Въ царствованіе мудраго Халифа Азрунъ-аль-Гашида, жилъ въ Багдад весельчакъ, по имени Абдала. Науки, Искуства и Словесность процвтали тогда между Арабами, и отъ свтлаго трона Халифова разливалось просвщеніе по всему царству. Абдала торговалъ рукописями, выписывалъ ихъ изъ Византіи, заставлялъ переводишь, переписывать, покупалъ сочиненія у Авторовъ и распространялъ ихъ между людьми богатыми и учеными. Въ то время книгопечатаніе было еще неизвстно. Абдала, по роду своихъ занятіи, уподоблялся ныншнимъ ученымъ книгопродавцамъ и типографщикамъ, которые однако и въ наше просвщенное время столь же рдки, какъ и хорошія книги. Въ лавк Абдалы собирались ежедневно вс Словесники, ученые Улемы, мечтательные Поэты, глубокомысленные Дервиши, многіе любители Наукъ, и еще боле т, которые хотли прослыть знатоками и любителями, выучивая наизусть заглавія рукописей и имена Авторовъ. Абдала былъ добрый малый, въ полномъ смысл сего слова, онъ любилъ мудрость и добродтель, по никогда не называлъ себя ни мудрымъ, ни добродтельнымъ. Онъ также любилъ пламенно добрыхъ людей, презиралъ злыхъ, и отъ чистаго сердца смялся надъ глупцами, когда они старались прикрыть свое ничтожество гордостью и высокомріемъ. Будучи правдивъ въ длахъ и чистъ совстью, онъ не боялся злыхъ, говорилъ объ нихъ смло, приправляя свои замчанія аттическою солью. Вообще Абдала былъ нсколько склоненъ къ насмшкамъ, и хотя онъ былъ человкъ не глупый, по часто забывалъ, что въ свт скоре прощается обида, оскорбляющая честь, нежели насмшка, унижающая самолюбіе. Остроты Абдалы часто выходили за предлы его лавки. Добрые люди смялись имъ, и любили Абдалу: злые и невжды морщились, и въ свою очередь, какъ хищные враны, каркали надъ головою Абдалы, выжидая случая растерзать его когтями. Визирь грозно посматривалъ на Абдалу, встрчаясь съ нимъ, Кади хмурилъ брови и поглядывалъ на него изъ подлобья значущіе Улемы перестали ходишь къ нему въ лавку, а Дервиши убгали его, какъ заразы. Абдалы не преслдовали явно, но начали помаленьку жать, а когда сильные въ Азіи начнутъ прижимать, тогда и вх самомъ обширномъ город, каковъ Багдадъ, сдлается тсно. Абдала вздумалъ переселиться въ Византію, по ему жаль было оставить городъ, гд Онъ пріобрлъ друзей и добрую славу у добрыхъ людей. Однажды, огорченный клеветою и несправедливостью, Абдала сидлъ въ полночь въ своей комнат, погрузясь въ мрачныя размышленія. Слезы невольно выступали изъ глазъ его, и вздохи стсняли грудь. Слабый свтъ лампады едва освщалъ Одинъ уголъ комнаты. Вдругъ, что-то блеснуло, наподобіе молніи. Абдала поднялъ глаза, и увидлъ предъ собою прекрасную жену, съ свтлыми взорами, съ сладостною улыбкою, въ блой одежд. Она сняла съ себя черное покрывало, и отбросила его въ сторону. Абдала не чувствовалъ никакого страха при семъ необыкновенномъ видніи: напротивъ того, нечаянная радость вспыхнула въ его сердц, и оживила весь бренный его составъ. Онъ съ улыбкою спросилъ красавицу: ‘Кто ты, прелестная: Пери, или простая смертная? Зачмъ пришла въ жилище скорби и тяжкой думы?’ — ‘Я твоя неразлучная, хотя невидимая и неосязаемая путница,’ — отвчала жена: — ‘я Мысль твоя. Сострадая къ твоему горю, я пришла утшить тебя и разсять твои заблужденія.’
Абдала. ‘О, если бъ и зналъ, что душа моя служитъ вмстилищемъ такихъ прелестныхъ созданій, то, можетъ быть, я не такъ часто предавался бы горести, или по крайней мр, если бъ я зналъ тебя прежде, то однимъ воспоминаніемъ о теб изгонялъ бы грусть изъ сердца. Являйся мн чаще, милая волшебница: мн радостно съ тобою.’
