Верочкою и Жюли он совершенно пасовал, — но ведь они были женщины с умом и характером, а тут по части ума {ума и характера} бой был равный, и если по характеру был небольшой перевес на стороне матери, зато у сына была под ногами надежная почва, — он боялся ссоры с матерью, уступал ей до сих пор по привычке, но ведь они оба твердо помнили, что дом принадлежал не ей, а ее мужу, стало быть хозяин-то, собственно, сын, хотя мать и распоряжалась до сих пор, как полная хозяйка. Потому-то она и медлила теперь решительным словом ‘запрещаю’, а тянула разговор, надеясь сбить и утомить сына прежде чем дойдет до настоящей схватки. Но сын зашел уже так далеко, что вернуться было нельзя, и он <по> необходимости должен был держаться. — Maman, {Матушка} уверяю вас, что лучшей дочери вы не могли бы иметь. — Изверг! Убийца матери! — Maman, будемте рассуждать хладнокровно. Ведь {Вы знаете, что} раньше или позже жениться надобно, а женатому человеку нужно больше расходов, чем холостому. {Далее начато: Другая} Я, пожалуй, мог бы жениться на такой, что все доходы с дома понадобились бы на мое хозяйство. А она будет почтительною дочерью, и мы могли бы жить с вами, как до сих пор. — Изверг! Убийца мой! Уйди с моих глаз! — Maman, не сердитесь, я ничем не виноват! — Женится на какой-то дряни, и не виноват! — Ну, теперь, maman, я сам уйду. Я не хочу, чтобы при мне ее называли такими именами. — Убийца мой! — Анна Петровна упала в обморок, а Мишель ушел, очень довольный тем, что бодро выдержал первую сцену, которая важнее всего. Видя, что сын ушел, Анна Петровна прекратила обморок. Сын решительно отбивается от рук! Вот тебе и ‘запрещаю!’ — он в ответ на запрещенье делает, что дом принадлежит ему! Анна Петровна подумала, подумала, что ей делать, излила {Начато: посове<товалась>} свою скорбь старшей горничной, — которая, надобно отдать ей справедливость, совершенно разделяла ее чувство презрения к дочери управляющего, {Было: к Верочке, как бог знает} — посоветовалась с нею и послала за управляющим. — Я была до сих пор очень довольна вами, Павел Константинович, но теперь интриги, в которых вы, может быть, и не участвовали, легко заставят меня поссориться с вами. — Ваше превосходительство, я ни в чем тут не виноват, бог свидетель. — Мне давно было известно, что Мишель волочится за вашей дочерью. Я не мешала этому, потому что молодому человеку нельзя жить без развлечений. {Далее было: и шалостей} Я снисходительна {снисходительная мать} к шалостям молодых людей. Но я не потерплю унижения моей фамилии. Слышите? Как ваша дочь осмелилась забрать себе в голову такие виды? — Ваше превосходительство, она не осмеливалась иметь таких видов. Она почтительная девушка, мы ее воспитали в уважении. — То есть, что это значит? — Она, ваше превосходительство, против вашей воли никогда не смеет. {не посмеет} Анна Петровна ушам своим не верила, — неужели в самом деле такое благополучие? — Вам должна быть известна моя воля. Я не могу согласиться на такой странный, можно сказать неприличный брак. — Мы это чувствуем, ваше превосходительство, и Верочка чувствует, ваше превосходительство. Она так и сказала, ваше превосходительство: ‘я не смею, говорит, прогневить их превосходительство’. — Как же это было? — Так было, ваше превосходительство, что Михаил Иванович выразили свое намерение моей жене, а жена сказала им, что я вам ничего не скажу до завтрего утра, — а мы с женою, ваше превосходительство, намерены были явиться к вам и доложить обо всем, потому что как в теперешнее позднее время не осмеливались тревожить вашего превосходительства. А когда Михаил Иванович ушли, мы сказали Верочке, и она говорит: ‘Я с вами, говорит, папенька и маменька, согласна, что не нам об этом не следует’. {Так в рукописи.} — Так она благоразумная и честная девушка? — Как же, ваше превосходительство, почтительная девушка. — Ну, я этому очень рада, что мы можем остаться с вами в дружбе. Я награжу вас за это. Теперь же готова наградить. {Далее было: Во втором этаже на улицу по парадной лестнице квартира напр<аво>} По той парадной лестнице, где живет портной, квартира во втором этаже направо ведь свободна? — Через три дня освободится, ваше превосходительство. — Возьмите ее себе и отделайте {Далее было: конечно, на мой счет, — не роскошно, но порядо<чно>} заново. Можете израсходовать до двухсот на отделку. Я прибавляю вам и жалованья 240 рублей в год. — Позвольте осмелиться попросить ручку поцаловать у вашего превосходительства. — Хорошо, хорошо, {Далее было: Возьмите} Татьяна! — Вошла старшая горничная. — Найдите мое синее бархатное пальто. — Татьяна принесла пальто. — Это я дарю вашей жене. Оно стоит 150 рублей, я его только два раза надевала. А вот это я дарю вашей дочери, — Анна Петровна подала управляющему {Было: Павлу Конс<тантиновичу>} очень маленькие дамские часы с цветочками из довольно крупных брильянтов: — за них заплатила я 300 рублей. Я умею награждать и вперед вас не забуду. Павел Константинович снова выпросил поцаловать ручку и был отпущен с новыми уверениями в милости. Как {Едва} он вышел за дверь, Анна Петровна опять кликнула Татьяну. — Попросить ко мне Михаила Ивановича, — или нет, лучше я сама пойду к нему. — Она боялась, что посланница передаст лакею, а лакей {Вместо: лакею, а лакей — было: слуге сына, а слуга} сыну содержание известий, сообщенных управляющим, и {и таким образом} букет выдохнется, не так шибнет ему в нос от ее слов. Михаил Иванович лежал {лежавший} и не без некоторого довольства ходом дела покручивал {покручивавший} усы. {Далее было: а. вскочил б. при виде матери встал} ‘Это еще зачем пожаловала сюда-то? ведь у меня нет {Далее начато: спиртов да от} нюхательных спиртов да гофманских капель от обмороков’, думал он вставая при ее внезапном появлении. Но он увидел, что на ее лице написано презрительное торжество. Она села и сказала: — Садитесь, Михаил Иванович, и мы поговорим. — Он сел. {Далее было: предчувствуя, что произошло что-нибудь чрезвы<чайное>} Она долго смотрела на него с торжествующею улыбкою. Наконец произнесла: — Я очень довольна, Михаил Иванович. Отгадайте, чем я довольна? — Я, право, не знаю, maman, {Далее было: а. он не мог решить б. сказал он, затрудняясь} что и подумать, вы так странно… — Вы увидите, что нисколько {вовсе} не странно. Подумайте, может быть и отгадаете. Опять долгое молчание. Он теряется в недоумении, она наслаждается торжеством. Долгое молчание. — Вы не можете отгадать, я вам скажу, — это очень просто и натурально, если бы в вас была искра благородного чувства, вы отгадали бы. Ваша любовница, — в прежнем разговоре Анна Петровна лавировала, теперь ей уже нечего было лавировать: {сдержи<ваться>} у неприятеля отнято средство победить ее, и она дает себе полную волю потешаться над ним, — ваша любовница, — не возражайте, Михаил Иванович, — вы сами повсюду <л. 8 об.> разглашали, что она ваша любовница, — мне все это было известно тогда же, — не возражайте же, — это существо низкого происхождения, низкого воспитания, низкого поведения, — даже это презренное существо… — Maman, я не хочу слышать таких выражений о девушке, которая будет моею женою. — Я {Да я} и не употребляла бы их, если бы она будет {Так в рукописи.} вашею женою. Но я и начала с тою целью, чтобы объяснить вам, что этого не будет и почему не будет. Дайте же мне докончить. Тогда вы свободно можете порицать меня за все выражения, которые тогда останутся неуместны, по вашему мнению, — но теперь дайте мне докончить. Я сказала, что ваша любовница, это существо без имени, без воспитания, без поведения, без чувства, — даже она пристыдила вас, даже она поняла все неприличие вашего намерения… — Что? что такое, maman? говорите же… — Вы сами задерживаете {перерываете} меня. Я хотела сказать, что даже она, — она, понимаете ли вы, — даже она умела понять и оценить мои чувства, — и она, {Далее начато: присла<ла>} узнавши от матери о вашем предложении, прислала своего отца сказать мне, что она не пойдет против моей воли и не обесчестит нашей фамилии своим замаранным именем. — Maman, вы обманываете? — К моему и вашему счастию, нет. Она говорит, что… Но Михаила Ивановича уже не было в комнате при этих словах: он уже накидывал шинель. — Держи его, Петр, держи его! — закричала Анна Петровна. Петр разинул рот и остолбенел от такого странного распоряжения, — а Сторешников {Было начато: Михаил} уже сбегал по лестнице. — Ну что? — спросила Марья Алексеевна входящего мужа. — Отлично, матушка. {Далее начато: Гово<рит>} Она уж узнала и говорит: как вы смеете? А я говорю: мы не осмеливаемся, ваше превосходительство, и Верочка отказала. — Что? что? как? ты так сдуру-то и бухнул, осел? — Матушка… — Осел, подлец, убил, зарезал! Вот же тебе! {Далее было.- вот} — муж получил пощечину, — вот же тебе! — другая пощечина. — Нет, так тебя не проймешь, — вот как тебя надобно учить, — она схватила его за волосы и начала таскать. Надобно полагать, что урок продолжался немало времени, потому что Сторешников, {Было начато: Михаил} после всех долгих пауз и длинных назиданий матери вбежавший в комнату, еще застал учительницу в полном жару преподавания. — Осел, и дверь-то не запер! {забыл зак<рыть>} в каком виде чужие люди застают! стыдился бы, свинья ты этакая, — только и нашлась сказать Марья Алексеевна. — Где Вера Павловна? Мне нужно видеть Веру сейчас же, — неужели она отказывает? Обстоятельства были так трудны, что Марья Алексеевна только махнула рукой, — таков был Наполеон после Ватерлооской битвы, когда маршал Груши оказался глуп, как Павел Константинович, {Вместо: маршал Груши ~ Константинович, — было: Виллингтон и Блюхер стояли под Парижем} а Лафайетт начал буянить, как Верочка, {Вместо: начал буянить, как Верочка — было: ораторствовал в национальном собрании. После: Верочка — было: А любимец Марьи Алексеевны уподоблялся этому любимцу} — он тоже бился, бился, совершал чудеса искусства и остался не при чем, и мог только махнуть рукою и сказать: ‘отказываюсь от всего, — делай кто хочет что хочет, и с собою, и со мною’. — Вера Павловна! Вы отказываете мне? — Судите сами, могу ли я не отказать вам. — Вера Павловна! Я жестоко оскорбил вас, я виноват, достоин казни, но я не могу перенести вашего отказа, — и так дальше, и так дальше, — Верочка слушала несколько минут, остановила его. — Нет, Михаил Иванович, я не могу согласиться, перестаньте, все будет напрасно, я не могу. — Но если так, прошу у вас одной пощады: {Далее было: моя вина перед вами слишком еще} вы теперь еще слишком живо чувствуете мое оскорбление, — не давайте мне теперь ответа, дайте мне время заслужить ваше прощение, — я кажусь вам легкомыслен, низок, подл, — посмотрите на меня: быть может, я исправлюсь, — я употреблю все силы на то, чтобы исправиться, — помогите мне, не отталкивайте меня теперь, дайте мне время, {Далее было: я заслужу ваше уважение} — я буду исправляться, я буду во всем слушаться вас, — вы увидите, как я покорен, быть может, вы увидите, что во мне есть и хорошее, — любовь совершает чудеса — быть может, она изменит меня… дайте мне время. — Мне жалко вас. Я вижу искренность вашей любви (‘Верочка, это еще {ты еще} не любовь, это смесь разной гадости с разной дрянью, — любовь не то: не всякий тот любит женщину, кому неприятно получить от нее отказ, {Вместо: кому со отказ, — было: кто готов себе пустить, пулю в лоб, получив отказ,} — любовь не то’.) {Против текста: Мне жалко вас ~ не то’). — дата: 21 декабр<я>.} Вы говорите, чтобы я не давала вам ответа, — извольте. Но поверьте, что отсрочка ни к чему не поведет, — я никогда не дам вам другого ответа, кроме того, какой давала ныне. — Заслужу, заслужу другой ответ! Вы спасаете меня! — Он схватил ее руку и начал цаловать. Марья Алексеевна вошла в комнату и уже готовилась благословить милых детей без формальности, в порыве чувства, потом позвать Павла Константиновича, чтобы благословить парадно. Сторешников разбил половину ее радости, объяснив ей с поцалуями, что Верочка не дала согласия, а только отложила ответ. — Плохо, но все-таки хорошо сравнительно с тем, что было. Сторешников возвратился {отправился} домой с победою и объявил матери, что она обманулась: его невеста не отказывает ему, а только просит повременить, — это очень натурально, потому что она очень молода. Опять явился на сцену дом, и опять Анна Петровна должна была пасовать. Марья Алексеевна не замедлила сообразить, что ее дочь, как ‘хитрая девка, вся в меня, только еще половчее’, отлагает согласие по расчету. Нетрудно было догадаться, в чем и заключается расчет: она хочет совершенно вышколить Мишку-дурака, забрать его в свои руки так, чтобы он без нее дохнуть не смел, вынудить покорность у матери Мишки-дурака. Молодец девка! Предположения Марьи Алексеевны оправдывались делом: Мишка-дурак был шелковый, мать Мишки-дурака боролась недели три, но сын побивал {надирал} ее домом, и она стала смиряться. Выразила желание познакомиться с Верочкой, — Верочка не отправилась к ней, — Марья Алексеевна была приведена в восторг этою хитрою выдумкою, {Далее было: дочери} недели через две Анна Петровна зашла сама, под предлогом осмотреть новую отделку квартиры, — была холодна, язвительно любезна, — Верочка после двух-трех колких ее фраз ушла в свою комнату и этой новой тонкостью хитрого расчета привела в новый восторг Марью Алексеевну, {Далее начато: ну, да уже} недели еще через две Анна Петровна опять зашла {Вместо: опять зашла — было: прислала записку, что} и уже не выставляла предлогов для посещения, а просто сказала, что пришла навестить, и уже почти не говорила колкостей, — еще через несколько времени {Далее начато: устроила небо<льшой>} и вовсе не говорила колкостей при Верочке. С Марьею Алексеевною она была зуб за зуб, они любезничали и деликатничали так, что от каждого слова на два ногтя {на полвершка} входила булавка в тело, — но кожа {шкура} у Марьи Алексеевны была погрубее, и булавки {эти булавки} Анны Петровны только приятно щекотали ее, а Анна Петровна от ее булавок при ней коробилась, {стонала} а наедине (то есть и с старшего горничною) стонала и выла истошным голосом, — это все передавалось Марье Алексеевне прямо же от старшей горничной, которая уже видела, чья сторона берет верх, и много радовало Марью Алексеевну и было счастливейшим временем ее жизни. Счастью, конечно, много помогало и то, что Мишка-дурак — теперь она не звала его Мишка-дурак, а называла {называла за глаза} Михаилом Ивановичем — делал подарки и ей, и Верочке, — подарки его Верочке шли через руки Марьи Алексеевны и оставались в них, подобно часам Анны Петровны, — впрочем, не все: иные, которые были подешевле, Марья Алексеевна через несколько времени отдавала Верочке — дарила, как вещи, оставшиеся у нее в залоге невыкупленными, — нельзя же, надобно, чтобы Михаил Иванович видел некоторые из своих вещей на Верочке. Он видел и убеждался, {Было начато: успо<каивался>} что Верочка решилась согласиться, — иначе она не стала бы принимать его подарков, — и понимал, в чем штука: {Далее было: оттого, что Верочка} он не разделял мысли Марьи Алексеевны, что Верочка медлит для полнейшего подчинения его себе, — таких мыслей об отношениях другого к себе {Вместо: таких мыслей ~ к себе — начато: таких мыслей о себе никто не} никто не делает, — но понимал не хуже Марьи Алексеевны, что Верочка медлит в ожидании, пока совершенно обуздается и перестанет брыкать Анна Петровна, от этого он с удвоенным усердием гонял на корде свою родительницу, получая немалое удовольствие от этого занятия. Верочке было гадко то, что она замечала, но она не замечала и половины упражнений Марьи Алексеевны и Михаила Ивановича над Анною Петровною. А ее оставляли в покое, смотрели ей в глаза, {Далее начато: ухажив<али>} это собачье угождение тоже было гадко, но она старалась как можно реже быть с матерью, которая перестала осмеливаться входить в ее {В рукописи ошибочно: в свою} комнату, а в своей комнате — то есть почти целые сутки — Верочка была спокойна. К Михаилу Ивановичу она стала привыкать, — с нею он был как ребенок, она заставила его читать, — он читал очень усердно, будто готовился к экзамену, — толку извлекал мало, но все кое-какой толк извлекал, она старалась помочь его развитию разговорами, {своими разговорами} — разговоры были ему несколько понятнее книг, и кто посмотрел бы со стороны на его успехи — правда медленные и очень неширокого {невысокого} умственного размаха, — тот сказал бы, что со временем сделается он человеком сносным. Он уже даже начинал приличнее {несколько приличнее} прежнего обращаться с матерью — стал предпочитать гонянью на корде простое держанье в узде. <л. 9> Глава вторая ПЕРВАЯ ЛЮБОВЬ И ЗАКОННЫЙ БРАК Неизвестно, чем кончилось бы это положение, если бы развивалось из одних прежних своих элементов, без появления нового случая, перевернувшего все вверх дном. Очень может быть, что, когда напоследок {наконец} стали бы {Далее было: тешить Верочку, она повторила бы} говорить Верочке, что уже пора решить, она вновь сказала бы ‘не пойду’ и подверглась бы новой опале, — судя по прежнему, это очень вероятно, но чуть ли не вероятнее то, что она попривыкла бы {Далее было: к мысли} иметь Сторешникова под своею командою, стала бы находить, что из двух зол — такого мужа и такой матери — муж меньшее зло, и осчастливила бы своего поклонника, сначала ей стало бы {Далее было: спать} гадко, когда она испытала бы, что такое значит осчастливливать без любви, — но он был бы послушен, и понемногу {Далее было: дело стало бы} она обратилась бы в обыкновенную хорошую даму, — а может быть, даже и в плохую даму, — мало ли женщин начинали тем, {Далее начато: чем на<чинали?>} что были очень хорошими людьми, {Далее начато: а становились как} но постепенно освоивались с пошлостью? — Так чаще всего бывало и с женщинами, и с мужчинами в прежние времена, но теперь все чаще и чаще стало случаться другое — что в эпоху, когда определяется {решается} характер жизни на весь век, порядочные люди встречаются, находят поддержку друг в друге и навсегда укрепляются в человеческом образе мыслей и жизни. Да и как этому не случаться чаще и чаще, когда число порядочных людей растет с каждым новым годом? Скоро это будет самым обыкновенным случаем. Хорошо тогда будет жить на свете! Впрочем, мы с Верочкою не можем жаловаться, — нам и теперь хорошо. Теперь — то есть когда вы читаете мой рассказ о Верочке, написанный с ее согласия, — а мы переживали и тяжелые минуты, — ну да они миновались навсегда. {Далее было: Видите, я поступаю [с вами] честно с вами, читатель [вперед]: не заманиваю вас секретами неизвестности будущего: говорю, что будет и как будет [будет, говорю вам], у меня от вас нет секретов,} Да, так неизвестно, к чему {чем} бы пришло дело, если бы не явился новый случай, который дал ему крутой поворот. Случай состоял в том, что Верочка встретилась с человеком, {порядочн<ым> человеком} который в самом деле полюбил ее, и она его также, и что не захотели они расстаться. {Далее было: Видите [читатель], я поступаю с вами честно, — не заманиваю вас секретами неизвестности, — все вперед говорю, что было и как было. Вы меня простите, что я на первый случай и схитрил с вами и бранил вас, — мы были люди, друг другу не Знакомые. А теперь [я уже думаю, что] между нами уже установилась приязнь [и я не стану лукавить с вами, так] и у меня нет тайн от вас. [Да, я сейчас заметил]} Дмитрий Сергеевич Лопухов {В рукописи: Андрей Вместо: Андрей Сергеевич Лопухов — было начато: а. Нов<ый> б. Чело<век>} был студент Медицинской академии, живший уроками. Надобно стало готовить в гимназию маленького брата Верочки, {Против текста: Андрей Сергеевич ~ брата Верочки, — на полях заметка: Федя, брат Верочки.} Павел Константинович стал спрашивать у сослуживцев хорошего и дешевого учителя, {Далее начато: ему реком<ендовали>} один из сослуживцев рекомендовал ему Лопухова. Раз пять или шесть он уже был на своем новом уроке, прежде чем он и Верочка увидели друг друга, {Далее начато: он все уходил} — он сидел с Федею в одном конце квартиры, она в {Начато: в своей} другом конце, в своей комнате, {Далее было: а. да однажды и — б. но потом он пере <не закончено > в. однажды он ска<зал>} — но дело подходило к экзаменам в Академии, он сказал однажды, что теперь будет приходить уже не по утрам, — по утрам ему нужно заниматься, — а вечером, и когда пришел в следующий раз, застал все семейство за чаем. {Далее было: Приличие требует, Марья Алексеевна исполнила приличие, она предложила [госп<одину>] учителю чаю, учитель сказал, что он посидит с ними, пока Федя напьется, [но сам пить не будет. Это очень понравилось Марье Алексеевне: ‘Хороший молодой человек!’] Далее начато: А там вот она, невеста.} На диване сидели лица знакомые: {Далее было: хозяин, хозяйка [подле], после хоз<яйки>} отец, мать ученика, подле матери, на стуле, ученик, а несколько поодаль лицо незнакомое — высокая, стройная девушка, {Далее начато: а. с черными большими б. с черными волосами} довольно смуглая, с черными волосами — ‘густые, хорошие волосы’, — с черными глазами — ‘глаза хорошие, даже очень хорошие, в них много жизни’, — с южным типом лица — ‘как будто из Малороссии, пожалуй даже скорее кавказский тип, — ничего, очень красивое лицо, только очень холодное, это уж не по-южному, — здоровье {ну, здоровье} хорошее, мы, медики, поубавились бы в числе, если бы {если бы у нас} такой был народ, — да, румянец здоровый {Далее было: стетоскоп}, эта не познакомится с стетоскопом, — широкая грудь, {Далее было: и мускулы ничего} — когда войдет в свет, точно, будет производить эффект. {Далее было: а впрочем, не [любопыт<ствую>] желаю [вам] тебе} А впрочем, не интересуюсь’. И она посмотрела на вошедшего {Далее было: гостя, среднего роста} студента, — студент был уже не юноша, человек среднего роста, или несколько повыше среднего, с темно-каштановыми волосами, {Далее начато: тоже с<муглый?>} несколько смугловатый, но так, слегка только, черты лица правильные, даже красивые, держит себя смело и гордо, смотрит человеком, видавшим жизнь и давно уже привыкшим надеяться на себя. ‘Недурен, и, должно быть, добр, только слишком серьезен’. {Далее было: точно} Она не прибавила в мыслях ‘а впрочем, не интересуюсь’, потому что и вопроса об этом не было, станет ли она им интересоваться: {Далее было: с какой стати} разве Федя не наговорил ей столько, что уже скучно стало и слушать? — ‘Он, сестрица, добрый, только никогда не улыбается. Я, сестрица, расхохочусь, а он смотрит, {Далее начато: а я ему} не бранится, только смотрит, и не на меня, сестрица, на стол смотрит или в окно. А я ему, сестрица, сказал, что вы у нас красавица, а он, сестрица, сказал: ‘ну, так что же?’ — а я, сестрица, сказал: ‘да ведь красавиц все любят’, а <он> сказал: ‘все глупые любят’, — а я, сестрица, сказал: ‘а вы не такой, который их любит?’, — а он сказал: ‘хлопот с ними много, мне некогда’, — я ему сказал: ‘так вы с Верочкой не хотите познакомиться?’, а он, сестрица, сказал: {Далее начато: а. ‘пожалуй, позн<акомлюсь?>‘ б. ‘некогда мне’} ‘у меня и без <нее> знакомых много». Это {Далее было: а. расска<зал> б. успе<л>} все наболтал Федя после первого же урока, и потом все болтал в том же роде, с разными такими же пополнениями: — ‘а я ему, сестрица, и нынче сказал, что на вас все смотрят, как вы где бываете. А он, сестрица, сказал: ‘ну, и прекрасно’. А я ему сказал: ‘а вот вы бы на нее посмотрели’, а он, сестрица, сказал: ‘еще увижу». Или, {Потом} потом: ‘а я ему, сестрица, сказал, какие у вас ручки маленькие, а он сказал: ‘вам болтать хочется, так разве не об чем другом, полюбопытнее?». И учитель узнал от Феди все, что требовалось узнать о сестрице, {Далее начато: а. чтобы отбить, и ту небольш<ую> б. и что у сестрицы бога<тый>} останавливая он Федю от болтовни о семейных делах, да как вы остановите девятилетнего ребенка {маль<чика>} от болтовни, если не запугаете его так, чтобы он дрожал перед вами? Учитель на пятом слове повертывал речь ученика на что-нибудь другое, но ведь дети начинают всегда, как Цицерон свою речь против Катилины, — без приступа, с самой сущности дела, — и вперемежку с другими объяснениями всяких других семейных дел учитель слышал такие начала речей: {цицероновских речей. Далее начато: а. погибших исто<рий> б. — А Михаил Иванович глупый, — нам маменька говорит} ‘А у сестрицы жених-то богатый. {богатый жених} — А маменька говорит, жених-то глупый. — А маменька уж как за женихом-то ухаживает. — А маменька говорит: ‘сестрица-то ловко богатого {такого} жениха поймала’. — А маменька говорит: ‘я хитра, а Верочка-то хитрее меня’. — А маменька говорит: ‘мы женихову-то мать из дому-то выгоним». И так дальше, и так дальше. Натурально, {Конечно} что при таких сведениях друг о друге молодые люди имели мало охоты знакомиться. Впрочем, Верочка — так, — мы ее знаем, она точно не должна была иметь охоты, — она не стояла на той степени развития, чтобы {а. когда б. чтобы ‘побеждать} стараться ‘побеждать дикарей’, ‘сделать этого медведя ручным’ или ‘захочу, так заставлю влюбиться’, — да и не до того ей было — она рада, рада была, что оставили ее в покое, хоть сравнительно с прежним, — она была разбитый, {точно разбитый} измученный человек, которому как-то вдруг случилось прилечь так, <что> сломанная рука затихла, и боль в боку не слышна стала, и дышать можно, и который боится пошевельнуться, чтобы не возобновилась прежняя боль во всех суставах. Куда уж пускаться в новые знакомства, да еще с молодыми людьми? Ну, Верочка так, а его {ну, а его} мы еще не знаем, — дикарь он, судя по словам Феди, и голова его набита книгами, да, вероятно, <л. 9 об.> анатомическими препаратами, составляющими самую милую приятность, самое любимое развлечение, самую сладостнейшую пищу души для хорошего медицинского студента. Или {Вероятно} Федя наврал на него? Едва ли, — ведь все, что он пересказывал из рассуждений Марьи Алексеевны, было верно. {Против фразы: Едва ли ~ было верно. — дата: 22 декабр<я>} Одно только может быть, — Верочка составила себе по словам Феди не совсем точное {Вместо: не совсем точное — было: а. неправ<ильное> б. неверное} понятие об учителе, как и он по словам того же Феди составил не слишком верное понятие о ней. Лопухов по денежной своей обстановке принадлежал к тому меньшинству медицинских студентов, которое не голодает и не холодает. {Вместо: Лопухов ~ не холодает. — было: Как и чем живет большинство медицинских студентов, это богу известно, а людям непостижимо. [Из всего учащегося] Бедность изумительная. Но Лопухов} Как {Как же} и чем живет большинство, это богу известно, а людям непостижимо: бедность изумительная. Но не о большинстве теперь речь, — этот рассказ не унижается до того, {до описания} чтобы заниматься людьми, которые терпят недостаток в съестном продовольствии. Потому он упомянет лишь в двух-трех словах о времени, когда Лопухов жил в таком неприличном состоянии. {Далее было: и поспешит перейти к периоду [более его жизни] более соответствующему} Лопухов, {Он был} <сын> рязанского мещанина, кое-как существовал в гимназии, {Вместо: кое-как ~ в гимназии, — было: а. Начато: попавшего б. кончил в гимназии, жил хорошо} отец, по мещанскому сословию, жил достаточно, то есть его семейство имело {Вместо: его семейство имело — было: имел} щи с мясом не по одним воскресеньям и даже пило чай каждый день. Но для содержания сына в Петербурге такие ресурсы недостаточны, — впрочем, в первые три {два} года Лопухов получал из дому рублей по 30 или 35 в год, еще столько же он доставал перепискою бумаг по вольному найму в одном из кварталов Выборгской части — ну и жил, как живет большинство студентов, эти три года. Но {Но на третьем} когда он перешел, {Так в рукописи.} он оправился: помощник квартального надзирателя предложил ему уроки, потом нашлись еще кое-какие уроки, и дело пошло хорошо. Он уже два года жил на одной квартире, то есть в одной комнате, с другим таким же счастливцем из своих товарищей, прошедшим такую же школу. Они {Оба они} были величайшие друзья. Оба рано привыкли пробивать себе дорогу своей грудью, оба не имели никакой опоры и поддержки ни в ком, кроме самих себя, {Далее было: оба рано привыкли держать себя независимо} в характерах у них было много сходства, так что разница замечалась только при сравнении, а врознь они оба казались бы людьми одного и того же типа. Но когда вы их видели вместе, то выказывалось, что хотя оба они люди одинаково солидные {Далее начато: но Лопухов} и оба люди открытые, но Лопухов несколько сдержаннее, {Далее начато: и задум<чивее>} а товарищ его, Кирсанов, несколько экспансивнее, Лопухов несколько похолоднее, хотя тоже очень горяч, Кирсанов несколько {Далее начато: меч<тательнее?>} более {Далее начато: идеалист, хотя} пылок, хотя тоже очень умеет держать себя в руках. {Далее начато: а. что б. Почти только} Но разница была очень невелика. {Далее было: нужно было долго всматриваться, чтобы [разли<чить>] разобрать, су<не закончено>} О Кирсанове {Но о Кирсанове} речь будет еще после, а теперь {Далее было: а. займем<ся> б. подействует наш} мы говорим о нем лишь потому, что они жили вместе, были очень дружны {Далее было: и конечно}, и дружба их была очень тверда {Вместо: очень тверда — было: такого рода}, так что и планы будущности были у них общие. Главный план состоял в том, что они будут ординаторами в петербургских военных гошпиталях, а практикою заниматься не будут. Удивительная вещь, в последние лет десять стала являться между лучшими из медицинских студентов твердая решимость по окончании курса не заниматься практикою, которая одна дает средства для достаточной жизни, а жить исключительно очень небогатым жалованьем военного молодого медика и при первой возможности совершенно бросить медицину для какой-нибудь из вспомогательных ее наук, — для физиологии, химии, чего-нибудь подобного. Это геройство. Каждый из этих молодых медиков верно знает, что, занявшись практикою, имел бы в 30 лет громкую репутацию, и уже собрал бы порядочное обеспечение на всю жизнь в 35, а в 40 лет был бы богат. Но они говорят, — удивительная вещь, что они не составляют чрезвычайного исключения: в каждом курсе бывает таких человека два-три или и больше, — они говорят, {Далее было: а. что медицина находится б. что медицина не из тех наук, которыми развиваются через прямое занятие} что медицина не из тех наук, которые получают наиболее от людей, занимающихся прямо ими самими, как например химия или физика, — что она находится еще во младенческом состоянии, из которого могут вывесть ее только химические и физиологические изыскания, {Далее было: что надо} и потому, говорят они, будем заниматься этими изысканиями, которые всего нужнее для медицины в нынешнем ее положении, {Далее начато: и занимаются ими, медицина вещь очень} и по этому соображению они отказываются от карьеры, даже от благосостояния, даже от житейского довольства, и для пользы любимой науки — все они охотники ругать медицину, только все свои силы посвящают ее пользе {Вместо: ее пользе — было: ей} — они отказываются от всех вознаграждений, ею даваемых, {Далее начато: вот, говор<ят>} — а еще есть народ, {люди,} воображающий, что наше время бедно энтузиазмом и самоотвержением, — да это, например, что же такое, как не самоотверженнейший энтузиазм? Хорошие люди эти молодые медики, бросающие медицину для исследований, из которых должна родиться истинная {настоящая} медицина. {Далее начато: Только в} Но если они бросают ее, как говорят, — это значит, что бросают только личное пользование выгодами от нее, а в самом-то деле никто {пожалуй никто} не знает ее так, как они, никто так неусыпно не следит за ее быстрыми <успехами>, да и нельзя иначе: ведь {Далее начато: они ведут ее вперед, ведь они надают} они взялись за такое дело, {Вместо: такое дело, — было: то, что} чтобы вести ее вперед, {Далее было: стало быть и поведут} так уж не приходится им-то отставать. Хорошие люди и хорошие медики, — жаль только, не лечат, — зато благодаря им другие научаются лечить. — Вот к этим-то людям принадлежали и наши приятели. Они в том {в нынешнем} году должны были окончить курс и объявили, что будут держать (или, как говорят в Академии: сдавать) экзамен прямо на степень доктора медицины. Теперь они работали {Было начато: заготовл<яли>} для диссертаций и уничтожали {страшно уничтожали} громадное количество лягушек, — оба они выбрали своею специальностью нервную систему и, собственно говоря, работали вместе, но для формы {Далее было: один из} работа была разделена, то есть один вписывал в материалы для своей диссертации факты, находимые обоими, по одному вопросу, {предмету,} другой — по другому. Но пора же, наконец, говорить об одном Лопухове. Было время, он частенько порядком кутил, — это было, когда он сидел без чаю, {без денег,} иной раз без сапог, — это время очень благоприятно для кутежа не только со стороны готовности, но и со стороны возможности: пить — дешевле, чем есть {Далее было: — да и всегда можно найти товари<щей>} и одеваться, — но {Далее было: оно теперь} это было следствие невыносимой тоски от нищеты, {бедн<ости>} не больше. Теперь давно уже не было человека, который бы вел такую строгую жизнь — и не в отношении к одному вину, а точно так же и в другом отношении. У него было довольно много любовных приключений. Однажды, например, был такой случай: он влюбился в заезжую танцовщицу, {певицу} — как тут быть? {Далее было: [в] на Выборгской стороне довольно всякого народа — есть между прочим отставные конюхи, официанты, отдыхающие на лаврах} Он подумал, подумал, да и отправился к ней на квартиру. — ‘Что вам {тебе} угодно?’ — ‘Прислан от графа такого-то с письмом’. — Студенческий мундир без затруднения был принят слугою певицы за писарский или какой-нибудь особенный денщицкий. — ‘Давайте письмо, ответа будете ждать?’ — ‘Граф приказал ждать’. — Слуга возвратился в удивлении: ‘Велела вас позвать к себе’. — ‘Так вот он! вот он! кричит мне всегда так, что даже {Далее начато: кулис<ы>} из уборной различаю его голос! Много раз отводили вас в полицию за ваши неистовства в мою честь?’ ‘Только два раза’. ‘Мало. — Ну, зачем вы здесь?’ — ‘Видеть вас’. — ‘Прекрасно, а дальше что?’ — ‘Что хотите. Сам не знаю’. — ‘Ну, я знаю. {Далее было: Закусить надобно.} Я хочу {собираюсь} закусывать — видите, прибор на столе, садитесь и вы’. — Подали другой прибор. Она смеялась над ним, он смеялся над собою, чокались, — он молод, недурен собою, неглуп, {Далее было: весел} да и оригинален, — почему не подурачиться? Дурачилась с ним недели две, потом сказала: ‘теперь убирайтесь’. — ‘Да я уж сам хотел убираться, да неловко было сказать’. — ‘Значит, расстаемся друзьями?’ Обнялись еще раз — и отлично. {Далее начато: кончи<лось>} <л. 10> Но это было давно — года три назад. А теперь, года два уж, {Далее было: единственные живые существа с женскими именами} он бросил всякие шалости. Кроме товарищей да двух-трех профессоров, предвидевших {уважавших} в нем замечательного деятеля науки, он виделся только с семействами, в которых давал уроки. Но с этими семействами он только виделся, {Далее было: держал себя} он, как огня, боялся фамильярности и держал себя очень холодно и сухо со всеми лицами в них, кроме своих маленьких учеников и учениц. Так мы остановились на том, что Лопухов вошел в комнату, {Далее было: взглянул на всю} окинул взглядом общество, сидевшее около чайного стола, {Далее было: [и он] — ну, [они] общество тоже и} увидел в числе других и Верочку, ну и общество увидело, в том числе и Верочка увидела, что в комнату вошел учитель. — Прошу садиться, — сказала Марья Алексеевна. — Прасковья, дай еще стакан. — Если это для меня, то благодарю вас, — я не буду пить. — Прасковья, не нужно стакана. — ‘Благовоспитанный молодой человек’. — Почему же не будете? Выкушали бы. Верочке было несколько совестно, — он смотрел на Марью Алексеевну, {Далее начато: но должно быть виде<л>} но тут, как нарочно, взглянул на Верочку, — а может быть и в самом деле нарочно? Может быть, он заметил, что она {Далее было: не умела} слегка пожала плечами? ‘А ведь он увидел, что я покраснела’. — Благодарю вас, я пью чай только дома. ‘Однако ж, он вовсе не такой дикарь, — он вошел и поклонился легко, свободно’. — ‘Однако же, если она и испорченная девушка, то по крайней мере {Далее было: а. понимает неловкость б. не такая в. живо чувствует слишком-то грубые неловкости} стыдится пошлостей матери’. {Далее начато: Еще раза два посмотрел он на нее, — без люб<опытства?>} Но Федя скоро кончил {допил} чай и отправился учиться. Таким образом, важнейший результат этого вечера остался {был} только тот, что Марья Алексеевна составила себе выгодное мнение об учителе, {Далее было: за то} видя, что ее сахарница, {чай и сахарница,} вероятно, не будет терпеть большого ущерба от перенесения уроков с утра на вечер. Через два дня учитель опять застал все семейство за чаем и опять отказался от чаю — и тем окончательно завоевал {победил} сердце Марьи Алексеевны, абсолютно облегчив ее от всяких опасений насчет его отношений к сахарнице. Но на этот раз он увидел за чайным столом еще новое лицо — офицера, перед которым лебезила Марья Алексеевна. — ‘А, жених-то’. Сторешников, {Было начато: Михаил} как человек богатый и, по своему мнению, высшего общества, вздумал, что ему следует смерить студента-учителя с ног до головы небрежным, медленным взглядом, принятым в хорошем обществе для подобных случаев. Но едва он начал снимать мерку, как почувствовал, что учитель — не снимает с него самого тоже мерку, а даже хуже — смотрит {Было начато: устави<лся>} ему прямо в глаза, да так пристально и неотступно, что вместо продолжения мерки сказал: — А трудная ваша часть, мсье Лопухин, я говорю — докторская часть. {Далее было: Да, трудна, зато нет ничего полезнее ее. [Я это го<ворю>] Это самое высокое призвание. Я так говорю потому, что сам не буду медиком.} — Да, трудна. — И все продолжает смотреть прямо в глаза Сторешникову. Сторешников {Далее начато: не нашел другого спасения, как} почувствовал, что левою рукою, неизвестно зачем, перебирает вторую и третью сверху пуговицы своего мундира, — ну, значит уже нет другого спасения, как поскорее допить стакан, чтобы обратиться к Марье Алексеевне с просьбою налить еще стакан. {Вместо: налить еще стакан. — было: о новом.} — На вас, если не ошибаюсь, мундир такого-то {Было начато: кирасир<ского>} полка? — Да, я служу в таком-то полку, — отвечает Михаил Иванович. — И давно служите? — Девять лет. — Прямо поступили на службу в этот полк? — Прямо. — Имеете роту или еще нет? — Нет, не имею. (‘Да он меня допрашивает, точно я к нему ординарцем явился’.) — Скоро надеетесь получить? — Нет еще. — Гм. — Учитель почел {Было начато: свел наконец глаз<а>} достаточным и прекратил допрос, посмотрев еще раз пристально в глаза Михаилу Ивановичу. (‘Однако же’, ‘однако же’, думает Верочка, — что ‘однако же’, она не может выразить себе определительное, — наконец находит, {замечает,} что именно такое ‘однако же’ — ‘однако же он держит себя так, как держал бы себя тот офицер, который был с француженкою, — да какой же он дикарь? — Но почему ж он странно говорит о девушках, о том, что красавиц любят глупые — и — и’ — что такое ‘и’? — Да, нашла, что такое ‘и’, — ‘и почему же он не хотел ничего слышать обо мне, сказал, что это нелюбопытно?’) — Верочка, ты сыграла бы что-нибудь на фортепьянах, мы с Михаилом Ивановичем послушали бы, — говорит Марья Алексеевна, когда Верочка ставит на стол вторую чашку. {Вместо: мы с Михаилом Ивановичем ~ чашку. — было: говорит Марья Алексеевна минуты через две или через три.} — Пожалуй. — И если бы вы спели что-нибудь, Вера Павловна, — прибавляет заискивающим голосом Сторешников. — Пожалуй и спою. (‘Однако ж она не ломается, — и опять, ведь вот я сижу тут минут десять уж, — она не то чтобы кокетничать или строить глазки — она на него ни разу не взглянула, кроме того, когда отвечала, — а тут смотрела просто, {Далее было: как на человека, до которого} будто на отца, или на Федю, или на свою кухарку, — что ж это значит? Федя вздор болтал? Хорошо, так зачем же ты идешь за него? — Ты не кокетка, верю, но неужели ты так алчна к деньгам?’) {Далее было: а. Да что за вздор, будто б. Тут что-нибудь и} — Федя, а ты допивай поскорее, — заметила {Было начато: ск<азала>} мать. — Не торопите его, Марья Алексеевна, — я хочу послушать, если Вера Павловна позволит. Верочка раскрыла {Далее начато: стоявшую} первые ноты, какие попались, даже не посмотрев на них, раскрыла тетрадь опять где попалось {Далее было: но оказалось, она раскрыла на середине какой-то пьесы. Верочка перевернула} и стала играть машинально, — видно было, что ей все равно, что бы ни сыграть, лишь бы поскорее отделаться. Но пьеса попалась со смыслом — какая-то ария из порядочной оперы, и скоро игра девушки одушевилась. Кончив, она хотела встать. — Но вы обещались спеть, — если бы я смел, я попросил бы вас, Вера Павловна, пропеть из Риголетто, — сказал Сторешников {Было начато: Мих<аил>} (в ту зиму {Далее было: а. весь Петербург б. модною ариею была ‘La donna e mobile’ <Сердце красавицы... (итал.)>} La donna е mobile была модною ариею). {Фраза: в ту зиму ~ ариею). — вписана.} — Извольте. — Верочка пропела La donna e mobile, — встала и ушла в свою комнату. — Не правда ли, хорошо? — сказал Сторешников учителю уже без всяких замашек снимания мерки. — Да, хорошо. — А вы знаток в музыке, как слышно по вашему тону. — Так себе. — И сами музыкант? — Несколько. У Марьи Алексеевны, слушавшей разговор, блеснула счастливая мысль. — А на чем же вы играете, Дмитрий {В рукописи: Андрей} Сергеевич? — спросила она. — На фортепьяно. — Можно попросить вас доставить нам удовольствие? — Очень рад. — Он сел и сыграл какую-то пьесу, {Далее начато: потом по} играл он не бог знает как, но недурно. Когда он оканчивал урок, Марья Алексеевна подошла и сказала, что послезавтра у них маленький вечер — день рожденья дочери — и что она просит его пожаловать. (‘Понимаю, в кавалерах недостаток, по обычаю всех таких вечеров, ну да ничего — посмотрю на нее поближе, тут есть что-то странное’. {Вместо: тут есть что-то странное’. — было: она что-то странно}) — Очень благодарен, буду. {Было начато: непремен<но>} <л. 10 об.> Марья Алексеевна хотела сделать большой вечер на верочкины. {Так в рукописи.} Верочка упрашивала, чтобы вовсе не звали никаких гостей. Одной хотелось сделать выставку жениха, другой тяжела была. {Так в рукописи.} Поладили на том, что сделать самый маленький вечер, пригласить лишь несколько человек близких знакомых. Позвали сослуживцев Павла Константиновича, двух приятельниц Марьи Алексеевны, четырех девиц, {девушек,} которые были короче других с Верочкою. Одна из девиц не могла приехать по нездоровью, {по небольшому нездоровью} три приехали. {осталось три.} Осматривая собравшихся гостей, Лопухов увидел, что в кавалерах нет недостатка: при каждой из девиц находился молодой человек, кандидат в женихи {Вместо: кандидат в женихи — было: искавший или думавший} или уже и вовсе жених. {Далее начато: Лопухов сообр<азил>} Стало быть, Лопухова приглашали не в качестве кавалера, зачем же? Подумавши, он вспомнил, что приглашению предшествовало испытание его игры на фортепьяно, — стало быть, он позван для сокращения расходов, чтобы не брать тапера. ‘Хорошо, — подумал он, — извините, Марья Алексеевна’, и подошел к Павлу Константиновичу. — А что, Павел Константинович, пора бы устроить вист. Видите, старички-то скучают. — А и правда, что пора. {А и правда, что пора, вписано.} А вы по какой играете? — По всякой играю. Тотчас же составилась партия, и Лопухов уселся играть. {Далее было: Он играл и играл очень хорошо, как многие из медицинских студентов.} Академия на Выборгской стороне — классическое учреждение по части карт: там не {Далее было: бывают партии, которые} в редкость, что играют по полтора суток сряду. {Далее начато: Игрывал} Чуть ли не половина медицинских студентов очень хорошие игроки. Сильно игрывал в свое время и Лопухов. — Mesdames, как же быть? {Далее было: Ну, мы будем играть поо<чередно>} Играть поочередно, это так — но ведь нас остается только семь: будет недоставать кавалера или дамы для кадрили? {Далее начато: Через} Первый роббер оканчивался, {подход<ил>} когда одна из девиц, {Далее начато: а. побойчее б. очень} самая бойкая подлетела к Лопухову. — Мсье Лопухов, вы должны танцевать. — С одним условием, — сказал, вставая и кланяясь. — Каким? {Далее начато: Первая} — Я прошу у вас первую кадриль. {Далее было: (однако какой светский, хоть бы офицеру такому быть).} (‘Однако какой он светский, хоть бы офицеру такому быть’.) — Ах боже мой, я на первую ангажирована, вторую — извольте. Лопухов снова сделал глубокий {глубокий и вместе важный} поклон. Танцовали восемь {Было исправлено на: девять} кадрилей, Лопухову пришлось танцевать две кадрили с каждой из дам. Двое из кавалеров поочередно играли. На третью {Было: На третью или четвертую} кадриль Лопухов просил Верочку, — первую она танцевала с Сторешниковым, вторую — он с бойкою девицей. — Мсье Лопухов, я никак не ожидала видеть вас танцующим, — начала Верочка. — Почему же? {Далее было: Разве} — Вы, кажется, ненавидите нас, женщин. — Я? Нет, но я избегаю женского общества. — Почему же? — Я обручен, и у меня очень ревнивые невесты. {Далее было: Невесты? Как} — У вас не невеста, а невесты? — Да, у меня две невесты. — Однако же это интересно, даже страшно. — Да, одна из невест довольно страшная. Одна, которая не страшна, но тоже очень ревнива, — почти неотступно сидит со мною, когда я дома, и следит за каждым моим движением, — но исчезает, лишь только кто войдет в комнату, и не выходит за порог ее. Мы с нею ставим на лампу реторты, режем лягушек, — она очень добрая, но безжалостная. — Ну, эта невеста мне не интересна. Не называйте ее, пожалуй, — знаю. Но другая невеста, другая, — другую вы должны назвать мне. — Другую? Нет, другую не назову, — может быть, после, когда мы ближе познакомимся. Но теперь — нет. {Далее было: боюсь} — ‘Не назову?’ Или это секрет? Но я требую. — Назвать не могу, потому что она не бесплотное существо, как первая, — нет, эта невеста живая. — По крайней мере, можно описать ее? Она хороша собою? — Очень. — Брюнетка или блондинка? {Далее начато: а. Блондинка б. Этого я не} — На это я не могу вам отвечать. Но я вам могу сказать, например, {как мы} где и как мы с нею виделись ныне, да нет, это было бы длинно, {Далее было: довольно} — мы слишком много раз виделись в течение дня, — скажу, как я виделся с нею, когда ехал сюда. На Выборгской мне встретился старик, довольно хилый, и тащил узел белья, — я его знаю, это отец двух вдов, прачек, они живут подле нас, — с ним шла моя невеста и так дружно разговаривала с ним. — Я выехал на мост — шла женщина {Далее было: и несла на руках ребенка, в очень легонь<ком>} в каком-то дрянном капоте, который вовсе не согревал ее, — она дрожала, — я взглянул — моя невеста идет и говорит с нею. Я проехал еще несколько — мне встретился мастеровой, такой худой, оборванный, пьяный, — я взглянул — моя невеста идет и говорит с ним. Я выехал на набережную, — … — Довольно, довольно, — понятно: бедность, нищета. — Может быть, вы отгадали, может быть, вы не отгадали, — я сказал, что не могу назвать вам ее имени. Впрочем, я отвечаю вам такими аллегориями, которые хороши {лучше} в поэмах, а не в разговоре. {в простом разговоре.} Вы спросили, ненавижу ли я женщин? Нет, я их очень люблю — прежде влюблялся, теперь просто люблю, но мне их жалко. {Вместо: но мне их жалко. — было: и очень жалею} — Жалеете? Вот новость! Разве мы так жалки? — Да разве вы не женщина? — Мое положение совершенно особенное. (‘Странно, — как она посмотрела — с какою-то благодарностью. Гм! Так вот что! Однако трудно верить после всего, что я слышал. — Или хочет передо мною разыгрывать жертву? Это скорее’.) — А если вы женщина, то, хотите, я скажу вам самое задушевное {глубочайшее} ваше желание, самую глубочайшую тайну вашу? — Скажите, скажите, — это тем любопытнее, что у меня нет никаких. — Да? — Он посмотрел на нее. — Нет. — Ну, личных, особенных, может быть, еще и нет. Но это общая тайна всех женщин. — Скажите ее, я еще не знаю ее. — Вот она: ‘Ах, как бы мне хотелось быть {Вместо: как бы мне хотелось быть — было: если б я была} мужчиною!’ Я не встречал женщины, у которой бы нельзя было найти {выманить} эту задушевную тайну. А большею частью она прямо высказывается, даже без всякого вызова. Как только женщина чем-нибудь расстроена, она тотчас говорит {Далее начато: — ‘несчастные} что-нибудь такое: ‘зачем я не мужчина?’ или: ‘бедные мы существа, женщины’, или: ‘мужчина совсем не то, что женщина’, или что-нибудь такое. Правда? Верочка улыбнулась. — Правда, это можно слышать от всякой женщины. — Вот видите, как жалки женщины, что если бы исполнить задушевнейшее желание каждой из них, то на свете не осталось бы ни одной женщины. — Да, кажется, так, — сказала Верочка. — Все равно, как не осталось бы на свете ни одного бедного, ни одного больного — видите, {Далее было: а. как же их не б. какое же чувство? Впрочем, я не совершенно} как же их не жалеть? Я совершенно разделяю желания бедных и больных, которые когда-нибудь исполнятся, — ведь раньше или позже мы сумеем устроить жизнь так, что не будет ни бедных, ни больных. — Не будет? — Глаза Верочки сверкали: — я сама думала, что не будет, но как их не будет, я не умела придумать. {Против фразы: Не будет ~ придумать. — дата: 24 декабр<я>} — А вот, видите, есть такие две женщины, которые об этом стараются, — очень сильные, сильнее всех людей на свете, да и сильнее всего на свете, — одна хочет сделать, чтобы не было больных, другая — чтоб не было бедных, — это и есть мои невесты. — Так вот, я согласен с желанием больных и бедных, чтобы их не было, — но не согласен с желанием женщин, чтоб женщин не было на свете, потому что этому желанию нельзя исполниться: с тем, чему нельзя быть, я не соглашаюсь. Женщины так и останутся женщинами, мужчины — мужчинами. Но у меня есть другое желание: мне хотелось бы, чтобы женщины подружились с моею второю невестою, — она и об <них> заботится, как о многом, {Вместо: как о многом, — было: а. как обо многом б. как о бедных} — она очень обо многом заботится. Если бы они подружились {Начато: поз<накомились>} с нею, и мне не стало бы причины жалеть их, и у них исчезло бы желание: ‘ах, зачем я не родилась {Вместо: зачем я не родилась — было: если б я была} мужчиною!’ — Мсье Лопухов, еще одну кадриль, непременно. — Похвалю {Благодарю} вас за это, вот как, — он пожал ей руку — да так спокойно и серьезно, как будто ее подруга, или как жмет своему товарищу. — Которую же? — Последнюю. — Хорошо. {Текст: Последнюю. — Хорошо, вписан.} Марья Алексеевна несколько раз шмыгала мимо их во время этой кадрили. Пришла последняя кадриль. — В прошлый раз разговор шел все обо мне, — начал Лопухов, {Далее было: а теперь мне хотелось бы, чтобы вы сказа<ли>} — а ведь это вовсе невежливо {недели<катно>} с моей <стороны>, что я все говорил о себе. Теперь давайте {позвольте} поговорим о вас. Знаете, я был о вас еще гораздо худшего мнения, чем вы обо мне. {Далее начато: Вот вам и комп<лимент>} А теперь — ну, да это после. Но все-таки я не умею отвечать себе на одно. Отвечайте вы мне. Скоро будет ваша свадьба? — Никогда! {Было: — Не знаю. Я думала, что никогда.} — Что ж {Да? Что ж} это значит? {Далее было: Мне жаль его. — Вы говорите,} Зачем он считается женихом? — Зачем? Одного я вам не скажу — мне тяжело. {Далее было: это не мой секрет.} А другое могу сказать: мне жаль его. Он так любит меня, — сказать ему, что я думаю, — я говорила, но он отвечает: ‘не говорите, это убьет, не говорите, молчите’. — Хорошо, это одна причина. А другая? — Я не могу вам сказать, <л. 11> — это не моя тайна. — Это не ваша тайна, что ваше положение в семействе ужасно. Теперь я все понимаю, и как же я был слеп, что не понял этого, как увидел вас, простите меня. {Вместо: Это не ваша тайна ~ меня. — было: — Я больше не спрашиваю вас, — я все понимаю, — и как я был слеп, что не понял этого, как увидел вас, — простите меня.} — Теперь оно сносно. Теперь меня никто не мучит — ждут и оставляют меня — или почти оставляют меня одну. — Но ведь это не может же тянуться долго — к вам начнут приставать. Что тогда? — Ничего. Я думала об этом и решилась. Я тогда не останусь здесь. Я могу быть {Я пойду} актрисою. Ах, какая это завидная жизнь! Независимость, независимость! — Ну, и аплодисменты. — Да, и это хорошо, — но главное, независимость! Делать, что хочу, жить, как хочу, никого не спрашиваясь, — ничего ни от кого не требовать, — ни в ком, ни в ком не нуждаться! Я так хочу жить! — Хорошо, хорошо! Это так! Теперь у меня просьба к вам: я узнаю, как это сделать, к кому надобно обратиться, — да? — Благодарю, — она пожала ему руку. — Делайте же это скорее, — мне так хочется поскорее вырваться из этого несносного, гадкого, унизительного положения! Я спокойна, мне сносно — разве это так в самом деле? Разве я не вижу, что делается моим именем? Разве я не знаю, как думают обо мне все, кто здесь есть? Интригантка, хитрит, — обирает жениха, {Далее было: а. держит его только за б. будет дер<жать> в. жертвует его} хочет быть богата, войти в светское общество, блистать, — будет держать мужа под башмаком, будет помыкать им, обманывать его! — Разве я не знаю, что все так обо мне думают, — нет, нет, {Далее было: а. я заплачу б. слез не уви<дите> в. слез не будет} напрасно смотрите, не навернулись ли слезы, {Далее начато: я давно раз<училась>} — их давно у меня не бывает. Не хочу так жить, не хочу! Вдруг она задумалась. — Не смейтесь тому, что я скажу. Ведь мне жаль его — он так меня любит. — Он вас любит? А вот что: так он на вас смотрит, как вот я, или нет? Такой у него взгляд? — Вы смотрите просто, прямо на меня, — вы смотрите на меня, как смотрят на меня те подруги, которые расположены ко мне. Нет, ваш взгляд не смущает {не стыдит} и не обижает меня. {Далее начато: Нет я, когда вы смотрите на меня} — Видите ли, это потому, что мой взгляд чист. А он так смотрит? Она покраснела и молчала. {Далее было: Вы виноваты чем-нибудь перед ним? — Чем же? Она засмеялась. — Так отчего же вы стыдитесь его и вам неловко, ко<гда>} — Значит, он не любит. Это не любовь, Вера Павловна. — Что же это? — Что такое это, я вам не скажу. Только это дурная вещь. А зато вы скажете, что такое любовь. Тогда вы сами решите, любовь ли его чувства к вам. Скажите, кого вы больше всех любите, — я говорю не про страсть, {Вместо: я говорю не про страсть — было: я говорю не про любовь} мы сейчас к ней вернемся, {Далее начато: я говор<ю>} — кого вы любите больше всех из ваших родных, из подруг? — Из них — никого сильно. Но недавно мне встретилась одна очень странная женщина: она очень дурно говорила мне о себе, запретила мне продолжать знакомство с нею, — мы виделись по совершенно особенному случаю, — она сказала, что когда мне будет крайность, но только самая страшная крайность, такая, что оставалось бы только умереть, чтоб тогда я обратилась к ней, но иначе никак, я ее очень полюбила. — Хорошо. Вы желаете, чтоб она делала для вас что-нибудь такое, что ей неприятно или вредно? Верочка улыбнулась. {Далее было, — Да мне нечего от нее требовать, об этом нечего и говорить, — разумеется, нет} — Хорошо, но представьте же, что вам очень, очень нужно было бы, чтобы она сделала для вас что-нибудь, и она сказала бы вам: ‘если я это сделаю, это будет мучить меня’, — повторили бы ваше требование? Стали бы настаивать? — Скорее умерла бы. — Ну вот видите, это любовь. {Далее начато: Но любовь} Только это любовь — просто чувство, а не страсть. Любовь между женщиною и мужчиною — страсть. А чем отличается страсть от простого чувства? Силою. {Далее начато: а. Можно б. Бели я страстно в. Моя любовь} Так вот видите ли, если при простом чувстве, слабом, слишком слабом перед страстью, любовь ставит вас в такое {Вместо: ставит вас в такое — было: внушает вам такое} отношение к человеку, что вы говорите: ‘лучше умереть, чем быть причиною мучения для него’, — если простое чувство так говорит, то что же скажет страсть? {любовь} Вот что она скажет: ‘умру скорее, чем не только потребую словами или делом, — чем в мыслях, чтобы этот человек сделал для меня что-нибудь, кроме того, что ему самому приятно, — умру скорее, чем допущу, чтобы он для меня стал принуждать себя’. {было начато: а. или лишился какой б. или [отказ<ался>] или — для меня [испортил] лишился [чего-нибудь] какой-нибудь} Вот это такое любовь {страсть} между женщиной и мужчиной. А если страсть не такова, так она не любовь. {Вместо: она не любовь. — начато: а. это не любовь, Вера б. страсть} Вашу руку — я сейчас ухожу отсюда. Я все сказал. — До свиданья. Только что же вы не поздравили меня? Ведь ныне день моего рождения. Он смотрел {долго смотрел} на нее. — Может быть. Если вы не ошибаетесь, хорошо для меня. {Далее начато: а. Если ошибаетесь б. Может быть. Вот на всякий случай, — он улыбнулся} — Еще одно слово: то, что вы говорили, вы говорили? — И вы спрашиваете? — Ах, боже мой, какой же вы непонятливый, — она улыбнулась: — я вовсе не то спрашиваю: вы один так говорите? И он улыбнулся. — Ах, вот что, — нет, не я один, это говорит моя вторая невеста. — Она хорошая женщина? — Хорошая. — Только как же ее имя? Вы не считайте меня, глупенькою девочкою, что я сказала: ее зовут ‘бедность’. Я тотчас же увидела, {Вместо: Я тотчас же увидела — было: Я знаю, что нет, ее зову<т>} что нет. Но как же ее? {Далее было: Он засмеялся. — Вера Павловна, кто ее любит, тот сам дает ей имя, какое [подх<одит>] подсказывает ему любовь к ней, у ней много имен, у нее много дела [но забот], скоро узнаете, как ее [звать] называть, прежде познакомьте<сь>} Он засмеялся. {Далее начато: У нее такая привычка, что преж<де>} — Когда хорошенько познакомитесь с нею, тогда сама и подскажет .вам свое имя. {Вместо: сама ~ свое имя. — было: и скажет она свое имя, — сама.} ‘Как это быстро, как это неожиданно’, — думала Верочка {Далее было: сидя одна} в своей комнате по окончании вечера. ‘В первый раз говорили, и стали так близки! {Далее было: Неужели это так?} За полчаса вовсе не знать друг друга — и через час видеть, что {Далее начато: а. не будем жить друг б. наши судьбы связ<аны> в. что как будто знаем дру<г>} готовы всем на свете пожертвовать друг для друга! Как это странно!’ Верочка, тут есть другая странность, — не для тебя или для него, или для меня, а для тех многих, которые не знали таких людей, как вы: отчего у тебя нет ни колебанья, ни сомненья? Вот это странно для них. Ведь, по их мнению, {Ведь они не} это так трудно — не сомневаться ни в себе, ни в другом. {Далее начато: А ты, Верочка, так уверена не в} А вот что еще страннее для них, Верочка: как это ты совершенно спокойна? Ведь они привыкли думать, что любовь так и должна быть в самом деле тревожным чувством, какое они испытывали, в каком видели таких же, как они, не верующих ни в себя, ни в тех, кого любят. А ведь ты, Верочка, когда ты будешь спать мирно, как малютка, на твоем <лице> будет такая тихая радость, как будто ты еще и не знаешь, что такое страсть. Это, Верочка, люди, которые не знают, что такое настоящая любовь, — та любовь, которую стоит называть любовью. Это жалкие люди, Верочка: они или сами не были достойны любить, как {как достойно} требует человеческое достоинство, или были так несчастны, что любили недостойных. А мы с тобою, Верочка, не испугаемся {не тревожимся} слова ‘страсть’ — мы испытали, что, когда страсть такова, как ей {Далее было: и следует} по-настоящему и следует быть всегда, в ней нет ничего страшного. {мучительного.} Почивай {Спи, мой д<руг>} мирно, мой друг, Верочка. ‘Как это странно, — думает она: {Далее было: а. Начато: засы<пая> б. уже в полудремоте в. уже в своей г. уже го } — ведь я сама все это передумала, перечувствовала, {и перечувствовала} — что он мне говорил и о бедных, и о больных, и о женщинах, и о том, как надобно любить, {и о том ~ любить, — вписано.} — откуда я это взяла? Кое-что такое было в книгах, которые читала я, но ведь там было вовсе не то, — и все с какими-то сомнениями, или с безнадежностью, или исключениями {вовсе исключениями} да ограничениями, — а я думала, что это самые лучшие книги, — даже и у Жоржа Санда, — а ведь Жорж Санд такая добрая, благородная и, кажется, все знает, а нет, и у ней не то, — и у наших не то, — нет, у наших уж вовсе не то, а вот удивительно: даже и у Диккенса не то, а ведь как будто все знает, — отчего же и он этого не знает? А ведь в этом все. Ведь без этого ничего нельзя понять, {Далее начато: а. что хор<ошо> б. что} — если бедные останутся, как же жить на свете, хоть бы и не был сам беден? {Далее было: а. Нельзя жи<ть> б. Тяжело.} Да, что ж {Далее начато: это никто этого не} не знают этого, что надобно, {бедным надобно,} чтоб вовсе никто ни беден, ни несчастен? {Далее начато: От чего я этого у них} Да разве у них нет этого? Нет, у них {Далее было: этого нет.} все как-то не так. Им и жалко, а все им думается, что без этого нельзя, — что это жалко, и так и останется, — нет, не останется, не останется! Да разве они этого не говорят? Нет, не говорят: если б они это говорили, я бы давно и знала, что умные и добрые люди так думают, — а то ведь мне все казалось, что это только я так мечтаю, — потому так мечтаю, что глупенькая девочка, которая ничего не понимает, я все думала, что, кроме меня, глупенькой девочки, никто <л. 11 об.> этому не верит, никто этого не ждет, — а вот он говорит, что его невеста растолковала всем, кто ее любит, что это именно все так будет, как мне казалось, и всем {и ведь так всем} рассказала так понятно, так хорошо, что они все стали заботиться, стали работать, чтоб это поскорее так было. Какая его невеста умная! Только кто ж это она? А я узнаю, кто, — непременно узнаю — ведь я такая: что захочу, то и сделаю. Да, вот будет хорошо, когда это будет, — бедных не будет, больных не будет, никто никого принуждать не будет, — все будут веселые, добрые…’ И с этим Верочка заснула. {И с этим ~ заснула, вписано.} Верочка, {Было: Нет, Верочка} это не странно, что передумала и перечувствовала это ты {Вместо: передумала ~ ты — было: ты все} — простенькая девушка, {Далее было: которая только и читала} не слышавшая и фамилий-то тех людей, которые стали учить нас {людей} тому, что ты думаешь, — вовсе не странно, {Вместо: вовсе не странно, — было: но} что ты {Далее было: передумала эти} поняла и приняла к сердцу эти мысли, которых {Далее было: о которых, кроме немногих} не могли себе ясно представить даже самые умные и добрые люди из людей двадцатью годами постарше тебя, — тогда, Верочка, эти мысли только еще вырабатывались жизнью, нетрудно было понять их во всей простоте и живости, {Далее было: нужна была гениальность, доходящая} а теперь они выработались, носятся в воздухе, {в воздухе у нас} как аромат в полях, когда пришла пора цветов, — у кого свежая грудь, тот или та дышит, {Далее было: не думает ни о чем} и только, — а грудь так сама и наполняется мягким ароматным воздухом. Нет, это еще не так странно, {Вместо: Нет, ~ странно — было: Это не странно} а вот что покажется странно людям, {жалким людям} не перечувствовавшим {которые не перечувствовали} того, что тебе так знакомо, не полюбившим {Вместо: не полюбившим — было: которые не желают и полюбить} доброй красавицы-невесты, которую больше тебя любит твой милый и которую ты хочешь любить больше, чем его, — им странно покажется то, с какими мыслями ты, мой друг, {мой друг Верочка} засыпаешь в первый день первой любви, — то, что от себя, от своего милого, от своей любви перешла ты к мыслям, что всем людям надобно быть счастливыми и что ты хочешь жить для того, чтобы помогать этому скорее быть, — но нам с тобою это не странно, {Далее было: как мы с тобою чувствуем, этому так и д<олжно> } — по-нашему с тобою этому так и должно быть, это одно и натурально: по-нашему с тобою — ‘я чувствую {я хочу знать} радость и счастье’, значит ‘я хочу, {я хочу и буду стараться} чтобы все люди были радостны и счастливы, и буду думать об этом и буду трудиться для этого’. Так, Верочка, так, {Далее было: ты человек} — ты чувствуешь по-человечески. {Вместо: Так ~ по-человечески. — было: — Э, да уж ты заснула, милая моя Верочка.} Марья Алексеевна шмыгала мимо дочери и учителя во время первой их кадрили, но во время второй она не показывалась подле них, а вся была погружена в хлопоты хозяйки по приготовлению ужина. {Далее начато: Перед у<жином>} Кончив эти заботы, осмотрев накрытый стол, она справилась, — учителя уже не было. Через два дня учитель пришел {опять пришел} на урок, когда подали самовар, {Вместо: когда подали самовар — начато: а. чаю б. до чаю оставалось еще} — это приходилось {было} всегда во время урока, она вышла {сама вышла} в комнату, где учитель занимался с Федею, и попросила его пожаловать, посидеть с нею, пока будут пить {куш<ать>} чай: учитель завел было такой обычай, что Феде подавали чай в комнату, где он сидел с учителем, — Федя пил, а учитель в это время рассказывал {болтал} ему истории про зверей, про птиц и тому подобные вещи, не входившие в предмет их ученья, так что, кроме первого раза, вовсе и не показывался в другие комнаты, кроме этой. {Вместо: в другие со этой. — было: в чайную комнату} Но теперь Марья Алексеевна сказала, что ей нужно поговорить с ним. Он пошел и сел за чайный стол. Марья Алексеевна начала расспрашивать его о способностях Феди, о том, какая гимназия лучше, {Далее было: две гимназии были} о том, не лучше ли поместить {отдать} его в гимназический пансион, и так далее, — что же, очень натуральные расспросы заботливой матери. Но во время этих расспросов она так усердно и любезно просила учителя выкушать чаю, {чашку чаю} что Лопухов согласился отступить от своего правила и взял стакан. {Далее было: радушно предло<женный>} Верочка долго не выходила, — вышла, она и он обменялись поклонами, как будто ничего между ними не было, а Марья Алексеевна все еще продолжала расспросы о Феде. Вдруг она круто поворотила разговор на самого учителя и стала расспрашивать, кто он, что он, как живет, как думает жить, — есть ли у него родственники, имеют ли состояние, — старалась входить во все подробности. Учитель отвечал коротко и неопределенно, что родственники есть, живут в провинции, что люди небогатые, что он живет уроками, думает быть {остаться} медиком при гошпитале в Петербурге, — словом сказать, из всего этого ничего не выходило. Видя такое упорство, Марья Алексеевна приступила к делу прямее: — Вот вы говорите, что останетесь здесь, {Далее было: значит} — а здешним докторам, слава богу, можно жить, — еще не думаете о семейной жизни, или имеете девушку на примете? (‘Так вот оно к чему велось. Видно, лучше бы тебе, матушка, не {Вместо: Видно, ~ не — было: Лучше бы, видно, не} подслушивать’.) — Как же, имею. — И помолвлены или нет еще? — Помолвлен. {Далее начато: Значит, можно вас, Дмитрий Сергеевич, с невестою поздр<авить>} — И формально помолвлены, или только так, между собою говорили? — Формально помолвлены. Бедная Марья Алексеевна! Она беспрестанно слышала слова: ‘моя невеста’, ‘ваша невеста’, ‘я ее очень люблю’, ‘она красавица’, — и успокоилась, что волокитства со стороны учителя быть не может, и уже не подслушивала во вторую кадриль, — ей хотелось только обстоятельнее и основательнее узнать эту успокоительную историю. Она и начала-то спрашивать уж не из недостатка {сомнения} убеждения, а потому, что ведь приятно душе услышать подробно о том, чем она угомонилась при одном звуке главного слова. Она продолжала расспросы, учитель отвечал основательно, хотя, по своему правилу, кратко. ‘Хороша ли его невеста?’ — ‘Необыкновенно’. — ‘Есть ли приданое?’ — ‘Нет, но получит огромное наследство’. — ‘Как велико?’ — ‘Очень велико’. — ‘Тысяч сто?’ — ‘Гораздо больше’. ‘Неужели до миллиона?’ — ‘Может быть, и не один’. — Марья Алексеевна всплеснула руками и пришла в восторг. — ‘Скоро ли?’ — ‘Вероятно, скоро’. ‘А свадьба скоро ли?’ — ‘При первой возможности’. — ‘Так и следует, Дмитрий Сергеевич, скорее, покуда еще не получила наследства, — а то ведь от женихов отбою не будет’. — ‘Совершенная правда’. — ‘Да как это бог послал ему такое счастье, да как это не отбили еще ее у него?’ — ‘Да так, еще почти никто не знает, что она должна получить наследство’. — ‘А он проведал?’ — ‘Он проведал’. ‘И верно разузнал?’ — ‘Еще бы, документы сам проверял, с того и начал. Без документов он бы шагу не сделал. Он дурак был бы иначе’. {Текст: с того и начал ~ иначе’. — вписан.} ‘Какое счастье-то! Конечно, за молитвы родительские?’ — ‘Вероятно’. {Далее начато: а. Если бы Марья Алек<сеевна> б. С Марьею в. Над Марьею Алексеевною сбылся тот афоризм} Марья Алексеевна, и прежде довольная {уже довольная} учителем за то, что он не пьет ее чаю, а с вечера третьего дня убедившаяся, что такой учитель — редкая находка по необыкновенному у таких молодых людей совершенному препятствию к волокитству за девушками в семействах, в которых они приняты, {Далее было: теперь была от него уже в совер<шенном?> б. то есть, по неспособности его быть поме<хой> совершенно} теперь была от него уже в полном восторге: {Далее было: и плут-то какой-то} какой солиднейший и умнейший человек, — и разведал-то о наследстве, которого еще никто не пронюхал, и не забыл по документам-то справиться, — ведь это кому из молодых людей придет в голову? И поди-ко, чать, как примазывался-то к невесте, — а богат-то как будет! Ну, этот, можно сказать, умеет свои дела вести. Верочка сначала едва удерживалась от слишком заметной улыбки, но постепенно ей стало казаться, — как же это ей стало казаться? да нет, как же и показаться этому, — да нет, это в самом деле так, — что Дмитрий Сергеевич отвечает хотя и Марье Алексеевне, но говорит не Марье Алексеевне, {Вместо: отвечает ~ Марье Алексеевне — было: говорит не с Марьею Алексеевною} а ей, Верочке, что он подшучивает над Марьею Алексеевною, но серьезно, серьезно, и все правду, только правду, говорит ей, Верочке. Казалось ли только так Верочке, или в самом деле так было, кто знает? Он знал, и она узнала, {Далее начато: когда потом спроси<ла>} а нам, пожалуй, и не нужно знать. Нам нужны факты. И факты — я {я вам} ничего не рассказываю, кроме фактов, — хороши они, дурны они — мне что за дело, — сами судите, правдоподобны они или нет по вашему мнению, это зависит от того, в каком кругу вы жили, с какими людьми знались. Это ваше дело, а не мое. {Вместо: Это ~ не мое. — было: Я вам только говорю, что это не мое} Когда я скажу, что земля вертится вокруг солнца, один скажет: несомненно так, другой — что это неправдоподобно, третий — что это просто невозможно. {Далее начато: Я не ответчик за} Я полагаю, что мнения того, другого и третьего не имеют никакого влияния на достоверность самого факта, а свидетельствуют только о степени развития людей, выражающих о нем то или другое мнение. Итак, мне нет дела до мнений, я занимаюсь только фактами. А факт был тот, что Верочка, <л. 12> скоро переставшая улыбаться и начавшая слушать Дмитрия Сергеевича серьезно, думала, что она {Было: что она понимает} все лучше и лучше понимает его странные вчерашние и нынешние слова, {речи,} а Марья Алексеевна, слушавшая его также серьезно, обратилась к Верочке и сказала: ‘Друг мой, Верочка, что ты все такой букой сидишь? Ты бы развлеклась {Было начато: попросила Дими<трия>} — попросила бы Дмитрия Сергеевича сыграть тебе в аккомпанемент, а сама бы спела’, — и смысл этой фразы был: ‘мы вас очень уважаем, Дмитрий Сергеевич, и желаем, чтобы вы были близким знакомым нашего семейства, {Против текста: и смысл этой фразы ~ семейства, — дата: 25 декабр<я>} а ты, Верочка, не дичись Дмитрия Сергеевича, — я скажу Михаилу Ивановичу, что у него уж есть невеста, и Михаил Иванович тебя к нему не будет ревновать’. Таков был смысл слов Марьи Алексеевны для Верочки и Лопухова, а для нее самой они имели — конечно очень натуральней — такой смысл: {Далее было: Я ему скажу [чтобы], не мож<ет>} ‘надо его приласкать, — впоследствии полезен будет, когда станет богат’, {Далее было: а теперь вот что} но кроме этого был для нее и другой смысл: {Далее было: Когда мы его приласкаем, я ему скажу} ‘я ему стану говорить, что мы люди небогатые, что нам тяжело платить за уроки по целковому — не может ли он взять {взять за уроки} поменьше’. Вот сколько смыслов имели слова Марьи Алексеевны. {Вместо: Вот сколько ~ Марьи Алексеевны. — начато: Вот был смысл слов Марьи} Дмитрий Сергеевич сказал, что теперь он кончит урок, а потом с удовольствием поиграет на фортепьяно. Много смыслов {Вместо: Много смыслов — было: Много было смыслов в} имели слова Марьи Алексеевны, много имели и результатов, со стороны сбережения платы за уроки она достигла успеха, превосходившего размер ее ожиданий: через неделю она намекнула Дмитрию Сергеевичу, — теперь уж он был не учитель, а Дмитрий Сергеевич, — что они люди небогатые, он с первого же намека {раза} понял и был ‘так деликатен’ — по ее выражению, — что сказал, что для них он готов брать вместо целкового полтинник. Всякий посторонний подумал бы, что это не совсем клеится с характером корыстолюбивого пройдохи, {Вместо: корыстолюбивого пройдохи — было: человека [хитр<ого >] алчного и хитрого} каким Дмитрий Сергеевич {он} казался Марье Алексеевне. Но так уж устроен человек, что не любит судить по общему правилу о том, что касается до него, — всегда охотник делать исключения в свою пользу. {Вместо: судить ~ пользу. — было: а. подвергаться критике того, что ему выгодно или приятно, б. [подводить] судить по общему правилу о том, что касается до него, — в свою пользу.} Когда, например, какой-нибудь пройдоха-подчиненный {секретарь} уверяет начальника-пройдоху, что предан ему душою и телом, то пройдоха-начальник, зная, что подчиненный-пройдоха обманывает всех, верит, что этот обманщик действительно предан ему, {Вместо: верит ~ предан ему, — было: думает, что его-то он не обманывает.} что вы прикажете делать с этим свойством {качест<вом>} человеческого сердца? Оно дурно, оно вредно, но Марья Алексеевна не была, к сожалению, изъята от этого недостатка, которым страдают почти все корыстолюбцы, хитрецы и дрянные люди, {Далее начато: от него спасает только или} — от него избавлены люди только двух разрядов: или {Вместо: от него избавлены ~ или — было: от него избавляют людей только две крайности, или та} когда человек уже трансцендентальный негодяй, восьмое чудо {сказочное чудовище} света по мошеннической виртуозности, когда мошенничество наросло на нем такою абсолютно прочною {Вместо: абсолютно прочною — было: а. толстою б. крепкою} бронею, сквозь которую не пробивается на свет {наружу} никакая человеческая слабость — ни тщеславие, ни самолюбие. {Далее было: [ни] когда он уже служит [мошенник] [таких идеалов] [мошенничества] своей идее с энтузи<азмом>} Таких героев мошенничества чрезвычайно мало, {Далее было: и всегда смело [бейтесь] ставьте об заклад [что против] сто рублей против рубля, что очень легко провести плута, если только плут} и если кто-нибудь укажет вам хитреца и скажет: ‘вот этого человека никто не проведет’, {Вместо: никто не проведет’, — начато: трудно про<вести>} — смело ставьте сто рублей против рубля, что этот плут сам себя водит за нос, не в том, так в другом. Уж, кажется, доки были {Вместо: Уж ~ были — было: На что уж, кажется, дока был} Луи Филипп и Меттерних, — а ведь как отлично вывели сами себя за нос из Парижа и Вены в места злачные и спокойные идиллически наслаждаться картиною того, как там, в этих местах, Макар телят гоняет. {Далее начато: Вот там} А Наполеон Великий был как хитр, — да при такой-то хитрости еще имел — по крайней мере все так уверяют все {Так в рукописи.} — гениальный ум, — а как мастерски провел себя за нос на Эльбу, да еще мало показалось, захотел подальше провести себя — и удалось, удалось: {Далее начато: про<тащил>} так и дотащил себя за нос до острова св. Елены, — а ведь как трудно-то было, почти невозможно, а все-таки сумел преодолеть все препятствия к достижению острова св. Елены, — прочтите-ко ‘Историю кампании 1815 г.’ Шарраса, — умилительно усердие и искусство, с каким великий макиавеллист тут вел себя за нос. Увы, Марья Алексеевна не была изъята {Вместо: не была изъята — было: не избегла} от слабости, которой {на которой} подвержены были ее более знаменитые в истории Европы сотоварищи. {Далее было: [Зато] Мало таких плутов, которые не водили бы себя за нос, — [но многочисленны] — зато многочисленны люди, которые спасаются от} Мало людей, которым бронею против обольщения служит законченная доскональность в мошенничестве. Но зато многочисленны люди, которых делает {защищ<ает>} недоступными обольщению простая честность сердца. По свидетельству всех Видоков и Ванек Каинов, нет ничего труднее, как надуть честного, бесхитростного человека, если он имеет хоть немножко рассудка {рассудка вписано.} и житейского опыта. У честных, бесхитростных людей есть совершенно другая вредная слабость: {Далее начато: прямо} в одиночку они не обольщаются, но они подвержены повальному обольщению, — ни одного из них не может взять за нос плут, {Было начато: мош<енник>} но носы всех их вместе, как одной компании, постоянно готовы к услугам. Плуты {Мошенники} имеют прямо противоположное свойство: {Вместо: имеют ~ свойство: — было начато: совершенно наобор<от>} в одиночку они очень слабы насчет независимости своих носов, но компанионально {Далее начато: они мастерски} их носы не проводятся. Однако ж мы забрались в историю и психологию, — это уж лишнее. {Вместо: уж лишнее. — начато: находится в разн <не закончено>} Занимаешься рассказом, так занимайся рассказом. Слова Марьи Алексеевны, имевшие так много смыслов, имели и много результатов. Одним было понижение платы за урок с целкового на полтинник. Другим, что от этого удешевления учителя, то есть теперь уже не учителя, а Дмитрия Сергеевича, Марья Алексеевна еще более утвердилась в хорошем мнении о нем, то есть и во мнении, что он, {Далее начато: плут перво<статейный>} как две капли воды, похож на нее саму и что его компания может {Вместо: и что его ~ может — было: я стало быть, мож<ет?>} только принести пользу Верочке, то есть прочнее утвердить Верочку в принципах ее самой, Марьи Алексеевны, — конечно, Верочка и сама дока, но все еще молода, {Далее было: а. Начато: ну не б. ну ей не мешает посмотреть поближе на} — если еще остаются в ее голове какие-нибудь глупости, там какие-нибудь глупые девические мечты, так он поможет Марье Алексеевне выбивать их из дочери. {Вместо: так он поможет ~ дочери. — было: так это для нее хорош<о>} Третьим результатом слов Марьи Алексеевны было, разумеется, то, что {что учитель} Верочка и Лопухов стали с ее разрешения и под ее покровительством и надзором проводить {Исправлено на: могли проводить} вместе довольно много времени. Лопухов, кончив урок часов в восемь, оставался в семействе {в доме} Марьи Алексеевны еще часа два-три, игрывал в карты с матерью семейства, отцом семейства и женихом, говорил с ними, играл на фортепьяно, а <л. 12 об.> Верочка пела, или Верочка играла, а он слушал, или она и он разговаривали, и Марья Алексеевна не мешала, не косилась, — хотя, конечно, не оставляла их без надзора. Разумеется, не оставляла, потому что, хотя Дмитрий Сергеевич и очень хороший молодой человек, но все же недаром говорится пословица: ‘пальца в рот никому не клади’. Она наблюдала, — но все наблюдения утверждали ее убеждение в благонамеренности Дмитрия Сергеевича. Например, Верочка играет, а он стоит и слушает, — а Марья Алексеевна и смотрит, не запускает ли он глаз сверху за корсет, — нет, не думает запускать, — глядит в лицо Верочке, да глядит так ‘бесчувственно’, что сейчас видно: на нее смотрит только из учтивости, а сам думает о невестином приданом, {Текст: да глядит ~ приданом, — вписан вместо начатого: да с таким [холод<ным>] спокойным выражением} и глаза у него не разгораются, как у Михаила Ивановича. {Далее было: а. так и следует Михаилу б. глазам [тольк<о>| куда разгораться, — он, когда смотрит на нее, [так] такой в. Делали г. А чтобы сказал этак что-нибудь люб<езное>} Или вот — приносил он книги Верочке, {Далее было: Марья Алексеевна, улучивши время, когда Верочка была [в Гостином дворе] у [какой-то] подруги, обшарила в комнате у Верочки все ящики и уголки, нет ли записочек, — нет, — взяла книги, которые принес Димитрий Сергеевич} раз Верочка собралась к подруге, — и Михаил Иванович тут сидел, — вот, как Верочка ушла, Марья <Алексеевна> взяла книги, принесла Михаилу Ивановичу: ‘Посмотрите-ко, Михаил Иванович, это какая немецкая-то книга? — французскую-то я сама разобрала: написано ‘Гармония’ — ну, как на фортопьянах играть, это хорошо, {нуж<но>} а вот по-немецки-то я не мастерица’. Михаил Иванович посмотрел, посмотрел на заглавие и медленно произнес: ‘О религии, сочинение Люд-ви-га, Люд-ви-га, — Людовика Четырнадцатого’. Это, Марья Алексеевна, был французский король — отец тому королю, на место которого нынешний Наполеон сел. {Вместо: отец тому ~ сел. — было: отец тому, который вот недавно-то бежал и на место которого нынешний император сел.} — Значит, о божественном? — О божественном, Марья Алексеевна. — Это хорошо, Михаил Иванович. То-то, я и знаю, что Дмитрий Сергеевич солидный молодой человек, — а все-таки нужен глаз да глаз за всяким человеком. — Это вы правду говорите, Марья Алексеевна. — Только вот что я думаю, Михаил Иванович: король-то французский какой был веры? — Католик, натурально. — Так он там не в папскую ли веру обращает? — Нет, это напрасно беспокоитесь, Марья Алексеевна. Если бы католический архиерей писал, он, точно, стал бы в папскую веру обращать, а король этим не станет заниматься, — он, как мудрый правитель и политик, просто благочестие будет внушать. — Это ваша правда, Михаил Иванович. Она сказала: ‘ваша правда’ и сама видела, что Михаил Иванович основательно рассудил, при всем его недальнем уме, но все-таки вывела дело уж совершенно начистоту. Дня через два, через три она вдруг сказала Лопухову: — А что, Дмитрий Сергеевич, я хочу у вас спросить: прошлого французского короля отец, — ну, вот того короля, на место которого нынешний Наполеон сел, — так его отец велел в папскую веру креститься? — Нет, не велел, Марья Алексеевна. — А папская вера хороша, Дмитрий Сергеевич? — Нет, Марья Алексеевна, нехороша. {Вместо: Нет ~ нехороша — было: Что же в ней [особенного] хорошего} — Это я так только по любопытству спросила, Дмитрий Сергеевич, — как я женщина неученая, а знать интересно. Для Лопухова до сих пор {Вместо: Для Лопухова до сих пор — начато: Лопухов до} остается загадкою, зачем Марье Алексеевне понадобилось знать, {Далее начато: а. об отце б. об учи<теле>} обращал ли людей в папскую веру отец Филипп Эгалите. Ну, как после всего этого не было бы извинительно Марье Алексеевне перестать утомлять себя неослабным надзором? {Далее начато: Но она не} И глаз за корсет не запускает, и лицо бесчувственное, и дает божественные книги читать, — кажется, довольно. Но нет, Марья Алексеевна не удовлетворилась надзором, {Было начато: а. надзор<ом> б. наблюде<нием>} а устроила пробу, — будто знала {читала индуктивную} логику г. Рождественского, говорящую, что ‘наблюдение явлений, каковые происходят сами собою, {Вместо: каковые ~ собою, — было: происходящих в природе [без нашего у<частия>] [соде<йствия>] [естественным пор<ядком>] [без наш<его>] без нашего желания} должно быть проверяемо опытами, производимыми по обдуманному плану, для глубочайшего {яснейшего} проникновения в тайны таковых отношений’, — и устроила эту пробу так, будто читала Саксона Грамматика, рассказывающего, как испытывали Гамлета девицею в лесу. Однажды она сказала за чаем, что у нее разболелась {сильно разболелась} голова, разлив чай, ушла и улеглась. Верочка и Лопухов остались сидеть в чайной комнате, которая была рядом с спальной, куда {Вместо: которая ее куда — было: по соседству спальной, куда} ушла Марья Алексеевна. Через несколько минут больная крикнула Федю. ‘Скажи сестре, что их разговор не дает мне уснуть, — пусть уйдут куда подальше, чтобы не мешали мне. {Вместо: чтобы не мешали мне. — было: а я сосну} Да скажи хорошенько, чтобы не обидеть Дмитрия Сергеевича, — видишь, какой он заботливый о тебе’. Федя пошел и сказал, что вот {вот так} маменька о чем просят. ‘Ну, пойдемте в мою комнату, Дмитрий Сергеевич, — она далеко {всех дальше} от спальни, там не будем мешать’. Этого и ждала, разумеется, Марья Алексеевна. Через четверть часа она прокралась {Далее было: в чайную или столовую} в одних чулках, без башмаков, к двери верочкиной комнаты, — дверь была полуотворена, — между дверью и косяком была такая славная щель, — Марья Алексеевна приложила к ней {Так в рукописи.} и навострила уши. Увидела она следующее. В верочкиной комнате было два окна, в промежутке окон стоял письменный стол Верочки. У одного окна, с одного конца стола, сидела Верочка и вязала <л. 13> шерстяной нагрудник отцу, у другого окна и с другого конца стола сидел Лопухов, — локтем одной руки оперся на стол, и в этой руке была сигарка, а другая рука у него была засунута в карман, — расстояние между ним и Верочкою было аршина два, коли не больше. Диспозиция успокоительная, — но разговор, подслушанный Марьею Алексеевною, был еще лучше диспозиции разговаривающих. — .. .надобно так смотреть на жизнь? — с этих слов начала слышать Марья Алексеевна, — их говорила Верочка. — Да, Вера Павловна, — так надобно. — Так правду говорят {Вместо: правду говорят — начато: не обман<ывают>} холодные практические люди, что человеком управляет только расчет выгоды? {Далее было: эгоизм.} — Они говорят правду. То, что называют возвышенными {Было начато: благор<одными>} чувствами, идеальными стремлениями, — все это в общем ходе жизни совершенно ничтожно перед стремлением каждого к своей пользе. {Вместо: каждого к своей пользе. — было: а. к выгоде б. к польз<е> в. к личной пользе каждого.} — Да например вы, разве вы таков? — А каков же, Вера Павловна? Вы послушайте, в чем существенная пружина всей моей жизни. {Далее было: а. Начато: ‘Учись, Митя, — говорил мне отец, с тех пор, как я помню, что б. Начато: ‘Митя, корми<лец> в. Бывало, отец и мать ласкают меня и приговаривают: ‘Расти, Митя, большой, кормилец нам будешь на старости лет’ — да вот вам первая, коренная идея [высосанная мною с молоком матери, — идея], лежавшая в основании самых чистых, бескорыстных отношений моего детства, а ведь отец и мать у меня очень хорошие люди, бескорыстнейшие люди, они для меня последнюю серебряную [ложечку] ложку продали, когда отправляли меня в Петербург.} В чем состояла сущность моей жизни до сих пор? Я учился, я готовился быть медиком. Прекрасно. {Текст: В чем состояла ~ Прекрасно. — вписан.} Зачем отдал меня отец в гимназию? {Далее начато: С тех пор, как} Он твердил мне: ‘учись, Митя, учись: выучишься, чиновник будешь, нас с матерью кормить будешь, да и самому будет хорошо’. Вот почему я мог учиться, — без этого у отца не достало бы силы делать для меня такое пожертвование — ведь семейству нужен был работник. Да я и сам, хоть полюбил ученье, не стал бы тратить на него время, если бы не думал, что трата {потеря} вознаградится с процентами мне и семейству. Я подрос, стал оканчивать курс, убедил {Начато: реш<ил>} отца отпустить меня в Медицинскую академию, вместо того чтобы определять в чиновники. Это как случилось? Опять точно так же. Мы с отцом видели, что медики живут гораздо лучше канцелярских чиновников и столоначальников, выше которых мне едва ли подняться, если б я поступил на службу из гимназии. Вот вам и причина, по которой очутился и оставался я в Академии. Дело шло о том, чтобы обеспечить хороший кусок хлеба себе и семейству. Без расчета пользы {выгоды} я не мог бы поступить в Академию и не захотел бы оставаться в ней. — Но ведь вы любили учиться в гимназии? Ведь вы потом полюбила медицинские науки? — Да. Этим украшалось дело, это было полезно для его успеха. Но оно могло быть — и обыкновенно бывает — без этого украшения, {могло быть ~ украшения, — было: Но во-первых оно могло быть, — и обыкновенно бывает, — без этого украшения, во-вторых, это украш<ение>} а без расчета пользы не могло быть, значит, какова бы ни была роль возвышенного стремления — любви к науке, в моем случае, — мой случай был со стороны этого прибавочного украшения редким исключением, а не общим правилом, которое ничего не знает ни о чем, кроме расчета пользы. {Далее начато: Во-вторых} Да и в моем исключительном случае любовь к науке — идеальная тенденция, высокое стремление — это было ведь уже только результатом, возникавшим из дела, а не коренною причиною его. Причина была одна — расчет выгоды. — Дмитрий Сергеевич, я не спорю: эта теория имеет за себя девяносто девять из ста фактов, но… — Нет, Вера Павловна, я не сделаю {не делаю} уступки: и сотый факт — вот {Вместо: Но оно} как мой пример — только до тех пор кажется исключением из нее, пока вы не рассмотрите его хорошенько. Нет, Вера Павловна, все сто фактов объясняются только этою теориею, и ни один не может быть удовлетворительно объяснен никакою другою. — Положим, вы правы, — она подумала, как будто припоминала и соображала, — да, вы, кажется, правы, — все, что я могу разобрать, объясняется {Вместо: объясняется — было начато: я могу} расчетом пользы. Но ведь эта теория холодна. — Теория должна быть сама по себе холодна. Ум должен судить о вещах холодно. — Но она беспощадна. — Истина не должна знать {Вместо: не должна знать — было: не знает} пощады ко лжи. Она беспощадно должна отрицать всякую ложь, как бы ни было приятно или лестно для нас обольщение. — Но она прозаична. — Для науки не годится стихотворная форма. {Вместо: Для науки ~ форма. — было: Наука не стихотворство.} — Итак, эта истина, {Было начато: тео<рия>} которой {против которой} я не могу не допустить, обрекает людей на жизнь холодную, безжалостную, прозаичную. — Нет, Вера Павловна, — истина холодна, но она учит человека добывать тепло. Огниво холодно, кремень холоден, трут холоден, дрова холодны, — но от них огонь, который готовит {греет} теплую пищу человеку и греет его самого. Истина безжалостна — но ко лжи, {Далее было: потому что иначе нельзя} ложь губит, а истина избавляет от вреда. У хирурга не должна дрожать рука, ланцет не должен гнуться, — иначе {Далее начато: вы не думай<те>} пациент не получит облегчения. Наука прозаична, но она раскрывает истинную жизнь, а поэзия в правде жизни, а не во лжи. Почему Шекспир величайший поэт? Потому что в нем больше правды <л. 13 об.> жизни, меньше обольщения ложью, чем у других поэтов. — Так буду и я беспощадна, Дмитрий Сергеевич, — сказала Верочка, улыбаясь: — вы не обольщайтесь заблуждением, что имели во мне упорную противницу своей теории своекорыстия {Далее было: я давно сама} и приобрели {сделали} ей новую последовательницу: я сама давно думала в том роде, как прочла в вашей книге и услышала от вас, — эти мысли сами собою родятся, когда смотришь на жизнь. Но только я думала, {не знала} что это мои личные мысли, что все умные и ученые люди думают иначе, — оттого и было {было прежде} колебание. Как же иначе? Все, что читаешь, бывало, все написано в противоположном духе, {Далее начато: везде воз<не закончено>} все наполнено {написано} обличениями, укоризнами, {Далее было: но презрением к [прозаическо<му>] тому, что} презрительными сарказмами против того, {тому} что извлекаешь из наблюдения жизни, из наблюдений над самим собою. Природа, жизнь, рассудок ведут в одну сторону, — авторитеты — авторитеты тянут в другую, говорят: это дурно, низко, а между тем видишь и чувствуешь, что это натурально и неизбежно. {Далее начато: а. Как б. Так и не} Знаете, ведь мне самой смешны те возражения, которые я вам делала. — Да, они смешны, Вера Павловна. — Однако мы говорим друг другу удивительные комплименты, — я вам: вы, Дмитрий Сергеевич, пожалуйста, не очень-то поднимайте нос, я сама не глупее вас, — а вы мне: вы, Вера Павловна, смешны с вашими сомнениями. — Она улыбнулась. {Далее начато: Что ж, если мы не говор<им>} И он засмеялся. — Что ж, если мы не любезничаем друг с другом, так это {Далее было: очень показывает, что} потому, что нам нет расчета: у вас богатый жених, у меня богатая невеста. {Далее было: разве мы [дураки] глупцы, что станем думать [о чем-нибудь] [компро<метирующем >] чем-нибудь таким заниматься, комп<рометирующим> друг друг<а>} — Хорошо, Дмитрий Сергеевич. Люди эгоисты — так ведь? Вот вы толковали о себе, и я хочу потолковать о себе. — Так и следует, каждый должен больше всего думать о себе. — Хорошо, хорошо. Не поймаю ли я вас на вопросах о себе? — Посмотрим. — Ну, будьте беспощадны в применении вашей теории ко мне. У меня богатый жених. Но он пошл, я имею отвращение к нему. Должна ли я принять его предложение? — Рассчитывайте, что для вас полезнее. — Что для меня полезнее! — Вы знаете, я очень небогата, — он богат, {Далее начато: я [буду] войду} с одной стороны, пошлость человека, нерасположение к нему, с другой — господство {деньги} над ним, завидное положение в обществе, деньги, {свобода} толпа поклонников. {Далее начато: полная свобода вознагр<адит>} — Взвесьте все, — что полезнее для вас, то и выбирайте. — Ну, и если я выберу — богатого мужа и толпу поклонников? — Я скажу, что вы выбрали то, что казалось вам сообразно {выгодно} с вашим интересом. — И что надобно будет сказать обо мае? — Если вы поступили обдуманно, хладнокровно, то надобно будет сказать, что вы поступили обдуманно. — Будет мой выбор заслуживать порицания? {Вместо: Будет ~ порицания? — начато: И заслужу я пориц<ание>} — Он будет признан сообразным с вашею натурою. — Но однако же что надобно будет сказать о моем поступке? — То, что вы поступили так, как следовало вам поступить, — если вы так сделали, значит такова была ваша личность, что нельзя вам было поступить иначе, что вы поступили по необходимости вещей, что, собственно говоря, вам и не было другого выбора, что кто стал бы ждать, что вы можете поступить иначе, тот грубо ошибался бы. — И никакого порицания моему поступку? — Кто имеет право порицать выводы из факта, когда существует факт? Ваша личность в данной обстановке — факт, ваши поступки — необходимые выводы, делаемые из этого факта природою вещей, вы не отвечаете за них. — Однако вы не отступаете от своей теории. Так я не заслужу ваше порицание, приняв предложение моего жениха? — Я был бы глуп, если стал порицать это. — Итак — полное разрешение, — быть может, даже одобрение, быть может, положительный совет поступить так, как я говорю? — Совет один всегда: рассчитывайте, что для вас полезно, как скоро вы следуете этому совету — одобрение. — Ну хорошо. Благодарю вас. Теперь личный вопрос обо мне разрешен. Возвратимся к первому, самому {Вместо: первому, самому — было: прежнему} общему вопросу. Мы начали с того, что человек действует по необходимости, что каждое его действие {Вместо: по необходимости ~ действие — было: по необходимости — это привело нас к рассуждениям о том, что его действия} определяется {Далее было: суммой} влияниями, под которыми происходит, что сильнейшие влияния берут верх над слабейшими, — вот тут у нас и было вставное рассуждение о том, что когда поступок имеет какую-нибудь житейскую важность, эти побуждения называются интересом, выгодою, пользою, — что способ их действия в человеке, игра этих сил в нем называется соображением пользы, расчетом интересов, — что поэтому человек всегда действует по расчету выгоды, — так я передаю связь мыслей? — Так. — Видите, какая я хорошая ученица. Теперь — это частный случай — вопрос о поступках, имеющих житейскую важность, достаточно разобран нами. Но в общем вопросе еще остаются затруднения. {Вместо: остаются затруднения. — было: надобно еще разобрать неко<торые> Текст: Мы начали ~ затруднения. — вписан.} Теория {Ваша теория} говорит, что человек действует по необходимости, — мне приходили {как мне приходят} в голову некоторые возражения. {затруднения} Есть случаи, в которых кажется, будто зависит от произвола сделать {поступить} <так> или иначе. Например, я играю и перевертываю страницы нот. Я перевертываю их иногда левою рукою, иногда правою. Положим, я теперь перевернула правою, разве я не могла перевернуть левою? Не дело ли это моего произвола? — Нет, Вера Павловна. {Далее было: надобно о<братить?>} Если вы не обратите внимания на обстоятельства, при которых произошел этот факт, то останутся незамеченными для вас причины, заставившие вас <л. 14> перевернуть ноты именно правою, а не левою… Но на этом слове Марья Алексеевна уже прекратила свое слушание: ‘Ну, теперь занялись ученостью, тут нечего слушать. Какой умный, основательный, можно сказать благородный молодой человек! Какие благоразумные правила внушает Верочке! {Далее было: Ну, да Верочка-то сама не промах, а эт<о>} Полезные разговоры! И что значит ученый человек, — ведь вот я то же самое стану говорить ей, она не слушает да обижается, {Далее было: а он вон как по-ученому} — не могу на нее потрафить, потому что по-ученому не умею говорить. А вон, как он по-ученому-то говорит, она и слушает, и видит, что правда, и соглашается. {Далее было: Вот оно правда и есть} Недаром говорится: ‘ученье свет, неученье тьма’. Хорошо, кто ученье имеет! Как бы я-то воспитанная женщина была, разве бы то было, что теперь? Мужа {Мужу} бы в генералы произвела, по провиантской бы части место достала или по другой по какой по такой же, {Далее было а. Начато: Все б. Он бы не сумел} — ну, разумеется, дела бы за него сама вела с подрядчиками, — ему где, плох! Дом-от бы не такой состроила, как этот. Не тысячу бы {Было начато: Две бы т<ысячи>} душ купила. А теперь не могу — тут надо прежде в генеральском {Вместо: прежде в генеральском — было: в большом генераль<ском>} кругу себя зарекомендовать, — а я как себя зарекомендую? Ни по-французски, ни по-каковски {ни по-ученому} по-ихнему не умею, — скажут: манеры не имеет, невоспитанная, как есть, скажут, хабалда, на Сенной только ругаться, — вот и не гожусь! Неученье — тьма. Подлинно, подлинно: ‘ученье — свет, неученье — тьма’. Вот именно этот подслушанный разговор и породил {развил} в Марье Алексеевне убеждение, что разговоры с Дмитрием Сергеевичем не только не принесут Верочке вреда, как она и прежде думала, а даже принесут пользу, {Далее было: то есть помогут ей скорее решить вы<бить>} помогут ее заботам, {Далее было: поскорее [пок<орить?>] выбить из} чтобы Верочка совершенно бросила все остатки глупых девических неопытных мыслей и поскорее покончила венчаньем дело с Сторешниковым. Я понимаю, как сильно компрометируется в глазах просвещенной публики {Далее было: и в особенности} Лопухов и содержанием разговора, подслушанного Марьею Алексеевною, и одобрением, полученным от Марьи Алексеевны. Я мог бы cкрыть эти оба обстоятельства, невыгодные для Лопухова, мог бы совершенно умолчать об этом разговоре, а чувства Марьи Алексеевны к Лопухову оставить в тени, — дело очень легко было рассказать и без этого: что удивительного было бы, если бы учитель имел случаи говорить с девушкою семейства, в котором дает уроки, хотя бы и не пользовался особенным {чрезвычайным} доверием матери семейства? Разве много нужно слов, чтобы росла любовь? Разве мало случаев обменяться двумя-тремя словами незаметно ни для {ни от} каких зорких надсмотрщиц? В содействии Марьи Алексеевны не было нужды для той развязки, какую получила встреча Верочки и Лопухова. Но я рассказываю дело, как оно было, и не хочу {не намерен} давать потачки никому. Каков бы там ни был Лопухов, я выдаю его читателю головой и {Далее начато: защи<щать>} ни прикрывать, ни защищать не стану. {Далее было: Но Марью Алексеевну я хочу защищать, потому что [и] недолюбливаю ее, — у меня такая привычка: кого не могу терпеть, того не могу не защищать. [Она пред<ставляла?>] Нам случилось видеть ее в таких отношениях, в которых она представляется очень дурною женщиною [в других отношениях], — да и нельзя было бы нам увидеть ее в другом свете, потому что, с какой стороны ее ни возьми, все-таки она очень дурная женщина. Но позвольте однако же, что ж в ней особенно дурного? Она грубовата, — только тем и отличается от Анны Ивановны, Марьи Ивановны, Настасьи Ивановны, Анны Петровны, Марьи Петровны, Настасьи Петровны Анны Васильевны, Марьи Васильевны, Настасьи Васильевны, с которыми вы знакомы, с которыми вы почтительны и внимательны, с которыми вы даже дружны. Половина мужчин и половина женщин ничуть не лучше ее, напротив, она лучше большей доли из них, потому что она умна. Что делает она особенного? Заманивает богатого жениха, принуждает дочь идти за него, — только какая же тут редкость? Какое ту небывалое злодейство? Она ругается, — простите ее, она не воспитывалась в пансионе. Она выпивает? [- Что ж] Правда [этого] |но ведь это только [особый вид] особа, форма того же самого, что делают другие, услаждая тем или другим свой желудок, — она не так воспитана, чтобы наслаждаться изяществом каких-нибудь десертов или конфект или печений, — где ей?] — это порок, это слабость [это пор<ок>]} Но если уже я не утаил этих обстоятельств, то не мешает и сделать о них две-три заметки, не в оправдание {Далее было: а быть мо<жет>} Лопухову, — он от этих заметок, быть может, еще больше проиграет во мнении {в глазах} людей с возвышенными чувствами, — а просто для объяснения дела. Одобрение, заслуженное разговором Лопухова {Было начато: Дмитрия Сергеевича} от Марьи Алексеевны, было не случайно. {Далее было: Подслушай она почти все} Действительно, образ мыслей Лопухова был таков, что гораздо легче мог показаться хорош людям вроде Марьи Алексеевны, чем красноречивым {Начато: изящ<ным>} <л. 14 об.> партизанам {защ<итникам>} разных прекрасных {возвышенных} идей. {Далее было: У Марьи Алексеевны был свой образ действий, но образ} Красноречивые поклонники разных прекрасных идей имеют такой образ мыслей: ‘надобно воровать, но быть честным’, ‘лги, но будь правдив’, ‘люби добро, но защищай зло’ и т. д., {Далее было: а. которые из этих идей [они на] прекрасны, пусть это будет все равно б. не в том дело, которые из этих идей прекрасны, которые нет, но сущность} форма этого прекрасного образа мыслей состоит, как видите, в том, что по каждому предмету он имеет пару мыслей, которые могут быть отлично связаны {связаны вместе} в одно целое риторическими и схоластическими лыками, веревками в лентами, {Далее было: очень} но здравым смыслом не могут быть соединены {связаны} в одно. Сущность дела, удовлетворяемого {Было начато — выражаем<ого>} таким пестрым арлекинадством ума, состоит в {Далее было: в разрешении задачи замазать и исказить смысл фактов, чтобы о том, что коз<ла>} доказательстве того, что козла следует оставить в огороде, потому что он там отгоняет воробьев и всякую птицу, поедающую капусту. Способ, которым получается такой удовлетворительный результат, состоит в том, что {Далее начато: а. отриц<ая> б. замаз<ывая>} вместо того смысла, какой имеют факты {факты жизни} в реальной жизни, подстановляется какой-нибудь другой смысл, не оскорбляющий изящного и нежного чувства своею грубостью, а напротив, приятный зрению благовидностью, слуху благозвучностью, обонянию благоуханностью, вкусу сладостью, осязанию мягкостью и всем пяти чувствам угодливостью. {Далее начато: Марья Алексе<евна>} Лопухов брал факты, как они есть, оставляя им тот смысл, какой они имеют, {Далее было: [так] [с этой стороны он бы] Марья Алексеевна, отличавшаяся от многих простых людей образом действий, не отличалась ни от кого из них образом мыслей, — это грубое терпенье или нежеланье [угождать перед] [жить] устроивать <не закончено>} — эта грубая — если хотите, пошлая и гнусная — верность {реальность} реальному смыслу фактов делала то, что Лопухов, хотя и занимался теоретизированьем, {хотя и занимался теоретизированьем, — вписано.} видел вещи в тех самых чертах, в каких представляются они всей массе человечества, думающего {занимающегося жи<вой?>} не по теории, а по практике. Быть может, это плохо рекомендует его — мне все равно. {Далее было: Но он, подобно Марье Алексеевне, подобно всем великим практикам, хорошим и дурным, от [статских ]. Хлодвлга до Наполеона I, от [Генгст<енберга>] софистов до иезуитов [от Тертулиана] [и подобно всем малым практикам от торговки макаронами на южном конце Европы до торговки [кедровы<ми>] [маковым печеньем] жареным картофелем на северном конце Европы, находил, что] и всем простым людям, хитрым и нехитрым, честным и нечестным, добрым и злым, находил, что [жизнь построена на обмане и обманываньи и обираньи] человек бьется из-за денег, потому что на деньги покупается и хлеб, и одежа, и дрова, находил, что как человек, знавший <не закончено>.} Как человек, теоретически образованный, он мог делать из фактов выводы, которых не умели делать люди, не знавшие ничего, кроме обыденных личных забот и ходячих бессвязных афоризмов простонародной общечеловеческой мудрости — пословиц, поговорок и тому подобных старых и старинных, древних и ветхих изречений, — но пока дело шло о том, {а. о фак<тах> б. о смысле в. о фактах, взглядах на факты} что делается и как делается на свете, как живут {Далее было: и почему так} и за-за чего бьются люди, Лопухов думал и говорил, подобно всем людям, {простым людям} хитрым и нехитрым, честным и нечестным, добрым и злым, думающим не по теории, а по житейской практике, в том числе и подобно Марье Алексеевне. Вот объяснение того, что Марья Алексеевна находила его разговоры разговорами человека основательного. Если бы дело дошло до выводов, {Далее начато: неизвест<но>} может быть, ей и не понравились бы его выводы. Но он толковал с Верочкою о том, {о принципах того,} почему и что делают люди, и Марья Алексеевна видела, что он понимает вещи, как их понимает всякий практический человек, в том числе и она сама. Но нельзя же удовлетвориться нам тем слишком неопределенным понятием {Далее было: какое} о его образе мыслей, какое удовлетворило и успокоило Марью Алексеевну. {Вместо: удовлетворило ~ Марью Алексеевну. — было: составила себе Марья А<лексеевна>} Нам мало знать, практичен или непрактичен, реален или фантастичен взгляд человека на вещи, — мы привыкли требовать более {Вместо: мы привыкли ~ более — было: нам нужны более} точных определений. {Далее было: Итак, нельзя скрыть от} Что делать, надобно признать, — потому что скрыть нельзя, оно уже обнаружилось перед читателем, — по своему образу мыслей Лопухов был, что называется, материалист. {Далее начато: Автор} Что можно сказать в извинение такому дурному свойству Лопухова? Разве только то, что он был медик и занимался естественными науками, — это располагает к материалистическому взгляду. {Далее начато: как распо<лагает>} Но, по правде сказать, и это извинение плоховато. Мало ли какие науки располагают {Вместо: какие науки располагают — было начато: что распо<лагает>} к такому же взгляду? — и математические, и исторические, и общественные, — но разве все аналисты, {а. астро<номы> б. геометры и аналисты} геометры и астрономы, все историки, все статистики, политико-экономы, юристы, публицисты так уж и имеют материалистический образ мыслей? Да и химики, {медики, физиологи} ботаники, физиологи, медики разве все так уж и материалисты? Далеко нет. Стало быть, от заразы можно предохраниться. {Далее было: а. Начато: Сам б. А кто не предо[ст]хранился, то} Стало быть, с Лопухова не снимешь порицания. — Конечно, {Далее было: этот материалист} мы видели в Лопухове некоторые черты, как свидетельствующие в его пользу: он сознательно и твердо решился отказаться от всяких житейских выгод и почетов для работы на пользу другим, {Далее было: мечты его были чест<ные> [он правда] [у него] он смотрел} на девушку, которая была так хороша, что он влюбился в нее, он, влюбляясь и влюбившись, смотрел так, что иной брат не смотрит на сестру таким чистым {Далее начато: цело<мудренным>} взглядом, но {Далее начато: а. я б. что} следует ли из этого, что можно {Далее было: а. оправдать или извинить б. что его образ мыслей не был дурен?} его защищать? Вовсе не следует. <л. 75> Он был материалист — этим все решено, — и автор не так прост, чтобы стал спорить против того, что материалисты — люди низкие и безнравственные. А впрочем, автору нет дела до того, хорошими или дурными людьми будут представляться тому или другому разряду публики те или другие из людей, действующих в этом рассказе. Дело автора только рассказывать, что они делали и что с ними было. {Далее было: Разумеется, Верочка и Лопухов [говорили] разговаривали не все о тех принципах, которые так понравились Марье Алексеевне.} Разумеется, главным содержанием разговоров Верочки и Лопухова были не рассуждения о том, какой образ мыслей надобно считать справедливым. Но если {Далее было: любовь} с вечера именин Верочки они оба жили мыслями друг о друге, то довольно долго времени прежде, {Так в рукописи.} чем стали они прямо говорить о своем чувстве. {Вместо: прямо ~ чувстве. — было: гово<рить> о своих чувствах.} Они знали, что за ними следят, — но и не это главное {было главное} — главное то, {было то} что они {что у них} были слишком заняты мыслями о том, что делать Верочке. Ее положение было так затруднительно, что заботами о нем заслонялись речи о чувстве. {Вместо: что заботами ~ о чувстве. — было: а. Начато: что от раздумья о нем б. что от заботы о нем мало оставалось в их разговорах в. что от заботы о нем в их разговорах оставалось мало г. Начато: что заботами о нем заслонялись мы<сли>} На другое утро после именин Верочки Лопухов уже собирал {справлял<ся>} сведения о том, как надобно приняться за дело о ее поступлении в актрисы. Он знал, что {Далее начато: это задача — вещь, соеди<ненная?>} девушке представляется много неприятных опасностей на пути к сцене. Но он полагал, что ей нужен только характер, чтобы избежать оскорбительных неприятностей. Оказалось не так. Что именно оказалось, это длинная история, которую можно я не рассказывать, — довольно того, что, пришедши через два дня на урок, он сказал Верочке: {Далее начато: ваше намерение} ‘Советую вам оставить мысль о том, {о сцене} чтобы сделаться <актрисою> — достичь этого трудно’. {Далее было: без таких вещей, которые были при вашем понятии о том, что} — ‘Почему же?’ — ‘Да потому, что уж лучше было бы вам идти {Вместо: вам идти — было: идти за} за вашего жениха’. На том разговор и прекратился. {Далее начато: Верочка} Это было сказано, когда он {Далее было: садился за фортепьяно [а Верочка] и вместе с Верочкою листал ноты для пения} и Верочка брали ноты, — он, чтоб играть, она, чтобы петь. Верочка повесила было голову и несколько раз сбивалась с такту, хотя пела арию очень знакомую. {Далее начато: но он} Ария кончилась, и они стали говорить, {Далее начато: что еще спеть} какую арию теперь выбрать,, она уже сказала ему: ‘А это мне казалось самое лучшее. Тяжело было услышать, что это невозможно. Но ничего. Труднее будет жить, а все-таки можно будет жить. {Далее было: я буду давать уроки на фортепьяно. Конечно, я потеряю те, которые теперь имею, — маменька наскажет на меня в этих домах [бог знает] всяких ужасов, но буду искать других. Не найду <не закончено>} Пойду в гувернантки’. Когда он опять был через два дня, она сказала: — Дмитрий Сергеевич, как же это сделать, чтобы поскорее достать место гувернантки? Прошу вас. — Жаль, мало у меня знакомых, которые тут могли бы быть полезны, — семейства, в которых я давал или даю уроки, — все люди небогатые {бедн<ые>} и тоже не имеют знакомых {Далее было: в том кругу, где у людей есть средства — и комнаты для того, чтоб гувернантке было [дозво<лено?>] [ко<торой>] [в которой]} людей достаточных. Но попробуем. — Друг мой, я отнимаю у вас время, — но {но что} как же быть? — Вера Павловна, нечего {Далее было: об этом} говорить о моем времени, когда я ваш друг. {Далее начато: Ах} Верочка и улыбнулась, и покраснела. Она сама не заметила, как имя ‘Дмитрий Сергеевич’ заменилось у ней именем ‘друга’. Он тоже улыбнулся. {Вместо: тоже улыбнулся — было: засмеялся} — Вы не хотели этого сказать, {Вместо: не хотели этого сказать — было: обмолвились} Вера Павловна, — отнимите у меня это имя, если жалеете, что дали его. Она улыбнулась. ‘Поздно’, — и покраснела опять. ‘И не жалею’, — о покраснела еще больше. — Если будет надобно, то увидите, что верный друг. Пожали руки друг другу. Вот вам и все первые два разговора после того вечера. Через два дня в ‘Полицейских ведомостях’ было напечатано объявление, что девушка, говорящая по-французски и по-немецки {Далее начато: могущ<ая>} и проч., ищет места гувернантки и что спросить о ней можно у чиновника такого-то, в Коломне, в NN улице, доме NN. <л. 15 об.> Теперь Лопухову пришлось действительно тратить много времени по делу Верочки. {Рядом с текстом: Теперь ~ Верочки. — дата: 28 дек<абря>} Каждое утро он отправлялся — большею частью пешком — Выборгской стороны в Коломну к своему знакомцу, адрес которого был выставлен в объявлении, — путешествие было далекое, но другого такого знакомого, поближе к Выборгской стороне, не нашлось, — ведь надобно было, чтобы у знакомого соединялось много условий: не слишком бедная квартира, хорошие семейные обстоятельства, почтенный вид. Бедная квартира поведет к предложению невыгодных условий для гувернантки, без почтенности и видимой хорошей семейной жизни рекомендующего лица не будут иметь выгодного мнения о рекомендуемой девушке. А своего адреса уж, конечно, никак не мог Лопухов выставить в объявлении, — что подумали бы о девушке, о которой некому позаботиться, кроме как студенту? Таким образом, Лопухов и делал порядочный моцион. Забрав у чиновника адресы являвшихся искать гувернантку, он пускался продолжать странствование. Чиновник говорил, что {что девушка} он дальний родственник девушки и только посредник, а есть у ней племянник, {Далее было: сын ее старшей} который завтра сам приедет поговорить обстоятельнее. Племянник, вместо того чтобы приезжать, приходил, — всматривался в людей и, разумеется, большею частью оставался недоволен обстановкою: в одном семействе слишком надменны, в другом — мать семейства хороша, отец дурен, в третьем — наоборот, в четвертом — какие-нибудь другие неудобства. Но объявления продолжали являться в ‘Полицейских ведомостях’, продолжали являться ищущие гувернантку, {Вместо: продолжали ~ гувернантку, — было начато: и в ищущих гувернантку не было недо<статка>} и Лопухов не терял надежды. В этих поисках прошло недели две. {Вместо: В этих ~ две. — было: Так прошло с неделю.} На пятый день поисков, когда Лопухов, возвратившись {Было: возвратился, по обыкнов<ению?>} из хождения по Петербургу, лежал на своей кушетке, Кирсанов посмотрел, посмотрел на него и сказал: — Дмитрий, ты стал плохим товарищем мне в работе. {Далее начато: — Погоди, вот кончу хло<поты>} Пропадаешь каждый день на целое утро {Вместо: каждый день ~ утро — было: а. все утро, потом лежишь б. каждое утро} и на половину дней пропадаешь по вечерам. Нахватал уроков, что ли? Так время теперь набирать их? {Вместо: набирать их? — было: ими заниматься?} Я хочу в эти месяцы бросить и те, которые у меня есть. У меня есть рублей 30 достанет {проживу} на четыре {на эти четыре} месяца до окончания экзаменов и диссертации, ведь уж апрель. У тебя было больше денег в запасе, — кажется, рублей до сотни. — Больше, до полутораста. Да у меня не уроки, я их все бросил кроме одного. У меня дело, — кончу его, {Далее было: примусь помогать т<ебе>} не будешь на меня жаловаться что отстаю от тебя в работе. — Какое же дело? — Видишь, на том уроке, которого я не бросил, семейство дрянное в нем есть порядочная девушка. Хочет {Вот решилась} быть гувернанткой, чтоб уйти от семейства. Вот я и ищу для нее места. — Хорошая девушка? — Хорошая. — Ну, это хорошо. {Было: Ну, это хорошо. Ищи.} Ищи, не претендую на тебя. Эх, господа Кирсанов и Лопухов, ученые вы люди, а {а тоже, как} не догадались вы, что {Далее было: хорошо. Не то хорошо что вы говорите} особенно-то хорошо. Положим, {Не то} и то хорошо, о чем вы говорили, но {но еще} гораздо лучше то, что вы только это и говорили. Кирсанов и не подумал спросить, {Далее было: Лопухов} хороша ли собою девушка, Лопухов и не подумал упомянуть об этом, — Кирсанов и не подумал сказать: ‘да ты, брат, не влюбился ли, что больно усердно хлопочешь’, — Лопухов и не подумал сказать: ‘а я, Александр, {брат} очень ею заинтересовался’, — или, если не хотел говорить этого, то не подумал заметить в предотвращение такой догадки, что ‘ты не подумай, Александр, что я влюбился’. {влюблен’.} Им, видите ли, обоим думалось, что когда дело идет об избавлении человека от тяжелого положения, то нимало не относится к делу, красиво {Было начато: хорош<о>} ли лицо этого человека, хотя бы он даже был и молодая девушка, и о влюбленности или невлюбленности тут нет речи. То есть они даже и не подумали того, что думают это, — а вот это-то есть самое лучшее, что они и не замечали, {не подумали,} что думают это. {Далее начато: Сказано: хоро<шо>} А впрочем, не показывает ли это проницательному сорту читателей (большинству записных литературных судей показывает, — ведь оно состоит из людей проницательных), что это были люди сухие, без ‘эстетической жилки’, — это было когда-то модное выражение у эстетических литераторов с возвышенными стремлениями: ‘эстетическая жилка’ — может быть, и теперь все еще остается модным, — не знаю, я давно их не видал. Натурально ли, чтобы молодые люди не поинтересовались вопросом о лице, говоря про девушку, если в них есть капля вкуса и чегонибудь живого? Конечно, сухие люди без художественного чувства. А по мнению других, изучавших натуру человека в кругах, еще более богатых эстетическим чутьем, молодые люди в таких случаях непременно немножко — или и порядком — потолкуют о женщине с самой пластической стороны. <л. 16> Оно так и было, да не теперь, господа, оно и теперь так бывает, да не в той {Было начато: луч<шей>} части молодежи, которая одна и называется нынешней молодежью. Это, господа, странная молодежь. {Далее начато: Не похож<ая?>} — Ну что, мой друг? Все еще нет места? — Нет еще, Вера Павловна. Но не унывайте, найдется. Каждый день я бываю в двух, в трех семействах. Нельзя же, чтобы не нашлось наконец порядочное, в котором бы можно жить. {Далее начато: Я не у<жилась бы?>} — Ах, но если бы вы знали, мой друг, как тяжело, тяжело мне оставаться здесь. Когда мне не представлялась близко возможность избавиться от этого {Было: от этой} унижения, этой гадости, я насильно держала себя в каком-то мертвом бесчувствии. Но теперь, — ах, мой друг, мне душно в этом гнилом, в этом гадком воздухе. — Терпение, терпение, Вера Павловна, найдем. В этом роде были разговоры с неделю. Вторник: — Терпение, терпение, Вера Павловна, найдем. — Друг мой, сколько хлопот вам, {Далее начато: Боже} — сколько потери времени для вас, чем я вознагражу вас? {Далее было: Разве эти вещи, мой друг, требуют?} — Вы вознаградите меня, мой друг, если не рассердитесь. Он сказал и смутился. Она посмотрела на него, — нет, он не то что не договорил, он не думал продолжать, — он ждет от нее ответа. — Да за что же, мой друг, что вы сделали? Он еще больше смутился и как будто опечалился. — Что с вами, мой друг? — Да, вы и не заметили. — Он сказал это так грустно и вдруг засмеялся так весело. — Ах, боже мой, как я глуп, как я глуп! Простите меня, мой друг. — Ну, что такое? — Ничего, вы уж наградили меня. — Ах, вот что! Какой же вы чудак! Ну хорошо, зовите так, не сержусь. {Далее было: Четверг. — Друг мой, мне мало этой награды. — Неблагодарный! Если так, то Дмитрий Сергеевич и Вера Павловна, — слышите, — не иначе. [- Пожалу<йста>] — Да ведь вы не знаете, что я хотел сказать. — Ну, что же? — Я ни разу еще не цаловал вашу руку? — Да кто ж вам запрещал? Но разве [можно, когда] это можно было? — Только как же это сделать, чтобы не заметили? — Вот как.} В четверг было гамлетовское испытание по Саксону Грамматику, и после того надзор стал слабее. Суббота. {В субботу.} После чаю {До разговора} Марья Алексеевна уходит считать белье, принесенное прачкою. — Мой друг, дело, кажется, устроится. — Да? Если так, — ах, боже мой, ах, боже мой! Скорее! Я, кажется, умру, {умираю,} если это еще продлится. Когда же и как? — Решится завтра. {Я буду завтра.} Почти, почти несомненная надежда. — Что же, как же? — Слушайте, {Ну, слушайте} держите себя смирно, мой друг, — заметят, — вы чуть <не> прыгаете от радости, друг мой, — ведь ваша маменька может сейчас войти за чем-нибудь. — А сам хорош. — Вошел, сияет, так что маменька долго смотрела на вас. — Что ж, я ей сказал, отчего я весел, я заметил, что надобно было что-нибудь сказать. — Несносный, несносный! Вы занимаетесь предостережениями {наставлени<ями>} мне и до сих пор ничего не сказали. Ну, что же? — Ныне поутру Кирсанов — вы знаете, мой друг, фамилия моего товарища Кирсанов… {Вместо: вы знаете ~ Кирсанов… — было: дал мне адрес дамы, котор<ая>} — Знаю, несносный, несносный, говорите же скорее без этих глупостей. — Сами мешаете, мой друг. — Ах, боже мой, и все замечания, вместо того чтобы скорее говорить дело. Я не знаю, что я с вами сделала бы, — я вас на колени поставлю, — здесь нельзя, велю вам стать на колени на вашей квартире, когда вы вернетесь домой, и чтобы ваш Кирсанов смотрел, и чтобы написал мне записку, что вы стояли на коленях, — слышите, что я с вами сделаю? — Хорошо, я буду стоять на коленях. А теперь молчу. Когда исполню наказание, буду прощен. Тогда и буду говорить. — Ну, прощаю, только говорите, несносный. — Благодарю вас, {Этого мало, что} вы прощаете, когда сами виновата, сами все перебивали, Вера Павловна. — Вера Павловна? Это что? А ‘ваш друг’ где же? — Да, это был выговор, мой друг. Видите, какой обидчивый и суровый. — Выговор? Вы {От вас} мне смеете давать выговоры? Если так, я не хочу вас слушать. — Не хотите? — Не хочу. Что мне еще слушать? Ведь уж вы все сказали, — что дело почти кончено, что завтра оно решится, — видите, мой друг, ведь вы сами еще ничего не знаете нынче, что же слушать? {Далее начато: ваши по <не закончено>} До свиданья, мой друг. — Да послушайте, друг мой… друг мой, послушайте же. — Не слушаю и ухожу. Ну, {А вы} говорите скорее. Не буду перебивать. Ах, боже мой, если бы вы знали, как вы меня обрадовали! {Было: как я рада!} Боже мой, когда ж это было со мною, чтобы я шутила, чтобы я болтала вздор, шалила, как дитя! Дайте вашу руку. Видите, как крепко, крепко жму. Благодарю вас, благодарю вас. Теперь давайте говорить дело. Рассказывайте. {Вместо: дело. Рассказывайте — было: теперь я спокойна.} <л. 16 об.> — Ныне поутру Кирсанов дал мне адрес дамы, которая назначила мне завтра поутру быть у нее. Я лично не знаком с нею. Но очень много слышал о ней от нашего общего близкого знакомого, который и был посредником. Я знаю также ее мужа. Судя по этому, я уверен, что в ее семействе можно жить. А она сказала, давая адрес нашему знакомому для передачи мне, что уверена, что сойдется со мною в условиях. Стало быть, мой друг, дело можно почти <считать> совершенно конченным. — Ах, как это будет хорошо! Ах, какая радость! — твердила Верочка. — Но я хочу знать это скорее, как можно скорее! Вы от нее прямо проедете к нам? — Нет, мой друг, это возбудит подозрения. Я бываю у вас только для уроков. Мы сделаем вот что. Я пришлю по городской почте письмо к Марье Алексеевне, что не могу {мне нельзя} быть на уроке во вторник и переношу его на среду, если будет написано: на среду утро, — значит, дело состоялось, на среду вечер — неудача. Марья Алексеевна это {сама это} расскажет и вам, и вашему батюшке, и Феде. — Когда же придет письмо? — Вечером. — Боже мой, это так долго! Нет, у меня не достанет терпенья! И что же я узнаю из письма? Только ‘да’ или ‘нет’? и потом ждать до среды, если ‘да’ — нет, это мученье. Если ‘да’, я завтра же перейду жить к этой даме. Мне надобно знать {Я хочу зна<ть>} тотчас же. Как же это сделать? Боже мой! Знаете, что я сделаю: я буду ждать вас на улице, когда вы выйдете от этой дамы. — Друг мой, да это было бы еще неосторожнее, чем мне приехать к вам. Уж лучше я приеду. — Нет, здесь, может быть, нельзя будет и говорить, и во всяком случае маменька стала бы подозревать. Нет, {Было начато: а. Луч<ше> б. Я в. Нет, как} сделаю так, как вздумала. У меня есть такой густой вуаль, что никто не узнает. — А что же, в самом деле? кажется, это можно. Дайте подумать. {Вместо: А что же ~ подумать — было: В самом деле, ведь мне этого и не пришло в голову, что вуаль может} — Некогда думать. Маменька может войти каждую минуту. Где живет эта дама? — В Галерной, подле моста. — Во сколько часов вы будете у ней? — Она назначила в час. {В 1-ом часу.