С. И. Тяпков
Брюсов В. Я.: биобиблиографическая справка, Брюсов Валерий Яковлевич, Год: 1990
Время на прочтение: 11 минут(ы)
БРЮСОВ, Валерий Яковлевич, псевдонимы — Аврелий, Бакулин, Нелли и др. [1(13).XII.1873, Москва — 9.Х.1924, там же] — поэт, прозаик, драматург, критик, переводчик, литературовед и историк, один из организаторов и признанный лидер русского символизма. Родился в зажиточной купеческом семье. Дед по отцу, Кузьма Андреевич, откупился из крепостных крестьян, затем разбогател на пробочной торговле. Дед со стороны матери, Александр Яковлевич Бакулин, поэт-самоучка, писал сказки, басни, повести, пьесы, очерки. Вышла маленькая книжка Бакулина ‘Басни провинциала’ (М., 1864). Отец Брюсова Яков Кузьмич, был человеком демократических убеждений, атеистом, интересовался математикой, медициной, сельскохозяйственными и другими ‘позитивными’ науками, читал Дарвина и Маркса, владел французским языком, хорошо знал русскую литературу, писал стихи — некоторые из них были напечатаны в газетах. В зрелые годы отошел от торговых дел.
Воспитывали Б., как он вспоминал, ‘в принципах материализма и атеизма’. Особо почитавшимися в семье литераторами были Н. А. Некрасов и Д. И. Писарев. С детства Б. прививались позитивистски-рационалистические взгляды на жизнь, интерес к естественным наукам, независимость суждений, вера в великое предназначение человека-творца. ‘От сказок, от всякой ‘чертовщины’ меня усердно оберегали,— вспоминал Б.,— зато об идеях Дарвина и о принципах материализма я узнал раньше, чем научился умножению. Нечего говорить, что о религии в нашем доме и помину не было <...>. После детских книжек настал черед биографий великих людей… Эти биографии произвели на меня сильнейшее впечатление, я начал мечтать, что сам непременно сделаюсь ‘великим’…’ (Автобиография.— С. 102—103).
Общедемократические и позитивистские начала воспитания сказались на всем дальнейшем жизненном и творческом пути Б., с достаточным основанием заявившего на своем юбилее в 1923 г.: ‘Сквозь символизм я прошел с тем миросозерцанием, которое с детства залегло в глубь моего существа’ (Валерию Брюсову.— М., 1924.— С. 56).
Получив первоначально домашнее образование, Б. в 1884 г. поступил во 2-й класс московской частной гимназии Ф. И. Креймана, где начал писать стихи, издавал рукописный журнал. Через четыре с половиной года Б. перешел в гимназию известного педагога и литературоведа Л. И. Поливанова, оказавшего значительное влияние на будущего поэта. В 1892 г. поступил Б. на историческое отделение историко-филологического факультета Московского университета. Слушал лекции историка В. О. Ключевского и известного знатока римской словесности филолога Ф. Е. Корша. Основной круг интересов Б.-студента — история, философия, литература, искусство, языки. В 1898—1899 гг. Б. становится активным членом Литературно-художественного кружка — идейного центра московских поэтов-символистов. В университетские годы сложилось в основных чертах мировоззрение молодого Б., во многом обусловленное исторической ситуацией ‘Sin de ciecle’ (‘конца века’) с ее ощущениями изжитости прежних социально-политических, этических и эстетических установлений, ярко выраженным индивидуализмом, равнодушием к общественной жизни, склонностью к пессимистическим умонастроениям. Эти настроения легли в основу как личности, так и ранней лирики Б., сочетаясь при этом со ‘страстным рационализмом’ поэта.
Осенью 1897 г. Б. женился на Иоанне Матвеевне Рунт. В 1899 г. он окончил университет, получив диплом первой степени. С того времени он полностью посвятил себя литературной работе. В печати Б. впервые выступил в десятилетнем возрасте. В журнале ‘Задушевное слово’ (1884.— No 16) было опубликовано его ‘Письмо в редакцию’, в котором был бписан летний отдых семьи Брюсовых.
