Четыре месяца в Киргизской степи, Услар Петр Карлович, Год: 1848

География
Время на прочтение: 116 минут(ы)
Скачать в PDF

ЧЕТЫРЕ МСЯЦА ВЪ КИРГИЗСКОЙ-СТЕПИ (*)

(*) Предлагаемая публик статья составлена частію изъ личныхъ воспоминаній автора, участвовавшаго въ экспедиціи противъ киргизскихъ мятежниковъ, частію же изъ слышаннаго имъ на мст и отъ очевидцевъ. Для простоты и единства разсказа, приключенія, случившіяся въ разное время и съ разными людьми, приписаны здсь одному и тому же вымышленному лицу.

On voyage pour raconter.

I.

Въ конц мая 184* прибылъ я въ Петропавловскъ, который находится на самой границ Тобольской-Губерніи и Киргизъ-Кайсацкой Степи. Упраздненная крпость стоитъ на крутой возвышенности, а городъ на равнин, неимющей никакой замтной для глаза покатости. Изъ крпости, городъ съ его прямыми улицами, перескающимися подъ прямыми углами, иметъ совершенно видъ шашечницы. Вс дома деревянные, кром двухъ, трехъ каменныхъ частныхъ и нсколькихъ казенныхъ строеній. Не смотря на то, Петропавловскъ, посл Тюмени, есть самый красивый изъ всхъ уздныхъ городовъ Тобольской Губерніи, и мн особенно понравилось въ немъ то, что улицы довольно узки и соразмрны съ высотою строеній. Ничего не можетъ быть непріятне для глаза, какъ улицы шириною съ Невскій-Проспектъ и обставленныя хижинами, вышиною въ полторы сажени. Это почти общій недостатокъ такъ-называсмыхъ правильно-выстроенныхъ городковъ нашихъ.
Петропавловскъ и Семипалатинскъ служатъ главными пунктами для торговыхъ сношеній Западной-Сибири съ Среднею-Азіею. Эта торговля до-сихъ-поръ еще въ весьма-жалкомъ состояніи и выйдетъ изъ него не ране, какъ по совершенномъ успокоеніи Киргизской-Степи, но эта вожделнная эпоха, какъ кажется, еще не слишкомъ близка, не смотря на то, что въ послднее время сдлано уже нашимъ правительствомъ очень-много для водворенія порядка въ обихъ подвластныхъ Россіи ордахъ. Изъ Петропавловска караваны ходятъ во вс ханства, составляющія такъ-называемый Туранъ, или Мавераннегръ, то-есть, въ Хиву, Бухарію и Коканъ съ Ташкентомъ. Изъ Семипалатинска, сверхъ-того, караваны, съ нкотораго времени, отправляются и въ китайскій городъ Чугучакъ, находящійся вблизи западной границы поднебесной имперіи и также въ города китайскаго Туркестана, Большую и Малую Кульджи. Впрочемъ, какъ я сказалъ уже выше, вс эти обороты такъ еще ничтожны, что скоре могутъ почитаться періодически-повторяющимися опытами, чмъ правильными торговыми сношеніями. До-сихъ-поръ, нтъ въ Сибири другихъ признаковъ сосдства Турана и Китая, кром нсколькихъ халатовъ и дамскихъ манто, сшитыхъ изъ матерій, которыя надлежащимъ образомъ назвать можетъ одинъ только отецъ акинъ, и еще нсколько картинъ, подающихъ самое невыгодное понятіе о нравственности жителей поднебесной имперіи.
Не смотря на ничтожность этихъ сношеній, Петропавловскъ иметъ физіономію совершенно-пограничнаго города. Вс возможныя турецкія нарчія слышны по улицамъ и заглушаютъ собою не только исковерканный персидскій языкъ Бухарцевъ, но даже и нашъ русскій. Пестрота костюмовъ также кидается въ глаза. Не знаю хорошенько, зачмъ жалуютъ къ намъ эти дорогіе гости, важно прогуливающіеся по улицамъ въ халатахъ самыхъ яркихъ цвтовъ и въ пестрыхъ чалмахъ. Дла у нихъ до насъ, кажется, никакого нтъ, въ противномъ случа, цифры средне-азіатской торговли не были бы такъ убійственно ничтожны. Впрочемъ, я замтилъ, что вообще небогатые Азіатцы чрезвычайно какъ расположены къ отдаленнымъ странствованіямъ, въ этомъ отношеніи, они похожи даже на Англичанъ, съ тою только разницею, что Англичане, куда бы ни здили, всегда здятъ за дломъ, между-тмъ, какъ Азіатцы предпочитаютъ здить безъ вслкаго дла. Надобно же чмъ-нибудь да жить, а доставать пропитаніе какой бы то ни было работой кажется для большей части правоврныхъ пыткою, едва-ли сноснйшею голода. Каждый предпочитаетъ наняться къ караван-баши или пристать, подъ какимъ бы то ни было предлогомъ, къ военному отряду, чтобы, ничего не длая, избгнуть голодной смерти. По-этому, для азіатскаго завоевателя или разбойника весьма-легко въ самое короткое время собрать вокругъ себя огромную шайку. Что можетъ быть, въ-самомъ-дл, пріятне, какъ прокачаться нсколько мсяцевъ сряду на спин верблюда, или, сидя на лошади, помахивать нагайкою, безъ малйшихъ заботъ о завтрашнемъ дн, который, по всей вроятности, пройдетъ точно такъ же, какъ и вчерашній. Конечно, эти странствія сопряжены съ опасностями — они могутъ заставить призадуматься людей и похрабре Азіатцевъ, но вра въ предопредленіе, отъ котораго нельзя уйдти, даже и сидя дома, совершенно успокоиваетъ послднихъ. Притомъ, жизнь въ русскомъ городъ должна имть свои пріятности даже и для самыхъ почтенныхъ прізжихъ изъ Хивы, Ташкента или Бухары. Эти именитые мужи залечиваютъ на поко палочные удары, которыми щедро награждаются подъ управленіемъ своихъ хановъ, и сверхъ-того могутъ на время безопасно сбросить тяжелыя узы, которыя налагаетъ на нихъ дома исламизмъ. Въ Петропавловскъ большое требованіе на ромъ, и правоврные пьютъ его такъ, что самъ Бурцовъ позавидовалъ бы ихъ удали.
Обстоятельства заставили меня прожить нсколько дней въ этомъ городк, и я нашелъ въ немъ такъ много пищи для любопытства, что время прошло для меня совершенно-незамтно. Мн удалось сблизиться съ нкоторыми изъ прізжихъ куицовъ и, по вечерамъ, у меня иногда собиралось довольно-многочисленное общество. Посл нсколькихъ витіеватыхъ комплиментовъ, посл взаимныхъ извиненій въ незнаніи обычаевъ и, наконецъ, посл нсколькихъ стакановъ пуншу, ледяная кора, отдлявшая меня отъ моихъ гостей, обыкновенно исчезала и бесда ихъ длалась въ высшей степени занимательною. Въ Петропавловск, политика составляетъ любимый предметъ разговоровъ, но никто не знаетъ, да и знать не хочетъ о европейскихъ длахъ. Имя Гизо еще тамъ неизвстно, такъ же какъ имя перваго министра какого-нибудь допотопнаго государя, и даже гулъ іюльскихъ громовъ до-сихъ-поръ не достигъ до слуха петропавловскихъ политиковъ. Такимъ-образомъ, вы не обязаны переслушивать то, о чемъ у насъ такъ много говорятъ, и о чемъ, однако, такъ рдко удается слышать что-нибудь новое или дльное. Здшній политическій міръ совсмъ другой. Въ немъ заключаются страны, которыя едва извстны намъ по имени и которыя сама природа отдлила отъ всего остальнаго свта, оцпивъ ихъ необъятными, безводными пустынями, страны, предоставленныя судьбою собственной своей жизни и неподчиненныя всемірной опек Европейцевъ. И какъ фантастически-чуденъ политическій бытъ этихъ средиземныхъ государствъ! Искендеръ-Руми и Чингис-Ханъ, Саманиды и Тимуриды — вотъ имена, которыя съ гордостію повторяются учеными Туранцами. И потомъ, какую нескончаемую, кровавую драму представляетъ исторія этого края, отъ самаго покоренія его Узбеками до нашего времени! Теперь, эти кровопролитія свирпствуютъ съ большею еще силою, чмъ когда-нибудь. Нердко могущественное государство почти мгновенно созидается, почти такъ же мгновенно падаетъ и буря еще сильне неистовствуетъ посл каждаго такого паденія! Слушая толки очевидцевъ всхъ этихъ катастрофъ, начинаешь понимать настоящій характеръ Азіатцевъ, между которыми то честный Яго, то доблестный Фальстафъ встрчаются на каждомъ шагу. Геній Шекспира, создавъ Макбета, разъяснилъ намъ характеръ и большей части эфемерныхъ азіатскихъ государей-завоевателей, которыхъ самое положеніе вовлекаетъ изъ одного преступленія въ другое. Въ быстрыхъ успхахъ ихъ обыкновенно таится и зародышъ гибели.
Такъ-какъ я находился въ Петропавловск только проздомъ, имя намреніе отправиться по дламъ службы въ Киргизъ-Кайсацкую-Степь, то, само-собою разумется, вопросы мои преимущественно обращены были на этотъ край, который до того времени былъ мн совершенно-неизвстенъ. Подлюсь тмъ, что я узналъ, съ моими читателями, хотя заране долженъ предупредить тхъ, которые имютъ уже нькоторое понятіе о порядк степныхъ длъ, что они не найдутъ ни чего новаго въ этихъ замткахъ, заключающихъ въ себ только самыя общіе свднія. Но, безъ-сомннія, въ большинств моихъ читателей слово ‘Киргизъ-Кайсацкая-Степь’ возбуждаетъ только воспоминаніе объ огромномъ бломъ пространств на ихъ учебныхъ географическихъ картахъ, которое довольно-трудно бывало имъ отличить отъ моря, и ихъ-то прошу я имть терпніе прочесть слдующія страницы.

II.

Вся киргизская исторія состоитъ изъ однихъ только безсвязныхъ преданій: нтъ ни лтописей, ни даже какихъ-нибудь историческихъ рапсодовъ. Правда, въ степи каждый курганъ, каждая могила и почти каждое урочище, удостоенное какого-нибудь названія, имютъ свою легенду, но он передаются изустно и, благодаря пылкости азіатскаго воображенія, въ самое короткое время превращаются въ совершенную безсмыслицу. Эти легенды ждутъ еще своего Ходаковскаго, но, по всей вроятности, никогда его не дождутся. Любя одн только сказки, Киргизы до того равнодушны къ подвигамъ предковъ своихъ, что немногіе изъ нихъ умютъ назвать по имени своего прадда, и это замчаніе относится даже къ ныншнимъ представителямъ тхъ фамилій, которыя имли самое сильное вліяніе на судьбу своего отечества. Конечно, и мы, за множествомъ другихъ важнйшихъ длъ, нестанемъ доискиваться до того, что Киргизы длали за нсколько вковъ тому назадъ, тмъ боле, что эти утомительныя изслдованія привели бы насъ только къ познанію нсколькихъ собственныхъ именъ, въ которыхъ мы нисколько не нуждаемся. Можно, однако, принять за достоврное, что не боле, какъ лтъ за 250 тому назадъ, Киргизы обитали еще въ предлахъ Сибири, въ Кузнецкомъ и Минусинскомъ Округахъ, на верховьяхъ рки Енисея. Оттуда они постепенно распространялись къ западу, перешли чрезъ Иртышъ и, наконецъ, заняли все пространство до самаго Урала. Не дале, какъ въ середин прошлаго вка, прекратилась отчаянная борьба ихъ съ Калмыками и Каракалпаками, которые съ доброй воли не хотли уступить пришельцамъ привольныхъ своихъ степей. Замтимъ еще, что Киргизы сами себя не иначе называютъ, какъ казаками, и что названіе Киргизовъ дано имъ Русскими, которые смшали ихъ съ такъ-называемыми Дико-Каменными Кыргызцами или Курутами. Но довольно говорить о томъ, что дйствительно было — лучше разскажемъ, какое существуетъ у Киргизовъ поврье на счетъ ихъ происхожденія.
Они думаютъ, что страна ихъ шесть разъ уже мняла своихъ обитателей, которые, въ-слдствіе различныхъ обстоятельствъ, каждый разъ погибали вс до послдняго человка. Степь на нсколько вковъ превращалась въ безлюдную пустыню, въ которой только тлющія кости исчезнувшаго съ лица земли народа свидтельствовали о его быломъ существованіи. Киргизы почитаютъ себя седьмыми пришельцами въ своемъ краю и ожидаютъ, что и надъ ними нкогда разразится роковая судьба ихъ предшественниковъ. Эта идея иметъ свою прекрасную, грустно-поэтическую сторону, по очевидно, что она не боле, какъ передлка на киргизскіе нравы другаго, боле общаго мннія, распространеннаго на мухаммеданскомъ восток. Правоврные полагаютъ, что земля наша очень-стара, но родъ человческій на ней еще не такъ давно и замнилъ собою шесть другихъ породъ разумныхъ существъ, владвшихъ послдовательно землею до созданія Адама. Это мнніе основано на неподлежащемъ никакому сомннію авторитет птицы Симург-Анки {Фердузи въ Шахъ-Наме.}, которая была очевидною свидтельницею, какъ вс эти жильцы съзжали одни посл другихъ съ земли. Но обратимся къ нашему разсказу.
Въ послдній разъ, какъ степь была пуста, шли чрезъ нее изъ-за рки Сыръ многочисленныя орды Нагайцевъ за тмъ, чтобъ отъискать для себя новое отечество въ отдаленномъ Крыму и на Кубани. Достигнувъ верховьевъ рки Ишима, на одномъ ночлег, народные старшины замтили, что изъ табуновъ пропало нсколько лучшихъ коней, и потому ршились, для отъисканія ихъ, отправить въ лса, которыми въ то время покрыты были берега Ишима, трехъ братьевъ, славившихся въ народъ своею удалью. Въ лсу, братья блуждали нсколько дней сряду, коней не отъискали и когда, наконецъ, вышли на то мсто, гд разстались съ своими соотечественниками, то уже не нашли никого: степной втеръ замелъ даже и слды странствующаго народа. Братья, оставшись одни въ пустой степи, погоревали нсколько времени и потомъ приняли благое намреніе обзавестись хозяюшками. Для этого, отправились они чрезъ Ишимъ на Сверъ, похитили тамъ у какого-то невдомаго народа трехъ двицъ-красавицъ и возвратились съ ними опять на Ишимъ. Худай {Богъ, по-киргизски.} благословилъ эти супружества столь-многочисленнымъ потомствомъ, что чрезъ нсколько десятковъ лтъ двоюроднымъ братцамъ показалось жить вмст уже тсно, и они разошлись: дти старшаго брата на востокъ, къ семи ркамъ и Верхнему-Иртышу, дти меньшаго на западъ къ Уралу, а дти средняго остались на Ишим. Такъ образовались три отдльныя сотни — юзы: Улу-юзъ — старшая сотня, Орта-юзъ — средняя и Кичи-юзъ — меньшая. Мы называемъ ихъ: Большая, Средняя и Малая-Орды совершенно-неправильно, потому-что слово орда иметъ на киргизскомъ язык значеніе не народа, а мста пребыванія или резиденціи ханской. Замтимъ еще, что Средняя-Орда есть самая многочисленная изъ всхъ трехъ, за нею слдуетъ Меньшая и потомъ уже Большая. Впрочемъ, за послднее нельзя ручаться, потому-что точнаго числа Киргизовъ Большой-Орды опредлить нтъ никакой возможности, по неподчиненности ихъ нашему правительству и по отдаленности ихъ кочевокъ.
Теперь разскажу вамъ еще нсколько фактовъ изъ новйшей исторіи Средней-Орды, которая находится въ настоящее время подъ управленіемъ генерал-губернатора Западной Сибири и въ кочевья которой я готовился отправиться изъ Петропавловска. Весь мой разсказъ основанъ будетъ исключительно на слышанномъ мною отъ самихъ Киргизовъ, которые заслуживаютъ доврія, по-крайней-мр, когда говорятъ о событіяхъ столь недавнихъ.
Въ первой половин прошлаго столтія, Туркестанъ, то есть, небольшія ханства, расположенныя по теченію рки Сыр-Дарьи, служили точно такъ же, какъ и теперь, театромъ кровопролитныхъ войнъ, или, лучше сказать, страшной рзни между мелкими тамошними владльцами. Въ слдствіе какихъ-то домашнихъ туркестанскихъ разсчетовъ, одинъ изъ числа этихъ мелкихъ владльцевъ, по имени Бурю-Ханъ, питалъ самую ожесточенную ненависть къ юному Сабалаку, происходившему отъ Аблай-Хана, удостоеннаго громкаго названія Каничара, что въ буквальномъ перевод значитъ Кровопійца и принимается Азіатцами за самое высокое выраженіе человческаго величія. Кажется, что Бурю-Ханъ добивался того же лестнаго титула, и потому, стараясь увеличить число правъ своихъ, алкалъ, какъ степной волкъ, крови человческой. По счастію, у юнаго Сабалака былъ мудрый дядька Оразъ, который, для спасенія своего питомца, бжалъ вмст съ нимъ изъ Туркестана въ Киргизскую-Степь. Разсказываютъ много занимательныхъ подробностей объ этомъ бгств. Туркестанъ отдленъ отъ кочевьевъ Средней-Орды огромною, безплодною и безводною полосою, которую Киргизы называютъ Бед-Пак-Дала, а мы Голодною-Степью. Каково же положеніе тхъ, которымъ приходится перезжать чрезъ это пространство! На немъ явно тяготетъ проклятіе Создателя, тамъ нтъ ничего, что могло бы поддерживать жизнь человческую, изрдка только попадаются колючія растенія, доставляющія скудную пищу лошадямъ и верблюдамъ. Измученный усталостію путникъ долженъ самъ копать для себя колодезь, чтобъ добыть ведро отвратительной, горькосоленой воды. Прибавимъ къ тому, что эта полоса, по-меньшей-мр, составляетъ около 350 верстъ ширины и что Оразъ съ Сабалакомъ должны были перехать ее, какъ тампліеры, вдвоемъ на одной кляч, которую какъ-то успли увести съ собою изъ Туркестана. Судьба дозволила имъ благополучно совершить опасное путешествіе и этимъ еще не ограничила своихъ благодяній. Изгнанники были ласково приняты въ встртившихся имъ киргизскихъ аулахъ, въ которыхъ не угасло еще воспоминаніе о знаменитомъ Кровопійц. Въ это время, война Киргизовъ Средней Орды съ Калмыками, жившими въ восточной части степи, была въ полномъ разгар. Сабалакъ принялъ въ ней участіе и молва о его военныхъ дарованіяхъ быстро разнеслась по всмъ кочевьямъ. Съ каждымъ днемъ все боле и боле возрастало его вліяніе на ордынцевъ и, наконецъ, онъ избранъ былъ въ ханы всей Средней Орды, не смотря на совмстничество многихъ другихъ султановъ, которые считали себя знаменитйшаго происхожденія, чмъ онъ. Сабалакъ принялъ названіе Аблай-Хана и время его правленія осталось незабвеннымъ въ памяти ордынцевъ. Почти вковая отдаленность успла облечь его какимъ-то чуднымъ блескомъ славы. И теперь еще, въ своихъ стремительныхъ нападеніяхъ на непріятеля, Киргизы употребляютъ воинскій кликъ: Аблай!, какъ-бы надясь, что имя героя можетъ наэлектризовать ихъ храбростію.
Аблай-Ханъ, по киргизскому обыкновенію, имлъ нсколько женъ и отъ нихъ множество сыновей, которые, нося титулъ султанскій, сосредоточили въ своемъ семейств управленіе почти цлою Среднею-Ордою. Подъ старость, Аблай-Ханъ взялъ снова молодую жену и послдствія этого брака были весьма-важны для степныхъ длъ. Это случилось въ 1771 году, во время бгства Калмыковъ съ Волги въ Китай, чрезъ все протяженіе Кайсацкой-Степи. Киргизы питаютъ закоренлую ненависть ко всмъ своимъ сосдямъ, и между прочимъ къ Калмыкамъ. Извстіе о бгств этихъ послднихъ изъ Россіи взволновало степь. Вс вооружились чмъ попало и отправились на путь слдованія Калмыковъ, которые думали только о томъ, какъ бы скоре добраться до Китая, а вовсе не о томъ, какъ проложить себ дорогу среди непріязненныхъ племенъ. Всхъ родовъ бдствія обрушились на несчастныхъ Тургутовъ {Такъ называлась бжавшая съ Волги калмыцкая орда.}, множество ихъ было перебито, женщины и дти увлечены въ плнъ, а скотъ, составлявшій все имущество переселенцевъ, похищенъ. Даже т, которые избгли меча и плна, погибли большею частію отъ голода и болзней. Теперь еще пустынные берега озера Балхаша, на большомъ протяженіи, усяны человческими костями — останками цлыхъ тысячъ Калмыковъ, которые, будучи томимы нестерпимою жаждою, неумренно напились нездоровой воды этого озера и заплатили жизнію за свою неосторожность. Калмыцкія красавицы имютъ какую-то циническую репутацію въ степи, и Киргизы рады были случаю даромъ добыть себ невольницъ. Красивйшая изъ плнницъ досталась на долю Аблай-Хана, который сдлалъ ее своею законною женою. Черезъ годъ, ханша-Калмычка родила сына Касыма, о которомъ память долго сохранится въ степи.
Аблай-Ханъ умеръ въ 1781 году. Ровно за пятьдесятъ лтъ еще до того, ханъ Малой-Орды Абуль-Хайръ присягнулъ отъ имени всхъ Ордынцевъ на подданство Россіи и склонилъ къ тому же Аблай-Хана и хана Большой-Орды, общая, что Россія дастъ имъ войско и пушки, чтобъ совершенно истребить Калмыковъ. Не видя со стороны Россіи исполненія этого общанія, самовольно даннаго Абуль-Хайр-ханомъ, Аблай не считалъ себя связаннымъ своею присягою, и управлялъ ордою совершенно по своему произволу. Посл смерти его, ханомъ Средней-Орды объявленъ былъ старшій сынъ его, Вали-Аблай-Хановъ, который утвержденъ былъ въ этомъ званіи нашимъ правительствомъ и присягнулъ на подданство Россіи. Вали не имлъ ни одного изъ достоинствъ своего отца. Ханское званіе, въ продолжительное управленіе его (1781—1821), лишилось всей своей важности въ глазахъ народа. Никто не слушался Вали-Хана, который имлъ средства чинить судъ и расправу только въ аулахъ, съ нимъ вмст кочевавшихъ. Притомъ, ханъ нисколько и не думалъ о сохраненіи порядка въ степи, а заботился только о сбор пошлины съ проходившихъ каравановъ, которые случалось ему подъ часъ и грабить, если онъ бывалъ недоволенъ подарками, подносимыми ему караван-баши. Наконецъ, всякое требованіе русскаго правительства принималъ онъ за стсненіе своихъ мнимыхъ правъ независимаго владльца. По вол покойнаго государя, еще при жизни Вали-Хана, дозволено было нкоторымъ киргизскимъ родамъ избрать себ другаго хана. Выборъ ихъ палъ на восьмидесятилтняго Букея, принадлежавшаго къ одной изъ знаменитйшихъ киргизскихъ фамилій. Такимъ образомъ, въ Средней-Орд въ одно и то же время было два хана — оба съ весьма-ограниченнымъ вліяніемъ. Посл смерти Букея и Вали, умершихъ одинъ вскор посл другаго, ханское достоинство было уничтожено въ Средней-Орд, потому-что лица, облеченныя этимъ званіемъ, дйствительно не имли возможности выполнять свое назначеніе — быть посредниками между русскимъ правительствомъ и ордынцами.
Въ 1824 году, система управленія Среднею-Ордою получила совершенное преобразованіе, которое заключаетъ въ себ самые положительные залоги будущаго успокоенія степи. Опытъ минувшихъ годовъ вполн убдилъ въ томъ, что невозможно сосредоточить управленіе ордою въ рукахъ одного лица. Полагая даже, что выбранный ханъ былъ бы одаренъ самыми блестящими дарованіями и вполн оправдывалъ бы довренность правительства, — все-таки ему повиновались бы только киргизскіе роды, находящіеся въ дружественныхъ отношеніяхъ съ тмъ родомъ, изъ среди котораго онъ избранъ. Прочіе не только не слушались бы его, но даже продолжали бы противъ него обычныя свои непріязненныя дйствія. Нтъ въ степи ни одного рода, который находился бы со всми въ дружб: большею частію, вковая ненависть отдляетъ одинъ родъ отъ другаго. Самый маловажный случай, давно уже изгладившійся изъ памяти народной, могъ подать поводъ къ этой вражд, но она пережила воспоминаніе о первоначальной обид и непрерывныя взаимныя баранты доставляютъ ей свжую пищу. Эта черта нравовъ народныхъ длаетъ необходимымъ боле раздробленное управленіе краемъ. Въ 1822 году, Высочайше утвержденъ былъ новый уставъ о сибирскихъ Киргизахъ, по которому предназначено было раздлить ихъ на нсколько округовъ. Управленіе каждымъ округомъ вврено было отдльному приказу, или, какъ Киргизы называютъ его, дивану, подъ предсдательствомъ старшаго султана, выбираемаго чрезъ каждые три года киргизскими волостями, причисленными къ округу. Каждый приказъ иметъ своихъ засдателей, киргизскихъ и русскихъ, и воинскій отрядъ для охраненія порядка. Въ 1824 году, положено было начало приведенію въ исполненіе этого устава открытіемъ двухъ округовъ: кокчетавскаго и каркаралинскаго. Посл того, открыто было постепенно еще четыре {Всего съ открытіемъ, въ 1844 году, Кокпектинскаго Округа, считается въ Средней-Орд семь округовъ. Прим. автора.}. Управленіе всми округами сосредоточено въ лиц начальника сибирскихъ Киргизовъ, живущаго въ Омск.
Введеніе новаго устава очень не понравилось нкоторымъ киргизскимъ султанамъ. Дйствительно, этотъ уставъ полагалъ ршительный конецъ тмъ своевольствамъ, которыя вошли въ общее обыкновеніе въ степи, и которыя влекли за собою самыя пагубныя послдствія для цлаго народа. Подобно многимъ другимъ дикимъ племенамъ, Киргизы не только не почитали разбоевъ за постыдное преступленіе, но даже смотрли на нихъ, какъ на геройство, батырство. Чтобъ составить себ почетное имя, молодой Киргизъ долженъ былъ сначала навести ужасъ на всхъ сосдей, и чмъ въ большемъ числ грабежей онъ участвовалъ, тмъ боле правъ пріобрталъ на всеобщее уваженіе. Новый уставъ смотрлъ на вс эти подвиги совершенно съ другой, боле прозаической точки зрнія, и угрожая батырямъ ссылкою въ Восточную-Сибирь или отдачею въ рекруты, навлекъ на себя ихъ неудовольствіе. Въ глав всхъ недовольныхъ сталъ Касымъ-Аблай-Хановъ, котораго происхожденіе мы выше разсказали.
Съ 1824 года, началось противодйствіе его всмъ распоряженіямъ правительства. Старшій сынъ его, Capджанъ-Касымовъ, принялся, съ собранною имъ шайкою батырей, грабить караваны и барантовать скотъ у Киргизовъ, повинующихся приказамъ. Эта шайка настигнута была казачьимъ отрядомъ, находившимся въ степи, и двухъ, трехъ картечныхъ выстрловъ достаточно было, чтобъ разсять ее совершенно. Сарджанъ затихъ на нсколько лтъ и въ 1830 году присягнулъ добровольно на подданство Россіи, но на слдующій же годъ присягнулъ въ врности хану коканскому и ушелъ въ Ташкентъ, гд вступилъ въ тсныя сношенія съ кушбекомъ (сокольничимъ) хана коканскаго, Ляшкаромъ, который управлялъ городомъ Ташкентомъ.
Этотъ сокольничій — лицо весьма-замчательное въ Кокан. Говорятъ, что онъ родомъ Персіянинъ, въ молодости захваченъ былъ въ плнъ Туркменцами, нсколько разъ былъ перепроданъ, вытерплъ всю пытку азіатской неволи, провелъ большую половину своей жизни въ тяжкихъ работахъ, среди жестокихъ истязаній — и вдругъ какъ-то попалъ на глаза хану коканскому, понравился ему своею раболпною услужливостью, и чрезъ нсколько времени ханъ возвысилъ его на степень перваго сановника своего владнія. Ляшкару вврено было управленіе важнйшимъ городомъ Кокана — Ташкентомъ, и онъ распоряжался въ немъ съ неограниченною властью. Вс отношенія его къ хану заключались въ томъ, что дважды въ годъ являлся онъ къ нему съ богатыми подарками и изъявлялъ покорность свою разными унизительными церемоніями. Ханъ ничего боле и не требовалъ, онъ, какъ новый Сарданапалъ, среди удовольствій охоты, гарема и пьянства, и не заботился о томъ, какъ управлялся его народъ. Впрочемъ, нельзя отнять отъ кушбека нкоторыхъ дарованій. Онъ былъ дятеленъ, покровительствовалъ торговл и даже былъ справедливъ по своему. Недовольный чуднымъ своимъ возвышеніемъ, онъ замышлялъ еще гораздо-большее — слава завоевателя въ особенности его соблазняла. Каждое утро вызжалъ онъ на ташкентскій базаръ, чинилъ тамъ подъ открытымъ небомъ судъ и расправу, и въ промежуткахъ толковалъ съ купцами, здившими на нижегородскую ярмарку, о Россіи. Хитрые купцы замтили тотчасъ его слабую сторону и, наконецъ, лестью своею довели его до того, что онъ и въ-самомъ-дл возмечталъ о воин съ Россіею, въ намреніи исторгнуть у нея Киргизскую-Степь. Къ этому-то человку явился Сарджанъ съ отцомъ и братьями и былъ принятъ какъ-нельзя-лучше.
На слдующій же 1832 годъ, кушбекъ разослалъ по степи возмутительныя письма, увщевая Киргизовъ возстать противъ неврныхъ Русскихъ. Вслдъ за тмъ, кушбекъ и Сарджанъ явились сами въ предлы Средней-Орды, въ сопровожденіи огромной толпы вооруженныхъ чмъ попало людей. Чтобъ положить конецъ ихъ грабительствамъ, генералъ Вельяминовъ командировалъ въ степь казачій отрядъ, который прогналъ съ одной встрчи всю эту ташкентскую сволочь и овладлъ двумя укрпленіями, построенными кушбекомъ на рк Сарысу. Нсколько важнйшихъ Ташкентцевъ были захвачены въ плнъ и отвезены въ Омскъ, гд подверглись тюремному заключенію. Они мысленно прощались уже съ свтомъ Божіимъ и только старались отгадать, какую казнь придумаютъ для нихъ грозные побдители. Генералъ Вельяминовъ приказалъ объявить имъ, 22 августа, именемъ Государя Императора, прощеніе и отпустить ихъ въ отечество. Долго не хотли они врить дарованной имъ пощад: такъ несообразна была она съ ихъ понятіями.
Кротость, оказанная въ этомъ случа нашимъ правительствомъ, послужила для кушбека какъ-бы поощреніемъ къ новымъ непріязненнымъ дйствіямъ. Въ 1834 году, онъ, въ сопровожденіи сыновей Касымовыхъ, произвелъ вторичное вторженіе въ предлы Средней-Орды и снова началъ въ ней грабить попадавшіяся ему киргизскія волости. Для очищенія степи отъ Ташкентцевъ, двинутъ былъ отрядъ, подъ командою генерал-майора Броневскаго. Едва провдалъ кушбекъ о выступленіи этого отряда въ походъ, какъ поспшно бжалъ назадъ въ Ташкепію, построивъ въ Улутаускихъ Горахъ укрпленіе и оставивъ для обороны его около 1000 человкъ Ташкентцевъ и нсколько пушекъ. Генералъ Броневскій овладлъ безъ большаго затрудненія укрпленіемъ, пушками, и людьми, оставленными Ташкентцами, которые тотчасъ же употреблены были на срытіе укрпленія и по окончаніи этой работы великодушно отпущены во свояси.
Эти неудачи заставили кушбека отказаться отъ увлекательной мечты отнять у Россіи Киргизскую-Степь, но не совсмъ охладили его воинственный жаръ. Въ 1836 году, онъ предпринялъ походъ въ Большую-Орду, надясь, что тамъ, по-крайней-мр, не встртитъ Русскихъ и будетъ счастливе прежняго. Русскихъ онъ дйствительно не встртилъ, но и этотъ походъ не ознаменованъ былъ никакимъ успхомъ. Кушбекъ приписалъ неудачу свою вроломству Сарджана, всюду его сопровождавшаго.
Только-что подозрніе закралось въ душу ташкентскаго правителя, какъ уже участь Сарджана была ршена, но кушбекъ опасался обнаружить свой гнвъ до возвращенія домой, потому-что Сарджанъ имлъ много приверженцевъ въ отряд, преимущественно составленномъ изъ Киргизовъ. Кушбекъ не переставалъ ласкать Сарджана, неразлучно проводилъ съ нимъ время, принималъ его совты и осенью возвратились они въ Ташкентъ друзьями по-прежнему. Чрезъ нсколько времени, кушбекъ пригласилъ къ себ Сарджана на ужинъ, тогда за столомъ внезапно прервавъ дружескій разговоръ, началъ упреки въ измн и объявилъ ему, что наступилъ послдній часъ его. По данному знаку, вошли убійцы и Сарджанъ былъ изрубленъ въ куски, вмст съ братомъ своимъ Инсенгельдою и старшимъ сыномъ Ирджаномъ. Другой братъ сарджановъ, Кенисара, посаженъ былъ въ темницу. Старика Касыма-Аблай-Ханова не случилось въ это время въ Ташкеніи: онъ кочевалъ съ аулами и прочими сыновьями своими по рк Улу-Тургаю. Въ скоромъ времени посл того, ханъ коканскій, опасавшійся, что самовольныя вторженія въ степь любимца его навлекутъ на всю Кокану мщеніе Россіи, лишилъ Ляшкара званія правителя и назначилъ на мсто его Дотху-Муллу-Юлдаша.
Казнь Сарджана, удовлетворивъ личному мщенію кушбека Ляшкара, повлекла за собою весьма-невыгодныя послдствія для цлой Ташкеніи. Въ предлахъ ея кочуетъ много киргизскихъ волостей, которыя платятъ правителю богатый зякатъ, составляющій одинъ изъ важнйшихъ источниковъ его доходовъ. Вс ташкентскіе Киргизы были весьма-привязаны къ семейству касымову, какъ къ потомкамъ знаменитаго Аблай-Хана, и слухъ о смерти сарджановой сильно взволновалъ ихъ. Чтобъ успокоить и удержать ихъ въ предлахъ Ташкеніи, новый правитель ршился примириться съ Касымомъ. Для этого освободилъ онъ Кенисару-Касымова изъ заключенія, богато одарилъ его и отправилъ къ отцу съ дружескими предложеніями и общаніемъ вполн вознаградить за смерть сыновей и внука. Одинъ изъ знатнйшихъ Ташкентцевъ сопровождалъ Кенисару и долженъ былъ привезти отвтъ отъ Касыма-Аблай-Ханова.
Сарджанъ былъ любимымъ сыномъ касымовымъ. Горесть старика, при всти о гибели сына, доходила до отчаянія, окружающіе не надялись даже, что онъ въ состояніи будетъ пережить свое несчастіе. Не смотря на то, Касымъ, по-видимому, утшенъ былъ пріздомъ Кенисары, съ которымъ онъ также не думалъ боле когда-нибудь свидться. Присланному Ташкентцу объявилъ онъ, что считаетъ кушбека Ляшкара единственнымъ виновникомъ смерти сыновей и внука своего, что онъ слишкомъ старъ, чтобъ думать о мщеніи, но что самъ Худай покаралъ уже кушбека за невинно-пролитую имъ кровь, лишивъ его милости коканскаго хана. Къ этому присовокупилъ онъ, что готовъ возвратиться въ Ташкентъ и заключить союзъ дружбы съ новымъ правителемъ, но, для поддержанія достоинства своего, желаетъ, чтобъ на встрчу выхали къ нему на рку Чу знатнйшіе жители города.
Въ одно и то же время, Ташкенецъ поскакалъ къ Мулл-Юлдашу съ радостною встью о примиреніи, а касымовы аулы покочевали по направленію къ Ташкеніи, на рку Чу. Юлдашъ не долго колебался въ исполненіи желанія старика: оно такъ согласно было съ азіатскими понятіями объ этикет и важности торжественныхъ встрчъ и проводовъ. Рка Чу находится верстахъ въ 200 отъ Ташкента, но чмъ знатне гость, тмъ дале его встрчаютъ и провожаютъ. Человкъ сорокъ Ташкентцевъ отправились на Чу, гд нашли уже Касыма. Старикъ принялъ ихъ какъ-нельзя-лучше, горько заплакалъ, вспомнивъ о смерти сыновей своихъ и внука, но вторично объявилъ, что съ удаленіемъ кушбека Ляшкара изъ Ташкента нтъ у него боле враговъ въ этомъ город. Роскошное угощеніе послдовало за этими привтствіями, пиръ продолжался до глубокой ночи, наконецъ, Ташкентцы, утомленные дальнею дорогою и шумнымъ пиршествомъ, легли отдохнуть и скоро заснули крпкимъ сномъ, Мертвая тишина водворилась между юртами, одинъ только Касымъ бодрствовалъ. Въ полночь шепнулъ онъ что-то на ухо своему теленгуту {Вооруженный прислужникъ, то же, что на Кавказ нукеръ.}, чрезъ нсколько минутъ изъ близлежащихъ камышей вышла толпа вооруженныхъ людей и вслдъ затмъ раздался по степи отчаянный вопль Ташкентцевъ. Киргизскіе топоры прервали сладкій сонъ гостей, которые, спустя мгновеніе, опять заснули, но уже сномъ непробуднымъ. Одинъ только оставленъ былъ въ живыхъ. Касымъ приказалъ отрзать ему, въ присутствіи своемъ, уши и носъ, и потомъ отправилъ назадъ въ Ташкентъ, поручивъ кланяться правителю и сказать ему, что за смерть сыновей и внука не только самъ онъ никогда не перестанетъ мстить Ташкентцамъ, но мщеніе это завщаетъ и всему своему потомству. Посл этого поспшно удалился онъ съ аулами своими на сверъ, вдаль отъ предловъ Ташкеніи.
Такъ разорваны были вс связи, соединявшія касымово семейство съ правителемъ Ташкента. Въ слдующемъ 1837 году, Кенисара-Касымовъ собралъ въ Малой-Орд многочисленную шайку, съ которою произвелъ вторженіе въ предлы степи, подчиненной сибирскому вдомству. Пользуясь родственными связями своими съ большею частію киргизскихъ султановъ, онъ усплъ сначала увлечь на свою сторону много волостей, но нсколько тяжкихъ пораженій, нанесенныхъ скопищу его высланными противъ него отрядами, образумили мятежниковъ, которые и возвратились въ предлы округовъ, удостоившись Всемилостивйшаго прощенія. Кенисара съ братьями продолжалъ однако разбойничать въ отдаленныхъ частяхъ степи. Для преслдованія разсылаемыхъ имъ шаекъ и охраненія мирныхъ Ордынцевъ отъ грабительствъ, каждое лто высылаются въ степь казачьи отряды. Къ одному изъ такихъ отрядовъ былъ я прикомандированъ въ 184* году.