Мысль. Это зависитъ не отъ меня: я повинуюсь сил души твоей, и подлежу вліянію вншнихъ предметовъ и впечатлній. Видишь ли ты это черное покрывало? Когда я надваю его, тогда лишаюсь власти моей надъ грустью. Ищи утшенія въ душ своей, и я, по ея гласу, буду являться теб въ свтлой одежды.
Абдала. Душа моя часто изнемогаетъ подъ бременемъ клеветы, злобы, несправедливости. Любя людей и желая имъ блага, я, по неблагоразумію моему, нажилъ враговъ: они начинаютъ меня тснить, жать…
Мысль прервала стованія Абдалы, обняла его легкою рукою и помчалась съ нимъ въ воздушныя пространства. Лучъ солнечный достигаетъ до земли въ семь минутъ, Мысль принесла Абдалу къ солнцу въ одно мгновеніе. Пронзительной свтъ не притупилъ зрнія внутренняго чувства, и Абдала спокойными взорами обозрвалъ миріады міровъ, слдующихъ въ безмолвіи въ необъятомъ пространств, путемъ, начертаннымъ рукою Зиждителя Вселенныя. Чувства умиленія и покорности къ Творцу наполнили душу Абдалы при семь торжественномъ зрлищ: онъ погрузился въ восторгъ, и со слезами громогласно произнесъ молитву благодареніе.
Мысль. ‘Укажи мн землю, Абдала!
Абдала. Не могу узнать ей во множеств этихъ свтлыхъ точекъ.
Мысль (улыбаясь). Покажи же мн враговъ твоихъ.
Абдала. Они исчезли въ величіи вселенныя!
Мысль. Посмотримъ на нихъ ближе.’
При сихъ словахъ, .Мысль опустилась съ Абдалою къ земл, озаренной солнечными лучами. Города блестли, какъ свтлыя монеты, разсыпанныя но зеленому сукну. Высокія горы казались грецкими орхами , а моря и рки голубыми узорами. Абдала примтилъ какое-то движеніе, какъ будто въ муравейник, и улыбнулся.
Абдала. ‘Что это движется: неужели люди?
Мысль. Да, люди, приводимые въ движеніе страстями, какъ воды втрами. Въ этой куч червячковъ, гнздятся исполинскіе замыслы, гордость, честолюбіе, высокомріе. Не правда ли, что это очень забавно, когда смотришь сверху?
Абдала. Кукольная комедія!
Мысль. Не можешь ли ты, Абдала, узнать и различить враговъ своихъ?
Абдала. Созерцая величіе вселенныя, я смюсь надъ ихъ мелкостью, и чувствую , что они слишкомъ безсильны, чтобы вредить существу, которое можетъ духомъ возноситься къ небесамъ, превыше всхъ земныхъ козней и ничтожностей.
Мысль. Теперь я покажу теб въ настоящей величин людей, которые лишаютъ тебя спокойствія.’
Мысль тотчасъ спустилась съ Абдалою на землю, и прикрывъ его своимъ покрываломъ, невидимо проникла въ чертоги Визиря. Весь домъ быль въ смятеніи: жены рыдали , слуги суетились и кулаками утирали слезы, и даже на черномъ, какъ смоль, лиц начальника евнуховъ, видны были синіе узоры, слды гнва господскаго. Визирь заперся въ своемъ диван съ Секретаремъ, и изломавъ нсколько чубуковъ на его спин,услаждалъ побои ругательствами. — ‘Ты, бездльникъ, виновенъ въ томъ, что и заслужилъ неблаговоленіе мудраго Халифа. ‘Гы представляешь мн дла въ превратномъ вид!’ — ‘Но зачмъ же вы не изволили читать?’ — сказалъ Секретарь охриплымъ голосомъ. ‘Твое дло читать и писать, а мое подписывать!’ громко закричалъ Визирь.— ‘Но мн доставилъ дло Кади,’ проворчалъ Секретарь.— ‘Онъ такой же плутъ, какъ и ты— прочь съ глазъ моихъ!’ — Секретарь вышелъ съ растрепанною бородою, поцловавъ прежде полу платья Визиря, а онъ, оставшись одинъ, предался отчаянію. ‘Что будетъ со мною, когда я лишусь власти?’ возопилъ Визирь жалостно: ‘Вс т, которыхъ я давилъ подъ моею пятою, поднимутъ головы и обличатъ меня въ несправедливости. Униженные мною возвысятся, оскорбленные восторжествуютъ. Куда мн скрыть стыдъ свои? какими длами и подвигами освтить мракъ ничтожества, въ который я повергнусь? Абдала сказалъ правду , что не мсто украшаетъ человка, а человкъ мсто, и что человкъ въ сил долженъ сять добро, чтобы вь безсиліи питаться его плодами. О, какъ я былъ безразсуденъ, когда сердился за правду на Абдалу! — Я далъ бы теперь половину моихъ сокровищъ, чтобы бишь на мст этого счастливаго весельчака!’