В нач. 90 гг. Б. организовал группу молодых поэтов (А. Добролюбов, А. Ланг (Миропольский), А. Емельянов-Коханский и др.) и выпустил в 1894—1895 гг. три сборника ‘Русские символисты’, состоявшие в основном из стихов самого Б. и его переводов французских символистов, с творчеством которых он познакомился еще в гимназии Поливанова. Б. рассматривал сборники как своеобразную хрестоматию, как ‘сознательный подбор образцов’ символистской поэзии, отмеченной на данном этапе существенным влиянием западноевропейского декаданса (П. Верлен, Ш. Бодлер, С. Малларме, А. Рембо). Вместе с тем заметно повлияли на раннего Б. и русские представители ‘новой поэзии’ — К. Бальмонт, И. Коневской, А. Добролюбов, Ф. Сологуб, 3. Гиппиус, Д. Мережковский. В тяготении Б. к декадентам проявилась не только его близость к их мироощущению, но, в не меньшей мере, и трезвый расчет аналитика, выбирающего наиболее рациональный путь к признанию и успеху, к славе. ‘Талант, даже гений,— записывал Б. в дневнике 4 марта 1893 г.,— честно дадут только медленный успех, если дадут его. Это мало! Мне мало. Надо выбрать иное… Найти путеводную звезду в тумане. И я вижу ее: это декадентство. Да! Что ни говорить, ложно ли оно, смешно ли, но оно идет вперед, развивается, и будущее будет принадлежать ему, особенно когда оно найдет достойного вождя. А этим вождем буду Я! Да, Я!’ Все свои организаторские способности Б. направляет на создание нового литературного течения, лидерство в котором он заранее резервирует за собой. При этом он использует самые разнообразные методы для привлечения к начинаниям русских символистов широкого читательского и литературно-критического внимания, чем отчасти объясняется откровенно эпатирующий характер первых поэтических опытов Б. и его сподвижников. Таково, напр., навеянное Малларме однострочное стихотворение, занимавшее в ‘Русских символистах’ отдельную страницу: ‘О, закрой свои бледные ноги!’
Основой поэтической практики и теоретических взглядов молодого Б. на искусство стали индивидуализм и субъективизм. ‘В поэзии, в искусстве — на первом месте сама личность художника! — писал он П. П. Перцову 14 марта 1895 г.— Она и есть сущность — все остальное форма! и сюжет, и ‘идея’ — все только форма! Всякое искусство есть лирика, всякое наслаждение искусством есть общение с душою художника…’ (Письма Б. к Перцову.— С. 13). Эта любимая мысль Б. об абсолютной суверенности и доминантности личности художника в творчестве была повторена почти дословно в предисловии к первому лирическому сборнику поэта, вышедшему под эпатирующим названием ‘Chefs d’oeuvre’ (‘Шедевры’, 1895). Эта книга, как и следующий сборник ‘Me eum esse’ (‘Это — я’, вышел в 1896 г., на обложке — 1897 г., открывается знаменитым программным стихотворением ‘Юному поэту’), подводят итог первому периоду и уже намечают некоторые ведущие черты зрелого творчества Б.— урбанизм, тема одиночества человека в ‘страшном мире’, мотивы изжитости старой культуры, обращение к истории, поиски новых поэтических форм.
Второй период творческого пути Б. отмечен четырьмя сборниками стихов, составившими своеобразную тетралогию: ‘Tertia Vigilia’ (‘Третья Стража’, 1900), ‘Urbi et Orbi’ (‘Граду и Миру’, 1903), ‘Stephanos’ (‘Венок’, 1906) и ‘Все напевы’ (1909). Поэзия Б. этого времени свидетельствует о значительных изменениях в его мировосприятии и эстетике. Своими учителями Б. теперь признает А. С. Пушкина, Ф. И. Тютчева, Э. Верхариа. Его произведения приобретают образную и композиционную четкость, выпуклую пластичность ‘мрамора и бронзы’, пафос страстного культурного просветительства, отточенность ораторско-декламационного строя стиха.