III.

Если вамъ когда-нибудь случалось перезжать черезъ границу, то вы врно живо помните впечатлнія той минуты, когда, по окончаніи дла съ таможнею, экипажъ вашъ весело помчится въ чуждую даль. Воздухъ страны, въ которую вы възжаете, подобно опіуму, производитъ чудное опьяненіе. Воспоминаніе о прошедшемъ гор изсушивается предъ радужными надеждами на будущее. Невольно думаешь, что теперь-то судьба, которую мы вс считаемъ у себя въ долгу, выплатитъ намъ исправно по векселю, данному намъ на ея имя воображеніемъ. Т даже, которые никогда не покидали отеческихъ пенатовъ, легко поймутъ эти чувства, вспомнивъ свои надежды и свою радость при встрч новаго года, который также всегда сулитъ намъ золотыя горы. Сколько разъ ни повторяется разочарованіе, сколько ни толкуетъ намъ холодный разсудокъ, что счастіе наше нисколько не зависитъ отъ географической широты или отъ цифры года, мы не соглашаемся промнять ярко-блестящихъ надеждъ своихъ на безотрадную дйствительность.
Трудно мн объяснить даже, почему въздъ въ предлы Киргизской-Степи произвелъ на меня сначала такое пріятное впечатлніе. Мн предстояло продолжительное путешествіе, сопряженное съ величайшими трудностями и всхъ родовъ лишеніями. Это путешествіе могло сулить мн только два, три воспоминанія неизвстнаго еще свойства и отдаленную надежду передать ихъ когда-нибудь, въ дружескомъ разговор, передъ каминомъ, деревенскому сосду. Все это казалось очень-яснымъ и неопровержимымъ, а между-тмъ, какое-то предчувствіе, ни на чемъ не основанное, рисовало предо мною плнительную картину будущаго. Край, заманчивый своею неизвстностію, люди, которыхъ понятія такъ рзко отличаются отъ нашихъ, приключенія, выходящія изъ разряда ежедневныхъ… И я съ жадностію смотрлъ впередъ, туда, гд зеленый коверъ степи перескался съ лазуревымъ сводомъ неба.
Впрочемъ, должно сказать, что степь съ нкоторымъ кокетствомъ принимаетъ у себя тхъ, которые възжаютъ въ нее изъ Петропавловска. Огромные луга сопровождаютъ теченіе Ишима и разстилаются по всмъ направленіямъ. Кое-гд небольшія рощи живописно разнообразятъ мстность, не заслоняя собою дали и не уничтожая впечатлнія простора, которое наиболе поражаетъ воображеніе того, кто видитъ степь въ первый разъ. Безчисленные табуны лошадей паслись на свобод по сторонамъ дороги. Казаки косили сно, и при яркомъ сіяніи лтняго солнца каждый взмахъ ихъ казался сверканіемъ молніи. Все запечатлно было характеромъ спокойнаго одушевленія.
Тарантасъ мой быстро мчался по гладкой дорог, которая едва обозначалась двумя-тремя черными полосами на зеленомъ грунт. Съ захожденіемъ солнца, цлыя тучи комаровъ опустились на меня, готовыя начать свой кровавый пиръ. Противъ нихъ взято было у меня предохранительное оружіе — волосяная стка, безъ которой невозможно путешествовать лтомъ по Сибири или по Киргизской-Степи. Въ Пелым, Березов и нкоторыхъ другихъ мстахъ, окруженныхъ тундрами, въ-продолженіе короткаго тамошняго лта появляются миріады миріадъ самыхъ кровожадныхъ комаровъ, и жители ни на минуту не снимаютъ съ себя стокъ, которыми укрываются совершенно такъ, какъ наши пасичники, отправляющіеся въ улья за медомъ. Вы можете лтомъ прожить на свер Сибири нсколько недль сряду и буквально не увидите лица человческаго. Даже кокетство полярныхъ красавицъ уступаетъ страху, внушаемому этими микроскопическими непріятелями.
Ночь наступила ране и темне обыкновеннаго для моихъ глазъ, окруженныхъ черною тканью. Все было тихо вокругъ меня. Прохладный втерокъ подулъ по степи, таинственный шопотъ листьевъ отзывался, по временамъ, на его вяніе въ небольшихъ рощахъ, которыя встрчались все рже и рже. Ишимъ ушелъ отъ дороги далеко вправо. Я начиналъ забываться среди безсвязныхъ фантазій, служащихъ переходомъ отъ бодрствованія ко сну, какъ вдругъ громкій лай собакъ заставилъ меня очнуться, лошади остановились и я очутился въ нестерпимо-дкой, дымной атмосфер. Кто-то подошелъ ко мн съ вопросомъ: кто детъ? и съ требованіемъ открытаго листа. Я спшилъ освободиться отъ своей стки. Мы пріхали на каратомарскій пикетъ, находящійся верстахъ въ сорока отъ Петропавловска. Долго не могъ я ничего ни видть, ни отвчать: дымъ задалъ мн глаза, кашель прерывалъ голосъ. Чтобъ избавиться отъ комаровъ, казаки, находящіеся на степныхъ пикетахъ, разводятъ лтомъ на ночь курева изъ кизяка и мокрой травы, такъ-что пикетъ превращается въ совершенную коптильню. Черезъ нсколько минутъ, я привыкъ однако къ дыму и могъ сквозь сумракъ разглядть низенькую казарму и длинную конюшню, окруженныя четыреугольнымъ укрпленіемъ изъ рогатокъ.
Между всми приказами, расположенными въ части Киргизской-Степи, подчиненной сибирскому вдомству, устроено правильное почтовое сообщеніе. Станціями служатъ казачьи пикеты, обыкновенно расположенные верстахъ въ 30 или 40 другъ отъ друга, смотря по удобству снокосовъ и воды, на которыя должно обращать преимущественное вниманіе при составленіи всхъ военныхъ соображеній въ степи. Каждый пикетъ окруженъ самымъ легкимъ укрпленіемъ, состоящимъ изъ невысокаго землянаго вала или рогатокъ, число казаковъ, живущихъ вмст, измняется отъ 10 до 20. Не смотря на ничтожность средствъ, которыми должно было ограничиться для этихъ совершенно-отдльныхъ укрпленій, не было еще примра, чтобы которое-нибудь изъ нихъ было взято Киргизами. Въ 1839 году, Кенисара-Касымовъ подходилъ съ двухтысячнымъ скопищемъ къ ханскому пикету, который находится въ 35 верстахъ отъ Кокчетау и который былъ защищенъ тогда только 18 человками. Мятежники отступили безъ малйшаго успха. Удаль и неустрашимость сибирскихъ казаковъ, заслуживающія чести обратиться въ пословицу, производятъ невроятно-сильное моральное вліяніе на Киргизовъ, которыхъ храбрость весьма-одностороння и, главное дло, кратковременна, какъ пороховая вспышка. Тмъ не мене, служба на пикетахъ сопряжена и съ трудностями и съ опасностями. Лошади продовольствуются большую часть года подножнымъ кормомъ и для этого иногда должно пасти ихъ въ значительномъ разстояніи отъ укрпленія. При малйшей неосторожности со стороны казаковъ, самая ничтожная шайка барантовщиковъ можетъ угнать цлый табунъ. Достаточно, чтобъ одинъ какой-нибудь батырь, на лихомъ бгун, подскакалъ къ лошадямъ и гаркнулъ: весь табунъ тотчасъ же понесется за нимъ и чрезъ нсколько мгновеній и самый слдъ его простынетъ. Прежде, такіе случаи повторялись очень-часто, теперь, при боле-бдительномъ надсмотр казачьихъ офицеровъ, почти и не слыхать объ этихъ угонахъ.
Мн любопытно было познакомиться поближе съ жизнью этихъ казаковъ-пустынниковъ. Вс они посылаются въ степь только на двухгодичный срокъ, по окончаніи котораго возвращаются въ свои станицы отдохнуть отъ претерпнныхъ трудностей и опасностей и собраться съ силами для новыхъ подвиговъ. Опасности для удалаго казака, конечно, ни по чемъ, безъ нихъ онъ бы совершенно стосковался въ своемъ уединеніи, вдали отъ семейства и родственниковъ. Въ-особенности зимою, степная жизнь длается, по-видимому, несносною своимъ однообразіемъ. Безпредльная снжная пустыня вокругъ одинокаго жилья, бураны, непозволяющіе показать носу за дверь, вой голодныхъ волковъ, да изрдка какой-нибудь прозжій по казенной надобности — вотъ все, что напоминаетъ объ остальномъ мір невольнымъ затворникамъ. Не смотря на то, разговоръ о покинутой родин, ожиданіе прихода вожделнной смны, трубка и, наконецъ, фантастическій міръ сказокъ, передаваемыхъ по вечерамъ передъ огонькомъ привилегированнымъ краснобаемъ пикета, скрадываютъ время — и длинная зима кое-какъ да проходитъ.
На каратомарскомъ пикет даны мн были въ конвой четыре человка казаковъ въ полномъ вооруженіи. Они поскакали во всю прыть по сторонамъ тарантаса, такъ-что это конвоированіе нисколько не замедляло скорости зды. Какая разница съ екатериноградскою оказіею, которую вспоминаютъ вс здившіе въ Грузію, какъ самую поучительную школу терпнія! Я крпко заснулъ и проснулся уже верстахъ во 140 отъ Петропавловска. Меня поразила совершенная перемна физіономіи мстности. Вся степь усяна была сопками самой фантастической формы, которыя скоре можно было принять за причудливую работу титановъ, чмъ за простое произведеніе природы. При самомъ легкомъ усиліи воображенія, сопки эти принимали видъ различныхъ зврей или уродливыхъ идоловъ, похожихъ на т, которые встрчаются во множеств въ Новороссійскомъ-Кра. Вдали замтилъ я непрерывную цпь обрывистыхъ утесовъ, которые обозначали теченіе небольшой рчки, совершенно-недостойной великолпнаго берега. У самаго азатскаго пикета, утесы эти образуютъ выдающійся мысъ, похожій на огромнаго лежащаго звря. Мн пришла въ голову корнесловная игрушка произвесть названіе пикета отъ слова ассадъ, что значитъ левъ по-арабски. Вообще неровности мстности въ степи представляютъ видъ весьма-оригинальный, который заслужилъ бы честь особой статьи въ Terrain-Lehre Кегландера, если бы ученый капитанъ когда-нибудь побывалъ въ предлахъ Средней-Орды.
Въ часу одиннадцатомъ утра, прибылъ я въ Кокчетау, что значитъ Синяя Гора на киргизско-турецкомъ нарчіи. Приказъ этотъ, какъ уже сказано выше, открытъ въ 1824 году въ одно время съ каркаралпискимъ и составляетъ вмст съ нимъ самое-древнее поселеніе въ степи. Въ-теченіе двадцатилтняго своего существованія, Кокчетау принялъ уже видъ цвтущаго мстечка, которому не достаетъ только церкви, чтобы не уступить ни въ чемъ большей части уздныхъ городковъ Тобольской-Губериіи. Улицы прямы, дома построены съ нкоторымъ наблюденіемъ архитектурныхъ правилъ, дв-три лавки могутъ доставить все необходимое для прозжаго не слишкомъ-взъискательнаго. Видъ Кокчетау прекрасенъ. Высокая гора живописно украшена нсколькими отдльными рощами, довольно-большое озеро, въ которомъ ловится много рыбы и, наконецъ, окрестности, обильныя богатыми снокосами. На краю горизонта синетъ нсколько сопокъ той же причудливой формы, которая поразила меня въ Азат. Подл селенія замтилъ я нсколько киргизскихъ юртъ. Хозяева ихъ прибыли въ Кокчетау по своимъ дламъ, и для избжанія хлопотъ пріисканія квартиры, привезли дома свои съ собою. Впрочемъ, должно сказать, что, подышавъ нсколько времени вольнымъ степнымъ воздухомъ, получаешь отвращеніе отъ комнатной жизни. Киргизы въ нашихъ даже прохладныхъ домахъ чувствуютъ себя тотчасъ же дурно, какъ рыбы, вынутыя изъ воды. Безъ страху не могутъ они глядть на наши потолки, имъ все кажется, что тяжелыя балки сейчасъ же обрушатся, и привычка не скоро можетъ разсять ихъ опасенія.
Я познакомился съ старшимъ султаномъ кокчетаускаго округа, Абуль-Хаиромъ-Габбасовымъ, однимъ изъ потомковъ знаменитаго Аблай-Хана. Черты его чрезвычайно-пріятны и боле приближаются къ типу кавказскому, чмъ къ монголо-турецкому. Важность и даже какая-то торжественность его обращенія достойны самаго образованнаго османлы. Вечеромъ, меня постили человкъ десять Киргизовъ, случившихся въ то время въ Кокчетау. Вс они были разодты въ пухъ, такъ-что заслуживали названія окуле — щеголей. Цвтъ, который они особенно любятъ на халатахъ своихъ — красный или ярко-зеленый. Впрочемъ, самые отчаянные франты, степные львы, предпочитаютъ этимъ скромнымъ еще, по ихъ мннію, цвтамъ, халаты и шалвары, пестрорасшитые шелками. Обыкновенно вышиваются на нихъ кустарники и птицы, которые, умышленно или безъ намренія, располагаются иногда такъ странно на тл щеголя, что почти-невозможно смотрть на нарядъ безъ смха. Дорогіе гости пожали у меня одинъ посл другаго руку и потомъ разслись безъ церемоніи на полу. Разговоръ шелъ черезъ переводчика, впрочемъ, я безъ труда понималъ почти все, по сходству киргизскаго языка съ закавказскимъ-турецкимъ, который мн довольно-знакомъ. У меня врзалось въ памяти одно обстоятельство этого разговора, которое можетъ дать вамъ понятіе объ эстетическомъ образованіи Киргизовъ. Одинъ изъ гостей моихъ былъ когда-то въ Петербург, и свелъ разговоръ на великолпіе и удовольствія столицы. Ему удалось побывать и на придворныхъ балахъ, и въ театр, и въ маскарадахъ, и пр. и пр. Но какъ вы думаете, что ему всего боле понравилось въ Петербург? Врно, никакъ не отгадаете. Всего боле почтенному султану понравилась въ Петербург — бойня! И притомъ, не думайте, чтобъ она привлекла его вниманіе благоустройствомъ своимъ — нтъ! онъ полюбилъ ее за высокія наслажденія, доставленныя ему видомъ безпрерывно-убиваемой скотины… Все прочее, по его мннію, очень-хорошо, но не можетъ сравниться въ изяществ — съ бойнею.
Въ киргизскихъ физіономіяхъ нтъ ничего отличительно-характеристическаго. Это преимущественно происходитъ отъ-того, что Киргизы часто находятся въ сношеніяхъ съ сосдними народами, а степныхъ красавицъ никакъ нельзя упрекнуть въ жестокости или исключительномъ предубжденіи противъ этихъ сосдей. Нкоторыя лица замчательны по своей правильности и напоминаютъ собою закавказскихъ Татаръ, между которыми некрасавецъ — рдкость. Впрочемъ, большею частію, выдающіяся скулы и узковатые глаза безобразятъ Киргизовъ и производятъ непріятное впечатлніе на непривычный глазъ. Много также встрчается лицъ, поражающихъ отсутствіемъ всякаго выраженія. Вы можете составить себ о нихъ понятіе, если вамъ случалось видть нкоторыхъ казанскихъ Татаръ. Форма лица круглая, какъ полная луна, глаза узкіе, брови едва-замтныя, носъ расплюснутый и цвтъ лица коричневый, какъ цвтъ египетскихъ мумій. Обыкновенный ростъ Киргизовъ средній, боле переходящій въ высокій, чмъ въ малый. Вс они необыкновенно-крпкаго сложенія. Суровое степное воспитаніе стоитъ горы Тайгета, съ которой Ликургъ приказывалъ Спартанцамъ сбрасывать дтей, родившихся хилыми. Киргизенку, вскормленному матерью подъ открытымъ небомъ и уцлвшему среди бурановъ, нердко засыпавшихъ снгомъ его люльку, конечно, всю жизнь уже боле нечего бояться простуды. Впрочемъ, должно сказать, что смертность между грудными дтьми чрезвычайно-велика.
Мстное начальство въ Кокчетау было озабочено пріисканіемъ надежныхъ вожаковъ для предстоявшей экспедиціи. Киргизы, съ нкотораго времени, присоединяются весьма-охотно ко всмъ отрядамъ, отправляемымъ противъ ихъ соотечественниковъ, разбойничающихъ съ Кенисарою. Польза, приносимая этими союзниками, не слишкомъ-велика. По недостатку мужества и плохому вооруженію, они почти не употребляются въ дло, а только присматриваютъ за отбитымъ у мятежниковъ скотомъ, содержатъ наблюдательные пикеты и осматриваютъ, нтъ ли гд слдовъ непріятельскихъ. Тмъ не мене, нкоторые изъ Киргизовъ, могущіе служить вожаками, совершенно необходимы для отряда: безъ нихъ нельзя ожидать никакого успха. Вожаками обыкновенно бываютъ состарвшіеся барантовщики, которые, въ-продолженіе бурной молодости своей, изъздили для разбоевъ степь по всмъ направленіямъ и какимъ то чудомъ вынесли цлыми удалыя башки свои, испещренныя рубцами. Каждое степное урочище напоминаетъ имъ какой-нибудь замчательный случай въ ихъ жизни. Тамъ подкрадывались они ползкомъ къ безпечно-отдыхавшему аулу затмъ, чтобъ вывдать, много ли въ немъ народа, гд пасутся лошади, гд бараны. Въ другомъ мст провели они, связанные по рукамъ и по ногамъ, длинную безсонную ночь, обдумывая средства къ побгу, чтобъ спастись отъ жестокой пытки, которая должна была начаться съ разсвтомъ слдующаго дня… Вытерпнныя опасности составляютъ лучшее мнемоническое вспоможеніе. Самыя мелкія топографическія подробности степи врзываются въ память этихъ неутомимыхъ искателей приключеній. Слушая ихъ разсказы, не постигаешь, какъ могли запомнить они такой длинный реестръ сопокъ, могилъ, плсовъ, колодцевъ съ прсной и соленой водою, пастбищныхъ мстъ съ отличнымъ, посредственнымъ и дурнымъ кормами, и проч., и проч. Самый заботливый русскій помщикъ едва ли такъ хорошо знакомится съ нсколькими десятинами, составляющими его владніе, какъ эти батыри ознакомились съ безконечнымъ пространствомъ степи.
Въ Кокчетау рекомендовали намъ двухъ вожаковъ, на которыхъ, какъ говорили, можно было понадяться. Одинъ изъ нихъ, Тюлешъ, лтъ семидесяти-пяти, невысокаго роста, былъ сморщенный, сгорбившійся старичишка, въ потухшихъ глазахъ котораго изображалось совершенное отсутствіе мысли. Когда я увидлъ его въ первый разъ, то не могъ врить, чтобъ онъ въ состояніи былъ еще здить верхомъ. Я сдлалъ ему нсколько вопросовъ о мстности, и дряхлый хрычь мгновенно преобразился. Казалось, что лтъ тридцать вдругъ спало у него съ плечь, и переводчикъ едва успвалъ передавать мн смыслъ стремительной болтовни его. Медленность нашего разговора сдлала старика нетерпливымъ — онъ схватилъ со стола млъ, бросился на полъ, принялся чертить на немъ карту того пространства, о которомъ я его разспрашивалъ, и все это съ живостью самаго вертляваго цыгана, расхваливающаго достоинства торгуемой у него лошади. Тюлешъ признался мн, впрочемъ, что лта оказываютъ уже на него тяжелое вліяніе. Онъ страдаетъ отъ старости безсонницею и потому, когда случается ему хать въ дальній путь съ молодыми товарищами, то всегда ссорится съ ними за то, что не даетъ имъ заснуть ни минуты. Кром того, онъ начинаетъ уже очень-плохо видть, такъ, что версты за дв едва можетъ разглядть масть лошади. Тюлешъ нсколько разъ уже попадался въ руки Кеннсары, который, при каждомъ таковомъ случа, сбирался содрать съ него живаго кожу, но хитрый вожакъ длался въ плну еле-еле-дышущимъ старикомъ и рука даже привычныхъ убійцъ не поднималась на его сдую голову. Впрочемъ, Тюлешъ обыкновенно и не даетъ имъ много времени на размышленіе, потому-что уходитъ отъ нихъ при малйшей ихъ оплошности, да еще уводитъ съ собою лучшаго коня изъ всего табуна.
Другой вожакъ, по имени Атагай, былъ теленгутомъ окмоллинскаго султана, Кунур-Кульджи-Кудалмендина. Атагай, мужчина среди ихъ лтъ, видный собою, съ правильными чертами лица, которое выражаетъ проворство и смышленость Разскажу вамъ о немъ анекдотъ Каркаралинскій султанъ, Турсунъ-Чингисовъ, питалъ издавна злобу на Атагая за разныя его проказы, и въ-продолженіе нсколькихъ лтъ подстерегалъ его безпрестанно. Посл многихъ неудачныхъ попытокъ, ему посчастливилось наконецъ схватить его. Пойманный Атагай связанъ былъ на ночь такъ крпко, что не могъ пошевельнуться. Приставленные сторожить его Киргизы, по обыкновенію своему, бодрствовали только съ вечера, а къ полночи крпко заснули. Въ двухъ шагахъ отъ лежавшаго на голой земл Атагая пылалъ разложенный костеръ, и втеръ, повременамъ, осыпалъ плнника горячимъ пепломъ. Вдругъ одна благодтельная искра упала на веревку, которою Атагай былъ связанъ, веревка слегка затлла, обрадованный плнникъ началъ, сколько было силъ, раздувать пламя. По прошествіи нсколькихъ минутъ, веревка перегорла въ одномъ мст на половину и плнникъ, понатужась, разорвалъ ее. Движенія его сдлались посвободне, онъ доползъ до костра, не обращая вниманія на нестерпимую боль, пережегъ веревку на тл своемъ въ нсколькихъ мстахъ. Наконецъ, онъ былъ свободенъ. Теперь, казалось, слдовало бы ему бжать какъ-можно-скоре, пока не проснулся еще никто въ аул, но Атагай былъ не таковъ. Онъ не могъ ршиться разстаться съ Турсуномъ, не съигравъ съ нимъ на прощаньи какой-нибудь злой шутки. Наканун еще замтилъ онъ одну изъ султанскихъ женъ, которой блестящіе глазки часто останавливались на немъ, и при этомъ выражали не одно только состраданіе. Атагай отправился къ ней въ юрту. Не знаю хорошенько, какъ объяснилъ онъ ей свое посщеніе, но только чувствительная Киргизка приняла его къ себ совсмъ не такъ сурово, какъ Наталья Павловна графа Нулина. Къ утру, Атагай разстался съ султаншею, поймалъ двухъ лучшихъ коней, пасшихся вблизи, и подъхалъ къ юрт, въ которой спалъ Турсунъ-Чингисовъ съ другою своею женою. Разбудивъ султана, пожелалъ онъ ему здоровья и всякаго благополучія, и ускакалъ прежде, чмъ удивленный Турсунъ успль порядкомъ протереть глаза. Можете вообразить себ бшенство послдняго. Онъ разбудилъ весь аулъ, отправился съ своими теленгутами въ погоню, но не тутъ-то было. Атагай благополучно доскакалъ до дому и теперь не можетъ нахвалиться султанскими конями. Говорятъ, будто кто-то очень скучаетъ по немъ въ аул турсуновомъ, но, можетъ-быть, это степныя сплетни.
Отъ Кокчетау до Атбассара дорога совершенно-однообразна. Изобиліе снокосовъ, воды и лса длаетъ возможнымъ заселить когда-нибудь все это пространство. Атбассарайскій пикетъ нсколько боле другихъ, на немъ живетъ казачій офицеръ съ семействомъ. Подл пикета расположилось нсколько юртъ Баганалинцовъ, которымъ полюбилось, подъ защитою пикетныхъ казаковъ, быть въ полной безопасности отъ нападеній всхъ хищниковъ. Эти Баганалинцы совершенно отказались отъ кочевой жизни и хотя не выстроили еще себ домовъ, но юрты ихъ уже нсколько лтъ стоятъ неподвижно на одномъ и томъ же мст. За Атбассаромъ дорога выходитъ опять на берегъ Ишима.
Мн начинало уже надодать путешествіе по степи. Я прохалъ по ней около 500 верстъ, а все еще не видалъ ничего замчательнаго. Почтовая зда ничмъ не отличается отъ зды по всмъ другомъ большимъ дорогамъ Россіи. Только присутствіе казачьяго конвоя и совершенная пустынность окрестностей напоминаютъ, что дешь не изъ одного губернскаго города въ другой.
Въ укрпленіи Джаркани-Агач, способъ путешествія, къ великому моему удовольствію, совершенно перемнился. Дале, нтъ уже боле пикетовъ и чтобъ дохать до Улутаускихъ-Горъ, гд собранъ былъ весь отрядъ, я отправился впередъ съ партіею 50 человкъ казаковъ, сопровождавшихъ продовольственный транспортъ. За Джаркани-Агачомъ начинается настоящая степь, не носящая уже на себ никакихъ наружныхъ слдовъ вліянія русскаго управленія.

IV.