Мысль. Слышишь ли, Абдала? Визирь помнитъ твои совты и завидуешь твоей участи. Посмотримъ теперь, что длаетъ Кади, который такъ часто устрашалъ тебя своими косвенными взглядами и гордымъ видомъ. ‘
Кади былъ въ своемъ гарем. Любимая его жена тщетно старалась разогнать его грусть и успокоить. Онъ былъ въ изступленіи. ‘Поди прочь, хитрая змя!’ возопилъ онъ. ‘сокрой отъ глазъ моихъ твои прелести, которыя я старался украшать драгоцнностями, купленными слезами народа. Уже вопль угнетаемыхъ мною достигъ до ушей правосуднаго Халифа. Онъ сегодня отвернулся отъ Визиря, Визирь согналъ съ двора Секретаря, и добирается до мосіі спины и шинъ. Что будетъ съ моими сокровищами? О горе мн!— Напрасно я сердился на Абдалу, который предостерегалъ меня сказочками и прибаутками. Я далъ бы теперь десять лтъ моей жизни, чтобъ быть на мст этого Абдалы, который въ своей лавк смется и поетъ съ утра до вечера!’
Мысль. ‘Слышишь ли, Абдала: угрюмый Кади хочетъ быть на твоемъ мст. Заглянемъ теперь, что длаетъ злйшій врагъ твои, который хотлъ погубить тебя клеветою.’
Клеветникъ сидлъ, скорчившись, въ самомъ уединенномъ углу своего дома. При немъ также сидла Мысль его, въ черномъ плать и черномъ покрывал. Злой человкъ трепеталъ по временамъ, съ боязнію бросалъ кругомъ косые взгляды, прислушивался къ малйшему шуму, и почесывалъ спину и пятки. Черная Мысль представляла ему грозныя виднія и горестныя воспоминанія. Ему мечталась ужасная сцена, въ вид фантазмагоріи: Истина свтильникомъ своимъ разгоняла мракъ клеветы, и за нею слдовали Презрніе людское съ гордою улыбкою, Нищета, къ раздраныхъ рубищахъ, и наконецъ Правосудіе съ мечемъ и всами. У клеветника волосы поднялись дыбомъ, глаза налились кровью, желтое лице побагровло. ‘О Абдала, прости меня!’ возопилъ онъ въ судорожныхъ движеніяхъ. Абдала, готовъ быль произнесть прощеніе, но Мысль умчала его въ другую сторону, и онъ очутился въ кругу друзей своихъ.
Добрые граждане весело сидли за скромною трапезою, услаждая яствы веселою и поучительною бесдою. ‘Какъ мало надобно для счастія!’ сказалъ одинъ изъ собесдниковъ.— ‘Чиспіои совсти и исполненія своихъ обязанностей,’ — возразилъ другой.— ‘Какъ прекрасно устроена земля для невинныхъ наслажденій, въ мир, любви и дружб!’ — воскликнулъ юноша.— ‘И какъ жалки злые,’ сказалъ старецъ: ‘которые не могутъ чувствовать истинныхъ благъ, гоняются за огромными мечтами, пресыщаются, и наконецъ вязнутъ въ отчаяніи и горести. Возблагодаримъ Бога, что Онъ благоволилъ озаришь умы паши и согрть сердца лучомъ живительнаго свта мудрости, и пожелаемъ всхъ благъ мудрому нашему Халифу, которой неусыпно печется о нашемъ спокойствіи и благоденствіи!’ Вс собесдники простерли руки и взоры къ небесамъ, и помолились. ‘Какъ жаль, что съ нами нтъ нашего друга, весельчака Абдалы: онъ бы сплъ намъ псенку, или расказалъ какую нибудь нравоучительную повсть!’ сказалъ одинъ изъ собесдниковъ.— ‘Я здсь!’ воскликнулъ Абдала за дверьми, вошелъ въ комнату, слъ за столъ и расказалъ друзьямъ свое приключеніе. . Б.