АЛЕКСАНДР ПУШКИН

РАВНИНА БЛИЗ НОВГОРОДА-СЕВЕРСКОГО

(1604 года, 21 декабря)

Битва.

Воины

(бегут в беспорядке)

Беда, беда! Царевич! Ляхи! Вот они! вот они!

Входят капитаны Маржерет и Вальтер Розен .

Маржерет

Куда, куда? Allons…¹⁾ пошоль назад!

Один из беглецов

Сам пошоль, коли есть охота, проклятый басурман.

Маржерет

Quoi? quoi?²⁾

Другой

Ква! ква! тебе любо, лягушка заморская, квакать на русского царевича, а мы ведь православные.

Маржерет

Qu’est-ce dire pravoslavni?.. Sacrs gueux, maudites canailles! Mordieu, mein herr, j’enrage: on dirait que a n’a pas des bras pour frapper, a n’a que des jambes pour foutre le camp.³⁾

В. Розен

Es ist Schande.⁴⁾

Маржерет

Ventre-saint-gris! Je ne bouge plus d’un pas — puisque le vin est tir, il faut le boire. Qu’en dites-vous, mein herr?⁵⁾

В. Розен

Sie haben Recht.⁶⁾

Маржерет

Tudieu, il y fait chaud! Ce diable de Samozvanetz, comme ils l’appellent, est un bougre qui a du poil au cul. Qu’en pensez vous, mein herr?⁷⁾

В. Розен

Oh, ja!

Маржерет

H! voyez donc, voyez donc! L’action s’engage sur les derrires de l’ennemi. Ce doit tre le brave Basmanoff, qui aurait fait une sortie.⁹⁾

В. Розен

Ich glaube das.¹⁰⁾

Входят немцы.

Маржерет

На, ha! voici nos Allemands. — Messieurs!.. Mein herr, dites leur donc de se rallier et, sacrebleu, chargeons! ¹¹⁾

В. Розен

Sehr gut. Halt!¹²⁾

Немцы строятся.

Marsch!¹³⁾

Немцы

(идут)

Hilf Gott!¹⁴⁾

Сражение. Русские снова бегут.

Ляхи

Победа! победа! Слава царю Димитрию.

Димитрий

(верхом)

Ударить отбой! мы победили. Довольно: щадите русскую кровь. Отбой!

Трубят, бьют барабаны.

(Уходит.)

Лях гордо смотрит на него и молча отходит.
Все смеются.

КОММЕНТАРИИ (C. М. Бонди)

Борис Годунов

Трагедия писалась в Михайловском с декабря 1824 г. по ноябрь 1825 г. Напечатана впервые только в 1831 г. На сцене при жизни Пушкина не могла быть поставлена по цензурным соображениям¹⁾ . Пушкин несколько раз читал ее публично, после возвращения из ссылки в 1826 г., в Москве и позже в Петербурге²⁾ .

Об общем характере замысла и политическом и социальном смысле трагедии Пушкина см. выше вступительную статью ‘Драматические произведения Пушкина’.

В двадцати трех сценах ‘Бориса Годунова’ выразительно и исторически верно показана эволюция настроений народа в изображаемую эпоху: сначала политическое равнодушие, инертность, затем постепенное нарастание недовольства, все усиливающееся и, наконец, разрастающееся в народное восстание, бунт, свергающий с престола молодого царя, после чего народ, возложивший все свои надежды на нового, ‘законного’ царя, снова теряет свою политическую активность и превращается в пассивную толпу, ожидающую решения своей судьбы от царя и бояр. Такой характер, как известно, имели все народные восстания до появления на исторической сцене пролетариата. Пушкин несколько сдвинул, сократил процесс народного движения начала XVII в., завершив события своей трагедии воцарением Димитрия Самозванца. Между тем в действительности события бурно развивались и дальше, и кульминацией, высшим подъемом революционных настроений и действий борющегося против своих угнетателей народа было не свержении династии Годуновых (как у Пушкина), а более позднее движение, предводимое Болотниковым. Однако, несмотря на эту историческую неточность ³⁾ , общая схема событий дана у Пушкина очень верно и в высшей степени проницательно.

Что главным героем пушкинской трагедии является но Борис Годунов с его преступлением и не Григорий Отрепьев с его удивительной судьбой, а народ, видно из всего содержания и построения трагедии. О народе, его мнении, его любви или ненависти, от которых зависит судьба государства, все время говорят действующие лица пьесы: Шуйский и Воротынский (в 1-й сцене — ‘Кремлевские палаты’), Борис в своем знаменитом монологе (в 7-й сцене), Шуйский и боярин Афанасий Пушкин (в 9-й сцене — ‘Москва. Дом Шуйского’), Борис, Патриарх и Шуйский в Царской Думе (сцена 15-я), Пленник (в 18-й сцене, ‘Севск’), Борис и Басманов (в 20-й сцене- ‘Москва. Царские палаты’) и, наконец, Гаврила Пушкин — человек, по замыслу Пушкина, вполне понимающий политическую и общественную ситуацию (21-я сцена, ‘Ставка’):

Сам народ, угнетенная масса, участвует в трагедии в шести сценах. В первой из них (2-я сцена трагедии — ‘Красная площадь’) мы слышим речи более культурных представителей низших классов, это, может быть, купцы, духовные лица (см. традиционно-церковный стиль их реплик). Они обеспокоены положением страны без царя (‘О боже мой! Кто будет нами править? О горе нам!’). В следующей сцене (‘Девичье поле. Новодевичий монастырь’) действует народная масса, равнодушная к политике, плачущая и радующаяся по указке бояр (‘О чем там плачут?’ — ‘А как нам знать? то ведают бояре, не нам чета…’ — ‘Все плачут, заплачем, брат, и мы…’ — ‘Что там еще?’ — ‘Да кто их разберет?..’).

За пять лот царствования Бориса Годунова настроение народа меняется. В сцене ‘Равнина близ Новгорода Северского’ воины Бориса (тот же народ) стремительно бегут от войск Самозванца не потому, что они боятся поляков и казаков, а потому, что не хотят сражаться за царя Бориса против ‘законного’ царевича, воплощающего, по их мнению, надежды на освобождение — прежде всего от крепостного права, введенного Борисом. Об этом говорит в сцене ‘Москва. Дом Шуйского’ умный боярин Афанасий Пушкин в разговоре с Шуйским: ‘…А легче ли народу? Спроси его! Попробуй самозванец им посулить старинный Юрьев день (то есть освобождение от крепостной зависимости. — С. Б.), так и пойдет потеха!’ — ‘Прав ты, Пушкин’, — подтверждает хитрый и дальновидный политик Шуйский. В 17-й сцене (‘Площадь перед собором в Москве’), отношение народа к Борису обнаруживается уже не просто нежеланием сражаться за него (‘тебе любо, лягушка заморская, квакать на русского царевича, а мы ведь православные!’), а выражено прямо в угрожающих репликах толпы (‘Вот ужо им будет, безбожникам’) и в словах юродивого, громко обличающего царя при несомненном сочувствии народа. В предпоследней сцене трагедии (‘Лобное место’) народ уже хозяин столицы: с ним (а не с боярами) ведет переговоры посланный Самозванцем Гаврила Пушкин, на Лобном месте (на ‘трибуне’), оказывается подлинный представитель народа, мужик, он дает сигнал мятежу (‘Народ! Народ! В Кремль, в Царские палаты! Ступай! вязать Борисова щенка!’), после чего перед зрителями развертывается сцена народного бунта. Наконец, в последней сцене, действие которой происходит всего через десять дней после предыдущей, народ — снова пассивный, успокоившийся после того, как свергнул с престола ‘Борисова щенка’ и поставил над собой настоящего, ‘законного’ царя. Снова, как вначале (в сцене ‘Девичье поле’), когда дело идет о делах государственных, он считает, что ‘то ведают бояре, не нам чета’ (ср. в этой сцене почтительные реплики: ‘Расступитесь, расступитесь. Бояре идут… — Зачем они пришли? — А, верно, приводить к присяге Феодора Годунова’). И снова тот же народ, несмотря на то, что только что с ужасом узнал о злодейском убийстве юного Федора и его матери, готов по приказу боярина Мосальского послушно славить нового царя, как вначале по приказу бояр и патриарха славил Бориса Годунова: ‘Что ж вы молчите? — спрашивает Мосальский, — кричите: да здравствует царь Димитрий Иванович! Народ: Да здравствует царь Димитрий Иванович’.

