|
Препонам наперерез
Автобус скакал как бес.
По улицам, уже сноски,
Как бес оголтелый несся
И трясся, как зал, на бис
Зовущий, — и мы тряслись —
Как бесы. Видал крупу
Под краном? И врозь, и вкупе —
Горох, говорю, в супу
Кипящем! Как зерна в ступе,
Как вербный плясун — в спирту,
Как зубы в ознобном рту!
Кто — чем тряслись: от трясни
Такой — обернувшись люстрой:
Стеклярусом в костьми —
Старушка, девица — бюстом
И бусами, мать — грудным
Ребенком, грудной — одним
Упитанным местом. Всех
Трясло нас, как скрипку — трелью!
От тряса рождался — смех,
От смеху того — веселье
Безбожно-трясомых груш:
В младенчество впавших душ.
Я — в юность: в души восторг!
В девичество — в жар тот щечный:
В девчончество, в зубный сверк
Мальчишества, словом
— точно
Не за город тот дударь
Нас мчал — а за календарь.
От смеха рождалась лень
И немощь. Стоять не в силах,
Я в спутнический ремень
Товарищески вцепилась.
Хоть косо, а напрямик —
Автобус скакал, как бык
Встречь красному полушалку.
Как бык ошалелый, мчался,
Пока, описавши крюк
Крутой, не вкопался вдруг.
…И лежит, как ей поведено —
С долами и взгорьями.
Господи, как было зелено,
Голубо, лазорево!
Отошла январским оловом
Жизнь с ее обидами.
Господи, как было молодо,
Зелено, невиданно!
Каждою жилою — как по желобу —
Влажный, тревожный, зеленый шум.
Зелень земли ударяла в голову,
Освобождала ее от дум.
Каждою жилою — как по желобу —
Влажный, валежный, зеленый дым.
Зелень земли ударяла в голову,
Переполняла ее — полным!
Переполняла теплом и щебетом —
Так, что из двух ее половин
Можно бы пьянствовать, как из черепа
Вражьего — пьянствовал славянин.
Каждый росток — что зеленый розан,
Весь окоем — изумрудный сплав.
Зелень земли ударяла в ноздри
Нюхом — так буйвол не чует трав!
И, упразднив малахит и яхонт:
Каждый росток — животворный шприц
В око: — так сокол не видит пахот!
В ухо: — так узник не слышит птиц!
Позеленевшим, прозревшим глазом
Вижу, что счастье, а не напасть,
И не безумье, а высший разум:
С трона сшед — на четвереньки пасть…
Пасть и пастись, зарываясь носом
В траву — да был совершенно здрав
Тот государь Навуходоносор —
Землю рыв, стебли ев, траву жрав —
Царь травоядный, четвероногий,
Злаколюбивый Жан-Жаков брат…
Зелень земли ударяла в ноги —
Бегом — донес бы до самых врат Неба…
— Все соки вобрав, все токи,
Вооруженная, как герой…
— Зелень земли ударяла в щеки
И оборачивалась — зарей!
Боже, в тот час, под вишней —
С разумом — что — моим,
Вишенный цвет помнившей
Цветом лица — своим!
Лучше бы мне — под башней
Стать, не смешить юнца,
Вишенный цвет принявши
За своего лица —
Цвет…
‘Седины’? Но яблоня — тоже
Седая, и сед под ней —
Младенец…
Всей твари Божьей
(Есть рифма: бедней — родней) —
От лютика до кобылы —
Роднее сестры была!
Я в руки, как в рог, трубила!
Я, кажется, прыгала?
Так веселятся на карусели
Старшие возрасты без стыда,
Чувствую: явственно порусели
Волосы: проседи — ни следа!
Зазеленевшею хворостиной
Спутника я, как гуся, гнала.
Спутника белая парусина
Прямо-таки — паруса была!
По зеленям, где земля смеялась, —
Прежде была — океана дном!-
На парусах тех душа сбиралась
Плыть — океана за окоем!
(Как топорщился и как покоился
В юной зелени — твой белый холст!)
Спутник в белом был -и тонок в поясе,
Тонок в поясе, а сердцем — толст!
Не разведенная чувством меры —
Вера! Аврора! Души — лазурь!
Дура — душа, но какое Перу
Не уступалось — души за дурь?
Отяжелевшего без причины
Спутника я, как дитя, вела.
Спутницы смелая паутина
Прямо-таки — красота была!
И вдруг — огромной рамой
К живому чуду — Аз —
Подписанному — мрамор:
Ворота: даль и глаз
Сводящие. (В сей рамке
Останусь вся — везде.)
Не к ферме и не к замку,
А сами по себе —
Ворота… Львиной пастью
Пускающие — свет.
— Куда ворота? — В счастье,
Конечно! — был ответ
(Двойной)…
Счастье? Но это же там, — на Севере —
Где-то — когда-то — простыл и след!
Счастье? Его я искала в клевере,
На четвереньках! четырех лет!
Четырехлистником! В полной спорности:
Три ли? Четыре ли? Полтора?
Счастье? Но им же — коровы кормятся
И развлекается детвора
Четвероногая, в жвачном обществе
Двух челюстей, четырех копыт.
Счастье? Да это ж — ногами топчется,
А не воротами предстоит!
Потом была колода —
Колодца. Басня — та:
Поток воды холодной
Колодезной — у рта —
И мимо. Было мало
Ей рта, как моря — мне,
И все не попадала
Вода — как в странном сне,
Как бы из вскрытой жилы
Хлеща на влажный зем.
И мимо проходила
Вода, как жизни — сон…
И, утеревши щеки,
Колодцу:- Знаю, друг,
Что сильные потоки —
Сверх рта и мимо рук
Идут!..
____
И какое-то дерево облаком целым —
— Сновиденный, на нас устремленный обвал…
‘Как цветная капуста под соусом белым!’ —
Улыбнувшись приятно, мой спутник сказал.
Этим словом — куда громовее, чем громом
Пораженная, прямо сраженная в грудь:
— С мародером, с вором, но не дай с гастрономом,
Боже, дело иметь, Боже, в сене уснуть!
Мародер оберет — но лица не заденет,
Живодер обдерет — но душа отлетит.
Гастроном ковырнет — отщипнет — и оценит —
И отставит, на дальше храня аппетит.
Мои кольца — не я: вместе с пальцами скину!
Моя кожа — не я: получай на фасон!
Гастроному же — мозг подавай, сердцевину
Сердца, трепет живья, истязания стон.
Мародер отойдет, унося по карманам —
Кольца, цепи — и крест с отдышавшей груди.
Зубочисткой кончаются наши романы
С гастрономами.
Помни! И в руки — нейди!
Ты, который так царственно мог бы — любимым
Быть, бессмертно-зеленым (подобным плющу!) —
Неким цветно-капустным пойдешь анонимом
По устам: за цветущее дерево — мщу. |
With obstacles the way across
Like demon was jumping the bus.
Like on the notes the streets
Like frenzied demon carrying
And shaking like a hall
That for an encore does call —
And like the demons we concuss.
Did you see under tap the grits?
Both together and apart, I see,
There is boiling in soup the pea!
Like verbal dancer in alcohol,
Like teeth in the mouth grown cold!
Who — shook with what? For shaking here
Such — turning into chandelier:
Within the bones the beads of glass
Old woman, maiden — beads and bust,
Mother — with infant on the chest,
One well-fed place.
We shook like trill from violin,
From shaking laughter born had been,
From the laughter — joy,
The pears shaking godlessly:
Souls fallen into infancy.
I — into youth: the soul’s delight!
In girlhood: In that buccal heat:
In girlishness,
In the boyhood’s sparkling teeth,
In city rushed for us the piper,
Rushed after us — for calendar.
From laughter infirmity was born
And laziness. Unable to stand,
To the satellite strap I clung
Like a comrade, just like one.
Straight ahead although askew —
The bus was jumping like a cow,
There to meet the half-hut red.
Like the mad cow, rushing ahead,
When, the steep hook describing,
Did not suddenly jump in.
… And lies down, as had been ordered—
With the valleys and the hills.
Oh my God,
How has been blue, azure, green!
Went away with January tin
Life with its insults.
Oh my lord, how had been young,
Green, and unseen too!
With each vein — as with a chute —
The wet, green, disturbing noise.
The earth’s greenness hits the head,
Freeing it from the thoughts.
With each vein — as with a chute —
The smoke wet, dead, green.
The earth’s greenness hits the head,
Having had her overfilled.
Filled with chirping and with warmth —
That, from the two halves,
Can be drunk — like from the foe’s
Skull — was getting drunk the Slav.
Each sprout — a green rose.
