БЫЛОЕ
БЫЛОЕ
Мы сами утешены тем,
что и нас некогда вспомнят.
Мерзляков
* * *
* * *
* * *
ПРИМЕЧАНИЯ
ПРИМЕЧАНИЯ
Былое, Зайцев Борис Константинович, Год: 1959
Время на прочтение: 5 минут(ы)
Зайцев Б. К. Собрание сочинений: Т. 9 (доп.). Дни. Мемуарные очерки. Статьи. Заметки. Рецензии.
М: Русская книга, 2000.
Книга довольно теперь уже редкостная, ‘Словарь членов Общества Любителей Российской Словесности’. Название скучное, а книга интересная. Издана в Москве в 1911 году, к столетию со дня основания при Московском Университете этого Общества: некий обзор русской литературы за сто лет, с особенной, конечно, точки — в соотношении с участием писателей в Обществе. Даются биографические сведения, библиография произведений. Писатели очень разной цены: великие (эти все вошли), средние, малые, ныне и вовсе неведомые. Но какой-то парад, шествие теней, получается. И именно загробное, только не в Аду, как у Данте с Вергилием, встречающих там поэтов древности, а просто в былом. И не только Пушкина, Гоголя, Толстого, Тургенева и Достоевского — встречаешь здесь и других. Все же золотой век русский из страницы в страницу проходит через всю книгу, славный смотр наших отцов.
Об очень значительных сведений биографических мало — все и так должны знать про Пушкина или Толстого. Но о меньших есть, не длинно, добросовестно. То же и с библиографией: о прославленных мало — один Пушкин занял бы целую книгу.
Но есть разные интересные черточки косвенно, как бы из биографии.
Еще в 1815 г. дядя Пушкина, Василий Львович, прочитал лицейское стихотворение Пушкина в заседании Общества, потом читал в 1817 г., но сам Пушкин не был еще тогда выбран не только в члены, но и в сотрудники Общества. Действительным членом избрали его лишь в 1829 г., и довольно неуклюже: одновременно с врагом его Булгариным (в ‘Московских Ведомостях’ назвали Пушкина и Булгарина ‘корифеями’ нашей Словесности!).
Вяземский настаивал, чтобы Пушкин от такого избрания (‘постыдного’, как он выразился) отказался. Тот не отказался, но когда, позже, секретарь Общества Погодин просил его принять участие в трудах Общества — т. е., конечно, выступить с чтением, — уклонился. Сослался на то, что Булгарин в то же самое время ‘единогласно был забаллотирован в Английском клубе’ (петербургском), ‘как шпион, переметчик и клеветник’. Погодин очень огорчился, но Пушкина не переубедил.
Рано пробуждался в те времена у некоторых поэтический дар! Не только Пушкина-мальчика читались в обществе произведения, но и Тютчева пятнадцатилетнего Мерзляков тоже читал стихи, а через месяц Тютчев избран был в сотрудники (‘член соревнователь’). Пятнадцатилетний соревнователь! Но как будто тогда вообще было более раннее развитие: в 15 — 16 лет поступали уже в университет. Зато действительным членом Тютчев оказался только в 1859 году. (Очевидно, из-за временного закрытия самого Общества.)
По всему видно, что тогда Общество считалось выдающимся учреждением. Так оно и было, конечно. На его заседания являлись виднейшие писатели, профессора, ученые, дамы высшего круга общественного (довольно много было членов из ученого духовенства и монашества. Вплоть до знаменитого митрополита Москов. Филарета. Затем протоиерей, доктор богословия, А. В. Горский и др.).
Само избрание оценивалось очень высоко, митрополит Филарет (тогда, в 1818 г., еще еп. Ревельский) благодарит Общество в самых изысканных выражениях. В 1833 г. Гоголь пишет Погодину, что получил извещение о ‘вписании меня недостойного в члены О-ва Л.Р.Сл., труды которого без сомнения слышны в Лондоне, Париже и во всех городах древнего и нового мира’. Дальше приносит чувствительную благодарность самому Погодину и просит его ‘изъявить ее благородному сословию’. Лондон и Париж — это из той же области гоголевской, что и ширина Днепра, через который вряд ли перелетит птица, но что вес Общество имело тогда большой — бесспорно.
В первой половине столетия, при имп. Николае I, произошел какой-то перерыв в деятельности Общества, не знаю в точности причин, но вот при Александре II, в начале 1859 года, Общество опять выдвинулось чрезвычайно. Подумать только: были избраны Лев Толстой, Тургенев, Тютчев и Фет.
Мало того, что Толстой избран, он произнес в следующем же заседании речь в защиту чистого искусства! Да как же могло быть иначе с тогдашним Толстым, тотчас же по избрании предложившим Фета (его и выбрали 11 февраля).
Председатель собрания Алексей Степанович Хомяков ответил Толстому речью о важности ‘идейного’ искусства. Позже читался в обществе отрывок из ‘Анны Карениной’ — после чтения отправили подписанную всеми приветственную телеграмму. Вообще Толстой того времени и сам посещал Общество, и всячески благодарил за знаки внимания и уважения (с 1885 г. он почетный член — прислал для сборника Общества ‘Три притчи’).
Что сказал бы о своей вступительной речи, об этом ‘чистом искусстве’ Толстой поздний, мимо дома которого в Хамовниках не без трепета проходили мы, возвращаясь поздним вечером со ‘Сред’ у Сергея Глаголя, в начале этого века, Толстой автор статьи ‘Что такое искусство?..’
