Владимир Ильич Ленин
Владимир Ильич Ленин
Борьба с голодающими
Борьба с голодающими
Борьба с голодающими, Ленин Владимир Ильич, Год: 1901
Время на прочтение: 8 минут(ы)
Полное собрание сочинений. Том 5. Май — декабрь 1901
‘Полное собрание сочинений’: Издательство политической литературы, Москва, 1967
Какую удивительную заботливость о голодающих проявляет наше правительство! Какой длиннейший циркуляр (от 17-го августа) выпустил министр внутренних дел к губернаторам пострадавших губерний! Это целое литературное произведение объемом больше обыкновенного печатного листа, изъясняющее устами г. Сипягина всю политику правительства в продовольственном деле. Опубликованием этого произведения рассчитывали, очевидно, произвести впечатление на ‘общество’: вот, дескать, как мы попечительны, как мы торопимся с мерами помощи, как мы заранее предусматриваем и организацию продовольственных учреждений и все виды и стороны их деятельности. И нельзя не сознаться, что циркуляр министерства внутренних дел действительно производит впечатление и не только своей величиной, но также (если иметь терпение дочитать до конца) и своим содержанием. Откровенное изложение правительственной программы дает всегда в руки лучшее орудие для агитации против царского правительства, и, принося свою почтительнейшую благодарность г. Сипягину, мы осмеливаемся рекомендовать и остальным гг. министрам почаще говорить о своей программе в циркулярах, публикуемых во всеобщее сведение.
Мы сказали: если иметь терпение дочитать циркуляр г. Сипягина до конца. Терпения на это надо не мало, ибо на три четверти… — какое! на девять десятых — циркуляр наполнен обычным казенным пустословием. Разжевывание вещей давным-давно известных и сотни раз повторенных даже в ‘Своде законов’ {‘Свод законов Российской империи’ — сборник действовавших в царской России законов. Был обнародован в 1833 году и вступил в силу в 1835 году, состоял из 15 томов, в 1892 году был издан 16-й том.}, хождение кругом да около, расписывание подробностей китайского церемониала сношений между мандаринами, великолепный канцелярский стиль с периодами в 36 строк и с ‘речениями’, от которых больно становится за родную русскую речь, — когда вчитываешься в эту прелесть, чувствуешь себя точно в русском полицейском участке, в котором от стен отдает затхлостью, отовсюду несет какой-то специфической вонью, чиновники уже по одному своему виду и обращению — олицетворение самой невыносимой волокиты, а виднеющиеся в окно надворные постройки живо напоминают о застенке.
Три главных пункта особенно обращают на себя внимание в новой правительственной программе: во-первых, усиление единоличной власти чиновников, попечение о том, чтобы дух казенщины и служебной дисциплины был укреплен и охранен от всякого дуновения свежего воздуха, во-вторых, определение норм пособия голодающим, т. е. указание, по скольку и как надо рассчитывать количество хлеба на ‘нуждающуюся’ семью, в-третьих, выражение отчаянного ужаса по поводу того, что помогать голодающим бросаются ‘неблагонадежные’ люди, способные возбуждать народ против правительства, и принятие заранее мер против этой ‘агитации’. Остановимся поподробнее на каждом из этих пунктов.