Так кончалась первоначально пушкинская трагедия. Но позже, в 1830 г., готовя ее к печати, Пушкин внес в это место небольшое, но крайне значительное изменение: после выкрика Мосальского — ‘народ безмолвствует’… Идейный смысл произведения не изменился, спад волны революционного настроения народа остается тем же, но это угрожающее безмолвие народа, заканчивающее пьесу, предсказывает в будущем новый подъем народного движения, новые и ‘многие мятежи’.

‘Борис Годунов’ написан Пушкиным не как трагедия совести царя-преступника, а как чисто политическая и социальная трагедия. Главное содержание знаменитого монолога Бориса (‘Достиг я высшей власти…’) — не ужас его перед ‘мальчиками кровавыми’, а горькое сознание, что его преследуют незаслуженные неудачи. ‘Мне счастья нет’, — дважды повторяет он. Больше всего винит он в своем несчастии народ, который, по его убеждению, несправедливо ненавидит его, несмотря на все ‘щедроты’, которыми он старался ‘любовь его снискать’. Забывая о главной причине ненависти — крепостном ярме, которое он наложил на народ, — Борис припоминает все свои ‘благодеяния’ и возмущается неблагодарностью народа. Причиной этой неблагодарности он считает лежащую будто бы в основе народного характера склонность к анархии. Народ якобы ненавидит всякую власть:

Это глубоко неверное и несправедливое обобщение ⁴⁾ ) нужно Борису для того, чтобы свалить на народ (‘чернь’, как говорит Борис) причину враждебных отношений между царем и народом. Еще резче ту же мысль Борис высказывает за несколько минут до смерти в своем последнем разговоре с Басмановым (сцена 20-я — ‘Москва. Царские палаты’).

Григория Отрепьева, в отличие от Годунова, Пушкин изображает не серьезным государственным деятелем, а политическим авантюристом. Он умен, находчив, талантлив ⁵⁾ , он человек горячий, увлекающийся, добродушный — и в то же время совершенно беспринципный в политическом отношении. Григорий прекрасно понимает, что не он ‘делает историю’, не его личные качества и усилия являются причиной его беспримерных успехов. Григорий чувствует, что подымается на волне народного движения, и потому его мало тревожат отдельные неуспехи и поражения его войск во время войны с Борисом. Этой теме в трагедии специально посвящена короткая сцена (19-я) ‘Лес’, где Самозванец (в противоположность своим спутникам) обнаруживает полную уверенность в конечном успехе своей борьбы, несмотря на жестокий разгром его войск в сражении.

О патриархе Иове, верном помощнике Годунова во всех его делах, Пушкин писал Н. Раевскому (?) в 1829 г.: ‘Грибоедов критиковал мое изображение Иова, патриарх, действительно, был человеком большого ума, я же по рассеянности сделал из него дурака’ (подлинник письма по-французски)&lt,См. т.6. ‘Письмо о ‘Борисе Годунове» —В.Л.&gt,. Пушкин имеет в виду сцену 15-ю (‘Царская дума’), где патриарх в длинной, цветистой речи, упиваясь своим красноречием, обнаруживает удивительную глупость и бестактность, чем ставит в крайне неловкое положение всех слушателей ⁶⁾ ). Он перед всей Думой объявляет, что царевич Димитрий после смерти стал святым, и на его могиле творятся чудеса. Для того чтобы разоблачить перед народом самозванца Григория, он предлагает торжественно довести до сведения народа о новом чудотворце и перенести в Кремль в Архангельский собор его ‘святые мощи’. Ему не приходит в голову, что он тем самым предлагает публично объявить о преступлении царя Бориса: ведь по религиозным представлениям православных, взрослый человек делается святым за свои великие заслуги перед богом, а младенец только в том случае, если он был невинно замучен…

При напечатании ‘Бориса Годунова’ Пушкин изъял из трагедии две сцены, находившиеся в рукописи: ‘Ограда монастырская’ и ‘Замок воеводы Мнишка в Самборе. Уборная Марины’ (см. ‘Из ранних редакций’, стр. 499-503). В первой из них Пушкину хотелось показать, что на путь рискованной политической интриги юного, пылкого и томящегося в монастыре Григория натолкнул какой-то более опытный в житейском отношении ‘монах’, ‘злой чернец’. Во второй — раскрывались некоторые черты холодной авантюристки, красавицы Марины. Исключение этих сцен (не очень нужных в развитии трагедии) нисколько не повредило художественному и идейному содержанию пьесы, тем более что наличие их нарушало бы единство принятого Пушкиным для его трагедии стихотворного размера — нерифмованного пятистопного ямба ⁷⁾ ).