Outside the window — emerald alloy.
Earth’s greenness had hit in nostrils
With smell — thus buffalo senses not
The grass! And abolishing malachite and sapphire
Each sprout — a syringe giving birth
Into the eye: falcon sees not the plow!
Into the ear: prisoners hears not the birds!
With an eye, green and enlightened,
I see what is not attack but happiness,
And not madness, but higher mind:
Descended from throne — fall on all fours…
To fall and to graze, burying the nose
In grass — yes was in perfect health
That sovereign Nebuchadnezzar,
Grazing of grass, branches of trees, digging of earth.
King herbivorous, four-legged,
Vindictive brother of Jean Jacques…
Greenness of earth hit on the legs — run,
Carry to the heaven’s gate!
Having absorbed all juices, all currents,
Like a hero, carrying arms…
The earth’s greenness hit on the cheeks
And as dawn turned around!
Lord, in that hour, under the cherry,
With — my own — sense,
The cherry light in memory
With — your own — face!
Better for me — under the tower
Not making the youth laugh, to stand,
Having accepted the light of the cherry
For your own face —
Color…
‘Gray spots?’ But apple tree — also
Gray, and baby sits under it…
All beasts of the Lord
(There’s a rhyme: Poorer relatives) —
From buttercup to mare —
The sister was more dear to me!
Into the hand I piped like in horn!
I also jumped, it seemed?
So on the carousels have fun
Without shame ones of old age:
I feel: Light-brown the hair has become!
Of the gray hair — not a trace!
With a green twig
A satellite like a goose I had chased.
The white canvas of the sputnik
Is right there — it had been a sail!
By the greenery, where the earth was laughing —
I had been — with the ocean’s bottom!
Under the sails your soul was going
Swimming — beyond the ocean!
(How he bristled and how he did rest
In the young greenery — your canvas white!)
Sputnik was white and thin at the waist
Thin at the waist, and thick at the heart!
Not by a sense of proportion wielded —
Faith! Aurora! Azure is the soul!
Fool — the soul, but which Peru had yielded
Not — soul after the fool?
Grown heavy for no reason
Like a child sputnik I did lead.
The bold web of the companion
Straight — the beauty it had been!
And suddenly — with a frame giant
In living miracle — Az —
Marble to the subscribed:
Gates: distance and the eye
Converging. (In these frames
Everyone will remain).
Not to farm and not to palace,
But by themselves — the gates.
Letting go — light has
Been the lion’s jaws.
Where the gates? Into happiness,
Of course! — was the response.
(Double)…
Happiness? But it is — in lands northern,
Somewhere — sometime — caught a cold and a trace!
Happiness? I sought for it in clover,
On all fours! In four years!
A quatrefoil? In all disagreement:
Three? Four? A half and one?
Happiness? On it the cows are feeding
And four-legged kids are having fun,
In a society that is ruminant
Two jaws, four legs.
Happiness? It is — stamping his feet,
And does not await the gates!
Then the deck was there —
The well. Fable — thus:
The flood of the cold water
Of the well — at the mouth —
And past. Little was there
Of mouth for her, as for me the sea,
And could not fall the water
As in the mysterious sleep,
How from an open artery
Slashing on the ground damp.
And past us was passing water, and
Like the life’s — sleep…
And, the cheeks having wiped,
To the well: I know, friend,
That the powerful current —
Above the mouth and past the hands
Go!
——-
And some tree in a full cloud —
A dream-like landscape directed at us —
Pleasantly smiling, my companion told:
‘Like cauliflower in the white sauce.’
With this word — louder than if hit with thunder
Slain directly into the chest:
With marauder, with thief, not with a store owner,
God, to have dealings, God, sleep in the hay.
Marauder will gain — but he won’t hurt the face,
The flayer will skin — but soul will be gone.
The store owner will pick — pinch off — and appreciate —
And he will set aside, keeping his appetite on.
My rings — are not I: off my fingers I will throw them!
My skin — is not I: get in style!
To the store owner — give the core of the heart, the brain,
Groan of torture, trembling alive.
Marauder will leave, carrying in the pockets
Rings, chains — and cross from rested chest.
With the toothpicks end all our romances
With store owners. Remember! And come on — with hands!
You, who could be so kingly — beloved,
Be, green immortally, (just like ivy),
With cauliflower anonym you will go
On lips: I take vengeance — under the tree! |
