БУРШИ И ФИЛИСТЕРЫ.
БУРШИ И ФИЛИСТЕРЫ.
Н. Л—скій.
‘Отечественныя Записки’, No 8, 1847
Бурши и филистеры, Мельгунов Николай Александрович, Год: 1847
Время на прочтение: 8 минут(ы)
Недавно я встртилъ слдующую печатную фразу: ‘Нмецъ не успваетъ быть ни человкомъ, ни гражданиномъ: вся жизнь его правильно раздлена на буршество и филистерство’. Если бъ подобная фраза была брошена въ пылу журнальной импровизаціи, если бъ она имла значеніе случайное и чисто-личное, тогда не изъ чего было бы возражать на нее. Но она есть результатъ особаго взгляда на цлый народъ, крайнее и рзкое выраженіе тхъ предубжденій, которыя заслуживаютъ внимательной оцнки.
Написавшій этотъ строгій приговоръ изучилъ ли жизнь и бытъ Нмцевъ? Едва-ли! Иначе, онъ не ршился бы сказать, что Нмецъ не успваетъ быть ни человкомъ, ни гражданиномъ. Онъ не отказалъ бы одному изъ самыхъ образованныхъ народовъ Европы въ этихъ высшихъ плодахъ образованности. И еще въ какое время? Когда Германія боле чмъ когда-либо ищетъ выработать въ себ элементъ человческій и гражданственный, когда повсюду возникаетъ не только отвлеченное сознаніе прежней односторонности, по и практическое стремленіе къ освобожденію себя отъ средневковыхъ оковъ, начиная съ оковъ буршества и филистерства. Скажутъ: стало быть, сами Нмцы, признавая на словахъ и на дл прежнюю ограниченность своей жизни, подтверждаютъ справедливость сказаннаго въ приведенномъ мст. Да, они подтвержаютъ это, только въ прошедшемъ, и лишь отчасти въ настоящемъ. А въ прошедшемъ чего не было и не у однихъ Нмцевъ? Чмъ было прошедшее Франціи, или Англіи? Чмъ было наше?… По, скажутъ, Нмцы и до-сихъ-поръ еще не освободились отъ своего прошедшаго: и до-сихъ-поръ еще есть у нихъ и бурши и филистеры. Положимъ, но вспомните, что и въ теперешней Франціи есть свои филистеры, а въ Англіи — тысячи остатковъ феодализма, которые несравненно превосходятъ слабые остатки средневковыхъ студенческихъ обычаевъ Германіи. Вникните въ историческій корень буршества и филистерства, и тогда вы не скажете, что такое раздленіе германской жизни на два отдла составляетъ непремнную принадлежность Нмцевъ, вы не сдлаетесь въ свою очередь сами Нмцемъ-теоретикомъ, строя жизнь народа на отвлеченной схем, подводя ее подъ какую-то формальную систему.
Буршество и филистерство есть явленіе временное, несвязанное неразрывно съ германскою жизнію. Оно возникло въ новыя времена и теперь очевидно приходитъ къ концу. Его корень въ феодальныхъ отношеніяхъ, общихъ почти всей Западной-Европ. Извстно, что общественная жизнь среднихъ вковъ распадалась на дв другъ другу враждебныя половины — на жизнь Феодальныхъ замковъ и на жизнь вольныхъ городовъ. Борьба между ними продолжалась нсколько столтій, пока наконецъ горожанинъ (Brger) взялъ верхъ надъ барономъ. Но съ этимъ торжествомъ города надъ замкомъ не прекратилось раздвоеніе въ германской жизни: оно отозвалось и повторилось въ самомъ город. Германія, переставъ быть воинственной, сдлалась ученой. Мечъ рыцаря смнился перомъ писателя. Лютеръ, съ своими предшественниками и сподвижниками, не съ мечомъ, а съ перомъ въ рукахъ завоевалъ пол-Европы. Отсюда началось ученое и литературное значеніе Германіи для Европы и значеніе ученаго для самой Германіи. Явились во множеств центры учености и наукнуи — иверситеты. Вмст съ ними явился новый родъ Феодализма, новый status in statu. Университеты получили свои привилегіи, права, законы. Члены ихъ считали себя какъ-бы вн общаго состава государственнаго. Это были привилегированные оазисы знанія и ума, такъ же точно, какъ прежде замки Феодаловъ были оазисами личной свободы и мужества. Virtus головы смнила прежнюю virtus характера и мышцевъ. Подобно бывшимъ рыцарямъ и ихъ воинственнымъ васалламъ, профессоры и васаллы ихъ науки — студенты, стали смотрть съ презрительной непріязнію на всхъ тхъ, кто не принадлежалъ къ ихъ сословію. Отсюда профессоръ, этотъ баронъ ученой Германіи, вмсто уединеннаго замка живущій въ своемъ уединенномъ кабинет, считаетъ себя умственнымъ аристократомъ, существомъ высшаго разряда, и вмст съ своими разгульными и удалыми буршами-васаллами смотритъ на остальныхъ людей, какъ на толпу, клеймя ихъ именемъ филистеровъ. Онъ самъ, пока профессоръ (а отъ этого почетнаго званія кто же добровольно откажется?), онъ самъ никогда не можетъ поступить въ число филистеровъ, онъ, баронъ науки, проживетъ и умретъ барономъ. Васалламь же своимъ этотъ баронъ-профессоръ не можетъ помшать сдлаться филистерами, выпіедъ изъ толпы, они опять и войдутъ въ толпу.
Такія полуфеодальныя отношенія наложили особую печать на германскую жизнь новаго времени. Они поставили ученую Германію въ такую же противоположность къ неученой, въ какой прежде находились замки къ городамъ. Но въ то же время, какъ аристократическая спсь барона перешла къ профессору, чувство незаслуженнаго униженія, возбуждавшее города противъ Феодаловъ, возникло снова между горожанами, которымъ ученый аристократизмъ наложилъ-было прозвище Филистеровъ. Не прямо, не открыто, но исподоволь, чрезъ общественное мнніе, нмецкіе бюргеры начали отстаивать права свои противъ заносчивыхъ притязаній ученаго сословія, стали протестовать противъ всякаго различія, которымъ одинъ классъ народа клеймился для возвеличенія другаго, — и мало-помалу, странное раздленіе пало само собою. Теперь это не боле, какъ анахронизмъ. Много-много, коли низвергнутые бароны ученой Германіи воюютъ между собой, какъ и везд воюютъ между собой ученый людъ и профессоры.
Здсь необходимо замтить, что вліянію буршества и филистерства въ Германіи много содйствовали сами университеты. Одной изъ главныхъ цлей такъ называемыхъ Burschenschaften въ нмецкихъ университетахъ было противодйствіе средневковому дленію студентовъ на Landmanschaflen, т. е. дленію областному. Идея единства Германіи, въ-послдствіи осуществившаяся оффиціальнымъ и практическимъ образомъ въ германскомъ таможенномъ союз и въ нкоторыхъ другихъ учрежденіяхъ {Такъ, въ настоящую минуту, государства Германскаго-Союза намрены ввести одинакую для всей Германіи таксу за письма и посылки. Упомяну еще о постепенномъ приведеніи къ единству монетной системы и системы мръ и всовъ. Съ тою же цлію принята повсюду одинакая ширина рельсовъ, чтобъ въ случа надобности, можно было сосредоточить вагоны на одинъ пунктъ со всхъ концовъ Германіи.}, была впервые высказана въ университетахъ. Сначала, она пробудила сильное противодйствіе, общества буршеншафтовъ, имвшія, правда, и другія, мене законныя цли, подвергались сильнымъ гоненіямъ. Но нтъ сомннія, что идея единства, эта основная идея тхъ студенческихъ обществъ, пережила ихъ, перешла въ народъ, въ государственное управленіе, и теперь служитъ душою германской жизни. Такое движеніе мысли не могло не измнить какъ Феодальныхъ преданій университетскихъ, такъ и отношеній ученаго сословія къ остальному народу. То, что въ этомъ послднемъ чувствовалось инстинктивно, было въ университетахъ сознано мыслію, поврено наукой. Дленія областныя, дленія на вроисповданія, сначала изгнанныя изъ студенческаго круга, не могли устоять и въ остальномъ обществ. Борьба между баронами и горожанами новой Германіи кончилась иначе, чмъ борьба Феодальная: она кончилась не ослабленіемъ, или покореніемъ одного сословія другимъ, а ихъ обоюднымъ примиреніемъ и братствомъ. Таковъ вообще характеръ новйшаго времени, гд начало уравненія, вопреки его противникамъ, обхватывая постепенно всхъ, приводить не къ разъединенію, а напротивъ къ верховной цли общественныхъ стремленій, къ единству и согласію.