Объективно общественная и эстетическая позиция Б. в эти годы резко противоречила постулатам русского символизма, базировавшегося на неоплатонических идеях философа-идеалиста Вл. С. Соловьева. Рационалист, Б. внутренне был чужд мистическим исканиям символистов, их стремлениям видеть в поэте провидческого толкователя зашифрованных в символе потусторонних ‘высших тайн’. С эпатирующим антиэстетизмом и полемическим вызовом Б. уподобляет поэтическую мечту волу, впряженному в плуг (‘В ответ’, 1902). Б. начинает тяготиться некогда желанным званием вождя символизма, хотя по-прежнему отдает все силы консолидации и развитию нового литературного направления. Он участвует в делах символистского издательства ‘Скорпион’, становится редактором и издателем альманаха ‘Северные цветы’ и журнала ‘Весы’ (1904—1909) — ‘центрального органа’ русского символизма. Одновременно Б. ведет большую научную работу, публикует исследования о Е. А. Баратынском, П. А. Вяземском, А. С. Пушкине, Ф. И. Тютчеве, А. А. Фете и др., сотрудничает в ‘Русском архиве’.
Новый этап в развитии творчества Б. ознаменован расширением и укреплением его связей с живой действительностью в ее общекультурной насыщенности. По глубине знаний, многогранности интересов, объему научной и литературной работы, преданности культуре Б. занял в эти годы одно из первых мест среди современников. ‘…Если бы мне жить сто жизней,— отмечал он в дневнике,— они не насытили бы всей жажды познания, которая сжигает меня’ (Ашукин.— С. 273). Именно тогда складывается образ Б., получивший незадолго до Октября известную характеристику М. Горького: ‘…Я всегда говорю о Вас: это самый культурный писатель на Руси!’ (Горький М. Собр. соч.: В 30 т.— М., 1955.— Т. 29.— С. 383). Стихи Б., известные ‘антологические’ стихотворные циклы ‘Любимцы веков’ и ‘Близким’ (сб. ‘Tertia Vigilia’), ‘Правда вечная кумиров’ (сб. ‘Stephanos’), ‘Властительные тени’ (сб. ‘Зеркало теней’, 1912), ‘В маске’ (‘Семь цветов радуги’, 1916) переполнены легендарными и мифологическими, историческими, географическими именами и названиями — ‘Ассаргадон’, ‘Жрец Изиды’, ‘Одиссей’, ‘Наполеон’, ‘Разоренный Киев’ и др. Но обращение Б. к мифологии и древности, истории не означало ухода от жгучих вопросов современности. Поэта притягивают героика и трагические судьбы людей древних цивилизаций, т. к. в них он стремился найти аналогии с судьбой современного человека и мира. Б. искал в далеком прошлом образец личности яркой, поднимающейся над обыденностью, могущей стать идеальным примером для ‘безгеройной’ современности. Стараясь понять закономерности появления героических характеров, столь необходимых времени настоящему, Б. одновременно стремился исследовать в своих персонажах черты, созвучные ему самому. ‘…У меня везде — и в Скифах, и в Ассаргадоне, и в Данте — везде мое ‘я’,— подчеркивал он в одном из писем к М. Горькому. Именно поэтому стихи циклов сохраняют, наряду с чертами героической эпичности, глубокий лиризм и отчетливо субъективистскую окраску.
Другой темой Б. стала тема города, прошедшая через все творчество поэта. Продолжая и объединяя разнородные традиции (Достоевского, Некрасова, Верлена, Бодлера и Верхарна), Б. стал по сути первым русским поэтом-урбанистом XX в., отразившим обобщенный образ новейшего капиталистического города — ‘В стенах’ (сб. ‘Tertia Vigilia’), ‘Картины’ (сб. ‘Urbi et Orbi’) и др. Б. ищет в городских лабиринтах красоту, называет город ‘обдуманным чудом’, любуется ‘буйством’ людских скопищ и ‘священным сумраком’ улиц (‘Жадно тобой наслаждаюсь’, 1899, ‘Конь блед’, 1903, ‘Городу’, 1907, и др.), склоняется к поэтическому ‘оправданию’ язв и пороков мегаполиса, видя в них ‘отблеск тайн’, эстетизирует ‘сон заученных объятий’, ‘восторги’ и ‘видения мечты’ в опьянении страстью и азартом (‘Я люблю в глазах оплывших’, 1899, ‘В публичном доме’, 1905, ‘В игорном доме’, 1905). Но любование городом не переросло у Б. в его апологию, он угадывает в урбанизации жизни ‘противоестественные’, враждебные человеку черты, чреватые будущими катаклизмами. Призрак грядущих катастроф явился у Б. не только в облике разгневанной природы (‘В дни запустении’, 1899, ‘Словно нездешние тени’, 1900, поэма ‘Замкнутые’, 1901, драма ‘Земля’, 1904, и др.). Поэт провидит и оправдывает надвигающуюся революцию, несущую гибель ‘неправому и некрасивому’ строю, могильщиков капитализма — сильных и униженных людей, которые готовы вскоре добыть себе ‘царственную долю’ (‘Каменщик’, ‘Братья бездомные’, 1901, ‘Слава толпе’, 1904, и др.). Это типы, в отличие от ‘призрачных теней’ первого периода, вполне конкретные и социально охарактеризованные. Это — фабричный рабочий, девушка-прачка, сборщики на церковный колокол, каменщик из широко известного одноименного стихотворения, ставшего народной революционной песней. В стихотворении ‘Ночь’ (1902) Б. говорит о рабочих: ‘И, спину яростно клоня, / Скрывают бешенство проклятий / Среди железа и огня / Давно испытанные рати’.