За полчаса до восхода солнца, меня разбудили и сказали, что отрядъ собирается уже на другомъ берегу Ишима и готовится къ выступленію. Выходя изъ казармы, въ которой отвели мн для ночлега комнату, я обернулся назадъ, чтобъ еще разъ посмотрть на нее. Мн невольно пришло въ голову, что видъ какого бы то ни было строенія долго не представится уже глазамъ моимъ, и что много ночей прійдется провести подъ открытымъ небомъ, прежде, чмъ опять удастся попасть подъ гостепріимную снь кровли.
Ишимъ подъ Джаркани-Агачомъ мелокъ и не широкъ. Лтомъ переходятъ его въ бродъ почти везд безопасно, но въ то время проливные дожди наполнили водою русло рки, и нельзя было перезжать иначе, какъ на паром. Впрочемъ, такъ-какъ теченіе было довольно-тихое, то казаки переправляли коней своихъ вплавь, сваливъ одежду и вооруженіе на паромъ. Вмст со мною перезжала и какая-то Киргизка, лтъ восмьнадцати. Это еще первая женщина, встртившаяся мн въ степи. Спутница моя была очень-недурна собою, но грязна выше всякаго описанія и укутана въ какія-то тряпки, столько же грязныя, какъ и ея лицо. Плеть въ рукахъ и нецеремонность, съ которою глядла она на казаковъ, бывшихъ въ то время, какъ говоритъ Гоголь, въ натур, придавали ей необыкновенно-мужественный видъ. Только-что достигли мы берега, какъ степная амазонка вскочила на лошадь свою, стоявшую подл рки, кивнула мн головою въ знакъ прощанія и понеслась, какъ стрла, по гладкому полю. Она была изъ аула, корчевавшаго не въ дальнемъ разстояніи отъ укрпленія.
Нашъ отрядъ, какъ я сказалъ выше, былъ очень немногочисленъ, но представлялъ изъ себя картину чрезвычайной дятельности. Казаки, продрогнувъ отъ купанья на утреннемъ холод, поспшно одвались и сдлали коней, которые фыркали и отряхали мокрыя гривы свои. Верблюды были переправлены еще ране, на нихъ накладены были мшки съ сухарями и крупою для отряда. Терпливыя животныя, смирно лежа на земл въ ожиданіи выступленія, почти совершенно были закрыты своими огромными вьюками. Такъ-какъ мы могли теперь каждую минуту ожидать нападенія, то приняли противъ него вс военныя предосторожности. Нсколько человкъ отдлены были впередъ въ вид авангарда, въ которомъ находились и вожаки наши. Кром того, человка по три казаковъ отъхали на версту вправо и влво отъ направленія пути нашего и образовали собою боковые отряды. Долго упрямились верблюды подняться съ земли, какъ-бы предчувствуя трудности, ожидавшія ихъ на пути, наконецъ, наскучивъ дерганьемъ и монотоннымъ чокъ, чокъ своихъ проводниковъ, вдругъ вскочили съ дикимъ ревомъ. Казаки набожно перекрестились и весь отрядъ, по комаид офицера, дружно двинулся впередъ.
Въ нсколькихъ верстахъ отъ Джаркани Агача, степь принимаетъ уже видъ мертвенности, который составляетъ отличительный характеръ ея на огромномъ протяженіи. Легкая волнообразность мстности нигд не препятствуетъ взгляду углубляться въ самую даль и глазу везд представляется одно и то же безотрадное зрлище — песокъ да глина, которые сквозятъ сквозь тощую растительность травы бураго цвта, называемой Киргизами май-сара. юньское солнце сіяло на голубомъ неб и при яркомъ освщеніи его степь казалась еще печальне. Не было ничего неопредленнаго, ничего обманчиваго, что бы скрывало отъ глазъ наготу природы. Я ударилъ нагайкою лошадь и пріостановилъ ее только въ самой середин между нашимъ миніатюрнымъ авангардомъ и главными силами. Мн не хотлось, чтобъ долеталъ до слуха моего говоръ людской, я желалъ хоть на нсколько минутъ безъ развлеченія предаться сладостно-грустнымъ впечатлніямъ, наводимымъ пустынностью окрестностей. Никогда еще не случалось мн видть частички земнаго шара, которая бы казалась столь свободною отъ власти человка. Нигд не замтно было малйшаго признака его повсемстнаго торжества надъ природою, нигд не отпечатллось даже слда его минувшаго появленія. Можно было подумать, что мы первые еще вступали въ этотъ край, завтный для остальнаго человчества.
Но если степь казалась намъ чуждою и смотрла на насъ не совсмъ гостепріимно, за то тмъ привольне была въ ней жизнь для всхъ другихъ тварей. Мн представился обломокъ допотопнаго міра, который, по сказаніямъ Кювье, населенъ былъ только животными. Все поле изрыто было норками, и я долженъ былъ сидть осторожно на лошади, которая безпрестанно въ нихъ проваливалась. Сурки съ любопытствомъ поглядывали на меня, какъ на невиданнаго гостя, и только изъ-подъ копытъ лошади прятались подъ землю. Безчисленное множество тарбаганчиковъ, или земляныхъ зайцевъ, перескало мн дорогу. Тарбаганчики эти не бгаютъ, а только скачутъ на заднихъ лапкахъ, которыя у нихъ гораздо-длинне переднихъ. По-временамъ, стрлою проносилась по полю сайга, длая прыжки, похожіе на крутые рикошеты ядра. Коршуны и беркуты кружились въ воздух, высматривая себ добычу. Наконецъ, множество дичи приводило въ восторгъ нашихъ отрядныхъ охотниковъ.
По-мр-того, какъ солнце поднималось надъ горизонтомъ, жаръ становился все сильне и сильне, и наконецъ сдлался совершенно нестерпимымъ. Темный грунтъ земли, поглощая въ себ теплоту, сообщалъ нижнимъ слоямъ воздуха температуру банной атмосферы. Мысль, что на протяженіи нсколькихъ сотъ верстъ намъ не встртится ни одного деревца, подъ тнью котораго мы могли бы укрыться отъ палящаго солнца — представлялась воображенію каждаго и пугала сибиряковъ, которымъ случилось въ первый разъ быть въ степи. Я халъ, опустивъ отъ утомленія голову внизъ — лошадь моя споткнулась и это прервало нить моихъ печальныхъ размышленій. Невольно взглянулъ я вверхъ и прекрасная картина открылась моимъ взорамъ. Прямо по направленію пути нашего, въ верст разстоянія, представилось мн довольно-большое озеро, котораго противоположный берегъ поросъ густымъ лсомъ, давно уже невиданнымъ мною. На озер было нсколько островковъ, также покрытыхъ деревьями. Эта смсь воды и зелени составляла очаровательный ландшафтъ. Мн показалось страннымъ только, что это озеро не было означено на топографической карт, которую еще наканун разглядывалъ я съ величайшимъ вниманіемъ. Я обратился съ вопросомъ объ озер къ одному изъ казаковъ, и отвтъ его разрушилъ мое очарованіе. Это было марево, извстное подъ именемъ миража въ Европ. Разгоряченный воздухъ производитъ явленія выпуклаго зеркала, представляя степную траву въ вид высокихъ деревьевъ и отраженіемъ голубаго неба рисуя обширныя скатерти воды. Нтъ ничего несносне этого безпрерывнаго обмана чувства зрнія: для насъ онъ стоилъ муки Тантала. Задыхаясь отъ жара и жажды, мы видли не въ дальнемъ отъ себя разстояніи тнь и воду, которыя постоянно ускользали отъ насъ, какъ великое дло отъ изъисканій алхимиковъ.
Посл нсколькихъ часовъ утомительнаго перехода, вдали показалась на темпомъ грунтъ степи узкая зеленая полоска, извивавшаяся, какъ змй, у подошвы невысокаго, но крутаго яра. Эта полоса обозначала теченіе Ишима, который опять вышелъ къ вамъ на дорогу. Обыкновенно, не боле, какъ на пространств нсколькихъ саженей, и то только по берегамъ ркъ и ручьевъ, растетъ сочная трава, годная въ кормъ лошадямъ. По этому, движенія въ степи иногда бываютъ чрезвычайно-затруднительны. Случается, что должно на усталыхъ коняхъ длать безостановочно огромные переходы, чтобы добраться до корма и до воды. Свдущій вожакъ совершенно-необходимъ для указанія ихъ: безъ него можно спшить людей въ нсколько дней. У насъ есть весьма-точныя карты степи, но и он не могутъ вывести изъ затрудненія отряднаго начальника. На нихъ означаются совершенно-врно рчки и озера, но въ этихъ рчкахъ и озерахъ часто не бываетъ ни капли воды. Правда, что весною он бываютъ наполнены тающими снгами, но къ осени озера покрываются густымъ лсомъ камыша, и вмсто рыбы водятся въ нихъ кабаны и барсуки. Степныя рчки имютъ, большею частію, самое ничтожное паденіе и лтомъ теченіе ихъ совершенно прерывается. Остаются длинные сухіе овраги, которые тянутся на нсколько сотъ верстъ и носятъ на картахъ нашихъ названіе рки такой-то. Въ этихъ оврагахъ встрчаются, иногда на большомъ разстояніи другъ отъ друга, глубокіе омуты, въ которыхъ остается вода на цлое лто. Казаки называютъ ихъ плесами и озиричами, и полл нихъ обыкновенно останавливаются отряды на ночлегъ. Рчная вода, превратясь въ стоячую, портится и часто нельзя пить ее безъ отвращенія, но сами собою разумется, что, отправляясь въ степь, должно быть готовымъ на лишенія всхъ родовъ и даже стараться перенять у верблюдовъ ихъ философскую неприхотливость въ пищ и вод.
На этихъ небольшихъ оазисахъ, разбросанныхъ по степи, природа какъ-бы старается заставить путешественника забыть печальную картину, которая въ-продолженіе цлаго перехода представлялась его глазамъ. Сырость, распространяемая плсами, поддерживаетъ силу растительности вокругъ нихъ. Густые кустарники шиповниковъ и множество другихъ цвтовъ испещряютъ зеленющіе берега ихъ и длаютъ эти лоскутки земли похожими на цвтники, искусственно разведенные. Кром-того, около этихъ плсовъ водится неимоврное множество дичи, еще но напуганной людьми и потому безпечно подлетающей подъ самое дуло ружья. Можно было охотиться, не сходя съ мста, но само-собою разумется, что такая охота теряла всю свою привлекательность, потому-что не соединена была съ неизвстностію, которая одна заставляетъ сердце охотника биться ожиданіемъ. Наши отрядные рыбаки на ночлегахъ также могли похвастать богатою добычею. Плсы совершенно походили на садки, такъ много было въ нихъ рыбы. Впрочемъ, случалось иногда, что самыя счастливыя тони не были казакамъ въ прокъ. Я видлъ, какъ разъ выбросили они множество пойманныхъ ими огромныхъ щукъ, потому-что въ каждой изъ нихъ найдено было по проглоченной полевой мыши. Казаки не ршились сть щукъ, но не изъ брезгливости, а потому-что былъ петровъ-постъ и они боялись оскоромиться.
Намъ нельзя было длать слишкомъ-большихъ переходовъ, потому-что предстоялъ дальній путь на однхъ и тхъ же лошадяхъ, которыхъ, сверхъ-того, мы должны были сберегать для усиленныхъ движеній, неизбжныхъ въ то время, когда уже удастся попасть на слды хищниковъ. Обыкновенные суточные переходы наши измнялись между 30 и 40 верстами, но мы должны были длать ихъ въ самый жаръ. Ночью, самая бдительная цпь часовыхъ не въ состояніи обезпечить отъ угона пасущагося табуна лошадей. Поэтому, съ захожденіемъ солнца, необходимо загонять ихъ въ середину каре и ставить на коновязи, а выпускать опять на кормъ на разсвт, тмъ-боле, что только на утреннемъ холодк лошадь и стъ охотно. Такимъ образомъ, нельзя было выступать ране, какъ часу въ седьмомъ утра, и приходить на ночлегъ часу во второмъ по полудни.
Въ начал перехода, обыкновенно отрядъ нашъ представлялъ изъ себя картину чрезвычайнаго одушевленія, которое составляло рзкую противоположность съ могильною тишиною степи. Казаки пли свои заунывныя псни, которыя нравились мн выраженіемъ глубокаго чувства, въ нихъ сокрытаго, и оригинальностію мелодіи. Вообще, мн рдко случалось слышать въ Сибири псни, которыя распваетъ простой народъ въ великороссійскихъ губерніяхъ или Малороссіи. Сибирь обладаетъ для пнія собственнымъ своимъ репертуаромъ, который недурно бы видть напечатаннымъ. Путешествующій здсь естествоиспытатель г-нъ Ш—въ показывалъ мн составленное имъ довольно-большое собраніе сибирскихъ псень. Очень жаль, если онъ не подлится имъ съ публикою. Кром своихъ народныхъ псень, казаки щеголяютъ иногда и русскими романсами, которыхъ голосъ и отчасти слова они передлываютъ на свой ладъ. Такъ-какъ почти вс казаки грамотные, то каждый псенникъ, попавшійся какимъ-нибудь случаемъ въ сибирскую казачью станицу, оставляетъ въ ней слды своего пребыванія. Разъ какъ-то долго слушалъ я разсянно казака, хавшаго подл меня отдльно отъ другихъ и напвавшаго речитативомъ что-то безконечно-длинное. Наконецъ, продолжительность его пнія привлекла мое вниманіе, и представьте себ мое удовленіе, когда я прислушался хорошенько къ словамъ: казакъ, которому слдовало бы дать премію за отличную память, плъ отъ начала до конца ‘Анжело’ Пушкина!
Киргизы, которыхъ также было человкъ десять при вашемъ отряд, составляли обыкновенно отдльную кучку, которой крики часто заглушали звучныя псни казаковъ. Я уже усплъ сдлаться космополитомъ въ-отношеніи къ музык. Въ Карабах слушалъ даже, sans sourciller, полный персидскій оркестръ, отъ котораго того-и-смотри падутъ стны. Но съ пніемъ Киргизовъ я никакъ не могъ помириться. Кажется, что за образецъ своей музыки приняли они пронзительный ревъ разсерженныхъ верблюдовъ, и такъ-какъ подражаніе всегда далеко уступаетъ образцу, то и Киргизы далеко отстали въ музыкальности отъ своихъ двугорбыхъ маэстро. Псни ихъ, большею частію, импровизаціи и напвъ ихъ все одинъ и тотъ же. Обыкновенно, пускаются въ состязаніе двое пвцовъ. Сначала одинъ прокричитъ нсколько стиховъ, въ которыхъ рифма составляетъ главное дло, а смыслъ есть вещь посторонняя. Посл того, другой отвчаетъ ему, или, лучше сказать, переклинивается съ нимъ также стихами. Чмъ неожиданне это возраженіе, т. е. чмъ совершеннйшую нелпицу составляетъ оно съ предъидущимъ, тмъ громче и ободрительне хохотъ слушателей. Можете сами представить, до чего, наконецъ, въ два-три часа, доходитъ эта быстро-возрастающая прогрессія нелпостей.
Вс эти разноголосные концерты умолкали однако въ отрядъ нашемъ къ полудню. Жаръ въ это время становился до того несноснымъ, что у нашихъ походныхъ соловьевъ пересыхало въ горл и поэтическій геній киргизскихъ импровизаторовъ опускалъ отъ утомленія свои крылья. По временамъ только слышались брань и крики погонщиковъ, которые понуждали какого-нибудь непослушнаго верблюда, намревавшагося остановиться на мст для лакомой травки и разстроить собою ходъ нитки. Ниткою называется цлый рядъ верблюдовъ, привязываемыхъ обыкновенно гуськомъ, одинъ къ другому.
Но вотъ авангардъ нашъ остановился: значитъ, прошли на ночлегъ. Лошади и верблюды ускоряютъ шагъ, урядники, по указанію офицера, втыкаютъ въ землю казачьи пики, для означенія угловъ каре. Вмст съ тмъ выставляются по сторонамъ наблюдательные пикеты и, наконецъ, приступаютъ къ разсдлыванію лошадей и развьючк верблюдовъ. Съ послдними опять несносная возня. Вроятно, тотъ, кто первый вздумалъ назвать этихъ животныхъ послушными, видалъ ихъ только на картинкахъ. Упрямство ихъ превосходитъ всякое описаніе. Они принадлежатъ къ ультра консервативной партіи и всего боле заботятся объ удержаніи себя in statu quo. Нельзя развьючить ихъ, пока они не станутъ на колни, а они, не знаю, изъ гордости, что ли, только долго не соглашаются принять это унизительное положеніе. Казаки, чтобы переупрямить непослушнаго верблюда, обыкновенно приподнимаютъ ему одну изъ переднихъ ногъ и привязываютъ ее веревкой къ его же ше. Ничего не можетъ быть забавне вида верблюда, важно-стоящаго на трехъ ногахъ. Минутъ чрезъ пять, упрямецъ начинаетъ однако чувствовать неловкость своего положенія, крпится еще нсколько времени, поглядываетъ на окружающихъ его людей, и наконецъ медленно становится на колни. Этотъ дивертиссманъ разъигрывался на каждомъ ночлег и смшилъ насъ, какъ полишинель дтей.
Находясь въ степи, по невол долженъ принятъ образъ жизни Киргизовъ. Такъ, напр., палатки, которыя возятся при нашихъ войскахъ въ мирное время и въ кавказскихъ экспедиціяхъ, совершенно не употребляются въ степныхъ походахъ. Он мало предохраняютъ и отъ жара и отъ холода, а въ степи всегда почти приходится вытерпть крайности и того и другаго. Вмсто палатокъ, у насъ взяты были для офицеровъ киргизскія юрты, которыя и въ жаръ и въ холодъ представляютъ несравненно боле удобствъ, чмъ домики jour петербургскихъ дачъ, которые каждое лто проклинаются и тмъ не мене нанимаются жителями нашей Сверной столицы. Юрты состоятъ изъ нсколькихъ отдльныхъ ширмъ, въ вид ршетокъ, которыя связываются между собою и образуютъ сомкнутый кругъ. Въ этихъ ширмахъ оставляется отверстіе, занавшиваемое сплетенною изъ соломы шторою, которая служитъ вмсто двери. Въ верхней части ширмъ привязываются дугообразныя стрлы, которыя противоположнымъ концомъ своимъ втыкаются въ отверстія, продланныя по окружности большаго обруча. Стрлы составляютъ вс вмст параболическій куполъ. Это собранный скелетъ юрты, который весь покрывается потомъ войлоками, или, какъ Киргизы называютъ ихъ, кошмами. Обручъ одинъ остается непокрытымъ, для прохода дыма отъ огонька, раскладываемаго въ средин юрты. Это подвижное жилище превосходно лтомъ, кошмы обыкновенно приподнимаются снизу и этимъ образуется въ юртъ постоянное движеніе воздуха, которое умряетъ жаръ. Притомъ, если юрта хорошо увязана, то ни какой дождь не безпокоитъ сидящихъ въ ней.
Проживъ нсколько недль въ этихъ юртахъ, начинаешь понимать привязанность кочевыхъ народовъ къ своему образу жизни и отвращеніе ихъ отъ нашихъ неподвижныхъ домовъ. Каждый владлецъ юрты располагаетъ въ ней свое хозяйство какъ ему угодно, и однажды принятый порядокъ не измняется съ перенесеніемъ ея съ одного мста на другое. Посл каждой перекочевки можно подумать, что возвратился къ себ домой съ прогулки, продолжавшейся нсколько часовъ. Слдовательно, дорогое для насъ наслажденіе привычки, въ которой, по мннію нкоторыхъ, заключается все доступное на земл людямъ счастіе, чувство at home нисколько не нарушается кочевою жизнію. А сколько наслажденій доставляетъ это ежедневное переселеніе! На сегодняшнемъ ночлег, кормъ не хорошъ, вода солоновата, комары не даютъ ни минуты покою — что же мшаетъ мн завтра же удалиться отсюда? Я не невольникъ, который долженъ любо или нелюбо ему — всегда оставаться на одномъ и томъ же мст. Степь безпредльно-велика и везд, гд только свтитъ солнце, журчитъ вода и зеленетъ трава, самъ Богъ приготовилъ мн спокойное жилище.
Конечно, дурная сторона этой свободной жизни далеко превосходитъ хорошую, но о ней поговоримъ мы посл.
Прожарившись нсколько часовъ на палящемъ солнц. чувствуешь неизъяснимое наслажденіе, входя въ прохладную юрту. Но эта вожделнная минута заставляетъ ждать себя довольно-долго. Только-что успютъ развьючить верблюдовъ, какъ Киргизы начинаютъ ставить юрту, но, къ-несчастію, усердіе ихъ только замедляетъ дло. Вс они желаютъ выказать предъ офицерами свою готовность услужить, и потому, по три человка вмст, хватаются за одну веревку и только мшаютъ другъ другу. Безпрестанно слышно акрымъ, акрымъ (тише, тише), между-тмъ, какъ дло и безъ того идетъ несносно-тихо.
Почти везд, гд мы только останавливались, видны были киргизскія кладбища. Странное впечатлніе производили они на меня! Мы нигд не встрчали не только живаго человка, но даже слда человческаго. Весь край казался совершенно не обитаемымъ, потому-что Киргизы никогда не кочуютъ лтомъ въ той части степи, по которой мы проходили. Единственнымъ предметомъ, напоминавшимъ намъ объ остальномъ человчеств, были могилы. Такимъ-образомъ, одни только давнымъ давно истлвшіе покойники принимали насъ въ этомъ негостепріимномъ край. Часто, по вечерамъ, я отправлялся отдать визитъ нашимъ молчаливымъ хозяевамъ. Киргизскія могилы обозначаются грудою наваленныхъ камней, отъ которыхъ обыкновенно тянется еще грядка небольшихъ камешковъ по направленію къ вод. Эти камешки, думаетъ народъ, необходимы для указанія пути къ вод мертвецу, котораго жажда мучитъ въ могил и который каждую ночь выходитъ изъ нея, чтобъ напиться въ близлежащемъ плс. Впрочемъ, есть могилы и аристократическія, надъ которыми возвышаются прочныя каменныя постройки. Издали он имютъ совершенно видъ юртъ. Входъ во внутренность ихъ очень низокъ, и въ ней длается еще небольшой памятникъ, въ род лежанки. На самой вершин свода часто кладется какой-нибудь камень, отличающійся отъ прочихъ цвтомъ и формою. Камни эти Киргизы, иногда съ большими издержками, выписываютъ изъ какихъ-нибудь знаменитыхъ по святости своей мстъ, находящихся въ Туркестан или Бухаріи. Очень-рдко встрчаются надписи, по малочисленности грамотныхъ людей въ степи, если гд и есть он, то заключаютъ въ себ какое-нибудь изреченіе изъ Корана, а не имя покойника и тмъ мене еще похвалу ему: послднее ршительно не въ дух мухаммеданской религіи.
Впрочемъ, Киргизы очень-хорошо знаютъ имена тхъ, которые удостоились, по смерти своей, великолпнаго памятника. Обстоятельства жизни этихъ покойниковъ, большею частію, предаются полному забвенію, по имена, благодаря этимъ памятникамъ, сохраняются въ памяти народной. Причина этому очень проста. Въ степи почти такъ же мало встрчается географическихъ предметовъ, какъ и въ открытомъ мор, по этому, могилы, обозначенныя памятниками, даютъ свои названія цлымъ урочищамъ. Названія эти передаются изъ рода въ родъ и даже попадаютъ на наши географическія карты. Еслибъ Герострату было извстно это довольно-дешевое средство пріобрсти безсмертіе, то, безъ сомннія, онъ не сжегъ бы діанина храма.
Киргизскія могилы вырываются неглубоко, покойникъ, одтый въ мшокъ изъ бязи, опускается не въ лежачемъ, а въ сидячемъ положеніи, и потомъ не засыпается землею, а только закидывается сверху хворостомъ. Правоврные полагаютъ, что по удаленіи похоронной процесіи на 40 шаговъ отъ могилы, къ покойнику являются ангелы, которые наказываютъ его за вс совершенные имъ не слишкомъ-важные проступки, какъ то: за несоблюденіе предписанныхъ закономъ обрядовъ чистоплотности, за слишкомъ-длинные усы и пр. Кара за важнйшія преступленія начинается уже посл страшнаго окончательнаго суда.
Рдко нарушается безмолвіе этихъ кладбищъ, уединенно-расположенныхъ въ пустой степи. Я помню, что разъ какъ-то, находясь внутри одного изъ могильныхъ памятниковъ и разговаривая съ товарищемъ, я обратилъ свое вниманіе на необыкновенно-сильное эхо. Казалось, что кто-то невидимый третій участвовалъ въ нашемъ разговор. Я вздумалъ испытать силу этого эхо и выстрлилъ изъ пистолета. Въ ту же минуту все какъ-будто ожило вокругъ насъ. Въ воздух произошло страшное трепетаніе и какія-то жесткія крылья, которыхъ не могъ я разглядть въ сумрак, нсколько разъ задли меня по лицу. Я подумалъ, не вспугнулъ ли трескъ пистолета мухаммедовыхъ ангеловъ-мучителей, но дло было проще.
Выстрлъ мой разбудилъ нсколько десятковъ летучихъ мышей, которыя обыкновенно берутъ эти памятники въ полное свое владніе.
Когда случалось намъ, во время движенія, проходить мимо этихъ кладбищъ, то Киргизы наши всегда зазжали исполнить на нихъ принятый въ степи обычай, который заключается въ томъ, что всадникъ долженъ подл могилы слзть съ лошади и привязать гд-нибудь вблизи, на память, лоскутъ одежды или даже нсколько волосъ изъ конской гривы. То же самое Киргизы исполняютъ и на каждомъ мст, которое слыветъ у нихъ за святое. Этихъ святыхъ мстъ въ степи встрчается множество. Каждый предметъ, привлекающій вниманіе, какъ напр. отдльный большой камень или чахлый кустарникъ, почитаются святыми. Киргизы думаютъ, что Худай для какой-нибудь таинственной цли создалъ эти предметы такъ, чтобъ они кидались въ глаза каждому прозжему.
Мы шли прямо на югъ, по направленію къ Улутаускимъ-Горамъ. Путь нашъ пролегалъ почти по самой границ степи, подчиненной сибирскому вдомству, той, которая принадлежитъ оренбургскому. Каждый вечеръ мы останавливались на какомъ-нибудь полувысохшемъ ручь, и вс эти ручьи назывались Тургаями. Въ степи обыкновенно вс рчки, принадлежащія къ одной какой-нибудь систем, носятъ одно и то же наименованіе и различаются другъ отъ друга только прилагательными, поставляемыми впереди. Такъ вс рчки, имющія вершины свои на пространств между Джаркани-Агачомъ и Улутау, а теченіе на западъ, называются Тургаями, что значитъ по-киргизки жаворонокъ. Считаютъ боле 60 Тургаевъ, которые различаются другъ отъ друга прилагательными: кара — черный, сэры — желтый и пр. Вс они впадаютъ въ Улу-Тургай — Большой-Тургай, который, вмст съ Иргизомъ, теряется въ камышахъ и соляныхъ грязяхъ, называемыхъ Аксакалъ-Берси.
Мы шли уже нсколько дней, а видъ степи почти вовсе не перемнялся. Везд одинакое безплодіе, везд недостатокъ воды и, наконецъ, везд одинъ и тотъ же непривлекательный видъ поля, сливающагося по всмъ направленіямъ съ небосклономъ и поросшаго бурою майеарою. Изрдка встрчались намъ полосы земли, покрытыя ковылемъ, къ перваго взгляду, видъ этой серебристой травы довольно пріятенъ. Когда втеръ пробгалъ по степи, она казалась моремъ, по которому катились серебряныя волны. Вс мы съ нетерпніемъ ожидали встртиться съ кмъ бы то ни было, чтобъ получить извстія о мятежникахъ, но кром саегъ и кулановъ {Дикое животное, водящееся въ степи, и похожее отчасти на лошадь, отчасти на осла.}, мы никого не встрчали. Взоры всхъ насъ постоянно были устремлены на авангардъ и на казаковъ, хавшихъ по бокамъ. Если они останавливались на минуту, то радостное волненіе распространялось въ отряд — врно увидли что-нибудь новое, но наши мечты обыкновенно бывали непродолжительны. Разъ какъ-то дйствительно замтили мы вдали трехъ Киргизовъ, которые увидли насъ почти въ то же время, какъ и мы ихъ, и тотчасъ же поворотили коней назадъ. Долго гонялись мы за ними и насилу ихъ поймали. Оказалось, что они посланы были съ бумагами изъ нашего отряда, расположеннаго на Улутау, и не разглядвъ насъ, подумали, что наткнулись на шайку хищниковъ.
Наконецъ, засинли на краю горизонта вершины горъ Улутау и по бокамъ ихъ, горъ Арганатау и Кичитау. Медленно росли онъ надъ плоскою поверхностію степи, которая до самой подошвы ихъ сохраняетъ характеръ прежняго безплодія. Горы эти стоятъ совершенно-отдльно на равнин и можно было разсмотрть во всей подробности ихъ очерки, рисовавшіеся черными пятнами на голубомъ неб. Вступивъ въ узкія долины ихъ, мы вдругъ перенеслись совершенно въ новый край. Ключи чистой воды бжали изъ крутыхъ скалъ, лошади наши едва могли пробираться сквозь густую траву, покрывавшую берега многочисленныхъ ручьевъ. Мы въ скоромъ времени присоединились къ отряду, который уже съ мсяцъ расположенъ былъ на Улутау.

V.

