Среди трех великих поэтов Америки Лонгфелло занимает, по степени оригинальности и по силе таланта, третье место, уступая значительно в своих достоинствах гениальному создателю символической поэзии Эдгару По и поразительному в своем индивидуальном своеобразии певцу жизни и личности Уолту Уитмену. И Эдгар По и Уитмен создали целый ряд совершенно единственных вещей, которых до них не было и которые после них лишь будут слабыми приближениями к яркому первообразу.
В этом верительная грамота гения, которую он получает от Судьбы. Такой верительной грамоты нет у Лонгфелло. Но все же он в действительности большой крупный поэт, обладающий изящным стихом и написавший несколько прекрасных произведений. ‘Песнь о Гайавате’ — главное из них. Поэма рассказывает в красивых стихах о постепенном овладевании стихийными силами Природы со стороны человека, происхождение которого дает возможность назвать его небесно-рожденным. Материалом послужили для Лонгфелло легенды североамериканских индейцев, внешним образцом — финский эпос ‘Калевала’, которому американский поэт очень подражает. Отдельные главы — ‘Четыре ветра’, ‘Пост Гайаваты’, ‘Сын Вечерней Звезды’, ‘Погоня за По-Пок-Кивисом’ — превосходны по своей тонкой космогонической поэтичности, хотя им и недостает первобытной силы, необходимой для разработки подобных замыслов. Перевод Бунина очень хорош, он близок к подлиннику и сделан красивыми легкими стихами.
Но какой злой дух шепнул Бунину, что он в состоянии переводить Байрона? Поистине темперамент этого духа неблагосклонен ни к русской литературе, ни к тени великого английского барда, ни даже к славе самого Бунина. Что общего имеет небольшое, но истинное, не боевое, хотя настоящее дарование Бунина с кипучим гением Байрона? Между ними столько же сродства, сколько между умильно журчащим лесным ручейком и бешеным водопадом Ниагары. Можно пожалеть, что литературное чутье, в котором никак нельзя отказать Бунину, не подсказало ему этого. Результаты явны.
Тебе лишь покорится призрак, повели ей… (с. 42)
Все силы тьмы против меня восстали… (с. 43)
Неужели это стихи? Можно сомневаться. Отчего Бунин не захотел сделать что-нибудь гораздо более нужное для русской литературы, бедной переводами, и более доступное для его сил? Его перевод сцены между Манфредом и Астартой может только вызывать негодование в человеке, чувствующем поэзию и ощущающем личность Байрона. Между тем, если бы он перевел поэмы мирного пантеиста Вордсворта, совершенно неведомого России, он заслужил бы признательность разумеющего читателя.