} — С часу я буду сидеть на Конногвардейском бульваре, на последней скамье того конца, который ближе к мосту. Я сказала, что на мне будет густой вуаль. Но вот вам примета: я буду держать в руке сверток нот. Если меня не будет еще там, значит меня что-нибудь задержало. Но вы {Текст: значит ~ Но вы — вписан.} садитесь на эту скамью и ждите: я могу опоздать, но буду непременно. — Пусть будет по-вашему, мой друг. — Как я хорошо придумала! — твердила Верочка. — Как я вам благодарна, мой друг, — как я буду счастлива! Я перейду к этой даме завтра же. Вы так и скажите ей: завтра же. Хорошо, что мы успели все переговорить. Теперь разговор для маменьки. Что ваша невеста, Дмитрий Сергеевич? вот вам, вы из друзей уже разжалованы в Дмитрия Сергеевича. Да говорите же о вашей невесте. — Моя невеста? {Далее начато: а. Нам надобно б. Бог з<нает?>} Я в эти <дни> забывал ее. — Этого вы не должны делать. {Далее было: Но если вы не можете этого говорить, скажите, что же она} Но нет, и я не могу говорить ни о чем, кроме этого. Я сажусь играть. Она начала играть {Далее было: самые веселые отрывки из ‘Севильского цирульника’. — Видите, гораздо хуже играю это, чем все, что вы слышали. Это потому, что давно, очень давно не играла я [таких] ничего веселого, а теперь} какие-то вальсы, галопы, польки. — Друг мой, какое унижение искусства, какая порча вашего вкуса! Оперы {Росси<ни>} брошены для галопов? {танцев?} — Брошены, брошены! Через несколько минут вошла Марья Алексеевна. Дмитрий Сергеевич поиграл с нею в преферанс, — сначала выигрывал, {выиграл,} потом дал ей отыграться, даже проиграл около полтинника, {Вместо: около полтинника — было: полтинник} это в первый раз он дал ей торжество {такое торжество} и, уходя, оставил ее очень довольною. Эту ночь Верочка не спала так спокойно, как после дня рождения. {именин.} Ей снилось, что она заперта в сыром, темном подвале, — и вдруг замок сорван, — кем же? как же? {Вместо: кем же? как же? — было: а. Начато: прек<расной> б. какой-то дамой, как В<ерочка>} — и Верочка очутилась в поле, — бегает, резвится и думает: ‘Как же это я могла не умереть в подвале? Это потому, что я не видала поля, — если бы я его видала, я бы умерла в подвале!’ — и опять бегает, резвится. Ей снится, что она разбита параличом, — она думает: ‘Как же это я разбита параличом? Это бывают разбиты старики, старухи, а молодые девушки не бывают’. ‘Бывают, часто {очень часто} бывают, — говорит кто-то: — и ты теперь будешь здорова, вот только я коснусь твоей руки, — видишь, ты уж и здорова — вставай же’. Кто ж это говорит? А как стало легко — вся болезнь прошла, — и Верочка {Вместо: говорит кто-то ~ и Верочка — было: а. говорит опять какая-то прекрасная дама: ‘Очень часто бывают, но я умею их вылечивать, я тебя уже вылечила, как только подала руку, у меня такая рука. Пойдем со мною, Верочка [и они опять]’ б. вдруг кто-то дотрогивается до [нее] ее руки и говорит: полно лежать, пойдем. — Кто же это говорит} встала, идет, бежит, и {и она} опять на поле, и опять резвится, бегает, — и опять думает: ‘Как же это я могла переносить паралич? Надобно было умереть. — Это потому, что я родилась в параличе и не знала, как ходят и бегают, а если бы знала, не перенесла бы паралича’, и бегает, и резвится. А вот идет девушка, {дама, нет, это не та дама} — как {какая} странно: и костюм, и лицо, и походка — все беспрестанно меняется {все меняется} в ней, — то она англичанка, то француженка, вот она уж немка, — полячка, — а вот стала и русская, {Вместо: стала ~ и русская, — было: и русская} — опять англичанка, — опять немка, — опять русская, {Вместо: опять ~ русская, — было: — и какая странность, — меняется, а не так} — и {вот и} выражение лица беспрестанно меняется: какая сердитая! {раздраженная} какая добрая! какая печальная! какая веселая! {Далее было: — и как с каждою минутою переменяются [осанка] в ней осанка и черты [как скром<но>], — вот идет скромно, плавно, тихо, — вот запрыгала, танцует, — вот скачет как бешеная, — опять тиха и скромна} — и какая странная: переменяется, вся переменяется, а все та же, {Далее было: сейчас} — и лицо то же, — как же, одно лицо? Разве англичанка {у русской} похожа на француженку? {Далее было: а у ней все фр<анцузское>} похожа, — и как же это, сердитая она — о, какая сердитая! — а все-таки {а видно ч<то>} добрая, очень добрая — как же это? {Далее было: подходит к В<ерочке>} Но только какая же она красавица, — как ни меняется лицо, с каждою переменою — все прекраснее, все прекраснее. Подходит к Верочке. ‘Ты кто?’ {Далее было: ‘Я [Ве<рочка>] прежде [была] называлась Верочка, Вера Павловна, а теперь стала} — ‘Он меня прежде звал Вера Павловна, а теперь зовет ‘мой друг». — ‘А, так это ты та Верочка, которая меня полюбила?’ — ‘Да, я вас очень люблю. Только кто же вы?’ — ‘Я невеста твоего жениха’. — ‘Какого жениха?’ — ‘Я не знаю, я своих женихов не знаю. Они меня знают, а мне нельзя их знать, у меня их очень, очень много. Ты кого-нибудь {какого-нибудь} из них выбери себе в женихи, только из них, из моих женихов’. — ‘Я выбрала…’ — ‘Имени не нужно. {Мне не нужно имени} Я не знаю имен. {Далее было начато: а. Я и твое<го> б. Я назыв<аю>} Но только выбирай из моих женихов, — только из них. Я хочу, чтобы мои сестры {Далее начато: выбир<али>} и мои женихи выбирали только друг друга. Ты была заперта {Вместо: была заперта — было: сидела} в подвале, была разбита параличом? {Вместо: была разбита параличом?’ — было: лежала в параличе?}’ — ‘Да’. — ‘Теперь избавилась?’ — ‘Да’. {Далее начато: а. Не хочешь опять быть б. Не хочешь быть опять заперт<ой> в. Помни же, другие остались} — ‘Это я тебя выпустила, я тебя вылечила. Помни же, что {что дру<гие>} еще много невыпущенных, невылеченных. Выпускай их, лечи их, — будешь?’ — ‘Буду’. {Далее было: только вы научите меня.} Верочка идет {опять идет} по городу, — вот подвал, {девушка} в подвале заперты девушки: {Далее было: выходите} <л. 77 > Верочка притронулась к замку — замок слетел, — ‘выходите, сестры’ — они выходят, — вот комната, в комнате лежат девушки, разбитые параличом, — ‘сестры’ {Далее было: вставайте} все встают, идут, и все они на поле, и опять на поле, и опять бегают, резвятся, — ах, как весело с ними вместе, гораздо веселее, чем одной, ах, как весело! {Далее было: И вот опять та красавица, невеста ее жениха} В последнее время Лопухову некогда было видеться с своими академическими знакомыми. Кирсанов, продолжавший видеться с ними, {Вместо: Кирсанов ~ с ними, — было: Но Кирсанов, разумеется, продолжал видеться с ними, и [один из них, Б,] [профессор [А.] Б], между прочим, говорил им, что} на вопросы о Лопухове отвечал, что {Далее было: он занят отыскиванием места гув<ернантки>} у Лопухова, между прочим, вот какая забота, — и один из их общих приятелей {знакомых} дал ему адрес дамы, к которой теперь отправлялся Лопухов. Г-жа Б. понравилась Лопухову, — он нашел в ней женщину умную, добрую, без претензий. {Далее было: Сначала потолковали о том, чего ищет} Ее условия были хороши, семейная обстановка для Верочки была очень спокойна, {Далее было: словом} все оказалось удовлетворительно, как и надеялся Лопухов. {Далее было: а. и она также б. Не считайте чем-нибудь особ<енным>} И г-жа Б., видимо, находила удовлетворительными ответы Лопухова на ее вопросы о характере Верочки, ее привычках {понятиях} и т. д., — словом, дело быстро шло на лад, и, {Далее было: и пришло к ладу быстрее, чем} потолковав с полчаса, г-жа Б. сказала, что ‘если ваша сестра будет согласна на мои условия, я прошу ее переселиться ко мне, и чем скорее, тем лучше’. — Она согласна. Она уполномочила меня кончить дело за нее. Но теперь, когда мы решили, я должен сказать вам то, о чем напрасно было бы говорить, прежде чем мы условились обо всем другом. Эта девушка не родственница {не сестра} мне. Она дочь чиновника, у которого я даю уроки. Кроме меня, она не имела человека, которому могла бы поручить хлопоты о доставлении ей места. {Далее было: и я [поэтому] называл ее своею двоюродною сестрою потому, что} Но я совершенно посторонний человек ей. — Я это знала, мсье Лопухов. Вы, мсье Кирсанов и профессор М. (она назвала фамилию знакомого, через которого Кирсанов получил адрес) знаете друг друга за людей достаточно чистых, чтобы можно вам говорить между собою о дружбе одного из вас с молодою девушкою, не компрометируя эту девушку во мнении своего товарища. А М. такого же мнения обо мне и, {Далее было: когда уз<нал>} зная, что я ищу гувернантку, {Далее было: сказал мне ваши фамилии} почел себя вправе сказать мне, что эти девушка вовсе не родственница вам. Не осуждайте его за неосторожность, — ведь вы знаете, что {мы с ним} очень хорошо знает меня. Я тоже честный человек, мсье Лопухов, и, поверьте, я понимаю, кого можно уважать и кто выше подозрений. Я верю М. столько же, как сама себе, а М. верит вам столько же, как сам себе. Но М. {Далее было: да кажется и ваш друг Кир<санов>} не знал ее имени. {фамилии.} Теперь, кажется, я уже могу спросить его, — ведь мы кончили с вами, и ныне — завтра она войдет в наше семейство. Г-жа Б. Лопухову еще больше прежнего понравилась простым и честным тоном, с каким сказала это. {Далее было: Да, это [хорошее] будет большое счастье для m-lle} — Ее зовут Вера Павловна Расальская. {Далее начато: а. Для m-lle Расаль<ской> б. Говоря без комплиментов} Вы увидите, что я вовсе не хочу говорить комплимент вам, когда скажу, что я очень рад теперь за m-lle Расальскую. {Вместо: что я очень рад ~ Расальскую. — было: когда скажу, что [для] m-lle Расальская будет чувствовать себя очень счастливою, поселившись у вас. Положение гувернантки вообще незавидно} Ее домашняя жизнь была так тяжела, что она {Далее было: Начато: [отдох<нув?>] на первое время решительно потеря<ется?>} будет чувствовать себя очень счастливою у вас. — Так ей было дурно жить в семействе? — Очень дурно. — Лопухов стал рассказывать то, что нужно было сказать г-же Б., чтобы она, {Далее начато: а. избегала оч<ень> б. по не<знанию?>} по незнанию, не затрудняла {Было: не обременяла Ве<рочку> расспросами} Верочку {Далее было: а. вопросами о ее семейных отношениях б. Начато: ненужными} своими вопросами. Г-жа Б. слушала с большим, участием, — наконец с чувством {с большим чувством} пожала руку Лопухову. — Нет, довольно, мсье Лопухов, или {а то} я расчувствуюсь, а в мои лета — ведь мне под 40 лет — это было <бы> смешно. Но я не в силах {Далее было: слышать этого} равнодушно слушать о семейном тиранстве, потому что сама много страдала от него. Все это говорилось так просто, искренно, что Лопухов был очарован. — Позвольте же сказать еще только одно, — впрочем, это такие пустяки, о которых, {о которых почти} в сущности, не стоит говорить. Но все-таки я должен вас предупредить. Отец и мать m-lle Расальской вовсе не знают о ее намерении удалиться из семейства, и она переедет к вам без их согласия. Конечно, это все равно, {Далее было: а. Начато: для б. но я считал} однако же вы согласитесь, {Далее было: вы должны бы это} мне надобно упомянуть об этом. Г-жа Б. задумалась. Лопухов посмотрел, посмотрел и тоже задумался. — Если не ошибаюсь, это обстоятельство не кажется для вас таким маловажным, каким представляется {казало<сь>} мне? {Далее было: Г-жа Б. была женщина светская, была женщ<ина>} Г-жа Б. казалась совершенно расстроенною. — Простите меня, — продолжал Лопухов, видя, что она {Далее начато: реши<тельно>} не может собраться с мыслями отвечать ему, — простите меня, но я вижу, что это вас затрудняет. — Извините меня, мсье Лопухов, но я решительно не знаю, как нам быть. Неужели нельзя получить согласия родителей? — Нет, нельзя. У них другие виды на дочь. У них приготовлен для нее выгодный, но плохой жених. {Далее было: От этого она, главным образом, и на<меревается?>.} Они не согласятся. Г-жа Б. {Далее было: несмотря на свои лета, как она выразилась,} окончательно сконфузилась. — Боже мой, как я дурна должна показаться в ваших глазах! То, что должно заставлять каждого порядочного человека сочувствовать, защищать, — это самое останавливает меня! О боже мой, какие мы жалкие люди! Мы не смеем подать руку человеку именно в том положении, когда ему всего нужнее опереться на чью-нибудь руку! На нее в самом деле было жалко смотреть: она не прикидывалась. Ей было в самом деле больно. Лопухов встал. — Итак, мне остается просить вас, чтобы то, что было говорено мною, было забыто вами. — Нет, останьтесь, — она удержала его за руку. — Дайте же мне хоть сколько-нибудь оправдаться перед вами. Довольно долго ее слова были бессвязны, потом мысли ее пришли в порядок, — но и бессвязные, и в порядке, они уже не говорили Лопухову ничего нового: как только он увидел, что она задумалась, {Вместо: увидел, что она задумалась, — было: взглянул на ее смущенное задум<авшееся>} услышав о ‘маловажном’ обстоятельстве, он думал уже <не> о том, переедет ли Верочка жить к ней, — он видел, что не к ней, а вообще куда бы то ни было из своего семейства <л. 17 об.> нельзя уйти Верочке, — ‘как же, в самом деле, я не подумал об этом? Ведь это так!’ — Да, это было так: Верочка не имела права удалиться из семейства против воли родных. Он дал г-же Б. говорить не потому, чтобы хотел слушать, что она говорит, — он и не слушал, что она говорит, — он {Далее было: думал о своем поср<едничестве?>} сам слишком занят был открытием, которое сделала она ему, чтобы заниматься ее оправданиями и извинениями. {Далее начато: а. и он ее слушал только потому б. и он дал ей говорить только для того, чтобы она говорила, чтобы не осталась огорчена тем, что он на нее сердится или} Давши ей наговориться вволю, он сказал: — Все, что вы говорили в свое извинение, было напрасно. Я обязан был остаться, чтобы не быть грубым, не оставить в вас мысли, что я или виню вас, или сержусь на вас. Но, признаюсь вам, я не слушал вас. Если б я не знал, что вы правы! {Было: Если бы вы были правы,} Да, как бы это было хорошо, если бы вы не были правы! Я сказал бы ей, что мы не сошлись в условиях или что вы не понравились мне, — и только, и мы с нею стали бы надеяться встретить другой случай избавления. А теперь что я ей скажу? У госпожи Б. были слезы на глазах. — Что я ей скажу? что я ей скажу? — повторял Лопухов, сходя с лестницы. — Как же это ей быть? {Что ей делать? что ей} как же это ей быть? — думал он, выходя из Галерной на улицу, {Вместо: выходя ~ на улицу, — было: а. идя по улице б. огибая угол в. выходя из Галерной улицы к [Ко<нногвардейскому>] б<ульвару>} ведущую от моста к Конногвардейскому бульвару. Разумеется, г-жа Б. не была права в таком {в том} безусловном смысле, в каком правы люди, доказывающие {Было начато: утвержд<ающие>} ребятишкам, что месяца нельзя достать рукой. {их рукой} Она {Она была} женщина, имеющая хорошее положение в обществе, {Далее начато: и знаком<ства>} имеющая знакомства в кругу {между людьми} довольно важном. Ее муж сам человек, до которого есть надобности у многих более или менее важных лиц. Если бы она уже во что бы то ни стало захотела, чтобы Верочка жила у нее, то может быть — даже очень вероятно, — что Марья Алексеевна не могла бы вырвать дочь из ее дома. Но — но все-таки г-же Б. пришлось бы иметь очень много хлопот, быть может немало и неприятностей, — а ее мужу надобно было бы одолжаться по чужому делу людьми, услуги {Было: а. просьбы к б. Начато: пользование} которых лучше оставить, приберечь {непочат<ыми>} для своих дел. {Далее было: ведь известно, что од<нажды?>} Кто обязан, и какой благоразумный человек станет поступать не так, как г-жа Б.? — Я не буду поступать не так, как она. Мы сочувствуем, {Я сочувствую} но надевать на себя лямку, чтобы снять с другого петлю, {Вместо: но надевать ~ петлю — начато: подставлять свои бока [для] [за] для [сечения] ударов, сыплющихся на чужие} этого, извините, мы с вами не сделаем. {Вместо: мы ~ не сделаем. — было: я не сделаю. Но я не бездушный человек.} Однако же мы вовсе не бездушные, мы сочувствуем, мы даже делаем для других, что можем {Вместо: Однако же ~ можем — было: Я сочувствую. Я даже делаю для других что могу} делать без особенных неудобств для себя. Только видите ли что? — почти ничего существенно полезного для других нельзя сделать без больших неудобств для себя. Потому действительно положение Верочки представлялось Лопухову почти безвыходным, — по крайней мере тем путем, на который рассчитывали он и Верочка, действительно нельзя было Верочке выйти из него. А Верочка давно, давно сидела на условленной скамье, — и сколько раз начинало быстро, быстро биться ее сердце, когда из-за угла показывалась трехугольная шляпа студента (тогда студенты еще носили трехугольные шляпы), — наконец-то, он, друг! Она вскочила, побежала навстречу. Быть может, и он прибодрился бы, {Далее было: если бы} подходя к скамье, {Далее было: а может} — но застигнутый врасплох раньше, чем ждал показать ей свою фигуру, он был застигнут с пасмурным лицом. — Неудача? {- Опять неудача?} — Неудача, мой друг. — Да ведь это было так верно? Как же неудача? Отчего? — Идите домой, мой друг, я вас провожу. {Вместо: Идите ~ провожу. — начато: Пойдемте же, я прово<жу>} Поговорим. Через несколько минут скажу все, в чем неудача. А теперь дайте подумать. Я все еще не собрался с мыслями, Надобно придумать что-нибудь новое. Не будем унывать, придумаем. — Он уже прибодрился на последних словах. — Как же ждать? Скажите сейчас, скорее, ведь это невыносимо. Вы говорите: ‘придумать {надобно придумать} что-нибудь новое’, — значит то, что мы прежде думали, вовсе не годится? Мне нельзя быть гувернанткою? Бедная я! несчастная я? — Что вас обманывать? Да, нельзя. Я это хотел сказать вам. Но — терпение, терпение, мой друг! Будьте тверда! {Начато: бодр<а>} Кто тверд — добьется {а. выйдет б. будет} удачи. — Ах, мой друг, я тверда, — но как тяжело! Они прошли несколько шагов молча. Он смотрел на нее, — лицо было совершенно скрыто очень густым {густой} вуалем, — но все равно, он смотрел на нее. Идут. ‘Что это, она как-то не совсем прямо держится, несколько набок? — Да и салоп несколько поднялся около левого локтя’. — Друг мой, вы {с вами} несете что-то? Дайте, я возьму. — Нет, нет, не нужно. Это не тяжело. Ничего. {Далее было: Друг мой, как невын<осимо?>} Опять идут молча. Долго идут. — А ведь я {А я ведь} до пяти часов не спала от радости, мой друг. И когда уснула, какой сон видела! Будто я освобождаюсь из душного подвала, будто я была в параличе и выздоровела, и выбежала в поле, и со мною выбежало много подруг, тоже, как я, {Вместо: много ~ как я, — было: много таких же, как я,} вырвавшихся из подвалов, выздоровевших от паралича, — и мы бегали, и нам было так весело, так весело здоровым бегать по просторному полю! Не сбылся сон! А я думала, что уж не ворочусь домой! — Друг мой, дайте же, я возьму ваш узел, — ведь теперь он уж {уже он} не секрет. {Далее было: И я видела вашу ту невесту} Опять идут молча. {Далее было: Идут} Долго идут и молчат. — Друг мой, видите, до чего мы договорились с этой дамой: вам нельзя уйти из дому без воли Марьи Алексеевны. Это нельзя. Но — нет, нет, пойдем под руку, {Было: не так, я поддержу вас} а то я боюсь за вас. — Нет, ничего, только мне душно под этим вуалем. Она отбросила вуаль с лица. — Теперь ничего, хорошо. — (‘Как бледна!’) Нет, мой друг, вы не думайте того, что я сказал. Я не так сказал. Все устроим как-нибудь. {Вместо: Все устроим как-нибудь. — было. — Есть одно средство. — Есть? Ради бога! Милый мой! [Все, что угодно] На все, на все готова, только бы избавиться! Против этого текста дата: 30 дек<абря>} — Как устроим, мой милый, {милый мой,} — нет, это вы говорите, {Было: а. это вы б. нет, я не знаю} чтобы утешить меня. Ничего нельзя сделать. Он молчит. Опять идут молча. — (‘Как бледна! Как бледна!’) {Далее было: Ничего, не уны<вай>} Мой друг, есть одно средство. — Какое? какое? — Я вам скажу, мой друг, — но только, когда вы несколько успокоитесь. Об этом надобно будет вам рассудить хладнокровно. — Говорите сейчас, я не успокоюсь, пока не услышу. — Нет, теперь вы слишком взволнованы, мой друг. Теперь вы не можете принимать важных решений. {Далее начато: Дайте про<йти?>} Через несколько времени. Скоро. А вот и ваш подъезд. До свиданья, мой друг. Как только я увижу, {Как только вы несколько у<спокоитесь>} что вы будете отвечать хладнокровно, я вам скажу. — Когда же? — Послезавтра, на уроке. — Слишком долго! — Нарочно буду завтра. — Нет, скорее. — Нынче вечером. — Нет, я вас не отпущу. Идите со мною. Я неспокойна, вы говорите, теперь я не могу судить, вы говорите, — хорошо. {Текст: Я неспокойна ~ хорошо. — вписан.} Обедайте {Начато: Как мы} у нас. Вы увидите, что я буду спокойна. После обеда маменька {Начато: Как мамень<ка>} спит, и мы можем говорить. — Но как же я войду к вам? Ваша маменька удивится, {будет подозревать} что мы вошли {Начато: возвра<тились>} вместе, — она станет опять следить за нами, как следила. — Подозревать? следить? — нет, мой друг, — в самом деле, вам лучше уж идти к нам. Ведь я шла с поднятою вуалью. Нас {Нам} могли видеть вместе. Меньше опасности, если вы войдете. <л. 18> — Ваша правда. Он позвонил. Марья Алексеевна очень удивилась, увидев дочь и Лопухова входящими вместе. Самыми пристальными, самыми зоркими глазами она принялась всматриваться в них. — Я зашел к вам, Марья Алексеевна, сказать, что послезавтра вечер у меня занят и что я вместо того, чтобы послезавтра, приду на урок завтра. Позвольте мне сесть. Я очень устал и расстроен. Мне хочется отдохнуть. — В самом деле, что с вами, Дмитрий Сергеевич? Вы ужасно пасмурны. (‘Нет, не похоже на амурные шашни, {Вместо: не похоже ~ шашни — было: амурных шашней} — он сердитый, да и она невесела. Видно, просто встретились. А кто их знает? Смотреть надо в оба глаза. Да нет, не похоже. Как бы амурные шашни да поссорились бы, не пришли бы вместе. А как бы не поссорились, так с амурных-то дел он бы веселый был. {Вместо: он бы веселый был — было: она бы може<т> После: был — не похоже.} И она ушла в свою комнату и на него не поглядела, — нет, видно, что не видит в нем своего предмета’.) {И она ушла ~ предмета’. — вписано.} — Я-то ничего особенного, Марья Алексеевна, — а вот Вера Павловна что-то как бледна, — или мне так показалось? — Верочка-то? С ней бывает. — А может быть, мне так только показалось, — мне, признаюсь вам, от своих мыслей голова кругом идет. — Да что же такое, Дмитрий Сергеевич? Уж не с невестой ли какая размолвка? — Нет, Марья Алексеевна, невестой я доволен, а вот с родными хочу поссориться. — Что это вы, батюшка, Дмитрий Сергеевич, как это можно с родными ссориться? Я об вас, батюшка, не так думала. — Да нельзя, Марья Алексеевна: дурное семейство-то. Требуют от человека бог знает чего, чего он не в силах сделать. — Это другое дело, Дмитрий Сергеевич. Всех не наградишь. Надо меру знать. Это точно. Ежели так, то есть по деньгам ссора, не могу вас осуждать. — Позвольте мне быть невеждою, Марья Алексеевна, — я так расстроен, что надобно мне отдохнуть в приятном и уважаемом мною обществе, — а такого общества я нигде не нахожу, кроме как в вашем доме. Позвольте мне напроситься обедать у вас ныне и позвольте сделать некоторые поручения вашей Матрене, — кажется, тут есть недалеко погреб Денкера, — у Денкера вина не бог знает какие, но можно пить. {кажется ~ пить. — вписано.} Лицо Марьи Алексеевны, сильно разъярившееся при первом слове про обед, сложило с себя решительный гнев при упоминании о Матрене и приняло выжидающий вид. ‘Посмотрим, голубчик, что от себя приложишь к обеду’. Но Лопухов, вовсе {нимало} не смотря на ее лицо, уже вынул портсигар, оторвал {взял} клочок бумаги от какого-то письма, завалявшегося в нем, взял карандаш и уже писал. — Если смею спросить, Марья Алексеевна, вы какое вино кушаете? — Я, батюшка, Дмитрий Сергеевич, признаться вам сказать, мало знаю толку в вине, — почти что и не пью, не женское дело. (‘Ну да, с первого дня по роже видел, что не пьешь’.) — Конечно так, Марья Алексеевна. Но мараскин даже девицы пьют, — вы мне позволите написать? — Это что такое, Дмитрий Сергеевич? — Просто не вино даже, можно сказать, а сироп. Он вынул красненькую бумажку, — кажется, будет довольно. — Он повел глазами по записке, — на всякий случай, дам {Было начато: при<бавлю>} еще 5 рублей. У Марьи Алексеевны глаза покрылись влагою, и лицом неудержимо овладела сладостнейшая улыбка. — У вас ведь и кондитерская недалеко? Не знаю, найдется ли готовый пирог из грецких орехов, — на мой вкус, это самый лучший пирог, Марья Алексеевна. Но если нет такого — какой есть. Он отправился в кухню {Он встал, направился в кухню} и послал Матрену делать закупки. {Далее начато: С полчаса или больше} — Кутнем ныне, Марья Алексеевна. Хочу пропить ссору с родными. Почему не кутнуть, Марья Алексеевна? Дело с невестою к концу {на лад} идет. Тогда не так заживем — весело заживем, — правда, Марья Алексеевна? — Правда, батюшка, Дмитрий Сергеевич. То-то я смотрю, что-то вы больно уж деньгами-то сорите, чего я {Далее начато: а. во<все?> б. от} не ждала, как от человека основательного. Видно, от невесты задаточек получили? — Задаточка не получил, Марья Алексеевна. А если деньги завелись, {есть} то кутнуть можно. Что задаточек? Дело надо начистоту вести. Тут не об задаточке дело. {Текст: А если деньги ~ дело. — вписан.} Так я дело не поведу — не стану по кусочкам тянуть, — еще подозренье возбудишь, — да и неблагородно, Марья Алексеевна? — Неблагородно, батюшка, Дмитрий Сергеевич, — точно неблагородно. По-моему, во всем надо благородство соблюдать. {Далее было: А мое благородство вот какое, Марья Алексеевна} — Правда ваша, Марья Алексеевна. С полчаса или три четверти часа, остававшиеся {Было начато: продол<жавшиеся?>} до обеда, шел самым любезный разговор в этом роде о всяких благородных предметах, милых сердцу Марьи Алексеевны. Тут, между прочим, Дмитрий Сергеевич в порыве откровенности высказал, что свадьба {свадьба уже} его очень приблизилась в последнее время, и утешил Марью Алексеевну тем, что Вера Павлова скоро решится {даст} на замужество, — это он видит, {Далее было: потому, как она |вед<ет>] дер<жит>} — она ему ничего не говорила, но он видит. — Ведь мы с вами, Марья Алексеевна, старые {терты<е>} воробьи, нас {мне} не мякине не проведешь. Мне хоть лет и немного, а я тоже старый воробей тертый калач, — так ли, Марья Алексеевна? — Так, батюшка, тертый калач, тертый калач. Словом сказать, отрадное общество уважаемой Марьи Алексеевны так оживило Дмитрия Сергеевича, что куда девалась его грусть, — он был такой веселый, каким {что} его Марья Алексеевна еще никогда не видывала ‘Тонкая бестия, шельма этакий, — видно, схапал уж у невесты не одну тысячу, — а родные-то проведали, что он карман-то {руки} понабил, да и приступили, — а он им: нет, батюшка и матушка, как сын, я вас готов уважать, а денег у меня для вас нет. Экая шельма-то какая!’ — Да, приятно беседовать с таким человеком, особенно когда, услышав, что Матрена воротилась, сбегаешь на кухню, сказавши, что идешь в свою спальную за носовым платком, и увидишь, что вина куплено на 10 р. 50 коп., — ведь третью долю, чать, только выпьем за обедом-то, — и кондитерский пирог в 2 рубля, — ну это, можно сказать, брошеные деньги — на пирог-то, но все же останется и пирог, — можно будет как-нибудь кумам подать вместо варенья. Все не в убыток, а в сбереженье. <л. 18 об.> ‘Хорошо ли я сделала, что заставила его зайти? Маменька смотрела так пристально’. ‘И в какое трудное положение поставила я его! Как остаться обедать? Ведь маменька ни за что не пригласит’. ‘Боже мой, что со мной, бедной, будет?’ ‘Есть одно средство, говорит он, — нет, мой милый Дмитрий, нет никакого средства’. ‘Нет, есть средство — вот оно — окно: когда будет тяжело, уже слишком тяжело, брошусь из него’. ‘Какая я смешная: ‘когда будет слишком тяжело’, а теперь-то?’ ‘А когда бросишься в окно — как быстро, быстро полетишь, — будто не падаешь, а в самом деле летишь, — это, должно быть, очень приятно. Только потом ударишься о мостовую, — ах, как жестко! Больно? Нет, боли, я думаю, не успеешь почувствовать, — а только жестко — должно быть, очень жестко!’ ‘Нет, это хорошо. Ведь это один, один самый коротенький миг, — а зато перед этим воздух — будто самая мягкая перина, расступается так легко, нежно, мягко’. ‘Да, а потом? Будут все смотреть — голова разбитая, лицо разбитое, в крови, в грязи, — ах, какой гадкий этот Петербург: на тротуарах всегда грязь, — если бы можно было выбрать чистое место, куда упасть, — посыпать бы чистого песку, белого, чистого, — здесь и песок все какой-то грязный, — нет, самого белого, самого чистого, и не жестко было, {Так в рукописи.} — а ведь все равно бы убилась, — вот и прекрасно было бы, — и лицо осталось цело, и не было бы на нем крови, и не пугало бы никого, не казалось бы гадкое, как покажется разбитое. Ах, как бы хорошо, если бы внизу был бы песок — белый песок’. ‘А в Париже бедные девушки задушаются чадом — это хорошо, очень, очень хорошо. Бросаться в реку — это нехорошо, — будут ловить, — тело становится такое уродливое, — нет, это нехорошо. А если бы…’ ‘Как они громко там говорят! Что они говорят? Нет, ничего не слышно’. ‘Да, вот если бы удушиться чадом, — как бы это было хорошо!’ ‘И я бы оставила записку ему, в которой бы все, все написала. Ведь я ему тогда сказала: нынче день моего рождения. — Как это я сказала? Какая я была смелая! Как это я была такая? Да ведь я оттого, что я была {Было: была тогда} глупенькая, — ведь я сама не понимала, как это… как это… А что это ‘как это?’ важно? — нет, не так, — или стыдно? нет, это не стыдно. Что ж это? Как это тяжело, — как это тяжело, да, это то слово: ‘тяжело». ‘Да, вот в Париже бедные девушки какие умные! А что же, разве я не буду умной? Сделаю, как они. Вот как смешно будет: входят в комнату — ничего не видно, только угарно, и такой зеленый воздух, и туман — испугались: ‘что такое? где Верочка?’ Маменька кричит на папеньку: ‘Что ты стоишь, выбей окно!’ Выбили окно — и видят: я сижу у туалета, и опустила голову на туалет, а лицо закрыла руками. ‘Верочка, ты угорела?’ — А я молчу. ‘Верочка, что ты молчишь?’ — ‘Ах, да она удушилась!’ Начинают кричать, плакать, Ах, как смешно, что они будут плакать, и маменька станет рассказывать, как меня любила’. ‘Да, это смешно, так, а ведь он будет жалеть, — ведь он очень будет жалеть’. ‘Что ж, я оставлю ему записку’. ‘Да, посмотрю, посмотрю, да и сделаю, как бедные парижские девушки. Я сделаю. Я не сделаю? Нет, нет, если я уж скажу, так сделаю. Ведь я храбрая, я не боюсь’. ‘Да и чего тут бояться? Ведь это так хорошо! — Только вот подожду, какое это средство, про которое он говорит. Да нет, никакого нет. Это только так, он успокоивал меня’. ‘Зачем это люди успокоивают? Вовсе не нужно успокоивать. Как можно успокоить? Разве это можно? Когда нельзя помочь, разве можно успокоить? Ведь вон он умный, а тоже так сделал. Зачем он так сделал? Это не нужно’. ‘Что ж это как он говорит? Будто ему весело, такой веселый голос’. ‘Неужели он в самом деле придумал средство?’ ‘Да нет, этого нельзя. А если б не придумал, разве бы он был веселый? Что ж это он придумал?’ — Верочка, иди кушать! — крикнула Марья Алексеевна. В самом деле, Павел Константинович воротился, — пирог давно готов — не кондитерский, а у Матрены, с начинкою из вчерашней говядины от супа. — Марья Алексеевна, вы не пробовали перед обедом рюмку водки? Это очень полезно, особенно полынной или вот этой, горькой померанцевой. Я вам говорю как медик. Пожалуйста, попробуйте. Нет, нет, непременно попробуйте. Я как медик предписываю попробовать. — Разве только что медика надобно слушать, — и то полрюмочки. — Нет, Марья <Алексеевна>, полрюмочки не принесет пользы. — А сами-то что же, Дмитрий Сергеевич? — Стар стал, остепенился, Марья Алексеевна, зарок дал… {А сами-то ~ дал… вписано.} — В самом деле, согревает как будто бы. {Вместо: согревает как будто бы — было: как согревает.} — В том и польза, Марья Алексеевна, что согревает. (‘Какой он веселый в самом деле! Неужели в самом деле есть средство? А на меня и не смотрит! Ах, какой хитрый! И как это он с нею так подружился?’) Сели за стол. — А вот мы с Павлом Константиновичем этого {элю} выпьем, так выпьем. Эль — это все равно что {Вместо: Эль ~ что — было: Это пиво} пиво, не больше как пиво — попробуйте, Марья Алексеевна. — Если вы говорите, что пиво, позвольте, пива почему не выпить? (‘Господи, сколько бутылок, — пять, шесть, семь! Что это {Откуда это?} маменька так расщедрилась? — Ах, я недогадливая, {Было начато: глу<пая>} — ведь он угощает! Так вот она, дружба-то?’) (‘Экая шельма какой! Сам-то не пьет! Только губы приложил к своей ели-то. А славная эта ель! Ей-богу, славная! И кваском как будто пахнет, а сила есть, есть сила хорошая! Когда Мишку-дурака окрутим, водку брошу, все {В рукописи: всю} эту ель стану пить! Ну, этот ума не пропьет! Хоть бы приложился, каналья! Ну, да мне же лучше. А поди, чай, ежели захотел пить, здоров пить’.) — Да вы бы сами выкушали хоть что-нибудь, Дмитрий Сергеевич. — Э, на моем веку много выпито, Марья Алексеевна, — в запас выпито, надолго станет. Не было дела, не было денег, — пил, есть дело, есть деньги — не нужно вина, и без него весело. (‘Нет, это еще лучше ели, — думает Марья Алексеевна, когда через другие бутылки дошла очередь до мараскину. — Каждый день, Мишка-дурак, штоф подавай! Что сладкая {французская} водка? Никакого вкусу не имеет против этого. Давай на день по штофу, Мишка-дурак’. {Текст: (‘Нет ~ дурак’) — вписан.}) И таким образом идет весь обед. Подают кондитерский пирог. — Милая Матрена Саввишна, а что к этому следует? — Сейчас, Дмитрий Сергеевич, сейчас. — Матрена возвращается с бутылкою шампанского. — Вера Павловна, вы не пили, и я не пил. Теперь выпьем и мы. Здоровье моей невесты и вашего жениха! (‘Да?’ ‘Так?’ ‘Так ли?’ думает Верочка.) — Дай бог вашей невесте и верочкину жениху счастья! — говорит Марья Алексеевна: — а нам, старикам, дай бог поскорее верочкиной свадьбы дождаться. — Ничего, скоро дождетесь, Марья Алексеевна. Да, Вера Павловна? — Да? (‘Неужели он это говорит? А если не это? Что мне сказать?’ {Что он говорит?}) — Да, Вера Павловна? — разумеется, да, — говорите же ‘да’. — Да, — говорит Верочка. — Так, Вера Павловна, — что понапрасну время тянуть у маменьки? {Вместо: время ~ у маменьки? — было: маменьку огорчать?} Да, и только. Так теперь надобно {можно} второй тост. За скорую свадьбу Веры Павловны! Пейте, {Было начато: Куш<айте>} Вера Павловна, ничего, хорошо будет. Чокнемтесь. За вашу скорую свадьбу! — Чокаются. {Текст: Да и только. ~ Чокаются. — вписан.} — Дай бог, дай бог! Благодарю тебя, Верочка, утешаешь ты меня, Верочка, на старости лет! — говорит Марья Алексеевна и утирает глаза. {и утирает глаза, вписано.} Ель и в особености мараскин привели ее в чувствительное настроение духа. {Далее начато: она отира<ет>} — Дай бог, дай бог, — повторяет Павел Константинович. — Как мы довольны вами, Дмитрий Сергеевич, — уж как довольны,_ говорит Марья Алексеевна по окончании обеда: {по окончании обеда: вписано.} — у нас да нас угостили, — вот уж, можно сказать, праздник сделали! — Это что за праздник, Марья Алексеевна, {Далее начато: еще почище празд<ник>} — вот скоро, при свадьбе Веры Павловны, — тогда настоящий праздник будет. — Конечно, Дмитрий Сергеевич. — Глаза ее смотрят уже более приятно, нежели бодро. Не все то так хитро делается, как хитро выходит. Лопухов не рассчитывал на этот результат, когда покупал вино: он хотел только дать взятку Марье Алексеевне, чтобы не потерять ее благосклонности тем, что назвался на обед. Он думал, {опасался,} что не станет же она напиваться допьяна при постороннем человеке, которому — кто ж ее знает? — может быть, и не совсем доверяет, — даже прямо можно ждать: не доверяет, потому что кому же она может доверять? Да и Марья Алексеевна не ждала такого быстрого образа действия от себя, — она располагала отложить окончательное наслаждение до после-чаю. Но слаб каждый человек, — против водки, даже той сладкой, {сладкой, французской,} которая была у нее лакомством, {лучшим лакомством,} — против мадеры и хересу она устояла бы, но прелесть незнакомых ей вкусных вещей {Вместо: незнакомых со вещей — было: неведомых лакомств} соблазнила ее. Притом же, этот предательский мараскин <л. 19> так обманчив. Обед {Так обед} вышел совершенно парадный и барский, потому Марья Алексеевна распорядилась, чтобы и Матрена поставила самовар, как следует {делают} после барского обеда. Но этою {Было начато: а. Верочка б. Но сим} деликатностью барских обедов суждено было воспользоваться только Марье Алексеевне и Лопухову: Верочка сказала, что она не хочет чаю, и ушла в свою комнату, Павел Константинович, человек необразованный, тоже не стал ждать чаю, отправился прилечь прямо {тотчас} после последнего блюда, как всегда, Марья Алексеевна едва-едва могла дождаться. Дмитрий Сергеевич пил медленно — и, выпив чашку, спросил другую. — Тут Марья Алексеевна спасовала {Было: а. уже спасовала и, извинившись, ушла спать. Гость остался один, — он отпустил б. спасовала и не дождавшись, пока принесет ее Матрена} и стала извиняться тем, что чувствует себя не совсем хорошо — с самого утра, должно быть простудилась, шедши из церкви. Гость просил не церемониться и остался один. Он выпил вторую чашку и все сидел, — так что уже Матрена не вытерпела: ‘Еще угодно?’ — ‘Да, еще’. Выпил третью чашку, посидел еще, ‘должно быть, не вздремнул ли?’ по рассуждению Матрены, ‘должно быть, тоже нализался, как это золото, что храпит в спальной’, — верно, этот храп и разбудил Дмитрия Сергеевича: он подозвал Матрену взять чашку, {Далее было: подал ей полтинник, — ‘за труды, что она для него бегала нынче по лавкам’. ‘А вы, когда пойдете, заприт<е>} посидел еще, но долго ли, этого Матрена уже не видала, поспешив убрать посуду, чтобы успеть, по обычаю, посетить мелочную и зайти в полпивную, пока храпит ‘ее золото’. — Простите меня, Вера Павловна, — сказал Лопухов, входя в ее комнату. (‘Как дрожит его голос! А какой смелый был он за обедом? И не ‘друг мой’, а ‘Вера Павловна». {Далее начато: как и}) — Простите меня, что я был дерзок, — вы знаете, что я говорил, — да, жену и мужа не могут разлучить. Тогда {Тогда никто} вы свободны. {Далее было: — Милый мой! — она бросилась к нему на шею: Ты видишь, я плакала, это от радости. ([Ах] Что это? что это? как же это?) [Он] Ты меня останавливаешь? Ты не хочешь, чтоб я обняла тебя? Он выпустил ее руки, которые взял, не допустив их обнять себя, поднес к своим губам и цаловал. (‘Да, это уж слишком грубо! Как будто оттолкнуть! В такую минуту! [Ведь это оскорбление] Оскорбление святейшего порыва!’) — Верочка, прости меня, прости меня. Ты видишь, какой я дурной, какой я холодный. Я педант, Верочка, жалкий педант. Нет, этого нельзя простить! Но — бери меня, каков я есть, — лучшего ты не встретила. Встретишь.} — Милый мой, ты видел, я плакала, когда ты вошел, — это от счастия. — Дайте вашу руку. — Он взял и цаловал {Было: Он взял ее руку, стал ц<аловать>} ее руку. — Нам не нужно было говорить, что мы любим друг друга? — Да и говорили. — И все цаловал ее руку. {Далее было: — Да поцалуй же наконец, — сказала и покраснела и засмеялась. Он поцаловал ее в лоб, взял ее волоса и начал цаловать их. [- Да ведь ты жених? Ведь женихи и невесты] — Ну, и я тебя не поцалую, если так. — В церкви, Верочка. [Не] — С твоими понятиями? С понятиями, которыми ты уже и мне набил половину моей простенькой головы! Ах, какой ты смешной! — И она расхохоталась. — Смешной, Верочка. — И он засмеялся. [- И все это] — Это так твоя невеста велит? — Так она велит. — Да [ведь] ты разве то говорил? Ведь ты говорил все: никаких стеснений, никаких условий, никаких форм, — все это вредно, безнравственно [а сам] — Так и будет, Верочка. Но [мы] пока этого нет, будем показывать, Верочка, что мы требуем этого для других, не для себя. Мы требуем богатства людям, — мы сами должны оставаться бедны. Мы требуем…} — Мой милый, давно ты это вздумал? {Далее было: [А ты когда?] — Я-то давно, — а ты когда? — Я не знаю, — только я знаю, что нынче во сне я видела твою ту, страшную, как ты говоришь, — мне она была добрая — [и сказала] она спросила меня, кого я выбрала, — тут я и заметила, что выбрала тебя. — А раньше? — Не знаю. — А что ты мне сказала на свои именины? — Ах, мой <не закончено>} — Давно, Верочка, с тех пор, как в первый раз говорил с тобой. — Ах, мой милый, — вот ты меня выпускаешь на волю из подвала, — только как же это будет, мой миленький? {Вместо: Ах ~ миленький? — было: Ну, как же мы будем жить?} — А вот как, Верочка: теперь уж конец апреля, — в начале июля кончатся мои работы для определения себе места в обществе, — я получу должность врача, — жалованье небольшое, но так и быть, буду иметь несколько практики — настолько, насколько будет необходимо, — и будем жить. — Ах, мой милый, нам очень, очень мало нужно, {Далее было: почти не больше} — но только я не хочу так, — я не хочу жить на твои деньги, — я ведь и теперь имею уроки, — я их потеряю, когда выйду за тебя, — маменька всем им расскажет, что я злодейка, — но найдутся другие уроки, да? Ведь мне не должно жить на твои деньги? — Кто это тебе сказал, мой милый друг Верочка? — Ах, еще спрашивает, кто сказал? Да не ты ли сам толковал все об этом? А в твоих книгах — целая половина их была об этом написана. — Я тебе говорил это? Да когда же, Верочка, бог с тобой! — Ах, когда? А кто говорил, что все основано на деньгах? Кто это говорил, Дмитрий Сергеевич? — Ну, так что же? — А ты думаешь, я уже такая глупенькая, что не могу, как в ваших книгах говорится, вывесть заключения из посылки? — Да какое же заключение? — Ах хитрец, он хочет быть деспотом, хочет, чтобы я была его слепой рабой, — нет, этого не будет, Дмитрий Сергеевич, — понимаете? — Да ты скажи, я и пойму. — Все основано на деньгах, говорите вы, Дмитрий Сергеевич, — у кого деньги, у того власть и право, говорят ваши книги, — значит, пока женщина живет на счет мужчины, она в зависимости от него, — так-с, Дмитрий Сергеевич? Вы полагали, что я этого не понимаю, что я буду вашей рабой, — нет-с, Дмитрий <л. 19 об.> Сергеевич, я не дозволю вам <быть> деспотом над, {Так в рукописи.} — вы хотите быть добрым, благодетельным деспотом, — я этого не хочу, Дмитрий Сергеевич. — Ну, мой миленький, а еще как мы будем жить? Ты будешь резать руки и ноги людям, поить их гадкими микстурами, а я буду {Вместо: резать ~ а я буду — было: резать людей, я буду} давать уроки на фортепьяно, — ну, а еще как мы будем жить? — Так, так, Верочка. Всякий {Кто может, всякий Против этого текста дата: 31 дек<абря>} пусть охраняет свою независимость всеми силами от всякого, как бы ни любил его, как бы ни верил. Правда твоя, Верочка, старайся быть независима от меня, — дай опять поцалую твою руку за это. А ведь какие мы смешные люди, Верочка: ты мне говоришь: ‘не хочу жить на твой счет’, а я с похвалою принимаю это, — верно, я очень скуп, сказал {скажет} бы всякий, кто подслушал бы, — разве так говорят другие, Верочка? — Ну кто же так говорит, мой милый, — другой стал бы спорить, что не хочет {не захочет} допустить свою жену хлопотать о средствах жить, пока имеет силы работать для нее, — да я от тебя не хочу таких слов. Пусть другие {Вместо: да я ~ другие — было: а. и ты бы, пожалуй, стал это говорить, мой ми<лый> б. да тебе нельзя говорить этого, ты сам научил знаешь что, да ведь это другие} говорят это, — мы станем жить по-своему, как нам самим лучше. Как же мы будем жить еще? — Вера Павловна, я предложил вам свои мысли об одной стороне нашей жизни, — вы изволили совершенно низвергнуть их вашим планом, назвали меня тираном, поработителем, — извольте же сама, Вера Павловна, придумывать, как будут устроены другие стороны наших отношений, — я считаю напрасным {излиш<ним>} предлагать вам мои соображения, чтобы они точно так же были изломаны вами. — Друг мой Верочка, да ты сама скажи, как ты думаешь жить, — наверное, мне останется только сказать: ‘Ах, моя милая, как умно она обо всем думает!’ — Это что? Вы изволите говорить комплименты? Вы хотите быть любезным? {Далее было: Это обыкновенная манера} Но я слишком хорошо знаю, что льстят {Далее было: тогда, когда хотят господ<ствовать>} затем, чтобы господствовать под видом покорности. Прошу вас вперед говорить проще. Милый мой, ты захвалишь меня, — мне стыдно слушать, когда ты меня похвалил, {Далее было: ведь я привыкла считать себя так} нет, не хвали меня, чтобы я не стала слишком горда. — Хорошо, Вера Павловна, я начну говорить вам грубости, если вам это приятнее. В вашей натуре, Вера Павловна, так мало женственности, что, вероятно, вы выскажете совершенно мужские мысли. — Ах, мой милый, скажи: что это значит — женственность? Я понимаю, что женщина говорит контральтом, мужчина — баритоном, {Далее начато: а. женщина б. у женщины в. у мужчины} — ну, так что ж из этого? {Далее было: Стоит ли хвалить или унижать женщину за это?} Стоит ли толковать женщине, {ей} чтобы она не баритоном? — ведь она и так не станет делать этого, — или упрашивать {Было начато: стоит го<ворить?>} ее, чтобы она говорила контральтом, — ведь она и без всяких ваших внушений и забот не может говорить иначе? Зачем же все все так толкуют нам, чтоб мы оставались женственны? Ведь это глупость, мой милый! {мой друг!} — То же самое, Верочка, как славянофилы упрашивают русский народ, {Вместо: как ~ народ, — было: [что] как упрашиванье русского народа} чтобы он оставался русским, {Вместо: русский народ ~ русским, — было: нас, чтобы мы оставались русскими,} — они не имеют понятия, что такое натура, и думают, что хоть мне, например, нужно ужасно {Вместо: хоть мне ~ ужасно — было: нам ужасно} заботиться о том, чтобы у меня волосы оставались каштановыми, — а если {а если бы} я чуть забуду об этом заботиться, то вдруг порыжею. — Так я, мой милый, уже и не стану заботиться о женственности. Извольте, {Далее было: я буду вам говорить} Дмитрий Сергеевич, я буду говорить вам совершенно мужские мысли о том, как мы будем жить. {Далее начато: Слушай} — Ну, посмотрим, посмотрим, каков твой {какова у тебя} план. Постараемся держаться его. — Он очень прост, мой милый. Послушай, ты как живешь с своим Кирсановым? Ах, я еще не говорила тебе, как я ненавижу этого {Далее было: гадкого Кир<санова>} твоего милого Кирсанова! — Да за что же, Верочка? Что он тебе сделал? — Ненавижу, я его враг {он мне враг} — я запрещу тебе видеться с ним. Слышите ль, мой милый, запрещу? {Далее было: Вот это милое начало для человека, — ведь ты уж сказала, что не хочешь заботиться о женственности, так значит, ты просто человек} — А скажите нам на милость, какое удачное начало: {Далее начато: заботиться} так запугана моим стремлением поработить ее, что для безопасности хочет сделать мужа куклою, которою будет играть, как ей нравится! — Да, Дмитрий Сергеевич, я запрещу вам видеться с этим несносным, ужасным вашим Кирсановым. — Хорошо, но как же <не> видеться, когда мы живем вместе? — Ах, он ничего не понимает! Не теперь, а когда повенчаемся. — О, тогда конечно. — Ну, так и быть, позволю тебе с ним видеться, — только как можно реже. Ну скажи, мой милый, как вы с ним живете? — Разумеется, как: у нас две комнаты, — в одной живет он, в другой я. — Вы беспрестанно вместе? — С какой же стати? Когда есть дело, тогда говорим о деле. Когда {Если иногда} хочется так посидеть вместе и болтать вздор от нечего делать — сидим и болтаем. Но вообще он живет сам по себе, я — сам по себе. — И вы не надоедаете друг другу? — Никогда. — Как же вы этого избегаете? — Да очень просто: всегда подразумевается, что я ни минуты не останусь в его комнате иначе, как по его приглашению остаться, — оно большею частью не высказывается, но ведь это видно — по лицу, по жестам, по ответам, — если я чуть замечаю, что он предпочитает остаться один, — или нет, даже больше: если я не вижу прямых признаков, что ему приятно будет, если я останусь, и неприятно, если я уйду, то я ухожу. И он делает относительно меня точно так же. {Далее было: Но как же вы тогда попадаете в комнаты [друг другу] один к другому? Может быть, ты входишь, а ему неприятно? [- Чтобы знать] Но ведь вы очень дружны [вам], — ну как же вы это сделаете, чтобы <не закончено>} — Часто вы ссоритесь? — Никогда. — Отчего ж это? — Да именно потому, что соблюдаем это правило: не быть на глазах один у другого иначе, <как> по его прямому желанию. — Ах, мой милый, как я тебя обманула, как я тебя славно обманула! Ты не хотел сказать мне, как мы с тобою будем жить, а сам все, все рассказал! Как я тебя обманула! Ну, слушай же, как мы будем жить, по твоим же рассказам! Во-первых, у нас будет две комнаты — твоя и моя — и третья комната, где мы будем пить чай, обедать, принимать гостей, которые бывают у нас обоих, а не у тебя одного или не у меня одной. Это во-первых. Во-вторых: я в твою комнату не смею входить, чтобы не надоедать тебе. Ты в мою — также. Это второе? Ну, в-третьих, — ах, мой милый, я забыла спросить об этом: Кирсанов вмешивается в твои дела? Или ты в его? Вы имеете право доспрашиваться друг у друга о чем-нибудь? — Э, да ведь теперь я вижу, зачем ты спрашиваешь, — не скажу. — И не нужно. Я сама знаю: не имеете права ни о чем спрашивать друг друга, не вмешиваетесь в дела один другого. Итак, в-третьих: я не имею права ни о чем спрашивать тебя, {вас, если вы} мой милый, — если тебе хочется или надобно сказать мне что-нибудь о твоих делах, ты сам мне скажешь. И точно то же — наоборот. Ну, вот три правила. Что еще <л. 20> дальше? {Далее было: — Дальше остается только написать эти три правила крупными буквами и [про] выставить в рамках за стеклами на дверях каждой ком<наты>} — Верочка, второе правило требует пояснений: ну хорошо, мы видимся с тобою в нейтральной комнате за чаем и за обедом. Теперь представь себе такой случай: напившись поутру чаю, я сижу в своей комнате и не смею носа показать в твою — до самого обеда, — так ведь? — Конечно. — Приходит ко мне знакомый, не нейтральный, а собственно мой, и говорит, что через два часа {Вместо: через два часа — было: через несколько времени} зайдет другой знакомый, — между тем мне нужно уйти на три {Было: а. на неско<лько> б. на полтора} часа из дому. Но я знаю, зачем он придет, — я могу попросить тебя передать ему тот ответ, который ему нужен, — я могу просить тебя об этом, если ты думаешь оставаться дома? — Конечно, можешь. Возьмусь я за это или нет, это другой вопрос. Если я откажусь, ты не можешь ни претендовать, ни спрашивать меня, почему я отказываюсь. Но спросить, не соглашусь ли я оказать тебе эту услугу, — спросить ты можешь. — Прекрасно. Но я не имею права войти в твою комнату, — ведь это между чаем и обедом, — как же я спрошу тебя об этом? — О боже, как он прост, это маленькое дитя! {Далее было: а. Начато: Ему б. Он [ничего] не может сам догадаться} Какое недоумение — скажите пожалуйста! Вы делаете вот как, Дмитрий Сергеевич. Вы входите в нейтральную комнату и говорите: ‘Вера Павловна!’ Я отвечаю из своей комнаты: ‘Что вам угодно, Дмитрий Сергеевич?’ Вы говорите: {Далее начато: Через} ‘Я ухожу из дому, в мое отсутствие зайдет господин А (вы называете фамилию вашего знакомого), у меня есть некоторые сведения для передачи ему. Могу ли я просить вас, Вера Павловна, передать ему их?’ Если я отвечаю: ‘нет’, — наш разговор кончен, если я отвечаю: ‘да’, — я выхожу к вам в нейтральную комнату, и вы сообщаете мне, что я должна, по вашей просьбе, передать вашему знакомому. Теперь вы знаете, {Вы поняли меня} маленькое дитя, как надобно поступать? — Да, моя милая Верочка, шутки шутками, а ведь в самом деле лучше всего жить так, как ты говоришь. Только откуда набралась {составила себе} таких мыслей? — Ах, мой милый, да разве трудно до этого додуматься? {Вместо: да разве ~ додуматься? — было: разве я слепая, или не ду<мала?>} Ведь я видала семейную жизнь, {Вместо: семейную жизнь, — было: [как] сколько мелких неприятностей в семействах, — только от того, что им} — я говорю не про свою семью, она такая особенная, — но ведь у меня есть же подруги, я же бывала в их семействах, боже мой, сколько неприятностей между мужьями и женами, — ты не можешь вообразить себе, мой милый! — Ну я-то, Верочка, воображаю. {Далее было: Нет, мой милый, и ты не воображаешь, — помнится, что ты мне говорил о задушевном желании всех женщин} — Знаешь ли, что мне кажется, мой милый? Так не следует жить людям, как они живут — все вместе, все вместе. Надобно видеться между собою или только по делам, или когда собираются вместе отдохнуть, веселиться, — я всегда смотрю и думаю: отчего с посторонними людьми каждый так деликатен? отчего при чужих людях почти все стараются казаться лучше, чем в своем семействе? И ведь в самом деле, при посторонних людях бывают лучше, — отчего это? Мне кажется, слишком большая фамильярность {бесцеремонность} вовсе не годится в обыкновенной жизни. — А как бы ты полагала лучше? — Я скажу, только ты не смейся, — вообще, {Далее начато: не надоб<но>} мой милый, об чем бы я тебя просила: обращайся со мною всегда так, как обращался до сих пор, — ведь это же не мешало же тебе любить меня, ведь мы же не обманывали друг друга, — и ведь я все-таки знала, мой милый, что могу во всем, во всем ждать от тебя помощи, — ведь ты был же мне ближе, чем отец и мать, — даже если бы я с ними и была дружнее, чем была, ты все-таки был бы мне ближе, я бы тебе все-таки доверила такие мысли, каких не сказала бы ни хорошей матери, ни сестре, ни брату, а тебе, тебе все это говорила, что только было у меня на уме, — значит, ведь мы были же близки с тобою? А ты как держал себя? Отвечал ли когда-нибудь неучтиво или делал ли выговоры? {Далее начато: Нет, не} Как же это можно, быть неучтивым с посторонней девушкой или делать ей выговоры? Этого нельзя, — так говорят. Хорошо, мой милый, — вот я твоя невеста, буду твоя жена, а ты все-таки обращайся со мною, как велят обращаться с посторонней девушкой, — это, мой друг, мне кажется, лучше для того, чтобы было прочное согласие, чтобы любовь поддерживалась. Так, мой милый? — Не знаю, Верочка, что мне думать о тебе: то, что ты говоришь, я знаю, — да я помню, откуда я это вычитал, а ведь ты этого еще ничего не читала, до ваших рук эти книги не доходят, — они считаются или безнравственными, или слишком серьезными для девушки. {Далее начато: Откуда же ты} Общество, которое ты знала, {ты видела} было тоже не бог знает какое развитое, — ведь едва ли ты меня не первого встретила из порядочных людей, — откуда же у тебя все это? Ты меня беспрестанно этим удивляла. — Миленький мой, ты хочешь захвалить меня, будто у меня уж такой удивительный ум, — нет, мой друг, это не так трудно понять, как тебе кажется. Такие мысли не у меня одной, мой милый, они у многих девушек ц молоденьких женщин, таких же простеньких, как я, — только им нельзя сказать своим женихам или мужьям того, что они думают, — над ними посмеются или побранят, скажут: ‘ты безнравственная’. Я за то тебя и полюбила, мой милый, что ты не так думаешь. Знаешь, я когда тебя полюбила? Когда {Далее было: ты на рожд<еньи>} мы с тобою в первый раз говорили, когда было мое рожденье, — как ты стал говорить, что женщины — бедные, что их жалко, так я тебя и полюбила. — А я тебя когда полюбил? В тот же день, уж я говорил, — только когда? — Ну, какой ты смешной, миленький, — когда так сказал, так разве трудно угадать, а угадаю, опять хвалить станешь. — А ты все-таки угадай. — Ах, мой миленький, ведь уж это понятно: ну, когда я сказала, чтобы ты мне сказал, правда ли, что можно сделать, чтобы людям было хорошо жить. — За это надобно опять поцаловать твою руку, Верочка. — Полно, {Да} мой милый, {Далее было: а. вот теперь меня б. так ведь} это мне не нравится, когда у женщин цалуют руки. — Почему же, Верочка? — Ах, мой милый, ты знаешь сам почему, — зачем же у меня спрашиваешь? — Да, мой друг, это правда: не следовало спрашивать. Я дурно с тобой обращаюсь. Ну, я вперед стану спрашивать только тогда, когда в самом деле не знаю, <л. 20 об.> что ты хочешь сказать. А ты хотела сказать, что ни у кого не следует цаловать руки. Верочка засмеялась. — Ну вот я тебя теперь простила, потому что самой удалось над тобою посмеяться: видишь, хотел меня экзаменовать, а сам не <знал> главной причины, почему это нехорошо. Ни у кого никому не надобно цаловать руки, это твоя правда, но ведь {а главное} я не про то говорила, не вообще, а только про то, что мужчинам у женщин не надобно цаловать рук: это, мой милый, {Далее начато: обид<но>} должно бы быть обидно для женщин, — это значит, что их не считают такими же людьми, — думают, что перед женщиною {перед ними} мужчина не может унизить своего достоинства, что она настолько ниже его, как он ни унижайся, он все-таки не ровный ей, а гораздо выше. {Далее было: Так, мой миленький} А ведь ты не так думаешь, мой миленький, так зачем же тебе <цаловать> у меня руку? Говори {Ты обращ<айся>} со мной серьезно и поступай серьезно, как с ровной себе, {Далее было: ты больше меня зна<ешь>} вот я об чем тебя прошу. А послушай, что мне показалось, мой миленький: как будто мы с тобою не жених с невестой? — Да, это правда, Верочка: мало похожего, только что же такое мы с тобою? — Мы как будто давно, давно повенчаны. {Далее было: и уже так привыкли к тому, что мы повенчаны, что <не закончено>} — Да что же, ведь и правда, мой друг. Старые друзья — ничего не переменилось в наших отношениях. — Только одно переменилось, мой миленький: что я теперь знаю, что я из подвала на волю выхожу. Так они поговорили и пожали друг другу руки. Хоть бы раз поцаловались, — нет. Мне не хотелось бы писать этого, — я не написал бы этого, если бы {Далее начато: меня чи<тали>} этот рассказ имел {читали} только тех читателей, которые знают людей, в нем действующих. Правда, что тогда не нужно было бы писать и всего рассказа, потому что кто знает таких {этих} людей, какие в нем действуют, тот <знает> и все, что в нем написано. Но моя цель — познакомить с такими людьми то большинство публики, которое или вовсе не знает их, или имеет о них такое же понятие, какое тунгузы о европейских людях. Для этого большинства я принужден делать заметки, которые, собственно говоря, неприличны. {дурны.} Неприлично, говоря о Париже, замечать, {объяснять,} что это большой город, неприлично, говоря о Голландии, замечать, что в ней нет тигров и гремучих змей, {Далее было: неприлично, но сам} приличие требует предполагать, что это {Далее было: сам уже} слушатель не нуждается в этих пояснениях. Но что же вы станете делать, когда имеете тысячи доказательств, что ваш слушатель нуждается {Начато: вообр<ажает>} в этих оговорках, — да еще, пожалуй, {потребует} готов возразить вам, что это не так, что он по опыту знает, что это не бывает так, что не бывает на свете больших городов, что не бывает на свете никаких Голландии? Есть на свете, читатель, удивительные люди, и большинство твоих сотоварищей — читателей (конечно, не ты, — ты помнишь, что ты исключаешься из всякого невыгодного отзыва с моей стороны) принадлежит к удивительным людям. Они не знают, что такое чистота девушки и что такое уважение порядочного человека к чистоте девушки. — Грязные люди, дрянные люди, гнилые люди. Хорошо, что ты, читатель, не таков. — Впрочем, я несправедлив: {Далее начато: я много} я человек старого века, я все забываю, что переменилось к лучшему многое с той поры, как установились мои понятия, — что {что эти понятия} русская публика, к какой я привык, уже больше чем наполовину сменилась публикою другого поколения, {Вместо: публикою другого поколения, — было: [другою], [чест<ною>] публикою другого} более честного и более чистого. {Далее начато: Эти новы<е>} Не очень еще много в ней людей, у которых голова в порядке. Но большинство уже имеет, по крайней мере, желание смотреть на белый свет честным взглядом. {Далее было: Если они многого не понимают, то} Возвратившись домой часу в седьмом, {в шестом} Лопухов хотел приняться за работу, но долго не мог приняться. Голова была занята не тем, а все тем же, о чем он думал всю длинную дорогу из соседства Семеновского моста до Выборгской. ‘Конечно, любовными <мечтами>, — да, ими, {только ими} только не совсем любовными и не совсем мечтами. Жизнь человека необеспеченного {простого человека} имеет свои прозаические интересы, которые позанимательнее, чем мечты вообще, а любовь имеет не очень много общего с любовными, мечтами в частности. А тут еще вдобавок те две невесты, которые не помешали — хоть по-настоящему и должны были бы помешать — найти {встретить} третью. Лопухов, как материалист, {В рукописи ошибочно: материализм} при самых возвышенных положениях души не мог отказаться от мысли об этих невестах. Понятное дело, материалисты ведь допускают и многоженство, и многомужство, и всякие такие ужасы, от каких и наши мифические фармазоны, продавшие душу сатане и кончающие свою карьеру тем, что сожигаются самовозгоранием, стали бы открещиваться с ужасами, — да ведь не шутя допускают, я на них не стану взводить напраслины: допускают. Да это {Далее было: мы сами} и будет доказано фактами в дальнейшей истории Верочки и Лопухова. Итак, Лопухов занимался такими любовными мечтами, какие приличны грубому материалисту, помешанному на теории эгоизма и материальных выгод. ‘Жертва — и ведь этого почти нельзя будет выбить из ее головы. А это дурно: когда думаешь, что чем-нибудь особенным обязан человеку, отношения к нему уже несколько натянуты. А ведь узнает. Приятели объяснят, что, дескать, отказался для вас от карьеры, на которой ждал, — ну, положим, не денег, этого не взведут на меня, хоть и то хорошо, что не будет думать, что, дескать, он {Далее было: мой друг} для меня остался в бедности, когда без меня был бы богат. Этого-то {А ведь этого хоть} не будет она думать, — но ей наскажут, что я желал {был} ученой известности и получил бы. Вот и будет сокрушаться: ‘ах, чем он для меня пожертвовал’. Да не думал жертвовать. Как для меня лучше, так и сделал. Какая тут жертва. Жертвовать вообще чем бы то ни было для кого бы то ни было вообще глупо. Да этого и не бывает. Это фальшивое понятие, — это сапоги всмятку, и только. Как приятнее, так и поступаешь. Так вот, поди ты, растолкуй это. В теории-то оно понятно, а как видит перед собою факт, человек-то и умиляется: вы, говорит, мой благодетель. Уж показался {Уж были} всход этой будущей жатвы: вы, говорит, меня из подвала выпустили, — какой, говорит, вы добрый! И будет потом умиляться. Очень нужно было бы мне выпускать тебя, если бы самому это не нравилось, — это я тебя выпускаю, ты думаешь? — стал бы {очень нуж<но>} заботиться, как же, жди, как бы <л. 21> это не доставляло мне самому удовольствия. Может, я самого себя выпустил. Да разумеется, самому жить хочется, самому любить хочется, — понимаешь? самому, — для себя все делаю. Чорт возьми, как бы это сделать, чтобы не развилось в ней это вредное {отвратн<ое>} чувство признательности, которое тяготит. {начато: Это бы} Ну, да как<-нибудь> сделаем, — она же умная, поймет, что я правду буду говорить. Конечно, я не так располагал сделать. Думал, что когда удастся ей уйти из семейства, то отложить дело года на два, — в это время успел бы стать профессором, денежные дела были бы {Далее было: Для нее} удовлетворительны. Вышло, что отсрочить нельзя. Ну, так мне-то какой убыток? Разве я об себе что ли думал, когда соображал, что прежде надобно устроить свои денежные дела? Мужчине что? мужчине ничего. Недостаток денег отзывается на женщине. Сапоги есть, локти не продраны, щи есть, в комнате тепло, — какого {чего} рожна горячего мне еще нужно? А это у нас будет. Стало быть, какой же {чем} мне убыток? Но женщине — молоденькой, хорошенькой — этого мало. {Далее начато: зачем красота, если} Нужны удовольствия, нужен успех в обществе. А на это не будет денег. Конечно, она не будет думать, что этого недостает ей, — умная, честная девушка, — будет думать себе: ‘это пустяки, это дрянь, которую я презираю’ — и будет презирать. {Далее начато: Да ведь это} Да разве помогает то, что человек не знает, чего ему недостает, или даже уверен, что оно ему не нужно? Это иллюзия, фантазия. Натура заглушена рассудком, обстоятельствами, убеждениями, — ну и молчит, не дает о себе голоса сознанию, а молча все-таки работает и подтачивает жизнь. Не так следует жить молодой, не так красавице, — это не годится, {Было: гадко видеть} когда она и одета не так хорошо, как другие, и она не блестит {проходит} по недостатку средств. {Далее было: проигрывает} Жаль тебя, бедненькая, — я думал, что все-таки несколько получше для тебя устроится. А мне что? Я в выигрыше, — неизвестно еще, пошла ли бы она за меня через два <года> — а теперь идет’. — Дмитрий, иди чай пить. Лопухов отправился в комнату Кирсанова. — Ну, Александр, теперь не будешь на меня жаловаться, что отстаю в работе. Наверстаю. {Примусь} — Что, кончил хлопоты по делу этой девушки? — Кончил. — Поступает в гувернантки к Б.? — Нет, в гувернантки не поступает, иначе уладилось. Ей можно будет вести в семействе порядочную жизнь. {Ей можно ~ жизнь, вписано.} — Что ж, это хорошо. В гувернантках тяжело. И порядочно устроилось ее семейное положение? {Вместо: устроилось ~ положение? — было: а. устроилась она? б. устроилась беднень<кая> в. устроились ее дела? г. устроилось ее положение семейное?} — Порядочно. — И действительно хорошая девушка? — Хорошая. — Ну и прекрасно. Я теперь, брат, с зрительным нервом покончил и уже довольно много работ сделал над следующей парою. А ты на чем остановился? — Да мне еще надобно будет кончить работу над… ну, и так далее, пошли физиологические термины. ‘Теперь {Теперь у нас} 25 апреля. Он сказал, что его дела устроятся в начале июля, — ну, положим, 10-го, — ведь это уж не начало, 10-е число можно взять, — или для верности возьму 15-е, — нет, лучше 10-е, — сколько же остается дней? Нынешнего числа уж нечего считать, — в апреле остается 5 дней, май — 31 да 5 — 36, июнь — 30 да 36 — 66, июль 10, — всего только 76 дней. Я сделаю, как пансионерки и школьники делают, — право, так сделаю: разграфлю бумагу, напишу все дни и буду каждый день вычеркивать, — в самом деле, так сделаю, — а, только 76 дней, — и тогда свободна! Выйду из этого подвала! Ах, как я счастлива! Миленький мой, как я счастлива!’ Это воскресенье. В понедельник урок, перенесенный со вторника. — Друг мой, миленький мой, как я рада, что опять с тобою хоть на минуточку! Знаешь, сколько мне осталось сидеть в этом подвале? Твои дела когда кончатся? К 10-му июля кончатся? — Кончатся, Верочка. — Так теперь мне осталось сидеть в подвале только 75 дней да нынешний вечер, — я один день уж вычеркнула, — <ведь> я <сделала> табличку, как школьники, и вычеркиваю дни. — Миленькая моя, Верочка, миленькая моя! {Далее начато: Будет,} Да, уже недолго тебе тосковать тут, — два с половиною месяца пройдут скоро. Будешь свободна. {Далее начато: Ты} — Ах, как весело будет! Только, мой миленький, ты теперь со мною не говори много и не гляди на меня, и на фортепьяно не каждый раз будем играть. И не каждый раз буду выходить при тебе из комнаты. Нет, не утерплю, выйду всегда, — только на одну минутку, — и так холодно буду смотреть на тебя, неласково, — и теперь сейчас уйду в свою комнату. До свиданья, мой милый. Когда? — В четверг. {Далее было: А знаешь что?} — Три дня! Как долго. А тогда уж только 72 дня останется. — Считай меньше: около 7-го числа можно будет тебе вырваться отсюда. <л. 21 об.> — 7-го? Так уж теперь только 72 дня? Ах, как ты обрадовал! До свиданья, мой миленький! Четверг. — Мой миленький, только 69 дней мне здесь сидеть. — Да, время идет скоро. — Скоро? Нет, мой милый. Ах, какие долгие стали дни! В другое время, кажется, целый месяц успел бы пройти, пока шли эти три дня. До свиданья, мой миленький. Нам ведь не надобно долго говорить друг с другом, — ведь мы хитрые, да? — До свиданья! Ах, еще 69 дней осталось мне сидеть в подвале! (‘Гм! гм! Да, — мне, разумеется, незаметно, — за работою {Было начато: работа очень сок<ращает>} время летит. Да ведь и не я в подвале-то. Гм! гм! Да!’) Суббота. — Ах, мой миленький, еще 67 дней осталось! Ах, какая тоска здесь! Эти два дня были дольше тех трех дней! Ах, какая тоска! Гадость какая, если бы ты знал, мой миленький! До свиданья, мой милый, голубчик мой, до вторника, — ах, а эти три дня будут дольше всех пяти дней! До свиданья, милый мой! (‘Гм! Да! гм! Глаза нехороши. {Далее начато: Это} Она плакать не любит. Это нехорошо. Гм! Да!’) {Далее было: Нет, такие глаза тебе не годятся!} Вторник. — Ах, мой миленький, еще 64 дня осталось! — Верочка, мой дружочек, {Далее было: ты уже слишком тоскуешь по воле} у меня к тебе есть просьба, — нам надобно поговорить хорошенько. Ты очень тоскуешь {Далее начато: это вр<емя>} по воле. Ну, дай себе немножко воли, — ведь нам надобно поговорить. — Надобно, мой миленький, надобно! {Далее начато: а. Мы с тобою ведь все б. А здесь нельзя} — Так вот что, я тебя прошу: завтра, когда тебе будет удобнее — в какое время, все равно, только скажи, — будь опять на той скамье на Конногвардейском бульваре. Будешь? — Буду, мой миленький, непременно. В 11 {В 12} часов? Так? — Хорошо, благодарю тебя, Верочка. — До свиданья, мой миленький, — ах, как я рада, что ты это вздумал, — как это я, глупенькая, сама не вздумала? До свиданья. Поговорим, все-таки вздохну вольным воздухом. До свиданья, миленький, в 11 часов непременно. {Было: в 12 часов непременно! Да! Текст: До свиданья со непременно! — вписан.} Пятница. — Верочка, ты куда это собираешься? — Я, маменька? (и покраснела) — к Невскому, маменька (и покраснела еще больше. — Так и я с тобою пойду, Верочка. Мне в Гостиный двор нужно. Да что это, Верочка, говоришь, идешь на Невский, а такое платье надела, — надо бы получше, коли на Невский. — Мне, маменька, это платье нравится. Подождите одну секунду, {Далее было: Отправляются. Идут. Дошли до Гостиного двора, идут} маменька, я в своей комнате только возьму {Вместо: только возьму — было: а. забыла одну б. возьму} одну вещь. Отправляются. Идут. Дошли до Гостиного двора, идут по той линии, которая вдоль Садовой, — уж недалеко до угла Невского, — вот и лавка Рузанова. — Маменька, я вам два слова скажу. — Что с тобою, Верочка? — До свиданья, маменька. Не знаю, скоро ли, — если не будете сердиться, — до завтра. {Далее начато: я, маменька,} — Что, Верочка, я что-то не разберу. — До свиданья, маменька, я теперь к мужу. Мы с Дмитрием Сергеевичем третьего дня повенчались. Извозчик, в Караванную! — Четвертачок, сударыня. — Хорошо, поезжай хорошенько. — Он к вам вечером зайдет. А вы не сердитесь на меня, маменька! — Да ты не в Караванную, я только так сказала, чтоб поскорее от этой дамы уехать, — мне гораздо дальше, поезжай по Невскому, на Васильевский, в 5 линию, у Среднего проспекта, поезжай хорошенько, я прибавлю. — Ах, сударыня, обмануть изволили! Надо уж будет полтинничек положить. — Если хорошо поедешь. Свадьба устроилась не очень многосложным, хотя и не совсем обыкновенным образом. Жалко было смотреть на Верочку, — дня два {Начато: каждый} после разговора о том, что они жених и невеста, Верочка радовалась близкому освобождению, — на третий день уже вдвое несноснее прежнего стал казаться ей ‘подвал’, как она выражалась, — на четвертый она уже поплакала, чего она очень не любила, но поплакала немножко, — на пятый побольше, — на шестой уже не плакала, только не могла заснуть от тоски. Лопухов посмотрел, посмотрел и увидел, что не годится дело, показавши волю, оставлять человека в неволе. Подумал <л. 22> часа два после того, как был на уроке в субботу, — о том, как решить дело, он думал недолго, — ‘Все это вздор. Зачем оканчивать курс? Разве не все равно? Уроками, переводами достану себе не меньше, чем сколько получал бы жалованья, будучи ординатором. Может быть, получу еще больше. Пустяки’. С этой стороны раздумья не было, {Против фразы: С этой стороны ~ не было — дата: 1 январ<я>} — правду сказать, отчасти и потому, что у Лопухова еще с прошлого урока бродило в голове что-то похожее на мысль: бросить все свои дела, чтобы поскорее вырвать Верочку. Это намерение до сих пор не представлялось ему ясно, но оно уже передумалось в нем бессознательно, и когда он подумал о нем отчетливо, он почувствовал, что дело уже решено им без его ведома, так что и те недолгие мысли, которые пробежали в его уме при первом сознательном представлении дела, пробежали только так, для формы, а не то чтобы действительно {в самом деле} было нужно сообразить их — они уж были соображены. {Далее начато: Но было} Итак, на эту часть думы пошло всего две-три минуты. Два часа ушли на другую: как же повенчаться? Кто станет венчать девушку без согласия родителей, без всяких документов? {Далее начато: Если бы,} Думал, думал Лопухов — ничего не придумывалось — и вдруг придумал, — вскочил, побежал, сел, против обыкновения, на извозчика. В Медицинской академии есть много людей всякого рода, {В рукописи ошибочно: людей всякого рода людей} кроме богатого сорта, — есть там, в числе другого народа, много семинаристов. Они имеют знакомства в Духовной академии, — были через них и у Лопухова такие знакомства, — он вспомнил, что один воспитанник Духовной академии, его бывший знакомый, кончивший курс год тому назад, сделался {а. наход<ится> б. служит} священником в Петербурге, при каком-то большом казенном заведении. — Вот какое и вот какое дело, Алексей Петрович, — знаю, что для вас это очень серьезный риск, — хорошо, если мы помиримся с родными, а если {Далее начато: не помир<имся>} они начнут дело, вам может быть беда, — но — но… — ‘но’ никакого нельзя было найти — как в самом деле убеждать человека, чтобы он за нас клал шею в петлю? Алексей Петрович долго думал. Тоже не мог придумать никакого ‘но’ в оправдание себе, чтобы {если} сделать такой риск. {Далее было: — Эх, старый приятель, ничего нельзя придумать. Но [логика] ‘психология учит’ — помните, как мы резались с вами — я за Гегеля, вы за Конта [и после мы увидели, что ни], — и после мы с вами сошлись на одном, бросив старых своих любимцев, — так психология учит, что, когда ум утомлен одним предметом, надобно дать ему отдых, заняться другими, и в это время вдруг может пролиться неожиданный свет на прежний предмет? Видите, схоластика-то как въелась? По силлогизмам рассуждаем. Потолкуемте о другом, потом вернемся к этому и рассудим окончательно. Каково поживают мои другие старые знакомые? Целый год ни с кем из вас не видался. Что-то нового в естественных науках? Расскажите-ко, я послушаю. — Эх, Алексей Петрович, не то в голове. — А вы сделайте усилие, — на что же воля у человека? Правда, что ее нет, — ну, да по крайней мере так говорится. [Но не дождавшись]} — Что вы теперь делаете, я год назад сделал, — женился. Женатый человек не волен в себе. А совестно, — так и хотелось бы помочь вам. Да когда есть жена, так нечего делать: без оглядки не пойдешь. — Что вы тут про жену говорите? Все у вас жены виноваты, — сказала очень молоденькая дама, лет 17, бойкая и милая, жена Алексея Петровича, возвратившаяся от родных, {откуда-то} у которых провела этот вечер. Алексей Петрович, представив жене Лопухова, {представив жене Лопухова, вписано.} рассказал {рассказал ей} дело. У Машеньки засверкали глазки. — Что, Алеша, ведь не съедят {если съедят} же тебя? — Есть риск, Машенька. — Очень большой риск, — подтвердил Лопухов. — Ну, что делать, рискни, Алеша, я тебя прошу. — Когда ты не станешь меня осуждать, {Вместо: ты не ~ осуждать, — было: ты меня не удер<живаешь>} что я про тебя забыл, подвергаясь опасности, так разговор кончен. Когда венчаться хотите, Дмитрий Сергеевич? Таким образом препятствий не оставалось. {Вместо: препятствий не оставалось — было: все препятствия были устран<ены>} В понедельник поутру Лопухов сказал Кирсанову: — Знаешь ли что, Александр? Уж верно подарить тебе ту половину нашей работы, которая была моей долей. Бери мои бумаги и препараты. Я бросаю. Выхожу из Академии. Вот и просьба. Женюсь. — Рассказал историю в двух словах. — Если бы ты был глуп или бы я был глуп, сказал бы я тебе, Дмитрий, что этак сумасшедшие делают. {Далее начато: Да ведь почему не} А теперь не скажу. Все возражения ты сам, верно, постарательнее меня обдумывал. А и не обдумывал, так ведь все равно. Глупо ли ты поступаешь, умно ли, не знаю, — но по крайней мере {Далее было: [я не] мне-то, как} сам не стану той глупости делать, чтобы пытаться тебя отговаривать, когда знаю, что не отговоришь. Я тебе тут нужен на что-нибудь или нет? — Свидетелем будешь. {Далее было: Ведь надобно в книге свидетельствовать. Пригласи Б. быть свидетелем. Еще двух нужно с ее стороны. Пригласи кого-нибудь} Надобно квартиру приискать — три комнаты где-нибудь в дешевой местности, {Вместо: три комнаты со местности, — было: три комнаты подешевле, где-нибудь в дешевом месте,} — мне надобно будет в Академии хлопотать, чтобы поскорее выпустили. {написа<ли?>} Ведь это надобно завтра же кончить. Так мне некогда квартиру искать. Похлопочи ты. {Далее начато: Мебель} — Ну, желаю тебе счастья, Дмитрий. Поцалуемся. — Верно, будет счастье. Во вторник Лопухов получил свои бумаги из Академии, {Далее было: а. Начато: отправ<ился>. б. и бывши на уроке} отправился к Алексею Петровичу, спросил его, когда он будет завтра дома. ‘Весь день’. — ‘Так все равно для вас, во сколько часов?’ — ‘Все равно’. — ‘Я думаю, впрочем, что Кирсанов успеет {что я успею} предупредить вас, Алексей Петрович’. — ‘Тем лучше’. <л. 22 об.> В среду, в 11 часов, {в два часа} Лопухов, пришедши на бульвар, не нашел {Вместо: Лопухов ~ не нашел — было: Лопухов не увидел} Верочки на условленной скамье. Прошло с четверть часа — ее все нет. Он начал тревожиться. А вот и она, так спешит. — Верочка, друг мой, не случилось ли чего с тобою? — Нет, миленький, ничего — я опоздала только оттого, что чуть-чуть не проспала. — Это значит, ты во сколько же часов уснула? — Ах, миленький, я не хотела тебе сказывать, в 7 часов, миленький, нет, раньше, в 6, а то все думала. — Так вот видишь, Верочка, {Далее было: чтобы вперед так не слу<чалось>} я об чем тебя хотел просить: {Далее было: чтобы} нам бы надобно поскорее повенчаться, чтобы обоим быть спокойными. — Да, миленький, надобно. Поскорее надобно. — Так дня через четыре, через три. — Ах, если бы так, миленький мой, — вот бы ты был умник. — Так дня через три, когда квартиру приготовим, служанку найдем, нам и можно будет поселиться с тобою вместе? — Можно, мой голубчик, можно. — А ведь прежде надобно повенчаться. — Ах, я и забыла, миленький, — надо повенчаться прежде. — Так венчаться и нынче можно, вот я об этом и хотел тебя просить. — Пойдем, миленький, повенчаемся. Да как же это ты все устроил, — какой ты умненький, голубчик! — А вот по дороге все расскажу, поедем. Приехали, прошли по длинным коридорам к церкви, отыскали сторожа, послали к Алексею Петровичу, — Алексей Петрович жил в том же доме с бесконечными коридорами. {Далее было: раньше} — Теперь, Верочка, у меня еще к тебе просьба: ведь ты знаешь, в церкви заставляют молодых цаловаться. — Да, мой миленький, заставляют, — только как это стыдно! — Так вот, чтобы не было тогда слишком, поцалуемся теперь. — Ах, мой миленький, так и быть, поцалуемся, — да разве без этого нельзя? — Да ведь в церкви же нельзя без этого, — так приготовимся. {Далее было: сделай} — Да, {Ну когда} нельзя без этого, нельзя, {Далее было: только зачем это цалуются?} — ну поцалуемся. Поцаловались. — Миленький, хорошо, что успели приготовиться, — вон уж сторож идет, — теперь в церкви не так стыдно будет. Но вошел не сторож, {Шел не ст<орож>} — сторож побежал за дьячком, — вошел Кирсанов, дожидавшийся их у Алексея Петровича. — Верочка, вот это и есть Александр Матвеевич Кирсанов, которого ты ненавидишь и с которым хочешь запретить мне видеться. — Вера Павловна, за что же вы хотите разлучать наши нежные сердца? — За то, что они нежные, — сказала Верочка, подавая руку Кирсанову. И вдруг, еще продолжая улыбаться, уже задумалась: — А сумею ли я любить его, как вы? Ведь вы его очень любите? {Далее было: Чрезвычайно. Почти столько же, ну} — Я? Я никого, кроме себя, не люблю, Вера Павловна. — И его не любите? — Жили — не ссорились, и того довольно. — И он вас не любил? — Не замечал что-то. {Было начато: Полагаю, что не} Спросим, впрочем, у него. Ты любил, что ли, меня, Дмитрий? — Особенной ненависти к тебе не имел. — Ну, когда так, Александр Матвеевич, так я не буду запрещать ему видеться, Александр Матвеевич, и сама буду вас любить. — Вот это гораздо лучше, Вера Павловна. — А вот и я, готов, — подошел {Вместо: готов, — подошел — было: позвольте рекомендоваться вам} Алексей Петрович, — пойдемте в церковь. Алексей Петрович {Далее было: шутил} был весел, шутил, но когда начал венчанье, голос его дрожал {несколько дрожал} (‘а если начнется дело — Машенька, ступай к отцу, муж не кормилец, — плохое житье от живого мужа на отцовском хлебе’), {Текст: (‘а если ~ хлебе’), — вписан.} — впрочем, после нескольких слов он опять уже совершенно владел собою. В половине службы пришла Марья Андреевна {Начато: Иван<овна>}, или Машенька, как звал ее Алексей Петрович, — тут же успела познакомиться с Верочкою, — по окончании свадьбы попросила молодых зайти к ней, — у ней был приготовлен маленький {Начато: скро<мный>} завтрак, {Далее было: [по] сидели, болтали, смеялись, [как Верочк<а>] [она была молоден<ькая>] хозяйка была так мила и радушна, ко <не закончено>} зашли, поболтали, {Далее было: довольно} даже вальсировали в две пары, — Алексей Петрович играл на скрипке, — часа полтора пролетело так легко и незаметно. Свадьба была веселая. {Далее было: А между тем, из этих пяти молодых человек, был только один, который [не ду<мал>] [не рисковал] не подвергался [в] [тут] [- Решительная [девушка] вы девушка, — сказала [Мар<ья>] между прочим] [- Давно пора воротить]} — Ах, меня уже, я думаю, ждут дома обедать, — сказала Верочка, {Далее было: ничего теперь} — пора, — теперь, мой миленький, я и три, и четыре дня проживу в своем подвале без тоски, — пожалуй, и больше проживу, — как хочешь, — чего мне теперь бояться? Нет, ты меня не провожай: я поеду одна, чтобы еще не увидали как-нибудь. — Да, это в самом деле лучше, Верочка. — Ничего, не съедят меня, не совеститесь, — говорил Алексей Петрович, провожая Лопухова, остававшегося с Кирсановым еще на несколько минут, чтобы {Далее было: не выходить} дать время Верочке уехать. {Далее начато: Для старых приятелей} — Я теперь очень рад, что Маша ободрила меня. На другой день, после {Далее было: перед тем в} четырехдневных поисков, нашлась квартира — в дальнем конце {дальнем конце — вписано.} 5 линии Васильевского острова. Имея всего рублей 160 в запасе, Лопухов рассудил с своим приятелем, что невозможно на первый раз думать им с Верочкою обзаводиться хозяйством — мебелью, кухонною посудою, — потому наняли три комнаты от жильцов — мещан, старика и старухи, {Вместо: мещан ~ старухи — было: каких-то стариков-мещан} — комнаты с мебелью, {Далее было: прислугою} самоваром и чашками, и со столом на двоих от хозяев, прислуга тоже была от хозяев, то есть сами хозяева. Все это стоило 30 рублей в месяц. Тогда, лет 10 {десять лет} тому назад, были в Петербурге еще дешевые, по петербургскому масштабу, времена. Таким образом, были в готовности средства к жизни {Вместо, были ~ к жизни — было: а. Начато: жизнь б. средства к жизни были в готовности} на три, пожалуй даже на четыре месяца, — ведь на чай 10 р<ублей> в месяц довольно? — а в четыре месяца Лопухов надеялся найти уроки, какую-нибудь литературную работу, занятия в какой-нибудь купеческой конторе — все равно, что бы то ни было. В тот же {В четыре же} день, как была приискана квартира, он сказал {сказал это} Верочке, бывши, по обыкновению, на уроке, во время чаю: — Завтра переезжай, мой друг, вот адрес. Больше теперь говорить не стану, чтобы не заметили. — Миленький мой, ты спас меня. Теперь, как уйти из дому? Сказать? Верочка подумала было, — но мать бросится драться, — может запереть. Она рассудила, что говорить незачем, и приготовила письмо, чтобы оставить его в своей комнате. Когда Марья Алексеевна, услышав, {увидев} что дочь отправляется по дороге к Невскому, сказала, что пойдет вместе с нею, Верочка вернулась в свою комнату и взяла письмо, — ей {Вместо: Верочка вернулась ~ ей — было: Верочке пришла мысль} вздумалось, что лучше будет, {сказать ей} если она скажет матери сама, изустно, — это казалось ей честнее. А драться на улице мать не станет же, — только надобно несколько подальше от нее остановиться, {стоять} когда будешь говорить, {Далее начато: чтобы не у<спела>} поскорее взять извозчика и уехать, {Вместо: взять ~ и уехать — было: сесть и уехать} чтобы она не успела схватить за рукав. Таким образом и произошла эффектная сцена у лавки Рузанова. Но мы видели только еще половину этой сцены. {было: Верочка могла бы и не до такой степени спешить отъездом, могла она} С минуту — нет, несколько поменьше — Марья Алексеевна, {мать} ничего подобного не подозревавшая, стояла как ошеломленная, стараясь понять и все не понимая, что ж это говорит дочь, что ж это значит, и как же это? Но только с минуту или поменьше… Она встрепенулась, вскрикнула какое-то ругательство, — но дочь уже выезжала на Невский <л. 23 > проспект, — Марья Алексеевна пробежала несколько шагов в ту сторону, — извозчика надобно, — бросилась на тротуар. {Далее было: и тут уже растерялась так} ‘Извозчик!’ — ‘Куда прикажете?’ Куда прикажет она? Ей послышалось, что дочь сказала ‘в Караванную’, но дочь повернула налево по Невскому, — куда же прикажет она? ‘Догонять ту мерзавку!’ — ‘Догонять, сударыня? да вы скажите толком, куда, а то как же без ряды ехать, а какой конец — неизвестно’. — ‘Дурак ты, давай догонять!’ — ‘Пьяна ты, я вижу, {должно быть,} барыня, вот что’, — сказал извозчик и отошел. Марья Алексеевна совершенно вышла из себя, — и ругала вдогонку отошедшего извозчика, и кричала других извозчиков, — а вокруг нее уже стояло человек пять парней, продающих яблоки и разную разность у колонн Гостиного двора, парни любовались на нее и обменивались между <собою> замечаниями более или менее {не столько} неуважительного смысла, — некоторые свои замечания обращали я прямо к ней, в таком роде: ‘Барыня, а барыня, а ты опохмелись!’ — ‘Барыня, а барыня, а ты здорова ругаться-то, а давай-ко об спор, кто кого переругает!’ Она, уже сама не помня, что делает, хватила по уху ближайшего из этих собеседников, шапка слетела, — Марья Алексеевна вцепилась ему в волосы. Это привело в неописанный энтузиазм остальных собеседников. ‘Ай да барыня! Валяй его, барыня!’ Некоторые замечали: ‘Федька, а ты дай-ко ей сдачи!’ Но большинство собеседников решительно было на стороне Марьи Алексеевны: ‘Куда против нее Федьке! Валяй, барыня, валяй Федьку! Так ему, подлецу, и надо!’ {Текст: Некоторые ~ надо!’ — вписан.} Тут уже было много зрителей, кроме первоначальных собеседников, и извозчики, и сидельцы из лавок, и прохожие, — Марья Алексеевна как будто опомнилась и, последним машинальным движением далеко отшатнув Федькину голову, зашагала {пошла} через улицу. Восторженные похвалы собеседников провожали ее. {Далее было: Как она очутилась дома, она} Она увидела, что идет домой, когда была уже {уже далеко} против Апраксина двора, взяла извозчика и приехала, — зашла к шкапчику, побила Федю, побила Матрену, — опять зашла к шкапчику и пошла по комнатам, ругаясь. Но бить было уже некого: Федя и Матрена спрятались. Долго ли, коротко ли она ругалась и кричала в пустых комнатах, {Далее начато: но время про<ходило?>} определить она не могла, но должно быть долго, потому что вот и Павел Константинович явился из должности, — досталось и ему, — и идеально, и материально досталось. Но как всему бывает конец, то наконец закричала она: ‘Матрена, подавай обедать!’ Матрена увидела, судя {Вместо: увидела, судя — было: изучившая ход и психологию Марьи Алексеевны, не знала} по прежним подобным, хотя и слабейшим опытам, что штурм кончился, явилась, подала обедать. За обедом Марья Алексеевна действительно уже не ругалась, а только рычала, и без всяких наступательных намерений, {действий,} а так, уже только для собственного употребления, — потом молчала и ворчала, потом и ворчать перестала вовсе, а все молчала, наконец крикнула: — Матрена, разбуди барина, вели ему ко мне прийти. {Вместо: Матрена ~ прийти. — было: Дурак, поди ко мне} Павел Константинович пришел. — Ступай к хозяйке, скажи, что дочь по твоей воле вышла за этого чорта. Скажи: ‘я против жены был’. Скажи: ‘я это вам в угоду сделал, потому что видел, не было вашего желания’. Скажи: ‘моя жена одна была виновата, а я вашу волю исполнял’. Скажи: ‘я сам их и свел’. Понял, что ли? — Да этого как же не понять, Марья Алексеевна, это ты очень умно рассуждаешь. — Ну, ступай к ней. Справедливость слов Павла Константиновича была так осязательна, что хозяйка поверила бы им, если бы он и не {Далее начато: красноре<чиво>} обладал даром убедительной {почтительной} благоговейности изложения. А убедительность этого дара была так велика, что хозяйка простила бы Павла Константиновича, если б и не было осязательных доказательств, что он постоянно действовал против жены и нарочно свел Верочку с Лопуховым, чтобы отвратить неблагородную женитьбу Михаила Ивановича. {Далее было: А главное, радость смягчает сердце} ‘Как же они повенчались?’ — Павел Константинович не пожалел приданого, — дал 5 тысяч рублей Лопухову, свадьбу всю сделал на свой счет, {Далее было: и все тайно — он} через него они и записочки передавали., — у его сослуживца на квартире — у столоначальника Прохорова, ‘семейного человека, ваше превосходительство, потому что хоть я и маленький человек, {хоть мы и маленькие люди,} но девическая честь дочери, ваше превосходительство, мне дорога, — имели при мне, ваше превосходительство, свиданья, — и когда Верочка через меня, ваше превосходительство, к нему получила пристрастие, сам его в свой дом, якобы для ученья сынишки, ваше превосходительство, — а хоть {а какие мне} наши деньги не такие, чтобы с таких лет парню учителей брать, — но якобы предлог дал, ваше превосходительство’, — и так далее. Неблагонамеренность жены Павел Константинович изобличал {выставлял} в самых черных порицаниях. Как было не убедиться и не помиловать {не смиловаться} Павла Константиновича? Главное — великая, неожиданная радость. Радость смягчает сердце. Хозяйка начала свою отпустительную речь очень длинным пояснением гнусности мыслей {сердца} и поступков Марьи Алексеевны {Против текста: Хозяйка ~ Марьи Алексеевны — дата: 2 январ<я>} и сначала требовала, чтобы Павел Константинович прогнал жену от себя, если хочет остаться управляющим, — но он умолял, да она и сама сказала это больше для острастки, {для тона,} чем для дела, — наконец, резолюция вышла такая, что Павел Константинович оставляется управляющим, — квартира на улицу у него отнимается, и переводится он на задний двор с тем, чтобы его жена не смела показываться {и показываться} в местах, на которые может упасть взор хозяйки, — его жена обязана выходить на улицу не иначе, как третьими воротами, самыми дальними от окон хозяйки. Из 20 рублей в месяц, прибавленных к жалованью, 15 рублей отнимаются, а 5 рублей оставляются управляющему в вознаграждение как его усердия к воле хозяйки, так и его расходов по свадьбе дочери. <л. 23 об.> У Марьи Алексеевны было в мыслях несколько проектов о том, как поступить с Лопуховым, когда он явится вечером: {когда он явится вечером: вписано.} самый чувствительный состоял в том, чтобы спрятать {позвать} в кухне двух дворников, они бросятся на Лопухова по данному сигналу и исколотят его, самый патетический состоял в том, чтобы торжественно провозгласить устами {Начато: обои<х>} и своими и Павла Константиновича родительское проклятие ослушной дочери и ему, с объяснением, как оно сильно, — даже земля, как известно, не принимает праха проклятых родителями. Но это были более мечты, как у их хозяйки мысль развести Павла Константиновича с женою, — такие проекты более служат {питаются} для отрады сердцу {Далее было: (мир внутренней жизни) — и пояс<няют?>} бесконечными рассуждениями в будущем, что, дескать, я вот что могла (или, смотря по полу лица: мог) сделать и хотела (хотел) так сделать, да по своей доброте пожалела (пожалел). {Далее было: А что делать на <не закончено> Далее было начато: Реальные} Проект побить Лопухова и проклясть дочь был идеальною стороною мыслей и чувств Марьи Алексеевны, реальная жизнь ее ума и души имела {Далее было: несколько иное} направление, не столь возвышенное и более практическое, {Далее начато: и почти} — разница, неизбежная по слабости всякого человеческого существа. {Далее начато: Как только} Когда она опомнилась между Пажеским {у Пажеского} корпусом и Апраксиным переулком, — постигла, что дочь действительно исчезла, вышла замуж и ушла от нее, — этот факт {Было начато: а. эта б. это в. ее сознание} явился ее сознанию в форме следующих мысленных восклицаний: ‘убежала! мерзкая девчонка! обокрала!’ {Далее было: потому-то она} — И всю дорогу она продолжала восклицать {восклицала} мысленно, а иногда и вслух: ‘мерзавка! обокрала!’ Поэтому-то, излив свою скорбь на Федю и Матрену, {Было начато: сорвав гнев на Феде и} — опять человеческая слабость, по которой {по которой иногда} всякий человек {Далее было: а. уклоняется страст<но?> б. по голосу сер<дца>} увлекается выражением чувств до того, что забывает в порыве души о житейских интересах минуты, — она и пробежала в комнату Верочки, тотчас же бросилась {Вместо: тотчас же бросилась — было начато: долго ры<лась>} в ящики туалета, в гардероб, окинула все торопливым взглядом, — нет, кажется, все цело, — потом принялась поверять это первое успокоительное впечатление подробным, внимательным пересмотром, — оказалось, что действительно все вещи и платья остались у нее, кроме пары простеньких {маленьких} золотых серег, которые носила Верочка дома, да простенького платья {вместо: да простенького платья — было: а. да кисейного платья, в котором она ходила дома, которое б. [простеньк<ого>] [баре<жевого>] кисейного белого платья, которое бы<ло> в. платья [из], которое г. простенького платья, которое за непрезента<бельностью>} и старого бурнуса, в которых она пошла из дому. {из дома} По этому вопросу {С этой стороны} реального направления Марья Алексеевна ждала, что Верочка даст Лопухову список своих вещей и он будет требовать их. {Вместо: что Верочка ~ их — было: что Лопухов будет требовать именем} Она твердо решилась из золотых и тому подобных вещей ничего, но из платьев дать два, которые попроще, и дать несколько белья, которое побольше изношено, — ничего не дать нельзя, благородное приличие не дозволяет, {Вместо: благородное приличие не дозволяет — было начато: а. этого требует бл<агородное> б. другой вопрос} а Марья Алексеевна всегда строго соблюдала благородное приличие. Другой вопрос реальной жизни был: отношения к матери Мишки-дурака, — мы уже видели, что Марье Алексеевне удалось разрешить его удачно. Теперь третий вопрос: что делать с мерзавкою и с подлецом, то есть с дочерью и непрошенным зятем? Проклясть? Это нетрудно, но годится только как десерт к чему-нибудь {к более} существенному. Существенное возможно только одно: подать просьбу, начать дело, отдать под суд. Сначала, в волнении {в порыве} страстей, Марья Алексеевна смотрела на это решение {на этот вопрос} идеально, {Далее начато: а. но [как] по мере того} и с идельной точки зрения оно представлялось, очень привлекательным. Но по мере того {Но горькая} <как> кровь успокоивалась от утомления бурею, дело стало представляться в другом виде: никто не знал так хорошо, как Марья Алексеевна, что дела ведутся деньгами и деньгами, {Далее начато: а. если бы б. а что из такого} а такие дела, как обольщавшее ее своею идеальною прелестью, тянутся {Было начато: треб<уют>} очень долго {Далее начато: требу<ют>} и кончаются совершенно ничем, если не тратить на них очень много денег. Что же делать? В конце концов оказалось, что предстоят {что не делать} только два занятия: ругаться {поругаться} с Лопуховым до последней степени удовольствия и отстоять от его требований верочкины вещи, а средством к тому употребить угрозу подачею жалобы. Но поругаться надобно очень сильно. Не удалось и этого. Пришел Лопухов и начал в том роде, что — мы с Верочкою просим вас, Марья Алексеевна и Павел Константинович, извинить нас, что мы решились… Марья Алексеевна на этом слове закричала: — Я прокляну ее, негодницу… Но слова ‘негодница’ она не договорила, потому что Лопухов сказал очень громко: — Вашей брани я слушать не стану. Я пришел говорить о деле. Вы сердитесь и не можете говорить спокойно, так мы поговорим одни с Павлом Константиновичем, а вы, Марья Алексеевна, пришлите Федю или Матрену позвать нас, когда успокоитесь, — и, говоря это, уже взял Павла Константиновича за руку и уже вел его из залы в его кабинет, а говорил так громко, что перекричать его не было возможности, и потому пришлось остановиться в своей речи. Довел он Павла Константиновича до дверей залы, — тут остановился, обернулся и сказал: {Далее начато: Так. А не лучше ли} — А то, Марья Алексеевна, теперь же и с вами буду говорить, — только ведь о деле надобно говорить спокойно. Она опять было готовилась закричать, — он опять перебил: — Ну, не можете говорить спокойно, так мы уходим. — Да ты зачем уходишь, дурак? — прокричала Марья Алексеевна. — Да он меня ведет, матушка! — А вы зачем, Павел Константинович, позволяете называть себя такими бранными именами? Марья Алексеевна дел не знает, она думает, что с нами может бог знает что сделать, — а вы чиновник, вы деловой порядок должны знать, вы скажите, что теперь она с Верочкою ничего не сделает, а со мною и того меньше. {Далее начато: Это он говорил} ‘Знает, подлец, что ничего с ним не сделаешь’, — подумала Марья Алексеевна и сказала Лопухову, что в первую минуту погорячилась как мать, а теперь может говорить хладнокровно. Лопухов возвратился с Павлом Константиновичем, сели, {начали} Лопухов попросил ее слушать, пока он доскажет, что начнет, что ее речь будет впереди, — и начал говорить, сильно возвышая голос, когда она хотела перебить его, и таким образом благополучно довел до конца свою речь, которая состояла преимущественно в том, что Верочка {Далее начато: а. за Мих<аила> б. не} никогда не хотела {начато: не сог<ласилась бы>} идти за Сторешникова и не пошла, что, стало быть, нечего и огорчаться {начато: серди<ться>} Марье Алексеевне расстройством дела, которое никогда не могло устроиться, а что девушку {Вместо: а что девушку — было: а. [а что дочь] [некий?] другой б. что если Верочка в. и когда Верочка не пошл<а>} во всяком случае надобно отдавать замуж, а это вообще дело убыточное для родителей: надобно приданое, да и свадьба сама по себе много денег стоит, — а главное, приданое, {Далее начато: платья} — стало быть, еще можно считать выгодою, что дочь вышла замуж без всяких расходов и убытков, {Вместо: без ~ убытков, — было: а. не требуя никаких б. не разорив} — и так далее, в этом роде. Когда он кончил, то Марья Алексеевна видела, {увидела} что с таким разбойником нечего говорить, и потому перешла к чувствам, — что она <л. 24> была огорчена собственно тем, что Верочка вышла замуж, не испросивши согласия {без благословенья} родительского, что это для материнского сердца огорчительно, — ну, а когда дело пошло о материнских чувствах и огорчениях, то уже, натурально, разговор стал представлять для обеих сторон более только тот интерес, что, дескать, нельзя же не поговорить и об этом, так приличие требует. — Ну, удовлетворили приличию, поговорили, — Марья Алексеевна — что она, как любящая мать, была огорчена, — Лопухов — что она, как любящая мать, может и не огорчаться, — когда приличие было удовлетворено {достаточно удовлетворено} надлежащею длиннотою рассуждений по этому пункту о чувствах, перешли к другому пункту, требуемому приличием, — что, дескать, мы всегда желали своей дочери счастья, — это с одной стороны, а с другой стороны отвечалось, что это, конечно, вещь несомненная, {Было: а. Начато: без б. разумеется никто и} — тоже разговор был доведен до приличной длинноты и по этому пункту, — тогда стали прощаться — тоже с объяснениями такой длинноты, какая требуется благородным приличием, — и результатом всего оказалось, что Лопухов, понимая расстройство материнского {нежного материнского} сердца, не просит Марью Алексеевну теперь же дать дочери позволение видеться с нею, потому что теперь это, может быть, еще было бы тяжело для Марьи Алексеевны, а что вот Марья Алексеевна будет слышать, что Верочка живет счастливо, в чем, конечно, всегда и состояло {состояло, конечно} единственное желание Марьи Алексеевны, и что когда Марья Алексеевна совершенно убедится в этом, тогда, конечно, и материнское сердце ее совершенно успокоится, стало быть тогда она будет в состоянии видеться с дочерью, не огорчаясь. Так на том и порешили и расстались миролюбиво. — Ну, разбойник, — сказала Марья Алексеевна, проводив зятя. Ночью даже приснился ей сон такого рода: что сидит она {Далее было: с Лопуховым и говорит: [теперь вы] как же это вы. Дмитрий Сергеевич} под окном и видит — по улице едет карета, самая отличная, и останавливается эта карета, {Далее было: у окна, у ее подъезда} и выходит из кареты пышная дама, и мужчина с дамою, и входят они к ней в комнату, и дама говорит: ‘посмотрите, мамаша, как меня муж одевает’, — и дама эта Верочка, — и смотрит Марья Алексеевна, материя на платье у Верочки самая дорогая, — и говорит Верочка: ‘одна материя 500 целковых стоит, а это для нас, мамаша, пустяки, — у меня таких целая дюжина, а вот, мамаша, это дороже стоит — вот, на пальцы посмотрите’, — смотрит Марья Алексеевна на пальцы Верочки, и на пальцах перстни крупных бриллиантов, — ‘этот перстень, мамаша, стоит 2000 рублей, а этот, мамаша, дороже, 4000 рублей, а вот на грудь посмотрите, мамаша, — эта брошка еще дороже: она стоит 10000 рублей’, — а мужчина говорит: ‘а это все для нас еще пустяки, милая маменька, Марья Алексеевна, а настоящая-то важность вот у меня в кармане, — вот, милая маменька, посмотрите, бумажник, какой толстый и набит все одними сторублевыми бумажками, и этот бумажник я вам, мамаша, дарю, потому что и это для нас пустяки, а вот этого бумажника, который еще толще, милая маменька, я вам не подарю, потому что в нем бумажек нет, а все банковые билеты да векселя, и каждый билет или вексель дороже стоит, чем весь бумажник, который я вам подарил, милая маменька’. {Далее начато: Счастлива ты, моя Верочка} — ‘Умели вы, милый сын, Дмитрий Сергеевич, составить счастье моей дочери и всего нашего семейства, только откуда же, милый сын, вы такое богатство получили?’ — ‘Я, милая маменька, по откупной части пошел’. И, проснувшись, Марья Алексеевна думает про себя: ‘истинно, ему бы по откупной части идти’. Глава третья ЗАМУЖСТВО И ВТОРАЯ ЛЮБОВЬ Прошло два месяца после того, {после женить<бы>} как Верочка вырвалась из подвала. Дела Лопуховых шли хорошо. Он успел два хорошие урока, {Так в рукописи.} достал работу у какого-то книгопродавца, — перевод учебника географии. {Далее было: а. Вера Павловна также [нашла себе урок] успела немножко осуще<ствить > б. Вере Павловне также удалось сделать в. Вера Павловна также начала исполнение} Вера Павловна также имела урок, — пока еще только один и не очень завидный. Но все-таки нужды не пришлось испытать, — напротив, Лопуховы уже рассчитывали, что скоро, — через полгода или даже меньше, — могут обзавестись своим хозяйством. Доходы были очень скромные, но и расходы тоже. Порядок их жизни устроился, конечно, не совсем в том виде, как полушутя, полусерьезно устроивала его Верочка в день своей фантастической помолвки, но все-таки очень похоже на то. {Вместо: не совсем ~ на то. — было: а. такою б. таким крайним в. с такою крайнею [формалистичностью] формалистикою взаимного} Старик и старуха, жильцами которых они были, {Вместо: жильцами ~ были — было начато: у которых нани<мали>} много толковали между собою о том, как странно живут молодые, — будто вовсе и не молодые, — даже и не муж и жена, а так, точно бог знает кто. {точно чужие} — Как бы тебе это сказать, Сидоровна: на то похоже, ежели бы, примерно, она ему сестра была, али он ей брат. — Нашел чему приравнять! {Было: — Что грешишь-то, чему приравниваешь!} Между братом да сестрою никакой церемонности нет, а у них как? {Далее было: Ты в окно-то чать видишь тоже} Он, как встал, пальто надевает, и сидит, ждет, покуда {Далее начато: а. она б. мы} самовар принесешь. Ну, сделает чай, кликнет ее, — она тоже уж одета выходит. Какие тут брат с сестрою, — а ты так скажи: вот, бывает тоже, что небогатые люди по два семейства живут в одной квартире, — вот этому можно приравнять. {Далее было: а. Значит: ты видал ли, [чтобы], что б. — Чудной нынешн<ий> в. А дружно живут} — И как это, Сидоровна, чтобы муж к жене войти не мог, {Далее было: или теперь, вечером, как прощаются} значит, не одета, нельзя. Это на что похоже? — А ты то лучше скажи: как они вечером-то расходятся? Говорит: ‘прощай, миленький, спокойной ночи’, {Далее начато: и он говорит} — разойдутся оба по своим комнатам, сидят, книжки читают, ну, он тоже пишет. {Далее было: Она ложится. Ну, как} Ты слушай, что раз было: <л. 24 об.> Легла она спать, лежит, читает книжку, {Было: Сидела она, читала книжку. После: книжку — было: видно, непонятно, показалось} только слышу через перегородку-то, на меня сна-то тоже что-то не было, — слышу, {через перегородку ~ слышу, вписано} встает. Только что же ты думаешь? слышу, одевается, ну, думаю, что дальше? Слышу, перед зеркалом стала, — значит, волоса пригладить. Ну, вот как есть, точно в гости собирается. Ну, слушаю. Слышу, пошла. Ну, и я в коридор вышла, стала на стул — гляжу в его-то комнату через стекло-то. Слышу, подошла. ‘Можно войти, миленький?’ — ведь у ней другого имени ему нет. А он: ‘сейчас, Верочка, минутку погоди’, — лежал тоже. Платьишко натянул, пальто застегнул, — ну, думаю, галстух надевать станет, нет, галстуха не повязал, — оправился, говорит: ‘теперь можно, Верочка’. ‘Я, говорит, вот в этой книжке не понимаю, ты растолкуй’. Он сказал. ‘Ну, говорит, извини, миленький, извини, что я тебя побеспокоила’. А он говорит: ‘Ничего, Верочка, я, говорит, так лежал, ты не помешала’. Ну, она и ушла. — Так и ушла? {И ушла?} — Так и ушла. {И ушла.} — И он ничего? — И он ничего. Да ты не тому дивись, что ушла, а ты тому дивись, — оделась, пошла, — он говорит: ‘погоди’, оделся, — тогда говорит: ‘войди’. Ты про это говори: какое это заведенье? — А вот что, Сидоровна: это секта такая, значит. Другой разговор: — Петрович, а ведь я ее спросила про ихнее заведенье. Говорю: ‘вы, говорю, Вера Павловна, не рассердитесь, что я вас спрошу: вы какой веры?’ — ‘Обыкновенно какой, русской’, говорит. ‘А супружник ваш?’ — ‘Тоже, говорит, русской’. — ‘А секты никакой не изволите содержать?’ — ‘Никакой, говорит: а почему так вздумалось?’ — ‘Да вот почему, сударыня, — барыней, барышней ли, не знаю как назвать: вы с муженьком-то живете ли?’ Засмеялась: ‘Живем’, говорит. ‘Так отчего же у вас заведенье такое, что {Далее было: он к вам взойти не смеет, и одевается, когда — Да и я к нему не смею, говорит, так что же тут} вы его неодетая не принимаете, точно вы с ним не живете?’ — ‘Да это, говорит, для того, что зачем же растрепанной показываться? А секты тут никакой нет’. — ‘Так что же такое?’ — говорю. ‘А для того, говорит, что так-то любви больше, и размолвок нет’. — А это точно, Сидоровна, что на правду похоже. Значит, всегда в своем виде. — Да она мне еще какое слово сказала: ‘Ежели, говорит, я не хочу, чтобы другие меня в безобразии видели, так мужа-то, говорит, я больше люблю, значит, {Далее начато: а. когда б. для} ему-то и вовсе не приходится, не умывшись-то, на глаза лезть’. — А и это на правду похоже, {Вместо: на правду похоже — было: правда} Сидоровна: отчего же на чужих-то жен зарятся? Оттого, что их в наряде видят, а свою в безобразии. Так и в писании говорится, в притчах Соломоних. Премудрейший царь был. Говорится ли это в притчах Соломоних, или нет, не знаю. {Далее было: Но вот третий разговор, но он происходил уже и гораздо позднее, [через] слишком через полгода после свадьбы Лопуховых.} Хорошо {Вообще хорошо} шла жизнь Лопуховых. Вера Павловна была всегда весела. {Было начато: Но особенно весела ст<ала>} Но однажды, — это было месяцев через пять после свадьбы, {замужства} — Лопухов, возвратившись с урока, нашел жену в каком-то особенном настроении духа: она была как-то особенно довольна чем<-то> как будто необыкновенным, {Далее было: смотря в ее} в ее глазах была и гордость, и радость. Тут Лопухов припомнил, {вспомнил,} что уже несколько дней можно было замечать в ней признаки приятной тревоги, улыбающегося раздумья, нежной гордости. — Друг мой, у тебя есть какое-то веселье, — что же ты не поделишься со мною? — Кажется, есть, мой милый. Но погоди еще немного, — я скажу тебе тогда, когда это будет верно. А то еще, пожалуй, понапрасну похвастаешься и тебя обманешь. Но кажется, что это верно. — Но что же такое? — А ты забыл наш уговор, мой миленький? Не расспрашивать? Скажу, когда будет верно. Но, чтобы было верно, надобно подождать еще несколько дней. А это будет мне большая радость! Да и ты будешь рад, я знаю. Прошло еще с неделю. — Мой миленький, стану тебе рассказывать свою радость, только ты мне <посоветуй> — ты ведь все это {Вместо: все это — было: а. все книги б. все эти теории} знаешь. Видишь ли что, мой друг, мне давно хотелось что-нибудь делать, — для твоей невесты, помнишь? — для страшной, — только она для меня вовсе не страшная. Я и придумала, давно уж, что можно {что надобно} завести мастерскую, швейную, а, ведь это хорошо? — Ну, мой друг, у нас был уговор, чтобы я твоих рук не цаловал, — да ведь то говорилось про другие дела, а на такой случай уговора не было. Давайте руку, Вера Павловна. — После, мой миленький, когда удастся сделать. — Когда удастся сделать, тогда и не мне дашь руку поцаловать, — тогда и Кирсанов, и Алексей Петрович, и все поцалуют, — а теперь пока я один, — и намерение стоит этого. — Насилие? я закричу. — А кричи. — Миленький мой, я застыжусь и не скажу ничего, — будто уж это такая важность! — А вот какая важность, мой друг: мы все говорим, а ничего не делаем. А ты {Далее начато: как обдумал<а>} позже нас всех стала думать об этом, а раньше всех решилась приняться за дело. — Миленький мой, ты захвалил меня, — она покраснела и припала лицом к его груди, — спряталась. Он поцаловал {Было: а. нагну<лся> б. цалова<л>} ее голову. — Умная головка. {Далее было: нет не годится } — Миленький мой, перестань. Вот тебе и сказать нельзя. Видишь, ты какой. — Перестану, говори, моя добрая. {моя радость} — Не смей так называть. — Ну, злая. — Эх, какой ты, все мешаешь. Ты слушай. Ведь тут, мне кажется, то, чтобы с самого начала, когда выбираешь немногих, нужна осмотрительность, — чтобы это были люди в самом деле {дейст<вительно>} хорошие, честные, не легкомысленные, не шаткие, и настойчивые, <л. 25> и вместе мягкие, чтобы от них не выходило пустых ссор и чтобы они <умели> выбирать других. Так? — Так, мой друг. — Теперь я нашла трех таких девушек, — ах, сколько я перебирала, — ведь я, мой миленький, уж месяца три заходила в магазины, знакомилась. И нашла, — такие славные девушки. Я с ними хорошо познакомилась. — И надобно, чтобы они были хорошие мастерицы своего дела, — ведь надобно, чтобы дело шло собственным достоинством, — ведь все должно быть основано на торговом расчете. — Ах, еще бы нет, мой миленький, — это разумеется. — Так что же еще? О чем со мною советоваться? — Да подробности, мой миленький. — Ну, рассказывай подробности, — да, верно, ты сама все обдумала и сумеешь приспособиться с обстоятельствами. Ты знаешь, {Далее было: но все-таки надобно} тут главное — принцип, да характер, да уменье. Подробности определяются сами собою, по особенным условиям каждой обстановки. — Так, знаю, — но все-таки, когда ты скажешь, что так, я буду более уверена. Толковали долго. Лопухов не нашел ничего поправить в плане жены, но для нее самой план развился и прояснился оттого, что она рассказывала его. На другой день Лопухов отнес в контору ‘Полицейских ведомостей’ объявление, что ‘Вера Лопухова принимает заказы на шитье дамских платьев, белья’ и т. д. ‘по сходным ценам’ и т. д. {Далее начато: с полною ответственностью как Против текста: На другой день ~ и т. д. — дата: 3 январ<я>} В то же утро Вера Павловна отправилась к Жюли. — ‘Нынешней моей фамилии она не знает, — скажите, что m-lle Розальская’. — Дитя мое, вы, без вуаля, открыто, ко мне, и говорите свою фамилию слуге? — но это безумство, — вы губите себя, мое дитя! {Далее начато: Вера Павловна} — Я замужем и могу теперь быть везде и делать, что хочу. {Далее начато, а. не риску<я> б. не нужд<аясь>} — Но ваш муж, — он узнает. — Он через час будет здесь. Верочка коротко рассказала свою. {Так в рукописи.} Жюли была в восторге, обнимала Верочку, цаловала, плакала. Когда пароксизм прошел, Вера Павловна начала разговор о цели своего визита. {Текст: Верочка коротко ~ визита — вписан.} — Вы {Но вы} знаете, старых друзей не вспоминают иначе, как тогда, когда имеют в них надобность. У меня к вам большая просьба. Я завожу швейную мастерскую — давайте мне заказы и рекомендуйте меня вашим. {В рукописи ошибочно: ваших} Я сама хорошо шью, и помощницы у меня хорошие, — да вы знаете одну из них, — действительно, Жюли знала одну из них за отличную швею, — а вот вам образцы моей работы. И это платье я делала сама себе: вы видите, как оно хорошо сидит. Жюли очень внимательно рассмотрела, {Было: Жюли рассмотрела платье и} как сидит платье, рассмотрела шитье платка, рукавчиков и осталась довольна. — Мое дитя, вы могли бы иметь хороший успех, у вас есть мастерство и вкус. Но для этого надобно иметь пышный магазин на Невском. — Да, я заведу со временем, это {теперь это} будет моя цель. Теперь я принимаю {Было: Но теперь я буд<у>} заказы на дому. {Далее начато: Мои заказы вы будете иметь. На} Кончили дело, начали болтать опять о замужстве Верочки. — А этот Сторешн_и_к — он две недели кутил, — ужасно, {Далее было: так что со всеми едва не} но потом помирился с Аделью, — я очень рада и за Адель, — он добрый малый, только жаль, что Адель не имеет характера. И, оборвавшись на этой теме, Жюли {Было: И пустившись на эту тему, Жюли} пустилась болтать о похождениях Адели и других, — теперь m-lle Розальская была {стала} дама, следовательно, Жюли не считала нужным сдерживаться, — сначала она говорила рассудительно, потом увлекалась, увлекалась и стала говорить {Вместо: стала говорить — было: дошла до рассказ<ов>} о кутежах с восторгом, с легкомыслием, {Далее было: потом, еще хуже} и пошла, и пошла. Вера Павловна сконфузилась, Жюли ничего не замечала, — Вера Павловна оправилась и слушала уже с тем тяжелым интересом, {Вместо: с тем тяжелым интересом, — было: с интересом человека из} с каким рассматриваешь {Далее начато: а. гнилую язву б. гной<ную> в. гнилую} черты милого лица, искаженные болезнью. {Далее было: — возможно ли} Но вошел {явился} Лопухов, и Жюли мгновенно обратилась в солидную светскую даму, исполненную строжайшего такта. Но и эту роль она выдержала недолго, — начав поздравлять Лопухова с женою, такою красавицею, она опять разгорячилась: — ‘нет, мы должны праздновать вашу свадьбу’, — велела подать завтрак на скорую руку, подать шампанское. {Вместо: велела подать ~ шампанское. — было начато: явилось шампанское, поднялся} Верочка была должна выпить полстакана за свою свадьбу, полстакана за свою мастерскую, полстакана за саму Жюли, и у нее закружилась голова. Поднялся крик, шум, гам, Жюли ущипнула Верочку, вскочила, побежала, Верочка за ней, — поднялась {Текст: Жюли ущипнула ~ поднялась — вписан.} беготня по комнатам, прыганье по стульям, — Лопухов сидел и смеялся, — кончилось тем, что Жюли вздумала хвалиться силою: {Далее было: Верочка, бороться} ‘я вас одною рукою подниму на воздух’, ‘не поднимете’, — принялись бороться, упали обе на диван {Далее было: и обе заснули} и уже не захотели встать, а только продолжали кричать, хохотать — и обе уснули. С давнего времени это был первый случай, когда Лопухов не знал, что ему делать. Будить? Жалко, испортишь все веселое свиданье неловким {скучным} концом, — подумал, подумал, стал искать книги, — попалась книга ‘Chronique de l’Oeil de Boeuf’ — вещь, перед которою Фоблас кажется вял, {вял и скучен} — уселся на другой диван, стал читать и через четверть часа сам заснул — не от шампанского, на него и ром мало действовал, — а от скуки. Лизетта разбудила Жюли часа через два — было время обедать, — пообедали, — Верочка и Жюли опять покричали, опять посолидничали, при прощанье стали вовсе солидны, Жюли <л. 25 об.> вздумала спросить — прежде не случилось вздумать, — зачем Верочка заводит мастерскую: {Далее начато: а. неужели, она так б. неужели они} ведь если она думает о деньгах, то гораздо легче ей сделаться певицею, — у ней такой сильный и уже обработанный голос, опять уселись, {вернулись} Верочка стала рассказывать свои мысли, — и Жюли опять пришла в энтузиазм, и посыпались благословения, перемешанные с тем, что она, Жюли ле Телье, погибшая женщина, — и слезы, {Было: а что она не проклинает тех б. что надобно} — но что она знает, что такое ‘добродетель’, — и опять слезы, и опять благословения. Дня через {Через} четыре Жюли приехала к Вере Павловне и дала довольно много заказов от себя, дала {Было начато: сооб<щила>} несколько адресов своих приятельниц, которые также сделают заказы. Она привезла с собою Сержа, сказав, что без этого нельзя: ‘Лопухов был у меня, ты должен теперь сделать ему визит’. Жюли держалась очень солидно и выдержала солидность без малейшего {всякого} отступления, хотя просидела {сидела} у Лопуховых долго. В патетизм не приходила, а впадала {а находилась} больше в буколическое настроение, с восторгом вникая во все подробности бедноватой {скромной} обстановки быта Лопуховых и находя, что именно так следует жить, что иначе нельзя жить, что только в скромной обстановке возможно истинное счастье и т. д., и даже объявила {сказала} Сержу, что они отправятся с ним жить {отправится жить} в Швейцарию, поселятся в маленьком сельском домике, будут любить друг друга, пить сливки, удить рыбу, ухаживать за своим огородом, — Серж сказал, что он совершенно согласен, но посмотрит, что она будет говорить часа через три-четыре. Гром изящной {великолепной} кареты и топот пары удивительных лошадей Жюли произвели сильное впечатление {Далее было: в 5-ой линии} в населении 5-й линии между Средним и Малым проспектами. Много глаз смотрели, как у запертых ворот одноэтажного деревянного домика в пять окон вышла из кареты удивительно великолепная дама, с видным офицером, важное достоинство которого не подлежало сомнению. Всеобщее огорчение было произведено тем, что через минуту ворота отворились, карета въехала на двор, {Далее было: и таким обр<азом>} и любознательность лишилась надежды видеть еще раз величественного офицера и еще величественнейшую даму вторично при их отъезде. Когда Петрович возвратился домой с своей торговли, у Сидоровны {Здесь и далее в рукописи: Степановны} с ним произошел разговор: {такой разговор} — Петрович, а видно, что наши жильцы-то из важных людей. Приезжали к ним генерал с генеральшею. Генеральша так одета, что и рассказать нельзя, а на генерале две звезды. Каким {Отку<да>} образом видела звезды на Серже, который если бы и имел их, то вероятно не носил бы при простых визитах к знакомым, а пока еще и не имел, — это довольно удивительно. Но действительно не подлежит ни малейшему сомнению то, что Сидоровна видела на нем две звезды, — действительно видела, это мы знаем, что их на нем не было, но у него был такой вид, что с точки зрения Сидоровны нельзя было не увидать на нем двух звезд. — И на лакее ливрея какая, Петрович, — сукно аглицкое, рублей по 5 аршин, — видно, что денег-то куры не клюют. И сидели они у наших, Петрович, часа два, и наш с ними говорят просто, вот как я с тобою, и не кланяются, {Далее было: и наш генеральше прислуживает, ну, там, знаешь} и смеются, и наш-то сидит с генералом, — и оба развалились в креслах-то, и курят, — так и курит {Было: и генеральша так и курит} при генерале, и развалился,да чего, — папироска погасла, так он взял у генерала, да и закурил свою-то. А уж с каким почтением генерал ручку цаловал у нашей, так и рассказать нельзя. Как же теперь это дело рассудить, Петрович? — Все от бога, значит, и знакомство али родство такое от бога. — Так, Петрович, от бога, слова нет, — ну, а я так думаю, что либо наш, либо наша приходится либо братом, либо сестрой либо генералу, либо генеральше. — Как же это будет по-твоему, Сидоровна? Не похоже что-то. Как бы так, у них бы деньги были. — А так, Петрович, что значит не в браке мать родила, либо отец не в браке родил. — Это может статься, Сидоровна, бывает. Сидоровна на три <дня> приобрела большую важность в {в двух} мелочной лавочке. {Далее было: и постепенно} Все обращались к ней с душами, жаждущими знания. Следствием всего этого было, что через неделю {Далее было: нежданно-негаданно} явился к дочери и зятю Павел Константинович. Марья Алексеевна собирала сведения о жизни Веры Павловны, не то чтобы постоянно и заботливо, а так, вообще, тоже больше из чисто отвлеченного научного инстинкта любознательности, поручила одной из мелких своих кумушек, {Далее начато: справ<ляться>} жившей на Васильевском, справляться о ее дочери, когда случится идти мимо, и кумушка доставляла ей сведения иногда раз в месяц, иногда и чаще, как случится. Лопуховы живут между собою в ладу. Дебоша никакого нет. Одно только: молодых людей много бывает, — да все мужнины приятели, и скромные. {и ведут себя скромно.} Живут небогато, но видно, что деньги есть. Не то что продавать, а покупают. Шелковое платье себе сшила. По случаю два дивана, стол к дивану, полдюжины кресел купили, заплатили 40 рублей, — а мебель хорошая, рублей 100 надо дать. Сказывали хозяевам, чтобы новых жильцов искали, — ‘мы, говорит, через месяц на свою квартиру съедем’. Марья Алексеевна утешалась этими слухами. Женщина очень грубая и в своем роде очень дурная, она много мучила дочь, готова была и убить и погубить ее для своей выгоды, это так, и проклинала ее, потерпев через нее ужасное расстройство отличного плана обогатиться. Но следует ли из этого, что она не имела к дочери никакой любви? Нисколько не следует. Когда дело было кончено, когда дочь решительно отбилась от рук, — что ж делать? Что с возу упало, то пропало. А все-таки дочь, — и теперь, когда уже не могло представиться никакого случая, чтобы для выгоды Марьи Алексеевны мог случиться какой-нибудь вред дочери, мать желала ей добра. И опять — не то чтобы желала уж, а бог знает, все равно, как вы могли бы, пожалуй, подумать, что она бог знает как заботилась шпионить за ней, <л. 26>, — как меры для слеженья за дочерью были приняты так, между прочим, {Далее было: кое-как} потому что, согласитесь, нельзя же не следить, — так и желанье добра было между прочим, потому что, согласитесь, все-таки дочь. Почему ж и <не> помириться? тем больше, что разбойник зять, как по всему видно, человек основательный, делец, выйдет в люди, пробьет бебе дорогу, стало быть, со временем и пригодится. Таким образом, Марья Алексеевна и шла {и приходила} понемногу к мысли возобновить сношения {Вместо: возобновить сношения — было: помир<иться>} с дочерью. Понадобилось бы еще с полгода, пожалуй с год, на то, чтобы доплестись до этого, — нужды не было торопиться, время терпит, — но слух о генерале с генеральшей разом двинул {разом наполнил чашу расположения} дело вперед через всю остававшую<ся> половину дороги. Разбойник действительно оказывался шельмецом: {Далее было: как} отставной студентишко без чина с двумя грошами денег вошел в дружбу {Было начато: познако<мился>} с богатым генералом и подружил свою жену с его женою — такой человек далеко пойдет! Или это Вера {Верка} с генеральшей подружилась и мужа подружила с генералом? Все равно, значит Вера далеко пойдет. Потому, немедленно по получении сведения о визите, отправлен был отец объявить дочери, {звать до<чь>} что мать простила ее и зятя и зовет к себе. Вера Павловна отправились с Павлом Константиновичем и просидели вечер с ним и Марьею Алексеевною. Свидание было, конечно, холодно и натянуто. Кое-как досидев до чаю, Лопуховы спешили отправиться домой. {Вместо: Вера Павловна ~ домой. — было начато: Свиданье с матерью} Полгода Верочка жила спокойно, чисто, {чисто, благор<одно>, полгода Далее было: а. не видела в ее об<ществе> б. не видела она в своем обществе других людей, кроме людей [благород<ных>] чистых [она каждый день]. Эти знакомые} и странное впечатление произвел на нее ее подвал. Грязь, цинизм, пошлость всякого рода, {Далее начато: все это подейств<овало>} — как это поразительно резко бросается теперь в глаза ей, уже отвыкшие от таких картин. ‘Как это {Боже мой, как это} у меня доставало силы жить в этих тяжелых {в этой мучительной, тяжелой} и гадких стеснениях? Как я могла дышать в этой атмосфере? И не только жила, даже осталась здорова. Удивительно, непостижимо. Как могла тут {не стать тут} вырасти с любовью к добру? Удивительно!’ {Было начато: Непостижи<мо>} — думала Вера Павловна. Когда они возвратились домой, к ним через несколько времени заехали Алексей Петрович с Марьей Андреевною, {В рукописи: Ивановною} зашел и Кирсанов. Как {Как отдохнула} вдвойне отрадна показалась Вере Павловне ее новая жизнь, с этими чистыми мыслями, {Было: эти чистые мы<сли> После: мыслями — было: с этим дельным же разговором, на} в обществе чистых людей! По обыкновению, шел и веселый разговор {Далее было: с анекдотами} со множеством воспоминаний, шел и серьезный разговор обо всем на свете, от тогдашних дел, — междоусобная война в Канзасе, предвестница великой нынешней {нынешней вписано.} войны юга с севером, занимала собою этот маленький кружок: {Было: занимала собою маленький кружок, к которому они} теперь о политике толкуют все, тогда интересовались ею очень немногие, и в числе их были {Далее было: люди [в кругу которых] [составлявшие], к числу которых при<надлежали>} Лопухов, Кирсанов, их знакомые, — до тогдашнего спора о химических основаниях земледелия по теории Либиха, {Вместо: спора ~ Либиха: было: спора о земледельческой теории} и о законах исторического прогресса, без которых не обходился ни один разговор в подобных кружках, и о важности различения реальных желаний {Было начато: стрем<лений>}, которые ищут и находят удовлетворение, от фантастических, которым невозможно, да и не было бы приятно найти себе удовлетворение, — важности, которая тогда была выставлена антропологическою философиею, {Вместо: и о важности ~ философиею, — было: а. и о всем тому подобном или неподобном, но родственном б. и о различии [фантастических] между фантастическими и реальными желаниями, [и о поло<жении>] которое в первый раз так хорошо разъяснено было тогда антропологическою философиею} и обо всем тому подобном или и не подобном, но родственном. Дамы по временам и вслушивались в эти учености, рассказывавшиеся очень просто, будто и не учености, {по временам ~ не учености, вписано.} и вмешивались в них своими вопросами, {Вместо: в них своими вопросами, — было: своими вопросами в этот разговор} а больше не слушали, шутили, {и толковали} — даже обрызгали водою Алексея Петровича и Лопухова, когда они уже очень восхитились важностью минерального удобрения, — но Алексей Петрович и Лопухов толковали о своих ученостях непоколебимо, Кирсанов плохо помогал им, — был больше на стороне дам, и они втроем играли, пели, хохотали до глубокой ночи, когда, уставши, развели, наконец, и непоколебимых ревнителей серьезных разговоров. И вот {Далее было: усталая от} Вера Павловна засыпает, и снится ей сон. Поле, и <по> полю ходят муж, — то есть миленький, — и Алексей Петрович, и миленький говорит: ‘Вы интересуетесь знать, Алексей Петрович, почему из одной {на одном} грязи родится пшеница, {Было начато: хороший ко<лос>} — такая белая, чистая и нежная, — а на другой грязи не может родиться. Эту разницу вы сейчас сами увидите. Посмотрите {Взгляните} корень этого {Далее было: растения, этого} прекрасного колоса, — видите, это грязь свежая, — она, можно сказать, чистая грязь, — вы знаете, на языке нынешней философии это называется реальная грязь. Она грязна, это правда, — но всмотритесь в нее хорошенько, — вы видите, {тут видите,} что все элементы, из которых она состоит, сами по себе здоровы. {Далее было: Вот земля, видите [она], это хорошая земля, вся земля} Они составляют грязь в этом соединении, но пусть немного переменится {переместятся} расположение атомов — и выйдет что-нибудь другое, — и все другое, что выйдет, будет также здоровое, потому что основные элементы здоровы. Отчего это? Обратите внимание на положение этой поляны, — вы видите, что вода здесь имеет сток, и потому гнилости не может быть’. <л. 26 об.> ‘Да, движение есть реальность, — говорит Алексей Петрович, — потому что движение — это жизнь, а жизнь и реальность одно и то же. {Далее начато: Да, это серд<це?>} Но движение есть труд, потому труд есть реальность’. ‘Так видите, Алексей Петрович, что если из этой грязи {Вместо: из этой грязи — было: а. в эту грязь б. в этой [почве] грязи} вырастет колос, он будет здоровый?’ ‘Да, потому что это грязь реальной жизни’, говорит Алексей Петрович. ‘Теперь перейдем на эту поляну. Берем и здесь растение, рассматриваем также его корень. Он также загрязнен, — обратите внимание на характер этой грязи. Нетрудно видеть, что это грязь гнилая’. ‘То есть фантастическая грязь, по научной терминологии’, говорит Алексей Петрович. ‘Итак, элементы этой грязи находятся в нездоровом состоянии {Далее начато: как вы} натурально, что как бы они ни перемещались, и какие бы другие вещи не похожие на грязь, ни выходили из этих элементов, все эти вещи будут нездоровые, дрянные’. ‘Да, потому что самые элементы нездоровы’, говорит Алексей Петрович. ‘Нам нетрудно будет открыть причину этого нездоровья’. {Было: этой гнилости’.} ‘То есть этой фантастической гнилости’, говорит Алексей Петрович ‘Да, гнилости этих элементов, если мы обратим внимание на положение этой поляны. Вы видите, вода не имеет стока из нее, застаивается Е потому гниет. — Да, отсутствие движения есть недостаток труда, потому что труд и движение представляются в антропологическом анализе понятиями тождественными. А без движения нет жизни, следственно нет и реальности, итак, это есть грязь фантастическая, то есть грязь гнилая. Вы видите теперь, почему никакого хорошего растения не может возникнуть из этой грязи’? {на этой почве?’} ‘Да, потому что это грязь фантастическая, или гнилая, между тем как очень натурально, что на грязи реальной являются {растут} хорошие растения, так как она есть грязь здоровая. {Начато: реальная} Что и требовалось доказать, — как говорится по-латине’. Как говорится по-латине ‘что и следовало доказать’, — Вера Павловна не может расслушать. ‘А у вас, Алексей Петрович, осталась привычка к кухонной латине и к силлогистике’, говорит миленький, то есть муж. Вера Павловна подходит к ним и говорит: ‘Да полноте вам толковать о своих анализах, тожествах и антропологизмах, — пожалуйста, что-нибудь другое, {Вместо: пожалуйста ~ другое, — было: а. поговорим о чем-нибудь б. Начато: займ<емся>} чтоб и я могла участвовать в разговоре’. ‘Давайте исповедываться’, {Давайте сядем} говорит Алексей Петрович. ‘Давайте, давайте, это будет очень весело, — говорит Вера Павловна. — Но вы подали мысль, вы и подайте {начина<йте>} пример исполнения’. ‘С удовольствием, сестра моя, — говорит Алексей Петрович. — Но вам сколько лет, милая сестра? Осьмнадцать?’ ‘Скоро будет девятнадцать’. ‘Но еще нет, потому положим осьмнадцать, и будем все исповедываться за жизнь только до восьмнадцати лет, потому что нужно равенство условий. Я буду исповедываться за себя и за жену. Мой отец был дьячок в губернском городе и занимался переплетным мастерством, {Далее было: чтобы можно было жить} моя мать пускала на квартиру семинаристов. С утра до ночи и мать, и отец все толковали о куске хлеба. Отец выпивал, — но только оттого, когда приходилась нужда невтерпеж, {Далее начато: или когда} — это реальное горе, — или когда доход был порядочный, — он отдавал матери все деньги и говорит: ‘ну, матушка, теперь, слава богу, на два месяца нужды не увидишь, — а я себе полтинничек оставил, на радости выпью’ — это реальная радость. Моя мать часто сердилась, иногда бивала меня, но тогда, {ведь тогда} когда у ней, как она говорила, поясница отнималась от тасканья корчаг и чугунов, и мытья белья {полов} на нас пятерых и на пять человек семинаристов, и мытья полов, загрязняемых нашими двадцатью ногами, не носившими калош, {Текст: и мытье белья ~ калош, вписан.} и ухода за коровой, — это реальное раздражение нерв чрезмерною работою без отдыха, — и когда при всем при этом ‘концы с концами не сходились’, как она говорила, {Далее было: это} то есть нехватало денег на сапоги кому из нас, братьев, или на башмаки сестрам, — это реальное горе. Она ласкала нас, но только тогда, когда {Далее было: могла купить нам} мы, хоть и глупенькие дети, сами вызывались пособить ей в работе, или когда {когда было} мы делали что-нибудь другое умное, или когда выдавалась {она выдавалась} ей редкая минута отдохнуть и ее поясницу ‘отпускало’, как она говорила, — это все реальные радости’. ‘Ах, довольно ваших реальных радостей и горестей!’ {Далее было: Ну, исповедуйтесь} ‘В таком случае, позвольте начать исповедь за жену’. ‘Не хочу слушать, {Далее было: будут} в ней точно такие же реальные горести и радости’. {Далее было: ведь она мне рассказывала} ‘Совершенная правда’. ‘Но, быть может, вам интересно будет выслушать мою исповедь’, говорит Серж, неизвестно откуда взявшийся. ‘Посмотрим’. ‘Мои отец и мать, хотя были люди богатые, точно так же вечно толковали о деньгах, — и богатые люди не свободны от таких же забот’. ‘Вы не умеете исповедываться, Серж, — любезно говорит Алексей Петрович: — вы скажите, почему же они толковали о деньгах? Какие расходы их беспокоили? Каким потребностям {Какие потребности} затруднялись они удовлетворять?’ ‘Да, конечно, я понимаю, к чему вы спрашиваете. Но оставим этот предмет. Обратимся к другой стороне их мыслей. Они также заботились о детях’. {любили детей’.} ‘А кусок хлеба был обеспечен их детям?’ ‘Конечно, но надобно было позаботиться’. ‘Не исповедуйтесь, Серж, — говорит Алексей Петрович, — мы знаем вашу историю: заботы об излишнем, мысли о ненужном, — вот почва, на которой вы выросли, это почва фантастическая. Потому, посмотрите вы на себя: вы от природы человек и неглупый, и очень хороший, — к чему вы пригодны, на что, кому вы полезны?’ ‘Пригоден к тому, чтобы провожать Жюли повсюду, куда она берет меня с собою, полезен на то, чтобы Жюли могла кутить’, отвечает Серж. {Далее начато: Ах, какой} ‘Из этого мы видим, — говорит Алексей Петрович, — что фантастическая или нездоровая почва…’ ‘Ах, как вы надоели с вашею реальностью и фантастичностью — давно все понятно, а они продолжают толковать’, говорит Вера Павловна. ‘Так не хочешь ли потолковать со мною? — говорит Марья Алексеевна, тоже неизвестно откуда взявшаяся: — вы, господа, удалитесь, потому что мать хочет поговорить с дочерью’. Все исчезают. Вера видит себя {Верочка остается} наедине с Марьею Алексеевною. Лицо Марьи Алексеевны принимает насмешливое выражение. ‘Вера Павловна, вы образованная дама, вы такая чистая и благородная, — говорит мать, {она} и голос ее дрожит от злобы: — вы такая добрая, — как мне, грубой и злой пьянице, разговаривать с вами? {Далее было: А не помните ли} У вас злая и дурная мать, — а позвольте вас спросить, об чем эта мать заботилась? О куске хлеба, — это по-вашему, по-ученому, реальная, истинная человеческая забота — не правда ли? Вы слышали ругательства, вы видели дурные дела и низости, — но какую цель они имели? пустую, вздорную? Нет, сударыня, какова бы ни была жизнь вашего семейства, но это была не пустая фантастическая жизнь. Видите, Вера Павловна, я выучилась говорить по-вашему, ученому. Но вам, Вера Павловна, прискорбно и стыдно, что ваша мать злая женщина? Вам угодно было бы, чтоб я была доброю и честною женщиною? {Было начато: было бы иметь [добр<ую>] мать} Я колдунья, Вера Павловна, я могу исполнить ваше желанье. Извольте смотреть, {Далее было: у вас мать добрая женщина, смотрите, смотрите} Вера Павловна, {Далее было: что такое вам представляется, вот} ваше желанье исполняется, — я, злая, исчезаю, — смотрите на добрую вашу мать и ее дочь’. Кровать. На кровати женщина {Далее было: [лет] одних лет с Марьею Алексеевною и лицо} — да это Марья Алексеевна, только добрая, {Далее было: у кровати} — зато какая она бледная, дряхлая в свои 45 лет, какая изнуренная, — у кровати девушка лет восемнадцати, — да это я сама, это я, Верочка, — только какая же оборванная, — да что это? У меня и цвет лица какой-то желтый. Да и комната какая бедная! {Ах, какая комната} Мебели почти нет. ‘Верочка, друг мой, ангел мой, — говорит Марья <л. 27> Алексеевна, — приляг, отдохни, мое сокровище, {Начато: мой др<уг>} — ну что на меня смотреть, я и так полежу, — ведь ты третью ночь не спишь’. ‘Ничего, маменька, я не устала’. ‘А мне все нет лучше, Верочка. Как-то без меня останешься? У отца жалованьишко маленькое, ты девушка красивая, злых людей на свете много, предостеречь тебя будет некому, — боюсь я за тебя’. Верочка плачет. ‘Милая моя, ты не огорчись, я тебе не в укор это скажу, а в предостереженье: ты зачем в воскресенье вечером из дому уходила, за день перед тем, как я занемогла?’ Верочка плачет. ‘Он тебя обманет, Верочка, брось ты его’. ‘Нет, маменька’. Два месяца, — как это, в одну минуту два месяца прошли? Сидит офицер, на столе перед офицером бутылка, на коленях у офицера она, Верочка. Еще два месяца прошли. Сидит барыня. Перед барынею стоит Верочка. ‘А {А хорошо} гладить умеешь, милая?’ ‘Умею’. ‘А из каких ты, крепостная или вольная?’ ‘У меня отец был чиновник’. ‘Так из благородных, милая? Так я тебя нанять не могу. Какая ты будешь слуга? Ступай, моя милая, не могу’. Верочка на улице. {Верочка на улице, вписано.} ‘Мамзель, а мамзель, — говорит какой-то пьяноватый юноша: — вы куда идете? Я вас провожу’. {Далее начато: А то по моей} Верочка бежит к Неве. ‘Что, моя милая, насмотрелась, какая ты у доброй-то матери была? — говорит прежняя, настоящая Марья Алексеевна: — хорошо я колдовать умею? Али не угадала? {Далее было: — Угадали, маменька. — Да нет, Вера, ты не так отвечай.} Что молчишь? Язык-то есть? Да я из тебя слова выжму, — вишь ты, не идут с языка-то. По магазинам ходила?’ ‘Ходила’, говорит Верочка, а сама дрожит. ‘Видала? Слыхала?’ ‘Да’. ‘Хорошо им жить? Ученые они? Книжки читают, об новых ваших порядках думают, как бы людям добро делать? Думают, что ли, говори!’ Верочка молчит. ‘Эк из тебя слова нейдут. Хорошо им жить, спрашиваю?’ ‘Нет’, отвечает Верочка. ‘Такой хотела бы быть, как они? Молчишь, рыло-то гнешь, видно, невкусно. Слушай же, Вера, что я скажу: Ты ученая — на мои воровские деньги учен_а_. Ты об добром думаешь, {Далее было: на мои разбойничьи деньги} а как бы я не злая была, так бы ты и знала, что такое добром называется. Понимаешь? Всем своим хорошим моему дурному обязана. Все от меня. Меня не будь, и тебя бы не было. Я бы не такая была и ты бы такая не была’. {Далее было: Или с тобою по-ученому по-вашему говорить? Я колдунья, я умею. Слушай: ты моя дочь, люби же меня. [Ну, что же теперь ты] [Ну что же, что] Вместо: Что молчишь ~ не была’. — было: — Угадали, маменька. — Да нет, Вера, ты не так отвечай:} <л. 27 об. Середина> Как пристыжена, как опечалена Верочка. {Далее было: а. она не смеет взглянуть н<а> б. Я [не умею] ничего не знаю} ‘Маменька, это правда, но я все-таки не могу любить вас’. ‘А я разве прошу тебя об этом, {И не люби} Вера?’ {Далее было: Я не могу даже уважать вас, — мне… — Я и об этом не просила тебя, Вера} ‘Мне хотелось бы по крайней мере уважать вас, но я и этого не могу’. ‘А я разве нуждаюсь в твоем уважении, Вера?’ ‘Что же вам нужно, маменька? Зачем вы пришли ко мне так страшно говорить со мною, чего вы требуете?’ ‘Будь признательна. Не люби, не уважай — я зла и к тебе — что ‘меня любить? — Я все делаю дурно {Я дурна} — что меня уважать? Но ты пойми, что без меня, дурной, ты не была бы хорошей’. ‘Уйдите, М<арья> А<лексеевна>, теперь я поговорю с сестрицею’. М<арья> А<лексеевна> исчезает, — невеста своих женихов, сестра своих Сестер {Вместо: своих женихов ~ сестер — было: сестра} берет за руку Верочку. ‘Верочка, я хотела быть {я обращалась} с тобою всегда — ведь ты всегда добрая, {Далее было: а. и я с тобою б. я так<ая>} а я такая, какой сам человек, с которым я говорю. Но ты теперь грустная — видишь, и я грустная — посмотри, хороша я грустная?’ ‘Все-таки лучше всех на свете’. ‘Поцалуй меня, Верочка, — мы вместе огорчены. Ведь твоя мать говорила правду. Я ее не люблю, но она мне нужна’. {Далее было: — И вы за нее? — Когда на нее нападают, — тогда я за нее. Она говорила тебе правду.} ‘Разве без нее нельзя вам?’ ‘После будет можно, когда не нужно будет людям быть злыми. А теперь нельзя. Видишь, добрые не могут сами стать на ноги, — злые сильны, злые хитры. {ведь сильны, злые ведь хитры. О, только бы} Но видишь, Верочка, злые {Далее было: не дружны, — ведь они [каждый] любят каждый только себя — они дерутся} бывают разные. Одним нужно, чтобы на свете становилось хуже, а другим нужно, чтобы становилось лучше, {Далее было: они} — так нужно для их пользы. Видишь, твоей матери было нужно, чтобы ты была образованная, — ведь она брала у тебя деньги, которые ты получала за уроки, ведь она хотела, чтобы ее дочь поймала богатого зятя ей, а для этого нужно было ей, чтобы ты училась. Видишь, у ней были дурные мысли, но выходила из них польза человеку, {Вместо: но ~ человеку — было начато: но полезные мы<сли>} — ведь тебе вышла польза? А у других злых не так. Если бы твоя мать была Анна Петровна, разве ты училась бы так, чтобы стала образованная, узнала добро, полюбила его? Нет, тебя {она тебя} бы не допустили узнать что-нибудь хорошее, тебя бы сделали куклой, так? Такой матери нужна дочь кукла, {Вместо: дочь кукла, — было: кукла} потому что она сама кукла и все играет с куклами в куклы. А твоя мать человек, — дурной, а все-таки человек. Видишь, Верочка, как злые бывают разные? Одни {Далее начато: своею зло<бою>} мешают мне, — ведь я хочу, чтобы люди стали людьми, а они хотят, чтобы люди были куклами. А другие злые помогают мне. {А другим злым нужно} Они {Далее было: против тех злых} не хотят помогать мне, — но {Далее было: им нужно обманывать} они дают простор людям становиться людьми, они собирают средства людям становиться людьми, {они собирают ~ людьми, вписано.} а мне только этого и нужно. Да, Верочка, теперь мне нельзя без таких злых, которые были бы против других злых. Мои злые злы, но под их злою рукою растет добро. {Вместо: но под ~ добро — было: но они создают мне добрых} Да, Верочка, будь признательна к своей матери. Не люби ее — она злая, но {но знай, что} не осуждай ее — без нее не было бы тебя’. ‘И всегда так будет?’ ‘Нет, Верочка, когда добрые будут сильны, тогда {Далее было: все злые будут изго<няться?>} мне не нужны будут злые. Это скоро будет, Верочка. Тогда злые увидят, что нельзя им быть злыми, и те злые, которые {Далее было: умны как твоя ма<ть>} были людьми, станут добрыми, — ведь они были злыми только потому, что им вредно было быть добрыми, а ведь они знают, что добро лучше зла, — они полюбят его, когда можно будет любить его без вреда’. ‘А те злые, которые были куклами, что с ними будет? Мне и их жаль’. ‘Они будут играть в другие куклы — только в безвредные куклы. Но {Далее было: а. они тогда перевед<утся?> б. их тогда скоро } ведь у них не будет таких детей, как они, — ведь у меня все люди будут людьми, и их детей я выучу быть не куклами, а людьми’. ‘Ах, как это хорошо будет!’ ‘Да, да и теперь хорошо, потому что теперь приготовляется это хорошее, — когда ты, Верочка, помогаешь кухарке готовить обед, — ведь в кухне душно, {жарко,} чадно — а ведь тебе хорошо, нужды нет, что чадно и душно? {Далее было: Ведь ты думаешь [зато как у мужа и тебе будет хор<ошо>]: а какой вкусный} Всем хорошо {Хорошо} сидеть за обедом, но лучше всех тому, кто помогал готовить его, — тому он вдвое вкуснее. Правда, Верочка?’ ‘Правда’. ‘Так о чем же грустить? Да ты уж и не грустишь’. ‘Какая вы добрая!’ {Далее было: а. Вы б. Как мне стало} ‘И веселая, Верочка, — я всегда веселая, — и когда грустная, все-таки веселая, правда?’ ‘Да, вы всегда прогоняете грусть, — когда мне грустно, вы придете тоже грустная, а сейчас прогоните грусть’. ‘Помнишь мою песенку: ‘Donc, vivons? ..’ ‘Помню’. ‘Давай петь!’ ‘Давайте!’ — Верочка! {Верочка, что это?} Да я разбудил тебя? Впрочем, уж чай готов. Я было испугался — слышу, ты стонешь, вошел, — слышу, ты уж поешь. — Нет, мой миленький, я сама проснулась. Я тебе расскажу за чаем. ‘Ступай, я оденусь. А как вы смели войти без позволения в мою комнату, Дмитрий Сергеевич? Вы забываетесь. А ты испугался за меня? Миленький, подойди, я тебя поцалую за это. {и поцалуй меня} Ну, поцаловала, — ступай же, ступай, мне надо одеваться. — Да уж так и быть, давай я тебе прислужу вместо горничной. {Далее было: Стыдно вам, сударь, ст<ыдно>} — Ну, пожалуй, миленький — только как это стыдно! {Текст: Как пристыжена, как опечалена Верочка <стр. 489> ~ как это стыдно — вписан 5 января, позднее последующего текста до слов: исполнению решенного ее компаниею <стр. 496>.} <л. 28 об.> Мастерская Веры устроилась. Основания были просты, вначале даже гак просты, что нечего о них и говорить. Вера Павловна не сказала своим трем первым швеям ровно ничего, кроме того, что дает им плату {а. больше б. плату больше} несколько больше той, какую получают швеи в магазинах, — дело не представляло ничего необыкновенного, {Далее было: Вера Павловна, очевидно, была} швеи видели, что Вера Павловна женщина не пустая, не легкомысленная, и ее предложение не возбуждало никаких недоумений. Они приняли его с охотою. {Далее начато: Увидев, что работы будет} Эти три девушки выбрали других, трех или четырех, {Вместо: выбрали ~ четырех, — было: нашли еще [с дес<яток>] дру<гих> После: четырех — было: и соблюдая те усло<вия>} с тою осмотрительностью, о которой просила их Вера Павловна, — в условиях выбора тоже не было ничего возбуждающего недоверие: молодая и скромная женщина хочет, чтобы работницы ее мастерской были девушки прямодушного, доброго характера, рассудительные, уживчивые, — что же тут такого особенного? Не хочет ссор — и только. {Далее начато: Подозрит<ельность?>} Она сама познакомилась и с этими выбранными, хорошо познакомилась, прежде чем сказала, что принимает их, это, натурально, тоже рекомендует ее как женщину основательную — и только. Таким порядком проработали месяц, получая в свое время условленную плату. Вера Павловна сама постоянно бывала в мастерской {Далее было: [и смотрела] говорила, разумеется, как не со швеями} и вошла в полное доверие у швей как женщина основательная. Но когда кончился месяц, Вера Павловна пришла в мастерскую с какою-то {с какими-то} счетною книгою, попросила своих швей прекратить работу и послушать, что она будет говорить. Стала говорить она самым простым языком в таком роде: — Вот, мы теперь хорошо знаем друг друга. Я могу про вас сказать, что вы и хорошие работницы, и хорошие девушки. А вы про меня, чтобы я была дура или какая-нибудь хитрая обманщица. {Так в рукописи. Далее начато: а. Скажу вам теперь б. Посудите же в. Так вы будете} Значит, можно мне с вами поговорить теперь откровенно, {Далее было: и вы не станете понимать} и если мои слова покажутся вам странны, то вы об них подумаете хорошенько, а не скажете с первого же раза, что у меня какие-нибудь невозможные или обманчивые мысли. Добрые люди говорят, что можно завести такие швейные мастерские, чтобы швеям было {в которых швеям будет} в них много выгоднее работать, чем в таких, какие мы все знаем. Вот мне и захотелось попробовать. Судя по первому месяцу, {Было начато: На первый раз, по} кажется, что, точно, можно. Вы получали плату исправно, — а вот я вам скажу, сколько, кроме той платы, осталось {приходи<лось>} у меня денег {Далее было: полученных} в прибыли. — Вера Павловна прочла счет прихода и расхода за месяц. В расходе были поставлены, кроме выданной платы, все другие издержки: на наем комнаты, на освещение, даже издержки {несколько полтин<ников>} Веры Павловны на извозчика по делам мастерской, около рубля. — Так вот, у меня в руках остается, как видите, столько-то денег. Теперь, что делать с этими деньгами? Я завела мастерскую затем, чтобы эти прибыльные деньги шли в руки тем самым швеям, за работу которых получены. Потому и раздаю их вам — на первый раз всем поровну, — после посмотрим, так ли лучше распоряжаться ими, или можно как {еще как} иначе, еще выгоднее для вас. — Она раздала деньги. Швеи несколько времени не могли опомниться от удивления, потом начали благодарить. Вера Павловна дала им несколько поговорить о их благодарности за полученные деньги, чтобы не обидеть отказом, {резким отказом служить} похожим на пренебрежение к их мнению или расположению, потом продолжала: — Теперь надобно мне рассказать вам самую трудную вещь изо всего, о чем придется нам когда-нибудь говорить, и не знаю, сумею ли рассказать ее хорошенько. {Было начато: как} А все-таки попробовать надобно. {Далее начато: Странно вам} Зачем я эти деньги не оставила у себя, {Далее было: что мне за охота заниматься с вами, если я не [из] для моей пользы завела} какая охота была мне заводить мастерскую, если не брать от нее дохода? {барыша? Далее было: А это, можно сказ<ать>,} Мы с мужем живем без нужды, — люди, как вы знаете, не богатые, но всего у нас довольно. А если бы мне чего было мало, мне стоило бы мужу сказать, — да и говорить бы не нужно, он бы сам заметил, что мне нужно больше денег, {Далее было: [и он] он человек умный, оборотливый, нашел бы себе дела выгоднее нынешних своих дел,} и было бы у меня больше денег. {Далее было: Да он меня любит, и все готов для меня сделать. Но мне довольно. Да и сама по себе, я могла бы достать больше денег} Он теперь занимается не такими делами, которые выгоднее, а которые ему приятнее. Но <л. 27 об. Низ> мы {но он} с ним друг друга очень любим, и ему всего приятнее делать то, что для меня {что мне} приятно, все равно как и мне для него. Поэтому, если бы у меня недоставало денег, он занялся бы делами, которые выгоднее нынешних его занятий, — он сумел бы найти, потому что он человек умный и оборотливый. {Далее было: а. ведь вы его немножко знаете б. ведь вы все его немножко знаете [потому что], значит у меня} А если он этого не делает, значит мне довольно и тех денег, сколько у нас с ним есть. Это потому, что у меня нет большого пристрастия к деньгам, — ведь оно не у всех же людей, — вы знаете, у людей есть разные пристрастия: у одних {В рукописи: у них} пристрастие к балам или к театру, у других к нарядам или картам, — а у меня вот к этому, чем я с вами пробую заняться. А почему это пристрастие у меня? Вот почему. Добрые и умные люди много книг написали о том, как надобно жить на свете, чтобы всем хорошо было, и самое главное, по их словам, то, чтобы мастерские завести по новому порядку, — вот мне и хочется посмотреть, сумеем ли мы с вами завести такой порядок, какой нужно. Это все равно, как иному хочется хороший дом выстроить, другому развести хороший сад или оранжерею, — так вот мне хочется завести хорошую швейную мастерскую, чтобы весело было на нее любоваться. {Далее начато: Вот теперь вы сами} Оно, конечно, уж и то было бы порядочно, если бы я стала каждый месяц раздавать вам прибыль, как теперь. Но добрые люди говорят, что можно сделать еще гораздо лучше, так что и прибыли будет больше, и употребление из нее можно делать выгоднее. Говорят, будто можно очень хорошо устроить. Вот мы посмотрим. Я вам буду понемногу рассказывать, что еще можно сделать, по словам умных людей, да вы и сами будете присматриваться, так будете замечать, — и, как вам {что вам} что покажется можно сделать хорошее, мы и будем пробовать это делать — понемножку, как будет можно. Но только то надобно сказать, что я без вас ничего нового не стану заводить, — только то и будет новое, чего вы сами захотите. Умные люди говорят, что только то и выходит хорошо, что люди сами захотят сделать. А теперь вот мое последнее хозяйское распоряжение без вашего совета. Вы видите, надобно вести счеты {Далее начато: а. и повер<ять?> б. чтобы} и смотреть за тем, чтобы не было лишних расходов. В прошлый месяц я одна {я сама} это делала, а теперь одна делать не хочу. Выберите двух из себя, чтобы они этим занимались вместе со мною и по вашему желанию. Я без них {Было начато: Я не против} ничего не буду делать. Ведь ваши деньги, а не мои, стало быть, вам и смотреть за ними надобно. {Ведь ~ надобно вписано.} Теперь это дело еще новое, неизвестно, кто из вас к нему больше способны, так для пробы надобно сначала выбрать на короткое время, — а через неделю посмотрите, других ли {других ли хозяек} выбрать, или оставить прежних в этой должности. Долгие разговоры были возбуждены этими странными словами. Но доверие было уже приобретено Верою Павловною, {Далее было: и девушки не сочли ее помешанною, — а только} да и говорила она просто, не говорила далеко вперед, не рисуя никаких особенно заманчивых перспектив, которые возбуждают после восторга недоверие. Потому девушки не сочли ее помешанною, — а только это и было нужно, чтобы не сочли помешанною. Дело пошло понемногу. Конечно, понемногу, — вот короткая история мастерской за целые два года, в которые эта мастерская <составляла> главную сторону истории самой Веры Павловны. {Поверх этой фразы и рядом с ней несколько раз повторено: 1863} Девушки, {Далее начато: были вы<браны>} из которых составился корень мастерской, были выбраны осмотрительно, были хорошие швеи, были прямо заинтересованы в успехе работы, потому, натуральным образом, работа шла очень успешно. Мастерская не теряла {Было начато: зарекомендов<ала>} никого из тех, которые раз пробовали сделать ей заказ. {Вместо: никого ~ Заказ было начато: ни одной заказ<чицы>} Пробудилась небольшая зависть со стороны некоторых {соседних} модных магазинов и швейных. Между прочим, для избежания всяких придирок очень скоро понадобилось Вере Павловне получить {взять} право иметь на мастерской вывеску. Скоро заказов стало получаться больше, чем сколько могли исполнять девушки, с самого начала вошедшие в мастерскую, и состав ее увеличивался. Через полгода {Было: а. Через б. Когда} в ней было до двадцати девушек, потом и больше. {потом, стали основываться} Одно из первых последствий того, {а. отдачи б. представления того избирательного} что окончательный {решительный} голос по всему управлению дан был самим швеям, состояло {В рукописи ошибочно: состоял} в решении, которого и надобно было ожидать: в первый же месяц управления через своих выборных девушки определили, что не годится самой Вере Павловне работать без вознаграждения. Когда они объявили ей об этом, она сказала, что и действительно так следует. Хотели дать ей {Далее было: четвертую, даже} третью часть прибыли, — она несколько времени и откладывала ее в сторону, пока растолковала девушкам, что это противно главной мысли их порядка. {Вместо: их порядка, — было: дел<а>} Они {Когда они} довольно долго не могли понять этого, но потом согласились, что действительно {Далее было: это не го<дится?>} Вера Павловна отказывается от особенной доли из прибыли не из самолюбия, {Вместо: не из самолюбия, — было: а. не по притворств<у> б. не по Какому-нибудь [утрированному >] [щеп<етильному>] слишком} а потому, что так нужно по сущности дела. К этому времени мастерская имела уже такой размер, что {Далее было: кроме} одна Вера Павловна не успевала быть закройщицею и надобно было иметь двух закройщиц. Ей положили такое же жалованье, как им. Как делить прибыль? Вере Павловне хотелось довести до того, чтобы прибыль делилась совершенно поровну между всеми. До этого дошли только в конце второго года, а прежде того перешли через несколько {Далее начато: промеж<уточных>} ступеней от раздела {дележа} прибыли пропорционально заработанной плате. {Вместо: пропорционально ~ плате — было начато: сообразно количеству} Сначала увидели, что если какая-нибудь девушка пропускала без работы несколько дней по болезни или другим уважительным причинам, то нехорошо за это уменьшать ее долю {Вместо: за это ~ долю — было начато: лишать ее за это и час<ти>} из прибыли. Потом согласились, что закройщицы и другие девушки, получающие особую плату по развозу заказов и другим должностям, уже достаточно вознаграждаются своим особенным жалованьем и что несправедливо брать им больше {также больше} других также и из прибыли. {Далее начато: Это} Простые швеи, не занимавшие должностей, были так деликатны, что не требовали этой перемены, когда заметили несправедливость прежнего порядка, — сами должностные лица почувствовали неловкость пользоваться лишним и отказались от него, когда {Далее начато: вся мастер<ская>} вместе со всей мастерской достаточно поняли дух нового порядка. — Труднее всего было развить то понятие, что простые швеи {Начато: что между простыми} должны получать одинаковую долю из прибыли, хотя одни успевают заработывать больше жалованья, чем другие, что швеи, работающие успешнее других, уже достаточно вознаграждаются <л. 28> за успешность своей работы {Далее начато: а. большим б. тем же} платою за работу. Это и было последнее изменение {Далее начато: сделан<ное>} распределения прибыли, сделанное уже только в конце второго года, когда мастерская поняла, что прибыль — не вознаграждение за искусство той или другой личности, а результат общего характера мастерской, результат ее устройства, ее цели, а цель эта — всевозможная одинаковость пользы от работы для всех участвующих в работе, каковы бы ни были личные особенности, что {что только} от этого характера мастерской зависит все участие работающих в прибыли. {Далее начато: Несколько раньше} А характер мастерской, ее дух составляется единодушием всех, и для этого единодушия одинаково важна всякая участница: {швея, После: участница — было: деятельная хлопотливость бойкой участницы [ничего тут не сдела<ла бы>] не достигла бы этого результата без незаметного} и молчаливое согласие самой застенчивой { Далее начато: а. самой безот<ветной> б. самой беззащ<итной>} или наименее даровитой участницы не менее важно для сохранения единодушной гармонии, для развития {для успеха} и сохранения порядка, полезного для всех, для всего успеха дела, чем деятельная хлопотливость самой бойкой или самой даровитой. Я пропускаю множество подробностей, потому что не описываю мастерскую, а только рассказываю лишь в той степени, в какой нужно это для обрисовки деятельности Веры Павловны. Если и упоминаются некоторые подробности, то лишь затем, чтобы видно было, как действовала Вера {Далее начато: в этом} Павловна, {Далее начато: чтобы} как она вела дело шаг за шагом, и терпеливо, и неотступно, и как твердо выдерживала свое правило: не распоряжаться ничем, а только советовать, предлагать свое содействие и помогать исполнению решенного ее компаниею. {Против слов: не распоряжаться ~ компаниею. — дата: 5 январ<я>} <л. 28 об. Верх> Прибыль делилась каждый месяц. Сначала девушки брали всю ее, — быть может, это и было лучше всего вначале, потому что у каждой из них были безотлагательные надобности, которые следовало удовлетворить как можно скорее, а девушки еще не были привычны действовать дружно. {Далее начато: Расплатившись с долгами, они} Когда от постоянного участия в делах они приобрели навык соображать весь ход работ в мастерской, Вера Павловна обратила их внимание на то, что в их мастерской количество заказов распределяется очень неровно по разным месяцам и что в месяцы, особенно выгодные, недурно отлагать часть прибыли для уравнения месяцев, когда работа не так выгодна. Это было первою мерою по делу об уменье самым выгодным образом употреблять прибыль. Разумеется, {Далее начато: и по эт<ому>} велись очень точные счеты, и девушки знали, что если кто из них покинет мастерскую, то не встретит затруднений тотчас же получить свою долю, остающуюся в кассе. Образовался небольшой запасный капитал, — понемногу рос, и начали приискивать употребления ему. С первого же раза было всеми понято, что из этого капитала можно делать ссуды девушкам, у которых встречается какая-нибудь особенная, чрезвычайная надобность, и никому не пришло в голову, что надобно присчитывать проценты на занятые деньги, — бедные люди имеют понятие, что хорошее денежное пособие бывает без процентов. За учреждением этого небольшого банка последовало основание комиссионерства для покупок: девушки нашли выгодным покупать чай, сахар, кофе, обувь, многие другие вещи {Далее было: в одной ла<вочке?>} через посредство мастерской, которая брала товары по более дешевой цене. От этого через несколько времени пошли дальше, — сообразили, что выгодно будет устроить таким же порядком покупку хлеба и других вещей, которые берутся в булочных и мелочных лавочках. Но вместе с тем рассудили, что для оптового, дешевого получения {для оптовой дешевой покупки} этих мелких ежедневных покупок надобно всем жить по соседству, — постепенно стали собираться по нескольку на одну квартиру и выбирать квартиры подле мастерской. Тогда у мастерской явилось свое агентство по делам с мелочною лавочкою, а года через полтора почти все девушки уже жили на одной большой квартире, имели общий стол и покупали провизию совершенно тем порядком, как делается в больших хозяйствах. Половина девушек были существа одинокие. У некоторых были старухи-родственницы, {Далее было: тетки} матери или тетки, две содержали стариков-отцов, у многих были маленькие братья или сестры. По этим родственным отношениям три девушки не могли поселиться на общей квартире: у одной мать была неуживчивого характера, у другой мать была чиновница и не хотела жить вместе с мужичками, у третьей отец был пьяница. Но все остальные девушки, имевшие родственников на своих руках, жили на общей квартире. Сами они жили в одних комнатах с другими девушками, их родственники или родственницы расположились по своим удобствам: у двух старух были особые комнаты у каждой, остальные старухи жили вместе. Для маленьких девочек была своя комната, для маленьких мальчиков <- своя>. Положено было, что мальчики могут оставаться тут до 8 лет, — тех, кому было больше 8 лет, размещали по разным мастерствам. {Далее было: а. Когда устроилась общая квартира, мастерская, конечно, б. Легко говорить все это [но делалось это], но устроивалось это} Всему велся очень точный счет, чтобы вся компания жила твердою мыслью, что никто не остается в обиде, никто никому не в убыток. Расчеты одиноких девушек по квартире и столу были просты, — после нескольких колебаний определили, что за маленькую сестру или брата до 8 лет надобно считать четвертую {третью} долю расходов против расходов взрослой девушки, потом содержание девушки до 12 лет считать за половину содержания взрослой ее сестры. Эти девушки поступали в ученицы в мастерскую, если сестры не находили случая пристроить их иначе, и положено было, что с 16 лет они становятся полными участницами компании, если будут признаны выучившимися хорошо шить. {Далее начато: Все это скоро и легко ра<не закончено>} За содержание взрослых родственников было, конечно, положено столько же, как за содержание швей. За отдельные комнаты была особая плата. Почти все старухи и все три старика, жившие в мастерской квартире, занимались делами по кухне и другими хозяйственными вещами — за это, разумеется, считалась им плата. {занимались ~ плата вписано.} Все это рассказывается скоро и легко, да и показалось очень легко, просто, натурально, когда устроилось. Но устроивалось медленно, постепенно, каждая новая мера стоила долгих рассуждений, каждый переход был следствием целого ряда хлопот. Было бы слишком долго и сухо рассказывать о других сторонах мастерской так же подробно, как о разделе прибыли и устройстве квартиры, да это и не нужно, — ведь в этом рассказе не описывается самая мастерская, а только характеризуется жизнь Веры Павловны. Потому обо многом вовсе можно не говорить, об ином довольно будет сказать по два, по три слова, — например, что мастерская завела свое агентство продажи готовых вещей, работанных во время, не занятое заказами: {Вместо: работанных ~ заказами, — начато: когда у ней образовался пе<рерыв>} отдельного магазина она еще не могла иметь, но вошла в сделку с одной из лавок Гостиного двора и завела маленькую лавочку на Толкучем рынке, — две из старух были приказчиками в этой лавочке. {Далее начато: Другие старухи} Но надобно хоть несколько строк уделить на умственную сторону жизни мастерской. {Далее было: Нечего и говорить, что девушки с первых же дней [приняли] пристрастились слушать чтение во время работы.} Вера Павловна с первых же дней стала приносить книги, {Вместо: с первых ~ книги — было: приходила с книгою и} сделав {Вместо: сделав — было: и читать вслух, когда [остава<лось>] кончала} свои распоряжения при начале работы, спросив обо всем {Вместо: спросив обо всем — было: осмотрев [спраш<ивая>] все} и отвечав на все по работам, она принималась читать вслух, читала полчаса, час, если раньше не перерывала ее надобность опять заняться {Вместо: если раньше ~ заняться — было: а. пока не перерывала б. если раньше не перерывала ее надобность занять<ся>} распоряжениями, — потом девушки отдыхали от слушанья, она от чтения, — потом опять чтение и опять отдых. {Далее начато: Через две, три} Нечего и говорить о том, что с первых же дней девушки пристрастились к чтению, — некоторые из них были охотницы до него и прежде. Через две-три недели это чтение во время работы приняло регулярный вид. Через три-четыре месяца {Далее было: [деву<шки>] [некотор<ые>] девушки уже стали поочередно} явилось между девушками несколько мастериц читать вслух, и девушки положили, что эти мастерицы {что они} будут сменять Веру Павловну, — они получили право читать по получасу, и этот получас засчитывался им за работу. Когда число мастериц читать увеличилось, с Веры Павловны и вовсе была снята обязанность читать вслух. Вера Павловна уже и прежде заменяла иногда чтение рассказами, теперь, освободившись от обязанности читать, она стала рассказывать больше, чаще, — постепенно рассказы обратились во что-то, похожее на легкие курсы разных знаний. Потом — это было очень большим шагом вперед — Вера Павловна увидела возможность завести и правильное преподавание: девушки стали так любознательны, а работа их шла так успешно, что они решились делать среди рабочего дня, перед обедом, большой перерыв для слушания уроков. — Алексей Петрович, у меня есть к вам просьба, — сказала Вера Павловна, бывши однажды у Мерцаловых. — Машенька уж на моей стороне. Моя мастерская становится лицеем всевозможных наук, {знаний,} — будьте одним из профессоров. — Что же я стану преподавать им — латинский или греческий язык, или логику и реторику? — сказал, смеясь, Алексей Петрович, — ведь нынешняя моя специальность не очень интересна по вашему мнению и по мнению еще одного человека, про которого уже я знаю. {Вместо: не очень ~ знаю. — было: не по вкусу им, вам, да и еще [мож<но>] одному человеку} — Нет, {Было начато: Ну, что} вы необходимы именно как специалист — вы будете служить щитом благонравия и отличного направления наших наук. — А ведь это правда. {А что вы думаете, ведь это правда?} Вижу, без меня было бы неблагонравно. Назначайте кафедру. — Да вот вам кафедра: русская история, очерки из всеобщей истории. {Далее начато: Ведь} — Превосходно. Но это я буду читать, а будет предполагаться, что я специалист. Отлично. Две {Итак две} должности: профессор и щит. {Далее начато: Как} Мерцалова, Кирсанов, Лопухов, два-три студента, сама Вера Павловна были другими ‘профессорами’, как они в шутку называли себя. Вместе с преподаванием устроивались и развлечения. Были {Тут были} вечера, загородные прогулки, {Далее начато: нечто вроде} изредка — потом, когда уже бывало побольше денег, {Вместо: когда ~ денег — было: дела пришли в хорошее положен<ие>} то и чаще — брали ложи в театре. На третью {На вторую} зиму было абонировано десять мест в галерее итальянской оперы. Сколько было радости, сколько счастья Вере Павловне, — очень много трудов и хлопот, — были и огорчения. Особенно сильно подействовало не только на нее, но и на весь кружок несчастие одной из лучших девушек мастерской. Сашенька {Маша} Кожухова была одна из тех трех швей, которых нашла {были найд<ены>} сама Вера Павловна. Она была девушка очень талантливая, очень недурна собою, чрезвычайно деликатна. У ней был жених, добрый, хороший молодой человек — чиновник. Однажды она <шла> по улице довольно поздно. К ней пристал какой-то господин. Она ускорила {пошла} шаг. Он за нею. Схватил ее за руку. Она рванулась и вырвалась, но {и} быстрым движением вырывавшейся из его рук руки задела его по груди, — на тротуаре зазвенели оторвавшиеся золотые часы любезного господина. Любезный господин схватил Кожухову уже с апломбом и чувством законного права и закричал: ‘воровство! будочник!’ Прибежали два будочника и отвели Кожухову на съезжую. В мастерской три дня ничего не <л. 29> знали о ее судьбе и не могли придумать, как и куда могла она пропасть. На четвертый день добрый солдат, один из служителей при съезжей, принес Вере Павловне записку от Кожуховой. Тотчас же Лопухов отправился хлопотать. Ему наговорили грубостей, и только, — это было {было еще} давно, лет восемь тому назад, {Текст: лет ~ назад вписан.} с тех пор полиция очень много переменилась в обращении с людьми, одетыми порядочно, переменилась ли в обращении с народом и переменилась ли в сущности, я не знаю, но очень может быть, что переменилась {несколько переменилась} даже и в этом, — тогда было другое, господствовала еще полная грубость. Лопухов отправился к Сержу, — Серж и Жюли были на каком-то далеком и большом пикнике, возвратились только на третий день. После того {Было: а. Когда возвратился Серж б. Через два} как возвратился Серж, частный пристав очень вежливо извинился перед Кожуховой, потом поехал извиняться {оправдыв<аться>} перед ее женихом. Но жениха он уже не застал: {Далее начато: Вера Павловна имела неосторожность} он уже был у Кожуховой на съезжей, узнал от арестовавших ее будочников имя франта, пришел к нему, вызвал его на дуэль, до вызова на дуэль франт извинялся {Вместо: до вызова ~ Извинялся — было: франт сначала из<винялся>} перед ним в своей ошибке довольно насмешливым тоном, а услышав вызов, расхохотался, — чиновник сказал: ‘так вот от этого вызова не откажетесь’, и дал ему пощечину, — франт схватил револьвер, — чиновник толкнул его, чтоб отвести от себя удар, — франт упал, а между тем раздался выстрел, — на выстрел прибежала прислуга, — барин лежал мертвый: он был ударен {он упал} о землю сильно и попал виском на какой-то вострый выступ резной подножки стола. Чиновник очутился в остроге, началось дело, и не предвиделось конца этому делу. Что ж дальше? Дальше ничего, только с той поры жалко было смотреть на Кожухову. Было {Много было} в мастерской еще несколько {еще несколько вписано.} историй, не таких абсолютно уголовных, но тоже невеселых, — истории обыкновенные, {Против текста: Было в мастерской ~ обыкновенные, — дата: 6 январ<я>} — те, от которых девушкам бывают долгие слезы, а молодым, или средних лет, или старым людям недолгое, но приятное развлечение. Вера Павловна знала, что эти истории пока неизбежны, что при нынешних понятиях и обстоятельствах не предохранит от них никакая заботливость других о девушке, никакая осторожность и строгость девушки к самой себе, это то же, {но все-таки это} что в старину была оспа, пока не выучились, как сохранять от нее. Теперь, кто пострадает от оспы, так уже виноват сам, а гораздо больше виноваты его близкие, — а прежде было не то: некого было винить, кроме гадкого поветрия, или гадкого климата, или гадкого города да {или} того человека, который, страдая оспою, прикоснулся к другому, а не заперся {не убежал} в карантин, покуда выздоровеет. {Далее начато: а. Как было прежде, свежие, хорошие лица б. А всякий, бывало, и} Так теперь с этими историями, — когда-нибудь и от этой оспы люди {люди будут} избавят себя, даже и средство известно, — только еще не хотят принимать, как {как и средство против оспы} долго не хотели, очень долго не хотели принимать и средство против оспы. Знала Вера Павловна, что {Далее было: [эт<о>] от этого поветрия неизбеж<но>} пока это гадкое поветрие еще неотвратимо, {Вместо: еще неотвратимо, — было: а. еще хватает многих б. неотвратимо [во мно<гих>] от многих} непобедимо, носится по городам и селам и хватает жертв даже из самых заботливых рук, — но ведь это {но все-таки} еще плохое утешение, если знаешь только, что ‘я в твоей беде не виновата, и ты, друг мой, в ней не виновата’, — все-таки каждая новая из этих обыкновенных историй приносила Вере Павловне много огорчения, а еще гораздо больше дела: иногда нужно бывало искать, чтобы помочь, — чаще искать не было нужды, {Далее было: сами являлись} надобно было только помогать, успокоивать, {утеш<ать>} восстановлять бодрость, восстановлять гордость, вразумлять, что: ‘перестань плакать, — как перестанешь, так и не о чем будет плакать’. {Далее было: это такая} Но гораздо больше — о, гораздо больше — было радости, — да все было радость, кроме огорчений, — а ведь огорчения были только отдельными случаями: {Далее было: а. пропадали б. общий ход за} ныне, через три-четыре {два-три} месяца, огорчишься за одну, а в то же время радуешься за всех других, — а пройдет две-три недели, и за эту тоже уж можно радоваться. Светел и весел был весь обыденный ход дела — постоянно радовал Веру Павловну. А если и бывали в нем иногда тяжелые нарушения от огорчений, за них вознаграждали и особенные радостные случаи, которые, бывало, встречались чаще огорчений: вот удалось пристроить маленького брата {Вместо: маленького брата — было: родственника или кого-нибудь из родных деву<шки>} девушки, вот, {Далее было: удалось самой девушке удалось получить <так в рукописи>} во второй год, две девушки выдержали экзамен на домашних учительниц, — это было какое счастье для них! {Далее начато: Но чащ<е>} Было несколько разных таких хороших случаев. Но чаще всего причиною веселья для всей мастерской и радости для Веры Павловны бывали {Далее было: разумеется} свадьбы. Их было довольно много — в два года до десяти, — и все были удачны. Свадьбы праздновались очень весело: много бывало вечеров и перед свадьбою, и после свадьбы, много бывало сюрпризов невесте от ее подруг по мастерской, из резервного фонда, мастерская делала ей приданое. {Далее было: Некоторые из десяти девушек, вышедших} Но опять и сколько бывало хлопот Вере Павловне, — полны руки, разумеется. Одно только сначала казалось мастерской неделикатно {нехорошо} со стороны Веры Павловны: первая невеста просила ее быть посаженною матерью, просила очень много и не упросила, вторая — тоже просила и не допросилась. {Далее начато: Думали сначала} Чаще всего посаженною матерью бывала Мерцалова или мать ее, тоже хорошая дама, Вера Павловна — никогда: она, вместе с другими, и одевала, и провожала в церковь невесту, но не посаженною матерью. {Чаще всего ~ матерью, вписано.} В первый раз подумали, что это {Далее было: гордость, — но Вера Павловна [сама одевала невесту] вовсе не так} недовольство чем-нибудь, — объяснились — нет, видно, что она очень рада была приглашению, хоть и не {Вместо: хоть и не — было: потому только не} приняла его, во второй раз поняли: это просто была скромность: Вере Павловне не хотелось парадно являться патроншей {Далее было начато: своих} невесты, она всячески избегала всякого вида превосходства или влияния, {Далее начато: она вообщ<е>} старалась всегда выводить вперед других — и действительно успевала в этом так, что многие из дам, бывавших в мастерской для заказов, не видели в ней ничего отличного от двух других закройщиц, {от простой закройщицы} иные обращались к ней же самой с вопросом, кем заведен такой порядок в мастерской — и Вера Павловна чувствовала едва ли не самую приятную из всех своих радостей от мастерской, когда получала через это случай объяснять {уверять} не столько спрашивающей даме, сколько самой себе, что все это устроено самими девушками. Впрочем, в желании убедиться, что ее личная роль не очень значительна, действовала не одна скромность, — тут было и другое чувство: ей хотелось думать, что мастерская могла бы идти без нее, что могут возникать другие {без нее другие} такие же мастерские совершенно самостоятельно, и даже — почему же нет? вот было бы хорошо! это было бы лучше всего! — даже без всякого руководства со стороны кого-нибудь не из разряда швей, а исключительно мыслью и уменьем самих швей, — это была самая любимая мечта Веры Павловны. И вот таким образом прошло гораздо более двух лет {Вместо: гораздо ~ лет — было: два с половиною} со времени основания мастерской, несколько более {Было: а. почти б. около} трех лет со времени замужства Веры Павловны. Как тихо и деятельно {Далее было: спокойно} прошли эти годы, как полны были они и спокойствия, и радости, и всего доброго. Поутру {Далее было: чай, приготовленный} Вера Павловна, проснувшись, долго нежится в постели, — она любит нежиться, {полежать на теплом ме<сте>} — и немножко как будто дремлет, и думает, что надобно сделать, и так полежит, не дремлет и не думает, — нет, думает: ‘ах, как тепло, мягко, хорошо, — славно нежиться поутру!’ {Далее начато: — А вон} — Так и нежится, пока из средней, <л. 29 об.> нейтральной, комнаты муж, то есть ‘миленький’, говорит: ‘Верочка, проснулась?’ {одевайся} ‘Да, миленький’. Это значит, что муж может начинать делать чай и что Вера Павловна — нет, в своей комнате она не Вера Павловна, а Верочка — начинает {В рукописи: и начинает} одеваться. Ах, как же долго она одевается, — нет, она одевается скоро — в одну минуту, — но она долго умывается, она любит плескаться в воде и потом долго причесывает волосы, да и не то чтобы причесывала, а любит возиться с ними, — впрочем, иногда долго надевает и ботинки — у ней отличные ботинки, — она очень скромно одевается, но ботинки — ее страсть. Вот и выходит к чаю, в нейтральную комнату, обнимает мужа, — ‘миленький, каково почивал?’, толкует ему за чаем о разных пустяках и не-пустяках, впрочем {Далее было: но надобно сказать, что Верочка} Вера Павловна — нет, Верочка, она и за утренним чаем еще Верочка — пьет не столько чай, сколько сливки, — чай только предлог для сливок, — сливок больше половины чашки, сливки — это тоже ее страсть. Трудно достать хорошие сливки в Петербурге, — но Верочка отыскала {отыскала молочницу} действительно отличные сливки, без всякой подмеси. У ней есть мечта: иметь свою корову. Что ж, если дела пойдут, как шли, — через год, через полтора это можно будет сделать. {Далее было: Есть, пожалуй, еще мечта, нет, это не мечта, это так только, как} Но вот чай кончен: 10 часов. ‘Миленький’ уходит на уроки или на занятие, — у него есть занятие в конторе одного фабриканта, — или возвращается в свою комнату работать. Вера Павловна — теперь она уже окончательно Вера Павловна до следующего утра — хлопочет по хозяйству, — ведь у ней одна служанка, обыкновенно молоденькая девочка, которую всему надобно учить, — а только выучишь, {Далее было: ее уж и нет} надобно приучать новую к порядку — служанки не держатся у Веры Павловны, все выходят замуж, полгода, немножко побольше, — смотришь, Вера Павловна уж и шьет себе какую-нибудь пелеринку или что-нибудь в этом роде, готовясь быть посаженною матерью, — тут уж нельзя отказаться: ‘как же, Вера Павловна, ведь вы сами все устроили’, разные благодарности, и Вера Павловна дуется {бран<ит>} за эти благодарности, — ‘так уж некому быть, кроме вас’, да, много хлопот по хозяйству, хоть оно и маленькое. — Надобно отправляться в мастерскую, надобно отправляться на уроки, — у Веры Павловны довольно много уроков — часов 10 {12} в неделю, — больше было бы тяжело, да и некогда, — с уроков надобно опять заглянуть в мастерскую, — а вот обед с миленьким, — довольно часто за обедом бывает ктонибудь — один, много двое, потому что больше нельзя: и так, если обедают двое, надобно несколько хлопотать, делать новое блюдо, чтобы достало кушанья, — когда Вера Павловна возвращается домой усталая, обед бывает проще, — она перед обедом сидит {немножко сидит} в своей комнате, отдыхая, {Далее было: а если она, возвратившись} и обед остается, какой был начат при ее помощи, а докончен без нее, — если же она возвращается не уставши, в кухне начинает кипеть дело, и к обеду является прибавка вроде какого-нибудь {каких-нибудь} печенья, а чаще всего вроде чего-нибудь такого, что едят со сливками, то есть что может служить предлогом для сливок. За обедом опять Вера Павловна рассказывает и расспрашивает, но больше рассказывает, — да как же не рассказывать: сколько нового надобно сообщить об одной мастерской, после обеда сидят еще с четверть часа с миленьким, — ‘до свиданья’, — и расходятся опять по своим комнатам, и Вера Павловна опять на свою кроватку, и читает, и нежится, частенько даже спит, — даже очень часто — даже чуть ли не наполовину дней спит час, полтора часа, — это слабость, и даже слабость едва ли не дурного тона, — но {но что же делать?} Вера Павловна спит после обеда, когда заснется, и даже любит, чтобы заснулось, и не чувствует ни стыда, ни раскаяния от этой слабости дурного тона. Просыпается, или, если не спала, то так полежавши и понежившись часа полтора, встает, опять одевается, идет в мастерскую, остается там до чаю. {Далее начато: Чай с} Если вечером никого не бывает, то опять за чаем рассказы миленькому, и с полчаса сидят в нейтральной комнате, — потом: ‘до свиданья, миленький’, — и цалуются и расходятся до завтрашнего чаю. Тогда Вера — иногда и довольно долго — работает, {Далее было: и работа разная} читает, читает, — отдыхает {по временам отдыхает} от чтения за фортепьяно, {Далее начато: у ней наконец есть ф<ортепьяно>} — рояль стоит в ее комнате, рояль недавно куплена, прежде была абонированная, — это было тоже порядочное веселье, когда завелся свой {завелась своя} рояль: да ведь это и дешевле, {дешевле стоит, запл<атить>, чем аб<онировать>} абонемент стоит 6 рублей в месяц, отличный рояль куплен по случаю за 100 р<ублей>, — маленький Эраровскнй, старый, весь избитый, — починка стоила 40 р<ублей>, — но зато действительно рояль очень хорошего тона, — вот и проходит вечер: чтение, игра, пение. Это, когда никого нет. {Это когда одни.} Но очень часто по вечерам бывают гости — большею частью молодые люди, моложе ‘миленького’ и моложе самой Веры Павловны, {Далее было: они бывают потому, что уваж<ают>} — из их числа и преподаватели в мастерской, — они очень уважают Лопухова, {Далее было: и отчасти, но так, в душе только. — робеют перед ним, но нет, это не робость, [они] — дело в том, что} они просто считают его одною из лучших голов в Петербурге, — может быть, они и не ошибаются, и настоящая связь их с Лопуховыми в этом: они находят полезными для себя разговоры с Лопуховым. К Вере Павловне они <питают> беспредельное благоговение, — она даже дает им цаловать <руку>, не чувствуя себе унижения от этого, — держит себя с ними, как будто пятнадцатью годами старше их, — то есть когда не дурачится, но, по правде сказать, большею частью шалит, бегает, дурачится с ними, и они в восторге, и тут бывает довольно много {Далее было: беготни} вальсированья и галопированья, довольно много простой беготни, много игры на фортепьяно, много хохотни и болтовни и чуть ли не всего больше пения, — но беготня, хохотня и все нисколько не мешают этой молодежи совершенно, безусловно и безгранично благоговеть перед Верою Павловною, — уважать ее так, как дай бог уважать старшую сестру, как не всегда уважается мать, даже хорошая. Не очень редко {Иног<да>} бывают гости и постарше, ровня Лопуховым, {Далее было: сами Лопуховы} — большею частью бывшие товарищи Лопухова, знакомые его бывших товарищей, человека два-три из молодых профессоров, — почти все люди бессемейные. Из семейных людей почти только Мерцаловы, — Лоиуховы бывают в гостях не так часто — почти только у Мерцаловых, да у матери и отца Мерцаловой, {Далее было: там видят они} — у этих стариков есть множество сыновей, занимающих довольно важные места, и потому в доме стариков, живущих с некоторым изобилием, Лопухова видит довольно многоразличное и разнокалиберное общество. Вольная, просторная, деятельная жизнь, и не без некоторого сибаритства {Далее было: то есть того, чтобы нежиться поутру и пить сливки,} — лежанье поутру в постели нежась, {лежанье ~ нежась вписано.} — славная жизнь — она очень нравится Вере Павловне. {Далее было: Зато, и много переменилась Вера Павловна в три года привольной жизни: [она пополнела]: кто смотрел на ее фигур<у>} Однажды — это было уже под конец лета, около половины августа, — девушки собрались по обыкновению в воскресенье на загородную прогулку. Летом они ездили чаще всего на лодках на острова. Вера Павловна почти всегда ездила с ними, на этот раз поехал и Дмитрий Сергеевич, — вот почему и была замечательна прогулка — его спутничество было редкостью, и в то {в нынешнее} лето он ехал только еще во второй раз. Мастерская, узнав об этом, осталась очень довольна: Вера Павловна будет еще веселее обыкновенного, и надобно ждать, что прогулка будет особенно одушевленна. {Далее начато: Поэтому собралась ехать почти} Некоторые, располагавшие провесть воскресенье иначе, изменили свой план и присоединились к собиравшимся ехать на острова. Понадобилось взять вместо трех больших яликов четыре, — и того оказалось мало, прибавился пятый. Компанию имело {Вместо: Компанию имело — начато: Было} человек сорок народа, <л. 30> в том числе около пятнадцати швей — только пять не участвовали в прогулке, — три пожилых женщины, {Далее было: один} пять маленьких девочек, четыре {столько же} маленьких мальчика, матери, сестры и братья швей, три молодые человека, женихи, {Далее было: двое были очень изящ<ны>} — один из них был подмастерье часовщика, {Было: подмастерье переплетчика, другой часовщика} другой — мелкий торговец, оба мало {Вместо: мало — было: недурно одеты и нисколько не} уступали манерами третьему жениху, учителю уездного училища, — человек пять других молодых людей, таких же разнокалиберных {разношер<стных>} званий, в том числе даже молодой офицер, {вместо: молодой офицер — было: подпоручик} человек пять университетских и медицинских студентов. {Далее было: а. в медицинской академии б. университета} Взяли с собою четыре большие самовара, целые груды разных булочных изделий, огромные куски холодной телятины и тому подобного, — народ молодой, движенья будет много, даже еще на воздухе, — на аппетит можно рассчитывать, — было и с полдюжины бутылок вина, на сорок человек, в том числе 15 человек <молодых> людей, кажется, не много. И действительно, прогулка удалась как нельзя лучше. Тут всего было: танцевали в 12 пар, танцевали в 14 пар, танцевали только и в 10 пар, — играли в горелки, чуть ли не в 20 пар, {Далее начато: играли в ф<анты?>} импровизировали трое качелей между деревьями, — в промежутках всего этого пили чай, закусывали, — чуть не половина компании {Далее было: с полчаса} даже слушала с полчаса спор двух студентов, самых усердных {самых усердных вписано.} поклонников Дмитрия Сергеевича, с Дмитрием же Сергеевичем, которого его любители постепенно изобличали в неконсеквентности, остатках прокислой гегелевщины, {неконсеквентности ~ гегелевщины, вписано.} модерантизме, консерватизме, и — что уже хуже всего — в буржуазности, — и что еще хуже самой буржуазности — в скептицизме, — из других студентов один стал было вступаться за Дмитрия Сергеевича, — тогда и двое других пристали к нападающим, пристал к ним и офицер, — дело пошло так горячо, что один из нападающих {Далее было: уже стал жалеть Дмитрия Сергеевича, который} сказал холодным и важным тоном: ‘я приведу слова, сказанные мне на днях одним порядочным человеком, {Вместо: одним ~ человеком, — было начато: одной [хорош<ей>] пор<ядочной>} женщиной очень умной: ‘только до 25 лет человек может сохранять честный {благородный и честный} образ мыслей», — другой нападающий захохотал: ‘Да я знаю, кто эта дама, — она при мне сказала это {говорила это тебе} — это m-me N, отличный {Было начато: слав<ный>} человек, только ей самой теперь уж 26-ой год, — помнишь, ведь за полчаса же она сама это говорила’, — тогда все расхохотались, {Было начато: захо<хотали> Далее было: положили, что это несомненно} принялись считать, сколько лет кому осталось иметь честный образ мыслей, — большинство решило, что пока еще имеют лета честного образа мыслей, то надобно играть в горелки, и спорить с Дмитрием Сергеевичем остались опять только два, {Вместо: и спорить ~ два: — было: и Дмитрий Сергеевич остался опять один спорить с} его постоянные противники и упорнейшие поклонники. После чаю и они бросили спор, танцевать не танцевали, но в горелки играли, качались, а когда мужчины вздумали бегать взапуски, прыгать через канаву и бороться, то эти три мыслителя оказались самыми усердными состязателями мужественных упражнений: один из противников-поклонников получил первенство в прыганье через канаву, другой, действительно атлет, поборол всех, даже Дмитрия Сергеевича, который был очень силен, — даже офицера, который был еще сильнее, — Дмитрий Сергеевич был очень раздосадован на себя, что не может побороть офицера, — превосходство атлета, своего противника, признавал {давно признал} и прежде, — схватывался с офицером пять раз, и все пять раз был побежден. Измучившись до последней невозможности, офицер, Дмитрий Сергеевич и один из противников — отличившийся в прыганье — прилегли на траву и пустились рассуждать о системе Огюста Конта, в которой видели очень много верного, но слишком много непоследовательной примеси средневековых понятий, что уже совершенно непростительно Конту, {Далее было: математику} идущему от математических принципов и начинающему с понятий, выработанных естествознанием, — тут не было разноречия, противник-поклонник остался доволен Дмитрием Сергеевичем и сказал, что за его строго логический разбор непоследовательностей Конта примиряется с ним. Отправились домой в 11 часов. {Было начато: Воротились домой в первом} Старухи и дети так и уснули в лодках, — хорошо, что запасено было много теплой одежды, — зато остальные говорили {Далее было: и хохот<али>} безумолку, и много было шуток и смеху. Через два дня Вера Павловна за утренним чаем заметила мужу, что цвет его лица ей не нравится. Он сказал, что действительно эту ночь он проспал не совсем хорошо и вчера с вечера чувствовал себя дурно, но что это ничего, — немного простудился на прогулке, — конечно, в то время, когда после беганья и борьбы долго лежал на земле, — побранил себя за эту неосторожность, но уверил Веру Павловну, что это пройдет, ничего. Он отправился {отправился поутру} на свои обыкновенные занятия, за вечерним чаем сказал, что, кажется, совершенно все прошло, — но поутру сказал, что ему надобно будет несколько дней посидеть дома. Вера Павловна, {Далее было начато: ему} сильно встревожившаяся и вчера, теперь серьезно испугалась и потребовала, чтобы Дмитрий Сергеевич пригласил {Вместо: чтобы ~ пригласил было: чтобы муж послал} медика. ‘Да ведь я сам медик, я и сам сумею лечиться, если понадобится, а теперь пока еще не надобно’ — отговаривался он. Но Вера Павловна была неотступна, и муж {Далее начато: а. посла<л> б. сказал что [пошл<ет>] напи<шет>} написал записку к Кирсанову. Он говорил, что болезнь пустая и что он просит его только в угождение жене. Поэтому Кирсанов не поторопился: {не ушел из гошпиталя, про<быв>} пробыл в гошпитале до самого {позднего} обеда, пообедал, {потом пообедал} покурил после обеда и приехал к Лопуховым уже часу {часов} в шестом вечера. — Нет, Александр, я хорошо сделал, что тебя позвал, — сказал Лопухов: — опасности нет и, вероятно, не будет, но у меня воспаление в легких. {Далее было: все-таки} Конечно, я и без тебя вылечился бы, {Далее начато: ведь} но все-таки будь консультантом. Нельзя, нужно для очищения совести, — ведь я не бобыль, как ты. Долго они вдвоем щупали бока одному из себя, {Далее было: толковали} Кирсанов слушал грудь, и нашли оба, что Лопухов {а. что первое предпол<ожение> б. что диагност} не ошибся: опасности, вероятно, не будет, но {но будет} воспаление в легких довольно сильное. Придется пролежать недели полторы. Но опасного ничего нет. Немного запустил Лопухов свою болезнь, но все-таки еще ничего. Кирсанову пришлось долго толковать с Верою Павловною, успокоивая ее. Наконец она поверила вполне, что ее не обманывают, что, {что опасного} по всей вероятности, опасного ничего нет, — но ведь только ‘по всей вероятности’, — а мало ли что бывает и против всякой вероятности. Кирсанов стал бывать по два раза в день у больного, — не для больного, они оба видели, что {что особенно} болезнь проста и {и пока} не представляет опасности, {Далее начато: что Лопухов} но для Веры Павловны. Так прошло три дня. На четвертый день поутру Кирсанов сказал Вере Павловне: {Далее начато: Наш общий} ‘Дмитрий — ничего, хорош, еще дня три-четыре будет тяжеловато, тяжелее вчерашнего, а потом станет {будет} уж и поправляться. Но об вас, Вера Павловна, я хочу поговорить с вами серьезно: вы дурно делаете, — зачем не спать по ночам? Ему совершенно не нужна сиделка, да и я не нужен, <л. 30 об.> но себе вы можете повредить, и совершенно без надобности, — ведь у вас и теперь уж нервы довольно расстроены, и совершенно понапрасну. Долго он урезонивал Веру Павловну, но без всякого толку. ‘Никак’, и ‘ни за что’, и ‘я бы сама рада, да не могу’, — то есть спать по ночам и оставлять мужа без караула. Наконец, сказала: ‘да ведь все, что вы мне говорите, он уж мне говорил, вы знаете, — много раз говорил. Ведь его бы я скорее послушалась, чем вас, — значит, не могу’. Против такого аргумента нечего было возразить. — Правда ваша, Вера Павловна, — сказал Кирсанов, — только я вижу, что с вами надобно принять крутые меры. Вот увидите, каково не слушаться двух медиков, — давайте два листа бумаги: один весь испишу микстурами для вас я, другой испишет он, и скажем, что пока вы все микстуры не выпьете, до тех пор Дмитрий не выздоровеет, — а микстуры будут самые противные на вкус. — Ах, не смейтесь, Александр Матвеевич, я вовсе не хочу смеяться, — а сама все-таки засмеялась, потому что лицо Кирсанова выражало всю отвратительность вкуса микстур, которые принуждена она будет пить, и он делал жесты, показывавшие, как рука не хочет подносить микстуру к губам, и как микстура льется с ложки от дрожания руки, и как весь корпус вздрагивает {пожимается} и пожимается от ужасной микстуры. — Вот увидите вечером. А теперь — до свиданья: {Далее было: ради бога, скажите:} нужно в гошпиталь, — ради бога, скажите, зачем вы заставляете меня отнимать время у действительно больных людей? {Далее было: Грех вам, Вера Павловна} Но когда меня будут за это на том свете посылать в ад, я скажу: ‘нет, извольте посылать Веру Павловну, ее грех!’, — и опять жесты, как он уперся и не идет в ад, а рекомендует {указыв<ает>} тащить туда ее. Нельзя не рассмеяться, потому что очень смешные гримасы, но Вера Павловна рассердилась на него. До шуток ли, в самом деле? Зато как же и совестно ей было, когда Кирсанов, приехавши к больному в десятом часу вечера и просидев подле него {Далее было: с Верою Павловною} вместе с нею с полчаса, сказал: ‘Вера Павловна, отдохните, мы оба просим вас, я останусь здесь ночевать’. — Ведь она сама наполовину — больше чем наполовину — знала, что как будто бы и нет необходимости сидеть всю ночь подле больного, и вот заставляет Кирсанова, человека занятого, терять время, что ж это в самом деле? — да, ‘как будто не нужно’, — ‘как будто’, — а кто знает? Нет, нельзя оставить миленького одного, — мало ли что может случиться? да, наконец, если пить захочется, — чаю захочется, как же тут? ведь он деликатный, будить не станет, значит и нельзя не сидеть подле него, — но Кирсанову сидеть не нужно, она не дозволит, — все это передумалось в одну минуту, и она сказала, что не уйдет, а что ‘вам, Александр Матвеевич, нужнее отдыхать, чем мне, — ведь вы с утра до ночи работаете, отправляйтесь вы домой, я вас прошу’. Перекорились таким образом раза два — ‘нет, вы отдохните’, — ‘нет, вы уезжайте домой’, — тогда Кирсанов встал, сказал Лопухову: ‘ну, брат Дмитрий, ты не у места деликатничаешь со мною, что не просишь Веру Павловну отдохнуть, — ведь ты должен видеть…’ ‘Вижу, Александр, да мне в самом деле стыдно по пустякам отнимать у тебя ночь, — ведь ты ошибаешься, если думаешь проводить ее да заснуть, — ведь она будет приходить справляться, и если застанет тебя сонного, то все равно {Далее было: уж потом мы с твоим усерди<ем>} твое присутствие не поможет’. ‘Да разве я этого не знал? {предвид<ел>} Конечно, знаю, — так уж я поступлю и за тебя и за себя. Вера Павловна, простите, — невежда, быть может, но с истинною преданностью и чувством глубочайшего уважения имею честь’ — говоря это, он стоял подле нее, предлагая ей руку, как любезные кавалеры предлагают дамам для прогулки, — она не брала руки, — отстраняла ее, — но при словах: ‘глубочайшего уважения’ он очень плавно взял ее за, талью и повел из комнаты, продолжая: ‘имею честь быть вашим спутником. Серьезно, Вера Павловна, как медик, прошу вас лечь. Вот вам, на всякий случай, пилюли из морфия, — если не заснете через четверть часа, примите две’. Он ввел ее в ее комнату, затворил за нею дверь и возвратился к больному. — Мне, право, перед тобою совестно, Александр: какую смешную {дикую} роль <ты играешь>, сидя ночь у больного, болезнь которого вовсе не требует этого. {Вместо: болезнь ~ этого — было: которому вовсе не нужно это.} Но благодарю тебя, очень благодарю. Я решительно начинал беспокоиться за нее. Нервы у ней очень {очень у ней} расстроивались. Нервы Веры Павловны, действительно, были утомлены, — три ночи без душевной тревоги ничего бы не значили для нее: здоровье у ней было крепкое. Но она очень боялась {тревож<илась>} за мужа. Да, нервы были так расстроены, что она как дошла до кровати, как упала на кровать, {Вместо: дошла ~ на кровать — было: упала на кровать} так и лежала, — не могла раздеться, — не могла заснуть, — не могла и принять сонных пилюль, — рукам так тяжело было подняться, — почти спала, и глаза почти закрылись, но не спала. Долго, долго она так лежала неподвижною, — ‘только, что ж это? сплю я иль нет? в бреду я иль нет? {брежу иль нет?} — нет, не в бреду, — что ж это он так долго стоит в дверях? Он думал, что надобно взглянуть на меня, {далее было: да ведь } сплю ли я, здорова, — так ведь должно казаться, что я сплю и здорова, господи, что это он все стоит в дверях и все смотрит на меня? какой чудак!’ Наконец, он ушел от дверей. — Опять прошло сколько-то времени — должно быть, много, — вот он опять в дверях, и опять стоит долго, долго, и так пристально смотрит, — наконец, опять ушел, — через несколько времени Вера Павловна заснула крепко и проспала до тех пор, {Вместо: и проспала ~ пор — было: проспала [до одиннадцати] до десяти часов} пока услышала из-за дверей голос Кирсанова: — Вера Павловна, до свиданья. Мне пора в гопшиталь, — вставайте, бегите к своему больному, который почти так же здоров, {Далее было: который чуть ли не зд<оров>} как вы, бегите скорей, а то совесть будет мучить, что оставили беспомощным. ‘Ах, как я заспалась. Десять часов!’ Вера Павловна {Далее было: выспалась} чувствовала себя бодрою и была, по правде сказать, {Вместо: по правде сказать, — было начато: в самом д<еле>} очень благодарна Кирсанову за то, что он дал ей возможность отдохнуть. {Вместо: дал отдохнуть. — было: заставил ее отд<охнуть>} Потому она не рассердилась на его шутливый тон. Он продолжал из-за двери: {Далее было начато: Судя по голосу, вы не со<всем?>} — А видели вы, я четыре раза приходил смотреть на вас, Вера Павловна? — двойная цель была, Вера Павловна: взглянуть, что с вами, — ведь я немножко трусил за вас, — показать вам себя, что я не сплю, — да была и третья цель -о ней говорю только по секрету — помолиться на вас, чтобы бог послал мне вашу добродетель ухаживать за кем не нужно. — Да, я видела два раза. — Неужели? я не полагал. Если видели, да еще два раза, то это значит, вам в самом деле надобно кой-что выпить, — я вам оставлю рецепт. Эти капли будут довольно вкусны, до свиданья. — До свиданья. И на этот вечер Кирсанов приехал ночевать и еще пять ночей провел у постели Лопухова, чтобы не допустить {Вместо: чтобы не допустить — было: не допуская} Веру Павловну проводить их без сна, {Далее начато: через пять дней} в самом деле, довольно утомлялась она заботами о больном и во время дня. Через шесть дней она убедилась наконец, что больной почти вовсе перестал быть болен и что дежурить подле него нет надобности: да и нельзя было не убедиться, — в этот вечер они втроем играли в карты, Лопухов уже полулежал на подушках и говорил уже очень хорошим {и говорил очень тверд<ым>} голосом. — Александр Матвеевич, почему вы совершенно забыли меня? — именно меня, потому что с Дмитрием {с мужем} вы хороши по-прежнему, — он бывает у вас часто, вы у нас перед этим временем, кажется, {Далее начато: больш<е>} с полгода не были, — да и раньше тоже, — а помните, мы {как мы} были с вами дружны вначале, — между прочим сказала Вера Павловна во время этой игры. — Мне казалось… казалось, Вера Павловна, простите за откровенность, мне… казалось, что вы несколько недолюбливаете меня. (‘Как это глупо! как это низко! как это я не нашелся! {это сорвалось? Я не то хотел сказать.}’) — Я? вас? Ну с чего вы это взяли? Да когда же не была я вам рада? {Далее начато: Причина гораздо} — Добрая Вера Павловна, вы и послушали — это я хочу только поинтересничать, а истинная причина гораздо проще: я в эти два года был сильно занят. Я почти нигде не бываю. Я страшно работаю, а потом хочется полежать на диване с сигарой. {Далее было: Но не так вы чужды, зачем же до такой степени} Из мундира и фрака в халат, — иной переход невозможен. А халатная жизнь так привлекательна. Ясно, к чему идет дело. {Далее начато: Начинается в ж<изни>} Опытный в романах читатель видит, что начинается новый роман в жизни Веры Павловны и что Кирсанов будет играть роль в этом романе — счастливую или несчастную, это пока еще не видно, но видно, что он влюблен в Веру Павловну, что он поэтому давно и перестал {поэтому перестал} бывать у Лопуховых. {Далее было: [что] поэтому, надобно же сказа<ть>} Является в истории Веры Павловны новое лицо, {Вместо: Является ~ лицо, — было начато: а. Новое лицо выходит на б. Является в рассказе} надобно описать {рассказыва<ть >} его. Но описывать почти нечего. Он был друг {а. прият<ель> б. близкий в. приятель} Лопухова, — и уже было говорено, что {что сходства} между ними было гораздо больше сходства, чем разницы, — а это и почти все, что нужно сказать о нем: говорить подробнее значило бы повторять то, что мы знаем о Лопухове. Лопухов был сын мещанина, {небогатого мещанина,} зажиточного по мещанскому сословию, то есть довольно часто имеющего {Далее было: на столе} мясо во щах, — Кирсанов был сын писца уездного суда, то есть человека, часто не имеющего мяса во щах, — значит и наоборот, часто имеющего мясо во щах. Лопухов с очень ранней молодости, {Вместо: с очень ранней молодости, — было начато: с незапам<ятных>} почти с детства, {Далее было: помогал отцу со<держать>} добывал деньги на свое содержание, — и Кирсанов тоже {Далее было: давал уроки} с третьего класса гимназии давал уроки. {уроки младшим.} Оба грудью, без связей, без знакомств, пролагали себе дорогу. Лопухов был какой человек? — В гимназии пофранцузски не выучивались, а по-немецки выучивались склонять der, die, das с небольшими ошибками, — а поступивши в Академию, Лопухов скоро увидел, что на русском языке далеко не уедешь в науке, он взял французский словарь да какие случились французские книжонки, — а случились ‘Телемак’ да {Далее было: роман виконта д’Арленкура, да ‘Рассуждение о всеобщей} один том ‘Рассуждения о красноречии’ старика Роллена, да несколько разрозненных ливрезонов нашего умнейшего журнала Revue etrangere, — книги все не очень вкусные, — взял их — а сам был, разумеется, страстный охотник читать — да и сказал себе: ‘не раскрою ни одной русской книги, пока не стану свободно читать по-французски’, — ну, и стал свободно читать, а с немецким языком обошелся иначе: нанял угол в квартире, {Вместо: угол в квартире — было: квартиру} где было много немцев-мастеровых, <л.31> да и жил с ними, пока стал порядочно говорить по-немецки, — угол был мерзкий, немцы скучны, в Академию ходить очень далеко, а он все-таки выжил, сколько ему было нужно. У Кирсанова было иначе: он немецкому учился {учился так, к<ак>} по разным книгам с лексиконом, как Лопухов французскому, а по-французски выучился но так, а вот как: евангелие — книга очень знакомая, — он достал Новый завет на французском языке, да и прочел его 8 раз, — на девятый раз уже все понимал — значит готово. Лопухов был какой человек? Вот какой: шел он в оборванном мундиришке по Каменноостровскому проспекту, с урока (по 50 коп. за урок получал, верстах в трех {на пятой версте} за Лицеем), идет навстречу ему какой-то туз да, разумеется, прямо на него, не сторонится, а у Лопухова было в то время правило: ‘кроме женщин, ни перед кем первый не сторонюсь’, — ну, и задели друг друга плечами, — туз, полуобернувшись, сказал: ‘Что ты за свинья, скотина!’ и поправил звезду, готовясь продолжать назидание, — а Лопухов сделал полный оборот к тузу, взял туза за руки подле плеч, да и положил его в канаву, очень осторожно, да и стоит над ним и говорит: ‘Ты но шевелись, а то дальше протащу, где грязь глубже’, — ну, и постоял над ним, — проходили два мужика, заглянули, {поглядели,} похвалили, — проходил чиновник, заглянул, не похвалил, но сладко улыбнулся, — проезжали мимо экипажи, — ну, из тех не было видно, что в канаве, — ну, так и постоял Лопухов, потом опять взял туза за руки подле плеч, поднял и говорит: ‘Ах, ваше превосходительство, как это вы изволили оступиться? не повредились? позвольте вас обтереть’. И стал обтирать. Подошли два мужика — уж другие, — подошел мещанин, помогали обтирать, обтерли и разошлись. Так, — с Кирсановым {Далее было: этого не было, а был} <не> случилось этому быть, а был такой случай. Дама, у которой тузы бывали на посылках, вздумала, что надобно составить каталог библиотеки, оставшейся после ее мужа вольтерьянца, умершего лет за 15 перед тем. Зачем именно через 15 лет понадобился каталог, неизвестно. Подвернулся составлять каталог Кирсанов, взялся за 80 р., работал месяц и {Далее было: больше} переписал уже 7 шкапов из 12-ти. Вдруг дама вздумала, что каталог не нужен, вошла {взошла} в библиотеку и говорит: ‘не трудитесь больше, я передумала, а вот вам за ваши труды’, и подала Кирсанову 10 р. ‘Я, ваше-ство, — назвал даму по ее титулу, очень хорошему, — сделал уж больше половины работы’. — ‘Вы находите, что я вас обидела в деньгах? Nicolas, поди сюда, переговори с этим господином’. Влетел Nicolas. ‘Ты как смеешь грубить maman?’ ‘Да ты, молокосос (выражение неосновательное со стороны Кирсанова, потому что Nicolas был старше его годами десятью {Вместо: был старше ~ десятью — было: был восемью или десятью годами}), выслушал бы прежде’. ‘Люди!’ — крикнул Nicolas. — ‘Ах, люди? Вот я покажу тебя людям’. Во мгновение ока Nicolas постиг, что не может пошевелить левою {правою} рукою, потому что она притиснута к боку Кирсанова {Далее было: как} его собственным боком, а притиснута так крепко потому, что правая рука Кирсанова, грациозно обогнув его талью, держит его правую {левую} руку, как в клещах, а в то время прижимает его стан к стану все того же Кирсанова, не столь нежно, сколь усердно, а левая рука все того же Кирсанова, дернув его за вихор {Далее было: [впрочем] [потому впрочем] впрочем, не так больно, как рукам и бокам} более в назидание, нежели в вырывание, уже держит его за горло, уже подавила горло, так что оно захрипело, и уже Кирсанов сказал: ‘видишь, как легко задушить!’ — точно, видно, что легко, — и уже отпустила горло, так только придерживает, да как ловко, {Текст: а левая рука ~ ловко, вписан.} все в то же самое мгновение, дама испустила визг и упала в обморок, и поспешно вступили в комнату несколько голиафов, — и все-таки опять в то же самое мгновение Кирсанов проревел голиафам: ‘Стой! {Далее начато: если} ни с места! кто из вас пошевелится, этому парню оплеуха! {Далее начато: Десяток дам, прежде} и задушу его прежде, чем до меня добежите! {Далее было: Сказал, ради бога, братцы, не подходите!} Ну, теперь проводите-ко меня до лестницы’, сказал Кирсанов, и Nicolas несколько помавает носом в знак того, что, дескать, слушайтесь, он правильно рассуждает, и Кирсанов пошел с Nicolas по комнате, и прошел в переднюю, и сошел с лестницы, напутствуемый издали голиафами с умиленными лицами, и на последней ступени отпустил горло Nicolas и оттолкнул его слегка, так деликатно, и пошел в лавку покупать шляпу, вместо той, которая осталась в добычу Nicolas. {Вместо: и Nicolas ~ в добычу Nicolas — было: и пошел с [молокососом] Nicolas по комнате, и [вышедши сам] прошел в переднюю, и сошел с лестницы [и на последней ст<упеньке>], напутствуемый издали голиафами с умиленными лицами и на последней ступень<ке> отпустил руки Nicolas и пошел в лавку покупать шляпу, которая осталась в наследство Nicolas.} Ну, что ж различного скажете вы {Ну, что ж вы скажете} о таких людях? Все их резко выдающиеся черты — черты не индивидуумов, а типа, — типа, различного {такого различного} от привычных нам, что его общими особенностями закрываются от нас личные {частные} разности в нем, — как будто {Далее было: несколько диких гусей забрались в стадо ручных} несколько человек европейцев в Китае, {Было: китайцев в} которых не могут различить одного от другого китайцы, — во всех видят одно, что они ‘красноволосые варвары, не знающие церемоний’, {Против текста: как будто несколько ~ церемоний’, — дата: 8 январ<я>} — да китайцы и правы: в отношениях с ними все европейцы — как один европеец — не индивидуумы, а представители племени, больше ничего: одинаково не едят тараканов и мокриц, одинаково не режут в мелкие кусочки людей, — одинаково пьют водку и виноградное вино, а не рисовое вино, — и единственную вещь, которую видят в них свою родную {Вместо: которую ~ родную — начато: в которой похожи} китайцы, питье чаю, делают вовсе не так — с сахаром, а не без сахару. Так и люди того типа, к которому принадлежали Лопухов и Кирсанов, {Далее начато: для людей} кажутся все одинаковы людям не того типа. Каждый из них человек отважный, не колеблющийся, не отступающий, не унывающий, умеющий взяться за дело, и если возьмется, то уже крепко хватающийся {Было: то уже вцепляю<щийся>} за него, так что оно не ускользнет из рук, — и каждый — человек безукоризненной честности, такой, что даже не приходит в голову и вопрос: ‘можно ли положиться на этого человека во всем, безусловно?’ Это ясно, как то, что он дышит грудью, — пока дышит эта грудь, она горяча и неизменна, — смело кладите {Начато: прекло<няйте>} на нее свою голову, на ней можно отдохнуть. Эти общие черты так резки, что за ними сглаживаются личные особенности. {различ<ия>} Недавно зародился этот тип — в мое время его еще не было, хотя я и не очень старый человек, даже вовсе не старый человек, — и быстро распложается. Это признак времени. Он рожден временем, и сказать ли? пройдет с ним. {Далее начато: а. Недавно б. Если он недавно живет, то и недолго} Его недавняя жизнь обречена быть и недолгою жизнью, — она переживается быстро. Шесть лет тому назад этих людей не видели, — три года тому назад презирали, — теперь боятся, — через несколько лет будут благословлять, — еще через немного, очень немного лет — быть может, и не лет, а месяцев — их станут проклинать, и они будут согнаны со сцены {и они сойдут со сцены} ошиканные, страмимые, {Далее начато: и перестанут} — так что же? шикай и срами, проклинай и гони, но ты получил пользу от них, этого довольно для них, и сойдут со сцены гордые {Далее было: суровые} и скромные, суровые и добрые, нежные, как были. И не останется их на сцене? — Нет. — Как же будет без них? — Плохо, но после них все-таки лучше, чем до них. И скажут: ‘после них стало лучше, но все-таки осталось плохо’, и когда скажут это, значит пришло время {Далее было: этому типу} возродиться этому типу, и он возродится в более многочисленных людях, в лучших формах, потому что тогда всего хорошего будет больше, и все хорошее будет лучше, и опять та же история в новом виде, и так пойдет до тех пор, пока люди скажут: ‘ну, теперь нам хорошо’, — тогда не будет этого отдельного типа, потому что уже все люди будут <л. 31 об.> этого типа и с трудом будут понимать, как же это было время, когда он считался особенным типом, а не общею {Далее начато: а. челове<ческою> б. природ<ою>} натурою всех людей. Но как европейцы между китайцами все на одно лицо и на один манер только по отношению к китайцам, а на самом деле между европейцами несравненно больше разнообразия, чем между китайцами, так и в этом одном, по-видимому, типе разнообразие личностей развивается {Далее начато: гораздо |интере<снее>] оригина<льнее>} на большее число разностей и более отличающихся друг от друга, чем все разности {Далее начато: между} всех остальных типов разнятся между собою. Тут есть всякие люди: и сибариты, и аскеты, и суровые, и нежные, {Далее начато: и способные к} и всякие. Только, как самый жестокий европеец очень кроток, самый сладострастный очень нравствен перед китайцем, так и они: самые аскетичные из них считают нужным для человека больше комфорта, чем воображают люди не их типа, самые чувственные {наклонные к} строже в нравственных правилах, чем ригористы не их типа. {Вместо: не их типа. — было: других} Но все это представляется им как-то по-своему, — и нравственность, и комфорт, {Далее было: все это они как-то иначе} и добро, и чувственность понимают они на особый лад, и все на один лад, и не только все на один лад, но и все это как на один лад, так что и нравственность, и комфорт, и добро, и чувственность — все это выходит по их как будто одно и то же. Но все это опять только по отношению к понятиям китайцев, — между собою они находят очень большие разности понимания по разности натур. Но как теперь уловить эти разности натур и понятий между ними? В разговорах и делах между собою — но {Было начато: Между собою, но} только между собою, а не с китайцами — выказывают {Далее начато: европейские нак<лонности?>} свою разницу европейские натуры. Так и у людей этого типа {Далее было: когда они} видно бывает очень большое разнообразие, когда дела ведутся между ними, {Далее было: без} но только между ними, а не с посторонними. Мы имели перед собою двух людей этого типа: Веру Павловну и Лопухова, и видели, как устроились отношения между ними. Теперь входит третий человек, — посмотрим, какие разности обнаружатся от возможности одному из них сравнивать двух других, — перед Верою Павловною стоят Лопухов и Кирсанов. Прежде ей не было выбора, теперь есть. Но надобно же сказать два-три слова о внешних отношениях Кирсанова. И у него, как у Лопухова, были правильные, красивые черты лица. Одни находили, что из них {из них один} красивее тот, другие — этот. {что этот} Лопухов, более смуглый, с темными каштановыми волосами, имел орлиный нос, {Вместо: с темными ~ нос, — было: а. был из тех, которые б. имел римский орлиный нос} толстые губы, лицо более овальное, карие сверкающие глаза, — Кирсанов имел прямой греческий нос, {прямой нос,} маленький рот, {Вместо: маленький рот — было: губы его} <лицо> более продолговатое, темно-голубые глаза, был очень бел лицом, русые волосы довольно темного оттенка. {Вместо: русые ~ оттенка — было начато: но волоса темно-пепельные, довольно темного} Оба они были люди довольно высокого роста, стройные, {и хорошего здоровья} Лопухов несколько шире костью, Кирсанов несколько выше. {Далее начато: Кирсанов} Внешняя обстановка Кирсанова была довольно хороша. Он уже был профессором, {Далее начато: ему не бо<льшинство>} — огромное <большинство> избиравших было против него, — ему бы не только не дали кафедры, его бы не выпустили доктором, да нельзя было: два-три молодые человека да один немолодой человек из его бывших профессоров, его приятели, давно наговорили остальным, что будто бы есть на свете какой-то Фирхов {Фиргоф} и какой-то Клод Бернар, да еще какие-то такие же, которых и не упомнишь, и что будто бы эти какие-то Фирхов, Клод Бернар да еще кто-то — светила медицинской науки, — все это было до крайности неправдоподобно, потому что светила науки нам известны: Бургав, Гуфеланд, {то есть Гуфеланд} — Гарве тоже был великий ученый, открыл обращение крови, — тоже Дженнер, который выучил оспопрививанию, — а этих разных Фирховов да Клодов Бернаров мы не знаем, какие они светила? а впрочем, чорт их знает, — так вот этот самый Клод Бернар отзывался с уважением о работах {о трудах} Кирсанова, {Далее было: и вошел} когда тот еще оканчивал курс, — ну, и нельзя: дали Кирсанову докторство, дали года через полтора кафедру. Студенты говорили, что с его поступлением партия хороших профессоров заметно усилилась. Практики он не имел и говорил, что бросил практическую медицину, но в гошпитале бывал очень подолгу, — бывали дни, что он там и обедал, и пил чай вечером, иной раз даже и ночевал. Что же он {Что он} там делал? Он говорил, что работает для науки, а не для больных: ‘Я, говорит, не лечу, а делаю наблюдения и опыты’, студенты говорили то же, {Далее было: больные} служители гошпиталя говорили иначе между собою: ‘Ну, этого Кирсанов берет в свою палату, — видно, труден’, а потом больному: ‘Будь благонадежен, {Далее было: уж коли один волосок может ухватить, от могилы оттащит. [Он] Этот таких вылечивает, что только} супротив этого лекаря редкая болесть может устоять’. {Вместо: Я, говорит ~ устоять — было: но больные находили, что он не лекарь, а отец.} В первое время замужства Веры Павловны Кирсанов бывал {Начато: Кирсанов с полгода быва<л>} у Лопуховых очень часто — почти через день, иногда и каждый день. Он скоро стал {Много времени он был} чрезвычайно дружен с Верой Павловной. {Далее было начато: а. Вдруг б. Одн<ажды>} Так продолжалось с полгода. Однажды они сидели втроем — он, муж и она, {Далее было: а. Они болтали и Вера Павловна шутя сказала как-то кстати, что б. Начато: Вдруг} разговор шел, как обыкновенно, без всяких церемоний, Кирсанов болтал больше всех, но вдруг замолчал. — Что с тобою, Александр? — Так что-то, нашла хандра. — Это с вами редко случается, Александр Матвеевич, — сказала Вера Павловна. — Без причины даже никогда, — сказал Кирсанов каким-то натянутым голосом. Через несколько времени — гораздо раньше обыкновенного — он встал и ушел, простившись, как всегда, просто. Дня через два Лопухов сказал Вере Павловне, что он заходил к Кирсанову и, как ему показалось, встречен был несколько странно, {Далее было: а. с натянутою, б. с особенною, на него, вовсе не умевшего} — Кирсанов как будто хотел быть с ним любезен, что было вовсе лишнее между ними. Лопухов, посмотрев, посмотрев на него, сказал прямо: ‘Ты, Александр, что-то дуешься, — на кого? — на кого, на меня, что ли?’ — ‘Нет’. — ‘На Верочку?’ — ‘Нет’. — ‘Так что же с тобою?’ — ‘Нет, ничего, что тебе показалось?’ — ‘Да это вздор, ты нехорош ныне со мною, натянут, {Далее было: ухаживаешь} любезен, {любезен и приторе<н>} и видно, что дуешься’. Кирсанов начал расточать уверения, что нисколько, — и тем окончательно выказал, что дуется. Потом ему стало как будто стыдно, он стал прост, хорош, как следует, даже очень мил. {Далее было: говорил так тепло, хо<рошо?>} Лопухов, воспользовавшись этим, опять спросил: ‘Ну, Александр, {друг,} скажи же, за что ты дулся?’ — ‘Я не думал дуться’, — и опять стал натянут, приторен и противен. Что за чудо? Лопухов не мог вспомнить ничего, чем бы мог оскорбить его, да это и было невозможно при их глубоком {Было начато: действительною} уважении друг к другу, при <л. 32> горячей, безусловной дружбе их. Вера Павловна тоже очень усердно вспоминала, не она ли чем оскорбила его, — тоже ничего не могла отыскать и тоже знала по той же самой причине, как у мужа, что это невозможно с ее стороны. Прошло еще дня два, — не быть четыре дня сряду у Лопуховых было делом необыкновенным для Кирсанова. Вера Павловна {Далее было: а. напомнила б. сказала} даже вздумала, здоров ли {не заб<олел>} он, — Лопухов зашел посмотреть, не болен ли в самом деле. — Какое, нездоров! — продолжает дуться. Лопухов стал приступать {приставать} к нему настойчиво, — он, после долгих отнекиваний, начал говорить какой-то нелепый {пошлый} вздор о своих чувствах к Лопухову и Вере Павловне, что он очень любит их, — но из всего этого следовало, что они к нему невнимательны, {Далее было: а. и что он видит, что он бывает б. все это было так дико в Кирсанове — словом} — ну, видно было, что человек вломался в амбицию. Все это было так дико видеть в человеке, {Далее начато: порядочн<ом>} за какого Лопухов знал Кирсанова, что гость сказал хозяину: ‘Послушай, ведь мы с тобою приятели, — ведь это, наконец, должно быть совестно тебе’. Кирсанов с изысканною переносливостью отвечал, что действительно это, с его стороны, может быть, мелочность, но что ж делать, если многим обижался. ‘Ну чем же?’ Он начал высчитывать множество случаев, {слов или случаев} которыми обижался в последнее время, — все в таком роде: ‘Ты сказал, что <чем> светлее у человека волосы, тем он ближе к бесцветности, Вера Павловна сказала, что нынче чай вздорожал, — это колкость на мой цвет {а. моим б. моему цве<ту>} волос, {волос и лица} это намек, что я вас объедаю’, у Лопухова опустились руки: {Далее начато: такой ахинеи он} человек помешался на амбиционности или, вернее сказать, просто стал дураком и пошляком. Лопухов возвратился домой просто опечаленный: тяжело было увидеть такую сторону в человеке, которого он так любил. На расспросы Веры Павловны, что же он такое узнал, он отвечал грустно, что лучше об этом не говорить, что Кирсанов говорил неприятный вздор, что он, вероятно, болен. Через три-четыре дня Кирсанов, должно быть, сам увидел дикую пошлость своих выходок, — пришел к Лопуховым, был как следует, потом стал говорить, что он был пошл, — из слов Веры Павловны он заметил, что она {что она ничего не знает, в чем он} не слышала от мужа его глупостей, — искренно благодарил Лопухова за эту скромность, стал сам, в наказание себе, рассказывать все Вере Павловне, расчувствовался, извинялся, говорил, что был болен, — и опять выходило как-то дрянно, — Вера Павловна стала было говорить, чтобы он бросил толковать об этом, что это пустяки, — он привязался к слову ‘пустяки’ и начал нести такую же пошлую чепуху, как в разговоре с Лопуховым: очень деликатно и тонко стал развивать ту тему, что, конечно, это ‘пустяки’, потому что он понимает свою маловажность для Лопуховых, но что он большего и не заслуживает, и т. д. — все это говорилось темными намеками, в самых любезных выражениях глубокого уважения и преданности и т. д. Вера Павловна, слушая это, точно так же опустила руки, как прежде Лопухов. Когда он ушел, они припомнили, что несколько дней до своего явного опошления он был несколько не в своей тарелке, очевидно, было что {Фраза: Когда он ушел ~ было что — вписана и не закончена.} После этого Кирсанов стал бывать опять часто, — но продолжение прежних простых отношений было уже невозможно: из-под маски порядочного человека высовывалось {высунулось} несколько дней такое длинное ослиное ухо, что Лопуховы потеряли бы слишком значительную долю расположения к нему, если б ухо это и спряталось навсегда, — его нельзя было бы забыть, но оно по временам продолжало выказываться, выставлялось — не так длинно, и торопливо пряталось, — но жалко, {но было жалко} дрянно, пошло. Скоро к нему в самом деле стали холодны. Через несколько времени он действительно имел причину не находить удовольствия у Лопуховых и перестал бывать. Лопухов иногда заходил к нему. Он был ничего, как следует. Через год он даже возобновил посещения к Лопуховым и был опять {опять человеком} прежним отличным Кирсановым, простым и честным, но бывал редко, — видно было, что ему неловко вспоминать о глупой истории, какую он разыграл. Лопухов почти забыл ее, Вера Павловна тоже. Но раз порванные отношения не возобновлялись. По наружности он и Лопухов были друзья, да и на деле Лопухов стал почти по-прежнему уважать его, — Вера Павловна {Далее было: не совсем настолько, как прежде, но [все-таки] стала однако} также возвратила ему часть прежнего расположения, — но {но он бывал} она очень редко его видела. Теперь болезнь Лопухова, лучше сказать, чрезвычайная {чрезмерная} привязанность Веры Павловны к Лопухову принудила его быть {Далее начато: несколь<ко>} более недели в коротких ежедневных отношениях с ними. {Далее начато: Тяжело ему б<ыло> порвать} Он понимал, что ступает на опасную для себя дорогу, решаясь сидеть ночи у Лопухова, — ведь {Далее было: вечер [пер<ед>] [при] тут} он был так рад и горд тем, что в первый раз заметил в себе признаки страсти так рано, {Далее было: так твердо} умел так твердо сделать, что было нужно для остановки ее развития. {Против текста: так рано ~ развития — дата: 10 янв<аря>} Ему было так хорошо от этого: две-три недели его тянуло тогда к Лопуховым, но и тут было больше приятности от сознания {от гордого сознания} своей твердости в борьбе, чем боли от лишения, — а через две-три недели боль вовсе прошла, осталось одно довольство своею честностью, {Далее было: с той поры, Кирсанов чувствовал себя как будто повысившись в нравственном чине, как будто получивши} — так спокойно, так мило было у него на душе. А теперь опасность была больше, чем тогда: {Далее было: и он стал} Вера Павловна много изменилась в эти три года. {Далее было начато: а. и изменилась к лучшему [Она] [Она ст<ала>] б. История красоты в. Молоденькая дев<ушка> бывает различна. Если лицо красиво — не основными чертами физиономии, а только им г. Причины д. История красоты бывает различна е. и изменилась к лучшему. Развилась [и физич<ески>] в 18 лет. Странная. Есть такие лица} Если красота женщины настоящая красота — у нас на севере женщина долго хорошеет с каждым годом. Еще важнее была нравственная перемена, резко {слиш<ком>} бросившаяся в глаза Кирсанову, который больше двух лет почти не говорил с Верою Павловною. {Далее было начато: а. В чем была перемена, это мы б. Между чувства<ми> в. Женщина г. Три года жизни деятельной, благород<ной> д. Много перемени<лась?> е. Чувство — но об э<том> ж. Он расстался с нею, когда она — дело понятное} Три года жизни в эту пору жизни развивают много {Вместо: развивают много — было: дают много человеку развитому, женщине} хорошего, если человек хорош и жизнь хороша. Опасность была большая, но только <для> Кирсанова, — Вере Павловне какая же опасность? Она любит мужа, да и смешно было бы {будет} ему считать себя опасным соперником ее мужу {Далее было начато: что он за особенный} — это глупо. {глупо, конечно. Вместо: да и смешно ~ глупо — было: а. и не имеет расположения искать себе любовников. [А] Да и муж такой, что умная женщина — станет ли она всматриваться в Кирсанова с мыслью отыскивать в нем совершенства, которыми затмились бы достоинства мужа? [Да и чем он] [И не имеет никакого основания и муж действительно такой человек, которого затмить не] Да и муж [действительно такой человек, который] ее из таких людей [которых не будет покидать], [которых покидать] [которых [во<все?>] [нелегко, раз полюбив] [которых и зат<мить>] [и желанья] |и не имеет мысли когда-нибудь] и Кирсанов уж конечно не будет отвлекать ее внимания от него на себя, — да и хоть и привык б. Начато: и что он за счастье е. Начато: и не имеет охоты [отыскивать новый предмет] всматриваться} ‘Ну, что ж? Отойти для собственного спокойствия {Вместо: Ну, что ж ~ спокойствия — было: Тогда отойти} недели через полторы, через две теперь будет несколько больнее, чем тогда было через полгода, но серьезной боли и теперь не будет. {Далее было: а. Конечно, и не было б ее, если б [не случился самый пустой разговор] [встретился самый] б. Оно так и было бы. Но} Неужели из-за такого вздора давать женщине расстраивать нервы, рисковать болезнью от сиденья по ночам у кровати больного? {Далее было: а. Пройдет надобность б. Неужели стоит из-за этого даже} Так рассуждал Кирсанов. {Далее было: а. Начато: и разу<меется> б. и вся вероятность бы После: Кирсанов — начато: Болезнь Лопухова} Надобность заменять Веру Павловну у его постели прошла. Кирсанов думал для соблюдения благовидности {Вместо: для соблюдения благовидности — было: сделать} еще два-три раза навестить Лопуховых, потом не быть у них недели две, отговариваясь занятиями, потом не быть месяц, потом полгода. {Далее было: Но в одно из двух} <л. 32 об. > Все шло у него хорошо, как он и думал. Привязанность возобновилась, и сильнее прежнего, но борьба с нею не представляла никакого серьезного мучения, была {она была} еще легка. Вот Кирсанов уже был два раза у Лопуховых по окончании болезни Дмитрия Сергеевича, — довольно, благовидность {прилич<ие>} соблюдена, — он начинает отходить. Прошло две недели, — ну, теперь надобно побывать еще раз, — а потом можно будет пропустить уже месяц. {Вместо: а потом ~ месяц. — было: а. а потом на меся<ц> б. Начато: еще в. Начато: уж мож<но>} В эти две недели {Далее начато: а. неболь<шое> б. зародыш} уже наполовину заглушено развитие чувства, — и прекрасно, через месяц он уже будет {Вместо: он уже будет — было: будет уже} совершенно в своей тарелке. Вот он сидит у Лопуховых и участвует в разговоре так непринужденно, что сам радуется своим успехам, и от этого довольства непринужденность еще увеличивается. Лопухов собирался завтра выйти в первый раз из дому, Вера Павловна была от этого в особенно хорошем настроении, радовалась чуть ли не больше — да наверное больше, — чем сам бывший больной. {Вместо: бывший больной — было: вызд<оравливающий>} Разговор {Гово<рили>} коснулся болезни, смеялись над нею, восхваляли шутливым тоном самоотверженность Веры Павловны, чуть не расстроившей себя тревогою из-за того, о чем не стоило тревожиться. ‘Смейтесь, смейтесь, — говорила она: — я сама знаю, что это забавно, но ведь {но что ж} и вы сами поступали бы точно так же на моем месте’. — А какое влияние имеет заботливость других на человека, — сказал Лопухов: — ведь он и сам отчасти подвергается обольщению, что нужна ему бог знает какая осторожность, когда видит, {знает} что {что вдруг} из-за него тревожатся. Ведь вот я — мог бы выходить из дому {Далее начато: по кра<йней>} уже дня четыре, а все продолжал сидеть. Ныне поутру хотел выйти — и еще отложил на день для большей безопасности. — Да, тебе давно было можно выходить, — подтвердил Кирсанов. — Вот это я называю геройством, — и, правду сказать, страшно надоело оно, — сейчас бы так и убежал. — Милый мой, да ведь это ты все для моего успокоенья геройствовал. А убежим сейчас же в самом деле, если тебе так хочется {надо} поскорее окончить {подышать} карантин. Я скоро пойду в мастерскую, отправимтесь все вместе, — это будет с твоей стороны очень мило, что ты первый визит после болезни сделаешь нашей компании. Она заметит это и будет рада такой внимательности. — Хорошо, отправимся вместе. — Вот хозяйка с тактом, — сказала Вера Павловна: {Далее было: оставляю гостю выбор или отправить<ся>} — и не подумала, что у вас, Александр Матвеевич, вовсе может не быть желания идти с нами. — Нет, это очень любопытно. Я давно собирался. Ваша мысль очень счастлива. Точно, мысль Веры Павловны была удачна. {Точно ~ удачна. вписано.} Девушки действительно нашли очень милым, что Дмитрий Сергеевич сделал им первый визит после болезни. Кирсанов действительно очень интересовался мастерскою, — да и нельзя было не интересоваться ею человеку с тем образом мыслей, который был общий у него с Лопуховым. Если бы особенная причина не удерживала его, он с самого начала был бы одним из самых усердных преподавателей {Было: самым усердным препо<давателем>} в ней. Полчаса, может быть час, пролетели незаметно. {Далее было: Вошла в комнату девушка, которой не было} Вера Павловна водила его по разным комнатам мастерской {Далее было: показывала, объясняла} и общих комнат, {Далее было: принадлежавших к} в которых девушки обедали, собирались {сидели} по вечерам. Осмотревши все, они возвращались в мастерскую через столовую, когда к Вере Павловне подошла девушка, которой не было в мастерской, девушка и Кирсанов взглянули друг на друга: ‘Настенька!’ {Катенька} ‘Саша!’ и обнялись. — Сашенька, друг мой, как я рада, что встретила {наконец увиде<ла>} тебя! — и все цаловала, и смеялась, и плакала. Опомнившись от радости, она сказала: — нет, Вера Павловна, о делах уж не стану говорить теперь, не могу расстаться с ним. Пойдем, Сашенька, в мою комнату. {и все цаловала ~ комнату, вписано.} Кирсанов был не меньше ее рад, но Вера Павловна заметила, {Далее было: что он смотрит украдкою} что в первом же его взгляде, как он узнал ее, было много {больше} печали, да это было и неудивительно: у девушки была чахотка в последней степени развития. {Далее было: Пойдем в мою комнату, Сашенька, — Вера Павловна извинит тебя.} Крюкова поступила в мастерскую с год тому назад, уже очень больная, — если бы она оставалась в магазине, где была до той поры, она давно бы уже умерла от швейной работы. Но в мастерской нашлась для нее возможность прожить несколько {еще несколько} подольше, чем было бы иначе. Девушки совершенно освободили ее от шитья, — можно было найти довольно другого занятия для нее, {Против текста: Девушки ~ для нее, — дата: 11 янв<аря>} — она заменила половину прежних дежурств по мелким надобностям швейной, вела те {те разные} счеты, которые не требовали {не требовавшие} много письма, участвовала в заведывании некоторыми кладовыми, принимала заказы, — <для> работы было полезно, и никто не мог сказать, {Вместо: не мог сказать, — было: не видел причины} что Крюкова менее других приносит пользы {Вместо: приносит пользы — было: полезна} мастерской. Лопуховы ушли, не дождавшись окончания свиданья {разговора} Крюковой с Кирсановым. На другой день, рано поутру, Крюкова пришла к Вере Павловне. — Я хочу поговорить с вами о том, что вы вчера видели, Вера Павловна, — сказала она, — она несколько времени затруднялась, как ей продолжать, — мне не хотелось бы, чтобы вы дурно подумали о нем, Вера Павловна. — Что это как вы сами дурно думаете обо мне, Настасья {Катерина} Борисовна! — Нет, если бы это была не я, а другая, я бы не подумала этого. А ведь я, вы знаете, не такая, как другие. — Нет, Настасья Борисовна, {Далее было: почему же знакомство} вы не имеете права <так> говорить о себе. Мы знаем вас год. Да и прежде вас знали многие из нашего общества. — Так, я вижу, вы ничего обо мне не знаете? — Конечно, знаю {Знаю} очень многое, вы были служанкою, в последнее время у актрисы N, {Далее было: потом отошли от нее} когда она вышла замуж, вы отошли от нее, чтобы избежать ухаживаний {любезностей} отца ее мужа, — поступили в магазин N, из которого перешли к нам, я знаю это со всеми подробностями. {Далее было: Ах как это мило со стороны} — А больше вы ничего не знаете? Да, {Далее было: а. Начато: Да что б. Да, если вы [только] знаете только} в самом деле, Вера Павловна, ведь у нас не любят сплетен, и за Максимову и Шеину, которые знали меня прежде, я была уверена, что они не станут рассказывать. Но {Но ведь меня} все могло как-нибудь со стороны быть рассказано вам или другим. Как я рада, что они ничего не знают, — как я рада! значит, не нужно оправдывать его перед вами в том, что он был знаком со мною, — но я вам все-таки расскажу, чтобы вы знали, какой он добрый. Я была очень дурная девушка, Вера Павловна. — Вы, Настасья Борисовна? — Да, Вера Павловна, была. И я была очень дерзкая, у меня не было никакого стыда, и я была всегда пьяная, — у меня оттого и болезнь, Вера Павловна, что я при своей слабой груди слишком много пила. Вере Павловне уже раза два или три {три или четыре} случалось видеть {слышать} примеры, что девушки, которые уже давно держали себя самым безукоризненным образом, когда начиналось ее знакомство с ними, прежде когда-то вели самую дурную жизнь. На первый раз она была удивлена такою исповедью, но, {Далее начато: а. в т<у> б. через в. скоро она} подумав над нею несколько дней, она рассудила: ‘А моя жизнь? грязь, {та грязь} в которой я выросла, ведь тоже была очень дурна, — однако же не прилипла она ко мне, как остаются от нее чисты сотни, тысячи женщин, выросших в семействах {в таких же семействах} не лучше моего. Что ж {Почему ж} удивительного, если из этого унижения также могут выходить {Вместо: из этого ~ выходить — было: от этого унижения могут остав<аться>} неиспорченными те, которым счастливый случай поможет избавиться от него?’ И вторую исповедь она слушала, уже не изумляясь тому, что девушка, ее делавшая, сохранила все благородные свойства человека: и бескорыстие, и способность верной дружбы, и {Далее начато: способность ко} даже сохранила довольно много наивности. — Настасья Борисовна, я имела {имела случай} такие разговоры, какой вы хотите начать. Той, которая говорит, и той, которая слушает, обеим тяжело, {Далее было: зачем же} — я вас буду уважать не меньше — скорее больше прежнего, услышав, что вы много перенесли. Но я понимаю все, и не слышав, — не будем говорить об этом, {Далее было: а. я не такая б. у меня самой бы<ло>} — передо мною не нужно объясняться. У меня самой много лет жизни прошло очень в больших огорчениях, {Вместо: в больших огорчениях, — было: очень тяжело} я {я знаю как} стараюсь не думать о них {об этом и ничего} и не люблю говорить о них — это тяжело. — Нет, Вера Павловна, у меня другое чувство, я вам хочу сказать, какой он добрый, — мне хочется, чтобы кто-нибудь знал, как я ему обязана, — а кому сказать, кроме вас? Мне этот рассказ будет облегчением. О том, какую жизнь я вела, {О том, как я жила} разумеется, нечего говорить, — она у всех таких бедных одинакова. Я хочу рассказать только о том, как я с ним познакомилась: {Далее начато: Ах, я така<я>} об нем так приятно говорить мне. И ведь я переезжаю к нему жить, — надобно же вам знать, почему я бросаю мастерскую. — Позвольте же, я возьму работу, — если так, если для вас рассказ будет приятен, Настасья Борисовна, {если так ~ Настасья Борисовна, вписано.} я рада вас слушать. — Да, а вот мне и работать нельзя. Какие добрые эти девушки — нашли возможность успокоить меня, — я их буду всех благодарить, каждую. Скажите и вы, Вера Павловна, что я просила вас благодарить их за меня. Я ходила по Невскому, Вера Павловна, — только что вышла, было еще рано, — идет студент, — я привязалась к нему, — он {Далее было: сказал: ‘вы видите, что [напрасно теряете] я не расположен любезничать} ничего не сказал, а перешел на другую сторону улицы. Смотрит, я опять подбегаю к нему, схватила его за руку: ‘Нет, я говорю, я не отстану от вас, вы такой хорошенький’. — ‘А я вас прошу об этом, оставьте меня’, говорит. ‘Нет, пойдемте со мною’. — ‘Незачем’. — ‘Ну, так {Ну, да так} я с вами пойду. Вы куда идете? Я уж от вас ни за что не отстану’. Ведь я была такая бесстыдная, хуже других. — Оттого, Настасья Борисовна, что, может быть, на самом-то деле были застенчива, совестились. — Да, это, может быть, правда. По крайней мере на других я это видела, не тогда, разумеется, а после поняла. Так когда я ему сказала, что непременно пойду с ним, он перестал сердиться, а сказал: ‘Когда хотите, идите, только напрасно будет’, и засмеялся — он хотел меня проучить, как после сказал, — ему было досадно, что я так пристаю. Я и пошла с ним, и говорила ему всякий вздор, — он все молчал. Вот мы пришли. По-студенческому, он уж и тогда жил хорошо, он был тогда во втором курсе, у него были хорошие уроки, он получал больше 20 рублей в месяц. Тогда он жил один. Я развалилась на диван и говорю: ‘Ну, давай вина’. — ‘Нет, говорит, вина я вам не дам, а чай пить, пожалуй, давайте’. — ‘С пуншем’, — я говорю. ‘Нет, без пунша’. Стала делать глупости, бесстыдничать. Он сидит и смеется, — да так обидно, — смотрит, но не обращает никакого внимания. Теперь встречаются такие молодые люди, — ведь я, Вера Павловна, осталась приятельница с одной из тогдашних моих подруг: очень добрая и хорошая, только никак не может отстать от вина, такая несчастная, {Далее было: а тогда это было редкость} — теперь есть такие {Далее было: которые и с нами, то есть с} молодые люди, много лучше стали {стали лучше} с того времени. А тогда это было диковиной. Мне стало даже обидно, я начала ругать его: ‘Когда ты такой деревянный, — и выругала его, — так я уйду’. ‘Теперь что ж уходить, — он говорит, — уж напейтесь чаю, хозяйка сейчас принесет {Было: сейчас принесут} самовар. Только не ругайтесь, {Далее было: ведь я вам говорил, что} — и все говорил мне ‘вы’, — вы лучше расскажите-ко мне, <л. 33> кто вы, и как с вами это случилось’. — Я ему стала рассказывать, что про себя выдумала, — ведь мы сочиняем себе разные истории, и от этого никому из нас не верят, а у многих — в самом деле есть такие, у которых эти истории не выдуманы: ведь между нами бывают и образованные, и благородные. {Далее было: и только скоро} Он послушал, послушал, и говорит: ‘Нет, у вас {это вы} плохо придумано, я бы вот и хотел верить, да нельзя. Зачем вы лжете?’ А мы уж пили чай. Вот он и говорит: ‘А знаете, что я по вашему сложению вижу? что вам вредно пить вино. У вас чуть ли уж грудь-то от него не расстроена, — дайте-ко я вас осмотрю’, — что же, вы не поверите, Вера Павловна, ведь мне стыдно стало, а в чем моя жизнь была, {в чем ~ была, вписано.} перед этим как бесстыдничала! И он заметил: ‘Да нет, говорит, ведь только грудь послушать’, — он во втором курсе тогда еще был, а уже много знал по медицине, он вперед заходил в науках, — стал слушать грудь. ‘Да, — говорит, — вам вовсе не годится пить. У вас грудь плоха’. — ‘А как же нам не пить, — я говорю, — нам без этого нельзя’. И точно, нельзя, Вера Павловна. ‘Так вы бросьте такую жизнь’. — ‘Стану я бросать, ведь она веселая’. — ‘Ну, говорит, мало веселья. Ну, теперь я делом займусь, а вы идите. Вот вам целковый, {полтин<ник>} чтобы вы не жаловались, что у вас вечер пропал’. — А я швырнула {обидел<ась>} ему целковый, — ведь из нас тоже обидчивые в этом: ‘За что {Когда не за что} я возьму, за кого ты меня принимаешь? Чтоб я стала даром деньги брать?’ Право, так и сказала: ‘За кого принимаешь?’ — ведь вам это смешно {странно} покажется: ‘За кого принимаешь!’ — и пошла. А он говорит: ‘Ну, так я вам вот что скажу: ежели когда так захотите посидеть, — только чтобы не ругаться, — так заходите’, — разумеется, ему честно показалось, что я денег не взяла. ‘А зачем я к вам приду?’ — И ушла, рассерженная, что вечер пропал, да и обидно мне было, что он такой бесчувственный. Вот, через месяц этак, случилось мне быть в тех местах, дай, думаю, зайду к этому деревянному, потешусь над ним. А это было перед обедом, я с ночи-то выспалась и не была пьяная. — Он сидел с книгою. ‘Здравствуй, деревянный’, я говорю. ‘Здравствуйте. Что скажете?’ — ‘Зашла тебя проведать’. Опять стала мрачиться. ‘Я, говорит, вас прогоню, если вы станете эти глупости делать. Ведь я вам говорил, что не люблю. Теперь вы не пьяная, можете понимать. А вы лучше вот что подумайте: у вас лицо-то больнее прежнего, вам надо бросить вино. Поправьте одежу-то, да поговорим хорошенько’. — А у меня, точно, грудь-то уж начинала болеть. — ‘Да как же с тобой {с вами} говорить, когда ты такой бесчувственный, {Далее было: Вот я опять, пожалуй} ты обижаешь’. — ‘Нет, говорит, я не бесчувственный, да лучше об вас поговорим, обо мне нечего говорить’. — Стал расспрашивать про грудь, опять слушал, сказал, что расстроена больше прежнего, что мне нельзя так жить, — ну, знаете, много говорил об этом, да и грудь-то у меня болела — я и расчувствовалась, заплакала, ведь умирать-то не хотелось, а он все чахоткою пугал, я расплакалась и говорю: ‘Да как же я такую жизнь брошу? Ведь меня хозяйка не выпустит, — я ей 17 целковых должна, — ведь нас всегда в долгу держат, чтобы мы безответны были’. {Текст, ведь нас ~ были’, вписан.} ‘Ну, говорит, у меня 17 целковых не наберется, а послезавтра приходите’, — так это мне странно показалось — ведь я вовсе не к тому сказала, да и как же этого ждать было? — да я и ушам своим не поверила, расплакалась еще больше, думала, что это он надо мной насмехается, — ‘грешно, — я говорю, — вам, — уж наглость {наглость-то} бросила и стала его называть ‘вы’, — грешно вам обижать бедную девушку, когда видите, что я плачу’. {Далее начато: Ну, разумеется, он} И что вы думаете, ведь долго ему не верила, когда он стал уверять, что говорит не в шутку. И что вы думаете, ведь набрал денег и отдал мне, когда я через два дня пришла. Мне и тут все еще как будто не верилось. {Далее начато: а. Выкупилась б. Только от хозяйки} ‘Да как же, говорю, да за что же, когда вы не хотите иметь со мною дела?’ {Далее было: Да я, говорит, ведь и не дарю вам эти} Выкупилась от хозяйки. Наняла особую комнату, — но делать я ничего не умела, а наняться мне было нельзя никуда, потому что ведь у нас особые билеты, — куда с таким билетом покажешься? {Далее было: и жила} А денег нет, и жила по-прежнему, — то есть не по-прежнему, какое сравнение, Вера Павловна, {Далее было: такая жизнь еще} ведь я к себе уж принимала только своих знакомых, хороших, таких, которые не обижали, и вина у меня не было, потому какое же сравнение, и знаете? мне это уж легко было перед прежним, — только нет, все-таки тяжело, — и что я вам скажу? — вы подумаете, потому тяжело, что у меня много приятелей было, — человек пять? Нет, ведь я ко всем к ним имела расположение, так это мне было ничего, — вы меня простите, Вера Павловна, что я так говорю, только я с вами откровенна: я и теперь так думаю. Вы меня знаете, Вера Павловна, развратная ли я теперь какая-нибудь или нескромная ли? Кто, Вера Павловна, слышал теперь что-нибудь, кроме самого хорошего, — ну скажите, Вера Павловна, если бы у вас дочь была, а я была бы здоровая, — не побоялись бы взять меня в няньки, что я буду ее дурному учить? — Нет, Настасья Борисовна, не побоялась бы. — Я знаю, что не побоялись бы. Ведь я в мастерской сколько вожусь с детьми, и все меня любят, и старухи не скажут, чтобы я {Далее было: а. детям что б. не была хор<ошей?>} не учила их самому хорошему, — это верно, и никто от меня нескромного слова не услышит, — только я и теперь так думаю: если расположение имеешь, это все равно, Вера Павловна, потому что тут обману нет, — другое дело, если бы обман был, — так я не этим стыдилась, Вера Павловна, а тем, что все-таки деньги брала, — это мне очень стыдно было. А только, Вера Павловна, вы простите меня, что я вам скажу: ведь почти что всем женщинам, по-моему, также должно быть стыдно, которые и благородные женщины, замужние, и мужа не обманывают, не заводят любовников себе, — ведь они тоже за деньги живут с мужьями, — да еще я скажу вам больше: я — про себя скажу — ведь я, когда так стала жить, вперед денег не брала, должна никому не была, когда у меня расположения не было, я и говорила: ‘Ты ступай, я не хочу, чтобы ты нынче тут был’, — а если не то что по времени у меня не было расположения, а к человеку не было расположения, ведь я его вовсе отсылала, что ‘я не буду с тобою знакома’, — значит, Вера Павловна, я еще меньше была им обязана перед ними за себя иметь стыд, — а как {а как дамы} у нас замужние женщины живут, Вера Павловна? Я не про наших простых женщин говорю, из простого звания, — те незадаром мужниными деньгами кормятся: ведь она работница в доме, и обшивает, и обмывает мужа, и есть ему готовит, {Далее было: да и ежели время} и за детьми смотрит, все она: и швея, и прачка, и судомойка, и кухарка, и нянька, и все, — этой нет стыда с мужем жить, — я говорю про ваше звание, Вера Павловна, {Далее было: в котором она} да не про бедных, — что бедные, они все так живут, как и простые, хоть и благородные. Бедная жена тоже и из благородных людей тоже полезный человек в доме: за свою заботу, за свои труды имеет содержание от мужа, — ей не стыдно, Вера Павловна, — она, {с ним} вы меня извините, что я так скажу, — она с ним как с мужем живет не за плату, она свою плату не за это берет, — я говорю, мужнин хлеб ест, мужнино платье носит, от мужа комнату получает не за это, Вера Павловна, что с ним как жена живет, а за то, что она ему полезная помощница, — ей не стыдно, — а я говорю про достаточных людей, про тех жен, которые так живут, ни на что в доме не нужны, кроме как для прихоти да для похвальбы мужу, — {Далее было: это, Вера Павловна, тоже} эти, Вера Павловна, за что свое содержание имеют? Им, по-моему, так же должно быть стыдно, как мне тогда было, — вы меня простите, что я так говорю, — может быть, это потому так мне кажется, что я прежде {Далее начато: дурну<ю>} вела дурную жизнь, так, может быть, {Далее было: я не могу от нее} это от нее {во мне} дурные мысли остались. — Да нет, Вера Павловна, — опять как же это сказать? — Что дурно, {Что было дурно, то я знаю, что} так ведь то я осуждаю, самыми строгими словами, вино, или бесстыдство какое, или если кто-нибудь обижает, или учит вредному, — это я очень осуждаю, Вера Павловна, — отчего же у меня такие мысли? Верно, это не от дурной моей жизни развратные мысли остались, а должно быть, что это верные мысли и что если другим они не представляются, так разве потому, что они меньше горечи испытали, не могут так правильно судить о жизни. Видите, какая я гордая в своих мыслях, Вера Павловна, — ну да недолго мне погордиться. — Так вот как я и жила, Вера Павловна, — это мне не стыдно было, Вера Павловна, что у меня не один человек бывает, — простите меня, что я так сказала, что я этого и теперь не осуждаю, потому что я без расположения никого не принимала, — дружна была с ними, потому что были хорошие люди, не обижали, — только тем я очень стыдилась, {огорчалась} что плату от них брала, {Далее было: что если я просто} что я по расположению к себе их принимала, а по виду как будто за деньги им себя продавала. Вот так и прошло, Вера Павловна, месяца три, и много уж я отдохнула в это время, потому что моя жизнь в это время была уже спокойная, и — извините, {Начато: про<стите>} Вера Павловна, что я так скажу, {Далее было начато: а. это я расск<азываю?