БРОДЯЧЕЕ НАСЕЛЕНІЕ СИБИРИ.
БРОДЯЧЕЕ НАСЕЛЕНІЕ СИБИРИ.
І.
І.
II.
III.
III.
IV.
IV.
V.
V.
VI.
VI.
VII.
VII.
VIII.
VIII.
Бродячее население Сибири, Ядринцев Николай Михайлович, Год: 1868
Время на прочтение: 129 минут(ы)
Русскій народъ издавна имлъ наклонность къ бродяжеству, порожденную особенными условіями его исторической жизни. Сначала пустота и обширность территоріи, которую онъ занималъ, естественно влекла его отъ центра въ мстамъ незанятымъ. Государственный складъ старой Руси, полный неустройствъ и притсненій всякаго рода, споры независимыхъ княжествъ съ Москвою, вызвали обширныя эмиграціи на украйны, и затмъ во все продолженіе исторіи народъ искалъ предчувствуемой имъ свободы въ бгств. Побги составляли единственное средство избавиться отъ дурной обстановки и тягостной жизни въ обществ. Какъ въ древней, такъ и въ новой Руси побгъ и бродяжество были единственнымъ протестомъ личности противъ стснявшихъ ее всякаго рода обстоятельствъ. Тяжело ли было русскому человку отъ крпостнаго права, давилъ ли его воевода, брали ли его въ войско, начинали ли записывать въ податной подушный окладъ, запрещали ли исповдывать старую вру, накладывали ли тяжелую подать, голодъ ли приходилъ, бдность ли душила, семья ли одолвала — онъ длалъ одно — бжалъ и бжалъ. Обиліе какъ историческихъ терминовъ, такъ и ходячихъ нын, для характеристики бгствъ показываетъ близкое знакомство народа съ этимъ дломъ. Какъ прежде, такъ и нынче тысячи людей любятъ бродить по пространству необъемлемаго русскаго царства. Можно сказать, что русскій народъ воспитался въ бгахъ, на его почв выработалась даже дикая религія бгства (бгуны). Въ историческомъ значеніи эти побги, можетъ быть, составляли боле пассивную, чмъ активную сторону народной жизни. Во всякомъ случа, приступая къ разбору подобнаго явленія въ современной жизни, мы должны коснуться исторической стороны вопроса о бродяжеств въ Россіи.
Древняя Русь почти вся состояла изъ бродячихъ людей, конецъ бродяжеству, по крайней мр, въ сословіи земледльцевъ и работниковъ думали положить прикрпленіемъ крестьянъ къ помщичьей земл, но эта мра нисколько не искоренила бродяжества. Ея непосредственнымъ результатомъ было обращеніе массы народа въ рабство, что въ свою очередь и способствовало усиленію вковой страсти народа къ бродяжеству съ тою только разницею, что теперь оно стало предъ закономъ преступленіемъ. Бродяжеству также помогъ новый государственный строй Россіи. На развалинахъ стараго порядка строилось сильно централизаціонное государство, обращавшее народъ подъ власть воеводъ и круто дисциплинировавшее распущенную массу. Это порождало новыя эмиграціи и усиливало старыя. Бродячіе люди всякаго сорта воздавали казачество на украйнахъ, на Днпр, Дону, Волг, Терек и Яик. Чуть не вся Русь разбрелась врозь, и повалила въ Польшу, Турцію, на югъ и въ сверо-восточные лса. Неудовлетворительное состояніе крестьянства, посады и села, обремененные повинностями, пошлины, таможни, злоупотребленія воеводъ и служилыхъ людей, дурное правосудіе, правежъ и пытки длали жизнь для населенія невыносимою и гнали его. ‘Причины шатанія и побговъ лежали во внутреннемъ организм гражданскаго порядка, говоритъ Костомаровъ, побги были до того обыкновенны, что въ челобитныхъ жители угрожали правительству, что разбредутся въ рознь’. Соловьевъ, въ своей исторіи, точно также довольно картинно рисуетъ печальное положеніе тогдашней бгущей во вс стороны Руси {Историческія монографіи Костомарова, т. 2-й стр. 233—238. Истор. Росс. Соловьева т. XIII стр. 182—138.}. Время междуцарствія, расколы, наборы Петра, бироновщина, самоуправство временщиковъ, безурядица по смерти Петра I до Елизаветы Петровны и ея слабое управленіе — все способствовало къ побгамъ. Крестьяне крпостные, дворцовые, архіерейскіе и монастырскіе бгали непрестанно. Широкимъ потокомъ стремилось бгущее населеніе, цлыя деревни становились безлюдными — и такихъ насчитывали десятками. Напротивъ сверовостокъ и юговостокъ населялись. На Трал, въ Оренбург и Астрахани оказалось такъ много бглыхъ и пришлыхъ, что если бы ихъ вывести, то на Урал вс заводы остановились бы, въ оренбургской губерніи надобно было опустошить цлыя слободы, а астраханская почти вся состояла изъ ‘сходцевъ’ {Сверовосточная колонизація Ешевскаго. Встн. Евр., 1866 г. кн. 1.}. Правительству только оставалось признать существующій фактъ и оставить бглецовъ на новыхъ мстахъ ихъ поселеній: такъ оно и распорядилось со всми, кто бжалъ до ревизіи 1719 г. Однакожь подобныя распоряженія были исключеніемъ. Напротивъ, думали удерживать бродяжество изданіемъ строгихъ мръ: ‘за бглыми отправляли сыщиковъ, говоритъ Костомаровъ, ловили, били кнутомъ и водворяли на прежнихъ мстахъ, но усиленная ловля бглецовъ не прекращала бродяжничества, а произвела только разбойничество. Пойманные и водворенные облагались большею повинностію и потому снова бжали, соединялись для защиты и составляли разбойничьи шайки. Во второй половин XVII столтія разбои особенно усилились. Люди оставившіе трудъ, праздные, гонимые и ожесточенные естественно видались на воровство и грабежъ въ своей безконтрольной бродячей жизни. Бродяжескія шайки казаковъ, такимъ образомъ, бушевали на украйнахъ государства, разбивая ка-. раваны, а внутри шайки воровъ грабили крестьянство. Общество разъдала какая-то анархическая борьба однихъ элементовъ противъ другихъ и длала жизнь небезопасною и бдственною. Бродяжество самымъ неблагопріятнымъ образомъ отзывалось на всемъ гражданскомъ стро остальнаго осдлаго общества’ {Историч. моногр. Костомаровъ т. 2-й стр. 288—5, о томъ же Соловьевъ въ Истор. Росс. т. XI стр. 80—83, т. XIII стр. 132. Ешевскій въ Всти, Евр. 1861 кн. 1-ая.}. Изъ многочисленныхъ шаекъ бглыхъ составлялись даже цлыя арміи. Такъ, въ 1603 году, Хлопка Косолапый, во глав такой бродяжеской арміи, является самозванцемъ и идетъ на Москву. Въ 1724 году шайка въ тысячу человкъ подъ начальствомъ бглаго солдата Клопова въ пензенской губерніи строитъ крпостцу. Бродячіе же элементы дали готовую силу для Стеньки Разина и пугачовщины. Но въ то время, когда бродяжеству невидимому становилось уже тсно въ Россіи, одна изъ бродячихъ шаекъ героически ринулась за Уралъ, и открыла новый міръ и новый просторъ для бглыхъ.
Стсняемое бродяжество получило тогда право гражданства въ Сибири, и на первыхъ порахъ развивалось въ ней совершенно свободно, какъ и въ древней Руси. Новая страна, представлявшая свободную жизнь безъ властей и контроля, съ готовыми землями и промыслами, была такъ обольстительна, что въ нее народъ кинулся массами, а сверо-восточныя губерніи Россіи стали наоборотъ пустть. Сначала правительство смотрло на эти переселенія благосклонно, поощряя колонизацію новопріобртенныхъ земель, но скоро оно замтило, что переселенія угрожаютъ увлечь чуть не все крестьянство, что деревни пустютъ, цлыя тысячи тяглыхъ людей исчезаютъ безслдно, переваливъ за Уралъ, въ лсахъ и пустыняхъ Сибири. Скоро оно ограничило колонизацію только одними вольными гулящими людьми, бобылями и захребетниками, запретивъ перемщаться тяглымъ людямъ. Для удержанія переселенія крестьянства въ Сибирь поставлены даже были ‘заставы крпкія {Истор. Росс. Соловьева т. XIII стр. 137 — 8. Дополненіе къ антамъ историч. т. VI, 19.}. Но это, разумется, не превратило движенія. Сибирь представляла, какъ по своимъ физическимъ условіямъ, такъ и по малочисленности населенія, превосходный пріютъ для бродяжества. Темныя тайги и урманы, скалистыя и трудно-проходимыя горы Алтая и Саяновъ, неизвданныя и неоткрытыя мста — все благопріятствовало побгу. Сибирь сдлалась притономъ раскольниковъ, которые создавали здсь скиты, деревни и такъ разростались и утверждались, что правительство, наконецъ, перестало ихъ ссылать сюда {Указъ 15 декабря 1793 года. Полное собраніе законовъ Росс. Имперіи.}. Крпостные крестьяне здсь искали убжища во все время крпостнаго права. Сюда уходили бглые солдаты и преступники. Они длались промышленниками-звровщиками, а иногда и работниками у жителей. Такіе бродячіе люди разнаго сорта назывались ‘гулящими людьми’. Они были типомъ тогдашняго колонизаторства,— піонерами колонизаціи, и всегда образовывали линію, по которой должно было идти дальнйшее осдлое заселеніе. Они занимали лса, строили избушки и приступали къ звриному промыслу. Люди одинокіе, бобыли, вызванные сюда или нуждой или стсненіями, не боялись опасностей и шли, не останавливаясь передъ трудностями. Люди закаленнные въ нужд, они не заботились о завтрашнемъ дн и продолжали питать антипатію къ прочной осдлой жизни. Этотъ духъ непостоянства увлекалъ ихъ впередъ въ завоеванныя пустыни, а нужда и голодъ не позволяли сидть сложа руки. Но бродячее населеніе не ограничивалось только одними пришельцами. Селимые и водворяемые въ Сибири на правахъ гражданства, посл непродолжительнаго отдыха начинали испытывать т же неудобства, которыя гнали ихъ изъ Россіи. Имъ часто приходилось едва ли еще не хуже. Воеводы вдали отъ контроля высшаго правительсва были необузданне и своевольне, поборовъ и гнета было еще боле, и жизнь становилось еще тяжеле, а повинности въ неустроившемся обществ еще тягостне. Крестьяне и здсь стали прикрпляться, они приписывались къ заводамъ и монастырямъ. Все это вызвало и здсь уходы и скитальчество. Жители разсыпались по лсамъ и промысламъ, такъ что трудно было отличить гражданина отъ бглаго. По мр заселенія и введенія осдлости въ кра, все бглое и промышленное населеніе двигалось въ глубь еще неизвданныхъ мстностей и гнздилось по окраинамъ, скрываясь отъ надзора. Только въ половин прошлаго столтія, когда крестьянство стало переходить отъ звроловной къ земледльческой промышленности, когда въ кра утвердилось прочное управленіе вмст съ кое-какой гражданственностью, правительство контролируетъ скитаніе и стремится ловить бглыхъ, но темные лса и пустыни въ тысячи верстъ все еще даютъ широкій пріютъ и не позволяютъ властямъ услдить за бродяжествомъ. Оно скрывается все глубже и глуже., Въ вершинахъ Бухтармы между скалъ создаются деревни бглыхъ, въ лсахъ гнздятся скиты, привлекая крестьянъ раскольниковъ. Такъ создались деревни каменщиковъ въ 1760 г., скитъ чернеца Некрасова на Уб въ 1760 же году, или подобный же, основанный чарыжскими крестьянами на той же р. Уб {Акты Омскаго обіастнаго архива. Матеріалы къ исторіи Сибири Г. Н. Потанина.}. Кром того все прошлое столтіе на Бараб, по всей южной Сибири, на Карасун, Ульб, Уб и Бухтарм разсыпались промышленныя избушки, открытыя для бглыхъ. Ямщичьи зимовья были такими, же притонами. Правительство начинаетъ борьбу съ бглыми и бродящими, принимая противъ нихъ жестокія и карательныя мры. Крестьяне, бродившіе ране свободно, наказываются за переходъ границы указомъ 1743 года свыше 40 лтъ отъ роду кнутомъ, а моложе плетьми. Отлучившіеся отъ мста приписки отыскиваются. Такъ промеморіей 1762 года начальство волыняно-воскресенскихъ горныхъ заводовъ объявляетъ объ отлучившихся 114 подзаводскихъ крестьянахъ, не взявшихъ паспортовъ и скитающихся неизвстно гд, и такъ какъ люди закабаляютъ себя: часто купцамъ въ работы, то просятъ ихъ не держать, а выслать. Зимовщикамъ по дорогамъ дается инструкція бглыхъ не держать, ночлега не давать и представлять начальству. Сверхъ того посылаются военныя команды, чтобъ по дорогамъ и лсамъ ловить бглыхъ {Омск. обл. арх томъ No 48. 1759 г. стр. 80, томъ 67 стр. 727, томъ 47 стр. 78.}. Начались поиски — и въ прошломъ столтіи возникаетъ цлая масса длъ о разныхъ личностяхъ, находившихся въ бгахъ. Забираются крестьяне, ходящіе на рыбныя ловли въ степи, на хмлеваніе и за звроловствомъ на линію, берутся крестьяне, жившіе по лсамъ по десяти и двадцати лтъ, такъ Устюжанинъ изъ Тары или подзаводскій крестьянинъ Березовскій, шедшій по казенной надобности, но увлекшійся соболинымъ промысломъ и оставшійся въ лсахъ, какъ бродяга. Попадаются бглые ямщики, преступники изъ ссыльныхъ, солдаты изъ полковъ и всякіе другіе {Омск. обл. арх. т. 67, 73 и др’ Матеріалы къ истор. Сиб. Г. В. Потанина.}. Подъ вліяніемъ преслдованія образовался уже не такой мирный типъ бглыхъ. Въ 1747 году берутъ съ оружіемъ въ рукахъ шайку полупромышленниковъ, полуразбойниковъ, предводимую Селезневымъ, она отчаянно сопротивлялась, и ее можно было захватить только посл ршительнаго боя. Затмъ безпрестанно являются донесенія о шайкахъ бродягъ, длающихъ нападенія на деревни для грабежа, отстрливающихся отъ командъ и упорно защищающихся. На Карасун, устроилась цлая колонія бглыхъ, ее розыскивали по показаніямъ казака Нагибина въ 1759 году и взяли посл сильнаго упорнаго сопротивленія {Мат. къ истор. Сиб. стр. 215—222 и омск. обл. арх. т. 47 стр. 164.}. Разбои долго еще свирпствовали но Сибири въ конц прошлаго и начал ныншняго столтій. Это было явное послдствіе преслдованій, но вмст съ тмъ, съ заселеніемъ Сибири бродяжество уже имло мене простора и свободы. Бродяги и бглецы не могли свободно скрываться и большая часть изъ нихъ должна была снизойти до участи воровъ и нищихъ. Уже въ 1762 году взятые бглый: ямщикъ съ барабинской степи и бглый оренбургскій солдатъ Пономаревъ пробираются по деревнямъ ночами, воруютъ по погребамъ на пропитанье и отгоняютъ лошадей. Въ 1762 году пойманный тобольскій солдатъ Батеневъ съ товарищами показываетъ, что скрывались они по избушкамъ, проходя по деревнямъ нищенствовали или нанимались работать, такъ шили они на Бараб у мужика шубу три дня. Словомъ, складывался уже другой типъ бглецевъ, типъ паразитствующій, приниженный, занимающійся воровствомъ и скрывающійся между осдлымъ населеніемъ.
Изъ этого мы видимъ, что какъ въ Россіи, такъ и въ Сибири существовали одинаковые переходы бродяжества. Сначала оно иметъ полную свободу, потомъ, подъ вліяніемъ запрети, превращается въ бглыхъ и преслдуемое проявляетъ свою дятельность безчинствами и разбоемъ. Съ введеніемъ же гражданственности, бродяжество принимаетъ характеръ воровства и паразитизма. При дальнйшемъ развитіи государственнаго порядка и улучшеніи общественной организаціи оно должно было уменьшиться и, наконецъ, совершенно исчезнуть. Къ этому бродяжество приходитъ нын въ Россіи, къ тому же оно приближалось въ Сибири въ прошломъ столтіи. Но затмъ здсь явились особенныя обстоятельства, отчасти измнившія характеръ бродяжества, усилившія его новымъ элементомъ, и потому увеличившія число его членовъ. Въ самомъ дл нын, когда мы видимъ въ Россіи бродяжество довольно слабымъ, стсненнымъ и тщательно скрывающимся отъ правосудія, въ Сибири оно живетъ довольно свободно, получивши своего рода право на существованіе, рядомъ съ осдлою гражданственностью. Причины, увеличившія снова бродяжество и поддерживающія его донын въ Сибири, это ссылка. По мр того, какъ уничтожалось вольное бродяжество народа, въ Сибири создавалась новая форма его ссыльная, принявшая свой оригинальный характеръ.
Ссылка въ Сибирь завелась давно, но прежде она была въ небольшихъ размрахъ. Она началась въ 1658 году посылкою воровъ и разбойниковъ, приговоренныхъ къ отсченію руки. Съ 1686 г. стали ссылать бродягъ, бунтовщиковъ, мятежныхъ псковичей, жителей Углича, крамольныхъ стрльцовъ. Число ссылаемыхъ увеличилось особенно съ 1754 г., съ отмной смертной казни, но постоянно установилось только въ ныншнемъ столтіи. Въ 1807 г. было учреждено общее по колодницкой части присутствіе въ Тюмени. Въ 1823 г. учрежденъ приказъ о ссыльныхъ въ Тобольск. Съ учрежденіемъ его являются положительныя свденія о числ ссыльныхъ. По статистическимъ отчетамъ видно, что съ 1822 по 1852 г. сослано было 200,000 человкъ обоего пола разныхъ званій. Съ 1852 по 1868 годъ число это по разсчету должно было увеличиться еще на 150,000 человкъ {По вычисленію Гагемейстера, съ 1822 по 1852 годъ прибыло въ Сибирь 200,000 всякаго рода ссыльныхъ (Истор. статист. обозр. Сибири Гагемейстера, т. 2-й). Въ 1854 г. было ссыльныхъ 7,350 чел. об. пола, съ 1854 по 1859 г. прибыло въ пять лтъ 47.842 ссыльныхъ (Тоб. губ. вд. 1859 г., No 28—31), въ 1860 г. прибыло 7,728, въ 1861 г. 9,003, въ 1862 г. 7,377, въ 1863 г. 8,079 (Статист. Временникъ 1865 г.). Ежели мы сюда прибавимъ по 8,000 ссыльныхъ ежегодно прибывающихъ до 1868 г., то найдемъ, что ссылка дала Сибири съ 1822 по 1868 г. до 350,000 ссыльныхъ.}, т. е. въ 46 лтъ прибыло въ Сибирь всего около 350,000 ссыльныхъ. Ссылка по самому своему характеру не могла быть слишкомъ благопріятною для осдлости. Она наводняла Сибирь людьми, шедшими по невол, большею частію безъ семействъ, {Изъ 200,000 ссыльныхъ явившихся съ 1822 по 1852 г. женщинъ было только 40,000, притомъ большая часть изъ ссыльныхъ прибываемъ холостыми, незамужними и не въ молодыхъ лтахъ, такъ съ 1851—1852 г. 1/3 всхъ женщинъ и 1/2 мужчинъ были старе 40 лтъ. Въ 1851 г. въ губерніяхъ тобольской, томской и енисейской было 34,123 ссыльныхъ женщинъ и у нихъ только 28,146 дтей (Историко-статистическое обозрніе Сибири Гагемейстера, т 2-й, стр. 65—70).} крайне предубжденными противъ здшней жизни, безнравственными и малоспособными къ труду, которые притомъ ставились здсь нарочно въ дурныя экономическія условія, какъ люди наказанные. Поэтому-то ссылка необходимо увеличила въ поразительныхъ размрахъ бродяжество. Ссыльные не могли общать прочной осдлости и по своему характеру и по неудовлетворительности ихъ обстановки на поселеніи, и въ особенности на каторг. Большая часть ихъ потому и ссылалась, что неспособна была въ гражданственности и труду на своей родин. Страна же, такая какъ Сибирь, требующая и по климату, и по нетронутости почвы, упорныхъ и неутомимыхъ физическихъ усиліе, не могла имъ нравиться. Они были лишены наиболе благородныхъ мотивовъ труда и къ нему могли побудить ихъ лишь крайняя нужда и голодъ. Труда они избгали до послдней возможности и прежде чмъ обратиться къ нему, разумется, изыскивали вс средства для пропитанія, къ которымъ прибгаютъ люди, нечувствующіе пользы и разумности труда и получившіе къ нему отвращеніе. Гораздо легче пуститься въ легкое наживаніе денегъ разными предосудительными способами: обманами, кражей, попрошайничествомъ, нищенствомъ и бродяжествомъ, нежели ршиться заняться тяжелымъ трудомъ. Ссыльные одинаково прибгали ко всмъ этимъ средствамъ. Сибирское бродяжество, такимъ образомъ, концентрировало и довольно рельефно выражало вс дурныя стороны ссылки, и было продуктомъ ея. Мы постараемся въ этомъ этнографическомъ очерк показать настоящій характеръ сибирскаго бродяжества.
По оффиціальнымъ отчетамъ мудрено составить общую цифру ловимыхъ бглыхъ. Ихъ могла бы свести въ общему итогу одна администрація, но къ сожалнію даже попытокъ къ этому не длается или, по крайней мр, о нихъ не публикуется. Сами по себ мста, могущія доставить цифры, какъ тюремные комитеты, остроги, экспедиціи, о ссыльныхъ, приказы и т. п. учрежденія въ собранію свденій ничмъ не побуждаются, а губернскіе статистическіе комитеты ограничиваются только той программой, которую имъ даетъ центральный статистическій комитетъ. Старыми оффиціальными данными, разбросанными въ разныхъ мстахъ, не ршаемся руководствоваться какъ мало заслуживающими доврія, а приведемъ цифры изъ нашихъ собственныхъ наблюденій, вынесенныхъ изъ изученія острожной жизни. Надобно замтить, что вс сибирскіе остроги, сюда же слдуетъ причислить и пермскій, какъ пограничный, запружены бродягами. Тобольскій, омскій, томскій и иркутскій остроги, а въ особенности, Маріинскій, Каинскій, лежащіе на бродяжескомъ тракт, наполнены почти исключительно бродягами. Острогъ, который былъ доступенъ нашимъ наблюденіямъ, также содержалъ большую часть этого ссыльнаго бродячаго населенія. Въ 1865—6 годахъ доходило бродягъ здсь до 500 на 100 крестьянъ и мщанъ. Въ 1867 г. перебывало въ годъ 1367 арестантовъ, изъ нихъ большинство бродяги. Составъ бродяжескаго населенія показываетъ, что они большею частію изъ сосланныхъ на поселеніе, съ заводовъ, рудниковъ и дезертиры. Но число бродягъ по острогамъ должно считаться mimum’омъ ихъ настоящаго, бродящаго по Сибири числа — это только бродяги, попавшіе за обнаруженныя преступленія во время свитальчествъ или взятые по поводу разныхъ розысковъ преступленій, совершенныхъ бродягами же. Большая часть этихъ скитальцевъ ходитъ свободно и безпрепятственно — стоитъ только пошарить въ любой волости, чтобы найдти сотни такого проходящаго неизвстно куда, и неизвстно откуда народу. Въ 1867 г. въ юдинской волости тобольской губерніи, по случаю убійства трехъ прозжихъ монахинь, набрали облавами до 400 человкъ бродягъ. Въ той же губерніи въ кулачинской волости (первая станція отъ Омска), по случаю убійства еврейскаго семейства, взято было до 200 бродягъ. Къ острогу разомъ подвозили по десяти и боле подводъ съ этимъ людомъ. Забираніе по деревнямъ прекращается иногда только вслдствіе предписанія земскаго начальства,— садить некуда, остроги переполняются наловленными арестантами. Какъ велико число кочующихъ по волостямъ и округамъ мы предоставляемъ судить по слдующимъ разсказамъ бродягъ. Они говорятъ, что въ 1864 г. около Иркутска по разнымъ волостямъ зимовало до 4000 бродягъ. Около Верхнеудинска ихъ было одно время 500. Близь одной деревни иркутской губерніи въ 400 человкъ жителей, зимовало по избушкамъ до 200 бродягъ. Тамъ, гд лежитъ бродяжескій трактъ но большой дорог, проходитъ чрезъ деревню лтомъ по 30, 40 и даже 60 бродягъ, да и зимою случается человкъ по 20. Иркутская губернія наиболе обильна числомъ бродягъ, какъ имющая нсколько казенныхъ заводовъ и благодаря проходящему чрезъ нее пути изъ Забайкалья, гд еще больше заводовъ и рудниковъ. Въ селеніяхъ енисейской губерніи число бродягъ также значительно, хотя часть ихъ и отвлекается на пріиски. Въ 1866 г. въ каинскомъ округ зимовало ихъ 400 человкъ. На большомъ тракт, на одной мельниц по случаю какой-то задержки въ проход, ихъ скопилось де 200 человкъ. Черезъ деревни лтомъ здсь также проходятъ отъ 40 до 60. Въ томской губерніи бродяжество также распространено, хотя и боле разсыпано по губерніи, такъ какъ т, которые хотятъ остаться въ Сибири, дале нейдутъ. Въ укромныхъ мстахъ, по лсамъ, даже создаются цлыя деревеньки изъ бродягъ, такъ мн разсказывали о деревн въ 30 дворовъ на одной рчк въ томской губерніи.
Цифру всхъ бродящихъ по Сибири однако опредлить трудно, но во всякомъ случа многіе весьма вроятные факты показываютъ, что число это громадно. Едва ли мы ошибемся, если положимъ такого народа въ Сибири отъ 20,000 до 30,000 человкъ. Эта цифра заслуживаетъ вниманія, тмъ боле, что бродяжество не только не уменьшается, но новыми ссылками постоянно пополняется я увеличивается. Ссыльные, ловимые снова, отправляются на заводы и снова бгутъ оттуда. Такимъ образомъ, отъ востока Сибири до Урала идетъ постоянный бродяжескій perpetuum mobile.
Явленіе бродяжества, по нашему мннію, заслуживаетъ изслдованія по многимъ причинамъ, во первыхъ, оно обращаетъ на себя вниманіе, какъ участь нсколькихъ тысячъ людей, ведущихъ жалкую, случайную жизнь. Вынужденные обстоятельствами идти въ бга, они обрекаютъ себя къ этому на цлую жизнь. Ловимый и ссылаемый постоянно, онъ такъ и сякъ спасается отъ наказаній и, проводя часть своей жизни въ бгахъ, проводитъ остальную въ острог и каторг. Такъ тянется цлая жизнь его. Онъ убьетъ всю ее на отысканіе призрачной свободы, выбьется изъ силъ, но какъ въ заколдованномъ кругу не можетъ найдти ея. Стараясь выбиться изъ Сибири, онъ неминуемо схватывается полиціей или населеніемъ, когда готовъ уже выйдти за ея границы. Это отравляетъ ему дальнйшую жизнь, длаетъ его ожесточеннымъ, озлобленнымъ, безпокойнымъ. Постоянная оппозиція въ душ противъ общества и властей не потухаетъ въ немъ, а по мр препятствій только разгарается и превращается иногда почти въ бшенство. Самые энергичные члены бродяжества борятся съ своей судьбой цлую жизнь на смерть и вымщаютъ свою злобу на всемъ, что имъ попадется на пути. Какъ отдльно страдающая личность, бродяга достоинъ — состраданія, какъ лицо деморализированное — психическаго анализа. Біографіи подобныхъ личностей достойны вниманія и он не разъ встрчались въ нашей литератур — жалко только, что въ нихъ увлекались одной романической стороной дла. Еще замчательне тотъ бытъ, который сложился у этихъ людей, связавъ ихъ въ отдльное сословіе, живущее независимо и слдующее своимъ правиламъ и принципамъ. Въ цломъ оно представляетъ довольно грандіозное явленіе, захвативъ тысячи людей, создавъ имъ особую жизнь, слдующую своимъ законамъ причинности. Массы этого бродячаго населенія создали интересы своей корпораціи, свои нравы, обычаи, поэзію, преданія, мифы и свое законодательство. Они завоевали себ извстныя права у общества, которыя удерживаютъ до нын и за которыя борятся съ крестьянствомъ. Потому тмъ большаго вниманія заслуживаютъ они по вліянію на страну, гд блуждаютъ, предъ которой не принимаютъ никакихъ обязательствъ, и на общество, на счетъ котораго живутъ. Охарактеризовать это вліяніе составитъ главную нашу задачу.
Какъ ни разнообразны причины бродяжества, вслдствіе индивидуальныхъ побужденій каждой личности и разнохарактерности обстановки субъекта, но ихъ можно все-таки формулировать. Понятно, что общая основная причина скрытной бродячей жизни есть неудовлетворительность окружающей обстановки, въ которую поставленъ человкъ, бдность, нужда, голодъ, желаніе избжать наказанія за преступленія и т. п. Такъ какъ въ Сибири по преимуществу бродяжничаютъ ссыльные каторжные, ссыльные поселенцы и дезертиры, то мы и будемъ говорить только о нихъ. Большая часть ссыльныхъ, является въ Сибирь уже со всми задатками къ бродяжеству, съ ршимостью на это и съ готовыми планами бгства.
Боле всего побужденій къ бгамъ существуетъ, конечно, у каторжныхъ. Первый побгъ каторжныхъ объясняется страхомъ наказанія и желаніемъ избавиться долголтней каторги, наложенной за преступленіе, подвергшее его ссылк. Часто бгутъ съ дороги, изъ остроговъ и едва добравшись до завода. Бгство иметъ цлью не постоянное бродяжество, а желаніе посл поимки показаться поселенцемъ, солдатомъ или просто непомнящимъ, а не каторжнымъ. Такое стремленіе улучшить судьбу очень естественно въ ссыльномъ человк и рдкій его не желаетъ. Во время бродяжества и въ острогахъ подыскивается случай сослаться на какое нибудь лицо и затмъ совершается побгъ, имя въ виду, что во время слдующей поимки бжавшій дастъ новыя показанія и перемнитъ свою участь. Это удается и нтъ. Выходятъ ложныя справки, т. е. показанія не подтверждаются, клейма обнаруживаются, знаки прежняго наказанія также уличаютъ, и вотъ приходится отвчать за побгъ какъ каторжному, хотя иногда и неоткрывшему завода или рудниковъ, куда онъ былъ прежде сосланъ. Снова ищется случай бжать и вновь показаться на кого нибудь, снова неудается и такъ идетъ у нкоторыхъ цлая жизнь по необходимости въ бгахъ и бродяжеств. Все здсь зависитъ отъ перваго побга, неудача котораго затягиваетъ въ дальнйшіе побги по необходимости. Стремленіе къ исправленію личности посредствомъ наказанія не всегда достигается, наказаніе, опредляемое на 30, 40 лтъ и безъ срока, разумется, не можетъ исправить человка, которому ршительно все одно — наказываютъ его или нтъ. Не видя конца своему наказанію, онъ ищетъ спасенія только въ побг. Такъ образуются вчные бродяги. Мы сказали, что долговременные сроки вынуждаютъ побгъ, поэтому наложеніе наказанія за первое преступленіе, обрекающее преступника на ссылку, всегда ршаетъ его дальнйшую судьбу. Въ этомъ случа, чмъ строже наказаніе и долголтне срокъ работъ, тмъ боле представляется шансовъ къ побгу личности и тмъ мене возможности къ ея исправленію. Это не теорія, а законъ, выработанный жизнью бродяжества. Изъ сотенъ примровъ того, какъ длались бродягами вчными люди еще способные къ исправленію, или какъ длаются такими отчасти скромные и неприносящіе зла, мы приведемъ хоть слдующіе. Былъ въ Москв купеческій сынъ, человкъ молодой, честный и скромный, но онъ имлъ необыкновенно-пылкій характеръ. Разъ сидлъ онъ на вечер съ своими товарищами въ холостой компаніи. Велась бесда о женщинахъ: Одинъ изъ купеческихъ дтей сдлалъ неприличные намеки на сестру С*. С*, проситъ перестать говорить объ этомъ. Товарищъ продолжаетъ, забавляясь надъ скромнымъ С*. Наконецъ С* требуетъ, чтобы наглецъ замолчалъ, тотъ не унимается. Тогда оскорбленный и возмущенный С* кидается на оскорбителя и такъ его хватилъ въ голову, что тотъ покатился на полъ. Я хотлъ просто побить его, но случайно убилъ человка. Онъ въ отчаяньи и проситъ послать за полиціей. Входитъ квартальный и начинаетъ ругать С*, клеймя его названіемъ убійцы, душегубца и пр. Тотъ стоитъ блдный, съ понуренной головою. Квартальный на него наступаетъ. ‘Оставьте меня, я и безъ того несчастный’! говоритъ С*. Но квартальный продолжаетъ свое, наконецъ толкаетъ С*. Тогда преступникъ вскрикиваетъ: ‘А! если ты не понимаешь моего несчастія — такъ вотъ теб!’ За тмъ ударилъ квартальнаго, сшибъ его съ ногъ и началъ топтать ногами. Начался процессъ ‘стараго суда’. За нечаянное, ненамренное убійство С*, вышло покаяніе, а за покушеніе убить полицейскаго чиновника во время исполненія имъ обязанностей службы, онъ былъ осужденъ на 12 лтъ въ каторжную работу. И вотъ этотъ купеческій сынъ идетъ на каторгу недовольный, протестующій въ глубин души. Скоро тяжелая жизнь и пылкій характеръ вызываютъ его на ожесточеніе. Онъ связываетъ свою судьбу съ такими же какъ и онъ ожесточенными и отчаянными людьми и бжитъ. Затмъ уже возврата нтъ. Онъ ловится, ссылается, снова бродяжитъ. Онъ принялъ бродяжескую профессію монетчика и обманщика. Ему было еще только 40 лтъ, когда онъ сдлалъ уже четыре побга съ каторги, говорилъ, что выходилъ пшкомъ бродяжа и идя по этапамъ до 40,000 верстъ (въ Сибири это не мудрено) и послдній разъ ссылался на 44 1/2 года въ работу. Ему предстояло еще нсколько разъ бжать въ свою жизнь. Этотъ человкъ былъ не грубый каторжникъ, у него на душ не лежало тяжкихъ преступленій, обманывать его вынуждала скитальческая жизнь. До сихъ поръ онъ сохранилъ сильную логику, душу способную чувствовать все хорошее и обладалъ завиднымъ даромъ краснорчія. Въ острогахъ его считали юристомъ и умницей. Другого я зналъ скромнаго и тихонькаго старичка, вся жизнь котораго прошла въ бродяжеств при всей его скромности и беззлобіи. Онъ бжалъ отъ утсненій помщицы въ 1824 году изъ Петербурга съ однимъ товарищемъ. Пристроились они къ одному помщику, принимавшему бглыхъ и записывавшему ихъ на мсто своихъ умершихъ, чтобы не даромъ отдавать за нихъ подати. Въ то время много было такихъ помщиковъ. Здсь ихъ сдали въ солдаты, но и изъ солдатъ они бжали, трудно показалось служить. Взятые, какъ бглые, они были сосланы въ Сибирь въ 1847 г., и здсь начали снова бродяжескую жизнь. На поселеньи было жить трудно, и вотъ этотъ старикъ бжалъ. Его посылаютъ каждый разъ на заводъ и онъ бгаетъ. Я его засталъ въ острог въ то время, когда ему было 63 года отъ роду, онъ судился какъ непомнящій родства, наказанъ былъ 20 ударами плетей и ссылался на 4 года въ заводъ. Это была скромная и самая безобидная личность. Надъ нимъ смялись арестанты, изъявляя сомнніе въ томъ, что едва ли могъ онъ убить крестьянскаго ягненка во время бродяжества, какъ онъ разсказывалъ, чтобы чмъ нибудь пропитаться.
Кром страха долголтняго страданія на каторг и нежеланія выживать такой срокъ, есть еще большой импульсъ къ побгамъ — это тяжелая жизнь на заводахъ, тоска и естественное стремленіе къ вол, хоть на мигъ. Для всего этого люди готовы жертвовать даже жизнью, когда совершаются бгства.