Протест против бездушия городской цивилизации приводил Б. к раздумьям о природе, оздоравливающих начал которой поэт не признавал в своем раннем творчестве. Теперь он ищет в природе утраченную современным ‘аналитическим человеком’ цельность и гармоничность бытия (‘У земли’, 1902, ‘Снова с тайной благодарностью’, 1911, циклы ‘У моря’, ‘Вечеровые песни’, ‘На сайме’, ‘На гранитах’, ‘В поле’, 1899—1907). Поиски эти симптоматичны в творческом развитии Б., хотя в целом его ‘природные’ стихи значительно уступают его антологической и урбанистической лирике.
С большей художественной силой миру растворенной в городе пошлости противостоит у Б. поэзия любви. Стихи о любви сгруппированы, как и стихи на другие темы, в особые смысловые циклы — ‘Еще сказка’ (‘Tertia Vigilia’), ‘Баллады’, ‘Элегии’ (‘Urbi et Orbi’), ‘Из ада изведенные’, ‘Мгновения’ (‘Stephanos’), ‘Эрот, непобедимый в битве’, ‘Мертвая любовь’, ‘Обреченный’ (‘Все напевы’). Б. противопоставляет ‘дачным страстям’ мещанской действительности всепоглощающую, возведенную до трагедии, ‘предельную’, ‘героическую страсть’ (‘Любовь’, ‘И снова ты…’, 1900, ‘Помпеянка’, 1901, ‘В Дамаск’, 1903, ‘Видение крыльев’, ‘Антоний’, 1905, и др.). Не случайно А. Белый назвал Б. ‘поэтом страсти’. Но и здесь, вполне искренне воспевая все многообразие ликов и оттенков страсти, Б. часто предстает как человек и художник железного волевого императива, прославляющий конечную победу долга и героической воли над стихией страсти (‘Цирцея’, 1899, ‘Возвращение’, 1900, ‘Побег’, 1901, ‘Эней’, 1908). Противоречивость ответов в разрешении конфликта страсти и долга, страсти и свободы соответствовала общей диалектической природе творчества Б. и осознавалась самим поэтом. ‘Только поэт-педант,— писал он в ‘Miscellanea’,— сумеет избежать противоречий, только тот, кто не ‘творит’, но делает свои стихи, будет в них постоянно верен одним и тем же взглядам’ (Эпоха.— М., 1918.— Кн. 1.— С. 213).
Противоречия взглядов Б. особенно наглядно выразились в его оценках социально-политических сторон действительности. Поэт с живой страстностью откликался на все важнейшие события современности. В начале века русско-японская война и революция 1905 г. становятся темами его творчества, во многом определяют его взгляды на жизнь и искусство. Б., сочувственно относившийся поначалу к идее монархической власти и мессианского великодержавия России (‘Проблеск’, 1900, ‘Июль 1903’, ‘политические обозрения’ в журнале символистов-неохристиан ‘Новый путь’, 1903), в первый период русско-японской войны выступил со стихами официозно-шовинистического толка (‘К согражданам’, ‘К Тихому океану’). Но вскоре его иллюзии полностью развеялись. Б. гневно упрекает зачинщиков войны в трусости, тупости и предательстве: ‘Так слушайте напев веселый, / Поэт венчает вас позором’ (‘Цепи’, 1905). Поражение царизма в войне подводило Б. к представлению о закономерности и необходимости революции. Ему казалось, что именно революция вызовет к жизни те героические характеры, которые поэт искал в глубинах древности. Не случайно в сб. ‘Stephanos’ антологические стихи (‘Медея’, ‘Антоний’, ‘Ахиллес у алтаря’ и др.) сочетаются с яркими образцами революционной поэзии. В стихотворной инвективе ‘Довольным’ (18 окт. 1905 г.1 Б. обратил негодующий вызов к либералам, ли ковавшим по поводу дарованной манифестом 17 октября ‘куцей конституции’: ‘Довольство ваше — радость стада, / Нашедшего клочок травы’. Стихотворение Б. заканчивает призывом к революционерам — ‘детям пламенного дня’: ‘Крушите жизнь — и с ней меня’. Та же мысль звучит в известном стихотворении ‘Грядущие гунны’ (1904—1905), в идейном родстве с которым находится стихотворение ‘Близким’ (1905). Идея последнего стихотворения, адресованного революционерам — ‘близким’, выражена в заключительном стихе: ‘Ломать — я буду с вами! Строить — нет!’ В. И. Ленин, процитировав эту строчку, в одной из статей назвал Б. ‘поэтом анархистом’ (Ленин В. И. Полн. собр. соч.— Т. 14.— С. 288), точно определив характер ‘термидорианского’ толкования поэтом революции как стихии только разрушительной. С анархистских позиций Б. полемизировал и со статей В. И. Ленина ‘Партийная организация и партийная литература’ (1905). Заявляя о своем презрении к буржуазному обществу, Б. в то же время выражал явное недоверие и к социал-демократии, также посягавшей, по его мнению, на творческую свободу художника. Однако следует признать, что Б. видел в революции не только стихию разрушения. Он воспевает счастливое будущее ‘нового мира’ как торжество демократии, ‘свободы, братства, равенства’ (‘К счастливым’, 1904—1905), славит певцов борьбы: ‘Поэт — всегда с людьми, когда шумит гроза, / И песня с бурей — вечно сестры’ (‘Кинжал’, 1905). Стихи Б. о первой русской революции, наряду со стихами Блока, являются вершинными произведениями, написанными на эту тему поэтами начала века.
В годы реакции поэзия Б. уже не поднимается до высокого жизнеутверждающего пафоса ‘Венка’. Перепеваются старые мотивы, усиливается тема усталости, одиночества (‘Умирающий костер’, 1908, ‘Демон самоубийства’, 1910, и др.). Но и в этот период его творчества в сб. ‘Все напевы’ (1909 — сб. имеет переходный характер), ‘Зеркало теней’ (1912), ‘Семь цветов радуги’ (1916), ‘Девятая камена’ (1916— 1917, отд. изд. не вышла), ‘Последние мечты’ (1920, собраны стихи 1917—1919 гг.) поэт продолжает славить человека-труженика, дерзкого искателя и созидателя, верит в будущее торжество революции.
Оригинальное художественное творчество Б. не исчерпывается стихами. В 1907 г. он выпускает книгу прозы ‘Земная ось’, в которую вошли ряд новелл и драма ‘Земля’, названная Блоком ‘произведением предельно высоким’.ь В 1908 г. выходит исторический роман Б. из жизни Германии XVI в. ‘Огненный ангел’ (С. Прокофьев написал на его основе оперу), а затем появляются еще два романа и повесть из истории Древнего Рима — ‘Алтарь Победы’, ‘Юпитер поверженный’, ‘Рея Сильвия’ (1911—1916). Как и в антологических стихотворных циклах, прошлое в прозе Б., представленное со скрупулезной научной точностью, проецируется на настоящее, служит художественной разработке актуальных проблем современности.
Зная основные классические и новые европейские языки, Б. активно выступал как переводчик. Он переводил Метерлинка, Верлена, Гюго, Эдгара По, Уайльда, Расина, Мольера, Байрона, Гете, Вергилия и мн. др. Именно Б. открыл русским читателям Верхарна, Райниса, финских и многих (более сорока) армянских поэтов. В советское время Совнарком Армении удостоил Б. почетного звания народного поэта Армении. Б. создал теорию перевода, не потерявшую своего значения до сих пор (см. статью ‘Фиалки в тигеле’, 1905, предисловие к переводам Верлена, 1911, рецензию ‘Верхарн на прокрустовом ложе’, 1923, и др.).