> б. разврат<ная?> в. моя г. я не счит<аю>} — совестилась я по причине денег, а дурной девушкой себя не считала. {Вместо: дурной ~ не считала — было: на своей совести греха не видела и не вижу, а не} Но совестно было из-за денег. <л, 33 об.> — Только, Вера Павловна, и он, Сашенька, бывал у меня в это время, и я его навещала, — вот {вот значит} я опять к тому подошла, об чем одном надобно было говорить, — а что рассказывала я об себе, ведь без этого можно было обойтись, — только, Вера Павловна, кому же про свою жизнь не хочется рассказать так, чтобы после, когда, знаете, в живых не будешь, чтобы те, {чтобы хоть один,} кого уважал, помнили тебя в настоящем твоем виде, как ты была и как чувствовала, — что же, Вера Павловна, вам нечего говорить, какие мои чувства к вам, — конечно, Вера Павловна, не то, что к Сашеньке, — как можно сравнить, и тени той нет, потому что этого, Вера Павловна, никак нельзя, — ну, а все-таки {Далее было: после} вас больше всех люблю после него. — Вот я стала говорить, Вера Павловна, что Сашенька меня навещал, — только не за тем, как другие, а так, будто имел за мною наблюдение, чтобы я {Было: а. точно чтобы я б. чтобы я точно} к своей прежней слабости {Далее было: то есть к вину} не возвратилась, {Далее было: не стала бы} вина бы не пила. И точно: в первые дни он меня поддержал, потому что я совестилась, ну, как он зайдет да увидит, — а в первое время тянуло, потому что у меня уж была привычка, {Далее было: и без него может} и должно быть, что без него я не устояла бы, потому что мои приятели, {Было: а. прияте<ли> б. знак<омые>} хоть и были добрые, хорошие люди, но {Далее было начато: а. этой не б. имели} тоже говорили: ‘Я, говорит, пошлю за вином’. — А как я его совестилась, я и говорила: ‘Нет, никак нельзя’. — А то, знаете, соблазнилась бы, — одной той мысли было бы не довольно, что это для моей болезни вредно. А потом, Вера Павловна, — этак недели через две, — я уж сама укрепилась, прошел позыв к вину, и уж отвыкла я от пьяного обращения. Только, Вера Павловна, {Далее начато: месяца} я все собирала деньги, чтоб ему отдать, и месяца через два отдала все. И он был так рад, что я ему их отдала, — и только я тогда же это поняла, что ему не деньги понравились, а что {Далее было: я не хотела} у меня эти деньги лежали на душе, и на другой день он мне принес кисеи на платье, две пары ботинок, цветов купил, {Вместо: кисеи ~ купил — было: платья, башмаков, дешевень<ких?>} ‘я, говорит, вас не хотел обидеть, чтобы от ваших денег отказаться’. {Вместо: и на другой день ~ отказаться’. — было: а. Начато: а я, собс<твенно?> б. потом он сказал в. и сказал: [вам] [вы ку<пите>] давайте, я на эти деньги г. только Вера Павловна, он} — Вот он опять бывал и после этого с месяц, {Вместо: бывал ее с месяц, — было: зашел недели через полторы,} все так же, будто лекарь за больным смотрит. {Далее было: или как я} А потом, — это уж через месяц было после того, как я с ним расплатилась, — он тоже сидел у меня, и сказал: ‘вот теперь, Настенька, вы мне стали нравиться’, — а точно, {Далее начато: а. я когда б. ведь это я} от вина лицо портится, {Далее было: потому что здоровье} и вдруг это {этого} не могло пройти, а тогда уж прошло, и цвет лица у меня стал нежный, и глаза стали ясные, — и опять то, что от прежнего обращения отвыкла, и стала говорить скромно, — знаете, мысли-то у меня скоро стали скромные, когда я перестала пить, а в словах-то я еще путалась, — ну, этак бывало, или сяду да забуду платье оправить хорошенько, по прежнему, знаете, неряшеству, а к этому времени я уж попривыкла и держать и говорить гораздо скромнее, {Вместо: ну, этак бывало ~ скромнее, — было: ну, и без намерения, и тогда что-нибудь нескромно сделаю, бывало, по забывчивости, [раз] [то] [придет] — а тут уж я отвыкла, стала и говорить приличнее [и от прежней-то привычки], этак бывало [руками] [и сяду, а заб<уду>] или сяду, да забуду платье оправить хорошенько — по прежнему, знаете, неряшеству, или говорю, да рукою махну, [как по] — а к этому времени я уж стала и держать} — вот, как он это сказал, что я ему стала нравиться, я так обрадовалась, что хотела ему на шею броситься да поцаловать, да не посмела, остановилась, — а он говорит: ‘Вот видите, Настенька, я не бесчувственный’. — И долго сидел и говорил, что я стала хорошенькая и скромная, — только, {Далее было: уж поздно стало} потом он и стал {и говор<ит>} ласкаться ко мне, — и так это мне странно показалось от него, когда он начал ласкаться, {Далее начато: а. я даже при всей моей совест<ливости> б. взял} и как же ласкаться? Взял руку и положил на свою, и стал так нежно гладить другою рукою, и смотрит на эту руду, — а точно, руки у меня тогда были {Вместо: а точно ~ были — начато: а она, точно, была у} уж беленькие, нежные, — все смотрит на руку, и иногда в глаза посмотрит, — так вот, как он взял мою руку, вы {так вы} не поверите, Вера Павловна, — я так и покраснела, — после моей-то жизни, Вера Павловна, будто какаянибудь самая невинная барышня, ведь это странно, Вера Павловна, а так было, — но при всем моем стыде, — смешно сказать, Вера Павловна: при стыде моем, а ведь правда, все-таки сказала: ‘Как это вы захотели приласкать меня, Александр Матвеевич?’ — А он сказал: ‘Потому, Настенька, что вы теперь честная девушка’, — эти слова так меня обрадовали, что он назвал меня честною девушкою, что я так и залилась слезами, — а он стал говорить: ‘Что это с вами, Настенька?’ — и поцаловал меня, — что же вы думаете, Вера Павловна, от этого поцалуя у меня голова закружилась, я себя не помнила, {Вместо: я себя не помнила — было: а я себя забыла} можно ли этому поверить, Вера Павловна, чтобы это могло быть после такой моей жизни? — Вот, Вера Павловна, на {так на} другое утро сижу {когда сижу} я, да и плачу: что мне теперь делать, бедной, как я жить стану? Только мне и остается, что в Неву {реку} броситься, потому что чувствую я: не могу {что не могу} я того, что я делала, зарежьте меня, с голоду буду умирать, не стану делать. — Видите, Вера Павловна, значит у меня давно была к нему любовь, но как он не показывал ко мне никакого чувства и у меня надежды никакой не было, чтобы я могла ему понравиться, {показаться} то эта любовь и замирала во мне, и я сама не понимала, что она во мне есть. А теперь все и обнаружилось. А это, разумеется, когда такую любовь чувствуешь, то как же можно на кого-нибудь и смотреть, кроме того, кого любишь? {Далее было: В этом, Вера Павловна, и досто<инство?>} Это и вы по себе чувствуете, что нельзя. Тут уж все пропадает, кроме одного человека. В этом и похвалы никакой нет, потому что иначе и <не> можешь чувствовать. {Вместо: и ~ чувствовать. — начато: и быть} Вот сижу я и плачу: ‘что я теперь буду делать? Нечем мне теперь жить’. Я уж в самом деле думала: ‘пойду к нему, увижусь еще с ним, да пойду после того и утоплюсь’. Так все утро и проплакала. Только {Только смотрю} вдруг вижу, он вошел и бросился меня цаловать, и говорит: ‘Настенька, об чем я тебя хотел спросить? Хочешь ты со мной жить?’ {Далее начато: У меня} — Я ему и сказала, что я думала. И стали мы с ним жить. — Вот было счастливое время, Вера Павловна, — я думаю, мало кто таким счастьем пользовался. И все-то он на меня любовался, Вера Павловна, — сколько раз случалось: проснусь, а он сидит, да и смотрит, — знаете, он изнежил меня, я иной раз лягу рано, {Далее было: проснусь поздно} а он привык заниматься, сидит за книгой, — да и не усидит, — подойдет <взглянуть> на меня, да так и забудется, — все сидит да смотрит. Но только, какой же он скромный был, Вера Павловна, — ведь я после уже умела понимать, не то что по сравнению, как другие со мною были, это, разумеется, какое сравнение, — а ведь я стала читать, узнала, как в романах любовь описывают, по этому могла судить, — но только, Вера Павловна, уж как он любовался на меня, — и какое в это время чувство, Вера Павловна, когда любимый человек на тебя {Вместо: на тебя — было: так на твою} любуется, это такая нега, Вера Павловна, о какой я и понятия никакого не имела, — уж на что, когда он меня в первый раз поцаловал, — у меня даже голова закружилась, я так и опустилась к нему на руки, — кажется, сладкое должно быть чувство — но все не то, Вера Павловна, — то, знаете, кровь кипит, {Далее было: какое-то раздр<ажение>} тревожное что-то, и в сладком чувстве есть как будто какое-то мученье, — так что тяжело {так что и рада и тяжело} это даже, хотя нечего и говорить, какое блаженство, что за {за него} такую минуту можно, кажется, жизнью пожертвовать, — да и жертвуют, Вера Павловна, значит, большое блаженство, — а все не то, совсем не то, {Текст: тревожное ее совсем не то, вписан.} не то, — это все равно, как если когда замечтаешься, сидя одна, просто думаешь: ‘ах, как я его люблю’, — так ведь когда так задумаешься, {мечтаешь} тут уж ни тревоги, ни боли никакой нет в этой приятности, а так ровно, тихо чувствуешь, — так вот то же самое, только в тысячу раз сильнее, когда этот любимый человек на тебя любуется, {Далее было: а. это можно и б. это, ведь, знаете, не одна минута} — и как это спокойно чувствуешь, — и не то что сердце сильнее бьется, нет, — то уж тревога была бы, этого не чувствуешь, а только грудь шире становится, дышится легче, — вот это так, это самое верное: дышать очень легко! Ах, как легко, — так что и час, и два пролетят, будто одна минута, — как одна минута, — нет, ни минуты, ни секунды нет, вовсе времени нет, все равно как уснешь и проснешься, — проснешься, чувствуешь, что много времени прошло с той поры, как уснул, — а как это время прошло, — это и ни одного мига не составило, Вера Павловна, и тоже опять все равно как после сна: не то что утомление, а напротив, свежесть, бодрость, будто отдохнул, — да так и есть, что отдохнул, я сказала: ‘очень легко дышится’ — это и есть самое настоящее. Какая сила во взгляде, Вера Павловна, — никакие другие ласки так не {не так} ласкают, не дают такой неги, как взгляд. Все остальное, что есть в любви, все не так нежно, как эта нега. — И все, бывало, любуется, все, бывало, любуется, — ах, что это за наслажденье такое, — это никто не может представить, кто не испытывал, {Далее было: да впрочем, что ж я ва<м>} — да вы это знаете. Вам не нужно этого рассказывать, — а как подумаешь об этом, то не можешь оторваться от этой мысли. Нет, я уж уйду, Вера Павловна, больше и говорить ни об чем нельзя. Я только хотела сказать, какой Сашенька добрый. Крюкова досказала свою историю Вере Павловне уже в другие дни. Они с Кирсановым прожили около двух лет, признаки {следы} начинавшейся болезни как будто исчезли, но {но когда} на третью весну чахотка вдруг обнаружилась уже в сильном развитии. Жить с Кирсановым было бы {значило бы} для Крюковой обрекать себя на скорую смерть, — но отказавшись от этой связи, она могла еще рассчитывать, что болезнь опять заглохнет надолго. {Далее было: если она будет} Они решились расстаться. Заниматься какою-нибудь усидчивою работою также значило бы губить себя. Надобно было искать должности горничной, экономки, няньки, что-нибудь в этом роде, и должности, и такой госпожи, при которой не было бы ни утомительных обязанностей, ни, в особенности, неприятностей. Условия довольно трудные. Но нашлось такое место. {Текст: Надобно было ~ место, вписан.} У Кирсанова были знакомства между начинающими артистами, — через них Крюкова определилась в горничные к одной из актрис русского театра, отличной женщине. Долго расставались и не могли они расстаться с Кирсановым. ‘Завтра отправлюсь на свою должность’ — и одно завтра проходило за другим. Плакали, плакали, и все сидели, обнявшись, пока уже сама актриса, знавшая, {слышавшая,} по какому случаю поступает к ней горничная, приехала за нею сама, догадавшись, почему она <л. 34> долго не является, и зная, что это продление разлуки очень вредно для бедной больной девушки. Пока актриса оставалась на сцене, Крюковой было очень хорошо жить у ней: актриса была женщина деликатная, Крюкова была привязана к своему месту — другое такое трудно было бы найти, — актриса была довольна горничною, горничная за то, что не имеет от нее неприятностей, привязалась и к ней самой, — актриса, увидев это, стала еще добрее, Крюковой было очень спокойно, {Вместо: Крюковой ~ спокойно, — было: жить Крюковой было отлично} и болезнь ее действительно не развивалась или почти не развивалась. Но актриса вышла замуж, покинула сцену и поселилась в семействе мужа, — тут, как и {уже и} прежде слышала Вера Павловна, привязался к горничной отец мужа актрисы, {Вместо: отец мужа актрисы — было: пожилой любитель} — добродетель Крюковой, положим, и не подвергалась никакому искушению, но начались домашние сцены: {Далее было: между бывшею актрисою и отцом ее мужа, Крюкова} бывшая актриса стала стыдить старика, старик стал сердиться, — Крюкова не хотела быть причиною семейного раздора, да если бы и хотела, то уже не имела бы прежней спокойной жизни на прежней должности, и бросила ее. Это было года через полтора после разлуки с Кирсановым. Она уже не виделась с ним в это время. Сначала он навещал ее, но радость свиданья так вредно действовала на нее, что он вытребовал у нее позволения не бывать у ней для ее же пользы. Крюкова пробовала жить горничиою еще в двух-трех семействах, но везде было столько тревог и неприятностей, что уж лучше было поступить в швеи, хоть это и было прямым обречением себя на быстрое развитие болезни, — ведь болезнь все равно развивалась бы и от неприятностей, пусть же [будет она] подвергаться той же судьбе без огорчений, только от одной работы. Год швейной работы окончательно подрезал Крюкову. Когда она поступила в мастерскую Веры Павловны, Лопухов, бывший там домашним доктором, делал все возможное, чтобы задержать ход чахотки, сделал много, то есть по трудности того небольшого успеха, который получал, но успех сам по себе был невелик. Крюкова до последнего времени находилась в обыкновенном заблуждении чахоточных, воображая, что ее болезнь еще не бог знает <как> развилась. Поэтому она сама не хотела отыскивать Кирсанова, зная, что свидания с ним были для нее ядом. Но уже месяца два-три она очень настойчиво спрашивала Лопухова, долго ли остается ей жить. Зачем это нужно знать ей, она не говорила, и Лопухов, конечно, не почел себя вправе прямо сказывать {Было: говор<ить>} ей о близости развязки, не видя в ее вопросах ничего, кроме обыкновенной привязанности к жизни. Он считал своим долгом успокоивать ее. Но как чаще всего случается, она не успокоивалась, а только удерживалась от исполнения мысли, которая могла доставить отраду ее концу: сама она видела, {она сама понимала} что ей недолго жить, и чувства ее определялись этою мыслью, но медик уверял ее, что она еще должна дорожить своим здоровьем, и {Далее было: в поступках} она знала, что должна верить ему больше, чем себе, потому и слушалась его в своих поступках и не отыскивала Кирсанова. Разумеется, это недоразумение не могло быть продолжительно: {Далее было: а. Крюкова так или иначе б. Лопухов или Вера Павловна скоро заметили} с приближением кризиса расспросы Крюковой о состоянии ее болезни сделались бы настойчивее, определеннее, если бы она и не высказала, что имеет еще {другую} особенную причину узнавать {знать} истину, кроме {кроме любви к жизни} обыкновенного интереса всех больных, то Лопухов или Вера Павловна заметили бы это, дело разъяснилось бы, и двумя-тремя неделями, {Далее было: позже} быть может несколькими днями позже все-таки дело пришло бы к тому же самому, к чему пришло несколько раньше благодаря неожиданному для Крюковой появлению Кирсанова в мастерской. Но {Но это появление} теперь недоразумение было прекращено не дальнейшим ходом расспросов, а этим случайным обстоятельством. — Как я рада, как я рада, {Как ~ рада вписано.} ведь я все собиралась к тебе, Сашенька, — с восторгом сказала Крюкова, когда ввела его в свою комнату. — Да, Настенька, я не меньше тебя рад, {Далее было: что встретил тебя} — теперь не расстанемся, переезжай жить ко мне, — сказал Кирсанов, увлеченный чувством сострадательной любви, {увлеченный ~ любви вписано.} — и, сказавши, тотчас же вспомнил: ‘как же я сказал ей это, — ведь она, вероятно, еще не догадывается о безнадежности и близости развязки’. Но она или не поняла в первую минуту смысла, который выходил из его слов, или если поняла, так не до того ей было, чтобы обращать внимание на этот смысл, и радость возобновления любви заглушала в ней скорбь мысли о близком конце, {Далее было: да впрочем} — она только радовалась и говорила: ‘Какой ты добрый, ты все по-прежнему любишь меня’. Но, когда он ушел, она поплакала: только теперь она или поняла или {или обратила} могла заметить, что поняла смысл возобновления любви, — тот смысл, что ‘теперь мне уж нечего беречь тебя, не сбережешь, по крайней мере пусть ты порадуешься’… И действительно, она порадовалась: он не отходил от нее ни на минуту, кроме тех часов, которые брали у него гошпиталь и должность, — так прошло около месяца, и болезнь быстро развивалась, был уже очень недалек конец, — и они все время были вместе, — и сколько было рассказов обо всем, что было с каждым во время разлуки, и еще больше было воспоминаний о прошлой жизни вместе, — и сколько было удовольствий: {Текст: и все время ~ удовольствий: вписан.} они гуляли вместе, — он нанял коляску, и они по целым вечерам каждый день ездили по окрестностям Петербурга, — она многих из этих окрестностей еще вовсе не видала и так восхищалась ими, {и так восхищалась ими, вписано.} — ей не часто приходилось бывать за городом, а теперь половину времени проводила среди зелени, — а {За каждый} человеку так мила природа, что даже этою жалкою, презренною, хоть и стоившею миллионы и десятки миллионов, {Вместо: миллионы ~ миллионов — было: очень дорого.} природою окрестностей радуются люди, {Далее было начато: а. которые б. в душе которых нет в. душа которых не [слилась] имеет воспоминаний о другой природе, хоть несколько} которым не была природа, {Так в рукописи.} более живая {нежная} и радостная, — они читали, они играли в дурачки, — они играли в свои козыри, играли в лото, — она даже стала учиться играть в шахматы, {Далее начато: чтобы} ‘потому что Сашенька любит шахматы’, как будто имела время выучиться, но больше всего он просто любовался на нее, и ей, как она говорила, ‘было очень легко дышать’. Вера Павловна несколько раз просиживала у них вечера, еще чаще заходила к Крюковой по утрам, чтобы развлечь ее, когда она оставалась одна, {Далее было: и все слушала, когда она была с нею одна} — и когда они были одни вдвоем, у Крюковой только и было все одно и то же содержание бесконечных рассказов — то, ‘какой Сашенька добрый’, и как он любуется на нее, и как легко дышится от этого, и как жарко он цалует ее, и тут она смеялась: ‘Как это он не устанет цаловать, — начнет, {Было: руки начнет} Вера Павловна, цаловать глаза, потом руки, потом станет цаловать грудь, потом ноги, — и ведь мне не стыдно, право не стыдно, а ведь я уж совсем отвыкла от мужских взглядов, — ведь я, Вера Павловна, женского взгляда стыжусь, — право стыжусь, — вы спросите наших девушек, какая я застенчивая, ведь я ни при одной из них не одевалась, — ведь я поэтому и жила в особой комнатке, Вера Павловна, потому что я очень застенчива, Вера Павловна, я очень стыдливая, Вера Павловна, — а как это так странно, Вера Павловна, вы не поверите, что когда он на меня любуется и цалует, мне не стыдно, а только так приятно и легко дышится, отчего это, Вера Павловна, — ведь вот, я даже вас стыжусь, отчего же его взгляда не стыжусь? — это, я думаю, Вера Павловна, не оттого ли, что уж он мне {что уж я и не считаю его} и не кажется другим человеком, а кажется, как будто мы оба один человек, как будто это не он на меня смотрит, а я сама на себя смотрю, и будто это не он меня цалует, а сама цалую, — право, так мне представляется, — это оттого и не стыдно’. <л. 34 об.> {В конце этой страницы рукописи, в обратном направлении, был начат текст, представляющий собою вариант начала VIII главы первой романа (см. ниже, стр. 715).} Прошло месяца четыре. {Было начато: а. Болезнь Крюковой б. Посещение Крюковой в. Меся<ц> Против фразы: Прошло месяца четыре — дата: 17 январ<я>} Заботы о Крюковой, потом воспоминания о ней обманули Кирсанова, — ему казалось, что теперь он безопасен от мыслей о Вере Павловне, и он не избегал ее, когда она, навещая {посещ<ая>} Крюкову, встречалась и говорила с ним, потом не избегал, когда она старалась развлечь его, — он очень грустил {Далее было: и ему не до того было, что} по бедной своей приятельнице. {Вместо: своей приятельнице. — было начато: Кр<юковой>} Пока он грустил, {Далее начато: дело шло хор<ошо>} оно, точно, {Далее начато: а. сближение с Верою Павловною [не показалось бы] не имело ничего} в его сознательных чувствах к Вере Павловне не было ничего, кроме дружеской признательности за ее участие. Но {Но сам} — читатель уже знает вперед смысл этого ‘но’, {Вместо: смысл этого ‘но’, — было: к чему относится это ‘но’} как всегда будет вперед знать, о чем {что} будет говориться после страниц, им прочтенных, {Вместо: будет ~ прочтенных — било начато: прочтет на следу<ющей>} — но, разумеется, чувство Кирсанова к Крюковой было при их второй встрече вовсе не то, как у Крюковой к нему, — любовь к ней давным-давно прошла {была} в Кирсанове, — он только остался расположен {Вместо: остался расположен — Было: дорожил} как <к> женщине, которую когда-то любил. {Далее было: а, В то время он был юношею, готовым броситься, б. А с той поры ведь он не остался в эти четыре года только с тем} То была жажда {неразборчивая жажда} юноши полюбить кого-нибудь, — когда Кирсанов перестал быть юношею, он {он перестал} мог только жалеть Крюкову, {Далее было: как не} не больше, — он был дружен с нею по воспоминанию, не больше. {и только} Грусть по ней скоро сгладилась, но когда она рассеялась {но очнувшись} на самом деле, ему все еще помнилось, что он занят этою грустью, {Далее было: хотя в} а когда он заметил, <что> уже не имеет грусти, а только вспоминает {помнит} о прошлой грусти, он увидел себя в таких отношениях к Вере Павловне, что увидел, {Вместо: что увидел — было: что почувствовал [надоб<ность>] себ<я>} что попался в большую беду. Вера Павловна старалась его развлекать, и что же было теперь, через два-три месяца после того, как начала она развлекать его от грусти о Крюковой? — Да ничего больше, как только то, что он почти каждый вечер или проводил у Лопуховых, или провожал куда-нибудь Веру Павловну — провожал часто вместе с мужем, чаще один. И какой был теперь характер дня Веры Павловны? — до вечера {до обеда} тот же самый, как и прежде, — но {но вечер} вот 6 {7} часов, — бывало она в это время идет одна в свою мастерскую или сидит в своей комнате и работает одна. А теперь, если ей ныне нужно быть в мастерской и вечером, Кирсанову сказано об этом накануне, и он является провожать ее, {Далее было: она занята} — по дороге туда и оттуда — впрочем, очень недальней — они толкуют о чем-нибудь, обыкновенно о мастерской, там она занята распоряжениями, и у него много дела, — он сидит, болтает с детьми, — тут же подсело несколько девушек и участвуют в болтовне обо всем на свете — и о белых слонах, которых так уважают в Индии, и о белых кошках, которых многие так любят у нас, — Кирсанов и половина компании находит, что это безвкусие, белые слоны, кошки, лошади, коровы — все это альбиносы, это болезненная порода, — в самом деле, по глазам у них видно, что они не имеют такого отличного здоровья, как цветные, — другая половина компании отстаивает белых кошек и коров, потому что они в самом деле очень милы, — и они вовсе не так болезненны — это предубежденье, — главная защитница их, {один главный оратор — защитник} девочка лет 14, пришла к такому заключению, {Вместо: пришла ~ заключению, — было: доказывает} она так и говорит, что ‘она пришла к этому заключению’: дикие животные имеют определенный цвет шерсти, — дикий белый гусь непременно серый, и если бы встретился дикий гусь с белыми перьями, он, точно, был бы альбинос и больной, — а ручные, домашние животные становятся разноцветными, и белый домашний гусь — такой же здоровый, как и темный, {черный} — ведь {ведь он тоже} темный тоже не серый {Далее было: неужели и он} — однообразие цвета исчезло, {распалось на} — или: {Далее было: они толкуют} не знает ли Кирсанов чего-нибудь поподробнее о жизни {Далее начато: Марии} самой Бичер-Стоу, роман которой мы все знаем? — Нет, теперь Кирсанов не знает этого, — а в следующий раз он будет знать, ему самому это интересно, {Далее было: он прочтет это} а теперь пока он может рассказать кое-что о Вильберфорсе, {Далее было начато: а. который дей<ствует?> б. и об англий<ских?>} — и в этом роде идут то рассказы Кирсанова, то споры Кирсанова с компаниею, детская половина которой каждый раз одна и та же, потому что всегда в полном комплекте, а взрослая половина каждый раз новая. {Далее было: Но Вера Павловна и теперь далек<о>} Они возвратились домой к чаю и сидят втроем после чаю очень долго, {Далее начато: Лопухов при Кирсанове} — теперь Вера Павловна и Дмитрий Сергеевич проводят гораздо больше времени вместе, чем когда не было тут же Кирсанова, — на половину вечеров, которые они проводят втроем, устроивается музыка, — даже больше, чем наполовину: Дмитрий Сергеевич играет, Вера Павловна поет, Кирсанов сидит и слушает, — иногда тоже играет, {поет. Далее было: а больше, сидит и слушает.} — тогда Дмитрий Сергеевич поет вместе с женою, а иногда Кирсанов поет вместе с нею, — но теперь они очень часто бывают в опере, — наполовину втроем, наполовину один Кирсанов с Верою Павловною. У Лопуховых {У них} чаще прежнего стали бывать гости, — прежде бывали почти только Мерцаловы, — теперь Лопуховы сблизились с двумя-тремя такими же милыми семействами, {Далее было: завели} — Лопуховы, Мерцаловы и два другие семейства положили каждую неделю поочередно устроивать маленький вечер с танцами в своем кругу, — бывает по 6, {по 5} иногда даже по 8 пар танцующих. Лопухов без Кирсанова не бывает {никуда не является} почти никогда ни в оперу, ни {ни на этих} в знакомых семействах, — но Кирсанов часто провожает один Веру Павловну в этих выездах, Лопухов часто говорит, что хочет оставаться в своем пальто на своем диване, — иногда этот диван оттягивает его из залы, где фортепьяно, когда у Лопуховых нет никого, кроме Кирсанова, {Далее было: он, замечая в нем эту наклонность} но это мало спасает его: через полчаса, много через час Вера Павловна и Кирсанов уж тоже бросили фортепьяно и сидят подле его дивана, — впрочем, Вера Павловна недолго сидит подле дивана, — она скоро устроивается полуприлечь на диване так, что мужу {Лопухову} все-таки просторно сидеть, — ведь диван широкий, — то есть не совсем уже просторно, но она обняла мужа одною рукою, и поэтому сидеть ему все-таки ловко. Вот таким-то образом прошли месяца три {уже два месяца} из тех четырех, которые прошли со времени рассказа {разговора В<еры Павловны>} Крюковой. Идиллии нынче не в моде, и я сам вовсе не люблю их, то есть лично я не люблю, как не люблю шампанского, не люблю гуляний, {печальных гуляний} не люблю лилового цвета, не люблю спаржи, — мало ли чего я не люблю, ведь нельзя же одному человеку любить все цвета, {Далее было: мне нравится яркий желтый с густым, несколько оранжевым отливом Далее дата: 18 янв<аря>} все блюда, все способы развлечения, все сорты вин, — но я знаю, что эти вещи, которые {Далее было: лично} не по моему личному вкусу, очень хорошие вещи, что они нравятся большему числу людей, чем то, которое, как я, предпочитает гулянью {Вместо: как я ~ гулянью — было: а. не находит в них [удов<ольствия>] личной приятности б. предпочитает [им более] шампанскому мадеру} — шахматную игру, спарже — кислую капусту с конопляным маслом, {Далее было: и что у большинства} знаю даже, что у большинства, вкусов которого я не разделяю, вкусы не хуже моих. {Вместо: вкусы ~ моих — было: вкусы [более сообразны][лучше] вернее, чем} Так, я знаю, что <у> огромного большинства людей, — которые ничуть не хуже меня, — счастье {даже счастье} должно иметь идиллический характер. А что идиллия не в моде и потому они чуждаются ее, так это не возражение: чуждаются ее, как лисица в басне чуждалась винограда, — кажется им, что недоступна идиллия, потому они и придумали: ‘пусть она будет не в моде’. А хорошая вещь почти для всех людей идиллия, — и возможная, очень возможная, — только не для одного или десяти человек, а для всех, — ведь и итальянская опера, {Далее было: и Невский проспект} и ‘Полное собрание сочинений П. В. Гоголя, Москва, {СПБ} 1361 г.’ — все это вещи, невозможные для одного, для десяти человек, — а для всех, как видите, очень возможны. Но пока итальянской оперы для всего города нет, {Вместо: для всего города нет, — было: нет} можно лишь некоторым особенно усердным меломанам пробавляться домашними концертами, и пока вторая часть ‘Мертвых душ’ не была напечатана для всей публики, только немногие, особенные поклонники Гоголя приготовляли каждый для себя, {Вместо: приготовляли ~ для себя — было: запаслись} не жалея труда, рукописные экземпляры, {списки} — рукопись хуже печатной книги, домашний концерт плох перед итальянской оперой, {Вместо: плох ~ оперой — было: хуже итальянской опер<ы>} — а все-таки хороша, все-таки хорош. {К последующему тексту романа, помеченному: 23 янв<аря> — относится заметка на полях: Отсюда я начинаю писать сокращенно, как писаны все мои черновые [ру<кописи>], — это я делаю потому, что надеюсь, Комиссия уже достаточно знакома с моим характером, чтобы знать, что в моих бумагах [(несколько густо зачеркнутых слов) ничего] и не может быть ничего противозаконного. Притом же, ведь это черновая рукопись, которая переписывается набело без сокращений. Но если непременно захотелось бы прочесть и эти черновые страницы романа, я готов прочесть их вслух (это легче) или дать ключ к сокращениям.} <л. 35> Если бы кто пришел посоветоваться с Кирсановым о таком положении, в каком он себя увидел, когда очнулся, а Кирсанов был бы посторонним человеком этому делу, он принял бы в ровное соображение интересы всех троих лиц, до которых могло коснуться дело, {Незачеркнутый вариант: которых оно могло коснуться} и сказал бы своему собеседнику: ‘Поправить дело бегством поздно, не знаю, как оно разыграется, но знаю, что бежать или оставаться одинаково опасно, делайте, как хотите, все равно’. Если б Кирсанов пришел посоветоваться с Лопуховым, Лопухов принял бы в главное соображение спокойствие Веры Павловны (по теории эгоизма, что для него самого {что свое} это главное, что ее интерес составляет главную его выгоду, пред которой другие соображения для него не важны) и сказал бы: ‘Друг мой, бежать — хуже, чем оставаться. Если ты остаешься, — я тебя знаю, — ты будешь держать себя так, чтоб она как можно дольше не замечала твоего чувства, в ней самой, без вызова с твоей стороны, оно возникнет, — вероятно, уж и возникло, остается только обнаружиться ему перед нею самой, скоро или нет это будет при тебе, мы еще не знаем, но твой отъезд тотчас же вызовет это, — он только ускорит дело, которого ты хочешь избежать, — твое удаление усилит ее чувство, в этом нет сомнения. {Текст: твое удаление ~ сомнения. — вписан.} Но важнейшая вещь не в этом: если ты будешь здесь, {Далее было: чувство это не будет иметь} мы всегда можем все вместе дружески обдумать, как нам поступить, но если тебя нет, {Далее было: будет тяжелее и борьба с чувством} не будет одного из лиц, {Вместо: нет ~ лиц, — было: нет, не будет одного из лиц [мне], которое должно быть выслушано для того или другого решения} об интересе которых пойдет дело’. {Далее было начато: а. Он подтвердил бы это б. Кроме того, подтвердилась бы теория эгоизма [которой он был в это] и он увидел бы} И как теоретик Лопухов наслаждался б наблюдением, как тут в его мыслях на практике главную роль играет ‘я’, прикрываясь беспристрастием, — он очень основательно доказал бы, что благородная роль, {Было: роль беспристрастная} которую он берет на себя, — роль, представляющая наиболее шансов для сохранения перевеса над Кирсановым в сердце Веры Павловны. {Вместо: Если бы кто пришел ~ Веры Павловны — было: Если бы кто-нибудь другой пришел посоветоваться с Кирсановым о таком положении, в котором он себя увидел, когда очнулся, а Кирсанов был бы посторонний человек этому положению, Кирсанов принял бы в ровное соображение интересы всех троих лиц, до которых могло коснуться дело, сказал бы своему собеседнику: ‘поправлять дело бегством — поздно. Как оно разыграется — не знаю, но оставаться или бежать — одинаково опасно [не для] — делай как хочешь, все равно’. Если бы Кирсанов [тот] пришел посоветоваться с Лопуховым, Лопухов принял бы в главное соображение интересы Веры Павловны <и> сказал бы ему: ‘друг мой, бежать — хуже, чем оставаться. Если ты останешься, — ты, я тебя знаю [не вино<ват?>], будешь держать себя так, чтобы она как можно дольше не замечала твоего чувства, в ней самой, без вызова с твоей стороны [пробудится, может быть], возникнет, — вероятно, уже возникло [такое чув<ство>], значит, уже только остается [обнаружиться ему] обнаружить для нее самой такое же чувство, как в тебе. Твое удаление наверное усилит его [если], а если оно еще не обнаружилось, то и обнаружит и усилит его’.} Но Кирсанов, конечно, не посоветовался с Лопуховым, как ему поступить, и {и конечно} судил о деле не как посторонний человек, {Вместо: конечно ~ человек — было начато: судил о деле не как посторонний} а как участник, потому он принял в главное соображение интересы Лопухова и решил удалиться. Прежняя штука — притвориться обиженным, выставить какую-нибудь пошлую сторону характера, чтоб опереться на нее для размолвки, — не годилась: два раза на одном и том же не проведешь, вторая попытка только раскрыла бы смысл первой {прежней} истории, показала бы его героем не только новых, но и прежних времен. Он подумал {рассудил} было, что лучше всего будет уехать на время из Петербурга. {Далее было: и приискал хороший предлог: стал говорить, что очень заинтересовался вопросом о климатическом влиянии на здорового и больного и думает сделать поездку для этого по местностям, климат которых отличается резкими особенностями. Поездка продлится полгода, может быть больше, в это время близкие отношения рассохнутся. [Но] Чтоб поездка не возбудила размышлений своей неожиданностью, а размышления не повели к открытию ее причины, надобно было приучить к мысли о ней — на это требовалось недели две-три. Он и подготовлял, и начал уже хлопотать о получении [отпуска] командировки или отпуска от службы. После этого текста следует отступ и начинается новая, не вошедшая в окончательный текст, главка (см. ниже, стр. 716)} Но рассудил, {увидел,} что и это было бы слишком эффектно, — лучше всего для дела, хоть труднее всех других способов удаления для него самого, было простое отступление тихим, незаметным образом, так, чтобы и не видели, что он отступает, — он выбрал это и исполнял свой метод, не выдав своего намерения {Далее было: взглядом} ни одним недомолвленным или немолвленным словом, ни одним взглядом, — по-прежнему был он свободен и шутлив с Верою Павловною, по-прежнему было видно, что ему приятно в ее обществе, только стали встречаться — чаще и чаще <л. 35 об.> — разные помехи ему бывать {Вместо: ему бывать — было: оставаться} у Лопуховых так часто, как раньше, оставаться у них целый вечер, как раньше, да стали делаться все одушевленнее споры его с Лопуховым о всяких ученых и неученых предметах, так что все более долго из времени, проводимого им у Лопуховых, приходилось просиживать ему у дивана в кабинете приятеля, — и все это делалось так постепенно, что эта перемена никому не была заметна, и все помехи являлись так натурально, что иногда сами Лопуховы гнали его от себя, напоминая, что он забыл обещание быть ныне дома — ведь у него хотел быть ныне тот и тот из знакомых, — забыл обещание быть ныне у такого-то знакомого, который ведь может и оскорбиться, — Кирсанов даже не всегда слушался этих напоминаний: не поедет он к этому знакомому, пусть сердится, он лучше поспорит с Лопуховым, — тоже развилась у него и Лопухова охота играть в шахматы. А помехи все накоплялись, и ученые занятия все неотступнее отнимали {требовали} у него вечер за вечером, — как ему иногда не хотелось возвращения к работе, — а невозможно, {Далее было: завтра} поутру не успел кончить, до завтра нельзя отложить, — и зачем он навязал себе это новое знакомство и это новое знакомство. — Нет, {Далее было: а. его нельзя за это порицать б. он напрасно ле<нится>} он не должен лениться, — нет, он не должен порицать себя за это и за это новое знакомство, потому что оно хорошо, — говорил ему иногда Лопухов. Труден был маневр — на целые недели надобно было растянуть этот поворот налево кругом {Далее было: и исполнить его по <1>, чтобы он бы не мог заметить} и повертываться так медленно, так ровно, как идет часовая стрелка: смотри на нее как хочешь внимательно, не увидишь, что она поворачивается, а она себе исподтишка делает свое дело, идет и идет в сторону от первого своего положения. Зато какое ж наслаждение было ему как теоретику любоваться своею ловкостью на практике. Эгоисты и материалисты, — ведь они все делают для своего удовольствия, и он мог, положа руку на сердце, сказать, что делает для своего удовольствия, чтоб любоваться своим искусством и молодечеством. Так прошел месяц, и если б кто сосчитал, то нашел бы, что в месяц {в неделю После: месяц — начато: дружб<а>} ни на волос не уменьшилась эта короткость с Лопуховыми, но втрое уменьшилось время, которое он проводит у Лопуховых, и в четыре раза уменьшилось время, которое проводит он с Верою Павловною. Еще два-три месяца, и при всей неизменности дружбы {Далее было: он будет} друзья мало будут видеться. Зоркие глаза у Лопухова — неужели они ничего не замечают? Нет, ничего. И Вера Павловна ничего не замечает? Ничего. И Вера Павловна ничего не замечает в себе? Нет, ничего не замечает, только — снится ей сон. И снится Вере Павловне сон. Лежит она вечером на своей мягкой, теплой кроватке и читает, — только книга опускается от глаз, и думается Вере Павловне: — Что это в последнее время стало мне несколько скучно? или это не скучно, а так — да, это не скучно, а только я вспомнила, что ныне хотела я ехать в оперу, да этот Кирсанов такой невнимательный, поздно поехал за билетами, — будто не знает, что, когда поет Бозио, {Вместо: когда поет Бозио, — было: что на ‘Норму’ с Гризи Далее в рукописи везде осталось: Гризи Здесь же на полях помета: везде Бозио} нельзя достать билетов в И часов утра. Конечно, его нельзя винить — ведь он до 5 часов работал, {Далее было: так бы не брался. Нет, я} а все-таки виноват, нет, я сама буду вперед ездить с Дмитрием. Через него пропустила ‘Норму’ — ведь это неприятно. {скучно} Если б у меня был такой голос, как у Бозио, я, кажется, целый день пела бы. И если б познакомиться с Бозио? Как бы это сделать? Этот артиллерист знаком с Тамберликом, нельзя ли через него? Нет, нельзя. Да и какая смешная мысль, — зачем знакомиться с Бозио? Разве она станет петь {Вместо: она станет петь — было: она поет} для меня? Ведь она должна беречь свой голос. {Далее было: La donna e mobile…} А когда ж это Бозио успела выучиться по-русски? и как чисто она произносит, но какие же смешные слова, и откуда она выкопала такие пошлые стишки, — да она, должно быть, училась по той же грамматике, по которой училась я: там они приведены в пример для расстановки знаков препинания, — как это глупо приводить в грамматике такие стихи, — и хотя бы стихи-то были не так пошлы, — но нечего думать о стихах, {но некогда заниматься стихами} надобно слушать, как она поет их. Час наслажденья лови, лови. Младые лета отдай любви… Какие смешные слова! и ‘младые лета’ вместо молодые лета, — а еще говорят — не устарел Пушкин, но какой голос и какое чувство! какое чувство! У нее голос стал гораздо лучше прежнего, гораздо лучше — удивительно, — вот я не знала, как с нею познакомиться, а она сама приехала ко мне с визитом — как она узнала мое желанье? — Да ведь ты давно зовешь меня, — говорит Бозио — и все по-русски. — Я тебя звала, Джулия? {Имя: Джулия — в тексте осталось ошибочно: так авали певицу Гризи, имя Бозио — Анджолина.} Да как же я могла звать тебя, когда я с тобою незнакома? Но я очень рада видеть тебя. Вера Павловна раскрывает полог, чтоб подать {позна<комиться>} руку Бозио, но певица хохочет — это уж скорее не Бозио, а де-Мерик в роли цыганки в ‘Риголетто’, — и отбегает, и прячется за пологом, {Далее было: и откуда может} — как досадно, этот полог прячет ее, а раньше его не было, откуда он взялся? {Было: как нарочно взялся Против этих слов дата: 25 янв<аря>} — а Бозио прячется за пологом. — Знаешь, зачем я к тебе приехала? — и хохочет, — да, де-Мерик, только голос несравненно лучше. — Да кто ж ты {ты такая} — ведь ты не де-Мерик? — Нет. — Ведь ты Бозио? Певица хохочет. — Узнаешь, а нам надобно заняться тем, за чем я к тебе пришла. Я хочу читать с тобою твой дневник. {Против слов: ведь ты ~ дневник. — дата: 26 янв<аря>} — У меня нет никакого дневника, я никогда не вела его, — говорит Верочка. — Посмотри, что ж это лежит на столике у твоей кровати? {Вместо: Посмотри ~ кровати? — было: А что ж у тебя в руках?} Верочка смотрит — на столике лежит толстая тетрадь с надписью: ‘Дневник В. Л.’ {В. П. Л.} Откуда взялась эта тетрадь? Верочка берет ее, раскрывает, — тетрадь писана ее рукою — когда же? {Против текста: Верочка смотрит ~ когда же? — дата: 27 янв<аря>.} — Читай последнюю страницу. Верочка читает: ‘Снова мне приходится часто сидеть одной по целым вечерам — но это ничего, я так {я к этому} привыкла’. — И только? — Только. — Нет, ты не все читаешь! — Здесь ничего больше не написано. — Меня не обманешь, — а это что? Из-за полога протягивается рука, — как хороша эта рука, — нет, это не рука Бозио, только у Фиоретти {Вместо: только у Фиоретти — было: разве это Ф<иоретти> В рукописи Фьорито} такие руки, — и как же она протянула руку через полог, не раскрывая полога? {Вместо: не раскрывая полога? — было: Ведь полог не раскрыт?} Рука дотрогивается до строк. — Читай, — говорит гостья. Что за странность? На странице выступают под ее рукою новые строки. — Читай, — повторяет гостья. Верочка читает: ‘Нет, одной скучно теперь, это прежде мне не было скучно. Отчего это раньше мне не было скучно одной?’ — Переверни страницу назад, — говорит гостья. Вера Павловна перевертывает страницу. ‘Лето нынешнего года…’ Кто ж так пишет дневник? Надобно было написать 1855, положим, июль или июнь, и написать, какое число, а тут: ‘лето нынешнего года’. Кто ж так пишет в дневниках? ‘Мы едем, по обыкновению, за город {Было начато: Мы едем за}. В этот раз едет с нами миленький. (Ах, так это август — какое же число, не помню, кажется, около 10, это про ту поездку, после которой бедный мой миленький захворал.) Как это приятно’. — Только? — говорит гостья. — Только. — Нет, ты не все читаешь. А это что? Снова сквозь нераскрывающийся полог является рука, снова касается страницы, снова выступают новые строки. {Против текста: Снова ~ новые строки. — дата: 28 янв<аря>} ‘Миленький все время гулянья говорил {спорил} с этим несносным Рахметовым {Ральгиным} — или, как они все зовут его в шутку, ригористом — и с другими его товарищами, подле меня посидел {В рукописи: едва посидел} едва четверть часа, кроме того времени, когда мы сидели рядом в лодке, — да и тут больше говорил с Рахметовым. — 11 августа у нас сидели {Вместо: у нас сидели — было: снова сидели} студенты, миленький весь вечер говорил с ними. Зачем {Почему} он отдает им так много времени, мне так мало? У него много занятий, так, но ведь {Далее было: он отдыхает же, ведь он сам мне говорит: я читаю этот вздор только для отдыха, а собственно этого не стоит читать, — почему же отдых только за книгою, а [не со мной] не в разговоре со мной?} не все же время он работает, — ведь он сам говорит, что {Далее начато: много времени} и отдыхает, думает о чем-нибудь только для отдыха, {Далее начато: или читает какую-нибудь} почему ж он отдыхает и думает один, почему не со мною?’ — Переверни еще несколько листов {Вместо: еще ~ листов — было: еще страницу. За месяц или за полтора. Верочка посмотрела на последнюю страницу третьего дня. Как это странно написано, надобно было написать 23 дек<абря>, — еще, — еще лист назад. Несколько листов} назад. ‘Я {а. Мы б. Я задумала} на днях открываю швейную и отправилась к Жюли просить заказов. {Далее начато: а за мной зае<хал>} Миленький заехал к ней за мною. Она велела подать {Она поставила} завтрак, велела {стала} подать шампанское. Заставила меня выпить почти два стакана. Мы с нею {Было начато: Я так} начали шалить, бегать, бороться. Так было весело’. — Будто только? — Снова рука гостьи касается страницы, снова выступают новые строки. ‘А миленький смотрел и смеялся. Почему ж бы ему не пошалить с нами? Ведь это было бы {Нам было бы} еще веселее. Разве это было бы неловко принять участие в нашей игре? {Далее начато: или не сумел бы} Нисколько, но нет, у него такой характер, — он только не мешает, он одобряет, он радуется — и только’. — Переверни страницу. ‘Ныне мы с миленьким были в первый раз у наших после моей свадьбы. Мне было так тяжело видеть, как я раньше жила. Миленький мой, от какой отвратительной {ужасной} жизни он меня избавил. Ночью мне при снился страшный сон: будто маменька упрекает меня в неблагодарности и говорит правду, но такую страшную правду, что я начала стонать, — миленький услышал этот стон и вошел в мою комнату, — а я уж пела — все во сне, потому что пришла моя любимая красавица и утешила меня Миленький был моей горничной. Так было стыдно. Но он так скромен только поцаловал мое плечо’. {Далее было: Разве только? Читай дальше.} Опять рука касается страницы, опять выступают новые слова. ‘А ведь это даже как будто обидно’. {Далее было: Тогда мне это понравилось.} — Переверни страницу. ‘Нынче я ждала своего друга Дмитрия {Лопухова} на бульваре подле нового моста: там живет {была} дама, у которой думала я жить гувернанткой. Но она не согласилась. Мы воротились домой очень унылые. Я в своей комнате перед обедом думала все о том, как лучше умереть, потому что нельзя так жить, как я живу теперь, — вдруг за обедом Дмитрий говорит: ‘Вера Павловна, пьем здоровье моей невесты и вашего жениха!’ — я едва могла удержаться, чтоб не заплакать тут же при всех от радости о таком неожиданном избавлении. После обеда мы долго говорили с Дмитрием о том, как мы будем жить. Как я люблю, он выводит {избавляет} меня из подвала’. — Читай же все снова… ‘Так неужели я люблю его за то, что он выводит меня из подвала? Не самого его, а свое избавление из подвала?’ — Переверни, читай самую первую страницу. ‘Ныне, в день моего рожденья, мы в первый раз говорили с Дмитрием, и я полюбила его. Я еще ни от кого не слышала таких благородных, утешительных слов, — как он сочувствует всему, что требует {нуждается} сочувствия, хочет помогать всему, что требует помощи, как он уверен, что счастье возможно, что оно должно быть, что злоба и горе не вечно, что быстро {скоро} идет к нам новая, светлая жизнь. Как у меня расширялось сердце, когда я слышала эти уверения человека серьезного, ученого — ведь они подтверждали мои мысли, — как добр он был, когда говорил о нас, бедных женщинах, — каждая женщина полюбит такого человека. Как он умен, как благороден, как он добр!’ {Далее было: Разве только? Читай дальше.} — Хорошо, переверни опять на последнюю страницу. — Но эту страницу я уже прочитала. — Нет, это еще не последняя. {Далее было: 22 декабря. Но эта страница была} Переверни еще лист. — Но <на> этом листе ничего нет. {Вместо: Но ~ нет. — было: И он был Далее дата: 29 янв<аря>} — Читай же, — видишь, как много написано на нем. Снова выступили от прикосновения руки гостьи строки, которых не было раньше, — и Вера Павловна читает: ‘Он человек благородный, {Далее было: я за это полюбила} он мой избавитель. {Далее было: за это полюбила} Но {Далее было: а. сходны ли мы б. благородство в. Такую любовь Кирсанову внушает благородство} благородство внушает приязнь, избавитель награждается признательностью, {Вместо: избавитель ~ признательностью, — было: за него [Кирсанову] избавителю внушается признательность.} преданностью. Разве у него натура, может быть, более пылкая, {Вместо: Разве ~ пылкая, — было: а. Начато: Сходны ли б. Разве [любовь за] та любовь, которая называется страстною любовью [внушается], более сходна с чувством и вся только и [ огромного благородства, великих услуг] [он страст<ный>] [у него характер более страстный] У него натура может быть более страстной} чем у меня. Когда кипит кровь, ласки его жгучи. Но есть {Но только есть ли у меня} другая потребность {Далее было: а. Начато: кто б. любуется ли он} — потребность тихих, долгих ласк. Знает ли он ее? Сходны ли наши характеры? Сходны ли наши потребности? Он готов умереть для меня — и я для него — но {Далее было: а. живая эта приязнь б. наша приязнь — любовь ли? Любовь то [для меня] к нему — я такую любовь} довольно ли этого? Мыслями ли обо мне живет он? Мыслями ли о нем живу я? Люблю ли я его такою любовью, какая нужна мне? Раньше я не чувствовала этой потребности тихой {долгой} нежности, — нет, мое чувство к нему не…’ — Гадкая, злая, {Далее было: проклинаю тебя! вскрикнула Вера Павловна} зачем ты здесь? Я не звала тебя! Уйди, я не хочу читать! — Вера Павловна бросает тетрадь. Гостья смеется тихим, добрым, таким нежным, таким увлекательным смехом: {Далее было начато: Я не хожу без} — Да, ты не любишь его. — Проклинаю тебя! Вера Павловна просыпается с этим восклицанием {Далее было: а. она вся дрожит страшно б. она вся дрожит} и быстрее, чем сознала, что она только видит сон и что она проснулась, {Далее было начато: уже бежит в испуге <для> того, чтоб прямо бежать [иск<ать>] за} она уж вскочила, она бежит. <л. 36> — Мой милый, ласкай меня, защити меня, мне снился страшный сон! {Далее было: мне снился} Она жмется к мужу. — Милый мой, ласкай меня, будь нежен со мною, защити меня! — Верочка! Что с тобою? — Муж обнимает ее. — Ты вся дрожишь, ты бледна, босая ты бежала по холодному полу, {Далее было: — Верочка} моя милая, согрейся здесь, дай мне поцаловать эти ножки, согреть их. — Да, ласкай меня, спаси меня, мне снился гадкий сон, мне снилось, что я не люблю тебя. — Милая моя, кого же ты любишь, как не меня? Нет, это пустой, смешной сон. — Да, я люблю тебя, только цалуй меня, ласкай меня, я тебя буду любить, я тебя люблю! ласкай меня! Она крепко обнимает мужа, вся жмется к нему и, успокоенная его ласками, тихо засыпает, цалуя его. В это утро Дмитрий Сергеевич {Далее было: не идет, проснувшись} не идет звать жену пить чай, — она здесь, {спит здесь} прижавшись к нему, — она еще спит. Он думает, {Он боится} смотря на нее: ‘что это с нею? чем она была испугана? что снилось ей?’ — Оставайся здесь, Верочка, я принесу сюда чай, — {Далее было: а ты лежи, — так я} не вставай, мой дружочек, {Далее было: зачем?} умываться. Я подам тебе, ты умоешься, не вставая. — Да, я не буду вставать, мне так хорошо здесь, какой ты умный, миленький, как я тебя полюблю! Вот я и умылась, неси сюда чай — нет, прежде обними меня, мой миленький, — и она долго не выпускает его из своих объятий. — Ах, мой миленький, какая я смешная, как я к тебе прибежала, что теперь подумает Маша? Нет, мой миленький, мы это скроем от нее, что я проснулась у тебя. Принеси мне сюда одеваться. Ласкай меня, мой миленький, ласкай меня, я очень люблю тебя, тебя мне нужно любить — я буду любить тебя, как еще не любила. Комната Веры Павловны теперь стоит пустая. {Вместо: теперь стоит пустая — было: пустая} Она, уж не скрываясь от Маши, поселилась в комнате мужа. ‘Как он нежен, как он ласков! Мой милый, и я могла думать, что ты не любишь меня, что я не люблю тебя? {Далее было: Вера Павловна хо<чет?>} Какая я смешная’. — Верочка, теперь ты успокоилась, моя милая, скажи же мне, что тебе приснилось третьего дня? — Ах, мой миленький, ничего, пустяки, — мне только приснилось, что я тебе сказала, что ты мало ласкаешь меня, — а теперь мне так хорошо, мой милый. {мой друг} Зачем мы всегда не жили с тобою так? Тогда мне не приснился бы этот гадкий сон, — страшный, гадкий, я не хочу помнить его. — Да ведь без него мы не жили бы так, как теперь. — Правда, мой миленький, я очень благодарна ей, этой гадкой, она не гадкая, она хорошая. {добрая.} — Кто она? у тебя новая подруга? {Далее было: так} — Да, мой миленький, новая, ко мне приходила какая-то женщина с таким очаровательным голосом, гораздо лучше Бозио, — и какие у нее руки, мой миленький, — ах, какая дивная красота, — только я руку и видела, мой миленький, сама она пряталась за пологом, мне снилось, что у моей кроватки, — той, брошенной, — есть полог и что она прячется за ним, — но какая дивная рука у нее, мой милый! и она пела мне про любовь и подсказывала мне, что такое любовь, я поняла теперь, мой милый, — какая глупенькая была я раньше, мой миленький, я не понимала {Далее было: какая глупая} — ведь я была девочка, мой миленький, глупенькая девочка? — Моя милая, всему своя пора: и то, как мы раньше жили с тобою, — любовь, и то, как теперь живем, — любовь. Одним нужна одна, другим — другая любовь, раньше тебе было довольно одной, теперь нужна другая. Да, ты стала женщиной, мой друг, {Вместо: стала ~ друг — было: из девочки стала женщиной, мой друг, как хороша ты стала} и то, чего не нужно было тебе раньше, стало нужно теперь. Проходит неделя, две. Верочка нежится после обеда, — ведь теперь в своей комнате, в своей комнате бывает она только за делом, {Далее было: а. и странно б. смешно} — диван вынесен из комнаты Дмитрия Сергеевича, ему нет места, он в комнате Веры Павловны, а на его месте стоит кроватка Веры Павловны, — кроватка {она} узенькая, но тем лучше — ведь {Далее было: Вера Павловна так обнимает мужа, когда спит} подушка Веры Павловны его грудь, — ей просторно, она умеет так хорошо, ловко прилечь, обнявши его, — Верочка нежится после обеда на своей кроватке, у кроватки сидит муж и любуется на нее. — Ах, мой миленький, зачем ты цалуешь мои ноги? Ведь я этого не люблю. {Далее было: Да? и не люби} — Да? ну, значит, я обижаю тебя, — и буду обижать. — Миленький мой! Ты во второй раз избавляешь меня — спас меня от злых людей, спас меня от себя самой! Ласкай же меня, милый, ласкай меня! Проходит месяц. Верочка опять нежится после обеда на своей кроватке в комнате мужа, — она обняла мужа, прилегла к нему головой на грудь, — но она задумывается, задумывается — и на глазах слезы, он цалует ее, но не прогоняет поцалуями слез — они тихо льются. — Верочка, милая моя, что с тобою? Она плачет и молчит, — нет, она отерла слезы. — Нет, не ласкай меня, мой милый. Довольно. Благодарю тебя. — Она {И она} смотрит ему в глаза. — Благодарю тебя, ты так добр ко мне. — Добр, Верочка? Что это значит? — Добр, мой милый, ты добрый. Через два дня. Вера Павловна опять нежится, — нет, не нежится, а только лежит и думает, — в своей комнате на его диване. Он сидит подле нее, обнял ее, думает. Лопухов: ‘Да, это не то. Во мне нет того’. Вера Павловна: ‘Какой он добрый. Какая я неблагодарная!’ Вот что они думают. Она говорит: — Мой милый, иди к себе, занимайся или отдохни. — Зачем же, Верочка, ты гонишь меня? Мне здесь хорошо. — Нет, иди, мой милый, ты довольно делаешь для меня, — иди, отдохни. Он начинает цаловать ее, и она забывает свои мысли, и ей опять так сладко и легко дышать. — Благодарю тебя, мой милый. Проходит два дня. {Другой день} А Кирсанов совершенно счастлив. Трудновата была борьба в этот раз, но зато сколько и довольства собою. — Он честен. Да. Он сблизил их. Он лежит на своем диване и думает: ‘будь честен, и будет отлично, — какое простое правило! {Далее было: И ведь} — Счастливы те, кто родился с наклонностью понять его. И я довольно счастлив в этом отношении. Конечно, я очень много, может быть больше, чем натуре, обязан развитию. {Вместо: Конечно ~ развитию. — было: Но как нужно очень большое развитие ума.} А постепенно будет развиваться это в обычное правило, которое будет внушаться всем воспитанием, всею обстановкою жизни. Тогда как легко будет всем жить на свете, — так, как теперь мне. Да, {Далее начато: да, здесь и сам доволен, и они довольны — не риго<рист>} я очень доволен. Надобно, однако, зайти к ним. Я не был уж около месяца. Пора, хоть это уж и неприятно мне. Теперь меня уж не тянет к ним. {Далее было начато: но мне как-то неловко, так как для меня все прошло} — Но пора, — на-днях заеду {зайду} на полчаса. Или лучше не быть, — кажется, можно и не быть, — побываю через два-три месяца, — кажется, уж отступление сделано вполне, маневры кончены, скрылся из виду, и не заметят, две недели или три месяца не буду я у них’. А Лопухов входит в комнату жены, берет на руки свою Верочку, несет ее на ее кроватку. — Отдыхай здесь, мой друг, — и любуется на нее. Она задремала, улыбаясь. Он сидит и читает. А она уж снова открыла глаза и думает: {Против текстов: Проходит два дня ~ я у них’ и: А Лопухов ~ и думает: — знаки перестановки: 2) и 1)} ‘Как у него убрана комната: кроме необходимого нет ничего. Нет, и у него есть и свои прихоти: этот ящик сигар, который я ему подарила {подарила еще} в прошлом году, — он еще стоит на окне, ждет своего срока. {Далее было: едва ли кто из всех наших знакомых знает} Как он любит старые сигары, — да, ведь он теперь знает в них толк, — это для него единственная роскошь, — единственная прихоть. Нет, и вот еще прихоть, — фотография этого старика, {Далее начато: двух} — какое благородное лицо у старика! Какая смесь наивности и проницательности в его глазах, во всем выражении лица! Сколько хлопот было Дмитрию достать эту фотографию, — ведь портретов Овена нет нигде, ни у кого. Писал ему три письма, двое из бравших письма не могли отыскать старика, третий нашел. Как он был счастлив, когда получил эту фотографию и письмо от святого старика, {Вместо: святого старика — было: старика} как он зовет его, в котором старик хвалит меня по его словам. А вот и другая роскошь: мой портрет. {Далее было: А сколько времени он собирал на него деньги, — говорят, портрет хорош — еще бы, ведь он обошелся ему, кажется,} И только. {Далее было начато: В самом деле? Неужели так дорого? Ведь не все} Неужели дорого стоило бы купить {повесить} какие-нибудь гравюры или фотографии, как у меня? — Нет, это не потому, что дорого, а потому, что ему не нужно это. {Далее было вписано: В моей комнате цветы — у него нет цветов? Ведь это так мило, а у него нет и цветов, а у Кирсанова} А отчего ж мне приятно, что в моей комнате стены не голые? У него нет и цветов, которых так много в моей комнате, — отчего мне нужны цветы, а ему не нужны? Неужели оттого, что я женщина? Что за пустяки! Или это оттого, что он серьезный, ученый человек? Но ведь у Кирсанова комнаты точно так же убраны — у него есть и гравюры, и цветы, — а ведь он тоже ученый и серьезный человек’. — ‘И почему ему скучно отдавать мне много времени? — думает опять Вера Павловна. {думает опять Вера Павловна вписано.} — Ведь это ему стоило усилия? неужели оттого, что он ученый и серьезный человек? Но ведь Кирсанов… Нет, {Далее было: не хочу думать этого, это гадко думать} он добрый, добрый, он все для меня сделал, он все готов для меня сделать, — кто может так любить, как он? {Далее было: этот месяц я его больше люблю, я только его люблю и буду любить} Я его люблю, и я готова на все для него’. — Верочка, а ты уж не спишь? — Миленький мой, отчего у тебя в комнате нет цветов? — Изволь, мой друг, я заведу, завтра же. Мне просто не случилось подумать об этом, что это хорошо, а это очень хорошо. — И о чем я тебя еще просила бы: купи себе фотографий, — или лучше я тебе куплю на свои деньги, и цветов и фотографий. {Далее было: Дня через два после этого Лопухов вошел к Кирсанову и сказал очень просто: — Я зашел звать тебя к нам, — ты нас совсем забыл. — С удовольствием, только вы не претендуйте на мою забывчивость: ты знаешь, сколько у меня работы. Но, пожалуй, нынешним вечером я могу располагать. В самом деле, отказаться не будет ли неловко, не возбудит ли это подозрений? Нет, нисколько. — У меня нынешний вечер занят, Дмитрий [ты извинишь меня], но в другой день — когда хочешь. Но вы не сердитесь на меня: [ведь я] ты знаешь, я от души люблю вас, но у меня столько занятий. [- Понятно, Александр, ты готовишься к экзаменам. — Каким? Я, кажется, уж выдержал все, какие нужно, — не то, что ты, недоучившийся студент. — А что, Александр, как ты думаешь: порядочные люди наблюдают друг за другом? — С ученою целью — почему порядочному человеку не понаблюдать и другого порядочного человека, как всякое другое существо? Но с житейской, я теперь говорю, не стоит наблюдать человека [так] тому, кто знает людей: и без наблюдений можно все знать и видеть вперед]. — Ну, когда случится, только пожалуйста не забывай нас. Ты нас не боишься? — С какой стати? — Так. — Дмитрий, чем я подал тебе повод так говорить со мною? — А разве нужны поводы, Александр, и что особенного я сказал? — Ничего. Я просто пошутил. [Но ты, кажется, . . . Послушай, что я тебе скажу еще, так, в шутку: как ты полагаешь: а я вижу, как ты полагаешь, мы с тобою знаем человеческое сердце? — Не знаю, знаем ли мы его, но ты знаешь.] — Слушай, Александр, я тебе предложу чисто теоретический вопрос: ревность естественное чувство, или нет? [Если два друга расходятся] Если расположение двух приятелей изменилось, на это должна быть причина, или нет? — Вероятно. — Мы были с тобою дружны, или нет? Тянуло нас делить время друг с другом, пли нет? — Да. — Осталось это чувство во мне, расположение во мне? Ты молчишь? — Да. — А в тебе? Я постоянно захожу к тебе и не так, что} — Милая моя, тогда действительно они будут для меня приятны. Верочка, ты была задумчива, ты думаешь о своем сне. {ты была ~ сне. вписано. К этой же фразе относится зачеркнутый текст: Что это за перемена в Верочке? думал Лопухов. Угадать нетрудно.} Мой друг, позволишь ли ты мне просить тебя, чтобы ты рассказала {Вместо: чтобы ты рассказала — было: что ты видела} мне побольше {подробно} об этом {о том} сне, который так напугал тебя? — Мой миленький, мне так тяжело вспоминать его. — Но, Верочка, может быть полезно будет мне знать. — Изволь, мой миленький. Мне снилось, что я скучаю оттого, что не поехала в итальянскую оперу, что я думаю о ней, о Бозио, {Далее начато: хотела познаком<иться> с Бозио} и ко мне пришла какая-то женщина, которая все пряталась за пологом и велела читать мне мой дневник, — у меня там было написано все только о том, как мы с тобою любим друг друга, а когда она дотрогивалась рукою до страниц, на них выступали новые слова, говорившие, что я не люблю тебя. {Далее начато: а. Прости меня, Верочка б. Благодарю} — Прости меня, мой друг, что я еще спрошу тебя. Ты только видела во сне? — Милый мой, неужели, {неужели не только} если б не только, я б не сказала тебе? {Далее было: Разве я стану скрывать от тебя} <л. 36 об.> Это было сказано так нежно, так искренно, так просто, что Лопухов почувствовал волнение, сладости которого всю жизнь не забудет тот, кому счастье дало испытать его, — о, как жаль, что немногие, очень немногие мужья могут иметь это чувство. {Далее было: Вот нагрела за [все] любовь и} Все радости счастливой любви ничто перед этим чувством, — оно навсегда наполняет чистейшим довольством, самою святою гордостью грудь человека: в словах Веры Павловны, сказанных с некоторою грустью, слышался нежный упрек, — но ведь смысл этого упрека был: ‘друг мой, неужели ты не знаешь, что {Далее было: моим мужем} ты заслужил полное мое доверие, — жена должна скрывать от мужа {Далее было: муж от жены} тайные движения своего сердца — таковы отношения, в которых они стоят друг к другу, но ты, мой друг, держал себя так, что {Далее было: ты не только муж мой} от тебя {Далее было: я не} мне не нужно утаивать ничего, что мое сердце открыто перед тобою, как <перед> мною самой’. Это великая заслуга в муже, эта награда покупается только высоким нравственным достоинством, — кто заслужил ее, тот {тот благородный} вправе считать себя человеком безукоризненного благородства, тот смело может надеяться, {Далее было: что он не будет знать упреков совести и} что совесть его чиста и всегда будет чиста, что мужество никогда не изменит ему, {Далее было: что он смело может смотреть в глаза каждому и что он выше всех,} что во всяких испытаниях он останется спокоен и тверд, что судьба почти не властна над миром его души, что с той минуты, как он заслужил эту великую честь, до последней минуты жизни, каким бы ударам ни подвергался он, он будет счастлив сознанием своего человеческого достоинства. Мы довольно знаем Лопухова, чтобы сказать, что он не был человек сентиментальный, — но он был так тронут словами жены, что стал на колени. — Верочка, ты упрекнула меня, но этот упрек мне дороже всех слов любви. Прости меня, я оскорбил тебя {Далее было: а. смыслом б. но как я счастлив} своим вопросом, но как я счастлив, что мой дурной вопрос вызвал этот упрек. {Вместо: что мой дурной ~ упрек. — было: а. что оскорблением этим б. что услышал в. что слышу} Посмотри, слезы на моих глазах, со времени детства это первые мои слезы. {Вместо: со времени ~ слезы. — было: первые слезы мои [с тех пор как я], я не помню, чтоб} Он не сводил с нее глаз весь этот вечер, и ей ни разу не подумалось, что это он делает усилие над собою, чтоб быть нежным, и этот вечер был одним из самых радостных в ее жизни. Но когда она заснула на коленях {на руках} у него, он положил ее в ее постельку, стал думать о ее сне. {словах.} Для него дело было не в том, любит ли она его, {Далее было: он думал о том} — это уж ее дело, в котором и она не властна, и он, как он видит, не властен, — его дело разобрать: из какого отношения явилось в ней предчувствие, что она не любит его. Не первую это ночь сидел он долго в раздумье, {Далее было: а. он раздумывал б. Начато: он несколько уж } — уж несколько дней он видел, что не удержит за собою ее любви, — потеря тяжелая, конечно, но что ж делать? Если б он мог изменить свой характер, если б он мог бы приобрести то влечение к тихой неге любви, какого требовала ее натура, — о, тогда, конечно, было бы другое, — но он видел, что эта попытка напрасна: наклонности, которой не дала природа или не развила жизнь независимо от намерений, нельзя развить в себе усилием воли, а без влечения ничего не делается так, как надобно. Стало быть, вопрос о нем решен. Но что он может сделать для нее? Она еще не понимает, что в ней происходит, {Далее было: если б она более могла понимать} она еще не так много пережила сердцем, как он, — что ж, ведь она моложе его четырьмя годами, это натурально — не может ли он, более опытный, разобрать того, чего не в силах разобрать она? Как же разгадать ее сон? {Против фразы: Как ~ сон? — дата: 30 янв<аря>} Скоро явилось у Лопухова предположение: причина ее мыслей должна заключаться в том обстоятельстве, из которого произошел ее сон. В этом поводе ко сну должна заключаться какая-нибудь связь с его происхождением. Она говорит, что скучала оттого, что не поехала в оперу. Он стал обдумывать ее образ жизни — постепенно все для него прояснялось. Большую часть времени, остающегося у нее свободным, находилась она, так же как он, {Вместо: находилась ~ как он — было: проходила у нее, так же как у него} в одиночестве. Потом началась перемена, — она была постоянно развлечена, теперь опять возобновлялось прежнее. {Далее начато: Ясно, что} Этого возобновления она уж не может принять равнодушно: оно не по ее натуре, — оно было бы не по натуре и большинству людей, особенно загадочного тут ничего нет. От этого было уж очень недалеко до предположения, что разгадка всего {Далее было: заключается} — ее сближение с Кирсановым и потом удаление Кирсанова. Почему ж Кирсанов удалился? Он выставлял причиною недостаток времени, множество занятий. Но человека честного и развитого нельзя обмануть никакими выдумками. Он может обманываться сам от невнимательности, — он может не обращать внимания на факт, так и Лопухов ошибся, когда Кирсанов удалился в первый раз, — собственно говоря, ему не было интереса доискиваться причины, по которой удалялся Кирсанов, — ему нужно было только подумать, не он ли виноват в разрыве дружбы, нет, — так ему не о чем думать, он не дядька Кирсанову, он ее педагог, обязанный направлять {Далее было: стопы человека} на путь истины стопы человека, который сам понимает вещи не хуже его. Да и какое ему дело, в сущности, до Кирсанова? Разве в отношениях с Кирсановым было что-нибудь особенно важное для него? Пока ты хорош и хочешь, чтоб я любил тебя, мне очень приятно, нет, — мне очень жаль, и ступай, куда хочешь, — не все ли равно мне? Что {Но что} одним глупцом на свете больше или меньше, что составляет мало разницы, что я принимаю глупца за хорошего человека, это мне очень обидно — только и всего. Если наши интересы не связаны с поступками человека, эти поступки в сущности очень мало занимают человека серьезного — за исключением двух случаев, которые служат только видимым исключением только для людей, привыкших понимать слово ‘интересы’ в узком смысле обыденного расчета, — это случаи: когда мы имеем умственный интерес в поступках человека, или когда мы <имеем> в них интерес нашей совести, когда они занимательны для нас с теоретической стороны, как психологическое явление, объясняющее натуру человека, {Текст: которые служат ~ человека — вписан.} но в тогдашних глупых выходках Кирсанова не было ничего такого, что не {что Лопухов не} было бы известно Лопухову за очень обыкновенную принадлежность нынешних нравов, — не редкость было и то, что человек, имеющий порядочные убеждения, поддался слабости, происходящей от нынешних нравов. Другой случай исключения — когда судьба человека зависит от нас, — тут мы были бы виноваты перед собою, если б были невнимательны к нему, — но Лопухову не могло же представляться тогда, что он может играть важную роль в судьбе Кирсанова. Следовательно, ступай, мой друг, от меня, куда тебе угодно, какая мне надобность. — Но теперь не то: действия {судьба} Кирсанова представлялись в связи с интересами женщины, которую Лопухов любит, — он не мог не подумать о них внимательно, — а подумать внимательно о факте и понять его причины — это почти одно и то же для человека с тем образом мыслей, какой был у Лопухова, — в сам Лопухов находит, что его теория дает безошибочные средства к анализу движений человеческого сердца, — и я, признаюсь, согласен с ним в этом: в те долгие годы, как я считаю {дорожу} ее за истину, она ни разу не вводила меня в ошибку и ни разу не отказывалась легко открывать мне истину, как бы глубоко ни была затаена истина какого-нибудь человеческого дела. Через какие-нибудь полчаса раздумья для Лопухова было ясно все в отношениях Кирсанова к нему и Вере Павловне. {Далее было: с той минуты} Но {Но это было так} он долго все сидел и думал все о том же, все о том, — предмет был слишком занимателен, разъяснять было уже нечего, но открытие было так любопытно что довольно долго не давало уснуть. Однако с чего ж, в самом деле, расстроивать свои нервы бессонницею, — ведь уж три часа: если не спится, надобно принять морфию, — он и принял две сонные пилюли, ‘вот только взгляну еще на Верочку’. Но вместо того чтобы подойти и взглянуть, Лопухов пододвинул кресла к ее постельке и уселся в них, — взял ее руку и поцаловал. ‘Миленький мой, ты заработался, — какой ты добрый, как я тебя люблю’, проговорила она впросонках. Против морфия {Далее было: бессонница не} не устоит никакое крушение духа, — на этот раз двух пилюль оказалось достаточно, вот уже одолевает дремота. {вот ~ дремота вписано.} Следовательно, крушение сердца приблизительно равнялось, по материалистическому взгляду Лопухова, своею силою четырем стаканам крепкого кофе, против которых одной пилюли мало, трех уже много. {против которой ~ много вписано.} Он заснул, смеясь над этим сравнением. На другой день Кирсанов только что лег читать для отдыха после своего довольно позднего обеда по возвращении из гопшиталя, как вошел Лопухов. {Против текста: На другой день ~ Лопухов. — дата: 31 янв<аря>} — Не во-время гость хуже татарина, — сказал Лопухов шутливым тоном, но тон выходил не совсем удачно шутлив. — Я тревожу тебя, Александр, но есть чего потревожиться, мне надобно поговорить с тобою серьезно. — Эти слова были сказаны уж без шутки. ‘Что это значит? Неужели догадался?’ думал Кирсанов. — Поговорим-ко. Погляди мне в глаза. ‘Да, он говорит об {Да, он хочет говорить о} этом, нет никакого сомнения’. — Слушай, Дмитрий: — мы с тобою друзья. Но есть вещи, которых не должны позволять себе и друзья. Я прошу тебя прекратить разговор. Я не расположен теперь к серьезным разговорам. И никогда не бываю расположен. — Глаза Кирсанова <смотрели> как будто перед ним человек, которого он подозревает в намерении совершить злодейство. — Нельзя не говорить, Александр, — продолжал Лопухов спокойным, но несколько глухим тоном: — Я понял твои маневры. — Молчи. Я запрещаю тебе говорить, если ты не хочешь иметь меня своим вечным врагом, если не хочешь потерять моего уважения. — Ты не боялся терять мое уважение, — помнишь? Теперь ведь это ясно. Я тогда не обратил внимания. — Дмитрий, я прошу тебя уйти, или я ухожу. — Не можешь уйти. Как ты полагаешь, твоими интересами я занят? Кирсанов молчал. — Мое положение выгодно. Твое в разговоре со мною — нет. Я представляюсь совершающим подвиг благородства, {Далее было: но ты знаешь} но это все вздор. Мне нельзя поступать иначе, по здравому смыслу. Я прошу тебя, Александр, прекратить эти маневры. Они ни к чему не ведут. — Как? Неужели было уж поздно? Прости меня, — сказал Кирсанов и сам не <мог> отдать себе отчета, радость или огорчение волнует его душу от этих слов: ‘они ни к чему не ведут’ — но лицо его вспыхнуло. — Нет, ты не так меня понял. Вовсе не было поздно. До сих пор еще ничего нет, что будет, мы увидим. Но теперь видеть еще нечего, {Вместо: Вовсе ~ нечего, — было: Еще ничего нет, но удаление твое ни к чему не приведет} — и притом, Александр, я не знаю, о чем ты говоришь, — и ты точно так же не знаешь, о чем я говорю — правда? Мы не понимаем друг друга. Правда? Нам незачем понимать друг друга. Так? Тебе эти загадки, которых ты не понимаешь, неприятны. {Далее начато: Позволь, это разговор} Их не было. Я ничего не говорил. Я ничего не имею тебе сказать. Давай сигару: я забыл свои в рассеянности, — закурим и начнем рассуждать об ученых вопросах, — я только за этим к тебе и пришел — поболтать, от нечего делать, об этих странных опытах искусственного произведения белковины. Давай же сигару. — Лопухов закурил сигару, пододвинул кресла, чтобы положить ноги, разлегся поспокойнее и продолжал: — да, это великое открытие, если оправдается. {Далее было: я советовал} Ты повторяешь опыты? — Нет еще, но надобно. — Пожалуйста, повтори внимательнее. Ведь полный переворот всего вопроса о пище, — фабричное производство главного питательного вещества из неорганических элементов. Величайшее дело, — стоит {Далее начато: важнее} Ньютонова открытия. Ты согласен? — Конечно, только сильно сомневаюсь в верности опытов, раньше зли позже мы до этого дойдем несомненно, — но теперь еще едва ли дошли. — Ты так думаешь? И я точно так же. Значит, наш <разговор> кончен. До свиданья, Александр. Но, прощаясь, я прошу тебя бывать у нас часто. До свиданья. Глаза Кирсанова вспыхнули. — Ты, кажется, хочешь, Дмитрий, чтоб я предположил в тебе низкие мысли? — Вовсе я этого не хочу. Но ты должен бывать у нас. Что тут особенного? Разве мы с тобою не приятели? Что особенного в моей просьбе? — Я не могу, Дмитрий. Ты затеваешь дурное или безрассудное дело. — Я не понимаю, о каком ты деле говоришь, и должен тебе сказать, что этот разговор мне вовсе теперь не нравится, как тебе не нравился он за две {за десять} минуты. — Я требую объяснения, Дмитрий. — Незачем. Ничего нет, и объяснять нечего, и понимать нечего. {Далее было: Надобно только наблюдать и я должен наблюдать.} Ты донимаешь. — Нет, я не могу отпустить тебя. — Кирсанов взял Лопухова за руку. — Садись. Ты начал говорить, когда не было нужно, ты требуешь от меня бог знает чего, — ты должен выслушать. Лопухов сел. {Кирсанов сел.} — Какое право имеешь ты требовать от меня того, что для меня тяжело? Чем я обязан перед тобою? И к чему это? Это нелепость. Постарайся выбить романические бредни из твоей головы. То, что мы с тобою признаем за нормальную жизнь, {Далее было: это при смене обы<чаев>} будет так, когда переменятся понятия, обычаи общества. Его надобно перевоспитать, это так. Оно перевоспитывается развитием жизни. Но пока оно не перевоспиталось, не изменилось совершенно, мы не имеем права рисковать чужою судьбою. Ведь это страшная вещь, — ты понимаешь? — Нет, я ничего не понимаю, Александр. Я не знаю, о чем ты хотел говорить. Тебе угодно видеть какой-то удивительный смысл в простой просьбе твоего приятеля, чтоб ты не забывал его, потому что ему приятно видеть тебя у себя. Я не вижу, отчего тут приходить в азарт. — Нет, Дмитрий, в таких разговорах ты не отделаешься от меня шутками. Мало ли чего мы с тобою не признаем? Ты не видишь ничего оскорбительного в пощечине, — и я тоже. Но ведь ты был бы бесчестный человек, если бы дал кому-нибудь пощечину, потому что этим делом, в сущности пустым, ты отнял бы спокойствие у человека. {Далее было: и я это считаю обидою, потому} По-нашему, этот человек должен засмеяться и назвать обидчика глупцом, больше ничего. {Вместо: засмеяться ~ ничего. — было: улыбнуться и больше ничего} Но ведь он не в силах сохранить это благоразумие против общественного мнения, говорящего ему, что он смертельно обесчещен, — и ты сам, может быть, — я почти наверное — потерял бы спокойствие {Вместо: потерял бы спокойствие — было: не смог бы спокойно того} от этой обиды, которую сам вовсе не считаю обидою. Ты понимаешь меня? Это такое же самое дело. Я, ты теперь знаем, что это — вздор. Но тот человек, — положим, женщина, — на кого обращаются укоризны, она не может оставаться спокойною, она мучится мелкими ежедневными неприятностями, гадкими преследованиями со стороны общества. {Далее было Это бесчестное дело} Подвергать им человека — положим, мы говорим о женщине — бесчестно. Слышишь ли? Я говорю, что у тебя бесчестные мысли. — Друг мой, ты говоришь совершенную правду, только я не знаю, к чему ты ее говоришь. Я ничего тебе <не> говорил о своем намерении {Далее было: обидно} подвергать опасности или неприятностям со стороны общества или каким-то преследованиям какого-то человека, — которого ты еще вдобавок признаешь за женщину. Ты фантазируешь {Далее было: ты говоришь вздор} и больше ничего. Я прошу тебя, своего приятеля, не забывать меня, потому что мне, как твоему приятелю, приятно проводить время с тобою, — только. {Далее было: тут все. Что ты гор<ячишься>} Исполнишь ты мою приятельскую просьбу? — Она бесчестна, я сказал тебе, я не делаю бесчестных дел. — Это похвально. Но ты разгорячился из-за каких-то фантазий, которых я совершенно не понимаю. Поговорим об ученых предметах. Это успокоит нас обоих, и ты, может быть, взглянешь на мои слова, как следует рассудительному человеку. Очень полезно было бы повторить опыты Сегена, который в маленьком размере производит осуществление Лапласовой теории возникновения солнечной системы, — я советовал бы тебе похлопотать об этом и постараться упростить их, чтоб {Далее было: эти опыты} в гимназиях можно было {Далее было: делать это наглядное подтверждение} давать ученикам это наглядное подтверждение истины, очень важной. — Ты бесишь меня, Дмитрий. — Бешу, потому что ты хотел беситься. Но, видно, в самом деле ты стал фантазером, и надобно вразумлять {образум<ить>} тебя. А я сделаю тебе несколько вопросов. Если мы без неприятности себе можем доставить какое-нибудь удовольствие человеку, то расчет, по моему мнению, требует, чтоб мы доставили его, потому что мы сами получим от этого удовольствие. Так? — Это вздор, Дмитрий. Ты говоришь не то. — Я ничего не говорю, Александр. Я только занимаюсь теоретическими вопросами. Вот еще один: если в ком-нибудь пробуждается какая-нибудь потребность, — какая бы то ни было, все равно, — ведет к чему-нибудь хорошему наше старание заглушить в нем эту потребность? По моему мнению, нет: она только примет утрированный размер, {Далее было: если заглушается} — это будет дурно, <л. 37> или примет какое-нибудь фальшивое направление, — это будет вредно, или, заглушаясь, будет заглушать жизнь, — это будет жаль. — Дело не в том, Дмитрий, — я поставлю этот теоретический вопрос в другой форме: имеем {можем} ли мы право подвергать человека риску, если ему и без риска хорошо? Будет время, когда все потребности натуры каждого человека будут удовлетворяться вполне, — это мы с тобою знаем, но мы оба одинаково твердо знаем, что это время еще не пришло. Теперь благоразумный человек доволен и тем, {Далее было: когда может [жить] быть порядочным} если ему привольно жить, хотя бы не все стороны {потребности} развивались тем положением, в котором ему привольно жить: от добра добра не ищут. Благоразумный человек — положим, что это женщина, положим, что это привольное положение — замужство, — это все равно, я говорю только для примера, — благоразумный человек должен довольствоваться таким положением. {Далее было: и я} Кто смеет подвергать его риску потерять хорошее, которым он, может, доволен, чтоб посмотреть, не удастся ли приобрести ему лучшее, без которого ему легко обойтись? Золотой век еще впереди, Дмитрий, — мы еще на грани, {Далее было: только на границе} железный — проходит, почти прошел, но золотой еще не настал. {Далее было: Теперь еще не время, еще надобно различать потребности, со временем каждый будет есть только те блюда, которые наиболее ему по вкусу. Но мы еще не достигли такого изобилия.} Если б потребность, — положим, потребность любви, — я опять говорю только к примеру, это все равно, — если б она вовсе не удовлетворялась, если б она удовлетворялась плохо, тогда я не имел бы возражений против риска. Но если она удовлетворяется хорошо, человек может не рисковать, — я нахожу, что он прав и благоразумен, если он не хочет рисковать, — и я говорю, что дурно и безумно поступит тот, кто станет не желающего рисковать подвергать риску. Что ты можешь возразить против этого? Ничего! Пойми же, что ты не имеешь права. — Я на твоем месте, Александр, говорил бы точно то же, что ты, — я говорю, как ты, только для примера, что у тебя есть какое-нибудь место в этом теоретическом вопросе, — я знаю, что он никого из нас не касается, мы говорим только как ученые, {Далее было: о гипотезах} а не о любопытных сторонах общих научных воззрений, — по этим воззрениям каждый судит о всяком деле со своей точки, по своим личным отношениям к делу, — я только в этом смысле и говорю {Далее было: что твое положение и мое положение} о том, что на твоем месте я стал бы говорить точно так же, как и ты. Ты на моем месте говорил бы точно так же, как я. С общей научной точки зрения ведь это бесспорная истина: А на месте В есть В, если б оно на месте В не было В, оно еще не было бы на месте В, ему бы недоставало чего-нибудь, чтоб быть на месте В, — так ведь? Следовательно, и против этого нечего тебе возразить, как мне нечего возразить против твоих слов. Но я тебе предложу еще один ученый вопрос, тоже общий вопрос, не имеющий никакого житейского применения ни к кому из нас. Предположим, что есть три человека, — предположение, не заключающее в себе невозможного. Предположим, что у одного из них есть тайна, которую он желал бы скрыть от двух остальных, что один из этих двух угадывает тайну первого и говорит ему: ты должен сделать то, о чем я просил {прошу} тебя, или я открою эту тайну третьему. Как ты думаешь об этом случае? А Кирсанов побледнел и долго тер лоб рукою. — Дмитрий, ты поступаешь со мною дурно, — проговорил он наконец. — Это все равно, хорошо или дурно. И притом я не понимаю, о чем ты говоришь, — я говорю с тобою как ученый с ученым, мы предлагали друг другу разные отвлеченные задачи, — мне, наконец, удалось предложить тебе такую, над которой ты задумался, и мое ученое самолюбие удовлетворено. Поэтому я прекращаю этот теоретический разговор. У меня много работы, {У меня деланного} не меньше, чем у тебя. Итак, до свиданья, — не претендуй, что не сидел у тебя долго. Кстати, чуть было не забыл: что ж, Александр, ты исполнишь мою просьбу бывать у нас, твоих добрых приятелей, которые всегда рады тебя видеть, бывать так же часто, как в прошлые месяцы? — Лопухов встал. Кирсанов долго сидел, потирая лоб. Лопухов {Далее было: а. стоял б. не у<ходил> в. сидел} опять присел и закурил {спокойно курил} сигару. — Ты дурно поступаешь со мною, Дмитрий, — я не могу не исполнить твоей просьбы, но в свою очередь я налагаю на тебя одно условие: я буду бывать у вас, но ты обязан сопровождать меня из своего дома повсюду, куда я должен буду отправляться. Слышишь? я без тебя не делаю ни шагу ни в оперу, ни к кому из знакомых. — Не обидно ли это условие, Александр? Разве такой человек, как я, может иметь сомнение в таком человеке, как ты? — Благодарю тебя, Дмитрий, но я вовсе не об этом и думал. {не про то и говорил.} Я такой обиды не нанесу тебе. Свою голову я бы положил в твои руки без всякой оглядки, — надеюсь, что имею право ждать этого и от тебя. Нет, я думал не об этом. У меня совершенно другая цель. — Теперь угадываю. Да, ты много сделал в этом смысле и хочешь еще заботливее хлопотать об этом. Что ж, в этом случае ты прав. Да, меня надобно принуждать. Но, мой друг, как я ни благодарен тебе, из этого ничего не выйдет. Я сам пробовал принуждать себя. У меня есть воля, ты знаешь. Но то, что делается по расчету, по чувству долга, по усилию воли, а не по влечению натуры, выходит безжизненно. {Далее было: пассивно.} Благодарю тебя. А что, ведь мы с тобою никогда не цаловались, — теперь, может быть, и у тебя есть охота? {Вместо: теперь ~ охота? — было: и едва ли и у тебя нет} Они горячо поцаловались. {Вместо: Они ~ поцаловались — было Кирсанов обнял Лопухова. За этой фразой следует набросок: Далее, план только I Возвращение К.<ирсанова> достаточно оправдывалось: он в 4 месяца рассеяния запустил работу, теперь спустил ее, снова имеет свободное время. Поэтому В.<ера> П.<авловна> ничего не заметила, но замечает: он с нею обходится не так, как с дру гимн. И почему он таскает с собою повсюду Лопухова? II Разговор. К.<ирсанов> говорит: счастлива женщина, которая имеет такого мужа как Л.<опухов>, называет ее, нет, под другим именем. 1/2 III. III. Через полтора месяца В.<ера> П.<авловна> бежит к мужу: Я люблю его — Ну, так что ж? — Нет, я ему сказала, чтоб он не бывал у нас. IV Через три дня. Муж говорит: Верочка [не лучше ли было бы нам поселиться], я давно не виделся с родными, я съезжу. — Как? Ты смеешь? Сцена. 3/4 III. V. Через неделю. Нет, мой друг, прости меня, я не могу жить без него, но как я люблю тебя. 1/2 IV. VI. Она стеснена — Л.<опухов> думает: когда переедем на дачу, ничего — переезжают — сначала действительно ей легче. 1/2 IV. VII. Через два месяца. Нет, то же, потому что зависимость от доброты, милости мужа. VIII. То, что в начале повести. IX. Приходит ригорист. Глава IV. 1. Письмо Л.<опухова> — 2. Ответ В.<ерочки> и К.<ирсанова> 3. 4-й сон Верочки. 5 глава готов план. 5. Через полгода: буду медиком. Может быть, в 4 главе только.} Возобновление частых посещений Кирсанова объяснялось очень натурально: пять месяцев он был слишком отвлечен от занятий и запустил много работы. Потому он должен был долго сидеть над нею, не разгибая спины, теперь он справился с нею и может свободнее располагать своим временем. И действительно, это было прекрасно и не возбуждало никаких сомнений в Вере Павловне. И, с другой стороны, Кирсанов выдерживал свою роль с прежней безукоризненной артистичностью. Он боялся за себя, что когда он войдет к Лопуховым после ученого разговора с своим другом, {когда он войдет ~ другом, вписано.} несколько сконфузится или покраснеет от волнения, или {Далее было: будет слишком избегать смотреть на Веру Павловну} в глазах его отразится его волнение, когда он в первый раз взглянет на Веру Павловну, или что он будет слишком заметно избегать смотреть на нее в весь вечер, — нет. Он остался и имел полное право остаться доволен собою за минуту встречи с нею: приятная дружеская улыбка человека, который очень рад, что возвращается к старым приятелям, от которых должен был отрываться на несколько времени, спокойный взгляд, бойкий и любезный разговор человека, на душе у которого нет никакой заботы, {мысли} нет никаких мыслей, кроме тех, которые беспечно льются у него с языка, если бы вы были самая злая сплетница и смотрели на него с величайшим желанием найти что-нибудь не так, вы не увидели {не заметили} бы в нем ничего другого, кроме как человека, который очень рад, что может приятно убить, от нечего делать, вечер в обществе своих хороших знакомых. А если первая минута была так хорошо выдержана, то что значит выдержать себя в остальной вечер? А если первый вечер он умел выдержать себя, то было бы трудно ему держать себя в следующие {в остальные} вечера? Ни одного слова, {Далее было: ни одного взгляда} которое не было бы совершенно свободно и беззаботно, ни одного взгляда, который не был бы хорош и прост, прям и дружествен — и только. Но — если он держал себя не хуже прежнего, то глаза, которые смотрели на него, уже были расположены замечать многое, чего не замечали прежде, чего и не могли бы заметить никакие другие глаза, — да, никакие другие глаза не могли бы заметить: сам Лопухов удивлялся непринужденности, которая ни на один миг не изменила Кирсанову, — но гостья недаром пела и заставляла читать {Вместо: заставляла читать — было: читала} дневник. Слишком зорки8 становятся глаза, когда эта гостья шепчет на ухо. Даже и эти глаза не могли увидеть ничего, — но они не видели многих мелочей, которые увидели бы теперь, — и то, что они не видели их, что этих мелочей, незаметных ни для кого другого, не было, {Далее было: эти глаза, которые указывают, что написано в дневнике в недоставало} — этого уже было довольно, чтобы глаза заметили: тут что-то не так. Вот, например, Вера Павловна с мужем и Кирсановым отправились на маленький очередной вечер к Мерцаловым. Почему Кирсанов не вальсирует на этой бесцеремонной вечеринке, где сам Лопухов вальсирует, потому что здесь такое правило: если ты семидесятилетний старик, но попался сюда, дурачься вместе с другими, — ведь никто здесь ни на кого не смотрит, у каждого одна мысль: побольше шуму, побольше движенья, то есть побольше веселья каждому и всем. Кирсанов начал вальсировать, — но зачем он несколько минут не начинал? Неужели стоило думать: решиться или не решиться на такой подвиг? Если б не стал вальсировать, дело было бы наполовину открыто тут же, если б он стал вальсировать и не вальсировал с Верою Павловною, дело вполне раскрылось бы тут же, — но он был слишком ловкий артист в своей роли, — ему не хотелось вальсировать с Верою Павловною, поэтому вздумал было он вовсе не вальсировать, но — вальсировал и с нею точно так же, как с другими, потому от его недолгого колебанья, не имевшего никакого видимого отношения {видимой связи} ни {ни к нему} к Вере Павловне, ни к кому на свете, остался в ее уме только маленький, самый легкий вопрос, — вопрос, который сам по себе был бы <не> заметен даже для нее, несмотря на шепот гостьи-певицы, если б та же певица не нашептывала беспрестанно таких же самых маленьких, самых ничтожных вопросов. Почему, например, когда они {Далее было: возвращаясь} на другой день условились ехать в оперу на ‘Пуритан’ {‘Elis <не закончено>} и когда Вера Павловна сказала мужу: ‘миленький, ты не любишь этой оперы, {Далее начато: зачем тебе} ты будешь скучать, {Далее было: не езди, мы} я поеду с Александром Матвеевичем, — ведь для него всякая опера наслаждение, — кажется, если б я или ты написали {сочинили} оперу, он и ту стал бы слушать’, — почему Кирсанов не поддержал мнение Веры Павловны, что ‘в самом деле, {Далее было начато: а. тебе чуть б. тебе чуть ли не} Дмитрий, я не возьму тебе билета’, — почему это? То, что миленький все-таки едет, это, конечно, ничего, ведь он теперь повсюду провожает жену по ее же просьбе, раз она его попросила: ‘отдавай мне больше времени’, {‘больше времени отдавай мне’,} и он с той поры никогда не забывает этого, — это так, но ведь Кирсанов не знает этой причины, почему ж он не поддержал мнения Веры Павловны? Конечно, это пустяки, и Вера Павловна не помнит их, почти не замечает, но эти пустяки, почти незаметные, все-таки производят и производят свое дело, — и, например, такой разговор уж весьма много подвигает дело. Между другим разговором сказали несколько слов {Текст: Между ~ слов — вписан.} о Мерцаловых, у которых были накануне, похвалили их согласную жизнь, заметили, что это редкость, {Далее было: в семьях} — это говорили все, и в том числе Кирсанов заметил: ‘как я уважаю такого мужа, как Мерцалов, перед которым жена может совершенно свободно раскрывать свою душу, — как счастлива должна быть такая жена, у которой никогда не было и не будет мысли, что она должна сколько-нибудь опасаться мужа или остерегаться перед ним!’ Только сказал Кирсанов — и каждый из них троих думал сказать то же самое, но случилось сказать Кирсанову, — но зачем он это сказал? Что это такое значит? Ведь если понять это с известной стороны, что такое это? Это похвала Лопухову, это прославление счастья Веры Павловны с Лопуховым. Конечно, это совершенно применяется к Мерцаловым, конечно, это может сказать человек, совершенно не думающий ни о ком, кроме них, — а предположим, что он думает и о Мерцаловых и вместе еще о ком-нибудь другом? Тогда, конечно, он говорил это о Лопухове и о Вере Павловне и сказал это для Веры Павловны, — зачем же он это сказал? <л. 37 об.> Это повторение в духе басни о волке и ягненке, это всегда так бывает: {Вместо: Это ~ бывает, — было: а. как вы изложили б. Это повторение [наоборот] в противоположном смысле} если явилось в человеке настроение {Вместо: если ~ настроение — было: а. Начато: тогда мы не б. это говорит так : если возбудить такое настроение, что один человек хочет владеть} искать чего-нибудь, он находит во всем то, чего ищет, — пусть не будет никакого следа, а он все-таки видит след, пусть незаметно и тени, {Вместо: и тени — было: никакой тени} а он все-таки видит не только тень того, что ему нужно, он видит все, что ему нужно, видит уж в самых несомненных чертах, и эти черты с новым взглядом, с каждой новой мыслью ему делаются все яснее. А тут, кроме того, был действительно очень осязательный факт, который раскрывал все: ясно, что Кирсанов уважает Лопуховых, {Веру Павловну} — зачем же он слишком на два года расходился с ними? Ясно, что он человек вполне порядочный, — каким же образом он выставлялся тогда человеком пошлым? Пока Вере Павловне не было надобности думать об этом, она и не думала, как не думал Лопухов, {Далее было: Ей не было надобности подумать — и вся история скоро стала ясна ей, как Лопухову, — а когда стало ясно ей, что Кирсанов любит ее, ей стало ясно, отчего ей было скучно, когда он [перестал] два месяца тому назад перестал бывать у них, отчего она читает в дневнике и видит в нем [необыкновенные] новые строки, ее смутившие. Это открытие зрело в ней медленно, незаметно для нее самой, — и вот однажды [поутру] посла обеда она сидела в своей комнате и читала.} теперь ее влекло {тянуло} думать. Медленно, незаметно для нее самой зрело в ней это открытие. {Перед фразой: Медленно ~ открытие. — дата: 1 февр<аля>} Все накоплялись мелкие, почти забывавшиеся впечатления слов и поступков Кирсанова, на которые никто другой не обратил бы внимания, которых она сама почти не замечала, а только подозревала, предполагала, медленно росла {медленно росло это из главного недоумения} занимательность {важность} вопроса: ‘почему же он почти три года {Вместо: почти три года — было: а. Начато: один б. более <чем> два года } избегал ее?’ {Далее было: а. и как можно так бороться б. и росло мнение } Медленно укреплялась мысль: ‘такой человек не мог удалиться по чувству мелочного тщеславия, которого в нем решительно нет’, — и за всем этим, неизвестно к чему думающимся, еще смутнее и медленнее поднималась из немой глубины жизни в сознание мысль: ‘почему же я думаю о нем? что он такое для меня?’ И вот, однажды, после обеда, Вера Павловна сидит в своей комнате, {Далее было: и думает} шьет и думает. Начала она думать спокойно, но являлись воспоминания, вопросы, — мелкие, немногие, — росли, умножались, — и вот они тысячами роятся перед ее мыслью и все растут, все растут и все сливаются в один вопрос, роковой, форма которого все проясняется: ‘что ж это такое со мной? о чем я думаю, что я чувствую?’ — и пальцы Веры Павловны забывают шить, и шитье опустилось из ‘пустившихся рук, и Вера Павловна немного побледнела — вспыхнула, побледнела больше, {сильнее} и как огонь коснулся ее запылавших щек, и они побелели, как снег, — она вскочила и, вся дрожа, с блуждающими глазами вбежала в комнату мужа, — бросилась на колени к нему, {Далее было: как огонь загорелись} судорожно обняла его, склонила голову к нему на плечо, чтоб {Далее было: обняла} поддержало оно ее голову, чтоб скрыло {чтоб скрыть} оно лицо ее, и задыхающимся голосом проговорила: — Милый мой, я люблю его, — и зарыдала. — Что ж такое, моя милая Верочка, чем же тут огорчаться тебе? — сказал Лопухов, лаская жену. — Я не хочу обижать тебя, мой милый, я хочу любить тебя. — Что ж, постарайся, посмотрим, — если можешь, прекрасно, {Далее было: ведь ты знаешь, что я тебя люблю} дай идти времени, {Далее было начато: обдумай, увидишь силу своего чувства, если нет, тогда увидишь, что [тебе] тут} успокойся. Ты не можешь обидеть меня — ведь ты ко мне {Далее было: расположена} очень сильно расположена, — как же ты можешь обидеть меня? — Он стал гладить ее волоса, поцаловал ее в голову, {в лоб,} стал пожимать ее руку, {Вместо: стал ~ руку, — было: взял ее руку} она долго рыдала, но постепенно успокоивалась. Лопухов давно уж ждал этого признания, потому и принял его с видимым хладнокровием, — но как бы ни были мы приготовлены к тяжелому для нас событию, оно все-таки тяжело действует на нас, когда совершается. — Я не хочу с ним видеться, я скажу ему, чтоб он перестал бывать у пас, — говорила Вера Павловна. — Как сама рассудишь, мой друг, как лучше для тебя, так и сделай. А когда ты успокоишься, мы посоветуемся. Ведь мы с тобою, что бы ни случилось, не можем не быть друзьями? Дай руку, — пожми мою, — видишь, как хорошо? — Каждое из этих слов говорилось после долгого промежутка, а промежутки были наполнены тем, что он цаловал ее волосы, ласкал ее, как брат огорченную сестру. — Помнишь, мой друг, что ты мне сказала, когда мы с тобою стали женихом и невестою? ‘Ты выпускаешь меня на волю!’ — Опять молчание и ласки, — помнишь, как мы с тобою говорили в первый раз, что значит любить человека — радоваться тому, что хорошо для него, делать все, что нужно, чтоб ему было лучше, — так? — Опять молчание и ласки. {Далее было: кто любит, тому} — Что тебе лучше, то и меня радует, {Далее было: а если б я стал мешать тому, что} — но ты посмотришь, как тебе лучше. — Опять молчание и ласки. — Зачем же огорчаться? Если с тобою нет беды, какая беда может быть со мною? В этих тихих, отрывочных словах, повторявшихся по многу раз, прошло много времени, одинаково тяжелого и для Лопухова, и для Веры Павловны. Но, постепенно успокоиваясь, Вера Павловна стала наконец дышать легче. Она обняла {стала ласкать снова} мужа крепче прежнего и все твердила: ‘Я хочу тебя любить, мой милый, тебя одного, не хочу любить никого, кроме тебя’. Он не говорил ей, что это теперь уж не в ее силах, — надобно было дать пройти времени, чтоб {чтоб она} ее силы восстановились успокоением на какой-нибудь мысли, все равно. Лопухов успел написать и отдать служанке {Было: и оставить у Маши} записку к Кирсанову, на случай, если он приедет: ‘Прошу тебя, Александр, не ходи теперь, не будь и завтра, если не получишь от меня новой записки, приезжай послезавтра. Особенного ничего нет и не будет, но мне надобно отдохнуть дня два’. Ему надобно отдохнуть! И нет ничего важного! Вечер прошел спокойно, по-видимому. Вера Павловна половину времени тихо плакала одна, отсылая мужа из своей комнаты, половину времени он сидел подле нее и успокоивал ее все теми же немногими словами, — конечно, не словами, а тем, что голос его был ровен и спокоен, если не весел, то и не грустен, и лицо тоже, — наконец она стала сама как будто наполовину думать, что важного ничего нет, что она приняла за сильную страсть просто неважную мечту, которая рассеется в несколько дней, не оставив никакого следа, — нет, она не думала этого, она чувствовала, что это не так, но это думалось ей, глядя на спокойное лицо мужа, слушая его тихий, ровный голос, говорящий, что нет ничего важного, и она несколько ободрялась тем, что ей думалось это. Утомленная волнением, она крепко спала, заснув поздно, — и проснувшись, {Далее было: свежая, бод<рая>} чувствовала бодрость. ‘Лучшее развлечение от мыслей — работа’, думала Вера Павловна, и совершенно справедливо: ‘буду проводить целый день в мастерской, пока вылечусь, это мне поможет’. Она стала проводить целый день в мастерской. В первый день действительно несколько развлеклась от мыслей, во второй — только устала, но уж мало отвлеклась, в третий — и вовсе не отвлеклась от мыслей. Так прошло с неделю. Борьба была тяжела, цвет лица Веры Павловны стал бледен. Но по наружности она была совершенно спокойна, старалась даже казаться веселой, и это удавалось ей. Но если никто другой не замечал ничего, то муж, конечно, очень хорошо видел все. {Далее было начато: Через неделю за чаем} — Верочка, — начал он через неделю: — мы с тобою живем, исполняя старое поверье, что сапожник всегда без сапог, платье на портном сидит дурно. Мы учим других жить по нашим экономическим принципам, а сами не думаем устроить по ним свою жизнь. Ведь одно большое хозяйство выгоднее нескольких мелких? Я желал бы применить это правило к нашему хозяйству. Если мы станем жить с кем-нибудь, мы и те, кто с нами стал бы жить, могли бы сберегать почти половину своих расходов. {Далее начато: Как ты дум<аешь?>} Надобно только сходиться таким людям, которые могут ужиться. Как ты думаешь об этом? Вера Павловна давно уж смотрела на него точно такими же подозрительными, разгорающимися от гнева глазами, как Кирсанов в день их ученого разговора. Когда он кончил, ее лицо горело. — Я прошу тебя прекратить этот разговор. Он неуместен. — Почему же, Верочка? я рассчитываю денежные выгоды. Люди небогатые, как мы с тобою, не должны пренебрегать ими. — Со мною нельзя так говорить, я не позволю говорить со мною темными {Далее было: двусмысленными} словами. Смей сказать, что ты хотел сказать! — Я хотел сказать, Верочка, что, принимая в соображение наши общие выгоды, было бы нам хорошо… — Опять то же? молчи! Кто дал тебе право {Как ты смеешь} опекунствовать надо мною? Я возненавижу {ненавижу} тебя! Она быстро встала, ушла в свою комнату и заперлась. Это была первая и последняя их ссора. До позднего вечера Вера Павловна просидела запершись, потом пошла в комнату мужа. — Мой милый, я сказала тебе такие суровые слова. Но не сердись на них. Ты видишь, я борюсь. Вместо того, чтоб поддержать меня, ты хочешь помогать тому, против чего я борюсь, надеясь — да, надеясь — устоять. — Прости меня, друг мой, за то, что начал так грубо. Но — ведь мы помирились? — поговорим. — О да, помирились, мой милый, только не действуй против меня. Мне и против одной себя трудно бороться. — Верочка, и напрасно. Ты дала себе время рассмотреть свое чувство, — ты видишь, что оно серьезнее, чем хотела ты думать вначале, зачем мучить себя? — Нет, мой милый, я хочу любить тебя и не хочу, не хочу обижать тебя. — Друг мой, ты хочешь добра мне. Что ж ты думаешь, мне приятно или нужно, чтоб ты продолжала мучить себя? {Вместо: мне приятно ~ себя? — было начато: что ты добро делаешь мне, что мучаешь} — Мой милый, но ведь ты так любишь меня! — Конечно, Верочка, что об этом говорить. Но в чем же состоит любовь? Не в том ли, чтоб желать хорошего человеку, которого любишь, чтоб не быть для него причиною страданья? Вот мое чувство. Мучая себя, ты будешь мучить меня. — Так, мой милый, но ведь ты будешь страдать, если я уступлю этому чувству, которое непонятно зачем родилось, которое я проклинаю. — Как оно родилось, зачем оно родилось, это все равно. Этого переменить уж нельзя. Теперь остается только один выбор: или чтоб ты страдала и я страдал через это, или чтоб ты перестала страдать и я тоже. — Но, мой милый, я не буду страдать, это пройдет. Ты увидишь, это пройдет. — Благодарю тебя за твои усилия. Но знай, Верочка, они нужны кажутся только для тебя, не для меня. Я смотрю со стороны, мне яснее, чем тебе, твое положение, я знаю, что это будет бесполезно. Борись, пока достает силы, но {Далее было: но [знай, что] помни, что ты сво<бодна>} обо мне не думай, что ты обидишь меня. Ведь ты знаешь, как я смотрю на это. Разве ты обманешь меня? Разве ты перестанешь уважать меня? Можно сказать больше: разве твое расположение ко мне, изменив характер, ослабеет? Напротив, не усилится ли оно оттого, что {Далее было: я стеснил} не нашла во мне врага? Не жалей меня, моя судьба нисколько не будет жалка оттого, что ты не лишишься через меня счастья. Но довольно. Об этом тяжело говорить. Только помни, Верочка, что я теперь сказал. Прости, Верочка. Иди думать или почивать. Не думай обо мне, думай о себе, — только думая о себе, ты можешь не делать и мне напрасного горя. Через две недели, когда Лопухов сидел поутру в своей конторе, Вера Павловна провела все время в чрезвычайном волнении: {Против текста: Через две недели ~ волнении: — дата: 5-6 февр<аля>} она бросалась в постель, закрывала лицо руками, через четверть часа вскакивала, бросалась ходить по комнате, опускалась в кресла и опять ходила неровными, порывистыми шагами, {Далее было: и останавливалась} и опять ходила, и опять бросалась в постель, и несколько раз подходила к письменному столу, и стояла у него, и отбегала, и наконец села, написала несколько слов, — запечатала, — через полчаса схватила письмо, изорвала, сожгла, и опять написала, и опять изорвала и сожгла, и опять написала, и, {Далее было: хотела сжечь, но} быстро, быстро запечатав, побежала с ним в комнату мужа, бросила его на стол {было: верну<лась>} — и побежала в свою комнату, и бросилась в кресла, и сидела, закрыв лицо руками, час, полтора часа, {Далее было: звонок как будто ‘Далее было: дверь уж отворена} — и вот звонок: ‘это он’, — она побежала в кабинет схватить письмо, изорвать, сжечь, ‘где ж оно? его нет, где ж оно?’ — она торопливо перебирала бумаги — ‘где ж оно?’ {Вместо: Через две недели ~ оно?’ — было: Через две недели Лопухов, возвратись из своей конторы к обеду, нашел у себя на столе [письмо] запечатанное письмо [подписанное], надпись была рукою Веры Павловны [он со дня] — он знал содержание письма, — он со дня на день ждал разговора или письма. Вот содержание. (Далее без изменения следует текст письма, перенесенный ниже)} Но Маша уж отворяла дверь, и Лопухов видел, как промелькнула Вера Павловна из его кабинета в свою комнату, расстроенная, бледная. Он прошел в кабинет, холодно и медленно осмотрел стол, — да, уж несколько дней он ждал чего-нибудь подобного, — вот письмо, без адреса, но ее печать, да, это она его искала теперь, или только что бросила, — нет, искала, бумаги в беспорядке, — но где ж ей было найти, когда она, еще бросая его, была в таком волнении, что {что бросая} оно, судорожно брошенное, проскользнуло через весь стол и упало на окно за столом. {Далее было: Лопухов знал содержание письма, — [это известная вещь] ход вещей} <л. 55> ‘Мой милый, никогда не была я так сильно привязана к тебе, как теперь. Если б я могла умереть для тебя! Как рада была бы я умереть, если б ты стал от этого счастливее! Но прости меня, мой милый, я не могу жить без него. Я обижаю тебя, я убиваю тебя — мой друг, я не хочу этого, я делаю против своей воли. Прости меня, прости меня!’ С четверть часа, а может быть и побольше Лопухов простоял перед столом, потирая лоб, — оно, хотя удар и предвиденный, а все-таки больно, — хоть и обдумано и решено вперед все, что надобно сказать и сделать после такого письма или разговора, а все-таки не вдруг соберешься с мыслями. Но собрался же наконец, пошел прежде всего в кухню объясниться с Машею: — Маша, вы, пожалуйста, погодите подавать на стол, пока я опять скажу. Мне то-то нездоровится, надобно принять лекарство перед обедом. Я потом скажу, когда подать. А сами вы не ждете, обедайте себе, да не торопясь, успеете, пока мне будет можно. Из кухни пошел к жене. Она лежала, {Она вскочила} спрятавши лицо в подушки, и при входе встрепенулась: — Ты нашел его, прочитал его? — боже мой, какая я сумасшедшая! Это неправда, что я написала, это горячка. — Конечно, мой друг, этих слов нельзя принимать серьезно, потому что ты была слишком взволнована. Эти вещи так не решаются тобою. {Далее было: Но когда так взволнованно, то скорее всего} Мы успеем много раз подумать и поговорить спокойно, как о деле важном для нас. А я, мой друг, хочу рассказать тебе покуда о своих делах. Я успел в них сделать довольно много перемен, — все, какие было нужно, и очень доволен. Да ты слушаешь? {Далее было: Ведь это} Разумеется, она и не знала, слушает она или не слушает, она могла бы только сказать, что как бы там ни было, слушает или не слушает, но что слышит, только не до того ей, чтоб понимать, что это ей слышно, — однако же все-таки слышно, и все-таки слышно, что дело о чем-то другом, не имеющем никакой связи с письмом, — и постепенно она стала нехотя слушать, потому что это успокоивает, и хоть долго ничего не понимала, но все-таки успокоивалась холодным и довольным тоном голоса мужа. А муж довольно подробно рассказывал, — да ведь она три четверти этого уж знает, но все-таки пусть он рассказывает, как он добр! — он довольно подробно рассказывает, что уроки давно ему надоели — и почему, в каком семействе или с какими учениками надоели, и как занятие в конторе ему не надоело, потому что оно важно, дает влияние на народ целого завода, и как он кое-что успевает там сделать — развел охотников учить грамоте, выучил их, как учить грамоте, и вытянул от фирмы плату этим учителям — самую пустую, конечно — и помогает им, и как он старается оттягивать рабочих от пьянства, и насколько это ему удается, и мало ли что такое? А главное в том, что он порядком установился у фирмы как человек дельный и оборотливый, так что — заключение рассказа — самая приятная для него вещь: он получает место помощника управляющего заводом, {Далее начато: с жалов<аньем>} управляющий будет только почетное лицо, с почетным жалованьем — один из товарищей фирмы, — а управлять будет он, это и сам управляющий говорит, что, дескать, куда же мне, вы лучше, мне жалованье, а я так только буду, — но и не в этом важность, а в том, что он получает 3500 р. жалованья, — почти на 1000 руб. больше, чем получал раньше всего и от литературной работы, и от уроков, и от места в конторе, стало быть можно бросить все, кроме завода, — и превосходно, — и рассказ продолжается почти полчаса, и при окончании его Вера Павловна уж может сказать, что действительно это хорошо, и уж может приглаживать волосы и идти обедать. А после обеда Маша отправляется — на извозчике — с запискою {по поручению} от Лопухова, и через несколько времени является Рахметов, {Здесь и далее: Рахманов} а потом один за другим еще несколько студентов, и начинается ожесточенная ученая беседа с непомерными обличениями каждого чуть не всеми остальными во всяких неконсеквентностях, а некоторые изменники ученому прению помогают Вере Павловне кое-как убить вечер. И все это, разумеется, просто оттого, что Маша отвезла к Рахметову и двум-трем другим диспутантам записки: ‘Друзья, нынешний вечер у меня совершенно свободен, и я рад был бы погрызться {видеть} с вами и с теми из наших общих приятелей, которым нечего делать’. Да, в этот раз Вера Павловна была безусловно рада своим молодым друзьям, хотя и не дурачилась с ними, а сидела смирно. Гости разошлись в два часа {Далее было: у Веры Павловны уже слипались глаза} — и прекрасно сделали, что так поздно. Вера Павловна, утомленная волнением дня, только что улеглась, как вошел муж. — Друг мой Верочка, рассказывая про завод, я забыл сказать тебе одну вещь о своем новом месте, — это, однако, неважно, и говорить об этом не стоит, но все-таки скажу. Только прежде просьба: мне хочется спать, тебе тоже, так если чего не договорю об заводе, отложу до завтра, а нынче скажу только в двух словах. Видишь, какое условие выговорил я себе, когда принимал место помощника управляющего: что я могу вступить в должность, когда захочу, — хоть через месяц, через два. Вот я хочу воспользоваться этим временем, чтоб навестить своих родных, которых не видал уж пять лет, — пора навестить стариков, они соскучились. До свиданья, Верочка, спокойной ночи. Когда Вера Павловна на другой день вышла из своей комнаты, Маша с Лопуховым уж набивали его вещами чемодан. И все время Маша тут была неотлучно, — Лопухов давал ей <столько> вещей свертывать, завертывать, что — куда справиться Маше! ‘Верочка, помоги нам с нею и ты!’ {Далее начато: А вот} И чай пили тут же, все трое, все разбирая и укладывая вещи, — некогда. А вот и половина одиннадцатого — пора ехать на железную дорогу. — Милый мой, я еду с тобою. — Верочка, я буду держать два чемодана, негде сесть. Ты садись с Машей. — Не то, я говорю — в Рязань. — А, если так, то Маша поедет с чемоданами, а мы сядем вместе. Едут. На улице {На дороге} не слишком расчувствуешься в разговоре. И притом, такой стук от мостовой: Лопухов многого не дослышит, потому на многое и не отвечает. — Я еду с тобою в Рязань, — твердит Вера Павловна. — Да ведь у тебя не приготовлены вещи, как же ты поедешь? Собирайся, если хочешь, только я тебя прошу вот о чем: подожди моего письма, оно придет завтра же, я отдам его на дороге. Как она его обнимала на галерее станции, с какими слезами цаловала, отпуская в вагон! А он на прощанье только все толковал про свои заводские дела да про то, как будут рады ему его старики, {родные} и только на прощанье: {Далее начато: помни} — Ты написала вчера, что никогда еще так не была привязана ко мне, как теперь, — это правда, мой друг. И я привязан {тоже к тебе привязан} к тебе не меньше, чем ты ко мне. А расположение к человеку — желание счастья ему. А счастья нет без свободы. Ты не хотела бы стеснять меня — и я тебя тоже. И если б ты стала стесняться меня, ты бы меня огорчила. Так не делай этого, а пусть будет с тобою, что тебе лучше. А там посмотрим. Когда мне воротиться, ты напиши. Я пришлю адрес. До свиданья, мой друг. Второй звонок, слишком пора. До свиданья, мой друг. Это было в конце апреля. В половине июня Лопухов возвратился. Пожил недели три в Петербурге, потом опять уехал в Москву, по заводским делам, 9 июля, а 11 июля поутру произошло недоумение {произошла сцена} в гостинице на станции железной дороги по случаю невставанья {пропажи} приезжего и сцена на каменноостровской даче. Теперь проницательный {догадливый} <читатель> уж не промахнется в отгадке того, кто это застрелился или не застрелился. ‘Лопухов’, говорит проницательный читатель. — ‘Как?’ — ‘Да он и не застрелился’. — ‘Так куда ж он девался? и как фуражка его оказалась простреленною по околышу?’ — ‘Нужды нет, я знаю, что не застрелился’, ломит себе проницательный читатель. Ну, бог с тобою, как знаешь, — ведь тебя ничем не урезонишь. {ведь с тобою не столкуешься. Текст: и только на прощанье ~ не урезонишь — переписан набело <см. ниже, стр. 718-719>} Часа через три после того, как ушел Кирсанов, Вера Павловна опомнилась, и одною из первых ее мыслей было: ‘нельзя же так оставить мастерскую’. {Перед текстом: Часа через три ~ мастерскую — дата: 6-7 февр<аля>} Да, хоть Вера Павловна и обольщала себя мыслью, что мастерская идет сама собою, но ведь в сущности знала, что только обольщает {утешает} себя этим, а в самом деле для мастерской необходима руководительница. Но теперь дело уж почти установилось, и {Далее было: Мерцалова может делать больше ее ожидания} хлопот по руководству им можно было иметь довольно мало. У Мерцаловой было двое детей, но час-два в день она могла уделять на мастерскую — она наверное не откажется, ведь она и теперь много занимается ею. Вера Павловна начала разбирать свои платья, свои вещи для продажи, а сама послала Машу — сначала к Мерцаловой, просить ее приехать к ней, потом к торговке старым платьем, Рахели, очень ловкой торговке, одной из самых оборотливых евреек, но доброй знакомой Веры Павловны, с которой — как со всеми порядочными людьми почти все еврейские мелкие торговцы и торговки — Рахель была безусловно честна. Когда Маша выходила из ворот, ее встретил Рахметов, уж с полчаса бродивший около дачи. — Вы уходите, Маша? Надолго? — Часа на два. — Вера Павловна остается одна? — Да. — Так я зайду, посижу вместо вас, может быть ей случится какая-нибудь надобность. Кроме Маши и равнявшихся ей или превосходивших ее {Вместо: равнявшихся ~ ее — было: ей подобных} простотою души и платья, все немного побаивались Рахметова, но Маша и подобные ей и превосходившие ее {Далее было: простодушные и} сильно благоволили к нему. Он вошел, раскланялся с Верою Павловною, сказал, что он знает все и приехал посидеть у нее вечер — на всякий случай, не понадобятся ли ей услуги, — услуги бы были нужны, пожалуй, хоть сейчас: помогать в разборке вещей, и всякий другой на его месте и был бы приглашен, и сам вызвался бы в одну и ту же секунду и занялся бы этим, но {Далее было: он был совершенно особенный человек} Вера Павловна поблагодарила его за внимательность, не попросила пособить ей разбирать вещи, и он не вызвался, а сказал: ‘так я буду сидеть в кабинете, если что будет нужно, позовите’, преспокойно ушел в кабинет, долго выбирал, какую книгу ему взять, наконец выбрал из полного собрания сочинений Ньютона тот том, где было ‘Толкование на Апокалипсис’, {Далее было: самый удобный для чтения} и принялся очень внимательно читать: ‘да, эта сторона знания до сих пор оставалась у меня пробелом. Ньютон писал это толкование, когда был наполовину человеком в здравом уме, наполовину помешанным. {Вместо: когда был ~ помешанным — было: сохраняя с одной стороны силу ума, был наполовину После: помешанным — было: Интересно видеть, как отразилось это} Книга классическая по вопросу о смешении безумия с умом, — ведь оно почти во всех книгах и почти во всех головах, но здесь оно {Далее было: в классической форме} должно быть в образцовой форме: во-первых, гениальнейший ум — образцовый, во-вторых, и примешанное к нему безумие <л. 38 об.> — признанное, бесспорное безумие. Значит, {Потому} книга капитальная по своей части. Черты общего явления должны выказаться здесь рельефнее, чем где бы то ни было, и никто не может сомневаться в том, что это черты именно того явления, которому принадлежат, — смешения безумия с умом. Надобно изучить’. Если б я был художником вроде наших великих художников, я бы не должен был упоминать о появлении Рахметова, потому что он не принял существенного участия в ходе рассказываемого мною дела. Если б я был истинным художником, {Далее начато: а. он б. Рахметов был бы} я взял бы предметом для рассказа те стороны жизни, {Далее было: а. Начато: кружка, описы<ваемого > б. Лопухова и Кирсанова в. кружка} в которых Рахметов был главным действующим лицом. Но с такою великою задачею я не справился бы, потому что я не художник, а {Далее было: а. рассказываю б. описываю} без Рахметова все-таки не обойдется в моем рассказе, потому что я все уж не такой же писатель, как наши великие художники, которые имеют куафферские и фокуснические {Вместо: куафферские и фокуснические — было: а. философские б. водевильные} понятия о требованиях искусства, — я рассказываю все, {я описываю лишь} что нужно для оттенения главных лиц и положений моего рассказа, а Рахметов полезен для этого. {Было начато: а без Рахметова они были бы} Главные лица моего рассказа, Вера Павловна, Лопухов, Кирсанов, огромному большинству читателей будут представляться лицами идеальными, пожалуй даже невероятными. {Далее начато: Но люди, которые} А те читатели, которые сами близко знают людей этого типа, скажут, что все трое они — люди нисколько не выше общего уровня своего типа, {Далее было: Рахметов был} — так на них и смотрят все хорошие их знакомые, то есть сами люди в их роде. Но Рахметов и в их кругу считался человеком особенным. Таких людей — немного, но {Далее было: а. они важны по их б. важны очень} знать их тоже не мешает, — они и оттеняют собою массу {остальную массу} людей своего типа, таких, как Вера Павловна, Кирсанов и Лопухов, да {Далее было: Рахметов, служили очевидным исключением} и сами по себе важны: {Далее было: а. Начато: Это — те б. Каждый из них [тот, сам, который стоит тысячи, это соль со<ли>} это двигатели двигателей, {Далее было: это соль соли земли} это теин в чаю, {Далее было: никотин в эфире, букет в благородном вине, [хинин] [это соль] [никотин] теобромин в шоколаде Против этой фразы дата: 7 февр<аля>} букет в благородном вине, это соль соли земли. Я встречал человек шесть таких людей. Тот из них, которого я встречал в кругу {в кружке} Лопухова и Кирсанова и о котором поэтому говорю здесь, служит живым доказательством, что {Далее было: бывают исключения из правила} рассуждения Лопухова и Алексея Петровича {Далее было: о полянах и почве} в третьем сне {В рукописи ошибочно, вместо: во втором} Веры Павловны о полянах и почвах требуют оговорки: в самой гнилой поляне выделяются маленькие клочочки, на которых можно вырасти здоровому колосу. Генеалогия {Далее было: всех почти героев останавливается} Веры Павловны, Кирсанова, Лопухова не восходит никак дальше дедушек с бабушками. {Далее начато: Фамилия} Рахметов был из фамилии, известной с XIII века, {известной с времен Симеона Гордого} — в числе татарских ‘темников’ (корпусных начальников), вырезанных в Твери вместе с их войском за покушение обращать народ в магометанство, был Рахмет, {В рукописи: Рахман} у него был сын Латыф — Михаил, {Вместо: Михаил — было: Иеремия} рожденный от жены — русской, насильно взятой им, племянницы {дочери} тверского ‘дворского’ (нечто вроде французских майордомов и коннетаблей), {Далее было: жена} за мать был пощажен и сын, {Далее было: служивший у тверского} и от него пошли Рахметовы. Они в Твери были боярами, в Москве стали окольничими, в Петербурге в прошлом веке бывали генерал-аншефами, — конечно, не все, потому что фамилия разветвилась очень многочисленная, {Текст главы ‘Особенный человек’ до слов: очень многочисленная — был перебелен автором (см. ниже, стр. 719-722).