Представьте себ обстановку каторги. Въ дальней тайг дикая и угрюмая мстность, съ голымъ стемнымъ характеромъ, угрюмая горы и холмы тянутся на значительное пространство, мелкій и тощій кустарникъ пробирается между холмами, а вдали только темно и угрюмо синетъ мрачная тайга съ непривтными елями, соснами и пихтами. Какъ скучна и подавляюща мстность, такъ скучна и тяжела жизнь. Работы въ цпяхъ, съ тачками, на трудно подающейся лому и кайлу почв, на холод, подъ дождемъ и непогодой, иногда въ разрзахъ но колно въ вод, коченя отъ стужи. Какъ трудны работы можно судить потому, что рабочіе часто нарочно переламываютъ, себ ломомъ ногу, уродуютъ руку, чтобы избавиться отъ нихъ. Утомленный арестантъ питается самой грубой пищей въ четыре фунта хлба и жидкой похлебкой. Изнуреннаго и полуголоднаго его мучитъ злость и если прибавить дурное обращеніе съ нимъ конвоя, какъ съ каторжнымъ — можно себ представить его.положеніе. Отъ каторжныхъ я слышалъ постоянныя жалобы на дурное содержаніе. Хлбомъ трудно кормиться и усиленная работа заставляетъ человка съдать его не 4, а 8 фунтовъ (чему нердки примры), такъ какъ мясо ему не дается, а жидкія щи почти равносильны вод. Одежда самого грубаго свойства и холодная, легко промокаемая въ непогоду. Плохая обувь, какъ черки, при земляной работ изнашиваются прежде казеннаго срока. Кром того арестанты какъ люди полные страстей и угнетаемые невыносимо душащей ихъ тоской, бросаются, чтобы сколько нибудь забыться, въ тайную игру и въ пьянство, проматываютъ платье и обувь, проигрываютъ пайки хлба. Въ подобныхъ случаяхъ конечно съ него взыскивается тлеснымъ наказаніемъ, и вотъ каторжная жизнь представляется ему рядомъ изнуряющаго труда, Голода, перспективой страданій и пытокъ, уже чисто физическихъ. Такая жизнь предвидится годы и годы сосланнымъ на 10, 12, 15 и боле лтъ, а иногда и на вчно.
— И пойдешь къ пріятелю, говоритъ коринецъ {Коринцы съ пріисковъ коринскихъ, въ нерчинской области, гд работы огромныя и содержаніе строго.} и скажешь: что, братъ, намъ себя мучить, пойдемъ. Соберется насъ такъ пять, шесть человкъ, запасемъ хлба, выйдемъ на работу и ударимся на уру.
Выходятъ каторжные на утро на работу, окруженные цпью конвойныхъ съ ружьями. Нкоторые, подготовивъ кандалы, легко снимаютъ ихъ, другіе освобождаютъ одну ногу и цпь берутъ пока въ руки, раздается ура, и человкъ пять отчаянныхъ головъ вылетаетъ изъ-за цпи конвоя и какъ бшеные кидаются къ лсу. Раздаются выстрлы. Двое, трое ранены или убиты, остальные уходятъ. Идущіе знаютъ наврное, что кому либо изъ нихъ суждено упасть подъ пулями, но здсь свобода или смерть ставятся на карту. Выбравшись изъ-подъ пули, они, какъ одурлые, мчатся нсколько верстъ въ тайгу, и, какъ сами говорятъ, блуждаютъ нсколько дней въ какомъ-то помшательств отъ ужаса и боязни. Часто они не могутъ найдти себ дороги, и возвращаются на тотъ же пріискъ. Но изступленіе проходитъ. Они сидятъ по нскольку дней въ трущобахъ, пока пройдетъ погоня, съ фунтомъ, двумя хлба, и только истощенные ночью прокрадываются, чтобы выпросить его на дорогу у пріятелей и собратовъ на своемъ или чужомъ пріиск. Затмъ тихо, тихо, по укромнымъ тайгамъ, ночами, подъ страхомъ встртить бурята или мужика съ винтовкой, боясь каждаго куста, почти голодомъ пробираются они къ Байкалу, обошли и его питаясь въ рыбачьихъ балаганахъ, вошли въ иркутскую губернію, раскинулась большая дорога, потянулись гостепріимныя сибирскія деревни. Слава Богу! Но конченъ ли рискованный подвигъ? Получена ли свобода? И на долго ли она? Подвигъ только начинается и свобода печальная, бродяжеская свобода. На долго ли? Что за нужда!
Хоть часъ бы одинъ подышать
Дыханьемъ луговъ полевыхъ,
О хоть бы часъ лишь одинъ!
Не долго ему погулять на свобод, первая встрча и онъ узнанъ, какъ ‘тавреный конь’, какъ называютъ себя бродяги за старыя клейма. Нкоторые изъ нихъ еще успваютъ пристроиться куда нибудь, показавшись на другихъ лицъ, но тотъ, кто былъ съ клеймами, тому одна дорога на заводъ, откуда снова стремится уйдти. За побгъ каторжному даютъ отъ 40 до 80 и до 100 плетей и набавляютъ срокъ работъ. Второй и третій побгъ ставитъ ихъ въ безнадежность выйдти когда нибудь съ завода легально. Коринецъ Калина сосланъ на 20 лтъ въ работы, за преступленіе получилъ онъ 90 плетей. За первый побгъ съ каторги дали ему 20 плетей и набавили 10 лтъ работъ. Бжавши во второй разъ, онъ получилъ 40 плетей и сверхъ 30-ти лтъ ему надбавлены еще 15 лтъ. За третій побгъ онъ получилъ уже 60 плетей и приговоренъ въ работамъ безъ срока. Въ четвертый побгъ онъ показывается на другого каторжнаго и выигрываетъ нсколько десятковъ плетей и 20 лтъ работъ вмсто безсрочной каторги. Онъ опять пошелъ въ каторгу, но ему всего 28 лтъ, онъ высокъ ростомъ, хорошо сложенъ, въ полной сил и необыкновенно здоровъ. Наврное онъ еще нсколько разъ убжитъ.— ‘Я не хотлъ жить 20 лтъ въ рудник раньше, неужели я теперь останусь’, говорилъ онъ самонадянно. Другіе пройдя два раза въ бродяжеств, теряютъ всякую надежду выжить срокъ, и имъ одинъ выходъ — бгство. Бглый съ заводовъ Данила Н. 50-ти лтъ отъ роду, приговоренъ за второй побгъ къ 50-ти плетямъ и 18 годамъ каторги. Хилый и забитый, онъ не надется прожить до 68 лтъ и общаетъ уйдти, желая попользоваться хоть годомъ какой нибудь свободы. Есть такіе, которые, будучи сосланы на долгую каторгу, удачно показываются на непомнящихъ и идутъ на 4 года въ заводъ, но иные и этихъ лтъ не хотятъ отработать. Остальные, сосланные за одно бродяжество, говорятъ: ‘за что насъ на заводы, разв мы преступленіе сдлали, неужели мы за простокишу работать станемъ’? Вс бродяги прошеніе милостыни, или иначе простокишу, во время бродяжества считаютъ слишкомъ невиннымъ занятіемъ, чтобы идти за это на каторгу. Такимъ образомъ попавшіе на заводы прямо выходятъ на дорогу вчныхъ бговъ и вчнаго бродяжества. Есть такіе, у которыхъ руки, лопатки и лицо покрыты клеймами, означающими число побговъ, доходящихъ до значительнаго числа. Одинъ молодой бродяга разсказывалъ мн, что онъ шелъ съ 75-тилтнимъ старикомъ, который бжалъ съ каторги 18-й разъ и каждый разъ неудачно. Въ бгахъ есть перемняющіе свои имена безчисленное число разъ, но есть и ходящіе постоянно подъ своимъ именемъ, не желая перемнить крещенаго имени, неся самоотверженно отвтственность за всю свою жизнь. Есть нердко бродящіе по 40 лтъ и боле, которые хотли бы въ конц открыть свое происхожденіе и всю свою жизнь, но справокъ никакихъ не оказывается, и они судятся непомнящими. Такимъ, напр., судился 63-лтній старецъ, бжавшій въ 1864 году изъ Петербурга отъ помщицы, о которомъ я упомянулъ. Вчный бродяга перенесетъ много бдъ, онъ бываетъ избитъ розгами, шпицрутенами, плетями, кнутомъ и обезображенъ клеймами. Нердко приходятъ изъ бговъ совершенно извлеченные. Такъ въ больниц при мн лежалъ арестантъ бродяга Деревягинъ, въ его медицинскомъ свидтельств значилось: на спин слды кнута и шпицрутеновъ, на ягодицахъ знаки розогъ и плетей, на спин клейма, на рукахъ клейма, на лиц клейма. Онъ былъ худъ, какъ шепка, ходилъ съ костылемъ, желтъ и со впавшими щеками. Скоро я узналъ, что онъ былъ выписанъ изъ больницы и какъ бродяга каторжный наказанъ 60-ю плетьми и сосланъ въ каторгу.
Все сказанное о каторжныхъ на рудникахъ и казенныхъ пріискахъ можно отнести и къ заводамъ и къ арестантскимъ ротамъ съ тою разницею, что съ заводовъ уйдти удобне. На завод жизнь хотя легче чмъ на рудник, но все-таки тяжела и вызываетъ бгство. Тяжесть работъ, и скудное содержаніе почти одинаковы. На большей части заводовъ, разсказываютъ бродяги, отпускается два съ половиною фунта хлба на день, да 1 р. 10 к. въ мсяцъ на приварокъ, изъ этого же приходится заводить и одежду. Надобно замтить, что на работахъ, напр. въ солеваренномъ завод, все необыкновенно скоро носится и трухнетъ — приходится одежду брать впередъ и потомъ отработывать за нее. Живутъ здсь и терпливо сносятъ работы разв только женатые, остальные немедленно уходятъ. Одинъ изъ бглыхъ сообщалъ мн, что въ одинъ годъ съ января по іюнь ушли разъ 1,800 человкъ съ завода. По собраннымъ свденіямъ г. Шелгуновымъ оказывается, что нерчинскій заводъ считалъ за 10 лтъ бжавшими 4,299 арестантовъ, которые вс скитаются по Сибири. Въ 1851 г. было на немъ сосланныхъ 3,992 человка, изъ нихъ находилось на лицо 1,127 человкъ, бжавшихъ на этомъ завод приходилось 109%,
Строгость содержанія не вліяла, да едва ли и повліяетъ на искорененіе побговъ — трудно удержать ршительнаго человка опасностію, а такихъ людей много между важными преступниками. Есть особенные искусники и люди изобртательные, которыхъ ничто не удержитъ отъ побговъ, такъ извстенъ теперь въ Сибири сосланный солдатъ, прославившійся въ Ярославл убійствомъ часоваго и уходомъ изъ секретной. Онъ еще не доходилъ до каторги. Къ характеристик этой не глупой, между прочимъ, личности нужно прибавить, что онъ судился семнадцать разъ а ни разу не былъ наказанъ въ Сибири, а все скрывался до приведенія въ исполненіе конфирмаціи и сидлъ каждый разъ подъ новымъ именемъ. Онъ ушелъ изъ томскаго острога, переодвшись служителемъ больницы, сидя въ Каинск, онъ сдлалъ подкопъ, изъ Омска онъ ушелъ, выхавъ изъ острога въ бочк съ нечистотами изъ ретирадовъ. Ушелъ въ іюл 1867 г., въ феврал ныньче опять взятъ. Въ 7 мсяцевъ его четыре раза ловили и 4 раза онъ уходилъ изъ тюремъ. На дняхъ его уличили въ дланіи фальшивыхъ ассигнацій въ секретной. Самое строгое содержаніе, конечно, въ арестантскихъ ротахъ и острогахъ. Здсь вс подъ замками, кругомъ штыки и тесаки. Зданія окружены каменными стнами и высокими палями. Въ работы ходятъ съ конвоемъ, ной здсь побги постоянные. Легко найти случай подпоить конвойнаго, обмануть его, изрдка подкупить, а то и убить. Въ острогахъ для побговъ употребляется много способовъ, да едва ли ихъ можно и предвидть, за открытіемъ старыхъ являются новые. Не даромъ тысячи арестантскихъ головъ работаютъ цлую жизнь днемъ и ночью, помышляя о побг и вол. Не только сдлать подкопъ, перекинуть веревку, перепилить ршотку, но даже умудряются пролзть въ ршотку, оставляя часто на безчувственномъ и неподатливомъ желз свою кровь. Бгутъ на рискъ, съ опасностію жизни.
Я никогда не забуду эпизода, видннаго мною въ этомъ род. Изъ острога задумали бжать два арестанта. Это были два сильные и отважные парня 23 и 25 лтъ — Они должны были идти на каторгу и хотли избавиться отъ нея бгствомъ. Утромъ, когда арестантамъ были отворены двери для полученія пищи, они вышли на дворъ. Одинъ изъ нихъ взялъ кисть и ведро блильщика, а другой подставилъ лстницу къ стн, забравшись на нее, они маневрировали на ней какъ блильщики, лишь только часовой отвернулся, они успли спрыгнуть за стну, однако ихъ увидали съ верхняго этажа, поднялась тревога. Изъ острога кинулись солдаты въ погоню, поскакали верхами надзиратели, острогъ загудлъ, по корридорамъ шла поврка я бготня. Арестанты приникли къ ршоткамъ оконъ и, переговариваясь, стали смотрть на результаты поисковъ. Изъ оконъ, какъ на ладони было видно поле и лсокъ, куда скрылись бгущіе. Вниманіе арестантовъ было жадно приковано къ полю. Многіе изъявляли сочувствіе, только знатоки дла качали съ горькой досадой головой, говоря: ‘эхъ, не такъ, кто же утромъ, эхъ!’ и т. д. Посл тревожнаго ожиданія скоро показалась изъ-за кустовъ группа солдатъ. Бглецы шли* окруженные то падая, то снова поднимаясь на ноги, но, не пройдя нсколькихъ шаговъ, снова падали. Бжавшіе не могли уйдти. Одинъ, увидя погоню, самъ вышелъ на встрчу, другой мчался какъ втеръ до лса, но его настигли лошадьми. Началась расправа, солдаты дйствовали по старой традиціи, какъ ихъ не удерживали — ихъ обуяла злоба {Прежде солдатъ самъ жестоко платился за побгъ арестанта, его прогоняли сквозь строй. Нын это отмнено и это благодяніе для арестанта. Солдаты прежде вымещали свои шпицрутены на немъ.}. Скоро окровавленныхъ бглецовъ ввели въ больницу — одинъ былъ полутрупъ. Живйшимъ участіемъ окружили ихъ арестанты. Къ нимъ прилагались заботы, какъ къ роднымъ страдающимъ. Всякій подходилъ и качалъ головой. Можетъ каждый думалъ, что и ему придется испытать тоже. Такъ платятся люди за призракъ свободы.
Вслдъ за каторжными къ бродячему люду нужно отнести поселенцевъ. Причинами побговъ ссыльныхъ съ поселенія служитъ неестественное положеніе въ мст ссылки. Гнетущая тоска, вторичное преступленіе и желаніе избжать наказанія, наконецъ бдственное экономическое положеніе. На поселеніе ссылаются или прямо изъ Россіи или выходятъ туда съ заводовъ и рудниковъ по пробытіи сроковъ. Какъ т, такъ и другіе, и по своему характеру, и по мстнымъ условіямъ труда, мало были наклонны къ нему, какъ и къ осдлости. Нечего говорить, что значительная частъ изъ ссыльныхъ люди испорченные. Многіе и здсь не оставляютъ своихъ прежнихъ преступныхъ профессій, длаютъ новыя преступленія и бгутъ отъ наказаній. Какіе элементы содержитъ ссылка, видно изъ того, что большинство судится за воровство. Опубликованныя свденія тобольскаго приказа о ссыльныхъ съ 1854 по 1859 годъ это указываютъ. (Тобольск. губ. вд. 1859 г. XV 28—31). Второе мсто за воровствомъ принадлежитъ бродяжеству. При всемъ этомъ ссыльное населеніе въ Сибири ставится вообще въ дурныя условія. Явившись въ другую мстность и въ другую среду, ссыльные не могутъ найдти тхъ занятій, которыя имли на родин и которыя часто становятся имъ ненужными или нетребующимися въ новой стран — это зависитъ отъ разницы въ экономической и соціальной жизни между Сибирью и Россіей, наконецъ отъ разности ихъ развитія. Сибирь по преимуществу страна земледльческая, а потомъ скотоводческая и горнопромышленная. Она производительница самаго грубаго сырья, для добыванія этого сырья изъ ндръ природы требуется трудъ по большей части физическій — нужно пахать, боронить, ходить за скотомъ, копать землю на пріискахъ и т. п. Въ городахъ ремесла и заводская промышленность стоятъ здсь на низкой степени развитія и цивилизованныя потребности жителей крайне ограничены. Россія же въ значительной части своихъ губерній страна мануфактурная въ сравненіи съ Сибирью — въ ней боле заводовъ и фабрикъ, ремесла наиболе развиты, раздленіе труда сильне, функціи его многосложны, а потому населеніе переходитъ отъ труда грубаго и валоваго къ боле легкому и изысканному. Такимъ образомъ, какому нибудь мастеру или работнику съ бархатной, суконной, хлопчато-бумажной или сахарной фабрики въ Сибири нтъ возможности найдти обычнаго занятія и онъ принужденъ заняться какимъ нибудь непривычнымъ тяжелымъ трудомъ: напр., идти въ работники къ мужику или наняться на пріиски. Ремесленникъ, сосланный въ деревню, становится въ самое неестественное стсненное положеніе. Многіе изъ поселенцевъ не привыкли ни къ какому физическому труду, бывши на родин приказчиками, торговцами, половыми, разносчиками, лакеями, актерами и т. п. Такихъ значительная часть, наконецъ въ Сибирь является много народу, который снискивалъ средства къ жизни разными предосудительными способами, игроки, шулера, контрабандисты, фальшивые монетчики, артисты-воры и проч. Вс эти люди, переселенные въ страну, гд необходимъ физическій трудъ, и усиленное прилежаніе, настойчивость въ преодолвали препятствій, представляемыхъ двственной природой, въ жизни длаются совершенно несостоятельными. Люди, явившіеся безъ имущества, пролетаріи большею частію бобыльные и одинокіе, притомъ поставленные въ своихъ правахъ ниже крестьянства, они совершенно теряются, кидаются въ плутовство, мошенничество, обираніе мстнаго населенія разными уловками и обманомъ, и наконецъ идутъ скитаться по острогамъ. Должно сказать, что къ числу невыгодныхъ обстоятельствъ для поселенцевъ явился промышленный и буржуазный характеръ сибирскаго общества, охватывающій даже крестьянство, которое стремится закабалить работника. Поселенецъ какъ человкъ продувной и нелюбящій труда старается, въ свою очередь, надуть крестьянина и поживиться на его счетъ. Оттого возникаетъ между крестьянами и поселенцами антагонизмъ, переходящій въ ненависть. Крестьянинъ считаетъ поселенца, человкомъ способнымъ на всякое преступленіе и надувательство, тунеядцемъ, сидящимъ на мужичьей ше. Сибирскіе крестьяне создали пословицу: ‘поселенецъ, что младенецъ, на что взглянетъ, то и стянетъ’. Поселенецъ, въ свою очередь, презираетъ мужика, переноситъ на него ему же данное названіе челдона, видитъ стремленіе крестьянина эксплуатировать поселенца, а потому считаетъ дозволительнымъ, въ свою очередь, обирать и обкрадывать его, добродушно называя это ученіемъ сибиряковъ. Я приведу типъ поселенца, съ которымъ я встртился, и который можетъ служить истиннымъ выраженіемъ воззрній поселенца и его отношеній къ мстному населенію. Во время моего знакомства съ нимъ Никифоръ Голубевъ объявилъ мн прямо, что онъ бывшій петербургскій карманникъ,‘впрочемъ’, прибавилъ онъ, ‘все будетъ въ сохранности — мы только вдь на вол занимаемся качествами-съ {Качествомъ въ острог называется всякое плутовство и мелкое преступленіе.}. Надо чмъ нибудь жить’, говорилъ онъ. ‘У насъ вдь здсь много фальтикултетныхъ людей’. Фальтикультетными людьми онъ называлъ особенно плутоватыхъ, изъ своего брата, поселенцевъ. Скоро фальтикультетный человкъ сообщилъ мн повсть своей жизни.
‘Происхожу я изъ торговаго сословія въ Санктпетрбуг’, разсказывалъ онъ, ‘и пріхали мы сюда въ столицу, то есть съ тятенькой изъ Костромы и завелъ онъ въ Питер лабазъ: въ малолтств моемъ онъ отдалъ меня на обученіе къ торговцу фрухтами и пряниками. Много насъ жило ребятъ у хозяина. Мы разносили фрухты и лакомства по городу и дачамъ, а то сидли въ Александровскомъ парк — знаете? Ну-съ, началъ я подростать, было ужъ мн лтъ четырнадцать, и сталъ я съ своими товарищами тоже разносчиками заводить компанства, начали баловать. Разъ я промоталъ отъ хозяина весь товаръ, да и бжалъ, однако меня нашли. Отецъ выдралъ и взялъ къ себ. Тутъ ужь я былъ неудержимъ-съ. Сижу въ лавк у отца, а самъ думаю, какъ бы стащить что нибудь да въ трактиръ. Сошелся я въ это время съ купеческимъ сыномъ, у котораго отецъ недалеко отъ насъ у Андреевскаго рынка трактиръ держалъ — богатйшій человкъ — одно слово. Этотъ самый купеческій сынъ хватилъ разъ у отца рублей триста и пошли мы съ нимъ кружить. Мотались дня три, вс деньги уходили и растеряли, а ужь насъ розыскиваютъ. Пріхали — накрыли насъ добрыхъ молодцевъ. Купеческаго сына въ т поры отецъ отстранилъ отъ распоряженія выручкой въ трактир, а меня родитель вздулъ, какъ Сидорову козу. Началъ я тутъ подумывать, какъ бы вырваться на волю — и вотъ взялъ я разъ изъ-за прилавка выручку, да и былъ таковъ — пошелъ по Петербургу. Долго я шатался по городу, гд ночь, гд день. Покуда были деньженки, все было ладно, а потомъ и подъ открытымъ небомъ въ Лтнемъ саду пришлось ночевать — гд я тутъ ни шатался — ну и наткнулся я на моихъ наставниковъ, да и сталъ карманникомъ, Дло тутъ самое простое, значитъ. Знаете какъ мы на Невскомъ или около балагановъ отличаемся. Много у меня тоже происшествіевъ и приключеніевъ бывало. Въ работ я былъ непривыченъ. Бжалъ безъ вида и кушать хотлось и покутить тоже — вотъ и сталъ я воровать. Нарвался,— меня послали въ Сибирь на поселенье. Что же въ Сибирь, такъ въ Сибирь. Нашъ братъ идетъ важно — духу не теряемъ, продолжалъ Никифоръ. Идемъ мы въ партіи, сначала щеголяли, деньги были — Москва награжаетъ подаяніемъ — шаровары плисовые, поддвка новая, рубашечка красная французскаго ситцу, шапочка на бекрень,— знатно мы идемъ въ поход. Подходимъ къ деревн, стукъ въ окно. ‘Хозяинъ! медъ, икра есть’?— Что надо?— ‘Подайте милостыньку, Христа ради’ — Богъ подастъ — рожа толста.— Ничего, идемъ дальше — съ деньжонками-то все ладно. Другіе сударушкой въ партіи обзаведутся. Она и начнетъ нагрвать нашего брата. Купи, говоритъ, душка, этого мн гуся или этого чертенка, а сама башмачкомъ, носочкомъ-то и толкаетъ гуся съ поросенкомъ. Ну нашъ братъ не рядится. Сейчасъ на, что запросилъ — значитъ народъ идетъ съ форсомъ, однако покупаетъ, покупаетъ, да и профершпилится, опять {Осторожный терминъ картежной игры.} подкузьмитъ. Глядь изъ Казани выходитъ голъ какъ соколъ, такъ и псня сложена:
Отъ Москвы и до Казани
Идемъ съ полными возами,
Отъ Казани до Тобола
Идемъ съ горькими слезами.
Глядь къ Сибири-то подходимъ, сударушка и говоритъ: дай, душка, чернаго хлбца. Тутъ ужь носочкомъ-то шевелить покупки не удастся, прогоримъ. Другой сударушку и на карту ставитъ. Придемъ въ Сибирь,— голь одна- Запрутъ это насъ въ сибирскую волость, въ деревню. Здсь глухо, народъ необразованный, только и знаютъ, что соху, вотъ я и попалъ въ такую деревню. Къ работ тяжелой непривыченъ, а пришлось заниматься. Нанялся я въ работники къ мужику, и проклялъ я въ т поры и жизнь свою. Ничего не знаю, потому какъ пріучонъ не былъ и великатное воспитаніе получилъ. ‘Эй ты, кричитъ хозяинъ, поди запряги лошадей! на покосъ надо хать’. Какъ тутъ, думаю, быть, я отродясь не запрягалъ, однако надо какъ нибудь, пошелъ, вижу рядъ саней другъ подл друга, сталъ соображать, запрегъ. Только выходитъ хозяинъ, какъ взглянулъ, такъ животики и подперъ, и почалъ же онъ ругать меня: ‘ахъ ты дуракъ, говоритъ, да гд же ты видлъ, чтобы такъ лошадей запрягали, да гд ты сокровище такое уродился’. Я стою не понимаю, досадно мн. А я, знаете, оглобли-то совсмъ перепуталъ, какъ стоялъ рядъ саней я взялъ оглоблю отъ однихъ, да оглоблю отъ другихъ, да въ нихъ и впрягъ лошадь. Долго надо мной хозяинъ дивовался. Такъ вотъ я какой въ Сибирь-то пришелъ! Въ другой разъ собирались мы на снокосъ, я приготовилъ все, что было нужно.— Взялъ ли ты бастрыкъ-тоУ говоритъ мн хозяинъ. Какой, думаю бастрыкъ?— Взялъ говорю. Вышелъ хозяинъ на дворъ.— Гд же онъ? говоритъ.— Здсь! указываю я на телегу.— Ахъ ты, глупая башка, да вдь вонъ онъ бастрыкъ-отъ въ углу еще стоитъ! Указалъ онъ мн на жердь въ углу, что на сно привязываютъ поверхъ воза для упора. А кто его зналъ, какой онъ бастрыкъ такой! Ну и много же горя и ругани съ перваго разу принялъ. Бываю хозяинъ ругаетъ, а меня досада беретъ. Къ тому же и работа трудная. Злому татарину я не пожелаю жить въ работникахъ у сибирскаго мужика, онъ изъ тебя вс кишки выжметъ. Кормить — кормятъ хорошо, всего вдоволь: щей, мяса, каши, квасу и водки — ну за то и работай съ нимъ какъ волъ. Они здоровы работать, потому имъ это дло привычное, ну а мн ужь за ними бывало не угнаться. Еще куда до зори проснется хозяинъ, позавтракаемъ: сбирайся, говоритъ, на пашню. Подемъ — давай боронить — работаемъ до обда, посл обда отдохнуть бы надо — анъ лтъ,— пойдемъ, говоритъ хозяинъ, паря, порубимъ дровецъ, чего длать-то! А! чтобъ тебя, рубимъ до вечера, прідешь — походи за конями. Къ вечеру такъ умаешься, что не мши свалишься. На другой день чуть свтъ опять будитъ: ‘ну, паря, надо въ поле — вставай’ — опять до вечера работа. Другой разъ въ воскресенье только пообдаемъ, ‘что, скажетъ, не създить ли намъ на пашню’. Посмотрлъ я это — нтъ говорю — птру! На другое воскресенье чуть свтъ шасть въ кабакъ, да до другого утра поминай какъ звали. Ничего, ‘что, говорятъ, погулялъ?’ Да, да оно и надо въ праздникъ — такъ я и отбился отъ воскресенья. Зимой опять работа настала — возки съ товарами возить, — ямщиной, значитъ, хозяинъ занимался. Возка такъ и повалили — такая гоньба пошла, что бда. Только прійдешь, закусишь — опять надо хать! Разъ я три дня почти съ козелъ не слзалъ. Отвезешь возокъ’ — дешь назадъ дремлешь. Пріхалъ — опять подъ новый запрягаемъ. Хозяинъ спрашиваетъ: ‘не свезешь ли?’ Ну — нельзя — опять ду — только виномъ и жилъ. Помотался я эдакъ дня съ три — чортъ съ вами, думаю. Зашелъ въ кабакъ — напился, да и пошелъ кружить дня на четыре. Прихожу посл къ хозяину. ‘Что же ты, говоритъ, въ такое пущее время запилъ, другого-то времени не нашелъ — жить не хочешь что ли’. А что, молъ, я вамъ за батракъ дался,— разв я другого мста не найду,— разругался съ хозяиномъ и отошелъ. Поступилъ къ другому мужику — вижу такая же маетная работа. Нашему брату поселенцу совсмъ тутъ непривычно — и житья нтъ — плохо. Потому-то мы ихъ не терпимъ. Сибирякъ норовитъ все насъ батракомъ сдлать, а Mit не хотимъ. Теперь въ годъ онъ работнику платитъ 20, 25, много 30 рублей — ну за что я ему тутъ буду выбиваться изъ силъ. Денегъ у него просить начнешь — скупится, жилитъ, а коли дастъ, пронять наровитъ съ тобой же. И жилы же эти богатые мужики — сущіе живодеры, да и остальные-то челдоны — такіе же. Есть теперь деньги у поселенца, все къ его услугамъ — лучше его на свт нтъ — все предоставитъ, жену отдастъ, будь бдный — только и наровитъ нашего брата утснить. Придешь на сходку: ‘давай подати’.— Нтъ,— Гд хочешь возьми, да подай, а то драть — ну и пойдешь воровать. У нихъ же украдешь, да имъ же принесешь. Али теперь судъ случится — нтъ, вдь челдоны своего оправдаютъ, а нашего брата драть примутся. Кто что ни нагрезилъ — въ отвт у нихъ все поселенецъ — все валятъ на поселенца. Идешь по деревн — такъ только облаять тебя наровятъ: ‘вишь’ скажутъ, ‘варнакъ идетъ — мотри ребята какъ бы не стянулъ что’.— Ладно, думаешь, ужь покажу же я вамъ варнака, желторотые. Ну и подъдаетъ же ихняго брата челдона нашъ братъ, коли насолятъ ему. Ночью у него ворота вымажешь дегтемъ, куръ, барановъ перержешь, лошадямъ гривы и хвосты острижешь. На вотъ теб! Ему на лошадяхъ-то показаться никуда нельзя будетъ — вс смяться станутъ, какъ на безхвостыхъ лошадяхъ подетъ. А то стога сожжемъ. Но пуще всего имъ, какъ мы поселенцы съ женами ихъ валандаемся, потому ихъ бабы насъ поесленцевъ лучше любятъ — нашъ братъ и развернуться уметъ, и красиве ихъ мужлановъ. Опять имъ этимъ досаждаютъ. За все это мужикъ наровитъ тебя побить, или прямо изъ винтовки лахманъ дастъ. А вотъ я ему варнаку пулю въ бокъ, скажетъ,— у него расправа коротка. Вотъ съ нимъ и держишься опаски. Придешь въ гости къ жен его, а у самого дв шапки. Одну всегда въ карман на случай держишь, застанетъ хозяинъ насъ — пойдешь будто до втру — наднешь другую шапку, да ффю — поминай какъ звали, потому иначе съ ними нельзя. Этихъ челдоновъ часто нашъ братъ облапошиваетъ, потому куда имъ до россейскихъ,— неотесы неотесами — только мы ихъ и образовываемъ,— они должны за нашего брата Бога молить. Нашъ братъ и ассигнаціи имъ длаетъ, нашъ братъ ворожитъ и колдуетъ ихъ бабамъ — вдь они во все это врятъ. Одно слово дураки какъ ихъ не учи. Теперь на счетъ воровства, куда же имъ за нами гнаться или поймать, я вамъ скажу: продамъ я купцу мсто чая, а тамъ будетъ глыба песку, или тюкъ ситцу а вмсто него рогозка, дамъ я ассигнацію въ обложк, онъ посмотритъ, возметъ, а у него обложка только и останется, ассигнація-то у меня, гд же имъ это сдлать. Насмотрлся я на этихъ мужиковъ, когда жилъ въ горничныхъ у засдателя. Ну и крутили же мы ихъ съ засдателемъ. Посл этого, какъ же нашему брату поселенцу не управиться съ ними, какъ ихъ не панкрутитъ. Ну, и панкрутимъ. Одначе въ деревн все же нажива плохая, оттого нашъ братъ больше наровитъ на пріиски, — крестьянская работа 30 рублей въ годъ, а на пріиски даютъ однихъ задатковъ по 40, 50 и 70 рублей — погулять можно. Ну вотъ я и самъ польстился на нихъ, хоть и покаялся. Прізжаетъ къ намъ приказчикъ нанимать на пріиски, пошли мы поселенцы наниматься. Пришли — дали намъ задатковъ но 40 руб., раскутились мы въ т поры, задали пыли сибирскимъ мужикамъ, другіе нанимали ихъ возить себя — знай нашихъ. Наконецъ стали насъ собирать вести на пріиски и приказчикъ тутъ, Дорогой такой же кутежъ у насъ идетъ. Кто пропилъ деньги, шапка, рукавицы, бродки, полушубокъ — все въ закладъ идетъ, выйдетъ другой голъ, какъ мать родила, сейчасъ его опять одваютъ — такъ я возъ съ одежей за нами халъ. Само собой, что все это въ счетъ ставятъ, на квартирахъ наши буйствуютъ, хозяевъ бьютъ, стекла, посуду ломаютъ — ничего: приказчикъ за все платитъ. Другой разъ въ деревн или город такъ разсыплемся, что едва соберутъ, полиціи деньги даютъ, чтобъ насъ пораньше выгнали, и гулянка же идетъ. Такъ мы до пріиску и кружимъ. За нами какъ за наемщиками въ рекруты ухаживаютъ. Пришли на пріискъ еще пьяные. Ну, говорятъ намъ, ложитесь, отдохнете, завтра на работу. Легли,— только-что разоспались, какъ вдругъ чуть свтъ слышимъ: ‘Ну-ка вы, шкаличники, бутылочники — вылазь, ну-ну, такъ васъ сюды-туды, пьяницы, пропойцы, кабачники’! Лежимъ, что, модъ, такое. ‘Что вы не встаете! я вотъ васъ падкой, голь кабацкая. Сволочь пропившаяся’! Это будилка пришелъ, какъ его называютъ. Ну, думаемъ, попались. Погнали насъ на работу, башка трещитъ — не доспали. Работа трудная, землю копать, кайлой бить. Въ разрзъ поставили, иные въ вод да въ грязи какъ черти перепакостились. За работой понукаютъ, ругаются, стращаютъ, а управляющимъ на томъ пріиск былъ Л—скій — во всей тайг только двое варваровъ такихъ было — онъ да В—ковъ. Сейчасъ, чуть не сработалъ, что требуется, или провинился, драть, 200, 500, 700 ровокъ всыплютъ, для того тутъ у нихъ и казаки на пріискахъ приставлены начальствомъ. На другой день у насъ руки отнялись, какъ кайлой помахали — нтъ, не привычна намъ, думаемъ, эта работа, а насъ ужъ стали примчать. ‘Ну, говорятъ, лнтяи, погодите, пріучимъ васъ работать какъ слдуетъ — вотъ только управляющій прідетъ’ (его въ то время за пріиск не было). Подумали, подумали мы: нтъ, молъ, надоть убираться отъ этой каторги. Лшій ихъ возьми и съ пріискомъ, сговорилось нашихъ человкъ шесть, взяли хлба, да ночью вышли и айда! Ну и натерплись же дорогой горя, какъ бжали. Все травы да лса, утесы, да горныя рчушки. Сошелъ въ падь, опять на верхъ подымайся, опять и хлба мало. Чуть не утонули на Енисе, чуть съ голоду не умерли, однако кое-какъ до деревни доплелись. Съ писаремъ сдлались, чтобъ это дло замазать. Съ тхъ поръ баста, думаемъ, ходить на пріиски, какъ прідутъ приказчики нанимать рабочихъ — стой, насъ не проведешь! мы начали штуки длать и много же денегъ у нихъ побрали въ задатки. Я одинъ раза четыре биралъ, и ни разу не ходилъ въ тайгу. Это можно длать — придемъ наниматься по фальшивымъ паспортамъ. Паспортъ дадимъ, а деньги возьмемъ — а посл отыскивай. А то тутъ былъ у насъ калка безъ-пальцевъ на рукахъ. Придетъ въ рукавицахъ — сначала не примтятъ — возьметъ задатокъ, пропьетъ, а посл что съ него взять — сами откажутся. Послдній разъ мы снова нанялись и взяли задатки, только приказчикъ и узналъ, что мы столько разъ нанимались, да бгали или совсмъ не ходили, а задатки мы ужъ получили съ него. Призываетъ онъ насъ эдакъ черезъ часъ. Ребята, гд у васъ деньги, говоритъ, я бы вамъ помельче далъ, а то не такія выдалъ, а мы конечно смекнули въ чемъ дло, кто пять, кто трюшницу выложилъ, а остальныя, говоримъ, ужь размняли — нту, такъ ничего и не могъ взять.
Давно ужь я бьюсь въ Сибири, разъ и бродяжить ходить, въ Расеи пробирался — однако не удалось. Въ послднее время я вотъ въ город *** пристроился, ну, здсь опять пришлось заниматься качествами, потому больше нечмъ заниматься. Къ работ мы непривычны, а больше все своимъ умомъ, да смкалкой живемъ. Думаешь, думаешь, да и выдумаешь штуку — что же длать, надобно чмъ нибудь питаться. Вдругорядь крайность заставляетъ. Попадешься съ хапанымъ — надо откупиться, опять воровать идешь’.
Никифоръ дйствительно смотрлъ на свой промыселъ, какъ на произведеніе своего генія и свой трудъ, иногда крпко защищая украденное, какъ законы) ю добычу.
‘Я вотъ вамъ разскажу, говорилъ онъ мн разъ, какое въ нашемъ дл соображеніе нужно и смтку. Прошлымъ лтомъ тутъ телегу съ лошадью мы стянули, на насъ пало подозрніе. Приводятъ меня въ полицію. Нельзя ли, говорю, отпустить? Нтъ, требуютъ за это 10 руб.— Гд же, говорю, мн взять такую сумму?— А нтъ, такъ будешь въ острог.— Дайте, говорю, хоть срока достать эти деньги. Отпустили на три дня — надо было какъ нибудь промышлять. Иду я и вижу на рк бадьи меду на плотахъ приплавили,— смекнулъ, вечеромъ подхожу къ плотамъ,— вижу, по берегу два караульныхъ ходятъ. Я съ палкой тоже началъ похаживать около сосднихъ плотовъ, начинаю съ караульными разговоръ: ‘что, молъ, покарауливаете!’ Точно такъ, говорятъ. ‘И мы тутъ вчера плотикъ прикупили’ — разговорились, покурили. Только я и говорю: ‘что. модъ, братцы, мы будемъ вс трое караулить, давайте по очереди, я вотъ теперь сосну, а вы поприглядите, а потомъ я за васъ. Согласились. Полежалъ часа два въ караулк — вышелъ, зваю. Что выспался? спрашиваютъ. Все маненько легче, говорю. Ну ладно, мы теперь соснемъ, посматривай.— Ладно. Пошли они спать. Я хожу, постукиваю. Черезъ полчаса захожу въ караулку, будто цыгарку закурить. Что спите? спрашиваю. Молчатъ. Не хотите ли покурить? Только всхрапываютъ. Дло, думаю, ладно. Вышелъ, взялъ я эти три бадьи, скатилъ на берегъ, да въ навозъ и зарылъ, а самъ махай драло. На другой день я взялъ знакомаго извозчика и ночью мы перевезли эти бадьи въ одинъ домъ.
Никифоръ въ послдній разъ попалъ въ острогъ за то, что подъ фальшивымъ паспортомъ ходилъ и занимался воровствомъ по деревнямъ. Изъ подъ ареста въ волости онъ пробовалъ бжать. Была зима,, онъ ознобилъ пальцы ногъ, которые пришлось отрзать. Съ тхъ поръ фальтикультетный человкъ началъ еще пуще клясть Сибирь немшоную. Скоро онъ, заплативъ нсколько рублей, выбрался изъ дла чистъ, вышелъ изъ острога и его уже видли продающимъ на базар доморощеныхъ лошадей. ‘Ребята, культяпый, кон въ конницу поступилъ, въ пхот, больше не можетъ служить,— ахъ куцый плуты’, хохоталъ острогъ.
По этому типу можно судить, какъ относятся большею частію поселенца въ мстному населенію. Само собою разумется, что вчная борьба съ опасностями, страхъ кнута и плети, голодная и холодная жизнь не особенно благопріятствуютъ добродтельной жизни поселенцевъ. Жестокость наказанія, имющая въ виду устрашить и исправить преступника, приводитъ къ противоположному результату, она ожесточаетъ его еще боле… Въ Сибири большая часть преступленій длается ссыльными и подъ вліяніемъ ихъ, по крайней мр, такъ отзываются многіе изъ слдователей. Остроги содержатъ всего боле за преступленія бродягъ и поселенцевъ. Наконецъ та безнравственность, развратъ, плутоватость и даже наклонность къ разбоямъ, которыя вошли въ нравы и характеръ сибирскаго крестьянства совершенно объясняются вліяніемъ штрафной колонизаціи. Значительная часть холостыхъ переселенцевъ, являющаяся въ деревняхъ, не можетъ не понизить уровня нравственности и не отразиться на семейномъ быту крестьянъ. По городамъ, куда являются разные артисты плутовства, и не могутъ не возникать преступленія и безнравственность. Изъ полицейскихъ отчетовъ видно, что въ сибирскихъ городахъ за пьянство, буйство и проч. попадается въ полицію больше всего поселенцевъ (Томск. Губ. Вдом. 1865 г.). Часто въ городахъ вдругъ появляется новая профессія воровства, какъ напр. срзываніе часовъ, прежде невиданная — ясно, что появилось какое нибудь новое лицо. Докапываются, открываютъ, оказывается, что это только-что прибывшій изъ Москвы карманникъ, явившійся на поселеніе и только-что выпущенный изъ острога. Полицейская практика Въ Сибири можетъ много представить этому примровъ. Этимъ дурнымъ вліяніемъ поселенцевъ объясняется и та вражда и ненависть въ сибирскомъ населеніи, которую питаютъ къ нимъ. Слово поселенецъ здсь иметъ поэтому самое дурное значеніе. Вражда противъ нештрафнаго населенія выразилась еще боле у крестьянъ въ преслдованіи бродяжества. Только самая малая часть начинаетъ жить въ стран ссылки осдло, обзаводится хозяйствомъ и питается трудомъ. Къ такимъ относятся преимущественно женатые и только т люди, преступленіе которыхъ не предполагаетъ въ нихъ крайней испорченности, и было слдствіемъ порыва и чрезвычайныхъ обстоятельствъ. Только ремесленники, работники и трудолюбивое крестьянство изъ сосланныхъ длаются въ мст ссылки производителями. Для этихъ людей Сибирь, по обилію земель, по двственности, нетронутости природы, по малонаселенности и потребности въ ремесленникахъ, составляетъ кладъ. Многіе акклиматизуются, богатютъ и не нахвалятся страной. Даже каторжные, выходя съ заводовъ и вздумавши заняться трудомъ, преобразуются въ капиталистовъ. Въ Восточной Сибири есть нсколько купеческихъ домовъ происхожденіемъ изъ бывшихъ каторжныхъ. Подобные ссыльные говорятъ: ‘Сибирь что хаять, Сибирь земля хорошая, богатая, она всхъ накормитъ’. Крпостные крестьяне считали поселеніе сюда благодяніемъ, но такихъ людей изъ поселенцевъ конечно весьма немного, и, при всестороннемъ взгляд на вліяніе ссылки, должно принимать ихъ, какъ часть къ цлому. При исправительномъ вліяніи ссылки на нкоторыхъ нельзя упускать изъ виду порчу, вносимую неисправимыми въ среду здороваго общества. Люди испорченные, тюремные пташки (les oiseaux de prison) совершенно другого взгляда на мсто ссылки и на трудъ. Такіе люди предпочитаютъ тунеядствовать и мошенничать. Они страшатся тяжелаго труда, и особенно не любятъ сохи, т. е. того, чмъ живетъ теперь сибирское населеніе. Они предпочитаютъ ей пріиски, потому что здсь, получивши задатки, они могутъ погулять, тутъ они ведутъ на половину каторжную, на половину разгульную жизнь. Все, что лтомъ скопляется усиленнымъ трудомъ, осенью проматывается. Выходя съ пріисковъ, яти люди, грубые и безнравственные, вносятъ въ жизнь страшный развратъ, и за деньги они покупаютъ все, соблазняютъ, безобразничаютъ, буйствуютъ. Чтобы видть, какой производятъ они содомъ, надобно взглянуть на города Сибири, сосредоточивающіе золотопромышленность. Быстро прокутившись, они часто до весны и новыхъ задатковъ пускаются въ преступленія. Такая жизнь, то тяжкая и каторжная, то разгульная и безнравственная конечно еще боле способствуетъ растлнію поселенца. Ходя въ тайгу на пріиски и часто бгая оттуда, они привыкаютъ бродяжить по Сибири и окончательно длаются бродягами на всю жизнь. Они идутъ часто изъ-за тунеядства, изъ-за голода, отъ подати, отъ наказаній за совершенныя преступленія. Впереди поселенецъ небоится острога, онъ прошелъ его горнило, а это много значитъ. Въ немъ онъ провелъ значительный срокъ во время слдствія и суда на родин, шелъ въ Сибирь по этапамъ, перебывалъ въ нсколькихъ острогахъ, втянулся въ острожную жизнь и сдлался гражданиномъ ея. Проводя здсь время въ праздности, въ игр, свыкшись съ средой удалыхъ и буйныхъ добрыхъ молодцевъ, напитавшись ихъ разсказами, наконецъ изучивши ихъ профессію мошенничества, онъ привязывается даже къ этой жизни. У поселенцевъ есть пословицы: ‘кому острогъ, а намъ домъ’, ‘кто острожнаго хлба полъ, такъ того къ нему и тянетъ’, ‘что намъ Сибирь, дальше солнца не ушлютъ, а Сибирь мы видали’. Во всемъ они показываютъ довольно легкое отношеніе къ острогу, даже въ названіяхъ, потому для поселенца онъ потерялъ устрашительный характеръ и ему нечего бояться попасть сюда. Кром того къ бродяжеству вызываетъ поселенцевъ ихъ стсненное гражданское положеніе. Неполноправность, бдность, являющіяся вслдствіе перемщенія новаго положенія въ стран, непривычки и неустройства. Ко всему этому поселенцу, приписанному къ волости и живущему въ деревн, выпадаютъ на долю часто притсненія. Какъ лицо сосланное и обязанное пріобртать еще. права крестьянина, онъ принужденъ быть меньшимъ членомъ крестьянской семьи. Онъ не иметъ голоса и часто принужденъ повиноваться безусловно мстному обществу, которое его иногда обдляетъ. Нердко встрчаются жалобы, что крестьяне отводятъ ему неполные и дурные участки. Въ дл суда и расправы сибирскіе крестьяне пристрастны и боле протежируютъ своимъ, чмъ поселенцу. Въ отношеніи предложенія труда поселенецъ терпитъ большое затрудненіе, такъ какъ у крестьянъ репутація поселенцевъ подорвана. Крестьяне пришедшаго вновь не возьмутъ, ‘потому что, кто его знаетъ, кто онъ такой,’ есть мста, гд не берутъ поселенцевъ въ работники даже изъ-за хлба. Наконецъ, на поселенца обрушается всегда боле подозрнія въ случа совершившагося преступленія — все это стснительныя стороны поселенческаго быта. Къ причинамъ, затрудняющимъ осдлость поселенца, должно отнести и другія препятствія. Такъ, поселищамъ 3-го разряда прежде воспрещено было вступать въ браіъ ране 5-ти лтъ ссылки, а нын ране 3-хъ лтъ. Бобыльная одинокая жизнь, такимъ образомъ, тоже способствовала въ бродяжеству, и не привязывала человка въ мстности. Сплошь и рядомъ мелкое начальство не выдаетъ поселенцамъ паспортовъ съ прихода ихъ, что затрудняетъ ихъ въ выбор мстностей для труда. Затмъ на обзаведеніе поселенца всегда иметъ вліяніе дороговизна хлба и вообще състныхъ припасовъ. Поселенцы всегда справляются, идя на поселенье, почекъ хлбъ въ такой-то и такой-то губерніи. Самая страшная въ этомъ случа губернія иркутская, гд хлбъ доходитъ до 2 р. и даже былъ 2 р. 80 к. Ссыльные говорили, что разъ, во время прохода партіи по Забайкалью, они принуждены были платить по 7 к. с. за фунтъ чернаго хлба. Понятно, какъ тяготятся этимъ переселяющіеся. При дороговизн хлба крестьяне мало ихъ принимаютъ и въ работники — и вотъ голодъ является естественнымъ побужденіемъ питаться милостынею, которая легко пріобртается въ бродяжеств. Иркутская губернія, какъ самая неблагопріятная въ этомъ отношеніи, вызываетъ и боле бгствъ. Если бы можно было услдить и измрить потокъ бродяжества, и особенно поселенческаго, то можно было бы увидть колебаніе цифръ бродяжества, въ прямой зависимости съ поднимающимися цнами хлба. Что ссыльные на поселеніе мало утверждались осдло въ Сибири, это можно видть до сихъ поръ на населенныхъ ими волостяхъ, точно также какъ и то, какую они здсь испытываютъ бдность. Извстно также, что пробовали ихъ селить съ особенною заботливостью по тракту въ Восточной Сибири, строили имъ дома, давали скотъ и предоставляли имъ готовое хозяйство, и извстны также т непривлекательные результаты, какимъ подверглись эти колоніи — он разбжались. Въ значительной степени, тутъ, конечно, участвовалъ личный характеръ ссыльныхъ. До сихъ поръ еще въ нкоторыхъ волостяхъ Восточной Сибири существуетъ обыкновеніе строить дома для поселенцевъ, куда они являются гуртами. Но и это не помогаетъ имъ при нежеланіи производительнаго труда съ ихъ стороны. Какъ мало способны они въ гражданственности, можно судить потому, сколько ихъ находится на мстахъ приписки. Волостные писаря, и крестьяне говорятъ, что ихъ не боле одной пятой, много четверти на лицо изъ того, что присылается. Остальные въ разброд, а больше въ бродяжеств. Тоже подтверждаютъ и сами поселенцы. Они показываютъ, напримръ, что въ черемховской волости иркутской губерніи и узда на 3,000 крестинъ приписано 5,000 поселенцевъ, но едва ли на самомъ дл ихъ найдется 300. Остальные бродятъ или живутъ въ Иркутск. На пріискахъ. Поселенецъ тобольской губерніи изъ деревни Красноярской, какъ старожилъ, замтилъ, что на 100 крестьянъ нсколько лтъ тому назадъ было у нихъ 180 человкъ поселенцевъ, нын же только 16, остальные повымерли, а другіе въ бгахъ и отлучкахъ. Въ город Ишим изъ 600 приписанныхъ поселенцевъ, какъ говорятъ, едва 100 найдется на лицо. Жизнь поселенца совершенно особенная въ деревняхъ. Они нанимаютъ иногда, человкъ 10, одну избу. У нихъ одно ведро, одинъ зипунъ и они по очереди ходятъ по улиц. Сидятъ въ деревняхъ больше по кабакамъ, оборванные, пьяные, подбитые, а работать нейдутъ — жизнь крайне неприглядная и ничего не дающая для мста ихъ новаго поселенія. Есть и еще одинъ стимулъ, вызывающій поселенца бжать съ мста поселенія, который обойдти мы не можемъ — это любовь въ родин. Какъ ни трудно, но большая часть ссыльныхъ желаетъ повидать ее. Эта вчно теплящаяся любовь, даже въ самомъ грубомъ сердц, постоянно влечетъ его къ мстамъ, гд протекли его лучшіе дни, гд онъ оставилъ все родное, любимое и, наконецъ, свое счастіе. Ему грезится всегда его земля съ родными дубами, съ широкой Волгой или Окой, съ красивыми городами и золотыми куполами, онъ мечтаетъ о ней, какъ изгнанникъ, и вотъ онъ добивается дойти до нея всми средствами, не смотря ни на какія трудности. Вс они попадаются самое дальнее на границ тобольской губерніи съ пермскою, но они все-таки идутъ, и трепетная надежда авось дойдти не покидаетъ, несмотря на несбыточность мечты. Я видлъ много такихъ пробиравшихся и рдко кто изъ нихъ обращаетъ вниманіе на практическую сторону своей задачи. Вс они руководствуются только инстинктомъ бродяги. Иногда безъ всякихъ особенныхъ вынуждающихъ обстоятельствъ идетъ поселенецъ изъ одного того, что онъ въ ссылк. Такіе часто встрчаются, какъ говорятъ сами бродяги. ‘Да изъ-за чего ты бжалъ, спрашиваютъ его.’ — ‘Да, какъ же, отвчаетъ онъ, меня натчно на поселенье сослали’. Вс ихъ псни наполнены жалобами на одиночество: ‘мальчишки въ чужой дальней сторон’.
Непривлекательна такимъ людямъ Сибирь, не свыкнутся они съ нею, она всегда для нихъ останется страною изгнанія, страданія и наказаній. Имъ не приглянутся ея пространства, ея крпкіе лса, двственная природа, требующая титаническаго труда для успшной борьбы съ нею, неприглянутся, потому что они не пришли свободно создать себ здсь благосостояніе, а пришли поневол, нехотя, на муку и испытаніе. Не такимъ людямъ суждено заселить и обработать Сибирь.
Посл поселенцевъ въ бродячемъ люд является боле всего дезертировъ и рекрутовъ, они здсь скрываются подъ именемъ ‘непомнящіхъ родства’. Вс они стремятся обойдти службу и выдти, по крайней мр, ‘на вольное поселеніе’, но поступаютъ въ общій ссыльный водоворотъ и проводятъ жизнь только бродягами и каторжниками. О побгахъ изъ войскъ извстны слд. оффиціальныя цифры. Въ 1856 г. бжало въ Россіи 4,294 человка, въ. 1857 г. 5,791, въ 1858 г. 5,163, но цифры прежде были несравненно крупне. Обыкновенно перемщеніе бродяжествъ съ россійской почвы въ Сибирь какъ дезертировъ, такъ и свободныхъ сословій длается путемъ юридическимъ. Бглые изъ полковъ или чмъ нибудь побуждаемые крестьяне переходятъ въ Россіи изъ одной губерніи въ другую и здсь, взятые за бглецовъ, за необъявленіе званія, отправляются въ Сибирь на поселеніе. Съ поселенія они немедленно уходятъ и продолжаютъ бродить по Сибири уже боле безопасно.
Если мы окинемъ взглядомъ большую сибирскую дорогу, отъ большого нерчинскаго завода до границы пермской губерніи, vol d’oiseau, то увидимъ цлыя массы народа, снующія но неб труппами въ 10, 20, а иногда и 40 человкъ. Растянувшись по дорог, они то обгоняютъ другъ друга, то отстаютъ, то группируются на мельницахъ, на заимкахъ, на пашенныхъ избушкахъ, то разбиваются и парами расходятся по деревнямъ, лежащимъ близъ тракта. Это сибирскіе бродяги. Они идутъ большимъ трактомъ, какъ кратчайшимъ путемъ, идутъ и проселками по правую и лвую сторону дороги, заворачиваютъ въ сторону, кружатъ по деревнямъ, и снова выходятъ на большую дорогу. Нкоторые пробираются тайгами, гд пряме, нкоторые плывутъ рками, но у всхъ у нихъ, несмотря на запутанность пути, одно направленіе. Они вс стремятся достичь иркутской губерніи, по преимуществу Забайкалья. Потокъ ихъ направляется на западъ, къ Россіи, по пути онъ увеличивается притоками новыхъ бглецовъ съ разныхъ заводовъ и поселенія. Войдя въ иркутскую губернію, они стараются выбраться на большой трактъ, здсь идти вольготне, только мстами приходится проходить тайги. Сухимъ путемъ они проходятъ енисейскую губернію, обходя городъ Красноярскъ, и въ томской губерніи раздляются, одни идутъ отъ Ачинска прямо къ озеру Чаны и, минуя большой трактъ, проходятъ южными округами подзаводскихъ крестьянъ, другіе идутъ на Томскъ, затмъ направляются къ сверу на Тюкалу, на Ингамъ, на Ялуторовскъ, Камышловъ или Шадринскъ, къ границамъ Россіи. Здсь дорога для бродягъ становится небезопасною, въ тобольской губерніи ихъ уже чаще ловятъ, здсь имъ особенно опасны два округа — омскій и тарскій, а въ пермской губерніи они должны совершенно скрываться и идти ночами. Перевалъ черезъ границу тобольской губерніи составляетъ самое важное затрудненіе, а потому нкоторые идутъ на Ирбитъ, на Пелымъ и затмъ черезъ Уралъ тайгой и безслдными мстами къ Чердыни, другіе заходятъ еще сверне къ самому Березову, переходя пустыни на лыжахъ. Иные проходятъ изумительныя пространства, тысячъ но сорока верстъ. Необозримыя сибирскія пустыни не останавливаютъ страстнаго желанія бродягъ побывать на родин, вчныя скитанія знакомятъ ихъ до того подробно и отчетливо съ мстностью, что нкоторые изъ нихъ пересчитываютъ наизустъ вс станціи отъ Забайкалья до россійской границы, знаютъ вс деревни и деревушки, чрезъ которыя слдуетъ проходить. Они точно знаютъ, гд приходится, для безопасности или удобства, идти непроложенной дорогой и тайгами, гд — чрезъ деревни и даже города, везд у нихъ есть свои примты, зарубки и надписи.
Громадный путь бродягъ, по мстамъ часто пустыннымъ, конечно, полонъ трудностей, бдствій и неудобствъ всякаго рода. Уже выходя съ завода, они начинаютъ терпть лишенія, что же приходится имъ испытывать, проходя громадное пространство по Забайкалью? Здсь самое народонаселеніе старается всми средствами затруднить путь бродягъ, буряты съ особенной охотой занимаются этимъ. Поэтому бглецы здсь пробираются тайгами, рдкому изъ нихъ не придется поголодать сутокъ трое, четверо, а иногда даже и больше, въ деревни заходить нельзя и приходится пробираться стороною, чуть не ползкомъ. Но самый трудный переходъ — кругомъ Байкала, длиною въ 350 верстъ. Нын впрочемъ, посл проведенія дороги, онъ сталъ нсколько легче, хотя все же по своимъ удобствамъ, для обыкновенныхъ путешествій, считался бы почти немыслимымъ, на немъ для бродягъ осталось еще не мало обходовъ но мстамъ пустыннымъ и таежнымъ, особенно досаждаютъ имъ рчки Снжная, Бумажная и другіе горные потоки, быстрые и капризные, прыгающіе по камнямъ и представляющіе весьма серьезныя затрудненія при переправ. Какъ перебраться на другой берегъ? думаетъ бдняга, и вотъ сооружается самодльный плотикъ и кое-какъ, палкой или доской, переводятъ его на другой берегъ, но бываютъ и такіе смльчаки, что кидаются въ бродъ, а то употребляются и другіе способы: рубятъ, напримръ, палку и перебрасываютъ на выдавшійся камень, перебравшись по ней и утвердившись на камн, палка перебрасывается на слдующій и т. д. но. при этомъ малйшее неосторожное движеніе, палка повертывается и смльчакъ летитъ въ воду, онъ погибаетъ наврное, стремительность потока не допускаетъ сопротивленія, упавшій быстро несется въ устью, а затмъ въ громадное озеро. Много жертвъ унесли эти рчки, и бродяги съ тоской и страхомъ вспоминаютъ о нихъ. Трудность кругоморской дороги выражается въ псн:
‘Обойдемъ мы кругомъ моря,
Половину бросимъ горя’,
поютъ бродяги. Зимою переходъ длается черезъ замерзшій Байкалъ. Этотъ переходъ не разъ уже описывался, и мы не будемъ много о немъ распространяться. Идутъ 60 верстъ и боле по голому льду, подъ втромъ и часто буранами. Представьте себ этого путника среди ледяной пустыни, нищаго, въ оборванномъ армяк, шагающаго посреди втра, подавляемаго и шириной пространства, и стихійными силами озера! Въ дальнйшемъ пути бродягамъ нердко приходится идти дикими урманами, а часто и плавиться водой. Послдній путь многіе избираютъ, не смотря также на его опасность. Пускаются по Ангар, внизъ до Енисея, по Бирюс и по Кану. Для плаванія иногда крадутъ и угоняютъ крестьянскія лодки, за неимніемъ же ихъ длаютъ плоты, кое-какъ скрпленные, плаваютъ на нихъ группами въ 10, 15 и 25 человкъ. Встрчающіеся пороги на Кану и Ангар обходятъ пшкомъ, тайгою, боле же смлые пускаются на плотахъ и черезъ пороги, надясь провести ихъ. Такой плотъ, кинувшись въ водоворотъ, кружится и уносится съ неимоврной быстротой, погружаясь иногда совершенно въ пнящіяся волны, и выкидывается на поверхность, далеко за порогомъ. Такое плаваніе рдко обходится счастливо, ударъ о камень полагаетъ конецъ земному странствованію бродягъ.
‘Бжали мы, видишь, шестеро изъ тайги съ пріиска’, говорилъ мн одинъ бродяга. ‘Вышли мы на маленькую таежную рчку, что въ Енисей впадаетъ, срубили плотъ и отправились, былъ у насъ хлбъ съ собой запасенъ и огонь горлъ на плоту. Плыли мы съ баграми дня два, наконецъ начали къ устью подплывать, только не можемъ съ плотомъ справиться, такъ его и относитъ. Разъ поднесло къ самому берегу: ‘ну, думаемъ, конецъ,’ выкинули мшки на берегъ, хотли было за тальникъ схватиться, а плотъ-то какъ двинетъ о берегъ, мы попадали, глядь, а насъ опять отнесло. Что тутъ длать? въ мшкахъ у насъ и хлбъ лежалъ, а тутъ въ рку претъ. Одинъ товарищъ пробовалъ веревку съ петлей накинуть на тальникъ, какъ поровнялись съ берегомъ, накинулъ, схватился за веревку, а плотъ какъ повернется, свернулся бдняга и бухъ въ воду. Смотримъ насъ отнесло, а его и слда нтъ, такъ и ушелъ ко дну, царство ему небесное! Вынесло насъ въ Енисей на средину рки. Несетъ день, два, голодъ насъ сталъ пробирать, холодъ, мокрота. ‘Господи! что это, думаемъ, будетъ.’ На плоту мы огонь кое-какъ все поддерживаемъ. На третій день голодъ насъ сталъ еще хуже мучить, пьемъ воду — тошнитъ, кору димъ — тошнитъ, а тутъ плотъ прогорлъ, вода заливается, думали, потонемъ. Ходимъ мокрые, иззябли, окоченли вс, пятый день плывемъ, пусто, кругомъ вода и къ берегу не подноситъ. Какъ мухи слабы стали, ползаемъ по плоту, а иной омертвлъ и языкъ отнялся. На утро въ шестой день увидли мы людей на берегу, заревли мы. лихимъ матомъ: ‘спасите, православные христіане!’ Видимъ на берегу человкъ стоитъ въ блой фуражк и въ пальто, подл тарантасъ. ‘Кто вы такіе’, кричитъ намъ. ‘Бглые, говоримъ, бродяги, спасите!’ — ‘А, такъ откуда плывете, туда и ступайте’, говоритъ. Плоть пронесло, безпомощные мы остались, отчаянность на насъ напала, упали мы, начали каяться, къ смерти собираться. Только въ седьмой день къ полудню насъ поднесло къ берегу, такъ плотъ въ песокъ и врзался. Вышли мы на берегъ, Козаковъ услыхали, пошли къ деревн, а насъ тутъ въ блой шапк баринъ-то и встрчаетъ. Это былъ самъ исправникъ. Упали мы въ ноги. ‘Возьмите насъ, говоримъ, ваше благородіе — съ голоду пропадаемъ’. Разобрали насъ въ т поры мужики, обогрли, накормили. Такъ вдь что: съ первого-то раза, облопавшись, мы чуть не умерли’.
Переходы пустынь и лсовъ также не безъ трудностей, напримръ, путь изъ Охотска въ Якутскъ по мстамъ гористымъ, дикимъ и совершенно безлюднымъ, вдали отъ дорогъ и жилья. Путешествіе по этой дорог продолжается по 40 сутокъ въ одиночеств и совершенной пустын, покрытой туманами, посреди утесовъ или извилистыхъ, переплетающихся рчекъ. Плутать приходится сплошь и рядомъ. Впрочемъ проходы по тайгамъ въ 260, 400 верстъ нердки, къ нимъ совсмъ привыкли бродяги.
‘Тайгой мы часто ходимъ’, разсказываетъ бродяга, ‘кто знаетъ сноровку ничего, я сколько разъ хаживалъ. Запасешь хлба пудъ и валяй. Мошка только одолваетъ. Гд тропинки расходятся, смотришь примты, наши же длаютъ, зарубки на дерев, хворостъ сложенъ, али углемъ на лсик написано куда идти. Знающему человку изъ лсу можно выйдти, смотри гд полдень — разъ но втвямъ, также гд кора на лсикахъ трескается, и по муравьинымъ кучамъ у корней — все это на полдень, мохомъ деревья обросли — къ полночи, ночью по звздамъ смотри, а еще лучше, коли имешь матку (компасъ). Хлба не Достанетъ — ягоды, дикій лукъ димъ, колбу, осолодковый корень, блоголовникъ — травку-то часто по бродяжеству варить въ котелк приходится… А зврь? нашего брата зврь не тронетъ, его дйствительно въ тайг много, а онъ смиренъ, посмотритъ изъ-за куста, и пойдетъ въ сторону’.
Но если бродяги и неидутъ тайгой, то имъ все-таки встрчается не меньше неудобствъ и препятствій. Здсь, проходя кратчайшимъ путемъ въ деревню, бродяга попалъ въ трясину, тамъ, когда переплывалъ черезъ рченку, у него унесло узелокъ съ платьемъ и онъ остался голый въ степи. Такихъ прорухъ и приключеній множество. Жизнь бродягъ представляетъ много опасностей уже потому, что она ничмъ не гарантирована, онъ легко можетъ быть обобранъ и даже убитъ, какъ своимъ братомъ бродягою, такъ и крестьяниномъ, въ огражденіе отъ перваго онъ боится идти съ незнакомымъ путникомъ, встрчи въ пол со вторымъ онъ постоянно пугается. ‘Бродяжить, надо каждаго куста бояться’, говорятъ бродяги, ему не удается даже хорошенько спрятаться, потому что кружащіяся вороны указываютъ мсто, гд онъ скрылся, и это вошло въ примту у крестьянъ. ‘Воронье войско насъ знаетъ’, говорятъ бродяги. Только по широкому сибирскому тракту идутъ они спокойно, хотя, какъ дальніе и нищіе пшеходы, неприглядно.— ‘Эхъ кабы вы видли, любезный господинъ, какъ мы съ туязками, да котомками по дорог идемъ’, говоритъ бродяга, ‘лоскутъ на лоскут, кто безъ рубахи, кто безъ сапогъ, посмотрть, ровно трубочисты, съ собой ничего — кругомъ Иванъ Иваенычъ. Другой по дорог зимой лупитъ, въ сермяжонк, сномъ обернувшись, такъ что держись. Заткни перо — полетитъ. Отъ насъ за три версты дымомъ несетъ, какъ пройдемъ по деревн, три дня собаки лаютъ. Эхъ вы! птухи, собаки лаютъ — деревня близко {Бродяжеская поговорка.}, прибавь шагу.’
Картину обдерганныхъ, почернлыхъ сибирскихъ бродягъ вроятно случалось видть, каждому прозжающему по Сибири. Идутъ бродяги массами по дорог, ихъ никто не останавливаетъ, идутъ и по деревнямъ свободно, въ отребьи, безъ рубахъ, въ арестантскихъ халатахъ съ тузами, иногда съ бритыми головами. Вс они одляются милостынею, къ нимъ привыкли. Бродягамъ не зачмъ даже скрывать, кто они такіе, они прямо называютъ себя ‘прохожими’. Встрчается иногда съ ними, засдатель застанетъ ихъ въ деревн просящими милостыню около окошекъ, подзоветъ къ себ. ‘Кто вы такіе?’ спрашиваетъ онъ. ‘Бродяги, ваше благородіе’, отвчаютъ ему спокойно.— ‘Какъ же вы смете ходить тутъ?’ — ‘Куда же намъ дваться, ваше благородіе, вдь надо же что нибудь сть, куда же мы провалимся!’ Посмотритъ, посмотритъ засдатель, махнетъ рукой, да подетъ дальше. Въ самомъ дл, куда же дваться человку? взять его въ острогъ, да онъ можетъ быть самъ, давно туда напрашивается. Да и что толку, когда такого народа не оберешься!
Такъ валятъ бродяги, отдыхаютъ по балаганамъ, лачугамъ, а чаще всего въ деревенскихъ баняхъ. Иногда, особенно зимой, подъзжая къ деревн ночью, можно видть, что вс бани дымятся — это расположились бродяги на ночлегъ. Крестьяне охотно даютъ пріютъ этимъ странникамъ и смотрятъ на нихъ снисходительно, пока они безвредны, крестьяне любятъ слушать бродяжескія сказки и прибаутки. Эта идиллическая сторона бродяжества занесена даже въ одну изъ новйшихъ ихъ псень:
‘Обойдемъ мы кругомъ моря,
Половину бросимъ горя.
Какъ придемъ мы во Култукъ —
Подъ окошечко стукъ, стукъ.,
Мы развяжемъ тарбатейки,
Стрлять станемъ саватейки.
Надаютъ намъ хлба, соли,
Надаютъ и бараболи.
Хлба, соли наберемъ,
Въ баньку ночевать пойдемъ.
Тутъ приходятъ къ намъ старые
И ребята молодые Слушать
Франца-Веньціана,
Про Бову и Еруслана.
Проводить ночь съ нами рады,
Хотя потъ течетъ съ нихъ градомъ —
Сибирякъ развситъ губы
На полк въ бараньей шуб *).
*) Тарбатейки — бродяжескіе мшки, стрлять саватеекъ — просить милостыню, бараболи — картофель.
Въ баняхъ и разныхъ избушкахъ проводятъ бродяги зиму, это самое трудное время для нихъ, но прошла зима, засвтило апрльское весеннее солнце, затаялъ снгъ, пахнуло теплымъ воздухомъ, показались изъ-подъ снга зеленыя прогалинки и, какъ весеннія вереницы птицъ, вылзли и потянулись по дорогамъ закопченные бродяги. Поэтому лто для бродягъ иметъ много привлекательнаго: природа и жизнь улыбается, дрожь отъ холода не пробгаетъ по тлу, и мягкій нжащій воздухъ ласкаетъ и грудь, и истомленныя ихъ лица. Они собираются компаніями, набираютъ хлба, складываются деньжонками, покупаютъ водки, украдутъ барана или поросенка въ деревн,— и, около костра въ лсу, завязывается пиръ, слышится шумное веселье и дребежжащая бродяжеская псня разносится далеко вмст съ вьющимся дымкомъ изъ-за кустовъ.
Такая жизнь представляетъ много привольнаго, въ особенности для арестанта и каторжнаго. Свобода, никакихъ повинностей и труда, праздное препровожденіе времени, готовая пища и разнообразіе пути охватываютъ человка, и онъ скоро привыкнетъ въ кочевой жизни, какъ цыганъ. Бродяги также зовутъ себя ‘полевыми дворянами’, какъ и цыгане. Полевая жизнь становится для нихъ тмъ привлекательне, что они часто мечтаютъ о ней въ острог. На бродягу раздражительно дйствуетъ и травка, и березками пніе кукушки, и все, что говоритъ о пробужденіи природы. Недаромъ они сложили поговорку, что кукушка зоветъ ихъ въ поле. Однакоже не слдуетъ увлекаться и воображать, что одна поэзія лса и поля вызываетъ людей къ бродяжеству. ‘Правда ли, что кукованье кукушки подстрекаетъ нкоторыхъ бжать съ заводовъ?’ спросилъ я разъ опытнаго бродягу. Онъ только улыбнулся. ‘Это только наша поговорка-съ, сказалъ онъ, съ заводу заставляетъ бжать тяжелая работа, да плети. Что тутъ кукушка!’ Конечно, это былъ самый умный отвтъ.
Невесела жизнь бродяги и на вол. Тянется она горькая, бездольная, нищенская, страдальческая, тянется цлые годы безъ конца. Прідается до нельзя эта безконечная дорога, это вчное странствованіе, вчные побги и вчныя опасенія за свою свободу. Какъ печальна ждзнь бродяги, такъ печаленъ и конецъ его. Пробираясь въ страшную непогоду, подъ дйствіемъ весеннихъ и осеннихъ ливней, среди болотъ, переправляясь чрезъ разлившіяся озера и рки, бродя зимой въ сильные холода и морозы, въ худой одежонк, бродяга, обмораживаясь и простужаясь, часто хвораетъ,— и вотъ больной и холодный онъ тащится по тайг, нердко въ лихорадк или съ началомъ тифа, едва едва добирается до деревни и просится къ мужику въ баню, куда съ неохотой принимаютъ его. Здсь, на полк, въ одномъ кафтанишк, безъ всякой помощи, лежитъ онъ въ бреду, изрдка разв навдается боязливый хозяинъ узнать, не умеръ ли бродяжка, да сердобольная хозяйка приведетъ знахарку, чтобы вспрыснуть съ уголька. Принять-то его примутъ больного, но, опасаясь его смерти, стараются поскоре сбыть волостнымъ мастямъ: кому охота, быть въ отвт, впрочемъ и самъ бродяга въ случа болзни норовитъ явиться въ волость, гд проситъ взять его. Счастье, если онъ можетъ дотащиться до деревни, гд мужики дадутъ ему пріютъ, но часто болзнь застаетъ его въ пол, кое-какъ добредетъ несчастный до одинокаго балагана, гд продуваетъ со всхъ сторонъ, и лежитъ больной, надясь только на своего брата бродягу. Проходящіе мимо, такіе же бглые, начинаютъ ухаживать за нимъ, принесутъ хлба, молока, подлятся съ нимъ, поговорятъ, успокоятъ больного. Но вотъ наступаетъ осень — пора идти въ деревни, товарищи начинаютъ уходить, больной остается одинъ съ маленькимъ запасомъ хлба и воды до выздоровленія. Лежитъ онъ среди пустого лса, лишь свиститъ втеръ, ломаются сучья, да кричитъ птица. Медленно тянется время, ночью слышенъ дикій вой волковъ и среди болзненной безсонницы иногда хрустніе валежника и ревъ медвдя. Все полно безнадежности, и молится, молится бродяга, чтобы поскоре Богъ далъ смерти. Самая смерть его будетъ одинокою и бобыльною, какою была цлая жизнь. Откроютъ весной его тло и бросятъ въ болото, чтобы не имть лишнихъ, хлопотъ съ начальствомъ — вотъ и конецъ бродяжеской жизни.
‘Какъ да надъ богатымъ
Ставятъ мавзолей,
А надъ нашимъ братомъ
Пищитъ воробей‘,
Такъ изображаютъ бродяги въ передланной псн свою могилу.
Сибирское бродяжество заключаетъ въ себ вс элемента отдльной корпораціи. Одинаковыя условія жизни, одинаковые интересы, одинаковая цли и судьба создали изъ бродягъ довольно солидарную массу, которая иметъ свою общественную силу, свое общественное мнніе и извстныя общественныя условія. Сходство обстановки породило одинаковые нравы и воззрнія, правила и законы. Наконецъ внутренняя жизнь корпораціи потребовала и извстныхъ гарантій безопасности и своего уголовнаго кодекса. Бродяги, проходя постоянно по нскольку разъ съ востока на западъ Сибири, сталкиваясь и знакомясь, обмниваются наиболе интересующими ихъ извстіями, толкуютъ о своихъ длахъ и соображаютъ какъ направленіе пути, такъ и свои дальнйшія дйствія. Гд ловятъ, гд нтъ, гд безопасне пройдти, гд начальство легче судитъ, каково на заводахъ?— все это вопросы интересующіе бродягъ и имющіе важное для нихъ значеніе. Жизненный опытъ, выработанный бродяжескими поколніями далъ свои правила и доктрины, которымъ невольно подчиняется всякій выступившій на бродяжескую дорогу. Острогъ, въ которомъ перебываетъ каждый бродяга, еще боле сплочиваетъ членовъ бродяжества. Здсь бродяга натурализуется окончательно, т. е. признается достойнымъ принятія въ члены корпораціи. Здсь онъ посвящается во вс тайны корпораціи, роднится съ ней и пріучается жить ея интересами. Личная жизнь его начинаетъ зависть отъ жизни общественной, и онъ волнуется, печалится, радуется и живетъ общими длами корпораціи. Такъ слагается внутренняя жизнь бродяжеской общины.
Бродяжеская корпорація сильна своимъ единствомъ. Она создалась во имя крайней необходимости и потому даетъ извстныя гарантіи каждому изъ своихъ членовъ. Желая хотя сколько нибудь обезпечить свою безопасность, бродяги создали свое собственное гражданское общество, каждый членъ котораго обязанъ безпрекословно исполнять вс уставы этого общества. Общество иметъ право контролировать, судить и наказывать своего члена. Тамъ, гд представляется случай, бродяги всегда соединяются въ одно общество, это особенно легко замтить въ острог, здсь бродяги не смшиваются съ остальными арестантами, живутъ своей средой, имютъ свою особенную администрацію, т. е. старосту и писаря, свои сходки, свою кассу и майданъ. Во время бродяжества они также, при первой возможности, стараются соединиться въ отдльную общину. Такъ, когда въ нкоторыхъ деревняхъ томской губерніи, лежащихъ на рчк Сосновк, скопилось много бродягъ по работамъ крестьянъ, и проживающихъ милостыней, то они составили свое общество, выбрали своего голову и писаря. Это общество существовало на ряду съ крестьянскимъ. Если бродяга попадался въ какой нибудь вин, то надъ нимъ учреждался судъ и производилась расправа. Наказанія за провинности назначались очень суровыя и бывали примры, что виновному давали отъ 500 до 700 розогъ публично, при крестьянахъ. Тутъ у бродягъ съ крестьянствомъ установились чисто международныя отношенія.
Въ остальныхъ случаяхъ, хотя корпорація и въ разброд, но группируется, по мр надобности, для какого нибудь предпріятія. Бродягамъ невыгодно составлять разбойничьи шайки, но они соединяются часто, чтобы отомстить кому нибудь, напримръ, преслдующему ихъ засдателю. Одинъ священникъ разсказывалъ мн, что ему разъ случилось хать въ Омскъ. Была страшная распутица, на одномъ мосту его экипажъ завязъ, вытащить было трудно, пришлось остановиться. Вдругъ изъ-подъ мосту выскакиваютъ человкъ 40 бродягъ. Священникъ съ дьякономъ испугались, но бродяги спокойно объявили, что вовсе не намрены ихъ трогать, а дожидаются засдателя, котораго хотятъ сжечь, при чемъ указали костеръ, разложенный подъ мостомъ. Затмъ вытащили завязшій экипажъ священника и, получивъ небольшое подаяніе деньгами, отпустило его. Засдатель кстати былъ предупрежденъ, перехалъ въ другомъ мст черезъ рку и, такимъ образомъ, избавился отъ неминуемой опасности. Разумется, подобные случаи составляютъ весьма рдкое исключеніе въ жизни бродяжества, отличающейся по преимуществу мирнымъ характеромъ. Но за то бродяги крайне строго судятъ своего провинившагося товарища. Каждый членъ корпораціи не долженъ нарушать интересовъ своей среды, онъ обязанъ защищать своего собрата. Онъ не долженъ выдавать начальству, что знаетъ о. своихъ собратьяхъ, и не показывать на нихъ. Показанія бродягъ на крестьянъ, у которыхъ они имли пріютъ, также не одобряются. Вообще требуется строгое сохраненіе тайнъ корпораціи. Нарушеніе этихъ основныхъ законовъ бродяжеской корпораціи считается измною и жестоко наказывается. Точно также бродяги преслдуютъ воровство у своихъ, битье, увчье отбиваніе насильно женъ бродяжескихъ и любовницъ, особенно же караютъ за убійство своего брата. За послднее преступленіе иногда даже опредляютъ смертную казнь. Мн разсказывали про такой процессъ: шелъ парень со старикомъ, многіе бродяги встрчали ихъ и обгоняли. Только на одну ночевку парень приходитъ одинъ и въ стариковомъ плать. Случившемуся тутъ бродяг, который зналъ ихъ раньше, это показалось подозрительнымъ. Ночью онъ отправился назадъ въ тотъ балаганъ гд встртилъ послдній разъ парня съ старикомъ. Здсь онъ нашелъ кровь и, по ея слду, дошелъ до болота, куда былъ брошенъ трупъ старика. Вернувшись немедленно, онъ засталъ еще парня, и позвалъ его съ собою на мельницу въ знакомымъ бродягамъ. Пришедши туда, онъ сообщилъ о случившемся. Парень былъ задержанъ, а для удостовренія были посланы депутаты. Скоро они явились и подтвердили объ убійств. Преступникъ сознался, его связали и начался судъ. Прокуроромъ лвилея старикъ, бродяга, работавшій на мельниц. Онъ обратился къ собранію съ такою рчью: ‘что братцы, говорить, ежели онъ 17-ти лтъ такія убійства съ своимъ братомъ длаетъ, то что же посл-то изъ него будетъ! Онъ пожалуй перебьетъ еще десятки людей въ лсу, такъ что никто не узнаетъ. Можно ли посл этого и ходить намъ, коли свой же братъ убивать насъ станетъ!’ Отвтомъ было одобреніе.— ‘Это такъ, ужь чего больше!’ говорили бродяги.— ‘Ну, такъ дайте же мн его, я съ нимъ расправлюсь’, сказалъ старикъ. Вс согласились. Тогда бродяга, взявшій на себя исполненіе приговора, веллъ вести за собой арестанта.— ‘Ну, иди, братъ, расправа съ тобой будетъ коротка!’ промолвилъ исполнитель. Парень чувствовалъ, что его ожидаетъ недоброе.— ‘Дяденька, позвольте хоть трубочку въ послдній разъ покурить’, сказалъ онъ. Бродяги разсмялись этому хладнокровію, дали ему покурить и затмъ повели въ лсъ. Здсь старикъ снялъ ремень съ кольцомъ съ бродня, сдлалъ Петлю, приказалъ нагнуть березу, закрпилъ ее. И черезъ нсколько минутъ преступникъ вислъ.
Часто бродяги пускаются въ розыски за преступниками верстъ за 100, за 200 и боле. Такъ недавно отыскивали какого-то Омуля кривого, который, вмст съ любовницею, убивалъ бродягъ. Встрчая денежнаго спутника-бродягу, Омуль приглашалъ его идти съ собою. Въ пустынномъ мст онъ на спутника накидывалъ петлю, а любовница била его обухомъ топора. Наконецъ ихъ схватили бродяги. Омуль однако при начал суда вырвался и бжалъ, бросивъ даже платье, а любовница его была повшена. Долго бродяги отыскивали его по большимъ дорогамъ, но не нашли. Каждаго проходившаго бродягу спрашивали, не видалъ ли Омули и сообщали ему примты преступника. Убійц однакоже не всегда въ наказаніе опредляется смерть, но его наказываютъ розгами и палками такъ жестоко, что неминуемымъ слдствіемъ наказанія все таки почти всегда бываетъ смерть. Въ томской губерніи одинъ бродяга убилъ любовницу. Товарищи увидали его въ шубейк, снятой съ убитой. Начали его допрашивать, наконецъ дознались. Убійца въ то время былъ въ бан въ одной деревн. Его стали счь, заскли до полусмерти и бросили въ бан, а сами ушли. Высченный скоро умеръ.
‘Ночевали мы въ одной бан’, разсказывалъ мн одинъ бглый, только приходитъ къ намъ бродяга чухна и расположился тутъ же. Ему дали мсто. Поздно ночью явились другіе постители. Зажгли огня. Пришелъ бродяга съ любовницей.— ‘Надо посмотрть, нтъ ли знакомыхъ’! сказала женщина, и начала открывать спящихъ. Чухна старался плотне закрываться. Это возбудило ея любопытство.— ‘Э, да это мой женихъ’! сказала она. Дло въ томъ, что чухна съ товарищами бродягами насколько дней тому назадъ напали на нее, когда она оставалась въ лсу одна, и произвели насиліе. Чухна, испугавшись теперь отвтственности, пустился бжать. Его нагнали бродяги, и любовникъ оскорбленной женщины попросилъ бродягъ расправиться съ чухной своимъ судомъ. Вырзали таволожекъ, разложили виновнаго около бани и выдрали’.
Преслдованіе бродягъ, совершившихъ преступленіе противъ своихъ, не прекращается и въ острог. Напротивъ, такіе бродяги больше всего опасаются суда въ острог,— здсь корпорація въ боле полномъ состав. При мн, въ острог раскрыли слдующій случай: судились трое бродягъ, взятые властями за убійство. Сидя въ острог, они объявили товарищамъ, что судятся за убійство коробейника и его товарища.! Но бродяги узнали положительно, что при слдствіи представлены котомки и котелки убитыхъ, оказалось, что они убили своихъ же бродягъ. Тогда надъ однимъ изъ главныхъ виновниковъ учинили судъ и избили его жестоко. Онъ не смлъ идти даже жаловаться. Подобные процессы въ острог часты. Такъ бродяги для собственной безопасности создали себ самосудъ и свой уголовный кодексъ.
Половину жизни бродяги проводятъ въ пол и называютъ себя ^полевыми дворянами’. Половина жизни проходитъ въ острог, который даетъ имъ одинаковость положенія, общіе нравы и сближаетъ ихъ. Ихъ конецъ — заводы или смерть въ лсу — тождественны. Все это скрпляетъ этихъ людей и возбуждаетъ сочувствіе другъ къ другу. Прожившія поколнія бродягъ имютъ свою исторію, передаваемую въ устныхъ разсказахъ. Часто приходится слышать разсказы объ одномъ и томъ же знаменитомъ лиц изъ разныхъ устъ, варьируемые и изукрашенные вымыслами. Это бродяжескіе мифы. Бродяжеская корпорація, какъ всякая корпорація, выработала свои типы и идеалы. Всякій бродяга въ душ желаетъ достигнуть бродяжескаго идеала — героя. Отличительные признаки такого героя: неустрашимость въ опасностяхъ, смлость въ похожденіяхъ, хитрость для того, чтобы провести преслдователей, онъ долженъ быть отличный воръ, деньги у него не должны переводиться, онъ долженъ кутить и вести ожесточенную борьбу съ властями, и крестьянствомъ. Когда-то у бродягъ велась безпощадная борьба съ крестьянствомъ, и въ разсказахъ сохранились до сихъ поръ нкоторые эпизоды изъ нея, имющіе сказочный характеръ. Мы приведемъ одинъ изъ мифовъ боле выдающійся,— какъ наказанъ былъ крестьянинъ, промышлявшій убійствомъ бродягъ. Крестьянина звали Заворота и жилъ онъ въ енисейской губерніи въ деревн Кольцовой, назаровской волости, ачинскаго округа. Онъ выслживалъ денежныхъ бродягъ, принималъ ихъ у себя въ изб, угощалъ, потомъ нагонялъ и убивалъ въ лсу, обирая ихъ до нитки. Состояніе его было громадное, бродяги его боялись. Но вотъ разъ шелъ съ каторги мальчишка бродяга, которому и суждено было стать героемъ. Узнавши о Заворот, онъ запасся деньгами, пріодлся и, пригласивъ товарища бродягу, отправился къ Заворот, а остальныхъ спутниковъ оставилъ за деревней. Пришедши, онъ началъ требовать водки, кушаній и за все щедро платить, показывая нарочно передъ Заворотой, что у него есть деньги. Наконецъ онъ прощается.— Куда вы, батюшка, пойдете? спрашиваетъ Заворота.— Туда-то, отвчаетъ бродяга, указывая откровенно настоящее направленіе. Онъ соединяется съ товарищами и вс они отправляются въ дальнйшую дорогу, Будущій герой объясняетъ, что онъ разжегъ Завороту на погоню и намренъ проучить его. Не усплъ онъ этого сказать, какъ изъ-за кустовъ показался Заворота, верхомъ на лошади и съ винтовкой.— Эй, варнаки, стой! становитесь вс подъ одну пулю! крикнулъ онъ и положилъ винтовку между ушей лошади. Бродяги остановились. Заворота спустилъ куровъ, осчка, еще — тоже самое, еще — и опять тоже. На полк у него вмсто пороху очутилась вода. Бродяга — герой, постившій его, улыбнулся. Винтовка была заговорена Затмъ лошадь у Завороты начала кружиться. Тогда бродяги подошли и сняли Завороту съ лошади, вокругъ пояса нашли опоясанные два мшка для добычи. Предводитель бродягъ приказалъ изрубить бродяжескаго убійцу и куски его сложить въ мшки, привязавъ ихъ въ лошади. Другой варіантъ этого разсказа говоритъ, что герой бродяга предварительно спрашивалъ мужика Завороту, сколько онъ душъ погубилъ? Тотъ отвчалъ, что 90.— Много! сказалъ бродяга, я не хочу твоихъ грховъ на душу брать и приказалъ его высчь. Его такъ жестоко наказывали, что, возвратившись домой, онъ слегъ, три дня былъ при смерти, три раза оживалъ и, наконецъ, умеръ. Есть подобный же разсказъ о томъ, какъ какому-то крестьянину въ наказаніе за убійство 60-ти бродягъ, бродяги перерзали поджилки.
Этими разсказами характеризуется та ожесточенная борьба и кровавая вражда, которыя существовали между бродягой и его преслдователемъ. Они служатъ какъ бы утшеніемъ бродягамъ, что и ихъ смерть не остается безнаказанною. Вотъ разсказъ, подтверждающій это предположеніе. Въ одной деревн жилъ мужикъ, который билъ и обиралъ бродягъ, но подъ конецъ жизни бросилъ свои злодйства и раскаялся. Къ такому раскаянію его побудило слдующее приключеніе. Разъ къ нему пришло нсколько бродягъ, иные были съ деньгами. Онъ пріютилъ ихъ и когда они ушли, отправился за ними въ погоню. Въ лсу онъ нашелъ всхъ ихъ спящими одинъ подл другого въ одной линіи. Выстрливъ вдоль, онъ убилъ шесть человкъ, а 7-й побжалъ. (Убійство одной пулей многихъ часто фигурируетъ въ бродяжескихъ разсказахъ). Тогда крестьянинъ догналъ бжавшаго и убилъ его прикладомъ. Обобравъ деньги у убитыхъ, убійца прислъ отдохнуть на сломленное дерево. Только видитъ, прилетла птичка и начала клевать песокъ. Убійц тоже захотлось попробовать его, повши, онъ нашелъ его сладкимъ. Тогда его объялъ страхъ и онъ пустился домой. Ночью къ нему явились убитые, требуя похоронъ. Чуть свтъ похалъ Онъ на мсто, гд перебилъ бродягъ, на колняхъ у труповъ сталъ молить о прощеніи, перецловалъ всхъ ихъ и предалъ земл. Съ тхъ поръ онъ не могъ ничего сть, не съвши предварительно горсти земли. Это было наказаніемъ- свыше. Съ той поры онъ не пропускалъ ни одного бродягу, не накормивъ его до сыта.
Кром старыхъ героевъ, у бродягъ Много есть и новыхъ, напримръ Свтловъ, Ландовъ, Травинъ и другіе. Ихъ жизнь, полная авантюризма, опасности и борьбы, выдвигаетъ энергичныя и сильныя натуры. Каждый бродяга, можно сказать, до извстной степени герой, перенесшій десятки опасностей, десятки разъ жертвовавшій своею жизнью и десятки разъ выходившій побдоносно изъ борьбы. Поэтому, въ острожномъ мір, между бродягами замтна гордость, и они считаютъ себя выше и опытне остального мелкоплавающаго арестантства.
Ихъ герои воплощаются въ самостоятельной бродяжеской поэзіи, гд воспваются разныя приключенія героевъ, ихъ побги и т. п. Псни бродяжескія на половину острожныя, потому что судьба бродягъ постоянно связана съ острогомъ. Въ однихъ псняхъ воспвается гулянье по полямъ, по городамъ и лсамъ, пріюты по банямъ и вообще бродяжеская жизнь, въ другихъ похожденія бродягъ-героевъ, какъ напр. Ланцова. Въ этихъ псняхъ всегда звучитъ грустная и нжная нота ссыльнаго, чувствующаго въ Сибири свое одиночество.
Мы имли уже случай замтить, что бродяжество везд и во всемъ иметъ свой особыя убжденія, на все оно смотритъ съ своей особой, оригинальной точки зрнія. Съ этой же точки оно взираетъ на любовь, или, какъ называютъ ее сами бродяги, на ‘бродяжескій бракъ’.
Бродяжескій романъ разыгрывается какъ во время странствій, такъ равно и въ стнахъ острога, семейная жизнь течетъ на поляхъ, испытывая вс превратности и мытарства бродяжества.
Бродяга, какъ человкъ одинокій, особенно склоненъ къ любви и расположенъ ко всякой интриг. Бродяги любятъ увлекать любезныхъ съ собой въ бродяжество, въ сибирской семь всегда много недовольныхъ, которыя готовы уйти, съ кмъ угодно и куда угодно — лишь бы только уйти. Жизнь женщины въ крестьянской семь, по большей части, непривлекательна: мужъ-деспотъ, часто пьяница, свекры и свекрови задаютъ жизнь, постоянные побои постоянная брань, тяжелый трудъ — вотъ ея всегдашняя обстановка. Рдкій мужъ въ Сибири не бьетъ свою жену, при пьянств мужей главный трудъ и поддержаніе семьи иногда ложится на женщину, развратъ въ деревняхъ также очень развитъ, въ этомъ разврат, конечно, боле власти и свободы выпадаетъ на долю мужчины, каковъ бы ни былъ мужъ, жена обязана его* любить, мужъ часто заставляетъ жену угождать своимъ любовницамъ. Но если сама женщина дозволитъ себ такого рода свободныя отношенія, ее ожидаютъ жестокія испытанія. Въ сибирскихъ семьяхъ, вроятно, поэтому такъ часты отравленія мужей женами. При такой стснительной обстановк понятно желаніе крестьянки бжать изъ семьи. А тутъ для подмоги является удалой парень-бродяга, смазливый собой, любезный и ласковый, съ деньгами, добытыми на большой дорог, онъ увивается за женщиной, увлекаетъ ее, она бросаетъ грубаго мужа и семью, и идетъ за удалымъ добрымъ молодцомъ’ въ бродяжество. И много такихъ драмъ разыгрывается въ сибирской крестьянской семь. Бываетъ, что женщина, вскор обманутая бродягой, снова является къ мужу и къ семь, но часто потокъ бродяжества совершенно поглощаетъ ее, и она изчезаетъ навсегда, сживаясь совершенно съ бгло-арестантской средой. Часто связь, крестьянки съ бродягой бываетъ очень прочна И не разрывается, не смотря ни на какое наказаніе, къ которому присуждается ея милый,— бродяжество ихъ снова соединяетъ. Мн указывали на одну женщину, сибирскую крестьянку, которая пошла за бродягой, попала съ нимъ въ острогъ и судилась. Ее отправили къ мужу, а бродягу на заводы. Скоро онъ бжалъ, явился снова къ любовниц, и они опять отправились бродяжить, и снова были пойманы. Четыре раза жена отсылалась къ мужу, а бродяга на заводы, и все-таки онъ снова приходилъ за нею и уводилъ ее. Бгство очень обыкновенно у сибирскихъ женщинъ, одинъ бродяга разсказывалъ мн, какъ онъ встртилъ около деревни двочку лтъ одинадцати, которая упрашивала его взять ее съ собою бродяжить.
Жизнь въ бродяжеств для женщины далеко небезопасна, она часто служитъ предметомъ спора между бродягами, изъ-за нея идетъ ожесточенная борьба, желая воспользоваться ею, иногда даже убиваютъ ея любовника. ‘Насъ было двое бродягъ’, говорилъ мн одинъ бглый, ‘мы встртили каторжнаго съ любовницей съ завода и поселенца-бродягу съ сибирячкой. Во время пути каторжный началъ подтрунивать надъ поселенцемъ, говоря намъ: ‘эй, холостежь, отбейте-ка отъ этого сибирячку-то!’ Поселенецъ началъ трусить. ‘На другой день, чуть свтъ онъ убрался тихонько съ своей бабой и сдлалъ верстъ 40. Мы скоро, однако, встртили ихъ опять на берегу рчки, онъ удилъ рыбу. Завидя насъ, онъ собрала удочки и снова пошелъ щелкать въ лсъ, въ сторону. Такъ перепугались они!’ Женщины-бродяги часто, чтобы скрыться, одваются въ мужское платье. Кром опасности подвергнуться насилію и перейдти въ руки другого бродяги, женщина должна нести вс трудности бродяжеской дороги, которымъ подвергается ея закаленный любовникъ. Давъ тяжелъ этотъ путь, и что должна вынести во время странствій съ бродягою женщина, я приведу два разсказа.
Бродяга Абрамовъ разъ остановился у крестьянки, мужъ которой былъ на пріискахъ. Они слюбились, но пріхалъ мужъ, и Абрамовъ долженъ былъ уходить. Когда отошелъ онъ нсколько десятковъ верстъ отъ деревни, его нагнала любовница, хавшая на телг продавать горшки на базаръ въ какое-то село. Встрча была радостная. Абрамовъ уговорилъ ее идти бродяжить. Затмъ онъ тутъ же перебилъ горшки, и на лошади они отправились въ Иркутскъ, гд телгу съ лошадью продали. Пшкомъ уже они пошли къ Якутску и зашли въ глухую волость. Здсь они познакомились съ писаремъ и просили его настрочить имъ билетъ. Писарь согласился, взялъ 25 рублей, но смастерилъ билетъ самаго плохого достоинства. Писарь имлъ въ виду сбыть бродягъ такъ, чтобы они никогда не могли сдлать на него показаній въ случа поимки. Такъ какъ бродяги спрашивали дорогу на какую-то деревню, то онъ съ старостой и указалъ имъ путь тайгой. Имъ сказали, чтобы они шли дня два, три лсомъ, въ извстномъ направленіи, и непремнно выйдутъ, куда нужно. Абрамовъ съ любовницей пошли, запасшись полупудомъ хлба. Дня четыре они шли непроходимой тайгой, пробираясь тропинками, попадались только пустыя звроловныя избушки и ловушки на звря. Все было диво и пустынно, ихъ окружали трущобы и высокія ели, не было ни малйшаго признака жилья. Прошли они пять дней, на шестой хлбъ весь вышелъ-тогда имъ стало ясно, что они или заплутались, или ихъ послами на врную гибель. Пришлось питаться чмъ попало, они стали сть ягоды, грибы, дувъ, колбу, но такая пища только разслабляла организмъ. Оставалось для спасенія воротиться — это былъ девятый день ихъ выхода. И вотъ они, по старымъ тропинкамъ, ршились выбираться назадъ. Проплутавъ дня два, питаясь травой и ягодами, они стали терять свои силы, они не могли уже сть ни колбы, ни луку. Кое-какъ протащились еще день, другой, обнаружились боли въ жийот, женщина совсмъ ослабла и не могла идти дале. Абрамовъ долго думалъ, что длать, наконецъ предложилъ любовниц остаться покуда, а самому идти до деревни и потомъ съ хлбомъ явиться за ней. Женщина боялась, что бродяга ее броситъ, но онъ снялъ съ себя образъ, ‘родительское благословеніе’, поклялся передъ нимъ, что воротится и повсилъ его надъ больной. Избушку онъ заперъ запорами, ставни приперъ крпко, чтобы незабрался зврь и пошелъ шагать. Протащившись дня два, все также питаясь, онъ и самъ не могъ идти и слегъ около одной избушки. Животъ боллъ, силы совершенно истощились, на него напало отчаяніе — приходилось умирать. Но, полежавъ, онъ увидлъ бруснику, сталъ сть ее и почувствовалъ себя легче, набравши шапку этихъ ягодъ, онъ опять пошелъ и добрался до деревни. Первымъ дломъ, войдя въ какую-то избу, онъ сълъ цлую ковригу хлба, затмъ пошелъ къ одному поселенцу и разсказалъ о случившемся. Тотъ принялъ въ немъ участіе, и немедленно снарядилъ телгу. Пріхавъ, Абрамовъ нашелъ женщину съ пною у рта, она ничего не говорила и не слышала. Абрамовъ влилъ ей молока въ ротъ и она очувствовалась. Повши, они прибыли въ деревню. Поселенецъ предъявилъ на сходк жалобу на писаря съ головою. Сходъ ршилъ вмсто удовлетворенія — угостить ихъ хорошенько, и вс выпили здорово. Скоро однако Абрамовъ бросилъ свою любовницу. Эти покиданья очень часты у бродягъ. ‘Попавшись, за бабу отвчать придется’, говорилъ Абрамовъ.
Про другое странствіе съ женщиной мн разсказывалъ каторжный. Калина былъ каторжный перваго разряда, на завод онъ сошелся съ женщиной, тоже каторжной, убилъ ея мужа и бжалъ съ ней. Оба они имли деньги. Женщина взяла съ собой нсколько платьевъ, блье, шали и т. п. Калина тоже былъ одтъ щегольски, въ хорошей однорядк, въ смазныхъ сапогахъ, плисовыхъ шароварахъ, мерлушьей шапк и тулуп. Это была молодая и красивая бродяжеская пара. Счастливо миновали они Забайкалье, обошли Байкалъ и явились въ село К*. Калина оставилъ бабу на улиц, а самъ зашелъ въ кабакъ купить вина. Выходя онъ встртилъ писаря.— Кто ты такой? спросилъ писарь.— Разв ты не видишь кто? отвчалъ Калина, не разъ бывавшій въ бродяжеств и человкъ не трусливый.— Гд твой видъ? спросилъ писарь.— Подите возьмите въ Кор, я тамъ его оставилъ.— А чья это баба? продолжалъ разспрашивать писарь.— Не знаю.— Ты чья, матушка? спросилъ писарь.— А вотъ съ нимъ иду, отвчала та.— Такъ это твоя баба? продолжалъ писарь.— Видно моя, коли больше ничья! Писарь немедленно потянулъ бродягъ на сходку. Ршили ихъ забрать. Начали допрашивать, гд украли женскія платья и т. п., такъ какъ богатыхъ бродягъ мудрено встртить. Калина урезонивалъ, онъ предлагалъ примрять вс платья на его любовницу и тмъ убдиться, что они не крадены. Но его не слушали. Тогда Калина предложилъ вина на компанію. Но вина было мало, за свободу у нихъ потребовали 3 рубля денегъ, да платье женское, да котелокъ, да шаль одну и пр. Баба ршилась все отдать только бы отпустили. Давши выкупъ Калина не ршился ночевать въ этой деревн, а отправился съ любовницей въ лсъ, гд и расположились они въ балаган. Утомленный онъ тотчасъ же заснулъ. Ночью его растолкала любовница. Къ балагану кто-то подъхалъ. Это были два верховые съ винтовками. ‘Ну, выходи, варнаки’, закричали они. Калина выскочилъ. ‘Становись, сейчасъ расправа будетъ! снимай что есть на теб! Подай котомку!’ Калина увидлъ въ пріхавшихъ сына писаря и сельскаго старосту, которые явились обобрать и убить ихъ, чтобы они не донесли посл на общество. Приказъ снять платье — показывалъ, что они не хотятъ его окровянить. Нечего длать, Калина все снялъ съ себя. ‘Становись въ уголъ!’ приказали ему. Сталъ. Приказали раздться баб. Калина сталъ подходить къ ней.— Не подходи! кричалъ верховой и снявши винтовку прицлился ему въ голову, курокъ былъ спущенъ, но произошла осчка, ночь была морозная. Тогда Калина схватилъ за рукавъ тулупъ и безъ рубахи и сапогъ пустился въ поле. Онъ пробжалъ верстъ шесть, одна нога его обморозилась. Онъ принужденъ былъ возвратиться въ деревню, гд нашелъ и свою бабу. Мужики не смли ее тронуть, боясь, что спасшійся Калина донесетъ на нихъ. Калину однако снова позвали на сходъ. Мннія раздлялись. Вс, впрочемъ, видли, что и отпустить бродягъ опасно, да и представить нельзя, такъ какъ они донесутъ о происшествіи въ лсу. Калина увидлъ, что ему угрожаетъ новая опасность. Онъ начинаетъ весьма убдительно уврять, что доносить ему незачмъ, такъ какъ и самъ онъ пробирается тайкомъ, а второе — деревня не можетъ отвчать за нападеніе на него, дло было въ лсу, и онъ не можетъ указать, кто именно на него нападалъ. Крестьяне, наконецъ, отпустили его, и онъ поплелся съ бабой дале.
Можно себ представить, каково положеніе женщины-бродяги во время беременности. Часто приходится мучаться родами гд нибудь въ балаган, подъ кустомъ, потомъ, тащатъ съ собой грудного малютку. Случается, что бродяжка-мать идетъ даже съ нсколькими дтьми. Одинъ мн извстный бродяга прошель всю Сибирь съ женой и съ дтьми. Но въ большинств случаевъ бродяги-женщины тяготится дтьми и раздаютъ ихъ по деревнямъ. Женщина, уходившая съ каторжнымъ четыре раза отъ мужа, о которой я уже говорилъ, продавала дтей въ крестьянскія семейства по 8 рублей. Многіе приносятъ дтей и въ остроги, гд судьба ихъ конечно, незавидна.
Любовь бродягъ продолжается и въ острог, когда они попадаются съ женщинами. Здсь же часто начинается и новая любовь, финалъ которой долженъ быть въ партіи и бродяжеств. Въ каждомъ острог можно видть, какъ приткнувшись къ ршеткамъ, сидятъ арестанты, тоскливо поглядывая на окна женскаго отдленіи. Несмотря на острожную дисциплину, знакомства быстро завязываются, а затмъ является и любовь. Любовь острожная — любовь платоническая. Взгляды, воздушные поцлуи, разговоръ черезъ загородки и стны, изрдка встрчи въ корридорахь — вотъ все, чего можетъ достичь пылкій и влюбленный, конечно, между развратомъ, порождаемымъ тюрьмами, бываютъ въ острог и глубокія привязанности, въ которыхъ нельзя отрицать чувства самоотверженія. Я самъ былъ свидтелемъ такой привязанности. Грузинъ, уведшій съ каторги двушку нмку, былъ взятъ съ нею въ бродяжеств. Сидя въ острог, онъ показался на чужое имя, на Кавказъ, желая продлить время за справками и жить вмст съ своей любезной. Узнавши, куда его присудятъ, онъ самъ разсчитывалъ перемнить показаніе и все-таки уйдти въ каторгу за любовницей. Но приходятъ справки, и къ удивленію его онъ признакъ за того, на кого показывался. Ршено было препроводить его на Кавказъ. Предчувствуя всю тяжесть разлуки, онъ ршился отпереться отъ прежняго показанія. Когда его вызвали для отправки, онъ объявилъ начальству острога, что онъ обманулъ слдствіе, что, въ сущности, онъ вчный каторжный, а потому проситъ не посылать его на Кавказъ, а судить, какъ слдуетъ. Впереди были плети и жестокое заключеніе въ цпяхъ, но онъ ршился все перенести лишь бы не разставаться съ любимой женщиной. Кончилось однако тмъ, что его отправили, для предупрежденія же побга, закованнымъ ручные и ножные кандалы, а нмка осталась въ острог и показалась на поселенье.
Насколько платонична любовь бродяги въ острог, настолько же она разнузданна въ бродяжеств и, иногда, даже доходитъ до зврства. Часто совершаются бродягами самыя наглыя и дерзкія покушенія на женщинъ и ихъ умыканія. На крестьянокъ бродяги иногда нападаютъ на пашняхъ и, угрожая ножомъ, заставляютъ идти съ собою. Иногда женщина длается жертвою нсколькихъ человкъ. Иногда же, опасаясь съ ея стороны доноса, посл насилованія, ее убиваютъ.
