Михаил Булгаков.
Чертовщина
У нас, в Кузнецке, в один и тот же вечер,
в один и тот же час, в помещении месткома было
назначено заседание лавочно-наблюдательной
комиссии, заседание производственной ячейки,
заседание охраны труда, собрание рабкоров, а
также заседание пионеров. А рядом идет
кинематографическая картина: ‘Дочь Монтецумы’.
Получается такое, что описать нельзя.
Рабкор
В небольшой комнате тесно сидели люди, взъерошенные и потные. Над их головами висела ‘Дочь Монтецумы’ с участием любимицы публики и королевы экрана и ‘Вокруг света в 18 дней’.
Дверь раскрылась на одну четверть. В нее влезла рука с растерзанной манжетой, затем озверевшая голова. И голова эта начала кричать:
— Пустите меня, товарищи! Это безобразие.
Влезайте! — кричали из комнаты.
— Пустите меня! — кричала голова, вырываясь из невидимых клещей за дверью.
За дверью же послышался крик:
— Не лягайтесь ногами, товарищ Крутобедров! Вы же не на базаре!
Стена затряслась, и на ней запрыгали слова: ‘Курьер Наполеона’.
Растерзанная личность влезла наконец в комнатушку, проникла на эстраду и оттуда хрипло забасила немедленно, как заводной граммофон:
— Говоря о цене на свиные котлеты, товарищи, я не могу не отметить с возмущением того факта, что в то время, как на частном рынке они 32 к., у нас в лавке No 17 они 33 1/2…
Собрание на это ответило злобным гулом, а за дверью вырвался истерический крик:
— Скорее! Долго заседаете!
— Что вы про котлеты бормочете? — закричал в раздражении человек, притиснутый к ‘Дочери миллионера’.
— Я не бормочу! — закричал в ответ оратор. — А докладываю.
— Про что докладываешь?
— Цены на свинину, — закричал докладчик.
— Выкатывайся ты со своей свининой к чертям! Где наш оратор? — кричали со всех сторон.
— Нету оратора, опоздал, черт его возьми! Значить, им надо уступать место!
Публика хлынула к дверям, а навстречу ей — другая, которая моментально расселась на стульях. За другой дверью тапер глухо заиграл полонез Шопена.
Взъерошенный докладчик всмотрелся в новые лица и забубнил:
— Говоря о цене на свиные котлеты, дорогие товарищи, я не могу не отметить с возмущением того факта, что в то время, когда на частном рынке цена на свиные котлеты 32 коп., а у нас в лавке No 17 они стоят 331/2 коп…
Молодой человек в папахе встал и вежливо его перебил:
— Вы, товарищ, спутали. ‘Производство мяса’ шло вчера, а сегодня ‘Кровь и песок’.
— Сахарный песок тоже! — закричал оратор в отчаянии. — В то время, как на частном рынке он — 251/2 коп…
— Нарезался объясняльщик перед картиной, — закричала с хохотом публика и вдруг рванулась к дверям, и Шопен моментально смолк.
Из всех дверей насыпалась новая публика.
— Говоря о цене на свиные котлеты, — в отчаянии начал ей докладчик, — я не могу не отметить с возмущением того факта, в то время, когда сахарный песок на рынке стоит 251/2 коп., свинина у нас в магазине 36 коп. Разница, таким образом, дорогие товарищи…
— К чертям со свининой! — закричала новая публика. — Не наговорился еще в своей лавочной комиссии!
Докладчика с котлетами выпихнули куда-то, а другой влез на его место, закрыл глаза и торопливо забубнил:
— Вопрос о прозодежде — кардинальный вопрос, товарищи. До каких пор мы будем ждать рукавиц для ремонтных рабочих? Что же, спрашивается, они голыми руками…
Он бубнил около 3 минут и открыл глаза от страшных криков:
— Довольно! Достаточно! Наквакал о рукавицах — и будет, дай другим поговорить!
Какие-то взволнованные люди с карандашами в руках сидели, вытеснив предыдущую публику. Один из них выскочил на эстраду, спеца с рукавицами прижал к ‘Индийской гробнице’ и немедленно начал кричать:
— Для того чтобы корреспонденция в газеты была наиболее актуальна, необходимо следовать такого рода правилам…
Но он не успел объяснить, какого рода правилам нужно следовать для того, чтобы корреспонденция была актуальна, потому что за дверью слева загремел марш ‘Железная дивизия’, а с правой, за дверями же, хор в двести человек запел:
На дежурство из палатки
Не хотелось вылезать!
Приходилось нам за пятки
Пионеров всех таскать!!!!!
Тут и началось то самое, чего, по мнению корреспондента, описать нельзя. Поэтому и описывать не будем.
‘Гудок’, 18 февраля 1925 г.
Прочитали? Поделиться с друзьями:
