Черты міровоззрнія кн. С. Н. Трубецкого*).
Черты міровоззрнія кн. С. Н. Трубецкого*).
І.
II.
III.
IV.
В. И. Вернадскій.
‘Русская Мысль’, кн.IV, 1908
Черты мировоззрения кн. С. Н. Трубецкого, Вернадский Владимир Иванович, Год: 1908
Время на прочтение: 8 минут(ы)
*) Рчь, произнесенная въ студенческомъ Обществ ‘памяти кн. С. Н. Трубецкого’ въ Московскомъ университет 16 марта 1908 г.
Посл смерти кн. С. Н. Трубецкого не прошло и трехъ лтъ. Еще въ этихъ стнахъ — молодежь, которая его помнитъ и знаетъ лично, для которой онъ былъ учителемъ. Она еще не успла возмужать. Еще не смнилось даже одно университетское поколніе. А между тмъ, какъ все кругомъ измнилось!
Въ тяжелое и мрачное время намъ приходится жить, но его время было еще безотрадне. Свинцовыми, безпросвтными сумерками была охвачена университетская жизнь — отраженіе жизни Россіи. И казалось не было выхода. Густой туманъ безсилія тяжелой пеленой ложился на человческую личность. Изсякала вра въ будущее. Въ это время росъ и воспитывался духъ маловрія въ историческую роль русскаго народа, тяжелымъ вковымъ трудомъ и страданіями создавшаго великую міровую культурную силу. Въ это время изъ тяжелаго настоящаго не видно было лучшаго будущаго, оно казалось навки потеряннымъ, недосягаемымъ. Переоцнивались силы защитниковъ стараго. Университетъ замиралъ въ тискахъ этахъ порожденій общественнаго гніенія.
Въ это тяжелое время ярко засіяла свтлая личность Сергя Николаевича. Быстро засіяла на всю Россію и такъ же быстро загасла. Хрупкая, тонкая жизнь надорвалась въ тяжелой обстановк современности.
Вся его жизнь была борьбой. Это не была борьба политика, не была борьба человка улицы или газетнаго дятеля, — это была борьба свободной мыслящей человческой личности, не подчиняющейся давящимъ ее рамкамъ обыденности. Своимъ существованіемъ и непреодолимымъ проявленіемъ себя самой она будила кругомъ мысль, возбуждала новую жизнь, разгоняла сгущавшіяся сумерки. Та борьба, въ которой прошла жизнь Сергя Николаевича, была борьбой ученаго и мыслителя — она была проявленіемъ вковой борьбы за свободу мысли, научнаго исканія, человческой личности. Она была борьбой потому, что смло и твердо Трубецкой проявлялъ свою личность въ чуждой ей обстановк общественной забитости, общественнаго отчаянія, узкой кружковщины.
Свободный, гордый духъ его безтрепетно шелъ своей собственной дорогой.
И во всей его недолгой жизни ярко выступалъ этотъ элементъ искренности и смлости личнаго самоопредленія. Имъ оживлялось столь быстро прерванное въ самомъ начал его философское творчество.
Философская мысль отражаетъ, можетъ быть, боле глубоко человческую личность, чмъ какая-нибудь другая форма человческой дятельности. Въ наук, въ религіи и въ искусств, въ государственномъ творчеств неизбжныя рамки, созданныя вковымъ трудомъ поколній, невольно вдвигаютъ личность во многомъ въ чуждую ей обстановку. Они стираютъ элементъ личности — ибо везд приходится считаться съ другими людьми, съ ихъ трудомъ, съ ихъ работой, съ ихъ вкусами, понятіями и представленіями. Приходится идти плечо о плечо съ ними, вмст класть камень общаго зданія — приходится искать общаго языка, такъ или иначе дйствовать на чуждую душу. И въ этомъ стремленіи, можетъ быть, раздаются новые мотивы, получаются такіе глубокіе отзвуки, которыхъ напрасно мы стали бы искать въ философіи, но въ то же время невольно личность приноравливается къ общимъ формамъ — въ своемъ творчеств она связана чужими, готовыми, вн ея воли стоящими рамками.
Этотъ элементъ есть и въ философіи, но не онъ составляетъ самую характерную, самую господствующую черту философскаго творчества. Это творчество является главнымъ образомъ отраженіемъ человческой личности, результатомъ ея самоуглубленія. Несомннно и богатый матеріалъ общественной жизни, и интуиціи, и концепціи религіи, и великія созданія искусства даютъ матеріалъ для этого творчества. Неизбжно научная мысль и научныя завоеванія кладутъ предлъ его примненію. Но въ оставляемыхъ ими — по существу безконечныхъ — рамкахъ, творческая мысль философа свободна. Она руководится только своимъ разумомъ, только тмъ сложнымъ, недлимымъ и несравнимымъ элементомъ человческаго существа, которое мы называемъ духовной личностью человка.