Улутаускія-Горы могутъ произвести пріятное впечатлніе только на тхъ, которые прохали уже нсколько сотъ верстъ по степи и утомились ея плоскимъ однообразіемъ. Такъ, самый грустный и непривлекательный берегъ приводитъ въ восторгъ моряковъ, стосковавшихся во земл въ долговременномъ плаваніи по открытому морю. Площадь, занимаемая этими горами, составляетъ въ окружности около 70 верстъ и соединяется легкою волнообразностію мстности съ горами Арганатау на свер и Кичитау на юг. Отъ Арганатау тянется рядъ возвышенностей въ Каркаралинскій Округъ, тамъ распространяется онъ по разнымъ направленіямъ къ Иртышу и отъ этого вся восточная часть Киргизъ-Кайсацкой-Степи есть страна гористая, въ которой живописные виды встрчаются на каждомъ шагу. Къ западу отъ Улутау и къ югу отъ Кичитау, единообразно разстилается печальная, безплодная равнина, которая уходитъ далеко на сверъ и на югъ и раздляетъ собою систему Урала отъ системы Алтая. Крайнюю выдающуюся оконечность послдней на запад составляютъ горы Улутаускія.
Кому случалось прозжать по военно-грузинской дорог между Казбекомъ и Коби, тотъ легко можетъ составить себ понятіе объ Улутаускихъ Горахъ, производя только нкоторыя измненія въ знакомыхъ ему видахъ. И тамъ и здсь одинаково господствуетъ печальный, срый цвтъ, но для Улутау должно уничтожить всю грандіозность кавказскихъ громадъ и замнить русло бшенаго Терека лугомъ, покрытымъ густою и высокою травою, которая почти совершенно закрываетъ собою узкіе ручьи, имющіе самое спокойное теченіе. Нтъ ни озеръ, ни лсовъ, которые въ соединеніи со скалами придаютъ столько живописности другимъ горнымъ пространствамъ. Кое гд стелется особенная порода вереска, которою въ Сибири очень дорожатъ для оклейки мебели, и кустарникъ джаргай, доставляющій весьма красивыя и необыкновенно крпкія тросточки, когда приготовленъ особеннымъ образомъ. Можно подумать, что эти обнаженныя, конусообразныя горы — не боле, какъ огромныя кучи земли, безтолково наваленныя какими-то великанами, которымъ вздумалось здсь заняться землекопною работою.
Впрочемъ, Киргизы, нисколько не заботящіеся о живописности видовъ, чрезвычайно какъ дорожатъ своимъ Улутау и почитаютъ этотъ пунктъ самымъ благословеннымъ уголкомъ въ цлой степи. Дйствительно, лтомъ изобиліе кормовъ и воды на Улутау составляетъ неоцненное богатство для кочеваго народа, зимою, горы удерживаютъ свирпость бурановъ, снгъ въ долинахъ никогда не бываетъ слишкомъ глубокъ и по этому для скота не такъ затруднительно добывать себ изъ-подъ него кормъ. Кромь-того, въ Улутау есть много ущелій въ нсколько верстъ длиною, безъ всякаго выхода и съ весьма-узкимъ входомъ, который заградить не трудно. Такимъ образомъ, эти ущелья образуютъ естественныя конюшни, въ которыхъ лошади и другой скотъ совершенно обезпечены отъ нападеній хищниковъ — выгода весьма-важная въ столь безпокойномъ краю, какова Киргизская-Степь. Не смотря на вс эти преимущества, никто не кочевалъ въ Улутаускихъ-Горахъ, когда мы находились въ нихъ. Мирные Киргизы опасались сосдства хищниковъ, а хищники давно провдали уже о приближеніи русскаго отряда и бжали съ Улутау еще въ начал весны.
Отрядъ нашъ расположенъ былъ по берегу ручья Джетты-Кызъ, что значитъ по-киргизки семь-двъ. Насчетъ происхожденія этого названія, слышалъ я слдующее преданіе. Нкогда кочевалъ на Улутау весьма-богатый султанъ, у котораго было семь дочерей, одна другой лучше. Слава о ихъ красот разнеслась по цлой степи, и женихи съзжались толпами на Улутау, но никому изъ нихъ не удалось получить согласіе отца красавицъ. Гордясь дочерьми своими, онъ требовалъ за каждую изъ нихъ калымъ не конями и не верблюдами, которыхъ у него было довольно, а цлыми чаряками {Туркменская всовая мра, почти равняющаяся нашимъ 5 фунтамъ.} жемчугу и камней самоцвтныхъ. Влюбленные женихи ршались на неимоврные подвиги, кидались во вс опасности, чтобы добыть дорогой калымъ, но вс погибали, не успвъ еще собрать и сотой доли требуемаго. Худай наказалъ корыстолюбиваго султана за ихъ смерть. Разъ, въ жаркую пору, вс семь сестеръ-красавицъ отправились купаться къ ручью. Младшая изъ нихъ начала тонуть, другія бросились спасать ее и вс семь погибли вмст. Слушая этотъ разсказъ, я не могъ удержаться отъ нкотораго сомннія. Въ ручья воды такъ мало, что въ немъ съ трудомъ можно утопить цыпленка, но разскащикъ, старый Киргизъ, замтилъ мн, что для Худая все возможно, что онъ, если захочетъ, утопить и верблюда въ ковш волы. Противъ этого возражать, конечно, нечего.
На одной изъ самыхъ возвышенныхъ вершинъ Улутау находится великолпный памятникъ, который извстенъ въ народ подъ названіемъ едигеевой могилы. Эготь Ехигей, по сказаніямъ Киргизовъ, былъ великій витязь, который прославился своими военными подвигами по ту сторону Яика. Нкоторые сибирскіе антикваріи увряли меня, что это тотъ самый Едигей, который извстенъ въ нашей исторіи осадою Москвы и войною съ Витовтомъ литовскимъ, но я не думаю, чтобъ мсто погребенія его было такъ далеко на востокъ. Впрочемъ, недалеко отъ Улутау, по теченію Кенгирей, есть много другихъ могильныхъ памятниковъ, которыхъ великолпіе славится въ цлой степи и которые воздвинуты въ честь нкоторыхъ Чингис-Ханидовъ и Тимуридовъ. Памятникъ Едигея поставленъ на такой крутой высот, что построеніе его, безъ сомннія, было сопряжено съ весьма-большими затрудненіями и издержками. За то, говорятъ Киргизы, ни человкъ не ступитъ на могилу великаго визиря, ни зврь не пробжитъ по ней. Подвиги Едигея восхваляются въ народныхъ киргизскихъ псняхъ, но въ нихъ онъ представленъ какимъ-то вымышленнымъ существомъ, какъ у насъ Владиміръ Красно-Солнышко.
Кстати о киргизскихъ псняхъ. Весьма-многія изъ нихъ заключаютъ въ себ разсказъ о приключеніяхъ двухъ любовниковъ, которыхъ могила показывается не въ дальнемъ разстояніи отъ Аягуза. Собраніе этихъ псень, приведенныхъ въ порядокъ, составляетъ цлую поэму, подобную той, которую распваютъ дервиши за Кавказомъ о разнородныхъ похожденіяхъ знаменитаго турецкаго разбойника Кер-Оглы. Разскажу вамъ, сколько могу припомнить, содержаніе киргизской поэмы. ‘Жили были два богатые султана, Карябай и Сарыбай. У перваго былъ сынъ Козу-Курпечь, у втораго дочь Баян-Сулу. Отцы обручили своихъ дтей еще при самомъ ихъ рожденіи. Малютки росли вмст, и взаимная любовь ихъ развилась такъ же быстро, какъ красота Баян-Сулу и доблести Козу-Курпеча. Уже недалеко было то время, когда брачное торжество должно было увнчать ихъ нжность, какъ вдругъ Карабай умеръ, и юный Козу-Курпечь, оставшись сиротою, разорился въ конецъ. Это обстоятельство нисколько не уменьшило страсти прекрасной Баян-Сулу, но Сарыбай отказался отдать ее за бдняка, послушавъ совтовъ раба своего, Калмыка Нодара, который самъ имлъ виды на дочь своего господина, и поэтиму играетъ въ поэмъ роль злаго генія нашихъ любовниковъ. Отсюда начинается длинный рядъ несчастій Кизу-Курпеча, котораго Кодаръ, всячески гналъ, стараясь избавиться отъ опаснаго соперника. Наконецъ, Козу-Курпечь погибъ отъ его руки, но злодйства окаяннаго Калмыка этимъ еще не ограничились. Ночью зарзалъ онъ Сарыбай и похитилъ прекрасную Баян-Сулу. Долго скакалъ онъ съ нею въ пустын, опасаясь погони, наконецъ, Баян-Сулу упросила его остановиться, чтобъ дать ей воды, для утоленія нестерпимой жажды. Вблизи былъ колодезь, но черпать изъ него было не чмъ, и Баян-Сулу уговорила Нодара слазить туда за водою. Тотъ, съ дуру, ее послушалъ, красавица столкнула его въ воду, и Кодаръ остался, какъ истина, на дн колодца. Отдлавшись отъ злодя, Баян-Сулу отправилась на могилу Козу-Курпеча, чтобъ оплакать своего любезнаго и потомъ прекратить несчастную жизнь свою. Въ то самое мгновеніе, когда она поднимала уже на себя ножъ, подъхали къ ней 40 странствующихъ волшебниковъ, которые удержали ее отъ самоубійства и плнясь чудною красотою ея, умоляли ее выбрать себ супруга изъ среды ихъ. Баян-Сулу общала исполнить ихъ просьбу, во на томъ условіи, чтобъ они, силою своего чародйства, воскресили на три дня Козу-Курпеча и позволили ей провести съ нимъ это время наедин. Влюбленные волшебники согласились. Козу-Курпечь вышелъ, какъ ни въ чемъ не бывало, изъ могилы, и Баян-Сулу приняла его въ свои объятія. Но прошествіи трехъ дней, Козу-Курпечь снова превратился въ полуистлвшій трупъ, Баян-Сулу умерла съ горя, и возвратившіеся волшебники, найдя обоихъ любовниковъ мертвыми, похоронили ихъ въ одной могил.’ Такъ кончается эта дикая поэма. Почему же волшебники не воспользовались своимъ искусствомъ, не воскресили Баян-Сулу и не заставили ее исполнить данное общаніе — этого никто мн не могъ объяснить.
Возвратимся теперь къ разсказу о нашей экспедиціи. Отрядъ, собравшійся на Улутау, состоялъ изъ 250 человкъ казаковъ съ двумя орудіями и человкъ 150 Киргизовъ. Большая часть послднихъ разъигрынали у насъ роль мухи, столь усердно трудившейся о томъ, чтобъ двинуть рыдванъ съ мста. Съ утра до вечера слышался ихъ хлопотливый говоръ, везд, гд только представлялась тнь дла, но не самое дло, они собирались кучами. Надобно было украдкою отъ нихъ садиться на лошадь или слзать съ нея. Иначе, это простое дйствіе не обходилось безъ большихъ затрудненій, потому-что человкъ десять Киргизовъ обыкновенно сбгались вокругъ лошади, вырывали другъ у друга стремена, дергали за поводія и кончали тмъ, что перепутывали лошадь, которая становилась на дыбы. Вс эти трутни — ужасные хвастуны и чрезвычайно любятъ разсказывать о своихъ подвигахъ. Ничего не можетъ быть забавне ложнаго вида скромности, который они принимаютъ на себя при этихъ разсказахъ. ‘Конечно’, говоритъ каждый изъ нихъ: ‘хвастать гршно предъ Богомъ и стыдно передъ людьми, но уже въ чемъ увренъ о себ по опыту, о томъ могу сказать смло: на-примръ, съ десятью человками справиться мн ни-по-чемъ, былъ бы только у меня добрый конь, да исправный мултукъ (ружье)’ и пр. и пр. Каждый берется совершить этотъ подвигъ, но мн нигд не удалось встртить этихъ несчастныхъ десяти человкъ, съ которыми вс берутся справиться.
Само-собою разумется, что желаніе выказать свою удаль и ревность къ служб раждаютъ между Киргизами сильное соперничество, которое разршается безконечными ссорами и жалобами другъ на друга. Нкоторые изъ этихъ словесныхъ процессовъ мн случалось слушать въпродолженіе нсколькихъ дней сряду, и не смотря на все мое вниманіе, я никакъ не могъ добиться въ нихъ какого-нибудь толка. Не знаю, почему Киргизы не совсмъ довряли казаку, служившему намъ вмсто переводчика, и предпочитали своего собственнаго доморощеннаго лингвиста, который зналъ не боле двухъ десятковъ русскихъ словъ, и уврялъ своихъ земляковъ, что говоритъ но-русски такъ свободно, что на линіи его чуть-было не сковали, принявъ за бглаго казака. Можете сами себ представить, какъ плавно шелъ нашъ разговоръ чрезъ посредство такого переводчика и еще о дл, которое само-по-себ такъ было запутано, что поставило бы въ тупикъ самаго премудраго судью. Обыкновеннымъ предметомъ распрей бывала какая-нибудь кляча, найденная въ степи безъ хозяина, потому-что, вроятно, брошена была имъ за негодностію. Кому теперь владть этою клячею? Тому ли, кто первый увидлъ ее, или тому, кто первый схватилъ ее, или тому, кто не увидлъ и не схватилъ, но былъ въ хавшей толп старшимъ по роду и но лтамъ? Мстничество между Киргизами строго наблюдается, но правила, на которыхъ оно основано, очень запутаны. Разршить споры о темныхъ обычаяхъ такъ же невозможно, какъ отъискать квадратуру круга. Наконецъ, иные сутяги начинаютъ утверждать, что, находясь при русскомъ отряд, нечего ссылаться на степные обычаи, а лучше положиться на справедливость майора {Такъ обыкновенно Киргизы называютъ отряднаго начальника, какого бы, впрочемъ, онъ ни былъ чина.}, а между-тмъ, майору, оглушенному ихъ криками, совершенно нельзя разобрать въ чемъ дло.
Кром брани и ссоръ, спутники наши пріискали себ и другія занятія, столько же пріятныя и столько же полезныя для общаго дла. Большая часть Киргизовъ обладаетъ глубокими познаніями въ сокровенныхъ наукахъ, въ особенности же искусство гаданія и снотолкованія иметъ между ними многочисленныхъ адептовъ. Никогда и нигд не видалъ я людей, до того суеврныхъ, какъ Киргизы. Не то, чтобъ они имли боле предразсудковъ, чмъ другіе народы — нтъ, мы сами въ этомъ отношеніи имъ нисколько не уступаемъ, но по-крайней-мр наше суевріе оказываетъ мало существеннаго вліянія на наши намренія и дйствія. Едва-ли кто изъ насъ ршится на что-нибудь важное потому только, что увидлъ хорошій сонъ. Другое дло Киргизы. Часто приходили они къ намъ съ предположеніемъ сдлать то или другое военное распоряженіе, и представляли, какъ несомннное и единственное доказательство основательности своихъ совтовъ, виднный сонъ или результаты своихъ гаданій. Самое употребительное гаданье производится посредствомъ бараньей кости, которую кидаютъ на время въ огонь и потомъ, по образовавшимся на ней трещинамъ, предсказываютъ будущее, какъ хироманты по линіямъ лвой ладони. Это гаданіе боле или мене извстно каждому Киргизу, но нкоторые изъ нихъ умютъ гадать и по необожженной бараньей кости. Таковые мудрецы весьма-рдки и искусство ихъ въ большой слав въ степи.
Казалось бы, что почти ежедневное разочарованіе должно, наконецъ, открыть глаза этимъ жаркимъ суеврамъ, но — пусть читатель, къ какому бы кругу общества онъ ни принадлежалъ, припомнитъ себ только то, чему онъ самъ, безъ сомннія, бываетъ ежедневнымъ свидтелемъ, и онъ согласится со мною, что самъ Геркулесъ, взявшійся очистить конюшни царя Авгія, не взялся бы очистить отъ бредней суеврія той несчастной головы, въ которую он закрались. Поэтому, неудивительно, что съ каждымъ годомъ жизни боле-и-боле развивается врованіе въ эти нелпости, и старики вообще суеврне молодыхъ людей. Я разскажу вамъ одинъ анекдотъ, который можетъ дать вамъ понятіе, до чего доходитъ жалкое осльпленіе Киргизовъ. Многочисленная волость кочевала гд-то на мст, обильномъ водою и кормомъ. Старшины намревались остаться за этомъ мст довольно долгое время, но на бду волость эта обладала своимъ гадателемъ, котораго искусство было въ большой слав и къ которому народъ имлъ безпредльную довренность. Однажды, гадатель этотъ взволновалъ всю волость, предсказавъ ей, что на томъ мст, гд она кочуетъ, завтра же будетъ пролита кровь. Какъ ни странно казалось это предсказаніе, потому-что, по обстоятельствамъ, ни откуда нельзя было ожидать нападенія, но все-таки народъ поврилъ своему пророку и для избжанія грозившей опасности, тотчасъ же началъ собираться въ путь, ршась пожертвовать всми выгодами настоящей кочевки. На другой день, волость передвинулась уже на значительное разстояніе отъ опаснаго мста и остановилась на ночлегъ. Нсколько людей посмле, и въ томъ числ самъ гадатель, вздумали създить на прежнее мсто, чтобъ посмотрть, какимъ образомъ исполнилось предсказаніе и на какую кровь оно указывало. Само-собою разумется, что эти смльчаки взяли съ собой лучшихъ коней и надежное вооруженіе, чтобъ самимъ предохранить себя отъ таинственной опасности Пріхавъ на роковое мсто, они не нашли на немъ ничего новаго. Все было вокругъ тихо, и видимо, никто не посщалъ этого мста посл того, какъ скочевала съ него волость. Наши смльчаки объхали все поле въ сопровожденіи гадателя, уже нсколько вольнодумныхъ колкостей были произнесены на его счетъ, какъ вдругъ всадники увидли вблизи сайгу. Одинъ изъ нихъ слзъ съ лошади, подкрался осторожно, выстрлилъ и убилъ сайгу на-повалъ. Вс съхались посмотрть на убитое животное, и гадатель съ торжествомъ указалъ на текущую кровь, прибавивъ къ тому, что предсказаніе не могло не сбыться, что кровь, которою грозило оно, уже пролита и теперь волость можетъ безъ страха воротиться на прежнее мсто. Какъ бы вы думали? Никто не нашелъ этого объясненія натянутымъ и волость воротилась назадъ, боле чмъ когда нибудь убжденная въ непогршительности своего гадателя.
Но, какъ сказалъ Цицеронъ, кто мечетъ дротикомъ въ-продолженіе цлаго дня, тотъ, конечно, хоть разъ да попадетъ въ цль. Иногда случай оправдываетъ эти предсказанія и молва о томъ расходится по цлой степи, къ вящшему назиданію врующихъ и къ посрамленію сомнвающихся. Вотъ, что слышалъ я въ Петропавловск и могу ручаться вамъ за справедливость разсказа. Прошлую зиму, не въ дальнемъ разстояніи отъ Улутау, кочевали аулы одного изъ мятежныхъ султановъ, родственника Кенисары. Не знаю хорошенько зачмъ, но только султанъ этотъ отправился изъ своихъ ауловъ куда-то вдаль и отъзжая, строжайше приказалъ старшей жен своей ни въ какомъ случа не перекочевывать до его возвращенія. Прошло нсколько недль. Въ одно утро, султанша проснулась необыкновенно задумчивою и велла позвать къ себ муллу, славившагося своимъ искусствомъ толковать сны. Ночью, сказала она ему, привидлось мн, будто-бы огромный верблюдъ подошелъ къ юрт и началъ ломать ее. Мулла поблднлъ, услышавъ объ этомъ сн и объявилъ султанш, что ей угрожаетъ ужасное несчастіе, что оно сбудется еще до заката солнца и, чтобъ уйдти отъ приближающейся бды, должно бжать, не теряя минуты времени. Вс эти увщанія не подйствовали, однако, на султанщу, которая побоялась ослушаться приказаній мужа и осталась съ аулами своими на мст. Такъ велика была увренность муллы въ справедливость предсказанія, что онъ схватилъ перваго попавшагося ему коня и ускакалъ изъ ауловъ, предоставивъ ихъ собственной своей судьб. Еще не прекратился между приближенными къ султанш людьми разговоръ о ея сн и о предсказаніи муллы, какъ вдругъ казачій отрядъ, о присутствіи котораго въ степи не было совершенно никакихъ слуховъ, произвелъ нападеніе на мятежные аулы. Они потерпли совершенное пораженіе и сама султанша была захвачена въ плнъ и отвезена въ Сибирь. Спасся одинъ только мулла, ускакавшій, какъ мы сказали, не боле, какъ за часъ до нападенія.
Мы стояли уже нсколько дней на Улутау и все еще не удалось намъ получить никакихъ свдній о томъ, куда удалились аулы мятежниковъ. Около насъ, въ район нсколькихъ сотъ верстъ, не было на одного живаго существа, которое могло бы намъ доставить какія бы то ни было извстія. Приверженцы Кенисары бжали съ Улутау уже мсяца два тому назадъ. Въ-продолженіе всего этого времени, они, безъ всякаго сомннія, находились въ передвиженіяхъ, слдовательно, и первоначально принятое ими направленіе, котораго замтны были еще нкоторые легкіе слды, не могло открыть намъ того, что намъ такъ нужно было узнать. Нельзя же было отправиться по этимъ слдамъ и перейдти весь двумсячный путь, пройденный мятежниками. Если даже и въ европейской войн, гд вс передвижныя основаны на направленіяхъ дорогъ и на расположеніи стратегическихъ пунктовъ, слдовательно, на данныхъ, всегда и всмъ хорошо извстныхъ и неизмняющихся — если даже, говорю я, и въ такой войн почти невозможно отгадать дйствія непріятеля безъ помощи шпіоновъ и переметчиковъ — то каково же было длать эти догадки намъ, находившимся среди пустыни, въ центр совершенно правильной окружности, образуемой пересченіемъ небосклона съ голою степью. Разв только баранья кость Киргизовъ или магнетическое дальновидніе могли вывести насъ изъ недоумнія? Вс волости, оставшіяся врными нашему правительству, кочевали вблизи линіи или приказовъ, чтобъ подъ охраненіемъ тамошнихъ военныхъ отрядовъ быть въ безопасности отъ грабительствъ хищниковъ. Мы отошли уже отъ нашей границы почти на тысячу верстъ, слдовательно, оттуда также извстія не могли доходить до насъ скоро. Расположеніемъ нашимъ на Улутау мы совершенно предохраняли отъ вторженій мятежниковъ всю степь, подчиненную сибирскому вдомству, потому-что Кенисара не осмлился бы зайдти въ нее, имя у себя въ тылу нашъ отрядъ. Самое благоразумное, что мы могли только сдлать было — остаться на Улутау до-тхъ-поръ, пока не удастся перехватить кого нибудь и получить извстіе о мст нахожденія хищниковъ. По всмъ направленіямъ разослали мы небольшія партіи чалганчей (claireurs), для отъисканія, не найдется ли гд свжихъ слдовъ. Какъ ни способны казаки на вс обязанности боевой жизни, но для развдыванія они не могутъ замнить Киргизовъ. Послдніе обладаютъ въ этомъ отношеніи какою-то чудною сметливостью. Замтивъ слдъ, они останавливаются, разглядываютъ его во всхъ подробностяхъ и потомъ утвердительно скажутъ вамъ: когда прозжали тутъ люди, сколько ихъ было, други ли они или недруги, зачмъ они хали, и пр., и пр. Сцпленіе этихъ выводовъ такъ же удивительно, какъ удивительна проницательность Кювье, возсоздававшаго по маленькой окаменлой косточк цлое донотопное животное. Конечно, боле встрчается такихъ Киргизовъ, которые мастера предсказывать будущее, чмъ такихъ, которые умютъ отгадывать прошедшее. Послднее искусство не такъ легко дастся, какъ первое.
Наши вожаки, Тюлешъ и Атагай, съ которыми я уже васъ прежде познакомилъ, славились глубокимъ знаніемъ этого дла. Оно, впрочемъ, сопряжено не только съ трудностями, но и съ опасностями. Всякій Киргизъ, встртившійся съ такою развдочпою партіею, смотритъ на нее непріязненнымъ глазомъ. Если чалганчей боле числомъ, чмъ встртившихся имъ людей, то первые тотчасъ же начинаютъ гоняться за послдними, чтобъ захватить что-нибудь и доставить языка въ отрядъ. Если же чалганчей мене, то имъ не дадутъ прохать спокойно, а погонятся за ними, и горе тому, кого поймаютъ. Не слушая никакихъ объясненій, его заскутъ нагайками до полусмерти и потомъ, отобравъ лошадей и раздвъ до нага, бросятъ посреди пустой стеив. Тогда, разв только особенный какой-нибудь случай можетъ спасти несчастнаго отъ томительной голодной смерти. И странно, не смотря на вс эти опасности, Киргизы гораздо-смле пускаются въ эти поздки, чмъ въ открытый бой съ непріятелемъ. Подъ пулями почти вс они совершенно теряютъ присутствіе духа, хотя тутъ вроятность быть убитымъ или раненымъ несравненно мене вроятности быть пойманнымъ, когда должно перезжать въ небольшомъ числ людей нсколько сотъ верстъ разстоянія.
Судьба чалганча, впрочемъ, наиболе зависитъ отъ его коня, на плохой лошаденк никто не ршится за такую опасную поздку, притомъ, и хать надобно не иначе, какъ о-дву-конь. Если всадникъ пересаживается, по-временамь, съ одного коня на другаго, то силы обоихъ сохраняются гораздо-доле. Притомъ, если лошадь захвораетъ и не въ состояніи будетъ идти дале, то чалганчи, не имя другой запасной, подвергается неминуемой гибели. Положеніе спшившагося одинокаго человка въ степи не лучше положенія моряка, плывущаго на бревн въ открытомъ океан посл кораблекрушенія. Часто слыхалъ я разсказы, напоминавшіе мн знаменитыя страданія несчастныхъ пассажировъ ‘Медузы’. Передаю вамъ одинъ изъ этихъ разсказовъ такъ точно, какъ я его слышалъ.
Въ Аманъ-Карагайскомъ Округъ былъ богатый Киргизъ, по имени Язы Яновъ. Вздумалось ему създить къ одному изъ своихъ пріятелей, кочевавшему верстахъ въ 200 разстоянія. Это пространство было совершенно безводно и безплодно, но о-дву-конь легко можно перехать его въ сутки, и Язы-Яновъ отправился, не взявъ съ собою товарища. Прошло нсколько дней, Язы-Яновъ все не возвращался, и жена его послала нсколько людей справиться о муж въ аулахъ, въ которые онъ похалъ. Тамъ его и не видали. Пустились искать Язы-Янова по всмъ направленіямъ. Въ скоромъ времени отъискали лошадей его, которыя смиренно щипали тощую траву. Одна изъ нихъ была осдлана и даже на ней осталась еще торба съ припасами, взятыми Язы-Яновымъ въ дорогу, припасы эти были нетронуты. Долго посланные искали хозяина лошадей, наконецъ, нашли остовъ человческій и подл него нсколько лоскутковъ одежды, по которымъ признали несчастнаго Язы-Янова. Волки и хищныя птицы успли уже оглодать его до чиста. Легко представить себ, какая ужасная смерть постигла неосторожнаго путника: по всей вроятности, лошади вырвались изъ рукъ его, онъ долго старался поймать ихъ, утомился безъ всякой пользы, голодъ и жажда довершили истощеніе силъ его, и онъ погибъ, быть-можетъ, въ виду своихъ лошадей и припасовъ.
Кром разсылки чалганчей, мы разставили по всмъ улутаускимъ возвышенностямъ наблюдательные пикеты изъ Киргизовъ, которые также въ этомъ дл превосходятъ казаковъ. Во-первыхъ, узкіе, едва примтные глаза Киргизовъ могутъ ясно разглядть предметы въ такой дали, гд мы ровно ничего не видимъ, и въ этомъ отношеніи, мы съ ними никакъ не можемъ сравниться. Во-вторыхъ, Киргизы обладаютъ искусствомъ такъ располагаться, что могутъ видть все вокругъ себя и въ то же время сами остаются совершенно невидимыми. Самый образъ жизни развиваетъ въ нихъ эти даровавія, столь драгоцнныя для аванпостной службы.
Мы надялись, что мятежники, подсмотрвъ уже наше движеніе на Улутау, будутъ также съ своей стороны подсылать къ намъ партіи для наблюденія и что намъ, наконецъ, удастся перехватить которую нибудь изъ нихъ. Надежда ваша долго не исполнялась. Правда, что тревоги случались у насъ ежедневно: то наши караульчи принимали за непріятельскую партію нашихъ же чалганчей, возвращавшихся съ разздовъ, то марево разъигрывало съ ними свои шутки, представляя имъ стадо саегъ въ вид скачущаго коннаго отряда: самый опытный глазъ можетъ обмануться такимъ образомъ. Стоило посмотрть на радость, распространявшуюся въ нашемъ отряд при каждой такой тревог и потомъ на досаду, когда тревога оказывалась по пустому. Отрядъ нашъ затаился въ самой глуби горъ, цпь киргизскихъ пикетовъ стояла по окраин ихъ, скрываясь за противоположными къ полю покатостями. Улутау казался извн столь же пустыннымъ и безлюднымъ, какъ и степь, его окружавшая.
Наконецъ, посл многихъ жестокихъ разочарованій, случай наградилъ успхомъ наше долготерпніе. Въ одно прекрасное утро, прискакалъ къ вамъ во весь опоръ одинъ изъ караульчей съ извстіемъ, что вдали показалось нсколько конныхъ людей. Вс чалганчи были дома и потому нельзя было сомнваться, что эти всадники не принадлежали къ нашему отряду. Я поскакалъ съ другими офицерами на пикетъ. Въ нсколькихъ шагахъ отъ него, мы сошли съ лошадей и ползкомъ добрались до гребня возвышенности, на которой лежали караульчи. Направивъ зрительную трубку въ ту сторону, куда указывали наши Киргизы, я усплъ, наконецъ, замтить четыре движущіяся точки. Къ каждой изъ этихъ точекъ привязано было еще по точк меньшей величины, чмъ первыя. По временамъ, эти точки соединялись въ одно черное пятно, чрезъ нсколько минутъ, он опять раздлялись. Признать въ нихъ людей и лошадей я никакъ не могъ, даже при помощи зрительной трубки. Киргизы объяснили мн, что дутъ четыре всадника и что каждый изъ нихъ о-дву-конь. Очевидно было, что они приближаются со всми предосторожностями и осматриваютъ мстность на каждомъ шагу, чтобъ не попасть въ засаду. Вдругъ замтили мы, что всадники съхались въ одну кучу, которая въ-продолженіе нсколькихъ минутъ оставалась неподвижно на одномъ и томъ же мст, потомъ поворотили назадъ и быстро начали удаляться отъ Улутау. Это была самая тяжелая минута для насъ, слдившихъ съ лихорадочнымъ любопытствомъ за каждымъ движеніемъ всадниковъ. Всего естественне было подумать, что они замтили что-нибудь обличавшее для нихъ присутствіе отряда за Улутау. Многіе изъ васъ совтовали тотчасъ же отправить за ними погоню, другіе, постаре и по опытне, не соглашались на это, представляя, что догнать всадниковъ, преслдуя ихъ съ тыла, такъ же невозможно, какъ догнать сайгу, увидвшую охотника и что, лучше всего, ожидать спокойно, что будетъ дальше. Прошло еще съ четверть часа: всадники продолжали удаляться, наконецъ, остановились на самомъ краю горизонта. Довольно долгое время стояли они вмст, вроятно, совтуясь между собою, что должно было имъ длать: потомъ, опять поворотили коней своихъ и похали рысью прямо къ Улутау. Для каждаго изъ насъ объяснилась тогда причина ихъ кратковременнаго бгства. Подозрвая присутствіе отряда на Улутау, они вздумали подъхать къ нему и выманить насъ на преслдованіе, которое не представляло для нихъ никакой опасности, а между-тмъ могло бы разсять вс ихъ сомннія. Видя, что никто не показывается, они стали подъзжать гораздо-смле. По полю взвивалась весьма узкая и глубокая рытвина, выходившая изъ среды самыхъ горъ: мы отправили по ней человкъ шесть казаковъ, которые подкрались совершенно-незамтно къ тому мсту, чрезъ которое должны были прозжать всадники. Послдніе остановились въ недоумніи, какъ зври, чующіе западню и въ то же время не ршающіеся отойдти отъ выставленной для нихъ лакомой приманки. Наконецъ, одинъ изъ всадниковъ, посмле или побезразсуднье другихъ, отдлился отъ своихъ товарищей, поскакалъ во всю прыть прямо къ намъ и вскор скрылся въ рытвин. Долго никто не показывался на верхъ земли, наконецъ, къ неописанному нашему удивленію, спокойно выхалъ изъ рытвины на нашу сторону тотъ самый всадникъ, котораго, какъ мы надялись, должны были схватить посланные въ засаду казаки. Видно, они его проглядли и онъ ихъ не замтилъ. Всадникъ, выхавъ на нашу сторону, пріудержалъ лошадей, обернулся къ товарищамъ своимъ, смотрвшимъ на него издали, махнулъ имъ нсколько разъ рукою и потомъ, увидвъ, что они тронулись уже съ мста, снова поскакалъ прямо къ намъ. Только тогда уже, когда онъ быль въ нсколькихъ шагахъ отъ насъ, мы увидли, что это былъ одинъ изъ нашихъ казаковъ, посланный въ засаду и успвшій накинуть на себя колпакъ и халатъ всадника, спустившагося въ рытвину, и схватить его коней. Захавъ за гору, казакъ разсказалъ намъ въ нсколькихъ словахъ, какъ они, раздлясь на дв части, залегли по об стороны спуска въ рытвину, какъ кинулись на неосторожнаго Киргиза, прежде чмъ послдній усплъ отъискать выздъ изъ рытвины, повалили его на земь, скрутили и заклепали ему ротъ. Разскащикъ тотчасъ же придумалъ нарядиться въ одежду плнника, ссть на его коня, взять другаго въ поводъ и, выхавъ изъ рытвины, заманить къ намъ и прочихъ гостей, правда, что незванныхъ, но тмъ не мене весьма-желанныхъ. Еще не успли мы дослушать до конца его разсказа, какъ громкое ура! визгъ и гиканье возвстили вамъ объ успх придуманной хитрости. Только что остальные три Киргиза перехали чрезъ рытвину, какъ вдруіъ со всхъ сторонъ налетли на нихъ казаки, сбили ихъ съ коней и связали прежде, чмъ успли они хорошенько понять свое положеніе.
Плпныхъ тотчасъ же растащили врознь, и мы приступили къ допросу, начавъ съ того, который попался къ намъ первый. Ему было не боле семнадцати лтъ, и безразсудная отвага, съ которою пустился онъ впереди своихъ боле осторожныхъ товарищей, вполн объяснилась его молодостью и неопытностью. Впрочемъ, эта хвастливая смлость совершенно оставила его, когда онъ увидлъ себя въ плну. Блдный, какъ смерть, въ безмолвіи озирался онъ вокругъ, и видно было, что ужасъ подавилъ въ немъ даже способность мышленія. Все происходившее вокругъ него тяготло надъ нимъ, какъ мучительный кошмаръ, въ которомъ не могъ онъ самъ-себ дать отчета. Я старался ободрить его ласковыми словами, долго оставались они для него непонятными, наконецъ, онъ упалъ на землю, залился слезами и со всмъ краснорчіемъ, которое только можетъ внушить отчаяніе, началъ умолять, чтобъ пощадили его жизнь. Въ сношеніяхъ своихъ съ Кенисарою онъ не хотлъ признаться и разсказалъ намъ какую-то нелпую исторію, которую, какъ видно, не усплъ приготовить заблаговременно, и потому она наполнена была противорчіями. Видя, что на него не дйствуютъ ни угрозы, ни общанія пощады въ случа признанія, мы обратились ко второму плннику и съ перваго раза объявили ему, что намъ уже извстно, что они вс кенисаринскіе люди, что первый плнникъ намъ призвался въ этомъ и что запирательство только накличетъ бду на ихъ головы. Эта уловка имла желанный успхъ. Мало-по-малу мы вывдали, что они посланы были Кенисарою, за нсколько дней до того, для развдыванія о русскомъ отряд и что аулы хищника расположены на Большомъ-Туртъ. Для настиженія ихъ, мы ршились выступить съ Улутау вечеромъ того же дня.

VI.

