Часики из Буживаля, Доде Альфонс, Год: 1871

Время на прочтение: 6 минут(ы)

ЧАСИКИ ИЗЪ БУЖИВАЛЯ.

(Сказка Альфонса Додэ).

Изъ Буживаля въ Мюнхенъ.

Такіе часы второй имперіи, обдланные въ алжирскій ониксъ, украшенные рисунками Кампана, можно купить на бульвар Итальянцевъ. Золоченый ключикъ перекинутъ черезъ нихъ на розовой ленточк, какъ на перевязи. Часики, о которыхъ идетъ рчь, представляли собою прелестную, что ни-на-есть самую модную бездлушку, одинъ изъ лучшихъ образцовъ ‘articles de Paris’. Издліе ‘опереточнаго’ вка, эти часики били веселымъ, беззаботнымъ звономъ, били безалаберно и капризно, легкомысленно пропускали получасовой звонокъ, показывали что имъ вздумается, только одно они и умли длать всегда во-время: возвстить хозяину, когда ему удрать изъ дому, а хозяйк — когда отправляться на свиданіе съ любовникомъ. Война съ нмцами застала часики на дач въ Буживал, въ одномъ изъ лтнихъ пріютовъ роскоши и нги, напоминающемъ хорошенькую игрушечную клтку, причудливо вырзанную изъ бумаги, склеенную изъ гипюра и кисеи на полупрозрачной шелковой подкладк. Пришли баварцы и, первымъ дломъ, забрали наши часики. Надо, впрочемъ, отдать полную справедливость этимъ за-рейнскимъ молодцамъ: большіе они мастера укладывать вещи, доказательствомъ служитъ то, что часики-игрушка, часики-крошка, — вс-то они не больше яйца горлинки,— благополучно совершили перездъ среди пушекъ Круппа и фургоновъ, нагруженныхъ картечью, прибыли безъ малйшей царапинки изъ Буживаля въ Мюнхенъ и тамъ на другой же день появились на площади Одеона въ окн магазина Аугустуса Кана, торговца рдкостями. Какъ ни въ чемъ не бывало, они смотрли новенькими съ иголочки, ихъ тоненькія, въ волосокъ, и загнутыя, какъ рсницы, стрлки бжали по циферблату, а золоченый ключикъ вислъ на перевязи изъ розовой ленточки.

Знаменитый профессоръ, докторъ Отто фонъ-Шванталеръ.

Появленіе часиковъ было настоящимъ событіемъ для Мюнхена. Тамъ еще никогда никто не видывалъ часовъ изъ Буживаля, и всякій шелъ посмотрть на чудесную вещицу съ такимъ же любопытствомъ, съ какимъ мюнхенцы ходили глазть на японскія раковины въ музей Зибольда. Съ утра до ночи передъ магазиномъ Аугустуса Кана дымились въ три ряда здоровенныя нмецкія трубки и благополучные обыватели Мюнхена таращили удивленные глаза, восклицали: Mein Gott!— и въ недоумніи спрашивали другъ друга, къ чему можетъ быть пригодна эта крохотная бездлушка. Изображеніе часиковъ появилось во всхъ иллюстрированныхъ журналахъ, ихъ фотографическіе снимки продавались во всхъ магазинахъ. Профессоръ, докторъ Отто фонъ-Шванталеръ написалъ о нашихъ часикахъ свой знаменитый трактатъ: Парадоксы о часахъ, философско-юмористическое произведеніе на шестистахъ страницахъ. Въ немъ ученый мужъ основательно разобралъ вопросъ о вліяніи часовъ на жизнь народовъ и логически доказалъ, что нація, легкомысліе которой доходитъ до распредленія своего времени по хронометрамъ, настолько безалабернымъ, какъ маленькіе часики изъ Буживаля, должна была ожидать всяческихъ катастрофъ, подобно кораблю, рискнувшему пуститься въ море съ неврнымъ компасомъ… Фраза вышла нсколько длинновата, но я перевелъ ее буквально.
Нмцы ничего не длаютъ легкомысленно, а потому знаменитый профессоръ, прежде чмъ взяться за сочиненіе Парадоксовъ, пожелалъ имть подъ рукою самый предметъ своего изслдованія для того, чтобы основательно изучить его и разобрать во всхъ мельчайшихъ деталяхъ, какъ то длаютъ энтомологи. Профессоръ купилъ часики, и, такимъ образомъ, они переселились изъ магазина Аугустуса Кана въ гостиную знаменитаго доктора Отто фонъ-Шванталера, хранителя Пинакотеки, члена академія наукъ и художествъ, живущаго на Людвигштрассе въ квартир No 24.

Домъ профессора Шванталера.

Гостиная въ дом Шванталера имла академическій и торжественный видъ залы для конференцій, и первое, что въ ней бросалось въ глаза постителю, были огромные часы на мраморномъ пьедестал строгаго стиля, съ бронзовою Полимніей наверху и съ необыкновенно сложнымъ механизмомъ внутри. Главный циферблатъ былъ окруженъ маленькими циферблатами, тутъ можно было видть не только часы и минуты, но и мсяцы, и времена года, и равноденствія,— словомъ, все до перемнъ фазъ луны на голубомъ фон въ середин цоколя. Звуки, производимые этою здоровенною машиной, наполняли собою весь домъ. Снизу лстницы уже слышны были удары маятника, неторопливо и важно отбивающаго свой однообразный тактъ, точно отмривающій и разрзывающій жизнь на мелкіе, равные кусочки. Подъ этотъ громкій стукъ лихорадочно прыгала по циферблату секундная стрлка и напоминала своею хлопотливою суетой спшную работу паука, знающаго цну времени.
Бой у нихъ былъ медленный и унылый, настоящій колокольный звонъ. И всякій разъ, когда часы били, въ дом профессора что-нибудь совершалось: то самъ докторъ Шванталеръ отправлялся въ Пинакотеку, таща съ собою кипы бумагъ, то достопочтенная госпожа профессорша возвращалась съ проповди въ сопровожденіи своихъ трехъ долговязыхъ дочекъ, обвшанныхъ гирляндами и похожихъ на шесты, обвитые хмелемъ. По звону часовъ, минута въ минуту, начинались и кончались уроки на цитр, уроки танцевъ, гимнастики, открывались фортепіано или пяльцы съ вышиваньемъ, выдвигались на середину комнаты нотные пюпитры для совмстнаго музицированія. Все въ дом было распредлено, установлено и продлывалось съ такою неизмнною точностью, что, глядя на всхъ Шванталеровъ, приходящихъ въ движеніе при первомъ удар часоваго колокола, появляющихся и исчезающихъ въ широко раскрытыя двери, невольно вспоминалось шествіе апостоловъ въ часахъ страсбургской колокольни, такъ и казалось, что вотъ съ послднимъ ударомъ заунывнаго колокола все семейство Шванталеровъ войдетъ и спрячется въ своемъ часовомъ футляр.

Поразительное вліяніе часиковъ изъ Буживаля на одно почтенное семейство города Мюнхена.

Часики изъ Буживаля были поставлены рядомъ съ монументальными часами солидной нмецкой работы, и вы можете себ представить потшную фигурку причудливой малявки въ такомъ сосдств. Разъ вечеромъ супруга и дочки профессора Шванталера сидли въ зал за вышиваніями, а самъ знаменитый ученый читалъ нсколькимъ своимъ товарищамъ по академіи наукъ, первыя главы Парадоксовъ. Отъ времени до времени онъ прерывалъ чтеніе и бралъ въ руки часики, чтобы, такъ сказать, демонстраціей дополнить изображаемую имъ картину. Вдругъ Эва Шванталеръ, какъ бы движимая какимъ-то демономъ любопытства, красня, сказала отцу:
— Папа, сдлай, чтобы они позвонили.
Докторъ отвязалъ ключикъ и нсколько разъ повернулъ имъ заводъ. По комнат пронеслись легкіе звуки хрустальнаго колокольчика, такіе бойкіе и задорные, что всей компаніи стало вдругъ отъ чего-то весело. Сразу у всхъ заблестли глаза.
— Ахъ, какъ хорошо! Какая прелесть!— говорили двицы Шванталеръ оживленными голосами, какъ-то особенно потряхивая косами, чего прежде никогда за ними не было замчено.
Тогда докторъ фонъ-Шванталеръ сказалъ съ торжествующимъ видомъ:
— Нтъ, вы посмотрите только, обратите вниманіе… Вдь, это чисто по-французски, точь-въ-точь настоящая парижанка: стрлки показываютъ три часа, а колокольчикъ отзваниваетъ восемь!
Вс много смялись этому и, несмотря на поздній часъ, господа ученые пустились развивать безконечныя философскія теоріи, неизмнно приводившія къ самымъ неопровержимымъ заключеніямъ о легкомысліи французскаго народа. Никто уже не думалъ уходить. Никто не слыхалъ даже, какъ зычный колоколъ Полимніи пробилъ страшныхъ десять ударовъ, обыкновенно разгонявшихъ по домамъ все общество. Монументальные нмецкіе часы были не мало озадачены происходившимъ въ почтенномъ дом доктора Шванталера, они въ жизнь свою не видали ни такого веселья, ни даже людей въ столь позднее время въ гостиной профессора. Выходило чортъ знаетъ что такое. Барышни жестоко проголодались отъ долгаго сиднья и хохота и весьма не прочь были бы поужинать. Сама сантиментальная Минна проговорила, нжно потягиваясь:
— Ахъ, съ какимъ бы удовольствіемъ я съла теперь кусучекъ гомара!…

Живо, дтки, веселе!

