ИНСТИТУТ К. МАРКСА и Ф. ЭНГЕЛЬСА
Пролетарии всех стран, соединяйтесь!
БИБЛИОТЕКА НАУЧНОГО СОЦИАЛИЗМА
ПОД ОБЩЕЙ РЕДАКЦИЕЙ Д. РЯЗАНОВА
ГОСУДАРСТВЕННОЕ ИЗДАТЕЛЬСТВО
МОСКВА * 1928 * ЛЕНИНГРАД
Борьба рабочих за политическую свободу в Англии
(‘Совр. Мир’ 1907 г. No 6)
По поводу книги Е. Кувшинской, Борьба рабочих за политическую свободу в Англии. Издание ‘Библиотеки Обществознания’. СПБ. 1905 г.
Это интересная и живо написанная книга. Мы настойчиво рекомендуем ее всем тем, которые хотят ознакомиться с историей рабочего движения в Англии. Но именно потому, что мы настойчиво рекомендуем ее читателям, мы считаем себя обязанными отметить недостатки этой интересной и очень живо написанной книги.
Начнем с мелочей. Г. Е. Кувшинская не тверда в произношении английских географических названий. Так, на стр. 8-й она, перечисляя некоторые промышленные округа Англии, говорит о Лейсестершире, между тем как на стр. 5-й тот же округ называется Лейчестерширом, а город, от которого происходит его название, на этой же странице и на многих других именуется, — как и следует, — Лейстером. Это неудобно для тех читателей, которые, не владея английским языком, не знают, как же называется на самом деле местность, упоминаемая г. Е. Кувшинской. Таких читателей немало было у нас и прежде, а теперь число их будет все более увеличиваться по мере того, как умножается читатель-рабочий. Об интересах этого читателя необходимо подумать.
Мы заметили несколько таких описок в книге г. Е. Кувшинской Но это, повторяем, мелочи. Серьезным и самым главным недостатком ее книги является неясность ее тактических взглядов, сильно отражающаяся и на ее изложении.
Дело вот в чем. Г. Е. Кувшинская совершенно справедливо думает, что интересы пролетариата в капиталистическом обществе непримиримо противоположны интересам буржуазии. Не менее справедливо думает она, что сознание пролетариатом этой непримиримой противоположности составляет необходимое условие его освобождения от ига капитала. Наконец, она вполне права, полагая, что чем яснее сознает рабочий эту противоположность, тем лучше понимает он необходимость политического выступления его класса в виде особой, массовой партии. Но когда г. Е. Кувшинская применяет эти неоспоримые истины к оценке политических движений в Англии прошлого века, она рассуждает по меньшей мере неясно. И, как это всегда бывает, неясность ведет за собою кажущуюся или действительную противоречивость. Так, например, в книге г. Е. Кувшинской целая глава, — именно, глава третья, — посвящена изложению того, каким образом английский рабочий класс помог буржуазии ‘пробраться к власти’. Мы узнаем оттуда, что уже в конце двадцатых годов прошлого века, — накануне агитации в пользу парламентской реформы 1832 года, — в среде английских рабочих было много убежденных сторонников всеобщего избирательного права. Узнаем мы также, что ‘парламент, в котором преобладали помещики, внушал рабочим полное недоверие’, так как ‘опыт показывал им на каждом шагу, что парламент в его тогдашнем составе не имел ни малейшей склонности считаться с просьбами и требованиями рабочего класса’ (стр. 42—43). Далее автор замечает: ‘Однако, в среде рабочих уже в то время нашлись люди, понимавшие непримиримую противоположность интересов капитала и труда. Для них вопрос о поддержке реформы, основанной на имущественном цензе и дающей избирательное право буржуазии, осложнялся опасением, не увеличит ли эта реформа политического влияния класса, интересы которого враждебны рабочим’? (Стр. 43). Как на пример человека, правильно понимавшего интересы пролетариата, г. Е. Кувшинская указывает на бывшего наборщика Хетерингтона. Она говорит, что Хетерингтон видел в предстоявшей тогда парламентской реформе победу буржуазии и называл поддержку буржуазии (рабочими) пагубной ошибкой, создающей рабочим ‘столько тиранов, сколько в стране имеется лавочников’ (стр. 43—44). И эта мысль Хетерингтона приводится ею безо всяких оговорок, равно как и та, что ‘лучше умереть так, как мы жили до сих пор, племенем презренных отщепенцев общества, стоящих вне закона, чем подчиняться впредь средним классам’ (стр. 45).
