Братъ.
Братъ.
Святочный разсказъ К. С. Баранцевича.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
‘Живописное обозрние’, No 1, 1887
Брат, Баранцевич Казимир Станиславович, Год: 1887
Время на прочтение: 6 минут(ы)
Петръ Платоновичъ прислъ къ столу и протянулъ руку къ цлому вороху только что принесенныхъ писемъ.
— А!— произнесъ онъ, — вотъ оно что!
Онъ раскидалъ пачку изящныхъ глазированныхъ конвертовъ съ анаграммами, съ надписями по нмецки и по англійски, съ разноцвтными марками иностранныхъ государствъ, и снизу вытащилъ одно, въ простомъ конверт изъ срой бумаги, аляповато запечатанное сургучемъ и снабженное адресомъ, написаннымъ крупными. безграмотными каракулями.
Брови Пера Платоновича сдвинулись, онъ сердито повелъ плечами и слегка дрожавшими пальцами распечаталъ письмо.
На полулист бумаги, тми же каракулями были изображено слдующее:
‘Милостивому государю и благодтелю, Петру Платоновичу въ первыхъ строкахъ посылаю нижайшій поклонъ и жалаю щастія и благополучія, проздравляю съ наступающимъ праздникомъ Рождества Христова. А нащоть братца вашего Дмитрея Платоновича, имю честь предъяснить, что они не поладивши на завод и съ большими непріятностями противу властей и начальствующихъ лицъ, на прошлой недли изволили отбыть въ городъ Санктъ-Петербуршъ…’ Петръ Платоновичъ не сталъ читать дале, онъ швырнулъ, отъ себя письмо, словно оно обожгло ему руки, и, откинувшись въ кресло, задумчиво началъ крутить роскошныя русыя бакенбарды.
— Гм! слдовало ожидать!— прошепталъ Петръ Платоновичъ, — опять старая исторіи! Не угомонился.
Презрительная усмшка скосила его губы.
— ‘Изволилъ отбыть!’ Да когда же будетъ конецъ этому? Вдь это чортъ знаетъ, что такое!
Петръ Платоновичъ вспылилъ. Съ визгомъ откатилось кресло отъ стола, Петръ Платоновичъ всталъ и принялся шагать по кабинету, разрывая злополучное письмо на мелкіе кусочки и покрывая ими роскошный, пушистый коверъ съ блднорозовыми букетами.
— И кому это нужно? Народу? Ха! Народу нуженъ кабакъ!— съ злобой размышлялъ онъ, остановившись у широкаго венеціанскаго окна, откуда, сквозь сизый туманъ зимнихъ сумерекъ, открывался унылый видъ на группу покрытыхъ снгомъ заводскихъ крышъ съ высокими, цилиндрическими трубами, — кабакъ и палка! Съумасшедшій идіотъ! Маньякъ! Маньякъ, который можетъ навредить! Нтъ, чортъ возьми, нужно принять мры… Можетъ быть ужь онъ тутъ… Можетъ быть…
Легкій стукъ въ дверь прервалъ размышленія Петра Платоновича.
— Войдите!— сказалъ Петръ Платоновичъ.
Дверь отворилась и въ кабинетъ вошелъ молодой человкъ, изящной наружности, въ очкахъ, съ портфелемъ подъ мышкой.
— А! Сергй Владиміровичъ!— небрежно процдилъ сквозь зубы хозяинъ, — садитесь! что новаго?
— Ничего особеннаго!— отвчалъ молодой человкъ, почтительно пожимая руку хозяина, — работы прекращены, — вечеромъ контора будетъ выдавать разсчетъ, — молодой человкъ порылся въ портфел и сталъ вынимать бумагу за бумагою, — вотъ смта праздничныхъ, а это вдомость чернорабочихъ дней, вдомость прогуловъ и штрафныхъ…
— Хорошо! Положите сюда, — и разберу потомъ, и вы потрудитесь просмотрть корреспонденцію отъ нашихъ агентовъ.
Петръ Платоновичъ открылъ нсколько конвертовъ на иностранныхъ языкахъ и подалъ молодому человку.
— Да, вотъ еще! Въ машинномъ отдленіи случилось маленькое несчастіе, — спокойнымъ тономъ началъ управляющій, — смазчикъ, при снятіи шкива, попалъ рукою въ колесо.
— Ну, и что-же?— также спокойно спросилъ Петръ Платоновичъ.
— Помяло.
— Онъ, конечно, въ больниц?
— Да. Рабочіе раздуваютъ этотъ случай, но по заключенію врача…
— ‘Рабочіе раздуваютъ!’ — съ раздраженіемъ воскликнулъ Петръ Платоновичъ, — скажите на милость! А кто виноватъ? Вроятно, онъ ползъ во время дйствія машины?
— Да, машина была въ ходу.
— Ну, такъ и есть! Сколько разъ было говорено! Вывшены аншлаги, приняты предосторожности! Отчего не была остановлена машина?
— Не знаю!— спокойно отвчалъ управляющій.
— Разслдуйте этотъ случай! Посл завтра я буду самъ. Виновный долженъ быть строго наказанъ!