Разъ заведенные, маленькіе часики изъ Буживаля зажили своею безпорядочною жизнью, начали опять продлывать свои непозволительныя выходки. Сначала вс потшались надъ такими выходками, но мало-по-малу, подъ веселые звуки крощечнаго колокольчика, вызванивавшаго, что ему вздумается и когда вздумается, чопорно-важный домъ Шванталера утратилъ всякое уваженіе къ точному распредленію времени и зажилъ беззаботно изо-дня въ день. Вс только о томъ и думали, какъ бы повеселиться. Жизнь казалась короткою теперь, когда вс часы перепутались. Все пошло — шиворотъ на выворотъ — по другому, по новому: о проповдяхъ и помина не было, уроки забыты. Всмъ хотлось шумть, двигаться, прыгать. Мендельсонъ и Шуманъ казались слишкомъ монотонными, ихъ замнили Герцогиня Герольдштейнская и Фаустъ наизнанку. Барышни отбарабанивали на фортепіано и скакали безъ удержа, знаменитый профессоръ ходилъ, какъ ошаллый, только и зналъ, что повторялъ:
— Живо, дтки, веселе!
Что же касается большихъ часовъ, то на нихъ уже никто не обращалъ вниманія. Барышни остановили ихъ маятникъ, увряя, будто его тяжеловсный стукъ мшаетъ имъ спать, и все въ дом пошло по капризу безалаберныхъ маленькихъ часиковъ изъ Буживаля.
Тогда-то появился въ свтъ знаменитый трудъ профессора: Парадоксы о часахъ. По этому случаю Шванталеры дали большой вечеръ, но совсмъ уже не такой, какими бывали ихъ прежніе академическіе вечера, безшумные, при тускломъ освщеніи. Нтъ, это былъ настоящій, великолпный балъ, и, притомъ, костюмированный. Госпожа Шванталеръ и три ея дочки были на немъ въ костюмахъ буживальскихъ лодочницъ, съ голыми по плечи руками, въ коротенькихъ юбочкахъ и плоскихъ шляпахъ съ яркими лентами. Весь городъ заговорилъ объ этомъ, но то было лишь началомъ. Домашніе спектакли, живыя картины, баккара, — вотъ что видлъ скандализованный Мюнхенъ въ теченіе цлой зимы въ дом академика.
— Живо, дтки, веселе!— повторялъ несчастный ученый, все боле и боле теряя голову.
И на самомъ дл всмъ было очень весело. Профессорша Шванталеръ, разлакомившись успхомъ, какой имлъ ея костюмъ лодочницы, проводила цлые дни на Изар въ самыхъ невроятныхъ нарядахъ. Ея двицы, оставаясь одн дома, брали уроки французскаго языка у плнныхъ гусарскихъ офицеровъ, интернированныхъ въ город. А маленькіе часики, имя полное основаніе думать, что они все еще въ Буживал, отзванивали, что попало, били восемь, когда стрлки показывали три. И вотъ въ одинъ прекрасный день этотъ вихорь безумнаго веселья унесъ все семейство Шванталеровъ въ Америку. Дв лучшія картины Тиціана изъ Пинакотеки послдовали за своимъ знаменитымъ хранителемъ въ его бгств за море.

Заключеніе.

Посл отъзда Шванталеровъ, точно какая эпидемія скандаловъ разразилась надъ Мюнхеномъ. Разъ за разомъ — изъ города сбжала игуменья и похитила опернаго баритона, деканъ университета женился на танцовщиц, одинъ важный чиновникъ сталъ подтасовывать карты и длать вольты, монастырь благородныхъ дамъ былъ закрытъ за ночныя безобразія…
Чудныя дла, право! Можно подумать, что маленькіе часики одарены какою-то волшебною силой и поставили себ задачей околдовать всю Баварію. Всюду, гд они появлялись, гд раздавался ихъ веселый и безпорядочный звонъ, люди теряли головы и дурли. Переходя изъ мста въ мсто, часики добрались, наконецъ, до королевской резиденціи, и съ тхъ поръ знаете ли какія ноты лежатъ раскрытыми на роял короля Людовика, страстнаго вагнеріянца?
Нюрнбергскіе пвцы? {Die Meistersinger von Nrenberg — опера P. Вагнера, поставленнал въ первый разъ въ Мюнхев въ 1868 г.}
— Нтъ, не угадали… Le Phoque ventre blanc!
Впередъ наука — не таскай чужихъ часовъ…

М. Р.<емезова>

‘Русская Мысль’, кн. XII, 1887

Прочитали? Поделиться с друзьями:
Электронная библиотека