М.Н. Катков
М.Н. Катков
Чрезмерная свобода печати для органов антинационального направления
Чрезмерная свобода печати для органов антинационального направления
Чрезмерная свобода печати для органов антинационального направления, Катков Михаил Никифорович, Год: 1868
Время на прочтение: 5 минут(ы)
Тягостное впечатление производит укор, когда его произносят дружелюбные уста и когда приходится признать до некоторой степени его справедливость. Такое впечатление должна произвести в России недавно напечатанная в новосадской газете ‘Застава’ статья д-ра Полита, обращенная к России. Эта статья недавнего гостя Москвы и Петербурга, полная горечи, вызвана постоянными ожесточенными выходками некоторых петербургских газет, особенно же ‘St.-Petersburger Zeitung’, против заграничных славян и сочувствия к ним в России. ‘Возвращения нашего с московской выставки на родину, — так начинает г. Полит, — наши соплеменники ждали с волнением и нетерпением. Они жаждали услышать из наших уст, как и что делается в великой славянской державе, на которую всегда со страстною любовью были устремлены их взоры и на которую они возлагали свои надежды, когда их постигали горькие печали. Наши соплеменники следили за каждым шагом нашим в России, читали каждое слово, сказанное нами, и почерпали утешение в отзыве, который находили наши заявления в сердцах братьев-славян. Мы возвратились из России. Мы рассказывали о ее обширности, хвалили достоинства братского русского народа, описывали достопримечательности Петербурга и Москвы, — словом, мы рассказывали обо всем, что хорошо, но о дурном мы молчали, не желая портить того представления, которое славяне, и особенно сербы, имеют о России’.
Г. Полит с чувством говорит о дружеской встрече, которая была оказана в России славянским гостям, но, говорит он, мы с недоумением замечали, что в то самое время когда к нам отовсюду протягивались братские длани и радостью дышала, казалось, вся Русская земля, в это самое время некоторые голоса отделялись от общего хора приветствий и отказывались принять участие в чувствах русской нации. ‘Весть’ делала неодобрительные намеки, которые должны были нравиться ее многочисленным читателям в Царстве Польском и Западном крае, a ‘S.-Petersburger Zeitung’, глумясь над ‘гостями русского народа’, осмеливалась называть их изменниками. ‘Об этом мне потом читали в Вене, — говорит д-р Полит, — когда хотели назначить против меня следствие, а в доказательство верности возводимых петербургскою газетой обвинений указывали на находящийся на ней русский герб’. И вот прошло с тех пор более полугода. Волнение, произведенною московскою выставкой, начинало успокаиваться, и преследования против гостей наших начинали прекращаться, когда австрийскому правительству понадобилось возбудить агитацию против России. Следуя лозунгу, данному венской официозной печати, газета Российской императорской академии снова поднимается в поход против славян и снова кричит об измене. Затем в Петербурге печатают, будто там образовалось общество, которое всеми силами постарается ‘положить конец славянской комедии и хлопотам славянофилов (!) собирать русские деньги в пользу австрийских чиновников, осмеливающихся агитировать против своего законного государя’. В то же время ‘Весть’ с гласом трубным стала провозглашать не имеющую смысла в ее устах фразу: ‘Россия для русских’. Но вот что замечательно. В то самое время как помянутые петербургские газеты так горячатся за целость Австрийской империи и усматривают опасность для нее в литературном сближении племен и народов славянских, со стороны германского племени грозит ей опасность гораздо более серьезная. Мы получили на днях из Вены воззвание центрального комитета для III немецкого стрелкового празднества ‘К германским соотечественникам в чужих краях’, которое имеет характер, конечно, несравненно более политический, нежели все взятые вместе речи славянских гостей наших 1867 года. Президент и вице-президенты Центрального Комитета приглашают ‘мужей германских, живущих на чужбине’, прибыть в Вену ‘для поддержания германского чувства и духа’ и объявляют, что цель предполагаемого празднества — ‘свобода и единство отечества’. Какое же отечество всех этих ‘германских мужей’? Уж, конечно, не Австрия, переставшая и сама себя почитать германскою державой. Что же может значить единство этого германского отечества? Очевидно, слияние немецких земель австрийского императора с первенствующею державой Германии… Что же скажет на это ‘вестфальский муж в Петербурге’? Что до нас, то мы обещаем быть снисходительнее к нему, чем он к г. Политу, если б он стал проповедывать в Вене о свободе и единстве германского отечества.
Кто живет в России, тот неизбежно привыкает ко многому, что совершенно непонятным кажется для человека, живущего за границей: поразительные для постороннего глаза аномалии едва обращают наше внимание, и твердая вера в могущество времени и в ту таинственную силу, которая бьет из недр русской земли, поборая мало-помалу все ей несвойственное и враждебное, не покидает нас. Но, ставя себя в положение постороннего наблюдателя, мы не должны удивляться, если г. Полит восклицает с недоумением: »Petersburger Zeitung’ есть газета русской академии, эта газета носит на себе знак царского орла, она орган известных официальных кругов, ее слова суть, следовательно, выражение образа мыслей господствующей в России силы’, и так как г. Полит своими глазами удостоверился в сочувствии русского общества к славянам, то естественно заключает, что ‘немцы овладели Россией’, что исторические противники славянства господствуют в России. ‘Россия и ее немецкие господа’ — таково заглавие статьи сербского публициста! И г. Полит не один дает подобное толкование странным явлениям нашей печати. Относительная свобода, которою пользуются газеты известного направления, и повторенные удары, наносимые газетам другого направления, комментируются за границей как выражение того или другого направления, будто бы принимаемого русскою политикой. По поводу запрещения ‘Москвича’, ‘ультра-панславистской газеты, которая каждое утро проповедовала святой Руси крестовый поход против неверных’, ‘Journal des Debats’ настоятельно говорит: ‘Русской печати полезно будет поразмыслить о судьбе ‘Москвича’: у нее много забот, кроме ежедневного натравливанья своих читателей на Турцию, на Австрию, на Запад’… Читатели наши уже знают, что подобные же умозаключения выражены газетами ‘Temps’, ‘Norddeu-tsche Allgemeine Zeitung’, ‘Correspodance Nord-Est’. Иностранным публицистам неизвестны и непонятны те личные отношения, которые господствуют над русскою журналистикой. ‘Я несколько раз перечитывал, — говорит д-р Полит, — статью, подавшую повод ко вторичной приостановке газеты ‘Москва’, — и ни как юрист, ни как публицист не мог найти в ней ничего, кроме возбуждающей улыбку преувеличенной деликатности, с которою устанавливается различие между администрацией и правительством… Я думаю, — продолжает он, — что если бы какой-нибудь мадьярский публицист критиковал с такою же деликатностью венгерского министра, то этот последний прислал бы ему письменную благодарность. Если бы мерить на русский аршин, то редактора газеты ‘Мадьяр-Уйсаг’ давно следовало бы сослать в Сибирь’.
Все эти укоры и намеки — мы пропускаем то, что страдает преувеличениями и раздражением, — трогают нас потому именно, что они внушены не враждою, а сочувствием. В наших ушах еще звучат одушевленные слова г. Полита, который не пропускал ни одного случая во время пребывания своего в России, чтобы заявить о священной и правой связи, соединяющей сербов, его соотечественников, с русскими. Откуда же эта горечь в теперешних словах его, с небольшим через полгода по возвращении из ‘обетованной земли’? Он это объясняет сам. ‘Серб еще в колыбели воображает, что русский есть наибольший господин в мipe, и никак не может представить себе, что он не господин даже у себя дома’. Слова язвительные, но, к прискорбию нашему, не лишенные некоторого основания! В стране, самой либеральной в мipe, есть такие понятия, которые оскорблять никто не посмеет, в обществе, в котором оказывается наибольшее уважение к личному мнению, одиночные голоса не дерзают отвергать то, во что верует, что любит вся масса. Отчего ж у нас иначе? Мы видим у себя несколько газет, служащих органами для партий антинациональных и открыто глумящихся над народом, среди которого издаются, — и они остаются в покое. Если это делается из уважения к свободе печатного слова, — мы очень рады этому и ничего не имеем возразить, но мы видим, с другой стороны, что газеты иного направления подвергаются тяжким невзгодам за всякое, быть может, лишь чрезмерно горячее слово, сказанное в смысле национальном. Почему же в отношении к ним свобода слова не уважается? Мы видим далее, что некоторые газеты не только критикуют действия правительства, но нападают на него с ожесточением, честя, например, администрацию Западного края скопищем грабителей и разбойников и не уступая в этом отношении ни краковскому ‘Часу’, ни ‘Газете Народовой’. Нам отвечают: это значит, что у нас печать пользуется свободой. Прекрасно, но мы видим, что резкое суждение с русской точки зрения редко обходится без каких-либо невыгодных для газеты последствий. Это почему? Это потому, говорят, что администрация не может допустить порицания своих действий. Разве тут нет такого противоречия, из которого иностранец, мало знакомый с закулисною стороной наших отношении, может вывести те же самые, как д-р Полит, заключения?
Мы не станем хвалиться чрезмерною свободой печати пред д-ром Политом, но скажем ему с полною откровенностью, что хотя ни о каком антиславянском обществе мы не слыхали и можем отрицать его существование, но очень хорошо знаем, что наши национальные интересы и симпатии имеют у нас противников не менее горячих, чем в Австрии. Мы посоветуем ему не придавать чрезмерного значения выходкам петербургской немецкой газеты, хотя она и носит знак русского герба, потому что она, оскорбляя его и славянских его собратов, оскорбляет и народное чувство всей России и противоречит словам Венценосного Вождя, верховного представителя ее, сказавшего славянским гостям своего народа в их прошлогодний приезд: ‘Мы сербов всегда считали за своих родных братьев, и Я надеюсь, что Бог готовит вам в скором времени лучшую будущность’. Наконец, мы заметим г. Политу, что он слишком увлекся. Обязанность доброго сербского патриота не может состоять в том, чтоб ослаблять доверие своих соплеменников к России, возбуждая фальшивые надежды на помощь западных держав или проповедуя фантастический Sonderbund [чрезвычайный союз (нем.)] с поляками, то есть делая именно то самое, что как нельзя более согласно с желаниями весьма немногочисленной в России, враждебной славянству и глумящейся над ним партии. Австрийские славяне не должны хоть в будущем осуществлять программу своих коренных зложелателей.
Впервые опубликовано: Московские Ведомости. 1868. 5 марта. No 48.