Творецъ всякой философской системы накладываетъ на нее всецло свою личность. Онъ можетъ создать свой собственный языкъ понятій, онъ исходитъ изъ непонятныхъ для другихъ переживаній и перечувствованій окружающаго, онъ все окружающее облекаетъ въ странныя иногда и причудливыя формы своего я. Этимъ біеніемъ своего я онъ своеобразно оживляетъ окружающее.
И во все растущую, вковую культурную атмосферу созданій человческой мысли и чувства, которая окружаетъ насъ и соединяетъ насъ съ давно минувшимъ, самостоятельно мыслящій философъ бросаетъ частицу своего я, результатъ самоуглубленія, отраженія жизни и знанія въ своей духовной личности.
Эта творческая работа философіи суждена немногимъ. Съ каждымъ поколніемъ передъ нами становятся все новыя и новыя философскія концепціи — эти своеобразныя другъ къ другу не сводимыя созданія личностей! И всюду, въ нихъ, новое поколніе открываетъ при ихъ изученіи новыя, раньше неизвстныя черты. Изучая эти философскія системы, мы какъ бы охватываемъ различныя проявленія человческихъ личностей, каждая изъ которыхъ безконечна и безсмертна. Новая философская концепція не замняетъ и не погашаетъ старыхъ, какъ не погашаютъ старыхъ созданій искусства новые акты творчества.
Она не теряетъ своего живого значенія и вліянія на человческую мысль даже тогда, когда падетъ вра въ ея истинность, окажутся неврными и неправильными основные ея выводы и построенія. Въ ней остается неразложимое и неуничтожаемое зерно, тсно связанное съ реально существовавшей духовной личностью, выраженіемъ которой она является.
Есть или нтъ что-нибудь общее между этими философскими концепціями? Откроетъ ли передъ нами ихъ изученіе что-нибудь такое, что напрасно пыталась высказать и выразить отдльная личность? Есть ли въ ход развитія философскихъ идей своеобразная законность, дастъ ли намъ ихъ изученіе по существу новое, заставитъ новымъ образомъ углубиться въ безконечное, насъ окружающее и насъ проникающее? Есть ли смыслъ и есть ли законность въ исторіи философіи?
Эти вопросы, по существу два послднихъ, неизбжно становятся передъ всякимъ изслдователемъ исторіи философіи. Философъ, обращающій свое вниманіе на эти явленія, ищущій смысла въ философскомъ процесс, стремящійся этимъ путемъ углубиться въ пониманіи неизвданнаго, невольно становится ученымъ, какъ только онъ вступаетъ въ область исторіи философіи, подымаетъ вопросъ о ея законностяхъ, о ход развитія философской мысли. Самостоятельный мыслитель въ этой пограничной области неизбжно вдвигается въ строгія рамки научнаго изслдователя.
Эта двойственная сторона умственной дятельности всякаго философа, становящагося историкомъ философіи, накладываетъ на его работу оригинальный отпечатокъ. Она не остается безслдной ни для его философскаго мышленія, ни для его научной работы.
Ярко и глубоко эта двойственная сторона духовнаго творчества сказалась въ недолгой жизни С. Н. Трубецкого.
Еще въ послдніе мсяцы жизни его интересы сосредоточивались одновременно въ двухъ областяхъ — въ философіи и въ наук. Съ одной стороны, онъ углублялся въ развитіе своеобразной, очень глубокой, мистической стороны своего мышленія, вращаясь въ области идей, связанныхъ съ ученіемъ о логос и съ допущеніемъ эоновъ. Съ другой стороны, вс его научные интересы были сосредоточены въ области исторіи древняго христіанства, критики текста книгъ Завта, исторіи греческой философіи — одновременно, какъ самаго древняго ея періода, такъ и ея конца — эпохи неоплатониковъ. Онъ подходилъ къ еще боле широкимъ вопросамъ — къ исторіи религіи, углубляясь въ исторію религіи греческой. Близкія области археологіи и языка захватывались его мятущимся духомъ и по мр расширенія его научной работы все боле углублялась и все боле обострялась его философская мысль. Все строже, осторожне и боле критически онъ относился къ тому матеріалу, на которомъ покоились его выводы. Изъ его философскихъ концепцій отпадало то, что могло быть охвачено научнымъ мышленіемъ, и тмъ самымъ философская работа уходила въ проблемы, недоступныя знанію.
