З. Н. Гиппиус
Было не то
Письмо в редакцию
КОММЕНТАРИИ
Было не то, Гиппиус Зинаида Николаевна, Год: 1921
Время на прочтение: 6 минут(ы)
Гиппиус З. Н. Мечты и кошмар (1920—1925)
СПб.: ООО ‘Издательство ‘Росток’, 2002.
М. Г. г. Редактор.
Статья г. Тандефельда, напечатанная в ном. 289 ‘Последних Новостей’, побуждает нас, меня и Д. Мережковского, сказать о том, что действительно было в Варшаве в 1920 году и как оно было. Стремясь, главным образом, к объективному восстановлению фактической истины и не желая, чтобы наши сведения и Утверждения могли быть сочтены ‘полемикой’ (все равно с Кем) — мы и решаемся просить Вас, г. Редактор, напечатать эти тРоки на тех же страницах, где была помещена статья.
В те дни января 1920 г., когда Н. Чайковский и Б. Савинков впервые были в Варшаве, — мы (Мережковский, Философов и я) только что перешли польскую границу и находились в Бобруйске. Мы затем медленно стали подвигаться к Варшаве, читая лекции, присматриваясь к польским настроениям, борясь посильно с угрозой мира Польши с Совдепией, мира, который нам и тогда, совершенно как теперь, казался: 1) надувательством и мошеннической уловкой со стороны большевиков, 2) бесчестием, и, главное, безумием (на свою же голову) — со стороны поляков. Нам казалось, что Польша, если она не потеряла заботы о своих интересах и здравого рассудка, должна договориться с русскими, так или иначе представляющими или могущими представлять (хотя бы символически) Россию будущую, а не настоящую, не большевистскую. Россию третью, как мы ее и тогда уже называли, т. е. не царскую и не большевистскую, а демократическую.
Равно казалось нам естественным, что будущая Россия демократическая аннулирует несправедливость, совершенную в 1772 году, и заключит с Польшей новый крепкий договор, как со страной, общими силами победившей московских врагов, т. е. понявшей, что интересы у нее и у России общие.
Впрочем, наши взгляды и убеждения, остающиеся у нас незыблемыми по сей день, разделяемые даже в мелочах всеми людьми в России (подтверждение — каждое письмо из России, все равно чье, все равно на страницах какой газеты оно появляется), — эти наши взгляды достаточно известны. Я упоминаю о них лишь для того, чтобы подчеркнуть: мы их в Польше отнюдь не скрывали и можем определенно сказать, что лучшая и большая часть польского общества их вполне разделяла. (Как на полное подтверждение этого, укажу на совершенно категоричное официальное польское заявление — летом 20 г., — что Польша воюет отнюдь не с Россией, а именно с большевиками, заявление ошеломившее неосведомленных парижских и лондонских эмигрантов.) На этой почве взаимного понимания единства интересов зародилось впервые и Русско-Польское Общество.
Савинков (лично нам давно известный) благодаря связям своим с Польшей, своему острому уму, и определенно демократическим убеждениям, был первым (увы, почти единственным) европейским эмигрантом, понявшим всю насущную необходимость работы в Польше и все возможности достижения конечной цели — освобождения России, — этой работой открываемые. Он приехал в Варшаву в начале июня, и так как последующие месяцы мы принимали в его разностороннем деле самое близкое участие, то нам оно известно в этих его фазах, а равно известны и все лица, в то время к нему приближавшиеся.
Говорить о деле в подробностях и слишком долго, и, может быть, слишком рано. Лишь ввиду все чаще появляющихся в печати заведомо или незаведомо ложных сведений, мы считаем долгом отметить несколько фактов. Они известны, между прочим, и Ф. И. Родичеву, также находившемуся в то время в Варшаве, вместе с нами основывавшему газету ‘Свобода’ и относившемуся к Польше и русским делам в Польше так же, как и мы.
Генерал Глазенап приехал в Варшаву почти одновременно с Савинковым, по добровольному сговору с последним. Ген. Глазенапу было поручено главное формирование первого отряда. Т. к. сношение с польским правительством имел Савинков, и через него польское правительство оказывало широкую поддержку формирующемуся отряду, то, естественно, что политической частью заведовал Савинков, против чего ген. Глазенап и не возражал. Убеждения ген. Глазенапа, как не вполне совпадающие с твердой политической линией варшавского дела, были известны и всем нам, и Савинкову. Но ген. Глазенап неоднократно заверял нас, что он вполне искренно и сознательно принимает именно эту политическую линию действия, оставляя в стороне личные свои склонности. Он говорил, что ‘внутренно решил подчиниться воле народа’. Балаховича в то время еще не было. Балаховича мы мельком видели до приезда Савинкова’ но Савинков его летом еще не знал.
Кто имеет понятие о деле современного формирования русской армии на чужой территории, хотя бы с такой поддержкой правительства, как было в Польше, с таким энергичным и сильным деятелем, как Савинков, но при неизбежном содействии генералов вроде ген. Глазенапа, кто знает также общий уровень русских офицеров, уставших, разочарованных, оглушенных, — тот поймет, что дело было безмерно трудно. Поймет легко и неудачи, его постигавшие. Главная неудача — неготовность отряда выступить в нужный момент: во время августовской борьбы под Варшавой. Эта ‘неготовность’ должна быть всецело отнесена на счет злой воли ген. Глазенапа, уже тогда создавшего новые настроения в отряде, тягу к Врангелю и недовольство Польшей.
Польское правительство давно настаивало на удалении ген. Глазенапа как человека неподходящего. Савинков, вначале защищавший его, принужден был ради спасения дела произвести это удаление. Несколько ранее ген. Балахович сам явился к Савинкову, с просьбой принять на себя политическое руководительство и над его отрядом. О ген. Балаховиче можно говорить, что угодно. Но это исключительно талантливый и отважный партизан, пользующийся редкой любовью своих людей и умеющий бороться с большевиками. Я не знаю, какая цена его демократическим ‘убеждениям’, но кожно и кровно он демократ, если и просто мужик может быть назван ‘демократом’. В каждом ‘представителе народа’ есть недостатки, да еще какие! Такие же, подобные (быть может, подчеркнутые) были у Балаховича.
Балаховичем, конечно, так же нельзя было ‘увлекаться’, как нельзя, не ко времени, идеализировать ‘мужичка’. Тем не менее вполне понятно августо-сентябрьское увлечение Балаховичем Савинкова, человека вообще склонного увлекаться, да еще обжегшегося на Глазенапе, да еще с таким пламенным тяготением к истинному демократизму.
Увлечение Савинкова прошло, он разошелся с Балаховичем. Это случилось уже после нашего отъезда. В конце октября — до падения Врангеля — в варшавских отрядах еще находились и ген. Балахович, и молодой ген. Пермикин на равных правах, и ожидалось назначение общего главнокомандующего от генерала Врангеля.
Тут мы должны напомнить одну чрезвычайно важную вещь: в конце августа, уже после удаления Глазенапа, Савинков счел нужным подчинить варшавские формирования с варш. польск. комитетом генералу Врангелю, о чем послал последнему официальное извещение и своевременно получил благоприятный ответ. Представитель Врангеля, генерал Махров, находившийся в Варшаве, был с Савинковым в наилучших отношениях. Признание Врангеля Францией вполне объясняло и оправдывало этот шаг.
Что же касается веры и полного внутреннего соединения с делом ген. Врангеля, то ни у Савинкова, ни у кого из русских варшавян, держащихся одной линии и одной ориентации — на Россию и в Россию, — этого, конечно, быть не могло. В России, люди пламенно ждущие освобождения, умирающие, хватающиеся за тень надежды — не надеялись ни на Деникина, ни на Юденича, ни на Колчака. Они знают (или, если угодно, думают, что знают): освободят лишь силы, идущие под демократическим знаменем. И те, у которых будет обеспеченный тыл — силами дружественными…
Эти условия как раз представляла Польша… до своей победы под Варшавой, т. е. до головокружительно-быстрого падения в ‘мир’ с большевиками. С теми самыми большевиками, которых ее правительство только что объявило своими единственными врагами.
Такой ‘мир’, по нашему мнению, кончал русское дело в Польше, кончал и внутренно, и внешне. Мнение Савинкова было другое. Он, может быть, правильно, рассчитывает на внутренние восстания, могущие освободить соседнюю с Польшей территорию, куда он поведет сохранившиеся отряды, чисто партизанские, освобожденные от недемократических элементов, и где они могут сослужить большую службу.
Это дело святое, но чисто боевое, военное, к общей политике отношения не имеющее.
Именно невозможность следовать за политикой Савинкова, линию которой он ведет все дальше и дальше, заключая бесполезные договоры с разнообразными политическими неудачниками, и бесполезно одобряя Рижский мир (второй раз поддержавший большевиков в трудную минуту), — только эта невозможность заставила нас отойти от варшавского дела в данном его состоянии.
Но такое расхождение не может помешать нам, во имя справедливости, опровергать озлобленные наветы, искаженные сведения, когда они появляются в печати. Если неумеренная властность Савинкова отталкивает многих и ожесточает слабых, то это его несчастье и отчасти наше общее, ибо такой сильный человек, будь он не в одиночестве, мог бы, вероятно, сделать гораздо больше, чем сделает. Но это еще не дает права слабым ожесточаться до мелких сплетен, до желанья повредить, из личной мести, человеку, положившему всю меру своего разумения на святое дело борьбы с большевиками. Повторяем: можно считать Савинкова не политиком, можно считать, что его теперешняя политика вовсе не политика, ибо лишена: 1) меры, 2) целесообразности, можно лично не работать с ним, — но искажать факт его деятельности и подвергать сомнению его совершеннейшую прямоту, честность и бескорыстие — это значит уподобляться большевикам и прилагать свою руку к делам большевиков.
Впервые: Последние Новости. Париж, 1921. 9 апреля. No 298. С. 2. Подписи: З. Гиппиус, Д. Мережковский.
Статья г. Тандефельда — статья ‘То, что было. Катастрофа русского фронта в Польше’ появилась в ‘Последних Новостях’ 30 марта 1921 г. (No 289).
Чайковский Николай Васильевич (1850-1926) — политический деятель. В эмиграции с 1920 г., когда участвовал в переговорах с руководителем Польши Ю. Пилсудским о привлечении Польши к борьбе с большевиками.
Савинков Борис Викторович (1879-1925) — один из руководителей ‘Боевой организации’ эсеров. Гиппиус познакомилась с ним в 1906 г. 20 мая 1920 г. она опубликовала в газете ‘Свобода’ (Варшава) стихи ‘Борису Савинкову’ (ранее напечатаны в 1914 г. под названием ‘Не будем как, солнце’). В 1931 г. в Париже вышло посмертное издание — ‘Книга стихов’ В. Ропшина (Б. Савинкова) с предисловием Гиппиус, ей также принадлежит название и редактура романа Савинкова ‘Конь бледный’ (1909, под псевдонимом В. Ропшин), а также выбор этого псевдонима.
…несправедливость, совершенную в 1772 году… — имеется в виду первый частичный раздел Польши между Россией, Австрией и Пруссией.
Генерал Глазенап С. П. — командир в Добровольческой армии А. И. Деникина. О нем Гиппиус подробнее пишет в ‘Варшавском дневнике’ (Гиппиус З. Дневники. М., 1999. Т. 2).
Балахович (Булак-Балахович) Станислав Никодимович (1883-1939) — штаб-ротмистр русской армии, присвоивший себе звание генерала. В 1920 г. командовал полком красноармейцев, перешедших на сторону белых, и способствовал их победам в Польше.
…августовской борьбы под Варшавой. — Речь идет о поражении советских войск во время Варшавского сражения 13—25 августа 1920 г. в ходе советско-польской войны 1920 г.
Пермикин — В ‘Варшавском дневнике’ Гиппиус писала 26 марта 1921 г.: ‘Глазенап уже исчез, да и вообще какие-то генералы, почти все, прежние исчезли, появились какие-то новые (вроде молодого Пермикина)’.
Махров Петр Семенович (1876-1964) — генерал-лейтенант. 16 июня 1920 г. генерал Врангель назначил его своим военным представителем в Польше, и он оставался таковым до декабря 1924 г.
Рижский мир — договор РСФСР и УССР с Польшей о прекращении войны и нормализации отношений был подписан 18 марта 1921 г.