Только-что распространилась по отряду всть о выступленіи, какъ вс съ радостною живостію принялись длать свои приготовленія къ походу. Надежда скоро догнать хищниковъ и, потомъ, раздлавшись съ ними, возвратиться назадъ въ благословенную Сибирь, одушевляла каждаго. Наши походные сборы не требовали много времени, у насъ давно уже все было готово, одно только солнце мшало опуститься за утесы, а мы не хотли выступить ране вечера. Вожаки объявили, что должно сдлать переходъ верстъ въ 60 безъ воды и потому нельзя иначе идти, какъ ночью. Въ дневной жаръ, этотъ безводный переходъ совершенно измучилъ бы нашихъ лошадей, которыя только-что успли тогда отдохнуть отъ прежняго пути.
Я не могъ, безъ нкоторой грусти, смотрть на улутаускія долины. Мысль, что, по всей вроятности, я никогда ихъ уже боле не увижу, не позволяла мн разстаться съ ними равнодушно. Правда, что съ перваго раза он показались мн очень-непривлекательными, но я провелъ въ нихъ нсколько покойныхъ, почти беззаботныхъ дней, которые, какъ самъ я предугадывалъ, останутся отмченными свтлою чертою въ моей памяти. Эти мирные дни, обильные чувствованіями и мечтами, сблизили меня съ Улутау. Часто взбирался я на самыя крутыя возвышенности, чтобъ камнемъ означить на скалахъ свое имя. Многіе смются надъ страстію путешественниковъ всюду писать свои безвстныя имена, но право, не знаю, почему объясняютъ славолюбіемъ эту дорожную эпидемію. Мн кажется, что тутъ совершенно другая причина: каждый человкъ ищетъ во всемъ сочувствія, онъ хочетъ, чтобъ даже бездушные предметы съ нимъ симпатизировали. Грустно думать, унося въ душ своей воспоминаніе о какомъ-нибудь мст, что самъ не оставляешь въ немъ по себ никакого слда. По-этому, мн кажется, что тотъ старается только удовлетворить тайной потребности души своей, кто придумываетъ, гд бы попрочне написать свое имя. Я живо представлялъ себ, какъ Улутау, оживленный, въ-продолженіе недль, пребываніемъ на немъ отряда, часа черезъ два, когда мы двинемся въ походъ, снова погрузится въ обычное свое безмолвіе и прійметъ пустынный видъ свой. Быть-можетъ, боле полугода пройдетъ прежде, чмъ опять кто-нибудь нарушитъ глубокое уединеніе могилы едигеской и вспугнетъ сайгъ, которыя ждутъ только нашего удаленія, чтобъ снова принять эти зеленыя долины въ полное свое владніе.
Часу въ седьмомъ вечера, мы вс уже были на коняхъ, авангардъ нашъ ушелъ впередъ, вслдъ за нимъ и мы тронулись съ мста. Погода была чудесная, за неб ни одного облачка.— Казалось, что вся природа наслаждалась дуновеніемъ прохладнаго втерка и отдыхала отъ утомительнаго дневнаго зноя. Я такъ уже привыкъ видть съ собою только небольшую горсть людей, провожавшихъ меня отъ Джаркани-Агача до Улутау, что теперь отрядъ, при которомъ я находился, казался мн цлою арміею. Пики, шашки и ружья, вычищенныя надосуг на славу, сверкали молніями на заходящемъ солнц. Рзкую противоположность съ щеголевато-одтыми Казаками составляли наши плнники, которыхъ посадили мы на самыхъ плохихъ лошаденокъ, чтобъ удалить отъ нихъ всякій соблазнъ къ побгу. Плнники эти обвернуты были въ старые войлоки, потому-что во время нападенія вся прежняя одежда ихъ была изорвана въ клочки. Каждый изъ нихъ связанъ былъ по рукамъ и по ногамъ. Казаки держали на поводу клячь, на которыхъ они хали. Плнники должны были служить намъ вмсто вожатыхъ и общали довести насъ прямо до ауловъ Кенисары. По сторонамъ отряда шло нсколько нитокъ верблюдовъ, которые оглашали окрестности своимъ ревомъ, выражавшимъ крайнее неудовольствіе и сожалніе объ улутаускомъ приволь. Наконецъ, по всему полю разсыпаны были наши отрядные Киргизы, которыхъ тщетно старались мы заставить слдовать въ какомъ-нибудь порядк. Многіе изъ нихъ хали въ небольшихъ кучкахъ, и ядромъ каждой изъ этихъ кучекъ служилъ какой-нибудь краснобай, привлекавшій къ себ слушателей или повствованіемъ о своихъ собственныхъ приключеніяхъ, которымъ никто не врилъ, или сказками, которымъ вообще вс врили очень-добродушно. Героемъ этихъ сказокъ обыкновенно бывалъ какой-нибудь балванъ {Исковерканное персидское слово негливанъ, что значитъ богатырь. Этимъ совершенно объясняется: ‘и теб Тмутораканскій болванъ’, которое казалось темнымъ для многихъ коментаторовъ Слова о плку Игоревомъ.}, одаренный необычайною силою и воюющій съ волшебнымъ міромъ. Но не вс Киргизы поддавались привлекательности разсказовъ, многіе заране уже пугались мысли о встрчъ съ непріятелемъ и благоразумно вертлись около пушекъ, какъ-бы стараясь обезпечить для себя ихъ благорасположеніе и защиту отъ опасности во время боя. Нельзя представать себ, съ какимъ почтительнымъ трепетомъ смотрятъ Киргизы на артиллерію. Имъ кажется, что пушки обладаютъ безпредльнымъ разрушительнымъ могуществомъ и едва-ли не признаютъ они ихъ существами разумными. Въ дл, обыкновенно вс Киргизы, находящіеся при отряд, начинаютъ толпиться около пушекъ. Имъ кажется, что всего безопасне быть вблизи этихъ могучихъ союзницъ, и съ трудомъ можно отогнать богатырей даже отъ дула заряженныхъ орудіи.
Не смотря на эту трусость, Киргизы наши разодлись въ походъ такъ же великолпно, какъ на праздникъ. Многіе изъ нихъ не замнили даже своихъ народныхъ халатовъ изъ алаго сукна другою какою-нибудь одеждою, боле простою и боле приличною для походнаго времени Это придавало странную пестроту нашему отряду. Красные платки, которыми обвернуты были головы многихъ, очень шло къ смуглымъ лицамъ ихъ и напоминали собою турецкія фески. На другихъ надты были черкесскія шапки, съ мохнатымъ околышкомъ, такихъ преувеличенныхъ размровъ, что вся шапка походила на колоссальный ненапудренный парикъ временъ Фронды и Лудовика XIV. Впрочемъ, все это относится только къ тмъ, которые были побогаче и рады случаю блеснуть передъ русскими офицерами роскошью своихъ нарядовъ. Вс остальные одты были въ лохмотья, которыми не совсмъ удавалось имъ прикрывать свою наготу. Главное вооруженіе этихъ воиновъ состояло въ пик, то-есть, въ предлинной жерди, къ которой прикрпленъ желзный наконечникъ. У многихъ, пики эти были до того длинны, что, Вроятно, дйствовать ими чрезвычайно затруднительно, но каждый Киргизъ полагаетъ родъ point d’honneur въ томъ, чтобъ перещеголять своего товарища длиною пики. Сверхъ-того, многіе вооружены были топорами съ длинною рукояткою, саблями самыхъ разнообразныхъ видовъ и, наконецъ, нкоторые ружьями съ фитилемъ вмсто кремня или пистона.
Я не усплъ еще оглядть порядкомъ нашихъ спутниковъ, какъ солнце сло и сумерки скоро сгустились въ темную, безлунную ночь. Никогда не забуду я этой ночи! Топотъ коней и людской говоръ слились въ одинъ неопредленный ропотъ, похожій на шумъ спокойно текущей большой рки. Темный грунтъ степи сливался съ воздушнымъ мракомъ и ничего не было на земл, что могло бы остановить на себ взоры. Стоило только дать волю воображенію, чтобъ представить себ, что несешься, какъ Каинъ Байрона, въ пустот, до которой не досягаетъ свтъ солнечный. За то, тмъ роскошне убраннымъ казался сводъ небесный. Чрезвычайная сухость воздуха придавала чудную яркость звздамъ. Даже т изъ нихъ, которыя вовсе не замтны при обыкновенномъ состояніи атмосферы, ясно видны были въ эту ночь. Никогда и нигд еще звздное небо не производило на меня такого глубокаго впечатлнія, какъ въ киргизскихъ пустыняхъ. Эта великолпная лазурь, испещренная золотомъ и алмазами, предъ которою ничто вс сокровища земныя, составляла полную противоположность съ бдною степью, которой непривлекательный видъ, въ-продолженіе цлаго дня, печалилъ наши взоры!
Я сказалъ уже, что мстность не представляла намъ никакихъ предметовъ, по которымъ мы могли бы оріентироваться и держаться надлежащаго пути. За то, небо указывало намъ нашу дорогу такъ же опредленно, какъ въ другихъ мстахъ самыя подробныя надписи на дорожныхъ столбахъ. Всмъ Киргизамъ, безъ-исключенія, извстно положеніе полярной звзды, которую они называютъ темир-казыкъ, то-есть, желзный колъ. Вожаки обыкновенно замчаютъ, какое положеніе должно принять относительно этой звзды, чтобъ перейдти отъ такого-то мста на другое. Ставъ такъ, чтобъ эта звзда была прямо передъ глазами, или противъ праваго уха, или противъ затылка, или, наконецъ, въ другомъ извстномъ положеніи, вожакъ ведетъ отрядъ въ самую темную ночь въ полной увренности, что не собьется съ дороги и только по временамъ поглядываетъ на звзду, чтобъ поврить направленіе. Само-собою разумется, что Киргизы не имютъ понятія о нашихъ географическихъ картахъ, которыя такъ помогаютъ памяти, и тмъ удивительне должна казаться способность вожаковъ запоминать вс эти направленія, побывавъ разъ въ какомъ-нибудь мст. Если небо пасмурно и не видать полярной звзды, то отъисканіе пути становится гораздо затруднительне, но и тутъ смышленые вожаки находятъ способъ выпутаться изъ недоумнія. Они, при отъзд, замчаютъ, съ которой стороны дуетъ втеръ и пользуются имъ для сохраненія принятаго однажды направленія. Не то, ощупываютъ въ темнот стороны какого-нибудь бугорка и та, которая сыре другихъ, показываетъ имъ, гд сверъ. Я не разъ также удивлялся искусству ихъ опредлять, сколько времени остается еще до разсвта, по различному относительному положенію звздъ Большой-Медвдицы, которую Киргизы называютъ созв&#1123,здіемъ семи воровъ. Само-собою разумется, что положеніе этихъ звздъ, въ одинъ и тотъ же часъ ночи, измняется съ временемъ года, но тмъ не мене опытные вожаки успваютъ все это сообразить въ одинъ мигъ и опредлятъ вамъ время такъ же врно, какъ по карманнымъ часамъ.
Мы двигались цлую ночь безостановочно, по временамъ только слзая съ лошадей и ведя ихъ въ поводу. Мало-по-малу, звзды начали гаснуть на неб, заря заалла на краю горизонта и наконецъ солнце взошло во всемъ своемъ блеск. Прохлада исчезла вмст съ сумерками, вскор жаръ сдлался несноснымъ. Степь представилась намъ совершенно въ новомъ видъ, еще боле печальномъ, чмъ когда-нибудь прежде. Нигд не замтно было ни малйшей неровности. Мстность была гладка, какъ поверхность стоячей воды или бильярда и всюду усянна мелкими камышками и окаменлыми раковинами. Изрдка только можно было замтить какую-нибудь тощую, одинокую былинку, впрочемъ, все было совершенно-безплодно и сухо. Если хотите составить себ самое врное понятіе о кра, въ которомъ мы тогда находились, то представьте себ московское шоссе расширившимся до самаго пересченія съ небосклономъ. Нигд не замчали мы слдовъ какого бы то ни было животнаго, птицы даже не оживляли собою воздуха. За то вс гады, къ которымъ человкъ чувствуетъ непреодолимое, инстинктивное отвращеніе, владли этимъ краемъ, какъ неоспоримою своею собственностію. Безчисленное множество ящерицъ, самыхъ уродливыхъ формъ, вились подъ ногами лошадей, огромныя жабы тяжело перепрыгивали съ одного камешка на другой, мохнатые тарантулы спшили скрыться въ своихъ вертикальныхъ норкахъ. Нсколько разъ замчалъ я и скорпіоновъ, старинныхъ моихъ кавказскихъ знакомцевъ. Безпрестанно казаки и Киргизы слзали съ лошадей, чтобъ бить попадавшихся змй, что, по ихъ общему мннію, есть самое богоугодное дло.
Жаръ и утомленіе начали клонить всхъ насъ ко сну, и мы съ нетерпливымъ любопытствомъ безпрестанно приподнимались на стременахъ, чтобъ завидть колодцы, на которыхъ, какъ говорили намъ вожаки, должны мы были остановиться, чтобъ покормить и напоить лошадей. Наконецъ, показалось нсколько зеленыхъ пятенъ, означавшихъ положеніе колодцевъ и мы ускорили шагъ, мечтая о прохлад юртъ и о сладкомъ упоеніи посл безсонной ночи. Представьте же себ нашу досаду, когда вожаки, нсколько опередившіе насъ для осмотра мста, воротились назадъ съ убійственнымъ извстіемъ, что должно идти дале, потому-что вода въ колодцахъ испорчена накиданною въ нихъ падалью. Это самое употребительное военное средство у Киргизовъ и, должно сказать, самое дйствительное въ тамошнемъ кра. Везд, гд только можно предполагать, что будутъ проходить наши отряды, стараются они испортятъ воду, кидая въ колодцы дохлыхъ лошадей и собакъ. Слава Богу еще, что мышьякъ дорогъ на линіи, а то разбойники, конечно, постарались бы поподчивать насъ и этимъ лакомствомъ. Нечего было длать. Какъ ни устали наши лошади и мы сами, но должно было идти дале. Вожаки сказали намъ, что впереди, верстахъ въ 20, есть озеро, въ которомъ бываетъ пресная вода весною и что, можетъ-быть, вода въ немъ еще не совершенно высохла. Это можетъ-быть не слишкомъ было утшительно, но доле оставаться на колодцахъ было невозможно, потому-что самый воздухъ вокругъ нихъ наполненъ былъ заразительными міазмами. Если бы кто могъ взглянуть тогда на нашъ отрядъ со стороны, то каждый изъ насъ, вроятно, напомнилъ бы ему собою рыцаря печальнаго образа, да и лошади наши сдлались совершенными россинантами. Для облегченія ихъ, мы пошли пшкомъ, ведя ихъ въ поводу и стегая безъ милосердія нагайками попадавшихся намъ змй и ящерицъ, чтобъ хоть на комъ-нибудь да выместить свое зло.
Былъ уже часъ 11-й утра. Солнце палило насъ какъ-будто сквозь зажигательное стекло. На неб не видать было ни одного облачка, которое могло бы, хоть на нсколько минутъ, защитить насъ отъ раскаленныхъ лучей, въ воздух не происходило ни малйшаго движенія, которое сколько-нибудь умряло бы жаръ. Нельзя было хать верхомъ безъ того, чтобъ не уступить вліянію сна, оставалось идти пшкомъ, чтобъ поддерживать свою бодрость. Война съ змями также способствовала къ тому, чтобъ разгонять нашъ сонъ. Нигд еще не видалъ я такого множества этихъ пресмыкающихся, хотя, нсколько лтъ тому назадъ, мн удалось даже постить Луганскую-Степь {Въ Закавказскомъ Кра.}, которая славится на цломъ Восток множествомъ своихъ змй. Жаръ и усталость произвели во мн какое-то оцпенніе, которое еще боле увеличивалось единообразіемъ зрлища и мрнымъ бряцаньемь лошадиныхъ подковъ о камешки. Вдругъ замтилъ я въ сторон, не въ дальнемъ отъ себя разстояніи, огромное поле, которое, какъ показалось мн, покрыто было снгомъ ослпительной близны. Не смотря за всю необыкновенность этого зрлища, я долго глядлъ на него безъ особеннаго вниманія. Марево съиграло уже со мною, въ-продолженіе степнаго похода, столько шутокъ, что я сдлался ужаснымъ скептикомъ въ-отношеніи къ чувству зрнія. Но тутъ напрасно обвинялъ я марево. Дло было въ томъ, что мы шли по берегу совершенно-высохшаго солянаго озера, на дн котораго соляные кристаллы расположились сплошною массою, въ нсколько футовъ толщиною. Соль была безъ всякой примси и могла прямо съ земли служить приправою для пищи. Какъ не врить посл этого примтамъ? Говорятъ, что разсыпанная соль предвщаетъ бду и, дйствительно, природа, разсыпавъ въ изобиліи соль по всей этой части Киргизской-Степи, обрекла ее вчному безплодію и отчужденію. Изрдка только появляется человкъ въ этихъ солевыхъ пустыняхъ и ропщетъ на судьбу свою, находясь въ нихъ, и спшитъ выбраться куда-нибудь въ другой край, боле благопріятный для жизни. Я отворотилъ голову въ сторону отъ солянаго поля, потому-что солнечный свтъ, отраженный кристаллами, совершенно нестерпимъ для глазъ. Въ-послдствіи, эти соляныя поля встрчались намъ почти на каждомъ шагу. Они, вмст съ сухими озерами, поросшими цлыми лсами камыша, составляютъ отличительную принадлежность огромнаго пространства, которое тянется къ востоку отъ Каспійскаго-Моря, по сверную сторону Усть-Урта, Аральскаго-Моря и до самаго Балхаша, нося различныя мстныя названія: Рын-Песковъ, Большихъ и Малыхъ-Барсуковъ, Кызылкума, Каракума и, наконецъ, Бед-Пак-Далы или Голодной-Степи. Послднее названіе кажется самымъ приличнымъ для всего этого края.
Наконецъ, мы дошли до озера, о которомъ говорили наши вожаки. Оно густо поросло камышомъ, имвшимъ нсколько саженей вышины. Мы надялись, что гд-нибудь, въ средин озера, осталось еще нсколько лужъ пресной воды, для насъ и для лошадей нашихъ, но поверхность его простиралась на нсколько квадратныхъ верстъ и не такъ-легко было отъискать эти лужи, скрытыя въ камыш. Часть отряда расположилась по берегамъ, въ готовности отразить всякое не чаянное нападеніе, другая для отъисканія воды разсыпалась по всему озеру, слдуя по узенькимъ тропинкамъ, проложеннымъ кабанами, которые обыкновенно водятся въ камышахъ. Я похалъ по одной изъ этихъ тропинокъ. Ничего не могло быть отрадне тни, которую представлялъ мн густой лсъ камыша, надобно провести нсколько часовъ въ раскаленной степи, чтобъ постигнуть это наслажденіе. Перекликиванія Казаковъ, которые вс закрыты были другъ отъ друга камышомъ, напоминали мн наши русскія прогулки по лсамъ, за грибами. Наконецъ, раздался радостный крикъ: вода! вода! мы вс собрались на голосъ и увидли нсколько лужъ, въ которыхъ была почти совершенно зацвтшая вода, очень-непріятная на вкусъ, но разбирать тутъ было нечего и мы обрадовались находк, какъ дорогому кладу. По-крайней-мр, нтъ необходимости идти дале и можно отдохнуть посл 80 ти верстнаго перехода. Впрочемъ, это усиленное движеніе не обошлось намъ даромъ: два верблюда отъ утомленія немогли слдовать за отрядомъ и брошены были на дорог. Киргизы тотчасъ же прокололи ихъ пиками и вырзали изъ нихъ нсколько кусковъ мяса для своего обда. Это самый неприхотливый народъ въ-отношеніи къ пищ, и продовольствовать ихъ во время похода нисколько не затруднительно. Палыхъ лошадей и верблюдовъ дятъ они весьма-охотно и не чувствуютъ, отъ-того никакихъ дурныхъ послдствій. Ихъ стряпанье также весьма просто и удобно въ военное время. Обыкновенно кладутъ они куска два-три сыраго мяса на лошадь подъ сдло и, прохавъ на ней нсколько десятковъ верстъ, находятъ мясо размягченнымъ и совершенно-готовымъ въ пищу. Не думаю, чтобъ кто-нибудь изъ нашихъ гастрономовъ ринился попробовать этого киргизскаго стряпанья.
Мы расположились лагеремъ у самыхъ окраинъ озера, гд отъ остававшейся еще нкоторой сырости трава росла довольно густо. Только-что поставили юрты, какъ наши Киргизы собрали вс желзныя вещи, находившіяся въ отряд: котлы, стремена и проч. и начали бряцать ими, сопровождая это бряцанье крикомъ и визгомъ. Это шяривари, продолжавшееся минутъ съ пять, имло цлію разогнать всхъ змй, находившихся вблизи и говорятъ, что средство это, дйствительно, оказывается успшнымъ. Не довольствуясь имъ, Киргизы опоясали мсто всего лагеря тонкою веревочкою, сплетенною изъ конской шерсти. По ихъ мннію, зми никакъ не могутъ переползти чрезъ эту веревочку. Предохранивъ себя такимъ-образомъ отъ нашихъ опасныхъ сосдей, мы вс, кром караульныхъ, предались сну, въ которомъ чувствовали крайнюю необходимость.
Проснувшись чрезъ нсколько часовъ, я убдился въ дйствительности мръ, принятыхъ Киргизами противъ змй. Вся юрта наполнена была ящерицами и жабами, которыя, вротятно, такъ же, какъ и мы, искали въ ней спасенія отъ палящаго зноя — но зми не было ни одной. Впрочемъ, общество и тхъ двухъ родовъ гадинъ было не совсмъ по нашему вкусу, въ особенности же потому-что он очень любили прятаться въ положенное платье и сапоги. Одваясь, случалось иногда испытывать очень непріятныя ощущенія.
Вода изъ озера была такого противнаго вкуса, что я ршился для питья замнить ее кумысомъ. Сначала вкусъ и въ особенности запахъ этого знаменитаго киргизскаго напитка мн очень не нравились, но въ скоромъ времени я привыкъ къ нему и, въ-самомъ-дл, въ жаръ онъ очень-хорошо утоляетъ жажду. На-счетъ цлительныхъ его качествъ не могу вамъ сказать ничего врнаго, потому-что я въ то время былъ совершенно-здоровъ и не имлъ надобности пить его, какъ лекарство. Въ Омск, многіе почитаютъ кумысъ универсальнымъ средствомъ противъ всхъ вообще болзней, и съ наступленіемъ весны сибирскіе malades imaginaires обоего пола начинаютъ пить его бочками сороковыми. Одинъ, всми уважаемый въ Сибири, докторъ также много говорилъ мн о чудныхъ лечебныхъ свойствахъ кумыса, и я совтовалъ бы почтенному доктору стяжать себ славу Ганеманна и Присница, положивъ основаніе новой систем леченія — кумысопатической.
Вечеромъ, Киргизамъ вздумалось позабавиться охотою. Вокругъ насъ водились цлыя стада кабановъ, что доказывалось множествомъ проложенныхъ ими тропинокъ и количествомъ сломаннаго камыша въ тхъ мстахъ, гд эти животныя любятъ валяться. На счастье охотниковъ подулъ довольно-сильный втеръ. Пользуясь имъ, они расположили въ камыш густую цпь людей, которые отдлили собою довольно-значительное пространство отъ остальной части озера. По опушк камыша стали также конные люди, которые должны были выгнанныхъ кабановъ загонять дале въ поле. По данному сигналу, охотники, находившіеся въ камыш, вдругъ зажгли его и пламя съ трескомъ и свистомъ побжало по направленію втра. Чрезъ нсколько минутъ вдругъ выбжали изъ камыша кабановъ шесть, которые, спасаясь отъ пламени, устремились въ открытое поле. Тогда охотники, бывшіе верхами, съ крикомъ поскакали за ними, преслдуя ихъ своими длинными пиками. Только двухъ кабановъ успли мы угнать въ поле, прочіе снова ушли въ камышъ. Охота продолжалась довольно-долго. Кабаны бжали гораздо скоре, чмъ наши лошади, которыя едва успли отдохнуть посл продолжительнаго перехода. Безъ сомннія, они ушли бы отъ насъ, еслибъ не старались воротиться въ камышъ и чрезъ то не были принуждены длать безпрестанно повороты, въ чемъ они до чрезвычайности неловки. Охотникамъ, посл продолжительной гонки, удалось, наконецъ, заколоть ихъ нсколькими ударами пикъ. Вечеромъ, вс казаки лакомились кабаньимъ мясомъ, къ которому Киргизы не прикоснулись, какъ къ запрещенному закономъ. Вообще, я не замчалъ, чтобъ Киргизы ли какую-нибудь дичь, кром саегъ. Тмъ не мене, вс они страстные охотники, и мы никакъ не могли удержать ихъ, чтобъ они не скакали за всякимъ попадавшимся имъ звремъ и не утомляли по пустому своихъ лошадей. Безпрестанно приносили они намъ въ подарокъ пойманныхъ волчатъ. Само-собою разумется, что мы не знали, что длать съ этими милыми животными, а между-тмъ, по общепринятому обычаю, должны были отдаривать охотниковъ нюхательнымъ табакомъ и сигарами.
На другой день, мы поднялись съ восходомъ солнечнымъ и двинулись впередъ. Направленіе пути нашего шло на сверо-западъ, по теченію нсколькихъ ручьевъ, которые вс носятъ одно общее названіе Джиланчиковъ, т. е. змекъ — названіе, данное имъ отъ множества змй, водящихся по ихъ берегамъ. Степь не имла уже того характера совершеннаго безплодія, который представляла она намъ въ первый день по выступленіи изъ Улутау. По-крайней-мр, снова показалась майсара, кое-гд ковыль и довольно-сносные корма по окраинамъ плсовъ, которые обозначали собою теченіе Джиланчиковъ. Мы шли какъ-можно-скоре, чтобъ Кенисара не усплъ еще провдать о томъ, что нами перехвачены его чалганчи, и не бжалъ съ Большаго-Тургая до нашего прихода. Въ скоромъ времени, мы попали на слды его ауловъ, проходившихъ по этимъ мстамъ съ мсяцъ тому назадъ. По множеству валявшихся бараньихъ костей и по цлымъ кучамъ золы легко было узнавать, гд останавливались на ночлегъ хищники. Мы рады были бы идти день и ночь, чтобъ скоре догнать ихъ, но должны были удержать свое нетерпніе, чтобъ совершенно не измучить лошадей и верблюдовъ. Усиленные переходы, скудность кормовъ и испорченная вода начинали уже оказывать на нихъ свое губительное вліяніе. Каждый день должны мы были бросать по нскольку штукъ, которыя за истощеніемъ не могли дале слдовать. Это давало мятежникамъ большой перевсъ надъ ними. Они имли въ распоряженіи своемъ множество лошадей и постоянно могли замнять усталыхъ свжими, между-тмъ, какъ мы находились вдали отъ линіи и должны были довольствоваться только тми средствами, которыя находились въ самомъ отряд. По мр приближенія нашего къ Тургаю, мы все принимали боле и боле предосторожностей противъ непріятеля. Переходили съ мста на мсто не иначе, какъ ночью, потому-что днемъ столбъ пыли, поднимавшійся при движеніи отряда, виднъ былъ въ ясную погоду за нсколько десятковъ верстъ. Не смотря на вс эти предосторожности, хищники провдали о нашемъ приближеніи, и вотъ по какому именно случаю.
Намъ оставалось еще перехода два до Большаго-Тургая, какъ вдругъ прискакалъ къ намъ, сломя голову, одинъ изъ нашихъ чалганчей. Онъ былъ такъ испуганъ, что мы долго не могли добиться отъ него никакого толка. Наконецъ, прерывающимся отъ страха голосомъ, разсказалъ онъ намъ, что онъ и два товарища его, похавъ для осмотра мстности, верстахъ въ сорока отъ отряда, наткнулись на многочисленную шайку, состоявшую, по-крайней мрь, человкъ изъ ста верховыхъ людей о-дву-конь. Люди эти, завидвъ чалганчей, пустились за ними въ погоню, но такъ-такъ лошади разскащика были лучше прочихъ, то онъ самъ усплъ ускакать, хотя и принужденъ былъ бросить одну изъ нихъ. Товарищи же, какъ онъ полагалъ, захвачены въ плнъ. Тотчасъ снарядили мы партію изъ 25 человкъ казаковъ на лучшихъ коняхъ для преслдованія хищниковъ, и я самъ отправился съ этою партіею. Прохавъ верстъ пять, встртили мы еще чалганча, также на одномъ кон — другаго бросилъ онъ за усталостію. Этотъ чалганчи повторилъ слышанное уже нами, но такъ-какъ онъ былъ похладнокровне своего товарища, то сто верховыхъ людей превратились въ его разсказ въ двадцать. Не оставалось сомннія, что третій чалганча, по имени Бэджамъ, дйствительно попался въ руки разбойниковъ. Мы дохали до самаго того мста, гд видны были слды ихъ, но нигд не встртили Баджима. Разбойники, вроятно, уже были тогда верстахъ въ пятидесяти отъ насъ, и какъ ни жаль было намъ бднаго нашего чалганчи, но длать было нечего, и мы присоединилось къ отряду, который, между-тмъ, тронулся уже съ мста и усиленнымъ движеніемъ приближался къ Тургаю.
Теперь было излишнимъ стараніе скрывать отъ мятежниковъ наше приближеніе: они не могли уже не знать о немъ. Чтобъ скоре настигнуть ихъ, мы шли, не разбирая времени дня, и давая нашимъ лошадямъ на пять часовъ пути только по два часа отдыха. Эта пропорція почитается опытными въ степныхъ походахъ казаками и Киргизами за самую сносную для лошадей, но само-собою разумется, что мы не могли соблюдать es во всей строгости, потому-что должны были соображаться съ положеніемъ воды и кормовъ. Впрочемъ, послдніе, но мр приближенія нашего къ Тургаю, становились все лучше и лучше. Мы никого не встрчали на пути нашемъ, но почти на каждомъ шагу находили свжіе конскіе слды. Очевидно было, что вокругъ насъ разъзжаютъ кенисаринскіе чалганчи и наблюдаютъ за нашимъ движеніемъ, но гоняться за ними мы не имли никакой возможности. Притомъ, наши Киргизы такъ были напуганы близостію мятежниковъ, что не смли уже ни на шагъ удаляться отъ отряда и только старались быть поближе къ пушкамъ. Ночью, не разъ видали мы сыпавшіяся вдали искры. Это — обыкновенный киргизскій сигналъ. Каждый чалганчи иметъ при себ кремень и огниво, и, выская огонь, даетъ знать своимъ товарищамъ о своемъ положенія.
Наконецъ, пришли мы на Большой-Тургай, къ броду Тои-Кайма. Время было вечернее. Берега Тургая довольно-гористые и растительность на нихъ такъ сильна, что все мсто похоже было на искусственно-разведенный садъ. Множество шиповпиковъ, усянныхъ цвтами, и кустарниковъ съ листочками прекраснаго серебристаго цвта, называемыхъ Киргизами Эжик-Эай, разсяно по всему протяженію береговъ. Я не могъ налюбоваться этою картиною, которая мгновенно переносила насъ изъ пустой, безплодной степи совершенно въ другой край, благословенный природою. Вдругъ раздался жалобный крикъ Киргизовъ, спустившихся къ рк, для отъисканія брода. Я поскакалъ на этотъ крикъ и глазамъ моимъ представился обнаженный и обезглавленный трупъ, въ нкоторомъ отъ него разстоянія лежала отрубленная голова, по которой мы узнали участь, постигшую захваченнаго Баджима. Весь трупъ покрытъ былъ ранами, во многихъ мстахъ носилъ онъ на себ слды обжоги. Видно было, что несчастный подвергся ужаснйшимъ истязаніямъ прежде, чмъ ударъ топора прескъ его жизнь. Вроятно, разбойники съ тмъ намреніемъ кинули свою жертву подл брода, чтобъ навести ужасъ на нашихъ Киргизовъ и показать имъ, какая участь ждетъ ихъ за приверженность къ Русскимъ. Кенисара, какъ кажется, хорошо зналъ характеръ своихъ земляковъ, придумавъ это средство. Въ-самомъ-дл, ими овладло чрезвычайное уныніе, и они начали боле поглядывать назадъ, въ ту сторону, гд были ихъ семейства и родные аулы, чмъ впередъ, гд ждала ихъ схватка съ разбойниками. Совсмъ другое дйствіе произвело это зрлище на казаковъ. Видно было, какъ кровь закипла въ ихъ жилахъ отъ гнва, и какъ жаждали они раздлаться по-свойски съ убійцами. Эта печальная находка не задержала однако насъ ни на минуту. Мы тотчасъ же начали переправлять верблюдовъ на противоположный берегъ, переправа заняла довольно-много времени. Между-тмъ, Киргизы рыли могилу для убитаго и одвали его въ кусокъ бязи. Тонкій серпъ только-что родившагося мсяца освщалъ эту картину. Покойника опустили безъ всякихъ обрядовъ въ вырытую могилу, закидали ее хворостомъ, и Киргизы переправились вслдъ за нами на другой берегъ Тургая.
Тамъ ожидала насъ новая опасность, поважне всхъ прежнихъ. Только-что сумерки сгустились, какъ мы увидли по всему краю горизонта яркое зарево, которое съ каждымъ мгновеніемъ становилось свтле и видимо къ намъ приближалось. Опытные казаки тотчасъ же догадались, что мятежники, для удержанія нашего наступленія, зажгли степь. Слишкомъ полтора мсяца уже не было ни капли дождя, и густая трава по Тургаю превратилась въ самое сухое сно. На бду нашу, прямо въ лицо намъ дулъ сильный втеръ. Конечно, чтобъ спастись отъ огня, стоило только обратно переправиться чрезъ Тургай, но это повлекло бы. за собою большую потерю дорогаго времени, да притомъ и переправа въ темнот не совсмъ безопасна. Мы прибгли къ другому средству. Казаки и Киргизы разочли, что палъ добжитъ до насъ не ране, какъ чрезъ часъ — этого достаточно было, чтобъ обезопасить себя отъ огня. Мы поспшно отошли версты на дв отъ берега Тургая, прямо на встрчу пожара, и тамъ остановились. Тотчасъ же казаки и Киргизы выстроились въ одну длинную линію. Каждый добылъ огня и вс вмст дружно зажгли сухую траву передъ собою. Съ полминуты пламя какъ-будто колебалось охватить предоставленную ему добычу, но вотъ, въ одномъ мст, взвилась въ воздухъ огненная змйка, къ ней пристала другая, третья, и минуты чрезъ дв, широкій огненный потокъ устремился отъ насъ къ Тургаю. Иногда, густые клубы дыма заслоняли отъ насъ пламя, которое пряталось на время въ землю, чтобъ потомъ съ новыми силами и новою яростію устремиться впередъ. Нельзя было не любоваться этимъ великолпнымъ зрлищемъ, но оно продолжалось недолго. Втеръ угналъ отъ насъ пожаръ, который спустился потомъ къ самой рк и исчезъ въ крутыхъ берегахъ ея. Мы такъ занялись нашимъ дломъ, что не обратили никакого вниманія на то, что происходило позади насъ. Какой-то странный гулъ, похожій на отдаленный шумъ водопада или на топотъ многочисленной скачущей конницы, заставилъ насъ оглянуться назадъ, и картина степнаго пожара открылась передъ нами во всемъ своемъ страшномъ величіи. Казалось, что втеръ разгуливалъ по огненному морю. Волны пламени, то высоко поднимались вверхъ и освщали собою огромное пространство степи, то падали на землю, какъ-бы утомленныя своей борьбою съ темнотою ночи. Стаи волковъ и саегъ, по-временамъ, проносились между нами, спасаясь отъ пожара, и присутствіе людей не наводило на нихъ обычнаго страха. Коршуны съ громкимъ крикомъ кружились надъ отрядомъ, какъ-бы упрекая насъ за эту войну, которая распространяла яростныя опустошенія свои на всю природу!
Мы отступили къ Тургаю по выжженному нами пространству и спокойно ожидали тамъ прекращенія пожара. Въ скоромъ времени, палъ добжалъ до той линіи, гд мы прежде стояли. Втеръ донесъ до насъ удушливыя облака дыма, но огонь не смлъ переступить чрезъ завтную черту. Не находя себ боле пищи, онъ кружился на одномъ мст, какъ-бы отъискивая себ дорогу, и потомъ угасъ почти мгновенно. Ночь показалась намъ еще темне посл яркаго свтя, который такъ долго представлялся глазамъ нашимъ. Мы тотчасъ же двинулись впередъ. Въ скоромъ времени, втеръ совершенно разогналъ дымныя облака, снова открылось предъ нами чистое небо, и на немъ наша путеводительница — полярная звзда.
Часа за два до восхода солнца, мы остановились на небольшомъ озер, возл котораго уцлло еще нсколько травы отъ ночнаго пожара. Разсвтъ озарилъ предъ нами картину, печальне которой едва ли можетъ создать себ человческое воображеніе. Вся степь была единообразнаго чернаго цвта, не видать было предловъ опустошенію, могильная тишина царствовала вокругъ васъ и ни одна птичка не привтствовала пніемъ своимъ утренней зари. Казалось, что все погибло, и мы одни только пережили всеобщее истребленіе. Впрочемъ, я недолго смотрлъ на все это. Глаза слипались отъ усталости, я бросился, не раздваясь, на землю, и въ скоромъ времени благодтельный сонъ перенесъ меня вдаль отъ Киргизской-Степи.
Недолго онъ продолжался. Всеобщая суматоха въ лагер разбудила меня. Сначала не могъ я понять, въ чемъ дло, но услышавъ, въ числ прочихъ криковъ, слово нападеніе! очнулся отъ сонливости. Въ нсколько минутъ, мы совершенно приготовились встртить давно жданныхъ гостей. У насъ была такъ называемая дежурная часть, состоявшая человкъ изъ 70 казаковъ въ полномъ вооруженіи и имвшихъ лошадей осдланныхъ и взнузданныхъ. Эта часть тотчасъ же выхала на встрчу нападающимъ. Къ ней присоединились и вс пикетные казаки, собравшіеся къ отряду. Между-тмъ, загнали лошадей въ лагерь, вс прочіе люди проворно, но безъ замшательства, начали сдлать своихъ лошадей, артиллерія мигомъ приготовилась къ дйствію. Я выхалъ впередъ вмст съ дежурною частію.
Мы увидли предъ собою огромную толпу Киргизовъ, которые въ совершенномъ безпорядк скакали на насъ во весь опоръ. Визгъ ихъ и крики похожи были на неистовые вопли бснующихся. Вся эта толпа, приблизившись къ намъ на ружейный выстрлъ, пріудержала коней своихъ и вмсто того, чтобы броситься на насъ и дружнымъ натискомъ смять малочисленную кучку казаковъ, стала на мст и только продолжала оглушать насъ криками: Аблай, Кенисара! Потомъ, нкоторые изъ батырей открыли по насъ огонь изъ своихъ самопаловъ, но сами можете себ представить, какъ безвредны были эти выстрлы, производимые верховыми людьми посредствомъ фитилей и на горячихъ лошадяхъ, которыя, между-тмъ, крутились на мст и становились на дыбы. Ни одна пуля не свиснула между нами. Были и такіе храбрецы, которые подскакивали къ самому фронту, длали передъ нимъ кругъ и потомъ улепетывали назадъ, довольствуясь совершеннымъ подвигомъ. Видно, что для цлой шайки не составлено было никакого плана дйствія, всякій поступалъ по крайнему своему разумнію, но, не успвъ захватить насъ въ расплохъ, никто не могъ надяться на какую-нибудь удачу. Самое благоразумное, что они могли сдлать въ это время, было — бжать сколь возможно скоре, но изступленіе, въ которое привели они сами себя своими криками, не позволило имъ видть опасность своего положенія. Они остались на мст, продолжая неистовствовать и осыпать насъ пулями, которыя были совершенно-неощутительны ни для одного изъ нашихъ пяти чувствъ, и криками, достойными шабаша брокенскихъ вдьмъ. Между-тмъ, часть нашихъ казаковъ спшилась и открыла по, толп ружейный огонь. Нсколько батырей полетли подъ ноги своихъ лошадей, но и это не охладило воинственнаго жара прочихъ. Къ намъ присоединились еще человкъ 100 казаковъ. Съ праваго фланга выхало одно орудіе и снялось съ передка. Только-что Киргизы увидли его, какъ вс въ величайшемъ безпорядк, сбившись въ одну сплошную массу, кинулись спасаться къ лвому нашему флангу, но тамъ другое орудіе было уже въ полной готовности и хватило ихъ картечью на самомъ близкомъ разстояніи. Вслдъ затмъ, первое орудіе поподчивало гранатою, которая лопнула въ самой середин кучи. Нельзя представить себ, какое разстройство произвели эти два выстрла въ толп, и безъ того уже нестройной. Лошади и люди падали другъ на друга, все бросилось, казаки ударили въ атаку и чрезъ нсколько мгновеній на мст боя осталось только нсколько десятковъ убитыхъ и тяжело раненныхъ хищниковъ. Наши дйствующія силы увеличились тогда всми Киргизами, находившимися въ отряд. Въ-продолженіе боя, они благоразумно оставались въ лагер, ожидая, чмъ все кончится, но едва увидли, что земляки ихъ опрокинуты, какъ вс пустились за ними въ надежд поживиться бросаемыми лошадьми и оружіемъ. Мы преслдовали хищниковъ довольно долгое время, но безъ большаго успха. Ихъ лошади были гораздо лучше нашихъ, притомъ, верстахъ въ 10 отъ мста боя, у нихъ приготовлены были запасныя, бглецы пересли съ удивительнымъ проворствомъ на этихъ свжихъ лошадей, прикололи своихъ прежнихъ, чтобъ он не достались намъ въ руки, и въ скоромъ времени исчезли у васъ изъ виду. Такимъ-образомъ, побда не принесла намъ собственно слишкомъ большой выгоды, но за то до чрезвычайности возвысила духъ нашихъ Киргизовъ. Они снова показалось уже впереди отряда, снова заговорили съ видомъ глубочайшаго презрнія о Кенисар и его приверженцахъ. По ихъ мннію, настало для насъ время вознаградить себя за вс претерпнныя трудности и лишенія — приняться грабить вс волости, которыя только намъ попадутся. Каждый мечталъ уже вскор пріобрсти себ бархатную шубу, опушенную чернобурыми лисицами, лихаго скакуна и, наконецъ, жену-красавицу, которая имла бы то неоцненное достоинство, что за нее не нужно было платить калымъ. Вести войну и не грабить кажется Киргизамъ такъ же страннымъ, какъ намъ играть въ преферансъ безъ денегъ.
Кенисара сдлалъ на насъ нападеніе въ той надежд, что ему удастся какъ-нибудь угнать лошадей нашихъ и тмъ самымъ положить конецъ нашей экспедиціи. Во всякомъ случа, онъ полагалъ, что мы, разбивъ его шайку, станемъ гоняться за нею, пока совершенно не заморимъ лошадей нашихъ, а между-тмъ, аулы его со всмъ имуществомъ своимъ успютъ убраться куда-нибудь въ безопасное мсто. Самъ же онъ нисколько не боялся, что мы его настигнемъ, зная уже утомленіе нашихъ лошадей. Но опытъ прежнихъ экспедицій обнаружилъ предъ нами эту обыкновенную уловку хищника, и мы не вдались въ нее. Слдя за аулами, мы были уврены, что заставимъ ихъ претерпть большія потери и что Кенисара съ шайкою своею, для прикрытія имущества, не замедлитъ снова появиться предъ нами. Видно было, что мятежныя волости разбжались по всмъ направленіямъ, чтобъ сбить насъ съ толку. Мы выбрали тотъ путь, на которомъ обозначено было наибольшее число слдовъ барановъ и верблюдовъ, и шли по этому направленію безостановочно. Киргизы не могли даже употребить противъ насъ и паловъ, потому-что втеръ, какъ-бы негодуя на малодушіе своихъ прежнихъ союзниковъ, подулъ въ другую сторону. Въ скоромъ времени, начали попадаться намъ цлыя стада барановъ, которыя отъ утомленія не могли слдовать за бгущими волостями и были брошены ими. Мы брали изъ числа этихъ барановъ сколько нужно было для продовольствія отряда, а прочихъ оставляли на мст, чтобъ не стснять ими своего движенія. Съ каждымъ днемъ, число попадавшейся намъ добычи становилось значительне. Мятежники начали бросать верблюдовъ своихъ и вмст съ ними юрты, котлы, и все имущество, а сами спасались на однхъ лошадяхъ. Я помню одну находку, которая произвела на всхъ насъ глубокое впечатлніе. Видимъ, бжитъ намъ на встрчу мальчикъ лтъ трехъ, совершенно нагой и блдный отъ голода и изнуренія. Онъ съ радостнымъ крикомъ бросился къ намъ, понимая только то, что мы люди и можемъ накормить его. Въ этой дтской довренности было такъ много трогательнаго, что мы вс обласкали малютку. Вмст съ тмъ, онъ указывалъ ручонкою въ сторону и, взглянувъ туда, мы увидли еще двухъ двочекъ, которыя лежали на земл. Одна изъ нихъ, не боле нсколькихъ мсяцовъ, была уже мертва, другая, лтъ двухъ, едва дышала отъ слабости. Мы тотчасъ же взяли дтей къ себ. На другой день уже, братъ и сестра поправились и даже играли другъ съ другомъ, сидя на спин верблюда въ корзин, которую какъ-то смастерили для нихъ казаки. Вроятно, эти дти были сироты, которыхъ разбойники не задумались бросить среди степи, на жертву волкамъ или голодной смерти. Нельзя и думать, чтобъ сами родители ршились на такой противоестественный поступокъ. Правда, что въ прежніе годы Киргизки продавали своихъ дтей на линіи, но это случалось во время голода, для спасенія жизни ребенка, и въ-послдствіи мать никогда по забывала своего дтища.
Въ-продолженіе всего этого времени, часто показывались небольшія партіи Киргизовъ, которыя, пользуясь превосходствомъ лошадей своихъ, подъзжали къ намъ за довольно-близкое разстояніе и потомъ обращались въ бгство, когда замчали, что мы готовимся перехватить ихъ. Долговременная безнаказность придавала имъ все боле и боле смлости, и мы вздумали воспользоваться ею, чтобъ достать себ языка, что намъ было крайне-необходимо для узнанія, гд находятся собственные кенисаринскіе аулы. Нсколько казаковъ было отдлено въ засаду и я присоединился къ нимъ. Мы выбрали для себя скрытное мсто въ камыш, который покрывалъ собою огромное пространство. Между-тмъ, отрядъ расположился на привалъ, не въ дальнемъ отъ насъ разстояній. Долгое время ждали мы по пустому, соблюдая величайшую тишину. Уже солнце склонилось къ западу и мы располагали возвратиться ночевать въ лагерь, какъ вдругъ замтили верховаго Киргиза, который пробирался по тропинк, проложенной въ камыш кабанами. Мы тотчасъ же бросились на него, но онъ замтилъ опасность прежде, чмъ мы успли его окружить, поворотилъ лошадь свою и поскакалъ отъ насъ во всю прыть. Мы пустились за нимъ, но онъ скрылся за извилинами тропинки. Эта неудача такъ раздосадовала насъ, что мы вс ршились не выходить изъ камыша, пока не поймаемъ Киргиза. На бду нашу, эта тропинка соединялась со множествомъ другихъ, которыя расходились во вс стороны. Въ жару преслдованія, мы пренебрегли обыкновенными мрами осторожности. Долго скакалъ я, и довольно поздно уже примтилъ, что я совершенно одинъ. Наконецъ, сквозь наступившіе сумерки, увидлъ я верховаго Киргиза, который стоялъ не въ дальнемъ отъ меня разстояніи, стараясь проложить себ дорогу сквозь камышъ, становившійся все гуще и гуще. Я былъ хорошо вооруженъ и, ничего не опасаясь, бросился впередъ, чтобъ взять въ плнъ или положить на мст Киргиза. Уже подскакалъ я къ нему, какъ вдругъ услышалъ позади себя лошадиный топотъ. Невольно оглянулся я назадъ. Въ это самое время, что-то ожгло меня въ правое плечо, а въ голову получилъ я ударъ, отъ котораго все вокругъ меня закружилось въ радужныхъ цвтахъ. Дале ничего я не помню.