Его философскій интересъ, казалось, сосредоточивался въ областяхъ, самыхъ далекихъ отъ научной работы. Вопросы религіознаго гнозиса, обоснованій вры, мистическаго созерцанія неотступно захватывали его, къ нимъ онъ возвращался неуклонно въ теченіе всей своей дятельности. И можно сказать, что постепенно онъ подходилъ къ нимъ все ближе и ближе, по мр того, какъ выяснялись для него вопросы теоріи познанія, какъ онъ составлялъ себ сужденіе объ основахъ живыхъ и господствующихъ въ его время философскихъ построеній. Эти вопросы должны были увнчать его философскія созданія, если бы онъ когда-нибудь подошелъ къ связному и цлостному изложенію своей философской системы. Но его душ былъ чуждъ догматизмъ философа-систематика, и онъ касался отдльныхъ проблемъ, не сводя ихъ въ одно цлое.
Идеалистъ-философъ съ рзкой мистической основой своего міропониманія, въ то же время являлся крупнымъ ученымъ, владющимъ всмъ аппаратомъ ученаго XX в.— этимъ наслдіемъ многовковой работы ученыхъ поколній. Я живо помню, какъ онъ глубоко и ярко чувствовалъ эту вковую связь, когда онъ указывалъ на значеніе критики текста Завта, созданной строгой, критически-безпощадной, научной работой ученыхъ двухъ столтій и какъ онъ учился на этой работ историческому пониманію боле близкихъ ему областей, исторіи мысли.
Какъ могъ мистикъ сознательно и энергично вести эту тяжелую научную работу, все углубляя ее и расширяя? Мистицизмъ кажется не только чуждымъ и враждебнымъ научному мышленію — онъ является на первый взглядъ разрушителемъ философскаго міропониманія. Ибо, казалось, для мистика исчезаютъ не только значеніе и законности научнаго міровоззрнія, но и разумность философскихъ обобщеній. Глубокимъ сліяніемъ съ неизвстнымъ, уходомъ въ области духа, равно далекія и отъ научной работы и отъ философскаго разума, мистикъ подходитъ къ тмъ переживаніямъ человческой личности, которыя имютъ себ выраженіе въ религіозномъ творчеств и религіозномъ сознаніи. А между тмъ глубоко мистически настроенный Трубецкой былъ не только строгимъ ученымъ, онъ въ своемъ философскомъ идеализм былъ строго критическимъ мыслителемъ. Смло и безбоязненно подходилъ онъ къ самымъ крайнимъ положеніямъ философскаго скепсиса и этимъ путемъ оживлялъ и очищалъ основы своего философскаго познанія.
Это соединеніе глубокаго мистицизма и проникнутой имъ вры, критическаго — почти, скептическаго — идеализма и строгаго научнаго мышленія представляетъ ту удивительную загадку, какую даетъ жизнь этого замчательнаго русскаго мыслителя.
Вдумываясь и всматриваясь въ жизнь этого дорогого, еще недавно бывшаго здсь человка, невольно останавливаешься надъ этимъ вопросомъ и этой мыслью о его личности подымаешься къ глубокимъ проблемамъ человческаго существованія.
Въ этомъ облагораживающемъ и глубокомъ вліяніи, какое оказываетъ попытка понятъ его духовное бытіе — сказывается сила и красота его духовной личности.
Какимъ образомъ онъ совмщалъ, казалось, несовмстимое? Разгадкой служитъ искренность его жизни, цлостность его духовной личности.
Мистика является одной изъ самыхъ глубокихъ сторонъ человческой жизни. Если мы всмотримся въ жизнь мистиковъ, мы увидимъ, что они жертвуютъ для мистическихъ настроеній всмъ. И въ то же время, если мы прослдимъ исторію мистики, мы видимъ, какъ легко мистическій порывъ человческой души, выразившійся въ глубокой иде, въ великомъ настроеніи или въ красивой интуиціи, покрывается наростомъ пустыхъ словъ, безсодержательныхъ символизацій, мелкихъ желаній и грубыхъ предразсудковъ, если только мистика всецло и безъ сопротивленія охватываетъ человка. Какъ только мистическое настроеніе начинаетъ охватывать широкіе слои, какъ только оно начинаетъ непрерывно и доминирующе длиться года,— оно обволакивается образами и созданіями, по существу ему чуждыми, но которыми человкъ пытается дать хоть сколько-нибудь понятное, земное выраженіе неуловимому и невыражаемому словами или образами мистическому настроенію. За этими печальными созданіями неудачныхъ стремленій теряется глубокое содержаніе мистическаго настроенія и мистическаго міропониманія. Исторія мистики, главнымъ образомъ, вращается въ этой грубой кор,— кор разбитыхъ стремленій,— совершенно обволакивающей внутреннее содержаніе мистическихъ настроеній. Эти грубые символы и странные образы даютъ почву той игр въ мистицизмъ и мистическое настроеніе, выраженіе которой мы видимъ въ современной литератур — русской и западно-европейской.