Разскажу одинъ случай. Бродяга Абрамовъ шелъ съ молодымъ товарищемъ по енисейской губерніи. Прійдя въ одну деревню, они узнали, что передъ ихъ приходомъ изчезла женщина съ пашни. Ждали засдателя и приготовлялись къ облав. Крестьяне посовтовали Абрамову съ товарищемъ лучше убираться и указали путь за болотами, гд они могли но время тревоги скрыться. Бродяги пошли. Пройдя верстъ 12, они услышали стонъ въ кустахъ. Молодой бродяга пошелъ въ лсъ, и скоро выбжалъ оттуда блдный и дрожащій. Тамъ онъ увидлъ голую женщину, повшенную за косы на дерево, все ея тло было искусано комарами и оводами, она распухла, на губахъ была пна, она была безъ чувствъ, но еще жива. Бродяги сняли ее съ дерева, привели въ чувство, и снесли въ одну избушку на дорог, а сами дали знать въ деревню. Женщина разсказала, это ее увелъ бродяга съ пашни, подъ угрозою убить. Она по невол пошла за нимъ. Пройдя нсколько верстъ, съ ними встртился другой бродяга знакомый первому. Пришелецъ также началъ волочиться за бабой, которая стала сопротивляться. Первый бродяга горько выговариваетъ товарищу.— Разв я не товарищъ теб, будемъ съ бабой жить! оба, отвчалъ второй.— Коли она не хочетъ съ тобой жить, возразилъ первый.— А если такъ, пусть же она никому не достается,— повсимъ ее! Недолго раздумывалъ первый, видно, привязанность въ товарищу была велика, несчастную женщину раздли до-нага, привязали за косы, и повсили.
Бда женщин, если ей приходится хать одной по полю. Встртившіеся бродяги постараются непремнно захватить ее. Такъ, недавно, около одной деревни бродяга хотлъ схватить 14-лтнюю двочку, хавшую по дорог, но лошадь понесла и двушка спаслась. Крестьяне нагнали бродягу, и сильно его побили. Насилія противъ женщинъ ожесточаютъ крестьянъ, и они расправляются съ пойманными бродягами самымъ жестокимъ образомъ. Въ одной деревн въ томской губерніи, за насиліе надъ бабами на пашняхъ, крестьяне убили на одной недл семь человкъ бродягъ.
Какъ ни привыкаетъ бродяга къ вчному шатанію, онъ все-таки ощущаетъ потребность въ пристанищ. Ему хочется пріостановиться, хоть на время отдохнуть, пожить осдло, обществомъ, и забыть свою собачью полевую жизнь. Хотя у бродяги и нтъ юридически-признаннаго такого убжища, но онъ самъ его создалъ въ острог. Это его гавань, куда онъ пристаетъ для отдыхаютъ бродяжескихъ треволненій. Это альфа и омега его жизни, отсюда онъ уходитъ, здсь же завершается его странствіе. Застигнутый зимой или горькой нуждой, онъ идетъ въ острогъ, и только здсь находитъ немного отдыха и спокойствія. Бродяга называетъ острогъ ‘Родительскимъ домомъ’, потому что у него нтъ другого дома и крова. Бродяга сроднился съ острогомъ и дружески называетъ его ‘дядей’. Приходя сюда, онъ попадаетъ въ среду такихъ же бродягъ, здсь онъ равноправный господинъ, а не парій, здсь онъ установляетъ свои обычаи, правила, нравы, держится своихъ привычекъ и наклонностей, живетъ, какъ вздумаетъ. Здсь онъ перебываетъ 10, 20 разъ въ свою жизнь во время бговъ, проведетъ пол-жизни въ его стнахъ, и дальше ихъ все-таки не выберется, какъ ни бьется. Острогъ, такимъ образомъ, длается его отечествомъ, а онъ вчнымъ гражданиномъ его.
Сибирскіе остроги имютъ именно такое значеніе для бродяги. Они знакомы ему во всхъ подробностяхъ, со всми мелочами и особенностями быта. Бродяги всегда знаютъ положеніе остроговъ, измненія въ управленіи и порядкахъ ихъ, и живо этимъ интересуются. Входя въ остроги, они находятъ здсь многочисленное общество изъ своей корпораціи, встрчаютъ своихъ знакомыхъ и друзей по бродяжеской жизни, многими изъ нихъ они интересуются, какъ знаменитостями, и встрчаютъ здсь этихъ популярныхъ героевъ.— гордость и цвтъ бродяжества. Большая часть населенія въ сибирскихъ острогахъ — бродяги, и они составляютъ здсь наиболе прочный и окультивированный элементъ. Они не сходятся съ крестьянами и поселенцами, и основали здсь свою общину и администрацію. Въ острогахъ всегда встрчаются дв общины: одна крестьянская, а другая бродяжеская. Каждая изъ нихъ особо живетъ, особо управляется, иметъ своего старосту, своего писаря и даже иногда два особые майдана или острожныя лавочки. Это обособленіе въ арестанств бродягъ отъ крестьянъ (съ поселенцами и мщанами) объясняется особыми нравами и особыми интересами бродягъ, а потому и иными общественными нуждами. Бродяги подвергаются тлеснымъ наказаніямъ и платятъ подать палачу, а также имютъ, и другіе темные расходы (крестьяне же и мщане изъяты отъ этого). Бродяга въ острог платитъ своего рода подать въ свою артель, такъ, въ томъ острог, который я зналъ, платилось бродягами 30 к. съ человка (Поселенцы платятъ 75 к., крестьяне и мщане 1 р. 50 к., также въ свою артель. (Бродяжеская община иметъ свои сходки, но на выборы, какъ и на ршеніе длъ, вліяютъ наиболе опытные бродяги, большею частію каторжные, они диктаторствуютъ надъ остальными, боле умренными и боле смирными своими товарищами, главное потому, что они энергичне прочихъ и нагле. Въ ссорахъ они не затрудняются погрозить и ножомъ. При выбор главныхъ должностныхъ лицъ, старосты и писаря, употребляются подкупы и угрозы. Староста иметъ большое значеніе, онъ собираетъ деньги, хранитъ ихъ и расходуетъ, получаетъ подаяніе, наряжаетъ на работы въ острог, установляетъ очередь и выполняетъ должность полицейскаго. Сколько мн приходилось слышать, выбранныя лица почти всегда растрачиваютъ артельныя деньги. Къ такому безцеремонному обращенію съ общественной кассой острожное общество привыкло, и не особенно имъ возмущается. Въ острожной сред существуетъ свое оригинальное воззрніе на выборную власть. Только тотъ можетъ разсчитывать быть выбраннымъ, кто получилъ репутацію расторопнаго удальца, сорви-головы, продувного и хитраго, но особенно кто задобрилъ многихъ деньгами, угощеньемъ и общаніями. На нравственныя качества выбираемаго лица вовсе не обращается вниманія, требуется только, чтобы воровство не переходило извстныхъ границъ. Часто бываетъ достаточно такого соображенія: ‘онъ старый каторжный, говорятъ бродяги, да и прогорлъ, пусть поправится, выберемъ его!’ — и выбираютъ. Дйствительно, лишь только бродяга попалъ въ старосты, онъ сейчасъ же начинаетъ поправляться, заводитъ любовницу между острожными женщинами, щеголяетъ и кутитъ на пропалую. Случается, что онъ слишкомъ запускаетъ лапу въ артельную сумму. Тогда его усчитываютъ на сход, поругаютъ, побьютъ и смнятъ. Но и новый дйствуетъ не лучше, И мняютъ ихъ почти каждый мсяцъ.
Судъ надъ провинившимися бродягами совершается также приговоромъ всей общины. Такихъ приговоровъ бродяги боятся, я только это накладываетъ на нихъ узду. Бродяга, какъ гражданинъ острога, долженъ ставить интересы общины выше всего, онъ обязанъ блюсти острожные тайны, не подкапываться и не доносить на своихъ товарищей, не открывать ихъ псевдонимы, а также ране совершенныя преступленія. Доносъ и шпіонство особенно преслдуются общиною. Я говорилъ о суд бродяжескомъ въ пол, въ острог онъ еще лучше организованъ. Предъ бродяжескою общиною здсь отвчаютъ не только за то, что сдлано въ острог, но и за т преступленія противъ бродяжества, которыя совершены были въ под и вн острога. Мн передано нсколько случаевъ суда я расправы въ острог, и я приведу здсь нкоторые изъ нихъ, боле характеристичные.
Бродяги завели сношенія съ однимъ полицейскимъ канцелярскимъ чиновникомъ, имвшимъ вліяніе на отправку. Смотря по важности дла, ему платилась извстная дань. Этотъ чиновникъ былъ истиннымъ благодтелемъ бродягъ. Онъ бралъ съ нихъ деньги — это правда, но его поступки съ ними были довольно гуманны. Случилось, что одинъ изъ бродягъ, сговорившись съ другимъ, дожидаясь отправки, послалъ отъ себя и отъ своего товарища чиновнику рубль. Чрезъ нсколько дней, оставшись чмъ-то недоволенъ на чиновника, бродяга отправилъ ему записку съ упрекомъ, что ‘деньги, молъ, берете, а дла не длаете’ и потребовалъ рубль назадъ. Чиновникъ возвратилъ этотъ рубль и объявилъ, что боле не станетъ имть никакихъ длъ съ бродягами. Послдніе встревожились, и тотчасъ же призвали на судъ своихъ виновныхъ товарищей. Состоялся приговоръ: высчь подсудимыхъ, что и было исполнено.
Особенно сильно, какъ я говорилъ, преслдуется шпіонство и, нердко) шпіонъ платится жизнію. Въ одномъ острог былъ такой случай. Шла въ немъ перестройка, поправляли ретирады. Арестанты воспользовались этимъ случаемъ и проложили въ стн лазейку на женскую половину. Все это, разумется, длалось съ большими предосторожностями и удалось вполн. Только столяръ изъ арестантовъ, завдывавшій работами, донесъ объ этомъ смотрителю острога. Каторга и бродяги возмутились доносомъ. Потолки одной части четыреугольнаго зданія острога были разобраны, и столяру пришлось работать на самой вышин надъ образовавшейся, такимъ образомъ, ямой въ нсколько сажень глубины. Было ршено свергнуть его въ пропасть съ этой импровизированной тарпейской скалы. Осужденный былъ столкнутъ, онъ полетлъ стремглавъ и, конечно, разбился бы въ прахъ, ежели бы его не схватили случившіеся внизу люди. Приговоренный спасся, а судьямъ, конечно, досталось. За доносы вообще такъ достается, что посл одной потасовки вгоняютъ въ чахотку, разбиваютъ грудь и увчатъ. Въ острог есть наказаніе — встряска, которая не длаетъ знаковъ, но для субъекта губительна и иногда смертельна, она состоитъ въ томъ, что нсколько десятковъ рукъ берутъ какого нибудь шпіона-арестанта и такъ начинаютъ встряхивать, что у того перевертываются вс внутренности. Острожная община вообще иметъ свой оригинальный взглядъ на проступки своихъ членовъ. Главнымъ образомъ она требуетъ врности своей корпораціи и арестанству, а въ остальномъ — длай, что хочешь. Всякое нарушеніе тюремнаго устава дозволительно, только не во вредъ общины. Бги, надувай начальство, воруй казенныя вещи, длай деньги, паспорты — общин до этого нтъ дла. Даже покражи у своихъ преслдуются только тогда, когда воръ пойманъ, что тутъ рдко бываетъ, и обыкновенно за это вступается только хозяинъ вещи, община же рдко вмшивается’ Въ острог каждый, не стсняясь, предается своимъ наклонностямъ и упражняется въ своей профессіи. Кто производитъ блинки (фальшивые бумажки), кто монеты, кто поддлываетъ печати, кто продаетъ вино, кто занимается ремесломъ, а кто и ровно ничего не длаетъ. Даровой хлбъ и отсутствіе заботы особенно благопріятны привычному бродяжескому far niente. Въ острог бродяга отдыхаетъ или придумываетъ себ разныя развлеченія. Въ нашихъ острогахъ трудъ вовсе не распространенъ. Есть при острогахъ мастерскія, но въ нихъ занимается только часть ремесленниковъ, напримръ на 400, 500 человкъ населенія острога въ мастерскихъ работаетъ человкъ 10, въ нкоторыхъ же острогахъ и совсмъ нтъ мастерскихъ. При этихъ условіяхъ хотя многіе и хотли бы работать, даже отъ скуки, но не могутъ записаться въ мастерскія. Въ камерахъ острыя орудій держать по закону нельзя, почему инструменты отбираютъ, да сверхъ того арестанту, какъ человку неимущему, не на что купить матеріалу. И вотъ все населеніе острога, праздное и скучающее, придумываетъ занятія и развлеченія. Нкоторые учатся разнымъ искусствамъ по части плутовства, и усвоиваютъ всю эрудицію сламыванія и отпиранія замковъ, передергиванія картъ, фабрикація: денегъ, ловкой кражи, способовъ вывернуться изъ-подъ суда, и тому подобному. По немногу слагается здсь довольно безпечная и веселая общинная жизнь, гд люди проводятъ время довольно разнообразно и главное безъ труда. При такихъ условіяхъ понятно, что такое острогъ для бродяги, человка изнуреннаго дорогой, голоднаго и вчно дрожащаго за свою свободу. Въ острог онъ находитъ отдыхъ. Здсь онъ получаетъ кучу развлеченій. Арестантъ беззаботно толчется по корридорамъ, сплетничаетъ и ругается, пьетъ и играетъ въ своемъ клуб,— потаенномъ майдан. Часто звучитъ балалайка, веселая псня рвется изъ десятка сильныхъ бродяжескихъ грудей, и ухорская пляска откалывается въ камерахъ. Можетъ быть, благодаря именно этому веселью, люди могутъ содержаться въ острог цлые года подъ слдствіемъ, не сойдя съума. Однако случается и послднее при долгомъ заключеніи. Общественная жизнь въ острогахъ развита, обширные дворы часто напоминаютъ ярмарки и площади, гд ходятъ маскарадные медвди, устраивается кукольная комедія, и радостно гогочетъ надъ этимъ ‘каторга’. Подъ замками, въ камерахъ, идетъ тоже общественное времяпровожденіе, здсь многіе лниво лежатъ на нарахъ и толкуютъ о своихъ длахъ, другіе снятъ но цлымъ днямъ, даже до одуренія, по 18 часовъ въ сутки. Но большая часть арестантовъ проводитъ время въ игр, которая составляетъ самое распространенное между ними занятіе. Игра въ карты, кости и юлу въ острог поглощаетъ дни и ночи. Праздность и скука развиваетъ особенно эту страсть, а бдность арестанта вызываетъ его этимъ рискованнымъ средствомъ пріобрсти хоть немного денегъ. Играютъ и самые бднйшіе и, для игры, не жалютъ своего имущества, проигрываютъ все, что есть своего, до рубахи, и ставятъ послднюю копйку ребромъ. Больные въ больницахъ острога всегда проигрываютъ свои порціи, а сами питаются хлбомъ. Часто здоровые нарочно записываются въ больницу, гд пища лучше, чтобъ получать и проигрывать свои порціи {Для этого длаютъ себ разные болзни, портятъ глаза, растравляютъ раны, пьютъ табакъ и тому подобное.}. Иные проигрываютъ пайки хлба за мсяцъ впередъ, также какъ и щи, а сами питаются корками оставшагося хлба и ‘хлебаютъ марцовку’, какъ называютъ арестанты смсь воды съ хлбными крошками, проигрываютъ подаяніе за мсяцы впередъ и любовницъ. Жизнь подобныхъ игроковъ, спустившихъ съ себя все и проигравшихъ пищу за мсяцъ, за два впередъ, очень жалка. Обдерганные, голодные, они съ какой-то томительной жаждой смотритъ на игру и пускаются на всякія средства, чтобы добыть копйку и отыграться. Такихъ величаютъ ‘прогорвшими’ и ‘жиганами’, Нужда и крайній пауперизмъ арестанства вызываетъ арестанта на воровство, и они крадутъ часто другъ у друга, и особенно казенныя вещи, больничное блье, кружки, ложки, банки отъ лекарствъ — все пропадаетъ, чуть не досмотрятъ. Нкоторые вырзываютъ куски изъ казенныхъ больничныхъ простынь, полотенецъ, обрзываютъ рубахи и, изо всего этого, раздергивая, сучатъ, и продаютъ нитки. Праздность и игры вошли тутъ въ плоть и кровь. Все это объясняется тмъ, что трудъ здсь невыгоденъ, и находится въ пренебреженіи. Все сработанное внутри острога продается необыкновенно дешево, иногда за 1/10 нормальной цны. Разъ разыграли въ лоттерею скрипку мстнаго издлія за 90 коп., какъ ни была она плоха, но на нее было убито нсколько мсяцевъ труда. Вн острога продуктъ здшняго труда нейдетъ.
Кром игры, праздность и скука развиваютъ другую страсть — вино. Простой Человкъ, подъ вліяніемъ невзгодъ жизни и страданій, особенно жаждетъ его, а въ острог оно иметъ еще большую прелесть, какъ запретный плодъ. Въ острог оно не рдкость, но продается страшно дорого. Несутъ обыкновенно сюда спиртъ, маленькая чашка котораго стоятъ 40, 50 коп., изъ бутылки выходитъ 5 такихъ чашекъ. Спиртъ, притомъ, разбавляется мстными откупщиками, въ вино подбавляется известь и купоросъ, возбуждающіе сильное похмлье, и заставляющіе арестанта до гола пропиваться. Арестантъ копитъ послднюю копйку, воруетъ и плутуетъ, чтобы выпить, нечего и говорить, что вс заработанные деньги идутъ на это же. Мн извстно, напримръ, что заработанные арестантами деньги въ одно лто, во время работъ ихъ въ город, и на казенной работ, во время перестроекъ въ острог, вс ушли на майдан на вино, сумма эта равнялась рублямъ 300-мъ. Иногда, въ праздники, въ острог выпивали до 5 ведеръ вина, на 400 человкъ арестантовъ. Услдить проносъ вина не всегда удается: проносятъ служителя, солдаты, бываютъ даже торгующій этимъ разные служащіе чины, арестанты же изобртаютъ для проноса всевозможныя хитрости. Точно также въ острогъ доступна и другая контрабанда — табакъ, бумага, ножи и краски. Запрещеніе табаку, возвышая на него цну даже до 15 коп., вмсто 6, еще боле ухудшаетъ экономическое положеніе арестанта, а курить все-таки не мшаетъ, побьется, побьется острожное начальство, да и начнетъ на куренье смотрть сквозь пальцы. Какъ велика контрабанда въ вин, картахъ и табак, можно судитъ по тому, что у смотрителей завалены имя цлые амбары: мшки табаку, четверти и ведра спирту, а одинъ накопилъ 150 конфискованныхъ колодъ картъ. Кром всего этого, любимое занятіе и развлеченіе бродягъ въ острогахъ составляетъ волокитство за женщинами, какъ ни отдлены он, но арестанты создали пути и лазейки, чтобъ имть сношенія и вести довольно оживленныя интриги. Около женскаго корридора всегда толпятся группы острожныхъ донъ-жуановъ, они здсь обмниваются любезностями, ведутъ разговоры и передаютъ, что нужно. Ежели нельзя видться въ корридорахъ, то находятъ другіе пути: перекликаются въ окошки, видятся въ разныхъ укромныхъ уголкахъ, встрчаютъ женщинъ, выходящихъ на прогулку, въ полицію, въ судъ или на работы. Гд только въ острог показывается женщина, ее уже окружаетъ толпа и слышатся любезности. Въ острог вс женщины имютъ своихъ ‘любезниковъ’. Арестанты много тратятся на такихъ любезныхъ, они содержатъ ихъ, посылаютъ имъ пищу, табакъ, чай я подарки, женщины отдариваютъ своихъ кавалеровъ кисетами и разнымъ шитьемъ. Здсь, по необходимости, развитъ боле платонизмъ, но и для свиданій наедин употребляются вс средства: деньги, подкупы, разные хитрости и дерзость: проламываютъ стны, поднимаютъ женщинъ на веревкахъ, пробираются Тайкомъ къ нимъ на половину, переодваясь въ женскія платья, наконецъ похищаютъ ихъ подъ полами халатовъ во время прогулокъ. Интриги порождаютъ вражду, сплетни и даютъ матеріалъ для пересудовъ. Бродяги, пришедшіе съ любовницами, и здсь поддерживаютъ свои союзы. Часто въ острогахъ рождаются дти и въ немъ Получаютъ воспитаніе. Жизнь этихъ дтей, среди циническихъ и грубыхъ нравовъ острога, конечно, крайне печальна. Подростки заимствуютъ принципы жизни и привычки изъ острожной среды. Одинъ парень изъ такихъ дтей воспитывался въ острог до четыремъ лтъ. Семи лтъ онъ снова сюда попалъ съ матерью, здсь онъ позаимствовался разными качествами, и когда вышелъ въ деревню, его дразнили ‘кандальникомъ и острожникомъ’. Этимъ самымъ разрывъ его съ обществомъ былъ ршенъ, и вотъ 18-лтъ онъ сидлъ уже за кражу и готовился быть бродягой.
Бродяжескій процессъ, состоящій изъ суда и слдствія, иметъ важное значеніе для бродяги, потому что вліяетъ на его судьбу и опредляетъ дальнйшую его жизнь. Большинство ссыльныхъ стремится, посредствомъ его, выиграть уменьшенныя наказанія сравнительно съ тми, отъ которыхъ они бжали. Поэтому на процессъ сосредоточивается все вниманіе, вс силы ума и изобртательность подсудимыхъ. Въ самомъ себ онъ довольно несложенъ, и для бродитъ ограничивался до сихъ поръ лишь одной формальной стороной. На бродягу мало обращали вниманія, отъ него отбирали показанія въ земскихъ судахъ, наводили справки на мстахъ, куда онъ доказывался, если требовалось, и приговоръ утверждалъ губернаторъ, затмъ слдовало исполненіе его. Отбираютъ показанія отъ бродягъ обыкновенно гуртомъ, судятъ ихъ гуртомъ, гуртомъ наказываютъ и отправляютъ, что и понятно при множеств бродягъ, наводняющихъ остроги.
Представилъ себ маленькій сибирскій городокъ, грязноватую комнату, находящуюся предъ присутствіемъ земскаго суда, гд сидятъ два, три писца изъ вольнонаемныхъ мщанъ, отставныхъ солдатъ или выгнанныхъ чиновниковъ. Это типъ старыхъ дльцевъ, юсовъ съ потерянной карьерой и запахомъ перегорлой водки, типъ названный Гоголемъ ‘кувшиннымъ рыломъ’, одинъ изъ этихъ писцевъ руководитъ на-скоро процессомъ. На крыльц и въ сняхъ толпятся человкъ до 20 и боле арестантовъ, изъ которыхъ большая часть бродягъ, т. е. таинственныхъ масокъ. Вводятъ ихъ.
— Кто ты такой? спрашиваетъ писецъ одного, роясь въ бумагахъ.
— Дезертиръ, отвчаетъ бодро бродяга.
— Солдатъ, чей? откуда? говори скоре!
— Иванъ Степановъ Берниковъ, изъ смоленскаго полка, 2-го батальона, 3-й роты, бжалъ въ пути слдованія отъ города Краснослободска, пензенской губерніи, въ породъ Мокшаны, въ 1638 году, отбарабаниваетъ бродяга.
— Писать не умешь?.. Пойдетъ справка. Иди.
— Ну ты?
— Бродяга-поселенецъ Осипъ Еремеевъ, такмыцкой волости, тобольской губерніи, села Такмыцкаго, за безпаспортность.
— Пойдетъ справка. Писать тоже не умешь?.. ступай! Ты?
— Иванъ непомнящій.
— Ты?
— Николай безпрозванный, непомнящій же значитъ.
— Ну ты? ты? ты?
— Непомнящій,— непомнящій,— непомнящій.
— Ты матушка?
— Анна, незаконнорожденная.
— Ну идите, говоритъ писецъ записавъ дюжины полторы такихъ’оказаній. Первый допросъ конченъ. Ходятъ справки въ Мокшаны, въ Иркутскъ, и на Амуръ, и въ Астрахань, ждутъ бродяги годъ, нкоторые и два, и три. Но вотъ для нкоторыхъ приходятъ окончательныя справки. Слава Богу! бродягъ вызываютъ, по очереди, въ тотъ же судъ, они несутъ гривеннички, четвертачки, чтобы въ случа нужды измнить оборотъ дла.
— Берниковъ, онъ же и Петровъ, онъ же и Бобовъ! взываетъ тотъ же кувшинный писецъ.
— Я-съ.
— Опять у тебя справка неврна, Бобова тоже нтъ.
— Точно такъ, никакъ нтъ, говоритъ Берниковъ.
— Чтоже ты врешь, путаешь, вдь ты сидишь изъ-за. этого. Какъ же тебя, теперь?
— Судите по закону…
— Да зовутъ-то какъ!
— Судите по закону…
— Непомнющій что ли?
— Да ужъ видно такъ… Что будетъ!
— Поселенецъ Еремеевъ! у тебя есть бородавка на правой щек?
— Какъ же есть, вотъ-съ извольте, здсь въ бород.
— Ну, а ты братьевъ своихъ знаешь?
— Какже-съ. Иванъ, Антонъ, Алексй Макаровы, по отцу Кондратьевы, сестры: Марфа, Анна, Катерина, мать ихъ Алена и отецъ нашъ помершій Макаръ Ларіонычъ, какъ по писанному рубитъ бродяга.
— Вв-врно! скоро въ отправку пойдешь.
— Оксеновъ! ты показался бжавшимъ съ поселенія изъ деревни Блобородовой. По справк оказалось, что Оксеновъ годъ ужь какъ тамъ живетъ, былъ въ бгахъ, да прибылъ.
— Я дйствительно, ваше б-діе, на чужое имя показывался, говоритъ старикъ бродяга.
— Кто же ты?
— Я изъ крпостныхъ, въ 1825 г. отъ помщика бжалъ изъ Москвы. Теперь я хочу ‘родъ жизни‘ {Родомъ жизни называютъ настоящее происхожденіе.} открыть.
— Ты врно 40 лтъ вралъ, да и теперь еще врать хочешь. Кто же теб повритъ, говори непомнющій прямо.
— Позвольте родъ жизни…
— Да тебя и справки дурака не найдутъ, объявляй себя лучше непомнющимъ.
— Эхъ, хотлось бы, да ужь что длать!
Идутъ бродяги назадъ въ острогъ, кто мрачный, кто веселый.
— Въ губернію пойдетъ теперь на ршенье, говоритъ одинъ,— а ловко вышло, какъ въ точку! Хоть каторги-то миновалъ теперь!
— Дуга {Дуга — неврные справки.}, братъ, говоритъ другой,— что длать, опять надо бродяжить, авось лучше подыщу. Экой шельмецъ этотъ поселенецъ, пришелъ таки въ деревню, а я ему рубаху, штаны да еще полтину далъ, ‘не сумлвайся!’ говоритъ. Ахъ, штобъ тебя!..
— Ну, а больше 20 мандтовъ {Мандты — плети по арестантски.} не будетъ, я такъ разсуждаю, говоритъ кто-то.
— Это врно, больше не будетъ, и то слава Богу!
— Когда только на секуцію? Секуторомъ-то {Секуція — экзекуція, секуторъ — экзекуторъ.} ишь опять какъ бы Васькинъ варваръ не былъ.
У бродягъ идетъ шумный говоръ по возвращеніи изъ земскаго суда. Многіе ходятъ выпивши, значитъ процессъ выигранъ. На сцен пузыри водки, музыка, псня, трепакъ. Дйствительно, у многихъ, можетъ быть, обезпечено счастье дальнйшей жизни. Но мало мы поймемъ въ этомъ процесс, взглянувъ на безцвтные, нмые листы казенной бумаги, испещренные писарскимъ перомъ, безличными именами и псевдонимами. Разв только иногда юмористическій подборъ ихъ можетъ занять насъ. ‘Иванъ Тридцать-Пять лтъ’, ‘Губернаторъ’, ‘Съ неба упалъ’, ‘Махни драло’, ‘Я за нимъ’, ‘Теб на водахъ’ или сложные, какъ Дмухатенко, онъ же Гусаренко, онъ же Иваненко, онъ же Тарасенко и т. п. Наконецъ громкіе имена, которые любятъ себ давать бродяги: Бгуновъ, Самолетовъ, Суворовъ, Потемкинъ, Строгоновъ, Орловъ, Соколовъ и другіе. Въ заключеніе цлые листы и фаланги непомнющихъ, безпрозванныхъ и незаконнорожденныхъ. Эти записанныя лица и души здсь имютъ такое же, пожалуй, призрачное значеніе, какъ и мертвыя души Павла Иваныча Чичикова, а между тмъ про нихъ, конечно, можно написать цлые томы, полные самыхъ разнообразныхъ приключеній, которые, своей жизненностію и яркостію красокъ, затмятъ всхъ монтекристовъ и мушкатеровъ. Подъ этими масками столько разбитыхъ жизней, столько скрытыхъ драмъ, облитыхъ человческою кровью и горемъ, и подъ темными именами скрывается, на ряду съ эпопеями преступленій, столько же безвыходнаго несчастія и вчныхъ страданій.
Бродяги являются въ остроги таинственными масками съ цлью, въ процесс, который имъ предстоитъ, выиграть лучшее положеніе и, по возможности, облегченіе. Каждому бглому съ каторги, заводовъ, изъ арестанскихъ ротъ, съ поселенья, отъ наказанія или изъ солдатъ выгодно измнить фамилію, или показаться на другого, чья участь легче- каторжный 1-го разряда, сосланный на вчно, ищетъ случая попасть на меньшій срокъ, еще лучше на поселенье, поселенецъ стремится показаться на крестьянина или мщанина, бглые солдаты предпочитаютъ также поселенье, изъ Сибири бглые ссыльные ищутъ случая перейти въ Россію на родину. Въ крайнихъ случаяхъ показываются на непомнющихъ. При перемнахъ званій и именъ идетъ круговая, тотъ, кто нашелъ выгодное положеніе подъ новымъ именемъ, сдаетъ старое имя пріятелю, которому оно выгодне, чмъ свое. Выбившіеся съ поселенья въ свободныя сословія сдаютъ имя поселенца каторжнымъ, выбившіеся каторжное мняются съ тми, кто сосланъ на большій срокъ работъ, наконецъ, случалось, прежде выходили въ солдаты, солдаты же на поселенье или въ свободныя сословія и т. д. Бываетъ и продажа именъ, конечно, довольно дешевая. Случается часто, что купленное имя невыгодно, такъ какъ за лицомъ есть нсколько преступленій, за которыя новому владльцу имени приходится отвчать. Но бываютъ, по разсказанъ, и Очень выгодные обмны, такъ, проигравшійся глуповатый арестантъ разъ продалъ свое имя поселенца за 6 руб. каторжному, который осужденъ былъ на цпь на значительное число лтъ. Онъ высидлъ нсколько лтъ въ Иркутск, покуда, освобожденный съ цпи, онъ не улучилъ случая бжать. Въ такихъ процессахъ много хитростей и тонкостей, которыя предупредить едва ли удастся и самому тонкому юристу. Бродяга всегда иметъ столько именъ, что иногда совершенно неизвстно, какъ въ самомъ дл онъ прозывается. Когда нужно показаться на чужое имя, то подыскивается подходящій человкъ по росту, лтамъ и всмъ примтамъ, узнаютъ его родственниковъ, начальниковъ въ деревн, город или батальон, и все это заучиваютъ. Для того, чтобы принять чужое имя, часто убиваютъ владльца его во время бродяжества, проходя деревни вызнаютъ бглыхъ, пропавшихъ безъ всти и т. п. Ежели показанія съ первого разу неудачны, то они перемняются на другія, эти неудачныя показанія измняются еще, и едва ли можно ручаться, что вс они несправедливы. Есть личности, которыя въ свою жизнь подъ разными именами перебывали каторжными, поселенцами, солдатами, крестьянами, и опять каторжными, и снова солдатами или крестьянами и т. д. Процессъ считается выиграннымъ каторжнымъ, ежели смягчено наказаніе противъ прежняго степенью или двумя, но онъ все-таки этимъ не ограничится и, конечно, будетъ искать новыхъ перемнъ. Важно также избавиться тлеснаго наказанія, которому подвергаются въ Сибири вс ссыльные бродяги и непомнящіе, а поэтому бродяги стремятся попасться за границей Сибири. Въ предлахъ Россіи наказанія тлеснаго нтъ, и непомнющіе ссылаются на поселеніе, хотя годъ и полагается ямъ отработать въ арестанскихъ ротахъ: Въ Сибири же вс непомнющіе наказываются обыкновенно 20 ударами плетей и ссылкою на 4 года въ заводы! Какъ ни тяжелъ этотъ жребій, но многіе и его принимаютъ, какъ облегченіе, даже бглые солдаты и рекруты почему-то находятъ это выгоднымъ. Способы, къ какимъ прибгаютъ бродяги для выигрыванія процесса, до безконечности разнообразны и не всегда ихъ можно предусмотрть. Показывается, напримръ, бродяга дезертиромъ изъ NN полка, даетъ самое точное показаніе о своемъ побг. Длаются справки, описываются примты бжавшаго. Справка подтверждаетъ показаніе. Онъ признанъ, но такъ какъ полкъ NN ушелъ давно въ какую нибудь другую губернію, то бглый зачисляется въ мстные батальоны (по ст. 616 XIV тома устава о паспортахъ и бглыхъ), т. е. входитъ въ среду незнакомую, гд его никто не знаетъ и уличить не можетъ. Или показывается бглый на какого нибудь бглаго крестьянина изъ русскихъ губерній, по показаніямъ и примтамъ справка подтверждаетъ показаніе, ему остается быть только пересланнымъ на мсто, но здсь могутъ узнать его и уличить, и вотъ онъ подаетъ просьбу оставить его на жительств въ Сибири. Или, напримръ, взятъ бродяга съ фальшивымъ паспортомъ, подъ именемъ хоть Петрова. Въ острог, въ ожиданія процесса, онъ переводится въ больницу, и здсь записывается подъ именемъ Парфена Прохорова, такъ онъ длается извстенъ и въ острог. Когда вызывали Петрова въ судъ онъ не откликался. Прошло много времени, онъ, наконецъ, является къ смотрителю острога и спрашиваетъ, что его не вызываютъ?— Да ты за что взятъ? спрашиваетъ смотритель.— Не знаю, отвчаетъ онъ,— взяли меня пьянаго около кабака и привели сюда.— Да ты кто такой?— Здшній поселенецъ Прохоровъ, меня и въ город вс знаютъ. Оказывается, что въ книгахъ никакого Прохорова не записано, вроятно, по пропуску. остается поврить показанія справками и очными ставками. Призванные обыватели утверждаютъ въ суд, что это дйствительно Прохоровъ. Его выпускаютъ. Прохоровъ же на самомъ дл попался подъ именемъ Петрова и, подъ фальшивымъ паспортомъ, длалъ кражи въ сосднихъ деревняхъ.
Для обыкновенныхъ бродягъ и неимющихъ шансовъ вывернуться, остается послднее средство показаться ‘непомнящими’. Непомнящихъ у насъ бездна. Въ одномъ острог ихъ насчитывали до 40. Нельзя сказать, что непомнящіе явились у насъ результатомъ упущеній юридическаго процесса. Правильне, они сами завоевали себ право на существованіе. Старые бродяги еще помнятъ то время, когда принимались противъ нихъ строгіе мры, лтъ 20, 30 назадъ ихъ жестоко скли и допытывали о званіи, но они ‘отбились’. Законъ нын признаетъ ихъ, и этотъ законъ, по моему мннію, гуманенъ, онъ даетъ бродяг возможность выйдти изъ безвыходнаго положенія. Непомнящихъ очень много, ими являются часто 70 и 80-лтніе старцы, кто они такіе, гд провели жизнь — ничего неизвстно. Отцевъ они не знаютъ, матерей тоже. Скитались, какъ они отвчаютъ, ‘гд день, гд ночь’. Такъ какъ скитанья производятся по 40 и боле лтъ, то есть ли какая возможность навести необходимыя справки. Со всею строгостію и полнымъ дознаніемъ вести процессъ невозможно, и такъ какъ за пристанодержательство полагается наказаніе, и виновные привлекаются къ суду, то бродяги не показываютъ тхъ, кто имъ оказалъ гостепріимство, да наконецъ ежели бы бродяги справедливо показывали, то, по показанію каждаго изъ нихъ, пришлось бы посадить человкъ по сотн, у кого они бывали и живали, что даже практически невыполнимо. Впрочемъ, бываютъ и такія показанія, тогда бродяга-плутъ, отправляясь съ засдателемъ въ деревню для уличенія, обираетъ крестьянъ, которые откупаются отъ его показаній, многіе изъ такихъ здившихъ, какъ ихъ называютъ, ‘на слдствіе’, привозятъ шубы, деньги и вообще наживаются. Это же, конечно, иногда даетъ доходъ и слдователямъ. Нашъ законъ относительно бродягъ нельзя назвать слабымъ и непредусмотрительнымъ. Напротивъ, за вс обходы и увертки положено наказаніе, также какъ и приняты мры для открытія личности.