} — генерал-аншефских чинов недостало бы на всех. Прапрадед нашего Рахметова был приятелем И. И. Шувалова, который и восстановил его из опалы, постигшей за дружбу с Минихом. Прадед поссорился за рысаков с А. Орловым и опять попал в немилость. Дед провожал Александра в Тильзит и пошел бы дальше всех, но потерял {попал} карьеру за дружбу с Сперанским. Отец служил без удачи и без падений, в сорок лет вышел в отставку генерал-лейтенантом и поселился в одном из своих поместий, {Далее начато: на низ<овье>} разбросанных {Далее было: от Суры} по верховью Медведицы, поместья были, однако, не очень велики — всего душ тысячи три, а детей на деревенском досуге явилось много, человек восемь, потому наш Рахметов был человек небогатый: {Далее было: а. Начато: именья отец б. но ему досталось} он получил около 400 {500} душ да тысяч восемь {двенадцать} десятин земли. Как он распорядился с душами и с землею, это не было никому известно, {Далее начато: а. но все-таки он имел б. у него осталось почти тысяча} да и то, что у него есть поместье, почти никому не было известно, не было известно и то, что из 8000 десятин земли он удержал за собою 1000 десятин и имел до 3000 рублей дохода, от отдачи их в аренду. Известно было только, что он из тех Рахметовых, все бывавших предводителями, {Далее было: и попечителями гимназий [в трех уездах] трех губерний} между которыми есть богатые помещики, но что он сам проживает в год рублей 400, — для студента тогда это было очень много, но для помещика из Рахметовых слишком уж мало, потому думали, что из какой-нибудь захиревшей и обеспоместившейся ветви их. Теперь ему было 22 года, а студентом он был с 16 лет, — но на три года он покидал университет — вышел из второго курса, {Далее было: скитался по} поехал в свое поместье, распорядился, победив сопротивление {Вместо: победив сопротивление — было: выдержав [борьбу] сопротивление)} опекуна, потом скитался по России и, между прочим, отвез двух человек в Казанский, пять человек в Московский университет — это были его стипендиаты. А сам он хотел жить в Петербурге, потому в Петербург не привез никого, и потому никому не было известно, что у него не 400, а больше 2000 руб. дохода. Теперь это стало известно, и как стало известно, это мы сейчас увидим. — Итак, за два года до той поры, как теперь сидел он за толкованием Ньютона на Апокалипсис, он возвратился в Петербургский университет, поступил на филологический факультет, — раньше был на естественном, — и он оставался в Петербурге в университете еще два года. Но если никому не были известны родственные и денежные отношения Рахметова, зато все, кто его знал, знали его под двумя прозвищами: одно уже попадалось в этом рассказе — ‘ригорист’ — его он принимал с обыкновенною своею легкою улыбкою мрачноватого удовольствия, — но когда его называли Никитушкою, или Ломовым, или по полному прозвищу Никитушкою Ломовым, он улыбался широко и сладко, — и имел полное <основание>, потому что не получил от натуры, а приобрел силою воли право носить это славное между миллионами людей имя. Но из 60 губерний только 8 {6} знают это славное имя, {Вместо: это славное имя, — было: кто это,} читателям остальным надобно объяснить. Никитушка Ломов был бурлак, ходивший по Волге {Далее начато: от Р<остова>} лет 20-15 тому назад, — это был гигант геркулесовской силы: 15 вершков ростом, он был так широк в груди и в плечах, что весил 15 пудов, хотя не был толст, а только плотен, — какой он был силы, об этом довольно сказать одно: {Вместо: об этом ~ одно: — было: это свидетельство довольно точно} он получал плату {жалованье} за четырех человек. Когда судно приставало к городу и он шел по улице, по дальним переулкам раздавались крики парней: ‘Никитушка Ломов идет, Никитушка Ломов идет’, и все бежали на улицу, идущую от пристани к рынку, по-волжскому базару, и толпа народа валила за своим богатырем. {Вместо: по дальним переулкам ~ богатырем было: за ним валила толпа народу: Никитушка Ломов идет. Никитушка Ломов идет, — спешили парни из дальних переулков [сбегаясь к нему] и бежали к нему толпами} Рахметов в 16 лет был юношею обыкновенным, довольно большого роста, довольно крепким, {Вместо: обыкновенным ~ крепким, — было: среднего роста, довольно здоровым,} но далеко не замечательным по силе, — из десяти встречных {Далее было: наверное трое были} юношей его лет наверное трое были сильнее его. Но на половине 17-го года он вздумал, что нужно приобрести физическое богатырство, и он начал работать над собою: стал заниматься гимнастикою, — но ведь это только школа, {упр<ажнение> После: школа — начато: изящество и искусство пользоваться} это хорошо, но ведь этого мало, вдвое больше времени — на несколько часов в день — он становился чернорабочим по работам, требующим силы: таскал дрова, рубил дрова, тесал камни, ковал железо, — много работ он менял, получая из каждой новой работы новое развитие каких-нибудь мускулов, и принял боксерскую диету: {Вместо: принял ~ диету, — было: завел атлетическую диету} стал пить и есть все, что имеет’ репутацию укреплять мускулы, стал питаться почти исключительно бифштексом, {Вместо: пить и есть ~ имеет — было: чай и все, что не имело мясом,} почти сырым, и с тех пор жил так до той поры, как мы его видим, — через год после начала этих занятий он отправился в свое странствованье, и тут еще занимался развитием силы: был пахарем и раз {и одно лето} прошел всю Волгу от Дубовки до Рыбинска бурлаком, — сказать, что он хочет быть бурлаком, показалось бы хозяину судна и бурлакам верхом нелепости, и его не приняли бы {Вместо: сказать, что ~ не приняли бы — было: могли его не принять} бурлаком, — он не так и сел на судно, а как пассажир, {простой пассажир} но, подружившись, стал помогать тянуть лямку и через неделю запрягся в нее, как следует настоящему рабочему, — скоро заметили, как он тянет, начали пробовать силы, — он перетягивал четверых, пятерых не всегда, — тогда ему было 20 лет, и товарищи по лямке прозвали его младшим братишкой Никитушки Ломова. На следующее лето он ехал на пароходе, — один из простонародья, толпившегося на палубе, оказался его прошлогодним товарищем по лямке, и таким-то образом его спутники-студенты узнали, что его следует звать Никитушкою Ломовым. Действительно, он приобрел непомерную силу. ‘Так нужно, — говорил он, — это полезно, это может пригодиться, сила дает уважение и любовь у простых людей’. Это ему засело в голову с половины семнадцатого года, потому что с этого времени и вообще начала развиваться его особенность. Шестнадцати лет он приехал в университет в Петербург обыкновенным хорошо кончившим курс гимназистом, обыкновенным хорошим юношею {молодым человеком} и прожил месяца {Вместо: и прожил месяца — было: но месяца через} три-четыре по-обыкновенному, как живут начинающие студенты первого курса. Но стал он слышать, что есть между студентами особенно умные головы, которые и думают не так, как другие, и занимаются, как волы, — тогда таких людей между студентами было очень мало, — и узнал с десяток имен этих людей. Они заинтересовали его, — он стал искать знакомства с кем-нибудь из них, и ему случилось сойтись с Кирсановым, — и началось его перерождение в человека особенного, в будущего Никитушку Ломова и ригориста. Жадно слушал он в первый вечер Кирсанова, плакал, прерывал его слова восклицаниями {проклятиями} проклятий тому, что должно погибнуть, благословений тому, что должно жить. {Далее было: и не спал но<чей>} ‘Какие же книги мне начать читать?’ Кирсанов указал. Он на другой день с 8 часов ходил по Невскому, от Адмиралтейства до Полицейского моста, выжидая, какой немецкий или французский книжный магазин первый отопрется, взял, что нужно, и читал больше трех суток сряду — с 11 часов утра четверга до 7 часов вечера воскресенья — 80 часов. Первые две ночи не спал так, на третью выпил 8 стаканов крепчайшего кофе, — до четвертой ночи не хватило силы ни с каким кофе, — он повалился и проспал на полу {Далее начато: почти} часов 15. Через неделю он пришел к Кирсанову требовать указаний {объяснений} на новые книги и объяснений и подружился с ним, потом через него подружился и с Лопуховым. Через полгода, хотя ему было только 17 лет, а <им> уже по 22 года, {В рукописи ошибочно: часа} они не считали его молодым человеком сравнительно с собою, и уж он был особенным человеком. Какие задатки для того лежали в прошлой его жизни? Не очень большие, но лежали. Отец его был человек деспотического характера, очень умный, образованный и ультраконсерватор — в том же смысле, как Марья Алексеевна, но честный. Это бы еще ничего. Но мать, женщина довольно деликатная, страдала от тяжелого характера мужа. И это бы еще ничего, — было еще вот что: {Далее было: он влюбился в одну из любовниц} на пятнадцатом году он влюбился в одну из любовниц отца, произошла свирепая история, ему было жалко женщины, сильно пострадавшей через него. Мысли стали бродить {Вместо: стали бродить — было: бродили} в нем, и Кирсанов был для него тем, чем Лопухов для Веры Павловны. Задатки в прошлой жизни были, но чтоб стать таким особенным человеком, конечно, главное — натура. Незадолго перед тем временем, как вышел он из университета и отправился в свое поместье, потом скитаться по России, он уж принял оригинальные принципы и нравственной, и умственной жизни. Он сказал себе: ‘я не пью ни капли вина, я не прикасаюсь к женщине’ — а натура была, конечно, кипучая. ‘Зачем ты так делаешь, эта крайность вовсе не нужна’. ‘Нужно. Мы требуем для людей полного наслаждения жизнью, — мы должны своею жизнью свидетельствовать, что мы требуем этого не потому, что лично мы хотим удовлетворения своим страстям, что не для себя лично мы этого требуем, а для человека вообще, — что мы говорим только по принципу, по убеждению, а <не> по личному пристрастию’. Поэтому же он стал и вообще вести самый суровый образ жизни. Чтобы стать и продолжать быть Никитушкою Ломовым, ему нужно было есть говядину {мясо} — и много: {много мясного:} он ел ее много. Но он жалел каждой копейки на какую-нибудь пищу, кроме мяса, — кроме мяса, он ел только все самое дешевое, — от белого хлеба он отказался, ел только черный, — у него было положено: есть свежие огурцы только с того времени, как они начинали продаваться в Петербурге по 50 коп. за сотню. У него по нескольку месяцев не бывало во рту куска сахару, никакого фрукта, {яблока} куска телятины или пулярки. {Далее было начато: Но когда он обедал у} На свои деньги он ничего подобного не покупал: ‘не имею права тратить деньги на прихоть, без которой можно обойтись’, — а ведь он был воспитан на роскошном столе и имел гастрономический вкус, — но, однако, когда ему случалось обедать за чужим столом, он ел многие из этих {Вместо: многие из этих — было: эти} блюд, других не ел и за чужим столом, — причина различия была основательная: ‘то, что ест хоть по временам простой народ, и я могу есть при случае. {при счастливом случае} Того, что никогда не доступно простому народу, я не должен есть’ — поэтому он абсолютно не ел абрикосов, {персиков} яблоки ел абсолютно, апельсины ел в Петербурге, в провинции не ел, потому что в Петербурге ест, в провинции не ест их простой народ, {Вместо: яблоки ел ~ народ, — было: но апельсины ел} пастеты ел, потому что хороший пирог не хуже пастета, и слоеное тесто знакомо вкусу простого народа, но сардинок не ел. Одевался он очень бедно и в остальном вел спартанскую жизнь, — между прочим, не допускал даже тюфяка и спал на войлоке, даже не разрешая себе свернуть его вдвое. Было у него угрызение совести: он не бросил курить. Это была единственная его слабость. Из 400 р. его расхода до {около} 150 выходило у него на сигары, — ‘гнусная слабость’, как он выражался. Только это и давало некоторую возможность отбиваться от него: если уж начинал он слишком доезжать {доезжать кого} своими обличениями за гнусные прихоти, тот ему говорил: ‘да ведь ты же куришь сигары’, тогда Рахметов приходил в двойное ожесточение, но половина его укоризн уже обращалась {относилась} на себя, и противнику все-таки доставалось {становилось} меньше. Он успевал делать страшно много, потому что и в распоряжении временем наложил на себя такое же обуздание всяких прихотей, как в материальных вещах: ни четверти часа не пропадало у него на развлечения, отдыха ему не было нужно по целым месяцам. Все было рассчитано, каждый шаг должен был иметь свое законное оправдание. В кругу приятелей, сборные пункты которых были у Лопухова и у Кирсанова, {Вместо: сборные пункты ~ Кирсанова, — было: центрами которого были Лопухов и Кирсанов,} он бывал никак не чаще, чем сколько нужно, чтоб оставаться в тесных отношениях <л. 39> к этому кругу. ‘Это нужно, — говорил он, — нужно на всякие случаи иметь тесную связь с каким-нибудь довольно большим кругом людей’. {Это нужно ~ людей’, вписано.} Кроме того, он никогда <ни> у кого не бывал иначе как по делу, и ни пятью минутами больше, чем нужно по делу, и у себя никого не принимал и не держал иначе как на том же правиле: он без околичностей объявлял гостю: ‘мы переговорили о вашем деле, теперь позвольте мне заняться другими делами, потому что надобно дорожить {Вместо: надобно дорожить — было: я дорожу} временем’. Когда началось его возрождение, он почти все время проводил в чтении, — но это продолжалось лишь немного больше полугода, — когда он увидел, что приобрел систематический образ мыслей в духе, принципы которого нашел справедливыми, он тотчас же сказал себе: ‘Теперь чтение стало делом второстепенным. Я с этой стороны готов для жизни’. И он стал отдавать чтению только время, свободное от других дел, а такого времени оставалось у него мало. {Вместо: отдавать ~ мало — было: а. читать очень мало [в год] — в последние два года, он б. [но читал| читать только в свободное время} Но, несмотря на это, он расширял свои знания с изумительною быстротою — в 22 года он был человеком очень основательной учености, потому что и тут поставил себе правилом: роскоши и прихоти никакой, только то, что нужно. А что нужно? Он говорил: ‘По каждому предмету капитальных сочинений очень немного. Во всех остальных повторяется, разжижается, портится то, что все заключено в этих немногих. Надобно читать только их, всякое другое чтение — напрасная трата времени. {Далее было: Поэтому каждую прочитанную} Я читаю только такие книги, из которых каждая делает ненужным для меня чтение сотни книг, читаемых другими. Я читаю только самобытное, и лишь настолько, чтоб знать эту самобытность’. Поэтому, например, нельзя было никакими силами заставить его читать Маколея, — четверть часа посмотревши на разные страницы разных томов его, он сказал: ‘ничего самобытного. Я знаю все материи, {все материи вписано.} из которых набраны эти лоскутья’. Два романа Жорж Занда он прочел с наслаждением, — посмотрев на третий, он сказал: ‘видно, что в остальных не найду больше ничего, кроме того, что уже в двух, мною прочтенных. Поэтому больше читать не нужно’. Из Теккерея — только ‘Ярмарку суеты’, — начал читать ‘Пенденниса’, сказал: ‘видно, что больше ничего не нужно: будет только повторение’. Гимнастика и чтение были личными занятиями Рахметова, — но они занимали разве четвертую часть его времени, в остальное время он занимался чужими делами, {Вместо: в остальное ~ делами — было: но чем занят он в остальное время, этого никто не мог бы определить, но всякий из его знакомых знал, что у него ни одна минута не проходит без дела и что он очень много <не закончено>} постоянно соблюдая то же правило, как в чтении: не тратить время на второстепенных людей и дел, заниматься только капитальными, {Далее было начато: от которых зависит} забота о которых уж избавляет его от надобности заниматься второстепенными, изменяющимися от главных. {Против текста: Гимнастика ~ от главных. — дата: 8 февр<аля>} Например, кроме своего круга, он знакомился только с людьми, имеющими влияние на других, {Далее было: а. с мелкими б. но кто} кто не занимал самостоятельного положения, не был авторитетом для какого-нибудь круга, тот никакими способами не мог даже войти в разговор с ним, он говорил: ‘вы меня извините, мне некогда’, и отходил. Но точно так же никак не мог избежать знакомства с ним тот, с кем познакомиться хотел он, — он приходил к вам и говорил: ‘Мне нужно познакомиться с вами: Если у вас теперь нет времени для разговора, то назначьте’. На мелкие ваши дела он не обращал никакого внимания, хотя бы вы были ближайшим его знакомым и упрашивали его вникнуть в какое-нибудь ваше затруднение. ‘Мне некогда’, говорил он и отворачивался, но в важные дела, когда было нужно, {Далее было: он вмешивался} по его мнению, он вмешивался без всяких околичностей, хотя бы никто этого не желал. ‘Я должен’, говорил он. {хотя бы никто ~ он. вписано.} Какие вещи он делал и говорил в этих случаях, уму непостижимо. Да вот, например, мое знакомство с ним. Я в первый раз увидел его у Кирсанова. Прежде я не слышал его фамилии — он только что вернулся тогда в Петербург из своего странствия. Он мою фамилию знал. {Далее было: я [едва] лишь только обменялся} Он вошел после меня. Я был единственный незнакомый ему человек в обществе. Он, как вошел, отвел Кирсанова в сторону и, указав глазами, сказал несколько слов. Кирсанов отвечал тоже несколько слов и был отпущен. Через минуту Рахметов сел прямо против меня и начал смотреть мне в лицо. Я был раздосадован — он рассматривал меня без церемонии, как {как кусок} будто перед ним не человек, а портрет, я нахмурился, — ему не было никакого дела, {Далее было: я собирался} — так прошло минуты две. После того он сказал мне: ‘Г-н N, мне нужно с вами познакомиться. Я вас знаю, вы меня нет. Прошу вас спросить обо мне у хозяина и у других, кому вы наиболее доверяете из этой компании’. Встал и ушел в другую комнату. {из комнаты} ‘Что это за чудак?’ — ‘Это Рахметов, он хочет, чтоб вы спросили, заслуживает ли он доверия, — безусловно, и стоит ли внимания, — он поважнее всех нас здесь вместе взятых’, сказал Кирсанов, другие подтвердили. Через пять минут он опять вернулся в комнату, где сидели все мы. В весь вечер не сказал со мною ни слова, да и с другими не говорил почти ничего — разговор шел не ученый и не важный. — ‘Десять часов? В десять часов у меня есть дело в другом месте. Мне пора уйти. {Вместо: В десять часов ~ уйти. — было: Десять часов, мне пора [сказал он] уйти.} N, — он обратился ко мне, — я должен сказать вам несколько слов. {Далее начато: я спросил} Когда я отвел Кирсанова {хозяина} в сторону спросить его, кто вы, я указал на вас глазами, потому что ведь вы и без того должны были бы заметить, что я спрашиваю о вас, кто этот один, следовательно, не делать жестов, натуральных при таком вопросе, было бы напрасно. Когда вы будете дома, чтоб я мог зайти к вам?’ Я тогда не любил новых знакомств, а эта навязчивость уж вовсе не правилась мне. ‘Я только ночую дома, весь день мой занят’, сказал я. ‘Но ночуете дома? так можно в то время, как вы воротитесь ночевать’. — ‘Я возвращаюсь поздно’. — ‘Например?’ — ‘Часа в два, в три’. — ‘Это все равно, назначьте время’. — ‘Если вам непременно угодно, завтра в половине четвертого’. — ‘Конечно, я должен принимать ваши слова за насмешку и грубость, но это все равно, а может быть и то, что у вас есть свои причины, может быть даже заслуживающие одобрения. Хорошо, я буду у вас завтра в половине четвертого’. Я пришел в трепет. ‘Нет, уж если вы так решительны, то я завтра весь день дома. Заходите когда вам удобнее’. — ‘Хорошо. Например, в десять часов утра вы будете один?’ — ‘Да’. — ‘Я зайду’. Он пришел и точно так же без околичностей приступил прямо к делу, по которому почел нужным познакомиться со мною. Мы поговорили с полчаса, о чем мы говорили — это неважно для читателя, довольно того, что он говорил ‘да’, я говорил ‘нет’, он говорил ‘вы обязаны’, я говорил ‘нисколько’. Через полчаса он сказал: ‘Вижу, что продолжать бесполезно. Ведь вы сами знаете, что я человек, заслуживающий безусловного доверия?’ — ‘Да, мне это сказали и это я сам вижу теперь’. — ‘И вы все-таки остаетесь при своем?’ — ‘Остаюсь’. — ‘Знаете вы, что из этого следует? — то, что вы или лжец, или дрянь’. Что бы вы сделали с другим за такие слова? А он говорил таким тоном судебного приговора, без всякого личного чувства, да и сам был так странен, что смешно было обижаться. ‘Да, одно из двух, может быть то и другое вместе’, отвечал я, засмеявшись. ‘Нет, только одно из двух. Если вы говорили искренно, — вы дрянь, но я полагаю, что у вас {Было: что вы сказали не искренно} на душе не то, что на языке, — и что вы фальшивый человек’. {Вместо: фальшивый человек — было: лжец После: человек — было: Да [это может быть] это хорошо. Прощайте.} — ‘Как вам угодно’. — ‘Прощайте. В том и в другом случае знайте, что я совершенно доверяю и когда вы найдете нужным, я готов возобновить наш разговор’. А между тем он был чрезвычайно деликатен, и свои ужасные вещи говорил так, что {Далее было: нельзя действительно} рассудительный человек действительно никак не мог ими обижаться. Например, всякое щекотливое объяснение он начинал так: ‘Вам известно, что я буду говорить без всякого личного чувства, если мои слова будут неприятны, вперед прошу извинить их, но я сам не обижаюсь ничем, что говорится добросовестно, по убеждению, с желанием пользы, без намерения оскорблять, требую {советую} того же и от других. Впрочем, как скоро {Текст: но я сам ~ как скоро — вписан.} вам покажется бесполезно продолжать слышать мои слова, я остановлюсь: мое правило — предлагать мое мнение, не навязывать его никому’ — и действительно, он не навязывал: никак нельзя было спастись от того, чтоб он, когда ему казалось нужным, не высказал вам своего мнения настолько, чтоб вы могли понять, о чем и в каком смысле он хочет говорить. Но он делал это в двух-трех словах не более и после того {он делал ~ после того вписано.} спрашивал: {Далее было начато: Угодно} ‘Теперь вы знаете, каково было бы содержание разговора. Угодно вам иметь его?’ Если вы говорили ‘нет’, он кланялся и уходил. Года через два после того, как мы видим Рахметова сидящим у Веры Павловны, читающим Ньютоново толкование на Апокалипсис, он уехал из Петербурга, сказав нескольким ближайшим из своих знакомых, что ему здесь нечего больше делать. {Далее было: что он сделал все что мог и [по<кидает>] [нас оставляет] [узнали, что он покидает своих знакомых] уехал за границу} Он продал свою землю, получил за нее около 35000, заехал в Казань {в Москву} и Петербург, роздал около 5000 своим семи стипендиатам, чтобы они имели средства для окончания курса. {Далее было: и потом скрылся неизвестно куда} Тем и кончается его достоверная история. Куда он девался из Москвы — неизвестно. Когда {Но когда} прошло несколько месяцев и не было никаких слухов о нем, {Далее начато: а. люди Рахметова, знавшие б. Начато: стипендиаты начали раскрываться} люди, знавшие о нем что-нибудь, кроме известного всем, перестали скрывать эти вещи, {Далее было: скрывать которые не должен был никто} о которых по его просьбе молчали, пока он жил между нами. Тогда-то мы узнали {Вместо: мы узнали — было: заговорили} и то, что у него были стипендиаты, {Далее было: узнали и многое другое, о чем рассказывать было бы долго, о чем довольно было рассказать один-два анекдота} и вообще многое из того {Вместо: многое из того — было: много подробностей} об его личных {домашних} отношениях и домашней жизни, что рассказано {Далее было начато: мной до того времени как он исчез, мы знали только его манеры в} мной, узнали и множество другого, поразившего нас своей чрезвычайностью или несоответственностью с нашим прежним мнением о Рахметове как о человеке чрезвычайно сухом. Рассказывать все было бы здесь неуместно, довольно будет двух анекдотов, открытых нам Кирсановым. {узнали и множество ~ Кирсановым, вписано.} За год перед тем, как исчезнуть, Рахметов сказал Кирсанову: {Вместо: сказал Кирсанову — было: пришел спросить у Кирсанова} ‘дайте мне порядочное количество {Вместо: порядочное количество — было: большую банку} мази для заживления ран от острых орудий’, {острых орудий’, вписано.} Кирсанов дал огромную банку, {огромную банку, вписано.} думая, что Рахметов хочет отнести это лекарство в какую-нибудь артель плотников {плотничью артель} или других рабочих, которые часто подвергаются порезам. На другое утро хозяйка Рахметова в страшном испуге прибежала к Кирсанову. ‘Батюшка лекарь, не знаю, что с моим жильцом сделалось, — вся кровать в крови, а он говорит: ‘ничего’, — спаси, батюшка, {спаси, батюшка, вписано.} боюсь смертного случая. Ведь он такой до себя безжалостный’. Кирсанов поскакал. Рахметов отпер дверь без противоречия, — и Кирсанов {Рахметов ~ и Кирсанов вписано.} увидел удивительную вещь. {Далее начато: Войлок} Спина и бока рубахи Рахметова были облиты кровью, войлок, на котором он спал, тоже, — в войлоке были натыканы сотни мелких гвоздей остриями вверх, высовываясь из него на полвершка: Рахметов пролежал на них ночь. ‘Что это вы делаете?’ — ‘Так, пробую. Нужно. Неправдоподобно, но на всякий случай нужно. Вижу — могу’. Из этого видно, что хозяйка могла бы тоже кое-что порассказать о Рахметове, — но в качестве простодушной и простоплатной старуха была без ума от него, и уж конечно от нее нельзя было ничего добиться. Она и в этот-то раз побежала к Кирсанову только потому, что сам Рахметов позволил ей это для ее успокоения: она слишком плакала, думая, что он хочет убить себя. Месяца через два после этого, — дело было в мае, — Рахметов пропадал на неделю, этого тогда никто не заметил, {Далее было начато: Но заме<тили> Против текста: спина и бока ~ не заметил, — дата: 9 февр<аля>} потому что так бывало нередко. Но заметили после того, что он довольно долго был угрюм, — не раздражался против себя напоминаниями о гнусной его слабости, о сигарах, и даже не улыбался широко и сладко при имени Никитушки Ломова. {Далее было: а. Дело объяснилось тем, что у него была л<юбовь> б. Начато: Конечно, тогда никому из нас не было охоты заниматься этим} Теперь Кирсанов рассказал, что Рахметов был влюблен. Любовь началась событием, достойным Никитушки Ломова. Рахметов шел из первого Парголова в город, по соседству Лесного института. Он шел, задумавшись, глядя в землю, и был пробужден из глубокого раздумья отчаянными криками женщины — взглянул: лошадь, почти уж поровнявшаяся с ним, испуганно несла шарабан, в котором сидела дама, он бросился на середину дороги, но уж не успел схватить за повод, — лошадь была уж впереди, — он успел только схватиться за заднюю ось шарабана — и остановил лошадь, но упал, {Далее было: и лошадь поволокла его} — подбежал народ, остановили лошадь, подняли его, — у него были довольно сильно разбиты локти, грудь, — но главное, колесом вырвало у него порядочный кусок мяса из правой ноги. Дама уж опомнилась и приказала отнести его к себе. Он согласился, потому что чувствовал большую слабость, {Далее было: едва успел} сказал, чтоб послали непременно за Кирсановым, не за каким-нибудь другим доктором. Кирсанов нашел его очень ослабевшим от потери крови. Он пролежал дней десять. Спасенная дама, конечно, ухаживала за ним сама, ему было нечего делать по слабости, оттого он говорил с нею — ведь все равно время пропадало бы даром, дама была вдова лет 19, {Далее начато: с порядочн<ыми?>} женщина не бедная и вообще совершенно независимого положения, умная, порядочная, речи Рахметова очаровали ее. Он в нее тоже. Она считала его по платью и по всему человеком, не имеющим решительно ничего, потому первая призналась ему и предложила венчаться. ‘Я с вами был откровеннее, чем с другими, — вы видите, что {Далее было: моя обязанность не допускает женитьбы} такие люди, как я, не имеют права связывать чью-нибудь судьбу с своею’. — ‘Да, это правда, — сказала она, — вы не можете жениться’, и отдавалась ему. ‘Нет, и этого я не могу принять, — сказал он: — я должен подавить в себе любовь: {Далее было: а. Начато: когда вы б. когда б я не был робким} привязанность к вам связала бы мне руки, я не должен любить’. Эта сцена продолжалась с утра до вечера в последний день, когда он уже мог встать. {идти.} Когда Кирсанов рассказал, стали припоминать {Когда Кирсанов рассказал нам это, мы припомнили} многое, показывающее, как сильно он страдал: например, в разговорах со мною, — он, вскоре после нашего первого разговора, {после ~ разговора, вписано.} полюбил меня за то, что я смеялся над ним, — ведь смех смеху рознь, {Далее было: и, около этого времени, у нас с ним было два-три дела, по которым мы виделись.} — и около этого времени, да и потом нам с ним нужно было иногда видеться, — так, в разговорах со мною вырвались у него в ответ на мои насмешки такого рода слова: {Далее было начато: вы правы, да, мне лучше было бы умереть, чем} ‘Да, вы правы: меня надобно жалеть, — жалейте, жалейте: ведь и я тоже {тоже человек, которому} не отвлеченная идея, а человек, которому хотелось бы жить, ну да это пройдет’, прибавил он, — и действительно прошло. Проницательный читатель, может быть, догадается по этому, что я знал о Рахметове больше, чем говорю, — может быть, я поставил себе правилом не противоречить проницательному читателю, — но мало ли что я знаю, да ему этого не нужно знать, потому что он проницателен. Но действительно я не знаю, где он теперь, и что с ним, и увижу ли я его когда-нибудь. Об этом я знаю только, что знают все его знакомые {Вместо: все его знакомые, — было: Кирсанов и мы все После: знакомые — было начато: а. куд<а> б. через год именно встре<тился>}, именно вот что. Когда прошло три-четыре месяца после того {Вместо: Когда ~ после того, — было начато: а. Когда о нем не было б. Когда прошло несколько}, как он пропал из Москвы, и не было никаких слухов о нем, все мы предположили, что он отправился путешествовать. И эта догадка, кажется, верна, по крайней мере она подтверждается вот каким случаем: Через год после того, как он пропал, один из знакомых Кирсанова встретил {Далее было: на железной дороге} в вагоне по дороге из Вены в Мюнхен {Далее было начато: русского, наружность и манеры которого сходились с рахметовскими, по его мнению, вероятно} Рахметова, который говорил ему, что проехал славянские земли, везде сближался со всеми классами, в каждой земле оставался столько, сколько было ему нужно, чтоб иметь достаточное представление о нравах, понятиях, образе жизни, степени благосостояния всех главных составных <частей> населения, {Далее начато: потом несколько дней} жил {жил по нескольку дней} для этого в городах и в селах, ходил пешком из деревни в деревню, старался {Далее было: приискать себе какие-нибудь занятия и благодаря} потом точно так же познакомился с населением северной Германии, и за тем был в немецких частях Австрии, {Далее было начато: едет в [Южн<ую?>] Юго} за тем же едет в Баварию, {Далее было: а. и все с б. и потом} оттуда поедет {Далее начато: а. Рей<ном> б. Герм<анией>} по Вюртембергу и Бадену, — потом точно так же займется другими европейскими странами, {Далее было начато: а. и по б. по которым не так в. и думает объехать потом г. на это} для знакомства с Францией, Испанией, Италией, Англией, по его расчету, нужно ему будет года два, потом он поедет в Америку, {Далее начато: все с} потому что Северо-Американские штаты всего более {Далее было: интересуют его} на земном шаре интересуют его, что {Далее начато: изу<чение?>} не знает, возвратится ли он в Россию, или найдет себе дело в Северо-Американских штатах, — если найдет, то, может быть, и не возвратится, — но вероятнее, что возвратится, потому что, кажется, {Далее было начато: а. что Россия более б. Россия имеет более надобности} в России будет он — через несколько времени, теперь нет — полезнее, чем в Северной Америке. Все это очень похоже на Рахметова. {Далее было: Начато: а. По наружности б. Лета, наружность в. Голос} Наружность, {Голос,} лета этого проезжего, {Далее было: [тоже] сходство его лица, по мнению рассказчика, тоже} насколько мог припомнить рассказчик, тоже сходились с рахметовским, {Вместо: с рахметовскими — было: а. с приметами б. с наружностью Рахметова} но наш рассказчик не обратил тогда особенного внимания на своего собеседника {Вместо: на своего собеседника — было: на встретившегося} и мог описывать его только {Вместо: и мог столько — было: не мог описать его довольно} общими выражениями, так что полной достоверности нет, — по всей вероятности, это был Рахметов, а впрочем, кто ж знает? Очень может быть, что и не он. {Вместо: и не он. — было: и не Рахметов вовсе. Мало чудаков на свете?} Так вот какой был господин, сидевший в кабинете Кирсанова над толкованием на Апокалипсис. {Текст: Через год после того ~ Апокалипсис вписан. Первоначальный перебеленный вариант текста: но мало ли что я знаю ~ на Апокалипсис — см. на стр. 782-723.} <д. 39 об.> ‘Ну, — думает проницательный читатель: {Далее было: конечно, появление этого лица} — теперь главным лицом будет Рахметов и заткнет {побьет} за пояс всех, и Вера Павловна в него влюбится, и начнется с Кирсановым та же история, какая была с Лопуховым’. Ничего этого не будет, проницательный читатель: Рахметов просидит вечер {вечер допоздна} и поговорит с Верой Павловной, которая нисколько не подумает влюбиться в него, и {и пойдет} потом уйдет, и после того о нем уже не будет никакого помина в романе, и то, что он поговорит с нею, будет разделяться на две половины: одну половину его слов, которую я тебе не передам, мог бы сказать ей всякий из товарищей Рахметова, мог сказать Мерцалов, могла бы сказать Мерцалова, которая вот уж и подъезжает к даче, {Далее было: могла бы сказать Маша, могла бы Рахель, которая через час} а другую половину того, что он сказал ей, я передам тебе, {Далее было: но эту половину} и ты сам увидишь, что от этой половины уж ровно ничего не может и не должно будет произойти. {Далее было: и Вера Павловна, может, через несколько времени стала бы все это думать} Так что Рахметов только и сделает, что посидит вечер, да и уйдет, а действующим лицом, ни главным, ни не-главным — никаким не будет он в моем романе. Зачем же мною он выведен в романе и так подробно описан? — Вот, ты попробуй, проницательный читатель, угадаешь ли это? А это будет сказано тебе на следующих страницах, когда Рахметов уйдет, в самом конце этой главы, — угадай-ко, кто там будет, — угадать не трудно, если ты имеешь хоть малейшее понятие о художественности, {Далее было: а. о рассказе б. о художественности рассказа} о которой ты так любишь толковать, Рахметов выведен для исполнения главного требования художественности. Нутко, отгадай, какое это требование и зачем он выведен? {Далее было начато: а. Порядочный читатель б. Неглупый читатель} Читательница и простой читатель, не толкующие о художественности, — они знают, — а попробуй-ко отгадать ты. Приехала Мерцалова, потужила, поутешала, сели пить чай, — обедать так и не обедала Вера Павловна, — к чаю позвали Рахметова, он с четверть часа посидел {Далее начато: покуда пили} с ними, покуда пили чай, послушал, как они убиваются, {Далее было: и сам пожалел действительно, сказав что это} высказал два раза мнение, что это безумие, то есть не то, что они убиваются, а застрелиться {Вместо: то есть ~ застрелиться — было: то есть не убиванье о Лопухове, и то что они убиваются, — а стреляться было уж конечно безумие} от чего бы то ни было, кроме слишком мучительной физической болезни или для предупреждения {избежания} какой-нибудь мучительной неизбежной смерти, — высказал это мнение раза три-четыре в немногих, но сильных словах, по своему обыкновению, потом поклонился и ушел опять в кабинет дочитывать свою занимательную книгу. {Далее начато: Приехала Маша и Рахель} Через несколько времени после чаю приехал полицейский чиновник сообщить жене застрелившегося дело, которое теперь уж было совершенно разъяснено, — Рахметов {Рахметов встретил} сказал, что жена уж знает и толковать с нею нечего, чиновник был очень рад, что избавился от раздирательной сцены, и уехал. Потом явились Маша и Рахель, началась разборка и оценка платья и вещей — Рахель нашла, что за все, кроме хорошей зимней шубы, которую не советовала ей продавать — ведь понадобится, может быть, через три месяца делать новую, {Текст: хорошей ~ новую — вписан.} — можно дать 450 руб., — действительно, больше не стоило и по внутреннему убеждению Мерцаловой, — таким образом, часам к десяти торг был кончен, Рахель заплатила 200 рублей — больше у нее не было, остальные пришлет через три дня через Мерцалову, — забрала вещи и уехала. Мерцалова посидела еще с час, — но пора домой, кормить грудью ребенка, — и уехала, пожалевши, что не может оставаться дольше, и сказавши, что приедет завтра проводить на железную дорогу. Когда Мерцалова уехала, Рахметов сложил Толкование на Апокалипсис, поставил на место и послал Машу спросить Веру Павловну, может ли он войти к ней. — Может. — Он вошел. — Вера Павловна, {Далее было: прошу вас [верить, что меня можно слушать] слушать меня хладнокровно, потому что результат моего р<ассказа?>} я могу теперь в значительной степени утешить вас, — теперь это уже можно. Таков этот общий результат моего посещения, смею вас уверить, вы знаете, я не говорю напрасных слов. Да, я могу в очень значительной степени утешить вас. Предупредив вас об этом, начинаю излагать дело в порядке. {Текст: я могу ~ в порядке — вписан.} Я вам сказал, что встретился с Александром Матвеевичем {Далее было: а. что от него б. и что он не} и что знаю все. Это действительно правда. С Александром Матвеевичем я, точно, встретился, {Далее начато: а. но он б. но все} и, точно, я знаю все, — но я не говорил, что знаю все от Александра Матвеевича, — и действительно я знаю все не от него. Дмитрий Сергеевич, который просидел у меня часа два после того, как написал записку, столь огорчившую вас, — он-то и просил меня посидеть у вас этот вечер, зная, что вы будете очень огорчены, и {Далее было: и предвидя, что вам понадобится чья-нибудь помощь} дал мне к вам поручение. {Далее было: сказать вам о последнем при<казе?>} Меня он выбрал посредником потому, что знает меня как человека, который с безусловной буквальностью исполняет поручение, за которое возьмется, и не может быть отклонен от исполнения {от буквального исполнения} обязанности никаким чувством, никакими просьбами. Он предвидел, что вы будете умолять о нарушении его воли, и надеялся, что я, не тронувшись вашими мольбами, исполню его поручение. Оно состоит в следующем: он, уходя для того, чтоб ‘сойти {‘исчезнуть} со сцены’, — ведь он так выражается в записке, полученной вами? — будем употреблять это выражение, потому что оно совершенно верно и очень счастливо выбрано, — уходя от меня, чтобы сойти со сцены, он оставил мне другую записку к вам. Вера Павловна вскочила: — Давайте, где она? — Ее содержание успокоительно. Но — вот в этом и заключается мое поручение — я должен только показать вам ее, чтобы вы прочли, но в ваши руки я ее не отдам, потому что она не должна остаться в ваших руках, — и, чтоб не иметь надобности отнимать ее у вас силою, я покажу вам ее только тогда, когда вы сядете, сложите руки на коленях и дадите мне слово не поднимать их, — тогда я положу записку на стол перед вашими глазами. Если б тут был кто-нибудь посторонний, он, каким бы чувствительным сердцем ни был одарен, не мог бы не засмеяться {не улыбнуться} над этою торжественною обрядностью. Но Вере Павловне, конечно, не до того было, чтобы забавляться забавною стороною приготовлений Рахметова, — она терпеливо села, сложила руки и сама не менее забавным, {торжественным,} то есть раздирающим душу, безумным голосом вскрикнула: ‘клянусь!’ Рахметов положил на стол лист {пол-листа} почтовой бумаги, на котором было только десять-двенадцать {пять-шесть} строк. Вера Павловна, едва бросив на них взгляд, — вспыхнула, вскочила и, совершенно забывая о всяких клятвах, бросилась рукою схватить записку — но записка была уж далеко, в поднятой руке Рахметова. — Я предвидел это — и потому, как вы могли заметить, не отпускал своей руки от записки, — точно так же я буду продолжать держать этот лист за угол все время, пока он будет лежать на столе. Потому все ваши попытки схватить его будут напрасны. Вера Павловна опять села и сложила руки. Рахметов опять положил {разложил} перед ее глазами записку. Она двадцать раз перечитывала, вся дрожа от волнения. Рахметов стоял очень терпеливо, так прошло с четверть часа. Наконец, Вера Павловна подняла {спокойно подняла} руки: {руки и глаза:} — Как он добр, как он добр! — Я не вполне разделяю ваше мнение и почему, мы объяснимся. Это уж не будет исполнением его поручения, {Далее было: а. но, сколько я могу судить б. но он только поручил} но выражением моего собственного мнения, которое я выразил и ему в это последнее наше свидание. Его поручение состояло в том, чтобы я показал вам эту записку и потом сжег ее. — Вы довольно видели ее? — Еще, еще. Она опять уселась, сложа руки, он опять положил записку и стоял с прежним терпением, может быть, целые полчаса, она {Далее было: старалась запомнить форму} впивалась глазами в записку, {Далее было: будто для того, чтоб врезалась в память форма каждой буквы} потом опять закрыла лицо руками: ‘как он добр, как он добр!’ — Насколько могли вы изучить его записку, вы изучили ее. Если б вы были в спокойном состоянии духа, то не только вы знали бы ее наизусть, — форма каждой буквы навеки врезалась бы в вашей памяти, так долго и внимательно смотрели вы на нее. Но в таком волнении, в каком вы были, законы запоминания {памяти} нарушаются, и память скоро может изменить вам. {Далее было: А записка должна быть уничтожена.} Предусматривая этот шанс, я списал копию с записки, и вы всегда можете видеть у меня эту копию, когда вам будет угодно. Со временем я, вероятно, даже найду возможным отдать вам ее. А теперь, я полагаю, уж можно сжечь записку, и тогда мое поручение будет совершенно кончено. — Покажите еще. Он опять разложил записку. Вера Павловна на этот раз беспрестанно поднимала глаза от записки — видно было, что она заучивает ее наизусть и поверяет, твердо ли выучила. Через несколько минут она вздохнула и перестала поднимать глаза от записки. — Теперь, как я уж вижу, достаточно. Пора. Уж поздно — около 12 часов, а я еще хотел изложить вам свой взгляд на это дело, {Вместо: взгляд ~ дело — было: мнение об этом деле} потому что считаю полезным для вас выслушать мое мнение. {Вместо: выслушать мое мнение. — было: а. услышать б. узнать мой взгляд Далее было: Позвольте сжечь} Вы согласны? — Да. {Рахметов, вы добрый ангел} Записка в ту же секунду запылала в огне свечи. — Ах! — вскрикнула Вера Павловна, — я не то сказала, зачем? {Против фразы: Ах ~ зачем — дата: 10 ф<евраля>} — Да, вы сказали, что согласны слушать меня. Но уж все равно. Надобно же было когда-нибудь сжечь. И притом осталась копия. Теперь. Вера Павловна, я выражу вам свое мнение о деле. Я начну с вас. Вы уезжаете. Почему? — Мне будет тяжело оставаться здесь, вид мест, которые напоминали бы прошлое, расстроивал бы меня. — Да, это чувство неприятно. Но неужели так много легче было бы вам в другом месте? Ведь очень немногим легче. Что же сделали? Для получения ничтожного облегчения себе вы бросили {пожертвовали} на произвол случая {судьбы} 50 человек, судьба которых от вас зависела. Хорошо ли это? Куда девалась скучная торжественность тона Рахметова! Он говорил легко, просто и свободно. — Да, но ведь я хотела просить Мерцалову. — Это не так. Вы не знаете, в состоянии ли Мерцалова заменить вас в мастерской. Ведь ее способность к этому еще не испытана. А ведь тут требуется способность довольно редкая. Десять шансов против одного, что вас некому заменить и что ваш отъезд губит мастерскую. Хорошо ли это? Какая нежная заботливость о маленьком облегчении для себя и какое бесчувствие к судьбе других! Вы лишили благосостояния 50 человек. Из-за чего? Из-за маленького удобства для себя. Как вам это нравится? — Почему же вы не остановили меня? — Ведь вы бы не послушались, и потом я знал, что вы скоро возвратитесь, {Далее было: в таком случае перемена этого города} стало быть дело не будет иметь ничего важного, и его ведь вы уже решили, еще даже не зная, согласится ли Мерцалова. Она, вероятно, согласилась? — Да, с удовольствием, — сказала Вера Павловна, думая, что это служит некоторым извинением ей перед обличителем. {суровым обличителем.} — Значит, дело решено — она заменяет вас? — Решено. — Без всякой справки о том, согласны ли {Далее было: на то} те 50 человек на такую перемену — не хотят ли они чего-нибудь другого, не хотят ли они чего-нибудь лучшего? Какой деспотизм! Вы кругом виноваты. Эта история еще не кончена. Но, мимоходом, еще одна ваша вина по другому случаю. Вы теперь спокойны? — Почти. — Как вы думаете, спит Маша? Нужна она вам теперь? — Нет. — Не надобно ли вспомнить, что, может, ей хочется спать? Ведь уж первый час, а ей вставать рано. Кто должен был вспомнить об этом: вы или я? Я пойду скажу ей, что вы сказали, что она может ложиться. Кстати, соберу что там есть вам поужинать, — ведь вы ныне не обедали? А теперь, я думаю, аппетит уже есть? — Да, — сказала Вера Павловна, уж улыбнувшись. — С моей стороны это не подвиг, что я вспомнил о вашем аппетите — мне самому хочется есть, я сам тоже плохо пообедал. Рахметов принес холодное кушанье, оставшееся от обеда, приборы, все. Сели ужинать. — Ах, Рахметов, каким добрым ангелом вы для меня стали с этою запискою, — но зачем же вы так долго мучили меня? — Надобно было, чтоб видели, в каком вы расстройстве, и чтоб известие разнеслось для достоверности события, вас расстроившего. Теперь Мерцалова, Рахель, Маша — три источника достоверности события. Из-за этого можно потерпеть несколько часов — не правда ли? Ведь вы <не> захотели бы притворяться, да и невозможно подделаться под натуру. Натура всегда действует вернее. Так казалось Дмитрию Сергеевичу. — Это он придумал? Ах, как добр и умен! — Да, это дело он обдумал хорошо. Но о нем мы после, надобно ли его хвалить вообще. Теперь пока еще о вас. А, кстати, о вас: ведь у вас, вероятно, найдется бутылка вина? Где она? Вам не мешает выпить. — В той комнате, в буфете. Рахметов стал угощать Веру Павловну хересом — заставил ее выпить две рюмки. — Рахметов, да ведь вы совсем не такой, как я думала, — отчего вы всегда такое мрачное чудовище, а теперь вы очень милый, веселый человек? — Вера Павловна, ведь теперь я исполняю веселую обязанность — отчего же мне не быть веселым? Но ведь этот случай большая редкость. Вообще видишь невеселые вещи — вот и бываешь мрачным чудовищем. Только, Вера Павловна, уж если у нас дошло до таких откровенностей обо мне, — пожалуйста, пусть будет секрет, что я не мрачное чудовище. Мне легче исполнять мои обязанности, когда вообще не замечают этой стороны моего характера. {Далее начато: А видели вы меня} Да, Вера Павловна, хотелось бы быть веселым. А, однако, это пустяки — ведь следствие о ваших преступлениях еще не кончено. — Докончите, их уж три — невнимательность к Маше… — Это не преступление: Маша не погибала оттого, что потирала бы сонные {сонные вписано.} глаза лишний час, и она, бедняжка, делала это с приятным чувством, что исполняет свой долг, — это не преступление, а проступок, — но два великих преступления в деле: безжалостность и деспотизм. — Да? — Да, Вера Павловна, и в том же деле с мастерской еще третье преступление, самое тяжелое. Учреждение, которое более или менее хорошо соответствует здравым идеям об устройстве быта, которое служит {Далее было: подтверждением} более или менее важным подтверждением совершенной практичности их, — а ведь этих доказательств еще так мало, они так драгоценны, — это учреждение вы подвергали риску погибнуть — обратиться из доказательства практичности в доказательство непрактичности ваших убеждений, — убеждений, благотворных для человечества, вы подавали аргумент против святых {святых вписано.} ваших убеждений защитникам мрака и зла. Это, Вера Павловна, {Далее было: измена, ренегатство — сдел<ать>} то, что на церковном языке называется грехом {преступлением} против Духа святого, о котором <л. 40> говорится, что все другие грехи могут быть отпущены человеку, но этот — никак, никогда. Так ли, преступница? Но хорошо, что это все так кончилось и что ваши грехи {Далее начато: еще только в} совершены только вашим воображением. {Далее было: Но послушайте, Рахметов, от преступницы перейдемте к преступлению. Вы [сказали] восклицаете, Вера Павловна: какой добрый, какой добрый — [а] да, когда уж нельзя было отвертеться Против этой фразы дата: 11 ф<евраля>} А ведь вы покраснели, Вера Павловна? {Далее было: а. В самом деле б. Разумеется} — хорошо, я вам доставлю утешение: {Далее было: ваши грехи совершены только в вашем воображении, — я вам покажу человека, который сделал дурное не в воображении, -} если б вы не страдали тогда очень сильно, вы не совершили бы их и в воображении, — значит, настоящий преступник и по этому делу тот, кто так сильно расстроил вас. Кто эта такой, как вы думаете? вы все твердите: ‘как он добр, как он добр!’ — Как, по-вашему, он виноват {тут виноват} в том, что я страдала? — А кто же? и все это дело {и это дело} — он вел его очень хорошо, но как оно могло возникнуть, зачем оно возникло? Зачем весь этот шум? Этому ничему вовсе не следовало быть. {Далее было: если бы он умел [держаться] поступать как должно} — Да, я не должна иметь этого чувства, но ведь я не звала, я старалась подавить его. — Я вовсе не о том говорю, {Далее было: что за важность в вашем чувстве, — вот о чем я говорю — то, что одно важно, а я} ему необходимо надобно было возникнуть, как скоро даны характеры ваш и Дмитрия Сергеевича, — не в той, так в другой форме оно все равно развилось бы, — видите, ведь любовь к другому здесь уж только последствие, причина в несходстве характеров — ведь он сам теперь говорит это, вы не могли надолго остаться довольны вашими отношениями — он старше вас, он опытнее вас, он должен был это предвидеть {Далее было: он его увидел только тогда, когда} и заранее приготовить вас к этому, чтоб вы не пугались и не убивались, а он понял {увидел} это лишь тогда, когда последствие {когда все дело} уж явилось. {Далее было: что это за человек} — Рахметов, я не должна слышать вас, — вы осыпаете предо мною упреками человека, которому я бесконечно обязана. — Нет, Вера Павловна, не прежде, {Далее было: вам должно слушать} не было должно {не было нужно [пока не было решено], пока он не принял этого решения} слушать: теперь это полезно для вас, — почему, вы сами увидите через несколько времени, — ведь {я ведь} до сих пор молчал же — ведь вы знаете, что нельзя было бы избежать, чтоб я не сказал и раньше, если б считал нужным, — но я молчал, хотя сильно досадовал, — я говорю не потому, что мне хочется, я говорю только то, что нужно, и не раньше того, чем нужно. Верьте этому. Вы видите, как я выдержал записку целых девять часов в кармане, хотя мне и жалко было смотреть на вас. {Далее начато: Поверьте же, что я не} Было нужно молчать о ней — я и молчал. Значит, если я теперь не молчу об этом, то нужно говорить. — Почему ж нужно? Если вы теперь скажете, я не буду слушать вас. — Решительно? — Решительно. {Далее было: Очень жаль, что вы заставляете меня прибегать} — Хорошо. Я предвидел и этот шанс {Далее было: а. Вот вам б. Ну} и принял свои меры. Ну, записку, которая сожжена, написал он сам, — а вот эту он написал по моему совету. Эту я могу оставить вам, потому что она не документ. Извольте. — Рахметов передал Вере Павловне записку: ‘Милый друг, Верочка, выслушай все, что тебе будет говорить Рахметов. Я не знаю, что такое будет он говорить, но я знаю, не будет говорить ничего, кроме того, что нужно будет тебе выслушать. Твой Д. Л.’ Вера Павловна бог знает сколько раз цаловала эту записку. {Далее было: Говорите, я обязана слушать. Но} — Зачем же вы не отдавали мне ее? У вас, может быть, есть еще что-нибудь от него? — Нет, больше ничего нет, потому что больше ничего не было нужно. Почему не отдавал? Пока не было надобности в ней, зачем же было отдавать ее? — Боже мой, да для доставленья мне удовольствия иметь несколько строк от него после нашей разлуки. — Через несколько времени вы увидите причину. {Далее было начато: а. конечно, что б. в отношении этой записки в. не так драгоценна в том отношении, чтоб стоила хлопот} Так я могу теперь говорить? — Да, я обязана слушать. {Далее было: а. Пожалуйста, б. Но положим} — Он не замечал того, что должен был заметить, это произвело {принесло} дурные последствия, но он не виноват, что не замечал, — что ж делать? — я хочу сказать: пусть он не замечал, — это все равно, он все-таки должен был на всякий случай приготовить вас к чему-нибудь подобному — просто как делу случайности, которой нельзя желать, которой незачем ждать, но которая может случиться, — ведь за будущее никак нельзя ручаться, какие случаи могут в нем представиться, как мог он оставлять вас в таком состоянии мыслей, что, когда произошло это, вы не были приготовлены? {Далее было: Знаете, отчего это было? От эгоизма — он мог бы не отдавать себе отчета, как не отдавал себе отчета в этом, он не удовлетворялся чем-нибудь} это уж прямо дурная вещь, положим, он делал бессознательно, не по расчету, — но ведь натура и сказывается в том, что делается бессознательно, {Далее было: не по расчету, без} само собою, приготовить вас к этому не соответствовало его выгодам, он этим ослаблял ваше сопротивление {вашу борьбу} чувству, которое было бы не согласно с его интересами, — в вас возникло такое сильное чувство, что сильнейшее ваше сопротивление осталось напрасно, — но ведь это опять случайность, что представилось с первого же раза именно такое сильное чувство, — именно такого сильного чувства могло вовсе не представиться никогда, {Далее было, повстречайся вам} будь чувство внушено вам человеком, менее заслуживающим его, хотя все-таки достойным, чувство было бы слабее, — и вы тогда при сохранении полной силы к сопротивлению могли бы одолеть это чувство. {Далее было: Но [такое] подобное чувство, которое может} Но {Далее было: конечно более чем редки случаи такого сильного} такое сильное чувство, против которого всякое сопротивление бесполезно, — редкое исключение, гораздо больше шансы такого чувства, которое можно одолеть, если сила сопротивления совершенно не ослаблена. Вот он для этих-то вероятных шансов и не хотел ослаблять его. Как вам это нравится? {Далее было: пусть ты бы страдал} — Это неправда, Рахметов, он не скрывал от меня своего образа мыслей. Его убеждения так же хорошо известны мне, как вам. — Конечно, Вера Павловна. {Далее было начато: Но значит это не то, когда вы все так} Скрывать — это было бы уж слишком. Мешать развитию в вас убеждений, которые соответствуют его собственным убеждениям, для этого притворяться думающим не то, что думаешь, — это было бы уж прямо бесчестным делом. Я вовсе не хотел этого сказать. Он человек очень хороший, — как же не хороший? {Далее было начато: Если бонне был человеком очень хорошим, тогда} Я сколько вам угодно буду хвалить его. Он очень благородный человек. Я только говорю, что он кое-что просмотрел и что это кое-что было очень важно. Из-за чего вы мучились? Он говорил мне — да тут нечего и говорить, это было ясно само по себе — из-за того, чтоб не огорчать его. Как же могла оставаться в вас эта мысль, что это огорчит его? Ей не следовало оставаться. Какое тут огорчение? Это глупо. Что за ревности такие? — Вы не признаете ревности, Рахметов? — В развитом {порядочном} человеке ей не следует быть. Это искаженное чувство, это фальшивое чувство. — Но, Рахметов, если не признавать ревности, из этого выходят страшные последствия. — Для того, кто имеет ее, они страшны, — для того, кто не имеет ее, в них нет ничего не только страшного, даже важного. — Но вы проповедуете безнравственность, Рахметов. — Вам так кажется, после четырех лет жизни с ним? Вот в этом-то он и виноват. {Далее было: Разве безнравственность то, что мы понимаем вещи в их естественном виде? Скажите, был ли кто-нибудь в претензии на то, если б мы подружились с вами, — если б, например, я стал довольно часто ездить с вами в оперу?} Скажите, сколько раз в день вы обедаете? — Один. — Был бы кто-нибудь в претензии на то, что вы стали бы обедать два раза? Вероятно, нет. Отчего же вы этого не делаете? Вы боитесь огорчить кого-нибудь? Вероятно, просто потому, что это вам не нужно, что этого вам не хочется. А ведь обед — ведь это приятно. {Далее начато: Только} Но вам довольно одного. А если б вам пришла фантазия или болезненная охота обедать по два раза — удержало бы вас от этого опасение огорчить кого-нибудь? Нет, если б кто-нибудь огорчался этим или запрещал бы вам это, вы стали бы только скрываться — стали бы только кушать блюда {дурные блюда} в плохом виде, {Далее начато: [и без удобства, извиняясь за] без салфеток, у плиты } кушать кое-как, пачкали б руки от торопливого хватания кушанья, пачкали б ваше платье оттого, что прятали бы его в карманы, — только. Вопрос тут вовсе не о нравственности или безнравственности, а просто о {Далее было: контрабанде и} только, {Так в рукописи.} хорошая ли вещь контрабанда. Что мне не нужно, того я не стану делать, хотя бы это никого не огорчало, что мне нужно, я сделаю, {Вместо: нужно, я сделаю — было: хочется, то я сделаю, хотя бы} не останавливаясь тем, что это кому {Так в рукописи.} неприятно. Вот вам и все. Конечно, бывают исключения, — но ведь вы знаете жизнь, знаете, что этих исключений очень мало и что те люди, которые удерживаются чувством долга, — только люди {люди только} благородные, для которых всего менее нужно беречь фальшь из опасения, {Вместо: для которых ~ опасения, — было: а. которые не стали бы дурно б. которые всего <менее> нуждаются в фальши в. для которых всего менее нужна фальшь, чтоб} чтоб они не стали безнравственны. Фальшь никого не удерживает от поступка, она только ведет к тому, что и поступки становятся фальшивы. Разве вам не известно это? — Конечно, известно. {Далее начато: а. О чем мы б. О какой же безнравственности} — Где ж вы после этого отыщете нравственную пользу в поддержке понятия о ревности? {Далее было: — Но, Рахметов, назовите это не ревностью — все равно, ведь, наконец, больно ж, если вы любите кого-нибудь, а он не [любит вас] отвечает вам любовью. — Это другое дело. Может быть, я хотел бы теперь играть в [преферанс] пикет, а вы не хотите, мне очень огорчительно это. Что ж это, ревность во мне? И почему вы не хотите? Просто потому, что не хотите, а не потому, чтоб кто-нибудь стал ревновать? Нет, или потому, что вы вообще не хотите играть в преферанс, или потому, что не хотите играть со мною. — Но я могу не хотеть играть с вами потому, что играю в пикет с другим. — Тогда ваше чувство и будет ревность. — Что ж, вы} — Боже мой, да ведь это я все знаю. — И все-таки мучились бог знает сколько месяцев? И из-за чего? Из-за каких пустяков какие тяжелые {тяжелые вписано.} мученья, сколько расстройства для всех, — очень спокойно могли бы вы все трое {вы все трое вписано.} жить по-прежнему, как жили за год, — или как-нибудь переместиться на одну квартиру, или разъехаться на три квартиры — или как там вам вздумалось, — и по-прежнему пить чай втроем, и ездить в оперу втроем, — к чему этот шум? К чему эти катастрофы? И все оттого, что у вас оставалось понятие: ‘я убиваю его’, чего вовсе не было бы тогда, и теперь, действительно, всем троим было <бы> много приятней. — Нет, Рахметов, вы говорите ужасные вещи. — Опять ужасные вещи? {Далее было: Да ведь это делается на каждом шагу — посмотрите} Для меня ужасны — шум из-за пустяков и неприятности из-за вздора. Вот что ужасно, и во всем этом он виноват. — Но вы говорите то, что говорят проповедники безнравственности. Вы проповедуете то, что было во времена Регентства. — Вера Павловна, времена Регентства вовсе не были безнравственнее других. Раньше было гораздо больше безнравственности, чем при регенте: при Людовике XIV — больше, при Людовике XIII — еще больше, и чем дальше назад, тем все больше и больше, — а ближе к нашему времени, тем все меньше, а чем дальше будет идти время, тем все меньше будет ее оставаться, и отчего? оттого, что положение женщины улучшается, она больше сознает свое достоинство и лучше сохраняет его. Дело в том, чтоб развивать в людях чувство человеческого достоинства, а не в том, чтобы поддерживать предрассудки. Разве вы этого не знаете? Дело в том, чтобы не было обмана, дело в том, чтоб не было вертопрашества, — то и другое зависит от того, чтоб человек был развит, — развивайте человека, не забивайте ему голову вздором, вздор ничему не помогает. — Итак, по вашему мнению, вся наша история — глупая мелодрама? {глупый фарс} — Да, только с трагическим содержанием, — в том, что вместо простых, обыкновенных разговоров самого спокойного содержания вышла раздирательная мелодрама, виноват Дмитрий Сергеевич. Ну, да он довольно поплатился за нее. Мир его памяти — выпейте еще рюмку за его память и ложитесь спать, — я достиг своей цели: теперь уж три часа, — если вас не будить, вы теперь проспите долго, {если ~ долго, вписано.} я и сказал Маше, чтоб она не будила вас раньше половины одиннадцатого, так что завтра вы едва успеете напиться чаю, как уж вам пора будет на железную дорогу, — ведь если и не успеете уложить всех вещей, не беда, скоро вам привезут их, да и воротитесь скоро, — а ведь теперь вам будет тяжело с Машею: ведь вы не должны же показывать, что вы совершенно спокойны, — еще хуже было бы с Мерцаловой, — я зайду к ней рано завтра и скажу, чтоб она не приезжала сюда, потому что вы долго не спали и не надо вас будить, а ехала бы прямо на железную дорогу, — кажется, устроить таким образом будет всего легче для вас. — А какой же и вы добрый, Рахметов! {Далее было: Это еще не велико достоинство, Вера Павловна.} — Ну, скажи же теперь, проницательный читатель, зачем выведен Рахметов, который теперь ушел и уж больше не явится в моем рассказе? {Далее начато: а. Как б. Какая художественная потребность в. Ты знаешь, что ему не скрыться от тебя} Ты уже знаешь от меня, что это фигура, не принявшая никакого участия в действии. {Вместо: Ты уже ~ в действии. — было: а. Ты знаешь уж от меня, что эта фигура, стоя совершенно неподвижно, не имевшая никакого участия б. Начато: Ты знаешь, что теперь спросят от тебя} — Неправда, — говорит самодовольно проницательный читатель, — Рахметов принес записку, от которой… — Уж очень ты плох {Плох ты, как я} в знании художественности, о которой столько толкуешь, после этого, по-твоему, и Маша действующее лицо в романе? Ведь она в самом начале его принесла письмо, от которого {Далее было: произошла сцена, заставившая } пришла в ужас Вера Павловна? И Рахель действующее лицо, потому что купила вещи и дала деньги, без которых Вера Павловна ведь не могла бы уехать? И Матрена действующее лицо, потому что сходила купить вина, без которого Марья Алексеевна не пришла бы в умиление, помнишь, после возвращения с Конногвардейского бульвара? И профессор N действующее лицо, потому что рекомендовал Веру Павловну в гувернантки г-же Б., без чего не вышло бы сцены возвращения с Конногвардейского бульвара? Может быть, и Конногвардейский бульвар действующее лицо, потому что без него ведь не было сцены свидания на нем и возвращения с него? Плох, плох ты, братец мой, в художественности-то. Говори, объясни, {Далее было: Действующие лица в романе только появляются — какие ж это действующие лица?} какие же действующие лица? {Вместо вписанного: Плох ~ лица? — начато: Плох, плох ты, брат — ты ведь} И Гороховая улица действующее лицо, потому что ведь без нее не было бы {Далее было: и стоящих на ней домов, в том числе} и дома Сторешникова, — значит, и всего романа не было бы? {Далее было: а. и приказчик в погр<ебе> б. дверь в погребе} Ну, положим, что все это, по-твоему, действующие лица, так ведь о них же и было сказано по пяти слов или того меньше, потому что действие-то их такое, которое больше пяти слов не стоит, — а посмотри-ко, сколько страниц отдано Рахметову? {Далее начато: а. Вера Павловна — самое главное действующее лицо, а б. что ж это такое? в. Да Рахметов не только} — А, теперь знаю, — говорит проницательный читатель: — Рахметов выведен затем, чтоб произнести приговор о Вере Павловне и Лопухове, — он нужен для разговора с Верою Павловною. — Все-таки ты плох, государь мой, — как раз наоборот понимаешь дело, — разве нужно было выводить особенного человека затем, {только затем,} чтоб он сказал свое мнение о действующих лицах? Это, может быть, делают твои великие художники, — я не знаю, {Далее начато: я что-то давно бросил читать} — а у меня все-таки побольше смысла в голове и побольше понимания условий художественности. Я так не сделаю, чтоб родить на свет божий дармоеда только затем, чтоб он говорил. {Далее было: а. и вот почему б. я думаю вот как} Нет, государь, поэтому вовсе не было нужно Рахметова. Сколько раз сама Вера Павловна, Кирсанов, Лопухов выражали мнение о своих отношениях и действиях? Ведь они люди не глупые, {Далее было: и рассудительные} они могут рассудить, что хорошо, что нет, — и неужели ты думаешь, что сама Вера Павловна, когда на досуге стала бы припоминать все, что наделала в этот день суматохи, не осудила бы свою забывчивость {Вместо: сама ~ забывчивость — было: самой Вере Павловне не пришло бы в голову, когда успокоилась бы и могла бы рассудить на досуге, стала бы припоминать все, что наделала в этот день суматохи, и осудила бы свои действия точно так же, как осудила свою забывчивость} о мастерской точно так же, как осудил ее Рахметов? И неужели ты думаешь, что Лопухов сам не думал о своих отношениях к Вере Павловне всего того, что говорил Вере Павловне Рахметов? {В рукописи ошибочно: Лопухов.} Он все это думал, государь мой, {Далее было: и через несколько страниц ты увидишь доказательства тому} — порядочные люди сами думают о себе все то, что может кто бы то ни было другой сказать в осуждение {в порицание} им, потому-то они и порядочные люди, — ведь это только ты, государь мой, это знаешь. {Далее было: Так видишь ли, проще всего мне было бы в этом случае, если уж мне [непременно] казалось непременно нужно б высказать порицание поступков Веры Павловны и Лопухова, проще я мог обойтись} <л. 40 об.> Очень плох ты, государь мой, по части художественных соображений, {Далее было: да и по части здравого смысла тоже} я тебе скажу больше: неужели ты полагаешь, что Рахметов, разговаривая с Верою Павловною, действовал независимо от Лопухова? Нет, государь мой, он был в этом случае только орудием Лопухова и сам очень хорошо знал, что он тут только орудие Лопухова, — и Вера Павловна догадалась об этом через день или через два, — и в ту самую минуту догадалась, как только Рахметов раскрыл рот, если б не была так взволнована. Вот как на самом-то деле были вещи, — неужели ты и этого-то не понял? Конечно, Лопухов во второй записке говорил совершенно справедливо, что ни он Рахметову, ни Рахметов ему ни слова не говорил о том, каково будет содержание разговора Рахметова с Верою Павловною, да ведь Лопухов хорошо знал, какой человек Рахметов, и что Рахметов думает о каком деле, и как Рахметов будет говорить в каком случае, ведь порядочные люди очень хорошо понимают друг друга, и не объяснившись между собою: Лопухов мог бы вперед чуть не слово в слово написать все, что будет говорить Рахметов с Верою Павловною, — именно потому-то {затем} он и поручил именно Рахметову быть посредником. Видишь ли, я еще дальше посвящу тебя в психологические тайны: Лопухов очень хорошо знал, что все, что теперь думает про себя он, Лопухов, будет через <несколько> времени думать о нем и сама Вера Павловна, как только пройдет ее первая горячка восторженной благодарности, так вот видишь ли, {Далее было: по его теории эгоизма} следовательно, в окончательной развязке он ничего не проигрывает оттого, что посылает к ней Рахметова, который будет ругать его, — все равно она и сама ведь дошла бы очень скоро до такого же мнения, — напротив, он от этого выигрывает в ее уважении: ведь она очень скоро сообразит, что он предвидел содержание разговора Рахметова с нею и нарочно устроил этот разговор, — вот она и подумает: ‘ах, какой он благородный человек — не отвиливал от появления в моем уме тех мыслей о нем, которые не могли уж не явиться раньше или позже, а напротив, позаботился, чтоб они были вызваны в моем уме как можно поскорее, именно в этот день суматохи, потому что в этот день мне были полезны, — ведь хотя я и сердилась на Рахметова, что он бранил его, а ведь я понимала, что Рахметов в сущности говорит правду, — а я тогда очень была подавляема слишком тяжелой признательностью к его великодушию, — вот он позаботился поскорее облегчить мне это иго и послал Рахметова снять его — благородный человек!’ Видишь, государь, какие хитрецы благородные-то люди, — не такие, как ты, — видишь, государь мой, как играет в них эгоизм-то, — не так, как в тебе, государь мой, {Далее начато: а. потому что свое наслаждение б. чтобы тебя считать} — потому что удовольствие-то они находят не в том, в чем ты, государь мой, — они, видишь ли, высшее наслаждение свое находят в том, чтоб люди, которых они уважают, думали о них как о благородных людях, и для этого, государь мой, они по своему эгоизму хлопочут и придумывают всякие штуки так же усердно, как ты для своих целей, только цели-то у тебя и у них разные, потому и штуки-то придумываются неодинаковые тобою и ими: ты придумываешь пошлые и гадкие, {Далее было: штуки, а они} вредные для других штуки, а они придумывают честные, полезные для других штуки. {Далее было: [Плохо]. [А ты этого] Плох ты, государь мой, и по части здравого смысла, что ничего этого не понял} — Так видишь, государь мой, зачем же после этого те мысли {Далее было: которые были в голове у Лопухова и у} о Вере Павловне, которые скоро были бы сами собою в голове Веры Павловны, и те мысли о Лопухове, которые тогда уже были в голове Лопухова и скоро были бы сами собою в голове Веры Павловны, сообщил я тебе не как их мысли, а сообщил тебе разговор Рахметова с Верой Павловной? Понимаешь ли ты теперь, что {Далее было: Рахметов говорил с Верою Павловною} если сообщается тебе этот разговор, то его, {Далее было: важность тут} значит, нужно {Далее было: именно то, чтобы Рахметов говорил с Верою Павловною} сообщить тебе не только те мысли, которые составляли сущность разговора, но именно разговор? Зачем же нужно сообщать именно разговор? Затем, {После: Затем — следует: мой} что он разговор Рахметова с Верою Павловною, — понимаешь ли ты теперь? Все нет еще? Хорош, однако, ты, — плох по части здравого-то смысла, плох. Ну, если <разговаривают> два человека, то из этого разговора бывает более или менее виден характер этих людей — понимаешь теперь, к чему идет дело? Характер Веры Павловны был ли тебе достаточно знаком до этого разговора? Конечно, был — из того, как она в нем держала себя, ты не узнал о ней ничего нового — ты знал, что она и вспыхивает, и шутит, и что <не> прочь она покушать, когда аппетит, {когда чувствует аппетит,} и, пожалуй, выпить рюмку хереса {Далее было: а. это только ты непочтителен с женщиною б. это ты все знал} — значит, разговор нужен для характеристики не Веры Павловны, — а кого же? Ведь только двое разговаривают-то — она да Рахметов, так кого ж из двух? — Для характеристики Рахметова, — говорит проницательный читатель. — Ну вот, молодец, угадал, — за это люблю. Так видишь ли, совершенно наоборот против того, как представлялось было тебе: не Рахметов выведен для того, <чтоб> вести разговор, а разговор сообщен только для того, чтоб еще более познакомить тебя с Рахметовым, — из этого разговора ты увидел, что Рахметову хотелось бы выпить хереса, а хереса он не пьет, — что Рахметов не безусловно ‘мрачное чудовище’, — напротив, когда он может, когда он за каким-нибудь приятным делом забывает на минуту свои грустные думы, свои жгучие заботы, то он и шутит, и {Далее было: и пустословит, а пожалуй, даже не прочь был бы сделать комплимент.} весело болтает, {Далее было: а ведь ты этого не знаешь, сколько бы ты по своей проницательности не думал, что уж} — ‘да только, говорит, редко это мне удается, и горько, говорит мне, что мне это так редко удается, ну да что, {Далее было: а, говорит, вот я из-за того и бьюсь, что хотел бы <чтобы> то было несколько по <иному?>} я, говорит, сам не рад, что я мрачное чудовище, да уж обстоятельства-то таковы, что человек с моею пламенною любовью к добру не может не быть мрачным чудовищем, — а кабы не это, говорит, так я был бы, может быть, такой веселый человек, что целый бы день шутил, да пел, да плясал {танцовал После: плясал — было: понял ли ты теперь, проницательный} — вот, говорит, каковы мои обстоятельства, и вот, говорит, каков мой характер’. — Понял ли ты теперь, проницательный читатель, что хотя много {Вместо: много — было: а. вот б. вдвое больше} страниц употреблено на прямой рассказ о том, какой человек был Рахметов, но нужно, в сущности, еще гораздо больше страниц употребить на то, чтоб только познакомить тебя с этим лицом, {фигурою} которое вовсе не действующее в романе, — ведь и длинный разговор этот с Верою Павловною нужен только для этого. Скажи же мне теперь, зачем выведена и так подробно описана эта фигура? — Я все пристаю к тебе с прежним вопросом. Помнишь, что я тогда тебе сказал: ‘для удовлетворения главному требованию художественности’, — додумался ли тогда? {Далее было: а. какого б. и вот нет?} Видно, что нет, {Далее было начато: если бы знал} а то не говорил бы такого вздора. Видишь ли, в чем оно состоит: <л. 47> первое требование художественности состоит {Далее было: а. в том, чтобы уб<едить?> б. в таком свете видел и в такой обстановке } вот в чем: надобно изображать так, чтоб читатель представлял себе предметы в истинном их виде. Например, если хочешь изобразить дом, то надобно достичь того, {достичь того, вписано.} чтобы он читателю представлялся домом, а не лачужкою и не дворцом, если я хочу изобразить обыкновенного человека, то надобно мне достичь того, чтоб он не представлялся читателю ни гигантом, {Начато: голиаф<ом>} ни карликом. Прекрасно. Я хотел изобразить обыкновенных порядочных людей нового поколения и изобразил {выставил} троих таких людей — Веру Павловну, Лопухова, Кирсанова. {Далее было: Порядочные люди видят, что это очень обыкновенные люди, вовсе не исполины} Такими я считаю, такими они сами себя считают, такими считают их все их знакомые — то есть такие же люди, как они, такими же увидят их в моем рассказе все порядочные люди: {Далее было: да, это самые обыкновенные люди, ни} хорошие люди, очень хорошие люди, но нет в них ничего высокого и превыспреннего. Но ты, проницательный читатель, сбился бы с толку, тебе они показались бы лицами идеализированными до неправдоподобия, до невозможности. {Вместо: лицами ~ до невозможности — было: героями, людьми на ходулях , идеалами} Ты так низок перед ними, что хотя они {Далее было: тебе показались бы парящими на облаках, как} просто-напросто ходят по земле, но тебе показались бы парящими на облаках, потому что ты смотришь на них из преисподней трущобы. {Далее начато: Что они} Сколько я тебя ни уверял бы в противном, они тебе показались бы героями. {а. исполинами б. гигантами} Где я говорил о них это? Что я рассказывал о них такого? Я изображал их с любовью и уважением, потому что каждый порядочный человек стоит любви и уважения, — но где я преклонялся перед ними? Я люблю их, и только, — чего же их не любить? Это еще не значит, что уж выше и прекраснее их я не знаю никого и ничего, что они для меня — идеалы людей, что я хотел выставить их идеальными людьми. {Далее начато: Что они} А тебе, проницательный читатель, показалось бы это. Что они делают превыспреннего? — не делают подлостей, не трусят, стараются поступать честно, насколько достает сил, {Далее было: не плуты, не дрянные — они обыкновенные люди} — они делают только то, что делают все обыкновенные люди их типа, — мне хотелось и представить их такими, не больше. Надеюсь, что это мне удалось. {Далее начато: Надеюсь, что тебе} <л. 41 об., до середины> Глава четвертая ВТОРОЕ ЗАМУЖСТВО И ДРУГАЯ СВАДЬБА {*} {* Против заглавия помета: Начал перечитывать 5 март<а>.} Милостивая государыня, Вера Павловна! Близость моя к погибшему {покойному} Дмитрию Сергеевичу Лопухову, {Далее было: дает мне право} а еще больше самое содержание моего письма, дают мне надежду, {Далее было: что вы не почтете навязчивостью [с моей стороны] [отставного студента медика] с моей стороны [то, что] [благосклонно] и не станете в чем-нибудь уп<рекать>} что вы благосклонно примете в число ваших знакомых человека, совершенно вам неизвестного, но глубоко уважающего вас. Во всяком случае, смею думать, что вы не обвините меня в навязчивости: {Во всяком случае ~ навязчивости: вписано.} начиная эту корреспонденцию, я исполняю желание покойного Дмитрия Сергеевича, и те сведения, которые я сообщаю о нем, вы можете считать {принимать} совершенно достоверными, потому что {Далее было: они представляют буквально повторение его собственных слов. [Его намерение, о котором я не смею судить, созревало п<остепенно?> Дело] Его намерение, которое я совершенно нахожу основательным,} я буду передавать его мысли собственными его словами, как бы говорил он сам. Вот его слова о деле, объяснение которого составляет цель моего письма. ‘Мысли, которые произвели развязку, встревожившую некоторых людей, мне близких, {Мысли ~ близких, вписано.} созревали во мне постепенно, и мое намерение {Вместо: мое намерение — было: мысли} менялось много раз, прежде чем получило {остановилось на} свою окончательную форму. То обстоятельство, которое было причиною моих мыслей было замечено мною совершенно неожиданно для меня — только в ту минуту, когда она с испугом сказала мне о сне, ужаснувшем ее. {Вместо: когда она ~ ее. — было: когда вы с испугом сказали мне о сне, вас ужаснувшем.} Сон показался мне очень важным, и как человек, смотревший на состояние ее чувств со стороны, {Далее было: он, так ни на миг не смевший} я в тот же миг понял, что в ее жизни начинается эпизод, который на время, более или менее продолжительное, изменит ее прежние отношения ко мне. Но человек всегда до последней крайности старается сохранить отношения, с которыми сжился, — в глубине нашей природы лежит консервативный элемент, от которого мы отступаем только по необходимости, — в этом, по моему мнению, заключается объяснение моего предположения — мне хотелось думать и подумалось, что этот эпизод через несколько времени минуется, и тогда наши прежние отношения могут восстановиться’. Вы {Далее было: когда увидели} хотели избежать самого эпизода, {Далее было: [изме<ниться>] сблизиться с ним} через теснейшее сближение с ним. Это увлекло его, и несколько дней {Вместо: Это ~ дней — было: а. это его тр<онуло> б. Так как это его тронуло и он [несколько дней] на несколько} он не считал невозможным исполнение вашей надежды. Скоро он увидел, что она напрасна. Причина тому, как вы, конечно, знаете, заключалась в его характере. Он откровенно признал это: ‘Я не порицаю своего характера, я понимаю его так: у человека, проводящего жизнь как должно, — говорил он, — время разделяется на три части: труд, наслаждение и отдых, или развлечение. Наслаждение точно так же требует отдыха, как и труд. {Далее было: а. В труде все люди должны быть одинаковые и людям нетрудно б. в труде и в наслаждении людей связывает сильная, такая могущественная сила} В труде и в наслаждении общечеловеческий элемент берет верх над личными особенностями: в труде мы действуем под преобладающим определением внешних рациональных надобностей, в наслаждении под преобладающим определением других, тоже общих потребностей человеческой природы. Отдых, или развлечение — элемент, в котором личность ищет восстановления сил от этого возбуждения, более или менее истощающего запас ее жизненных материалов, это элемент, вводимый в жизнь уже самою личностью, тут личность хочет определяться уже собственными своими особенностями, своими индивидуальными удобствами. В труде и в наслаждении люди влекутся к людям общею могущественною силою, которая выше их личных особенностей: расчетом выгоды в труде, — одинаковыми материальными потребностями организма. В отдыхе не то — это не дело общей потребности, более или менее сглаживающей личные особенности, отдых есть наиболее личное дело, тут натура просит себе наиболее простора, тут человек наиболее индивидуализируется. {Текст: В труде ~ индивидуализируется, вписан.} Характер человека всего более выказывается в том, какого рода развлечение или отдых легче и приятнее всего для него. В этом отношении люди распадаются на два главных отдела. Для одних отдых или развлечение приятнее в обществе других. {Далее начато: Эти могут быть} Уединение нужно каждому, но для них нужно, {оно нужно,} чтоб оно было исключением, а правило для них — жизнь с другими. Сколько я мог заметить, этот класс гораздо многочисленнее другого, которому нужно наоборот: людям этого второго отдела в уединении просторнее, чем в обществе других. {Далее начато: Просто это} Эта разница замечена и общим мнением, которое обозначает ее названиями: ‘человек общительный’ и ‘человек замкнутый’. Я принадлежу к {Далее было: К одному разряду, последнему, она к первому} людям необщительным, она — к людям общительным. Вот и вся тайна нашей истории. Это единственная причина, по которой мы разошлись. {Далее начато: Вы [видели] говорили, что} В этой причине нет ничего предосудительного для кого-нибудь из нас. Нисколько не предосудительно и то, что ни у одного из нас не достало силы отвратить эту причину: против своей натуры человек бессилен. Каждому из нас довольно трудно понять особенности других натур, — каждый представляет себе людей по своей индивидуальности, и нужна большая внимательность, чтоб отчетливо представить себе, как могут существовать индивидуальности другого характера. Что не нужно мне, то кажется мне ненужным и для других: необходимы слишком яркие признаки, чтобы я вспомнил о противном. {Далее было начато: Вы знаете, что если я и курю, пью, то я забываю, слишком} И наоборот: то, что <л. 42> служит мне облегчением и простором, может быть другим бременем и стеснением. Вот мое извинение в том, что я слишком поздно заметил разницу между натурою моею и ее. Ошибке много помогло и то, что, {Далее было: она очень уважала меня,} когда мы сошлись жить вместе, она слишком высоко ставила меня: между нами тогда не было равенства, с ее стороны было слишком много уважения ко мне, мой образ жизни казался ей образцовым, она принимала за общечеловеческую черту и то, что было уж личною особенностью: в жизни всех таких людей уединение должно занимать больше места, чем допускается натурою большей части людей. Была и другая причина к тому, — может, еще более сильная. Между неразвитыми {В неразвитых} людьми вообще мало уважается неприкосновенность внутренней жизни: каждый {каждый без церемоний} из семейства, {из членов семейства} особенно из старших, без церемонии сует лапу в вашу интимную жизнь, дело не в том, что это нарушает, например, тайны: тайны — более или менее крупные драгоценности, {сокровища} их не забывают спрятать, их не забывают стеречь, да не у всякого и есть они: часто человеку и ровно нечего прятать от близких. Но вообще каждому хочется, чтоб и в его внутренней жизни был уголок, куда никто не залезал бы к нему, как хочется каждому иметь свою комнату, в которой он был бы спокоен от всяких посещений. Люди неразвитые не смотрят ни на то, ни на другое: если у вас и есть особая комната, в нее лезет каждый — не из желания подсмотреть или быть навязчивым, — нет, без всякого предположения, что это может беспокоить вас, — он думает, что вы не желали бы его видеть вдруг, ни с того ни с сего и без всякой нужды являющимся у вас под носом, — что вы не желали бы этого, что вам неприятно было бы это только в том случае, когда бы вам вообще было неприятно его видеть, он не понимает, что может надоедать, может мешать человеку, хотя он и мил ему. {он не понимает ~ мил ему. вписано. Против этой фразы дата: 13 февр<аля>} Святыня порога, через который не имеет права переступить никто без воли живущего за ним, у нас признается {уважается} только в одной комнате, комнате главы семейства, потому что глава семейства может выгнать в шею всякого, выросшего у него под носом без его спроса. У всех остальных вырастает под носом, когда только вздумает, {когда только вздумает, вписано.} всякий, кто старше их или равен им по семейному положению. {Далее было: когда вздумает} То же, что с комнатою, и с миром внутренней жизни. В него {В него залезает} без всякой надобности, даже без всякой мысли, что, может быть, делает неприятное вам, залезает всякий, кому вздумается, {кому вздумается, вписано.} за всяким вздором, {Далее было: кому когда вздумается} а чаще всего не более как за тем, чтобы почесать язык о вашу душу. У девушки есть два будничных платья, розовое и белое. Она надела розовое, — вот уж и можно чесать язык о ее душу. ‘Ты надела розовое платье, Анюта, чего ты его надела?’ Анюта сама не знает, чего она его надела, просто ей вздумалось надеть его {Вместо: вздумалось надеть его — было: почему — да не подумала об этом, просто розовое попалось под руки} — ведь нужно же было надеть какое-нибудь, и если б она надела белое, повторилась бы та же история. ‘Так, маменька’, или ‘сестрица’ — ‘А ты бы лучше надела белое’. Почему ‘лучше’? Этого не знает та, которая беседует {спрашивает} с Анютою, она просто чешет язык. ‘Что ты ныне как будто невесела?’ Анюта совершенно ни весела, ни невесела, — но ведь надобно спросить, чтоб почесать язык. ‘Я не знаю, нет, кажется, ничего’. — ‘Нет, ты что-то как будто невесела. — А ты бы, Анюта, села за фортепьяно’, — зачем, неизвестно советчице, ‘что ты не села за фортепьяно?’ Анюта, {Далее было: не села за фортепьяно} может быть, хотела сесть за фортепьяно через пять минут. ‘Я не знаю, так, не вздумалось’. ‘Анюта, {Далее было, вот ты и прежде} нет, ты бы села’. И так далее, целый день. Ваша душа будто улица, на которую поглядывает каждый, кто сидит подле окошка, не за тем, {Далее было: чтобы что-нибудь} что ему нужно увидеть там что-нибудь, — он и знает, что {потому что там} не увидит ничего ни нужного, ни любопытного, — а так, от нечего делать, — ведь все равно, так почему ж не поглядывать, {заглядывать} когда есть окошко? Улице, точно, все равно, но человеку вовсе нет удовольствия оттого, что пристают к нему. Натурально, это приставанье без всяких целей и мысли, просто по непониманию того, что приставание скучно для того, к кому пристают, — натурально, что оно {что это приставанье} может вызвать реакцию, и как только человек станет {может стать} в такое положение, что может уединяться, он на некоторое время находит {чувствует} удовольствие в уединении, хотя бы по натуре был общителен, а не замкнут. Она с этой стороны находилась до замужства в исключительно резком положении: к ней приставали, к ней лезли в душу не просто от нечего делать, случайно и только по неделикатности, а систематически, неотступно, ежеминутно, слишком грубо, слишком нагло, — лезли злобно и злонамеренно, — лезли не просто бесцеремонными руками, а руками очень жесткими и чрезвычайно грязными, оттого и реакция в ней была очень сильна. Поэтому нельзя строго осуждать мою ошибку. Несколько месяцев, может быть, год, я и не ошибался: ей действительно нужно и приятно было уединение. А в это время успело у меня составиться понятие о ее потребностях. Сильная временная потребность сходилась с моею постоянною потребностью — что ж удивительного, {преступного} что я принял временное явление за постоянную черту ее характера? Каждый так расположен судить {считать} о других по себе! Я не могу сильно винить себя за ошибку. Но ошибка была, и очень большая. Я не виню себя в ней. Но мне все хочется оправдываться, — мне думается, что другие не будут так снисходительны ко мне, как я сам. Чтобы смягчить {Для смягчения} порицание, я должен несколько побольше сказать о своем характере с этой стороны, которая для нее и для большей части других людей довольно чужда, — потому без объяснений представлялась бы слишком неясно. {Вместо: без объяснений ~ неясно. — было: представляется довольно неясной} Я не понимаю отдыха иначе, как в уединении. Быть с другими для меня значит {Далее было: быть стесненным ими} уже чем-нибудь заниматься: или работать, или наслаждаться. {Далее было: В детстве я всегда, когда мог, уносил в какой-нибудь уголок лакомый кусок, чтоб съесть его наедине, на досуге. [И теперь стакан чаю, но выпитый наедине, для меня вдвое приятнее.] [Что у одного от скрытности, у другого]} Как это назвать? Я чувствую себя совершенно на просторе, мне совершенно легко тогда только, когда я один. {Далее было: отчего это?} Отчего это? У одних — это от скрытности, у других — от застенчивости, у третьих — от расположения задумываться, хандрить, у четвертых — от недостатка симпатии к людям. {Далее было: а. Начато: у меня б. у меня может здесь другая крайность — слишком развитая потребность независимости, свободы. Я прямодушен} Во мне ничего этого, кажется, нет: я прямодушен и откровенен, всегда готов быть весел и вовсе не хандрю, смотреть на людей — для меня приятно, но это для меня уж наслаждение, уж нечто, требующей после себя отдыха, то есть, по-моему, уединения. Отчего ж во мне это? Сколько я могу понять себя, во мне это просто от слишком особого развития влечения к независимости, свободе. {Вместо: (Сколько я могу понять ~ свободе). — было: Отдыхая один, я делаю то же самое, что делают другие вместе с другими, — я болтаю [думаю] слегка о пустяках и не-пустяках, но — говорю с самим собою [мне только с самим собою собственно], я сам для себя общество. У меня есть наклонность легко раздваиваться, как будто распадаться на двух человек, из которых один заменяет другому собеседника. [Что это такое? Какое отношение] Понятно, что третий собеседник, настоящий другой человек, тут уж лишний он [стесняет] мешает интимной беседе двух, которые уже есть в одном мне. Как понять отношение между этими двумя чертами моей наклонности к уединению? От наклонности к нему развилась во мне способность так легко разделяться на двух [человек] собеседников? Или эта способность — коренная черта и уж от нее развилась наклонность к уединению? Я вижу, что у меня в этом отношении слишком живая фантазия, — от живости ли фантазии стала ненужною, лишнею мне поддержка легкой движения мыслей содействием других, которая нужна для других, или оттого, что присутствие другого мне лишнее, стала так жива моя фантазия? Я не разберу, [этого] [почему это], как это произошло вначале, это произошло еще в детстве, и я не помню как это было.} И вот сила реакции против прежнего, слишком тревожного положения в семействе заставила ее на время {Вместо: И вот ~ на время — было: И вот, она увлекается уважением к моему образу жизни, но сила реакции против прежнего [образа] [отношения] положения в семействе [вела] доставляла по временам} принять образ жизни, несообразный с ее постоянною наклонностью, а уважение ко мне поддержало ее в этом временном расположении дольше, чем было бы само собою, — а я в это долгое время составил себе мнение о ее характере, принял временную черту его за постоянную {Далее было: по привычке} — от общей всем нам привычки судить о других: по себе — и успокоился на этом мнении, — вот и вся история. {Далее было: сказал Дмитрий Сергеевич. После этого начато: Дурн<о?>} С моей стороны была ошибка, но и в этой ошибке было мало дурного, а уж с ее стороны — ровно {вовсе} нисколько, — а сколько страдания вышло из этого для нее, и какою катастрофою кончилось это для меня!’ {Далее было: Из всего этого вы видите [что Дмитрий Сергеевич находился] настроение духа Дмитрия Сергеевича [он с]: по его мнению, виноват он, по его мнению, вина его очень невелика [но по его же] [но он не думает, чтобы вообще], — и все-таки [вы только признательны к нему, и более ничего], в вас нет другого чувства кроме признательности и приязни к нему, и перед Александром Матвеевичем, — вы думали о нем только с выгодной стороны, нет, посторонние люди готовы были смотреть на его ошибку так легко.} Когда он увидел свою ошибку в ее испуге от страшного сна, поправ лять эту ошибку во всяком случае было поздно. {Вместо: эту ошибку ~ поздно. — было: ее было поздно.} ‘Но если бы мы заметили это раньше, может быть, мне и ей постоянными усилиями над сближением наших {В рукописи: ваших} характеров <удалось бы> сделать так, чтобы мы <л. 42 об.> опять остались довольны друг другом? По моему мнению, даже и в этом случае не могло бы {не было бы} выйти ничего особенно хорошего. Очень может быть, что мы успели бы каждый переделать себя настолько, чтоб ей не осталось причины тяготиться своими отношениями ко мне. Но переделки характеров хороши {Далее было: по моему мнению} только тогда, когда направлены против каких-нибудь дурных сторон, а те стороны, которые пришлось бы переделывать в себе ей и мне, не имели в себе ничего дурного — чем общительность лучше или хуже наклонности к уединению, или наоборот? Ровно ничем. {Далее было: а. Начато: Это было бы б. По его мнению, это было бы насило<ванье>} А ведь переделка характера во всяком случае насилованье, ломка, а в ломке очень <многое> теряется от насилованья, многое замирает. Результат, {По его мнению, результат} которого я {вы} и она, может быть — но только может быть — достигли бы мы, не стоил такой потери. {Вместо: такой потери. — было: того} Мы {Вы} оба отчасти обесцветили бы себя и более или менее заморили бы в себе свежесть жизни, — для чего же? для того только, чтоб сохранить известные места в известных комнатах. {Далее начато: По его мнению} Дело другое, если б у нас были дети, — тогда {тогда судьба Против текста: Но переделки ~ тогда — помета: Перечитывал 6 марта} надобно было бы много подумать о том, как изменяется их судьба от нашей {от вашей} разлуки: если к худшему, то дело предотвращения этого стоит самых великих усилий, и результат — радость, что сделал нужное для сохранения наилучшей судьбы тех, кого любишь, — этот результат вознаградил бы за усилия. А теперь, какую разумную цель имело бы это? Поэтому при данном положении моя ошибка, по-видимому, даже повела к лучшему, — благодаря ей нам обоим не пришлось {Вместо: благодаря ей ~ не пришлось — было: а несомненно то, что благодаря ей не пришлось и ни мне, ни ей ломать} более ломать себя. {Далее было: чем было бы это, если бы эта ошибка была замечена раньше.} Она принесла много горя, но без нее наверное было бы больше, да и результат не был бы так удовлетворителен. — Однако из этого всего видно, {вы видите Далее было начато: а. что он все-таки б. что мы ей в. все к удовлетворению ее, т. е. что он все} что моя мысли очень заняты оправданием себя, чувствуя, {т<о> е<сть> смутно чувствуя} что я, вероятно, покажусь не совсем правым тем, кто стал бы разбирать это дело без сочувствия ко мне. {Далее было: а. Но себя он считал пра<вым> б. В своих глазах он [был] пред<ставлялся>} Но своим глазам я представлялся совершенно правым. Вот мое мнение о времени, которое было до ее сна. Теперь я расскажу свои чувства и намерения после того, как было мною замечено ее недовольство. Я сказал, что с первого же ее слова о страшном сне я понял неизбежность для нее какого-нибудь эпизода, различного от наших {ваших} прежних отношений. Я {Он} ждал, что этот эпизод будет иметь значительную силу, потому что иначе было невозможно при энергии ее натуры и при тогдашнем состоянии ее чувства недовольства своим образом жизни, {недовольства ~ жизни вписано.} которое уж имеет очень большую силу от слишком долгой затаенности. Но все-таки ожидание представлялось мне сначала в самой легчайшей и выгодной для меня форме. Я рассуждал так: она увлечется на несколько времени страстной любовью к кому-нибудь, {Вместо: Я рассуждал ~ к кому-нибудь, — было: Я стал ждать временного увлеченья кем-нибудь После: кому-нибудь — было: чувство удовлетворится, остынет} пройдет два-три года, я буду ждать, и она возвратится ко мне. Я очень хороший муж, шансы иметь другого такого хорошего мужа очень редки (я говорю прямо, {Вместо: (я говорю ~ думаю, — было: вы видите, он сам} что о себе думаю, во мне нет нисколько лицемерного желания умалять свое достоинство). Удовлетворенное чувство {Чувство скоро удовлетворится} любви утратит часть своей стремительности, а между тем мы оба станем старше, то есть спокойнее: {Далее было: терпеливее, все устроится по-прежнему} она увидит, что хотя одна сторона ее натуры и менее удовлетворяется жизнью со мною, но что в общей сложности ее натуре просторнее, легче жизнь со мною, чем с другим, — и все восстановится {устроится} по-прежнему. Я, наученный опытом, буду внимательнее к ней, она приобретет новое уважение ко мне, то есть еще больше привязанности ко мне, и мы будем жить лучше прежнего. {Далее было: За этим следует объяснение, которое, по его словам, наиболее щекотливое. Я, по его желанию, я постарался это высказать} Но — это вещь, объяснение которой очень щекотливо для меня, однако же оно должно быть сделано, — но как же представлялась мне перспектива того, что наши отношения с нею восстановятся? Радовало ли это меня? — Конечно, но только ли? Нет, это представлялось мне и обременением, — конечно, приятным, очень приятным, но все-таки обременением, — в нем было много тяжелого. Я очень сильно люблю ее и буду ломать себя, чтобы приспособиться к ней, — это будет доставлять мне приятное чувство исполнения долга, но все-таки моя жизнь будет стеснена — так представлялось это мне в эту минуту. И я увидел, что не обманывался. Испытать это она дала мне, когда хотела, чтобы я постарался сохранить ее любовь. Месяц {Этот месяц} угождения был самым тяжелым месяцем в моей жизни. {Вместо: в моей жизни. — было: в его жизни, по его словам} Тут не было никакого страдания, — такое выражение не шло бы к делу, было бы тут нелепо, {Далее было: по его словам,} — с этой стороны, положительных ощущений, — я не чувствовал ничего, кроме радости, угождая ей, {вам,} — но мне было скучно. {Далее было начато: По его словам, отдавая вам часть своего внимания, он проводил время так, как проводил} Вот тайна того, что ее попытка удержаться {Вместо: что ее ~ удержаться — было: она не удержалась} в любви ко мне осталась неудачна: я скучал с ней. На первый раз может показаться странно, почему я не скучал, отдавая бесчисленные вечера студентам, которым уж, конечно, не был расположен жертвовать ничем важным и не стал бы нисколько беспокоить себя, и почему я чувствовал такое сильное утомление, {Вместо: чувствовал ~ утомление, — было: скучал,} когда отдал всего лишь несколько вечеров женщине, которую любил больше, чем себя, на смерть, и не только {Далее было: на всякое мучение} на смерть, — на всякое мучение для которой я был совершенно готов? Это {Далее было: по его мнению,} может казаться странно, но только для того, кто не вникнет в сущность моих отношений к молодежи, которой я отдавал столько времени. Во-первых, разговоры с ними были совершенно отвлеченные, и с ними у меня не было никаких личных отношений: {Далее было: по его словам,} когда я сидел с ними, я не чувствовал перед собою людей, а видел несколько отвлеченных типов, которые обмениваются мыслями, разговор с ними для меня мало отличался от раздумья наедине, тут была занята во мне лишь одна сторона человека, — которая всего менее требует отдыха, — мысль, все остальное {Далее было: вполне} спало. Тут разговор имеет практическую, полезную цель — содействие развитию {Вместо: содействие развитию — было: развитие} умственной жизни других, это был труд, но труд такой легкий, что походил на развлечение {на шутку} от другого труда: {Далее начато: поэтому тут не было тех требований} не утомляющий, а освежающий силы, но все-таки труд, поэтому личность и не имела тут тех требований, которые делала для отдыха, тут я делал дело, а не отдыхал, тут я искал пользы, а не успокоения, тут я давал сон всем сторонам моего существа, кроме мысли, а мысль {Далее было: не связывалась [чув<ством>] никакими личными отношениями} действовала без всякой примеси личных отношений к людям, с которыми я говорил, поэтому чувствовала себе такой же простор, как наедине, потому эти разговоры, можно сказать, не выводили меня из уединения. {Далее было: [казались] мне казались моей обязанностью, но обязанность была вообще так легка, что обращалась в легкое наслаждение} Это было почти время дремоты, в которой мне снилось {Вместо: в которой мне снилось — было: в которой я видел сон} несколько разговаривающих людей. Тут нет ничего общего с отношениями, в которых участвует весь человек. Я чувствую, как щекотливо выговорить перед нею это слово ‘скука’, {Вместо: Я чувствую ~ ‘скука’, — было: Вот этот сон.} но добросовестность не позволяет мне утаить его, {Далее было: Да, говорю, я скучал} при всей моей любви к ней я почувствовал облегчение себе, когда потом убедился, {Далее было: что бывшие отношения не могут восстановиться между вами и им} что между нею и мною не может установиться тех отношений, при которых мы могли бы жить вдвоем. {Далее начато: быть довольными} Я стал в этом убеждаться около того же времени, когда она начала замечать, что {Далее было: тогда он и исполнил ваше желание} угождение ее желанию обременительно для меня. {что как ни старалась} Тогда будущее стало представляться мне в новой форме, которая была мне приятнее. Увидев эту невозможность, я стал думать, как бы скорее, — опять я должен употребить это выражение, которое щекотливо, {Далее было начато: на это я считаю обязанностью ответить сообразно с} — стал думать, как бы поскорее отделаться, отвязаться от этого положения, которое было мне скучно, вот {вот, по его словам} тайна того, что должно было казаться великодушием человеку, который захотел бы ослепляться признательностью к внешности дела или не был бы так близок, чтобы рассмотреть самую глубину его побуждений. {душевных движений.} Да, мне просто хотелось отделаться {Вместо: мне просто ~ отделаться — было: по его словам, мне хотелось поскорее отделаться ради вас} от скучного положения. Не лицемерствуя отрицанием в себе хорошего, {Далее было начато: а. с целью оставить б. он не в. он все не хотел, чтобы я отрицал что-нибудь.} я не стану отрицать того, что одним из моих мотивов {Далее было: — не очень сильных, но мотивов — но, по его словам,} было желание добра ей, но это был уже второй мотив, положим, очень сильный, но все-таки далеко уступавший силою первому — желанию избавиться от скуки, настоящим двигателем было оно, под влиянием этого желания {под влиянием мотивов} я стал внимательно соображать ее образ жизни {Далее Было: и увидел, что играет роль} и легко увидел, что в перемене ощущений от перемен в образе жизни главную роль играет появление и удаление Александра Матвеевича. Это заставило меня думать о нем, — я понял причину его странных действий, на которые раньше не обращал внимания, и после этого мои мысли получили новый вид: когда я понял, {Далее было: что ваша любовь еще не сознаваемая} что в ней уж не то что {Далее было: потребность} только еще искание страсти, а уж сама любовь, {Далее было: обращенная на человека} только еще несознаваемая ею, что это чувство обратилось на человека вполне достойного и по благородству своему совершенно достойного вполне заменить ей меня, и что этот человек сам страстно любит, — я чрезвычайно обрадовался. Первое впечатление от этого открытия было тяжело, — всякая важная перемена соединена с некоторою скорбью, — я видел, что не могу по совести считать себя лицом, необходимым для нее, а ведь я уж привык к этому, <л. 43> эта сторона открытия была тяжела мне, но только в течение первого времени она преобладала над другою стороною, которая радовала меня. {Вместо: радовала меня — было начато: была рад<остною?>} Теперь я был уверен в ее счастье и спокоен за ее судьбу. Это было источником большой радости. Но {Далее было: по его словам} напрасно было бы думать, {Далее было: что это было главною причиною его} <что> в этом заключалась главная приятность. Нет, опять личное чувство было гораздо важнее: я видел, что становлюсь совершенно свободным от принуждения. Мои слова не имеют того смысла, {Вместо: Мои слова ~ смысла, — было начато: а. Напрасно б. Теперь следует, по его словам,} будто для меня бессемейная жизнь кажется свободнее или легче семейной, — нет, если мужу и жене не нужно нисколько стеснять себя для угождения друг другу, если они довольны друг другом без всяких усилий над собою, если они угождают друг другу, вовсе не думая угождать, — им вместе еще {Вместо: им вместе еще — было: это конечно еще} гораздо легче и просторнее, чем было бы при одинокой жизни. Но ведь отношение между нею и мною {Вместо: отношение между нею и мною — было: у вас так} не было таково. Поэтому разойтись с нею значило для меня стать свободным. Когда жена и муж {Когда муж и жена} совершенно идут друг к другу, это наоборот: они теряют свободу от разлуки. Но тут {Да, но тут} было не так, мне возвращалась свобода. Из этого видно, что я действовал в собственном интересе, когда {Далее было: а. поступал сообразно с вашим интересом б. Начато: старался} решился не мешать ее счастью, {Далее было: поэтому-то он действовал тут [обращая] [энергически] [хорошо] честно и сильно. Вот, по его словам, объяснение, очень простое, благородными мотивами} — благородная сторона была в моем деле, но движущею силою ему служило влечение собственной моей натуры к лучшему для меня, — поэтому-то я имел силу действовать, могу сказать, хорошо. Я уехал в Рязань. Через несколько времени она вызвала меня, говоря, что теперь мое присутствие уж не будет мешать ей. {Вместо: мое присутствие ~ мешать ей. — было: вашим отношениям ничто не помешает.} Я увидел, {Он увидел} что оно все-таки мешает. Сколько я могу понять, тут были две причины: ей {вам} было тяжело видеть человека, которому она считала себя бесконечно обязанною, — положим, она ошибалась в этом, не была нисколько обязана мне, потому что я действовал гораздо больше для себя, нежели для нее, {для вас,} но ей {но вам} представлялось иначе, и она чувствовала чрезвычайно сильную признательность ко мне, — это чувство тяжелое, — в нем есть приятная сторона, но она имеет верх только тогда, когда оно не сильно, когда сильно — оно стеснительно. Другая причина, — это опять несколько щекотливое объяснение, {Вместо: несколько ~ объяснение, — было: а. вопрос щекотливый б. по моему мнению, щекотливый После: объяснение, — было: но я, по его мнению, должен был учесть и это} — ей неприятна была ненормальность ее положения в смысле общественных условий, тяжело {неприятно} то, что недоставало со стороны общества формального признания {Вместо: недоставало ~ признания ее — было: а. Начато: вы не имели формального б. недоставало формального признания} ее {за нею} права занимать это положение. Я не скрою, {Далее было: от вас, что мне было} в этом новом открытии была для меня сторона, гораздо более тяжелая, {Вместо: Я не скрою ~ тяжелая, — было: не скрою, но мне тяжело} чем все чувства, которые я испытывал в прежних периодах дела. Я сохранял к ней {к вам} очень сильное расположение. {Далее было: а. Я могу назвать эту любовь [как] дружбою, скорее чувством, переменившимся из братского, отцовского чувства, но все-таки это чувство было сильно.} Мне хотелось оставаться человеком, очень близким к ней. {к вам.} Я надеялся, что после так будет, и когда увидел, что этого не должно быть, мне было очень прискорбно. {Далее было: Он терял сестру, терял дочь, терял} И тут {И тут, по его словам,} уж не было вознаграждения прискорбию ни в каких личных расчетах, {Далее было: тут, по его словам.} — я могу сказать, что тут решение мое было принято уж единственно по привязанности к ней, {к вам.} из желания лучшего для нее, {для вас,} исключительно по побуждениям несвоекорыстным. {чистым.} Зато {Далее было: по его словам,} никогда никакие отношения к ней {к вам} в самое лучшее время этих отношений не доставляли мне такого внутреннего наслаждения, как эта решимость. {Далее было: Вот его слова: смею я назвать себя [человеком] исключительно благородным человеком [который был зн<ал>], который бы совершенно} Тут я уже поступал собственно под влиянием того, что называется благородством, и {Далее было: и тут, он понял это в первый раз} я тут узнал, какое высокое наслаждение чувствовать {быть} себя благородным человеком. Нет надобности {По его собственному мнению, нет надобности} объяснять ту сторону моего {Вместо: ту сторону моего — было: одну сторону его} образа действий, которая была бы величайшим безрассудством {Далее было: а. в деле б. по отношению к} в обыкновенных случаях, но слишком ясно оправдывается характером лица, которому уступал я. В то время, когда я уезжал в Рязань, не было ни слова сказано между нею и Кирсановым, в то время как я принимал свое последнее решение, не было ни слова сказано ни между мною и ею, {ни между вами и мною,} ни между мною и г. Кирсановым. Но я слишком хорошо {Далее было: знаю, что Кирсанов} — так хорошо знал его, что мне не было надобности узнавать его мысли, чтоб знать их’. Я человек совершенно чужой {неизвестный} вам, но корреспонденция, в которую {но письмо, которое} вступил я с вами, исполняя желание покойного Дмитрия Сергеевича, {Далее начато: ставит меня в} имеет такой интимный характер, что, вероятно, вам {для вас} надобно узнать, кто такой неизвестный корреспондент, так глубоко посвященный {далее было: в вашу тайну} во внутреннюю жизнь покойного Дмитрия Сергеевича и в ваши отношения {в вашу жизнь} к нему. Я отставной медицинский студент — больше я не умею ничего сказать вам о себе. {Далее было: Я давно начал новую карьеру — и не думаю, чтобы она не была удовлетворительна.} В последние годы я жил в Петербурге, {Далее было: и смело могу сказать, что не был<о?>} и несколько дней тому назад я вздумал {Далее было: бросить дела, которые были у меня в Пет<ербурге>} пуститься путешествовать и искать себе новой карьеры за границею. {Далее было: Мое путешествие было странно. [Я сел] Я пустился не тою дорогою, которую избрал, — такая случилась надобность.} По странному случаю я не имел {я затерял} в руках документов, и мне пришлось {Вместо: и мне пришлось — было: потому должен был} взять чужие бумаги, которыми обязательно снабдил меня {Далее было: а. один из знакомых покойного Дмитрия Сергеевича, некто г. Рахметов, чем очень обязал меня. Он говорил, что они находились у него на крайний случай запасенными как средства для лиц, нуждающихся в том б. но [меня] снабдил меня нужными бумагами — этот знакомый покойного Дмитрия Сергеевича} один из моих знакомых, но с тем условием, чтобы я исполнил по дороге некоторые его поручения. Когда вам случится видеть г. Рахметова, потрудитесь сказать, что все порученное мною исполнено, как должно. Он знает. Теперь я буду пока бродить по Германии, наблюдая нравы, знакомясь с людьми. У меня есть несколько сотен рублей, {денег} и мне хочется погулять. Когда праздность надоест, я буду искать себе дела, какого? — все равно, где? — где случится. Я волен, как птица, и могу быть беззаботен, как птица, — такое положение восхищает меня. Очень может быть, {Очень может быть вписано.} что вам угодно будет удостоить меня ответом. {Далее было: но я не могу дать вам своего адреса, потому что} Но я не знаю, где я буду через неделю, — может быть, в Италии, может быть, в Англии, может быть, в Праге, — я теперь могу жить по своей фантазии, {Вместо: могу ~ фантазии — было: один со своей фантазией} и куда она унесет меня, я не знаю. {Далее начато: а. Поэтому адресуйте б. Но мне адресуйте} Поэтому делайте {пишите} на ваших письмах только следующий адрес: Berlin, Agenturvon H. Schweigler, Friedrichstrasse, Э 21. {Далее было: В этой конторе [начнется] будет известно, куда надобно пересылать письма для меня. [Он] Конторщик — немец, увидев письмо на неизвестном ему [языке] алфавите без обратного адреса, по этому признаку} Под этим конвертом будет ваше письмо в другом конверте, на котором вместо всякого адреса будут выставлены только цифры: 12345: они будут обозначать для конторы агентства Швейглера, что это письмо должно быть отправлено ко мне. Примите, милостивая государыня, уверение в глубоком уважении от человека, совершенно чуждого вам, но безгранично преданного вам, который будет называть себя отставным медицинским студентом. {Против текста: где случится со студентом. — на полях помета: Перечитывал 5 марта.} Милостивый государь Александр Матвеевич. По желанию покойного Дмитрия Сергеевича {Далее было: выражаю} я должен передать вам уверение в том, что счастливейшим для него обстоятельством казалось именно то, что свое место он должен был уступить вам. При тех отношениях, которые повели к этой перемене, — отношениях, которые постепенно образовались в течение почти трех лет, когда вы почти вовсе не бывали его гостем, {Вместо: постепенно образовались ~ гостем, — было: возникли без вашего участия в такое время, когда вы уже [более] около двух лет не [посещали] были его гостем, постепенно образовались} следовательно при отношениях, возникших без всякого вашего участия, — единственно из несходства характеров между двумя людьми, {лицами,} которых вы потом напрасно старались сблизить, — при этих отношениях была неизбежна та развязка, какая произошла. По твердому мнению Дмитрия Сергеевича, вы нисколько не должны приписывать ее себе. Он почти уверен, что это объяснение излишне, но на всякий случай поручил мне сделать его. Так или иначе, тот или другой, должен был занять место, которого не мог занимать он, на которое только потому и мог явиться другой, что Дмитрий Сергеевич не мог занимать его. То, что на этом месте явились именно вы, составляет, по мнению покойного Дмитрия Сергеевича, большое счастье как для вас, так и для лица, интересы которого были особенно ему драгоценны. Примите уверение в глубоком моем уважении’. — А! Я знаю… Что это? Знакомый голос и в особенности знакомая ослиная интонация этого голоса, — оглядываюсь, — так и есть! он! он, проницательный читатель, так недавно изгнанный с позором за непонимание ни аза в глаза по части художественности, — уж он опять тут, и опять с своего прежнею проницательностью, — он уж опять что-то знает! — А! Я знаю, — ревет он в телячьем восторге от своей догадливости, — знаю, кто это такой пишет в… Я торопливо хватаю {Далее было начато: а. под руку б. что попало} первое, что удобно для моей цели, что попалось под руку, — попалась салфетка, потому что я, переписав письмо ‘отставного студента’, сел завтракать, — итак, я схватываю салфетку и затыкаю ему рот: ‘Ну, знаешь, так и знай, что ж орать {Вместо: что ж орать — было: что ж ты орешь} на весь город?’ {После: на весь город?’ — помета: Перечитано 9 марта.} Милостивый государь, Вы поймете, до какой степени я была обрадована вашим письмом. От всей души благодарю вас за него. {Далее было начато: а. Характер нашего покойного друга б. Я вполне в вас} Ваша близость к покойному Дмитрию Сергеевичу дает мне право считать и вас моим другом. Позвольте мне употреблять это название. {Далее было: И потом, почему ‘вы’, не могу я говорить вам проще, называя вас ‘ты’?} Характер Дмитрия Сергеевича {Вместо: Дмитрия Сергеевича — было: нашего покойного друга} виден в каждом из его слов, передаваемых вами: он постоянно отыскивает самые затаенные причины {Вместо: затаенные причины — было: глубокие побуждения} своих действий, и ему доставляет удовольствие подводить их под свою теорию эгоизма, — впрочем, это общая привычка всей нашей компании. Мой Александр также охотник разбирать себя в этом духе. Если б вы послушали, как он объясняет свой образ действий в течение трех лет относительно меня и Дмитрия Сергеевича! {Далее было: [вы могли] этот эгоист} Все, по его словам, происходило по эгоистическому расчету, для его собственного удовольствия. И я уж давно приобрела эту привычку. Словом сказать, мы все трое, если послушать нас, такие эгоисты, каких до сих пор свет еще не производил. А может быть, это и правда? Может быть, прежде не было таких эгоистов? Может быть, прежде не знали, что человек именно тогда лучше всего соблюдает свою выгоду, {Вместо: свою выгоду — было: своекорыстный расчет} когда действует благородно? Кажется, так. По крайней мере и Дмитрий Сергеевич говорил это, и мой Александр так говорит: да, мы новые люди, конечно, {может быть,} далеко не из лучших новых людей, но все-таки новые люди. Но кроме этой черты, общей всем нам троим, в словах Дмитрия Сергеевича, которые передает мне ваше письмо, есть и другая черта, уж собственно принадлежащая его положению: {Далее начато: все} очевидная цель всех его объяснений — успокоить меня. {К слову: меня — зачеркнутая вставка на полях: Он поэтому даже выставляет все дело довольно односторонне и я могу во многом по <не закончено>} Мой друг, я {Далее начато: благодарю Дмитрия} очень признательна за это, {Далее было: коварство и скажу, что и я уж} но ведь и я эгоистка — я скажу: напрасно он столько заботится о моем успокоении, — мы сами себя оправдаем гораздо легче, чем оправдают нас другие, и я, если сказать правду, не считаю себя ни в чем виноватою перед ним. {Далее было: а. Но я ценю его благородство б. Но я [я считаю] знаю, что благородно} Скажу больше: я даже не считаю себя обязанною быть признательной к нему. Я ценю его благородство, но ведь я знаю, что он был благороден не для меня, а для себя. Ведь и я, если не обманывала его, то не обманывала его не для него, а для себя — не потому, {ведь не потому,} что обманывать было бы несправедливостью к нему, а потому, что это было бы противно мне самой. Покойный Дмитрий Сергеевич наверное одобрил бы такой способ понимания вещей. Мой Александр одобряет его. Я сказала, что не виню себя, {Далее было: Но я также чувствую как} — так же, как и он. Но так же, как и он, я чувствую влечение оправдаться, то есть, по его словам, имею предчувствие, что другие не так легко могут избавить {оправдать} меня от порицания {могут ~ от порицания вписано.} за некоторые стороны моих действий, как избавляю я. {Далее было начато: а. Но только это у б. Мы с ним совершенно в. Дело наше распадается на две части, и ваше отношение к этим частям совершенно} Я не чувствую никакой охоты оправдываться в той части дела, в которой оправдывается он, — и, наоборот, мне хочется оправдаться в той части, в которой он не находит нужды оправдываться. В том, что было до моего сна, никто не назовет меня сколько-нибудь виноватою, это я знаю, но потом — не я ли сама была причиною, что дело имело такой мелодраматический вид и привело к такой эффектной катастрофе? Не должна ли я была гораздо проще смотреть на ту перемену отношений, которая была уж неизбежна, когда этим сном {Вместо: этим сном — было: а. мне приснился этот сон б. проснулась} в первый раз раскрылось мне и Дмитрию Сергеевичу положение мое и Дмитрия Сергеевича? Вечером того дня, {Вместо: Вечером того дня — было начато: а. В тот б. В тот в<ечер>} когда погиб Дмитрий Сергеевич, я имела длинное объяснение с свирепым {с ужасным} Рахметовым, — какой это мягкий и добрый человек! {Далее было: я подозревала} — он говорил мне бог знает какие ужасные вещи про Дмитрия Сергеевича, но если пересказать их вместо его жестокого, как будто враждебного Дмитрию Сергеевичу {Текст: как будто ~ Дмитрию Сергеевичу вписан.} тона тоном дружеским к Дмитрию Сергеевичу — что ж, пожалуй, они справедливы. Я подозреваю, что Дмитрию Сергеевичу было очень понятно, в каком смысле будет говорить со мною Рахметов, и что это входило в его расчет. {в его расчет вписано.} Да, для меня тогда нужно было слышать эти вещи, они меня успокоили, и кто бы ни устроил этот разговор, я очень благодарна за него вам, мой друг. Но сам Рахметов должен был сознаться, что Дмитрий Сергеевич в последней половине дела поступил отлично. Он винил его только за первую половину, в которой он и имел охоту оправдываться. Я буду оправдываться во второй половине, хотя никто не говорил {не винил} мне, что я виновата в ней. Но у каждого из нас есть порицатель, более строгий, чем сам Рахметов, — это наш собственный ум. Да, я чувствую, что было бы гораздо легче для всех, если б я смотрела на дело проще, не придавала ему важного значения. Тогда Дмитрию Сергеевичу не было бы надобности прибегать к такой радикальной развязке, до которой он был доведен излишнею пылкостью моей тревоги. Так, мне кажется, должен он смотреть на дело, хотя не поручал вам передать мне это. {хотя не говорил вам этого} Но ведь и у меня есть свои извинения. Вторая половина нашей истории начинается с поездкою в Рязань. {Вместо: Вторая половина ~ в Рязань — было: Когда он ездил в Рязань, по его собственным словам, не составляло для него важности, следовательно, я была спокойна за эту часть второй половины нашей мелодрамы} Мне кажется, что если б я не придавала чрезмерной {чрезмерной вписано.} важности перемене отношений, можно было бы обойтись без этой поездки, — но ведь она не была тяжела {важна} для него, — стало быть, и не велика беда, наделанная моим экзальтированным взглядом на {Далее было: дело, совершенно иное} перемену отношений. Совершенно другое дело — погибель Дмитрия Сергеевича. Он объясняет необходимость своего решения двумя причинами: обременительностью мне признательности к нему и моим желанием стать к Александру в отношения, правильность которых признается обществом. Он говорит: {Текст: обременительностью ~ говорит: вписан.} — мне было тяжело видеть человека, которому я была, по моему мнению, бесконечно обязана, — вид его тяготит меня чрезмерным бременем признательности. Нет, это не совсем так. Надобно помнить, что человек слишком расположен приискивать мысли, которыми может облегчить себя, и в то время, когда он видел надобность погибнуть, эта причина уж давно не существовала {Далее было: я видела} — моя признательность к нему давно получила ту умеренность, {Вместо: получила ту умеренность, — было: вошла в границы,} при которой она чувство приятное. А ведь только эта причина и имела связь с моим прежним экзальтированным взглядом на дело. Вторая причина — желание придать моим отношениям к Александру характер, признаваемый обществом, — ведь она совершенно нисколько не зависела от моего взгляда на дело, она проистекала из понятий общества. Против нее я была бы бессильна. Но Дмитрий Сергеевич совершенно ошибается, если думает, {Вместо: если думает, — было: если <нрзб.> важность} что его присутствие было тяжело для меня именно по этой причине. Нет, напротив, если бы он не погибал, то ведь легко было бы устранить ее, если б <л. 43 об.> только это было нужно и если бы этого было бы достаточно для меня. {Далее было: При наших нравах} Если муж живет вместе с женою, этого уж совершенно довольно, чтоб общество не делало скандала жене, в каких бы отношениях ни была она к {Далее было: к мужу или} кому-нибудь другому. {Далее было: муж признает эти отношения, и общество удовлетворяется этим.