— И окажется, что виновный самъ пострадавшій. Всегда такъ! Что вы будете длать съ народомъ? Не угодно-ли взглянуть: только что кончили работать, — и почти вс пьяны! — замтилъ управляющій.
Петръ Платоновичъ пристально посмотрлъ на него. Тотъ сидлъ хотя и въ почтительной, по при этомъ въ совершенно свободной поз, держался съ сознаніемъ собственнаго достоинства и походилъ скоре на гостя..
— Этотъ не и изъ такихъ! — подумалъ Петръ Платоновичъ, — съ этимъ можно быть спокойнымъ, онъ поладитъ!
— Хорошо!— сказалъ Петръ Платоновичъ,— я просмотрю отчеты.Теперь четыре часа, зайдите часа черезъ два…
Управляющій всталъ и, отвсивъ поклонъ, удалился. Петръ Платоновичъ прошелъ по кабинету и снова остановился у окна. Сумерки сгущались. Кое-гд, гд домахъ засвтились огоньки. По улицамъ торопливо мелькали темные силуэты прохожихъ.
Чувство какого-то неопредленнаго недовольства самимъ собою закралась въ въ душу всегда бодраго Петра Платоновича. Мысль о брат не покидала его. Онъ отошелъ отъ окна, сдлалъ еще нсколько шаговъ по кабинет, потомъ вышелъ въ гостиную и по узенькой лстниц съ перилами изъ краснаго дерева и со ступеньками, обитыми сукномъ, сошелъ въ зимній садъ.
Это былъ его любимый уголокъ, гд онъ отдыхалъ посл многочисленныхъ занятій, и былъ хотя не великъ, но хорошо устроенъ и содержался прекрасно. Петръ Платоновичъ слъ въ особо устроенное кресло-качалку, подвинулъ къ себ курительный столикъ, и за благовонной регаліей предался покою.
Кругомъ было тихо. Цпкія орхидеи ползли по стнамъ изъ туфа, тамъ и сямъ выказывая свои желтые, пахучіе цвты, перистая арека и узорчатый кентій въ недвижномъ воздух протягивали свои неподвижные листья. А кантофеликсъ, съ его красноватымъ стволомъ, усяннымъ черными иглами, величественно возвышался надъ самой головой Петра Платононича. Маленькій фонтанчикъ чуть слышно журчалъ, какъ бы убаюкивая своими однообразными звуками…
Но мысли Петра Платоновича были мрачны и тревожны. Письмо на срой бумаг не давало ему ни минуты покоя. Вспомнился ему городишка, гд жилъ его братъ рабочимъ на завод, вспомнилась его высокая фигура въ полушубк и аршинныхъ сапогахъ…
Петръ Платоновичъ съ досадой бросилъ сигару. А воспоминанія опять поплыли своимъ чередомъ и, мало по малу мысли Петра Платоновича перенеслись къ тому времени, когда оба они съ братомъ кончали курсъ въ одномъ техническомъ заведеніи. Какъ круто разошлись ихъ дороги! Вотъ онъ достигъ цли жизни, — онъ богатъ, принятъ въ лучшемъ обществ, женатъ на аристократк. А братъ! Гд-то онъ теперь?.. Сумерки все боле и боле сгущались, окутывая мракомъ садъ въ которомъ пальмы протягивали свои втви, походившія на гигантскія мохнатыя руки. Эти руки со всхъ сторонъ тянулись къ Петру Платононичу, какъ бы силясь отнять отъ него все его благополучіе, стоившее ему многихъ сдлокъ съ совстью, многихъ лтъ борьбы и усилій.
— Мы переживаемъ время розни!— вспомнилась ему фраза одного оратора на какомъ-то парадномъ обд.
— Рознь? — прошепталъ Петръ Платоновичъ, — пожалуй, правда! Отношенія портятся… времена не т! Но что длать? Вотъ вопросъ!..
Онъ глубже опустился въ кресло, и медленно обвелъ глазами вокругъ, какъ бы ища отвта. Было совсмъ темно, и въ темнот съ трудомъ различались предметы. Отъ оконъ еще шелъ сроватый отливъ цвта, но и онъ постепенно сгущался во мракъ. Неподвижными, черными гигантами стояли пальмы, какъ бы готовясь каждую минуту раздавить того, кто находился у ихъ подножія.
Петру Платоновичу снова вспомнился братъ.
— Не сливаться-же въ самомъ дл съ народомъ, какъ это длаетъ имъ! Какой вздоръ!— ршилъ Петръ Платоновичъ, длая попытку разсмяться. Но смха не вышло. Назойливо лзли въ голову воспоминанія прошлыхъ лтъ, лица близкихъ нкогда людей мелькали передъ глазами.
— А можетъ быть, онъ правъ!— задалъ себ вопросъ Петръ Платоновичъ, — нужно принимать боле близкое участіе въ ихъ судьб, заходитъ иногда, когда не ждутъ, истолковать… разспросить…
И вдругъ въ немъ явилось странное желаніе побывать теперь-же на завод. Конечно, нужно было сдлать такъ, чтобы не быть никмъ узнаннымъ…
Петръ Платоновичъ моментально сообразилъ планъ своего путешествія. Онъ тихонько прошелъ въ спальню, надлъ охотничій полушубокъ, высокіе сапоги, и, никмъ не замченный, вышелъ на улицу.