Приводимый в разделе ‘Из ранних редакций’ (стр. 506) отрывок монолога Григория ‘Где ж он? где старец Леонид?’ относится, вероятно, к ранней стадии работы Пушкина над ‘Борисом Годуновым’.

Свою трагедию Пушкин посвятил памяти Карамзина, умершего в 1826 г. и не успевшего познакомиться с пушкинской пьесой. Это нисколько не значило, что Пушкин разделял историческую концепцию Карамзина — ультрамонархическую и морально-религиозную. Пушкин, несмотря на кардинальное разногласие свое с Карамзиным по политическим и обще-историческим вопросам, глубоко уважал знаменитого историка за то, что тот не искажал фактов в угоду своей реакционной концепции, не скрывал, не подтасовывал их, — а только по-своему пытался их истолковать. ‘Несколько отдельных размышлений в пользу самодержавия, красноречиво опровергнутых верным рассказом событий’, — так называл Пушкин эти морально-религиозные и монархические рассуждения Карамзина. Он верил в объективность приводимых историком фактов и высоко ценил его научную добросовестность. »История государства Российского’ есть не только создание великого писателя, но и подвиг честного человека’, — писал он (‘Отрывки из писем, мысли и замечания’, см. т. 6).

Сноски в комментариях

¹⁾ Впервые ‘Борис Годунов’ был поставлен (с сокращениями и цензурными искажениями) лишь в 1870 г. в Петербурге.

²⁾ Зная, что Пушкин вообще очень неохотно выступал перед посторонними с чтением своих произведений, мы лишний раз убеждаемся в том, что ‘Бориса Годунова’ он писал для сцены и что ему необходимо было видеть впечатление публики, чтобы судить о верности выполнения его замысла.

³⁾ Может быть, Пушкин имел в виду шире и ближе к истории развить тему народной войны в предполагавшихся двух пьесах, продолжающих ‘Бориса Годунова’ — о Дмитрии и Марине и о Василии Шуйском (см. вступительную статью, стр. 559).

⁴⁾ Его приводят нередко исследователи, как мнение самого Пушкина о народе, для чего нет никаких фактических оснований.

⁵⁾ Он к тому же поэт — см. слова игумена Чудова монастыря (сцена 6-я — ‘Палаты патриарха’): ‘…читал наши летописи, сочинял каноны святым’.

⁶⁾ См. ремарку Пушкина: ‘Общее смущение. В продолжение сей речи Борис несколько раз отирает лицо платком’, — а также заключающую сцену реплики двух бояр.

⁷⁾ Сцена ‘Ограда монастырская’ написана длинным, восьмистопным, хореем с попадающейся местами рифмой, ‘Замок воеводы Мнишка в Самборе’ — рифмованным разностопным (вольным) ямбом.

Переводы иноязычных выражений

¹⁾ Ну… (франц.).

²⁾ Что? что? (франц.).

³⁾ Что значит православные?.. Рвань окаянная, проклятая сволочь! Черт возьми, мейн герр (сударь), я прямо взбешен: можно подумать, что у них нет рук, чтобы драться, а только ноги, чтобы удирать (франц.).

⁴⁾ Позор (нем.).

⁵⁾ Тысяча дьяволов! Я не сдвинусь отсюда ни на шаг-раз дело начато, надо его кончить. Что вы скажете на это, мейн герр? (франц.).

⁶⁾ Вы правы (нем.).

⁷⁾ Черт, дело становится жарким! Этот дьявол — Самозванец, как они его называют, отчаянный головорез. Как вы полагаете, мейн герр? (франц.).

О, да! (нем.).

⁹⁾ Вот глядите, глядите! Завязался бой в тылу у неприятеля. Это, наверно, ударил молодец Басманов (франц.).

¹⁰⁾ Я так полагаю (нем.).

¹¹⁾ А вот и наши немцы! — Господа!.. Мейн герр, велите же им построиться и, черт возьми, пойдем в атаку! (франц.).

¹²⁾ Очень хорошо. Становись! (нем.).

¹³⁾ Марш! (нем.).

¹⁴⁾ С нами бог! (нем.).