VII.

Часто случается, что посл пробужденія, впечатлніе сна остается, между-тмъ, какъ самый сонъ совершенно изглаживается изъ памяти. Воображеніе длаетъ тщетныя усилія, чтобъ снова представить себ ночныя виднія. Кажется, осязаешь ихъ близость, но вмст съ тмъ постигаешь невозможность уловить ихъ, и даже, чмъ боле стараешься дать себ въ нихъ какой бы то ни было отчетъ, тмъ блдне становятся въ нашихъ понятіяхъ ихъ очерки. И потомъ, иногда совершенно неожиданно возвращаются они къ намъ и снова тревожатъ умъ нашъ безотчетнымъ безпокойствомъ.
Все, что случилось со мною вслдъ за происшествіемъ, описаннымъ въ конц предъидущей главы, не оставило по себ въ моей памяти почти никакихъ слдовъ. Иногда, какъ-будто помнится мн, что меня вдругъ окружали нсколько незнакомыхъ людей, что потомъ быстро скакалъ я на лошади, самъ не понимая, куда и какъ держусь на ней. Помнится, чувствовалъ я нестерпимую боль во всхъ членахъ, но и она даже не могла вывести меня изъ апатическаго состоянія, въ которое я былъ погруженъ. Иногда же, эти смутныя воспоминанія совершенно для меня пропадали и все это время казалось мн совершенно-вычеркнутымъ изъ моего существованія.
Было совершенно-темно, когда я очнулся. Въ нсколько мгновеній припомнилъ я себ все случившееся со мною до моего безпамятства, но не такъ-то легко было мн разгадать свое настоящее положеніе. Я хотлъ приподняться и тутъ только почувствовалъ, что связанъ по рукамъ и по ногамъ, нестерпимая боль въ плеч напомнила мн о моей ран. Но гд же я? Вокругъ меня было темно, и я не могъ сомнваться въ томъ, что нахожусь внутри какого-то строенія, притомъ, и воздухъ казался мн душенъ и отличенъ отъ того чистаго, которымъ дышалъ я столько времени прежде. Съ чрезвычайнымъ усиліемъ приподнялся я нсколько цлымъ туловищемъ, и по всмъ направленіямъ почувствовалъ прикосновеніе чего то твердаго и холоднаго. Страшная догадка, отъ которой кровь застыла у меня въ жилахъ, упала снжнымъ комомъ на мою голову. Мн представилось, что напавшіе на меня Киргизы, видя меня столь долго въ безпамятств, по всей вроятности сочли меня мертвымъ и похоронили заживо. На нсколько мгновеній, эта мысль совершенно подавила своею тяжестью всю мою душевную энергію, въ безмолвномъ и бездйственномъ отчаяніи опустился я опять на землю. Мало-по-малу, однако, снова возвратилась ко мн, если не бодрость, то, по-крайней-мр, дятельность. Съ бшенствомъ, подкрплявшимъ силы мои, метался я во вс стороны и везд встрчалъ однообразное, непреодолимое препятствіе. Вопль отчаянія вырвался изъ груди моей, вслдъ за тмъ, кто то схватилъ меня за ногу, и я услышалъ весьма-явственно слова, сказанныя по киргизски незнакомымъ мн голосомъ: молчи, или убьютъ тебя. Этотъ неслишкомъ привтливый голосъ показался мн въ эту минуту такъ же сладокъ, какъ только можетъ казаться любовнику признаніе, вылетвшее изъ устъ возлюбленной. У меня какъ-будто цлая гора спала съ груди. Въ первую минуту радости, я даже и не подумалъ о томъ, что нахожусь въ плну у дикарей, и что, быть-можетъ, одна только смерть освободитъ меня изъ тяжкой неволи. Всякое положеніе казалось мн сноснымъ въ-сравненіи съ ужасомъ быть заживо похороненнымъ. Повинуясь таинственному голосу, я лежалъ смирно, тмъ боле, что малйшее движеніе причиняло мн почти нестерпимую боль. Вокругъ меня все снова затихло. Черезъ нсколько времени, однакожь, желаніе объяснить себ свое положеніе преодолло слабость, и я съ величайшимъ трудомъ началъ подвигаться впередъ, не приподнимаясь отъ земли и упираясь въ нее локтями и затылкомъ, въ замнъ ногъ и рукъ, которыя такъ крпко были связаны, что я не могъ ими пошевелить. Каждый вершокъ пути стоилъ мн чрезвычайныхъ усилій, наконецъ, удалось мн вылзть изъ моей загадочной темницы.
Я такъ долго находился въ совершенной темнот, что обыкновенный ночной мракъ не могъ уже мн препятствовать видть вокругъ себя, и съ одного взгляда я открылъ, что нахожусь внутри могильнаго памятника, подобнаго тмъ, о которыхъ я уже прежде говорилъ. Заходящая луна золотила лучами своими землю передъ отверстіемъ, служившимъ вмсто двери. По киргизскому обыкновенію, мсто, гд зарытъ былъ покойникъ, обозначалось невысокою грудою камней, между которыми оставалась нкоторая пустота, и въ эту-то пустоту Киргизы запрятали меня, какъ вязанку дровъ. Немудрено было, въ-самомъ-дл, счесть себя заживо похороненнымъ. На земл лежали три человческія фигуры, по неподвижности ихъ, я догадался, что онъ спятъ, или, по-крайней-мр, не замчаютъ моего появленія между ними. Мысль объ освобожденіи себя изъ плна тотчасъ же сверкнула въ голов моей. Мн пришло въ голову множество слышанныхъ мною прежде разсказовъ о томъ, какъ плнники почти всегда успваютъ уходить отъ Киргизовъ, пользуясь ихъ безпечностью, которой доказательство было у меня передъ глазами. Я не зналъ только, какъ освободиться отъ проклятой веревки, которою разбойники, должно признаться, мастерски связали мн руки и ноги.
Не усплъ я еще выдумать ничего путнаго, какъ вс мои надежды уничтожены были пробужденіемъ одного изъ Киргизовъ. Онъ тотчасъ же замтилъ меня и къ величайшему удивленію моему заговорилъ со мною довольно-ласково. Конечно, онъ и не думалъ, что я готовъ уже былъ покуситься на величайшее преступленіе, какое только можетъ совершить плнникъ — на побгъ. Въ то же время проснулись и другіе Киргизы, которые, какъ видно, спали очень-чутко. Я довольно уже привыкъ къ ихъ языку и понималъ почти все, что они мн говорили. Разбойники совтовали мн слушаться ихъ во всемъ и не смть думать о побг, подъ опасеніемъ, въ противномъ случа, жесточайшихъ истязаній. Впрочемъ, какъ видно было, они старались меня ободрить, говоря, что жить мн у нихъ будетъ хорошо, кормить меня будутъ сытно, и что никто меня пальцемъ не тронетъ, если только я самъ буду вести себя смирно. Посл того, начали они меня разспрашивать, кто я такой и когда узнали, что я родомъ не изъ Сибири, то расположеніе ихъ ко мн видимо увеличилось. Старались они также понять и чинъ мой, но такъ-какъ военная іерархія составляетъ для нихъ самую запутанную загадку, то они ограничились свдніемъ, что я майорскій помощникъ и въ знатности почти не уступаю окружному засдателю.
Я прежде такъ много слыхалъ о жестокомъ обращеніи Киргизовъ съ плнниками, что съ перваго раза не могъ понять, почему длаютъ они въ-отношеніи ко мн отступленіе отъ своихъ обычаевъ, но вскор догадался, что ласковость ихъ происходила вовсе не отъ состраданія, а просто отъ корыстолюбивыхъ разсчетовъ. Успвъ захватить въ плнъ офицера, они надялись получить богатую награду отъ Кенисары и заботились только о томъ, чтобъ доставить меня къ нему въ цлости. Жизнь моя, съ сохраненіемъ которой соединена была обольстительная надежда на полученіе нсколькихъ девятковъ (тогузовъ) {Тогузъ значитъ по-киргизски девять. Ордынцы имютъ обыкновеніе считать по девяти предметы, входящіе въ составъ калыма, куна (пени) или просто подарковъ. Степными обычаями установлено, сколько въ какомъ случа платить тугузовъ и какіе предметы должны входить въ составъ каждаго изъ этихъ тогузовъ.} скакуновъ и халатовъ — жизнь моя, говорю я, сдлалась для разбойниковъ предметомъ самыхъ нжныхъ попеченій. Одинъ изъ нихъ ощупалъ въ темнот мою рану и приложилъ къ ней какую-то траву, которую сначала хорошенько пережевалъ. Другіе предлагали мн пость чего-нибудь, но у меня не да была на ум. Между-тмъ, толковали они между собою, сколько Кенисара дастъ имъ за мою особу и при этомъ такъ спорили и горячились, какъ-будто дло шло уже о длеж. Одинъ изъ нихъ даже очень-простодушно спросилъ меня, какъ я думаю объ этомъ предмет, то-есть, какъ высоко цню я самъ-себя. Разумется, я назначилъ себ очень высокую цну, видя, что ихъ обращеніе находится въ прямой зависимости отъ моей стоимости, выраженной въ лошадяхъ, халатахъ и баранахъ.
Среди этихъ занимательныхъ разговоровъ, Киргизы и не замтили, что луна уже скрылась за горизонтомъ и что наступившая темнота есть самое выгодное время для отправленія въ дальнйшій путь. Вошедшій въ строеніе четвертый Киргизъ, сторожившій, между-тмъ, въ пол лошадей, напомнилъ своимъ товарищамъ о поход. Передъ тмъ, чтобъ посадить меня на лошадь, мн развязали ноги, но оставили руки связанными по-прежнему. Лошадь выбрали подъ меня самую плохую, двое Киргизовъ посадили меня на нее, потомъ связали снова мн ноги подъ брюхомъ лошади. Одинъ изъ нихъ взялъ ее въ поводъ и похалъ впереди, другой же позади меня, держа въ рук конецъ аркана, которымъ былъ я скрученъ. Двое остальныхъ разъхались въ стороны, чтобъ наблюдать, нтъ ли гд какой опасности. Ночь была очень темна, мы хали крупною рысью, соблюдая величайшую тишину. Я не могъ замтить никакихъ предметовъ, по которымъ можно бы узнавать дорогу, но мстность казалась совершенно хорошо извстною Киргизамъ. Часто измняли они направленіе пути, чтобъ избгнуть каменистыхъ мстъ, на которыхъ стукъ лошадиныхъ копытъ могъ бы быть далеко слышимъ. Все это длали они съ такою увренностію не сбиться съ дороги, съ какою петербургскій старожилъ идетъ кратчайшимъ путемъ къ себ домой по улицамъ, ярко-освщеннымъ фонарями. По звздамъ только могъ я замтить, что мы демъ прямо на юго-западъ, слдовательно, удаляемся подъ прямымъ угломъ отъ направленія отряда, который, какъ мн извстно было, шелъ на Сверо-западъ.
Разъ, оба Киргиза, хавшіе по сторонамъ, поспшно приблизились къ намъ и вс мы остановились, какъ окаменлые, на мст. Слышался какой-то отдаленный гулъ, который можно было принять за топотъ всадниковъ, скачущихъ вдали. Я думаю, дорого бы далъ живописецъ, чтобъ подсмотрть въ эту минуту выраженіе лицъ нашихъ. Киргизы, прижавшись другъ къ другу, дрожали при мысли, что, быть можетъ, чрезъ нсколько минутъ вс они будутъ подняты вверхъ на казачьихъ пикахъ. Я съ жадностію вслушивался въ этотъ неясный гулъ, считая его признакомъ близости избавителей. Нельзя было сомнваться въ томъ, что Киргизы, въ случа нападенія, разбгутся въ стороны и бросятъ меня въ степи, не осмлясь даже на прощаніи приколоть меня своими копьями. И страхъ ихъ, и надежды мои были попустому: гулъ замолкъ въ скоромъ времени. Не знаю, дйствительно ли прозжала вблизи какая-нибудь шайка, или просто шумъ втра представился намъ лошадинымъ топотомъ. Киргизы, вздохнувъ свободно, разъхались въ молчаніи опять по сторонамъ, и я долженъ былъ продолжать свое плачевное странствованіе. Нтъ словъ, которыми могъ бы я передать вамъ все, что перенесъ въ эту роковую ночь. Я, право, думаю, что долженъ еще благодарить судьбу за т треволненія, которыя безпрестанно потрясали мою душу. Частые переходы отъ надежды къ отчаянію длали меня почти нечувствительнымъ къ физическимъ страданіямъ, а между-тмъ, плечо у меня было прострлено, въ голову получилъ я такой ударъ, что все еще не могъ совершенно прійдти въ себя.
Къ развту, мы остановились въ небольшомъ овраг, который былъ совершенно-непримтенъ, даже и на самомъ близкомъ разстояніи. Я увидлъ, что вся степь была покрыта свжими слдами бгущихъ волостей. Это зрлище было для меня очень-непріятно, потому-что наши собственные слды совершенно исчезали въ этомъ множеств другихъ слдовъ, и я немогъ уже почти надяться, чтобъ люди, которые стали бы меня отъискивать, не сбились съ надлежащаго направленія. Киргизы снова сняли меня съ лошади, какъ-будто какой-нибудь вьюкъ, связали мн ноги и положили на землю. Отъ утомленія и боли, которая все боле и боле увеличивалась, я опять лишился чувствъ. Не знаю, сколько времени былъ я въ безпамятств — наконецъ холодъ по всему тлу заставилъ меня очнуться, и въ то же время я почувствовалъ, что совершенно захлебываюсь. Это непріятное ощущеніе возвратило мн всю бодрость, я бился, чтобъ вынырнуть изъ воды, но нсколько сильныхъ рукъ удерживали меня въ ней. Наконецъ, удалось мн высунуть голову на воздухъ, и Киргизы позволили мн остаться въ этомъ положеніи, но все-таки не выпускали меня изъ воды. Одинъ изъ нихъ, принявшій на себя обязанность лечить меня, уговаривалъ не противиться, увряя, что я отъ этого купанья буду чрезъ нсколько часовъ совершенно-здоровъ. Съ четверть часа продержали меня въ вод, и я, дйствительно, началъ чувствовать себя гораздо-лучше, привыкнувъ уже къ холоду и наслаждаясь тмъ, что во время моего обморока меня совершенно освободили отъ веревки. Впрочемъ, это наслажденіе продолжалось недолго и меня снова связали, только-что вытащили на берегъ. Посл узналъ я, что Киргизы считаютъ купанье самымъ дйствительнымъ средствомъ во всхъ почти болзняхъ. Раненныхъ своихъ обыкновенно кладутъ они въ воду на продолжительное время и увряютъ, что посл этого всякая рана заживаетъ скоре. Я точно началъ чувствовать себя гораздо-лучше. Меня отнесли опять въ оврагъ, гд находились и наши лошади. Одинъ изъ Киргизовъ вылзъ изъ оврага и прилегъ въ трав у самаго обрыва, чтобъ наблюдать за тмъ, что длается въ пол. Товарищъ его слъ караулить меня, двое остальныхъ растянулись на земл и тотчасъ же захрапли. Усталость заставила меня послдовать ихъ примру и я въ скоромъ времени заснулъ крпкимъ сномъ.
Солнце было уже высоко на неб, когда я проснулся. Вокругъ меня все оставалось въ прежнемъ положеніи: двое Киргизовъ спали, двое караулили, но только роли ихъ перемнились и видно было, что они смнялись между собою, какъ наши часовые. Сидвшій подл меня Киргизъ, замтивъ, что я проснулся, предложилъ мн круту. Такъ называются небольшіе кисловатые сырцы, которыми Киргизы исключительно питаются въ походное время. Крутъ распускается въ вод и эта смсь служитъ вмст и пищею и питьемъ. Многіе киргизомэны въ восторг отъ крута, но признаюсь, я не пожелалъ бы и злйшему врагу своему нсколько дней сряду имъ питаться. Голодъ заставилъ меня однако забыть гастрономическія предубжденія, и я ршился на нсколько глотковъ этого киргизскаго лакомства.— Стражъ мой вступилъ со мною въ долгій разговоръ и много смялся ошибкамъ противъ языка, которыя длалъ я почти на каждомъ слов, между прочимъ, разспрашивалъ онъ меня, случалось ли мн видать царя, сколько у него коней и какого цвта любимый конь его? Видно было, какъ степное воображеніе разъигрывалось при этихъ разспросахъ. Собесдникъ мой казался мн веселаго нрава, и въ немъ вовсе незамтно было той угрюмости, которая составляетъ черту характера большей части его земляковъ. Нашъ разговоръ прерванъ былъ свистомъ Киргиза, лежавшаго въ трав, на верху оврага. Этотъ свистъ такъ похожъ былъ на птичій, что на дальнемъ разстояніи не могъ обратить на себя ничьего вниманія, но на людей, окружавшихъ меня, онъ произвелъ магическое вліяніе. Киргизъ, разговаривавшій со мною, запнулся на полуслов и превратился въ совершеннаго истукана, съ разинутымъ ртомъ и съ поднятымъ вверхъ, въ знакъ предостереженія, пальцемъ. Двое остальныхъ Киргизовъ тотчасъ же проснулись и, не обмнявшись ни однимъ словомъ, выпучили другъ на друга глаза, выражавшіе крайній ужасъ. Чрезъ нсколько минутъ, нашъ караульный, находившійся вверху, не приподнимаясь съ земли, метнулъ высоко въ воздухъ свою шапку, которая упала къ намъ въ оврагъ. Я уже прежде зналъ, что Киргизы, притаясь въ трав для наблюденія, обыкновенно употребляютъ это средство, когда думаютъ, что колебаніе травы привлекло на себя вниманіе непріятеля. Искусно-брошенная вверхъ киргизская шапка иметъ совершенно видъ поднявшейся съ земли птицы. Вроятно, эта хитрость имла въ настоящемъ случа полный успхъ. Чрезъ нсколько времени, Киргизы вздохнули свободно, какъ-бы сбросивъ съ себя огромную тяжесть и все приняло у насъ прежній видъ. Караульный, надвъ на себя шапку, снова занялъ прежнее свое мсто, другой возобновилъ со мною прерванный разговоръ, наконецъ, двое остальныхъ опять тотчасъ же заснули. Полудепное солнце жгло насъ почти отвсными лучами, укрыться отъ жара было совершенна негд, но Киргизы спали на раскаленномъ песк такъ же спокойно, какъ спитъ посл сытнаго обда, на мягкой перин, русскій помщикъ, имющій исправный желудокъ и незаложенное въ Опекунскомъ-Совт имніе.
Время тянулось несносно-длинно. Жаръ не позволялъ мн предаться отдохновенію, а невольная неподвижность была для меня утомительне самаго усиленнаго движенія. Часа за два до заката солнца, Киргизы повторили надо мною въ близлежащемъ плс утреннее купанье, и я въ душ былъ имъ за то благодаренъ. Не смотря на полученную рану, изъ которой пуля все еще не была вынута, я чувствовалъ, что силы ко мн возвращались. Мысли мои стали свтле и я впервые могъ хорошенько обдумать свое положеніе. Правда, что оно было очень, очень незавидно. Если даже въ европейскихъ войнахъ, гд просвщеніе даровало военноплннымъ столько ненарушимыхъ правъ, плнъ все-таки немногимъ краше смерти, то чего добраго ожидать можно было отъ азіатскихъ дикарей, которымъ чужды всякія понятія о правахъ человчества? До-сихъ-поръ, со мною обращались хорошо, но легко было догадаться, что это длалось не изъ состраданія, а изъ своекорыстныхъ видовъ. Надежда, что меня выручатъ казаки, также была не очень основательна. Я зналъ, что лошади въ отряд такъ уже утомлены, что не могутъ продолжать преслдованія, экспедиція была уже собственно кончена и отрядъ въ скоромъ времени долженъ вернуться на линію. Вс эти размышленія не слишкомъ были утшительны, но, съ другой стороны, мн оставалась еще нкоторая тнь надежды. Киргизы такъ безпечны и малодушны, что, вроятно, рано или поздно представится мн удобный случай къ побгу. О трудностяхъ и опасностяхъ этой попытки не стоило и думать. Кто поколеблется рискнуть жизнію, когда дло идетъ объ освобожденіи себя изъ неволи? Я припоминалъ себ вс обстоятельства знаменитыхъ побговъ, совершенныхъ Казановою и барономъ Тренкомъ. Эти два человка сдлались любимыми героями моего воображенія во все продолженіе плна моего у Киргизовъ.
Спутники мои ожидали только наступленія темноты, чтобъ отправиться въ дальнйшій путь. Днемъ боялись они, что пыль привлечетъ вниманіе тхъ, которые пустилось бы отъискивать меня. Почти полный мсяцъ освщалъ степь, но это не удержало моихъ Киргизовъ, которые по мр удаленія своего отъ отряда, длались все смле и смле. Мы хали цлую ночь крупною рысью и прямо на юго-западъ. Къ разсвту выхала къ намъ на встрчу партія кенисаринскихъ караульней, которые съ радостными восклицаніями окружили насъ, дивясь и завидуя успху своихъ товарищей. Послдніе, какъ видно было, хотли извлечь всю возможную пользу изъ своего торжества. Они вс вдругъ начали разсказывать исторію своихъ похожденій: какъ разогнали они несметное множество казаковъ, которые тщетно искали отъ нихъ спасенія за своими пушками, какъ отчаянно-храбро я самъ защищался и какъ, наконецъ, удалось имъ одолть меня, отца побдъ и знаменитаго батыря русскаго. Между-тмъ, мы подъхали къ самому аулу.
Было очень-рано и день не начался еще для большей части народа. Множество собакъ, вс одной и той же туркменской породы, выбжало къ намъ навстрчу и, увидвъ меня, подняло громкій лай. Аулъ имлъ весьма-одушевленный видъ. По степи, на пространств квадратной полуверсты, въ величайшемъ безпорядки разбросаны были подвижныя жилища Киргизовъ. Юртъ было немного, он служили жительствомъ для одной только аристократіи и привлекали на себя вниманіе высотою своею и близною кошмъ. Второе мсто посл юртъ занимали чуломейки, которыя отличались отъ нихъ только тмъ, что стрлы, образующія куполъ, не втыкались на верху въ обручь, а связаны были вмст арканомъ. Наконецъ, весь простой народъ укрывался отъ ночнаго холода и дневнаго жара въ кошахъ, которыя состояли изъ трехъ жердей, поставленныхъ пирамидально и покрытыхъ кошмою. Въ этихъ кошахъ можно только лежать или сидть, но не стоять. Впрочемъ, это не составляетъ важнаго неудобства для ордынцевъ, которые проводятъ жизнь свою сидя на лошади или лежа на земл. Поэтому, когда случится Киргизу сдлать нсколько шаговъ пшкомъ, то онъ кажется такъ же неловокъ, какъ кошка, обутая шалунами въ орховыя скорлупы.
Между юртами бродило нсколько лошадей, которыя обыкновенно держатся вблизи на случай опасности, прочія паслись табуномъ, вмст съ верблюдами и баранами, въ нкоторомъ разстояніи отъ аула. Намъ встрчалось мало мужчинъ, потому-что было рано и они наслаждались еще утреннимъ сномъ, но бабы и двки уже встали и хлопотали около своего хозяйства. Нашъ пріздъ возбудилъ всеобщее любопытство. Вокругъ насъ собиралось все боле и боле народа. Спутники мои, къ величайшей досад своей, узнали, что Кенисары нтъ дома и что его нельзя ждать назадъ ране, какъ дней черезъ десять. Въ нетерпніи своемъ скоре получить ожидаемую награду, они вздумали-было отправиться со мною тотчасъ же отъискивать Кенисару и требовали свжихъ лошадей, но противъ этого намренія въ толп поднялся сильный ропотъ. Говорили, что и безъ того кони уже устали, и нельзя утомлять ихъ еще боле попустому, что меня могутъ въ дорог отбить казаки и проч. Видно было, что, по чувству зависти, вс думали только о томъ, какъ бы сдлать на-перекоръ моимъ побдителямъ. Споръ въ скоромъ времени превратился въ брань.
Между-тмъ, подошелъ къ намъ молодой человкъ въ щегольскомъ шелковомъ халатъ и ярко-расшитой тюбетейк на голов. Не удостоивъ меня поклона, онъ пристально поглядлъ на меня и потомъ началъ слушать разсказъ моихъ спутниковъ, которые привтствовали его низкими поклонами и убдительно просили позволить имъ отправиться вмст со мною вслдъ за ханомъ. Такъ величаютъ Кенисару его приверженцы. Молодой человкъ ршительно отказалъ въ этой просьб, сказавъ, что ханъ самъ въ скоромъ времени вернется и что между-тмъ должно меня беречь хорошенько при аул и стараться залечить мою рану. Таскать же меня по степи нельзя, потому-что я принадлежу теперь одному только хану, который самъ распорядится на счетъ меня: прикажетъ ли продать меня въ Хиву, или прикажетъ казнить тотчасъ же. Все это любезный молодой человкъ проговорилъ такъ же хладнокровно и такъ же не стсняясь моимъ присутствіемъ, какъ еслибъ дло шло о какомъ-нибудь баранъ, съ которымъ не знаешь что длать, заколоть ли или продать. Спутники мои видимо были недовольны этомъ ршеніемъ, по удержались отъ дальнйшихъ возраженій и осмлились изъявить свое неудовольствіе прерывистымъ ворчаніемъ только тогда, когда удалились уже на почтительное разстояніе отъ молодаго человка. Посл узналъ я, что это былъ Альджанъ, сынъ казненнаго въ Ташкент Сарджана. Ему Кенисара вврилъ управленіе ауломъ на время своего отсутствія.
Не въ дальнемъ разстояніи отъ альджановой юрты, для меня поставили чуломейку, въ которой полъ постланъ былъ довольно чистыми кошмами, что и составляло для меня покойную постель. Не смотря на усталость, я долго не могъ заснуть. Слова альджановы, грозившія мн близкою казнію или вчною неволею, звучали неумолкно въ моихъ ушахъ. Легко пренебрегать ею тогда, когда борешься съ нею и жажда успха заглушаетъ вс постороннія чувства. Но другое дло видть медленное приближеніе гибели и не имть средствъ отратить ее. Томительное ожиданіе есть совершенная пытка, и каждая минута времени кажется каплею расплавленнаго свинца, упавшею на голову. Впрочемъ, надежда на счастливую развязку все еще не покидала меня, и я заснулъ, убаюканный утшительницею.
Сонъ мои продолжался часа два и прерванъ былъ проходомъ въ мою чуломейку совершенно незнакомаго мн человка. Черты лица его были вовсе не киргизскія: он отличались правильностію и выраженіемъ ума, котораго лишены большею частію степныя физіономіи. Незнакомецъ былъ высокаго роста, очень худощавъ, имлъ длинную черную бороду и кожу совершенно желтаго цвта. Вообще, его физіономія мн очень понравилась, выражая участіе, она внушала къ себ невольное довріе. Онъ началъ дружески разговаривать со мною, что весьма-рдко въ образованномъ мусульманин: вс они заражены самымъ неистовымъ фанатизмомъ и обыкновенно питаютъ глубочайшее презрніе къ христіанамъ. Незнакомецъ былъ по имени Абульхаиръ, а по роду занятій хакимъ, т. е. мудрецъ или лекарь, что на Восток считается синонимами. Альджанъ прислалъ его лечить меня и строго приказалъ ему, чтобъ я былъ совершенно-здоровъ къ прізду Кенисары. Я самъ нетерпливо желалъ скоре выздоровть, чтобъ быть въ состояніи предпринять побгъ свой, но не слишкомъ-много врилъ искусству ташкентскаго врача. Абульхаиръ важно осмотрлъ мою рану, выслушалъ жалобы мои на несносную головную боль и ушелъ, общая скоро изготовить надлежащія лекарства.
Абульхаиръ сдержалъ свое слово и по прошествіи довольно-продолжительнаго времени возвратился ко мн въ сопровожденіи двухъ Киргизовъ, изъ которыхъ одинъ держалъ въ рук чашку, въ которой лежала вареная баранья голова, а другой тащилъ огромный войлокъ. Абульхаиръ далъ мн чашку въ руки, укрылъ меня войлокомъ и приказалъ втягивать въ себя паръ, выходящій изъ бараньей головы, которая столь сильно начинена была разными пряностями, что дйствовала не хуже уксуса четырехъ-разбойниковъ. Потомъ долженъ я былъ състь всю эту голову, что мн было не совсмъ легко сдлать, потому-что я вовсе не имлъ аппетита, и тмъ мене еще расположенъ былъ лакомиться стряпнею киргизской латинской кухни. Но длать было нечего и когда я, морщась, проглотилъ послдній кусокъ, то Абульхаиръ уложилъ меня спать, накидавъ на меня сколько было у него подъ рукою войлоковъ и яргаковъ, чтобъ произвести во мн сильную испарину. Вмст съ тмъ, счелъ онъ долгомъ своимъ предувдомить меня, что все это длается только для прекращенія головной боли, а для раны готовится у него другое, спеціальное средство. Едва-ли бы я въ иное время послушался предписаній моего доктора и согласился лежать въ полдень, при сорока градусахъ жара, подъ огромною тяжестію войлоковъ и яргаковъ, но тутъ лечили меня совершенно-деспотически. Абульхаиръ, замтивъ, что я хочу освободиться изъ-подъ того, что онъ накидалъ на меня, приказалъ Киргизамъ своимъ ссть по краямъ этой кучи и держать меня силою въ спокойномъ положеніи. Я думаю съ часъ долженъ былъ я терпть эту пытку, наконецъ, Абульхаиръ приказалъ снять съ меня войлоки и, прикрывъ только самою легкою одеждою, поздравилъ съ совершеннымъ избавленіемъ отъ головной боли. Я и точно не чувствовалъ ея боле. Легкая прохлада, которою тогда наслаждался, дйствовала на меня такъ же цлительно, какъ пріемъ жизненнаго эликсира. Абульхаиръ съ торжествомъ взглянулъ на меня и удалился, чтобъ приготовить мн лекарство отъ раны, которая все еще причиняла мн весьма-чувствительную боль. Утомленіе, въ которое приведенъ я былъ жаромъ, клонило меня ко сну и я воспользовался отсутствіемъ моего врача, чтобъ снова предаться отдохновенію.
Абульхаиръ не заставилъ себя долго ждать. Онъ въ скоромъ времени воротился назадъ въ мою чуломейку и на этотъ разъ въ сопровожденіи большой толпы, мужчинъ, женщинъ и даже ребятишекъ. Видно было, что онъ затвалъ совершить надо мною какую-то мудреную операцію, которая должна была служить даровымъ спектаклемъ для праздной киргизской публики. Кошмы моей чуломейки были подняты кругомъ, чтобъ вс могли любоваться зрлищемъ моего леченія. Признаюсь, меня подиралъ морозъ по кож, когда я старался отгадать, что со мною будетъ. По счастію, средство, придуманное Абульхаиромъ, было совершенно безвредно, по такъ странно, что почитаю полезнымъ сдлать маленькое предувдомленіе моимъ читателямъ, прежде, чмъ разскажу имъ, въ чемъ было дло.
Я уже имлъ случай говорить о суевріи Киргизовъ. Нигд не оказываетъ оно такого сильнаго вліянія на ихъ понятія, какъ въ медицин. Каждую болзнь прописываютъ они тому, что злой духъ джиннъ вселился въ человка и его мучитъ. Вылечить больнаго значитъ прогнать джинна. Даже и въ такомъ случа, гд причина болзни совершенно очевидна, какъ, на-примръ, при нанесенной ран, Киргизы думаютъ, что ощущеніе боли производится джинномъ. Само собою разумется, что ихъ врачи собственно т люди., которыхъ у насъ простой народъ называетъ знахарями, и если они и не много смыслятъ въ медицин, то, по-крайней-мр, глубоко должны изучить степную демонологію. Я готовъ даже защитить ихъ отъ упрека въ шарлатанств, который, съ перваго взгляда, они такъ заслуживаютъ. Имъ, безъ сомннія, извстно, какое огромное вліяніе на выздоровленіе больнаго иметъ врованіе его въ успхъ леченія. Зная предразсудки своихъ земляковъ, они почитаютъ позволительнымъ пріобртать ихъ довріе, выдавая себя за людей необыкновенныхъ, проникнувшихъ тайны, недоступныя для прочихъ смертныхъ. Успшность ихъ леченія доказываетъ, что они не ошибаются въ своемъ разсчет. Сверхъ-того, нельзя думать, чтобъ сами они отчасти не врили въ свое чародйство. Люди, разъигрывающіе долгое время роль вдохновенныхъ, обыкновенно кончаютъ тмъ, что сами начинаютъ врить въ свои чудеса. Вспомните нашихъ визіонеровъ, магнитизеровъ и пр. Между ними не вс обманщики, многіе дйствительно сами впали въ самое странное и самое упорное ослпленіе. Средства леченія, избираемыя киргизскими хакимами, частію основаны на нкоторыхъ медицинскихъ свдніяхъ, прикрытыхъ только оболочкою чудеснаго, частію же не имютъ никакого другаго основанія, кром народныхъ предразсудковъ, происхожденіе которыхъ отъискать совершенно невозможно. Теперь возвратимся къ нашему Абульхаиру.
Прежде всего взялъ онъ ножъ, прочиталъ надъ нимъ не знаю что, молитву или заклятіе, и потомъ очень-искусно обрзалъ мн то мсто, въ которомъ находилась пуля. Я полагалъ, что онъ намревается ее вынуть, но къ удивленію моему онъ ея не тронулъ, и только остановилъ кровь, приложивъ къ рань кусокъ труту. Тутъ терпніе мое совершенно лопнуло. Мн не вовсе казалось забавнымъ разъигрывать для потхи киргизской публики роль кролика на лекціяхъ Мажанди, или служить посредникомъ переговоровъ между колдуномъ и бсенятами, я рванулся изъ рукъ мучителя, но Киргизы не хотли добровольно отказаться отъ удовольствія быть свидтелями моего излеченія. Человка четыре самыхъ сильныхъ и смлыхъ между ними, ухватили меня за руки и за ноги и снова пригвоздили къ земл, между-тмъ, какъ вс прочіе увщевали меня не противиться, потому-что, говорили они, все это длается для моей же пользы. Эти увщанія показались мн нсколько излишними, потому-что и безъ нихъ я почти не могъ пошевельнуться. Абульхаиръ обратился тогда къ нкоторымъ изъ присутствующихъ и приказалъ имъ поскоре привести Джельдузъ. Что это за Джельдузъ? подумалъ я. Чрезъ нсколько минутъ, посланные воротились, говоря, что Джельдузъ не идетъ, плачетъ и боится. Абульхаиръ не тронулся однако ни плачемъ, ни страхомъ этого загадочнаго существа. Подите, притащите Джельдузъ, если добромъ не идетъ, повторилъ онъ повелительно и сердито. Я самъ начиналъ принимать живое участіе въ этой траги-комедіи, и, вроятно, съ большимъ еще любопытствомъ, чмъ вс другіе, ждалъ развязки. Мое любопытство вскор удовлетворилось, и самымъ неожиданнымъ для меня образомъ.
Въ чуломейку вошла, или, лучше сказать, введена была двушка лтъ шестнадцати. Ей очень не хотлось сдлать то, чего отъ нея требовали. Не знаю, боялась ли она чародйствъ Абульхаира, или просто стыдилась выйдти на показъ передъ цлымъ ауломъ, но только лицо ея выражало крайнее смятеніе. Это, впрочемъ, нисколько не повредило впечатлнію, которое красота ея произвела на меня. Въ-самомъ-дл, Джельдузъ могла назваться красавицею. Она была довольно высокаго роста, что очень-рдко между Киргизами. Лицо ея, вовсе не плоское, замчательно было благороднымъ овальнымъ очертаніемъ, придававшимъ ей необыкновенную привлекательность среди круглолицыхъ ея землячекъ. Наконецъ, глаза были чуднаго блеска и черноты. Правда, что загорлый цвтъ лица, слишкомъ-яркій румянецъ и, увы! густой слой грязи, покрывавшій мою дикарку, могли бы заставить поморщиться какого-нибудь героя Невскаго-Проспекта, но нсколько недль, проведенныхъ мною въ степи, уже передлали многія изъ моихъ понятій на киргизскій ладъ. Впрочемъ, въ ту минуту, когда я въ первый разъ увидлъ Джельдузъ, мн было не до оцнки красоты ея. Абульхаиръ заставилъ меня вытянуть руку, потомъ подвелъ ко мн Джельдузъ и приказалъ ей перешагнуть чрезъ раненное плечо. Вроятно, красавица видла уже прежде этотъ способъ леченія, или, можетъ-быть, сама уже лечила кого-нибудь такимъ образомъ, но только, не ожидая дальнйшихъ наставленій, начала она сама перешагивать взадъ и впередъ чрезъ плеча, между-тмъ, какъ Абульхаиръ считалъ вполголоса число сдланныхъ ею шаговъ. Эта комедія продолжалась, я думаю, съ полчаса, и никто изъ зрителей во все это время ни разу не улыбнулся, никто даже не произнесъ ни слова. Наконецъ, Абульхаиръ остановилъ Джельдузъ, которая тотчасъ же скрылась изъ чуломейки. Вмст съ тмъ вынулъ онъ ножомъ пулю изъ раны и этимъ кончился весь процессъ леченія. Когда зрители разошлись, весьма-довольные тмъ, что видли, то Абульхаиръ, по снисходительности своей, объяснилъ мн, что пулю вынимать изъ тла весьма-опасно, потому-что вмст съ нею входитъ въ человка и нкоторый весьма-злой джиннъ. Если вырвать его насильно изъ тла, то онъ разгнвается и не преминетъ отмстить за себя Присутствіе же и перешагиваніе черезъ рану непорочной двушки, какова была Джельдузъ, заставляютъ джинна добровольно выйдти изъ человка, и тогда пулю можно вынуть безопасно. Я остался совершенно-доволенъ этимъ объясненіемъ.
Какъ ни нелпы были вс пріемы киргизской медицины, но къ вечеру этого достопамятнаго дня я чувствовалъ себя гораздо-лучше и физически и морально. Оставалась только весьма-естественная посл предъидущихъ потрясеній слабость, впрочемъ, мысли мои сдлались гораздо-спокойне и я съ какою-то безотчетною бодростію сталъ смотрть на будущее. Признаюсь, что и граціозный образъ Джельдузъ много способствовалъ моему выздоровленію. Этотъ образъ безпрестанно мелькалъ у меня передъ глазами и составлялъ рзкую и отрадную противоположность съ грубыми и противоизящными впечатлніями, которыя одн производила на меня степь, съ самаго времени възда моего въ ея предлы. Абульхаиръ, увидвъ успхъ своего леченія, не счелъ нужнымъ продолжать его. Такимъ-образомъ, я былъ оставленъ совершенно въ поко.
Время тянулось для меня несносно медленно. Я все былъ связанъ по рукамъ и по ногамъ, караульные не отходили отъ меня ни на шагъ. Конечно, для развлеченія, я могъ бы съ ними разговаривать, но обыкновенно этотъ разговоръ скоро надодалъ и мн и имъ, потому-что мы не совсмъ хорошо понимали другъ друга. Никто въ аул не зналъ ни слова по-русски. Часто приходили ко мн въ чуломейку праздные Киргизы, чтобъ поглядть на меня, какъ на пойманнаго зврка, но никто не позволялъ себ обидть меня словомъ или дломъ. Я былъ неприкосновенъ для всхъ, какъ вещь, составляющая собственность ханскую, Въ-продолженіе трехъ дней, аулъ не трогался съ мста. Это доказывало, что казачій отрядъ двигался совершенно по другому направленію и что не опасались съ его стороны нападенія. Наконецъ, скотъ совершенно вытравилъ кормъ въ окрестностяхъ, и должно было перекочевать.
Альджану показалось неудобнымъ и скучнымъ возиться со мною и онъ вздумалъ отдать меня, до возвращенія Кенисары, на сохраненіе егинчамъ (Киргизамъ-хлбопашцамъ), находившимся въ сосдств. Привели старшину этихъ егинчей, дряхлаго старичишку, котораго вся одежда состояла изъ нсколькихъ лоскутковъ истертой кошмы. Альджанъ повелительно приказалъ ему взять меня на свое сохраненіе, объявивъ притомъ, что, въ случа бгства или смерти моей, никто изъ егинчей не останется въ живыхъ. Старшина бросился въ ноги Альджану, умоляя его перемнить свое намреніе и представляя, что караулить меня у нихъ некому, что вс люди заняты работою въ пол и что, наконецъ, имъ и не справиться со мною, если мн, вздумается бжать, потому-что ни у кого изъ нихъ нтъ никакого оружія. Альджанъ не согласился на его просьбу, а только приказалъ двумъ теленгутамъ своимъ отправиться также къ егинчамъ и тамъ присматривать за мною. Это ршеніе еще боле увеличило страхъ старшины, онъ началъ умолять Альджана не посылать, по-крайней-мр, къ нимъ теленгутовъ своихъ, но Альджану надоло уже толковать о пустякахъ, и онъ, ударивъ старика нагайкою по голов, ушелъ къ себ въ юрту. Тмъ и кончился этотъ разговоръ, происходившій при вход въ мою чуломейку. Разскажу вамъ теперь, что за люди эти егинчи.
Въ такомъ неустроенномъ кра, какова Киргизская Степь, само-собою разумется, что право собственности очень-мало уважается. Тмъ боле, чмъ гд-нибудь, булатъ можетъ сказать: все мое. Дв-три баранты, удачно произведенныя сосдями, иногда приводятъ какой-нибудь аулъ совершенно въ нищенское положеніе, и несчастные байгуши (такъ называются эти Киргизы-нищіе), лишившись лошадей, не имютъ даже возможности воспользоваться правомъ возмездія и пріобрсти насчетъ сосдей средства къ избавленію себя отъ голодной смерти. Что тутъ остается длать? Нкоторые дйствительно погибаютъ съ голода и холода, другіе, боле привязанные къ жизни, длаются егинчами, т. е. обрекаютъ себя на величайшія трудности и принимаются обработывать землю. Можете представить себ, каково положеніе этихъ егинчей посреди кочеваго, хищнаго народа. Всякій вооруженный разбойникъ, показавшись на добромъ кон передъ ихъ поселеніемъ, заставляетъ трепетать ихъ и за жизнь и за имущество. Всякій прозжій теленгутъ требуетъ отъ нихъ для обда своего лучшаго барана, а заплатить егинчи за угощеніе есть вещь неслыханная въ степи. Еще хуже бываетъ для этихъ несчастныхъ хлбопашцевъ, когда вблизи ихъ происходятъ баранты. Егинчамъ не позволяютъ оставаться нейтральными: каждая сторона требуетъ отъ нихъ оказанія себ всхъ возможныхъ услугъ, и каждая сторона безчеловчно мстить имъ за услуги, оказанная противной. Наконецъ, осенью, когда потомъ и кровію политая жатва готова уже вознаградить длателей за понесенные ими труды, часто какая-нибудь шайка грабителей въ нсколько часовъ похищаетъ все, и въ неистовствъ своемъ истребляетъ даже и то, что не можетъ увезти съ собою. Волости, которыя покровительствуютъ егинчамъ, поступаютъ съ ними такъ же, какъ мы съ пчелами: оставляютъ имъ столько, сколько имъ необходимо, чтобы не умереть съ голода зимою, а остальное берутъ себ по праву сильнаго. И этотъ родъ умренности есть простой разсчетъ, а не чувство справедливости.
Теперь понятно, почему старшина егинчей, находившихся вблизи аула, такъ не хотлъ принять меня къ себ. Онъ зналъ, что отвтственность его передъ разбойниками будетъ велика, а вознагражденія никакого. Еще боле ужаснула его мысль имть у себя на нсколько дней въ гостяхъ двухъ кенисаринскихъ теленгутовъ. Но длать было нечего. Теленгуты посадили меня на коня, сами похали подл, а старикъ, кряхтя и охая, поплелся вслдъ за нами пшкомъ, потому-что у него не было лошади.
Часа черезъ два, мы пріхали на мсто, занимаемое егинчами. Поле, обработанное ими, засяно было просою и походило на огородъ, такъ правильно раздлено было оно на небольшіе квадратики. По причин сухости степнаго лта, необходимо прибгать къ искусственному орошенію полей, а по недостатку гидравлическихъ свдній, это орошеніе требуетъ чрезвычайныхъ трудовъ. Не смотря за то, терпніе егинчей все преодолло: каждый квадратикъ поливался одинаковымъ количествомъ воды и можно было ожидать богатаго урожая. Поселеніе егинчей состояло изъ низенькихъ шалашей, сплетенныхъ изъ камыша и расположенныхъ по окружности круга, сажень двадцати въ діаметр. Егинчи живутъ при своихъ пашняхъ только лтомъ, а на зиму расходятся но волостямъ.
Насъ встртили съ ропотомъ неудовольствія, подавляемаго страхомъ, но тутъ же кенисаринскіе теленгуты понодчивали кое-кого, для перваго знакомства, нагайками, и этимъ объяснили, чтобъ егинчи не смли считать ихъ за гостей своихъ, а за полныхъ хозяевъ. Все населеніе этого степнаго хутора простиралось человкъ до пятидесяти, большею частію стариковъ, женщинъ и дтей. Молодыхъ людей было мало, потому-что, конечно, пока только силы позволяютъ, каждый Киргизъ предпочитаетъ грабежъ тяжкой работ. Одежда ихъ напомнила мн картинки, изображающія обитателей Сандвичевыхъ-Острововъ. Дти находились въ состояніи наготы, ничмъ не украшенной, взрослые прикрывали себя кое-какими лоскутками, но и сложность этихъ лоскутковъ немногимъ превосходила фиговый листочикъ на женскихъ статуяхъ. Прибавьте къ тому лица, на которыхъ ужасно рзкими чертами отпечатллось изнуреніе, въ-слдствіе тяжкихъ работъ и недостатка пищи. Наконецъ, всего непріятне было видть совершенное отсутствіе нравственной силы, которое уничтожало въ егинчахъ почти всякое человческое выраженіе. Все имущество ихъ, сверхъ земледльческихъ орудій, состояло изъ нсколькихъ десятковъ овецъ и козъ, которыхъ молокомъ они питались. Пріхавшіе со мною теленгуты не согласились, однако, на такое скудное пропитаніе, и каждый день съдали неимоврное количество баранины, прожорливость ихъ угрожала небольшому стаду егинчей совершеннымъ истребленіемъ. Теленгуты проводили дни въ д, сн и ухаживаньи за дочерьми нашихъ хозяевъ, не заботясь нисколько обо мн, но егинчи бдительно стерегли меня, опасаясь отвтственности. Я старался вступить съ ними въ разговоръ и вывдать что-нибудь о движеніяхъ русскаго отряда, но они были осторожны, и опасаясь разбойниковъ, не отвчали ни слова на вс мои вопросы. Удобнаго случая къ побгу мн также не представлялось, а мн не хотлось бжать на авось и неудачною попыткою усугубить бдительность моихъ стражей.
Я провелъ уже дней десять у егинчей въ смертной скук, какъ въ одно утро явился къ намъ конный Киргизъ съ извстіемъ, что Кенисара возвратился и требуетъ меня тотчасъ же къ себ.