С начала столетия развертывается многогранная литературно-критическая деятельность Б., автора более шестисот статей и рецензий, из которых свыше восьмидесяти посвящено изучению Пушкина. Баратынский, Фет, Тютчев, Каролина Павлова, Гоголь, Блок, акмеисты, футуристы, античные и европейские авторы вошли в необычайно широкий круг научных и критических интересов Б.
В годы первой мировой войны, которая на первых порах представлялась Б. последней войной человечества на пути к вечному миру (‘Последняя война’, 17 июля 1914 г.), поэт вновь испытал милитаристский азарт и шовинистический энтузиазм, но вскоре, побывав в качестве корреспондента ‘Русских ведомостей’ на фронте, он понял ужас человеческой бойни и возвысил против нее свой голос (‘Тринадцатый месяц’, 1917, ‘За что?’, 1918).
В Октябрьской революции Б. увидел реальное воплощение героического пафоса истории и стал искренне и активно сотрудничать с Советской властью. Он работал в Книжной палате, Наркомпросе, Госиздате, Главпрофобре, преподавал в Московском университете, в Коммунистической академии и в Институте слова, организовал в 1921 г. Высший литературно-художественный институт и стал его ректором и преподавателем. В 1920 г. вступил в Коммунистическую партию.
Послеоктябрьские стихи Б. открывают четвертый, последний период его литературного пути, представленный сборниками ‘В такие дни’ (1921), ‘Миг’ (1922), ‘Дали’ (1922) и вышедшим уже после смерти поэта сборником ‘Меа!’ (‘Спеши!’) (1924). Б. мучительно ищет новые художественные формы для выражения нового поворота в своем мировоззрении и адекватного воссоздания в искусстве революционной действительности (‘Третья осень’, ‘К русской революции’, 1920, ‘У Кремля’, 1923, и др.). В сборниках ‘Дали’ и ‘Меа!’ Б. представляет образцы ‘научной поэзии’ (‘Мир электрона’, 1922, ‘Мир N-измерений’, 1924, и др.). В 1919 г. выходит его стиховедческая работа ‘Наука о стихе’. Многие отклики Б. на революцию были риторичны и маловыразительны. Сказалось внутреннее несовпадение его сложившегося жизнеощущения с его же новой эстетической программой творчества.
В Б. помимо творческого дара художника жил неукротимый дух исследователя, который дерзко вознамерился найти рационалистические ‘ключи тайн’ к самым сокровенным человеческим чувствам, а также понять причины рождения новых форм в искусстве, логику их развития. Б. внес значительный вклад в русскую культуру, его творчество, отразившее этапы идейного развития не только самого поэта, но и русской литературы рубежа XIX—XX вв., подготовило почву для плодотворного развития многих советских поэтов.
Соч.: Полн. собр. соч. и переводов: Т. 1—4, 12, 13, 15, 21.— Спб., 1913—1914, Автобиография // Русская литература XX века. 1890—1910 / Под ред. С. А. Венгерова.— М., 1914.— Т. 1, Дневники. 1891—1910.— М., 1927, Из моей жизни. Моя юность. Памяти.— М., 1927, Валерий Брюсов в автобиографических записях, письмах, воспоминаниях современников и отзывах критики / Сост. Н. Ашукин.— М., 1929, Письма В. Я. Брюсова к П. П. Перцову (1894—1896) (К истории раннего символизма).— М., 1927, Стихотворения и поэмы.— Л., 1961, Собр. соч.: В 7 т.—М., 1973—1975.
Лит.: Горький М. Письма к Валерию Брюсову // Собр. соч.— М., 1954—1955.— Т. 28, 29, Перцов П. П. Литературные воспоминания.— М., Л., 1933, Луначарский А. В. Брюсов и революция // Русская литература.— М., 1947, Жирмунский В. М. Валерий Брюсов и наследие Пушкина.— П., 1922, Максимов Д. Е. Поэзия Валерия Брюсова.— Л., 1940, Он же. Брюсов. Поэзия и позиция.— Л., 1969, Валерий Брюсов // Литературное наследство.— М., 1976.— Т. 85
Источник: ‘Русские писатели’. Биобиблиографический словарь.
Том 1. А—Л. Под редакцией П. А. Николаева.
М., ‘Просвещение’, 1990