З. H. Гиппиус
‘Борьба за Россию’
КОММЕНТАРИИ
‘Борьба за Россию’, Гиппиус Зинаида Николаевна, Год: 1927
Время на прочтение: 5 минут(ы)
Гиппиус З. H. Чего не было и что было. Неизвестная проза (1926—1930 гг.)
СПб.: ООО ‘Издательство ‘Росток’, 2002.
Тема не особенно интересная для служителей ‘чистого’ искусства. Но, конечно, найдутся у ‘Нового Дома’ читатели, которые еще не потеряли: вкус к борьбе и к России. Для них я и хочу сказать два слова о журнале ‘Борьба за Россию’, поднявшем столько шума и споров среди эмиграции.
Спорят о журнале, но гораздо более о соединении, в редакции, таких несоединимых по ‘направлению’ лиц, как, например, Мельгунов и Карташев. Это меня удивляет. Важно, прежде всего, рассмотреть и понять, что такое — журнал, каков его облик, тогда, в связи с влиянием на него редакционного ‘объединения’, можно дать и последнему справедливую оценку.
О самой идее русского свободного журнала для несвободных русских людей — не спорят. Да и какие могут быть тут возражения? Удивительно, что никто до сих пор о таком журнале не подумал.
Но подумать мало: надо сделать. Сделать тоже мало: надо, чтобы дело было деловое, т. е. чтобы оно как можно более приближалось к выполнению конкретных задач. Вопрос о степени деловитости ‘Борьбы за Россию’ — не пустой вопрос.
Россия велика. Условия жизни в России — ужасны. Но для разных людей ужасны по-разному. Одни об ужасе еще и не подозревают, другие видят его во внешних следствиях, не связывая с коренной причиной, третьи — знают и ужас, и причину. (Третьи — это, конечно, группы оставшихся старых интеллигентов). Такого деления, в грубых чертах, нам пока достаточно. И я спрашиваю: где именно ‘Борьба за Россию’ хочет найти читателей? Для какого слоя русских людей журнал издается? группа интеллигентов вовсе не такое ничтожное явление, чтобы для нее одной не стоило издавать журнала. Однако, если судить по уже вышедшим NoNo, ‘Борьба за Россию’ не для этой группы. ‘Мы зовем к непримиримости’… вот первая фраза первого номера. Какой смысл обращаться с подобным призывом к старым интеллигентам, которые, сидя там, все-таки, до сих пор, не перешли на сторону советской власти? (К тем, которые перешли, смысла еще меньше.) Рассматривая далее содержание номеров, ряд статей Мельгунова, Карташева, Бурцева, Рысса, Изгоева, — я опять не вижу, какой хотя бы интерес могут они представить для тамошнего интеллигента? Его заинтересовали бы, пожалуй, какие-нибудь фактические данные, касающиеся европейских, эмигрантских и большевицких дел, сведения, не проникающие за советские рогатки. Но на что ему ‘развитие мыслей’ о непримиримости, рассуждения о ‘Великой России’ Карташева и обычные проклятия большевикам — Бурцева? Старый интеллигент и мысли эти давно знает, и авторов, конечно, помнит. Как голос из прошлого — журнал может ему быть приятен на минуту, но вряд ли прочтет он его — весь, без скуки и разочарования.
Мало того: ведь и старые интеллигенты в России, теперь, уже не однородны: и среди них, как и среди зарубежных, свои разделения. Не оставляя непримиримости — они идут дальше, и не боятся потерять ее, когда расходятся на первом перекрестке. Я знаю, например, одного совершенно непримиримого интеллигента, который недавно прислал резкое осуждение ‘политике Карташева, другой, быть может, пошлет ей приветствие…’.
На каких же читателей рассчитывают редакторы ‘Борьба за Россию’? Объединенные только непримиримостью, предлагающие, как оружие для борьбы, только непримиримость, — к кому они обращаются? Может быть, к перепуганным слоям, средненизшим, полукультурным, четвертькультурным и т. д., где всего есть, и хорошего, и дурного, только теперь — хорошего — забитого и дурного — взлелеянного? Увы: журнал в данном его виде, еще меньше заинтересует эти широкие круги, нежели интеллигентов. Статьи, рассуждения, ‘развитие мыслей’ о России, большевиках и непримиримости покажутся им (пусть несправедливо) просто скучнейшим вздором… если журнал и попадет к ним в руки. Чего доброго, само слово ‘непримиримость’, ассоциированное с этой ‘скукой’, им опротивеет…
Но еще вопрос, дойдет ли журнал до широких кругов. Руководители его ничем не хотят для этого жертвовать, даже внешним. Например — орфография. Я — первый противник так называемой ‘новой’. Но я первый подал бы голос за эту проклятую ‘новую’ — для журнала, который должен проникать в современную Россию. Я, может быть, и ‘Борьбой за Россию’ его бы еще не назвал. Это не помешало бы говорить о необходимости борьбы, а в то же время не делало бы из имени журнала неопределенного объявления без указания адреса. Ведь журнал, хоть и называется ‘Борьбой’, ответа насчет борьбы, какая она, в чем, — не дает. За Россию… — какую? Тоже нет ответа. Имена редакторов, объединенных лишь отрицательным принципом непримиримости, позволяют предполагать, что когда настанет час борьбы — бороться будут не за одинаковую Россию. ‘Час настал!’ — говорят они. Если настал — тем хуже: поздно искать, знамени для готового в поход войска, а одной ‘непримиримости’ — для похода — мало. Даже ‘России’ мало. С определенной ложью трудно бороться неопределенной правдой.
Но час борьбы, кажется, еще не настал, — только наступает. Настал он, и давно, для подготовки борьбы, настал и для свободного журнала, который, проникая в Россию, делал бы там нужное дело. Такой журнал, в моем представлении, был бы сначала лишь ‘Правдой о России’, правдой, которую живущие в России не знают. Они ее действительно не знают, и не могут знать, как заключенные в одной камере не могут знать, что делается в другой, соседней, или в квартире начальника тюрьмы (‘на воле’ — уж и не говорю).
Задача ‘информационная’, на вид скромная, не легка, однако, и требует немалых жертв. Орфография — пустяки, но ведь надо, в каком-то смысле, отказаться от себя, от собственных рассуждений во всяком случае. Понять, что и самые благородные, возвышенные, — никого теперь не зажгут. А собирая неведомую там правду, надо снизиться до конкретности, победить брезгливость… даже к анекдоту. Демагогия? Нет, только милосердие. Основа демагогии — ложь, а здесь основа — правда.
Это все сторона — почти внешняя. Еще труднее внутренняя. Еще ближе и строже тут надо всматриваться в реальную действительность и с ней считаться. Я уже говорил о теперешней тяге в России к определенности, о жажде как-то разобраться, хотя бы в желаниях своих и надеждах, но до конца. Тамошняя интеллигенция начинает разделяться (и разделений этих не боится). Что-то вроде происходит, бессознательно или полусознательно и в других слоях, — ниже, глубже…
Учитывают ли эту действительность редакторы ‘Борьбы за Россию’? Может ли данная коалиционная редакция, если даже видит эту реальность, с ней считаться?
Вот тут только нам и приходится обратиться к тому лево-правому редакционному ‘объединению’, самый факт которого вызвал столько протестов.
Странные протесты. Откуда они? Ничего нового не случилось. Карташев и Мельгунов (возьмем эти имена символически) соединились… на непримиримости. Но они вовсе не ‘соединились’, они и раньше были вместе… непримиримы. Ново только дитя, родившееся из этого соединения, — ‘Борьба за Россию’ — но и дитя совершенно естественное, такое, какое и могло родится. Для ‘Борьбы за Россию’ нет нужды ни Мельгунову праветь, ни Карташеву леветь: ‘во главу угла’ журнала они поставили камень ‘непримиримости’. Поставив его ‘во главу’ — они поставили и условия, напоминающие немного условия известной детской игры: ‘Барыня прислала сто рублей, что хотите, то купите, да и нет не говорите, белого и черного не покупайте’. Журнал зовет к непримиримости, проповедует непримиримость… а дальнейшего ‘не предрешают’ ни Мельгунов, ни Карташев.
Поэтому мне совершенно не понятна крайняя позиция ‘Последних Новостей’. Газета как будто видит в самом этом блоке что-то неприемлемое, почти преступное, во всяком случае неестественное. Какое отсутствие меры! Оценивать это соединение возможно, лишь оценивая его результат, — журнал как таковой — что я и делаю. Исполнит ли он, в данном своем виде, нужное дело? Соответствует ли он моменту? Можно или нельзя класть ‘непримиримость’ во главу угла, и… чтобы ни шагу — дальше? Исходя из предположения, что в России уже существуют или намечаются, приблизительно наши же разделения, что одной непримиримости там уже мало, следует отметить: нельзя. Уже нельзя. Но каждый из разномыслящих (обо всем, что ‘дальше’) редакторов считает, вероятно, что можно. И если они, соединяясь, добровольно ограничивают себя тем, в чем действительно согласны, — они правы, и соединение их ни с какой стороны критике не подлежит. Часть эмиграции, которая, подобно ‘Посл. Новостям’ его критикует, — действует прежде всего, нелогично. Против чего она возражает? Ведь не против же ‘непримиримости’? Или на узкой, — но крепкой — доске непримиримости не стоят они все рядом, — и Карташев, и Мельгунов, и Струве, и Милюков, и Керенский? Керенский обиделся бы, не дай мы ему места в этом ряду. Все дело — в ‘шаге дальше’. Карташев и Мельгунов, чтобы оставаться вместе, решили не делать дальше никаких шагов. Правильное решение или неправильное, и ожидаемые ли даст оно плоды — вопрос другой. Объединенные редакторы ‘Борьбы за Россию’ не будут, конечно, протестовать против свободной критики их журнала. Но судить и осуждать самое объединение, такое прямое и такое естественное — более чем бесполезно. Ни с правой, ни с левой точки зрения (антибольшевицкой, конечно) — оно суду не подлежит.
Впервые: Новый Дом. Париж, 1927. No 3. С. 37-39 под псевдонимом Лев Пущин.
‘Борьба за Россию’ — журнал, выходил в Париже в 1926—1931 гг. под редакцией В. Л. Бурцева (до августа 1928 г.), А. В. Карташева, С. П. Мельгунова, Т. И. Полнера, П. Я. Рысса и M. M. Федорова. Журнал был основан с целью послужить ‘широкому объединению’ антибольшевистских течений эмиграции и положить начало ‘действенной работы для установления более тесной связи с Россией и для проповеди активизма’.