Прошел всего год с тех пор, как правительство отняло у земств заведование продовольственным делом и передало его в руки земских начальников и уездных съездов (закон 12-го июня 1900 года). И вот, раньше еще, чем этот закон успел войти в действие, — его уже отменяют простым циркуляром. Достаточно было нескольких сообщений губернаторов, чтобы разувериться в пригодности закона! Это как нельзя лучше показывает, какое значение имеют те законы, которые пекутся, как блины, в петербургских департаментах, без серьезного обсуждения людьми, действительно сведущими и способными высказать самостоятельное мнение, без серьезного намерения создать лучше удовлетворяющий своей цели порядок, просто по честолюбию какого-нибудь пройдохи-министра, желающего отличиться и поскорее выказать свою благонамеренность. Земство неблагонамеренно — отнять у него продовольственное дело! Но не успели еще отнять, — оказывается, что земские начальники, даже составленные из одних чиновников уездные съезды, как будто все еще слишком много рассуждают: из земских начальников попадались, вероятно, люди, которые имели глупость называть голод голодом, имели наивность думать, что надо бороться с голодом, а не с теми, кто хочет действительно помочь голодающим, в уездных съездах некоторые чиновники, не состоящие в ведомстве министерства внутренних дел, обнаруживали, вероятно, такое же непонимание истинных задач ‘внутренней политики’. И вот, по простому циркуляру министра — создается новое ‘уездное центральное…’ да, да, это не опечатка: ‘уездное центральное по продовольственной части управление’, все назначение которого в том, чтобы не пропускать неблагонамеренных людей, неблагонамеренных мыслей, неблагоразумных поступков по продовольственному делу. Напр., министр находит неблагоразумным и запрещает ‘преждевременно’ (т. е. не перед самой раздачей хлеба) составлять списки нуждающихся: это вызывает в населении ‘преувеличенные надежды’! ‘Уездное центральное по продовольственной части управление’ сосредоточивается в руках одного лица, а министерство рекомендует при этом уездного предводителя дворянства. И в самом деле: он настолько тесно связан с губернатором, он так много исполняет полицейских обязанностей, что наверное сумеет понять настоящий дух продовольственной политики. И притом он — местный крупный землевладелец, почтенный доверием всех помещиков. Такой человек уже наверное поймет лучше всех глубокую мысль министра о ‘деморализующем’ действии пособий, которые даются людям, ‘могущим обойтись’ и без них. Что касается полномочий губернатора, то министр напоминает о них с самого начала и много раз повторяет, что губернатор за все ответственен, что губернатору все должны повиноваться, что губернатор должен уметь принимать ‘особые’ меры и т. д. Если и до сих пор губернатор в русской провинции был настоящим сатрапом, от милости которого зависело существование любого учреждения и даже любого лица во ‘вверенной’ губернии, то теперь создается уже настоящее ‘военное положение’ в этом отношении. Необыкновенное усиление строгостей — по поводу помощи голодающим! Это совсем по-русски!
Но усиление строгости, увеличение надзора, все это требует увеличения расходов на чиновничью машину. И министр не позабыл об этом: гг. уездным предводителям дворянства или другим лицам, заведующим ‘уездным центральным по продовольственной части управлением’, будет выдана в возмещение их расходов ‘особая сумма’, ‘относительно размера коей, — добавляет циркуляр на своем ‘особом’ наречии, — ваше превосходительство имеете войти ко мне с надлежащим представлением’. Затем на ‘расходы по делопроизводству’ уездных советов — по 1000 руб. единовременно, на канцелярские средства губернских присутствий по 1000—1500 руб. Канцелярии всего больше будут работать, вся работа и будет состоять в канцелярщине — как же тут не позаботиться о канцелярских средствах? Прежде всего на канцелярии, а что останется, то голодающим.