Повторяю: говорить въ наше время о Нмцахъ, какъ о народ, котораго вся жизнь длится на дв рзкія половины равно-ничтожныя, равно-непрактическія, значитъ впадать въ страшный анахронизмъ, обнаруживать совершенное незнаніе того, что длается въ сосдней намъ Германіи. Конечно, было время, когда подобныя обвиненія могли въ извстной мр быть оправданы дйствительностью. Это время Виланда, котораго жена, какъ увряютъ, никогда не читала сочиненій своего мужа, это время Ліанъ-Поля, который умлъ такъ разительно сочетать въ своихъ романахъ все, что тогдашняя германская жизнь заключала въ себ идеально-возвышеннаго и филистерски-мелкаго. Но это время прошло, и самъ Жанъ-Поль, этотъ геніальный филистеръ, былъ предвозвстникомъ новаго. Живя поперемнно за облаками и въ табачномъ дыму, онъ, однако, одинъ изъ первыхъ провидлъ то, чего не достаетъ Германіи, сказавъ, что Нмцы могутъ быть всмъ, только не Нмцами, онъ одинъ изъ первыхъ напалъ на ихъ разрозненность, на пустоту ихъ мелкогородской жизни (Kleinstdtisches Leben), осмялъ и то и другое, и указалъ имъ великую цль въ народномъ единств. Не даромъ Жанъ-Поль учитель и любимецъ Берне, съ голоса котораго мы, подкрпляемые еще въ своемъ мнніи его слабымъ, хоть и остроумнымъ отголоскомъ-Гейне, считаемъ себя вправ возвщать, будто Нмцы не умютъ быть ни людьми, ни гражданами! Имющему притязаніе на современность, неприходится повторять безъ поврки слова писателя, котораго негодованіе истекало изъ любви, который, какъ сатирикъ и юмористъ, преувеличивалъ недостатки своихъ соотчичей, не для того, чтобъ ихъ унизить, а чтобъ поднять и возвысить ихъ. Живя въ послдніе годы своей жизни въ Париж, онъ, однако, не отрекся отъ имени Германца, и въ своемъ предсмертномъ сочиненіи, обращаясь къ французамъ, сказалъ: ‘Германская жизнь подобна высокимъ Альпамъ: она велика, это — внецъ земли, сіяющій вчными льдинами. Германія была чистымъ свтомъ солнца, разливающаго теплоту на прочія страны. Ея безплодныя высоты оплодотворили міръ лежащій у ея подножія. Въ ней истоки великихъ ркъ, великихъ идей, событій и народовъ… Изъ германской почвы истекали вс т коренныя мысли, которыя, посл, были пущены въ ходъ и примнены другими, боле-ловкими, предпріимчивыми и счастливыми народами. Германія — источникъ всхъ европейскихъ ршительныхъ событій, матерь великихъ открытій, измнившихъ судьбы міра. Изъ ея ндра вышли порохъ, книгопечатаніе, реформа… Французы часто жалуются пополамъ съ насмшкой надъ туманомъ, облекающимъ нмецкій умъ. Но эти облака, которыя мшаютъ французамъ видть предметы, лежатъ лишь у ногъ нашихъ, сами же мы стоимъ прямо и высоко надъ облаками, и подъ голубымъ сводомъ ‘вдыхаемъ въ себя чистый, лучезарный воздухъ’. Въ этихъ словахъ, которыя непривыкшимъ къ нмецкому способу выраженія могутъ показаться нсколько-вычурными, хотя первоначально они писаны по-французски, таится много правды, притомъ они обнаруживаютъ всю силу любви благороднаго Брне къ его соотечественникамъ. А между-тмъ, порицатели Нмцевъ всего чаще любятъ ссылаться на этого писателя въ подтвержденіе своимъ одностороннимъ и поверхностнымъ сужденіямъ. Впрочемъ, судить о Нмцахъ вашего времени по Брне, или Гейне, не то же ли самое, что судить о теперешнихъ французахъ по язвительнымъ отзывамъ Вольтера, или о современномъ русскомъ обществ по комедіямъ Фон-Визина и Грибодова?