Въ Сибири, какъ ссыльной колоніи, гд бродяжество развито преимущественно между ссыльными, мры эти несравненно строже, какъ и наказанія. Во-первыхъ, вс бродяги, непомнющіе родства, пойманные въ Сибири, судятся и наказываются какъ ссыльно-поселенцы, хотя и не оказали клеймъ и знаковъ наказанія (ст. 816 XIV т. Уст. о ссыл.). Побгомъ для поселенцевъ считается отлучка безъ вида и дозволенія въ продолженіи 7 дней (ст. 802). Побги ссыльныхъ съ дороги, изъ партіи, считается, какъ побгъ вн Сибири, за что наказаніе еще строжайшее (ст. 815 ibid). Самый судебный процессъ ссыльнаго и бродяги въ Сибири обставленъ иначе, и они судится безъ правъ предоставленныхъ въ суд остальнымъ гражданамъ. Мы ознакомимъ съ этимъ процессомъ тхъ, кто его не знаетъ по своду законовъ. За побги, предоставленные судебному разсмотрнію, въ Сибири служитъ судъ первой степени. Судъ производится въ уздномъ суд и утверждается губернаторомъ. (Для боле важныхъ ссыльныхъ и бродягъ, совершающихъ крупныя преступленія, существуютъ военные суды). Показанія отбираются не по пунктамъ, а записываются со словъ. Отрепаться отъ подписаннаго или измнить смыслъ его дополненіями и толкованіями подсудимый права не иметъ. Вс объясненія его не принимаются во вниманіе, у подсудимаго судъ первой степени не отбираетъ допроса о безпристрастіи. Очистительной присяги онъ лишенъ. Къ рукоприкладству и прочтенію записокъ по дламъ уголовнымъ ссыльные въ губернскихъ судахъ не призываются. На ршенія полицейскихъ и судебныхъ мстъ отзывы отъ ссыльныхъ не принимаются. Ссыльный, оставленный въ подозрніи, судится строже за новыя преступленія. Поселенецъ судится, какъ каторжный 3-го разряда, послдній, какъ каторжный 1-го разряда, срочный и т. д. Наказанія ссыльнымъ, переведеннымъ на заводъ за побги, длаются какъ каторжнымъ, принимая во вниманіе число побговъ, причемъ за каждый наказаніе увеличивается. За преступленіе ссыльные отъ тлеснаго наказанія не освобождаются, ни женщины, ни престарлые, ни увчные, но мра наказанія соразмряется ихъ силамъ {Все это изложено буквально въ статьяхъ 844, 857, 858, 861, 865, 866, 867, 868, 830 устав. о ссыльныхъ, XIV той. Свода законовъ.}. (Нын женщины избавлены отъ тлеснаго наказанія, для остальныхъ же ссыльныхъ оно остается въ полной сил и посл реформы). Изъ этого видно, что ссыльному мало давалось средствъ къ оправданію и никакой вры, онъ наказывался безъ отговорокъ, наказанія носили чисто карательный характеръ, и доведены были до maximum’а. Вотъ таблица этихъ наказаній:
Каторжнымъ перваго разряда безсрочнымъ: за 1-й побгъ 60— 80 плетей и 10—12 лтъ въ испытуемыхъ, за 2-й побгъ 80— 100 плетей и 12—15 лтъ въ испытуемыхъ, за 3-й побгъ 2,000—3,000 шпицрутеновъ и 15—20 лтъ въ испытуемыхъ, за 4-й побгъ высшая мра 3-го, т. е. 3,000 шпицрутеновъ.
Каторжнымъ срочнымъ перваго разряда: за 1-й побгъ 50—60 плетей съ продолженіемъ работъ и прибавкою 10—15 лтъ: за 2-й побгъ 50—60 плетей и набавленіе работъ 15—20 лтъ, за З и побгъ 80—100 плетей и работы безъ срока.
Каторжнымъ третьяго разряда: за 1-й побгъ 40—50 плетей и въ рудники съ продолженіемъ работъ безъ срока.
Ссыльно-поселенцамъ: за 1-й побгъ 20—30 плетей, за 2 и побгъ 30—40 плетей и въ заводъ отъ 1 мсяца до 1 года или содержаніе въ тюрьм 1—2 лтъ, за 3-й побгъ 40—50 плетей и въ работы отъ 3 до 4 лтъ: за 4-й побгъ и послдующіе 50—60 плетей и на 4—6 лтъ въ каторгу.
Эти наказанія назначались за побги каторжныхъ и ссыльныхъ въ Сибири, за побги же вн Сибири или за переходъ россійской границы наказанія усиливаются. Каторжный 1-го разряда безсрочный за 1-й и 2-й побгъ вн Сибири судится, какъ за 3-й въ Сибири, а послдующіе побги, какъ 4-й. Въ такой же постепенности возвышайся наказанія и для остальныхъ. Такимъ образомъ minimum, наказанія за побгъ для поселенцевъ и непомнющихъ 20 плетей и, какъ утверждалось на практик, 4 года работы въ заводахъ. За переходъ же россійской границы 40 плетей. Нын для каторжныхъ и поселенцевъ сдланы смягченія въ томъ, что уничтожены клейма и шпицрутены, остальныя же тлесныя наказанія остаются въ полной сил, только вмсто шпицрутеновъ дается 105 плетей.
Какъ видимъ, на легкость этихъ наказаній нельзя пнять криминалистамъ. Здсь истощены были вс средства устрашенія и даже когда-то бывали конфирмаціи о наказаніи ‘безъ медицинской помощи’. Оставивши разсмотрніе наказаній со стороны гуманности, мы коснемся ихъ практическихъ результатовъ. Такія наказанія нисколько не устрашали ссыльныхъ. Они приводили только къ тому, что арестанты прибгали, въ крайнемъ случа, къ обходу наказанія другими средствами, и это стремленіе выкупалось новыми жестокими страданіями. Къ числу этихъ средствъ относилось вытравливаніе прежнихъ клеймъ и самоуродованіе. Чтобы избавиться работъ, каторжные и донын прибгаютъ къ самымъ ужаснымъ средствамъ, обрубаютъ себ руки, переламываютъ ломомъ ноги и пр. Для вытравливанія клеймъ употреблялись нарывные пластыри, мушки, крпкая водка, срная кислота, ляписъ, гноеніе ранъ по нсколько мсяцевъ, каленое желзо и привитіе сифилиса. Мн одинъ каторжный разсказывалъ, какъ про лучшее средство, употребляемое для этой цли, прокалываніе шиломъ тхъ точекъ, которыя произведены иглами машинки, такъ какъ такихъ точекъ много, то это было довольно медленное мученье. Какъ ни мучили себя бродяги, однако клеймъ выводить не научились, и ихъ, за шрамы, судили также какъ и за клейма. Кром того каторжные узнаются по знакамъ кнута, плети или ‘строевымъ знакамъ’. Но на это являются показанія, что слды ударовъ существуютъ не отъ наказанія по суду, а отъ случайныхъ причинъ: такъ бродягу бьютъ иногда крестьяне, иногда скутъ свои же бродяги. Эти случаи у насъ нердки, поэтому и эти признаки не могутъ служить врнымъ признакомъ ссыльнаго, склоняться же въ заключеніи въ одну дурную сторону было бы несправедливо и несовмстно съ закономъ, хотя это иногда и длается. Тлесное наказаніе бродяги и каторжные пробовали обходить или смягчить, съ помощію подати палачамъ, взятокъ и т. п., но въ крайнемъ случа оно все-таки ихъ не устрашало, какъ ни было сильно. Въ прежнее время люди выносили страшные степени этихъ наказаній. Выхаживали по 6,000, 7,000 сквозь строй. И все-таки ихъ тяжесть побговъ не удерживала. Бывали такіе, какъ солдатъ Горловъ, который въ свою жизнь 9 разъ прошелъ сквозь строй и каждый разъ не мене 1,000 и полуторыхъ. Бывали наказанные по 12 разъ. Есть люди на каторг, которые, несмотря на вс усилія и безпощадность наказаній плетьми, въ вид дисциплинарныхъ наказаній на заводахъ, все-таки отбиваются, такъ мн разсказывали про казака, сосланнаго на заводы, который не хотлъ ни за что работать, несмотря на то, что начальство надъ нимъ употребляло вс средства наказанія, конечно, тлеснаго, въ конц концевъ принуждены были выслать его съ завода, какъ неспособнаго.
Нын тлесное наказаніе обыкновенно совершается надъ бродягами въ стнахъ полиціи (только важныхъ наказываютъ на площади), гд все основывается на произвол экзекутора, которымъ бываетъ квартальный. Бываетъ, что и палачи вносятъ въ наказаніе личныя симпатіи. Былъ, напримръ, когда-то палачъ въ Тюмени, который особенно былъ жестокъ относительно женщинъ. Сплошь я рядомъ палачи имютъ свои разсчеты съ арестантами, и наказаніе колеблется отъ мягкаго къ строгому. Все это даже по закону не выполняетъ точности степени наказанія и длаетъ его часто несправедливымъ. Самая степень тлеснаго наказанія для нкоторыхъ ссыльныхъ и бродягъ слишкомъ строга. Въ общемъ же примненіи тлеснаго наказанія для бродягъ, оно захватываетъ такихъ субъектовъ, которыхъ законъ вроятной нехотлъ наказывать тлесно. Такъ, сибирскіе крестьяне и другія свободныя сословія, выдающія себя почему нибудь, какъ ‘непомнящіе’, наказываются плетьми, хотя плети не полагаются имъ за самыя высшія преступленія. Строгость наказанія скоре способствовала разрыву съ обществомъ и огрубляла человка. Вс бродяги и ссыльные смотрятъ на наказаніе стоически и считаютъ его неизбжнымъ спутникомъ своей жизни. Какъ спартанцы, они закалены въ немъ. Есть пословица: ‘лиха бда нагнуться, а не лиха бда отдуться’.— ‘Человкъ прибьется, ровно скотъ станетъ’, говорятъ они, ‘все равно ем’. Насъ битьемъ не уймешь’. Если тлесныя и устрашительныя наказанія не могутъ дйствовать на личность свжую, то подавно они не могли подйствовать на ^человка загрублаго, каторжнаго, привыкшаго къ лишеніямъ и истязаніямъ. Они вносили въ характеръ его только боле непримиримости. Раціонально бы было, чтобы оно, какъ безполезное для предупрежденія преступленій ссыльныхъ и какъ нисколько неспособствующее исправленію, а напротивъ вредное для него, было уничтожено для ссыльныхъ, какъ уничтожено и въ Россіи. Сибирскія площади до сихъ поръ еще испытываютъ это деморализующее и потрясающее зрлище.
На меньшее вниманіе слдуетъ обратить и на другія наказанія. Для арестанта, въ срокахъ работъ и строгости заключенія, со держится чуть ли не боле наказанія, чмъ бъ тлесныхъ истязаніяхъ. Ныншіе арестанты, по крайней мр, скоре хлопочутъ о смягченіи сроковъ работъ въ заводахъ и о меньшей ‘высидк’, т. е. заключеніи, чмъ о наказаніи тлесномъ, конечно, это не говоритъ въ пользу послдняго, но характеризуетъ первое. Главная причина побговъ все-таки заклиналась въ большихъ срокахъ работъ и тяжести ихъ. Вообще все, что способствуетъ страданію личности, не исключая и одиночнаго заключенія, можетъ способствовать только стремленію въ побгамъ и ожесточенію личности.
Мры строгости противъ бродяжества и неестественное положеніе при поселеніи бродягъ дадутъ т же дурные результаты. Разнесся слухъ между бродягами, что крестьяне ихъ будутъ перелавливать и представлять начальству.
— А мы будемъ красть, жечь, рзать сибиряковъ! говорили самые запальчивые.
Разнесся слухъ, что ихъ будутъ селить около укрпленія Врнаго, въ Западной Сибири — что же и оттуда будемъ бгать! говорили бродяги. Такой же слухъ о переселеніи бродягъ на Амуръ произвелъ между ними совершенный бунтъ, такъ какъ, по опытамъ, переселеніе на Амуръ между ссыльными есть синонимъ голодной смерти.
Такимъ образомъ, судебный процессъ, какъ и уголовныя наказанія ссыльныхъ и бродягъ, не достигаетъ своей цли. Весь процессъ остался формальнымъ, и жизнь выработала для него всевозможныя фикціи, усиленныя же наказанія, по существу своему, дйствовали обратно и только развивали побги. Устрашеніе здсь не играло никакой роли, кром той, что воспитывало личность черствую, загрублую, которую затмъ уже ни что не могло потрясти. Стсненное и каторжное положеніе на заводахъ только вызывало стремленіе уйди, во что бы то ни стало. Теперешняя каторга и заводы не столько способствовали исправленію преступниковъ, сколько преслдовали экономическія цли. Въ наказаніяхъ съ большими и усиленными сроками работъ, прибавляемыхъ за побги, личность теряла надежду когда нибудь отсюда выйдти и все боле и боле запутывалась. Чтобы разсчь этотъ гордіевъ узелъ, необходимо положить новый принципъ въ основу наказанія — исправленіе. Работы должны быть естественнымъ побужденіемъ личности, притомъ за плату, а сроки ихъ обусловлены хорошимъ поведеніемъ. Современная наука указываетъ мотивы, какими должно руководствоваться наказаніе. Ссылка на поселеніе также не достигала своей цли, личность, поставленная въ дурныя условія и необезпеченная, не длалась осдлою, она имла мало побужденій къ труду. Перемщаясь же въ готовое гражданское общество, она переносила только свою вредную дятельность изъ одного общества въ другое.
Коснувшись въ первыхъ двухъ статьяхъ нравовъ и внутренней жизни бродяжества, я намренъ теперь обрисовать профессіи бродячаго населенія и занятія его во время дороги, которыя вполн характеризуютъ его вліяніе на страну и опредляютъ характеръ ссыльнаго въ Сибири. Бродяга идетъ по Сибири свободно, заходитъ въ деревни, гд находитъ пріютъ и занятія. Странствованіе его по пустынямъ Сибири скоре случайное и вынуждаемое особенной крайностью, въ сущности же онъ всегда предпочитаетъ теплую крестьянскую баню, ищетъ деревенскаго кабака, а главное ему нужны люди, которые бы подавали ему милостыню.
Бродяга, какъ пришелецъ изъ другой среды, какъ ссыльный, типично подмтилъ характеристическія стороны сибирскаго крестьянства, его наклонности, слабости и недостатки. Какъ человкъ, привыкшій къ другой обстановк, онъ не могъ освоиться со всми особенностями сибирскаго быта и примириться съ ними. Страннымъ ему кажется сибирскій вольный крестьянинъ, работающій несравненно мене сраго мужика русскихъ губерній, и потому ссыльный назвалъ его лнивымъ. Буржуазный и промышленный духъ этого крестьянина, смтка и хитрость, сильно противорчатъ понятію о крестьянин, какъ о простак, а потому ссыльный называетъ его плутомъ. Иные обычаи сибирскаго крестьянина и пріемы хозяйства кажутся пришельцу совсмъ уже дикими. Какъ, напримръ, понять ему, что сибирскій крестьянинъ не жалетъ лса и часто, срубивъ гигантское дерево, бросаетъ его безъ всякаго употребленія? Небрежное обращеніе съ землей, которою не дорожитъ сибирякъ, со скотомъ, ‘котораго у него много, все это кажется нелпымъ и нераціональнымъ. Суровый и грубый характеръ звролова, маклачество промышленника, возбуждаютъ антипатію поселенца къ ихъ характеру. Лсная жизнь, полная опасностей, наздничества и воинственности, кажется имъ дикою’Посмотрть на него, какъ одъ верхомъ съ палкою за полками гонится, такъ сущій азіатъ!’ говоритъ поселенецъ. Какъ отличается сибирскій крестьянинъ отъ россійскаго можно видть на новоселахъ. Новоселы скромны, Забиты, честны, набожны и трудолюбивы. Сибирякъ плутоватъ и боле суевренъ, чмъ религіозенъ, наклоненъ къ кулачеству и обманамъ. Нравы тхъ и другихъ также разнятся, и об стороны долго пикируются, пока новоселы во второмъ поколніи не преобразятся въ сибиряковъ, не измнятъ языка и окончательно не ассимилируются Сибирью. Поселенцы {Слово поселенецъ въ Сибири иметъ боле узкое значеніе, чмъ оно иметъ въ литератур: оно означаетъ только ссыльно-поселенца.} являются еще боле ярыми противниками сибирскихъ нравовъ, во ихъ убжденію, у сибирскаго крестьянства только и есть хорошаго, что чистота да опрятность. Бродяга, какъ и поселенецъ, чувствуетъ еще большую антипатію къ краю и его жителямъ, чмъ новоселъ. Бродяга смотритъ на сибиряка свысока и осыпаетъ его насмшками. ‘Желторотые’, ‘сибиряки соленыя уши’ (это перенесено съ пермяковъ), ‘сибиряки какъ родятся, такъ три дня слпы бываютъ’ (.это перенесено съ Мазуровъ), ‘Ермакъ Сибирь оглоблей крестилъ’. Такъ поселенцы и бродяги посмиваются надъ сибиряками. Мужиковъ они зовутъ ‘чолдонами’, ‘братанами’ или ‘братаванами’. ‘Никакого здсь образованія нтъ’, говоритъ поселенецъ, ‘одно слово глушь, только одна тобольская губернія немного похожа на Россію, да еще на Бараб увидишь россійскій народъ, а то все сибирячье’!
Столкнувшись и освоившись съ крестьянствомъ, бродяги скоро подмтили въ немъ стремленіе къ пріобртенію денегъ и жажду къ обогащенію, доходящую до буржуазной шейлововской маніи. Точно также обратили они вниманіе на невжество сибирскаго крестьянства и, вслдствіе вліянія инородческаго элемента, на особенно развившееся здсь суевріе. Бродяга-поселенецъ воспользовался всми слабостями и потребностями населеніи для извлеченія изъ этого обоихъ выгодъ и, соображаясь съ ними, создалъ свои занятія. Мы приведемъ ихъ въ послдовательной классификаціи.
1) Бродяги-работники. Обычай брать бродягъ въ работники существовалъ и существуетъ везд, гд накоплялось такое населеніе. Въ Новороссіи, напримръ, нанимаютъ бродягъ на хутора. На Каспійскихъ рыболовныхъ промыслахъ, на Дону они всегда принимались въ артели. Maorie помщики въ Россіи не отказывали бродягамъ, изъявившимъ желаніе наняться въ работники. Въ Сибири трудящемуся бродяг было еще боле простора. При свобод и отсутствіи преслдованія онъ могъ легко здсь пристроиться, при нужд и потребности въ рукахъ онъ могъ быть полезенъ и найдти себ занятіе.
Самое обширное поприще для бродяжескаго труда были пріиски. Въ прежнее время лихорадочной и кипучей золотопромышленной дятельности на пріискахъ рады были всякимъ рукамъ, особенно за дешевую плату. Дйствительно, многіе пріиски принимали бродягъ. Трудъ на золотыхъ пріискахъ извстенъ, трудъ этотъ каторжный и изнурительный. Здсь цнится наибольшій физическій трудъ, сила и неустанность въ работ — это одно уже не въ характер бродяги. Замчено нкоторыми, что поселенцы на пріискахъ работаютъ хуже крестьянъ, бродяга же считается и на завод, и въ деревняхъ совершенно неумлымъ и лнивымъ, между тмъ на пріиск отъ него, какъ отъ человка юридически неогражденнаго, больше требуютъ и больше наказываютъ. Притомъ пріискатели-хозяева, постоянно обсчитывающіе и обманывающіе на плат и свободныхъ работниковъ, конечно, бродягъ заставляютъ трудиться чуть не даромъ. Такимъ образомъ, если свободные рабочіе, оставившіе у пріискателя паспорты и заключившіе контрактъ, постоянно бгаютъ съ пріисковъ, то бродяг, поставленному въ стснительное положеніе, путь никогда не былъ отрзанъ. Если жили они и работали, то отъ крайней безвыходности, и въ конц концовъ все-таки убгали и отсюда. Впрочемъ нынче пріемъ бродягъ на пріиски если и существуетъ, то въ меньшихъ размрахъ, начальство строже слдитъ за паспортами.
Несравненно легче бродяг устроиться у крестьянъ. Сибирское крестьянство любитъ бродяжескій трудъ потому, что онъ дешевы помощь его всегда пригодна и особенно въ страду, въ покос, бродягами охотно пользуются крестьяне-антрепренеры, имющіе обширныя хозяйства и обработывающіе ихъ наемнымъ трудомъ. На деревенскія работы бродяги ходятъ иногда большими партіями. Такъ, въ одной деревн томской губерніи, разъ жило ихъ до 80, въ деревн, имющей населенія всего 100 душъ. Многіе крестьяне дерзнутъ но 5 и боле такихъ работниковъ. Въ нкоторыхъ мстностяхъ въ каждой деревн можно встртить человкъ по 10 работающихъ бродягъ. Бродяги принимаются въ работники крестьянами по всей Сибири, но преимущественно въ глухихъ и нетрактовыхъ мстахъ. При прозд начальства ихъ выпроваживаютъ на время въ лсъ. Но при всемъ томъ бродяги не заживаются въ работникахъ, что зависитъ и отъ стремленія бродягъ пробраться въ Россію и отъ тяжкой эксплуатаціи, какой подвергается ихъ трудъ. Большая часть помогаетъ крестьянамъ только во время страды, остальное же. время бродяжатъ.
Условія труда бродяги-работника очень незавидны во время работы у крестьянина. Онъ даетъ бродяг заработную плату гораздо ниже вольнаго и часто по своему усмотрнію. Въ томской губерніи бродяга коситъ десятину за 1 рубль, въ то время, какъ за эту же работу вольному работнику даютъ 1 р. 50 к. За сто копенъ бродяга получаетъ 5 руб., а вольный 8—9 рублей. Рубить дрова бродяга берется за 15—20 к. сажень, а вольный не мене 30 к. Поденная плата ему отъ 15 до 25 к. с. Въ енисейской губерніи, гд трудъ дороже, бродяг даютъ за десятину 1 р. 50 к., а вольному до 3 р. Поденная плата вольному 50 к., а бродяг 15—20 копекъ. Если нанимаютъ по недлямъ, то даютъ 1 р. въ недлю. Трудъ при этомъ, конечно, требуется неутомимый. Бродягу не жалютъ и обременяютъ, какъ раба. Притомъ продолжительность срока труда совершенно во власти хозяина, который по минованіи страды отказываетъ бродяг. Воспользовавшись имъ на дв, три недли, съ нимъ уже не церемонятся. Расплата съ бродягою часто очень плохая, если хозяинъ и ничего ему не отдастъ, бродяга не сметъ на него жаловаться земской полиціи. Однакоже бродяги придумали средство принудить хозяина честно съ нимъ разсчитываться. Когда послдній выгонитъ бродягу-работника безъ платы, онъ объявляетъ себя въ волости бродягой и показываетъ, что работалъ у такого-то крестьянина. Конечно, онъ попадаетъ въ острогъ, но и крестьянина потянутъ туда же, если тотъ жe откупится. За обманы и даровое пользованіе трудомъ бродяги мстятъ хозяевамъ другимъ способомъ. Нсколько лтъ назадъ, около Томска одинъ казакъ имлъ заимку, и заведя обширное хлбопашество, пригласилъ къ себ на работы бродягъ, по окончаніи работъ, онъ выгналъ отъ себя бродягъ, не заплативъ имъ ни копйки за ихъ тяжелый трудъ. Бродяги ушли, но черезъ нсколько дней, подъзжая къ за заимк, жадный казакъ увидлъ дымъ столбомъ и засталъ только пепелъ отъ своихъ построекъ. Обиженные бродяги не остались въ долгу у кулака.
Часто бродяга теряетъ не только деньги, но даже и самую жизнь. Разсказываютъ, что во многихъ деревняхъ есть крестьяне, постоянно пользующіеся бродяжескимъ трудомъ безплатно, и если бродяга грозится донести на нихъ, они убиваютъ его. Я видлъ одного латыша-бродягу, который показывалъ мн на ше слды петли. Онъ работалъ на пашн у крестьянина, по окончаніи работы онъ потребовалъ съ хозяина денегъ за 4 недли и 4 дня труда, крестьянинъ затялъ съ нимъ ссору, и съ помощію другого своего работника накинулъ на бродягу петлю и началъ давить. Послдній съ трудомъ освободился, и бросался въ деревню, куда потребовалъ и мужика, думая предъявить жалобу начальству. Кончилось однако тмъ, что бродяга взялъ 15 руб. съ крестьянина за покушеніе и жалобы не принесъ. Иногда крестьяне, хотя и даютъ плату бродяг, но вслдъ затмъ дутъ но дорог за нимъ и въ лсу обираютъ его или убиваютъ. Бываютъ случаи, какъ мн разсказывалъ тотъ же латышъ, что мужики убиваютъ бродягу, чтобы не заплатить какихъ нибудь два рубля. Въ томской губерніи есть деревни, которыя постоянно прибгаютъ къ такому способу обиранія бродягъ.
Для бродяги работа у крестьянина вообще тяжела. Но у богатыхъ мужиковъ и міродовъ, которыхъ въ Сибири много, жизнь работника особенно бдственна. Его обременяютъ трудомъ, какъ ломовую лошадь, давая какъ можно мене отдыха и зажили пая деньги, про этихъ мужиковъ говорятъ: ‘не дай Богъ жить у богатаго мужика, хуже его нтъ на свт, онъ тебя всего выжметъ и денегъ не отдастъ’. Обращаясь варварски съ вольнымъ работникомъ, такой хозяинъ еще жесточе обращается съ бродягою. Но если невыгодно жить у богатаго мужика, то у бднаго приходится работать только изъ-за хлба. Тмъ не мене бродяги предпочитаютъ послднее. Такъ, зимуетъ, напримръ, нсколько человкъ въ полевой избушк на покос, крестьянинъ отправляетъ съ возами ежедневно мальчика за сномъ, за дровами, и бродяги снаряжаютъ воза, рубятъ дрова и работаютъ хозяину, за что получаютъ ежедневно ковриги хлба и скудный приварокъ.
Бродяга, живущій въ работникахъ, все-таки стсненъ и долженъ постоянно опасаться за свою участь. Вотъ, напримръ, какъ исполняется ими ямщическая обязанность. Везетъ онъ прозжихъ до станціи, и какъ только подъзжаетъ къ деревн, то немедленно соскакиваетъ съ козелъ, пуская лошадей вдоль улицы. Его пассажиры ахаютъ отъ изумленія. Но скоро къ нимъ подбгаетъ крестьянинъ и заявляетъ, что они дутъ къ нему, и онъ вышелъ ихъ принять. Изчезновеніе же ямщика объясняется тмъ, что онъ бродяга и боится показаться въ чужой деревн.
Бродяги берутся за разные профессіи, они служатъ караульщиками, пасчниками, пастухами, мельниками и т. п., занимаются также и ремеслами. Въ этихъ случаяхъ они живутъ но нскольку дней у какого нибудь крестьянина, обязавшись ему работать. Есть портные, сапожники, мастера черновъ, бродней, шорники, слесаря и столяры. Такіе ремесленники имютъ бездну заказовъ. Одни изъ нихъ длаютъ гребни, получая 5, 10 коп. за каждый, другіе — мдныя кольца, третьи рисуютъ картинки, плата за которыя художникамъ не превышаетъ обыкновенно трехъ копекъ за штуку. Значительная часть бродягъ плететъ корзины, длаетъ метлы, лопаты и т. п.
Бродяжескій трудъ едва ли приноситъ много пользы для страны, во-первыхъ, онъ не распредляется и не направляется правильно по стран, а является чисто случайно, во-вторыхъ, онъ очень непостояненъ, онъ не можетъ похвастаться добросовстностью, многіе бьютъ на то, чтобы, нанявшись въ работники, что нибудь стянуть и тайкомъ удрать. ‘Какіе мы работники’, ‘говорилъ мн бродяга, ‘нашъ братъ вдь больше норовитъ надуть мужика’. Кром того, крестьяне боятся отвтственности за принятіе бродягъ, держатъ ихъ осторожно и далеко не вс. Бываетъ, что бродяги проживавшіе очень долго въ деревн на положеніи осдломъ, открывались начальствомъ, и общество не дешево платилось за пристанодержательство. Такъ, недавно въ томской губерніи взяли бродягу, который имлъ уже собственный домъ и жилъ въ деревн 25 лтъ. Трудящаяся часть бродячаго, населенія, конечно, заслуживаетъ нкотораго участія и покровительства.
2) Бродяги-нищіе. Нищенство составляетъ привиллегированную и наиболе распространенную профессію бродяжества. Имъ пропитываются вс бродяга во время своей длинной дороги. Какъ люди бглые, безъ копйки денегъ, безъ всякой осдлости, несмющіе нигд остановиться надолго, постоянно гонимые и скрывающіеся, они естественно должны обратиться къ этому способу пропитанія. Трудъ не ихъ сфера. Работать берутъ не везд, разв только въ самихъ глухихъ волостяхъ. Притомъ трудъ бродяги все-таки временный, и, пользуясь имъ недолго, бродяга идетъ въ дорогу безъ ничего, въ качеств нищаго. Къ тому же крестьяне не могутъ всмъ бродягамъ предложить работу, да и не вс бродяги способны къ этому, это очень хорошо видно изъ зимовокъ около деревень, гд на нсколько работниковъ приходятся десятки пріютившихся но избушкамъ и заимкамъ, около деревень, и питающихся милостыней. Бродяги и по своему положенію, и по своему характеру мало склонны къ труду.
Большая часть изъ нихъ выходитъ бродяжить изъ рудника для отдохновенія, для сладкаго far niente подъ кустомъ или въ балаган.
— Что ты не работаешь? говоритъ крестьянинъ такому бродяг — ты хоть бы на себя заработалъ, одежонку, бродки бы завелъ, смотри ты какой!..
— Ну, нтъ, братъ, отвчаетъ ему тотъ,— я и съ завода ушелъ отъ работы, буду я теб спину гнуть, шалишь!
Къ подаянію милостыни, а также пріюту, даваемому бродягамъ крестьянами, вызываетъ и опасеніе отъ нихъ воровства, и боязнь ихъ мести, къ тому же, если разъ пропускаютъ и терпятъ такой народъ, то самая его безпомощность вызываетъ уже на милостыню. Крестьяне это хорошо понимаютъ, и къ нищимъ бродягамъ относятся не только не враждебно, но даже нсколько сочувственно. Они подаютъ имъ довольно щедрую милостыню, такъ что излишекъ подаянія бродяги даже продаютъ. Въ разныхъ мстахъ Сибири заведенъ обычай оставлять подаяніе въ пол и въ деревняхъ, во время страды. Въ Забайкальи оставляютъ омулей для проходящихъ бродягъ, въ иркутской губерніи припасаютъ хлбъ и мясо по заимкамъ, на Бараб ставятъ молоко и хлбъ около избъ, для того, чтобъ не безпокоили хозяевъ. Бродяги, входя въ деревни’ держатся своихъ правилъ при сбор милостыни, гурьбами имъ ходить невыгодно, а потому они идутъ по два черезъ деревню, одинъ по одной сторон, другой — но другой. Только что пройдетъ одна пара, выступаетъ другая, затмъ третья и такъ до вечера.
Бродяги нищіе — крайне жалкій народъ, они вс скромны, боязливы, забиты и угнетены нуждой. Какъ тни, исхудалые и оборванные, они проходятъ деревни и скитаются по балаганамъ. Стоитъ прозжему крестьянину припугнуть ихъ, и они разсыпаются въ сторону, или начинаютъ жалобно молить его оставить ихъ въ поко.
Свою профессію нищенства бродяги называютъ стрляніемъ саватеекъ, отчего они и получили названіе у крестьянъ саватеншниковъ. Какъ ни жалка и ни унизительна эта профессія и постоянное конюченье, извстное подъ именемъ тянущія бирюка, но привычка заставила бродягъ нестсняться, и даже довольно весело приправлять прошеніе милостыни разными прибаутками.
Необходимость и крайняя нужда заставляетъ бродягъ быть настоятельными, и часто довольно смлыми въ дл прошенія милостыни. Они обращаются даже къ писарямъ и къ сельскому начальству. Мн разсказывали про двухъ бродягъ, которые, проходя черезъ губернскій сибирскій городъ, явились къ окнамъ самого губернатора, конечно нечаянно. Губернаторъ былъ добрый человкъ, узнавъ, что они бродяги, онъ далъ имъ три рубля, посовтовавъ убираться изъ города. Но бродяги скоро снова явились за милостыней, объявивъ, что не могли еще почему-то собраться, и получили снова денегъ. Наконецъ, явились и въ третій разъ. Возмущенный такой настойчивостью и безцеремонностью, губернаторъ приказалъ наказать ихъ при полиціи розгами и выпроводить изъ города.
Бродяги-нищіе терпятъ недостатокъ какъ въ пищ, такъ и въ одежд. Уходя съ заводовъ, они уносятъ какую нибудь мережу, промокающую во время дождя, какъ ршето, на ногахъ у нихъ надты дырявые черки, а лтомъ многіе обходятся и безъ нихъ, рубахи представляютъ грязныя лохмотья. Бгущіе изъ арестантскихъ рогъ и солдаты терпятъ еще боле стсненій въ одежд, оффиціальный костюмъ часто приходится бросать, и вотъ нсколько десятковъ верстъ бредутъ они въ однхъ рубахахъ, босикомъ и безъ шапокъ. Во время побга другіе выходятъ и нагишемъ, а потомъ выпрашиваютъ гд нибудь разное отрепье. Обыкновенный костюмъ бродяги такъ ветхъ что въ острог продаютъ иногда сермяжную однорядку за 6 коп. Поэтому зимою самымъ бднымъ бродягамъ ходить невозможно, рдкій изъ нихъ иметъ дырявый полушубокъ,— больше армяки, иногда и эти изорванные. Необходимость идти въ холодъ, заставляетъ такихъ несчастныхъ обкладывать себя сверхъ рубахи сномъ, и потомъ уже надвать армякъ. Кто можетъ, запасается двумя рубахами и двумя штанами. Въ этихъ рубищахъ бродяги-нищіе терпятъ страшное бдствіе зимою. Бураны, пурги, сибирскіе морозы дйствуютъ на нихъ, какъ на мухъ. Ознобленныхъ между ними всегда много: у кого ноги, у кого руки, раны долго не заживаютъ у нкоторыхъ и въ острог. Мн разсказывали, что разъ, около Барнаула, шла ватага бродягъ. Началась зима, застала ихъ пурга, часть изъ нихъ побжала впередъ и достигла деревни, другіе шесть человкъ заплутались и вс замерзли. Недождавишсь товарищей, передовые кинулись ихъ отыскивать и, пустившись по дорог, испытали всю суровость зимы. Они вс пообморозились, и только крестьяне, отправившіеся на помощь, спасли ихъ. Весною въ лсу находятъ бездну замерзшихъ бродяжескихъ труповъ. Не лучше судьба и тхъ, кто принужденъ укрываться на зиму въ разный избушки и заимки около деревень. Здсь они живутъ цлыми партіями въ 10, 20, 30, 40 человкъ. Вс они полуголые, выйдти имъ нельзя, избушки дымныя, грязныя. Приведу здсь одинъ мн извстный фактъ подобной зимовки. Десять человкъ бродягъ расположились въ холодной изб, ни одинъ изъ нихъ не имлъ одеженки, въ которой бы могъ пройдти до деревни, между тмъ нужно сть, и вотъ, для двухъ депутатовъ, отправляемыхъ ежедневно въ деревню за хлбомъ, собирается туалетъ со всхъ, у кого бродни получше — снимаетъ бродни, кто даетъ шапку, кто штаны, кто кафтанъ. Покуда двое ходятъ — остальные коченютъ отъ холода. Зима поэтому самая трудная пора для нищаго бродяги. На лто онъ ужь мене стсняется, но все таки сплошь да рядомъ мерзнетъ, коченетъ и промокаетъ на дожд. Лихорадки постоянные ихъ спутники.
Такова жизнь нищихъ бродягъ, но какъ ни печальна и ни бдственна она, однако ни морозъ, ни бдствія, ни голодъ не останавливаютъ побговъ. Нсколько мсяцевъ воли для бродяги дороже жизни, такъ есть ли время думать о плать, о средствахъ пропитанія?.. Всего печальне, что нищенствуетъ народъ сильный и физически способный къ труду. Принимая во вниманіе громадное число бродягъ, мы, конечно, не должны упускать изъ виду, что нищенство ихъ ложится все-таки тяжело на крестьянство, которое постоянно кормитъ до 30,000 непроизводительнаго и безполезнаго народа.
3) Бродяги-воры. Однимъ нищенствомъ бродягамъ во всякомъ случа не прокормиться, а поэтому воровство составляетъ необходимую принадлежность бродяжества. Едва ли найдется хоть одинъ бродяга, который бы не кралъ. Обдерганный, въ лохмотьяхъ, голодный, онъ только этимъ и можетъ снасти себя отъ голодной смерти, Подъ вліяніемъ страха и частыхъ преслдованій онъ принужденъ иногда выбирать одно изъ двухъ: или кормиться воровствомъ или быть пойманнымъ. Но воровство, бывшее сначала результатомъ голода, обращается въ привычку и совершается при малйшей потребности, хотя и второстепенной, захочется выпить водки-крадутъ, захочется поволочиться — крадутъ. Затмъ оно становится профессіей, къ которой прибгаютъ, какъ къ средству постояннаго существованія. Воровство по необходимости очень естественно въ бродяжескомъ быту. Подаянія не всегда и не всмъ доступны, при громадномъ количеств просящихъ милостыню, ею нельзя удовлетворить всхъ вполн. Часто бродяги ставятся вн возможности заходить въ деревни, гд почему нибудь ихъ задерживаютъ, тогда приходится добывать пропитаніе кто какъ знаетъ, и кром воровства едва ли имъ можно придумать что либо другое. Если крестьяне скупы на подаянія, то они за это платятся убытками отъ кражъ. Бродяги воруютъ по большей части състное, чтобы не умереть въ лсу безъ пищи, или таскаютъ одежду, чтобъ не замерзнуть среди поля. Я приведу два разсказа, ходящіе между бродягами, изъ которыхъ видно, что кражи изъ необходимости оправдываются даже въ глазахъ крестьянъ.
Но одной изъ деревень проходилъ нищій бродяга, совершенно обносившійся, блье его было въ лохмотьяхъ, вши его задали, долго ходилъ онъ но деревн и молилъ мужиковъ, даже на колняхъ, дать ему рубаху, но никто надъ нимъ не сжалился, наконецъ, онъ подошелъ къ богатому крестьянскому дому и также началъ молить, но и здсь хозяйка отказала ему наотрзъ. Бродяга ушелъ, но за то ночью пробрался во дворъ богатаго мужика и, найдя около оконъ на жердочк развшанное блье хозяйки, взялъ его, а взамнъ повсилъ свое отрепье. На утро хозяйка только ахнула, увидавъ покражу. Но хозяинъ, по оставленной рубах, догадался, кто воръ.— ‘Вотъ видишь ли, жена’, сказалъ онъ, ‘ты вчера пожалла бродяг дать рубаху, а сегодня онъ самъ ее у тебя взялъ. Я промолчалъ вчера, потому это твое хозяйское дло. Если бы я былъ на его мст, я сдлалъ бы тоже самое, да еще, пожалуй, и въ сундукъ залзъ къ такому богатому мужику. Вся деревня вчера видла, какъ бродяжка ходилъ отъ двора къ двору, да просилъ рубахи — никто ему не давалъ. Вотъ я теперь покажу бабамъ, какія рубахи и порты носятъ бродяги’. Мужикъ взялъ на палку грязное и покрытое миріадами вшей лохмотье и понесъ показывать по деревн, какъ горькій упрекъ. ‘Подавайте впередъ бродягамъ’, говорилъ онъ бабамъ, ‘видите въ чемъ они ходятъ’.
Другой бродяга также обносился въ дорог. Надо было добыть платье, дло было зимой. Вотъ онъ ночью пробрался въ домъ богатаго мужика, вытащилъ раму и началъ шарить. На гвозд онъ находитъ рубаху, шайку, хорошій полушубокъ и суконный капотъ, все это онъ надлъ на себя, пошарилъ еще, нашелъ сундукъ, который былъ запертъ: онъ не сталъ его ломать, поскоре выскочилъ въ окошко и вставилъ опять раму. Старую свою одеженку и котомку, въ которой неприлично уже было идти, онъ бросилъ на задворкахъ и пустился по дорог. Увидя на утро покражу, мужикъ недоумвалъ сначала, какъ она сдлана, наконецъ открылъ, и зная, что это какой нибудь бродяга, пустился съ работникомъ за нимъ въ погоню. Въ нсколькихъ верстахъ за деревней онъ встртилъ вора и, придержавъ лошадей, похалъ шажкомъ за нимъ и началъ разговоръ.— ‘Откуда и куда любезный’?— ‘Иду къ роднымъ, мщанинъ изъ такого-то города’, говоритъ бродяга.— ‘А, а. Вотъ я смотрю вы изъ дорог, а какая на васъ одежа славная’.— ‘Точно такъ’, говоритъ бродяга. У меня везд по дорог завидуютъ этой одеж. Впрочемъ, я бы продалъ ее. Говорятъ по дорог-то опасно ходить хорошо одтымъ. Капотку бы я и сбылъ, да пожалуй и полушубокъ, себ можно купить похуже’.— ‘Текъ-съ, замчаетъ крестьянинъ, ну, а вотъ бродни-то у васъ больно пообносились, господинъ мщанинъ, по моему бы ужь не подходящее къ такому платью-то’.— ‘Что длать, дорога дальняя, надо будетъ впрочемъ купить сапоги’.— ‘Ну, что же купите себ и сапоги, какъ купили полушубокъ и капотъ’, замтилъ мужикъ. Бродяга встрепенулся отъ этого намека.— ‘Ну, братецъ, ‘тогда обратился къ нему крестьянинъ’, садись-ка лучше съ нами, мы тебя довеземъ, а ты намъ разскажешь, гд ты одежу покупалъ’. Бродяга почувствовалъ всю безвыходность своего положенія, онъ былъ во власти врага. Оставалось повиноваться, и онъ слъ.— ‘Ловко ты, братъ, хватилъ у меня одежу!’ началъ снова крестьянинъ, продолжая хать впередъ.— Что же, отчего ты сапогъ не захватилъ у меня?’ — ‘Да не нашелъ, дядюшка’, отвтилъ откропеино воръ.— ‘А отчего же ты въ сундукъ не заглянулъ, тамъ сапоги и деньги были’.— ‘Да сундукъ былъ на замк’.— ‘Сломалъ бы’.— ‘Я, бдный человкъ, обносился, что нужно было, взялъ, а лишнее зачмъ портить’.— ‘Ну, спасибо, сказалъ мужикъ, вдь въ сундук-то, только отопри, шестнадцать тысячь денегъ было!… а все-таки, я вижу, теб надо сапоги’, подсмиваясь говорилъ мужикъ. Бродяга тупо молчалъ и дожидалъ взбучки.— ‘Что же ты думаешь, я съ тобой сдлаю’?— ‘Я въ твоей вол — бей сколько хочешь, только не убей — отпусти душу на покаяніе’, говорилъ бродяга.— ‘Ладно, братъ, я тебя бить не буду, ты, я вижу, не разбойникъ и не грабитель: ты меня на немного раэзорилъ, за это я теб дамъ сапоги, а у тебя возьму твои бродни. Разувайся!’ Бродяга изумился такому великодушію. Но крестьянинъ снялъ свои сапоги, надлъ его бродни, подсмиваясь, что къ хорошей одежд и обувь надо хорошую и, затмъ, отпустивъ бродягу, повернулъ назадъ.
Такъ воровство вызывается необходимостью, но такъ какъ бродяги вс бдны и вс нуждаются, то и воруютъ вс. Если вы будете совтовать бродяг не воровать для безопаснаго прохода, то онъ вамъ отвтитъ, что ‘безъ воровства пройти невозможно.’ Случается видть самыхъ скромныхъ бродягъ, которые однако сознаются, что крали, и иногда даже большія суммы денегъ у мужиковъ. Бродяги, пройдя сибирскую границу, по россійскимъ губерніямъ должны идти въ порядочномъ плать и съ деньгами, а потому, приближаясь къ границ, они стараются обезпечить себя и воруютъ чаще. Но у многихъ, какъ я сказалъ, воровство превращается въ профессію и длается въ нужд и безъ особенной настоятельной нужды. Изъ числа приходящихъ въ остроги бродитъ попадаются многіе даже съ порядочными деньгами, пріобртенными воровствомъ. Острожныя дамы, преимущественно предъ прочими острожными, ухаживаютъ за бродягами, разсчитывая отъ нихъ поживиться боле, нежели отъ другихъ. Бродяги по дорог всегда просятся ночевать, ихъ кормятъ, даютъ пріютъ, а они высматриваютъ, что стянуть. Одинъ изъ такихъ мн разсказывалъ, какъ онъ, впродолженіи всей своей дороги, ночуя у мужиковъ, постоянно обшаривалъ избу и стягивалъ женскія рубахи, полушубки, деньги, и чуть свтъ утекалъ. Иногда бродяги поселяются въ деревняхъ и входятъ въ стачки съ плутами изъ поселенцевъ, и т подводятъ ихъ къ богатымъ крестьянамъ. Кражи въ деревняхъ, во время прохода бродягъ, постоянны, обворовываются погреба, амбары, преимущественно снимается блье, повшенное для просушки. Какъ значительны бываютъ эти кражи, можно судить по слдующему факту: въ дмитровской волости, тобольской губерніи, въ деревн Крестикахъ и сосдней съ нею украдено было 1000 рубахъ въ одинъ бродяжескій проходъ. Кражи производятся какъ въ деревняхъ, такъ и въ пол, около деревень. Здсь они уносятъ сошники отъ сохъ, обкрадываютъ балаганы во время пашень и крестьянскій скотъ.
Надо замтить, что въ Сибири по деревнямъ воровать, какъ говорятъ бродяги, трудне, потому что, наученные опытомъ, сибирскіе крестьяне осторожне, а въ случа поимки вора, настоятельне въ преслдованіи бродягъ, чмъ россійскіе. Подозрніе во всякой краж обрушивается здсь всегда на бродягъ, обыкновенно за воромъ кидаются но дорог, долго его преслдуютъ и часто тутъ же, въ пол, расправляются винтовкой. Бродяга потому прибгаетъ здсь къ боле хитрымъ способамъ и старается провести мужика, что ему часто и удается. Воръ-бродяга, имя въ виду преслдованіе, не понесетъ съ собой добычу, а зароетъ ее, дабы не попасться съ поличнымъ, и только, по минованіи опасности, выроетъ ее.
Крестьянскій скотъ въ нол подвергается похищеніямъ бродягъ. Лошадей крадутъ рже, потому что во время бродяжества лошади неудобны, и бродяги легко могутъ быть уличены и взяты съ ними, но за то рогатый скотъ изчезаетъ часто. Его караулятъ бродяги за деревней и на голодный зубъ не даютъ маху. Крадутъ коровъ, телятъ, свиней, барановъ и проч. и проч. Ежели попадается крупный скотъ, то бродяги ржутъ, скрываютъ его и питаются нсколько дней, проживая около деревни, гд нибудь на мельниц, мясо же лежатъ въ сосдней рк, чтобы не испортилось, тогда они сзываютъ проходящую свою братію и угощаютъ ее на славу.
Не говоря уже о томъ, что бродяги, идя по пашнямъ, пользуются крестьянскими овощами, за чмъ крестьяне уже и не гонятся, они причиняютъ громадный убытокъ на наскахъ. Чтобы подрзать медъ, такъ какъ операція эта сопряжена съ значительными затрудненіями, они часто удушаютъ пчелъ, замариваютъ ихъ, разбиваютъ ульи и похищаютъ медъ. Въ этомъ случа они совершенно подражаютъ медвдямъ, нисколько не заботясь о хозяин. Раззореніе паскъ конечно очень чувствительно для крестьянъ.
Кражи бродягъ самымъ разрушительнымъ образомъ дйствуютъ на хозяйство сибирскаго крестьянства. Длаются они изъ крайней, гнетущей нужды, но отъ этого крестьянству не легче. Поэтому немудрено, что крестьяне являются озлобленными и упорными въ преслдованіи и наказаніи бродяжескаго воровства. Несмотря на то, что расправа сплошь и рядомъ кончается убійствомъ или жестокими побоями, воровство не уменьшается, и новые скитальцы-воры, снова длаютъ тоже, что ихъ предшественники, и нтъ этому конца.
Кром воровства у крестьянъ, бродяги часто, и даже сплошь и рядомъ обворовываютъ другъ друга. Обворовываютъ сонныхъ, пьяныхъ, больныхъ, а иногда прямо идутъ на грабежъ и убійство. Пустыня, лсъ, покрывающій все тайной, конечно много способствуютъ этому. Нужда, деморализація острожнаго населенія, жажда денегъ — все это обусловливаетъ преступленія, даже въ сред своихъ, хотя это порицается и строго наказывается общиною. Воровство неудивительно тамъ, гд вс воруютъ. Воры отнимаютъ ворованное же, и тми же средствами. Недаромъ бродяги боятся другъ друга въ дорог, и говорятъ: ‘а пуще всего, пуще звря лютаго бойся своего брата’. Мн разсказывали слдующій случай изъ практики этихъ несчастныхъ горемыкъ.
‘Идя разъ’, говорилъ мн бродяга Кузьма Ивановъ, ‘я познакомился съ бродягой Дмитріемъ, ушедшимъ изъ арестанскихъ ротъ. Это былъ славный человкъ, воровать воровалъ и грабилъ даже, но душъ не губилъ, и не любилъ тхъ, которые губятъ. Онъ всегда имлъ при себ деньги. Изъ одной деревни Дмитрій увелъ бабу, которая съ нимъ и бродяжила. Оставивъ ее въ лсу въ балаган, онъ отравился на промыселъ. Срзалъ какой-то тюкъ съ платьемъ, обобралъ двухъ новоселокъ рублей за 40 и пришелъ потомъ къ любовниц. Человкъ онъ былъ ловкій и живо обдлывалъ дла. Переодлся онъ самъ щеголемъ, далъ переодться любовниц въ новое платье. Вскор за тмъ встрчается онъ съ двумя каринцами. Послалъ ихъ за водкой, надлилъ платьемъ, далъ чарки, и пошли они гулять въ балаган. На утро опохмлились и пошли дале. Скоро они остановились обдать. Начали рубить дрова и стали пробовать у Дмитріи силу, заставляя его таскать громадные обрубки. Дмитрій опять послалъ за водкой пріятелей, а самъ надлъ чистую рубаху и услся зашивать краденый полушубокъ. Любовница сидла подл него. Приходятъ карницы съ водкой и, выпивши, принялись перешептываться. Сметливая баба-сибирячка стала безпокоиться, во Дмитрій посмивался надъ ея опасеніями.— ‘Что ты’, насмшливо спрашивали его каринцы, ‘блую рубаху надлъ, не на смерть ли собирается?’ — ‘Нтъ, такъ надлъ…’ Но въ то время, какъ Дмитрій нагнулся, одинъ каринецъ хватилъ его обухомъ въ голову. Дмитрія отуманило, однако же онъ вскочилъ — видно вскользь ударили, — въ это время другой ему топоромъ плечо разрубилъ — кровь хлынула. Дмитрій видитъ дло плохо. Онъ схватилъ одного каринца, подтащилъ къ дереву и давай душить за горло, оглянулся, другой стоитъ за нимъ съ ножемъ, а баба помогаетъ ему отнимать топоръ у того, котораго онъ душилъ. Тутъ у него свтъ выкатился — онъ рухнулся… Очувствовался, любовница водой его отливаетъ и плечо перевязываетъ. А каринцы, забравши деньги и одежду, да и надъ бабой еще наругавшись, ушли.
При такихъ условіяхъ безопасности, понятно, какимъ кражамъ, грабежамъ и убійствамъ подвергаются бродяги отъ своихъ же. Всмъ бродяжествомъ принято за правило не ходить въ хорошемъ плать. Правда, бродяги за грабежъ своихъ не даютъ потачки и преслдуютъ, судятъ, дерутъ и даже убиваютъ виновнаго, но такія мры еще безсильне, чмъ наказанія въ гражданскомъ обществ. Притомъ на безнаказанность преступленія здсь всегда больше шансовъ.
4) Бродяги-обманщики. Вслдъ за воровствомъ бродяги но своему положенію должны часто, волею и неволею, обманывать крестьянъ. Начинаясь невинными, эти обманы переходятъ въ средства выманивать деньги и преобразовываются въ профессію. Бродяги обыкновенно скрываютъ свое имя, мсто, откуда и куда они идутъ, врутъ крестьянамъ, сочиняютъ свои біографіи, и это понятно, когда большая часть ихъ изъ ссыльныхъ и съ заводовъ. Многіе идутъ по фальшивымъ билетамъ и паспортамъ. Фальшивый паспортъ — важная вещь для бродяги, и за него платятъ они дорого (за хорошіе иногда но 25 рублей и боле, за плохіе 9—10 рублей), нердко даже убиваютъ изъ-за нихъ другъ друга. Преимущества паспорта состоятъ въ томъ, что съ нимъ можно жить въ городахъ и наниматься въ работу на пріиски и въ другія мста. Для безопаснаго прохода длаютъ билеты на имя солдатъ и вписываютъ проходныя удостовренія отъ полиціи. Подъ именемъ солдатъ или казаковъ смлые бродяги часто даже требуютъ себ квартиры. Извстно, что фабрикація паспортовъ незатруднительна. Она производится и по острогамъ, и въ городахъ разными промышленниками этого рода. Продаютъ ихъ на рынкахъ, въ кабакахъ и шинкахъ. ‘Приходишь, напримръ, въ Иркутскъ’, говорятъ бродяги, ‘и валяешь на Молотовку, къ толкучему — конечно надо одться по городскому. Здсь тебя замчаютъ, кому нужно,— потому новаго человка видно. Сейчасъ подходитъ къ теб какой нибудь пропившійся крюкъ и предлагаетъ услуги. Мы заходимъ въ первую лавочку, къ его знакомому, рядимся, и онъ на лист валяетъ видъ, и печать при немъ. Чуть является сыщикъ — толкнетъ, да къ тому же они вс извстны.’ Но бродяжество, состоя большею частью изъ крайне бдныхъ членовъ, ограничивается самыми плохими поддлками, крестьяне, по незнанію и безграмотности, довольствуются и такими. Другіе бродяги, во время дороги, обходятся просто кускомъ писанной бумаги съ печатью, оттиснутой копйкой, и это у крестьянъ сходитъ за паспортъ. Нкоторые бродяги носятъ кром вида и рзную печать для подновленія, но такіе, конечно, попадаются при первомъ обыск. Бродяжество однако сознало эти неудобства фальшивой паспортной системы, и многіе бредутъ просто, надясь на свою бдительность и на свободный проходъ. Но за то на поприщ обмановъ для наживанія денегъ бродяги дйствуютъ гораздо успшне. Какъ много воровъ, такъ много и обманщиковъ, да пожалуй и боле, потому что обманъ безопасне. Въ этихъ случаяхъ профессіи ихъ разнообразны до безконечности, бездна идетъ подъ видомъ странниковъ по святымъ мстамъ, раскольниковъ, знахарей и лекарей, коноваловъ, колдуновъ, ворожей, и вс они стараются всми силами выжать копйку. Крайне-невжественное, суеврное и нуждающееся въ самыхъ необходимыхъ знаніяхъ крестьянство представляетъ для этого обширное поле. И всми подобными профессіями бродяги злоупотребляютъ очень искусно.
Крестьянина, при его страсти къ ‘божественному’, обмануть легко, и въ его изб часто происходитъ сцена, сообщенная мн однимъ изъ бродягъ. ‘Является въ крестьянскую семью, жившую за заимк, странникъ въ бломъ холщевомъ подрясник, съ длинными волосами и сумочкой на рук. Глаза опущены, лицо изображаетъ смиреніе. Онъ толковалъ и объ Іерусалим-град, и о нападеніяхъ турокъ по пути, и о гроб Господнемъ, отъ котораго имлъ щепочку, и объ огн съ неба, и о войн изъ-за ключей и проч. и проч. Затмъ крестьяне попросили его прочитать что нибуть изъ писанья. Онъ вынулъ бумагу и началъ читать объ Антихрист. ‘Только смотрю я’, говорилъ работникъ, ‘а у него на бумажк-то все палочки наставлены, по которымъ дтей учатъ писать?— ‘Что это такъ крупно писано?’ спрашиваю я его, а самъ ухмыляюсь.— ‘Это, говоритъ, по-гречески.’ Эти странники ведутъ себя скромно, и даже подаяній берутъ мало, ограничиваясь однимъ чернымъ хлбомъ, за то они промышляютъ крестиками, святыми щеночками, камешками и, конечно, достаютъ изрядную выручку. Я знаю случай, когда такой странникъ-бродяга очень замтно фигурировалъ въ сибирскихъ городахъ. Зашелъ онъ въ Тюмень къ одному купцу и здсь, прослывъ за святого, стянулъ паспортъ у одного слпого мщанина, жившаго въ дом купца, и, безъ всякаго подозрнія, продолжалъ жить. Скоро ему дали рекомендательныя письма въ Тобольскъ,— эту Москву Сибири,— гд онъ былъ принятъ съ распростертыми объятіями лицами, склонными къ піетизму. Отсюда онъ пробрался въ Москву. И только черезъ годъ московская полиція сдлала запросъ купцу о проходившемъ бродяг-поселенц Иван Куликов и объ украденномъ имъ паспорт. Подъ видомъ странниковъ и юродивыхъ конечно удобно проходить и питаться по деревнямъ и по городамъ, почему многіе бродяги и приняли на себя эту профессію. Кром того многіе изъ нихъ играютъ роль раскольниковъ, они поддлываются подъ тонъ разныхъ сектъ и находятъ себ пріютъ и пропитаніе. Я видлъ одного, которыя игралъ роль раскольника до тхъ поръ, покуда ему покровительствовали раскольники, а въ острог, когда его оставляли безъ помощи, изъявлялъ желаніе креститься, посл чего онъ былъ требовательнымъ къ крестному отцу, онъ постоянно бгалъ, попадался, опять судился и, подъ разными именами, нсколько разъ изъ раскола переходилъ въ православіе.
Какъ бродяги эксплуатируютъ религіозную сторону народа, такъ удачно пользуются они и другой стороной его — суевріемъ. 11о всей Сибири вра въ наговоры, заговоры, присушку, порчу и колдовство необыкновенно развита и разспространена несравненно боле, чмъ въ Россіи. Въ каждой деревн существуютъ порченные, особенно на Бараб, которые кричатъ на разные голоса, какъ кликуши подвержены истерикамъ и требуютъ иногда самыхъ причудливыхъ вещей, болзнь эта на половину накидная. Происхожденіе этой болзни крестьяне приписываютъ колдовству. Въ каждой сибирской деревн извстны также средства для присушиванья, они въ большомъ ходу какъ между холостыми, такъ между женатыми и замужними. Присушка пользуется необыкновенной врой. Какъ врятъ въ присушку, такъ одинаково и въ излеченіе наговорами. Пока еще не излдована точно причина особеннаго развитія суеврія въ Сибири, но бродяги пользуются имъ и сами очень дятельно распространяютъ его.
Разсказываютъ, что при вход бродягъ въ деревню, женщины кидаются къ нимъ съ разспросами, не уметъ ли кто присушивать, и нтъ ли между ними знахарей. Въ этомъ случа бродяги служатъ самыми близкими повренными сердечныхъ тайнъ. Нкоторые бродяги нарочно несутъ съ собой разные корешки, травы, камешки, глину и всякую дрянь для мистификаціи и лучшаго удостовренія своего званія. Какъ только откроется знахарь, а за нимъ дло не стоитъ, сейчасъ же сбгаются женщины, несутъ молоко, хлбъ, холстъ и обращаются съ просьбами. Тогда бродяга-знахарь наговариваетъ на волосокъ, на щеночку, ‘дабы рабъ Божій N сохъ такъ же по раб Божіей N, какъ эта лучинка изсохнетъ на печк’. Способы обыкновенно изобртаются экспромтомъ, къ колдовству присоединяется какой нибудь матеріалъ въ род холста, который идетъ въ пользу знахаря. Въ тоже время бродяга издвается надъ женщинами. ‘Пришли мы разъ въ деревню’, разсказывалъ одинъ изъ авантюристовъ-бродягъ, ‘а съ нами товарищъ, знахарствомъ занимался — таскалъ разную дрянь. Вотъ обступили насъ бабы, сарай намъ отвели: молока, яицъ, шанегъ, всего натащили. Одна молодуха такъ и пристаетъ къ нашему насчетъ присушки.— ‘Ладно’, говоритъ, а намъ и шепни: ‘выйдите, молъ ребята, да смотрите въ щель, какъ я ворожить буду’. Мы вышли и стали въ щель смотрть. Видимъ, баба ужъ трубку холста принесла нашему колдуну.— Ладно, думаю, что только теперь онъ съ этимъ холстомъ будетъ длать, а онъ, слышь, это всю бабу холстомъ обмоталъ. Потомъ, ну ужь, что было потомъ и разсказывать нечего: и смхъ, и стыдъ. Потшникъ же былъ этотъ мужикъ — прокуратъ да и только!’ О ворожб ходитъ у бродягъ бездна разныхъ игривыхъ разсказовъ въ декамероновскомъ тон. Къ ворожб примшивается и развратъ.
Кром присушиванья, у знахарей-бродягъ является практика и въ дл леченія колдовствомъ. Приходитъ, напримръ, мужъ и проситъ излечить жену отъ порчи. Знахарь общаетъ, а между тмъ знакомится съ женщиной. Такъ какъ у большей части женщинъ болзнь эта накидная, то жена, чтобы отбиться отъ ненравящагося ей мужа, длаетъ стачку съ знахаремъ, и об стороны за одно мистифируютъ доврчиваго супруга. ‘Обыкновенно’, разсказывалъ мн такой промышленникъ, ‘баба проситъ только одного, чтобы на лекарство потребовать водки. Затмъ разыгрывается при муж слдующая сцена.
— ‘Такъ ужь полечи, пожалуйста, парень’! упрашиваетъ мужъ бродягу. Знахарь подходитъ къ женщин, которая якаетъ или кричитъ, беретъ ее за безъимянный палецъ и начинаетъ спрашивать ‘порчу’, которая является олицетворенною и сидящею въ больной.— ‘Когда ты посажена?’ — ‘Тогда-то, отвчаетъ больная не своимъ голосомъ’,— ‘Кто тебя посадилъ’?— ‘Такой-то или такаято’.— ‘Чмъ тебя лечить’?— ‘Тмъ-то’, отвчаетъ порча.— ‘Замолчи!’ Женщина умолкаетъ. Когда знахарь уходитъ изъ комнаты, баба опять начинаетъ кричать,— ‘Что съ тобой опять?’ спрашиваетъ мужъ.— ‘Да вотъ снять приступила, какъ онъ-то ушелъ (т. е. бродяга), а при немъ мн много легче было — она молчала’. По требованію знахаря скоро появляется штофъ водки для лекарства: знахарь кой чего подбавляетъ туда, а когда мужъ узжаетъ, бродяга съ женою пируетъ. Такими пріемами и наговорами знахаря крестьяне лечатъ и другія болзни. Такъ какъ женщины врятъ въ знахарство и знаніе бродягъ, то они обращаются къ нимъ и за другими совтами, такъ напримръ, если нужно испортить кого нибудь. Между прочимъ бродяги сообщаютъ, что въ Сибири попадается множество женщинъ, желающихъ отравить своихъ мужей. ‘Сибирячки сплошь и рядомъ отравляютъ мужей’, говорятъ бродяги, ‘имъ это ничего не значитъ’. Причины этого коренятся вроятно въ особенностяхъ крестьянскаго семейнаго быта въ Сибири, и женщины постоянно обращаются къ бродягамъ съ просьбами дать имъ зелій для отравы. Они иногда такъ настоятельно просятъ яду, что нкоторые бродяги принуждены давать какія нибудь невинныя снадобья, лишь бы только удовлетворить желаніе и извлечь свою пользу. Другіе, конечно, не церемонятся, вступаютъ съ недовольными женщинами въ заговоръ и дйствительно отравляютъ мужей. Такіе случаи не рдки.
Тже знахари-бродяги берутся выводить клоповъ и таракановъ у крестьянъ. Крестьяне такихъ очень цнятъ, профессія эта сопряжена также съ шарлатанствомъ. Напримръ, нашептываютъ на чеку, кладутъ ее за печку и т. д.
Кром знахарей существуютъ еще гадальщики. Крестьянки такъ любятъ гаданье, что мелочные торговцы-поляки принуждены были превратиться въ гадальщиковъ на Соломон, имъ даютъ по 3, по 5 коп. или но 10 яицъ съ человка за то, чтобы разъ кинуть на кругъ. И вотъ бродяги несутъ съ собой гадательныя карты съ надписями: ‘Соломона оракулъ’, или руководствуются ‘волшебнымъ зеркаломъ, открывающимъ секреты великаго Альберта ‘и, такимъ образомъ, гадаютъ по дорог и пропитываются.
Нкоторые бродяги принимаютъ на себя роль лекарей и фельдшеровъ. При томъ ужасномъ положеніи, въ какомъ у насъ находится народное теченье и при громадной потребности его, крестьяне рады всякому, кто вызовется помочь. Крестьяне дечатся сулемой, киноварью и дорогой травой, сулему они дятъ, посыпая ее на хлбъ, и довольно много: дорогую траву пьютъ въ водк, это — жизненный элексиръ ихъ, и первое средство во всхъ болзняхъ. Противъ холода они вообще не принимаютъ никакихъ дйствительныхъ средствъ, и потому въ Сибири множество людей съ отнявшимися ногами и съ ломотою въ костяхъ. Захворавшій такимъ образомъ продолжаетъ цлую жизнь лечиться сулемой и дорогой травой. Въ деревняхъ сильно развитъ сифилисъ, имъ бываютъ заражены подъ рядъ цлыя деревни. Все это нуждается въ помощи и лечится или само или обращается къ бродягамъ. въ особенности распространено кровопусканіе, къ которому прибгаютъ безъ всякой нужды люди всхъ возрастовъ, кровь пускаютъ себ не только ножиками, гвоздями, но даже вошло въ обыкновеніе пускаться коновальскимъ инструментомъ — топорикомъ, по которому бьютъ колотушкой: если сразу не попадутъ въ жилу, то говорятъ: ‘ишь, жила-то крутая’, и повторяютъ снова. У нкоторыхъ посл такихъ кровопусканій разноситъ руку, и они ходятъ и охаютъ по цлымъ недлямъ. Другимъ, пускающимъ кровь изо лба, коновальскій топоръ, подъ сильнымъ ударомъ, впивается въ черепъ и даже ломается. Несмотря на то, когда является бродяга псевдо-фельдшеръ, къ нему бгутъ толпами, прося пустить кровь. Крестьяне хорошо знакомы съ этимъ дломъ, и всегда скрашиваютъ:— ‘чмъ пускать будешь, топорикомъ или пружинкой?’ (Топорикъ коновальскій, а пружинка — шниперъ).
Когда требуются лекарства, то бродяги сами измышляютъ ихъ, даютъ сру, пережженую кость и т. п., и собираютъ деньги. ‘У другого мужика страсть что наставлено’, говорилъ бродяга-фельдшеръ, ‘и какой тутъ дряни нтъ!’ Самъ этотъ фельдшеръ былъ замчательный субъектъ. Фельдшеромъ онъ никогда не былъ, но имлъ такую страсть лечить, что самъ былъ увренъ въ своемъ знаніи. Въ острог онъ также пускалъ кровь, какъ и на пол. Въ острожной больниц онъ постоянно ухаживалъ за больными, училъ принимать лекарства, критиковалъ медиковъ и микстуры.— ‘Что это за хина’, говорилъ онъ, разсматривая порошки, ‘разв такая настоящая хина бываетъ, это — дрянь! Здсь настоящей хины и въ город не найдти!’ Онъ вралъ, какъ Хлестаковъ, съ убжденіемъ, съ увренностью.
На ряду съ лекарями и фельдшерами, въ сред бродягъ много и ветеринаровъ, которые также отлично надуваютъ крестьянъ. Въ Сибири, при частыхъ падежахъ скота отъ язвы, крестьяне чувствуютъ особенную надобность въ коновалахъ и леченіи скота. Такъ, недавно около Барнаула, въ одной волости, такъ повыпадалъ скотъ отъ повальной болзни, что крестьяне принуждены были ходить пшкомъ. Явился бродяга, который зналъ немного леченье, болзнь состояла въ появленіи желваковъ и въ опухоли пуздри, онъ удачно произвелъ нсколько опытовъ, растирая желваки и выпуская матерію изъ пуздри подрзомъ. Мужики начали полить его по волости, какъ благодтеля, онъ всюду лечилъ скотъ, его осыпали деньгами, запаивали виномъ, по, мало того, крестьяне стали просить его, чтобы скотъ и впредь не заболвалъ. Соблазнъ былъ большой и бродяга согласился. Онъ загонялъ скотъ въ пригонъ, раскладывалъ на четыре стороны огонь, кидалъ туда наговоренный трутъ и селитру, наконецъ, стрлялъ на четыре стороны изъ винтовки. Вслдъ за нимъ въ эту волость нахлынули цлыя стаи бродягъ ветеринаровъ, и все это пустилось надувать крестьянъ, что было силы и хитрости. Такія вещи производятся по всей Сибири, гд бродяги-обманщики играютъ такую же роль, какъ и воры-бродяги, и даже почище высасываютъ крестьянъ.
5) Бродяги-монетчики. Изъ всхъ обманщиковъ и воровъ занимаютъ важнйшее мсто длатели фальшивыхъ денегъ. Дланіе фальшивыхъ денегъ принадлежитъ къ самой искусной и прибыльной профессіи бродяжества. Начало ея положили сосланные въ Сибирь монетчики, часто превосходные техники, граверы и рисовальщики. Напримръ, въ сороковыхъ годахъ былъ въ Сибири сосланный изъ Слуцка, минской губерніи, монетчикъ Цейзихъ, который не оставлялъ прежней своей профессіи и въ мст ссылки, и прославился здсь, между прочимъ, превосходными произведеніями изъ глины. Профессія поддлки ассигнацій слишкомъ обольстительна и выгодна, и ссыльные монетчики занимаются ею и на новомъ мст невольнаго жительства. Они также учатъ другихъ своему искусству. Такимъ путемъ образовалась довольно значительная отрасль этого производства, распространенная преимущественно между бродягами. Званіе монетчика самое аристократическое и самое денежное, а потому каждый бродяга лелетъ въ своей душ надежду и самому достигнуть этого привиллегированнаго званія. По такъ какъ не вс могутъ получить основательное образованіе на этомъ поприщ, то многіе ляпаютъ ассигнаціи кое-какъ, а бездна другихъ ограничивается однимъ желаніемъ ляпать. Эта-то манія и развила, кром настоящихъ мастеровъ, шарлатанскую профессію — только казаться монетчикомъ. Поэтому въ бродяжеств образовалось два рода монетчиковъ: честныхъ и нечестныхъ.
Честный монетчикъ есть лицо дйствительно умющее длать ассигнаціи. Онъ находитъ везд пріютъ, такихъ много какъ въ Россіи, такъ и въ Сибири, гд жажда наживаться развита еще боле. Ихъ много гуляетъ по Руси, много живетъ у купцовъ и другихъ лицъ, начиная отъ Петербурга до Одессы и Астрахани, гд поддлываютъ деньги по укромнымъ мстамъ. Часто приходится слышать, что такой-то нажился фальшивыми деньгами, такой-то отправлялъ фальшивое золото въ Персію и т. д., въ Сибири подобныхъ слуховъ еще боле. Сибирь особенно благопріятна для этого производства. При дланіи бумажекъ конечно важенъ ихъ сбытъ. Обыкновенно они сбываются крестьянству по разнымъ захолустнымъ деревнямъ, и еще легче инородцамъ. У купцовъ и богатыхъ крестьянъ сбытъ этихъ бумажекъ сопровождается какой нибудь торговой операціей, въ этомъ случа важцую роль играетъ невжество и незнаніе человка, съ которымъ имютъ дло. Если легко обмануть ассигнаціей безграмотнаго мужика, то еще легче инородца. Въ прежнее время послднихъ обманывали пятаками, натертыми ртутью, нын только боле искусной поддлкой серебра, золота и бумажекъ. Между сибирскими бурятами и киргизами много фальшивыхъ денегъ, въ особенности кто ведетъ торговыя дла. Говорятъ, что киргизы боятся фальшивыхъ денегъ, и если узнаютъ, что у нихъ оказалась такая ассигнація, то немедленно ее жгутъ. Это объясняется страшной боязнью русскаго слдствія. Для тхъ же, кто сбываетъ имъ фальшивыя деньги, конечно это выгодно, ибо иска на нихъ не возникнетъ.