} Это уж большой успех. Мы имеем довольно примеров тому, что благодаря благородству мужа дело устроивается таким образом, и видим, что во всех этих случаях общество оставляет жену в покое. Теперь я нахожу, что это самый лучший и легкий для всех способ устроивать {развязывать} дела, подобные нашему. Дмитрий Сергеевич прежде предлагал мне этот способ, — тогда я отвергла его по своей экзальтированности. Не знаю, как было бы, если б я тогда приняла его. Если б я могла остаться довольною {Вместо: могла ~ довольною — было: осталась довольною, то} только тем, что общество оставило бы меня в покое, не делало бы мне скандала, не хотело <бы> видеть моих неправильных отношений к Александру, — этого, конечно, было бы достаточно {Вместо: этого, конечно, ~ достаточно — было: этого было бы достаточно} для того, чтоб Дмитрию Сергеевичу не нужно было решаться на погибель. {Вместо: решаться на погибель — было: прибегать к погибели} Тогда, конечно, у меня не было бы никакой надобности желать, чтобы мои отношения к Александру определены были официальным образом. Но мне теперь кажется, что {Далее было: при данных характерах — моем и Дмитрия Сергеевича, это устройство было бы неудовлетворительно} в нашем случае не было бы удовлетворительно такое устройство дела, совершенно удовлетворительное для большей части подобных случаев. Наше положение имело ту редкую {довольно редкую} случайность, что все три личности, которых оно касалось, {Вместо: которых оно касалось — было: участвовавших в нем} были равносильны. Если бы Дмитрий Сергеевич чувствовал превосходство Александра над собою {Далее было: или если б я} по уму, или по развитию, или по характеру, тогда, уступая свое место Александру, он уступал бы превосходству той или другой нравственной силы, — его отказ не был бы отказом добровольным, а отступлением слабого перед сильным. Точно то же было бы, если бы я по уму или характеру была бы гораздо сильнее Дмитрия Сергеевича и он до развития моих отношений к Александру был уж тем, что очень хорошо характеризует анекдот, которым, помнишь, {Вместо: Очень хорошо ~ мой друг — было: известный ‘муж своей жены’ — помните, мой друг, анекдот} мой друг, я забавлялась целых три {Вместо: целых три — было: два} вечера? — как встретились в фойе Большой итальянской оперы два господина, разговорились, понравились друг другу, захотели познакомиться, ‘так будем же знакомы’, сказал один: ‘я поручик {офицер Далее было: или не помню, что-то в этом роде, поручик или штабс-капитан такой-то} такой-то’. — ‘А я муж г-жи Тедеско’, — отрекомендовался другой. Если бы Дмитрий Сергеевич {Вместо: Дмитрий Сергеевич — было: ты} был ‘муж г-жи Тедеско’, о, тогда, конечно, {Далее было: не было бы надобности} точно так же не было бы надобности в его погибели, как и в случае решительного превосходства Александра над ним, — он опять уступал бы силе, покорялся бы, смирялся бы, — и если бы был человек благородный, не видел бы в этом своем смирении ничего обидного для себя — и все было бы прекрасно. Но его отношения ко мне и к Александру были вовсе не таковы. Он не был ни на волос ниже или слабее кого-нибудь из нас, — и мы это знали, и он это знал. Его уступка не была следствием бессилия {Вместо: следствием бессилия — было: покорностью слабого, не была следствием бессилия} — о, вовсе нет, — она была чисто делом его доброй воли. Так ли, мой друг, — вы не можете отрицать этого? Поэтому в каком же положении видела я себя? — вот в этом, мой друг, вся сущность дела. Я видела себя в положении зависимости от его доброй воли, — вот почему мое положение было тяжело мне, вот почему он увидел надобность в благородном решении погибнуть. Да, мой друг, причина чувства, которое принудило его к этому, скрывалась гораздо глубже, нежели объясняет он в вашем письме. Обременительный размер признательности уже не существовал, удовлетворить претензиям общества было бы легко тем способом, какой он сам предлагал мне, — да ведь претензии общества и не доходили до меня, живущей в своем очень маленьком кругу, который совершенно не имеет их. Но {Далее было: вот в чем было дело} я оставалась в зависимости от него, мое положение имело своим основанием только его добрую волю, оно не было самостоятельно — вот причина того, что мне было тяжело. Судите же теперь, могла ли эта причина быть отвращена каким бы то ни было спокойным взглядом моим на перемену наших отношений? Тут важность не в моем взгляде, а в том, что Дмитрий Сергеевич был человек самобытный, {независимый,} поступавший так или иначе по доброй воле — по доброй воле! Понимаете ли вы, мой друг, какой глубокий эгоизм скрывается в моем чувстве: я не хочу зависеть от доброй воли кого бы то ни было, хотя бы самого преданного мне человека, хотя бы самого уважаемого мною человека, в котором я не менее уверена, чем в самой себе, о котором я положительно знаю, что {что он готов} он всегда будет с радостью делать все, что мне нужно, что он дорожит моим счастьем не меньше, нежели я сама, {Далее было: такой человек, — понимаете ли вы, мой друг,} — можете ли вы измерить, мой друг, как глубок эгоизм в моем чувстве? И однако же, к чему все это говорится? к чему этот анализ, раскрывающий самые тайные мотивы {побуждения} чувства, — такие мотивы, которых не доискался бы никто другой и которые вовсе ведь не приносят же особенной чести? все-таки {Далее было начато: к такой же эгоистической цели} и это саморазоблачение делается только в свою же пользу, чтоб можно было сказать: ‘я тут не виновата, дело зависело от такого факта, изменить который было не в моей власти’. Но довольно об этом. Если вы имели столько симпатии {интереса} ко мне, что не пожалели потратить так много времени на ваше длинное письмо, то, конечно, я должна быть уверена, что вам интересно будет узнать, что было со мною после погибели Дмитрия Сергеевича. Вы, конечно, знаете от Рахметова, что я была в отчаянии, прочитав записку, в которой Дмитрий Сергеевич говорил, {объявил} что ‘сходит со сцены’, вы, конечно, знаете от него, что я решилась навсегда расстаться с Александром и уехать из Петербурга, что, дав мне помучиться весь день до поздней ночи, Рахметов показал мне записку моего доброго, доброго друга, которая совершенно изменила мои мысли (видите, какая я дипломатка, как осторожны мои выражения, вы должны быть довольны этим), — но уехать из Петербурга все-таки было надобно для достижения того же самого эффекта, для которого Дмитрий Сергеевич не пожалел {заставил} оставлять меня на страшное мучение в течение целого дня, — как я благодарна ему за эту безжалостность! {Далее было начато: а. до Рахметова б. на другое в. рано г. на другое утро отыскал Рахметов} Вы, конечно, знаете также, что Рахметов еще раньше, чем явился сидеть сторожем моего отчаяния, отыскал Александра и сказал ему, что было нужно для его успокоения. Ехать до Москвы мне уж не было надобности, надобно было только удалиться из Петербурга. — Я уехала в Новгород, туда приехал через несколько дней Александр, привез документы о погибели Дмитрия Сергеевича, мы повенчались через неделю после этой погибели, прожили еще с месяц в Новгороде и вчера {и потом} возвратились в Петербург, вот причина, по которой я так долго не отвечала на ваше письмо: оно лежало {оставалось} в ящике Маши, дожидаясь меня. А вы, вероятно, {я думаю,} бог знает чего ни передумали, не получая так долго ответа. Обнимаю вас, милый друг. Ваша Вера Кирсанова. Жму твою руку, мой милый, — только, пожалуйста, уж хоть мне-то ты не пиши комплиментов, — иначе я изолью {изольюсь} перед тобою сердце мое целым наводнением превознесений твоего благородства, тошнее чего, конечно, ничего не может для тебя быть. А по правде говоря, не доказывает ли присутствие порядочной дозы тупоумия как у меня, так и у тебя в том, что и ты мне, и я тебе пишем лишь по нескольку строк, _ что мы на первое время как-то как будто несколько конфузимся в разговоре? Какая пошлость! Впрочем, мне-то, положим, это еще извинительно, — а ты-то с какой стати? В следующий раз, надеюсь, уж буду рассуждать с тобою свободно и напишу тебе здешние новости в подробном размере. {в подробном размере, вписано.} Твой Александр Кирсанов. {Далее на полях дата: 14 февр<аля>} Переписка эта продолжалась еще три-четыре месяца, деятельно со стороны Кирсановых, довольно небрежно и скудно со стороны их корреспондента. Потом он и вовсе перестал отвечать на их письма. Оставшись пять-шесть раз без ответа, бросили писать и они. {После: и они — было начато: Четвертый сон Веры Павловны, а. И снится Вере Павловне [что она сама] сон: слышит она знакомый прекрасный голос поет: Sein hoher… И сладкие речи… вот идет она и поет… Хорошо ли я пою? Добра ли я? певица ли б. [И снится] [Милый мой] И снится Вере Павловне сон Рядом с наброском: И снится ~ сон — заметка: в этот день поутру записку, содержание которой таково: не пора ли прекратить ожидание?} Утро. {а. Начато: В б. Начато: Поздний вечер. Вера Павловна} Муж {Кирсанов} в своем госпитале. Вера Павловна ждет его к обеду. Она досыта наработалась в этот день: ведь она образует другую мастерскую, в другом конце города. С Лопуховым они жили на Васильевском. Теперь она живет в Сергиевской улице, потому что Кирсанову нужно иметь квартиру ближе к Выборгской стороне. {Далее было: прежде они жили на Васильевском} Мерцалова очень хорошо пришлась по той мастерской, которая была основана на Васильевском острове, — да и натурально: {да и натурально вписано.} — ведь она уж {ведь она и раньше} была хорошо знакома с мастерской и сама тоже хорошо знакома ей. Когда Вера Павловна возвратилась в Петербург, она увидела, что если ей и нужно бывать в этой мастерской, то разве изредка, {Далее было: по [люб<ви>] привязанности} больше только потому, что ее привязанность влечет ее туда и что там ее встречает привязанность, — может быть, на несколько времени еще и не вовсе бесполезны ее посещения: все-таки ведь Мерцалова иногда еще находит нужным предлагать ей вопросы о том или о другом, — но это {ведь это} берет так мало времени, она уж и теперь бывает там больше как любимая гостья, чем как необходимое лицо, {она уж ~ лицо, вписана.} а скоро Мерцалова приобретет столько опытности, что вовсе перестанет нуждаться в ней. Чем же заняться? Ясно чем: надобно основать другую мастерскую в другом конце города. — И новая мастерская основывается в одном из переулков, идущих между Бассейною и Сергиевскою. С нею гораздо меньше хлопот, чем с прежнею: {Далее было: и за нее она уже рада} ведь основной штат {кадр} — пять человек — перешел сюда из прежней мастерской, где места их заняты новыми девушками, {желающими} ведь остальной штат новой мастерской {штат новой мастерской вписано.} набрался из хороших знакомых тех швей, которые работают {находятся} в первой мастерской. А это значит, что все уж было более чем наполовину приготовлено: цель и порядок известны всем членам компании, новые девушки прямо и поступили с тем желанием, чтобы введен был {Далее было: тот порядок} с первого же раза тот порядок, которого так медленно достигла первая мастерская. О, теперь дело устройства идет вдесятеро быстрее, чем тогда, и хлопот с ним втрое меньше, но все-таки много работы, и Вера Павловна устала ныне, как устала и вчера, {Далее было: как устанет и завтра} как устает уж два месяца, — (да, только еще два месяца, хотя уж около полугода прошло со времени ее второго замужства: что ж, надобно же было сделать себе свадебный праздник месяца на два по возвращении из Новгорода), — как будет уставать еще месяца три. {Далее было начато: Да, три месяца ей уж нельзя было} Итак, Вера Павловна устала и отдыхает, и думает — о многом, о многом, всего больше о настоящем: оно так хорошо! {Далее было: Но вспоминается} Часто отдаваться воспоминаниям некогда: слишком много в настоящем, воспоминания будут позже, о, гораздо позже, через несколько десятков лет, — но все-таки бывают они изредка и теперь, — вот и ныне ей вспомнилось то, что чаще всего вспоминается в этих нечастых воспоминаниях. — Миленький мой, я еду с тобою! Я завтра же поеду вслед за тобою, {Вместо: Я ~ вслед за тобою, — было: поеду к тебе,} когда ты не хочешь взять меня ныне с собою. — Подумай. Посмотри. Подожди моего письма. Оно будет завтра же. Когда она возвращается домой, и сама не знает, что она чувствует, {Далее было: или уж} так она потрясена этим быстрым оборотом дела: еще {только} не прошло суток {Двое суток} — да, только вот еще через два часа будут сутки после того, как он прочел ее письмо, — и вот, он уже удалился — как это скоро, как это внезапно! В два часа ночи она еще ничего не предвидела, — он выждал, когда она, уж {уж едва} утомленная тревогою того утра, уж не могла долго противиться сну, вошел, сказал несколько слов, — и в этих словах почти все было только непонятное предисловие к тому, что он хотел сказать, — а что хотел он сказать ей, он сказал в таких кратких словах: ‘я давно не видел своих стариков, съезжу к ним, как они будут рады’ — только, и тотчас же ушел. Она бросилась за ним, хоть он и просил ее не делать этого, — где ж он? Маша, еще не успевшая уснуть после гостей, {еще ~ гостей, вписано} говорит: ‘Дмитрий Сергеевич ушел гулять’. И она должна была лечь спать, и странно, как могла она уснуть? — но ведь она не знала же, что это будет завтра, — ведь он сказал, что они еще успеют переговорить обо всем, — и едва успела проснуться, уж ему пора ехать на железную дорогу. Да, все это только мелькнуло перед ее глазами, как будто это не было с нею, будто ей кто-то торопливо рассказывает, что это было с кем-то другим. Только теперь, возвратившись домой с железной дороги, она очнулась и стала думать: что же теперь с нею? Да, она поедет в Рязань. Поедет. Иначе нельзя ей. Но это письмо: Что будет в этом письме? Нет, что же ждать этого письма для того, чтобы решиться? Она знает, что будет в нем. Но все-таки надобно отложить решение до письма. Да, она поедет. Это думается час, это думается два, это думается три, четыре часа. {Далее начато: Маша} Но Маша проголодалась и уж в третий раз зовет ее обедать, но в этот раз больше велит ей, чем зовет ее. Что ж, и это рассеяние. {Далее было: и опять думается} Бедная Маша, как я заставила ее проголодаться! — ‘Да что же вы ждали меня, — вы <бы> обедали, не дожидаясь?’ — ‘Как это можно, Вера Павловна?’ {Далее было: Давайте же обедать вместе.} И опять думается час, два: ‘я поеду, — да, завтра же поеду, только дождусь его письма, потому что он просил об этом, но что бы ни было написано там, — да ведь я и знаю, что в нем, — все равно, что бы ни было написано в нем, я поеду’. Это думается час и два, — час это думается, но два думается ли это? Нет, хоть и думается все это же, но думаются еще четыре слова, такие маленькие слова: ‘он не хочет этого’. И все больше и больше думаются эти четыре маленьких слова, — и вот уж солнце скоро зайдет, а все думается прежнее, и эти четыре маленьких слова — и вдруг, перед самым тем временем, как опять входит неотвязная Маша и требует, чтобы Вера Павловна пила чай, — перед самым этим временем эти четыре маленьких слова обращаются в четыре {Так в рукописи.} других маленьких слова: ‘и мне не хочется этого’. Как хорошо сделала эта неотвязная Маша, что вошла! Она прогнала эти новые четыре маленьких слова. Но и благодетельная Маша ненадолго отогнала эти маленькие слова. Сначала явилось опровержение им: ‘но я должна ехать’, и в тот же миг опять стали закрываться маленькие четыре слова: ‘он не хочет этого’, и в тот же <миг> эти четыре маленьких слова опять выросли в пять маленьких слов: ‘и мне не хочется этого’. И думается это полчаса, и через полчаса эти четыре маленьких слова, эти пять маленьких слов уж начинают переделывать по своей воле <л. 44> даже прежние слова, даже самые главные, главные, и из двух слов: ‘я поеду’ — вырастают три слова, уже вовсе не такие, хоть и те же самые: {вырастают ~ те же самые вписано,} ‘поеду ли я?’ вот как растут и превращаются слова, — но вот опять Маша: ‘я ему, Вера Павловна, уж отдала полтинник, как тут на конверте написано, — это кондуктор принес, который приехал с вечерним поездом, он говорит, что, как обещал, так и сделал: для скорости приехал на извозчике’. Письмо от него, да, она знает, что в этом письме: ‘не езди’, но она все-таки поедет, она не послушается, — нет, в письме не то, — вот что в нем, чего нельзя не слушаться: ‘Я еду в Рязань, но не прямо в Рязань. У меня много заводских дел по дороге, кроме Москвы, где по множеству дел мне надобно прожить с неделю, {где по множеству ~ неделю вписано.} я должен быть еще в двух городах раньше Москвы и в трех после Москвы, {раньше ~ Москвы, вписано.} прежде чем попаду в Рязань. Сколько времени где я проживу, когда где буду, — не буду определять, потому что в числе других дел есть получения денег {долгов} с разных наших торговых корреспондентов, а ты знаешь, милый друг мой, что если надобно получить деньги, то часто приходится ждать по нескольку дней там, где рассчитывал пробыть всего несколько часов, и поэтому я решительно не знаю, когда я доберусь до Рязани, но наверное не так скоро’. Он совершенно отнимал у нее {оставлял ее} возможность схватиться за него, чтоб удержаться подле него. Что ж ей теперь делать? {Далее начато: Куда} И прежние слова: {Далее было начато: а. ‘поеду ли я’ б. я поеду} ‘я должна ехать к нему’ превращаются {заме<няются>} в слова: ‘все-таки я не должна видеться с ним’, и этот ‘он’ уж не тот, о котором думалось раньше. {Далее было начато: придет} Этими словами заменяются все прежние слова, и думается час, и думается два: ‘я не должна видеться с ним’ — и как они, когда они заменились словами: ‘неужели ж я захочу увидеться с ним? Нет’. И когда она засыпает, {Далее было: едва ли} эти слова: ‘неужели я увижусь с ним?’ едва ли уж не выросли, {едва ли уж не [заменились] превратились} да, выросли в слова: ‘неужели же я не увижусь с ним?’ И когда на другое утро она просыпается, уж вместо всех прежних слов только все борется одно слово с двумя словами: ‘увижусь’ — ‘не увижусь’ — и то слово, которое побольше, все хочет удержать маленькое слово, так и льнет, так и льнет к нему, так и хватается за него, так и держится его: ‘не увижусь’, {Текст: то слово ~ ‘не увижусь’, вписан.} а маленькое слово все отбегает и пропадает, все отбегает и пропадает: ‘увижусь’, и так идет утро, забыто все, забыто все от этих усилий {стараний} большого слова удержать подле себя маленькое, — да, и оно удерживает его и зовет на помощь себе другое маленькое слово, чтобы некуда было отбежать этому маленькому: ‘нет, не увижусь’, — да, {Далее было: теперь это слово крепко и} теперь два слова крепко держат между собою третье, самое маленькое слово, некуда ему отбежать, {уйти} они сжали его между собою: ‘нет, не увижусь’ — ‘нет, не увижусь’ — ‘нет, не увижусь’, только что это делает она? {Далее начато: на ней уж} Шляпа уж надета, и это она инстинктивно взглянула в зеркало, приглажены ли волоса {Далее было: прямо ли, так} — да, в зеркале она увидела, что на ней шляпа, и опять {Далее было: три слова: ‘нет, не так} из трех слов, которые успели было срастись так твердо, два пропадают, осталось одно, и к нему прибавились новые, совсем новые: ‘нет возврата’. Нет возврата, нет возврата. — Маша, вы не ждите меня обедать, я не буду ныне обедать дома. {Против текста: Нет возврата ~ дома. — дата: 15 февр<аля>} — Александр Матвеевич еще не изволили возвращаться из гошпиталя, — спокойно говорит Степан, {Далее начато: Нужды нет} — ведь в ее появлении нет ничего особенного для Степана: пол<года> назад она так часто бывала здесь. — Я знаю, все равно, я посижу. Вы не говорите ему, Степан, что я здесь. {Вы не говорите ~ здесь, вписано.} Она берет какой-то журнал — да, она может читать и видит, что может читать, да, как только ‘нет возврата’, как только принято решение, {Вместо: принято решение — было: решено} она чувствует себя гораздо спокойнее. Конечно, она мало читала — вовсе не читала, — она осмотрела комнату, она стала прибирать {убирать} ее, будто хозяйка — конечно, мало убирала, вовсе не убирала, но как она спокойна: и может читать, и может заниматься делом, — заметила, {Далее было: какая-то вещь осталась на ст<оле>} что из пепельницы не выброшен пепел, что {Далее было: повер<нут?> угол ковра — надобно} этот стул остался сдвинут с места. Она сидит и думает: ‘нет возврата, нет выбора, начинается новая жизнь’, {Далее начато: час} — думает час, думает два: ‘как он удивится, как {как обрадуется} он будет счастлив {Далее было: а я?} — начинается новая жизнь. Да, как мы счастливы’. {Далее было: итак сбылось, как мы счастливы!} Звонок, она немного покраснела и улыбнулась. Шаги, дверь отворяется, — ‘Вера Павловна’! — он пошатнулся, {так сильно пошатнулся,} да, он пошатнулся, он схватился за ручку двери, но она уж {Далее начато: обняла} подбежала к нему, обняла его. ‘Милый мой, как он благороден! как я люблю тебя! Я не могла жить без тебя’! — и потом что было? — она не помнит, {Далее было: как они поцаловались, сколько раз — на} — только помнит, что она поцаловала его, но как они перешли через комнату — этого она не помнит, — и он не помнит, — да, на несколько секунд у них обоих закружилась голова, потемнело в глазах от этого поцалуя — они очнулись уж через несколько секунд, увидели, что сидят рядом на диване — обнявшись, и снова поцаловались. ‘Верочка, ангел мой!’ {Далее было: благодарю тебя} — ‘Друг мой, а не могла жить без тебя, как долго ты любил меня и молчал, как ты благороден, как он благороден, Саша!’ — ‘Скажи же, Верочка, как это было?’ — ‘Я вчера сказала ему, что не могу жить без тебя, на другой день он уж уехал, {Далее было: я хотела ехать за ним} это было вчера, я хотела ехать за ним, весь день вчера я думала, что поеду за ним, — а теперь, видишь, я у тебя!’ — ‘Но как ты похудела в эти две недели, Верочка, как бледны твои руки!’ Он цалует ее руки. ‘Да, мой милый, это была тяжелая борьба! Теперь я могу ценить, как много страдал ты, чтоб не нарушить моего покоя! Как мог ты так владеть собою, что я ничего не могла видеть? Как много ты должен был страдать!’ — ‘Да, Верочка, это было не легко!’ Он цалует ее руки — и вдруг она хохочет: ‘Ах, как же невнимательна к тебе, — ведь ты устал, ведь ты голоден’, — она вырывается {бежит} от него и бежит. ‘Куда ты, Верочка?’ Но она {она уж} ничего не отвечает, она уж в кухне и торопливо, весело говорит Степану: {Далее начато: давайте} ‘скорее, давайте обед, — на два прибора, — скорее, где тарелки и все, давайте, — я сама возьму, накрою стол, вы теперь несите. Александр так устал в своем гошпитале’. Она идет с тарелками, на тарелках звенят ножи, вилки, ложки, — ‘ха, ха, ха! мой милый — первая забота влюбленных при первом свидании — поскорее пообедать! Ха, ха, ха!’ И он смеется и помогает ей накрыть стол — много помогает, но больше мешает, потому что все цалует ее руки {Далее начато: бледн<ые?>} — ах, ах, как бледны эти руки! и все цалует их, — и они {и оба они вместе} цалуются и оба смеются. За столом сидят смирно, не шалят. Степан подает суп, — за обедом она рассказывает ему, как все это было. ‘Ха, ха, ха! как мы едим, влюбленные!’ Входит Степан с другим {с новым} блюдом. ‘Степан, {Далее было: вам, я думаю} кажется, от меня вы останетесь без обеда?’ — ‘Да, Вера Павловна, придется идти прикупить {купить} для себя в лавочке’. — ‘Ничего, Степан, вперед вы уже будете знать, что надобно готовить для двоих. Давай мне свою сигарочницу, — она сама обрезывает для него сигару, сама закуривает ее, — кури, мой милый, а я пока пойду готовить {Далее было: а. кофе б. чай, в. поскорее кофе} кофе — или ты хочешь чаю? чего ты хочешь? Нет, твой обед должен быть лучше, вы с Степаном слишком мало заботились об этом’. {Далее было: Какая в самом деле проза — первое свидание и суп, кружится голова от первого поцалуя и хороший аппетит!} Она возвращается через пять минут, — Степан несет за нею чайный прибор, и, возвратившись, она видит, что его сигара погасла. {Далее было: — Он так и остался неподвижен, как она} ‘Ха, ха, мой милый, как ты замечтался без меня!’ И он смеется, {Далее начато: да, я} они пьют чай. ‘Кури же, — она снова закуривает сигару и подает ему, — кури же’. И припоминая {передумывая} все это, она и теперь смеется: ‘как же прозаичен наш роман! — первое свидание — и суп, головы закружились от первого поцалуя — и хороший аппетит! — вот сцена любви! {Далее было: Вот ро<ман>, не знаю, найде<тся>} — Как все это было забавно! {Далее было: Нет, не забавно.} Да, как сияли его глаза, — что ж, впрочем, они и теперь так же сияют, — и сколько его слез упало на мои руки, которые были тогда так бледны! {Далее было: нет слез, они уж} — Этого теперь уж нет, в самом деле, у меня руки хороши, он говорит правду’. ‘Я сажусь, хочу разливать чай. {Вместо: Я сажусь ~ чаq — было: Мы сидим и пьем чай.} — Степан, у вас нет сливок, как же с этим быть? можно ли где достать хороших? да нет, некогда’. — ‘Нет, сударыня, у нас здесь нет хороших сливок’. {Далее было: Ну если нет, я буду пить с вином} — ‘Ну, так и быть, но завтра мы устроим это, — кури ж, мой милый, ты все забываешь курить’. Еще не допит чай, раздается страшный звон колокольчика, и в комнату влетают два студента, — они в своей торопливости {Вместо: в своей торопливости — было: запыхавшись и ничего не замечая} (даже и не видят ее — и, запыхавшись и перебивая друг друга: {и запыхавшись ~ друг друга вписано.} ‘Александр Матвеевич, интересный субъект! {Далее было: говорит запыхавшись один} сейчас привезли, скорее! {Далее начато: нуж<на>} чрезвычайно редкое осложнение!’ — бог знает какой-то латинский термин, обозначающий болезнь интересного субъекта. — ‘Нужна немедленно помощь, {Далее было: спешит прибавить первый, — скорее} каждые полчаса дороги’. — ‘Скорее же, мой милый, {Далее было: а. гонит б. говорит} спеши!’ говорит она, — только тут студенты замечают ее, раскланиваются {и раскланиваются} и уходят с Александром, — сборы его были недолги, потому что он все еще так и оставался в своем военном сюртуке. {Вместо: в своем ~ сюртуке. — было: а. в своем му<ндире> б. в своем военном мундире} ‘Оттуда ты ко мне?’ говорит она, прощаясь с ним. ‘Да’. Долго ждет она его вечером — вот и 11 часов, и 12, и час, и два, а его все нет — что это такое? Она, конечно, нисколько не беспокоится, — ведь ничего ж не может случиться, но неужли он так долго задержан больным? Да, он является на другое утро в 9 часов — он до 4 часов оставался в госпитале, {Далее было: едва успел заснуть на часо<к>} случай был очень трудный и очень интересный, — он едва заснул на три часа и поспешил к ней. {Далее было: всего на полчаса, потому что ему кажется надобно поскорее обойти} Она гонит его: ‘отправляйся назад, сумасшедший, как это можно! Спи! послал бы ко мне Степана сказать, как это было. Отправляйся же, спи, я буду к обеду’, — и она прогоняет его. Как оригинальны два первых свиданья! Но этот второй обед идет уж, как следует: они рассказывают друг другу свои истории, они и смеются, и задумываются, и жалеют друг друга, — каждому из них кажется, что другой страдал больше него… {Далее было: Через полторы недели они} Через полторы недели уж снята маленькая дача на Каменном острове, — ведь Александру нельзя быть слишком далеко от госпиталя, — и они поселяются на ней. Не очень вспоминала Вера Павловна прошлое {свое прошлое} своей теперешней любви, — ведь в настоящем так много жизни, что не очень много {Вместо: не очень много — было: мало} места остается для воспоминаний. Но когда она вспоминала, то иногда, — сначала {сначала мимолетно} это было редкое, слабое, мимолетное чувство, потом развилось до очень заметной силы, — она была почему-то недовольна собою в этой истории: чем именно недовольна, это долго оставалось для нее совершенно смутным. Но она вдумывалась, вдумывалась, и ей стало казаться, что причина недовольства относится не к одному прошедшему, что она и теперь чем-то недовольна в себе. — Скажи, мой милый, правду, — ты медик, ты физиолог, ты натуралист: как ты думаешь, должна быть разница в характере чувств между мужчиною и женщиною? — Это один из множества таких вопросов, на которые {на которые точно} сама наука еще не отвечает, отвечают только ученые, один говорит ‘да’, другой говорит ‘нет’. {Далее было: это все смотря чью сторону берет наука} — Ну, конечно, все говорят: ‘да’, — все, кроме очень немногих, которые обо всем говорят не то, что все. Ты говоришь: ‘нет’? Я не говорила об этом с Дмитрием, — ведь мы вообще за четыре года меньше с ним говорили, чем с тобою в эти полгода, — хотя и с ним мы много говорили, то есть почти все я одна говорила, — ты говоришь ‘нет’? — Да, я говорю ‘нет’, но я ручаюсь {я уверен} только за то, что я так думаю и что я могу опровергнуть все возражения против этого, а за то, что это действительно полная истина, я не ручаюсь. {Далее было: Конечно, мой милый, полная истина то, что кровь обращается в жилах, что от движения зависит то, что бьется сердце [а пожалуй и то, что сердце бьется], а отчего бьется сердце, отчего нервы заставляют беспрестанно сжиматься и разжиматься его мускулы — ведь об этом существуют только мнения, а полной истины еще не известно. [Я знаю, что так и тут]} — Но все-таки ты говоришь ‘нет’? — Нет, я тебе не скажу, что я думаю, это обидно для нас, мужчин. — Знаю, ты уж говорил это, — что организация женщины совершеннее и что, очень вероятно, женщина оттеснит мужчину на второй план в высших отраслях жизни, когда исчезнет господство грубого насилия, {Далее было: и когда женщина} которое теперь не дает женщине ни таких средств развития, ни таких мотивов для стремления к развитию, какие имеет мужчина. Я сама так думаю, мой милый, — но это время еще так далеко от нас, что мужчинам {вам} еще рано обижаться. Но я <поставлю> вопрос и более частный: как ты думаешь, должны ли чувства иметь больше власти над женщиною, чем над мужчиною? — Ведь и об этом нельзя сказать {нельзя сказать вписано.} ничего положительно несомненного {Далее начато: нельзя сказать} при нынешнем состоянии знания. Но мне кажется скорее наоборот. Размер силы женского организма много меньше, {В рукописи ошибочно: больше} но крепость женского организма больше. Это доказывается уж одним тем, что продолжительность средней жизни у женщин больше, чем у мужчин, несмотря даже на то, {несмотря даже на то вписано.} что нынешний образ жизни гораздо менее здоров. Насколько я могу судить, женский организм энергичнее выдерживает впечатления, — о метеорологических влияниях погоды, климата, {Далее было: всего того} не совсем удовлетворительной пищи это, кажется, можно сказать положительно, — ведь это, {Далее было: прямо доходит до} вероятно, прямо доказывается тем, что средняя продолжительность женской жизни больше, но из этого, по моему мнению, выходит слишком сильная вероятность того, что он должен легче выносить и нервные {он должен ~ нервные вписано.} впечатления, потрясающие внутреннюю жизнь. — Да, мне кажется, что это должно быть так. Отчего это не так? — Обычай, дурная привычка, — то, почему разбитая армия бежит, хотя если она вздумала бы остановиться, то ведь она остановила бы неприятеля. — То, почему мы способны вязать чулки и не способны читать по-гречески, хотя выучиться по-гречески {Вместо: выучиться по-гречески — было: греческий язык} вовсе не труднее, чем выучиться играть {Вместо: выучиться играть — было: игра} на фортепьяно, и хотя греческая грамматика не должна быть скучнее штопанья старых чулок, заниматься которым доставало же терпенья у старухи-мещанки, нашей хозяйки на Васильевском острове, — помнишь? ведь мы на той квартире были дружны. <л. 44 об.> Нам толкуют: женщины слабы, женщины слабы, — вот и втолковали нам, чтоб мы считали себя слабыми, — а это очень много значит, как думаешь о себе, чего ждешь от себя. — Конечно, все равно как в средние века пехота воображала о себе, что она не может устоять против конницы, — и действительно никогда не могла устоять, и целые армии пехоты разгонялись, как овцы, какими-нибудь несколькими сотнями всадников, до той поры, когда пришли английские пехотинцы из гордых мелких самостоятельных земледельцев, у которых была собственная земля, которые никому не привыкли уступать место без боя, как только пришли эти люди, у которых не было мысли, что они должны бежать перед конным рыцарством, {Вместо: конным рыцарством, — было начато: перед св<оими> знатными [ко<нными>] всадниками} — рыцарская конница и была разбиваема {Далее было: сотнями} ими каждый раз, как встречалась с ними: бежала от них и при Кресси, и при Пуатье, и при Азенкуре, и та же самая история повторилась, когда швейцарские мужики вздумали, что нет им никакого основания считать себя слабее рыцарей: тысячи рыцарей стали терпеть поражения от сотен их каждый раз, как встречались с ними. Тогда все и увидели: а ведь пехота-то крепче конницы в сражениях, — и на самом деле она крепче, а ведь прошли ж целые века, когда показывалась крепче только потому, что пехота считала себя слабою. — Да, Саша, это так. Мы слабы оттого, что считаем себя слабыми. Вера Павловна думает и думает, {Далее было: и чем больше думает она} теперь она уж знает, за что она недовольна собою в истории своей любви к Саше, она думает о том, отчего происходит в ней то, чем она недовольна, — оттого ли только, что она уж и думала, или есть еще другая причина. Но теперь она, как и он, ведь любит думать вместе, — о чем думает он, думает вместе с нею, о чем думает она, думает вместе с ним, — и вот через неделю, через полторы новый разговор. {После фразы: Но теперь она ~ разговор. — дата: 16 февр<аля>} — Мой милый, я нашла себе ответ на то, о чем стану тебя спрашивать. Но все-таки ты отвечай мне. Может быть, ты увидишь новую сторону в деле, если я не заставлю {не расскажу} тебя своим рассказом смотреть {видеть} только на ту же, которая видна мне. Скажи, мой милый, я тогда много переменилась в две недели, как ты не видел меня? Как ты нашел меня, когда увидел меня у себя? Ты сказал, что мои руки бледны. {Далее было: очень похудела. Когда я тебя увидел, я был поражен.} В самом деле перемена была очень заметна? — Да, {Далее было: в самом деле, я был тогда} не видя тебя тогда две недели, я удивился тому, как ты похудела. {Далее было: А как ты думаешь, Саша, много сильнее любила я тебя [чем ты меня] — Как тебе сказать это? Наверно нельзя любить сильнее, <2> равенства в неизвестном вопросе, но разобрать трудновато. — Ведь я любил тебя очень сильно, если не мог во все эти четыре года <не закончено)} - А ведь любил меня очень сильно, отчего же борьба не отразилась на тебе такими явными признаками? Ведь никто не видел, чтобы ты худел, бледнел в это время и в те месяцы, как стал расходиться со мною, - отчего же ты переносил ее так легко? - Как тебе сказать, - я не думал об этом, но {но ты спрашиваешь} ведь на это готов ответ в моем образе жизни, в том, как проходило мое время: {в моем ~ время вписано.} мне было некогда слишком много заниматься этою борьбою. Все время, когда я обращал на нее внимание, я страдал {чувствовал} очень сильно. Но ведь на это у меня оставалось лишь {Вместо: оставалось лишь - было: было только} менее половины времени, - в остальное время я не мог думать об этом, - ежедневная необходимость заставляла меня отдавать время моим делам. Надобно было заниматься больными, готовиться к лекциям - в это время я поневоле отдыхал от своих мыслей. {Далее было начато: а. Так б. Ты думаешь, что} - Этим достаточно объясняется то, что силы твои не ослабевали - так чувствовал это? - Да, когда {если} у меня изредка случались дни, в которые оставалось у меня {Вместо: оставалось у меня - было: я мог} много свободных часов, или когда {Далее было: я не мог одолевать своих мыслей} мне было очень тяжело выносить эти дни, я чувствовал, что силы изменяют мне. Мне казалось, если б на неделю оставили меня на волю моих мыслей, я сошел бы с ума. - Так, Саша, {Так, мой милый} и мне кажется, что в этом весь секрет. Нужно такое дело, от которого нельзя отвязаться, которое нельзя отложить, - тогда только можно будет выносить такие мысли. {твердо выносить свои мысли.} - Но ведь у тебя есть дела? - Ах, мой милый, какие ж это неотступные дела? И занимаюсь ими тогда, когда хочу, сколько хочу, когда мне вздумается, я могу или очень сократить {Далее было начато: отложить их, нужно дело, которое раньше}, или вовсе отложить их, чтоб заниматься ими в такое время, когда мысли расстроены, нужно новое усилие воли, только оно заставляет заниматься ими, нет опоры в необходимости. Например, я занимаюсь хозяйством, но я трачу на это лишь по своей охоте девять десятых того времени, которое употребляю на него, {Далее было: разве же заботы} при порядочной прислуге разве не пойдет почти все так же, хотя б гораздо меньше занималась сама? И кому это нужно, чтоб с большею тратою времени немного лучше пошло, чем шло с меньшей тратою? Тоже на это только моя охота. Когда мысли спокойны, можно заниматься этими вещами, когда мысли расстроены, бросаешь их, потому что без них можно обойтись. Ведь для важного дела бросаешь менее важное. Как только чувства разыгрываются сильно, приобретают важность, они и вытесняют эти мысли. У меня есть уроки - это уж важнее, их я не могла бросить, - но это {но это занятие только машинальное} все не то: я внимательна к ним только когда хочу, если я и мало думаю во время урока, все-таки выходит лишь очень немногим хуже, потому что преподаванье легко, - я могу вести его, {Далее было: спустя рукава} почти не думая о нем, и оно идет почти все так же. И потом, разве я в самом деле живу уроками? Разве от них зависит мое положение в обществе, они доставляют главные средства к тому образу жизни, который я веду? Нет, эти средства все-таки раньше доставляла мне работа Дмитрия, теперь твоя. Опять выходит, что это только моя охота, а не необходимость. {далее было. Я пробовала, да не} Дело не имеет для меня, говоря серьезно, такой важности, чтоб из-за него я могла забывать что-нибудь очень важное для меня. Я пробовала {пробовала заниматься} выгнать из своей головы мучившие меня мысли, занявшись мастерской гораздо больше прежнего, но и тут опять я чувствовала, что делаю это {Далее было: по своей} только по усилию одной своей воли, что мое присутствие в мастерской нужно на час-на полтора, а если я остаюсь в ней дольше, я уж беру на {я уж беру на вписано.} себя искусственное занятие, что оно, конечно, полезно, но вовсе не необходимо для дела, - и потом, и это дело - разве оно может служить слишком важною опорою? {Далее начато: Я занимаюсь} Даже то время, которого оно необходимо требует от меня, - разве это время отдается мною ему по необходимости для меня? это дело - не мое дело, {Далее было: я занимаюсь} а чужое, я занимаюсь им не для себя, а для других, - пожалуй, и для моих убеждений, - но разве человеку до других, когда ему самому очень тяжело? Разве его занимают его убеждения, когда его мучат чувства? Нет, нужно лично необходимое дело, дело, от которого зависела бы собственная жизнь, - такое дело, которое лично для меня, {Далее было: было бы важным для моей судьбы} для моего образа жизни, для моих средств к жизни, вообще для моего положения в жизни, для всей моей судьбы было бы важнее всех моих увлечений страстью, {Вместо: увлечений страстью - было: личных чувств} - только такое дело может служить опорою в борьбе со страстью, только оно не вытесняется из головы мыслями о страсти, а само заглушает их, дает отдых. Так я думаю, мой милый. Я должна найти себе такое дело. - Почему ж ты видишь в этом надобность, - сказал шутя Кирсанов, - разве ты собираешься влюбиться в кого? Вера Павловна расхохоталась. - Нет, теперь я чувствую, что этого уж не может быть, - мы с тобою сошлись. Настолько хорошо, что {что эта потребность} во мне нет потребности чего-нибудь иного, - ведь и тебя я полюбила тогда, {Вместо: ведь ~ тогда - было: ведь и в тебя я влюбилась, когда во мне развилась новая} когда развилась во мне новая потребность, которой не было раньше, {Далее было: знаешь ли, что мне кажется [мой милый], Саша} - то, что я чувствовала к Дмитрию, не было любовью женщины. И знаешь ли, что мне кажется, мой милый: он не любил меня в том смысле, какой имеет это слово для нас с тобою. Его чувство ко мне было соединением очень сильной привязанности ко мне как другу с минутными порывами страсти ко мне как женщине, дружбу он имел ко мне, лично ко мне, - а эти порывы искали только женщины, ко мне, лично ко мне они имели мало отношения. И потом, разве он много занимался мыслями обо мне? Нет, они не были занимательны для него. Да, {Да, с моей стороны} с его стороны, как с моей, в нашей жизни с ним не было настоящей любви. - Ты несправедлива к нему, Верочка. - Нет, мой друг, это так. В разговоре между мною и тобою напрасно хвалить его - мы оба знаем, как высоко мы думаем о нем, и что бы мы там ни говорили, а мы {а мы чувствуем, что всем} очень хорошо помним, {знаем} что всем своим счастьем обязаны его благородству, и что бы там ни говорил он, что оно было ему легко, мы знаем, что нет, ведь и ты, пожалуй, говоришь, что тебе было легко бороться с твоей страстью, - все это хорошо, {совершенно справедливо, только} но ведь уж не в буквальном же смысле справедливы такие резкие уверения - и тебе было очень тяжело бороться с твоим чувством, и ему было очень тяжело {трудно} отказываться от своих отношений ко мне. Зачем мне говорить перед тобою, как я ценю его чувство ко мне? Если б я не умела ценить его, я не умела б ценить и той борьбы, которую ты вел с собою, чтоб не нарушить {которую ~ не нарушить вписано.} моего спокойствия, - но, мой друг, он не имел ко мне того чувства, которое есть любовь для меня и для тебя. У него другая натура. То, что он чувствовал ко мне, для его натуры, точно, любовь, но для меня и для тебя это еще не любовь. Но ты спрашиваешь меня, Саша, зачем мне нужно дело, от которого серьезно зависела бы моя жизнь, которым я так же дорожила бы, канаты своим, которое было бы так же неотступно, так же требовало бы моего внимания, как твое от тебя? Это, мой милый, потому, что я очень горда. Меня давно тяготило и стыдило воспоминание, что борьба с чувством отразилась на мне так заметно, была так невыносима для меня, - ты знаешь, я не о том говорю, что она была тяжела, - ведь и твоя для тебя была не легка, ведь зависит от силы чувства, и теперь мне не жаль, что она была тяжела, это значило бы жалеть, что чувство было сильно, - нет, но зачем против этой силы не было у меня такой твердой опоры, как у тебя? я давно думала об этом, - отчего это недовольство собою и в чем искать ограждения {гарантии} для своей гордости, - и я нашла это, и надобно только выбрать себе дело. Я подумаю еще несколько времени о выборе, - он уж почти сделан, - однако надобно еще обдумать, {Далее начато: а. тогда я б. мне нужно} - и, если я решусь на то, на что думаю решиться, мне нужно будет твое содействие, Саша. {К концу этой фразы отнесена помета: Перечитывал 10 март<а>} Да, теперь было уж не то, что прежде: прежде Вера Павловна была только свободна. {Вместо: Вера Павловна ~ свободна. — было: у Веры Павловны были только развязаны руки, она была свободна.} Лопухов ни в чем не стеснял ее, да и она его, и только. Нет, было и больше. {Далее было: В самом важном деле, она каждую минуту} Она была вполне уверена, что в каком бы случае ни понадобилось ей опереться на его руку, рука эта в ее распоряжении. {Вместо: в ее распоряжении — было: протянется с радостью.} Но — только в важных случаях, в критические минуты. {Далее было: она могла ждать от него опоры} В важных случаях эта рука была так же надежна, как рука Кирсанова, но вообще она была от нее далеко. {Далее было: Отношение Веры Павловны к такому} Вера Павловна устроивала мастерскую. Если б ей понадобилась его помощь в чем-нибудь, он с радостью сделал бы все, что нужно, — но почему ж он почти ничего не делал? Он только не мешал, он одобрял и радовался, но она не требовала его помощи, и он оставлял ее одну. {Далее было: Теперь было не то. Он не Кирсанов.} У него была своя жизнь, у нее своя, в чем было нужно, они могли вполне рассчитывать друг на друга, — но их мысли не сливались постоянно. Теперь было не то. Она видела, Кирсанов не ждал надобности, чтоб делать для нее все, что нужно, — он был заинтересован во всей обыденной ее жизни, {Вместо: был заинтересован ~ жизни, — было: он интересовался всей ее жизнью,} как и она во всей его жизни. Это совершенно не то отношение, и потому она видела теперь у себя новые средства к деятельности, которых не было у нее раньше. Эта рука подавалась ей, и теперь она могла думать идти вперед, на дорогу, о которой раньше и не думалось ей. {Эта рука ~ ей. — вписано.} Вот одно из размышлений Веры Павловны: {Вместо: Вот ~ Веры Павловны — было начато: Вера Павловна думает вот} ‘Нам формально {формально вписано.} закрыты почти все пути гражданской жизни. Нам на деле закрыты очень многие {многие из тех} даже из тех путей общественной деятельности, которые не загорожены от нас формальными препятствиями. {Далее начато: Мы имеем} Из всех сфер жизни нам оставлено тесниться только в одной сфере семейной жизни. Быть {Кроме того быть} членом семьи, и только — кроме этого занятия открыто нам почти только одно {Вместо: и только ~ одно — было: кроме того [что нам] какие другие занятия открыты нам? Почти только те, которых мужчины не берут на себя, потому что эти занятия превращают человека в подчиненного члена чужой семьи, да еще потому, что мужчинам неприлично и просто нельзя з<аниматься>} — быть гувернантками, да еще разве давать какие-нибудь уроки, которых не захотят отнять у нас мужчины. {Вместо: которых ~ мужчины. — было: которые не годятся для мужчин, как После: мужчины. — было: Что еще? — Быть актрисами — и только.} Нам тесно на этой единственной дороге, мы мешаем друг другу, потому что слишком толпимся на ней, она почти не может давать нам самостоятельности, потому что нас, предлагающих свои услуги, слишком много, ни одна из нас никому не нужна, — все потому, что нас так много. {Вместо: все со много — было: вместо нас готовы десятки других} Кто станет дорожить гувернанткою? Только скажите слово, что вы хотите иметь гувернантку, — сбегутся десятки и сотни нас перебивать одна у другой это место. Нет, пока женщины не станут стараться о том, чтоб разойтись на много дорог, они не будут иметь самостоятельности. Конечно, пробиваться на новую дорогу тяжело, но мое положение в этом отношении особенно выгодно. Мне стыдно было бы не воспользоваться им. Мы не приготовлены к серьезным занятиям, я не знаю, до какой степени нужно иметь руководителя в том, чтоб готовиться к ним, но {но у меня} до какой бы степени ни понадобилась {ни потребовалось} мне его ежедневная помощь, он тут, со мною, это не будет обременением ему, это будет ему так же приятно, как мне. Нам закрыты обычаем пути {все пути} независимой деятельности, которые не закрыты законами. Но из этих, закрытых только обычаем, я могу вступить на какой хочу, если только решусь выдержать первое противодействие обычая. Один из них слишком много ближе ко мне. Мой муж медик, {Далее было: мне легко заняться медициною} — он отдает мне все время, которое у него свободно, с таким мужем мне легко попытаться, не могу ли я стать медиком. Было бы очень важно, если б явились наконец женщины-медики. Это было бы очень полезно для всех женщин, — женщине с женщиной все-таки легче говорить, чем с мужчиной. Сколько предотвращалось бы тогда несчастий, которые происходят только оттого, что нет для женщин медиков-женщин’. Вера Павловна кончила разговор с мужем тем, что она возобновит его, когда совершенно обдумает дело. {Далее было: потому что на это ей нужно еще несколько дней} Но это было только остатком прежней привычки думать обо всем одной, делать все по возможности одной, — эта привычка вовсе уж не шла к ее отношениям с ее Сашей и, вместо того чтоб молчать еще несколько дней, она на следующее утр сказала ему, что поедет с ним в гопшиталь, если это можно, потому что хочет испытать свои нервы — может ли она видеть кровь, будет ли он в состоянии заниматься анатомиею. При его помощи в гошпитале это конечно, не представило никакого затруднения. Не совестясь нисколько, {Не совестясь нисколько, вписано.} я уж очень много компрометировал Веру Павловну относительно поэтичности: я нимало не скрывал того, что она каждый день обедала, и вообще с аппетитом, а кроме того, по два раза в день пила чай. Но теперь я дошел до такого обстоятельства что {Далее было: а. мне делается б. на меня уж} на меня самого нападает робость, и {Далее было: мучимый раскаянием} думаю я: не лучше ли было бы скрыть эту вещь? Что подумают о женщине, которая в состоянии заниматься медициною? Как должны быть грубы нервы, как черства душа у нее! Но сообразив, что ведь я и не показываю своих действующих лиц идеалами совершенства, я успокоиваюсь, пусть судят, как хотят о грубости натуры Веры Павловны: {моей Веры Павловны} мне какое дело? {Далее начато: Я не ручался, что} груба, так груба. {груба так груба, вписано.} Поэтому я хладнокровно говорю, что она нашла очень большую разницу между праздным смотрением на вещи и деятельной работою над ними для пользы себе и другим. Я помню, как я испугался, двенадцатилетний ребенок, когда меня в первый раз разбудил слишком сильный шум пожарной тревоги: все небо пламенело, раскаленное, {Далее было: весь город горел, большой провинциальный город, вдали страшный} по всему городу — большому провинциальному городу — валит густой дым, летят головни, по всему городу страшный гвалт, беготня, крик, — я дрожу как в лихорадке, по счастью, я успел убежать {Вместо: я успел убежать — было: мне удалось скрыться, пол<ьзуясь>} на пожар, пользуясь тем, что все домашние были в суматохе. {в тревоге.} Пожар был вдоль {близ} набережной (то есть просто берега, потому что набережная какая же?), берег весь был установлен {Далее было: поленницами, (помещенными пятериками)} дровами и лубочным товаром, такие же мальчишки, как я, разбирали и оттаскивали все это подальше от горевших домов, {Вместо: от горевших домов: — было: из-под ветра} принялся и я, — куда девался весь страх? работал очень усердно, {Далее было: до изнурения, всю ночь} пока сказали нам: ‘довольно, опасность прошла’. С той поры я уж и знал, что если страшно от сильного пожара, то надобно бежать и работать, — и вовсе не будет страшно. {Далее было начато: То же самое, если всякие неприятности, или тяжелое чувство при виде чего-нибудь} Кто работает, тому некогда ни пугаться, ни чувствовать отвращение или брезгливость. Итак, Вера Павловна занялась медициною — и в этом новом у нас деле {Далее было начато: а. рассчитывала держать экзамен б. с половины она только в. она [рассчитывала] готовилась [кончить] держать экзамен года через три после того, как занялась медициною, занялась серьезно.} была {была и тут} одною из первых женщин, которых я знал. Она занялась медициною и после этого действительно стала чувствовать себя другим человеком — у нее была мысль: ‘через несколько лет я буду уже действительно стоять в жизни на своих ногах’, — это великая мысль. Это великое счастье. Бедные женщины, как немногие из вас имеют эта счастье! Да, полного счастья нет <без> полной самостоятельности. Есть десятки людей, которых я настолько уважаю, что не моргну глазом, если голова моя может слететь с плеч от одного слова кого-нибудь из них — и если всех их будут пытать как угодно, чтоб они сказали это слово, есть из них несколько человек, которых я так уважаю, что, по правде сказать, не пожалею своей головы для спасения головы кого-нибудь из них, хотя мне голова моя очень дорога. Но если б я был хоть в малейшей зависимости от кого-нибудь из них, мне опротивела бы жизнь. {Рядом с текстом: Не совестясь нисколько ~ жизнь — на полях набросок, относящийся к последующему тексту (см. стр. 670)} <л. 45> И вот проходит полгода, и пройдет еще полгода, и еще год, {и год} и два, и много лет {Далее было: и еще много лет — если не случится, -} все так же будут идти дни Веры Павловны, как идут через полгода после свадьбы с Кирсановым, {через полгода ~ с Кирсановым, вписано.} — то есть они будут идти так же, если не случится ничего особенного, — кто знает, что принесет будущее? {кто знает ~ будущее? вписано.} Но до той поры, как я пишу это, ничего такого не случилось, и они идут так же. Как же они шли тогда, через полгода после замужства? После той страшно компрометирующей вещи, что Вера Павловна вздумала и нашла себя способной заниматься медициною, мне уже легко говорить обо всем остальном — все остальное уж не может так ужасно повредить Вере Павловне во мнении публики. И я опять должен сказать, что по-прежнему три грани ее дня составляют: чай утром, {утром чай,} обед и вечерний чай, да, она сохранила непоэтическое свойство {Вместо: непоэтическое свойство — было: а. привычку б. Начато: низкое} каждый день хотеть {Вместо: каждый день хотеть — было: а. каждый день обедать и два раза б. каждый день хотеть обедать и} два раза пить чай и обедать — и все другие свойства непоэтического и неизящного, и нехорошего {Вместо: нехорошего — было: а. Начато: неблагородного б. несветского} тона свойства сохранила она. И многое другое осталось по-прежнему в это {как было это} новое, спокойное время ее жизни, как было в прежнее спокойное время. Осталось и разделение комнат на нейтральные и не-нейтральные, осталось и правило не входить в не-нейтральные комнаты друг к другу без разрешения, осталось и правило не повторять вопроса, если на первый вопрос промолчали или отвечали: ‘не спрашивай’, {Вместо: если ~ ‘не спрашивай’, — было: если один не отвечал на него с первого раза или отвечал, что [не лучше] [нет, мне нет] у меня нет желания отвечать} и осталось правило быть довольным таким ответом, не думать о том, почему не отвечают, осталось {и осталось} это правило и это довольство, потому что осталась уверенность, что если б стоило отвечать, {Далее было: то не надо дожидаться вопроса} то и не понадобилось бы спрашивать, — все было давно сказано без всякого вопроса, и в том, о чем молчат, наверное нет ничего любопытного. Да, все это осталось, как было в прежнее спокойное время, только в нынешнее, новое спокойное время все это несколько изменилось {смягчилось} — или, пожалуй, и вовсе не изменилось, но выходит всетаки не совсем так. Например, нейтральные и не-нейтральные комнаты строго различаются, — но, во-первых, {Далее было: чужая комната} у него и у нее очень часто бывает охота испрашивать себе допуск в чужую комнату, во-вторых, гораздо меньшая часть времени проводится в нейтральных комнатах. Права уединения уважаются с прежнею строгостью, но прежде уединение было правилом, время, проводимое вместе, было только перерывом этого правила. Теперь — наоборот. {Далее было: [кроме времени] Частым временем, проводимым вместе, служат по-прежнему все те же [страшные] компрометирующие, подрывающие} Прежние вещи, страшно компрометирующие поэтичность {Прежние ~ поэтичность вписано.} моего рассказа, в котором занимают такое важное место чай и обед, продолжают {служат} быть основанием для времени, проводимого вместе, но время это вообще так раздвигается, что вещи, служащие ему основанием, занимают уж только небольшую часть его, после утреннего чаю и перед обедом почти каждый день является и другое основание проводить много времени вместе: Кирсанов помогает жене готовиться к деятельности медика. {Вместо: готовиться ~ медика — было: а. Начато: го<товиться> б. в ее занятиях медициною} Он ее репетитор по занятиям медициною, он облегчает ей {Далее было: скучноватое приготовленье} изучение некоторых предметов гимназического курса, которые также нужны для экзамена: без него ей было бы скучно заниматься латинским языком, математикою, {латинским языком, математикою, вписано.} — конечно, {конечно, только} заниматься ими только слегка, очень слегка, ведь для экзамена требуется очень мало. {Далее было: — латинский язык, математика} Я не ручаюсь, что Вера Павловна когда-нибудь достигнет или желает достигнуть, например, в латинском языке такого совершенства, чтоб перевести хоть две строки из Корнелия Непота, но {Далее начато: медиц<инские>} фразы, попадающиеся в медицинских книгах, она скоро будет уметь, потому что это надобное для нее знание, но очень нетрудное знание. Нет, однако же, довольно об этом: я чувствую, что слишком компрометирую Веру Павловну, — проницательный читатель, пожалуй, уж отгадал, что она… она синий чулок, даже крайне синий чулок. — ‘Терпеть не могу, глуп и скучен синий чулок!’ — ревет проницательный читатель. {Фраза — ‘Терпеть ~ читатель. — вписана.} Как мы с проницательным читателем привязались друг к другу! Он меня раз обругал непристойными словами, я его два раза выгнал в шею, а все-таки мы не можем не обмениваться {не меняться} с ним нашими задушевными мыслями: тайное влечение сердец, что вы прикажете делать? — О, проницательный читатель, {Далее начато: ты ре<шил?>} синий чулок подлинно глуп и скучен, и нет возможности терпеть его, {подлинно ~ его, вписано.} ты отгадал, — да не отгадал, кто синий чулок. {Далее было: синий чулок, приятель, это ты, хотя ты и носишь бороду} Вот ты сейчас это увидишь, как в зеркале. {Вот ~ в зеркале, вписано.} Синий чулок {Далее было: толкует с бестолков<ою?>} с бессмысленною аффектациею самодовольно толкует о литературных или ученых вещах, в которых ни аза в глаза не смыслит, толкует не потому, что в самом деле заинтересован ими, а для того, чтоб щегольнуть своим умом (которого у него не случилось получить от природы) и образованностью {Далее было: до которой он, однако,} (которой в нем столько же, как в попугае), — видишь, чья это грубая образина или прилизанная фигура в зеркале? Твоя, приятель, {толку ~ приятель, вписано.} да какую длинную бороду ты ни отпускай или как тщательно ни выбривай ее и каким густым басом ни говори, все-таки ты несомненно и неоспоримо подлиннейший синий чулок, поэтому-то я гонял тебя два раза в шею только потому, что терпеть не могу синих чулков, которых между нашим братом — мужчинами по крайней мере в десять раз больше, чем между женщинами. Кто с дельною целью занимается каким-нибудь делом, какое бы это дело ни было и в каком бы платье, мужском или женском, ни ходил этот человек, — это человек — просто человек, занимающийся этим делом, и больше ничего. {Вместо: Кто с дельною целью ~ ничего. — было: Кто с дельною и честною целью работает над чем-нибудь, тот ни в каком случае не занимается чем-нибудь, тот просто человек, занимающийся этим делом, и больше ничего.} Вера Павловна много времени работает {Вместо: работает — было: а. занята за работою для б. занята, но оставляет} по своему {над своим} приготовлению в медики, муж во всем помогает, но это не значит, чтоб содействие ей отнимало у него много времени. Если мы когда-нибудь жалуемся, что чье-нибудь дело отнимает у нас много времени, это значит одно из двух: или мы занимаемся этим делом {Далее было: бестолково} без охоты, {Вместо: или мы ~ без охоты — было: или чужое дело скучно нам} по принуждению, или занимаемся им бестолково (в таком случае мы так же бестолково занимаемся и своими делами — уж не оттого, чье дело, наше или чужое, а от устройства нашей головы). На самом деле чужое дело служит (отдыхом от своего, а всякому человеку {Далее было: нужно так много отдыха для хорошего} для хорошего занятия делом в часы работы нужно так много отдыха, что {Далее было: чужое дело} рассудительная наклонность передавать другим, сколько б времени ни брала у нас, никогда не будет {Далее было: а. у нас уменьшением нашей работы б. в убыток для нашей работы. Так, 6-7 часов работы в день — это уж очень много (разумеется, я говорю про нас, порядочных людей, а занимающийся физическим трудом — тот} в убыток нашей работе. {Против текста: Если мы жалуемся ~ работе — дата: 17 февр<аля> После: в убыток нашей работе — было: а. Вот тут — [вся], пожалуй, и вся разница нынешнего от прежнего спокойного б. Вот, пожалуй, и вся разница} Разница нынешнего от прежнего, пожалуй, вся только в том, что {пожалуй ~ что вписано.} с Лопуховым они {Далее было: [жили] проводили время врознь, насколько можно хорошо жить, проводя время между собою, живучи вместе, хорошо живучи, с Кирсановым они живут} проводили время врознь, насколько могут проводить врознь время те, кто живет {Далее было: вместе и живет между собою хорошо} и прекрасно живет вместе, со вторым мужем они проводят время вместе, насколько можно, {Далее было: проводить вместе время людям [из] которые} не стесняя друг друга, не мешая друг другу, проводить время вместе людям, из которых у каждого много, очень много работы. Но от этого все содержание внутренней жизни Веры Павловны, конечно, уж не то. {Далее было: а. Поздний вечер б. Поздний в. Измени<лось?>} Просыпаясь, она, по обыкновению, долго нежится в своей постельке и думает, и не думает, и дремлет, и не дремлет, — но, кроме предметов думанья, есть два новых: приятная мысль о занятии, {а. о деле б. о труде} которое даст ей полную самостоятельность {избавление} в жизни, и о своем милом, — это, впрочем, такая мысль, которую и нельзя назвать особою мыслью, она прибавляется ко всему, потому что ведь во всей ее жизни участвует он, — о чем ни думаешь, все приходится думать и о нем. Сказать по правде, это прекращается тем, что он является исполнять должность горничной, — и, может быть, от прикосновенья руки гостьи, может быть, не могут теперь прибавляться в дневнике слова: ‘а ведь это даже обидно’, но это как бы там ни было, а {но это ~ а вписано.} во всяком случае с этою горничною много смеха. {Вместо: с этою ~ смеха — было: тут много хохота, и довольно много шепота. Эта горничная} Милый имеет обязанностью хозяйничать поутру <за> чаем, {Вместо: Милый ~ <за> чаем, — было начато: а. Чай, — и до 10 б. Милый уж} — и до десяти часов или до одиннадцати часов идет занятие с ним, наполовину прерываемое разговором о всяких различных, уже не ученых делах, — потом на несколько часов расстаются, у каждого свои дела, — перед обедом очень часто опять занятие с милым, а после обеда уж постоянно долгий разговор о всем, что случилось и вздумалось нового, и вспомнилось старого, {Далее было: а. бывало говорит муж, б. говорит почти одна Вера Павловна} — да, это уж разговор, в котором и муж болтает едва ли меньше Веры Павловны, а не то, что, бывало, все почти только она рассказывает, а Лопухов слушает, и поддакивает, и одобряет. {Далее было: Но через час, через полтора часа после обеда расходятся, не бывают вместе. Теперь и за очень небольшим делом и за обедом очень часто бывают гости, — обедают по два, по три и больше, это [студенты] молодежь, с которою Вера Павловна по-прежнему. Если гости за столом постарше, разговор после обеда идет как <не закончено>} Где этот разговор? Конечно, никогда не в нейтральных комнатах — говорят в комнате Веры Павловны, потому что ведь она хочет нежиться после обеда, — поэтому в ее комнате стоит диван и для мужа, чтобы и он мог отдыхать, болтая. И опять тут слишком часто слышен смех, — а иногда и ничего не слышно, потому что — что таить грех? Вера Павловна часто болтает, болтает, да и задремлет, — я уж говорил, что это дурной тон, но теперь он имеет больше извинений {теперь ~ извинений вписано.} — она теперь слишком часто ложится поздно, а горничная является прислуживать слишком рано. Потом они опять расходятся заниматься каждый своею работою часа на два, на три до вечернего <чаю>, — за ним опять долго сидят вместе, — его пьют обыкновенно не в нейтральной комнате, где происходит утренний чай и обед, {Вместо: происходит ~ обед, — было: совершается обед,} а в кабинете Александра Матвеевича, часов в десять, иногда в одиннадцать Вера Павловна уходит в свою комнату работать и работает довольно долго, до часу, иногда до двух. {Далее было начато: — Что же тут делается? — Ничего, как то, что} Но теперь едва ли не меньше чем на половину вечеров проводят они {Далее было: только вдвоем} таким образом время, и наверное меньше половины обедов. За обедом {а. А обедают б. За обедом раза четыре и чаще, через день, или дня по три сряду, бывает, что к обеду явл<яются>} три раза в неделю у них обедает по два, {Далее было: из числа} иногда и по три из молодежи, составляющей кружок, центром которого служит теперь уж один Кирсанов. Как они там устраивают между собою очередь, бог их знает, но должно быть, что у них заведено что-то вроде хотя не очень полной очереди, — их человек 12-15, и без какой-нибудь очереди было бы невозможно. Человека два-три особенно близких приятелей Веры Павловны из их числа бывают {обедают} иногда за обедом и по другим дням. Изредка бывает и кто-нибудь из приятелей других лет. {Изредка ~ лет. вписано.} По вечерам вся компания бывает раз в неделю, для этого назначен день, — тут же бывает и человек восемь постарше, которых молодежь считает своими людьми, так что набирается компания человек в двадцать. Характер этих собраний тот же, как был раньше, — но нет, однако: роль Веры Павловны в них теперь гораздо значительнее, {Далее было: и пение} фортепьяно и пение {Далее было: совершенно уравновешивают} с криком и шалостями уже совершенно уравновешивают ожесточенные изобличения взаимных неконсеквентностей {Вместо: неконсеквентностей — было: неудовольствий в образе мыслей} и глубокие исследования всяких неудобопостижимых вопросов. {Далее было: а. Молодежь наход<ит> б. И суматоха бывает каждый раз страшная, от той половины} Разница в том, что раньше, бывало, составляют компанию Веры Павловны только изменники ученому разговору, а теперь раза два-три в вечер ученый разговор сам изменяет себе, и тогда подымается страшный гвалт: стук и беготня бывают такие, что была бы беда для квартиры этажом ниже, если б эту квартиру не занимала булочная, для которой эта беда незаметна. {Вместо: такие, что была бы беда ~ незаметна. — было: а. так что иной раз какой-нибудь стул [оказывается] требует потом врачеванья. б. Начато: по-прежнему в. через вечер г. так что парню — работнику столяра часто приходилось по воскресеньям [приходить] не один час возиться с врачеваньем мебели — Как? Даже ломается мебель? — Увы [мебель сл<амывается?>], бывает, д. так что была бы беда для квартиры этажом ниже, если б эту квартиру не занимала булочная [в которой не так-то слышна эта стукотня] [которая не слышна], в которой [это не так-то слышно] [слышно] не так чтобы вовсе не <не закончено>} Весь небольшой кружок знакомых, {знакомых семейств} близко знакомых семейств, который теперь стал вдвое больше, {Вместо: стал вдвое больше, — было: уж до восьми или девяти} начал проводить более разнообразную жизнь с более разнообразными развлечениями. Кроме прежних вечеров с танцами, которые теперь многолюднее, очень часто устраиваются различные пикники {Вместо: различные пикники — было: и гулянья. После: пикники — было: [по временам даже за город] О, ужас! Даже в городе обеды и гости и катанья по Неве летом, экскурсии по железной дороге} в разнообразнейших видах, даже до того, что похожи бывают на маленькие путешествия, — это зависит главным образом от состояния гошпитальных дел Александра Матвеевича, — редко, но все-таки в год несколько раз {Вместо: в несколько раз — было: три, четыре раза} бывает, что {Далее было: он может находиться в больнице один по нескольку дней} не бывает слишком трудных больных, при которых не могли бы заменить его его помощники, и как только это бывает, семейств 5-6 из числа 8-9 пропадают {скрываются} из города дня на два-три, иногда и больше, смотря все-таки по положению гошпиталя. Стало быть, кажется, одна только разница: то, что в прежнее время, перед смутным временем жизни Веры Павловны, устроила она при содействии Кирсанова, теперь развилось, — так, в этом дело. Но для нее не это главная перемена: главная перемена в том, что прежде было веселое развлечение, и только, а теперь, {Далее было: не веселье делается для веселья} когда человек, который любит увлекаться тем же весельем, когда он принимает в нем участие не из того только, чтоб не слишком отставать от вас, а потому, что ему самому так же весело, как вам, это уже не просто веселое развлечение, {Вместо: веселое развлечение, — было: веселье} это уж совсем не то: все время иначе бьется сердце, и звонче смех, и одушевление так сильно, что распространяется на всех, кто тут вместе с вами: для всех веселье становится при вас вдвое живее и радостнее, чем было бы без вас. {Далее в рукописи план: Арена, Тирада о любви. 3-4-й сон Веры Павловны, явление певицы. По этому плану далее нами размещаются эпизоды, вписанные Чернышевским ниже в разных местах рукописи.} <л. 45 об.> — Саша, вот мы живем с тобою три года, {Перед текстом, начатым этими словами, дата: 21 март<а>.} — и все еще как будто любовники, которые видятся изредка, тайком, — а мы с тобою, кажется, имеем немало случаев видеться, — откуда это взяли, Саша, что любовь ослабевает, {Далее было начато: от спокой<ной?>} когда нам ничто {никто} не мешает вполне принадлежать друг другу? Эти люди не знали любви, Саша, {Далее было начато: а. я не чувствую этого б. ведь все это} — мои ощущения становятся {сделались} сильнее с каждым годом. — А мои? — О, за тебя я боюсь одного: еще через три года ты начнешь забывать {Вместо: начнешь забывать — было начато: забудешь} свою медицину, а еще через три разучишься читать, и из всех способностей к умственной жизни у тебя останется только одна — зрение, да и то ты разучишься видеть что-нибудь, кроме меня. — В самом деле, {Далее было: ты} Верочка, это усиливается с каждым годом. Знаешь эти сказки про людей, которые едят опиум, — это все преувеличено, {Вместо: все преувеличено — было: преувеличено} опиум вовсе не так разрушителен, {страшен,} но в самом деле от него почти нельзя {Вместо: почти нельзя — было: трудно} отстать, напротив, {Далее было начато: каждый го<тов>} чем дальше, тем больше усиливается страсть к нему. Да, {Далее начато: это лю<бовь>} кто думает, что любовь ослабевает от полной возможности отдаваться ей всегда, те не знают, что такое настоящая любовь. Это говорится через три года, и то же будет говориться через пять, в через десять лет, и дальше, много дальше. Нет, это еще не любовь, которая знает пресыщение, {Вместо: которая знает пресыщение — было: которая пресыщает} — это какая-нибудь мелкая страстишка, желание похвастаться — хоть перед собою — победою, желание поинтриговать, что-нибудь такое мелкое, — нет, это не любовь, {Вместо: нет ~ любовь, — было: это не страсть} любовь не знает пресыщения, она знает только насыщение {Вместо: не знает ~ насыщение — было: знает только одно утомление на несколько часов, — пресыщение, то же} так же, как страсть к вину, {Далее было: поэтому пресыщение} как страсть к опиуму, с которой сравнивает ее Кирсанов, {Далее было: а. как отрава б. как очень сильное отравление} как курение табаку, {Далее было: как аппетит} — насыщение на несколько часов, на время отдыха от насыщения, {Вместо: на время ~ насыщения, — было: до отдыха} — и после каждого насыщения становится все сильнее, сильнее. {все сильнее. } Кто не знает этого, тот не знает настоящей любви. — Саша, как много поддерживает меня твоя любовь, через нее я делаюсь самостоятельной, я выхожу из всякий зависимости от тебя. А для тебя что принесла моя любовь? — Для меня? Может быть, не меньше, чем моя для тебя. Это постоянное сильное, здоровое возбуждение нервов, — разве оно не развивает всякую энергию? Посмотри ты на меня, разве я такой {тот} человек, как был? — Да, Саша, я от всех слышу, что твои глаза стали очень ясны, что твой взгляд очень силен — я прежде этого не слышала. — Верочка, чем хвалиться и чем не хвалиться мне перед тобою? — мы как один человек, — то, что замечают в моих глазах, в выражении моего лица, должно быть так. Моя мысль стала много сильнее, {Далее было: я теперь завершаю в час} — когда я делаю выводы из наблюдений, обзор фактов, я теперь в час кончаю то, над чем {Вместо: над чем, — было: что} раньше должен был думать несколько часов. Если б, Верочка, во мне был какой зародыш гениальности, я с этим чувством стал бы великим гением, — если б без него я мог бы создать что-нибудь новое в науке, я с этим чувством приобрел бы силу пересоздать науку, — если б я родился со способностью стать хоть во втором ряду великих ученых, я с этим чувством стал на первое место между всеми, {между ними,} — но я родился быть только чернорабочим в науке, добросовестным тружеником, который разрабатывает мелкие частные вопросы, — таким я и был без тебя, — теперь, ты знаешь, я уж не то, — от меня начинают ждать большего за границею, — думают, что я переработаю целую большую отрасль науки {Далее было: ты знаешь, я уж авторитет} — все учение об отправлениях нервной системы, — и я чувствую теперь, что я исполню это ожидание, — в 24 года {в 20 лет} у человека шире и смелее новизна взглядов, — тогда во мне не было этого в таком размере, как теперь, {Далее было: когда мне уж скоро будет} и я чувствую, что я все еще расту, {развиваюсь,} когда без тебя я уж давно бы перестал расти, — я уж и не рос {Вместо: и не рос — было: и перестал} в два последних года перед тем, как мы стали жить вместе, — ты возвратила мне первую свежесть молодости, {Вместо: первую ~ молодости — было: а. Начато: юн<ость> б. свежесть} силу идти гораздо дальше того, на чем бы я остановился без тебя. {Последующий текст написан раньше, на листе 47, но помещается нами здесь в соответствии с окончательным текстом и пометой Чернышевского: ‘После медицины, перед разговором с просвещенным мужем. 20 ф<евраля>‘} <л. 52 об., с середины> — Милая моя! — Милый мой! — Как ты хороша, Верочка! — Как я счастлива, Саша! И снится Вере Павловне сон. Wie herrlich leuchtet {*} {* Далее: было начато: a. Die wolle Welt б. О Lieb, о Lieb, So golden schon} Упоителен {Да и вправду [поет] очарователен} голос певицы, и справедливы слова ее дивной песни: золотом отливает, сияет {блестит} — слегка волнующаяся нива, покрыто цветами поле, развертываются сотни, тысячи цветов на кустарнике, {Вместо: развертываются ~ на кустарнике — было: покрыты цветами все ветви ку<старников>} опоясывающем поле, зеленеют и тихо шепчут высокие деревья аллей {густых аллей} сада, {высокие ~ сада, вписано.} подымающиеся за кустарником, и во влажной {в цветущей} тени густых дерев сада {и во влажной ~ сада вписано.} пестреют новые {новые вписано.} цветы, аромат несется с поля, от кустов, из наполненных цветами {Вместо: наполненных цветами — было: цветущих} аллей и рощ сада, {Вместо: аллей ~ сада, — было: ле<са> рощи, парка} весело порхают {Вместо: весело порхают — было: порхают} по ветвям птицы, {Вместо: птицы, — было: тысячи веселых птиц} — и тысяча голосов несется от ветвей {Вместо: от ветвей — было начато: из э<того>} вместе с ароматом, и за лесом опять виднеются такие сияющие золотом {золотом вписано.} нивы, покрытые {пестреющие} цветами луга, покрытые цветами кустарники, наполненные цветами зеленеющие леса — до дальних, дальних гор, облитых сиянием. Над вершинами сияющие, лучезарные, светлые, серебристые, золотистые, пурпуровые прозрачные облака своими радужными переливами слегка оттеняют золотом по горизонту яркую лазурь, {Над вершинами ~ лазурь вписано.} и за теми высокими то же {Далее было начато: а. Куда б. где ни} — всюду то же, вся земля {Далее было: сад и рай} — нива, цветник, сад, {сад и лес} озаренные {все переполнено} солнцем, {Далее было: а. Начато: проникающим б. радует природа} радуется и радует природа, льет свет {аромат} и теплоту, аромат и песню, радость и негу в грудь, {Вместо: и теплоту ~ в грудь, — было: и [пе<сню>] аромат, песню и радость в гр<удь>} льется песня радости и неги, любви и добра {добра и любви} из груди: — О земля, о солнце, о счастье, {о любовь} о нега — о любовь, золотая, прекрасная, как светлые утренние облака над вершинами гор! О E О S О Gdiickb О L — Теперь ты знаешь меня? Да ты знаешь, что я хороша, но ни ты, никто из вас еще не знает во всей моей красоте, — смотри, что было, что теперь, что будет. Роскошный пир, пенится {пенится вино} в стаканах вино, сияют глаза пирующих, {Далее было начато: шепот и} шум и шепот под шум, смех {хохот} и украдкой неслышный поцалуй. ‘Певца, {Певца, певца} певицу, — без песни не полно веселье!’ — Пойдем к ним, они зовут меня. Я буду вам петь о себе после, — говорит она гостям, — раньше послушайте про старину. {Текст: пойдем ~ старину, вписан.} И встает поэт, {певец,} озарена вдохновением его мысль, ему говорит природа свои тайны, ему раскрывает свой смысл история, и жизнь тысячелетий сливается в его песне в ряд картин, {в четыре картины} быстро сменяющих одна другую. Звучит вдохновенная песнь, {а. Поет певец б. Звучат стихи} и возникает картина. Шатры номадов. {Далее было: востока.} Вокруг {Кругом} шатров пасутся овцы, лошади, верблюды. Вдали лес олив и смоковниц, еще дальше, дальше, на краю горизонта хребет высоких гор, склоны гор покрыты кедрами, {Вместо: хребет ~ кедрами — было: а. увенчанный облаками хребет, покрытый кедрами б. Начато: высокий, высокий хребет, покрытый} но стройнее кедров эти пастухи, {Вместо: пастухи — было начато: эти юноши, стройнее} стройнее пальм их жены, {эти жены} и беззаботна их жизнь в ленивой неге, {Вместо: и беззаботна ~ неге, — было: и жгучи их страсти в ленивой неге} у них одно дело — любовь, все дни проходят, день за день, в песнях любви. {Далее было начато: Меня тогда не было,} — Нет, — говорит певица, — это не обо мне. Меня тогда не было. Эта женщина была рабыня. Где нет равенства, там {так там} нет меня. {Далее было начато: а. Вот кто увлек б. Когда такая царица} Ту царицу звали Астарта, — смотри {посмотри} на нее. Роскошная женщина, на руках и ногах ее тяжелые {тяжелые вписано.} золотые браслеты тяжелое ожерелье из перлов и кораллов, {Вместо: из перлов и кораллов, — было: а. Начато: на ш<ее> б. из перлов и алмазов на груди} оправленных золотом, на шее Сладострастие и раболепство в ее лице, сладострастие и бессмыслие в ее глазах. Ее волоса увлажнены миррою. ‘Повинуйся твоему господину услаждай лень {праздность} его в промежутки набегов, — ты должна любить его, по тому что он купил тебя, и если ты не будешь любить его, он убьет тебя’, — говорит она женщине, лежащей {простертой} перед нею в прахе. — Ты видишь, что это не я, — говорит певица. Опять звучат вдохновенные слова поэта, возникает новая картина Город. Вдали на севере и на западе горы, вдали на западе, ближе на юге и на востоке море. Дивный город. Не велики в нем домы и не роскошны снаружи, {Вместо: и не роскошны снаружи — было: а. но роскошно убр<аны> б. Начато: но} но сколько в нем чудных храмов, — особенно на холме, {Далее было начато: который весь занят} на который ведет лестница с воротами удивительного величия и красоты, — весь этот холм занят храмами и общественными зданиями, из которых каждого одного было бы довольно ныне, чтоб увековечить красоту {блеск} и славу великолепнейшей {а. любой б. самой прекрасной} из столиц, {Далее было: и особенно один [холм] храм} и тысячи статуй в этих храмах и повсюду в городе, — статуй, одной из которых было бы довольно ныне, чтоб сделать музей, в котором стояла {хранилась} бы, первым музеем целого мира, и как прекрасен народ, {этот народ} толпящийся в храмах, {Далее начато: около} на площадях, на улицах, каждый из этих юношей, каждая из этих молодых женщин и девушек могли бы служить моделью для статуи. Деятельный, живой, веселый народ. И эти домы, не роскошные снаружи, какое несравненное изящество внутри них! На каждую вещь {Вместо: На каждую вещь — было: а. Начато: каждую б. на каждую чашку, на каждый сосуд и кухонную вещь} из мебели и посуды можно залюбоваться. {Далее было: а. даже на самую простую б. так красива она После: залюбоваться — было начато: а. Вот одна из самых богатых и изящных [по внутреннему] в целом городе б. сидит женщина необыкновенной красоты даже среди этих красавиц, и мужчина, который} <л. 47, с середины.> И все эти {И все они} люди живут {[выше всего]} для любви, красота для них выше всего. Вот изгнанник, ненавистный народу, возвращается в этот город, чтоб повелевать им, — все знают, что ж ни одна рука не поднимается против него? На колеснице с ним едет, показывая его народу, прося народ принять его, говоря народу, что покровительствует ему, женщина чудной красоты даже среди этих красавиц, — и, склоняясь перед красотою ее, народ отдает власть над собою Писистрату, {Вместо: Писистрату, — было начато: человеку, который} любимцу ее. {Текст: Вот изгнанник ~ ее. вписан.} Вот суд, {Вместо: Вот суд — было: Вот женщина, обвиняемая в нескольких страшных преступлениях, является в его суд} судьи — угрюмые старики, если кто {Далее было: недоступнее} в целом городе может холодно видеть красоту, то, конечно, они. Ареопаг славится беспощадною строгостью, неумолимым нелицеприятием, — боги и богини приходят отдавать свои дела на решение его, — и вот должна явиться перед ним женщина, обвиняемая в страшных преступлениях, — она должна умереть, она губительница Афин, {Далее было: и вот явилась пред ним эта обвиняемая} — каждый из них уж решил {Вместо: уж решил — было: думает} это в душе, — и вот является перед ними эта {эта обвиняемая} Аспазия, эта обвиняемая, и они повергаются перед нею на землю и говорят: {Вместо: Ареопаг ~ говорят: — было: Но когда является перед ними эта обвиняемая. Аспазия, они, только взглянув, склонились перед нею и сказали} ‘ты не можешь быть судима, ты слишком прекрасна!’ Это ли не царство красоты, это ли не царство любви? — Нет, — говорит певица, — меня тогда не было. {Далее было начато: а. Я гораздо прекраснее б. Этой женщине по<клонялись?>} Они поклонялись женщине, но не признавали ее равною себе. Они поклонялись ей, но только как источнику наслаждений. Человеческого достоинства они еще не признавали в ней. {Далее было начато: Ту царицу звали} Где нет уважения к женщине как человеку, равному с мужчиною, там нет меня. Ту царицу звали Афродита. Посмотри на нее. {Далее повторено: [Пос<мотри>] Смотри на нее.} На этой царице нет никаких украшений, она так прекрасна, что всякое украшение только скрывало бы часть ее красоты, она так прекрасна, что поклонники ее не хотели, чтобы она имела одежду, — ее дивные формы {Вместо: ее дивные формы — было начато: а. ее те<ло> б. ее дивное те<ло>} не должны быть скрыты от их восхищенных глаз, бросающих фимиам на олтарь ее. {бросающих ~ ее. вписано.} Что ж говорит она красавицам, которые почти так же прекрасны, как она? ‘Будьте источником наслаждения для мужчины. Он господин ваш’. И в ее глазах только нега физического наслаждения, {Далее было: а. в ней нега б. сияющее лицо ее} — ее осанка горда, в ее лице гордость, но {но только} гордость только своею физическою красотою. И в самом деле, как живут эти женщины? Мужчины запирают их в геникей, чтоб никто, кроме господина, не мог наслаждаться красотою, ему принадлежащею, они тут не были свободны. {Далее было: где нет свободы, где нет свободы, там нет меня.} Были у них другие женщины, которые называли {считали} себя свободными, но те женщины продавали наслаждение своею красотою, — тут не было свободы. Где нет свободы, там нет {там нет меня} счастья, там нет меня. Опять звучат слова поэта. Возникает новая картина. Арена перед замком, кругом {балконы кругом} амфитеатр для блистательной толпы зрителей. На арене рыцари. На балконе замка сидит девушка. {Далее начато: Рыцари бьются на} В ее руке шарф. {Далее было: Рыцари бьются насмерть} Кто победит, тому шарф. Рыцари бьются насмерть, чтоб получить шарф от нее. Тоггенбург победил. ‘Рыцарь, я люблю вас, как сестра, другой любви не требуйте. Не бьется мое сердце, когда вы приходите, не бьется оно, когда вы удаляетесь’. — ‘Судьба моя решена’, говорит он {Далее было начато: а. трубит в б. но бро<сается?> в. посылает к} и плывет в Палестину. Сарацины трепещут его, {Далее начато: слава} по всему христианству разносится слава его подвигов, но он не может жить, не видя царицы души своей. {Вместо: царицы души своей. — было: своей царицы.} Вот корабль, он плывет домой видеть ее. ‘Не стучитесь, рыцарь, она в монастыре’, и он строит себе хижину, {келью,} из окон которой, невидимый ею, может видеть ее, когда она поутру раскрывает окно своей кельи, и вся жизнь его — ждать, когда она явится у окна, прекрасная, как солнце, нет у него другой жизни, {Вместо: другой жизни, — было: другой мысли, другой цели,} как видеть царицу души своей, и не будет у него другой жизни, пока иссякнет в нем жизнь, и когда погасала его жизнь, он сидел {только сидел} у окна своей хижины и только думал: ‘увижу ли ее еще?’ — Это уж вовсе, вовсе не обо мне, — говорит певица. — Он любил ее, пока не касался к ней. Когда она становилась его женою, она становилась его подданною, {Далее было: когда она становилась} она должна была трепетать его, он {он переставал любить} запирал ее, он переставал любить ее, он охотился, {Далее было: он пировал с другими} он уезжал на войну, он пировал со своими товарищами, он насиловал своих вассалок, {Далее было: но жену — нет} — жена была заперта, была презрена им. {Далее было: Нет, тогда меня не было.} Ту женщину, которой касался {Далее было начато: не любил. Когда нет} мужчина, мужчина уж не любил тогда. Нет, тогда меня не было. Ту царицу звали Дева. Посмотри на нее. Скромная, кроткая, нежная, {Далее было: но задумчивая, грустная} прекрасная, — прекраснее Астарты, прекраснее самой Афродиты, но задумчивая, грустная, скорбящая, {печальная,} — перед нею склоняют колена, ей подносят венки роз, — она говорит: ‘печальна до смертной скорби душа. Меч пронзил сердце мое. Скорбите {Скорбите и плачьте} и вы, — вы несчастны, земля — долина плача’. — Нет, нет, тогда уж, конечно, не было меня. — Нет, те царицы были не похожи <на меня>. Я родилась только тогда, когда кончилось царство последней из них. Но они должны были царствовать прежде меня, без их царства не может прийти мое царство. {Далее было начато: а. Нужно б. Человек} Люди были, как животные. Они перестали быть животными, когда стали ценить красоту, — но женщина была слаба, мужчина силен, — тогда все решалось силою, он должен был присвоить {поработить} себе женщину, красоту которой ценил. Когда он стал более развит, он стал больше прежнего ценить ее красоту и преклонялся перед нею, — но ее ум был еще не развит, {Вместо: неразвит, — было: груб, и она оставалась его рабынею} а он говорил, что он только один человек, она не человек, и она не считала себя человеком и могла быть только вещью, красота которой дает ему наслаждение, — и была рабынею его. Но вот начало в ней пробуждаться сознание, что и она человек. Какая скорбь должна была обнять ее от самого слабого сознания {Вместо: слабого сознания — было: слабой мысли} о своем человеческом достоинстве! Ведь она не признавалась человеком! Ведь мужчина не хотел иметь ее иною подругою себе, как рабынею. И она говорила: ‘нет, я не хочу быть твоею подругою!’ Тогда {Тогда разгоралась в нем любовь} страсть к ней заставляла его умолять и смиряться, и он забывал, что она не человек, а только женщина, и он любил ее, {Далее было: но горе ей, недоступной нико<му>} деву, {Далее начато: никому} непорочную, никому не доступную, {Далее начато: но горе ей, если она} но лишь только верила {заслушивалась} она его мольбе, лишь только касался он ее, — горе ей! — она была в руках его, эти руки были сильнее, чем ее, и он был еще слишком груб, и обращал ее в свою рабыню, и презирал ее. Горе ей. Но шли века, моя сестра — ты знаешь ее? — та, которая давно стала являться тебе, — делала свое дело, — она была всегда, она была прежде всех, она уж была, как только были люди, {Вместо: она ~ люди — было: [она была] тогда еще не было людей} она делала свое дело, и мужчина становился разумнее, и женщина больше и больше сознавала себя равным ему человеком, и наконец {Далее было: моя сестра сказала мне} я родилась. Это было недавно, — о, это было очень недавно, — ты знаешь, кто первый почувствовал, что я родилась, и сказал это другим, {людям,} и ты знаешь, где он это сказал? Сказал Руссо в ‘Новой Элоизе’. Тут люди в первый раз услышали обо мне. И с той поры мое царство растет. Но еще не над многими я царица, — оно быстро растет, скоро я буду царствовать над всею землею. Тогда только {Далее было: увидят} вполне почувствуют {узнают} люди, как я хороша. Теперь те, кто признает мою власть, еще не могут вполне повиноваться ей. Они окружены неприязненною ей массою, она отравит им жизнь, если они будут знать и исполнять всю мою волю. А я хочу, чтобы они были счастливы, и я еще не говорю им всей своей воли, и я говорю им: ‘Не делайте того, за что вас мучат, {Далее было: я не хочу мучений, вы будете счастливы} знайте меня лишь настолько, насколько можно знать теперь без вреда себе’. — Но я могу знать тебя? {Далее было: Да, теперь, в этих разговорах со мною, можешь. Когда <не закончено>} — Да, ты можешь, потому что твое положение очень счастливо. Тебе некого бояться. Ты можешь делать все, что захочешь, тебе можно знать обо мне, {Далее было начато: и ты не захочешь делать ничего} и когда ты будешь знать все обо мне, {и когда ~ обо мне, вписано.} тебе не нужно желать, и ты не будешь желать ничего, {Вместо: и ты ~ ничего, — было: ты не жела<ешь? не закончено>} за что мучат теперь знающих. {Вместо теперь знающих. — было: других людей.} Теперь ты вполне довольна тем, что имеешь, {Далее было начато: ничего другого, иного ты не} ни о чем другом, ни о ком другом ты не думаешь и не будешь думать, я могу открыться тебе вся. — Скажи же мне, как звать тебя? Ты назвала мне прежних цариц, но твое имя? — Моя имя? — но раньше мой голос — узнаешь ли ты его? {мой голос ~ его? вписано.} — Твой голос? Нет, я не знаю, чей это голос, я знаю только, что, когда я слышала его в первый раз, мне вспомнился, как слабое, слишком грубое предчувствие его, лучший, симпатичнейший голос, какой слышала я в мою жизнь, — я говорила: это голос лучшей певицы, какую я слышала. — Как твое лицо? {Текст: Твой голос? ~ лицо — вписан.} — Мое лицо — ты видела ли его? Да, ведь она еще не видела лица ее, вовсе не видела ее — как же ей казалось, что она видела ее? Вот она уж полгода является ей и не прячется от нее, но она всегда окружена таким сиянием, что и видно, и не видно одежду ее, стан ее, лицо ее, — и видно, и не видно. — Нет, я не видела лица твоего, я не видела тебя. Я видела тебя, но глаза мои были слишком слабы, чтобы видеть тебя сквозь твое сияние. — Теперь они довольно укрепились, смотри же на меня, — мое имя — у меня нет имени отдельного от той, которой являюсь я, мое имя — ее имя. Видишь ли, кто я? — Нет ничего выше человека, нет ничего выше женщины — я та, которой являюсь я, я та самая, кто любит, кто любима. Да, она видит: это она сама, это она сама, но богиня. Ее черты — ее самой, лицо — это живое ее лицо, {Далее было: в нем так много <нрзб.>} черты которого так далеки от совершенства, когда не озарены любовью, это лицо, озаренное сиянием любви, прекраснее всех идеалов, завещанных нам скульпторами {древними скульпторами} и живописцами, в прежние века жившими, {Далее было: прекраснее} да, это она сама, но, озаренная сиянием любви, — {Вместо: сиянием любви — было: любовью} она прекраснее Афродиты Луврской, прекраснее той, которая зовется Сикстинской. {Вместо: ее самой лицо ~ Сикстинской. — было: ее самой черты, но прекрасные, озаренные сиянием любви, она прекраснее всего, что создавал как осуществление своего идеала резец греческого скульптора, кисть Рафаэля.} — Ты видишь себя в зеркале такою, какая ты сама по себе, без меня. Вот ты видишь себя такой, какой видит тебя тот, кто любит тебя. Для него я сливаюсь с тобою, для тебя — я сливаюсь с <ним>: для тебя нет никого, нет ничего лучше его — так ли? — Так, о, так! <л. 47 об.> — Теперь ты знаешь, кто я, — узнай, что я. Во мне чувственное наслаждение, это было и в Астарте, {Вместо: чувственное ~ Астарте, — было: а. Начато: чувственность, как в Астарте, но — это было б. чувственное наслаждение, но это было и при Астарте.} она родоначальница всех нас, других цариц, сменявших ее. Во мне восхищение {наслаждение} созерцанием красоты, — это было и в Афродите, {при Афродите. Далее было: при ней это прибавилось, как то, что было при Астарте,} во мне благоговение перед чистотою, — это было и в Деве. {при Деве} Но во мне все это не так, как было в них. {при них} Это соединение того, что было в Деве, с тем, что было в Астарте, которую хотела совершенно отвергнуть Дева, и с тем, что в Афродите, которую тоже хотела отвергнуть Дева. {Далее было: а. во мне все это слилось б. во мне это теперь выше и прекраснее того, что в. во мне все это не так, все это выше и прекраснее, у} Но есть во мне еще одно, чего не было ни в одной из них, — равноправность любящих, равное отношение между ними, как людьми, и от этого одного много, о, много другого прекрасного. {Далее было начато: а. Кто б. Му<жчина>} Признавая равноправность женщины с собою, мужчина отказывается от взгляда на нее как на свою принадлежность, она любит его, как он любит, только потому, что хочет любить его, — не хочет, он не имеет никаких прав над нею. И она над ним. Поэтому во мне свобода. {Далее было начато: И если этого мне} И от этого нового во мне, чего не было в прежних царицах, и то мое, что было в них, все получает новый {иной} характер, высшую прелесть. До меня не знали полноты упоения чувственным наслаждением, потому что без свободного влечения обоих любящих ни один из них не имеет светлого упоения. {экстаза} До меня не знали полного восхищения созерцанием красоты, потому что если красота открывается не по свободному влечению, нет светлого {чистого} упоения созерцанием ее — без свободного влечения и наслаждение, и восхищение мрачны {Далее было: гадки} перед тем, каковы они во мне. Непорочность {Чистота} моя выше непорочности Девы, — Дева знала только чистоту {Было исправлено на: непорочность} тела, во мне чистота сердца, — я свободна, поэтому во мне нет обмана, нет притворства, я не скажу слова, которого не чувствую, я не даю поцалуя, который мне не сладко давать. Но {Но то} есть во мне нового, чего не было и в них, — оно и дает высшую прелесть тому, что было и в них, оно и само по себе составляет во мне прелесть, которая выше всего. Только с равным себе человеком сам человек вполне свободен. Господин стеснен {натянут} перед слугою, потому что слуга стеснен перед ним, {Далее было: а. господину б. это хорошо сказал один из друзей Девы, хотя и сам не понимал, что сказал: где страх, там нет любви, полнота любви несовместима с страхом.} общество низшего — не то общество, в котором {Далее было: легко} человеку всего легче и приятнее. {Далее было: Весело и легко только с равным} С низшим скучно, только с равным полное веселье. Вот почему не знал до меня полного счастья любви мужчина. А женщина — о, как жалка до меня женщина {Далее была: где низшая может только} — ведь подчиненным лицом, ведь рабским лицом была она. {Вместо: ведь ~ она — было: ведь она была рабою} А будучи в зависимости, она была в боязни, {Далее было: а где боязнь, так} она до меня слишком мало знала, что такое любовь: ведь где боязнь, там нет любви, это хорошо сказал один из друзей Девы, хоть сам не понимал, что он говорит. Поэтому, если ты хочешь одним словом сказать, что я, это слово: равенство. Без него для меня наслаждение {Далее было: и восхищение} телом, восхищение красотою его, благоговение перед чистотою сердца — скучны и гадки. Из него, из равенства — и свобода во мне, без которой нет меня. Я все сказала тебе, что ты можешь сказать другим, все, что я теперь. Но теперь мое царство еще мало, я еще слаба, я еще не могу высказывать всю мою волю всем. Я скажу ее, когда {Далее было: все будут прекрасные люди} царство мое будет над всеми людьми, когда все люди будут прекрасны и телом, и сердцем, — тогда я скажу всем всю мою волю. Но тебе, — ты, твоя судьба особенно счастлива, тебя я не смущу, — тебе я не поврежу, сказавши, чем я буду, когда {Далее было: будут царствовать не над немногими, как теперь, а над} не немногие, как теперь, а все будут {станут} достойны признавать меня своею царицею, тебе одной я скажу тайны моего будущего. {Далее было: слушай} Клянись молчать и слушай. Что она говорила, этого я не знаю. Я могу догадываться, что она говорила, — но я не знаю, — я уверен, что я не ошибаюсь в том, что я отгадываю, — но я не знаю. Та, от которой я слышал это, слышал этот сон, и которая здесь названа Верой Павловной, сказала мне: ‘Я клялась молчать и молчу’. — ‘Я знаю, все равно, все равно’. — ‘Может быть’, отвечала она. ‘Вам было сказано вот что’, я сказал ей. ‘Может быть, нет, может быть, да, я не имею права сказать вам ни да, ни нет — и к чему вам знать это? Этого еще нет, это еще невозможно, к чему ж вам знать? Но то, что было дальше, то уже не тайна, то я могу сказать вам’. {К последующему тексту дата: 23 февр<аля>} — О, любовь моя, теперь я знаю всю твою волю, но она смущает меня: я знаю, что это так, но я не знаю, как же это будет? Как будут тогда жить люди? — Этого я одна не могу рассказать тебе, — ведь мы тогда будем неразлучны с моею старшею сестрою, с тою, которую ты знала гораздо раньше меня. — Сестра моя, иди к нам! Является сестра своих сестер, невеста своих женихов. — Здравствуй, сестра, — говорит она певице. — Здесь и ты, сестра? — говорит она Вере Павловне, — пойдем же смотреть, как будут жить люди, когда я и сестра будем царствовать над миром. {Вместо: Этого я одна ~ над миром. — было: Теперь ты знаешь всю мою солю, — смотри же, как будут жить люди по моей воле.} Смотри, вот как они будут жить. Смотри, здесь и дети детей твоих. Здание, громадное, громадное здание, каких теперь только по нескольку {по два} лишь в самых больших городах, — это здание стоит среди {среди поля} лугов, полей и рощ. Поля — это наши хлеба, {Далее было начато: луга — это} только не такие, как у нас, — густые, густые, {Далее было: колосья на них как кусты} изобильные, изобильные. — Неужели это пшеница? Кто ж видел такие колосья? Только в оранжереях могут вырасти такие колосья, из каких состоит вся эта нива. Поля — это наши поля, с нашими цветами, — но такие цветы только в цветниках у нас, какими покрыты эти поля. Рощи — это наши рощи, дуб и липа, клен и вяз — да, рощи те же, как теперь, — заботлив уход за ними, нет больного дерева в них, но рощи те же. Это здание — что ж это такое? Какой оно архитектуры? Такой нет теперь, — есть только один намек на нее, он стоит на Сайденгамском холме — чугун и стекло, чугун и стекло — только. Нет, не только: это оболочка здания, это его наружные стены, а там, внутри — то уж настоящий дом, громаднейший дом, он одет {покрыт} этим хрустально-чугунным зданием как футляром, {Далее было начато: тут широк<ий?>} оно образует вокруг него широкие галереи по всем его этажам, {Вместо: по ~ этажам, — было: по стенам,} а этот внутренний дом? из чего ж это он? {Далее было: тут опять более всего чугуна, — остальное камень.} Его стены каменные, с огромными окнами на галереи во всю вышину этажа, — но какие ж это полы и потолки? Из чего эти двери? Что это такое? Серебро? Платина? {Серебро? Платина? зачеркнуто и восстановлено. Далее было: Но нет, эти двери легки, как дерев<янные>} И мебель почти вся такая же — мебель из дерева, {деревянная мебель} тут только каприз, она, должно быть, только для разнообразия, {Далее было: что ж это такое} но из чего ж это вся остальная мебель? {Далее было: эти двери, потолки?} попробую подвинуть {взять это кресло} это кресло! {Далее было начато: видишь, как} Да, металлическая мебель легче нашей ореховой, {Вместо: Да ~ ореховой, — было: Да, оно легче нашего орехового} — что ж это за металл? {что ж это такое?} Ах, знаю теперь, {знаю теперь, вписано.} Саша мне показывал такую дощечку, это алюминий, да, Саша говорил, что рано или поздно алюминий заменит собою дерево, может быть и камень. Но как же все это богато! Везде алюминий и алюминий, и все стены в громадных зеркалах, и какие ковры на этом полу! Лишь в немногих местах пол оставлен не покрытым ими, {Вместо: оставлен ~ ими, — было: остался открытым} и тут видно, что он из алюминия, — тут играют дети, а с ними играют и большие — и как же танцевать по коврам? {Текст: Но как же все это ~ по коврам вписан.} — Кто {Да, кто} ж живет в этом доме, который огромнее и {огромнее и вписано.} великолепнее дворцов? {Далее было начато: а. Иди на б<алкон> б. Пойдем на балкон} — Много здесь живет, здесь живут и дети детей твоих, — иди, {Далее было начато: я тебе} мы увидим. Они идут на балкон, выступающий из верхнего этажа галереи, — как же Вера Павловна не заметила раньше, — по этим лугам, {Далее было: полям} нивам, рощам рассеяны группы людей: везде мужчины и женщины, старики, молодые и дети вместе, — они работают и поют, — что это они делают? Ах, это они убирают хлеб, — но как быстро идет у них работа! Но и как же им не петь? Их работа легка, {Далее было: они только ходят и управляют м<ашинами>} почти все за них делают машины, — и жнут, и собирают, и вяжут снопы, и отвозят {свозят} их, — люди почти только ходят и ездят и управляют машинами, еще бы им не петь, и еще <бы> не скоро шла их работа! Что это? Все переменяются, вместо них новые, а они куда ж идут? — Надобно часто менять работу, чтоб она не наскучила, эти работали уж час, довольно, они на час идут в мастерские, а работавшие час в мастерских пришли сменить их. — О, какая веселая работа! Да, день зноен, но им, конечно, ничего, — над тем местом, где работают, они развертывают полог, им прохладно под ним — еще бы не жать так! Этак и я стала бы жать! И все песни, и все песни незнакомые, — нет, припомнили и нашу одну — помню ее: Будем жить с тобой по-пански. Эти люди нам… { Вместо стихотворения Кольцова: Будем жить ~ нам… — было начато другое: Раззудись…} Все идут к зданию, прошел час, довольно работать поутру, теперь надолго отдых — до завтрашнего утра. {Далее было начато: а. Но они идут ко мне. Да. б. Ты познакомься} Но войдем опять в комнаты. Половина громадной залы {Эта громадная зала} занята столами с кувертами на тысячу человек или больше, — их завтрак уж готов, — те старухи, те дети, которые не выходят на работу в поле и в мастерские, приготовили его, — они накрывают столы, — только старухи и дети, — это слишком легкая работа для других рук, кто может, делает то, чего еще не могут или уж не могут делать они. — Смотри, какой чай, какое кофе, какой сыр, {Далее начато: и вет<чина>} какие закуски, часто ты имеешь такой завтрак? — а ведь ты живешь очень хорошо, — такое разнообразие? — Нет, где ж мне такой, как можно, нет, это могут иметь только богачи. — А при детях детей твоих все будут иметь его. Вот они входят, они не видят нас с тобою, — разговоры и шутки, {Вместо: разговоры и шутки — было начато: вот и [пе<сни>] шутки и} смех и песни не прерываются — и шепот, и пожимание рук. Но завтрак кончен. {Но завтрак кончен, вписано.} — Что это? Это бал? — Да, каждый день два раза, потому это не бал, — и ты видишь, что здесь осталась, поочередно составляет хор и оркестр и танцует только третья, четвертая доля тех, кто был за завтраком, а ведь за завтраком не все были, кто был в поле, — ты видишь, что здесь больше чем наполовину детей, из других разве из пяти остался один. — Где же другие? — Они разошлись по своим библиотекам, по своим музеям, по своим аудиториям, {Далее было: по своим бил<лиардным> и шахм<атным>} наконец, больше всего просто гулять в сад, или разошлись {гулять ~ разошлись вписано.} по своим комнатам. — Зачем же по своим комнатам? — Одни для того, чтобы быть одним или со своими детьми, другие — это моя тайна, — зачем же был шепот и пожимание рук? Ты видела, этого было больше всего, ты видела, как горели их щеки, как горели их глаза. Я царствую здесь над всеми, да и как мне не царствовать здесь над всеми? Видишь, вечная перемена радостного {веселого} труда, пиров, наслаждения и неги отдыха, и всего больше {Далее было начато: служ<ения>} неги мною. — Неужели ж это наша земля? Я слышала нашу песню, они говорили по-русски — неужели ж это мы? — Да, ты <видишь> вдали реку — это Ока, эти люди — мы, — ведь с тобою я — русская. — И так будут все жить? — Это все для меня сделано, и меня одушевляла делать это моя старшая сестра, та, которую ты знала прежде меня. — И так будут все жить? — Да, для всех вечная весна и лето, {Вместо: вечная ~ лето, — было начато: а. вечное лето б. вечный май в. вечный июнь г. вечный май и} вечная радость. Но я тебе показала только одну и меньшую часть их жизни, {и меньшую ~ жизни, вписано.} — смотри, вот они через два месяца. {Далее было начато: а. Ты видишь их де<ла?>, смотри, это здесь б. Но оно в. Это начина<ется> г. Падает первый снег} Цветы завяли, листья начали падать с деревьев — картина становится уныла, — что смотреть на нее, ты видишь, на полях и в садах нет никого, {Далее было: иди в дом} на балконе холодно, иди в комнаты. — Что это? Дворец совершенно пуст? Где ж они? — Да ведь здесь становилось уж холодно и сыро, скучно и тяжело,_ зачем же им быть здесь? — Но как же оставили все это? — А почему ж не оставить? Разве ты думаешь — нужно стеречь тогда, когда у всех довольно всего? Впрочем, здесь осталось из двух тысяч человек 5-6 оригиналов, которым {Далее было: нрави<тся>} на этот раз вздумалось, показалось приятным развлечением побыть здесь несколько времени {Далее было: вдали от} — в глуши, в уединении, — показалось {Далее было: приятно погулять по снегу, полюбоваться на блестящий снег, на} любопытно испытать осеннюю погоду, — вероятно, они скоро уедут, но потом беспрестанно будут здесь переменяться партии по нескольку человек, любители зимних прогулок, — они будут приезжать сюда провести несколько зимних дней, — летом все едут сюда, потому что здесь хорошо, а зимою что здесь делать? Работы нет, {Далее было: а. скучно б. и все уезжают туда} видишь, эта страна служит для них дачею, — летом для всех, надолго, зимою — для немногих <не> надолго. А летом сюда приезжает очень много народа кроме нас, — мы с тобою были в доме, где видели почти одних наших, — но {Далее было: таких домов не очень много, — в большей части летом переменяется много различного народа} есть множество таких домов, может быть половина, в которые приезжают на лето совершенно другие народы, — всякие, с юга, для разнообразия пожить, то есть и поработать лето на севере. Есть множество и таких домов, в которых наши {русские} и иностранцы живут вместе. — Но где ж наши теперь? — Да везде, где тепло и хорошо. Но больше всего их в той стране, которую я тебе покажу. Полетим. Горы одеты садами — эти горы когда-то были голые скалы, теперь они покрыты толстым <слоем> земли, и на них среди садов растут рощи самых высоких деревьев, внизу, во влажных ложбинах, плантации кофейного дерева, финиковые пальмы, смоковницы, {Вместо: смоковницы — было начато: фигов<ые>} олеандровые деревья. — А что это за поля? это не наш хлеб? — Нет, сахарный тростник, рис. {Далее было: одна только — среди рощ, полей — ту} — Что это за гора {Вместо: Что это за гора — было: Что это, [вид этой горы] [зна<ком?>] [которая на] форма этой горы, которая видна} далеко на северо-западе? Форма ее знакома, — неужели? — Да, ты отгадала, это Синай. — Но ведь на юг и восток от Синая песчаная, бесплодная пустыня? — Была, теперь, как видишь, нет. Опять дом, такой громадный, из чугуна и стекла, — но внутри настоящий дом под этим футляром, уж совершенно не такой, какой она видела {Вместо: она видела — было: видно там} у нас, на севере: стены громадной толстоты, массивные, окон мало. Зачем же это так? — Здесь нужна прохлада, толстые стены дают прохладу, здесь небо так безоблачно, солнце так ярко, что люди {Далее было: которые возвращаются в дом} в своих жилищах любят для разнообразия несколько меньше света, {Вместо: несколько ~ света, — было: полусвет} но ведь здесь так хорошо на воздухе, что в комнатах они только отдыхают, — а для отдыха (и для меня, прибавляет она <л. 48> с улыбкою) приятен полусвет. — Но кто и в комнатах хочет иметь полный солнечный {Вместо: полный солнечный — было: яркий} свет? — Конечно, может иметь его сколько хочет, — смотри, в нескольких десятках от главного здания большие павильоны, — видишь, они самой легкой постройки, — видишь, в одних из них больше окон, чем в домах нашего севера, другие почти сквозные, кому где угодно, тот там и проводит время. Теперь войдем в дом, уж вечер, время отдыха, ты посмотришь, как они проводят вечер. — Но нет, послушай, как же это могло все сделаться? — Что — как сделаться? — Что песчаная {песчаная вписано.} пустыня обращена в плодороднейшую землю, где теперь проводят две трети года сотни миллионов наших, уезжающих к себе на прежнюю родину, вместе с сотнями миллионов других людей, {имеете ~ людей, вписано.} только на четыре лучших месяца? — Как что сделалось? да ведь это же сделалось не в один год, не в два, {Далее было начато: покрывали землю плодородн<ым>} — скрепляли глиною, илом, орошали, проводили каналы версту за верстой, — и шли шаг за шагом вперед, — и теперь {теперь еще} вот уж возделана половина этой пустыни, и дело все подвигается понемногу, — но как прежде были оазисы плодородной земли среди пустыни, так теперь оставлены для разнообразия, для развлечения небольшие куски пустыни среди плодородной земли. — Но как же это все? Положим, постепенно, но ведь все-таки какие громадные средства были нужны… — Если бив твое время люди употребляли на рассудительные вещи половину тех средств, которые тратили на вредный вздор, вроде войны и приготовлений к ней, да сбирания средств для нее, да на всякие ссоры между собою, на хвастовство и всякие глупости, и если б половину тех средств, которые употребляют на рассудительные дела, они употребляли расчетливо, самым выгодным образом, — ив твое время люди могли бы жить уж очень изобильно и могли бы делать решительно всякие работы для приготовления еще лучшей жизни, для преобразования лица земли так, чтоб было им {Далее было: где} просторно селиться, где природа хороша. {Далее начато: ведь с той поры} Вспомни свою мастерскую: какие были у вас лучшие средства против других? А ведь твои девушки имели в десять раз больше довольства и в сто раз больше радости, чем другие, занимаясь тою же работою с таким же искусством, отчего это? {Далее начато: От хорошего} Только от рассудительного, выгодного употребления средств. А с твоей поры прошло много времени, — оно прошло недаром, — много нового, хорошего придумали люди, потому что все больше и больше думали о дельном, вместо вредного вздора, но смотри же, как они проводят вечер, — там на родной даче ты видела их за завтраком, в промежуток, — долгий промежуток между двумя отделениями работы, — тогда почти никто не сменял своего рабочего платья, оно было хорошо, такое, какое в твое время носили люди твоего состояния, — половина из них устроила себе то, что показалось тебе балом, {Вместо: то ~ балом, — было: бал, но ведь тоже наскоро, без большого} нет, это было короткое, импровизованное веселье, теперь ты посмотри, как проводят они вечер, время настоящего отдыха, время настоящих наслаждений. Уж три часа прошло после заката солнца, {Вместо: Уж ~ солнца — было: Солнце зашло} мы увидим середину их вечера. Они входят в дом. Опять громадный зал, как ярко освещен он, чем? Нигде не видно люстр и канделябров. В центре потолка зала {Вместо: В центре ~ зала — было: [На] В четырех углах зала, углах, в} большая {большая матовая} площадка из матового стекла, — через нее идет солнечный свет, ровный, белый, {Далее было: яркий} — ах, это электрическое освещение! — в зале около тысячи человек народа, — что это? придворный бал? — так роскошна одежда женщин, — но нет, этот покрой одежды не тот, видно, что другие времена, — есть несколько и в платьях нашего покроя, — они оделись так для разнообразия, для шутки, но преобладает тот характер платья, какой был в древнем мире: {Вместо: в древнем мире: — было начато: у гр<еков>} и на мужчинах, и на женщинах широкое, длинное, без талии, {Далее было: а. Начато: но его, большей частью б. и без рукавов} — что-то вроде хитонов, иматиев, стол, тог, — как скромно {хорошо} и прекрасно, {Далее было: обри<совывает>} как мягко и изящно обрисовывает оно формы! Какой оркестр! Какой хор! В оркестре и хоре тоже люди беспрестанно меняются: одни входят, которым хочется отдохнуть от танцев за музыкою или пением, другие выходят, чтоб танцевать, — и ведь это кажется просто: у них бал, они веселятся и танцуют, {Далее было начато: но разве может} — но какую энергию веселья выражают эти слова! Ведь эти наработались, — кто не наработался вдоволь, тот {тот не может так веселиться, и тот} не приготовил нервы, чтоб чувствовать полноту веселья, — и теперь веселье простых людей {Далее было: сильнее, главное, более увлекательно} более радостно и свежо чувствуется рабочими людьми, когда им удается веселиться, чем нами, но ведь у них скудные средства для веселья, а здесь они богаче, чем у нас, и ведь их веселье смущается воспоминанием недостатков и неудобств, лишений и страданий, смущается предчувствием {Далее было: опасением} того же и впереди, — это краткий миг забвения нужды и горя, а разве нужда и горе могут быть забыты вполне? Разве песок пустыни не заносит, разве миазмы болота не заражают и некоего клочка хорошей земли с хорошим воздухом, который лежит между пустынею и болотом? А здесь нет ни воспоминаний, ни опасений нужды и горя, — здесь воспоминания только вольного {вольного вписано.} труда в охоту, {в охоту, вписано.} довольства, добра {веселья} и наслаждения, ожидание только вольного {вольного вписано.} труда в охоту, веселья, {Далее было: добра и} довольства, добра и наслаждения. Нет, теперь нет такого веселья! Как все они цветут здоровьем и силою, как стройны они, как грациозны, {как ~ грациозны, вписано.} как правильны и нежны, как энергичны и выразительны их черты! Это счастливые красавицы и красавцы, ведущие жизнь {дельную жизнь} труда и наслаждения, — как им не веселиться? Где теперь такие люди? Где теперь такое веселье? {Текст: и ведь их веселье ~ такое веселье? вписан.} Ведь у рабочих людей {у рабочих людей вписано.} нервы только крепки {здоровы} и потому способны к сильному ощущению веселья, — а ведь эти их {Вместо: эти их — было: они} нервы грубы, — а здесь нервы крепки, {Далее было: и впечатлительны } как у наших рабочих людей, и впечатлительны, как у нас, — восприимчивость к веселью, {Вместо: восприимчивость к веселью, — было: вся сила} как была в рабочих людях твоего времени, со всею тонкостью {чувствительностью} ощущений, как какая была у образованных {у развитых} людей твоего времени, они имели {Далее было: совершенно такой же образ людей твоего времени, и энергию рабочего} все нравственное развитие образованных людей твоего времени и все физическое развитие крепких {здоровых} рабочих людей твоего времени, — суди же, как живо их веселье! — Вольная воля, {Вся воля,} вольная воля! Шумно веселится половина моих людей — а другие, где они? Везде они — и по библиотекам, и в музеях, и в аудиториях, {Далее было: и в тени садов} и в аллеях рощ, {Далее было: и под группами роскошных деревьев садов, густых благоухающих деревьев} и в густых благоухающих садах, {и в своих уединениях} и группами, и уединенные, и в своих комнатах, но в комнатах немногие уединяются, {Далее начато: такие все} — нет, мало одиночек отдыхают в своих комнатах, {Далее было начато: а. из комнат б. мы сто <не закончено> в. я сказала тебе, что в комнатах} — ты не слышала, что в комнатах, — занавесы дверей толсты, в несколько рядов, они поглощают звуки, — здесь каждая комната {Далее было: уединенный} — неведомый, неслышный приют, когда хочет быть неведомым, недоступным, неслышным для других приютом, но я {но ты} скажу тебе, что в них царствую я, — ты видела, с бала уходят, ты видишь, на бал приходят, — это я увлекаю {Далее было: это мое царство} из огромного аванзала моего царства в недоступные, неслышные {Вместо: в недоступные, неслышные — было: в уединенные} приюты, где царствую я, это я возвращаю их <из моего> царства опять на легкое веселье! Да, я царствую здесь! Здесь все для меня! Труд — заготовление {заготовление сил} свежести чувств и сил для меня, веселье — приготовление ко мне, отдых после меня! здесь я — цель жизни, здесь я вся жизнь! — То, что я показываю тебе, будет в таком полном развитии нескоро, — пройдут десятки, может быть сотни лет прежде, чем вполне осуществится то, что можешь предощущать: {видеть} ты, что видела теперь ты, — нет, не сотни лет, нет, меньше, моя сестра работает быстро, ее силы растут не по годам, а по дням, — но все же ты {ты не [увидишь] [жит<не закончено>]} еще не доживешь до того, что видела ты, {Далее было: но знай} — зато, по крайней мере, ты видела это, ты знаешь будущее — оно светло, — оно прекрасно! {Далее было: Люби, стремись к нему — насколько светла и прекрасна будет жизнь каждого из живущих} Говори же тем, кто {кого} живет в одно время с тобою: вот чем будет будущее, — будущее светло и прекрасно, любите, стремитесь к нему, работайте для него, {Далее было: насколько} приближайте его, {приближайте его, вписано.} захватывайте из него в настоящее, насколько можно захватить, — настолько будет светла и добра, полна радости {Вместо: полна радости — было: радостна} и наслаждения ваша жизнь, насколько успеете вы перенести в нее из будущего. Стремитесь к нему, работайте для него! приближайте его, переносите из него в настоящее, сколько можете перенести! <л. 48 об. Верх> Через год новая мастерская уже совершенно устроилась, установилась, пришла в порядок, {Далее было начато: а. под б. заказывали ей много, все ее прежние мастерские уж имели} мастерские были тесно {довольно тесно и} связаны между собою, передавали друг другу заказы, одна исполняла часть работы другой, когда той случалось быть заваленной {Вместо: той ~ заваленной — было: когда та была почему-нибудь з<авалена?>} заказами, между ними был постоянный текущий счет. Размер их средств вместе был уж настолько обширен, что, если бы они сблизились еще больше, можно было открыть магазин на Невском. Это опять стоило довольно долгих хлопот Вере Павловне и Мерцаловой. Хотя отношения между девушками той и другой компании были тесные, хотя все они были между собою знакомы, хотя часто одна компания принимала у себя в гостях другую, хотя часто они соединялись для поездок {для гуляний} за город летом, но все-таки мысль о слиянии счетов двух различных предприятий была мысль новая, которую долго надобно было разъяснять. Однако же выгода иметь на Невском свой магазин была очевидна, и после {Далее было: хлопот о слиянии} нескольких месяцев хлопот о слиянии двух предприятий в одно Вере Павловне и Мерцаловой удалось достичь этого. На Невском явилась новая вывеска: ‘Au bon travail. Magasin des Nouveautes’. С открытием магазина на Невском {Далее было: значительно увеличилось количество выгодных заказов} дела начали довольно заметно становиться еще выгоднее прежнего. Магазин входил в моду, — не в высшем кругу, до этого куда ж бы! но все-таки в кругах довольно богатых, то есть дающих выгодные заказы. {Против текста: Через год ~ выгодные заказы. — на полях рукою Чернышевского помета, означающая номер будущей главки: XVII. Полулист 19.} Через два-три месяца стали замечаться в магазине посетители, {Далее было: которые казались несколько странными} отличавшиеся любознательностью, несколько неловкою, которой как будто конфузились сами, которая как будто сопровождалась в них {Вместо: сопровождалась в них — было: внушалась ими самими} не тою мыслью, какою сопровождается {внушается} обыкновенная любознательность в любознательных людях: {Далее было: дескать} ‘ведь {Далее было: ведь я тебя не заставляю} если я интересуюсь тем, чем интересуешься ты, то, вероятно, ты смотришь на меня с расположением и постараешься, как можешь, сам просветить меня’, нет, а как будто другою мыслью: ‘конечно, ты на меня смотришь косо и стараешься спрятать хвост от меня, но меня все-таки не проведешь’. Таких посетителей было два-три человека, и бывали они каждый раза по три, по четыре. В их ‘любознательности’ прошло еще месяца полтора. {месяца три-четыре.} А месяца через полтора приехал к Кирсанову один отчасти знакомый, а больше незнакомый ему собрат по медицине и после различного разговора о различных медицинских казусах, главным образом после рассказов гостя об удивительных успехах того метода врачевания. {которым он лечил,} которого он тогда держался и который состоял в том, чтобы больному несколько дней не давали ничего пить: ‘потому что все болезни состоят в худосочии, а соки постоянно выделяются из организма, следовательно, если не давать нового источника для этих отделений, то худые соки по необходимости истощатся и через то болезнь пройдет’, {Это положительный факт. Один из моих лучших знакомых [лечил так] говорил, что один медик лечил по такому методу. Теперь этот медик держится уж другого метода, кажется пятого с тех <пор>, как лечил высушиванием, что было лет 15 назад.} — сказал, что, между прочим, имеет Кирсанову приглашение: один просвещенный человек, {Далее было: пользующийся уважением} много наслышавшийся о Кирсанове, желает познакомиться с ним. Кирсанов отвечал, что отправится к просвещенному человеку завтра же. Просвещенный человек, — которого точнее следует называть даже просвещенным мужем, хотя у него и не было жены, {Вместо: хотя ~ жены, — было: хотя он и не был женат} — итак, просвещенный муж был действительно просвещенный муж, потому что тогда — в 1858-1859 гг. — было уж очень просвещенное время. Некоторые <не>просвещенные люди еще были, да и то уж были большой редкостью, но эта редкость попадалась тогда только между существами, {людьми,} которых нельзя с точностью назвать мужами, хотя б у них и были жены, а между мужами в собственном {в точном} смысле слова, то есть такими мужами, которые мужи собственно сами по себе, {Далее было: а не потому, что имеют жен} — мужи, потому что мужи, а не потому, что имеют жен, — между такими мужами непросвещенных не было: мужи все до одного были тогда просвещенными. Муж {Итак, просвещенный муж} принял Кирсанова, как, конечно, следует просвещенному мужу принимать гостей, {посетителей} с которыми ему самому захотелось познакомиться, — очень любезно, усадил, сам несколько пододвинул стул, предложил сигару и сказал {и очень хорошо сказал} несколько очень хороших слов о том, что он очень рад случаю познакомиться ‘с вами, Александр Матвеевич’, потому что он очень много наслышался ‘о вас, Александр Матвеевич’, ‘как об одном из лучших украшений нашей медицинской науки, которая так необходима для государства’, и проч., — все это было действительно очень любезно, особенно то, что назвал Кирсанова по имени и отчеству, — вот что значит просвещение! Прекрасная вещь. После этого несколько времени шел просвещенный разговор о медицине, а напоследок дошел и до цели знакомства, до приятного случая. — У меня к вам есть просьба, — сказал просвещенный муж, когда достаточно доказал свою просвещенность и любезность. {Далее начато: а. Магазин вашей б. Прошу в<ас>} — Сделайте одолжение, объясните мне, что за магазин открыла ваша супруга на Невском? — Модный магазин, — сказал Кирсанов. — Но с какою целью открыт он, {этот магазин} это важно? — С обыкновенною целью всех модных магазинов, торгующих дамскими нарядами. Просвещенный {Ученый} муж посмотрел на своего гостя с внимательной мыслью, Кирсанов посмотрел на просвещенного мужа тоже с внимательной мыслью, просвещенный, смотря с внимательной мыслью, усмотрел, что гость, с которым ему приятно было познакомиться, — человек прижимистый, на которого надобно напирать плотнее. — Я должен вам сказать, г. Кирсанов (почему просвещенный муж вдруг забыл имя и отчество своего гостя?), что о магазине вашей супруги ходят невыгодные {странные} слухи. — Это очень может быть: у нас любят сплетни, магазин моей жены имеет некоторый успех, может быть есть в ком зависть к нему, — вот вам и объяснение. Но любопытно бы знать, какие ж это невыгодные <слухи?> {Далее начато: О каком модном магазине чаще} Сплетни о модных магазинах чаще всего состоят в том, что они служат местами любовных свиданий. Не это ли уж? {Начато: Если так, тогда я} Но это была бы чистая нелепость. {Текст: Не это ли ~ нелепость. — вписан.} Просвещенный муж снова посмотрел на Кирсанова с внимательною мыслью и убедился, {и еще более убедился,} что его гость — человек не только прижимистый, но и очень прижимистый. — Помилуйте, Александр Матвеевич, кто же смеет оскорблять такою клеветою вашу супругу? Она и вы, конечно, слишком много выше подобных подозрений. И притом, если б слухи, {дела} о которых я говорю, относились к этому, мне не было бы причины искать вашего знакомства, потому что {Далее начато: а. я этим б. мне нет надобности} подобными вещами нет надобности заниматься людям серьезным. Но я желал {искал} с вами познакомиться потому, что, высоко уважая пользу, приносимую государству вашей ученой деятельностью, я бы желал быть вам полезен, и потому позвольте мне просить вас, Александр Матвеевич: {Александр Матвеевич вписано.} будьте осторожнее. Обществу и, можно сказать, государству драгоценны такие ученые деятели, {такие люди,} как вы, потому что процветание науки — первая потребность благоустроенного государства, и потому они должны, Александр Матвеевич, {Александр Матвеевич, вписано} — можно сказать более: обязаны беречь себя. — Насколько я сам о себе знаю, я не делаю ничего такого, что противоречило бы моей обязанности перед обществом {Далее было: беречь} и государством беречь себя. Просвещенный муж посмотрел на Кирсанова с внимательной мыслью и усмотрел, что его гость человек не только очень прижимистый, но и закоснелый. — Будем говорить прямо, Александр Матвеевич, к чему людям просвещенным не быть между собою вполне откровенными? Я сам в душе социалист и читаю Прудона с наслаждением. Но… — Позвольте сказать несколько слов, чтобы не оставалось между нами недоразумений. {Далее было: Я не социалист.