Нельзя, конечно, отрицать того, что государственное устройство Германіи, до-сихъ-поръ еще разрозненной, лишенной общаго центра и общей столицы, много содйствуетъ къ поддержанію такъ-называемаго ‘филистерства’. Что значитъ это слово въ смысл не студенческомъ, а общемъ? Оно означаетъ мелкую, узкую, ограниченную жизнь маленькихъ городовъ и маленькихъ круговъ. Везд, гд они существуютъ, существуетъ и филистерство, только подъ другими именами. Французскій провинціалъ или французскій commis voyageur, стоящій гораэдовиже нмецкаго, даже парижскій picier, или членъ англійской gentri, наконецъ, нашъ мелкопомстный дворянинъ, или мелкій чиновникъ, вс они носятъ на себ печать филистерства. Возьмите для примра даже провинціальныхъ французскихъ депутатовъ: какъ для нихъ мстные интересы и вопросы иногда важне общихъ государственныхъ {Также пусть припомнятъ недавнее предложеніе депутата Шапюи де-Монлявилль о невзиманіи, въ вид преміи, пошлины за штемпель съ тхъ журналовъ, которые не помщаютъ романовъ въ своихъ фельетонахъ, или возгласы Мажанди, а за нимъ и National, противъ употребленія эира,-какъ средства безнравственнаго, въ Англіи же представленіе дублинскихъ протестантовъ о причинахъ неурожая, происходящаго будто-бы отъ того, что католикамъ открытъ доступъ въ парламентъ и облегчены средства къ воспитанію и содержанію католическаго духовенства. Все это, и многое другое, разв не чистое филистерство?}! La petite ville Пикара еще до-сихъ-поръ не потеряла своего значенія во Франціи. Тмъ трудне можетъ мелкогородская жизнь исчезнуть въ Германіи, гд, какъ и на юг Европы, мстные интересы безпрестанно заслоняютъ собою интересы общіе, гд столько маленькихъ государствъ, маленькихъ столицъ, маленькихъ дворовъ…
Но не смотря на все это, нельзя, съ другой стороны, отрицать и того, что, благодаря пробудившемуся общественному и національному духу, да желзнымъ дорогамъ, такая провинціальная и мелкогородская жизнь, а съ нею и филистерство, исчезаютъ въ Германіи съ разительной быстротою. По милости легкихъ и скорыхъ сообщеній, прежняя нмецкая неподвижность и неповоротливость боле и боле обращается въ давно-минувшее преданіе. Когда открыта возможность завтракать въ Дрезден и къ началу спектакля поспть въ Берлинъ, или въ двое сутокъ пріхать изъ Гамбурга въ Вну, тогда никакому провинціализму, никакому Филистерству не устоять на долго, и десятки мильйоновъ людей, прозжающихъ ежегодно по германскимъ желзнымъ дорогамъ, служатъ явнымъ доказательствомъ, какъ легко оставляетъ Нмецъ свою прежнюю колею, какъ поддается онъ дйствію общительности, какъ-скоро представились ему на то средства. Къ теперешнему Берлину примыкаетъ въ настоящую минуту пять желзныхъ дорогъ, отъ всхъ концовъ Германіи, или правиль.не — Европы. При каждомъ дебаркадер строятся новые кварталы, жизнь приливаетъ отовсюду. Берлинъ боле и боле становится однимъ изъ главныхъ торговыхъ, умственныхъ, гражданственныхъ центровъ Германіи… И не смотря на такіе факты, что же встрчаемъ мы въ одной корреспонденціи изъ Берлина?