VIII.

Врьте или не врьте, но всть о возвращеніи Кенисары меня очень обрадовала. Неизвстность, въ которой я находился уже столько времени, сдлалась для меня несносною, и я съ нетерпніемъ ожидалъ какой бы то ни было развязки. Пріхавшій Киргизъ шепнулъ что-то на ухо находившимся со мною теленгутамъ. Они тотчасъ же освободили меня отъ веревки, подвели мн лошадь и помогли ссть на нее. Обращеніе ихъ со мною совершенно перемнилось: оставивъ свой прежній повелительный тонъ, они мгновенно превратились въ покорнйшихъ слугъ моихъ. Одинъ изъ нихъ, низко кланяясь, просилъ меня замолвить за него и за товарища его словечко у хана и похвалить передъ нимъ ихъ усердіе и услужливость. Я не удостоилъ отвтомъ мерзавцевъ, которые совершенно опротивли мн своимъ обращеніемъ съ егинчами. Впрочемъ, ихъ просьба была мн очень-пріятна, потому-что подавала мн надежду на ласковый пріемъ со стороны Кенисары.
Пока я находился у егинчей, аулъ сдлалъ нсколько переночевокъ, но удалился не боле, какъ верстъ на десять отъ того мста, гд я его оставилъ. Часа черезъ три мы дохали до него. Въ наружномъ вид его ничего не перемнилось, только замтилъ я между юртами большое движеніе народа, какъ-будто происходило что-то необыкновенное. Многочисленная толпа отдлилась отъ аула, вс почти были пшіе и шли въ поле. Нсколько всадниковъ подъхало къ намъ и вступило съ моими спутниками въ разговоръ, который былъ для меня почти совершенно непонятенъ. Вс мы направили нашихъ коней наискось, прямо къ толп, которая между-тмъ остановилась. Подъхавъ къ ней, я увидлъ самое необыкновенное зрлище.
На земл лежалъ связанный Киргизъ, у котораго бритая голова и верхняя часть туловища были совершенно обнажены. Смертная блдность покрывала лицо его, онъ бормоталъ что-то про себя, думаю, читалъ молитву, потому-что слова его, по-видимому, не относились ни къ кому изъ присутствующихъ. Впрочемъ, онъ лежалъ совершенно неподвижно и въ немъ незамтно было ни малйшаго признака желанія или надежды освободиться изъ того положенія, въ которомъ онъ находился. Подл него стояло человкъ пять теленгутовъ съ ножами въ рукахъ. Они спокойно разговаривали между собою и вертли ножами, любуясь ихъ сверканіемъ на солнц и пробуя ихъ остріе о траву. Вокругъ этихъ людей, которымъ, очевидно, предстояла роль дйствующихъ лицъ въ готовившейся драм, собралась многочисленная толпа зрителей, заботившихся только о томъ, какъ бы удобне все видть. Хладнокровное любопытство было единственнымъ чувствомъ, одушевлявшимъ всю эту толпу, въ которой замтилъ я много женщинъ и даже дтей. Не трудно было догадаться, что вс собрались посмотрть на смертную казнь — зрлище, которымъ Кенисара довольно-часто угощаетъ своихъ приверженцевъ. Какъ ни возмутительно оно для человческихъ чувствъ, но я съ жадностью устремилъ на него глаза, находясь подъ вліяніемъ какого-то страшнаго очарованія, отъ котораго никто не можетъ освободиться въ подобныхъ случаяхъ. Все уже было готово для роковой минуты, но палачи долго не приступали къ казни — не знаю, потому ли, что томительное ожиданіе жертвы доставляло имъ наслажденіе, или потому, что имли они на то особенное повелніе. Наконецъ, одинъ изъ нихъ взялъ связаннаго Киргиза за голову, другіе нагнулись къ нему, потомъ услышалъ я раздирающій душу вопль несчастнаго… Этотъ вопль такъ былъ ужасенъ, что вс вздрогнули и даже сами палачи отпрянули отъ своей жертвы, которая представилась нашимъ глазамъ вся окровавленная и въ страшныхъ конвульсивныхъ движеніяхъ, неудерживаемыхъ даже веревкою. По счастію, палачи вскор ободрились, снова окружили они несчастнаго, еще послышались два-три стнанія и потомъ все затихло. Я увидлъ на мст казни изрзанный, безобразный трупъ. Народъ въ безмолвіи началъ расходиться, слышны были рыданія нсколькихъ женщинъ, можетъ-быть, родственницъ казненнаго. Дти кричали, испуганныя кровавымъ зрлищемъ, котораго значеніе, вроятно, они не совсмъ ясно понимали. Я не имлъ даже духа спросить у кого-нибудь, въ чемъ состояла вина казненнаго, но одинъ изъ моихъ спутниковъ, не дождавшись вопроса, сказалъ мн, что Киргизъ этотъ былъ караульчи, котораго Кенисара, возвращаясь въ аулъ, нашелъ спящимъ, и приказалъ казнить въ примръ другимъ. Вроятно, съ намреніемъ распорядились такъ, чтобъ я былъ свидтелемъ казни и чрезъ то получилъ высокое понятіе о могуществ хана. Меня пригласили тотчасъ же хать къ нему. Минуты чрезъ дв, лошади наши остановились у входа въ самую большую и богатую юрту. Мы ступили на землю, спутники мои указали мн рукою на висячую дверь, въ которую сами не осмлились войдти безъ зова. Я очутился лицомъ-къ-лицу съ знаменитымъ разбойникомъ, который такъ давно уже волнуетъ степь.
Кенисара сидлъ на огромномъ сундук, прикрытомъ богатымъ бухарскимъ ковромъ. Только-что онъ меня увидлъ, какъ всталъ съ сундука, протянулъ мн руку и сказалъ какое-то привтствіе. Замтивъ, что я, по незнанію языка, затрудняюсь отвтомъ, Кенисара приказалъ позвать своего переводчика и, въ ожиданіи его прихода, мы, молча, разсматривали другъ друга. Зная характеръ Киргизовъ, которые, подобно другимъ дикимъ народамъ, выше всего цнятъ физическія достоинства, я могъ ожидать, что человкъ, обладающій столь большимъ вліяніемъ на своихъ соотечественниковъ, одаренъ богатырскимъ сложеніемъ. Къ удивленію моему, я нашелъ совсмъ противное. Кенисара невысокаго роста и худощавъ, черты лица его запечатлны калмыцкимъ характеромъ и напоминаютъ о его происхожденіи. Впрочемъ, узковатые глаза его сверкаютъ умомъ съ примсью лукавства, а физіономія вовсе не обличаетъ жестокости, которую онъ, однако, обнаружилъ во многихъ случаяхъ. Пришелъ переводчикъ, одтый покиргизски и съ бритой головою, но говорившій такъ хорошо по-русски, что я почитаю его бглымъ казакомъ, хотя онъ мн и не хотлъ въ этомъ признаться.
Кенисара приказалъ ему сказать мн, что онъ очень-радъ случаю со мною познакомиться и считаетъ меня за гостя своего, а не за плнника. Странный способъ, подумалъ я, зазывать къ себ гостей! Къ этому Кенисара прибавилъ о себ, что онъ самый усердный слуга царя русскаго, что его, Кенисары, стараніями степь удерживается въ спокойствіи, и что нкоторые злонамренные Киргизы поссорили его съ русскимъ правительствомъ, обвинивъ въ разныхъ небылицахъ. Какъ ни забавны были вс эти увертки закоснлаго мятежника, но для меня не имли он достоинства новизны. Я уже прежде зналъ, что Кенисара, посл каждаго претерпннаго пораженія, прибгаетъ къ подобнымъ отговоркамъ. Обыкновенно вступаетъ онъ въ переписку съ степнымъ начальствомъ, запирается на-чисто во всемъ происшедшемъ, взводитъ вину свою на другихъ, изъявляетъ готовность покориться, а между-тмъ дятельно готовится къ какому-нибудь новому хищническому предпріятію. Впрочемъ, я счелъ совершенно-излишнимъ высказать Кеннсар свое мнніе, и молча выслушалъ длинную рчь его.
Теленгуты подали намъ чаю и подносъ съ сухими бухарскими фруктами. Кенисара очень-усердно меня подчивалъ и въ заключеніе объявилъ мн, что онъ не замедлитъ возвратить меня на линію, когда только представится къ тому благопріятный случай. Я принялъ-было эти слова за правду и просилъ его отправить меня немедленно, ручаясь за возвращеніе къ нему лошадей и проводниковъ, но онъ не согласился на это, говоря, что не сметъ подвергать меня опасностямъ путешествія по степи, потому-что, если случится со мною что-нибудь въ дорог, то на него падетъ вся отвтственность. Нечего было длать. Мн оставалось показать видъ, что я врю данному общанію. Сверхъ-того, великодушный хозяинъ мой объявилъ мн, что днемъ я могу ходить куда хочу по аулу, что связывать меня будутъ только на ночь и то въ уваженіе стариннаго степнаго обычая, отъ котораго отступить онъ не можетъ, что, для прислуги, ко мн приставлены будутъ два теленгута, которые не должны смть заниматься чмъ-нибудь постороннимъ и не должны отходить отъ меня ни на шагъ.
Вс эти гостепріимныя распоряженія внушили мн довольно-выгодное понятіе о степной дипломаціи, но мало подавали надежды на скорое освобожденіе. Впрочемъ, мы разстались съ Кенисарою друзьями. Для меня поставили щегольскую чуломейку и принесли въ нее обдъ, котораго стало бы на десять человкъ. Я почти не прикоснулся къ нему. Теленгуты удивились моей умренности и сами принялись такъ усердно за лакомыя блюда, что отъ нихъ чрезъ нсколько минутъ не осталось даже чмъ накормить цыпленка.
Я воспользовался великодушно дарованною мн свободою для того, чтобъ посл обда прогуляться по аулу. Теленгуты слдовали за мною, не постигая, какъ можно безъ всякаго дла ходить взадъ и впередъ. Прогулка пшкомъ есть удовольствіе, совершенно-непонятное для цлаго Востока и тмъ мене еще для Киргизовъ, которые вс народъ конный по превосходству. На каждомъ шагу представлялся мн соблазнъ къ побгу. По аулу бродило много лошадей, стоило только подмтить между ними самую бойкую, вскочить на нее и — поминай какъ звали. Но мн неизвстно было, куда ушелъ отрядъ, а ближайшій казачій пикетъ находился верстахъ въ 400 отъ мста, занимаемаго ауломъ, слдовательно, мало было вроятности добраться до него по-живу и по-здорову. Какъ ни старался я вывдать что-нибудь объ отряд, но Киргизы имли уже, вроятно, на этотъ счетъ приказанія отъ Кенисары и неизмнное ничего не знаю было отвтомъ на вс мои вопросы. Только одинъ изъ теленгутовъ, въ порыв хвастовства, разсказалъ мн, что онъ подкрадывался очень-близко къ отрядному лагерю и высмотрлъ въ немъ все. Въ удостовреніе истины своего разсказа, замтилъ онъ мн, что пушекъ у казаковъ шесть и что онъ самъ счелъ ихъ. Я догадался, что онъ видлъ орудія снятыми съ передковъ, и принялъ передки и зарядные ящики также за орудія. Число казаковъ, по его мннію, простиралось тысячъ до двухъ. Такъ-какъ ему извстно было, что я знаю настоящее число, то, конечно, онъ не имлъ намренія обманывать меня и говорилъ такъ, какъ думалъ. Справедлива пословица: у страха глаза велики. Киргизы никакъ не хотятъ врить малочисленности нашихъ отрядовъ и въ воображеніи своемъ всегда превращаютъ въ тысячи сотни, съ которыми мы ходимъ въ степь.
Прогуливаясь по аулу, я никого почти не встрчалъ между юртами. Киргизы вс спали, утомленные жаромъ и въ-особенности обдомъ, для сваренія котораго, дйствительно, нужно обладать богатырскимъ желудкомъ. Кое-гд сидли женщины, одтыя вс единообразно въ платья грязнаго краснаго цвта. Одни только волосы ихъ, тщательно расплетенные на множество косичекъ и украшенные бисеромъ и стеклярусомъ, показывали нкоторыя притязанія на щегольство. Женщины эти были заняты работою или няньчились съ нагими ребятишками, которые отъ грязи и разныхъ накожныхъ болзней почта не имли человческаго вида. Въ одномъ углу аула встртилъ я старинную милую знакомку мою, Джельдузъ. Румянецъ вспыхнулъ на лиц ея, когда она меня увидла, потомъ, чтобъ скрыть свое смущеніе, она засмялась простодушнымъ дтскимъ смхомъ, покраснла еще боле и спряталась внутри юрты. Я послушался, наконецъ, убжденій лнивыхъ теленгутовъ моихъ и, къ величайшему ихъ удовольствію, возвратился къ себ въ чуломейку.
Вечеромъ, когда я наедин предавался грустнымъ размышленіямъ и въ сотый разъ передлывалъ въ воображеніи планъ своего побга, пришелъ ко мн Киргизъ отъ имени Кунанжанъ, супруги султана Досалы, и попросилъ у меня нсколько волосъ моихъ. Я не имлъ чести быть знакомымъ съ г-жею Кунанжанъ, и никакъ не смлъ надяться, чтобъ она просила ихъ на намять, для чего же были они ей нужны? Весьма-естественно было подумать, что слова посланнаго заключаютъ въ себ какой-нибудь неизвстный мн киргизскій идіотизмъ или омонимъ, но нтъ! Киргизъ, видя, что я его не понимаю, для большей ясности прикоснулся къ волосамъ моимъ и знаками просилъ у меня позволенія ихъ отрзать. Посл долгихъ переговоровъ я понялъ, наконецъ, что незнакомая мн дама находится въ крайнемъ предл того самаго положенія, которое Англичане называютъ весьма интереснымъ, и что ей нужны волоса мои, какъ талисманъ, для отогнанія злыхъ духовъ въ наступавшую критическую минуту. Впрочемъ, не думайте, чтобъ почему-нибудь я одинъ былъ одаренъ этимъ дивнымъ качествомъ. Волоса всхъ христіанъ безъ исключенія, по мннію Киргизокъ, имютъ то же свойство. Вроятно, вы объ этомъ никогда и не догадывались. Посланный, взявъ волоса мои, предложилъ мн лично присутствовать при разршеніи г-жи Кунанжанъ и я, какъ вы можете тому поврить, охотно на это согласился.
Мы пришли къ юрт, которая была биткомъ набита народомъ, многіе даже стояли вокругъ нея, не имя возможности войдти внутрь. Меня пропустили впередъ, какъ обладателя таинственнаго талисмана. Я увидлъ лежавшую на земл молодую женщину, которой лицо покрыто было смертною блдностію. Она лежала въ забытьи и прерывистое, тяжелое дыханіе показывало, какія страданія перенесла она. Минутное спокойствіе, которымъ она наслаждалась, безпрестанно нарушалось приближеніемъ къ ней присутствующихъ. Каждый изъ нихъ подходилъ къ бдной Кунанжанъ и слегка ударялъ ее нсколько разъ плетью по животу, приговаривая: выходи! Мн предложили послдовать общему примру, и я сдлалъ то же, что и другіе, отъ души желая облегченія страждущей. Впрочемъ, все шло чинно и безъ замшательства, пока не возобновились муки родильницы. Только-что раздался пронзительный вопль ея, какъ мужъ, султанъ Досалы, съ изступленнымъ ожесточеніемъ бросился прямо къ ней, ударилъ ее по щек, замахнулся нсколько разъ ножомъ на ея грудь, сопровождая все это ужасными проклятіями и ругательствами. Не-уже-ли, думалъ я, Киргизы требуютъ отъ женъ своихъ такого сверхестественнаго мужества въ перенесеніи физической боли, что не позволяютъ имъ, даже и въ этомъ положеніи, облегчить себя стнаніями? Кто-то изъ зрителей, боле равнодушный къ происходившему, чмъ другіе, объяснилъ мн, что вся эта брань, угрозы и удары обращены вовсе не противъ Кунанжанъ, а противъ злаго духа, Албасты, который мучитъ ее и котораго должно прогнать страхомъ. Такъ-какъ вс неистовства султана Досалы недостаточны были для прогнанія Албасты, и бдная Кунанжанъ продолжала стонать и метаться, то въ юрту вдругъ вбжали съ дикимъ ревомъ два Киргиза, одтые въ самые фантастическіе костюмы, въ какія-то древнія кольчуги и шлемы. Въ рукахъ ихъ сверкали обнаженныя сабли. Они устремились прямо на Кунаниса въ съ такою яростію, что я едва не бросился впередъ, чтобъ остановить ихъ, забывъ, что все это было не боле, какъ нелпая комедія. Отъ избытка ли страданій или отъ испуга, но только Кунанжанъ впала въ родъ обморока. Тотчасъ же вс мужчины кинулись опрометью вонъ изъ юрты, проворно вскочили на лошадей, пасшихся вблизи и понеслись стремглавъ прямо къ ручью, который протекалъ въ верст разстоянія отъ аула. Я выбжалъ вмст съ другими, но для меня не нашлось лошади, и я долженъ былъ смотрть издали на то, что происходило.
Киргизы неслись во весь опоръ съ визгомъ и гиканьемъ. Я замтилъ, что вс они сидли на лошадяхъ, наклонившись въ сторону, и хлестали нагайками по земл. Подл меня стояло нсколько людей, которые такъ же, какъ и я, не нашли себ лошадей, и я просилъ одного изъ нихъ объяснить мн причину этой скачки. ‘Албасты’, отвтилъ онъ мн: ‘похитилъ теперь внутренности изъ тла Кунанжанъ, и спшитъ утопить ихъ въ ручь и вс поскакали, чтобъ не допустить его, т. е. Албасты, до этого утопленія и прогнать назадъ въ юрту. Едва усплъ я выслушать это объясненіе, какъ всадники возвратились уже назадъ съ прежнимъ визгомъ и стегая по прежнему немилосердно землю. Вся ватага ринулась снова къ Кунанжанъ, но я предоставилъ этимъ акушерамъ-самоучкамъ распоряжаться дале, какъ они сами знаютъ, и возвратился назадъ къ себ въ чуломейку. Долго не могъ я успокоить своихъ нервъ, разстроенныхъ тмъ, что я видлъ и слышалъ.
Черезъ часъ пришли сказать мн, что Кунанжанъ благополучно разршилась отъ бремени сыномъ, котораго назвали Мултукъ — ружье, потому-что первый предметъ, на который взглянула она, посл разршенія своего, было ружье. Киргизы имютъ весьма-странный обычай, заимствованный ими отъ Калмыковъ, давать новорожденному имя по названію того предмета, который первый замтила родильница тотчасъ же посл разршенія своего. По этому, перекличка отряда, составленнаго изъ Киргизовъ, напоминаетъ старинную игру въ фанты, называемую дамскимъ туалетомъ, въ которой каждый изъ играющихъ принимаетъ на себя названіе какой-нибудь вещицы, составляющей домашній скарбъ. Я встрчалъ даже Киргизовъ, которые назывались собакою, турсукомъ (outre), нагайкою, и пр., и пр. Вы видите, что въ этомъ отношеніи, какъ и во многихъ другихъ, Киргизы очень неразборчивы и врятъ, какъ кажется, той великой истин, что не имя можетъ прославить человка, а человкъ имя.
Нсколько дней спустя посл разршенія Кунанжанъ, мн привелось быть свидтелемъ другаго суеврнаго киргизскаго фарса, въ которомъ главную дйствующую роль разъ игрывалъ старинный знакомецъ мой — Абульхаиръ. На одномъ изъ приваловъ водилось очень много змй, и какой-то Киргизъ, ходившій въ поле за хворостомъ, былъ ужаленъ въ ногу. Ему удалось поймать ту самую змю, которая его ужалила, что необходимо нужно для излеченія, онъ и, держа змю на аркан, явился передъ Абульхаиромъ, съ просьбою о поданіи помощи. На то время, Абульхаиръ сидлъ у меня въ юрт и я могъ видть весь процессъ его леченія. Сначала кликнулъ онъ двухъ помощниковъ своихъ, приказалъ имъ перевязать ужаленному Киргизу ремнемъ ногу нсколько выше раны, и потомъ высасывать изъ этой раны кровь. Между-тмъ, самъ Абульхаиръ, у входа въ юрту, возился съ змеею, которую стегалъ слегка хлыстикомъ, бормоча сквозь зубы какія-то заклинанія. По мннію Киргизовъ, въ это время и у хакима и у зми сходныя мысли. Хакимъ старается отгадать имя зми, а змя имя человка, ужаленнаго ею. Если зм удастся первой отгадать имя человка, то уже ничто не можетъ спасти его отъ смерти, но обыкновенно случается, что хакимъ первый отгадываетъ имя зми и тогда она тотчасъ же умираетъ, а человкъ въ скоромъ времени выздоравливаетъ. Абульхаиръ съ полчаса, я думаю, не оставлялъ зми, по-временамъ потиралъ онъ себ рукою лобъ, какъ человкъ, котораго умственныя способности находятся въ сильномъ напряженіи. Все вниманіе больнаго было устремлено на хакима, онъ и взглядомъ не хотлъ поблагодарить двухъ Киргизовъ, которые, между-тмъ, съ самоотверженіемъ высасывали изъ раны кровь, а вмст съ нею и самый ядъ. Наконецъ, Абульхаиръ произнесъ торжественно какое-то слово, котораго я теперь не упомню и которымъ, по его мннію, называлась змя. Вмст съ тмъ показалъ онъ ее намъ уже совершенно мертвою. Должно признаться, что онъ убилъ ее такъ ловко, что никто изъ насъ не могъ примтить, какъ онъ это сдлалъ. Посл того, Абульханръ приказалъ принести турсукъ съ кобыльимъ молокомъ, веллъ больному опустить въ него ногу и завязалъ турсукъ крпко-на-крпко арканчикомъ, немного выше ужаленнаго мста. Чтобъ придать этому предписанію боле чудесный видъ, Абульхаиръ поставилъ по бокамъ больнаго двухъ желтошерстныхъ козловъ, а вокругъ провелъ семь разъ благо барана съ черною головою. Барана потомъ закололи, мясо Абульхаиръ взялъ себ, вмсто платы за леченіе, а голову отдалъ больному и приказалъ ему ее сварить и състь. На другой день больной былъ уже совершенно-здоровъ.
При этомъ случа, одинъ изъ теленгутовъ разсказалъ мн анекдотъ, который напомнилъ мн множество сходныхъ разсказовъ, слышанныхъ мною отъ простаго народа въ Сибири. ‘Былъ’, сказалъ мн этотъ теленгутъ: ‘у отца моего работникъ, трудолюбивый, врный, смышленый, такъ, что нельзя было имъ довольно нахвалиться. Вдругъ произошла съ нимъ странная перемна. Сдлался онъ такимъ обжорою, что каждый день за обдомъ съдалъ за десятерыхъ, и посл такого обда, по-прежнему, мучился такимъ волчьимъ голодомъ, какъ-бы три дня куска не было у него во рту. Проходитъ лто и зима, прожорство работника все боле и боле увеличивалось, а между-тмъ онъ самъ блднлъ, чахнулъ, весь изсыхалъ. Отцу моему не жаль было кормить любимаго работника, но жаль было видть, какъ онъ примтно близился къ смерти. Разъ вздумалось старику разспросить его о томъ, что чувствуетъ онъ, когда остается нкоторое время безъ пищи. Чувствую, сказалъ работникъ, нестерпимое мученье, и какъ-будто что-то внутри меня шевелится. Долго думалъ старикъ, какъ помочь горю, наконецъ, взялъ изъ стада чернаго какъ смоль и безъ отмтинъ барана, закололъ его и, выбравъ изъ него все сало, отдалъ състь работнику. Только-что послдній сълъ все сало, какъ началъ клонить его непреодолимый сонъ, и онъ вскор уступилъ его вліянію. Сонъ былъ очень-безпокойный, больной метался въ страшныхъ грезахъ. Между-тмъ, отецъ мой, сидя возл, не спускалъ съ него глазъ и вдругъ увидлъ, что изъ раскрытаго рта высунулась зминая головка. Осторожно схватилъ ее отецъ мой двумя палочками, дернулъ къ себ и вытащилъ черную змю, слишкомъ въ аршинъ длиною. Работникъ тотчасъ же проснулся и сказалъ, что чувствуетъ неизъяснимое облегченіе во всемъ тл. Нсколько времени посл того продолжалась еще его слабость, но недли чрезъ дв былъ уже онъ совершенно здоровъ.’
За исключеніемъ подобныхъ дивертиссмановъ, которые повторялись не слишкомъ-часто, время шло для меня чрезвычайно скучно. Правда, что я отъ восхода до заката солнца былъ совершенно свободенъ и могъ ходить куда хочу по аулу, но проклятые теленгуты рдко от ходили отъ меня, а это уничтожало все удовольствіе прогулки. Наблюдать киргизскіе нравы мн было довольно трудно, потому-что каждый вопросъ, который я только длалъ, возбуждалъ подозрнія на-счетъ моихъ намреній: мн или вовсе не давали отвта, или старались вводить въ заблужденіе, говоря неправду. Въ аул все было спокойно. Длали небольшія перекочевки на нсколько верстъ и потомъ опять стояли на одномъ и томъ же мст дня по три и по четыре. Кенисара со мною былъ ласковъ по-прежнему. Каждый день призывалъ онъ меня къ себ и вступалъ со мною въ длинные разговоры. Обыкновеннымъ предметомъ этихъ разговоровъ были оправданія во всхъ прежнихъ произведенныхъ имъ разбояхъ и увренія въ совершенной преданности русскому правительству. Положеніе Кенисары было въ то время не совсмъ отчаянное, и онъ не хотлъ отпустить меня, приберегая это доброе дло на черный день, т. е. онъ намревался только въ случа крайности отпустить меня, надясь этимъ мнимымъ великодушіемъ расположить въ свою пользу начальство и заставить его забыть на время прошедшее: уловка, которую не разъ уже приводилъ онъ въ исполненіе. Разгадавъ этотъ планъ, я, конечно, могъ быть увренъ, что хорошее обхожденіе Кенисары со мною не перемнится, но съ ужасомъ думалъ, что, быть-можетъ, прійдется мн провести въ плну нсколько лтъ, лучшихъ лтъ жизни. Такимъ образомъ, первоначальная мысль о побг не выходила ни на минуту изъ головы моей. До-сихъ-поръ, приставленные ко мн теленгуты все еще сторожили меня бдительно, но я надялся, что мн удастся современемъ усыпить ихъ осторожность. Каждый вечеръ позволялъ я имъ безпрекословно связывать меня, часто говаривалъ, что надюсь скоро быть отпущеннымъ домой Кенисарою и никогда не подавалъ имъ ни малйшаго намека на то, что мысль о побг вертится у меня въ голов. Къ неописанному удовольствію, замтилъ я, что дйствительно ихъ осторожность начинала мало-по-малу ослабвать. Обыкновенно съ вечера я притворялся спящимъ: теленгуты осматривали меня внимательно и, убдясь въ томъ, что я дйствительно сплю, уходили ночевать куда-то по сосдству, сначала одинъ только, а потомъ уже и оба въ одно и то же время. Я ршился воспользоваться этимъ обстоятельствомъ для побга. Правда, что они оставляли меня связаннымъ, но отъ веревки освободиться не слишкомъ мудрено: стоило только добыть ножъ.
Единственнымъ развлеченіемъ въ грустной моей степной жизни было для меня присутствіе моей милой Джельдузъ. Конечно, чувство, которое я питалъ къ ней, нисколько не походило на любовь. Я не постигаю возможности любви безъ возможности обмна чувствъ и мыслей между любящимися, а вс мои понятія такъ разнорчили съ понятіями киргизки Джельдузъ, что между нами ничего не могло быть общаго. Но тмъ не мене одинъ уже взглядъ на нее вливалъ мн въ душу неизъяснимую отраду. Ея простодушіе, ея дтская веселость, даже ея незатйливое кокетство разгоняли мои черныя мысли. Она подметила время, когда я обыкновенно прогуливался, выходила всегда подъ какимъ-нибудь предлогомъ ко мн на дорогу и устроивала это такъ искусно, что большею частію встрчи наши происходили безъ докучныхъ свидтелей. Я не могъ удерживаться отъ удовольствія насказать ей каждый разъ столько нжностей, сколько позволяло мн малое знаніе киргизскаго языка. Эти признанія нисколько не сердили моей красавицы. Сначала слушала она ихъ красня и молча, потомъ съ каждымъ днемъ смлость ея боле и боле увеличивалась, и мало-помалу мои страстные монологи начали удостоиваться отвтовъ. Сношенія мои съ Джельдузъ не подвигались однако дале этой черты. Я думалъ скоро разстаться съ нею навки, и боялся оставить ей по себ на память горькое, безплодное раскаяніе, которое могло бы смутить свтлую юность ея. Въ этомъ заключалось все то, что меня удерживало, потому-что, должно признаться, степные нравы до чрезвычайности благопріятствуютъ похожденіямъ въ род тхъ, которые описаны въ романахъ Ниго-ле-Брна и Поль-де-Кока. Киргизы, по самому образу жизни своей, не могутъ держать женщинъ взаперти, какъ Турки или Персіяне, а женщина-мухаммеданка ничмъ другимъ не можетъ быть предохранена отъ искушенія, какъ только тройнымъ рядомъ замковъ и неусыпною стражею евнуховъ. Поэтому, нтъ страны, которая могла бы доставить дои-Хуану такое огромное число жертвъ, какъ Киргизская-Стень. Говорятъ, что въ старину цломудріе строго сохранялось въ степи и за нарушеніе его опредлены были страшныя наказанія. Мн разсказывали, что Аблай-Ханъ приказывалъ вшать любовниковъ, связанныхъ по рукамъ и по ногамъ, на шею верблюда, котораго заставляли потомъ вскочить съ земли и гоняли по степи, пока смерть не прекратитъ страданія несчастныхъ. Теперь, эти варварскіе обычаи сохранялись только въ памяти стариковъ, и нарушеніе цломудрія не находитъ себ кары ни въ степныхъ законахъ, ни даже въ общественномъ мнніи. Правда, что кое-гд опредлены еще нкоторыя наказанія обольстителямъ невинности, но эти наказанія совершенно-шутовскія и, какъ кажется, приводятся въ исполненіе боле для забавы, чмъ для назиданія присутствующихъ. Я видлъ разъ, какъ одного молодаго человка, уличеннаго въ этомъ преступленіи, посадили на клячу лицомъ къ хвосту, и возили съ громкимъ хохотомъ и криками по аулу. Виновный самъ смялся съ другими и не сомнвался, вроятно, въ томъ, что скоро и ему удастся отплатить своимъ мучителямъ тмъ же и также прокатить ихъ на кляч лицомъ къ хвосту.