Въ слабомъ освщеніи масляныхъ фонарей мелькали темныя фигуры рабочихъ… Нкоторыя были пьяны и шли покачиваясь изъ стороны въ сторону. Звуки гармоники, бабій визгъ и мужицкая ругань оглашали воздухъ.
Петръ Платоновичъ направился къ своему заводу. Зловщій красный свтъ фонаря, прикрпленнаго къ стн заводскаго корпуса, указывалъ ему путь.
И вотъ, Петръ Платоновичъ идетъ по широкому двору. окруженному съ четырехъ сторонъ высокими кирпичными стнами. Какъ безмолвно и скромно вокругъ! Какъ гулко раздается эхо его шаговъ!
Но зачмъ онъ идетъ сюда, что ему нужно? Петръ Платоновичъ вспомнилъ, что онъ идетъ къ рабочему, которому помяло машиной руку.
Его обдало вонючими испареніями рабочаго жилья. На рукахъ у грязной старухи пищалъ ребенокъ. Это было нчто среднее между обезьяной и человкомъ. Маленькое, худое личико все къ морщинахъ, огромная, словно налитая, почти сквозная голова, раздутый животъ, и совершенно высохшія, какъ плети, повисшія руки и ноги.
Петръ Платоновичь взглянулъ на старуху и узналъ ее. Это та самая старуха, у которой братъ жилъ на квартир, у ней желтое, какъ пергаментъ, лице, обрамленное космами сдыхъ волосъ, и сухія, длинныя руки. Но какъ она попала сюда?
Петръ Платоновичъ хочетъ что-то сказать, но старуха манитъ его за собою. Петръ Платоновичъ послушно идетъ за нею: онъ знаетъ, что она приведетъ его въ тотъ темный уголъ, гд на койк, въ куч лохмотьевъ, лежитъ какой-то длинный, томный предметъ.
Да, несомннно, что человкъ! Вотъ онъ даже слегка шевелится…
Петръ Платоновичъ приблизился, взглянулъ, и вдругъ увидлъ торчащій наружу кусокъ истерзаннаго, покрытаго запекшейся кровью мяса, по форм нсколько напоминающаго руку. Но какъ ее раздуло! Какъ измяло, искрошило эти крпкіе, рабочія мускулы! Изъ порванныхъ сухожилій блыми остріями торчатъ раздробленныя коcти…
— О, какой ужасъ!
Петръ Платоновичъ бросился къ груд тряпокъ, сталъ срывать ихъ одну за дргой и разбрасывать на полъ, — онъ хочетъ видть лицо искалченнаго человка,— во что-бы то ни стало, — онъ хочетъ его видть!
Вотъ ужъ онъ добрался до его головы, обими руками взялся за нее, Съ усиліемъ повернулъ къ себ лицомъ…
— Братъ!..
Петръ Платоновичъ проснулся.
Цлые снопы свта ворвались въ зимній силъ сквозь распахнутыя настежь двери въ столовую, гд сверкали въ серебр и грани хрусталя роскошной сервировки.
Старинные, бронзовые часы на камин мелодично пробили семь. Величественный лакей остановился на порог въ поз, исполненной благороднаго достоинства.
— Ваше превосходительство, кушать подано!— провозгласилъ онъ.
Петръ Платоновичъ съ трудомъ пришилъ въ себя. Холодный потъ выступилъ у него на лбу, сердц шибко билось, пальцы, державшіе сигару, дрожали,
— Сергя Владиміровича, — въ кабинетъ!— приказалъ онъ лакею.
Лакей ушелъ. Петръ Платононычъ всталъ, прошелся немного, и по той-же лстниц поднялся въ кабинетъ.
Управляющій его ждалъ.
— Вы были тамъ… у этого рабочаго? Узнали? Что онъ. очень пострадалъ?— закидалъ его вопросами Петръ Платоновичъ.
— Пострадалъ не особенно… По собственной неосторожности! — спокойно доносилъ управляющій.
— Такъ, такъ! Но это нужно, все-таки, устроить, чтобы тамъ никакихъ… понимаете? Позжайте сейчасъ-же, и отвезите его къ жен… Онъ женатъ?
— И дти есть.
— Ага! Такъ отвезите имъ отъ меня, ну, тамъ, на елку, что-ли, сто рублей, — Петръ Платоновичъ подумалъ немного, — нтъ, не сто, полтораста! Слышите?
Управляющій съ удивленіемъ посмотрлъ на хозяина.
— Помилуйте…— началъ онъ.
— Прошу исполнить мое порученіе!— съ удареніемъ пронзнесъ Петръ Платоновичъ выходя изъ кабинета.
Управляющій въ слдъ ему пожалъ плечами.
— Съ ума онъ сошелъ, что-ли?— бормоталъ онъ въ передней, облекаясь въ шубу, — вотъ они вс таковы, самодуры! Чортъ-бы его побралъ, даже обдать не оставилъ! Это ужь совсмъ гадость!