З. Н. Гиппиус
Борис Зайцев
Преподобный Сергий Радонежский
КОММЕНТАРИИ
Борис Зайцев, Гиппиус Зинаида Николаевна, Год: 1925
Время на прочтение: 4 минут(ы)
Гиппиус З. Н. Мечты и кошмар (1920—1925)
СПб.: ООО ‘Издательство ‘Росток’, 2002.
С какой любовью написана эта небольшая книжка. Чувствуется, что Зайцев не случайно выбрал именно этого русского святого. Из сонма угодников и подвижников, чтимых народом русским, не к буйному, деятельному Николе преданий и не к живому, настойчивому лесному ‘батюшке’ Серафиму, такому сравнительно недавнему, влечется сердце художника: но к простоте далекого Сергия. Шесть веков пронеслось, и сквозь шесть веков сияет нам тихий, воистину неземной, свет его лица.
С нежным, тщательным вниманием ведет Зайцев жизнеописание отрока Варфоломея, преподобного старца Сергия, до его кончины. Как одна прямая линия — эта жизнь. Отрок Варфоломей до последнего дня не умирал в Преподобном, вот тот прозрачный мальчик с уздечками на руке, среди бледных трав лесной полянки, среди березок тонких, — на нестеровской картине ‘Видение отрока Варфоломея’. Уже тогда наполнены были его глаза небесным светом.
Таким и пребыл он до конца, протеплился, как свеча, неколеблющимся пламенем. Зайцев прав, подчеркивая: в нем не было экстаза, как у Франциска Ассизского, он не был блаженным, что на русской почве делается юродством: ‘Именно юродство было ему чуждо’. Подвиг его — ‘непрерывное, недраматическое восхождение’. И далее: ‘Как будто бы всегда он в сдержанной, кристально-разреженной и прохладной атмосфере’.
Сергий и не проповедник. ‘Пятьдесят лет он спокойно провел в глубине лесов, уча самим собою, ‘тихим деланием’ — и только. Скромный, неутомимый труженик, он избегал малейших почестей, как и зла, если оно настигало его в глухих лесах. Услышав, в храме, замечание брата, который позавидовал его настоятельству, он тотчас ушел из монастыря, его руками построенного, чтобы основаться в другом месте, по слову: ‘удалися от зла, сотвори благо’.
Он не был ‘делателем’, как говорит Зайцев в предисловии. И чтили его шесть веков действительно как ‘образ величайшего благообразия, простоты, правды и святости’. Время, когда жил Сергий, было не мирное время. Даже в церкви, если ‘был мир в идеях’, зато была ‘действенность в политике’. Но Сергий, хотя слава его пронеслась уже далеко, и многие приезжали требовать его помощи, — не вступал ни во что. Он только утешитель, только миротворец. Так же, когда приехал к нему Димитрий, прося благословения на бой с татарами, он, тихий отшельник, плотник, святитель, стал перед трудным делом. Не особенно ценил он печальные дела земли. Сначала попытался уговорить князя еще раз пойти с покорностью к ордынскому царю: ‘Если враги хотят от нас чести и славы — дадим им, если хотят золота и серебра — дадим им…’. Князь отвечал, что уже пробовал, и теперь уже поздно. Лишь тогда Сергий благословил его на смертный бой.
Таков был ‘выход’ Преподобного в область ‘государства’.
Да, он никогда не был ‘орудием ни власти церковной, ни государственной’. И не мог быть, он, чистейший, идеальнейший святитель русского православия. Это говорит и Зайцев: ‘Прохлада, выдержка и кроткое спокойствие… создали этот единственный образ. Сергий глубочайше русский и глубочайше православный’. Любовная нежность Зайцева к Сергию как будто хочет напомнить нам о православии, ‘ясности света прозрачного и ровного’, шестьсот лет горящего одинаково, в трудные времена служившего утешением. Не были ли времена, труднее наших? Шесть веков пролетели: и неизменным остается идеал Церкви-утешительницы, только утешительницы. В народе, после осквернения Троицко-Сергиевской Лавры, родилась легенда: мощи Преподобного ушли в землю. ‘Удаляйся от зла, сотвори благо’. Памятью о Сергии утешает нас Православная Церковь. Но в годины смертные, когда уж отдали мы ордынскому царю и честь, и славу, и серебро, и золото, и даже смотрим на поругание имени Христова — будет ли дерзновением, если мы скажем: великая это святость ‘не ценит печальные дела земли’. Но что будет с землей, если святость ‘творить благо — убегая’ от земли с ее злом? Шестьсот лет Церковь — утешительница. В лице лучших сынов своих, отшельников и подвижников достигла она неземной святости. А к миру шли, из далеких пустынь, вместе с лучами тихого света, благословения терпеть и смиряться. Святители — венец русского православия, Церкви-утешительницы. Но будет ли она когда-нибудь, может ли стать — и Церковью-помощницей?
Впрочем, этот вопрос не нами решится. Я хочу только сказать, что в русском народном сердце, как ни чтило оно Преподобного Сергия, жили образы и другой святости. И если именно Сергий есть самый полный выразитель православия — то не шире ли православия сердце русского народа?
Я не могу ставить в упрек Зайцеву, что он, весь под очарованием своей темы, не вышел за ее пределы. Книжка, пожалуй, не была бы так гармонична, так… душевна и благостна. Есть в ней, впрочем, один недостаток, или что-то вроде недостатка, почти стилистического. Увлекшись ‘простотой, негромкостью’ облика Сергия, главным образом простотой, автор, полуневольно, должно быть, но искусственно упрощает свой язык. Однако вместо ‘прохлады и сдержанности’ получается местами сухость изложения и нарочитый примитив.
Это, впрочем, пустяк, и его следует отнести на счет искреннего и тщательного внимания к теме. Работа писателя, в наше время, когда так нужна всем нам благоговейная память о Древней Руси, — хорошее дело, и книжка его — добрая книжка.
Впервые: Современные Записки. Париж, 1925. No 25. С. 545-547.
Писатель Б. К. Зайцев выехал за границу в 1922 г. Летом 1925 г. на юге Франции завершил работу над беллетризированным житием ‘Преподобный Сергий Радонежский’ (Париж, 1925) об основателе и игумене Троице-Сергиева монастыря в 70 км к северу от Москвы. Сергий Радонежский (в миру Варфоломей, ок. 1321-1391) был тесно связан с семьей великого князя московского Дмитрия Ивановича Донского (1350-1389) и благословил его перед Куликовской битвой (1380). Канонизирован в 1452 г.
..лесному ‘батюшке’ Серафиму… — Серафим Саровский (Мошнин Прохор Сидоров, 1759-1833) — старец-пустынножитель и затворник. Канонизирован в 1903 г.
‘Видение отрока Варфоломея’ — картина М. В. Нестерова (1862— 1942) ‘Видение отроку Варфоломею’ (1889-1890) в Третьяковской галерее.
Франциск Ассизский (1181/82—1226) — итальянский проповедник, основатель ордена францисканцев.
осквернение Троицко-Сергиевской Лавры — Троице-Сергиев монастырь в 1744 г. как один из крупнейших монастырей был преобразован в Лавру. 20 апреля 1920 г. закрыт по указу В. И. Ленина, на его месте стал создаваться историко-художественный музей.