Для того, чтобы дойти до мистики, надо прорвать этотъ туманъ мистическихъ навожденій, надо подняться выше всей этой сложной, временами грубой, иногда изящной и красивой символики. Надо понять ея смыслъ и не даться въ руки ея засасывающему и опьяняющему вліянію.
Трубецкой стоялъ выше этой символики. Онъ переживалъ сліяніе съ Сущимъ, онъ исходилъ изъ мистическаго міропониманія. На немъ строилось его религіозное чувство. Но онъ не подчинялъ ему и его образамъ своей личности. Личность его оставалась свободной, она получала лишь опору въ мистицизм и въ чувств безконечнаго и въ сліяніи съ нимъ находила поразительную силу для своего проявленія въ жизни. Благодаря цлостности его личности, вс другія ея стороны получали на этомъ общемъ фон необычное въ нашей окружающей жизни выраженіе. Он ею не затемнялись и не погашались.
Онъ всегда оставался самимъ собой, всюду проявлялъ себя всего. Будучи мистикомъ, онъ въ философіи оказался критическимъ идеалистомъ, въ наук строгимъ и точнымъ изслдователемъ, въ общественной жизни сознательнымъ дятелемъ. Философскимъ мышленіемъ и научной работой онъ замнилъ ненужныя ему символическія формы мистическихъ настроеній. Въ гармоніи ихъ — въ своей личности — онъ могъ убдиться, что несогласимыя противорчія между этими сторонами человческаго существа рождаются лишь при подавленіи какой-нибудь одной его стороной другихъ ея проявленій.
Благодаря этому мы наблюдаемъ въ его жизни и въ философскомъ мышленіи живой примръ глубокой гармоніи обычно-раздленныхъ проявленій духовной жизни человка — мистическихъ элементовъ вры, философскаго мышленія и научной мысли. Его личность всюду вносила необходимый коррективъ и создавала своеобразную гармонію. Ея созданіе, его философская система, является одной изъ наиболе оригинальныхъ и глубокихъ проявленій свободнаго личнаго творчества. Этимъ она получаетъ чрезвычайно цлостное выраженіе. Вслдствіе этого нкоторыя вносимыя Трубецкимъ въ свою философскую мысль поправки и оговорки кажутся неожиданными для людей, привыкшихъ къ логической послдовательности строго раціоналистическаго проявленія философскаго творчества. Они глубоко ирраціональны, ибо коренятся въ неподдающейся раціонализированію свободной личности.
Тсно слившись съ русской дйствительностью и отражая въ философской систем свою личность, Трубецкой былъ однимъ изъ первыхъ оригинальныхъ, чисто русскихъ философовъ.
Онъ явился благодаря этому новой, глубоко своеобразной фигурой въ исторіи русскаго культурнаго общества. Ибо самостоятельная систематическая философская мысль есть явленіе новое, только что нарождающееся въ исторіи русской культуры. Въ то самое время, какъ въ искусств и наук русское общество давно уже явилось огромной всечеловческой культурной силой,— въ философіи его работа лишь начинается.
Культурная работа общества отнюдь не ограничивается готовыми созданіями творческихъ силъ его членовъ. Здсь не мене, можетъ быть боле важенъ — самый процессъ творчества, происходящій въ сред общества. Важно не то, чтобы т или иныя системы, т или иныя научныя книга изслдованія, т или иныя произведенія искусства были созданы членами русскаго общества — важно, чтобы они вырабатывались въ его сред, чтобы они черпали свою силу, свое содержаніе, свои формы въ жизни этого общества, въ его быломъ, въ его надеждахъ будущаго, въ окружающей и чеканящей его природ и обстановк. Только этимъ путемъ растетъ и подымается культурная сила общества.
Весь процессъ философскаго творчества Трубецкого прошелъ здсь въ Москв, тсно связанъ съ жизнью Московскаго университета. Глубоко любящій Россію, переживающій все ея горе и вс ея радости, онъ былъ русскій всмъ своимъ существомъ, и это неизбжно отражалось на характер его философскаго и научнаго творчества.
Поэтому вся жизнь кн. С. Н. Трубецкого — русскаго ученаго и русскаго философа,— являлась сама по себ глубокимъ культурнымъ дломъ, дломъ общественнымъ. Она не можетъ и не должна быть забыта русскимъ обществомъ. Ея слдъ прочно и непреодолимо заложенъ въ самой русской культур и будетъ жить и развиваться вмст съ ней.
Здсь живая, неумирающая память о С.Н. Трубецкомъ явится однимъ изъ отраженій того личнаго безсмертія, поразительно живая вра въ которое составляла такую чарующую черту его благородной личности.