Случались, разумеется, и курьезы. Мерзляков, профессор Московского университета, один из основателей Общества, в присутствии Жуковского, сидевшего за тем же зеленым столом, прочел нечто против гекзаметров самого Жуковского, к великому ужасу председателя Антонского, который по окончании повел обоих к себе, подхватив под руки, и не выпустил до тех пор, пока они не помирились и не расцеловались (помириться с Жуковским было нетрудно).
Странным кажется и то, что членами Общества были: Е. С. Некрасова, домашняя учительница, и И. С. Некрасов, из духовного звания, но нет поэта Н. А. Некрасова. (Из знаменитых писателей нет только его и Лермонтова. Но тот слишком рано погиб.)
Думаю, высшей точкой жизни Общества был 1880 год, открытие памятника Пушкину. Речи Тургенева и знаменитая речь Достоевского были произнесены именно на заседании ОЛ.Р.С. в Университете.
Маленькая нелепость случилась и тут, но вряд ли дошла до публики. Достоевского забыли известить, что он член Общества, — все это потонуло в громе аплодисментов и восторгов, изливавшихся на него. Но он-то не считал себя членом Общества! Мелочь, рисующая чем-то прежнюю Россию: богатую великими дарами и бедную секретарями. (После речи его тотчас же избрали почетным членом Общества.)
Во время моей молодости, в воздухе символизма, импрессионизма и всяческого модернизма, О.Л.Р.С. не играло уже той роли, как прежде. В молодежи считалось оно чем-то университетски-профессорским, несовременным и скучноватым, как ‘Русские Ведомости’. Мы, начинающие, больше занимались настоящим и будущим, чем прошедшим. Пример: 50-летие со дня кончины Гоголя и Жуковского, в 1902 г., было отмечено Обществом: торжественное собрание, выставка книг, портреты обоих писателей (Жуковский умер через полтора месяца после Гоголя) — и вот ничего этого не помню, очень мало и говорили об этом, хотя председателя тогдашнего, проф. А. Е. Грузинского, я встречал на наших ‘Средах’ у Андреева, Телешова и Сергея Глаголя. (Позже, в 1909 г., когда открывали на Пречистенском бульваре памятник Гоголю, Общество выступало заметнее, но тогда я сам уже был членом его, и на всех торжествах присутствовал.)
Из тогдашних писателей многие были членами Общества. Леонид Андреев, Бунин, Вересаев, разумеется, Чехов и Горький. Немало и менее известных (а ныне вовсе неведомых). Символистов и ‘декадентов’ меньше, все-таки числились Мережковский, Бальмонт, Брюсов и даже сверстник мой Андрей Белый (больше из-за того, что москвич, ‘наш’, сын московского проф. Бугаева. А вот Блока не было).
Собственное мое избрание, в 1907 году, прошло для меня незаметно. Отозвалось в душе очень мало — интересно было другое.
Но свое вступительное чтение хорошо помню, несколько позже, в 1909 году. Так полагалось: новичок должен произнести речь или прочесть что-нибудь свое.
Мы только что вернулись из Италии, я привез из Рима рассказ ‘Сны’. Его и читал, в старом здании Университета, в старинной аудитории, низенькой, с толстыми стенами, небольшими окнами, но обжитой, скромной и ‘порядочной’ какой-то, как ненарядны, но основательны, прочно-интеллигентского тона были и слушатели — верней слушательницы, больше немолодые дамы просвещенного круга, профессора. Из писателей помню И. С. Шмелева, тогда еще не члена Общества — его выбрали позже. Молодежи почти никого.
Ровно полвека прошло с тех пор. То, что вызывало тогда так мало внимания, теперь, из чужой страны, в жизни, фантастически изменившейся, кажется совсем другим. И вот, наткнувшись случайно на список ушедших, на краткие хотя, но все же указания о жизни их, деятельности, испытываешь волнение. Девятнадцатый век русской литературы! Как бы оживает нечто. Некая цепь является нашей культуры, со звеньями золотыми, немеркнущими. Кому сколько было дано, все трудились в деле мирном и возвышенном. Одни скромно ушли, другие прославили нашу Родину, и их посмертно издают теперь по всему миру, изучают во всех университетах Европы и Америки. Но все — труженики достойной нивы.
Грандиозное кладбище. И Общества давно нет, и сочлены в могиле. Разве может это не волновать последнего оставшегося в живых?
Русская мысль. 1959. 29 окт. No 1440 (с уточнениями по рукописи).
С. 365…. Толстой — автор статьи ‘Что такое искусство?’… — Трактат Л. Н. Толстого ‘Что такое искусство?’ был опубликован в журнале ‘Вопросы философии и психологии’ в ноябре-декабре 1897 г. и январе-феврале 1898 г. Трактат привлек всеобщее внимание субъективным взглядом на произведения мировой классики. Толстой пишет: ‘Только благодаря критикам, восхваляющим в наше время грубые, дикие и часто бессмысленные для нас произведения древних греков: Софокла, Эврипида, Эсхила, в особенности Аристофана, или новых: Данте, Тасса, Мильтона, Шекспира, в живописи — всего Рафаэля, всего Миксланджсло с его нелепым ‘Страшным судом’, в музыке — всего Баха и всего Бетховена с его последним периодом, стали возможны в наше время Ибсены, Метерлинки, Верлены, Малларме, Пювисдс-Шаваны, Клингеры, Бклины, Штуки, Шнейдеры, в музыке — Вагнеры, Листы, Берлиозы, Брамсы, Рихарды Штраусы и т. п., и вся эта огромная масса ни на что не нужных подражателей этих подражателей’.