Въ начал сентября, погода сдлалась уже совершенно-осеннею. Мелкій дождь шелъ почти-безпрерывно, втеръ наводилъ тоску своими завываніями, глинистая почва размокла и наши верблюды, эти корабли пустыни, какъ назвалъ ихъ Бюффонъ, едва-едва могли пробираться по безпредльному морю грязи. Безчисленное множество гусей, журавлей и другихъ перелетныхъ птицъ затемняли собою небо, спша изъ Сибири въ теплый край, за сине море. Аулъ, въ которомъ я находился, покочевалъ по направленію къ Улутау, чтобъ провести тамъ зиму и укрыться въ гостепріимныхъ ущельяхъ его отъ свирпыхъ бурановъ. Но до Улутау оставалось еще верстъ 250, и чтобъ не утомить верблюдовъ и лошадей, нельзя было переходить въ день боле какъ верстъ по десяти. Прибывъ на ночлегъ, женщины спшили поставить намъ юрты, чуломейки и коши, а потомъ все народонаселеніе аула пряталось въ этихъ подвижныхъ жилищахъ отъ непогоды. Счастливъ былъ тотъ, кто успвалъ запасти, себ довольно хвороста и камыша, чтобъ потомъ цлый день грться и сушиться у огонька! И теперь еще нердко вздыхаю я по томъ времени, когда сиживалъ я, бывало, по нскольку часовъ сряду въ безмолвномъ обществ моихъ теленгутовъ, машинально подкладывая камышъ въ рзко-трескучій пламень и уносясь воображеніемъ въ другой, давно уже покинутый мною край. Шумъ дождя, хлеставшаго о кошмы, стонъ втра, рыскавшаго по степной пустын, составляли плнительный отголосокъ моихъ грустныхъ воспоминаній.
Въ одинъ вечеръ, когда погода была еще хуже обыкновеннаго, послышался не въ дальнемъ отъ насъ разстояніи громкій крикъ. Мы выбжали изъ чуломейки, чтобъ узнать, въ чемъ дло, и присоединились къ огромной толп, которая собралась возл одной изъ юртъ. Многіе держали въ рукахъ пылающія хворостины, трепещущій свтъ которыхъ позволялъ видть намъ все происходившее. Посреди толпы лежалъ на земл совершенно-раздтый человкъ. Можно было принять его за мертваго, если бъ не были замтны судорожныя движенія, пробгавшія по тлу его, когда пинки и тычки, которыми щедро награждали его вс стоявшіе вблизи, причиняли ему уже слишкомъ-чувствительную боль. Посреди всеобщаго говора, я могъ только понять, что это былъ лазутчикъ, который забрался внутрь самаго аула и котораго случайно замтили два проходившіе Киргиза. Зная уже, по многимъ опытамъ, трусость этого народа, я не могъ не подивиться чудной отваг пойманнаго лазутчика. Въ-самомъ-дл, закрасться ночью въ чужой аулъ затмъ, чтобъ подсмотрть его расположеніе и подслушать, о чемъ толкуютъ въ юртахъ — есть дло въ высшей степени опасное — гораздо-опасне, чмъ отправиться мрить глубину рва непріятельской крпости. Тмъ не мене, въ каждомъ аул найдете вы нсколько охотниковъ на такой отчаянный подвигъ — и что еще странне, въ другихъ обстоятельствахъ десятокъ этихъ же удальцовъ пустится бжать при встрч съ двумя исправно-вооруженными казаками. Какъ согласить эти странныя противоположности въ людской храбрости? Пользуясь темнотою ночи, лазутчикъ обыкновенно отправляется одинъ-одинхонекъ на свое предпріятіе, оставляетъ лошадь свою верстахъ въ двухъ отъ аула, подпалзываетъ къ нему, какъ змя, высматриваетъ и подслушиваетъ, что ему нужно, и къ разсвту скачетъ уже къ своимъ сообщникамъ съ встями. При этомъ соблюдаетъ лазутчикъ ту предосторожность, что, приближаясь къ аулу, скидаетъ съ себя совершенно всю одежду. Киргизы всегда такъ сильно бываютъ прокопчены дымомъ, что собаки ихъ чуютъ приближеніе человка только по этому дымному запаху и остаются въ поко, когда приближающійся сниметъ съ себя свою прокопченую одежду.
Пойманный лазутчикъ былъ мужчина лтъ сорока, высокаго роста и крпкаго сложенія. Не видя никакой возможности освободиться отъ настигшей его бды, онъ спокойно ожидалъ ршенія своей участи. Это было вовсе не хвастливое мужество, не то мужество, которое заставляетъ сверо-американскаго дикаря, среди ужасныхъ истязаній, пть свою военную пснь — это было скоре отчаяніе волка, который, какъ мн случалось видть, медленно умираетъ подъ ударами тупыхъ шашекъ. Но для несчастнаго лазутчика прежде смерти готовилась еще пытка. Аульнымъ старшинамъ нужно было узнать, откуда онъ и какой родъ замышляетъ на нихъ нападеніе? Плнникъ на вс вопросы не отвчалъ ни слова. Принесли нагаекъ. Долго продолжалось истязаніе, по-временамъ, слышался тяжелый вздохъ страдальца, иногда произносилъ онъ слово: аллахъ, и только. Нсколько разъ Киргизы прерывали пытку и уговаривали плнника разсказать имъ всю правду, но ни нагайками, ни ласкою не могли добиться отъ него никакого отвта. Принесли какіе-то деревянные клинья, какіе-то волосяные арканы… Я не имлъ духа смотрть на то, что готовилось, и ушелъ къ себ въ чуломейку. Теленгуты мои были очень-недовольны, что я отвлекъ ихъ отъ занимательнаго зрлища. Цлую ночь не могъ я заснуть, по временамъ долетали до меня вопли несчастной жертвы…
На разсвт не слыхать уже было никакого стона, но въ аул происходила сильная суматоха. Я вышелъ посмотрть, что длается. Обезображенный трупъ лазутчика валялся въ грязи… Киргизы сдлали лошадей. Какъ-то догадались они, что лазутчикъ былъ изъ чумекеевскаго рода, кочевавшаго не слишкомъ въ дальнемъ разстояніи. Ршено было немедленно отправиться на баранту, пока непріятель не провдалъ еще о случившемся. Сборы не были продолжительны, чрезъ часъ, человкъ триста всадниковъ о-дву-конь отправились въ походъ, подъ личнымъ предводительствомъ Кенисары. Оставшимся въ аул приказано было по-прежнему кочевать по направленію къ Улутау.
На другой день посл отъзда нашихъ барантовщиковъ, передъ наступленіемъ вечера, я занятъ былъ, по обыкновенію, нжнымъ разговоромъ съ Джельдузъ, какъ вдругъ она поблднла какъ полотно, и указала мн пальцемъ на нсколько всадниковъ, подъзжавшихъ къ аулу. Всадниковъ было всего трое — они были разряжены въ пухъ и, какъ кажется, подъзжали къ аулу съ самыми миролюбивыми намреніями. Я не могъ понять причину страха Джельдузъ, но не усплъ и разспросить ее, потому-что она проворно скрылась въ своей юрт, куда мн неприлично было за нею послдовать. Между-тмъ, нсколько мужчинъ изъ нашего аула также замтили приближеніе всадниковъ и радушно ихъ привтствовали. Я спросилъ одного изъ теленгутовъ моихъ, зачмъ пріхали эти незнакомцы и кто они такіе? ‘Одинъ изъ нихъ’, отвтилъ мн теленгутъ: ‘женихъ Джельдузъ, а прочіе его дружки. Калымъ не весь еще выплаченъ, и потому свадьбу длать нельзя, а между-тмъ двка уже подросла, и женихъ пріхалъ такъ только, потшиться съ нею’. Этотъ отвтъ произвелъ во мн невыразимо-болзненное чувство, котораго никакъ не ожидалъ я прежде. Склонность моя къ Джельдузъ показалась мн въ эту минуту несравненно-опасне для моего спокойствіи, чмъ я ее почиталъ досихъ-поръ. Испугъ бдной двушки при вид жениха доказывалъ мн, что она не рада его прізду и что любовь не облегчитъ для нея тяжелыхъ оковъ, налагаемыхъ Гименеемъ на Азіатку.
Киргизы женятся тремя различными способами. Или достаются имъ жены по наслдству, или похищаютъ они ихъ, или, наконецъ, берутъ ихъ съ согласія родителей. Посл смерти мужа, вдова обязана выйдти за брата покойника или за дядю его, если нтъ брата, или наконецъ за другаго ближайшаго родственника его по боковой линіи. Эти супружества бываютъ иногда не слишкомъ-привлекательны для наслдниковъ, но тмъ не мене обычай этотъ издревле ведется въ степи. Другой родъ браковъ, основанныхъ на похищеніи, самый обыкновенный. При каждой барант въ числ верблюдовъ, лошадей и барановъ, стараются захватить и нсколько красавицъ. Для добычу, длятъ между собою и этихъ красавицъ, которыя потомъ длаются законными женами побдителей. Наконецъ, когда родители согласны, то мальчикъ и двочка обручаются другъ другу большею-частію еще въ колыбели, но настоящій бракъ не заключается до-тхъ-поръ, пока не будетъ выплаченъ весь условленный калымъ. Въ ожиданіи этого благополучія, позволяется жениху прізжать гостить къ невст и даже незадолго до брака, во время прізда своего, можетъ онъ вступать во вс права супружества. Такъ-какъ большая часть калыма бываетъ уже тогда уплачена, то, по степнымъ понятіямъ, нельзя опасаться, чтобы предполагаемый бракъ былъ расторгнутъ.
Женихъ бдной Джельдузъ не бывалъ уже у нея въ гостяхъ два года и, по-видимому, пріхалъ къ ней въ этотъ разъ съ ршительными намреніями. Я видлъ, какъ поставили въ сторон щегольскую юрту, какъ ввели въ нее плачущую Джельдузъ и какъ толпа старухъ сла у входа въ эту завтную юрту. Чрезъ нсколько времени, появился женихъ, степной дикарь въ полномъ значеніи этого слова, и прямо пошелъ къ юрт. Старухи бросились на него съ ужаснымъ крикомъ, били его, чмъ попало, кидали въ него комами грязи. Женихъ спохватился, воротился къ своимъ товарищамъ, взялъ у нихъ множество бездлушекъ и опять пошелъ къ старухамъ, предлагая имъ все это въ подарокъ. Старухи приняли подарки, но снова кинулись съ бранью и кулаками на жениха, когда онъ подошелъ къ юрт. Нсколько разъ повторялось то же самое, наконецъ, проклятыя вдьмы удовлетворились сдланными имъ подарками или, можетъ-быть, догадались, что у жениха ничего уже боле не осталось. Он впустили его въ юрту къ Джельдузъ, а сами разошлись по своимъ жилищамъ. Все успокоилось.
Пытка, которую я видлъ наканун и любезничанье прізжаго жениха произвели во мн такое отвращеніе къ киргизской жизни, что мысль объ освобожденіи изъ плна задушила во мн вс прочія чувства. Я подумалъ, что когда-нибудь совсть строго упрекнетъ меня въ преступномъ малодушіи, съ которымъ я откладываю день-за-днемъ свой побгъ. Въ первомъ пылу чувствъ, волновавшихъ меня, я ршился бжать въ ту же самую ночь. Это намреніе было не совсмъ опрометчиво. Тучи облегали небо и можно было ожидать весьма-темной ночи, теленгуты мои, пользуясь отсутствіемъ Кенисары, еще боле пренебрегали своею обязанностію, и я не сомнвался въ томъ, что они не будутъ ночевать у меня въ чуломейк… Наконецъ, я такъ давно на досуг обдумывалъ планъ побга, что умственно приготовился уже ко всмъ возможнымъ случаямъ. Пока не совсмъ еще стемнло, я ходилъ по аулу, стараясь опредлить сколь возможно точне направленіе втра относительно четырехъ странъ свта. Прежде уже замтилъ я, что втеръ дулъ постоянно все въ одну и ту же сторону. Это обстоятельство позволяло мн надяться, что я не собьюсь съ надлежащаго направленія. Аулъ находился въ то время на рк Каргал, не въ дальнемъ разстояніи отъ озера Чубаръ-Тенисъ. Съ напряженнымъ вниманіемъ припоминалъ я себ вс географическія подробности карты, которую я часто разсматривалъ, находясь въ отряд. Ближайшіе къ Каргал пункты, постоянно занятые русскими отрядами, были укрпленія: Джаркани Агачское и Актауское. Каждое изъ нихъ, какъ казалось мн, находилось верстахъ въ 500 отъ Карталы, первое — на свер, а второе, на восток. Я предпочелъ бжать, въ Актау, потому-что дорога туда казалась мн опредлительне — зная, что верстахъ во 150 долженъ я увидть влво отъ себя знакомыя мн горы Улутаускія, дале попасть на который-нибудь изъ Кенгирей, слдую по его теченію, выбраться непремнно на Сары-Су и наконецъ, направляясь вверхъ по теченію Сары-Су, достигнуть сары-суйскаго пикета, находящагося верстахъ въ 60 отъ Актау. Путь этотъ представлялъ мн и т выгоды, что я могъ надяться избгнуть на немъ всякой непріятной встрчи. Никто не кочуетъ въ сентябр мсяц на безплодныхъ берегахъ Сары-Су, а для двухъ коней кормъ найдти везд можно. Въ шесть дней не трудно дохать до Актау. Чрезъ шесть дней быть въ полной безопасности! Эта мысль приводила меня въ такой восторгъ, что я едва могъ принудить себя подумать о предстоящихъ мн на пути трудностяхъ и опасностяхъ.
Между юртами, какъ и всегда, бродило много лошадей, которыя держутся вблизи на всякій случай. Мн оставалось только выбрать изъ нихъ двухъ понадежне. За нсколько дней до того, была у Киргизовъ байга, т. е. скачка, и я замтилъ двухъ лошадей, которыя обогнали всхъ прочихъ. На мое счастіе, он не взяты были на баранту, и я отъискалъ ихъ привязанными подл юрты жены Кенисары. Объ оружіи я и не думалъ — и къ чему было мн брать его съ собою? При встрч съ цлою шайкою, не отдлаться отъ нея какимъ-нибудь тупымъ копьемъ или полу изломаннымъ ружьемъ. Успхъ завислъ не отъ рукъ моихъ, а отъ лошадиныхъ копытъ.
Когда уже совершенно стемнло, я воротился въ свою чуломейку. Теленгуты принесли мн на ужинъ баранины и принялись за нее вмст со мною. Я разговаривалъ съ ними, какъ ни въ чемъ не бывало, и даже смялся ихъ глупымъ шуткамъ на-счетъ моей страсти къ Джельдузъ. Съ ловкостію, которой позавидовалъ бы, я думаю, любой лондонскій мошенникъ, утащилъ я у одного изъ теленгутовъ ножъ и швырнулъ его въ самый темный уголъ чуломейки. Чрезъ нсколько времени, теленгутъ хватился ножа своего, но я усплъ развлечь его вниманіе какою-то шуткою, и ножъ-избавитель остался въ углу чуломейки. По окончаніи ужина, мы поговорили еще нсколько времени, потомъ теленгуты связали меня, по обыкновенію, и мы, вс трое легли спать.,
Я скоро притворился спящимъ и съ негерпніемъ ожидалъ, когда теленгуты мои уберутся прочь. Долго не могъ я дождаться этого благополучія. Наконецъ, ушелъ одинъ изъ теленгутовъ, черезъ четверть часа, поднялся драгой, подошелъ ко мн, прислушивался нсколько времени, сплю ли я, и потомъ вышелъ также изъ чуломейки. Не теряя ни минуты времени, я поползъ въ тотъ уголъ, куда кинутъ былъ ножъ. Долго искалъ я его всмъ тломъ по-напрасну, нсколько разъ, съ радостію хваталъ камышки и кусочки тростника, принимая ихъ за него, наконецъ, ножикъ отъисканъ, и я воротился на свое мсто. Тотчасъ же принялся я за работу. Съ величайшимъ трудомъ удались мн перерзать въ одномъ мст веревку, остальное легко уже было сдлать, какъ вдругъ одинъ изъ теленгутовъ возвратился, назадъ въ чуломейку. Это непредвидимое обстоятельство поразило меня, какъ громовымъ ударомъ. Было такъ темно, что, конечно, теленгутъ ничего не могъ замтить, но бжать при немъ сдлалось очень трудно. Нельзя было раскрыть чуломейки безъ того, чтобъ холодный втеръ не разбудилъ его, потому что онъ спалъ при самомъ вход. Съ другой стороны, если отложить побгъ, то утромъ теленгуты замтятъ, что веревка перерзана и это обличитъ имъ мое намреніе. Между неврнымъ успхомъ и врною неудачею колебаться было нечего, и я ршался продолжать начатое.
Только-что теленгутъ улегся и захраплъ, какъ я нсколькими ударами ножа освободилъ себя отъ веревки. На томъ мст, гд я спалъ, взбилъ я кошму грудою, чтобъ теленгуты и на разсвтъ не могли замтить моего побга, о подумали, что я запрятался подъ кошму отъ холода. Въ углу захватилъ я подмченный мною уже прежде мшокъ съ крутомъ, который долженъ былъ составлять всю мою напутную пищу. Оставалось сдлать самое трудное и опасное: выбраться изъ чуломейки. Я началъ мое движеніе такъ тихо, такъ осторожно, какъ только могъ, и вдругъ кинулся назадъ, какъ бы наступивъ на змю: въ темнот задлъ я за спящаго теленгута… Онъ перевернулся съ одного бока на другой, пробормоталъ что-то и снова захраплъ. Черезъ минуту я ршился на новую попытку. Счастливо перебравшись черезъ теленгута, я прилегъ къ земл, выждалъ то мгновеніе, когда втеръ нсколько поупалъ, поднялъ кошму такъ мало, какъ только могъ, и благополучно выползъ изъ чуломейки.
Нечего было терять времени. Бгомъ пустился я къ тому мсту, гд были привязаны лошади. Он были запутаны какимъ то мудренымъ калмыцкимъ узломъ, котораго и днемъ я никакъ не съумлъ бы развязать, но взятый ножъ позволилъ мн поступить по-александровски. Какая-то собака подошла ко мн, но не залаяла, а только, глядя на меня, принялась выть, какъ-бы передъ покойникомъ. Я не врю никакимъ примтамъ, и еще радъ былъ этому пронзительному вою, за которымъ Киргизы, еслибъ и не спали, то ничего не могли бы разслышать. Тихонько повелъ я лошадей въ поле и бросилъ прощальный взглядъ на ту юрту, гд ночевала Джельдузъ. Отойдя отъ аула саженей на пятьдесятъ я вскочилъ на одну изъ лошадей, взялъ другую въ поводъ и, сообразись съ направленіемъ втра, пустился на востокъ.
Лошади мои понеслись съ такою быстротою, что дыханіе захватило у меня въ груди. Втеръ, дувшій мн прямо въ спину, какъ-бы преслдовалъ меня и его бшеныя завыванія, похожія на визгъ и гиканье разбойниковъ, подгоняли копей моихъ лучше всякой нагайки. Я любовался свирпостію бури, какъ въ другое время любовался бы тихимъ закатомъ солнца, борьба стихій такъ хорошо соотвствовала волненію чувствъ моихъ. Сердце билось сильно, какъ-будто хотло вырваться изъ груди, во не отъ страха билось оно. Я ощущалъ неизъяснимый восторгъ, жадно вдыхалъ я въ себя воздухъ, онъ казался мн раствореннымъ свободою. Не ране какъ чрезъ полчаса пріудержалъ я лошадей своихъ, когда уже, я думаю, верстъ пятнадцать отдляли меня отъ аула. Остальную часть ночи прохалъ я крупною рысью, пересаживаясь по временамъ съ одной лошади на другую. Къ утру, погода нсколько прояснилась и показалась заря. Такомъ-образомъ, я могъ поврить принятое мною направленіе и убдился въ справедливости всхъ своихъ догадокъ. Дорого я далъ бы, еслибъ какъ-нибудь могъ отгадать, сколько верстъ я прохалъ. Но вокругъ меня не было никакихъ отличительныхъ предметовъ, да если бы и были, то я по нимъ ничего не могъ бы узнать, потому-что весь край былъ мн совершенно неизвстенъ.
Я не чувствовалъ никакого утомленія, хотя скакалъ цлую ночь. Должно было однако остановиться, что бы дать отдохнуть лошадямъ. Я воображалъ, что теперь уже, безъ сомннія, въ аул замтили мои побгъ и вроятно, тотчасъ же пустились въ погоню. Впрочемъ, я находился, по-крайней-мр, верстахъ въ пятидесяти впереди моихъ преслдователей и могъ считать себя отъ нихъ въ нкоторой безопасности. Мсто, выбранное мною для привала, было со всхъ сторонъ закрыто возвышенностями. По краямъ небольшаго плса росла густая трава, которой было очень достаточно для моихъ коней. Опасаясь однако запалить ихъ. я долго водилъ ихъ взадъ и впередъ, не смотря на то, что меня сильно началъ клонить сонъ, только что ступилъ я за землю. Наконецъ, когда кони мои достаточно простыли, я ихъ пустилъ на траву, а самъ заснулъ какъ убитый.
Не знаю, долго ли спалъ я, потому-что небо было покрыто тучами, когда я проснулся, и нельзя было узнать времени по солнцу. Чувствуя сильный голодъ, вынулъ я круту изъ мшка, но къ-несчастію, я не позаботился взять съ собою чашки, а крутъ нельзя иначе сть, какъ разведенный въ вод. Нужда однако всему научитъ: вблизи отъискалъ я огромные листья какой-то травы, которые послужили мн вмсто посуды. Еще не усплъ я кончить скромнаго своего завтрака, какъ увидлъ на краю горизонта нсколько всадниковъ. Хотя мсто, гд я находился, и было совершенно закрыто, такъ что всадники не иначе могли меня замтить, какъ подъхавъ ко мн на самое близкое разстояніе, но нельзя было полагать, чтобъ они не стали осматривать этотъ плсъ, и я счелъ за лучшее тотчасъ же вызвать ихъ на преслдованіе, тмъ боле, что лошади мои нались и отдохнули. Только-что выхалъ я изъ оврага, какъ всадники пустила за мною лошадей своихъ во всю прыть, но я тотчасъ же замтилъ, что лошади ихъ были уже очень утомлены огромнымъ перездомъ. Разстояніе между ними и мною все по немногу увеличивалось, но не ране, какъ часа черезъ два я потерялъ ихъ изъ виду. Лошади ихъ совершенно выбились изъ силъ и они вынуждены были остановиться. Я вознесъ благодарную молитву къ небу, которое явно мн покровительствовало: если бы эти всадники подъхали ко мн получасомъ ране, то нашли бы меня спящимъ, и тогда я снова попался бы въ плнъ, изъ котораго, можетъ-быть, одна только смерть меня со временемъ освободила.
Къ вечеру, погода совершенно разъяснилась. Втеръ затихъ и солнце сло безъ облаковъ. Я отъискалъ полярную звзду, и обернувшись къ ней лвымъ плечомъ, халъ всю ночь безостановочно. Около полуночи взошелъ мсяцъ. Съ живйшимъ любопытствомъ поглядывалъ я влво, надясь увидть Улутаускія-Горы. Горизонтъ съ этой стороны былъ неровно очерченъ, но нельзя было отгадать, горы ли то, или облака. Къ разсвту, я убдился, что Улутау точно влво отъ меня. Вдали узналъ я знакомыя мн вершины и даже гору, гд находится могила Едигеева, близь которой провелъ я нсколько дней, мсяца два тому назадъ. Часа черезъ три, выхалъ я на небольшой ручей, имвшій теченіе прямо на востокъ и который счелъ я за одинъ изъ Кенгирей. На слдующій день, достигъ я другаго, боле значительнаго ручья, который, судя по всмъ примтамъ, былъ Сары-Су. Этотъ ручей долженъ былъ мн служить аріадниною нитью въ странствіи моемъ по безплодной пустын.
Я никого не встрчалъ на пути своемъ, но едва-ли что-нибудь другое, кром желанія вырваться изъ плана, могло вдохнуть въ меня довольно силъ, чтобы перенести вс трудности путешествія. Я не обращалъ никакого вниманія на усталость и только заботился о сбереженіи лошадей. Скудость пищи, къ которой я не привыкъ, невозможность перемнить одежду, которую дождь безпрестанно промачивалъ насквозь, наконецъ, тяжелое ощущеніе, наводимое на человка продолжительнымъ одиночествомъ, все это имло сильное вліяніе на мое здоровье. Иногда чувствовалъ я, что мысли мои затмваются, какіе-то странные, фантастическіе образы носились предо мною даже среди благо дня… Я не могъ ни минуты заснуть спокойно. Часто представлялось мн, что кто-то крадется, чтобы схватить меня, или что лошади мои освободились отъ путъ своихъ и несутся вдаль по степи. Въ минуты боле спокойныя, я старался разгадать, сколько верстъ остается мн еще прохать. Извстно, какъ обманчивы понятія о скорости и времени. Иногда казалось мн, что я ду слишкомъ-тихо, что большая часть времени проходитъ у меня въ отдых, иногда же увлекался я совершенно-противоположнымъ мнніемъ.
Въ одно утро халъ я, погруженный въ мрачныя свои размышленіи, какъ вдругъ увидлъ предъ собою копну сна. Нтъ! я не въ состояніи выразить вамъ восторга, произведеннаго во мн этимъ признакомъ сосдства казаковъ. Лошади мои тоже почуяли близость конца дальней дороги и понеслись во весь опоръ. Въ скоромъ времени показался пикетъ. Легкій дымокъ вился изъ трубы, вокругъ пикета бродили лошади. Устремивъ глаза на давно-невиданное, привлекательное зрлище, я стрлою влетлъ въ самую середину табуна, какъ вдругъ услышалъ громовой голосъ: ахъ ты, орда безпутная! и вслдъ за тмъ пуля свиснула у меня надъ самою головой. Два казака, съ шашками на голо, неслись прямо на меня. Едва, едва усплъ я соскочить на землю и прокричать имъ: стойте, земляки! Казаки сочли меня за отчаяннаго батыря, который кинулся въ средину табуна, чтобъ угнать его. Во мн, дйствительно, не было ничего православнаго, старый стеганый халатъ и красный малахай длали меня совершенно-похожимъ на Киргиза, а загорлое, запыленное и обросшее бородою лицо ни какъ непозволяло догадаться, что мн когда-нибудь прежде случалось бывать подъ кровлею. Съ нсколькихъ словъ все объяснилось. Казаки приняли меня какъ роднаго, угощали чмъ Богъ послалъ, и въ тотъ же день, согласно желанію моему, препроводили меня въ Актау.
Черезъ мсяцъ былъ я уже въ Петропавловск…

БАРОНЪ У-РЪ.
<Услар П. К.>

‘Отечественныя Записки’, No 10, 1848

Услар Петр Карлович
Прочитали? Поделиться с друзьями:

Читайте также:

  1. Очерки Персии, Корф Фeдор Фeдорович, Год: 1839
  2. В киргизских аулах, Гинс Георгий Константинович, Год: 1913
  3. Таранчи и дунгане, Гинс Георгий Константинович, Год: 1911
  4. Из туркестанских воспоминаний, Лобри Ольга Петровна, Год: 1899
  5. О нынешней Персии, Оливье Гийом-Антуан, Год: 1808
  6. Крым и крымские татары, Дудоров-Орловец Петр Петрович, Год: 1911
  7. Семиреченская область, Русский-Туркестан, Год: 1872
  8. Бабиды, Батюшков Георгий Дмитриевич, Год: 1897
Электронная библиотека