} Вы сказали: ‘тоже социалист’. Это ‘тоже’, вероятно, относится ко мне. Почему я, вы думаете, социалист? Может быть, вовсе нет, — кроме социалистов, есть протекционисты, есть последователи Сэ, есть последователи исторических воззрений Pay, есть последователи множества различных других направлений в политической экономии. Для {Таким образом, для} причисления человека к последователям одного из них надобно иметь какие-нибудь основания. {доказательства.} — Я имею те основания причислять вас, г. Кирсанов, к социалистам, что мне известно устройство магазина вашей супруги. — Это устройство позволяют последователи всех направлений, когда они говорят серьезно. Некоторые из них — и теперь уж очень немногие — нападают на него, {Далее было: это может статься, но только это.} когда ведут полемику против последователей какого-нибудь другого направления, смотря по надобности. Но нападают только тогда, когда ведут полемику. В спокойном, чисто ученом изложении не отваживается не признавать {Вместо: не признавать — было: говорить} его безопасность и полезность для общества решительно никто из пишущих о политической экономии. Если я говорю неправильно, прошу вас указать мне хоть один пример противного. — Г-н Кирсанов, мы здесь не для ученых споров. {Далее было: Мне некогда} Вы согласитесь, что мне некогда ими заниматься. {К слову: заниматься — знаком отнесена дата: 18 февр<аля>} Магазин г-жи Кирсановой {Вместо: госпожи Кирсановой — было: вашей супруги} имеет вредное направление, и я бы советовал ей, и в особенности вам, быть осторожнее. — Если он вреден, то его надобно закрыть, а нас отдать под суд. Но мне любопытно было бы знать, в чем же состоит его вред? — Да во всем. Начнем хотя с вывески. Что это такое ‘Au bon travail’? — это прямо революционный лозунг. {революционное направление.} — В переводе это будет означать: ‘магазин хорошей работы’, {Вместо: ‘магазин ~ работы’, — было: ‘хорошая работа’,} какой тут революционный смысл, что модный магазин обещает хорошо исполнять заказы, я не понимаю. — Смысл этих слов не тот. Они означают, что надобно все магазины так устроить, тогда только будет хорошо рабочему сословию. И само слово travail — это {это напоминает} ясно — взято из социалистов, это революционный лозунг. — Мне кажется, что с тех пор, как французы стали пахать землю, а раньше того — охотиться за зверями, они {Далее было: не могли [в разговорах] обходиться без} уж занимались какою-нибудь работою и не могли обходиться в своих разговорах без этого слова, а оно {ну а оно} очень давнишнее, лет на тысячу старше всех социалистов, уверяю. — Но к чему вообще какие-нибудь слова на вывеске? ‘Модный магазин такой-то’ — и довольно. — Вывесок с разными девизами очень много на Невском. {на Невском, вписано.} ‘Au pauvre Diable’, ‘A l’Elegance’, — мало ли? Потрудитесь проехать по Невскому, вы увидите. — Мне с вами некогда спорить. Я вас прошу заменить эту вывеску {Далее было начато: Просто д<олжно?>} другою, на которой было бы просто написано: ‘модный магазин такой-то’. Вот таково прямое изъявление {В рукописи слову ‘изъявление’ соответствует сокращение: ве, что может быть расшифровано также и как: веление, повеление, выражение} воли, которая должна быть исполнена. {Далее было начато: а. Изв<ольте?> б. Не можете перечить } — Теперь я не спорю, я говорю: это будет сделано. Но, {Далее было начато: я не по<нимаю?>} принимая {исполняя После: принимая — было: на себя от имени} перед вами за мою жену обязательство исполнить это, я должен сказать, что эта перемена сильно вредит денежным интересам предприятия. Она вредит им вдвойне: во-первых, всякая перемена фирмы отнимает {срывает} значительную {значительную вписано.} часть торговой известности, возвращает коммерческое предприятие далеко назад в отношении торгового успеха. Во-вторых, моя жена носит мою фамилию, моя фамилия русская, русская фамилия на модном магазине уж подрывает {Вместо: уж подрывает — было: страшно подрывает} его. Денежные интересы моей жены сильно пострадают. {страдают.} Но она покорится необходимости. Просвещенный муж задумался с искренним участием. — Ваш магазин есть коммерческое предприятие? Эта точка зрения заслуживает внимания. Администрация должна охранять денежные интересы и покровительствовать развитию торговли. Но можете ли вы уверить меня честным словом, что магазин вашей супруги есть коммерческое предприятие? — Даю вам честное слово, да. Он — коммерческое предприятие. — Скажите, {Перед: Скажите — было начато: Я право не знаю, как это} что можно сделать в облегчение денежной потери, {денежного убытка,} которой, к сожалению, необходимо должна подвергнуться ваша супруга? {Далее было начато: Кроме уступки} Все возможные средства {Было: а. уступки б. снисхождения в. заботы г. меры} для смягчения этого неизбежного удара будут допущены {приняты} мною с готовностью, {с удовольствием,} могу сказать больше: с удовольствием. Но, вы понимаете, эта вывеска не может остаться. — Мне приходит в голову вот что. В вывеске представляется неудобным словом travail, оно должно быть заменено именем моей жены. В этом состоит требование общественной пользы? — Да. — Я нахожу возможным исполнить это требование, важность оснований которого я вполне ценю, избегнув Э 2 из двух невыгод — страшного {убийственного} удара, который нанесло бы магазину выставленное на нем имя {на ней фамилия} с окончанием — off. Имя моей жены Вера. Можно передать это на французский язык словом Foi, — если оставить слово bon, ограничив эту перемену только размером {мерою} необходимости, относящейся собственно к слову travail, то новая вывеска была бы: ‘A la bonne foi’ — собственно ‘добросовестный магазин’, {Далее было: а. Это право разрешает б. Этим достигается более удовлетворительный результат} но во французской надписи будет даже оттенок консервативного смысла: foi — Вера, как бы в противоположность тенденциям отрицательного характера. Просвещенный муж задумался. — Это вопрос важный. На первый взгляд ваше желание, Александр Матвеевич, {Александр Матвеевич, вписано.} представляется возможным. Но я в настоящую минуту не хотел бы давать вам решительного ответа, надобно зрело обдумать это. — Я позволю себе {Далее было: может быть, дерзко} высказать прямо мою мысль: {Вместо: Я позволю ~ мысль — было: Если вы позволите мне высказать мое мнение [оно], это бы значительно упростило} конечно, в людях обыкновенных быстрота решения и зрелость его — условия не легко соединимые. Но {Но эти исключительные натуры} я никогда не сомневался, {Далее было: что эти некоторые исключительные лица обладают качествами своего ума, при которых} что встречал в жизни людей {Далее было: у которых решительно} со взглядом, с одного раза обнимающим все стороны вопросов, формулирующим {Далее было: окончательный} совершенно верный и зрелый окончательный вывод, — это талант, по преимуществу административный. {Далее было: и кроме того в сфере высшей администрации.} — Я требовал у вас только несколько минут, — глубокомысленно сказал просвещенный муж, — и несколько минут мне действительно необходимы. Несколько минут прошло в глубоком молчании. — Да, я теперь обдумал все стороны вопроса. Ваш компромисс может быть принят. Вы поймете {оцените} грустную необходимость более или менее нарушить ваши интересы для интересов общества, — могу сказать больше: для интересов общественного благоустройства, но точно так же я жду от вашего беспристрастия, Александр Матвеевич, и {и готовности} признания готовности сделать все возможное для возможного смягчения необходимой меры. — Будьте уверены, что я ценю одинаково и важность {Вместо: ценю ~ важность — было: очень хорошо ценю важность} принимаемой вами меры, и вашу заботливость о возможном охранении наших частных интересов. — Итак, мы расстаемся дружелюбно, Александр Матвеевич, это очень меня радует как вообще по моей готовности служить смягчающим посредником между государственной необходимостью и частными интересами, так и в особенности по моему уважению к вам, как одному из наших достойнейших ученых, {Далее было: и потом ученых того поприща,} которыми так должно дорожить общество, — могу сказать более: которых так уважает правительство. Просвещенный муж и ученый, им уважаемый, с чувством пожали друг другу руки. Довольно долго Вера Павловна и муж находили себе источник частого удовольствия в размышлениях о том, как общество, {государство,} — можно сказать, общественное благоустройство, — было спасено от опасности заменою слова travail словом foi и соответственною тому переменою в роде прилагательного имени на одной из многих тысяч вывесок Невского проспекта. {Далее было: как хорошо} Но в сущности дело было вовсе не шуточное. {Далее было: А Кирсанов мог не отделаться так легко.} Магазин отделался на этот раз очень легко, конечно, так, а все-таки ясно было, что надобно {Вместо: конечно, так ~ надобно — было: но видно было, что идти надобно} поприжаться и поприжаться, заставить забыть о себе, что теперь — по крайней мере надолго — нечего уж думать о развитии предприятия, которое так и просилось идти вперед, что высшее возможное счастье надолго должно будет состоять в том, чтобы продолжать существовать, отказавшись на многие месяцы, {Вместо: на многие месяцы, — было: на годы} вероятно не на один год, {на многие месяцы ~ год вписано.} от расширения дела. {от развития стремлений} Это было, конечно, тяжело. Но ведь и то сказать, разве это не предвиделось? Хорошо и то, что дело успело без помех развиться хоть настолько, — помехи могли явиться гораздо раньше, хорошо и то, что помехи проявились только в останавливающем, а не в разрушительном характере, — ведь можно было ждать и разрушения. Само собою разумеется, что внимание, раз обращенное на магазин, не отвратилось. Но в магазине действительно не было ничего, кроме тишины и порядка, благонравия и благоустройства. Поэтому деятельность внимания ограничивалась собственно вниманием, действие внимания ограничивалось тем, что надобно неподвижно остановиться на том месте, где оно застало, и своей неподвижностью покупать продолжение своего существования. {После этой фразы на полях позднейшая помета, предполагающая перестановку текста: 3 письма} <л. 46> Но от этих вещей нельзя отделаться {отцепиться} никак, особенно если раз они вздумали прицепиться, а они вздумали и прицепились к вывеске. {Далее начато: иначе зачем же К тексту, начатому этой фразой, помета: 3 м<арта>. После разговора о мастерской} — Если б я вздумал, например, положим, гулять по Невскому, — кому-нибудь непременно вздумалось бы думать о том, зачем, {Далее начато: я гуляю} дескать, он гуляет по Невскому? Что это значит? Но я не гуляю по Невскому, потому кому-нибудь наверное уж вздумалось: {Далее было: все гуляют, а он не} его никогда не видно гуляющим по Невскому, — что это значит? Вы не подумайте, что я шучу, — нисколько, и не предположите, что я, может быть, ошибся в своем ‘наверное’, — нет, это я так только для смягчения выразился ‘наверное’, а я это положительно знаю, у меня на это есть доказательства, {Далее было начато: и я вам скажу более: [отчего мне рассказывать] [не вышел оттого] как не вышел? Вы скажете: Отчего у тебя нет таланта, как} и я по чистой правде вам говорю, что вот уж три года ни одного дня не проводил я без тяжелого размышления о том, как мне быть по вопросу о моем гуляний или негулянии по Невскому. Я б, пожалуй, и стал гулять, хоть этого вовсе мне не хочется, но по зрелом размышлении я убедился, что от этого дело выйдет еще хуже — ‘раньше не гулял, теперь начал гулять, — что это значит?’ Согласитесь, ведь это уж еще гораздо более компрометировало бы меня. И если человек, {Далее было начато: жизнь которого} который ведет такую жизнь, что ни о чем в ней нельзя задуматься, кроме того, что он не гуляет (или гуляет, это все равно относительно удобства взятия {задумывания} за тему для размышлений {для раздумья} и вывода предположений), если такой человек все-таки вот уж несколько лет служит предметом размышлений и предположений, то уж никак не избавиться от этой судьбы Кирсанову, у которого жена открыла на Невском магазин. {Вместо: открыла ~ магазин — было начато: имеет магазин за} Таким образом, по временам стал заезжать к нему медик, лечивший когда-то высушиваньем, {Далее было: а теперь уж} и выражал ему свое уважение, и советовал ему быть спокойным, и советовал ему быть осторожным, и все это было очень любезно, и действительно было очень доброжелательно как со стороны медика, лечившего высушиваньем, так и вообще со стороны просвещенных мужей, которые действительно были и просвещенные, и добрые, и благожелательные, и доброжелательные люди, <л. 52. Низ> не желающие никогда никому вредить и никого стеснять. И вправду сказать, ни вреда, ни стеснения Кирсанову не было. На мастерской это отзывалось тем, что она продолжала существовать, конечно, не развиваясь, а стараясь по возможности сжиматься, — но все-таки продолжала существовать, значит и на ней доброжелательство отзывалось хорошим, а не дурным результатом, и над ней оно оказывалось действительно доброжелательством и, можно сказать, даже охранением {Вместо: и можно сказать ~ охранением — было: и скорее охр<анением>} ее от всякого вреда. {Далее следует текст, помещенный на стр. 724-725.} <л. 52 об. Верх.> Однако если дело не могло теперь расширяться, {а. Они не могли расширяться, но б. Однако они не могли расширять} то оно все-таки могло продолжать устроиваться лучше и лучше. Конечно, и в этом надобно было соблюдать осторожность, чтоб {Далее было: не возбуждать} заметные успехи не пробуждали новой недоверчивости, конечно, и сама остановка расширения должна была много задержать внутреннее развитие, потому что в этих вещах {Далее было: размеры} увеличение внешнего размера и увеличение средств для внутреннего усовершенствования — стороны, {вещи,} очень тесно связанные между собою, но все-таки, хоть гораздо медленнее, чем могло быть при других условиях, дело успевало. В каком положении было оно года ‘через три-четыре после основания второй мастерской, лет через семь после основания первой, — это рассказывает письмо одной девушки, которая познакомилась около этого времени с Верой Павловной, к одной подруге, жившей тогда в Москве. Письмо Катерины Васильевны Полозовой {*} {* Здесь: Хвойницкой. Далее было: к одной из ее} Милая Полина, мне так понравилась {Вместо: мне так понравилась — было: я так полюбила} совершенно новая вещь, которую я недавно узнала и которой сама теперь занимаюсь, что хочу описать {рассказать} ее тебе, я уверена, что и ты ею заинтересуешься, но главное, может быть ты найдешь возможность сама заняться чем-нибудь подобным: это так приятно, мой друг. Я очень желала бы для тебя, чтобы ты нашла эту возможность. Вещь, которую я хочу описать тебе, — мастерская, собственно {Далее было: т<о> е<сть>} две мастерские, устроенные по одному принципу женщиною, с которою я подружилась вот уж месяца два и которой теперь помогаю с тем условием, чтоб через несколько времени она помогла мне сделать то, что удалось сделать ей. Эта женщина — Вера Павловна Кирсанова, еще молодая дама, {Далее было: Вера Павловна Кирсанова ‘Далее было: простая} очень добрая, {Далее было: а. которую ты знала, — и я не грущу больше, как ты знаешь} веселого характера, простая, совершенно в моем вкусе, хоть и вовсе не похожа на твою Катю, {Далее было: Однако, что же я заговорилась о Кате, — ведь я пишу не о ней} такую смирную и тихую: она очень бойка и жива. Но ты знаешь, я люблю таких, которые не похожи на меня, — ведь и ты вовсе не похожа на меня. {А все-таки придется} Я с нею познакомилась прямо по этому делу — приехала, сказала, что, узнавши кое-что о ее мастерской, — я слышала только об одной, — я заинтересовалась устройством этой мастерской и приехала видеть ее. Она повела показать мне мастерскую, и я расскажу тебе некоторые впечатления моего первого посещения, они были так новы для меня, что я тогда внесла их в свой дневник, который у меня был давно брошен, но в последнее время возобновился по {был давно ~ по вписано.} обстоятельству, о котором скоро расскажу тебе подробно, а впрочем, так и быть, скажу два слова теперь же: я полюбила {я, кажется, полюбила} одного очень оригинального {стран<ного>} человека, с которым, кажется, мы уж не расстанемся, {Вместо: с которым ~ не расстанемся — было: за которого, кажется, и выйду} — но все-таки не в этом дело, {Далее было: как я разбавляю} об этом после побольше, а теперь ведь я взялась за перо с тем, чтоб описывать тебе впечатления первого моего посещения мастерской Кирсановой. Я, {Я дополняю} разумеется, дополняю теперь свой дневник подробностями, которые узнала после, но мне приятно, что в нем осталось записанным первое мое посещение и что в нем {Вместо: в нем — было: там} первые впечатления сохранили свою свежесть. Теперь, может быть, я и забыла бы сказать о многом, что тогда поразило меня и что теперь кажется самой обыкновенной вещью, чем больше становится она для <меня> обыкновенной, тем больше я привязываюсь к ней, потому что она вещь очень хорошая. Швейная мастерская — что же такое я увидела, как ты думаешь? {полагаешь?} Мы остановились у одного из подъездов большого дома в Шестилавочной {Вместо: Мы остановились ~ Шестилавочной — было начато: а. Мы подошли с Верой Павловной к большому дому, по К. и Вера Павловна повела меня б. Мы подъехали к большому дому, который находился в конце Сер<гиевской>} улице, между Сергиевской и Фурштадтской. Вера Павловна повела меня {Далее было: эти лестницы} по хорошей лестнице — знаешь, одной из тех лестниц на улицу, на которых живут люди, занимающие {не очень богатые, но занимающие} квартиры в 600, в 800 руб. У одной из дверей {Мы вошли в одну из дверей} третьего этажа она позвонила, и я увидела себя в большой зале, с роялем, порядочной мебелью, — одним словом, комната имела такую меблировку и такой вид, как будто вошла в квартиру семейства, проживающего три-четыре {пять-шесть} <тысячи> рублей в год. ‘Это мастерская? И это одна из комнат квартиры, занимаемой швеями?’ — ‘Да, но ведь эта комната — приемная и зал для вечерних собраний, {но ведь ~ собраний, вписано.} пойдемте по другим комнатам, в которых собственно живут швеи, они теперь в рабочих комнатах, и мы никому не помешаем нашим осмотром’. {Далее было: а. Начато: Мы б. Видишь ли, По<лина?>} Вот что увидела <я> при этом обзоре и <что> пояснила мне Вера Павловна. Помещение мастерской образовалось {сост<авилось>} из трех квартир, выходящих на одну площадку и обратившихся в одну квартиру, когда растворили заделанные двери из одной в другую. Квартиры эти раньше отдавались за 700, 550 и 425 рублей в год — всего за {всего то есть за} 1675 руб., но, отдавая их все вместе, по контракту на пять лет, хозяин дома <согласился> уступить их за 1250 рублей. Всего в мастерской 20 комнат, из них очень большие, по 4 окна: одна служит приемною, другая столовою, в двух других, также очень больших, по три окна, работают, в остальных живут. Мы (я все говорю про свое первое посещение) прошли пять или шесть комнат, в которых живут девушки, — в тех комнатах, которые побольше, по четыре, в других — по три и по две. Меблировка этих комнат очень порядочная, красного дерева или ореховая, в некоторых есть большие стоячие {стоячие вписано.} зеркала, в других хорошие трюмо, — много хороших кресел, диванов, — мебель {Далее было: вообще} в различных комнатах разнокалиберная, — почти вся она постепенно покупалась за дешевую цену по случаю. Комнаты имеют такой вид, как в квартирах чиновничьих семейств средней руки — в семействах старых начальников отделения или нестарых столоначальников, которые скоро будут начальниками отделения. Мы вошли в рабочие комнаты, и девушки, занимающиеся. в них шитьем, точно так же показались {удивили} мне одеты, {похожи} как дочери, сестры, молодые жены этих чиновников: на одних были шелковые платья, из простеньких шелковых материй, на других барежевые, кисейные, лица имели также {Далее было: привлекательность } ту мягкость и нежность, которые развиваются только от жизни в довольстве. Все это было очень странно: я рассказываю тебе коротко, но тогда разглядывала все до последней мелочи с удивленным любопытством. В рабочих комнатах мы провели {просидели} довольно много времени, я познакомилась тут же с некоторыми из девушек, — степень развития их была неодинакова: одни говорили уж совершенно языком образованного общества, были знакомы с литературою, как паши барышни, имели понятие и об истории, и чужих землях, и обо всем, что составляет обыкновенный круг понятий барышень {девушек} в нашем обществе, это, конечно, те, которые уж давно в мастерской, развитие других, поступивших недавно, {Далее было: только что начиналось. Мне было странно} конечно, было меньше, но все-таки и с ними можно было говорить как с девушками, {людьми,} уже имеющими некоторое образование. Таким образом, мы дождались обеда. Он состоял из трех блюд: в тот день был рисовый суп, разварная рыба и телятина. {и жаркое} После обеда на столе явились чай и кофе, кому что было угодно. Обед был настолько хорош, что я поела со вкусом и не почла бы себе большим лишением жить {иметь} на таком обеде. А ведь ты знаешь, что мой отец имеет хорошего повара. {а ведь ты знаешь ~ повара вписано.} Вера Павловна сказала мне, что в кухмистерской такой стол стоит 40 копеек, но что самой компании он вообще обходится с хлебом (но не считая чая и кофе) от 6 до 7 рублей, — а за столом было больше {было около} 40 человек — правда, в том числе несколько детей. Итак, мне говорили, и я знала, что я буду в мастерской, в которой живут швеи, что мне покажут их комнаты, что я буду видеть швей, что я буду сидеть за их обедом, — вместо того я видела несколько соединенных в одну квартиру комнат людей небедного состояния, видела девушек среднего чиновничьего {чиновничьего круга} или небогатого помещичьего круга, была {сидела} за обедом, небогатым, но удовлетворительным даже для меня, {Далее было: отец которой, говорят,} — что ж это такое? И как же это возможно? Когда мы возвратились к Вере Павловне, она и ее муж объяснили мне, что это вовсе не трудно. Между прочим, Кирсанов тогда написал мне для примера небольшой расчет на лоскутке бумаги, который уцелел между страниц моего дневника. Я перепишу его для тебя, но раньше объясню. Вместо бедности — довольство, вместо грязи — не только чистота, даже некоторая роскошь, комнат, вместо грубости — порядочная образованность, — все это производится двумя причинами: с одной стороны, увеличивается доход швей, с другой {с другой стороны} — достигается очень большая экономия в их расходах. Ты поймешь, отчего они получают больше дохода: ту долю, которая оставалась в прибыли у хозяйки, получают они сами, потому что работают на свой счет. Но это не все. Работая на свой счет, они очень бережливы и на время, и на материал работы, — понятно, оттого работа идет быстрее и расходов на нее меньше. Ты поймешь, что и в расходах на их жизнь много сбережений. Они покупают все большими количествами, купцы, у которых они берут, знают, {купцы, ~ знают вписано,} что их мастерская очень аккуратна, вещи выбирает внимательно, с знанием толку в них, со справками, — конечно, все покупается дешевле и лучше, чем вообще приходится покупать теперь простым бедным людям. Кроме того, многие расходы становятся совершенно ненужными или чрезвычайно уменьшаются, {или ~ уменьшаются вписано.} — подумай, например, об одном: ходить каждый день в магазин за две, за три версты — сколько от этого износится лишней обуви, изотрется лишнего платья? Подумай о самых мелочных пустяках: если не имеешь дождевого зонтика, {Далее было: то платье, которое} это значит уж терпеть сильный {быть в сильном} убыток. Простой холстовый {Простой холстовый вписано.} зонтик стоит, положим, 2 рубля, в мастерской живет 25 швей, — на зонтики для каждой было бы 50 рублей, но когда они живут вместе, когда выходят из дому, только когда хочется и когда им удобно, {Далее было: кому же} конечно, не будут многие вдруг выходить из дому в дождь. Они нашли, что пяти дождевых зонтиков совершенно достаточно. Это зонтики шелковые, хорошие, каждый стоит 5 рублей, {Далее было: ты посуди, что когда} всего расхода на {Далее было начато: на поку<пку>} дождевые зонтики — 25. Ты видишь, что они пользуются вместо дрянной вещи хорошей вещью, и все-таки эта вещь обходится им вдвое дешевле. Так со многими мелочами, {Вместо: со многими мелочами — было: со многим, так с квартирой} которые составят очень большую важность, {часть расходов} если сосчитать их все вместе. Почти так с квартирою, почти так даже со столом. Теперь тебе понятен будет расчет, который сделал мне для примера {для пробы} Кирсанов, когда я была у них в первый раз. {Далее начато: Он сказал} Написавши его, он сказал мне вот что. ‘Разумеется, я не могу наизусть сказать вам точные цифры, да и трудно {невозможно} было бы найти тут точные цифры, потому что, вы знаете, у каждого коммерческого дела, у каждого магазина, у каждой лавки своя особая пропорция между различными статьями доходов и расходов, в каждом семействе тоже свои особые степени экономии в делании расходов и особые пропорции между различными статьями их. {К последующему тексту дата: 19 февр<аля>} Я {Я возьму} вам поставлю цифры {Далее было: наудачу} только для примера и, чтоб пример был убедителен, буду брать такие, которые вообще больше тех, какие вы найдете на самом деле почти во всяком коммерческом предприятии и почти во всяком хозяйстве. Попробуйте же посмотреть, что выйдет! {как это выйдет} в нашем примерном счете. Доход, который выручается {получается} коммерческим предприятием {Вместо: Доход ~ предприятием — было: Расходы коммерческого предприятия} за продажу товаров, распределяется на три главных части: одна идет в жалованье рабочим, другая на остальные расходы предприятия: наем помещения, его освещение, покупку материалов для работы, третья остается в прибыль хозяину. Мы положим для примера, что выручка разделяется между этими частями в такой пропорции: на жалованье рабочим идет половина дохода, на другие расходы — четверть, на прибыль хозяину остается также одна четвертая. Это значит, что если выручается двести рублей, рабочие получают из них 100, на другие расходы идет 50, в прибыль хозяину остается 50. Посмотрим, что будут получать рабочие при таком порядке, как в нашей мастерской. Они получают свою плату — 100. Та доля, которая {которая оставалась} при другом порядке оставалась у всякого хозяина, поступает также в их руки, потому что хозяева сами они, — 50 р. Работая из своего материала, они, конечно, осторожнее, внимательнее, бережливее в его употреблении, меньше тратят его попусту, содержание {наем} помещения стоит им гораздо дешевле, — например, у нас вы видите, что мастерская помещается в двух комнатах, отделенных от огромной квартиры, за квартиру платится 1250, в ней 20 комнат, эти две комнаты хоть не самые большие, но все-таки больше почти всех остальных, поэтому вместо 125 рублей, положим, что надобно платить за них 200 рублей, — но ведь при обыкновенном устройстве помещение для мастерской, в которой занимается {находится} 25 <человек>, стоило бы по крайней мере 500 руб., — видите, какое огромное сбережение, — больше чем наполовину, так и во всех остальных расходах по содержанию предприятия, — но мы положим сбережение не на половину, а только на третью часть, — из 50 рублей сберегается 16 руб. 66 к<оп>. Вот мы уж {Далее было: и видим, что} набрали, что наши рабочие получают вместо 100 рублей — 166 р. 66 к<оп>. Но {Далее было: а. нет, они б. тогда почему нет,} в самом деле они получают больше, если они, работая на свой счет, бережливы на материал, то ведь они точно так же бережливы и на время, — они меньше тратят его попусту, они работают усерднее, — от этого работа идет быстрее, лучше, {Далее было: и выходит} — положим, что от этого выигрывается в успехе работы только одна пятая доля лишняя, — что в то время, когда при обыкновенном небрежном ведении работы было бы сделано пять штук товара, будет сделано при их очень усердном труде 6 штук, от 166 руб. 66 коп. одна пятая доля — 33 руб. 33 коп. Вот мы и сосчитали, что вместо 100 рублей, которые они получают при другом порядке, при нашем порядке они получают вдвое больше — 200. Разница в средствах {Представьте и огромную разницу в средствах двух} между двумя людьми уж огромная, если один получает вдвое больше другого: когда, например, один чиновник получает 2 тысячи рублей жалованья, а другой вдвое, и семейства у них одинаковы, то все у второго уж гораздо изобильнее и лучше, чем у первого, — а {а чем больше сумма} на маленьких доходах эта разница еще заметнее. Вот уж и понятно, что образ жизни наших рабочих весьма много отличается от образа жизни других, {Далее было: ведь.} — но это не вся их выгода, далеко нет. Кроме того, что они получают гораздо больше, они делают свои расходы гораздо экономнее. Начнемте с того, что они все берут оптом, по самой дешевой цене, {Далее было: на самых выгодных условиях} в самое выгодное время, вообще все получают на самых выгодных условиях. Это очень большое сбережение. Возьмем один пример. {Далее было: Им нужны дрова, когда они нанимают углы, обувь. Вы знаете, что если брать 50 пар башмаков, то будет сделана очень значительная уступка, чем если б вы брали одну пару [Положим, но ведь если у вас в руках деньги и вы можете]. Если вы берете одну пару в долг, с вас возьмут дороже, чем [если вы] когда вы берете на наличные деньги, а если вы можете даже платить деньги вперед при заказе, с вас возьмут еще дешевле. Положим, что на этом выигрывается 33% за 1 рубль при экономной оптовой покупке. То, за что при [мелочной] покупке по мелочи, в невыгодное время, большей частью в долг, надобно было бы заплатить 1 р. 35 коп. — вы видите, что [на 200] за свои 200 р. при нашем порядке рабочий получает то, <за> что при другом порядке [имел бы] платил бы [250 рублей] 286 рублей. Эта пропорция слишком мала, так она больше, — но все-таки и по ней} <л. 46 об.> Они нанимают свою квартиру за 1250 рублей. В ней 20 комнат, из них две очень большие, по 4 окна, две тоже большие, по 3 окна, {Далее было: разочтите, сколько пришлось бы им, например, платить за эту квартиру} остальные 16 {Далее было: по два окна} почти все имеют по два окна. Когда {Если} эти комнаты были разделены на три квартиры и когда хозяин не имел такой уверенности в исправной уплате денег и в том, что его квартиры будут заняты постоянно, он не мог взять за них меньше 1675 рублей, — вы видите, уж очень большая уступка от найма в большом размере. Но их выигрыш от нашего порядка гораздо больше. Ведь каждая из них отдельно нанимала бы одну комнату, очень маленькую и плохую, или угол в комнате. Попробуем рассчитать, сколько было бы взято денег за такое помещение с одиночных бедных жильцов, занимающих углы, как занимали бы они в таких комнатах. В 16 комнатах жили бы по 3-4 человека, каждый платил бы по крайней мере 3 рубля 50 к. {Далее было: это сост<авит>} в месяц, — это составит 10 руб. 50 к. за комнату (я беру слишком мало), за 16 комнат — 168 рублей в месяц, в двух комнатах, где по три окна, жило бы по 5 человек — это будет 17 руб. 50 к. с комнаты, с двух — 35 рублей, в двух самых больших комнатах жило бы по 8 человек — по 3 руб. 50 к., это будет по 28 рублей за комнату, с двух комнат — 56 руб., теперь, если сложить, выйдет всего: 168 руб., 35 рублей, 56 рублей = 259 руб. в месяц, в год — 3108 рублей, а я считал слишком мало жильцов, их былр бы, по всей вероятности, больше. Видите ли, что за помещение, за которое брали бы с одиночных жильцов 3108 рублей, при нашем порядке платится только 1250 руб. — это значит, что за каждый рубль они получают столько помещения, за сколько при другом порядке брали бы с них 2 руб. 49 к., почти в два с половиной раза. Очень похожа на эту выгода в приобретении многих других удобств и вещей. Но мы возьмем самую умеренную, слишком малую пропорцию этой выгоды в общей сложности покупок: {Вместо: самую умеренную ~ покупок — было: вместо того} в квартире они выигрывают от нашего порядка 1 руб. 50 к., — мы возьмем, что они от нашего порядка вообще выигрывают только 50 к. на рубль, что в общей сложности им обходится при нашем порядке в 1 рубль вещь, которая иначе обходилась бы в 1 руб. 50 к. Это значит, что за свои 200 руб. они приобретают столько вещей, {Далее было: сколько} что при другом порядке не могли бы приобрести их меньше как за 300 руб. — Но это еще не все. При таком устройстве их жизни они вовсе не имеют надобности {Вместо: они ~ надобности — было: не имеют нужды} в некоторых расходах, неизбежных при обыкновенном порядке, {Вместо: при обыкновенном порядке, — было: при другом порядке} здесь с ними никто не может подраться, они не должны тратить денег на то, чтоб откупиться от неприятностей. {Далее было: а. Начато: Другие расходы очень сильно б. А добываемое количество товара} В других случаях очень много сокращается количество товара, нужного на удовлетворение {доставление} известной потребности. {надобности} Возьмем в пример обувь. Наверное каждая из них изнашивала <бы> ее вдвое больше, если б должна была ходить в мастерскую с квартиры, а не имела ее {Далее было: рядом} в другой комнате той же квартиры, где живет. Почти то же можно сказать об одежде. Почти то же надобно сказать о провизии для стола: готовить кушанье на 40 человек значит сберегать больше чем наполовину дров, больше чем наполовину посуды, больше чем на третью долю провизии сравнительно с тем, как если бы готовилось 40 {20} обедов на 40 человек. Но мы положим опять самую умеренную пропорцию общего сбережения, — возьмем, {положим,} что сберегается в этом отношении только одна четверть расходов, — это значит, что при нашем порядке нужно товаров только на 1 рубль там, где при обычном, разрозненном порядке жизни было бы нужно товаров на 1 руб. 30 к., — это значит, что {Далее было: покупая товары, которые им обходятся в 200 рублей} товары, которые при обычном порядке покупались бы за 300 рублей, доставляют им при их образе жизни столько удобств, сколько при разрозненной жизни доставляло бы количество товаров, {Вместо: доставляло ~ товаров — было: доставляло бы товары} за которое при этом разрозненном порядке надобно было бы заплатить 400 руб. Вы видите, что наш порядок дает им 200 руб. там, где они при обычном устройстве работы имели бы только 100 руб., что с своих 200 рублей они живут при нашем порядке с такими удобствами, с какими при разрозненной жизни не могли бы жить меньше как на 400 руб. Вот вам и вся разгадка дела: наш порядок дает им возможность жить в 4 раза лучше, чем обычный разрозненный порядок работы и жизни. Сравните жизнь двух одинаковых семейств, из которых одно проживает в год одну, другое — четыре тысячи рублей: конечно, вы найдете громадную разницу между ними и в квартире, и в платье, и в столе, и во всем, {Далее было: точно такую же пропорцию} — вот насколько могут и участницы нашей мастерской лучше жить сравнительно с швеями, не пользующимися таким порядком работы и жизни. Удивительно ли после этого, если {Далее было: наши швеи} вам показалось, что жизнь наших вовсе не похожа на жизнь, какую только и могут вести швеи при обычном порядке?’ {Далее было начато: а. они имеют все удобства [и вещей на 4 раза] и у каждой б. Вот моя милая, это теперь кажется мне очень натурально, что я не} Вот какое чудо я увидела, милая Полина, и вот как просто оно объясняется, — и я теперь так привыкла к нему, что мне кажется уж {Далее было: чудом, как могла я тогда удив<ляться>} странным, как могла я тогда удивляться, как могла не ожидать, что все это найду таким, что все это должно быть и не может быть иначе. Пожалуйста, напиши, {Далее было: нравится ли тебе} имеешь ли ты какую-нибудь возможность заняться тем, к чему я теперь готовлюсь, — устройством какой-<нибудь> мастерской по этому порядку? Это так приятно, мой друг, что {что ты не} я советую тебе всячески отыскивать возможность для этого. И если ты найдешь ее, — о, тогда не только я, но и Вера Павловна уж не оставит тебя без самых полных описаний всего этого порядка во всех подробностях и без рассказов о том, какими осторожными, постепенными, верными мерами дошла Вера Павловна до {Далее было: такого отличного превращения своей мастерской} заведения такого порядка. Твоя К. Полозова. {Здесь: Хвойницына} P. S. Я все забываю сказать тебе о другой мастерской, потому что {Далее было: и об одной уж рассказала} заговорилась о той, которую увидела первую. Вторая мастерская, которою управляет теперь не Вера Павловна, а один из ее знакомых, основана гораздо раньше первой, и поэтому все успело устроиться еще лучше, чем в той, которую я описываю тебе. {Далее было: две девушки очень звали} Это натурально, потому что с каждым лишним годом приобретаются новые средства, и самый порядок жизни гармонируется все больше и больше. В подробностях устройства много разницы, потому что все приспособляется к обстоятельствам. Например, в этой старшей мастерской, кроме тех швей, которые живут в ней, есть десять участниц, замужних женщин, которые живут отдельно. В новой мастерской таких участниц еще только четыре. В новой мастерской еще нет ни одной семейной квартиры, в старой мастерской живут уж три замужних женщины с мужьями и детьми. Два из этих семейств занимают по две комнаты, одно — даже три, потому что муж швеи, артельщик, получает порядочное жалование. Разумеется, тут особые счеты, {Далее было: того, сколько [считать] следует считать} которые, однако, очень просты. Старая мастерская несколько больше новой, — в ней около 40 участниц, а в новой только 30, помещение старой мастерской почти вдвое больше, и вообще в ней все уж развилось много шире, чем в новой, как я тебе и говорила. <л. 47. Верх> Так прожили Вера Павловна и Кирсанов {Вместо: Так прожили ~ Кирсанов — было: Так прошли} года три и более. Однажды поутру к Вере Павловне вошла служанка {девушка} — это давно была уж не Маша: {Далее было: у Маши, говорят, уж двое детей} она уж три года замужем, и после нее была Аннушка, после Аннушки была Параша, после Параши была Надя, {Далее начато: после Н<ади>} и все {Далее было: пошли по ее следам} поочередно пошли под венец, и для всех венцов женихи оказались выбранными хорошо, и теперь в ожидании того же живет у Веры Павловны Лиза, — вошла Лиза и сказала, что приехала к Вере Павловне незнакомая гостья. {Далее было: девушка} Год раньше, полгода позже, гостья не застала бы Веру Павловну дома в это время: был второй час, но теперь Вера Павловна {Далее было: мало} вот уж около года мало отлучалась из дому днем, {Далее начато: только} да и вечера у нее свободны лишь не очень давно: она кормила грудью {Далее было: сынишку. [Сынишке было] [Мите] [Саше] [Андр<ею>] [Николаю] Володе} Володю, будущего Владимира Александровича, — теперь будущему Владимиру Александровичу было уж около года, {Далее было: и по в<ечерам>} кормление грудью кончилось, и {Далее было: вечерами} уж несколько месяцев будущий Владимир Александрович соглашался предоставить матери довольно свободно распоряжаться своим временем, {Вместо: соглашался ~ временем — было: а. не требовал б. допускал в. отпускал мать по вечерам} но мать все-таки гораздо на меньшее время и редко бывала не дома, чем прежде и после. Итак, благодаря неизвестному для гостьи влиянию Владимира Александровича, гостья застала Веру Павловну дома. Вышедши в зал, Вера Павловна увидела блондинку среднего роста, с красивым, очень красивым, но еще более {с красивым ~ более вписано.} добрым и честным лицом. {Далее было: одетую просто [но видно], но все-таки} Наряд гостьи был прост, но все-таки показывал, что она девушка очень небедная: платье самого простого покроя было из довольно дорогой материи, шляпа, часы, чрезвычайно маленькие, довольно крупные брильянты. <л. 46. Низ> — Я приехала к вам не с визитом, а знакомиться, если вы захотите продолжать со мною знакомство, — сказала гостья, назвав свою фамилию и объяснив, кто она. {назвав ~ кто она вписано.} — От одного из моих друзей я услышала очень подробный рассказ о вашей мастерской, {о ваших двух мастерских} — она очень заинтересовала меня. Мне бы хотелось самой заняться подобным делом, — я приехала посмотреть, — и, если вы захотите меня учить, поучиться, как вести такое дело. Вера Павловна очень была рада. Они {Далее было: а. долго говорили б. говорили довольно долго} — она и гостья — говорили довольно долго, понравились друг другу, — дождавшись того, что будущий Владимир Александрович захотел покушать, потом уснул {улож<или?>} — Вера Павловна предложила гостье посмотреть на мастерскую. {К последующему тексту помета: Письма.} <л. 46 об. Верх> Знакомство {Само собою разумеется, что [эта корреспонденция] это знакомство} с Полозовой {Хвойницкой} скоро привело к развязке тех отношений, которые еще оставались отчасти неопределенны для Веры Павловны, и поэтому роль Полозовой {Хвойницкой} в ее истории довольно важна. Полозова {Хвойницкая} говорила в своем письме к подруге, что много {довольно много} обязана мужу Веры Павловны: действительно, Кирсанов имел случай оказать ей важную услугу года за три перед тем, как она познакомилась с Верой Павловной. Но до этого дела мы скоро дойдем, если будем рассказывать теперь все по порядку, а лучше ж рассказывать по порядку. Отец Катерины Васильевны, {В рукописи ошибочно: Веры Павловны} отставной ротмистр, прокутил в молодости {Далее было: именье и когда прокутил} своей довольно большое родовое имение, и когда прокутил, то вышел в отставку, чтоб остепениться и заняться устройством себе нового состояния. Он был человек энергичный, {Далее начато: де<ловитый?>} ловкий, собравши все последние крохи, оставшиеся у него, он увидел у себя в руках тысяч пять, пустил их в хлебную торговлю, начал брать мелкие подряды, бил на все руки, хватался за всякое выгодное дело, приходившееся по его средствам, и лет через 10 имел изрядный капитал. Заслужив репутацию человека {Оказавшись человеком} солидного и оборотливого, он не имел особого труда выбрать самую богатую невесту из всех купеческих дочерей в двух губерниях, в которых шли его торговые дела, и взял за женою чуть ли не 200 тысяч. Тогда ему было лет 40, и это было лет за 20 перед тем временем, как мы видели его дочь вошедшею в дружбу с Верой Павловной. Через два года жена умерла от болезни, бывшей следствием рождения дочери, отец остался опекуном над малюткою и не захотел жениться во второй раз — отчасти потому, что не хотел давать дочери мачеху, отчасти потому, что и не было надобности искать нового приданого, когда уж бывшее в руках дошло до 300 <тысяч>. {Вместо: Через два года ~ <тысяч> — было: а. Начато: Жена умерла, но он остался б. Жена умерла, оставив ему на замену свой капитал, и оставила маленькую дочь в. Жена умерла, но ее деньги остались у него в руках — он был опекуном над дочерью г. Жена умерла, но ему остались} Приложив {После женитьбы дела его пошли хорошо, и приложив} свои прежние деньги к жениным, он {Далее было начато: а. имел у б. повел} повел дела уже весьма широко и стал миллионером. {Далее было: даже довольно крупным.} К откупам он имел какое-то отвращение, а занимался только подрядами и торговыми спекуляциями. Через несколько времени провинция показалась ему тесна для его деятельности, и он переселился в Петербург. Дела его росли и росли. Так шло до очень недавнего времени, но на старости он было срезался: погубила гордость и горячность. У него был громадный подряд, а он поспорил, {Далее было: из-за спора} поссорился с одним человеком, нужным по этому подряду. Этот человек его и подрезал. {зарезал. Далее было начато: Поставка} Товар — сапоги, холст, не помню что — был забракован, кроме того, оказались какие-то провинности ли, злонамеренности ли, — не знаю хорошенько, но только дело повернулось так, что все три-четыре {два, три} миллиона ухнули, и Полозов {Хвойницкий} под 60 лет остался почти нищий. То есть нищий перед недавним, — но так, без сравнения с недавним, он жил хорошо: у него осталась доля в каком-то стеариновом заводе, он сделался управляющим этим заводом, с хорошим жалованьем, кроме того оставалось еще несколько десятков тысяч. Если б такие остатки остались у него лет 15, даже 12 назад, их было бы достаточно, чтоб снова подняться. Но в 60 лет подниматься уж тяжело, и Полозов {Хвойницкий} не думал подниматься, — он думал только о том, как бы поскорее устроить продажу завода, акции которого почти не давали дохода и падали. {Далее было: не выручая деньгами} В продаже было единственное средство спасти деньги, лежащие {положенные} в акциях, выдать замуж дочь, которую сильно любил, — на приданое ей он назначил большую часть оставшегося у него, оставивши у себя тысяч 30-40 в пятипроцентных билетах, которые тогда {тогда пошли} на одно время пошли было в большую честь, и с этим доходом в 1500 — 2000 рублей спокойно, втихомолку доживать век, вспоминая о прошлом величии. Старик очень любил дочь, и Катерина Васильевна в самом деле стоила того, чтоб любить: она была очень добрая девушка, тихая, кроткая, без всяких претензий в то время, как отец был богат, гордая теперь, когда отец упал, раньше довольная всем — теперь грустная: удар, который подрезал отца, подрезал и ее, и тоже со стороны потери богатства, только не собственно по потере богатства, а по особенному обстоятельству, — по потере второго жениха. Но если этот потерянный жених был второй, {Вместо: Но ~ второй — было: а. Но раньше второго жениха, конечно б. Но если был второй} то, значит, был раньше его первый, и вот в истории этого-то первого жениха принимал участие Кирсанов. <л. 47. Середина> Кирсанов не занимался практикою, но считал себя не вправе отказываться бывать на консилиумах. А в это {А год} время — так, через год после того, как он стал профессором, — его приглашали на консилиумы все {все тузы} практикующие медицинские тузы. Причин было две: во-первых, оказалось, что действительно есть на свете {Вместо: Оказалось ~ на свете — было начато: а. Существованье в это время ок<оло?> б. Существованье Клода Бернара в Париже в. Оказалось, что Клод Бернар действительно живет в Париже} Клод Бернар и живет в Париже: один из тузов, ездивший неизвестно зачем, {Вместо: ездивший ~ зачем, — было: ездивший в Париж более для того, чтобы ‘смазать колесы жизни’, как он выразился, а смазка эта, как известно, происходит более для науки [то есть с ученою целью] — завершить ученое <1> в Париже — очень хорошо, и видел там, конечно, очень много такого, что кажется для людей науки, но какой бы то ни было науки <не закончено) После: зачем - было: [для изучения] [для усовершенствования] с ученою целью [в Париже работать гораздо удобнее] [можно было очень многому] и в клинике у тех же деятелей, как и Кирсанов} с ученою целью, собственными глазами видел Клода Бернара, как есть живого Клода Бернара, настоящего, - отрекомендовался ему по чину и званию, орденам и знакомству, и Клод Бернар, послушавши его с четверть часа, сказал ему: 'напрасно вы приезжали для изучения успехов медицины в Париж, {Далее было: вы могли оставаться и в Париже} вам незачем было выезжать для этого из Петербурга'. Туз принял эти слова за аттестацию {за комплимент} своих знаний, - и не ошибся в этом, ошибся разве в смысле аттестации, - и, возвратившись, произносил имя Клода Бернара не менее десяти раз в сутки, прибавляя не менее пяти раз 'мой ученый друг' или 'мой знаменитый товарищ по науке', - как же после этого было не звать Кирсанова на консилиумы? - согласитесь, нельзя не звать. А вторая причина была еще важнее: от Кирсанова нельзя было опасаться, что он станет отбивать практику, {Далее было начато: а. после него б. но если б миру тузов} - не только не отбивал - и по насильной просьбе не брал, - ведь это вещь: если у больного {если у больного на носу} приближается неизбежный, по мнению туза, карачун, и по злонамеренному велению {устройству} судьбы нельзя сбыть больного с рук ни водами, ни какою (другою заграницею, {Далее было: или больной уж [ног не таскает] ногами не может добраться до границы} то у некоторых - должно быть, только у некоторых медицинских {практикующих медицинских} тузов существует обычай сбывать его на руки другому медику, которому они, пожалуй, рады {готовы, пожалуй} заплатить деньги, только спаси меня от такого неблагонамеренного больного, который в самом деле опасно болен, я таких больных не люблю. Кирсанов даже и {Далее было: в таких случаях} по <л. 48 об. Низ> просьбе желающего скрыться туза редко брался {брался продолжать} за лечение больного, обыкновенно рекомендовал кого-нибудь из своих приятелей, занимающихся практикою, а сам оставлял себе только те очень редкие случаи, которые интересны в научном отношении. Как же не приглашать на консилиумы такого собрата, {человека,} известного Клоду Бернару, ‘моему ученому другу’ или ‘другу нашего знаменитого собрата’, и практики не отбивающего? Поэтому, {Далее было: он был приглашаем на консилиумы} когда случилась надобность сделать консилиум в доме Полозова, — у Полозова, тогда еще миллионера, доктором был, конечно, один из козырных тузов, — то был приглашен Кирсанов. Консилиум составлялся над Катериною Васильевною. Исследовав больную, Кирсанов сказал собратьям туза, что они могут ехать, куда им нужно, а он останется наблюдать больную, и козырный туз, пользовавший Катерину Васильевну, бежал с быстротою оленя и с восторгом освобожденного узника. {Вместо: освобожденного узника. — было: освобожденного очередного в рекруты, которому сказали: ‘зайти в рекрутское присутствие’, зат<ем>} В самом деле, казус был трудный: нет никакой болезни {Вместо: нет никакой болезни — было: никакой болезни нельзя доискаться} в больной, а силы больной падают чрезвычайно быстро, и если так будет продолжаться, то она протянет ноги через две-три недели. {Было: через неделю} Какая {Еще болезнь смотря какая} болезнь у нее, туз не мог доискаться и потом нашел, что у нее прекращение питания нервной системы — Atrophia nervorum, — бывает ли на свете такая болезнь, я не знаю, но если бывает, то согласитесь, что это самая плохая штука для медика, стоящего на том, что у него все больные выздоравливают. {Далее было: Когда консилиум разошелся и Кирсанов остался у больной, он сел подле и заговорил таким образом: — Первая обязанность медика — развлечь пациента. Позвольте мне для [начала знакомства] вашего развлечения и для начала знакомства рассказывать вам анекдоты. В каком роде будет вам интереснее слышать? [Я знаю много разных: какие необыкновенные приключения] О суровых родителях, или о капризах, или о любви, или о необыкновенных приключениях? Я знаю много всяких, — говоря это, он [смотрев на больную], разумеется, смотрел на больную. — Вам все равно, какой? Так я расскажу вам тот, который мне самому нравится. Он был со мною. А надобно вам сказать, кто я. Я практикою не занимаюсь. Поэтому, если я хочу лечить вас, значит я интересуюсь вами. [Но я страстно люблю женщину [которая никогда не станет], которую едва ли когда перестану любить. Значит, я интересуюсь вами не как женщиной, очень хорошею девушкою, а как человеком, который не] Поинтересуйтесь же и вы моим анекдотом. Теперь я страстно люблю женщину, которую едва ли когда перестану любить и которая едва ли когда даже узнает, что я люблю ее, — значит я [очень несчастен] [я очень хорошо] многое могу понимать. Но это еще не анекдот. Анекдот вот в чем: когда я был студентом первого курса [у меня были уроки], я имел уроки в Петергофе. На пароходе я увидел женщину, в которую влюбился. Я ездил во вторых местах, — чтоб видеть ее вблизи, я взял билет первого класса. [Я спросил, кто она, мне не сказали этого, я два] На другой день я стоял с утра на набережной у петергофского парохода и, наконец, дождался ее — она возвращалась, я, разумеется, взял билет. На другой день я стоял на петергофской пристани, — ее не было в этот день, я стоял другой день и дождался: она снова ехала в Петергоф. Конечно, я тоже взял билет. Когда я ехал с нею в пятый раз, она сошла с палубы в каюту. Погода была хорошая, в каюте никого не было. Через несколько времени я вошел в каюту. Она сидела и плакала. Как у меня достало смелости — я удивлялся через месяц, вспоминая, — впрочем, я всегда был смел. Я подошел к ней и сказал: ‘[Я живу] У меня в Петергофе уроки, стало быть я очень небогатый человек. Я всегда ездил во вторых местах, с тех пор как я увидел вас, я беру билет в первое место. Заметили ли вы, чтоб я искал случая познакомиться с вами? Нет, я и теперь не заговорил бы с вами, — но скажите [может быть], не могу я что-нибудь сделать для вас? Это не признание в любви [вы не бойтесь, я вам], это только признание в том, что я человек, очень преданный вам. К последующему тексту дата: 24 февр<аля>} Расспрашивали, исследовали больную, — больная отвечала очень спокойно, с большою готовностью, расспрашивали ее горничную, {Далее было: ее отца, расспрашивали} как водится, горничная заливалась слезами и отвечала на все также очень хорошо, {Вместо: очень хорошо — было: с большой гордостью} но, кроме прекращения питания нервов, Atrophia nervorum, никакого другого расстройства нельзя было отыскать. Так все и согласились, что пользующий врач прав, действительно надобно <признать> у больной Atrophia nervorum, вещь, против которой в науке нет еще никаких средств. Один Кирсанов молчал. ‘Какое же ваше мнение?’ стали допытываться у него. ‘Я недостаточно исследовал больную. Я еще останусь здесь — это случай интересный’. Когда все разошлись, Кирсанов послал {попросил} горничную спросить у больной, может ли она принять его. ‘Может’. Она встретила его с улыбкою, наполовину грустною, наполовину насмешливою. {К последующему тексту помета, означающая вставку: следующая стр<аница>} <л. 49. Верх> В самом деле, {а. На самом деле б. Но она} Катерина Васильевна могла улыбаться {смеяться} над докторами, потому что если б у нее и была Atrophia nervorum, то была бы лишь одним из симптомов болезни, а не самою болезнью. Болезнь состояла просто в том, что Катерина Васильевна отчаянно тосковала, {Далее было: за ней как за наследницей} а тоска произошла тоже немудреным образом. За девушкою, {Далее было: которая очень недурна} наследницею громадного состояния, женихи, конечно, увивались сотнями. {Далее было: чуть ли не с тех пор, когда еще} Из них один понравился ей, и очень. Его фамилия, собственно, не нужна, — пусть он будет обозначаться {называться} у нас хоть буквою Ж. Отец рано заметил, что дочь начинает пристальнее вслушиваться в его речи, чем в речи других, и очень благоразумно поспешил предупредить ее: ‘друг мой, Катя, за тобою очень сильно ухаживает Ж., {Далее было: этот человек вовсе не будет тебе пара} — но остерегайся его — он очень дурной человек: мот и волокита, — он прокутит твое состояние, будет оскорблять тебя, ты с ним была бы так несчастна, что я желал бы лучше видеть тебя умершею, {мертвою} чем его женою, это было бы легче и для меня, и для тебя’. Катерина Васильевна любила отца и привыкла очень уважать его мнение, он никогда не стеснял ее, она была уверена, что он говорит единственно по любви к ней, а главное, она была девушка очень мягкого характера, — есть такие натуры, может быть самые очаровательные из всех, хотя, конечно, очень редко счастливые, у которых вся сила характера постоянно обращается на то, чтоб {постоянно ~ чтоб вписано.} не огорчать любимых людей. {Вместо: не огорчать ~ людей — было: стараться не огорчать тех, кого они} Эти люди кажутся пассивными, слабыми, — они стараются не бороться, они говорят: ‘как вы думаете, так я и сделаю’, но вы ошиблись, думая, что они неспособны к инициативе, — нет, для них только удобство их не так дорого, как удобство любимых людей, они только слишком расположены находить себе довольство и радость в довольстве и радости других, — кто охотник служить другим, у того столько дела, что редко вы увидите занятого чем-нибудь другим’, потому редко имеете вы случай заметить в характере таких людей что-нибудь кроме того, что они добры, уступчивы и заботливы, {Текст: кто охотник ~ заботливы — вписан.} но когда обстоятельства повертываются так, что или нужно им действовать независимо, брать инициативу для пользы любимых людей, или когда случается небольшой промежуток времени, в который нечего заботиться о других и есть свобода подумать о самом себе, тогда вы видите, что и у них нет недостатка ни в отваге, ни в твердости характера. Катерина Васильевна была таким человеком. Поэтому, выслушав слова отца, она сказала: ‘да, Ж. мне нравится, но вовсе не настолько, чтоб я стала пренебрегать вашим мнением, я брошу быть близкою к нему’. Это и не было тогда особенною жертвою, — привязанность ее к Ж. была еще очень слаба. Она стала холодна с ним, и очень может быть, что все обошлось бы благополучно, но отец, человек резкий и раздражительный, пересолил. Раз как-то он сказал колкость Ж., тот давно уже заметил, {понял,} что старик косится на него, захотел испытать, не от влияния ли отца стала холодна с ним дочь, и отвечал тоже колкостью, старик в ответ довольно ясно намекнул, что есть пройдохи, {негодяи} гоняющиеся за богатыми невестами, которых потом обирают и тиранят. Ж. рассчитал, что теперь ему следует играть роль жертвы, и перестал являться к Полозовым. Катерина Васильевна очень спокойно {Было начато: хл<аднокровно>} выдержала его удаление, {Далее было: была в те} держала себя в те дни как всегда, да и на самом <деле> была опечалена не так много, {огорчена не слишком} и видя, что дочь не вспоминает о Ж., Полозов через неделю забыл о нем. {Против фразы: Катерина Васильевна ~ о нем — дата: 25 февр<аля>} Но Ж. именно с той поры начал настойчивое волокитство, которое удалось, — он стал писать к Катерине Васильевне, — сначала по городской почте, потом через горничную, которая поверила искренности его отчаяния, — стала ему <верить> и Катерина Васильевна, и любовь начала разгораться в ней. Она молчала и молчала. Но страдание сделалось наконец так сильно, что ее здоровье стало расстроиваться, — она молчала и об этом, {Далее было: когда заметили} — и долго никто не обращал на это внимания. Когда отец посоветовал ей лечиться, оно уже много ослабело, а когда знаменитый медик {Далее было: [заметил] убедился в характере болезни} увидел, что не может справиться с болезнью, опасность была уж близка. Отчего болезнь — отец не мог {Вместо: отец не мог — было: не могли} догадаться, потому что со времени истории с Ж. прошло уж с полгода, — после того целых три-четыре <месяца> {Далее было: эта история не двигалась} Катерина Васильевна не показывала никакого вида, что эта история сколько-нибудь занимает ее, и кому ж пришло бы в голову обращать внимание на прекращение ухаживаний одного искателя, когда искателей был целый десяток {Далее было: и Катерина Васильевна долго} и когда уж не один искатель был {был отставлен} без всяких дурных последствий отставлен Катериной Васильевной по совету отца? Но если тузы напрасно {напрасно вписано.} искали причину болезни, то Кирсанову нечего было много разыскивать, {отыскивать,} чтобы видеть, что в больной {а. в молодом организме б. физических причин} нет никакого физического расстройства, которое могло быть причиною болезни, что упадок сил происходит от какой-нибудь нравственной причины. Он слышал, что отец и дочь находятся в очень хороших отношениях, — а между тем отец не знал этой причины, — что ж это такое? Во всяком случае видно, что у девушки есть сильный характер, если она успела скрыть и от отца, с которым так близка, и от всех причину своего расстройства и если успела так долго скрывать самое расстройство, — ведь ясно было из объяснений пользующего медика, что расстройство не замечалось никем очень долго. Кирсанов слышал ото всех очень хорошие отзывы о характере больной, о ее кротости, — но, еще важнее, он сам видел, что прислуга очень привязана к ней, — это было еще более важною {еще более важною вписано,} рекомендациею в его глазах, но главною рекомендациею было впечатление того, как держала себя сама больная — тихо, кротко, мягко, {Далее было: ни на кого} терпеливо, — не было в ней заметно никаких следов раздражения против кого-нибудь, против чего-нибудь, — она безответно принимала свою судьбу и твердо переносила ее. Кирсанов увидел {заинтересовался} в ней девушку, вполне {вполне вписано.} заслуживающую сочувствия, {симпатии,} и нашел, что следует заняться тем, нельзя ли как-нибудь помочь ей. {Далее начато: Да и} Ему казалось, что вмешательство тут необходимо, конечно, и без него раньше или <позже> разъяснится дело, и тогда отец сделает все, что можно, {нужно} для спасения дочери, — но не будет ли тогда слишком поздно? Если оставить все идти, как шло до сих пор, в девушке может — должна — явиться чахотка, и тогда уж никакая заботливость о ней не поможет. <л. 49 об. Верху> — Жаль, что мы с вами никогда не встречались раньше, — начал он, — врачу надобно {Вместо: врачу надобно — было начато: я хочу ле<чить>} пользоваться доверием больного. {Начато: пац<иента>} А впрочем, {Далее было: я постараюсь при<обрести>} может быть, мне удастся приобрести ваше доверие и с первого знакомства. Они не понимают вашей болезни. И, действительно, тут нужна небольшая догадливость. У меня есть предположение. {догадка. После: предположение. — было начато: Ваша горничная как} И это предположение таково, что {Далее начато: а. в вашей болезни в. кто<-нибудь> в. поэтому помогал} вы одна не могли бы скрыть характера вашей болезни. Нужно, чтоб кто-нибудь помогал вам. Кто же? Разумеется, горничная. {Далее начато: а. Больная перестала улы<баться> б. Насмешливость из<образилась?>} В улыбке больной уж не было насмешливости, а была только одна грусть. — Как можно мне было получить доказательства, что я не ошибаюсь в своей догадке? Разумеется, обратиться к горничной. {Далее начато: Как вы думаете} Вероятно, она очень привязана к вам, не захотела бы {не стала бы} выдавать. Но ведь я сбил бы, она спуталась бы. {Далее было: ведь это очень трудно скры<ть>} Ведь я стал бы расспрашивать не так, как они: мои вопросы были бы гораздо точнее, ближе к делу. Я {А я} узнал бы от нее все. А я ее не расспрашивал и не буду расспрашивать. Почему? А потому, что я держусь двух правил: действовать прямо, совершенно прямо, — следовательно, если мне нужно что-нибудь узнать о вас, {Далее было: то и обращаться к вам, а не к кому-нибудь} то не обращаться к человеку, {к людям} который стал бы упрекать себя в измене вам, когда я вынудил бы его открыть вашу тайну. Согласитесь, ведь это честное правило. А вот другое мое правило: против воли человека не следует делать ничего для него, {Далее было начато: пока он в здравом рассудке} свобода человека выше всего, выше даже жизни. Этих правил я <не> нарушаю никогда. Следовательно, если вам не угодно будет довериться мне, я не буду употреблять других средств удостовериться в вашей болезни. Если вы, доверившись мне, скажете, что вам не угодно выздоравливать, я вам не помешаю делать над собою, что вам угодно, — напротив, если {если вы убедите меня} причины, по которым поступаете, покажутся мне основательны, я готов помогать вам — почему ж не помочь, если в деле замешан интерес, который для вас выше жизни? Теперь я вам скажу, в чем ваша болезнь, по моему мнению. Кирсанов наклонился к уху больной и сказал шепотом: — вы хотите умереть и перестали кушать. Больная вспыхнула. {Далее было начато: Не говорите ‘да’, не нужно, к чему? Это было бы} — Я не прошу вас отвечать мне — к чему? {Далее было: Этого было бы, может быть, достаточно} Теперь я это знаю. Но чего я еще не могу узнать — это причину вашей решимости. Об этом могу я спросить у вас? Больная покраснела. — Вам тяжело было бы отвечать? В таком случае я не смею спрашивать. Но я могу просить вас рассказать {рассказать что-нибудь} вам о себе самом то, что может послужить к увеличению доверия между нами? Да? Благодарю вас. Такое решение во всяком случае показывает, что вы очень несчастны. И у меня есть большое страдание. Я страстно люблю {влюблен в} женщину, которая даже не знает и никогда не должна узнать, что я люблю ее. {Далее начато: Я понимаю} Я это говорю для того, чтобы показать, что я понимаю по себе возможность страданий, при которых принимаются такие решения, как ваше. Больная смотрела на Кирсанова с сочувствием. Значит, {Значит вписано.} дело было ясно. — Быть может, у вас и у меня причина страданья — одинаковое чувство? {Вместо: причина ~ чувство? — было: одна причина страданья?} Больная вздохнула и покраснела. — Прошу же вас верить, {помнить,} что никогда, не только против вашей воли, но без положительного вашего согласия я не сделаю ничего. Верьте этому. {Далее было: Это, конечно, не для вас} Это не то что привилегия в вашу пользу, по особому уважению моему к вам, — нет, это мое общее правило. Теперь, прошу вас, скажите мне, отчего ж это чувство делает вас несчастной? Вы не хотите отвечать? {Далее было: Но вы видите [я все], я теперь} Но я все-таки не отступлю от своего правила. Теперь я почти наверное мог бы узнать от вашего батюшки то, что, мне кажется, нужно знать, — вероятно, ведь он имеет же какое-нибудь понятие о том, с кем вы знакомы, вероятно даже и прямо знает, кого вы любите. — Нет, — сказала больная, — он ничего не знает. Если б он знал, он догадался бы о моей болезни. А он не догадывается. — Да? В таком случае моя решимость не расспрашивать вашего батюшку без вашей воли дает мне мало выигрыша над вами, но самый ваш ответ уж дает мне новую, почти несомненную догадку, — ваш батюшка не знает этого, — следовательно, он не одобрил бы вашего чувства к нему, иначе ведь вы попробовали бы сказать ему о нем прежде, чем принимать последнее решение. Да? Больная потупила глаза. — Теперь {Далее было: я скажу вам еще} несколько слов. Я не говорил вам, что я никогда не лгу, — я лгу, но только когда лгать — благородно. {честно.} Я тоже не скажу вам, что я никогда не хитрю, — нет, я хитрю, но только когда это честно. {благородно.} Вот, например, теперь — посмотрите, как я хитро говорил с вами, — ведь я выведал из вас уж очень много, {Вместо: уж очень много, — было: более половины,} хотя вы не хотели сказать мне ни слова, {Вместо: хотя ~ ни слова, — было: хотя не слышал от вас} кроме того, что один раз сказали ‘нет’, — видите, какой я хитрый. Но зато ведь моя хитрость с вами все-таки честна. Это такой случай, который дает мне право хитрить с вами, — но лгать перед вами он еще не дает мне права, и поэтому я не могу солгать. Другой на моем месте, чтоб более войти в ваше доверие, стал бы говорить, что, вероятно, ваше чувство хорошо и что {что отец} если ваш батюшка внушил вам убеждение, что он не одобряет его, то ваш батюшка неправ, — это почти всякий на моем месте сказал бы вам, хотя никто не думал бы этого. А я не скажу, потому что не имею права лгать. {Далее было начато: Нет, я не} Ваш батюшка — человек очень богатый, о богатых людях много говорят в городе, поэтому и я знаю его характер. Его называют человеком умным, рассказывают, что он любит вас, — правда это, что он любит вас? — Правда. {Далее было начато: Видите ли, он человек опытный, вы — нет, следовательно, если вы с ним расходитесь во мнении о каком-нибудь} — Я это знал. Смотрите же, что из этого выходит. Если он, который любит вас, не одобрил бы, по вашему мнению, вашего чувства, значит он не мог бы иметь выгодного мнения о человеке, которого вы любите, — другие причины несогласия не могли бы остановить вас от разговора с ним о вашем чувстве, — если б дело было только в бедности любимого вами человека, вы все-таки попробовали бы убедить вашего батюшку. {Далее было: на согласие.} Смотрите {Слушайте} ж, что я должен заключить из этого. Ваш батюшка, как все знают, человек опытный {умный} в жизни, знающий людей, вы неопытны, если он и вы расходитесь во мнении о каком-нибудь человеке, вся вероятность на той стороне, что ошибаетесь вы, а не ваш батюшка, эти мои слова как будто плохо могут внушить вам охоту довериться мне, — так? — О, нет. — Я человек хитрый: нет, я вижу дальше — вы можете сердиться на меня за них, вы можете почувствовать ко мне нелюбовь из-за них, но вы скажете: ‘он говорит честно, он не притворяется, он не лжет’, значит я очень много выигрываю в вашем доверии тем, что говорю слова, которые другой почел бы лишающими меня вашего доверия. Вот видите, какой я хитрый. Но — ведь мое мнение, что человек, к которому чувствуете вы расположение, не достоин вас, — ведь оно только предположение, — я не скрываю от вас, что я думаю так, но я еще не имею оснований ручаться, что я не ошибаюсь, напротив, это очень может быть. Дайте же возможность {случай} узнать, не ошибаюсь ли я. {Далее было начато: Если я ошибаюсь, тогда вы} Назовите мне этого человека, дайте возможность узнать, что он за человек. {Вместо: дайте ~ за человек. — было: дайте возможность познакомиться с ним.} Для чего это нужно? Вот для чего: я хочу испросить вашего позволения прямо сказать вашему батюшке, в чем дело. Если вы позволите мне это, в таком случае ваше дело почти наверное может устроиться так, что вы останетесь довольны его развязкою. Если вы не согласитесь дать мне это позволение, я хоть имею почти полную <уверенность>, что мой разговор с вашим батюшкой спас бы вас, все-таки не скажу ему ни слова. Вмешиваться в дела человека против его воли — никогда, никогда, это мое правило. Вы видите, вы ничем не рискуете, сказав мне его имя, от вас будет зависеть, буду ли я пользоваться этими сведениями, или нет, — скажите ж, это безопасно для вас. — Но что ж вы хотите сказать моему отцу? — проговорила больная. {Далее было: Скажите, он знает его?} — Это зависит от того, знает ли он его, или нет. Если нет, то, конечно, прежде всего пусть познакомится. — Он знает его. — Близко? — Да. — В таком случае я скажу вот что: чтоб он согласился на ваш брак с ним, — только с одним условием: назначить время свадьбы не сейчас, чтоб вы имели время хладнокровнее осмотреться, { а. а через несколько времени б. чтоб вы имели время хладнокровнее обдумать,} — только, больше ничего. Сопротивления вашему желанию никакого быть не должно, данное слово должно быть исполнено безусловно. Ваш батюшка должен сказать: ‘пусть он будет твоим женихом, через два или три месяца’, как вы и ваш батюшка согласитесь, ‘я ни одним словом, ни одним взглядом не буду удерживать тебя от венчанья, — а между тем {Далее было начато: а. я не буду б. вы будете видеться в. вам} полное покровительство мое вашим отношениям как отношениям жениха и невесты’. Вот что должен сказать ваш батюшка и должен сдержать свое слово. Поверьте, я не солгу перед вами в том, как мне покажется, в состоянии ли он сдержать такое слово. Если мне покажется, что нет, я скажу вам: не верьте ему и {Далее было: продолжайте} умирайте. — Но он не согласится дать такое слово. — Посмотрим. Он человек умный? — Да. {Далее было: — Нет, вы должны серьезно} — На этом все у меня и основано. С умными людьми легко иметь всякое дело. Если он умный человек, он согласится. {Далее было: Но ведь вы этого не знаете?} — Нет. — Однако какая же вы стойкая! {Далее было: Это хорошо. Надобно отстаивать свои р<ешения?>} Но теперь затруднение только в том, что я не знаю вашего батюшку и потому не могу судить, настолько ли он умный человек, чтоб мог дать {понять} слово, которое должен дать и сдержать. Вы позволите мне посмотреть на него, чтоб узнать это? Само собою, в этом нашем разговоре не будет ни слова о вашем деле. Ведь теперь мне только еще нужно увидеть, что за человек ваш батюшка. Вы согласны на это? — Да, если вы дадите честное слово, что не будете говорить с ним о деле. {Далее было начато: Тут} — Я не даю особых честных слов, {Вместо: особых честных слов, — было: честных слов,} каждое простое слово должно быть честное слово. И зачем вам мое слово, какое бы то ни было? Если б я хотел действовать без вашего согласия, я мог бы пойти к нему и без вашего позволения и выдать вашу тайну. Но если вы не позволяете, я не пойду к нему. Кажется, этого довольно, чтобы вы могли быть уверены, что я не буду говорить ничего, на что не имею вашего согласия. — Идите, — сказала больная. Вошедши в кабинет Полозова, сказал, что еще не кончил исследования больной, но считает нужным отложить его окончание на полчаса и пришел посидеть с ним этот промежуток времени: что {Далее было: болезнь дочери Полозова такого рода} он надеется на благоприятный исход болезни, но пока еще не может сказать ничего решительного, и потом завел разговор, о чем вздумалось идти разговору. {Далее было начато: Старик} Он нашел старика действительно человеком умным и, возвратившись к его дочери, <сказал>, что теперь совершенно ручается за его согласие. — Но как же вы получите его? Вы скажете ему, что знаете о характере моей болезни? — Зачем? это все-таки значило бы выдавать вашу тайну. — Нет, я просто скажу, что у вас упадок сил, происходит от нравственного страдания, что страдание это происходит от безнадежной любви, а безнадежность любви — от вашей уверенности в том, что он не согласится, и что если он не согласится, то упадок сил будет продолжаться и приведет через несколько времени к смерти. Все это правда, но если мы обязаны говорить только правду, то ведь мы обязаны говорить только ту правду, которую нужно говорить. {Далее было: Я никогда не обманываю, но и никогда не открою чужой тайны.} Скажите ж теперь имя. Катерина Васильевна назвала имя, {фамилию После: имя, — было начато: положим, что человек} — нам не нужно знать эту фамилию, потому пусть она будет заменена здесь одной буквою Ж., с которой начинается. Но едва она произнесла его, как тотчас же сказала нетерпеливо: — Нет, я напрасно это сделала. — Вы раскаиваетесь, что доверились мне? Вы всегда вправе взять назад ваше доверие. — Нет, я в вас верю, я не знаю, как вы так скоро сумели внушить мне полную веру в себя, — но как же вы получите его согласие? Ведь вы не знаете, как это было: когда мой отец стал замечать, что Ж. ухаживает за мною, он сказал мне: ‘удаляйся этого человека, Катя, — я скорее соглашусь видеть тебя умершею, чем видеть его женою, — это будет легче и для тебя, и для меня’. — Мало ли что говорится, не каждому слову, какое говорится, {какое говорится вписано.} надобно придавать всю полную его силу, {Вместо: полную его силу — было начато: ту силу, которую, кажется} — почти всегда все надобно понимать гораздо легче, чем говорится. — Нет, он сказал это решительно, так решительно, что я не сомневаюсь, он так чувствует и не откажется от этого чувства. {Далее было: Неужели вы думаете, что в таком случае нельзя ничего сделать?} — А что ж, если б и так? Все-таки почти несомненна хорошая развязка. {Вместо: почти ~ развязка. — было: очень возможна развязка} Ей нисколько не мешает то, что он не желает видеть вас его женою. Вы и он {Вы оба} — оба люди неглупые. С умными людьми есть всегда возможность порядочно уладить всякое дело. Месяца в два постоянных продолжительных свиданий {Далее было: кто-нибудь из вас увидит, что} с Ж. может увидеть, что ошибался в своем мнении о нем. Я не говорю, что ошибаетесь вы, — я вам это уж говорил, — если так, через два месяца вы отвернетесь от него, — если же ошиблись не вы, ваш батюшка протянет ему руку, только и всего. Я уверен, {Я надеюсь} что он как человек умный поймет это. Я и иду поговорить {Я так и буду говорить} с ним в этом смысле. Но со стариком не так легко было сладить, как с семнадцатилетнею девушкою. Полозов очень удивился, когда услышал, что упадок сил его дочери происходит от безнадежной любви к Ж., — он давно забыл о Ж., слова, которые так глубоко врезались в память Катерины Васильевны, были сказаны им месяца три тому назад, когда ее страсть {Вместо — когда ее страсть — было: когда она и сама еще не чувствовала} еще не была {Вместо: еще не была — было: развилась} так сильна. {Далее незаконченная фраза: Из любви к отцу и знак, указывающий на продолжение текста в середине следующей страницы. Вместо: Полозов очень удивился ~ так сильна — снова начато: Старик чрезвычайно изумился, когда Кирсанов сказал ему, что причина [истории] расстройства дочери — любовь ее к Ж.} <л. 49. С середины> Он так давно решил, что эта история <не имеет> никакой важности, и так много {Далее было: было подтверждений} и так долго видел подтверждения тому, что она не имеет важности. А вдруг {Было начато: а. Тру<дно?> б. Д<авно?> в. А она имела слишком романтический вид, и вдруг} обнаружившееся ему имело слишком романтический вид и не могло казаться правдоподобным человеку, {человеку очень практическому,} привыкшему вести исключительно практическую жизнь. смотреть на все с холодным благоразумием. Но когда, наконец, он принужден был поверить {верить} объяснению Кирсанова, он все-таки не мог понять всей серьезности дела. Он отвечал: ‘Ну да, фантазия ребенка, который помучится и забудет. Мне счастье {Далее было: дороже} ее жизни дороже, чем угождение ее неопытным фантазиям’. Когда Кирсанов довел его до крайности своею настойчивостью, он ударил кулаком по столу и вскрикнул: ‘Вы говорите, она может умереть, — ну что ж, пусть лучше умрет, чем будет несчастна, это легче и для меня, и для нее’. Кирсанов увидел, что дочь была совершенно права, когда слова, раз сказанные ее отцом, приняла в полной силе {Вместо: в полной силе — было: а. за все б. во всей силе} их смысла и осталась убежденною, что напрасно вновь поднимать {заг<оваривать>} речь об этом, что решение отца — решение неизменное. Тогда Кирсанов стал развивать ему свой взгляд на дело, — тот взгляд, который он добросовестно высказал {раскрыл} больной. ‘Я не говорю о том, — сказал он, — что брак может не представлять такой страшной важности, если смотреть на него хладнокровнее: когда жена несчастна, почему не разойтись ей с мужем? Вы привыкли считать это недозволительным, ваша дочь, вероятно, воспитана {выросла} вами в таких же понятиях, стало быть для нее и для вас это действительно так важно, как вы думаете. А если брак решает судьбу безвозвратно, то действительно лучше дать ей умереть, чем допускать брак, в котором она будет несчастною. Но {Но я уверен, что вы} если я уверен, что вы не ошибаетесь в этом человеке, что он действительно дурной человек, то почему ж вы не надеетесь на рассудок вашей дочери? Страсть ослепляет {разгорается} тогда, когда встречает препятствия, — дайте ей простор, и через несколько времени рассудок начнет пробуждаться, {Вместо: начнет пробуждаться — было начато: будет иметь возможность говорить} — я почти уверен, что если этот человек такой, каким вы считаете его, она разлюбит его, когда будет иметь свободу любить или не любить, — пусть он будет женихом, и через несколько времени она откажет ему сама’. Такая манера смотреть на вещи была слишком нова для Полозова. Он отвечал резко, что он в такие вздоры {глу<пости>} не верит, что он слишком хорошо знает жизнь, что он видел слишком много примеров безрассудства людей, чтоб полагаться {верить} на их рассудок. Напрасно говорил Кирсанов, что во всех тех случаях безрассудства, которые он видел, наверное было одно из двух: или безрассудство началось сгоряча, в минутном порыве увлечения, или человек, делающий безрассудство, не имел свободы, был раздражаем сопротивлением, — такие речи были уж совершенно тарабарщиною для Полозова. ‘Она безумная, и вверять такому ребенку его судьбу было бы глупо. И это пройдет. Если уступать каждой фантазии неопытного человека, {неопытных людей,} то он погибнет’. С этих пунктов никак нельзя было сбить его. Конечно, Кирсанов знал, что как ни тверды мысли человека, находящегося в заблуждении, но если другой человек, более развитый, {знающий и более развитый} более знающий, вернее понимающий дело, будет постоянно работать над тем, чтоб вывести его из заблуждения, заблуждение не устоит, — так, но сколько времени возьмет борьба с ним? {Далее было: А в этом случае, такая отсрочка — она гибельна.} Кирсанов знал вперед, что и нынешний разговор не останется вовсе без влияния на Полозова, хотя и нельзя еще теперь заметить никакого колебания {влияния} в его мыслях, — они все-таки начнут колебаться, это неизбежно, это математически верное {верно, разумеется,} ожидание, — и если продолжать с ним такие разговоры, его мысли будут сломаны, — но когда? Старик силен в своих мыслях, он горд своею опытностью, он привык считать себя неошибающимся, он тверд и упрям, {Далее было: скоро ли} — сломать его можно, нет сомнения, что Кирсанов может сломать его этою постоянною правильною борьбою холодных доказательств против убеждений всей его жизни, {этого постоянного ~ его жизни, вписано.} — но скоро ли? наверное, нет. А в настоящем случае отсрочка слишком опасна, — долгая отсрочка наверное гибельна, а долгая отсрочка неизбежна при этом методическом способе спокойной борьбы. Кирсанов увидел, что надобно прибегнуть к крайнему средству. Оно рискованно, это правда, — но при нем только риск, а без него почти верная гибель, — а в нем риск на самом деле вовсе не так велик, как показалось бы человеку, менее твердому в своих убеждениях {в своей теории} о неизбежности и неотвратности результатов, {игры,} когда существуют причины. {Далее было начато: а. Риск б. Всякий лишний в. Никто не решился бы на г. Риск} Но риск, хотя и не велик, все-таки серьезный. Из всей лотереи только один билет проигрышный, — нет никакой вероятности, чтобы вынулся он, — но если он вынется? {Далее было: а. Но уж надобно дер<жаться?> б. На всякий случай, должно быть готовым} Тот, кто идет на риск, должен быть совершенно готов не моргнуть, если б вынулся не этот билет. Он видел спокойную, молчаливую твердость девушки и был уверен в ней. {Далее было начато: а. да не один он может б. он один может так} А он вправе ли подвергать ее риску? Конечно, да. Теперь из ста шансов только один, <л. 49 об. Низ> что она не погубит своего здоровья в этом деле, — более чем наполовину шансов, что погибель будет быстра, — а тут из бесчисленных тысяч шансов будет один против нее. Пусть же она рискует в лотерею, по-видимому, более страшную, потому что более быструю, но, в сущности, несравненно менее опасную. — Хорошо, — сказал он: — я буду действовать сообразно вашему решению, если вы не хотите этого лечения {Далее было: а. то остается мне б. пусть я бы лечил ее} теми средствами, какие в вашей власти, я буду лечить ее своими, хотя они гораздо хуже. Завтра я {я снова} соберу консилиум. Возвратившись к больной, он сказал, что ее отец оказался очень упрям, упрямее, чем он ждал, и что надобно будет действовать против него более решительными средствами, чем простые слова. — Нет, ничто не поможет, — грустно сказала больная. — Вы уверены в этом? — Да. — Вы готовы к смерти? — Да. — Что, если я решусь подвергнуть вас риску умереть? — Я давно уж вижу, что моя смерть неизбежна, {Вместо: что ~ неизбежна, — было: неизбежность смерти} что немного дней осталось мне жить. — Видите, в том средстве, которое я хочу употребить, успех почти совершенно верен, но неудача — смерть, она почти невозможна, но все-таки надобно быть готовой и на это. {Далее было: а. если это неизбежно б. когда не можешь} Когда остается только одно спасение {Далее было: идти под руку ~ смертью навстречу} — призвать в опору себе решимость на смерть, эта опора почти всегда выручит, {Далее было: но ведь надобно же серьезно опираться на нее, и} знаете, когда скажешь: ‘уступай мне, или я умру’, {Далее было: то уж надобно} то почти всегда уступят, но знаете, ведь если не уступят, приходится умереть, — иначе нет расчета начинать дело, иначе — только стыд и положение хуже прежнего. {иначе нет ~ прежнего, вписано.} И я убью вас, если не освобожу, вы согласны? — Да. — Не бойтесь, риска очень мало. Успех несомненен. — Но что же вы хотите сделать? — Я вам сказал: завтра я {Далее было: потребую решительно} гораздо решительнее нынешнего потребую у него согласия, если он не согласится, я убью вас. {Далее было начато: На другой день} Конечно, почти во всяком другом подобном случае {Далее было: не было надобности ни для кого} Кирсанов и не подумал бы прибегать к такому риску, — гораздо проще было увезти девушку из дому, и пусть она венчается с кем хочет. Но тут {Далее было: Кирсанов чувствовал} дело было гораздо затруднительнее по особому своему характеру. Кирсанов был убежден, что мнение отца справедливо, что если Катерина Васильевна соединит свою судьбу с Ж., то она будет слишком несчастна. {Далее начато: Помогать} Поэтому он был не вправе соединять ее с ним. {Далее начато: Остава<лось>} Поэтому-то и оставалось одно то средство спасти ее, на которое он решился, — средство, в котором, кроме шанса спасения, есть и шанс смерти. На другой день собрался консилиум из самых высоких знаменитостей великосветской медицинской практики, {Далее было: было шесть человек, т. е.} — он набрал целых пять человек, самых отборных, так что на консилиуме при пяти человеках состояло восемь звезд: почти все медицинские звездные знаменитости {Далее было: ужасно любят свои звезды и носят их на себе} таскают на себе свои звезды без пощады, без спуска. Так-то и нужно было Кирсанову, — звезды важное дело по части внушительно-убедительного действия. О, как бы я желал иметь звезду! Клянусь, на все готов, {на всякую подлость готов} только укажите мне средство получить звезду! {Далее было: На все, на все готов [только чтобы] для звезды, готов быть человеком, героем, готов быть <нрзб.>. Алчет душа моя звезды! Текст: из самых высоких ~ звезду! вписан.} Кирсанов говорил, все слушали — что он говорил, с тем все соглашались, потому что ведь, помните, есть на свете Клод Бернар и живет к Париже, да и кроме того, Кирсанов говорит такие вещи, которые, чорт их знает, и не поймешь, что это такое, правда или нет, — ведь он говорит по-новому, совсем не о том и не то, что мы знаем, — то, что мы знаем, по его мнению, не больше как невежество, — так вот видите, и понять нельзя, да и сказать того нельзя, что невразумительно для меня, {Далее было: да противоречит уж тем} уж тем менее можно противоречить: по второму твоему слову посмотрит на тебя так, будто вслух скажет: ‘ах, ты невежда’, — а шутя и заподлинно скажет это вслух, {что это такое ~ вслух вписано.} — как же противоречить? А если не противоречить, то ведь необходимо поддакивать с видом вполне понимающего, {Вместо: вполне понимающего — было: знатока} о чем идет дело, — как же иначе? Кирсанов сказал, что он очень внимательно исследовал больную и совершенно согласен с мнением г. такого-то, {Вместо: г<осподина> такого-то — было: Его Превосходительства После: такого-то — было: (г<осподин> такой-то, пользующий Катерину Васильевну туз, сладко улыбнулся)} пользующего больную, что болезнь неизлечима никакими медицинскими средствами, {Далее было: что смерть от этой болезни} а агония в этой болезни очень мучительна, да и вообще каждый лишний час, переживаемый больною, — лишний час страдания, {да и вообще ~ страдания, вписано.} и потому он считает {думает} обязанностью консилиума составить определение, что по человеколюбию следует прекратить страдания больной приемом морфия, после которого она уж не проснулась бы. Объяснив это, он попросил собравшихся своих товарищей исследовать больную для того, чтобы принять или отвергнуть его предложение. Тузы исследовали больную, хлопая глазами, и, конечно, не могли найти того, что нашел Кирсанов. Вернувшись в далекий от комнаты зал консилиума, они положили: дать больной смертельный прием {смертельный прием вписано.} морфию. Когда консилиум постановил свое определение, Кирсанов позвонил слугу и попросил его пригласить Полозова {отца} в комнату. Старик вошел. Один из звездоносцев сказал приличное грустно-торжественное и возвышенно-непонятное предисловие, прочитал ему постановление консилиума. Полозова {Старика} хватило, как обухом по лбу, ждать смерти неизвестно когда, хоть скоро — да неизвестно же когда, и еще неизвестно, наверное — и услышать, что {Далее начато: через полчаса} решено: умертвить ее, и через полчаса не будет ее в живых, — это вещи совершенно различные. Кирсанов смотрел на него с напряженным вниманием: {Было начато: любопытством} он был почти совершенно уверен в эффекте, по все-таки дело было возбуждающее нервы. Минуты две старик молчал как ошеломленный. — Не нужно, она умирает от моего упрямства, я уступаю. Выздоровеет ли она? — Конечно, — сказал Кирсанов. Тузы рассердились бы, если б имели время рассердиться, то есть поняли, что Кирсанов поставил их актерами мелодрамы, {Вместо: поставил ~ мелодрамы, — было: а. Начато: пригласил б. разыграл с ними комедию} но Кирсанов, велев слуге вывести потерявшегося Полозова, {велев ~ Полозова, вписано.} уж благодарил их за проницательность, с какою они отгадали его намерение, с какою поняли, что причина болезни — нравственное страдание, что нужно запугать упрямца, который иначе действительно был бы причиною смерти дочери, которая, как они справедливо утверждали, уж недалеко от смерти, совершенно неизбежной без этой уступки со стороны отца. Тузы разъехались, очень довольные каждый тем, что выказал перед другими {перед другими вписано.} и засвидетельствовал аттестатом Кирсанова свою медицинскую проницательность, довольные и обилием {и тем обилием} гонорария за консилиум. Кирсанов пошел к больной и сказал: — Теперь ваши отношения к человеку, которого вы любите, совершенно зависят от вас. {теперь ~ от вас. вписано.} Вы победили и спасены. Вы не боялись риска, и смелость ваша награждена успехом. Ваш батюшка покоряется необходимости. Он объявит {скоро объявит} вам это, как только я отпущу его к вам. Но я не скоро отпущу его, — я должен сильно внушить ему, что, давая согласие, он должен давать его вполне и нисколько уж не мешать отношениям между вами и человеком, которого вы любите, развиваться так, как они будут развиваться сами собою. Я не отпущу его прежде, чем не доведу его {Вместо: не доведу его — было: не внушу ему} до того, что он совершенно откажется от всякой мысли стеснять вас. Теперь можете быть спокойны: ваши страдания кончились благодаря вашей решимости. Катерина Васильевна в восторге схватила его руку, {Далее было: и успела поцеловать ее} и он едва успел вырвать {вырвать ее у нее} ее, чтоб она не поцаловала ее. После этого был долгий разговор с Полозовым, которому Кирсанов подробно развивал {развивал и доказывал} свою прежнюю мысль, что если Ж. человек плохой, то нужно {После этого ~ нужно вписано.} только дать Катерине Васильевне достаточно времени чувствовать себя свободною от стеснения, и она сама успеет рассмотреть это, но что если отец будет хоть сколько-нибудь стеснять ее, он совершенно проиграет свое дело и погубит во второй раз свою дочь, едва спасенную {Далее было начато: Старик}. Потрясенный внезапным эффектом консилиума, старик теперь был доступнее убеждениям. И притом он теперь смотрел на Кирсанова уж не теми глазами, как вчера, — вчера ему все представлялась самая натуральная мысль: ‘Я постарше тебя и неопытнее, не тебе меня учить, у тебя еще ветер ходит в голове’, — а теперь он видел, что Кирсанов хоть и молод, но уж проучил его. Он смотрел и с уважением, и со страхом на этого человека, который так крепко повернул всеми, кем хотел повернуть. — Неужели вы в самом деле дали бы ей смертельный прием? — спрашивал он. — Еще бы! Разумеется, — совершенно равнодушно отвечал Кирсанов. — И у вас достало бы духу? — Еще бы на это не достало! {Вместо: Еще ~ не достало! — было начато: На это не ну<жно>} Что за тряпка был бы я, если б колебался в таком простом деле. {Далее было: — Вы страшный человек! Вы способны быть злодеем! — Никогда. Мне тяжело — это разные вещи} — Вы страшный человек! — повторял Полозов. — Это значит, что вы еще не видали страшных людей, {Далее было: отвечал Кирсанов.} — с снисходительною улыбкою отвечал Кирсанов, вероятно, думая: ‘посмотрел бы ты на Рахметова, так увидел бы, что я овечка’. — Но как вы могли так повернуть всех этих медиков, весь этот консилиум? — Будто трудно повертывать этих людей? — сказал Кирсанов тоном пренебрежения. {Вместо: сказал ~ пренебрежения. — было: ответил он с пренебрежением. После: пренебрежения — было начато: а. И после десятка б. И после десятков, может быть, не одной сотни таких вопросов и ответов} Не было конца таким вопросам и таким ответам, и, думая о своих вопросах, слушая его ответы, Полозов все живее и живее {яснее и яснее} чувствовал: ‘да, это не нашего поля ягода: мы такие штуки сберегали для своих неудач, потому что нам их трудно делать, а ему, видно, в самом деле ничего не стоит это, что он готов их делать по делам людей, которых видит в первый раз от роду! Да, воротит, как медведь, {Далее было: и он чувствовал, что покоряется} и понимает вещи чуть ли не получше нашего брата, {Далее было: где я сказал бы: трудновато, — он говорит: пустяки, где я сказал: это человек не очень далекого ума, я не очень-то уважаю} я резок, а он гораздо порезче, я вижу далеко, а он, должно быть, подальше’, и он чувствовал, что Кирсанов берет над ним власть и что Кирсанов думает дельнее его. Долго Кирсанов ломал старика и наконец-таки уломал. Говорил ему теперь и такие вещи: ‘легко вас {Далее было: обойти и согнуть в рог? А я согнул, — значит мне судить, как надобно приниматься за дело.} заставить сделать то, чего вы не хотите? А я заставил. {Далее было начато: Легко} Значит, понимаю, как надобно браться за дело. Поверьте же, что если я вам говорю, как надо делать, то значит, и надо так делать, я знаю’. С такими людьми нельзя говорить иначе — им надобно наступать на горло. После трех-четырех часов борьбы совершенно убедился, {понял} что Кирсанов лучше его понимает, как надобно вести дело, и что он должен действовать безусловно по правилу, которое даст ему Кирсанов. {Далее было начато: В тот же день Полозов написал Ж., что просит его} Но убедившись в этом, он все-таки не мог понять, что ж это за человек? {Вместо: что ж ~ человек? — было: что ж это такое?} Он на его стороне — и вместе на стороне его дочери: он заставил его покориться дочери — и вместе с тем хочет, чтоб дочь изменила свою волю, — как это примирить? {Вместо: как это примирить — было: что ж это такое?} — Очень просто, — отвечал ему Кирсанов: — вы губили дочь {Вместо: вы губили дочь — было: а. вы сходили с ума от дикого взгляда — почему не поняли, как надобно вести б. вы губили человека} и себя, потому что не умели разобрать дела, и когда я показал вам его, вы не умели рассудить, как надобно вести его, а цель у вас верная, — в цели я схожусь с вами, она губила себя и вас, потому что {потому что она неопытна} вы не давали ей возможности спокойно {хладнокровно} разобрать дело, — я просто хотел, чтоб вы были рассудительны и чтоб она могла рассмотреть дело, {Далее было: только — я скажу одно — я хотел как того, чтобы} — я желаю вам обоим добра, и для этого нужно, чтоб {я желаю ~ чтоб вписано.} вы оба стали рассудительны, {Далее было: и послал} а вы оба нерассудительны, поэтому я и за обоих вас, и против обоих вас. В тот же вечер Полозов написал к очаровательному господину письмо, в котором просил его пожаловать к себе по очень важному делу, {Далее было: я желаю добра} очаровательный господин приехал, произошло нежное объяснение, очаровательный господин был объявлен женихом Катерины Васильевны с тем, что свадьба будет через три месяца. Кирсанов почел неудобным {Вместо: почел неудобным — было: не видел в эти дни} видеть жениха {очаровательного жениха} в первые дни после кризиса, {возобновления} — Катерина Васильевна, конечно, еще находилась в восхищении, в экзальтации, {Далее было: принимаемой за его} — если он увидит, что жених действительно дрянь, и захочет помочь ее глазам раскрыться {Вместо: ее глазам раскрыться — было начато: ей открыть} на его недостатки, это еще не будет иметь успеха, напротив, принесет вред, сопротивление подновит ее экзальтацию. Он {Недели через две он} заехал уж недели через две спросить у Катерины Васильевны, позволит ли она ему {Далее было: познакомиться с ее женихом} бывать у них в такое время, когда бы мог он видеть ее жениха. {Далее было начато: Скажите мне, неужели на<добно?>} Катерина Васильевна уж очень поправилась в это время. Она была еще несколько бледна и худа, но уж совершенно здорова благодаря искусству туза, которому Кирсанов опять передал ее, сказавши ей: ‘лечитесь у него, нужды нет, теперь никакие его снадобья, {микстуры,} хотя бы вы и стали принимать их, не помешают вашему выздоровлению’. {Вместо: благодаря со выздоровлению’. — было: туз [ее пользовавший], на пользование которого снова сдал ее Кирсанов, [он] гордился успехом [лечения] своих медикаментов [из которых главными были те, которые он сам принимал довольно исправно, потому что они были им составлены и почти исключительно из эссенции какого-то удивительно целебного экстракта ракагута] [ракагутин, который был невкусен], из которых главным был удивительно целебный экстракт ракагутин, силою медицинского действия совершенно похожий на несколько крупинок испанской мухи, всыпанных в толченый сахар, на самом деле не имеющий ничего приятного на вкус, и еще одно: Кирсанов, когда он [поздравил] в день решенья, прощаясь с ней, сказал: можете принимать все, что он вам станет давать, теперь вам никакая микстура не помешает выздороветь.} Катерина Васильевна встретила его с восторгом, {с восклицанием,} но с недоумением посмотрела на него, когда он сказал, зачем приехал. — Вы спасли мне жизнь, и неужели вам нужно мое разрешение, чтоб бывать у нас? — Но вам мое посещение при нем могло бы показаться попыткою вмешаться в ваши отношения, а вы знаете, {Далее было: без согласия человека} что я имею правило не делать {не вмешиваться} ничего без согласия человека, в интересе которого я хотел бы действовать. {К тексту: Но вам ~ действовать — знаком отнесена дата: 26 ф<евраля>} Кирсанов нашел жениха человеком таким, каким представлялся он Полозову. Но Кирсанов {Далее было: не выказывал} просидел вечер, не выказывая ничем своего мнения о нем, — был любезен {холоден} со всеми и не сделал ни одного намека Катерине Васильевне о том, нравится ли ему ее жених. Этого было уж достаточно, чтоб возбудить ее любопытство и опасение. {Далее начато: Она думала} На следующий день в ней беспрестанно возобновлялась {являлась} мысль: ‘почему Кирсанов ничего не сказал мне о нем? Если он произвел выгодное впечатление на Кирсанова, Кирсанов сказал бы мне это, неужели он ему не понравился? что ж могло в нем не понравиться Кирсанову?’ — и когда вечером приехал жених, {когда ~ жених вписано.} она всматривалась в поступки жениха, вдумывалась в его слова, чтоб найти, что ж в нем могло не понравиться Кирсанову. Она знала, зачем она это делает, — затем, чтоб доказать себе, что Кирсанов не мог найти в нем никаких недостатков. Так. Но мысль доказывать себе, что в любимом человеке нет недостатков, уже ведет к тому, что скоро они будут замечены. <л. 50> Через несколько дней Кирсанов был опять и опять не сказал ей ни слова о том, как ему нравится ее жених. На этот раз она уж не выдержала и в конце вечера сказала ему: {Вместо: и в конце ~ ему: — было: и сказала ему: почему вы мне хотели} — Ваше мнение? Что ж вы молчите? — Я не знал, угодно ли будет вам слышать мое мнение, и не знаю, будет ли оно сочтено {принято} вами за беспристрастное. {далее было начато: Вы смотрите на него слишком} — Он вам не нравится? Кирсанов не отвечал ничего. {Вместо: не отвечал ничего. — было: промолчал} — Он вам не нравится? Кирсанов все-таки молчал, — Что ж вам не нравится в нем? — Я ничего не говорил, нравится он мне или нет. — Это видно. — Я буду ждать, когда будет видно и то, почему он нравится или не нравится мне. {Далее было начато: Но вы видите, что в} На следующий вечер {раз} Катерина Васильевна стала еще внимательнее всматриваться и вслушиваться. Кирсанова не было, жених говорил с нею, и она не заметила ничего. {Далее было: а. Начато: Но когда дня б. Но у нее уж сильна была мысль, что до} Теперь в ней, хотя она не могла еще заметить, в ней кроме мысли: убедиться, что в женихе нет недостатков, была уже досадная мысль: ‘как же я не могу заметить, что в нем не нравится Кирсанову?’ Она досадовала на свое неуменье наблюдать и думала. {задумала. После: думала. — было начато: я кажется} ‘Неужели я, в самом деле, так проста?’ Было возбуждено самое искательное чувство — самолюбие {Вместо: Было ~ самолюбие — было: самолюбие ее было возбуждено} — в направлении, самом опасном для жениха. На следующий раз Кирсанов, прежде державший себя совершенно нейтрально, только участвовавший {поддерживавший} в разговоре, но не бравший на себя роли давать ему направление, стал направлять разговор. Он говорил о богатстве, — и Катерине Васильевне стало казаться, что жениху слишком приятно говорить о богатстве, — Кирсанов завел разговор об игре, — и Катерине Васильевне стало казаться, что жених слишком симпатично говорит о волнениях, которые доставляет игра. {Далее было начато: Кирсанов [заговорил об успехе] начинал рассказывать [приключения] о любовных приключениях и Катерине Васильевне показалось, что} Кирсанов заговорил о женщинах, — и Катерине Васильевне стало казаться, будто жених говорит о них слишком легко. Кирсанов начал говорить {Вместо: начал говорить — было: заговорил} о семейной жизни, — и Катерине Васильевне стало казаться, {Вместо: стало казаться, — было: показалось.} что может — неужели может? нет, этого не может быть, нет, это напрасно ей кажется, — но все<-таки> ей показалось, что ей кажется, что, может быть, женщине пришлось бы много терпеть от такого мужа. Кризис произошел, Катерина Васильевна долго не могла заснуть, все плакала, {Далее было начато: а, о чем, сама не знала, она знала только, что б. о том,} плакала от досады на себя за то, что обижает жениха невыгодным взглядом на него. На следующий вечер она уж хотела доказать себе, что она действительно напрасно оскорбляет его, {Далее было: и она начала сама} и для этого она, сама того не замечая, начала говорить с ним, тоже выпытывая его мысли, как вчера делал Кирсанов, и опять долго не могла заснуть, опять все плакала, досадуя на себя за то, что {Далее было: а. Начато: нашла б. не могла сделать вывода из своего разговора с Ж.} разговор с женихом не успокоил ее сомнений в нем. Понятно, что недели через полторы, {через две недели} через две она уже чувствовала страх от мысли: {Вместо: чувствовала ~ мысли: — было: думала с некоторым страхом:} ‘скоро все будет безвозвратно, я уж потеряю возможность, {Вместо: я уж ~ возможность, — было: я не могу} если я ошиблась в нем’, — и еще недели через полторы-две она уж думала: ‘нет, я, не могу решиться так скоро, — зачем же это должно быть так скоро?’ {Далее было начато: а. А отец не б. А Кирсанов в. И когда Кирсанов однажды приехал, он уж} Теперь Кирсанов видел, что может говорить с нею. — Вы все допрашивались моего мнения о нем, {Далее было: оно не так важно} — сказал он: — оно не так важно, как ваше. Что вы думаете о нем? Теперь она молчала. — Я не смею допытываться, — сказал он и тотчас же заговорил о другом. Но через четверть часа она сама подошла к нему: — Дайте же мне совет, мои мысли колеблются. — Зачем же вам мой совет, вы сами знаете, что должно делать, когда мысли колеблются. {Далее было начато: Подождать, пока} — Ждать, когда они перестанут колебаться? {Далее было: Так, так, чтобы [пойти] сделать решительный шаг, надобно} — Я не знаю, как вы находите лучше. — Я отложу свадьбу. {Далее было начато: Кирсанов снова молчит. — Может быть.} — Почему ж не отложить, если это кажется вам лучше. — Но как он примет это? — Попробуйте и увидите, как примет. — Но мне тяжело сказать {признаться} ему это. — В таком случае скажите вашему батюшке, чтоб он сказал ему это. — Я не хочу прятаться за другого, я сама скажу ему это. — Если вы {Далее было: можете сказать сами} чувствуете в себе силу сказать сама, то, конечно, это гораздо лучше. Между женихом и невестой произошла сцена. {Далее было: от которой произошла отсрочка свадьбы.} Жених вышел из себя, увидев, {видя,} что громадное богатство невесты может выскользнуть из его рук, — он рассыпался резкими упреками Полозову, {отцу, После: Полозову, — было: упрекнул Катерину Васильевну за то} которого назвал даже интригующим против него, сказал Катерине Васильевне, что она дает отцу слишком много власти над собою, что она боится его, действует теперь по его приказанию, — но отец не вмешивался в дело ни одним словом, и все упреки против него {Далее было: возбуждали} только оскорбляли Катерину Васильевну. — Как? Он не понимает, что она может думать и своею головою, что у нее есть характер! — Вы, кажется, считаете меня игрушкою в руках другого? — Да, — сказал он в горячности. {Далее было: Этим словом было решено все.} Катерина Васильевна вспыхнула: — Я для вас хотела умереть, я для вас не пожалела отца, {Вместо: не пожалела отца — было: мучу отца} и вы не понимаете этого? С этой минуты все кончено между нами, — сказала она и быстро ушла из комнаты. {Далее было: а. И действительно, раз<говоры> б. Несколько дней продолжались переговоры} Вот как кончилась история с первым женихом. {Далее было начато: Прошло года два, и у Катерины Васильевны был другой жених, уж гораздо} После этого Кирсанов перестал бывать у Полозовых, потому что слишком не любил знакомств с людьми, которые выше его по положению в обществе. Через три года у Катерины Васильевны был другой жених, {Далее было: которого она собственно} уж гораздо изящнее, благовоспитаннее, умнее {тоньше} прежнего. Теперь она была не девочка и не могла сделать такого резко дурного выбора, как в первый раз. Второй жених держал себя очень ловко, с полным дипломатическим искусством, и сам Полозов был доволен им. За ним не водилось никаких слабостей и грешков, {Далее было: он был человек дела} он был мягок, любезен, почтителен, но {но с достоинством} без всякого унижения, с сохранением полного достоинства, он только был страстно влюблен и разыгрывал эту роль в совершенстве, — он был вполне светский человек {Далее было: умевший} и даже недурных правил. Да и по своему положению в обществе он был недурной {хорошей} партиею: из хорошей фамилии, с большими связями, не беден, {Далее было: у него было больше 500 душ} ему должна была достаться почти тысяча душ из четырех тысяч, принадлежавших его отцу. Неизвестно, понравился ли бы он Кирсанову, но Кирсанов не бывал у Полозова, а из {а из других никто} тех, кто бывал, никто ничего не мог сказать против него. {Далее было: Все прежние женихи не могли} Те, кто мог рассчитывать быть искателем руки богатой невесты, завидовали ему, но должны были признаваться, что он хороший жених. Итак, дело шло {Все шло} к свадьбе с общим одобрением и с полным удовольствием самого Полозова. {Далее начато: Но когда} Второй жених был уже объявлен женихом, {Далее было: месяца через четыре должна была состояться и свадьба, — но в это-то время, — Катерина Васильевна была} но в это-то самое время Полозов поссорился, оборвался, лопнул, и физиономия жениха вытянулась. Катерина Васильевна сказала ему: ‘я перестала быть выгодною невестою для вас, отдаю назад вам ваше слово’. Но, сказавши это, с той поры редко смеялась, а слишком часто была печальна, грустна — всегда. {Вместо: печальна ~ всегда — было: грустна, задумчива} Не то, чтоб ее сердце было разбито именно разлукою со вторым женихом, — она была очень расположена к нему, пожалуй даже влюблена в него, — он был так хорош собою, так изящен, так деликатен, {Далее было: как мог быть} — но той страстной любви, от погибели которой разрывается сердце, она не имела к нему: он был слишком изящен и дипломатичен, чтоб внушить подобное неблаговоспитанное чувство. {Далее было начато: любовь это почти внушение} Катерина Васильевна чувствовала к нему любовь светской девушки, очень хорошую и очень сильную светскую любовь — и только, а такая любовь вырывается из сердца без смертельных ран. Но веселость Катерины Васильевны была разбита, {Но Катерина Васильевна была убита} потому что {Далее было: разбились} она потеряла веру в людей, — по крайней мере, веру в тех людей, каких видела. Полозову хотелось устроить продажу стеаринового завода, которым он управлял, и удалось, наконец, найти покупщика. Покупщик {Далее было: а. тот думал приобрести завод не для себя, а для лондонской фирмы [Джибсона] Ходчсона, Миллинера и Кo, которая вела торговлю [с Россией] [между прочим] с Россией [между], в числе дел занимающейся и закупкою сала, которое входит в обороты всех больших английских домов, имеющих торговлю с Россией, б. Покупщик был комиссионер фирмы Джибсон, Миллинер и Кo именно по части [операций] [сала] закупки сала и стеарина. На кар<точках>} был иностранец, и на визитных карточках его написано Charles Beaumont, но произносилась {читалась} его фамилия не Шарль Бомон, как следовало бы скорее ожидать, а Чарльз Бьюмонт, — да и натурально, что она так произносилась, потому что он был агент лондонской фирмы Джибсон, Миллинер и Кo по закупке сала и стеарина. Завод не мог идти при жалком и финансовом и административном состоянии своего акционерного общества, — но перешедши к Ходчсону, Миллинеру и Кo, он должен был дать большие выгоды, — затратив на него полмиллиона, фирма могла иметь по сто тысяч верного барыша. Но агент был человек добросовестный, {Далее было: о чужом деле, и очень долго рассматривал завод, чтобы не подвести} внимательно осматривал состояние завода, подробно разбирал его счетные книги, {Далее было: потом} прежде чем решился советовать фирме покупку, потом пошли переговоры с обществом о продаже завода и тянулись очень долго, потому что {Далее было: наши общества} уж такова натура наших акционерных обществ, что они все тянут и тянут. А Полозов во все это время ухаживал за покупщиком, часто приглашал его к себе обедать. {Далее было: и Чарльз Бьюмонт сделался близким знакомым Полозова и [его] подружился с Катериной Васильевной} Проницательный читатель уже предвидит, {знает,} что Чарльз Бьюмонт {Далее было: и Катерина Васильевна станут между} будет играть решительную роль в судьбе Катерины Васильевны и поэтому будет более или менее важным действующим лицом в моем рассказе. Что ж он за человек? Он, как и следует англичанину, не был большой охотник пускаться в интимности и в личные излияния, но когда его спрашивали, он рассказывал свою историю — не многословно, но очень отчетливо. Его семейство, говорил он, было родом {Его фамилия была родом} из Канады, {Далее было: происхождение поэтому-то у него} из французских колонистов, составляющих и теперь чуть ли не половину ее населения. Поэтому-то и фамилия его имела французское происхождение. И точно, сам он по виду скорее походил на французского, чем на английского американца: он был брюнет, довольно смуглый. Но его отец, потомок канадского мужика, {потомок ~ мужика вписано.} переселился из Канады в Соединенные Штаты, когда Чарльзу, которого тогда звали Шарлем, было лет семь. Сначала отец жил в Бостоне, сколотил небольшой капитал и отправился на Дальний Запад {Далее было: пионером цив<илизации>} расчищать леса, поднимать нови и приобретать полное довольство. {Вместо: приобретать ~ довольство. — было: богатеть} Вместо довольства он приобрел удар индейского томагоука, и вдова его с сыном возвратились в Бостон, продав только что расчищенную покойным землю. {Далее было начато: а. Тут сын кое-как б. Сын как подрос, то сделался} Сын пошел в матросы. {Далее было: и попал на корабль, ходящий в Россию.} Натурально, что он, с семи лет живший уже между англо-американцами, наполовину забыл свой родной французский язык, — и точно, он говорил по-французски {Далее было: бойко, но только} недурно для англичанина, {иностранца,} но никуда негодно для француза. Когда ему было 13-14 лет, он пошел в матросы, сделал два-три рейса в Европу и в последний рейс попал в Петербург. Корабль оставался в Кронштадтской гавани довольно долго, и Чарльзу случилось занемочь, {Вместо: и Чарльзу ~ занемочь, — было: и случилась на беду} его свезли в больницу, он лежал долго — и, когда вышел из больницы, его корабль давно уже ушел. {Далее было: Но он конечно отыскал земляков, -} Что ему делать? Он стал отыскивать американцев в Петербурге и нашел нескольких на заводе Берта, — они устроили его к себе. <л. 50 об.> Ему повезло на заводе, {Далее было: он скоро начал получать жалованье полное} потому что он и работал, и учился, так что через год один из {один из машинистов, тоже} американцев, машинист, мог уже сделать его своим помощником, а скоро он перешел от Берта уже настоящим машинистом на завод, принадлежащий русскому. {Вместо: на завод ~ русскому. — было: а. на русский завод. б. на завод из русских, чугунный. Фраза: А скоро ~ русскому вписана.} Так ему и случилось прожить около 10 лет в Петербурге, куда он попал случайно, и почти все эти 10 лет он прожил в обществе русских. Натурально, что он выучился хорошо говорить по-русски, {Далее было: может быть не совсем} а от английского языка сильно отвык: говорил по-английски гораздо лучше, чем по-французски, и не-англичанин принял бы его за чистого англичанина или американца, но {но акцент} англичанину или американцу было слишком слышно, что английский акцент его не чист. {Далее было: Свое время в Петербурге не терял он даром — но усердие} А по-русски говорил он совершенно как русский. Свое время в Петербурге не терял он даром: всякий свободный час употреблял на ученье, и хотя не имел себе руководителей, но приобрел очень порядочное образование, а когда приобрел его, то отправился — в Америку — ему было тогда лет 25 — и тотчас же пристроился к какой-то американской газете писать статейки о России и вообще о Восточной Европе и о Западной Азии. Но подобные статейки требовались в ограниченном размере, и Чарльз стал искать себе иного занятия и попал в {Далее было: купеческую контору, торгов<авшую>} нью-йоркскую контору лондонской фирмы Ходчсон, Миллинер и Кo. Но, говорил он, скоро стало его тянуть назад в Россию, {Далее было: где прошли лучшие} в Петербург, где прошли лучшие годы его молодости, {Далее было: да и скоро} его мать давно умерла, он человек свободный, {его мать ~ свободный вписано.} и он перешел в лондонскую контору своей фирмы, чтоб искать случая получить должность в Петербурге, {в России} — через полгода случай этот представился, и вот он уж с полгода жил в Петербурге в то время, как началось его знакомство с Полозовым по случаю покупки {продажи} завода. С американцами Петербурга он мало водился, а с служащими в американском посольстве был в яростной {в непримиримой} вражде, и они не могли говорить о нем без пены на губах: тогда правительство было в руках южан, рабовладельческой партии, а Бьюмонт был безусловным аболиционистом. {Далее было: и как только встречал кого из служащих} Большинство петербургских американцев, агенты нью-йоркских фирм, тоже, подобно своим фирмам, придерживались южной партии по торговым расчетам и тоже бегали от Бьюмонта. Про англичан он говорил, что очень любит их, что после {Далее было: свободных земледельцев Соединенного Американского союза} населения свободных штатов Северо-Американского союза — это лучший народ в мире, но что ему неприятно с ними, потому что он беспрестанно должен выдерживать стычки с ними из-за того, что говоря с американцем, они тут разумеют и население Южных штатов, которые, по словам Бьюмонта, такие же северо-американцы, какими французами были эмигранты. {Текст: С американцами ~ эмигранты вписан.} Нельзя не сказать, что в этой истории не было ничего ни необыкновенного, ни неправдоподобного. У проницательного читателя сильно {уж так сильно} чешется язык сказать, что… — но уж так вышколен моим грубым обращением, что будет молчать, — и умно делает. Полозов очень заботливо {внимательно} ухаживал за Бьюмонтом, звал его к себе по вечерам, потом стал приглашать и обедать, — нельзя, дело шло о том, чтоб выручить от захватов погибели больше половины того, что осталось у старика из прежнего громадного богатства, — о том, чтобы обеспечить свою старость и составить приданое дочери. Бьюмонт сначала долго {довольно долго} не принимал приглашения Полозова, но как-то раз, не успевши уклониться {отвертеться} от обеда, увидел себя за обедом только втроем со стариком и его дочерью. {Далее было: а. Начато: и тут обратил на нее б. и тут [начал] [сдружились] он и Катерина Васильевна сблизились} Бьюмонт и раньше замечал, что Полозова всегда задумчива, почти всегда грустна. Но он не обращал на это особого внимания, — он знал, что ее отец недавно потерял громадное богатство, и естественно было думать, что девушка грустит о потерянном блеске. — Думал ли я когда-нибудь, — сказал за обедом {за обедом вписано.} Полозов, — что эти акции завода будут иметь для меня такую важность! Тяжело на старости подвергнуться такому удару. Еще хорошо, что Катя так равнодушно перенесла, что я погубил ее состояние. Только она меня и поддерживает. А если б еще она жалела или роптала, я с ума бы, кажется, сошел. Бьюмонт взглянул на Полозова, потом взглянул на Катерину Васильевну: — Да, это, конечно, большое облегчение, когда семейство дружно переносит неприятности. — Да вы смотрите сомнительно, Карл Яковлевич {Вместо: Яковлевич было: Петрович (Бьюмонт говорил, что его отца звали} (Бьюмонт {Далее было: говорил, что его отца звали} для русского разговора принимал это отчество, объясняя, что его отца звали в Канаде Жак, а в Соединенных Штатах {в Канаде ~ Штатах вписано.} Джемс), — вы думаете, что она задумчива, так это оттого, что она жалеет о богатстве? Нет, Карл Яковлевич, нет, вы ее напрасно обижаете. У нас с нею другое горе — мы изверились в людей, — сказал полушутя, полупечально Полозов. Катерина Васильевна покраснела — ей было неприятно, что отец завел о ней разговор. — Нет, папа, вы напрасно мою задумчивость объясняете такими высокими мотивами, — у меня просто невеселый {угрюмый} характер, и я скучаю. — Быть грустной — против этого ничего нельзя сказать, — сказал Бьюмонт, — но чувствовать скуку — это, по моему мнению, не извинительно. Она в моде у наших братьев англичан, но мы, американцы, не знаем ее: это слово не существует {неизвестно} в нашем американском языке, нам некогда скучать, у нас слишком много дела, мне кажется, что и русский народ должен бы видеть себя в таком же положении: у него тоже слишком много дела на руках. {Далее было: и мне странно} Но действительно я вижу в русских совершенно противное: они очень расположены хандрить, сами англичане далеко не выдерживают с ними сравнения в этом, хотя и прославились изобретением сплина. — И русские правы, что хандрят, — сказала Катерина Васильевна. — Какое ж у них дело? Им нечего делать, они должны сидеть сложа руки. Укажите {Дайте} и мне дело, и я, вероятно, не буду скучать. — Вы хотите найти себе дело? О, за этим не должно быть остановки. Вы видите вокруг себя такое невежество, такую беспомощность. {Далее было: что за работою нет недостатка} — Да, но один, — еще более одна, — что может делать один? — Но ведь ты же делаешь, Катя, — сказал Полозов: — я вам выдам ее секрет, Карл Яковлевич, она от скуки учит девочек, — у нее каждый день бывают ее ученицы, и она возится с ними от 10 до часу, иногда больше. Бьюмонт посмотрел на Катерину Васильевну с уважением: — Вот это по-нашему, это по-американски, — но зачем же в таком случае вы скучаете? — Но разве это такое дело, которое может придать интерес жизни? Это не больше как развлечение, которое занимает меня, пока я занята им, и о котором нечего думать в другие часы дня, — оно слишком легко, оно могло бы служить хорошим отдыхом от чего-нибудь более серьезного, не более. И притом, знаете, что кажется мне, мистер Бьюмонт? Может быть, я ошибаюсь, может быть, вы назовете меня материалисткою… {Далее начато: Это-то упрек} — Вы ждете такого упрека от американца, от человека из той нации, которая ославлена на целый свет как погрязшая в материализме, думающая только о доллерах? — Вы шутите, но я серьезно боюсь высказать вам мое мнение, {Далее было: оно может казаться обскурантам} — оно в самом деле покажет вам, что я материалистка, но моя жизнь привела меня к такому прозаическому взгляду, — мне кажется, что {Далее было: а. это направление поможет б. модное направление очень} дело, которым я занимаюсь, слишком одностороннее дело и что та одна сторона, на которую обращено оно, — не первая сторона, на которую должны быть обращены заботы человека, желающего принести пользу народу. Я думаю так: дайте людям кусок хлеба, читать они выучатся и сами. {Вместо: читать ~ сами — было: книга сама очутится в руках.} А начинать надобно не с книги, а с хлеба, иначе мы будем почти попусту тратить время. Бьюмонт взглянул {посмотрел} на Катерину Васильевну с любопытством и подумал про себя: ‘ого!’ — Да, это очень грубый материализм, — сказал он улыбнувшись, {Далее было: и я знаю одного материалиста} — но если вы думаете, что надобно начинать не с того конца, с которого обыкновенно начинают заботу о нравственном возвышении народа то почему ж вы не начинаете с той стороны, с которой надобно? — Я вам сказала: одна что я могу сделать? Я не знаю, как приняться, {вы не начинаете ~ приняться вписано.} за что приняться, и если б даже знала, где у меня возможность? Вы знаете, девушка так связана во всем. Я независима в своей комнате, но что я могу делать в своей комнате? Положить на стол книжку и учить читать, — я это и делаю. Но если я выхожу, {выйду из своей комнаты,} куда я могу идти одна? С кем я могу видеться одна? Какое дело я могу вести одна? — А я говорю вам, что я еще и не знаю, какое же дело надобно вести и как его вести. — Ты, кажется, изображаешь {выставляешь} меня, Катя, деспотом, который держит тебя взаперти, — сказал Полозов: — уж в этом-то я неповинен с тех пор, как ты так страшно проучила меня. — Нет, папа, вы хороший, вы не стесняете, {Далее было: и если б вы были не хороший} — стеснение не от вас, от всего общества. {Далее было: Мне бы заниматься сплетнями,} — Вот как, Катерина Васильевна, вы давали страшные уроки вашему батюшке, чтоб он не был деспотом? — Папа, зачем вы вспоминаете о том, от чего я давно краснею, — ведь я тогда была ребенком. Мистер {Но мистер} Бьюмонт, скажите, правда, что у вас в Америке девушка не так связана? — Да, мы, американцы, можем этим гордиться. И у нас далеко еще не то, чему следует быть, но все-таки какое ж сравнение с европейцами! Американцы все-таки признают гораздо больше свободы за женщиною. — Папа, поедем в Америку, когда мистер Бьюмонт выкупит тебя от твоего завода, — сказала шутя Катерина Васильевна. {сказала ~ Катерина Васильевна. вписано.} — Я там буду что-нибудь делать. — Ну, Катя, ты-то, может быть, и годишься для Америки, а я-то был бы слишком плохим американцем. — Можно найти дело и в Петербурге, — сказал Бьюмонт. — Например? укажите, я буду очень, очень благодарна вам. Бьюмонт задумался, как будто сказал лишнее. — Вы не хотите сказать? Что ж это, тоже одни неопределенные слова? Это я могла бы слышать и от многих русских. {Это ~ русских вписано.} От американца я ждала большего. ‘Что ж, в самом деле? Зачем же я и здесь, как не за этим? И через кого ж и узнать, пора или еще нет?’ — думал Бьюмонт. — Нет, Катерина Васильевна, это не неопределенные слова: я, когда говорил вам о возможности найти дело, думал о деле, которое существует, к которому вы можете примкнуть, и, к чести вашей нации, это дело {Далее начато: а. чисто б. делается} начато руками русской женщины и делается руками нескольких женщин, все чисто русских. Познакомьтесь с г-жою Кирсановою, — у нее найдется дело и для вас. — Кирсановою? Кто это? Ее муж медик? — быстро спросила Катерина Васильевна. — Вы его знаете? {Далее было: Тем лучше.} Как же вы не слышали о деле, деятельницею которого его жена? Это дело очень любопытное. Быть знакомым с вами и не говорить — это непростительно с его стороны. — Мы его знали, когда он еще не был женат, — сказал Полозов: — наше знакомство связано с тем случаем, когда получил урок, отучивший меня от деспотизма, — сказал Полозов. — Папа, вы опять, зачем, милый папа? Мы виделись с Кирсановым четыре года тому назад, мистер Бьюмонт, он пользовал меня, и без него я бы умерла. {Далее было: Ах, какой это человек!