Г-н Сипягин проявляет удивительную настойчивость и изобретательность в изыскании мер сокращения пособия голодающим. Прежде всего он требует, чтобы губернаторы обсудили, какие уезды являются ‘неблагополучными по урожаю’ (окончательно решать этот вопрос будет само министерство: даже губернаторам нельзя доверить, смогут ли они избежать ‘преувеличений’!). И вот преподаются указания, когда не следует признавать уезда неблагополучным: 1) когда не более трети волостей пострадало, 2) когда недостаток хлеба обычен и хлеб прикупается из года в год путем заработка, 3) когда недостает местных средств для выдачи пособий. Мы видим уже здесь маленький образчик чиновничьего решения продовольственных вопросов: одну мерку на всех! Как велико население в одной трети волостей, как сильно они пострадали, не упали ли обычные ‘заработки’ в год сильнейшего промышленного кризиса, — это все праздные вопросы после решительных ‘предписаний’ министерства! Но это только цветики, а ягодки дальше будут. Вся суть в том, кого считать нуждающимся и по скольку выдавать пособия. Г-н Сипягин рекомендует следующий ‘приблизительный расчет’, который ‘редко оказывается сколько-нибудь значительно преувеличенным’ (мы больше всего боимся преувеличений, боимся преувеличенных надежд, боимся преувеличенных ссуд! И голод и безработица — все это одни ‘преувеличения’: таков ясный смысл всех министерских рассуждений). Во-первых, по пробному умолоту определяется ‘средний сбор с десятины в каждом селении’ и затем величина всего посева у каждого хозяина. Почему бы не определить также величины урожаев у хозяев разного достатка? У крестьянской бедноты урожаи ниже, и определение ‘среднего’ сбора именно нуждающимся-то и невыгодно. Во-вторых, считается не нуждающимся, у кого приходится не менее 48 пуд. хлеба в год на семью (считая по 12 пуд. на трех взрослых и по 6 пуд. на двух детей). Это расчет самого прижимистого кулака: в обыкновенный год даже беднейшие крестьяне потребляют хлеба не по 48, а по 80 пуд. в год на семью в 6—5 чел., как это известно из описаний крестьянского хозяйства, средний же крестьянин потребляет в обыкновенный год 110 пуд. хлеба на семью в 5 чел. Значит, царское правительство на половину понижает количество хлеба, необходимое в действительности на продовольствие. В-третьих, ‘это количество’ (т. е. 48 пуд. на семью) — гласит циркуляр — ‘уменьшается на половину, ввиду того, что рабочий элемент составляет около 50 % населения’. Правительство неуклонно настаивает на своем правиле, что рабочее население не должно получить ссуду, ибо оно-де может заработать. Но ведь уже раз министр предписал не считать неблагополучными те уезды, где есть обычные заработки. Зачем же второй раз исключать из пособия рабочее население? Ведь всем известно, что в настоящий год не только нет особых заработков, но и обычные-то заработки все упали по случаю кризиса. Ведь само правительство повысылало из городов в деревни десятки тысяч безработных рабочих! Ведь опыт прежних голодовок доказал, что исключение рабочего населения ведет только к разделу недостаточной ссуды между детьми и взрослыми! Нет, поговорка: ‘с одного вола двух шкур не дерут’ была бы еще слишком лестна для министерства внутренних дел, которое в два приема исключает из числа нуждающихся всех способных к работе! В-четвертых, и это вдвое уменьшенное количество совершенно недостаточного пособия уменьшается еще на 1/3—1/5—1/10 ‘во внимание к приблизительному числу состоятельных хозяев, имеющих запас от прошедшего года или же какой-либо материальный достаток’!! Это уже третья шкура с одного и того же вола! Какой еще ‘достаток’ или ‘запас’ могут быть у крестьянина, собравшего не более 48 пуд. хлеба на семью? Всякие остальные заработки сочтены уже дважды, а кроме того ведь одним хлебом не может просуществовать даже русский крестьянин при всем нищенстве, до которого его довела политика правительства, гнет капитала и помещиков. Необходим расход и на топливо, и на ремонт дома, и на одежду, и на пищу, кроме хлеба. В обыкновенный год даже беднейшие крестьяне, как это известно из научных описаний крестьянского хозяйства, расходуют более половины своего дохода на другие нужды, кроме хлеба. Если принять во внимание все это, то окажется, что министр определяет нужду в помощи в четыре или в пять раз меньше действительной надобности. Это не борьба с голодом, а борьба с теми, кто хочет действительно помочь голодающим.