Въ Сибири страсть къ фальшивымъ деньгамъ развита не только у торговыхъ людей, отличающихся недобросовстностью наживы и не гнушающихся никакими средствами для этого, но и у простого крестьянства. Она постоянно разжигается бродягами мастерами, предлагающими ему свои услуги. Крестьяне привыкли къ ихъ посщенію и радостно ихъ принимаютъ. Любовь къ дланію денегъ между крестьянствомъ вошла даже въ притчу у бродягъ, и про нее можно слышать бездну разсказовъ. Лишь только въ деревн появится бродяга въ красной рубах, плисовыхъ шароварахъ, въ какой нибудь нанковой или ситцевой поддевк и въ смушковой шапк на бекрень, то, по одному костюму, онъ уже будетъ принятъ за монетчика и вызоветъ приглашенія крестьянъ. Стоитъ иногда быть только немужиковатымъ, обладать натертостью и манерами, а такіе субъекты нердкость между бглыми ссыльными,— для того, чтобы быть заподозрннымъ въ этой профессіи. Тогда мужики пускаются упрашивать бродягу помочь имъ и надлать бумажекъ.— ‘Замтитъ тебя, что ты человкъ ловкій’, говорятъ бродяги, ‘и пойдетъ тебя другой мужикъ угощать, сидитъ съ тобой, а самъ издали и заведетъ разговоръ, да и подъзжаетъ понемногу къ тому: не занимаешься ли ты насчетъ блинковъ, (бродяжеское названіе фальшивыхъ денегъ).— ‘Ой, паря, я вижу, что ты умешь, говоритъ мужикъ.— ‘Право нтъ’.— ‘Ужь не отпирайся, паря, будь милостивцемъ, буду благодаренъ теб, што хошъ проси’.— ‘Говорю же теб, что не умю’.— Полно, паря, упрямиться. Не обезсудь! Приставь голову къ плечамъ — помоги! Сто рублей дамъ — не пожалю, скажи, что нужно купить — все достану, али вмст въ городъ подемъ, купимъ. Ну, парень приставь голову къ плечамъ. Жена, проси!— Другой что — въ ноги теб, ей богу!’
Бродяги утверждаютъ, что когда они входятъ въ деревни, то мужики первымъ долгомъ справляются, нтъ ли между ними монетчика. Кормя и подавая милостыню бродягамъ, крестьяне просятъ ихъ проходомъ указать тмъ монетчикамъ, которые не имютъ практики, на ихъ деревню, или упрашиваютъ нарочно привести такихъ. Надо замтить, что крестьянство выработало довольно снисходительный взглядъ на эту профессію, и хоть считаетъ ее запрещенной закономъ, но совершенно не понимаетъ, зачмъ это запрещаютъ выдлку бумажекъ.— ‘И чего это запрещаютъ намъ бумажки длать, говорятъ крестьяне, мы бы стали хорошо длать и подати за то исправно вносить начали’. При жажд наживы, въ Сибири ремесло фальшиваго монетчика быстро акклиматизировалось, а нсколько примровъ удачнаго сбыта и обогащенія отдльныхъ лицъ еще боле развили производство запрещеннаго товара. Если богатые изо всхъ силъ добиваются достать фальшивыхъ денегъ, то бдные имютъ къ тому еще больше поводовъ. Вотъ почему крестьяне считаютъ иногда монетчиковъ помощниками въ ихъ нужд и благодтелями, даютъ н.чь постоянный пріютъ и выручаютъ ихъ въ случа бды. Такимъ благодтелемъ въ глазахъ крестьянина является извстный въ тобольской губерніи монетчикъ Кожевниковъ, о которомъ я приведу нсколько разсказовъ. Онъ постоянно скрывается по деревнямъ и переходитъ съ мста на мсто, обезпечивая себя этимъ отъ убійства, къ какому часто прибгаютъ крестьяне въ отношеніи монетчиковъ. Кожевниковъ извстенъ, какъ искусствомъ хорошо приготовлять бумажки, такъ и покровительствомъ многимъ крестьянамъ, которые дйствительно заслуживали помощи по бдности. Разсказывается, напримръ, такой случай. Въ Барнаулъ халъ подзаводскій крестьянинъ, крайне обднвшій вслдствіе падежа скота, халъ онъ курить лошадь на сколоченные 15 рублей. На дорог ему встрчается старичокъ и спрашиваетъ сначала о пути, потомъ о его положеніи. Крестьянинъ разсказываетъ о своемъ положеніи.— ‘Гмъ’, говоритъ старичекъ, ‘ты, я вижу, бдный человкъ, я могу помочь теб, на теб на разживу 60 рублей’. Мужикъ изумился и началъ спрашивать, кто онъ такой. Старикъ откровенно сообщилъ, что онъ монетчикъ. Обязанный мужикъ просилъ монетчика постить его и они разстались. Дйствительно, черезъ нсколько дней загадочный старикъ явился къ нему и сдлалъ ему еще 50 рублей. Затмъ началъ прощаться. Мужикъ разохотился и умолялъ сдлать ему еще денегъ, но монетчикъ отвчалъ: — ‘довольно, братецъ, куда теб много, разживайся съ этихъ’. Несмотря ни на какія упрашиванья, старичекъ удалился. Крестьянинъ сопровождалъ его, но не могъ услдить, и монетчикъ скрылся на задворкахъ. Это и былъ Кожевниковъ. Въ другой разъ, разсказываютъ, онъ явился на пасху, къ одному бдному мужику, у котораго нечмъ было разговться, онъ сдлалъ ему 25 рублей, пропировалъ съ нимъ праздникъ и удалился. Подобными-то поступками и прославился Кожевниковъ, заслуживъ огромную популярность между крестьянами и титулъ чуть ли не отца родного.
Кожевниковъ нсколько разъ попадался, судился, ссылался, но — или во время самаго процесса, или во время пути уже на каторгу — всегда похищался крестьянами. Разъ, когда онъ былъ взятъ и сидлъ въ волостной изб подъ арестомъ, крестьяне хотли его протащить черезъ трубу, но это не удалось. По дорог, когда везли его, за нимъ хали постоянно дв тройки, но его сторожили, и случай спастись не представлялся. Наконецъ онъ изчезъ совершенно неожиданно. Въ то время, когда его вели къ допросу но улиц города Каинска, онъ бистро вскочилъ въ прозжавшую съ крестьянами телгу, лошадей припустили, и онъ исчезъ въ виду конвоя. Съ тхъ поръ онъ, съ помощью крестьянъ, убгалъ еще нсколько разъ. Кожевниковъ доставилъ много случаевъ нажиться крестьянамъ и иметъ везд друзей. Онъ отличается особенно искусной выдлкой бумажекъ. Всю жизнь свою онъ затратилъ на это производство и теперь еще можетъ работать, но только съ лупой. Содержась но острогамъ, онъ и тамъ продолжалъ свою работу. Въ одномъ изъ остроговъ онъ длалъ деньги даже въ церкви, по стачк съ ключникомъ. Выпускъ бумажекъ въ городъ изъ острога у монетчиковъ вещь обыкновенная. Кожевниковъ такъ хорошо приготовлялъ ассигнаціи, что длалъ даже сторублевыя, на что другіе не ршаются. Когда его деньги приносили въ кабакъ къ одному изъ сидльцевъ, который зналъ, какого сорта эти деньги, то только спрашивалъ:— ‘что это Кожевниковская — ну, такъ идетъ!’ Такого человка въ Сибири конечно носятъ на рукахъ. Прославившимся монетчикамъ покровительствуютъ и крестьяне цлыми обществами, и сельскія власти, и купцы въ городахъ. Есть монетчики, длающіе бумажныя деньги на цлую деревню. Это свидтельствуетъ, какъ сильна связь монетчиковъ съ крестьянствомъ, и какъ глубоко вошло это ремесло въ нравы жителей.
Жизнь монетчиковъ но волостямъ у крестьянъ довольно привольна. Монетчикъ играетъ роль наемщика или самаго требовательнаго гостя: вс ухаживаютъ за нимъ, все предоставляется къ его услугамъ. У крестьянина ему отводится особенная клть, чистая и удобно меблированная, его кормятъ всми лакомствами, вдоволь доставляется водки и притомъ хозяинъ даетъ ему любовницу. Берутъ съ него только одно обязательство — длай бумажки и никуда не выходи. Монетчикъ, какъ сыръ въ масл катается, и многіе живутъ по нскольку лтъ, обогащая крестьянина или купца. Какъ ни завидна здсь жизнь ихъ, но конецъ обыкновенно бываетъ печаленъ, хозяева, обогатившись ихъ талантомъ, и желая съ ними развязаться, а часто опасаясь открытія преступленія, ршаются покончить убійствомъ.
Самые искусные монетчики являются изъ слоевъ не невжественныхъ, нкоторые выходятъ изъ рзчиковъ, граверовъ, чиновниковъ, приказчиковъ съ фабрикъ или мастеровъ, вс они обладаютъ натертостью и лоскомъ средней руки, обходительны, вжливы и щеголеваты, но любятъ покутить, любятъ пожить широко, натуры чувственныя, наклонныя къ разврату всякаго рода, начиная съ картъ, вина и до женщинъ. Растлнные до мозга костей, они способны на всякія преступленія. Они хуже обыкновенныхъ бродягъ низшаго сорта, которые находятъ безчестнымъ выдавать тхъ, кто оказалъ имъ гостепріимство, по когда попадается монетчикъ, онъ доноситъ и на тхъ, у кого жилъ, и вытягиваетъ съ нихъ деньги.
Монетчики въ Сибири пользуются большей популярностью, благодаря ихъ похожденіямъ, рдкій изъ нихъ неизвстенъ властямъ, рдкій не бывалъ по нскольку разъ подъ судомъ и слдствіемъ, нессылался въ каторжныя работы, но это ничего не значитъ, они скоро снова являются на свобод — деньги везд имъ помогаютъ и отовсюду освобождаютъ.
Извстный Кожевниковъ три раза судился и всякій разъ былъ освобождаемъ по дорог. Яковлевъ, солдатъ, сосланный изъ Ярославля, принявъ профессію монетчика, постоянно изчезаетъ изъ остроговъ. Рюкертъ, судимый въ Омск, о которомъ прилагалъ столько стараній одинъ полицейскій, и о которомъ столько было исписано стопъ бумаги, отправленной въ каторгу, отошедши не очень далеко, бжалъ съ дороги съ помощью таинственныхъ троекъ. Вс монетчики разсчитываютъ уйдти, поэтому судъ для нихъ ничего не значитъ. Народъ смтливый, опытный, они не задумываются надъ средствами, за что пріобрли особенную репутацію въ острожномъ и крестьянскомъ мір. Гордые и самоувренные, они свысока смотрятъ на остальной острожный міръ и въ острог пользуются такимъ же комфортомъ, какъ и на вол. Здсь они продолжаютъ свою дятельность, даже сидя въ секретныхъ каморахъ я подготовляютъ деньги для побга. Остроги издавна славятся выпускомъ фальшивыхъ денегъ. Производство бумажекъ и отливка монетъ длается даже на этапахъ. Солдаты караула и служителя иногда бываютъ агентами и мняльщиками бумажекъ въ город. При такихъ средствахъ монетчики сильны и всегда могутъ купить себ свободу. Арестанты, хотя иногда и трунятъ надъ ними, называя ихъ блинниками, но все-таки имютъ о нихъ высокое мнніе.
Кром знаменитостей въ дл фабрикаціи ассигнацій, есть еще бездна народа, подражающаго имъ, значительная часть бродягъ принадлежитъ къ разряду подражателей, ляпающихъ самыя неуклюжія произведенія, надясь, что и такія сойдутъ. По способу сбыванія они называются ‘на дурака’. Безграмотный народъ обманывать легко и въ этомъ одна изъ причинъ свободнаго распространенія, фальшивыхъ денегъ. Бывали случаи, что окрашенная 10 рублевая выдавалась и шла за 25-рублевую. Поддлка сходитъ еще легче. Въ бродяжеств кропающихъ и малюющихъ мужикамъ бумажки чуть ли не 1 на 10. Они употребляютъ ‘дамскую бумагу’ (такъ называютъ они почтовую), выводятъ сперва карандашемъ, а потомъ тушью или просто чернилами, красятъ ‘синкой’ {Индиго.}, и каждый считаетъ нужнымъ запастись увеличительнымъ стекломъ, ‘микроскопомъ’. Можно себ представить, сколько сбывается мужикамъ такой дряни. Цна такихъ денегъ очень дешевая, одинъ монетчикъ вывезъ изъ Москвы 14,000 руб. и продавалъ пяти рублевыя бумажки только по 40 коп.
Дланіе фальшиваго серебра также распространено, благодаря легкости фабрикаціи монеты. Сидитъ въ секретной на цпи арестантъ и жуетъ бумагу, сдлавъ тсто, онъ выдавливаетъ слпокъ съ двугривеннаго и льетъ туда олово, или другой искусникъ между двухкопечниками положитъ червертакъ, набьетъ на нихъ кольца да и лупитъ но нимъ цлые дни, покуда не выдавится форма. Въ острогахъ прячутъ вето оловянную посуду. Выливаютъ монеты въ ночь иногда на пять рублей. Издліе это продается по 2 коп. штука.
Кром обыкновенныхъ монетчиковъ бродяжество выработало еще такъ называемыхъ нечестныхъ монетчиковъ, которые себя выдаютъ за умющихъ. Выгоду они извлекаютъ только обманами. Они тщательно добиваются достигнуть репутаціи маэстро денегъ и, не стсняясь, хвастаются своимъ умньемъ въ деревняхъ и острогахъ. Я видлъ, какъ одинъ обворовавшійся парень, попавшись съ дряннымъ оловяннымъ четвертакомъ, ршился при слдствіи объявить себя монетчикомъ, хотя совершенно не умлъ длать деньги. Ему просто хотлось похвастать почетнымъ званіемъ. Настоящій монетчикъ въ такихъ случаяхъ, напротивъ, всегда скрываетъ свое искусство. Нечестный монетчикъ является въ деревню и выдается товарищами за мастера, сначала для этого употребляются конечно намеки,— но потомъ какъ бы проговариваются, что и побуждаетъ крестьянъ пригласить доку заняться художествомъ. Ложный монетчикъ начинаетъ доказывать свое знаніе, фокусами. Онъ заставляетъ плавать иголку и т. п. Когда въ его знаніе поврятъ, заключается договоръ. Подобному док отводится особая комната, поятъ его водкой, угощаютъ, и хозяинъ дожидается работы. Бродяга располагается, онъ растираетъ на блюдечк синку, а то кирпичъ, глину и т. п. Затмъ онъ кладетъ на столъ имющуюся новенькую пятирублевую (какую всегда монетчикъ такого рода долженъ имть какъ образчикъ и оригиналъ), на нее прикрпляетъ тонкую бумагу и начинаетъ обводить карандашемъ. Часто монетчикъ требуетъ у мужика какой нибудь матеріалъ, изъявляетъ досаду на неимніе его, и затмъ об’щаетъ употребить свой. Мастеръ продолжаетъ пачкотню. Мужикъ входитъ на ципочкахъ, чтобы не помшать, и къ удовольствію своему видитъ, что на бумажк выходятъ подходящія фигуры. Наконецъ, мастеръ ловко скрываетъ рисованную бумажку, и оставляетъ только настоящую, успвъ смочить ее. Мужикъ снова является посмотрть на процесса, и видитъ, что все уже готово.— ‘Вотъ еще просушимъ’, говоритъ мастеръ. Когда ассигнація высушена, онъ мнетъ, третъ ее, чтобы казалась ходячею и затмъ просятъ хозяина идти мнять. Крестьянинъ сначала труситъ, но монетчикъ поощряетъ его. Наконецъ, хозяинъ идетъ въ кабакъ и, къ удивленію своему, находитъ, что сколько сидлецъ ни смотрлъ, призналъ ее настоящею.— ‘Ладная ли бумажка-то’, спрашиваетъ онъ уже посмле.— ‘Носи такихъ больше’, весело говоритъ сидлецъ, отпуская четверть вина. Мужикъ торжествуетъ и начинается съ монетчикомъ пьянство и гулянка на славу. Мужикъ уже порядочно прокутился, надо поправляться и онъ снова напоминаетъ монетчику о предпріятіи. Тотъ проэктируетъ ему фабрикацію въ широкихъ размрахъ и проситъ купить матеріалу. Привозитъ мужикъ закупки, но они оказываются не такого качества, какія нужны. Наконецъ, монетчикъ требуетъ, чтобы его самого свезли въ городъ для закупки, дутъ, quasi-монетчикъ беретъ на матеріалъ 50—100 и боле рублей, уходитъ въ городъ и изчезаетъ. Фабрикація кончена. Мужикъ подождетъ и увидитъ, что остался въ дуракахъ.
Обманы большею частію бываютъ самаго грубаго свойства, но случаются и довольно хитрые, бродяги такого рода имютъ свою практику и изобртательность для новыхъ способовъ. Въ одномъ изъ остроговъ сидлъ бродяга Строгоновъ, который все изобрталъ машинку.— ‘Да какая это машинка?’ спрашиваютъ его.— ‘А машинку нужно изобрсти похитре’, говорилъ онъ, ‘тутъ войдетъ часовая пружинка, нужно, чтобъ она заводилась, а потомъ оборвалась’.— ‘Для чего?’ — ‘Это я посл буду мужикамъ подряжаться деньги длать, покажу и объясню, какъ длать ихъ, когда мужикъ примется самъ вертть, она и сломается — тогда плати. Сколько запрошу, столько и дадутъ’.— ‘Да много ли же она будетъ стоить?’ — ‘А это, смотря по состоянію, съ кого 25 рублей, съ кого 50, 100 и 200 рублей и больше можно взять’.
Въ большинств случаевъ обманы удаются, они въ особенности раззорительны для крестьянъ небогатыхъ и нехитрыхъ, но желающихъ нажиться. Обманщики вытягиваютъ съ нихъ все. Я слышалъ про мужиковъ, которые подъ вліяніемъ такого обольщенія совсмъ раззорялись, у нихъ выманивали вс накопленныя деньжонки, наконецъ т ршались продавать скотъ, имущество и оставались кругомъ обманутыми. Поэтому озлобленіе противъ нечестныхъ монетчиковъ очень сильно у крестьянъ. Надувшій старается поскоре скрыться, чтобы не быть наказаннымъ или просто убитымъ. Несмотря на то, профессія монетчиковъ-надувалъ одна изъ распространеинйшихъ. Обиліе монетчиковъ, повидимому, даетъ право предполагать, что о фальшивыя деньги распространены въ деревняхъ въ большомъ количеств. Но обыкновенно ихъ встрчается здсь немного. Мужики не сейчасъ выпускаютъ надланныя деньги, и долго держатъ ихъ кучей, часто кучей же и перепродаютъ, иногда они проходятъ много рукъ и сбываются купцами и торговцами въ разныхъ удобныхъ и безопасныхъ мстахъ. Множество этихъ денегъ при малйшей опасности сжигается крестьянами, много лежитъ просто, какъ капиталы на случай, много выбрасывается, вслдствіе убжденія, что монетчики сдлали ихъ не очень искусно. Отъ всего этого въ выигрыш только одни монетчики. Крестьяне же часто дорого платятся за желаніе легко нажиться, многіе изъ нихъ раззоряются въ конецъ при слдствіяхъ, многіе гибнутъ и на каторг.
6) Бродяги-разбойники. Между бродягами есть сортъ людей самыхъ ожесточенныхъ и самыхъ страшныхъ для общества — это бродяги-разбойники. Люди, сосланные за важныя и жестокія преступленія, являются на каторгу уже крайне озлобленными и въ безнадежности на всякую помощь и участіе. Каторга окончательно ожесточаетъ и огрубляетъ ихъ, убивая въ нихъ всякое чувство. Грубое обращеніе, жестокія наказанія, непомрный трудъ, голодная жизнь, отсутствіе всякаго участія и состраданія къ каторжному, все способствуетъ зарожденію въ немъ злобы, черствости и скрытой ненависти. Наказанный за преступленіе плетьми, сосланный на каторгу, онъ старается въ свою очередь избавиться отъ нея, побги кончаются тюрьмой и новымъ наказаніемъ плетьми, кром того, за разныя провинности на каторг его опять скутъ плетьми и т. д.
Итакъ, представьте себ такія личности, которыя когда-то получили по 6, 12,000 сквозь строй, или ныншняго каторжника Калину, который, какъ мы говорили въ одной изъ глазъ, перенесъ около 250 плетей,— побывавшихъ нсколько разъ въ каторг и бжавшихъ оттуда, неужели вс эти наказанія не заставятъ огрубть я не сдлаютъ безчувственнымъ къ страданіямъ и жизни другихъ? И вотъ яро этого Калину говорятъ, что онъ уже убилъ 18 душъ во время бродяжества. Бжавши изъ-подъ пули, преслдуемый, угрожаемый новыми бдствіями, онъ ршается на все, осужденный навчно, онъ лишенъ надежды. Единственный выходъ его — бродяжество. Въ него онъ вступаетъ уже закаленнымъ, наказаннымъ нсколько разъ, десятки разъ битый крестьянами, враждебный всему, онъ способенъ какъ нельзя боле на преступленія и, подъ вліяніемъ преслдованія, становится звремъ. По видимому, подъ вліяніемъ того, что онъ перенесъ, онъ долженъ бы билъ сломиться, по его сильная натура, которая и завела его на каторгу, не допускаетъ его опуститься и быть задавленнымъ. Онъ кидается, правда, въ самое безнадежное отчаяніе, не находя нигд спасенія, но это же отчаяніе вызываетъ его въ бга и здсь заставляетъ вести войну одного противъ всхъ, съ жестокостью и безуміемъ отчаянія. Такіе люди, убгая съ каторги, длаются страшными въ бродяжеств. Ихъ, разумется, не очень много.
Большая часть такихъ бродягъ убгаетъ съ нерчинскихъ рудниковъ, гд работаютъ наиболе закаленные уголовные преступники, по пріискамъ, гд они разсяны, ихъ называютъ Каринцами. Каринцевъ, по опасности и ихъ ршительности, страшатся даже свои бродяги. Оыи рисуютъ ихъ безпощадными, какъ къ обществу, такъ и къ личностямъ своей среды. ‘Не дай Богъ встртится съ каринцемъ’, говорятъ скромные бродяги,— ‘своего брата бродягу обираютъ да бьютъ, ну, и никому ужь не уступятъ, отчаянные! на все готовы — только ножемъ и берутъ. Гордецы страшнющіе, себя считаютъ выше всхъ, любятъ распоряжаться всми, придешь въ балаганъ, онъ теб велитъ и пищи наварить, и дровъ ему натаскай, а онъ лежитъ да грется, потому ‘я, говоритъ, каринецъ’. Когда съ ними встртишься, они всегда норовятъ обидть бродягу, ну, и мы, какъ поймаемъ въ чемъ, достается же и ихнему брату’.
Бродяги говорятъ, что у такихъ закаленныхъ каторжныхъ и убійцъ нтъ вры въ Бога, что они богохульствуютъ, у цихъ нтъ и никакихъ нравственныхъ убжденій. Не признавая закона и обязательствъ относительно остального общества, они не соблюдаютъ интересовъ и корпораціи бродягъ, не стсняются относиться враждебно и къ своимъ компаньонамъ по бродяжеству, оттого ихъ не любятъ и опасаются остальные бродяги. ‘Каринецъ идетъ въ дорог, а все несетъ ножъ въ рукав’, говорятъ о немъ. Въ острогахъ они владычествуютъ и, иногда и здсь, берутъ силою и угрозами ножа. На пути ограбить своего или убить мужа, любовника, чтобы захватить женщину,— у нихъ дло обыкновенное. Преступленіе его не безпокоитъ, и онъ хладнокровенъ ко всему страшному и преступному. Такихъ людей, впрочемъ, остальные бродяги также преслдуютъ и наказываютъ своимъ судомъ за преступленія противъ своихъ. Въ свою очередь т смются надъ обыкновенными бродягами, пренебрегаютъ ими и гордятся, что сами живутъ не подаяніемъ, а собственными средствами.
Однако, какъ ни испорчены эти люди, нельзя сказать, чтобы ихъ новыя преступленія длались безъ всякаго повода и ради самаго преступленія. Напротивъ, если они въ гражданскомъ обществ длались преступниками и противниками общественныхъ условій по стсненности положенія, то бродяжество, со всми его лишеніями, гоненіями и бдствіями, еще боле подвигаетъ ихъ къ этому. Если обыкновенные скромные люди въ бгахъ длаются по нужд ворами и обманщиками, то преступнику боле смлые и боле ршительные, само собою пускаются на боле ршительныя и жестокія преступленія. Разница только въ томъ, что они легче склоняются къ преступленіямъ, они мене останавливаются передъ ними, средства ихъ грубе и жестче, и нравственныхъ препятствій въ нихъ нтъ. Въ самомъ дл, положеніе каторжнаго, вырвавшагося изъ-подъ строжайшаго заключенія въ рудник, съ опасностью жизни, безъ одежды и безъ хлба, блуждающаго по нскольку дней по тайг, бываетъ отчаянно, при первой возможности онъ кидается конечно на преступленіе, которое ему не рдкость. Я разскажу о представител этого типа, каторжномъ Василі Тарбаган, извстномъ своею закаленностью и преступленіями. Бжавши съ завода, онъ шелъ по тайг голодный и оборванный. На немъ была только рубаха и штаны, и т изорванные, онъ былъ босикомъ, ноги изранены, лицо страшно раздуло отъ комара и овода. Въ этомъ вид, съ дубиною въ рук онъ походилъ, какъ самъ онъ выражался, на дьявола. Вышедши, на дорогу, онъ началъ выжидать прохожихъ, чтобы ограбить или убить кого нибудь. Голодъ, боль, усталость мучили его, а въ сердц кипла злоба и отчаяніе. На дорог показались три женщины и двочка — новоселки, онъ страшно перепугалъ ихъ своимъ разнесеннымъ лицемъ и ограбилъ, снявъ съ нихъ отчасти даже платья. Затмъ онъ встртилъ ‘нытовщика’ изъ новоселовъ, попросилъ его подвезти себя и всадилъ ему ножъ въ бокъ, взявши у него 60 рублей. Онъ убивалъ даже бродягъ, за что ему чуть было жестоко не отмстили, но его спасъ одинъ изъ товарищей, уговорившій остальныхъ. Въ случа нападенія на нп$ъ, такіе люди бьются на смерть. Тарбаганъ былъ взятъ такимъ образомъ: за какую-то кражу въ деревн, онъ съ двумя товарищами по бродяжеству, былъ настигнутъ крестьянами. Тарбаганъ ршился защищаться и вытащилъ ножъ. Мужики кинулись и убили дрючками двухъ товарищей Тарбагана. Тарбагана же, какъ виновника кражи и давшаго поводъ къ бою, надо было взять.’ Но онъ ударилъ одного мужика ножемъ и кинулся въ кустъ, второй мужикъ хотлъ ударить Тарбагана палкой, но попалъ по кусту и, ловкимъ ударомъ ножа, билъ убитъ на повалъ, третій былъ раненъ. Наконецъ Тарбагана ваяли и представили въ острогъ. Онъ былъ наказанъ 90 плетьми, и когда, посл наказанія, пріятели пришли повидаться съ нимъ, онъ имъ сказалъ: ‘Что братцы, наша жизнь такая, все равно умирать подъ кустомъ или подъ ножомъ сибирскаго мужика’. Однако онъ скоро поправился и опять пошелъ въ каторгу.
Бродяжеская жизнь бгло-каторжнаго полна превратностей и преслдованія. Онъ не стсняется въ грабеж, но и съ нимъ поступаютъ тоже безцеремонно, за то онъ проникнутъ постояннымъ желаніемъ насолить то той, то этой деревн, и при поимк дешево не отдаваться. Я намренъ разсказать еще объ одной личности, подобной Тарбагану, которую представляетъ одинъ разбойникъ и монетчикъ, недавно разгуливавшій по тобольской и томской губерніямъ. Я*, прошедшій 2000 сквозь строй и сосланный изъ Россіи за убійство, обладалъ особою хитростью и искусствомъ длать побги. Лишь только онъ явился въ Сибирь, какъ бжалъ, нашелъ себ пріютъ въ тобольской губерніи въ одной деревн и занялся дланіемъ ассигнацій, съ тмъ вмст онъ не стснялся и другими преступленіями. Я*, преслдуемый въ своихъ странствованіяхъ крестьянами, не разъ имлъ бои и даже длалъ убійства, при поимкахъ онъ уходилъ съ помощью ножа. Однажды крестьяне хотли его, какъ онъ разсказываетъ, убить, но онъ выхватилъ имвшійся при немъ пистолетъ и, ранивъ одного, бжалъ, въ другой разъ, препровождаемый крестьянами въ острогъ, ночью онъ перепугалъ ихъ кускомъ стекла въ вид ножа и скрылся. Въ третій разъ онъ тоже наткнулся на крестьянъ, которые хотли взять его, но онъ началъ отъ нихъ отбиваться, его били прикладами винтовокъ: онъ конечно дрался ожесточенно, крестьяне, проломивъ ему голову, бросили его на дорог, только прозжающій крестьянинъ поднялъ его, и привезъ въ волость полумертваго, здсь онъ вылежалъ дв недли и привезенъ былъ въ острогъ. Я*, человкъ лтъ подъ 30, съ высокимъ лбомъ, съ холоднымъ и наблюдательнымъ взглядомъ, на лбу у него шрамъ, на лиц нсколько крупныхъ рубцовъ и волоса повыдерганы. Личность, понесшая такія крушенія, конечно не можетъ быть миролюбивою. Но онъ сохраняетъ вполн энергію, и вс бродяги были уврены, что онъ бжитъ изъ секретной. Онъ уже нсколько разъ бгалъ самыми искуснйшими и остроумнйшими способами. При всей своей закоренлости, какъ у Я*, такъ и у Тарбагана, являлись человческія чувства. Тарбаганъ не убилъ встртившихся женщинъ потому, что они были новоселки и его соотечественницы изъ воронежской губерніи, они знали его отца и мать. Онъ вспомнилъ родину, и это мягкое чувство заставило его пожалть землячекъ, изъ отобранныхъ денегъ онъ далъ имъ по 3 рубля. Я* способенъ къ любви и постоянно убгаетъ къ любовниц, живущей въ какой-то деревн, гд его постоянно ловятъ.
Тмъ не мене энергичная, раздраженная и испорченная личность иметъ много поводовъ къ преступленіямъ въ бродяжеств. Вражда къ крестьянству, грабежи, вынуждаемые бдственнымъ положеніемъ въ дорог, постоянные случаи вражды между своими же бродягами, ссоры изъ-за женщинъ, изъ-за добычи, изъ-за денегъ, наконецъ, защита себя во время преслдованія — вотъ тысячи поводовъ къ новымъ преступленіямъ. Не одинъ Тарбаганъ и Я* защищаются ножами, какой-то бродяга Карпушка, по разсказамъ, на облав ранилъ I человкъ мужиковъ и ушелъ. Я видлъ нсколькихъ, каторжныхъ, которые, уходя каждый разъ съ заводовъ, въ бродяжеств постоянно отличались убійствами. Про одного Калину говорили, что онъ убилъ 19 человкъ, другой, шведъ изъ Финляндіи, убилъ 15, наконецъ славящійся и нын недавно пойманный каторжный Капустинъ, разбойничавшій въ Восточной Сибири, убилъ 18 человкъ. Встрчаются убивавшіе по 40 душъ.
Типъ убійцъ-бродягъ существуетъ, впрочемъ, только у самыхъ загрублыхъ каторжныхъ, отъ которыхъ сторонится остальное, боле скромное бродяжество, вс они порицаютъ убійства. Но у нихъ есть любимый типъ, и типъ этотъ все-таки типъ разбойника. Это герой бродяжества Свтловъ, человкъ необыкновенно сильный и занимавшійся съ шайкой грабежемъ. Бродяжество очистило его память отъ всякихъ убійствъ. Мы приведемъ разсказъ о немъ, какъ объ Иль Муромц бродяжества, и такъ какъ онъ передается самими бродягами. Свтловъ былъ сосланный, кончивъ срокъ на заводахъ, онъ вышелъ на поселеніе и хотлъ начать работать, и въ Енисейской губерніи въ сухобузинской волости онъ пристроился къ какому-то крестьянину въ работники. Въ первый день пришлось ему накладывать мшки съ мукой для перевозки въ амбаръ. Когда наложенъ былъ громадный возъ, хозяинъ послалъ его за самой сильнйшей лошадью и прибавилъ, что плохая не довезетъ такого воза.— ‘Да зачмъ лошадь? неужели мы вдвоемъ не довеземъ’? возражаетъ Свтловъ.— ‘Куда — тутъ надо самую сильную лошадь, чтобы сдвинуть съ мста такой возище!’ Но Свтловъ взялся одинъ за оглобли, сначала лопнули тяжи, Свтловъ прикрпляетъ возжи и везетъ возъ. Хозяинъ только ахнулъ, но промолчалъ. Такъ работали они день. Вечеромъ, когда сли ужинать, хозяинъ спросилъ Свтлова, сколько слдуетъ ему за работу, и началъ его разсчитывать. Свтловъ удивился и захотлъ узнать причину отказа.— ‘Видишь ли, братецъ’, отвтилъ крестьянинъ ‘ты работникъ хорошій, да мн не подходящій, я человкъ горячій, люблю поругать, а иногда и ударить работника, ну, а съ тобой ладить плохо — ты убьешь меня, какъ муху.’ Свтловъ пошелъ искать другого мста, но его нигд не принимали, вс были того же мннія, какъ и прежній хозяинъ. Что было длать. Долго раздумывалъ Свтловъ и, наконецъ, пустился бродяжить и, вмст съ тмъ, сдлался разбойникомъ, подобравъ себ шайку. Здсь онъ примнялъ къ длу свою силу, останавливая за колесо тройку на скаку. Онъ много грабилъ и перенесъ свою дятельность въ томскую губернію, жилъ же онъ на р. Каргат въ каинскомъ округ. Изъ ограбленнаго онъ мало оставлялъ себ, а отдавалъ своимъ сотоварищамъ, или одвалъ проходящихъ бродягъ, которые любили его за это и звали отцомъ. Во время грабежей онъ никого не билъ, только разъ случилось ему убить двухъ торговцевъ, хали они съ товаромъ, и ночь захватила ихъ въ пол, замтивъ въ пол избушку, они вошли въ нее и встртили тамъ мужика, лежавшаго на лавк, у котораго и попросили позволенія тутъ ночевать. Мужикъ дозволилъ.— ‘Мы боимся, батюшка, разбойника Свтлова, онъ, говорятъ, здсь бьетъ-грабитъ,’ замтили торговцы.— ‘А вы видали Свтлова?’ спросилъ мужикъ.— ‘Нтъ.’ — ‘Такъ откуда же вы знаете, что онъ людей бьетъ?— ‘Сказывали.’ — ‘Я Свтловъ,’ сказалъ тогда, выпрямившись, мужикъ, ‘смотрите! Я бы васъ не тронулъ, а такъ какъ вы сказали, что Свтловъ людей бьетъ, то я васъ и убью’. Затмъ онъ взялъ ихъ за шиворотъ и ударилъ головами. Оба торговца упали мертвыми. Это было единственное его убійство, и онъ потомъ каялся, что вспылилъ. Вообще онъ говорилъ бродягамъ: ‘грабить грабьте, но душъ не губите, лучше самому умереть, чмъ душу человка брать на себя.’ Какъ вс люди сильные, онъ не нуждался въ убійств. Свтловъ видно былъ все-таки человкъ довольно симпатичный, псня, приписываемая ему, полна чувства и грусти. Онъ дожилъ до старости, но конецъ его былъ печаленъ. У Свтлова былъ другъ, бродяга Ломоносиковъ, съ которымъ онъ постоянно длился. Этого-то Ломоносцкова подкупили разсерженные разбоями Свтлова крестьяне за 25 рублей убить Свтлова. Когда Свтловъ напился пьянь и спалъ подъ деревомъ, Ломоносиковъ привязалъ его къ дереву веревками и ударилъ обухомъ но голов. Свтловъ вскочилъ, вырвалъ дерево съ корня, оборвалъ веревки, но сейчасъ же снова упалъ.— ‘Это ты, варваръ!’ воскликнулъ онъ и испустилъ духъ. Долго бродяги искали и караулили по дорогамъ Ломоносикова. ‘Отца нашего убилъ’, говорили они съ горестью.