} С тех пор мы не видались. Он не хотел продолжать знакомства с нами — теперь я понимаю, почему: мы тогда были богаты, а он слишком горд, чтоб быть знакомым с людьми, которые богаче. Я теперь это понимаю. — Да, он бросил все свои прежние богатые знакомства, — сказал Полозов. — Это не имеет в себе ничего особенного, папа, они неприятны. Удовольствие можно находить только в обществе равных. Но, мистер Бьюмонт, мы все отвлекаемся от дела. Вы меня познакомите с m-me Кирсановой? — Я сам не знаком с Кирсановыми. Я только знаю их, но не знаком. — Как же это сделать? {Далее было: с огорчением сказала Катерина Васильевна, — как же я поз<накомлюсь>} Укажите ж, через кого я могу познакомиться с m-me Кирсановою? — Тут не нужно ничьей рекомендации, вы просто отправьтесь к ней. {Далее было: Непременно. Но все-таки я могу сказать, что вы меня послали к ней?} — Конечно, да, и потом: {Конечно, да, и потом: вписано.} — если вы о ней слышали, то, может быть, и она слышала о вас, — вероятно, у вас есть общие знакомые. Ваше имя, вероятно, послужит рекомендациею, хотя вы и не знакомы лично. — Нет, мое имя не известно им. Вы можете сказать или не сказать его, как вам угодно, но оно не поможет вашему знакомству, — да и не нужно: я ручаюсь, что цель, с которою вы начинаете знакомство, заставит ее полюбить вас. — Еду, завтра же еду. Но как узнать адрес? — Я не знаю, где они живут, но об этом можно узнать в Медицинской академии, где он служит. {Далее начато: Она похожа на} — Ах, какой он человек! Я ни раньше, ни после не видела таких людей! Похожа ли она на него? — Да, {Далее было: если я не ошибаюсь, она похожа на него} потому что все хорошие люди очень похожи друг на друга, — я в этом смысле и говорил. {я ~ говорил, вписано. После: говорил — было: а. Катерина Васильевна не знала, как это принять, б. Катерина Васильевна покраснела, в. Это очень хорошая женщина и потому похожа на него — все хорошие люди очень похожи друг на друга. — Зачем вы сравниваете меня с такими людьми, как она? — Я еще и не сравниваю [а только], — я еще слишком мало знаю вас, — я только думаю, что может быть, и что это мне кажется. Катерина Васильевна покраснела еще больше. — Нет, не шутите так, мистер Бьюмонт, если я застенчива, то ведь это меня делает очень обидчивой, — зачем обижать такими шутками? — Нет, это не шутка, [кажется, что это действительно]. Вы мне очень нравитесь. Сколько я узнал} — Если б я больше видела таких людей, как он! — Конечно, то общество, в котором вы жили раньше, {до этих пор,} не очень изобилует такими людьми, даже нынешний круг ваших знакомых, тоже еще плоховат, но, когда вы сойдетесь с Кирсановыми и узнаете кружок их знакомых, вы увидите, {вероятно увидите} что есть целые круги, состоящие исключительно из таких людей, как он. {Далее было: Вот каким образом [началось знакомство] произошло, что Полозова познакомилась с Верою Павловной [Бьюмонт сказал в тот же] [В тот же вечер] [Вечером]. В тот же день, как Полозова была у Веры Павловны, Бьюмонт приехал к Полозову. Катерина Васильевна была в совершенном восторге от увиденного и ее нельзя было узнать, — так она была весела, и бог знает сколько времени} — Но что ж это за дело о котором вы говорите с таким уважением и в котором я могу принять участие? — Это опыт практического применения тех экономических принципов, которые в последнее время выработаны наукою. Вы знаете их? {Далее было: — Несколько, слишком мало и неопределенно. — Но все-таки сколько-нибудь знаете? — Когда вы увидите их в практике их применения, в жизни, вы увидите, что они очень просты, но применение их очень любопытно по своей новизне [и вы увидите, что они удовлетворяют всем представлениям], и вы увидите, как только [и много иное] сумеете не закончено} — Да, я читала кое-что о них и вижу, что дело, на которое указываете мне, должно быть очень завлекательно. — Да, у нас в Америке есть уже довольно много таких опытов, но в России, насколько я знаю, это еще первый. Это чрезвычайно освежительно действует на душу, потому-то я и решился рекомендовать вам — участие в нем. Я надеюсь, что и личность m-me Кирсановой подействует на вас освежительно. {К последующему тексту дата: 27 ф<евраля>.} Вот каким образом произошло {Далее ошибочно осталось: знакомство} то, что Катерина Васильевна познакомилась с Верою Павловною. {Далее, было: Едва прошло полчаса, как она возвратилась домой, у нее уж сидел Бьюмонт — он сам известил вчера} Она была у <нее> в первый раз на другой {а. вечером б. поутру} же день поутру, как сказала Бьюмонту, а Бьюмонт вечером опять был у них, — что это с ним сделалось? Раньше, бывало, не дозовешься, а теперь сам, без зова, приехал — и на другой же день после того как был, — что это значит? Старику ли Полозову трудно намотать это себе на ус? — Что ж, жених подходящий, {выгодный} — в прежнее время, конечно, не такого {Далее начато, Конечно, раньше не такого} нашла бы, а теперь — теперь лучшего и ждать нельзя. Человек очень хороший и основательный, получает жалованья больше 3 тысяч рублей, захочет, может получать и больше, может и сам войти в обороты — дельная голова. Говорит, что хотел бы навсегда остаться в России, что она ему мила, будто родина: партия ей. Соображение старика оправдывалось делом, но соображал он еще несколько рано: пока Бьюмонт вовсе не затем <приезжает>, что хочет стать женихом, нет, правда, со вчерашнего разговора он смотрит на Катерину Васильевну с уважением и сочувствием, но он вовсе не ею занят, не для <нее> приехал — ему хочется поскорее узнать, что она видела поутру. {Далее было: Катерина Васильевна встретила его.} Как одушевлена Катерина Васильевна! Ее узнать нельзя! Куда девалась ее грустная задумчивость, ее тихая молчаливость! С каким восторгом рассказывает она Бьюмонту, — и ведь уж рассказывала отцу, и все-таки не унялся от одного раза рассказывания ее энтузиазм, — о том, что видела поутру. Да, теперь ее сердце полно, живое дело найдено! Бьюмонт слушает внимательно, но разве можно слушать это так? <л. 51> Наконец заметила она и чуть не с гневом говорит: — Мистер Бьюмонт, я разочаровываюсь в вас, {Далее было: вы слушаете меня как бы только из вежливости} — неужели на вас это так мало действует, что вам интересно — и только? — Катерина Васильевна, вы забываете, что я {что мне} все это видел, в ваших описаниях {рассказах} для меня новы только некоторые подробности, я вижу, что дело {что мое дело} вообще развилось, рад этому, но ведь ко всему, что составляет сущность его, я слишком привык. — Вы говорите, что очень близко {хорошо} знали эту мастерскую? {Вы знали эту мастерскую?} — Зачем же понимать мои слова в таком смысле? Я видел у нас в Америке несколько таких учреждений, — я вчера говорил вам, — некоторыми из них я довольно долго занимался. {Вместо: некоторыми из них ~ занимался — было: некоторыми я занимался очень много. После: занимался — было: Если вы хотите, чтобы я сказал вам, что собственно мне тут было бы интересно — мне интересно было [слышать] узнать побольше не о самом учреждении, а [о том одном] об его учредительнице — И вы можете интересоваться отдельной личностью?} Для меня интерес новизны тут могут иметь только личности, которым обязано дело своим успехом, {Вместо: которым ~ успехом, — было: участвующие в этом деле} — например, что вы можете рассказать мне о m-me Кирсановой? — Ах, боже мой, она мне чрезвычайно понравилась, — все объясняла с такою любовью, — и больше я ничего не могу сказать о ней, неужели до того мне было, чтоб думать {заниматься} о ней, когда у меня перед глазами было такое дело? — Ваша правда, — сказал Бьюмонт: {Далее было: и улыбнулся [несколько натянуто], но как будто нисколько} — так и я совершенно забываю о <людях>, когда заинтересован делом. {Далее было: Но после этого он сказал} Ах, что ж вы мне <не> рассказываете о m-me Кирсановой? Катерина Васильевна перебрала {старалась} все свои воспоминания, но в них почти только и нашлось первое впечатление, какое сделала на <нее> Вера Павловна, {Далее было: в те немногие минуты разговора, которые} она очень живо описала ее наружность, голос, манеры, — все, {Далее было: встречу} что бросается в глаза в первую минуту встречи с новым человеком, — но дальше — дальше у нее {Далее было: уж не было} в воспоминаниях уж действительно почти ничего, относящегося к самой Вере Павловне: мастерская, мастерская и мастерская и объяснения {слова} Веры Павловны о мастерской, — эти объяснения она все помнит, но саму Веру Павловну {Далее было: она уж не помнит} во все последующее время после первой минуты встречи она уж не помнила. — Итак, на этот раз я обманулся в своем ожидании узнать от вас много о вашей новой знакомой. Но я не отстану от вас, — через несколько дней я буду опять допрашивать вас о ней. — Но почему ж вам самому не познакомиться с ней, если она вас так интересует? — Да, я думал сделать это. Но прежде, {Но прежде я должен узнать} чем я решусь на это, я должен узнать о ней побольше. {Далее было: И я слишком осторожен на новые знакомства} Я даже попрошу вас, {Далее было начато: не упоминайте меня} если вам и случится упоминать мою фамилию в разговорах, то не упоминать, что я расспрашивал вас о ней или что хочу познакомиться с нею. — Да? Конечно, если вы этого хотите. Но это начинает походить на загадку. {Далее было: Когда вы больше познакомитесь с нею — поговорим: когда я больше познакомлюсь с вами — после вчерашнего и нынешнего разговора я вас знаю так, как будто мы были [коротко] близко знакомы несколько лет, — когда вы ближе познакомитесь с нею, у меня к вам будет просьба [которую вы исполните и после которой], после которой я должен буду объяснить вам загадку — эта загадка будет объяснением для вас по мере того, как вы ближе познакомитесь с нею [не как] [не только с ее внешнею жизнью, но] и после того, через несколько дней я … — Нет, вы тут ничего} — Во всяком случае на это у меня важная причина, которая, вероятно, и устранится, когда я побольше услышу от вас о ней. Но пока эта причина очень важна. Бьюмонт начал бывать у Полозовых часто. Одушевление {Далее было: и разговоры} Катерины Васильевны продолжалось, не ослабевая, а только переходя в постоянное настроение духа, бодрое, живое, светлое. Для Бьюмонта она, когда успевала побывать в мастерской и у Кирсановых, несколько отвлекала {обращала} свое внимание от мастерской на саму Веру Павловну, но в первое время это удавалось ей все-таки редко, и все-таки рассказы ее о Вере Павловне выходили довольно скудны материалом, — очевидно, она живет с мужем очень хорошо, мало сказать: очень хорошо, — они чрезвычайно сильно любят друг друга, и по всему видно, что оба чрезвычайно счастливы своими отношениями, — почти только. Но, кажется, этого было довольно Бьюмонту, — он стал уж говорить, что, кажется, скоро он познакомится с Кирсановыми. {с Верой Павловной.} — Мистер Бьюмонт, я слишком плохой агент, согласитесь, но что ж мне делать? — Личность очень мало занимает меня, у меня всегда на первом плане дело, — сказала недели через три Катерина Васильевна. — Отдельный человек {Личность} занимает меня лишь настолько, насколько это нужно для дела. Если надобно что-нибудь сделать для человека, я занимаюсь им, как миновала надобность, личность снова не привлекает к себе моих мыслей. Я думаю о всевозможных вещах {Далее было: а. но о людях б. но о характерах} вообще, а не по отношению к отдельным лицам, — может быть, я не умею это выразить ясно, не знаю. {Далее было: понятно ли это?} — Я это {Перед: Я это — было: Это разница} очень хорошо понимаю, Катерина Васильевна: по натуре одних людей все думается под формою живых, определенных случаев, — их мысль берет факт и делает {и влагает} его представителем общего понятия. Это натуры, которые принято называть поэтическими, — мне такое название кажется несправедливо, потому что обижает меня, — будто у меня не поэтическая натура, — но у меня не такая натура, я беру частный {частный вписано.} факт только чтобы извлечь из него общее понятие — мне легче думается под формою общих понятий. Я давно вижу, что у вас то же. {Далее было: Вы тоже} Это не значит, что у нас слаба фантазия, — нет, {Далее было: это просто} в обоих разрядах есть люди с самой сильной и с самой слабой фантазией, — у какого поэта воображение было сильнее, чем у Фурье? Самые живые картины великих поэтов едва ли так живы и отчетливы, как его описания, {К последующему тексту дата: 28 ф<евраля>, написал — 1 м<арта>.} — но все-таки он писал не беллетристические рассказы, а теоретические рассуждения. Однако, {Но,} хотя вы и плохой агент, хотя вы и очень мало обращаете {рассказываете} внимания на личные отношения, которые мне нужно знать, я все-таки узнал их настолько, насколько мне нужно было знать. {Далее было: [чтобы] [Вы скажете] [Но вы говорили только] И действительно, хотя Вера Павловна не з<нала?>} Но теперь мне интересно знать ваше мнение об этих отношениях. Скажите, как вам нравятся отношения Кирсановых? — Они превосходны. — Так, сами по себе превосходны и для них превосходны. Но для вас — были бы такие отношения совершенно по вас? — Что вы спрашиваете это, мистер Бьюмонт? Вы довольно <знаете> мой образ жизни, — как я держу себя: если я не вижу себе дела, я ухожу в свою комнату, мне приятно говорить только или тогда, когда это нужно для дела, или когда я чувствую, вот хоть об этой мастерской, — я несколько только в последние дни перестала мучить вас бесконечными рассказами о ней, — но теперь, когда я начала привыкать, когда мое прежнее волнение от этого дела стало заменяться спокойным, хотя не менее сильным участием к нему, вы видите, что я стала менее разговорчива. Этот тон разговора уж показывает, что Катерина Васильевна и Бьюмонт были очень дружны. Да и как им было не сблизиться? Она увидела в нем, который раньше говорил только о сухих практических расчетах с ее отцом, совершенно новую сторону с той поры, как зашла у них речь о деле, которое может занять ее, — он выказывал такое одушевление, когда говорил об общих интересах, что {Далее было: на него нельзя было смотреть без си<мпатии>} человеку, сколько-нибудь занятому ими, нельзя было смотреть на него без симпатии, точно так увидел и Бьюмонт Катерину Васильевну. Они были союзники, горячо преданные одному делу, — как же было им не подружиться? {Далее было: а. Но было и больше уж б. Но он хорошо знал} Они оба уж чувствовали, что это не просто дружба, нет, им обоим уж думалось: {Вместо: уж думалось: — было начато: приходило в} ‘мы были бы пара друг другу, мы были бы счастливы’. Почему ж и не быть? К этому теперь подходил разговор. — С одним из моих друзей — в Нью-Йорке, в Бостоне, в Филадельфии, где <бы то> ни было, все равно покуда, — была довольно занимательная история, которую я хочу рассказать вам, Катерина Васильевна, — начал Бьюмонт. — Он был женат на женщине, лучше которой никого никогда не знал. Она тоже считала его лучшим человеком из всех, кого знала. Они были чрезвычайно привязаны друг к другу. {Далее было: Он был человек [суровый] очень строгих правил, — она также} И однако ж они не могли ужиться вместе. {Далее было: потому что она почувствовала себя <не закончено>} Он готов был отдать голову за малейшее увеличение ее счастья, {Далее было: но только с тем условием, чтобы она не тревожила} он был готов на все для нее, он хотел жить так, чтоб никто не тревожил его без надобности в нем, — и не мог сделать исключения из этого даже для нее. Он хотел сделать это исключение, когда заметил, что она хочет того, но это ему не удалось. {Далее было: Она хотела отдавать все время своему} Она, наоборот, хотела отдавать любимому человеку все то время, которым она и он могли располагать свободно, — и он не мог принять этого, он хотел принять, но она видела, что это ему не нужно. Что вы скажете о таком человеке? Он не умел любить, он не знал чувства любви? — Я не знаю, умел ли он, понимал ли, но я понимаю его. {Далее было: ‘Я беру у вас только то, что мне нужно’.} Я, как он, скучала бы, если от меня потребовали бы того, что от него. — Как же назвать вас и его? Людьми с сухим сердцем? — Как хотите, это все равно. При малейшей надобности я готова делать все, что надобно, но без надобности не тревожьте меня, это мой идеал жизни. — Вы любили два раза? Но было ли это достаточно серьезное чувство, чтобы вы могли сказать, что знаете свой идеал? — Мне 22 года. Я могла узнать себя. — Мне кажется, что вы не ошибаетесь. Поэтому позвольте досказать полнее историю, которую я выставил вам только в общих чертах. Вам нужно слышать ее? Или она теперь будет касаться вас? {Далее начато: Мне нужно} — Да? Она может иметь отношение ко мне? — Да, она имеет отношение к вам. — Говорите. — Мой друг, — говорила через полчаса Катерина Васильевна, — когда я сказала, что знаю себя, я говорила о том, что я чувствовала в себе в эти дни, после того как мы с тобою сблизились. Итак, знал ли, что {что не проходило} я не могла ни на минуту не думать о тебе? Что бы я ни думала, как бы я ни была увлечена, поглощена другими мыслями, — мысль о тебе стояла рядом с ними. С чем это сравнить? Я знаю, — с тем, как всегда помнишь о себе, — ведь что бы я ни думала, как бы я ни была поглощена чем-нибудь, я все-таки помню свое имя, свои лета, цвет своих волос, — я помню себя, — точно так же ты был всегда в моих мыслях — будет ли это всегда так продолжаться? Я не знаю. Не ослабеет эта связь всех моих мыслей, всех чувств с мыслью о тебе, с чувством к тебе? Я не знаю, мне кажется, нет, но я этого не знаю. — Я знаю, — нет, я знаю это по опыту. {Далее было: если привязанность слишком сильна} — Но, мой друг, сильнее, чем теперь, это не может быть. {Далее было: Разве можно думать о другом} Нельзя думать о тебе, любить тебя больше, чем в это время. Но, мой друг, во мне даже и теперь не бывает того стремления, чтобы постоянно быть вместе с тобою. <л. 51 об.> Когда ты {Далее было: уезжал, я не жалела, прощался} уходил, я не хотела удерживать тебя, если ты удалялся от меня, отрывался от меня против твоей воли делами раньше, чем, вероятно, самому хотелось бы, — но {Далее было: если ты удалялся, что я имела сказать тебе: ничего} это было не так часто, а когда это не бывает, я не жалею о том, что ты удаляешься, — может быть, как ты говоришь, это значит, что я не люблю тебя. {Далее было начато: а. но б. ну} Будем называть это чувство как угодно, — просто привязанностью, страстною привязанностью, или не страстной любовью, или любовью людей сухого сердца, или непоэтического сердца, или любовью людей, которые больше живут головою, чем сердцем, — мне кажется, что это все будет неправда, что это чувство — тоже настоящая, страстная любовь, и что у нас с тобою не сухое сердце, и что у нас жизнь сердца не слабее, чем жизнь головы, — но пусть будет все равно. Мы любим друг друга, как только умеем и можем любить. Пусть другим не может быть достаточно нашего чувства, но его достаточно для нашего счастья, пусть другим нужно больше, — для нас больше было бы, если б один из нас требовал от другого больше, было бы обременением, скукою. Так ли? С этой, минуты мы муж и жена. {Вместо: мы муж и жена. — было: я твоя жена.} Вот мое кольцо, и вместе с ним возьми — даю тебе свой поцалуй. — Я венчаюсь, вчера мы сказали это друг другу и отцу, {Вместо: Я ~ отцу — было: а. Начато: Я выхожу б. Послезавтра моя свадьба} — сказала на другой день Полозова Вере Павловне. — С мистером Бьюмонтом, от которого вы уж давно без ума? — Ну, конечно, — к чему было и спрашивать, — я потому и забыла назвать его по имени, что этого вовсе не нужно вам, чтоб знать, — но вот чего, Вера Павловна, не знали бы, если б я теперь не сказала: наша свадьба послезавтра, а завтра {Ну, конечно ~ завтра, вписано.} я буду у вас с моим женихом. Он очень любит вас. {Далее было: Вера Павловна.} — И разочаруется, когда увидит меня своими глазами, а не вашими, в настоящем моем виде, а не в идеальном портрете ваших похвал. — Едва ли, потому что он знает <вас> не в идеальном портрете моих похвал, а гораздо больше, чем я. {Далее было: Как сам это сказал?} — Вот новость! Как же это? {Далее было: — А вот как. Как, я знаю, — не знаю, зачем мне знать?} — Как? Это я вам сейчас скажу. Вы тогда увидите, что он с первого дня, как приехал в Петербург, должно быть, очень сильно желал увидеться с вами, но ему казалось, что лучше будет, если он отложит знакомство до той поры, когда {Далее было: а. явится к вам не по собственной рекомендации, а по б. можно будет начать ему через посредство} он приедет к вам не один, а с невестою или женою, — ему кажется, что вам приятнее будет видеть его так, чем одного. Я даже поручусь, что эта мысль и участвовала в желании жениться. {поскорее жениться.} — На вас? — О, боже, не на мне! Почему ж он знал, что женится на мне? Нет, {Нет, на мне} мы с ним венчаемся, конечно, не для вас, а сами для себя, но в том, что он вообще думал жениться и поэтому бывал в обществе, {Далее было: где и нашлась невеста} в этом, может быть, участвовало желание познакомиться с вами. — Он говорит по-русски лучше, чем по-английски, говорили вы? — сказала Вера Павловна с волнением. — По-русски — как я, и по-английски не лучше моего. — Друг мой, Катенька, как я рада! — И Вера Павловна бросилась обнимать свою гостью. — Саша, иди сюда. Скорее, скорее! {Далее было: Не успел Кирсанов} — Что, Верочка? Здравствуйте, Катерина Ва… Но он не успел договорить ее имени, потому что она уж {Далее было: с громким хохотом, уж цаловала его} обняла его и крепко поцаловала. {Далее было: — да, — зови Катеньку сестрою, как — Что это значит? Пасха? После Пасхи в январе? Очень рад} — Ныне Пасха, Саша, ты не предполагал, что Пасха иногда бывает в январе? Говори же: воистину воскресе, — проговорила со смехом Вера Павловна. — В таком случае надобно цаловаться три раза, {Далее было: Но позвольте,} Катерина Васильевна, — только что ж это значит? — Это значит, что зови меня Катею, сестрою, — но пока довольно будет тебе и одного поцалуя. — Одного, когда уж вы надавали мне их целый десяток? — только {Далее было: что ж это значит} скажите мне кто-нибудь, чем я заслужил? Тем, что люблю вас, Катерина Васильевна? да ведь я давно вам это говорю. Что с вами обеими? Вы готовы прыгать до потолка? {Далее было: — Ты чем заслужил? ты, ничем — тем, что теперь ты в самом деле} — Тем, что теперь ты будешь звать ее не Катериною Васильевною, а Катенькою, как она велит. {Далее было: А как это, я и сама еще не знаю} — Как же это? — А вот как. {Далее было: Да это еще надобно узнать теперь. К последующему тексту дата: 2 марта.} Через два дня была свадьба, а накануне Бьюмонт и его невеста просидели до поздней ночи у Кирсановых. Рассказывая по требованию новых знакомых свою жизнь, Бьюмонт начал прямо со своего приезда в Соединенные Штаты и говорил о своих приключениях в них с большими подробностями. Он по приезде занялся газетною работою, потом действительно поступил в контору {в купеческую контору} Ходчсон, Миллинер и Кo и оттуда попал в Петербург действительно тем самым путем, {Далее было: как мы уж знаем} о котором было уж говорено по его краткому рассказу, делаемому для всех желающих. {Вместо: желающих. — было: кто хотел знать.} Значит, по крайней мере часть его автобиографии {биографии} достоверна. Два семейства с самого же начала стали чрезвычайно близки и остаются {остаются близкими} в такой же тесной дружбе до сих пор. Если б я писал роман, этим он и был бы кончен мною, но я не имею {не пишу} претензии писать роман, — для этого {Далее было: а. у меня недостаточно было б. нет таланта} нужен был бы талант, которого у меня нет, — я просто рассказываю о жизни одной из моих добрых знакомых и людей, к ней близких, то, что мне кажется не лишенным интереса, а может быть и пользы для публики, и потому я должен прибавить еще несколько страниц. И, во-первых, мне нужно объясниться с публикою о том, до какой <степени> участвовал в моем рассказе вымысел и многое <ли> в нем измелено против того, как было на самом деле. {Далее было начато: Но изменения не на} Само собою разумеется, что лицам даны имена {те имена} собственного моего изобретения, и, как видит читатель, уж {Далее было: сами фамилии} эта сторона моей изобретательности показывает, что нельзя искать в моем рассказе большой дозы вымысла: я фамилий-то не умел придумать таких, чтоб они были сколько-нибудь самобытным изобретением, — должен был взять слова, какие попались, и приделать к ним окончания, предлагаемые для этой цели грамматикою, {Вместо: предлагаемые ~ грамматикою, — было: ов, ин, ский} и т. п.: лопух-ов, полоз-ов, даже и на это не хватило моего творчества: пришлось сделать прямое заимствование из географических данных любезного отечества и окрестить одного {одного из моих действующих} — второго — мужа Веры Павловны Кирсановым, по готовому имени города Кирсанова. — После этого, кажется, напрасно и спрашивать, и если я мог выдумать порох, то разве только выдуманный порох: я вообще не так-то изобретателен на выдумки. {на это.} Да, все существенное в моем рассказе — факты, пережитые моими добрыми знакомыми. Разумеется, я должен был несколько переделать эти факты, чтобы не указывали пальцами на людей, о которых я рассказываю, что, дескать, вот она, {Далее было начато: он ее назвал Верою} которую он переименовал в Веру Павловну, а по-настоящему зовется вот как, и второй муж ее, которого он переместил в Медицинскую академию, — известный наш ученый {профессор} такой-то, служащий по другому, именно вот по какому ведомству. Но все эти перемены чисто внешние, за исключением одной: главный факт происходил гораздо проще, чем я его рассказал, так что если бы его рассказал точно так, как он был, то и не пришлось бы мне приписывать Рахметову отзыв, что этот факт имел мелодраматическую форму: Рахметов этих слов не говорил, потому что на самом деле все обошлось с гораздо меньшими эффектностями. Зачем же я придал эффектность, присочинил и выстрел, и пропажу? Не из охоты к эффектам, {Далее было: мой [читатель] друг, затем готовясь на время, до следующего рассказа, расстаться с тобою} нет, а только для тебя, та часть публики, которая нашла в моем рассказе что-нибудь новое для себя, — я для тебя должен был завить и закудрявить простой ход дела, потому что тебе он показался бы уж слишком прост, то есть, по-твоему, груб, прозаичен, {непоэтичен} безнравственен. Ведь и с прикрашивающими смягчениями мой рассказ кажется тебе все-таки довольно безнравственным, — так что ж бы ты сказала, если б я прямо сообщил здесь {Вместо: сообщил здесь — было: сказал тебе} тебе с самого начала, что на самом деле и следует делать, и делают порядочные люди еще гораздо проще, и гораздо меньше убиваются, и гораздо непрерывнее сохраняют между собою дружбу, как бы ни изменялись их отношения? На первый раз я подрумянил {подкрасил} для тебя факты, — ведь, по-твоему, только румянам принадлежит нравственность, {Вместо: только румянам ~ нравственность — было: только румяна имеют нравственное достоинство.} — сделал это для того, чтоб ты не назвала меня учащим тебя уж слишком большой безнравственности. А впредь я этого не буду делать, потому что теперь ты уж несколько подготовилась читать без ужаса и такие вещи, в которых {в которых румяна} с начала до конца лица будут показываться тебе без румян, — я ведь и здесь в большей части рассказа выводил их без румян, так ты {так ты уж несколько привыкла} уж позволь мне в следующие разы и вовсе не прикрашивать {не румянить} хороших лиц румянами ни в каких обстоятельствах. {Вместо: ни в каких обстоятельствах. — было: в каких бы положениях или сценах ни являлись.} Есть {Есть еще одна} в рассказе еще одна черта, придуманная мною: это — мастерская. {мастерская Веры Павловны.} На самом деле Вера Павловна хлопотала над устройством не мастерской, и таких мастерских, какую я описал, я не знал: их нет в нашем любезном отечестве. На самом деле {Но тут сделка, она и важна для твоего смысла, публика,} она <являлась> чем-нибудь вроде воскресной школы или {Далее было начато: бесплатной средней} — ближе к подлинной правде — вроде ежедневной бесплатной школы, не {только не} для детей, а для взрослых, — но для хода самого рассказа ведь это все равно, а мне показалось, что <лучше> вместо дела, более или менее известного, описать такое, которое очень мало известно у нас. Больше, кажется, не в чем мне объясняться. Начну ж досказывать то, что, по моему мнению, надобно досказать. {Окончания романа, соответствующего журнальному тексту, в черновой редакции нет: вероятно Чернышевский спешил с отправкой очередной части в ‘Современник’ и приступил к переписыванию последних главок (их см. ниже, стр. 731-743). После перебеленной XVII главки он записывает шифром XVIII-ю, которою и завершается роман в рукописи. } <л. 52. Верх> <ВАРИАНТ НАЧАЛА VIII ГЛАВЫ ПЕРВОЙ> {*} {* Публикуемые ниже черновые и беловые тексты представляют собой редакции, варианты или наброски различных мест романа: большею частью они образовались при переписке текста перед отправкой его в редакцию ‘Современника’. Здесь же помещены наброски неосуществленных глав. Коренным образом отличается от окончательного текста глава ‘Обыкновенные люди и особенный человек’. Тексты печатаются в порядке, соответствующем хронологии романа. В зависимости от характера автографа зачеркнутые варианты даются либо в подстрочных примечаниях, либо в квадратных скобках.} На Гороховой, между Садовою и Семеновским мостом, стоит дом, надпись на котором в 1852 году говорила, что он — дом статского советника Ивана Захаровича Сторешникова, — так сказывала надпись, но статский советник Сторешников умер, еще в 1837 году, и в 1852 году дом принадлежал его сыну, Михаилу Ивановичу Сторешникову, — так сказывали документы, но на самом деле <не закончено> <л. 34 об.> <ВАРИАНТЫ IV ГЛАВЫ ВТОРОЙ> <1> Лопухов наблюдал Верочку — и убедился {Далее было: что ее} в ошибочности своего понятия о ней как о бездушной девушке, холодно выходящей по расчету за человека, которого презирает: она от души танцевала, шутила, веселилась. Да, к стыду ее надобно сказать, что она забыла на время {Далее было: о своем} свою грусть, — потому что, к новому {К тексту: Лопухов наблюдал ~ к новому — помета: Черновой 3.} <не закончено> <л. 59. Верх> <2> — Мсье Лопухов, я никак не ожидала видеть вас танцующим, — начала Верочка, — к ее стыду, надобно сказать, что она была весела, — выставки избежала {Далее было: и рад<остна> — это хорошо, да и то хорошо} — этому она еще и вчера была рада, а теперь рыла рада и тому, что не успела вовсе избежать всякого вечера: к новому ее стыду, надобно сказать, что она любила танцы, а в эти лета так не хочется грустить, что при малейшем случае забыть забывается грусть. — Почему ж? разве это так трудно танцовать? {уметь танцовать} — Вообще нет, но для вас — да. — Почему ж это для меня? — Потому что я знаю вашу тайну, — вашу и Федину: вы пренебрегаете женщинами. — Федя не совсем верно понял мою тайну: я не пренебрегаю ими, но я избегаю, — и почему, знаете ли? — Я знаю {Далее было: а. Начато: их б. вашу тайну. — Мою? Это интересно. Вы кол<дун>} все их тайны, и одна из этих тайн заставляет меня избегать их. — Скажите, какой знаток женского сердца. {Далее было: Вы колдун?} — Нет, но у меня есть верный источник знать их. И чтобы доказать вам это, я скажу вам вашу тайну. — Мою? Это любопытно. Познакомьте меня саму с нею. {Над текстом: — Мсье Лопухов ~ с нею. — помета: Черновой 4.} <л. 57. Верх> <ВАРИАНТЫ ГЛАВЫ ТРЕТЬЕЙ, НЕ ВОШЕДШИЕ В ОКОНЧАТЕЛЬНЫЙ ТЕКСТ> <1> Однажды [они] сидели у Лопуховых вчетвером, он и борец-атлет. Атлет не принимал никакого участия в разговоре: он пришел только [попросить Веру Павловну побольше играть и петь] послушать пенье Веры Павловны и не охотник был говорить ни о чем, кроме серьезных вопросов науки и дел жизни, а [потому] разговор был, на его беду, легкий, поверхностный, — он курил, слушал и наблюдал. Не было заметно ровно ничего особенного: Кирсанов не взглянул ни одного лишнего разу на Веру Павловну, не отвел от нее своего [Я [ненавидела] не любила бы видеть вас в гостях у себя, Александр Матвеевич, если б обязана была наливать вам чай, — только и спасает вас от моего ожесточения наш договор, что вы сами заведуете своим чаем, — посмотрите, эти господа уже давно освободили меня от забот [угощ<ать>] хозяйки, а вы все еще пьете и пьете. — Он всегда отличался этим, — сказал Лопухов, — [всегда сидит] когда мы с ним жили вместе, всегда сидит и за обедом и за чаем вдвое дольше меня: он гастроном. [А мне было бы скучновато сидеть долго за] В старину, когда я кутил, у меня с вином было то же, что с чаем [я одним разом]: я очень любил его, но не любил отдавать ему много времени. — Да, у Дмитрия совершенно другая привычка, — посмотрите, как он курит: большими глотками. — С вином было то же, что теперь с чаем: — я очень любил его, но не любил отдавать ему много времени. [Поэтому] Я и теперь не, люблю слабых вин, — их скучно пить. Я понимаю, что хороший сотерн — прекрасное вино, но оно не для меня [мне нужно]. — Это односторонность, Дмитрий: я точно так же люблю сотерн, как и самое крепкое] взгляда ни одного лишнего раза, держался совершенно непринужденно [безукоризненно], как и всегда: ведь, кажется, Лопухов был зоркий [наблюдательный] человек, да и Вера Павловна тоже, — не замечали ж они ничего. Но Нальчин явился на другое утро к Кирсанову. — Скажите, Александр Матвеевич, люблю я мешаться в чужие дела? — Ваша единственная слабость [Ник<олай>], Петр Захарович, [состоит] то, что вы думаете, будто вы не любите мешаться в чужие дела, между тем как вы беспрестанно заняты ими, — отвечал Кирсанов голосом, шутливость которого была несколько натянута. — Да, я мешаюсь в них не по охоте, а потому, что так надобно, — но люблю я мешаться в них, Александр Матвеевич? — Кто же это знает? — отвечал Кирсанов тем же тоном. — Хорошо. Все-таки вы признаете, что я никогда не мешаюсь в дела пустые, что я высказываю свое мнение [только тем людям, дела] только тогда, когда от того или другого решения дела зависит что-нибудь важное. Но это предисловие лишнее. Вы видите, что я хочу говорить с вами о вашей поездке. Имеете ли вы право уезжать? Я не знал этого, вчера я увидел, что вы не имеете его. Вы знаете, я личные дела рассматриваю с общей точки зрения. Для меня лиц нет. Для меня [еще только факт] человек, о котором я говорю, существует только как представитель тех или других сил, имеющих известное влияние на жизнь других людей. Вы держали себя вчера так, что и наблюдатель более проницательный, чем я, не заметил бы ничего, если б [не был занят] смотрел на вас только как на частное лицо. Но я был занят вашею поездкою с общей точки зрения, и потому я понял ее причину. Общей, научной или какой-нибудь другой причины я найти не мог для нее, — следовательно, она должна иметь какую-нибудь личную причину. Я видел вчера, что <не закончено> <2> — Да знаете ли, мой идеал, к сожалению, недостижим. Я встретился с ним в почтовой карете, когда за год до окончания курса ехал к родным на каникулы. В карете было четыре места. Подле меня сидел молодой русский купец, [порядочно образованный] очень порядочный человек, против меня старичок-немец, подле немца, против купца [девуш<ка>], немка, девушка [очень хорошей фамилии, она мало была знакома со всеми главными] вовсе не родная и не знакомая соседу-немцу — он был из Ревеля, она ехала в Москву из Штутгарта. Немец не обращал на нее внимания, купец не говорил по-немецки, один я почувствовал призвание развлекать ее [и мы разговорились с], и она стала рассказывать мне, что едет в Москву из Штутгарта, всего только 4-й день в России, однако уж успела заметить много печальных странностей в наших привычках, на все смотрела с любопытством, потому что остается жить в России. Мы с купцом не курили из уважения к даме, которой, может быть, это было бы очень неприятно. Ведь она разговаривала со мною и могла бы сказать мне, чтоб я не стеснялся курить, спросить меня, не курю ли я [если бы ей не был неприятен табачный запах]? Но она не говорила, чтоб мы курили, не стесняясь ее, — значит табачный запах неприятен для нее. Но немец не поцеремонился и с первой станции вернулся в карету с сигарою в зубах. Мы посмотрели, что из этого будет. Прошло четверть часа, полчаса — дама не морщилась. Купец ободрился [вынул сигару] и закурил папиросу. — Но когда он докурил до половины, моя немка [очень деликатно] сказала: извините меня перед вашим спутником, но у меня начинает болеть голова, я очень досадую. <л. 35 об. Низ> <БЕЛОВОЙ АВТОГРАФ КОНЦА XXVII-XXIX ГЛАВЫ ТРЕТЬЕЙ> <...> В самую минуту прощанья, уже через баллюстраду сказал: — Ты вчера написала, что еще никогда не была так привязана ко мне, как теперь, — это правда, моя милая Верочка! И я привязан к тебе не меньше, чем ты ко мне. А расположение к человеку — желание счастья ему, мы твердо знаем. А счастья нет без свободы. Ты не хотела бы стеснять меня, и — и я тебя тоже. А если б ты стала стесняться мной, ты бы меня огорчила. Так ты этого не делай, а пусть будет с тобою, что тебе лучше. А там посмотрим. Когда мне воротиться, ты напиши: я пришлю адрес. До свиданья, мой друг: второй звонок, слишком пора. До свиданья, мой друг. Это было в конце апреля. В половине {В последних числах} июня Лопухов возвратился. Пожил недели три в Петербурге, потом поехал {уехал} в Москву, по заводским делам. 9-го июля он уехал, а 11 июля поутру произошло недоумение в гостинице у станции Московской железной дороги, по случаю невставанья приезжего, а часа через два потом сцена на Каменноостровской даче. Теперь проницательный читатель уже не промахнется в отгадке того, кто это застрелился. — ‘Я уж давно видел, что Лопухов’, говорит проницательный читатель. — ‘Конечно’, отвечаю я. — ‘Да он и не застрелился, я с самого начала знал, что не застрелился’, — в восторге от своей догадливости вопиет проницательный читатель. — ‘Так куда же он девался, и как фуражка его оказалась простреленною по околышу?’ — ‘Нужды нет, это все его штуки, а он сам себя ловил бреднем, шельма этакой’, — ломит себе проницательный читатель. — Ну, бог с тобою, как знаешь, — ведь тебя ничем не урезонишь. <л. 41> ОБЫКНОВЕННЫЕ ЛЮДИ И ОСОБЕННЫЙ ЧЕЛОВЕК Часа через три после того, как ушел Кирсанов, Вера Павловна опомнилась, и одною из первых ее мыслей было: нельзя же так оставить мастерскую. Да, хоть Вера Павловна и любила доказывать, что мастерская идет сама собою, но ведь в сущности знала, что только обольщает себя этою мыслью, а на самом деле мастерской необходима руководительница, иначе все развалится. Впрочем, теперь дело уж очень установилось, и можно было иметь очень мало хлопот по руководству им. У Мерцаловой было двое детей, но час-полтора в день, — да и то не каждый день, — она может уделять, она, наверное, не откажется, — ведь она и теперь много занимается в мастерской. Вера Павловна начала разбирать свои платья, свои вещи для продажи, — а сама послала Машу: сначала к Мерцаловой — просить ее приехать, потом к торговке старым платьем, а подстать и всякими вещами, Рахели, одной из самых ловких и оборотливых евреек, но доброй знакомой Веры Павловны, с которой [как со] Рахель была безусловно честна, как со всеми порядочными людьми почти все еврейские мелкие торговцы и торговки. Сначала Маша должна была заехать с Рахелью на городскую квартиру, собрать там все оставленные в городе платья и вещи, по дороге заехать к меховщику, которому отдано было на сохранение зимнее платье, и потом со всем этим [добром] ворохом Рахель должна была приехать на дачу, чтобы хорошенько оценить все и купить все гуртом. Когда Маша выходила из ворот, ее встретил [Рахманов] Рахметов, уже с полчаса бродивший около дачи. — Вы уходите, Маша? Надолго? — Должно быть, придется воротиться уж поздно вечером. Много поручений. — Вера Павловна остается одна? — Да. Одна. — Так я зайду, посижу вместо вас, — может быть, случится какая-нибудь надобность. — Ах, пожалуйста, а то боялась за нее. Кроме Маши и равнявшихся ей или превосходивших ее простотою души и платья, все немного побаивались Рахметова, — и Лопухов, и Кирсанов, и все, не боявшиеся ничего и никого, иногда чувствовали перед ним некоторую трусоватость. Но Маша и равнявшиеся ей или превосходившие ее сильно благоволили к нему. Он вошел, сказал Вере Павловне, что уж он все знает и приехал просидеть у нее вечер, на всякий случай, не понадобятся ли ей его услуги. Услуги были бы нужны, <л. 41> пожалуй, хоть сейчас — помогать в хлопотах по разборке вещей, и всякий другой на месте Рахметова в одну и ту же секунду и был бы приглашен, и сам вызвался бы заняться этим. Но Вера Павловна, поблагодарив его за внимательность, не попросила пособить ей разбирать вещи, и он не вызвался, а сказал: ‘Я буду сидеть в кабинете, если что понадобится, вы позовете, и если кто придет, я отопру дверь, вы не беспокойтесь сама’, — и преравнодушно ушел в кабинет. Долго пересматривал он полки с книгами, все раздумывая, какую взять, наконец с радостью сказал: ‘А, вот это хорошо, что попалось’ — это он сказал, прочитав на переплете нескольких томов: ‘I. Newtonii Opera [quae super sunt] omnia’ — ‘Полное собрание сочинений Ньютона’, — торопливо стал перебирать томы, один за другим, отыскал, какой нужно, и с любовною улыбкою перечитал заглавие сочинения [которого] [встречею с ко<торым>], мысль о котором так его одушевила: ‘In Apocalypsis Commentariorum libri V’, то есть [Комментар<ий>] ‘Толкование на [книгу] Апокалипсис’.- ‘Да, эта сторона истории знания до сих пор оставалась у меня пробелом. Ньютон писал этот комментарий в старости, когда был наполовину человеком в здравом уме, наполовину помешанным. Книга классическая по вопросу о смешении безумия с умом. Ведь это смешение почти во всех книгах, почти во всех головах. Но здесь оно должно быть в образцовой форме. Во-первых, гениальнейший ум, во-вторых, и приметавшееся к нему безумие — признанное, бесспорное безумие. Значит, книга капитальная по своей части. Тончайшие черты общего явления должны выказываться здесь рельефнее, чем где бы то ни было, и никто не может подвергнуть сомнению, что это терты именно того явления, которому принадлежат, — черты смешения безумия с умом. Сочинение, достойное изучения’. Он с усердным наслаждением принялся читать книгу, [читать которую так] которую в последние сто лет едва ли кто мог прочесть, кроме несчастных [занимавш<ихся>] корректоров ее: читать ее для кого бы то ни было, кроме Рахметова, то же самое, что [куша<ть>] есть песок или опилки. Но ему было вкусно. [Если б я был художник вроде наших великих художников [имеющих], я присочинил бы [к тому, что было] какую-нибудь пружину, чтобы Рахметов [принимал участие в развит<ии>] участвовал в действии романа. Если б я был истинным художником, я взял бы предметом рассказа те стороны жизни, в которых Рахметов был главным действующим лицом, — и это мне очень хотелось бы сделать, но с такою задачею я не справился бы. Но хоть я и плохой писатель, а все не] Если бы я был художник вроде наших великих художников, имеющих куаферские понятия об искусстве и взгляд очень благородного и образованного фата средней руки на жизнь и людей, я присочинил бы к [своему] тому, что я рассказываю, какую-нибудь пружину [и], чтобы Рахметов стал участвовать в действии романа, и [изоб<разил>] нарисовал бы фигуру, на лбу, у которой красивым и четким шрифтом было бы отпечатано: ‘видите, добрые люди, как тупоумен мой автор и как ни бельмеса не понимает [ни в чем, что выходит] из того, о чем пишет, и что он не человек, а кукла [свернутая] из старого тряпья’. Если бы я был истинный художник, я взял бы предметом рассказа те стороны жизни, в которых Рахметов был главным действующим лицом, — это мне очень хотелось бы сделать, но с такою задачею я не справился бы. Но хоть я и плохой писатель, а все же [не считаю нужным присочинять пружин, все же могу понимать и] могу исполнять требования — если не искусства, то [хоть] по крайней мере сносной беллетристики — лучше наших великих художников, — я знаю, что для этого надобно просто рассказывать без [фигляр<ства>] присочинений все, что нужно для оттененпя главных лиц и положений рассказа: потому [хоть Рахметов и не принимал никакого участия в действии, я все-таки скажу о нем, что нужно для] не присочиняю пружин для введения Рахметова в участники действия, а просто: да, он не был действующим лицом в [рассказываемой] истории, которую я рассказываю, а все-таки [без него нельзя его] [лицо его нужно] [без знакомства с ним, нельзя понять в истинном] <если> его лицо не было бы поставлено в романе подле главных действующих лиц, как стоит подле них в жизни, то черты главных действующих лиц не будут иметь [живой] своей житейской определенности [для читателя]. Без Рахметова огромное большинство читателей сбилось бы с толку насчет главных лиц романа. Ведь оно уже готово назвать Веру Павловну, Лопухова, Кирсанова — героями, лицами идеальными. Точно, в сравнении с [лицами] людьми других типов, они герои. Но те читатели, которые близко знают живых людей этого типа, видят, что мои три героя — нисколько не герои, а люди вовсе не выше [самого обыкновенного] общего уровня людей своего типа, что каждый из людей этого типа переживал <л. 41 об.> много событий, в которых действовал точно так же, как они действуют у меня, — положим, не тех именно событий, как рассказываемое мною: ведь вовсе не каждая порядочная женщина чувствует страстную любовь к приятелю мужа, не каждый порядочный человек борется со страстью к замужней женщине, да еще целые три года [не каждый], и принужден бывает застрелиться ли на мосту, или так, неизвестно куда, пропасть из гостиницы, но каждый порядочный человек не счел бы ровно никаким геройством точно так на их месте, и много раз поступал не хуже в случаях, не менее или и гораздо побольше трудных, и все-таки не считает себя удивительным человеком, а только думает о себе, что, дескать, я так себе, ничего, довольно честный человек. Так и смотрели на себя и Вера Павловна, Лопухов, Кирсанов, и смотрели на них все хорошие знакомые их, то есть люди в их роде, — как на людей обыкновенных в своем роде. Но Рахметов и в их кругу считался человеком особенным. Таких людей — немного. Но знать их не мешает: кроме того, что они дают своим высоким станом [средство] мерку судить о росте массы людей их типа, они важны и сами по себе: это двигатели двигателей, это теин в чаю, букет в благородном вине, это соль соли земли. Таких людей, как Вера Павловна, Лопухов, Кирсанов, я знаю сотни и забыл сотни. Таких людей, как Рахметов, я встречал только [пять] [шесть] [семь] девять человек, и никогда не сгладится ни одна черта ни одного из них в моей памяти. [Один из них] Двое из этих людей — женщины, [остальные пятеро] семеро — мужчины. Тот из них, которого я встречал в кругу Лопухова и Кирсанова и о котором расскажу здесь, служил живым доказательством, что в сне Веры Павловны рассуждения Лопухова и Алексея Петровича о почвах требуют оговорки: нет такой почвы, в которой не [встре<чались>] попадались бы хоть маленькие клочочки, на которых могут вырастать здоровые колосья. Генеалогия Веры Павловны, Лопухова, Кирсанова не восходила дальше дедушек с бабушками. Рахметов был из фамилии, известной с XIII века: в числе татарских темников — корпусных начальников, — перерезанных в Твери вместе с их войском за [покушение] намерение обращать народ в магометанство, — намерение, которого наверное не было у них, а [проще] правду сказать, просто за притеснения, — был Рахмет. [Маленький] Сын Рахмета, Латыф — Михаил, рожденный от жены русской, насильно взятой, племянницы тогдашнего тверского ‘дворского’ — [нечто] звание, похожее на французских майордомов или коннетаблей, — был пощажен за мать, и от этого Михаила Рахметовича пошли Рахметовы. Они в Твери были боярами, в Москве стали только окольничими, в Петербурге в прошлом веке делались генерал-аншефами, — конечно, далеко не все: фамилия разветвилась очень многочислен<ная>. <л. 42~> <...> если я знаю, то мало ли чего я знаю, чего тебе [не нужно] проницательный читатель, во веки веков не узнать. А вот чего я действительно не знаю, так не знаю: где теперь Рахметов, и что с ним, и увижу ли я его когда-нибудь. Об этом я не имею никаких других ни известий, ни предположений, кроме тех, какие имеют все его знакомые. Когда прошло месяца три-четыре после того, как он пропал из Москвы, и не было никаких слухов о нем, все предположили, что он отправился путешествовать по Европе. И догадка эта, кажется, верна. По крайней мере, она подтверждается вот каким случаем. Через год после того, как пропал Рахметов, один из знакомых Кирсанова встретил в вагоне по дороге из Вены в Мюнхен молодого человека, русского, который говорил, что проехал славянские земли, везде сближался со всеми классами, в каждой земле оставался на столько, чтоб иметь достаточное понятие о нравах, понятиях, образе жизни, степени благосостояния всех главных составных частей населения, жил для этого и в городах, и в селах, ходил пешком из деревни в деревню, — потом точно так же познакомился [с населением северной Г<ермании>] румынами и венграми, с населением северной Германии, из которой опять [проехал] подвинулся к югу, в немецкие провинции Австрийки вот теперь все с тою же целью едет в Баварию, оттуда через Вюртейбург и Баден, проедет в Швейцарию [где], потом во Францию, объездит и обойдет всю ее, потом Англию, — и на это употребит еще год, — если останется из этого года время, то он познакомится с Италиею и Испаниею, если же нет, то так и быть, ‘потому что это не так нужно, а те земли осмотреть нужно’ — зачем же? — ‘для соображений’, а что через год во всяком случае ему ‘нужно’ быть уже в Северо-Американских штатах, изучить которые более ‘нужно’ ему, чем какую-нибудь другую страну, — что он даже не знает [останется ли он], возвратится ли он в Россию, или найдет себе дело в Северо-Американских штатах, — если найдет, то не возвратится, — но вероятнее, что возвратится, потому что кажется, в России, — не теперь, а через несколько времени, — он [будет более ‘нужен’, чем] может быть полезнее, чем в Америке. Все это очень похоже на Рахметова — даже и эти ‘нужно’, случайно оставшиеся в памяти рассказчика. Наружностью, летами, чертами лица проезжий тоже подходил к Рахметову [насколько можно], но рассказчик тогда не обратил особенного внимания на своего спутника, который к тому же и скоро вышел из вагона, в какой-то деревушке, — поэтому рассказчик мог описывать его наружность лишь слишком общими выражениями, и полной достоверности нет, по всей вероятности это был Рахметов, а впрочем, кто ж его знает? — может быть и не он. Был еще слух, что один молодой русский являлся к одному немецкому философу, и сказал ему так: ‘у меня 30000 талеров, мне нужно только 5000, остальные я прошу вас взять у меня’. — ‘Зачем же?’ — ‘На издание ваших сочинений’. Философ, натурально, не взял, но русский, будто бы, все-таки положил деньги у банкира на имя философа и [принес] [оставил у него] прислал ему такую записку: ‘Я оставил деньги на ваше имя. Распоряжайтесь ими’. [Философ этот действительно очень беден. Если бы] Философ этот действительно живет в бедности, а Рахметов очень уважал его. Если б этот слух был верен, не было бы никакого сомнения, что к философу являлся именно Рахметов. Так вот каков был господин, сидевший теперь в кабинете Кирсанова. Да [совершенно особой пород<ы>] особенный человек был этот господин, особой, редкой породы экземпляр был, и не затем описывается экземпляр этой редкой породы, чтобы научить [вас] тебя, проницательный читатель, обращению с этою породою, тебе, ни одного такого экземпляра не видать в глаза, — твои глаза, проницательный читатель, не так устроены, чтобы видеть таких людей — для тебя, они невидимы, их видят только честные и смелые глаза, — а для того я описываю такого человека, чтобы ты хоть понаслышке знал, какие есть люди на свете. Да, смешные люди, — очень забавны. Это я для них самих говорю, что они смешны: потому что мне жалко их. Это я для тех благородных людей говорю, которые очаровывают. А тебе, проницательный читатель, я скажу, что это недурные люди, — а то, ведь ты, пожалуй, и не поймешь сам-то: да, недурные люди, — мало их, но [ими] они дают всем людям дышать, без них люди задохнулись, — ими движется жизнь, — без них, она заглохла бы [замерла бы], прокисла бы, — это [среди хор<оших>] двигатели двигателей, это теин в чаю, букет в благородном вине, это соль соли земли. Вот какой человек сидел теперь в кабинете Кирсанова <л. 43> <ВАРИАНТ XVII ГЛАВЫ ЧЕТВЕРТОЙ, НЕ ВОШЕДШЕЙ В ОКОНЧАТЕЛЬНЫЙ ТЕКСТ> И вот таким образом шло это дело доброжелательства, и поэтому или не поэтому {или не поэтому вписано.} стали Вере Павловне сниться сны, из которых вот один, {Далее было: последний} который она видела уж после той, другой свадьбы, еще не рассказанной мною, когда семейный кружок Кирсановых состоял уж не из двух лиц, а из четырех, — так что этот сон помещается здесь вовсе не по хронологическому порядку, — и зачем он помещается здесь, а не там, где следовало бы ему быть по хронологическому порядку, неизвестно, да и вообще зачем он помещается, тоже неизвестно — все это надобно объяснить просто тем, что я плохой рассказчик, говорю о многом не на тех местах, где сообщил бы его хороший рассказчик, и говорю много лишнего, {такого} чего не стал бы говорить хороший рассказчик, — но {но что ж} уж каков я есть, таков пусть и буду, — откуда ж мне взять уменье рассказывать хорошо, если не дано мне природою этого уменья? — уж извини, пишу как умею, и если что-нибудь выходит не у места или что-нибудь выходит лишнее, не взыщите. Итак, вот один из снов Веры Павловны. {Далее начато: И снится Верочке сон, — [будто] Она входит в ком<нату>} ПЯТЫЙ СОН ВЕРЫ ПАВЛОВНЫ {*} {* На полях дата: 4 март<а>. Выше, и далее пометы: а. (? Зачем? Лишнее? Или глава V?) И снится Вере Павловне сон. б. Итак, вот один из снов Веры Павловны, но прежде чем начинать сон, надо <не закончено.> Кирсановы сидели и с ними общество — Мерцаловы, Катерина Васильевна с мужем (Катерина Васильевна давно уж была замужем), еще два-три семейства, несколько человек молодежи [о чем же шел разговор, это все равно] в. Однажды Вера Павловна была в своем обществе, и как очень часто бывает, больше чем наполовину [случаев] раз (так в рукописи) и на этот ее г. Однажды [Вера Павловна] вечером Вера Павловна была в своем обществе, и как бывает часто, больше чем наполовину [случаев] раз, был с нею там и на этот раз муж, он кончил свои дела прежде, чем она успела кончить беседу с своею компаниею. д. Итак, Вере Павловне стали сниться сны, — но о снах после, а кроме снов, наяву, разумеется, были разговоры о том, как надобно сжиматься, и как неприятно сжиматься, и как вредно сжиматься, почему все-таки плохо сжиматься. — Однажды у [Мерцаловых] е. Лишнее? Или [это из следующей главы, которой еще нет? 5-ой главы?] Глава 5-ая?} Она входит в комнату мужа, — муж лежит и читает книгу. — Я тебе помешала? — Нет, это я от нечего делать пересматриваю, чтоб припомнить, а то уж начинаю спутывать {позабывать} подробности, — надобно рассказывать детям, что годится им рассказывать. {Вместо: им рассказывать — было: для них} — Позволь, милый, тут картина, что это за чудовища? {Далее было: Ах знаю, этот одноглазый — это Фенри} — Эта огромная собака — Фенри, эта змея — средисветная змея, эта бледная женщина — Гела. Вспоминаешь? Вероятно, тебе случалось читать рассказы из ‘Эдды’? — Да, теперь вспоминаю, — это, должно быть, Один, — ведь одноглазый, {он одноглазый} это он, да? — А {вот и} этот, с молотком, Тор? — А вот этого я не помню, однорукого, — кто это? — Тир. — А это, должно быть, Локи? — Да. — Локи, Гела — знаешь что, мой милый, {Далее было: мне кажется, они оклеветаны Эддою?} ведь ‘Эдда’ писана приверженцами {сторонниками} их врагов. Помнишь, этот чудный {дивный} эпизод в ‘Консуэло’, рассказ о чешском поверье {Вместо: о чешском поверье — было начато: а. чеха б. чешского патриота в. чешского исто<рика> г. чешского <не закончено>} про ‘того, кого обижают’, {Далее было: мне кажется, что и эти лица ок<леветаны>} кого оклеветали, кого не понимают. {кого оклеветали ~ не понимают, вписано.} Локи, Гела — мне кажется, что и они оклеветаны. — Благодарю тебя, — говорит Локи, — он выступил из картины, он вырос, он стоит перед нею {Далее было: гигантом} с грустною {грустною и злою} улыбкою, — благодарю. {Далее дата на полях: 5 м<арта> и пометы: Перечитыванье. Дополненья и поправки, [человек] (1) Но человек до последней крайности старается сохранить отношения, с которыми сжился, — в самой глубине нашей природы лежит консервативный элемент, от которого мы отступаем только по необходимости — в этом, по моему мнению, заключается объяснение [того] моего [положенья] предположенья, что мне хотелось думать и подумалось, что <не закончено) (2) В труде и в наслаждении вообще человеческий элемент берет верх над личным отдыхом: в труде мы [покоряемся] действуем под преобладанием, воздействием внешних рациональных надобностей [это логика труда], в наслаждении под преобладанием [потребностей] других собственных общих потребностей человеческой натуры [В отдыхе или] Отдых или развлечение - [дело] элемент [требуется уж собственной личностью каждого], в котором личность [хочет быть свободна] ищет восстановленья сил от [сильного] возбужденья, более или менее истощающего запас его [энер<гии>] жизненного материала. Это элемент вводится в жизнь [личностью] уж самой личностью [самим индивидуумом] [личность хочет быть <3> своими индивидуальными удобствами] Поэтому (внизу стр<аницы>) продолжения фразы внизу страницы нету. Тут личность хочет сделаться уж главной (3) и я буду употреблять его слова, передавать вам его мысли собственными его словами. Вот его суждение о деле, почему я не только буду излагать [его мысли] исключительно его мысли, но я постоянно буду употреблять его собственные выражения, почти без всякой перемены. Вот его мысли, его взгляд на дело, объяснение которого представлено им мне письмом. [(3) почему я буду не только [содержание] [сохранять] передавать содержанье его мыслей [без всякого] с совершенною точностью,] (3) почему я буду передавать его мысли собственными его словами [без всякого изменения), как бы говорил он сам. Вот его слова о деле, объяснение которого составляет цель моего письма. (4) Никогда паши прежние отношения |(5) Я желал бы, чтобы она ясно представляла себе эту сторону моего характера, в которой заключается разгадка всего. Это не легко. Поэтому я хотел этого, [я должен говорить] и потому довольно долго остановлюсь на этом письме, довольно долго, потому что мне самому очень трудно] (5) Каждому из нас довольно трудно быть натуральным. 6 март<а>. (6) Но — это вещь, объяснение которой очень щекотливо для нее, — однако мне тогда должно было, сделать, — но как мне представлялось <не закончено> (7) которой я отдал несколько вечеров. (8) [этим] разговором была занята (9) И потом (10) невозможно удержать прежних отношений. Я стал (11) Я не стал отрицать (12) не пошатываться туда и сюда, не делать лишней суеты [ни для], неприятной другим, не изменять [своего решения] своей обязанности. Это легко, когда обязанность — влечение собственной натуры. <л. 52 об. Середина>} <л. 52 об. Середина> <ВАРИАНТ VIII ГЛАВЫ ПЯТОЙ> а. Ей постоянно приходилось видеть через год опять в прежнем затруднении то семейство, которое за год было выведено ею из затруднения. В ней явились сомнения, для разрешения которых понадобилось серьезное чтение, и она стала искать ответов в серьезных книгах. Сердце {Но сердце} требовало и личной жизни. Но Катерина Васильевна была уже слишком недоверчива к людям, знавшим о ее богатстве, {Далее было: а. да и в самом деле б. богатство казалось ей в. а где ж мо<гли>} могли ль встречаться ей люди, кроме тех, которые <не закончено> и потому, {и когда} когда ее отец разорился, она сама не знала, больше ли она огорчена, или обрадована этим. <л. 54> б. Ей постоянно приходилось видеть, что семейство, которое было выведено ею из затруднения, через полгода, через год опять находится в прежнем затруднении. У ней явились вопросы: отчего ж эта неотступность затруднений для бедняков? Насколько тут виноваты обстоятельства, насколько сами бедняки? Слишком во многих случаях было ясно, что виноваты сами бедняки, но почему ж они так неблагоразумны или дурны? Она обратилась к серьезному чтению за ответами на это. Сердце требовало и личной жизни. Но Катерина Васильевна была проникнута недоверием ко всему обществу, ее окружавшему и вполне стоившему полного недоверия. Можно ли полагаться на искренность, когда знаешь, что все ищут богатства и что богатство в твоей руке? {Далее было: Как тут разобрать} Потому Катерина Васильевна была не меньше и обрадована, чем огорчена, когда отец ее разорился. Ей было жалко видеть отца, {старика,} вдруг ставшего стариком из крепкого, {бодрого} еще не старого человека, было жалко того, что она лишилась прежних средств помогать другим, было на первый раз обидно увидеть пренебрежение толпы, чуть не ползавшей на коленах перед отцом и ею. Но {Далее было начато: она чувство<вала>} было и отрады, что эта пошлая, скучная, гадкая толпа отстала, перестала стеснять ее жизнь, возмущать ее своею низостью, явилась и надежда на счастье: ‘теперь если я найду в ком привязанность, {Вместо: если ~ привязанность. — было: а. Начато: я могу б. если я встречу привязанность в. со мною будут искренни, кто полюбит меня, в ком я найду привязанность, то в том найду} то привязанность ко мне, а не к миллионам моего отца’ {Далее обозначен номер следующей главки: IX} <л. 55> Правда, — несколько уныло произнесла Катерина Васильевна. Но все-таки я <не> стану обманывать. — И не сумели, потому что нельзя подделаться под опытность, когда ее не имеешь. — Но, мистер Бьюмонт, и нельзя же требовать этого. При условиях нашей жизни, {При наших условиях} при наших понятиях девушке невозможно иметь того знания будничных отношений, о котором мы говорили. Пусть она была влюблена, {Далее было: а. пусть она не была б. Начато: беречь репутацию} пусть {Далее было: была у нее} она испытала несколько связей, — это почти никогда нисколько не помогает. {Далее было: Я много думала об этом. [Это нисколько не] Это будут отношения неприятные и будничные — из них мало можно извлечь пользы.} И этого наконец нельзя советовать: и пользы нет, опасность страшная. Это будут отношения неприятные. Девушка или в самом деле унизится, — научится хитрить, обманывать, — ведь она должна будет обманывать родных, скрываться от них, {Далее было: очень много шансов, что она в самом деле} — очень много шансов, что она сделается и легкомысленна, если ж этого не будет — то ее сердце будет разбито. А в будничной опытности она все-таки почти нисколько не выиграет, потому что эти отношения — эффектны, праздничны. Вы видите, что ваше требование невозможно при нашей жизни. {Далее было начато: — Разве я не говорил} — Это и дурно, Катерина Васильевна, что оно невозможно. — Разумеется, — сказала Катерина Васильевна. — Мы в этом согласны. Странные разговоры между девушкою и человеком, который, по ее мнению, собирается просить ее руки. — Я одному удивляюсь, — опять говорит в другой раз Бьюмонт, и опять с досадою, — что при таких условиях еще бывают счастливые браки. — Вы как будто досадуете на то, что бывают счастливые браки, — смеясь говорит Катерина Васильевна, — она, как заметно, теперь часто смеется — таким тихим, {Далее было: смехом} но веселым смехом. — Но почему они наводят на грустные мысли, я вам скажу: если при таких ничтожных {Так в рукописи.} судить о своих потребностях и о характере мужчин, девушки все-таки довольно часто умеют делать удачный выбор, мне думается: какую же здравость и светлость ума, какую проницательность ума в женщине показывает это! И этот ум остается без пользы для общества, оно отвергает его, оно подавляет его, оно задушает его, — а история пошла бы в десять раз быстрее, если б не был убиваем. — Да, вы панегирист женщин, мистер Бьюмонт, — но нельзя объяснить проще — случаем… — Случай! Сколько хотите случаев объясняйте случаем, но как скоро случаи многочисленны, то вы знаете, кроме случайных причин, от которых происходит часть их, должна быть и общая причина, от которой происходит другая часть, — эта причина может быть здесь только одна: здравость выбора от проницательности ума. {Далее было начато: Все женщины должны быть влюблены в вас, мистер Бьюмонт. Женщины} — Вы мистрисс Бичер-Стоу по женскому вопросу, мистер Бьюмонт, — та доказывает, что негры — самое даровитое из всех племен, что они {Далее было: гораздо выше} по уму гораздо выше белой расы. — Права ли она, я не знаю, но что я прав, я знаю. — Вы, кажется, сердитесь на меня за то, что я не преклоняюсь перед женщиною? Но примите в извинение хотя трудность стать на колена перед самой собою. {Далее было начато: а. Вы кажется б. Но я говорю} — Это {Но это} вовсе не шутки, Катерина Васильевна. {Далее было: Это правда.} Я говорю серьезно, а вы надо мной подсмеиваетесь, — сказал Бьюмонт решительно с досадою. Сказать {Сказать серьезно? Извольте} вам серьезно мое мнение? Извольте. Только не о женском уме, {Далее было: от меня не зависит} — потому что я не хочу сама быть судьею в своем деле, — а о вас. Вы человек очень сдержанного характера, — и вы горячитесь когда говорите об этом. {Вместо: когда ~ об этом — было: по этому вопросу. После: об этом — было: вы человек очень мягкий, и вы чуть не бранитесь на меня, когда} Что из этого следует? То, что у вас должны быть какие-то личные отношения к этому делу, — вы, должно быть, пострадали от какой-нибудь ошибки {Далее было: происшедшей} в выборе, сделанном женщиною, — неопытною, как вы говорите. — Если это было, то это прошло. Но этим замечанием вы даете новое доказательство тому, что я прав, говоря о проницательности ума женщины. — Мистер Бьюмонт, вы говорите комплимент — я ужасаюсь. — Это не комплимент, а аргумент, {Далее было: согласитесь} Катерина Васильевна. — Правда. А вот видите, я сделала ошибку, приняв аргумент за комплимент, — следовательно, мой ум уж не до такой степени проницателен, как вам угодно утверждать. — Вы не ошибались, вы {Далее было: и сами даже знаете} шутили. — Да, мне хотелось бы услышать от вас хоть одну любезность, мистер Бьюмонт, — ведь я женщина, мистер Бьюмонт, женщины любят любезности, — а вы до этих пор не сказали мне ни одной. — Женщина! — вы не женщина, девушка, — добрая, благородная, но все-таки девушка, — с досадою сказал Бьюмонт. Тут Катерина Васильевна уж не выдержала и расхохоталась. — Катерина Васильевна, {Далее было: я попрошу у вас серьезного ответа} через три дня я попрошу у вас серьезного ответа. — На вопрос, который не предлагали? Но разве я так — мало знаю вас, чтобы мне нужно было думать три дня? — Катерина Васильевна встала, подошла к Бьюмонту и поцаловала его в лоб. Он пожал ее руку. — Так, Катерина Васильевна, но подумайте. Я сказал слишком мало: 3 дня, — подумайте об этом еще неделю. — Но кто ж вам сказал, что я не думала об этом две недели? — Может быть, — конечно, — я видел, но этого мало, подумайте еще. — Хорошо, {Хорошо, упрямый} если вам действительно угодно еще другой ответ, кроме того, который я вам дала, но я вам отвечу завтра. {После: отвечу завтра — было: — Мы давно не говорили о Кирсановых, — сказала однажды Катерина Васильевна. — Это потому, что я не спрашивал вас о них. — Нет, если вы охладели к ним, то <я> все больше привязываюсь, но во все это время, — вот уж недели две, — мне было неловко говорить о них, потому что я узнала из жизни их очень важное обстоятельство, которое не умела себе объяснить в их пользу, а между тем чувствовала, что [они должны] это не может быть так, как я узнала. [Вы знаете, что] Кирсанов — второй муж Веры Павловны. Фамилия первого ее мужа была Лопухов. — Что ж из того, что молодая женщина [вышла за второго мужа] [повенчалась] [вышла] повенчалась во второй раз, потеряв первого мужа? Надеюсь, вы не индианка, которая считает обязанностью сжигаться с первым мужем, — это хорошо в балладе Гете, но в действительности совершенно лишнее, — сказал Бьюмонт. — Вы смеетесь, мистер Бьюмонт, потому что не хотите дослушать. Он погиб от любви к ней, и она через полторы недели повенчалась с его соперником — я так узнал, — а тогда, две недели тому назад, из их разговора с Мерцаловыми, у которых [мы вместе] я была вместе с ними. Я стала спрашивать [как это случилось] подробности, чтоб как-нибудь объяснить себе это [они], Мерцалов отвечал [какой-то шуткой] по своей манере шуткой [силлогизмом], педантическими формулами: ‘все действительное разумно, свадьба [наших приятелей] Кирсановых действительна, следовательно, она была разумна. Если вы, Катерина Васильевна, сомневаетесь (большей посылке)) в справедливости большей посылки, которая действительно фальшива, то будем диспутировать о ней, — если вы принимаете ее [как принимают люди], хотя она и фальшива, то [заключение] не можете не допустить заключения, что свадьба была разумна’. Все засмеялись — и больше ничего. Это чрезвычайно поразило меня, — такая бесчувственность в таких [добрых] отличных людях. — Если люди отличные, то, верно, они не бесчувственны, — вероятно [незачем было] не надобно было больше им огорчаться о том, что вам показалось ужасно. — Но я не успокоилась таким философским <не закончено) <л. 53 об.> К последующему тексту дата: 29 март<а>} <л. 53> Но если б послушать разговоры Катерины Васильевны с Бьюмонтом, то многие подумали <бы>, что она и Полозов ошибаются {Вместо. Но если б ~ ошибаются. — было: Но если б послушать их — большую часть их разговоров [то никто], то многие нашли, что Полозов и Катерина Васильевна ошибаются. О чем они говорили? Обо всем на свете. После: ошибаются — было: а. Итак, разговоры эти были странны, — правда <незакончено>. [Катерина Васильевна рассказывала, кажется, что они как будто] [вот, например] пример тому, что они мало} и назвали бы эти разговоры странными, — даже невозможными между {Далее было: а. Начато: молодою девушкою б. людьми} девушкою и человеком, которого отец девушки считает влюбленным в нее, о котором и сама девушка думает, что он любит ее. Не то чтобы они вовсе не говорили о чувствах, — напротив, очень много, {Далее было: а. но сами мысли их были б. но тон разговоров был оригинальным в. а содержание такое холодное г. а тон и содержание их д. но и по тону так в этом} но как говорили, и что говорили! Если женщины стеснены предрассудками, — говорил Бьюмонт, считая ненужным делать англицизмы и американизмы, {Вместо: считая ~ американизмы — было: забывая делать англицизмы} — то и мужчины — я говорю о порядочных людях — подвергаются поэтому большим неудобствам. Скажите, как жениться на девушке, которая не испытала любви? Она не может судить {Может ли она судить} о том, будет ли ей нравиться жизнь с человеком такого характера, как ее жених, — она не испытала будничных отношений к людям различного характера {Далее было начато: по праздничности нельзя судить} — она не знает, не будет ли для нее в муже неприятно то, что нравится ей в женихе, {Далее было: или поклоннике} — ей от этого риск, и порядочному человеку, который женится на ней, тоже. — Вы хотите, чтоб замуж выходили только вдовы? — смеясь, отвечала Катерина Васильевна. — Вы высказались очень удачно. Только вдовы. Девушкам должно быть запрещено выходить замуж. — Это правда, — серьезно {серьезно вписано.} отвечала Катерина Васильевна. — Вы рассказывали мне историю вашей любви к Соловцову, — говорил в другой раз Бьюмонт, — но что это такое? Это было ребяческое чувство, оно не дает вам никакой опытности. {Далее было начато: Над этим можно} Это годилось для того, чтобы иногда шутить, вспоминая, — и грустить, {плакать,} если хотите, потому что здесь есть очень прискорбная сторона: хорошо, что вы спаслись, {Далее было: — Это правда, это правда, — отвечала Катерина Васильевна. — Да и наконец, что ж это такое <не закончено>} но вы спаслись редким случаем, что вам попался тогда {встретился} Кирсанов, — иначе вы погибли бы от чахотки или от негодяя, — да, можно смеяться, можно из этого вывести философскую мысль о вреде тех или иных вещей, которые губили вас, {Далее было: но что же дальше? Какую гарантию даст это вашему мужу [что только] [но где]} как вы и вывели — все это прекрасно, но это только сделало вас более рассудительным и хорошим человеком, а еще нисколько не дало вам опытности в различении {Далее было: характеров} того, какого характера муж вам нужен, не негодяй, а честный человек — прекрасно, это вы вывели. Но разве со всяким честным человеком может ужиться {Вместо: со всяким ~ ужиться — было: всякий честный человек годится} всякая порядочная женщина? Нужно точное {более строгое} различение характеров между порядочными людьми. {Далее было начато: Ваша любовь не дала вам} Вы тогда сказали, что замуж должны выходить только вдовы. {Далее было: какая же вы вдова?} Вы рассказывали мне вашу жизнь — какая же вы вдова? — заключил он с явною досадою. <л. 53 об.> <ОКОНЧАНИЕ РОМАНА В РАННЕЙ РЕДАКЦИИ> XV* {* * Перед последующим беловым текстом помета: Окончание романа ‘Что делать’. Слева на полях даты: 21-30 марта. Справа над текстом раскрыты имена действующих лиц, данные в беловике сокращенно, как и по всему черновому автографу.} Но если бы послушать разговоры Катерины Васильевны и Бьюмонта, то многие нашли бы, что она и Полозов ошибаются. Не то чтобы предполагаемые невеста и жених вовсе не говорили между собою о чувствах, — нет, говорили, как и обо всем на свете, но мало, и это бы еще ничего, что очень мало, но главное — каким тоном говорили и что говорили! Очень многим такие рассуждения, — потому что ближе всего назвать это рассуждениями, — покажутся даже совершенно невозможны между девушкою и человеком, о котором она думает, что он любит ее. — Например, — это было через месяц после начала их знакомства, продажа завода была покопчена, мистер Лотер собирался уехать на другой <день> (и уехал, — не ждите, что он произведет какую-нибудь катастрофу: он, как следует негоцианту, сделал коммерческую операцию, объявил Бьюмонту, что фирма назначает его управляющим завода с жалованьем в 1000 фунтов, чего и следовало ждать, и больше ни во что не вмешивался, — какая ж ему надобность, сами рассудите), акционеры, в том числе Полозов, завтра же должны были получить (и получили, опять не ждите никакой катастрофы — фирма Ходчсона, Лотера и Кo очень солидная) половину денег наличными, а другую половину векселями на трехмесячный срок, Полозов в удовольствии от этого сидел за столом в гостиной и пересматривал денежные бумаги, отчасти слушал и разговор дочери с Бьюмонтом, когда они проходили через гостиную, — они ходили вдоль, через все четыре комнаты квартиры, бывшие рядом на улицу. — Если женщины стеснены предрассудками, — говорил Бьюмонт, не считая нужным делать англицизмы и американизмы, — то и мужчины — я говорю о порядочных людях — подвергаются от этого большим неудобствам. Скажите, как жениться на девушке, которая не испытала простых житейских отношений? Она не может судить, будет ли ей нравиться жизнь с человеком такого характера, как ее жених, — она не знает его будничного, настоящего характера, не знает будничного характера других, которые могли бы быть ее женихами. Почему знать? быть может, ей будет неприятностью в муже то, чего она совершенно не могла замечать в женихе. {Далее было начато: Ей} От этого свадьба для нее — риск, так, но и для порядочного человека, который женится на ней, — тоже. — Вы хотите, чтобы замуж выходили только вдовы? — смеясь, отвечала Катерина Васильевна. — Именно. Вы выразились очень удачно. Девушкам должно быть запрещено выходить замуж. — Это правда, — серьезно отвечала Катерина Васильевна. Полозову сначала дико было слушать такие разговоры или доли разговоров, выпадавшие и паслух. Но теперь он уже попривык и думал: ‘что ж, я сам человек без предрассудков. Я занялся торговлею, женился на купчихе’. На другой день эта часть разговора — ведь это была только небольшая часть в разговоре, который вообще шел вовсе не о том, а о всяких других предметах, — продолжалась таким образом: — Вы рассказывали мне историю вашей любви к Соловцову. Но что это такое? Это было ребяческое чувство, которое не дает никакой гарантии. Это годится для того, чтобы шутить, вспоминая, — и грустить, если хотите, потому что здесь есть очень прискорбная сторона. Вы спаслись только благодаря редкому случаю, что дело попало в руки Кирсанова, иначе вы погибали от чахотки или от негодяя. Можно выводить из этого основательные мысли о вреде тех или других вещей, которые губили вас. Вы их и вывели. Все это прекрасно. Но это только сделало вас более рассудительным и хорошим человеком, а еще нисколько не дало вам опытности в различении того, какого характера муж нужен вам. Не негодяй, а честный человек, {Далее было: прекрасно} — вот что могли вы узнать. Прекрасно. Но разве всякая порядочная женщина может хорошо ужиться со всяким честным человеком? Нужно более точное различение характеров, то есть нужна совершенно другая опытность. Мы вчера решили, по вашему выражению, что замуж должны выходить только вдовы. Вы рассказывали мне вашу жизнь. Какая ж вы вдова? Все было говорено с каким-то неудовольствием, а последние слова отзывались прямо досадою, даже укоризною. — Это правда, — несколько уныло сказала Катерина Васильевна, — но все-таки я не стану обманывать. <л. 56 > — И не сумели бы, потому что нельзя подделаться под опытность, когда не имеешь ее. — Но, мистер Бьюмонт, и нельзя же требовать этого. При условиях нашей жизни, при наших понятиях, нельзя {девушке нельзя} желать для девушки того знания будничных отношений, о котором мы говорили. Пусть она будет влюбляться, пусть она входит в какие угодно отношения — это почти никогда ничему не поможет. Пользы нельзя ждать, а опасность огромная. Девушка или в самом деле унизится, научится хитрить, обманывать, — потому что ведь она должна будет обманывать родных и общество, скрываться от них, — от этого уж недалек и переход до обманов, действительно дурных, — очень возможно и то, что она в самом деле сделается легкомысленною, или, если этого не будет, если она останется хороша, то ее сердце будет разбито. А между тем она все-таки почти ничего не выиграет в будничной опытности, потому что эти отношения эффектные, праздничные. Вы видите, что этого никак нельзя советовать при нашей жизни. — Конечно, Катерина Васильевна, но именно это и дурно. — Разумеется, мы в этом согласны. Что это такое? — Не говоря уж о том, что это чорт знает что такое со стороны общих понятий, — какой смысл это имело в личных отношениях? — Мужчина говорит: ‘я сомневаюсь, будете ли вы хорошею женою мне’. А девушка отвечает: ‘Нет, пожалуйста, сделайте мне предложение’. Удивительно! — Я одному удивляюсь, — продолжал Бьюмонт на третий день, — что при таких условиях еще бывают счастливые браки. — Вы говорите таким тоном, будто досадуете на то, что бывают счастливые браки, — смеясь отвечала Катерина Васильевна, — она теперь, как заметно, часто смеется таким тихим, но веселым смехом. — А в самом деле, они могут наводить на грустные мысли — вот какие: если при таких ничтожных средствах судить о своих потребностях и о характерах мужчин девушки все-таки умеют довольно часто делать удачный выбор, то какую же светлость и здравость ума в женщине, какую верность, силу, проницательность его показывает это! — И этот ум остается без пользы для общества, оно отвергает его, оно подавляет его, оно задушает {заглушает} его, — а история человечества пошла бы вперед в десять раз быстрее, если бы этот ум не был отвергаем и убиваем, а действовал бы. — Вы панегирист женщин, мистер Бьюмонт, нельзя ли объяснить это проще, — случаем? — Случай! — сколько хотите случаев объясняйте случаем, но когда случаи многочисленны, то вы знаете, кроме случайности, которая производит часть их, должна быть и какая-нибудь общая причина, от которой происходит другая часть. Здесь {Далее было: может существовать только} нельзя предположить никакой другой общей причины, кроме моего объяснения: здравость выбора от проницательности ума. — Вы — мистрисс Бичер-Стоу по женскому вопросу, мистер Бьюмонт, та доказывает, что негры самое даровитое из всех племен, что они выше белой расы по умственным способностям. {Вместо: выше ~ способностям. — было: по умственным способностям выше белой расы} — Вы шутите, а я вовсе нет. — Вы, кажется, сердитесь на меня за то, что я не преклоняюсь перед женщиною? Но примите в извинение хотя трудность стать на колена перед самою собой. — Вы шутите, а я серьезно досадую. — Но не на меня же? Я нисколько не виновата в том, что женщины не могут делать того, что нужно по вашему мнению. Впрочем, если {если вы уж} хотите, и я скажу вам свое серьезное мнение, — только не о женском вопросе: {Было: по женскому вопросу} я не хочу быть судьею в своем деле, — а собственно о вас. Вы человек очень, очень сдержанного характера, — и вы горячитесь, когда говорите об этом. Что из этого следует? То, что у вас должны быть какие-нибудь личные отношения к этому вопросу, вероятно, вы пострадали от какой-нибудь ошибки в выборе, сделанном девушкою, {женщиною} как вы называете, неопытною. <л. 56 об.> — Может быть, я, — может быть, кто-нибудь другой, близкий ко мне, во всяком случае, это невесело. Однако подумайте, Катерина Васильевна. Я через три дня попрошу у вас ответа. — На вопрос, который не был предложен? Но разве я так мало знаю вас, чтобы думать три дня? — Катерина Васильевна встала, подошла к Бьюмонту и поцаловала его в лоб. По всем бывшим примерам, и даже по требованию самой вежливости, Бьюмонту следовало бы обнять ее и поцаловать уже в губы, но Бьюмонт вместо этого только пожал ее руку: — Так, Катерина Васильевна, но все-таки подумайте. — Но кто ж вам сказал, Чарли, — Катерина Васильевна села подле него и обняла одной рукой его талью, другая рука оставалась в руке странного жениха этой странной невесты, — кто ж вам сказал, что я уж не думала об этом гораздо больше трех дней? {Вместо: Катерина Васильевна села ~ дней? — было: [она заменила теперь этим именем],- что ж, что я уж не думала об этом гораздо больше трех дней?} — Может быть, — конечно, — я видел, — но все-таки… — Полноте, Чарли, вы уже слишком опасаетесь, что я могу раскаяться. — Конечно, Катерина Васильевна, этого не будет, но у меня был пример. Мужчине это ничего, но для женщины, при наших условиях жизни, это приносит много огорчений. Я видел своими глазами. Один из моих друзей, — положим, что это был один из моих друзей, — где это было, все равно, — в Нью-Йорке, в Бостоне, в Филадельфии, где-нибудь, — был женат на женщине, очень хорошей. Она также считала его очень хорошим человеком. Они были чрезвычайно привязаны друг к другу. И однако ж они не могли ужиться вместе. Он был готов отдать голову за малейшее увеличение ее счастья. Но, будучи готов на все для нее, он хотел жить так, чтобы никто не тревожил его без надобности в нем, и не в силах был сделать исключения из этого даже для нее. Он хотел сделать это исключение, когда увидел, что она хочет этого, но это ему не удалось. Она много страдала от этого. Это неприятно. — Я могла слышать от кого-нибудь эту историю? — спросила Катерина Васильевна. — Может быть. — Я еще не давала тебе ответа? — Нет. — Ты знаешь его? — Знаю, — сказал Бьюмонт, и только теперь началась обыкновенная сцена, {Далее было: состоявшая в том} какой следует быть между женихом и невестою, с поцалуями и объятиями. На другой день, часа в три, Катерина Васильевна приехала к Вере Павловне. — Я венчаюсь послезавтра, Вера Павловна, — сказала она, входя: — и ныне вечером привезу к вам своего жениха. Он очень любит вас обоих, — но вас, Вера Павловна, еще гораздо больше, чем Александра Матвеича. — Нечего спрашивать, кто, — вы давно от него без ума. Бьюмонт, {Вместо: Нечего ~ Бьюмонт — было: — Бьюмонт, конечно? — нечего спрашивать, вы столько говорили о нем} — очень рада, Катерина Васильевна. Но во мне он разочаруется, когда увидит меня своими глазами в моем настоящем виде, а не вашими, в идеальном портрете. — Разочаруется? едва ли, потому что он знает не идеальный ваш портрет, а саму вас, и не через меня, а сам, и {Далее было: гораздо} знает гораздо больше, чем я. — Вот новость! — вы шутите? Как же это? — Как? — Это я сейчас скажу. — Он с самого первого дня, как приехал в Петербург, очень сильно желал увидеться с вами, — но ему казалось, что лучше будет, если он отложит знакомство до той поры, когда приедет к вам не один, а с невестою или женою, ему казалось, что вам тогда будет приятнее видеть его с нею, нежели одного. Я даже не поручусь, что эта мысль не участвовала в его желании жениться. {Далее было: — Катерина Васильевна, что это вы говорите?} — Жениться на вас, чтобы познакомиться {Было начато: знако<миться>} со мною? — На мне, — кто ж говорил, что на мне он женится для вас? — О нет, мы с ним венчаемся, конечно, сами для себя, а не для вас. {Далее было начато: а. Но вообще, б. И разве он знал, когда приехал в. Начато: Да} Но разве мы с ним знали друг о друге, что мы существуем на свете, когда он приехал в Петербург? Он ехал сюда с мыслью жениться, — вот в этом участвовало желание познакомиться с вами. <л. 55> — Он лучше говорит по-русски, нежели по-английски, — говорили вы? — с волнением спросила Вера Павловна. — По-русски, как я, и по-английски, как я. — Друг мой, Катенька, как же я рада! — и Вера Павловна бросилась обнимать свою гостью. — Саша, иди сюда! Скорее, скорее! — Что, Верочка? Здравствуйте, Катерина Василь… Он не успел {Но не успел он} договорить ее имени, — Катерина Васильевна уж обняла {обняла его} и поцаловала его. — Ныне Пасха, Саша, — отвечай же Катеньке: воистину воскресе, — со смехом проговорила Вера Павловна. — В таком случае, надо цаловаться три раза, исполним обычай, Катерина Васильевна. Но только что ж это все значит? Чем я заслужил? Тем, что люблю? — Так ведь это давно. {Далее было: Ах, не тем, того было бы} — Садись, она расскажет, я сама еще ничего не знаю порядком, — сказала Вера Павловна. {Перед главкой: XVII — дата: 2 март<а>.} Вечером, {Рассказывая вечером} по требованию своих новых знакомых, рассказывая свою жизнь. Бьюмонт начал прямо с своего {Вместо: с своего — было начато: с того, ч<то>} приезда в Соединенные Штаты. Как только я приехал, {По прие<зде>} — говорил он, — я стал заботиться о том, чтобы поскорее получить натурализацию. Для этого я постарался сойтись с аболиционистами, — написал несколько статей для ‘Tribune’ о влиянии крепостного права на {на все} общественное устройство России, — через это сошелся с ними, — стал {получил} гражданином Массачусетса. Вскоре по приезде — через них же — я получил место в конторе одного из немногих аболиционистов нью-йоркской биржи, — далее шла {началась} та самая история, которую мы уж знаем. Значит, по крайне мере эта часть биографии Бьюмонта достоверна. {XVIII главка, непосредственно следующая за беловой XVII и помеченная датой: 3 март<а>, написана шифром и представляет собою обычный черновик. Помещаем ее здесь, как это сделано Чернышевским, и для полноты представления о характере работы над этой частью даем ее в транскрибированном виде.} [Оба семейства [с самого первого дня жили] с того же самого дня стали очень близки. На первое время после свадьбы Бьюмонты пос<елились>] [На заводе была квартира для управляющего, — и на первое время после свадьбы Бьюмонты поселились там, — это было что-то в роде исполненья [Северо-Американского об<ычая>] англо-американского обычая, по которому молодые [прямо из-за] отправлялись путешествовать. Но, [они, не будучи американцами, долго не] переезжая туда, они не хотели долго оставаться за городом и поручили Кирсановым наблюдать, как <не закончено>.]. [На заводе была квартира для управляющего, и Бьюмонты после свадьбы отправились туда, — но только на остаток лета [они хотели этим заме<нить?>] как на дачу. Они хотели условиться с Кирсановыми, чтобы жить no-соседству. А осенью они наняли <не закончено>. [Свадьба была летом. С того же самаго дня оба семейства стали очень дружны. В тот же вечер было заключено условие: на остаток лета Бьюмонты отправятся [по]жить на заводе]. [В тот же вечер было заключено условие: обоим семействам искать квартир, которые были бы рядом. В ожидании того, пока [это не так] они отыщутся и устроятся, Бьюмонты поехали на завод, где [была квартира устроена] по распоряжению была устроена квартира для управляющего. [Бьюмонт] Месяца через полтора, когда [квартира в городе отыскалась] отыскались удобные квартиры в той же Серг<иевской> улице рядом, на квартире в заводе остался жить только Полозов. [Но зять почти каждое] [каждое утро, дочь] Дочь и зять почти каждый день приезжали [к нему] туда, а летом почти вовсе переселялись на завод, заме<нявший> <не закончено>] [Об<оим>] В тот же вечер условились: обоим семействам искать квартир, которые были бы рядом. В ожидании того, пока [это исполнится] удобные квартиры отыскались и устроились, Бьюмонты пожили на заводе, где [была квартира] по распоряжению фирмы была отделана квартира для управляющего, — [а когда месяца через два] и это удаление за город [заменившее] могло считаться соответствующим путешествию [которое ан<гличане> делают], в которое отправляются молодые по англо-американскому обычаю. Месяца через [два] полтора [квартира была отыскана] две квартиры рядом были отысканы [и после того жизнь пошла порядком, так что и] [когда на з<аводе>]. Старик Полозов предпочел остаться на заводской квартире [огромность], простор которой [напоминал ему время] хоть в слабой степени напоминал ему время его величия [притом можно]. Каждый день поутру приезжает к нему в гости дочь, вместе с мужем [которому постоянно надобно было бывать на заводе]. Он по своим делам, она вместе с ним. На лето [они переселяются] они и вовсе переселяются на завод, который заменяет им дачу, а в остальное время года старик, кроме того, что видит у себя дочь и зятя, часто имеет удовольствие принимать у себя гостей, потому что завод служит [целью] обыкновенно целью очень частых поездок за город. Он бывает очень доволен каждым таким пикником, — как же иначе? [он тут им распоряжается] Ему принадлежит роль гостеприимного хозяина. Так и шла — ладно и дружно, тихо и шумно, весело и дельно — жизнь двух семейств, так идет она и теперь [как она идет] [так бы идти]. Но мои герои и героини люди еще молодые, деятельные [полные сил и — потому [надеюсь, — уверен] читатель не имеет никакого основания ждать, что мой рассказ о них кончен развязкою — ведь это только первая часть истории, ведь это только первая часть их жизни, не больше. [У живых и дельных людей, окончание одной <нрзб>. служит только] и я вовсе не хочу кончать свой рассказ о них — этим известием, что они [сж<ились?>] [нашли себя] [живут] наслаждаются в двух квартирах рядом на Сергиевской улице, — о, я имею рассказать о них еще многое, гораздо интереснее, чем все, что рассказывал до этого [и я это рассказал] и мой рассказ] и их жизнь, ладно и дружно, тихо и шумно, устроившись хорошо для них, вовсе не [потеряла своего интереса] перестала быть интересною, — нет, я имею рассказать о них многое [еще гораздо интереснее, более интересное], очень многое, и уверен, что продолжение моего рассказа о них покажется публике занимательнее того, что я рассказал ей о них до сих пор. [Сначала, вместо предисловия, скажу несколько слов о моих героях] Каждое из двух семейств живет по-своему, — на одной половине больше шума, на другой больше тишины [конечно <текст поврежден) так приятнее. Это]. Катерина Васильевна [занята больше Веры Павловны] [устроила] давно устроила свою особую мастерскую и много заменяет Веру Павловну в ее мастерской [потому что в последнее], а скоро и почти вовсе заменит, потому что в нынешнем году Вера Павловна - простите ей - действительно будет держать экзамен на медика, и тогда ей уж вовсе некогда будет заниматься мастерской. [Что затем? Затем] Катерине Васильевне [к счастью] не нужно искать средств [она была бы состоятельна, - она не имела]: она не захотела иметь приданого, но у ее отца есть капитал, достаточный для обеспечения ее и обеспечения независимости - тем лучше. И вот они все живут, работают и отдыхают и веселятся и смотрят на будущее если не без забот, то с твердою и совершенно основательною уверенностью, что чем дальше, тем лучше будет. - Так прошло около трех лет, и пришел и идет нынешний 1863 год. И вот, [весна] зима нынешнего года. <л. 55 об.> Был уже 1863 год, снег начинал таять, зимняя дорога портиться, и Вера Павловна спрашивала: да будет еще хоть один морозный день, чтобы еще раз до летн<его переезда?> на завод устроить зимний пикник туда? — и никто не мог отвечать на ее вопрос, только день проходил за днем все с оттепелью, и с каждым днем вероятность зимнего пикника уменьшалась. Но вот — наконец! Когда уже почти была потеряна надежда! 7o холода в 5 час<ов> дня — пикник, пикник! Пикник состоял из двух саней. Одни сани катились с болтовнею и шутками, другие сани держали себя уже решительно из рук вон: то ехали шагом и отставали на четверть версты, то пускались вскачь и обгоняли с криком и гиканьем. Когда обгоняли, то бросали снежками в веселые, но не буйные сани, — и небуйные сани после двух-трех таких обид решились защищаться, — пропустивши буйные сани вперед, сами остановились, наскоро набрали несколько горстей снега и поехали по-прежнему, коварно не показывая никакого вида, что запаслись оружием, — буйные сани уже снова ехали шагом, — теперь другие проехали мимо них смирно и притаили свой умысел, — вот буйные сани снова понеслись с гвалтом и гиканьем, — на небуйных санях приготовились к отпору сюрпризов, — но что это такое? Коварство против коварства! Буйные сани берут вправо, проносятся на расстоянии пяти сажен и насмешливо посылают прощальные поцалуи к другим саням: друзья, обманули, догоним, отметим прошлые обиды! Отчаянная скачка: догонят или нет? — Догоним! с восторгом говорят небуйные сани. Нет! с отчаянием говорят они, — догоним! с новым восторгом говорят они. — Догоняют! с отчаянием говорят буйные сани. Погоняйте! с восторгом говорят они. — Догонят или не догонят? На небуйных санях сидели Кирсановы и Бьюмонты, на буйных — четыре человека молодежи и одна дама, и от нее все буйство буйных саней. Она уже стоит на площадке подъезда завода: здравствуйте, mesdame и messieurs, мы очень, очень рады снова видеть вас, — говорит дама, сидевшая в буйных санях, — господа, помогайте же дамам выйти из саней, — прибавляет она, обращаясь к своим спутникам. Скорее, скорее в комнаты, мороз нарумянил всех. — Здравствуйте, старикашка, — да он у вас вовсе еще не старик, Катерина Васильевна, — что это вы мне про него наговорили? Он еще будет за мной волочиться! Будете, милый старикашка? — говорит дама других саней. — Буду, — говорит Полозов. — Дети, позволяете ему волочиться за мной? — Позволяем! — говорит один из молодежи. — Нет, нет, — говорят трое других. Но почему же дама других саней вся в черном? Траур это, или нет? — Все-таки я устала, — говорит она. — Вы и нас замучили, — говорит Катерина Васильевна. — Как меня разбила скачка за вами по ухабам! — говорит Вера Павловна. — Хорошо, что до завода оставалась только одна верста! — говорит Катерина Васильевна. — Садитесь отдохнуть, — говорит Вера Павловна. Дама в трауре уже села в углу широкого дивана, который идет по двум стенам зала — с одной стороны садится Кирсанов, Вера Павловна усаживается на колени к нему — с другой стороны садится <2> подле Бьюмонта — Катерина Васильевна обняла мужа. Полозов суетится над питьем и закуской. Молодежь подала закуски своей даме и Катерине Васильевне, придвигая себе кресла к дивану. — Расскажите ваши истории, mesdames, — вы обещали, — говорит дама в трауре, управившись с подушками, — теперь хорошо, я слушаю. — Прогоните ваших рабов, — говорит Кирсанов. — Разве это секрет? — вероятно Вера Павловна. — В таком случае, господа, расстанемтесь, — отправляйтесь на тот диван, — говорит дама в трауре молодежи, указывая на противоположный конец комнаты. Все четыре раба вздыхают, возводят глаза к небу, и один говорит: {Рукопись с текстом: Был уже 1863 год ~ говорит — утрачена, и он воспроизводится здесь по копии М. Н. Чернышевского (ЦГАЛИ).} <если бы мы> предвидели это, мы взяли б с собою кинжалы, а теперь мы не можем заколоться. — Когда принесут закуску, заколемся вилками, — говорит другой. — Двое других {Все} с чувством жмут <руки> и говорят: благодарим за прекрасную мысль. — Все четверо уходят в другой угол комнаты. — Какой она молодец! — серьезным тоном тихо говорит один из них, {Далее было: подходя} когда они усаживаются в этом другом углу комнаты. — Да, ты правду говорил про нее, — замечает второй, обращаясь к одному из остальных, — молодец, {Далее было: по двое все один за другим} молодец. — Я был уверен, когда уж он сказал, {похвалил} что молодец, он даром не похвалит, — говорит третий. — Хорошая женщина, — говорит тот, рекомендация которого найдена {была найдена} справедливой. {Вместо: Я был ~ справедливой — было: — Он ее не стоит, — говорит первый. — Отчего? Он хороший человек, — говорит второй. — Кто ж говорит — нехороший? — говорит первый, — хороший, не стоит ее — А я бы тебя попросил указать мне человека, который бы ее стоил, — говорит тот, кто был с нею знаком раньше. [Ну ты уж] — Уж будто и людей нет, — говорит третий. — Укажи, — Конечно, не стоит, — говорит третий, но не в этом дело, а как находишь все это? — [Как следует] Что тут находить? — говорит четвертый. Отлично дурно, следовательно отлично! — все хохочут.} В другом углу зала: {комнаты} — Начинай, Чарли, начало твое. {Далее было: говорит Вера Павловна.} — Как же мне начинать, Верочка? Я ничего не знаю, я человек приезжий, — говорит Бьюмонт. — Когда он не хочет, то я за него, — говорит Катерина Васильевна, обращаясь к даме в трауре. — Что с вами? — прибавляет она в испуге. — Что с вами? — говорит Кирсанов. — Чарли, воды! — говорит Катерина Васильевна. — Нет, это ничего, — говорит дама, — это сейчас пройдет, {Далее было: только позвольте мне на [несколько] минуту [встать] уйти} прошло, только теперь я не могу вас слушать, — пожалуйста, не говорите об этом, мне совестно, {пожалуйста ~ совестно вписано.} — говорит дама в трауре, — через пять минут: — Господа рабы! — кричит она, — ко мне! {за мной!} Дама в трауре идет к рояли. {фортепьяно} — Вы были огорчены моею жестокостью, {моим изгн<анием> После: жестокостью — было начато: я хочу утешить} — мне стало жаль вас — я хочу вас утешить — что бы вам спеть? {Далее было: Да что вас спрашивать?} Ах, вот что! — и она запела, стараясь выводить ноты как можно визгливей сантиментальнее: Стонет <в рукописи пропуск> дружо<чек> Все {Все захо<хотали>} зажимали рты, {Далее было: платками} чтоб не фыркнуть от смеха, {Далее было: но голос вдруг} голос дамы задрожал в самом деле. — Не удается, господа, — надобно что-нибудь другое, — а между прочим вот вам {Ах вот что ~ вот вам вписано.} мое материнское наставление: не влюбляйтесь и знайте, что вам не должно жениться, — я вам спою: Много красавиц <в рукописи пропуск> — Но веселей молодецкая воля. — Этот стих {Далее было: теперь я бы спела} не годится, нужно бы другой, но это все равно, вы понимаете, — а вот дальше хорошо: Не женися <в рукописи пропуск> меня… — Дальше глупость, {вздор} не стоит петь. Впрочем, господа, и влюбляться можно, и жениться можно, — только с разбором, и без обмана. Тогда нельзя будет жалеть. Я вам спою про себя, как я выходила замуж. Романс старинный — но ведь и я старуха. {Как я выходила ~ старуха вписано.} — Я шотландка, дочь барона, я сижу в балконе, в нашем замке — Дальтоне, {Далее было: но романс говорит} подле лес и река Брингал. К балкону {к замку Далее было: я пою: возьми меня} подходит мой жених и — он бедный человек, а я богатая, но я его люблю, и я пою: Я убегаю с тобой из моего замка, — — Что ж он отвечает мне? как вы думаете? — Вот что поет он: Ты хочешь <в рукописи пропуск> сан — Ведь я вам говорила — я знатная дочь шотландского барона, — я очень похожа на дочь шотландского барона, не правда ли? такая беленькая, белокурая? {Далее было: Опять все смеются: — не может быть этого} Но раньше <в рукописи пропуск> — Он рассказывает мне, господа, кто он — он разбойник, — что ж, ведь и это правда, господа. {Далее было: Он разбойник — она печальна была} О дева, друг недобрый я, Глухих <в рукописи пропуск> конец — Но я все-таки отвечаю: все-таки я иду с тобою на все. И пошла. Так, можно и жениться. Только умейте выбирать. Месяц встает И тих и спокоен <л. 54 об.> в такую можно влюбиться, на такой жениться, такую любить разрешаю и благословляю, дети, это хорошо, это всему помогает, — раскрывайте сердце для жизни, французы говорят: il a du coeur, это значит: он честен и не трусит, так, это дает силу. Мой милый, смелее вверяйся ты року! — развеселилась с вами, господа, — Гей, шинкарка — кто будет — мне шампанского — Вера Павловна, Катерина Васильевна, кто из вас? — дама в трауре протянула к ним руку, как бы за стаканом. — Меду, теперь не нужно это только потому, что слова из песни не выбросишь, давайте шампанского — полстакана. А шинкарка что говорит: Коли ты женатый, то иди до дому, Коли ж не женат, останься со мною. Видите, господа, шинкарка еще существо нравственное — как нравственно рассуждает: если ты женат, ступай домой. — Благодарю, Кирсанов. Господа, чье здоровье пить? — Ваше, ваше! пейте свое здоровье! — Это за мои советы вам? Хорошо — Да разлетится горе в прах! И разлетится. И в обновленные сердца Да снидет радость без конца. Пью свое здоровье! Извольте оставаться здесь и пойте — я приказываю, — я пойду слушать. Теперь все прошло — пойте, да хорошую песню. Один из молодежи сел за фортепьяно, — господа, ведь ее нельзя петь <нрзб.> песню, надо уж в самом деле хорошо, — вот припев: Iuch he — я буду соло — и подтяните припев: Iuch he и все вчетвером грянули: Ich hab… — Что это за нигилист такой? Ну теперь знаете? — Гете Und mir Хор: Iuch he Я еду к моему <нрзб.> сама — как? — говорила Вера Павловна на другом диване, в конце зала. — Так? Молодец, Вера Павловна! дама в трауре хлопнула в ладоши, господа, сюда не подходить? но аплодировать оттуда. — Ура, — раздались и аплодисменты. — А чему мы аплодируем? — Ну да кто ж их знает? Только если он велел, так верно чему-нибудь хорошему, — молодец он — молодец, молодец! А как же об этом думаете? А жалко ее! Что делать! Без этого нельзя! — Конечно нельзя, а жаль. — Что жалеть? Сама говорит: молодец. {Рукописный лист с текстом: в такую можно влюбиться ~ молодец — утрачен и воспроизводится по копии М. Н. Чернышевского (ЦГАЛИ).} — Однако вы наделали много вздору, — сказала дама в трауре, {Далее было: хорошо что} — теперь умнее? {Вместо: Однако ~ умнее — было: а. Начато: Итак б. Да что это? ивы поднимали такой шум! говорила дама в трауре. — Из таких пу<стяков?>} А ведь это все ужасно забавно! {Далее было: — Где он теперь? — Говорят, в последний раз видели подле Вены, потом он хотел ехать в Америку. — Ему бы пора воротиться} — Ты знал его? — Немного. {Далее было: но довольно, чтобы сделать} Но точно, это человек, — вот как она. — Вот бы пара. {Далее было: Они мне милы и в одиночку} — Такие люди парами не живут. {Далее было: сожгут друг друга, да ведь она много старше? — Это ничего.} Каждый из них должен командовать. Двум командирам нужны разные команды. Им под пару нужны смирные. — Правда. А где он теперь? — Говорят, в последний раз видели между Веной и Мюнхеном, говорят, что через год уедет в Америку. — Бьюмонт не встречал его там? {Вместо: Бьюмонт со там? — было: Он его не в<стречал?>} — Нет. — Так и неизвестно, где? — Неизвестно. — А пора б ему воротиться! — Да, пора. — Не беспокойтесь, не пропустит своего времени. — Да, а если <не> возвратится? — Так что ж? {Далее было: Ты знаешь, свято место не бывает пусто, был бы хлеб, а зубы будут.} За людьми никогда не бывает остановки, если будет им дело, — найдется другой, — был бы хлеб, а зубы будут. — А мельница мелет, сильно мелет! Готовит хлеб! Так проходит {прошел} вечер, — пора по домам! — Позвольте еще тост, — сказала дама в трауре <л. 54> Заметка для А. Н. Пыпина И Н. А. Некрасова Если бы у меня был талант, мне не было бы надобности прибегать к таким эффектцам в стиле Александра Дюма-отца, автора Монте-Кристо, как пришивка начала второй части романа к хвосту первой. Но при бесталанности это дозволительно и пользительно. — Вторую часть я начну писать не скоро, — в ней новые лица, на градус или на два повыше, чем в первой, потому надобно дать пройти несколько времени, чтобы Вера Павловна с компаниею несколько сгладились в памяти, чтобы новые лица не сбивались на старые, — например, дама в трауре на Веру Павловну. — Итак, вторая часть будет готова к печати осенью или зимою, следовательно пройдет правдоподобный срок со времени пикника, с которого начинается действие второй части, оно идет очень быстро, всего с месяц. Общий план второй части таков: дама в трауре — та самая вдова, которая была спасена Рахметовым в третьей главе. Она, видите ли, убивается из-за любви к нему. И сей герой взаимно. Кирсановы и Бьюмонты, открыв таковую нежную страсть, лезут из кожи вон помочь делу. И отыскивают оного Рахметова, уже прозябающего в Северной Пальмире. С разными взаимными объяснениями обоих сих любящихся свадьба устроивается. — Из этого видно, что действие второй части совершенно отдельно от первой и что первой части только искусственно придан вид недоконченности прибавкою пикника. — Но я очень дорожу этою прибавкою и шестою главою как беллетристическою хитростью. Общая идея второй части: показать связь обыкновенной жизни с чертами, которые ослепляют эффектом неопытный взгляд, — изложить истину, что у Наполеона или Лейбница тоже, как и у всех людей, были две руки, две ноги, нос, два уха, а не то что уж пять голов, как у Брамы, или сто рук, как у Шивы. — У меня так и подделано: и Рахметов, и дама в трауре на первый раз являются очень титаническими существами, а потом будут выступать и брать верх простые человеческие черты, и в результате они оба окажутся даже людьми мирного свойства и будут откровенно улыбаться над своими экзальтациями. {Первоначально: раскаяться в своих экзальтациях.} 4 апреля 1863. Н. Чернышевский. Примечания к черновой редакции {*} {* Места, разъясненные в основном тексте, повторно не комментируются.} …Беранже… Дюпон… — Пьер-Жан Беранже (1780-1857) — знаменитый французский поэт-песенник, его произведения в переводах и переделках (прежде всего В. С. Курочкина) были широко распространены в 1860-х и следующих годах. Пьер Дюпон (1821-1870) — французский поэт-песенник, один из выдающихся представителей рабочей поэзии. Его ‘Песня работников’, написанная в 1846 г., до создания ‘Интернационала’, служила международным рабочим гимном: русский перевод Д. Д. Минаева, выполненный в 1862 г., был запрещен цензурой и до 1868 г. не мог появиться в печати. Минеральный сад. — С 1834 и до 1873 г. в Новой Деревне находилось ‘Заведение искусственных минеральных вод’ — кафе-шантан с рестораном, гуляниями, фейерверком, иллюминациями и пр. Заведение было особенно популярно, когда им владел И. И. Излер (1811-1877). Подробное описание так называемых ‘Минерашек’ Излера см.: П. П. Соколов. Воспоминания. Л., 1930, стр. 222-224, Вл. Михневич. Петербург весь на ладони… СПб., 1874, стр. 235. …людей, действительно одаренных сильным талантом, например, с ‘Мещанским счастьем’, ‘Молотовым’, с маленькими пьесками г. Успенского. — Чернышевский очень ценил повести Н. Г. Помяловского (1835-1863) ‘Мещанское счастье’ и ‘Молотов’ (Современник, 1861, ЭЭ 2 и 10) — они были у него в Петропавловской крепости. Рассказы Н. В. Успенского (1837-1889) из крестьянского быта печатались в ‘Современнике’ с 1858 г. и вызвали известную статью Чернышевского ‘Не начало ли перемены?’ (Современник, 1861, Э 11, Чернышевский, т. VII, стр. 855-889). …Виргиния, которая закололась от преследований этого гадкого тирана, Юлия Цезаря, и смерть которой освободила Рим! <...> Виргиния закололась от преследований Аппия Клавдия, а не Юлия Цезаря… — Дочь центуриона из плебеев, Виргиния понравилась децемвиру Аппию Клавдию, и он решил завладеть ею незаконным образом, объявив ее своей рабой. Отец девушки, Луций Виргилий, чтобы спасти дочь от позора, публично ее зарезал. В возникшем после этого в Риме восстании децемвиры были свергнуты. Эта история (относящаяся к 305 г. до н. э.) многократно была сюжетом художественных произведений — Алфиери, Лессинга и др. …потом заехала в лавку Погребова… — Мануфактурная лавка Погребовых находилась в Осетином дворе по Большой Суровской линии (ныне Перинная линия, — см.: Всеобщая адресная книга С.-Петербурга… СПб., 1867-1868, стр. 87 3-й пагинации). …Виллингтон… Блюхер. — Артур Уэлсли Веллингтон (1769-1852) — английский полководец и реакционный государственный деятель: участвовал в борьбе против Наполеона и в конгрессах Священного союза. Гебгардт Лебрехт Блюхер (1742-1819) — прусский полководец, в 1815 г. решил судьбу битвы при Ватерлоо, придя на помощь Веллингтону. …дети начинают всегда, как Цицерон свою речь против Катилины… — Имеется в виду знаменитое начало речи Цицерона (‘Quousque tandem, Catilina, abutere patientia nostra…’ (‘Доколе ты, Катилина, будешь злоупотреблять нашим терпением…’) против Каталины — главы заговора демократов, направленного против консулов и сенаторской олигархии (62 г. до н. э.). Филипп Эгалите (1747-1793) — герцог Орлеанский, отец Луи-Филиппа (ср. прим. 32), в 1792 г. отказался от своих титулов и принял имя Эгалите, в 1793 г. был гильотинирован. …будто знала логику г. Рождественского… — Н. Ф. Рождественский (1802-1872) — автор ‘Руководства к логике’ (1826-1844, — пять изданий). …хабалда… — бранчивая баба (В. И. Даль. Толковый словарь живого великорусского языка, т. IV, М., 1955, стр. 540). …Хлодвиг… Тертулиан. — Хлодвиг I Великий (465-511) — король французов из рода Меровингов: в 491 г. женился на дочери бургундского короля Клотильде, которая обратила его в христианство, перенес столицу в Париж. Квинт Септимий Тертулиан (ок. 160-ок. 222) — видный христианский богослов. …один том ‘Рассуждения о красноречии’ старика Роллена… — Чернышевский имеет в виду книгу французского историка и педагога Шарля Роллена (Rollin, 1661-1741) ‘Praeceptiones rhetoricae’ (1717 и ряд переизданий). …рассказать кое-что о Вилъберфорсе… — Вильберфорс, Вильям (Wilberforce, 1759-1883) — английский государственный деятель, противник торговли неграми. …пропустила ‘Норму’… — опера В. Беллини, впервые поставленная в Милане в 1831 г., а в России на русском языке — в 1837 г. (в Итальянской опере в Петербурге с 1844 г.). Гризи (Grisi), Джулия (1811-1869) — знаменитая итальянская певица, для нее В. Беллини написал оперу ‘Пуритане’. Фиоретти (Fioretti), Элен — артистка итальянской оперы в Петербурге в 1860 г. Ее голос очень понравился Тургеневу в 1864 г. (Письмо к П. Виардо 11 (23) января 1864 г. — Полн. собр. соч. и писем. Письма, т. V. М.-Л., 1963, стр. 199). Очень полезно было бы повторить опыты Сегена, который в маленьком разрезе производит осуществление Лапласовой теории возникновения солнечной системы… — Говоря так, Лопухов, очевидно, имеет в виду работы известного французского инженера Марка Сегена (Seguin, 1786-1875), который выдвинул гипотезу о тождественности движения и тепла и существенно продвинул вперед развитие молекулярной физики и астрономии. См., например: Memoire sur Forigine et la propagation de la force… Paris, 1857 и 1859, Considerations sur las causes de la cohesion, envisagees comme une des consequences de l’atraction newtonienne et resultats qui s’en deduisent pour expliquer les phenomenes de la nature. Paris, 1855 Идеи Сегена можно было сравнивать с космогонией знаменитого французской математика Пьера-Симона Лапласа (Laplace, 1749-1827) о туманности, имеющей вращение, — эта теория, развивавшая мысли Канта, была сильным ударом по религиозному мировоззрению и сохраняла свое значение до начала XX в. …времена Регентства… — Так назывался во Франции период с 1715 и до 1723 г. вкл., когда регентом — после смерти Людовика XIV и до совершеннолетия Людовика XV был Филипп Орлеанский (1674-1723). …Сэ… Pay. — Сэ, Жан-Батист (Сэй, Say, 1767-1832) — французские экономист, последователь Адама Смита. Pay, Карл-Давид (Rau, 1792-1870) — немецкий экономист и статистик. См. прим. 112. Вывесок с разными девизами очень много на Невском: ‘An pauvrt Diable’, ‘A la Elegance’… По справочнику ‘Всеобщая адресная книга…’ (СПб. 1867-1868, стр. 56, 71, 97 3-й пагинации) видно, что на Невском проспекте было несколько магазинов со сходными вывесками: ‘A la ville de Paris’, ‘Magasin Etran gere’, ‘Savonnerie de FEtoile’ и др. …в Шестилавочной улице, между Сергиевской и Фурштатской. — Шестилавочная улица (или Средний проспект, потом Надеждинская улица, ныне улица Маяковского) начиналась от Кирочной улицы (ныне улица Салтыкова-Щедрина) и шла в те годы до Итальянской улицы (ныне улица Жуковского). …<Бьюмонт> нашел несколько ‘американцев’ на заводе Берта… — Чернышевский имеет в виду судостроительный завод Чарльза Берта (или Берда ум. 1843), а потом его сына Франка (1802-1864) в Петербурге. …Фенри… Тела… Один… Тор… Тир… Логеи — персонажи памятника древнескандинавской литературы IX-XIII вв. н. э. ‘Эдда’. Надеюсь, вы не индианка, которая считает обязанностью сжигаться с первым мужем, — это хорошо в балладе Гете, но в действительности совершенна лишнее… — Чернышевский имеет в виду ‘индийскую балладу’ Гете ‘Der Gott unc die Bajadere’ (1797), многократно переводившуюся на русский язык. Примечание к заметке А. Н. Пыпина и Н. А. Некрасова Впервые — Н. Г. Чернышевский. Что делать? (Роман, писанный в Петропавловской крепости). В первоначальном виде. Под ред. и с прим. Н. А. Алексеева. М. 1929, стр. 452-453. Сверено с автографом Пушкинского Дома. Пересылая из Петропавловской крепости для редакции ‘Современника’ отдельные части романа, Чернышевский несколько раз присоединял к ним пояснительные записки. Сколько было таких записок, мы не знаем, но, очевидно, Следственная комиссия к ним привыкла и не нашла возражений против передачи А. Н. Пыпину и Н. А. Некрасову очередной, датированной 4 апреля 1863 г., когда роман уже был завершен. Если при посылке первых записок Чернышевский имел в виду действительное наведение тех или иных справок, проверку имен и дат и пр. то последняя записка имела совсем другой адрес и другое назначение: она была по существу обращена к членам следственной комиссии и имела целью усыпить возможные подозрения относительно действительного смысла последних глав романа, продолжать который в намерения Чернышевского не входило. Наиболее убедительная аргументация развернута в названной на стр. 782 работе Б. Я. Бухштаба. Из особого положения автора, не имевшего возможности держать корректуру, перебелявшего еще не законченный роман, посылавшего его ‘на волю’ по частям и, стало быть, ни разу не видавшего его в законченном и полном виде, а с другой стороны — из условий нервной спешки, в которых происходили чтение рукописи в редакции, набор и корректура, вытекают и особые, большие, чем обычно, права и даже обязанности редактора: текст требует не только внимательного, но и критического к себе отношения. История текста романа в период 1905-1929 гг. интереса не представляет. Никаких текстологических исследований не велось, опечатки не исправлялись, конъектуры не производились. Начиная с 1929 г., когда Издательство политкаторжан опубликовало первоначальную редакцию романа, и возникает вопрос о тексте. Впрочем, как уже было указано, сравнительного анализа двух редакций не делалось. Естественно, встает вопрос, как же разрешалась в дальнейшем проблема текста. Просмотр вышедших книг свидетельствует о разнобое и представляется поучительным. Вышедшее в 1930 г. (Госиздат) под редакцией К. И. Халабаева и Б. М. Эйхенбаума издание воспроизводило текст ‘Современника’: оно готовилось до выхода издания Политкаторжан, точно так же как и его перепечатка 1933 г. (ГИХЛ). В некоторых изданиях этих лет, например ‘Школьная библиотека классиков’ (1933, 1934), ‘Молодая гвардия’ (Л., 1935), Саратов (1936), Гослитиздат (1938, на титульном листе указано: ‘Журнальная редакция’, это было сделано, чтобы читатель не спутал книгу с изданием Политкаторжан 1929 г.), Минск (1938), Чебоксары (1941), Лениздат (1947), источников переизданий не называют, все эти издания восходят к ‘Современнику’, но не непосредственно, а чаще через текст, подготовленный К. И. Халабаевым и Б. М. Эйхенбаумом. Особо стоит отметить только саратовское издание 1936 г. — в нем текст сверен непосредственно с журналом, но при этом допущена последовательная его модернизация, это вызвало обоснованные возражения А. Ф. Ефремова. {А. Ф. Ефремов. Язык Н. Г. Чернышевского, стр. 175, 273, 305, 379 и др.} Вообще названные выше издания не всегда аккуратны. Так, издание Лениздата (1947), вероятно, действительно восходит к ‘Современнику’: это устанавливается совпадением ошибочной нумерации разделов четвертого сна Веры Павловны, однако к этой ошибке ‘Современника’ добавлена еще своя: две строки точек раздела 7-ю продолжаются двумя строками текста, относящимися к следующему разделу. Лучшее для своего времени издание в составе Полного собрания сочинений (т. XI, 1939 г.) стало прототипом, к которому восходят многочисленные переиздания романа. К сожалению, отсутствие прочных текстологических традиций по отношению к памятникам новой литературы сказывается в том, что целый ряд перепечаток романа восходит не непосредственно к т. XI, что, понятно, является обязательным, а представляет собою ‘копии с копии’ Каждая новая перепечатка, всегда и неизбежно, обогащает текст новыми ошибками. {Вообще из многих перепечаток романа заслуживают быть отмеченными лишь пять: в составе ‘Избранных сочинений’ (т. V, М., 1932, подготовка текста Н. В. Богословского), ‘Academia’ (1937, подготовка текста Н. В. Водовозова), саратовская (1947 и 1950, подготовка текста Н. М. Чернышевской), ‘Молодой гвардии’ (М. 1948, отв. редактор А. Хршановский) и в составе ‘Избранных сочинений’ (М.-Л. Гослитиздат, 1950).} Так, от основного ствола — т. XI — образовался целый ряд вторичных ответвлений, к которым, кажется, уместно применить термин древнерусской литературы — изводы. Даже относительно изданий Гослитиздата (1951, 1954, 1957, 1960) и ‘Художественной литературы’ (1963 и 1969) {Издание ‘Художественной литературы’ (Л., 1971) сообщает, что текст печатается по т. XI. На самом деле в издание внесены некоторые поправки по ‘Современнику’ и произведены некоторые исправления дефектных мест, например в 18 главы второй.} нет уверенности в том что каждое перепечатывалось с т. XI. По некоторым признакам можно полагать, что они восходят друг к другу, т. е. для очередного переиздания в редакции расклеивался не т. XI, а предыдущее издание. Объяснялось это, вероятно, тем, что экземпляров т. XI в наличности не было а под руками было только предшествующее издание. Так, пусть в мелочах, но каждое переиздание все дальше отходило от т. XI, увеличивая число ошибок, — процесс, хорошо известный каждому, кто имел деле с рукописной копийной традицией и сверял переиздания, последовательно восходящие друг к другу. Вот несколько примеров того, о чем сказано выше. В издании Гослитиздата (М., 1951) источник перепечатки вообще не указан, но надо полагать, что оно восходит к т. XI. А переиздание в городе Горьком (1953), как сообщается в предисловии, воспроизводит текст Гослитиздата (1951), хотя надежнее было бы и не составляло никакого дополнительного труда перепечатать текст т. XI, а не его копию. Точно так же издание Гослитиздата (М., 1954) восходит (допустим!) к т. XI, а от него ‘пошли’ и издания Учпедгиза (М., 1957, 1958, 1959 1960) и киевское переиздание (‘Молодь’, 1956) — итого не менее пяти воспроизведений. А если допустить (что весьма вероятно), что три учпедгизовские перепечатки восходят друг к другу, текстологическая ненадежность их станет очевидной. Аналогично издание Гослитиздата (М., 1957) восходит (с тем же допущением!) к т. XI, а издание Детгиза (М., 1959) сообщает, что является его перепечаткой. Издание Гослитиздата (М., 1960) дало повод Петрозаводску (1961) без долгих раздумий перепечатать именно его. Издание ‘Художественной литературы’ (Л., 1967) стало основою перепечатки Лениздата (1970 и 1971). Текст, подготовленный Н. М. Чернышевской (Саратов, 1947), стал источником для перепечатки в Кирове (1948). Издание Детгиза (М.-Л., 1950) легло в основу воронежской перепечатки (1950), а другое издание ‘Детской литературы’ (М., 1967) стало источником воронежской (1970) и куйбышевской (1971) перепечаток. Два издания ‘Детской литературы’ (1971 и 1972) почему-то избрали за основу издание Гослитиздата (1969), а минское (‘Беларусь’, 1969) уверяет, что перепечатывает т. XI, хотя по некоторым деталям в этом позволительно усомниться. Особое внимание привлекает саратовская перепечатка 1968 г. В издательской аннотации сказано, что в основу положен авторизованный текст ‘Современника», итак, на родине Чернышевского основное местное издательство уверено (и уверяет читателя!), что текст журнала был просмотрен автором, — именно этого не было! Таким образом, мы видим, что издательства не руководствуются в выборе оригинала для переиздания никакими научными соображениями, а берут просто то, что ‘ближе лежит’ и что поновее, — в совершенно ошибочном предположении, что новейшая перепечатка является и лучшей. Порою же просто берется первый попавшийся текст. Это видно из поучительного примера с двумя ‘изводами’, дающими в одном и том же издательстве (‘Детская литература’) разное решение проблемы текста. В 1950 г. роман (и его перепечатка в Воронеже того же года) дан в отличном от ‘Современника’ виде: 17 главы четвертой дан в основном тексте в первоначальной редакции, а журнальный текст отнесен (по предложению Н. В. Богословского) в приложение. А издание 1967 г. (и его перепечатка в Воронеже же в 1970 г.) дают традиционный журнальный текст, а в приложении воспроизводят раннюю редакцию этого места. Есть еще одна примета, позволяющая дифференцировать тексты переизданий романа, — 17 главы четвертой (о визите Кирсанова в III Отделение): отрывок, не зачеркнутый в оригинале, послужил источником различных текстологических решений. В издании ‘Academia’ H. В. Водовозов попытался обосновать нарочитый характер этого места в ‘Современнике’. Вслед за Н. А. Алексеевым он утверждал, что либо Чернышевский снял его в порядке автоцензуры, либо же он зачеркнут цензором. На этом основании он ввел в основной текст раннюю редакцию, а журнальную отнес в приложение. Эта композиция была принята, по большей части без дополнительны: мотивировок Гослитиздатом (М., 1947), издательствами Перми и Свердловска (оба издания — 1949), Читы и Минска (1950), Детгизом (1950 подготовка текста Н. В. Богословского), {Впрочем, в 1932 г. Н. В. Богословский в подготовленном им тексте (Избранные сочинения, т. V, М., 1932) сохранил в основном тексте журнальную редакцию, а раннюю отнес в приложения: очевидно, впоследствии редактор пересмотрел свои взгляды.} ‘Московским рабочим’ (1954 подготовка текста И. В, Вострышева), в Воронеже (1954) — всего не менее чем в десяти перепечатках. Остальные издания воспроизводят в основном тексте журнальную редакцию романа. Иногда первоначальная редакция вовсе не фигурирует (‘Молодая гвардия’, 1948, Лениздат, 1950 и 1970, М., ‘Правда’, 1952 и 1955), не в большинстве случаев переиздания дают в приложении: а) только первоначальную редакцию 17 главы четвертой (657-663), б) этот же параграф и небольшой отрывок первоначального текста (о Рахметове, находящемся за границей, и о готовящемся взрыве — 742), в) 17 и 18 главы четвертой первоначального текста (657-665). В издательской практике наибольшее распространение получил второй из перечисленных вариантов. {В цитированном выше письме Н. А. Алексеева от 12 ноября 1955 г. указано, что рассказ Крюковой (522-532) в первоначальном тексте полнее и его имело бы смысл ввести в основной текст, это пожелание ни в одном издании реализовано не было.} Единственное издание, претендующее на научность, — издание романа в составе шестнадцатитомного Полного собрания сочинений Н. Г. Чернышевского, осуществленное Гослитиздатом в 1939 г. (под редакцией П. И. Лебедева-Полянского, подготовка текста и комментарии т. XI Н. А. Алексеева и А. П. Скафтымова). Это издание представляет собою перепечатку ‘Современника’, однако без достаточно критического осмысления текста. Явные буквенные опечатки по большей части устранены, но многое из указанного выше осталось, например Гавье, двукратное повторение строк ‘Милый мой!…’ (88-89), остались дублетными формы: госпиталь и гошпиталь, волосы и волоса, фортепиано и фортопьяно, остался нелепый знак равенства — ‘жертва = сапоги всмятку’ и т. д. Кроме того, на стр. 226 (строка 4 св.) и на стр. 256 (строка 18 сн.) пропущено по строке текста.