И циркуляр заканчивается прямым походом против частных благотворителей. Нередко обнаруживалось — гремит г. Сипягин — что иные благотворители стараются возбудить в населении ‘недовольство существующими порядками и ничем не оправдываемую требовательность по отношению к правительству’, ведут ‘противуправительственную агитацию’ и проч. Это — обвинения, в сущности, прямо лживые. Известно, что в 1891 г, были рассылаемы прокламации ‘крестьянских доброхотов’ {Ленин имеет в виду прокламацию ‘Первое письмо к голодающим крестьянам’, изданную ‘Группой народовольцев’ в 1892 году за подписью ‘Мужицкие доброхоты’. Прокламация была написана Н. М. Астыревым и напечатана нелегальной Лахтинской типографией, организованной народовольцами в Петербурге.}, прокламации, справедливо указывавшие народу на его настоящего врага, были, вероятно, и другие попытки агитации на почве голода! Но не было ни одного факта, чтобы, прикрываясь благотворительностью, вели агитацию революционеры. Масса благотворителей — это несомненный факт — были только благотворителями, и если г. Сипягин ссылается на то, что из них многие — ‘лица с небезупречным политическим прошлым’, то ведь кто у нас теперь с ‘безупречным прошлым’? Даже ‘высокопоставленные лица’ отдавали очень часто в юности дань общедемократическому движению! Мы, конечно, не хотим сказать, чтобы агитация против правительства на почве голода была недозволительна или хотя бы даже нежелательна. Наоборот, агитация необходима всегда и во время голода в особенности. Мы хотим сказать только, что г. Сипягин выдумывает небылицы, стараясь выставить свои страхи и опасения результатом опыта. Мы хотим сказать, что слова г. Сипягина доказывают только одну старую истину: полицейское правительство боится всякого соприкосновения с народом сколько-нибудь независимой и честной интеллигенции, боится всякого правдивого и смелого слова, прямо обращенного к народу, подозревает — и подозревает совершенно справедливо, — что одна уже забота о действительном (а не мнимом) удовлетворении нужды будет равносильна агитации против правительства, ибо народ видит, что частные благотворители искренне хотят ему помочь, а чиновники царя мешают этому, урезывают помощь, уменьшают размеры нужды, затрудняют устройство столовых и т. д. Теперь новый циркуляр требует прямо ‘подчинить контролю властей’ все пожертвования и приглашения к пожертвованиям, всякие устройства столовых, требует, чтобы все приезжающие ‘представлялись’ губернатору, выбирали себе помощников не иначе, как с его разрешения, давали ему же отчет в своей деятельности!! Кто хочет помогать, подчиняйся полицейским чинам и полицейской системе всяческих урезок помощи и бессовестных сокращений пособий! Кто не хочет подчиняться этой гнусности, — тот не смеет помогать: в этом вся суть политики правительства. Г-н Сипягин кричит, что голодом ‘охотно пользуются неблагонадежные в политическом смысле лица для своих преступных целей под личиной помощи ближнему’, а вслед за ним вся реакционная печать повторяет этот крик (напр., ‘Московские Ведомости’). Какой ужас! Пользоваться народной нуждой для ‘политики’! На самом деле ужасно, наоборот, то, что в России всякая деятельность, далее самая далекая от политики, филантропическая (благотворительная) деятельность неизбежно ведет к столкновению независимых людей с полицейским произволом и с мерами ‘пресечения’, ‘запрещения’, ‘ограничения’ и проч. и проч. Ужасно то, что правительство прикрывает соображениями высшей политики свое иудушкино стремление {Иудушкино стремление — по имени Иудушки Головлева — персонажа произведения М. Е. Салтыкова-Щедрина ‘Господа Головлевы’. В образе Иудушки писатель отобразил духовный и физический распад исторически обреченного, отживающего класса помещиков-крепостников, паразитизм, хищничество, ханжество, безграничное лицемерие и предательство. В. И. Ленин неоднократно использовал этот образ для разоблачения характерных черт враждебных народу социальных групп.} — отнять кусок у голодающего, урезать впятеро размер пособий, запретить всем, кроме полицейских чинов, подступаться к умирающим от голода! И мы повторяем еще раз призыв, сделанный уже ‘Искрой’: открыть обличительную кампанию против продовольственной кампании полицейского правительства, разоблачать в бесцензурной свободной печати все безобразия местных сатрапов, всю корыстную тактику урезывания пособий, всю мизерность и недостаточность помощи, жалкое преуменьшение голода и позорную борьбу против тех, кто хочет помогать голодающим! Мы советуем всем, у кого есть хоть капля искреннего сочувствия к народному бедствию, позаботиться о распространении в народе знакомства с истинным смыслом и значением министерского циркуляра. Ведь только бесконечной темнотой народа и можно объяснить себе, что подобные циркуляры не вызывают тотчас всеобщего возмущения. И пусть сознательные рабочие, которые всего ближе стоят и к крестьянству и к неразвитым городским массам, возьмут на себя почин в деле разоблачения правительства!
‘Искра’ No 9, октябрь 1901 г.
Печатается по тексту газеты ‘Искра’