‘Что прикажете сказать о город’, пишетъ русскій путешественникъ, ‘гд встаютъ въ 6 часовъ утра, обдаютъ въ 2 и ложатся спать гораздо прежде курицъ, о город, гд въ 10 час. вечера одни… ночные сторожа скитаются по улицамъ, да какой-нибудь буйный и подгулявшій Нмецъ идетъ изъ Тиргартена, и у заставы тщательно гаситъ свою сигару, ибо нметъ передъ закономъ?… Берлинъ до-сихъ-поръ не столица… хотя вы все-таки чувствуете, что находитесь въ одномъ изъ центровъ европейскаго движенія. Наружность Берлина не измнилась съ 40 года (одинъ Петербургъ ростетъ не по днямъ, а по часамъ), но большія внутреннія перемнны совершились… Я нашелъ въ Берлин перемну большую, коренную, но незамтную для поверхностнаго наблюденія’. Стало-быть, много совершилось новаго, кореннаго въ этомъ город, одномъ изъ центровъ европейскаго движенья, хоть его будто и нельзя назвать столицей, хоть онъ и не ростетъ по часамъ, хоть въ немъ и встаютъ, и ложатся гораздо—прежде курицъ. Стало, наблюдателю не поверхностному, каковъ корреспондентъ, не слдовало бы, для начала, судить такъ поверхностно о город, богатомъ если не уличной и архитектурной, зато внутренней жизнію. Онъ долженъ бы былъ вспомнить, что временемъ, въ которое встаетъ и ложится цлый народъ, еще нельзя измрять степень его развитія, что есть города и народы, которые, вставая и ложась гораздо-позже Нмцевъ, опаздываютъ передъ ними и въ другомъ, боле-существенномъ. И что это за буйный Нмецъ, который ‘нметъ передъ закономъ’? Тутъ надо бы было замтить, что эта черта, характеризующая все германское племя, всего чаще доводитъ до великаго, что этому германскому свойству Англія^обязана своей высокой гражданственностью… Нмть передъ закономъ значитъ нмть передъ голосомъ общества, что однако, не мшаетъ ни въ Англіи, ни въ Германіи, искать, какъ и везд, только съ большей правильностью, измненія закона къ лучшему. А что такія измненія совершаются въ Германіи, тому мы видимъ ежедневные примры. Она, въ наше время, безпрестанно опровергаетъ на дл пошлое, заднимъ числомъ длаемое обвиненіе въ томъ, будто идеальная философія убила въ ней всякую способность къ практическому. Не говорю о практическомъ поворот мысли отъ теорій и умозрнія къ положительнымъ, историческимъ и естественнымъ, наукамъ, не говорю объ успхахъ германской промышлености, о желзныхъ дорогахъ, покрывающихъ Германію на нсколько тысячъ верстъ, объ огромныхъ предпріятіяхъ и усовершенствованіяхъ всякаго рода, изъ которыхъ иныя превосходятъ все, что было досел сдлано въ Европ, и по справедливости служатъ для нея образцомъ, внимательно ею изучаемымъ. Замчу одно, на что у насъ еще мало обращаютъ вниманія: это — упорное, хотя и мирное стремленіе завоевать себ гражданственность. Французы и Англичане, боле чмъ кто-либо судьи въ этомъ дл, не перестаютъ отдавать справедливость Германіи въ развитіи ея общественности. ‘Ce qui nous frappe en Allemagne’ (говорилъ недавно Journal des Dbats) ‘c’est le srieux et le sang-froid avec lesquels on poursuit les consquences pratiques des ides, au lieu de же perdre (какъ оппозиціонные французскіе журналы) dclamer sur les prmisses’. Въ другомъ мст онъ говоритъ: ‘Unconcertremarquable, un sens prononc des choses positives, ce sont l les deux traits auxquels il faut aujourd’hui reconnatre la force de l’esprit public en Prusse et en Allemagne.’ Вотъ свидтельства судей призванныхъ и безпристрастныхъ, которыя вмст съ тмъ показываютъ, въ какомъ тон отзываются о Нмцахъ лучшіе органы иностранной періодической литературы.
Зная довольно-коротко Германію и Нмцевъ, я далекъ отъ того, чтобъ отрицать въ германской жизни и характер нкоторые существенные недостатки — общій удлъ всего человческаго. Французы, и Англичане, и другіе народы имютъ свои столь же существенные недостатки, какъ и Нмцы.