Но это мысли неправильные. ‘Тирания лавочников’ была предпочтительнее для пролетариата, нежели тирания ‘помещиков’, парламент которых, — как мы уже слышали это от г. Е. Кувшинской, — совсем не считался с нуждами и требованиями рабочих. Сама по себе ‘тирания лавочников’, разумеется, отвратительна, как, впрочем, и тирания ‘помещиков’. Но от тирании лавочников ближе к уничтожению всякой тирании. В этом смысле она предпочтительнее. Наши народники и субъективисты семидесятых и восьмидесятых годов этого не понимали и потому готовы были даже отказаться от политической свободы, лишь бы не накликать на Россию ‘тирании лавочников’. В их взгляде на этот вопрос было немало общего со взглядом Хетерингтона. Правда, Хетерингтон уже понимал значение для рабочего класса всеобщего избирательного права, а также и других политических прав, между тем как наши народники относили все эти права к числу вредных для ‘народа’ буржуазных ‘выдумок’. И в этом отношении он смотрел на дело несравненно правильнее, нежели они. Но и он, подобно им, находился год влиянием утопического социализма и не умел взглянуть на дело с точки зрения развития, с которой смотрит на все вопросы общественной жизни научный социализм. И этого недостатка во взгляде Хетерингтона и его тогдашних единомышленников совсем не отмечает г. Е. Кувшинская, вследствие чего нам представляется неясным и ее собственный взгляд: можно подумать, что она разделяет заблуждение Хетерингтона и его товарищей, можно подумать, что она хочет повторить вслед за ними: лучше старый порядок, нежели тирания лавочников. Но кто делает такие выводы из того совершенно правильного положения, что интересы пролетариата противоположны интересам буржуазии, тот еще не понимает интересов пролетариата во всей их очень сложной совокупности. Маркс, своим гениальным взглядом охвативший всю очень сложную совокупность этих интересов, рассуждал иначе. В статье ‘Морализирующая критика и критическая мораль’ он говорит: ‘Рабочие знают, что уничтожение буржуазных имущественных отношений не достигается сохранением — феодальных. Они знают, что революционное движение буржуазии против феодальных сословий и абсолютной монархии может лишь ускорить их собственное революционное движение. Они знают, что их собственная борьба с буржуазией может начаться лишь в тот день, когда победит буржуазия… Но они не могут ни на одну минуту видеть в ней свою собственную конечную цель. Что рабочие смотрят на дело именно так, это блестяще доказали английские чартисты во время недавнего движения против хлебных законов. Ни одной минуты не верили они измышлениям и фантазиям буржуазных радикалов, ни на одну минуту не отказывались они от своей борьбы против них, но они вполне сознательно помогали своим врагам одержать победу над неприятелями {Курсив наш.}, а на другой день после отмены хлебных законов на поле битвы стоят уже не тории и виги, а фритредеры и чартисты. И последние завоевали места в парламенте против буржуазных радикалов.
Нам нет надобности разбираться здесь, прав ли был Маркс, приписывая всем вообще чартистам изложенный в только что приведенных нами строках взгляд на то значение, которое имеет для пролетариата победа буржуазии над защитниками старого порядка. Для нас достаточно того, что воззрение основателя научного социализма совсем не похоже на заимствованное у социалистов-утопистов воззрение Хетерингтона. И мы очень жалеем о том, что г. Е. Кувшинская не сумела оттенить, — а, пожалуй, даже и понять, — коренное различие этих двух воззрений. Это особенно полезно было бы у нас теперь, когда наши ‘большевики’, под предлогом непримиримого отношения к буржуазии, отказываются рассуждать, как Маркс, и рассуждают, как Хетерингтон и другие социалисты-утописты.
Не мешает вдуматься и в то мнение Хетерингтона, что лучше умереть племенем презренных отщепенцев общества, чем подчиниться ‘лавочникам’. Спрашивается, может ли ‘умереть’ целый класс? Ответ: может, но только тогда, когда исчезнут те производственные отношения, которыми обусловливается его существование. В тогдашней Англии далеко было до исчезновения производственных отношений, обусловливающих собою существование пролетариата. Стало быть, о смерти этого класса, как класса, не могло быть и речи. Что же могло означать это Хетерингтоново ‘лучше умереть’? По-видимому, только то, что рабочий класс должен противиться политическим планам ‘лавочников’, не отступая и перед борьбой с оружием в руках. И о такой борьбе не раз речь идет в изложении г. Е. Кувшинской. Известно, что в партии чартистов были две фракции, из которых одна принципиально отстаивала так называемые мирные средства, а другая признавала в качестве крайнего средства употребление ‘физической силы’. Г. Е. Кувшинская говорит, что сторонниками употребления ‘физической силы’ были преимущественно рабочие, между тем как его принципиальными противниками являлись входившие в партию чартистов буржуазные элементы. И это, — насколько мы знаем, — в самом деле было так. Но этим еще не все сказано. Надо спросить себя, возможно ли было тогда успешное употребление пролетариатом ‘физической силы’? Г. Е. Кувшинская не дает на этот вопрос прямого ответа, однако, в ее книге содержится немало данных для его решения. Ее девятая глава, носящая название: ‘Бессилие чартистов в борьбе с правительством’, изображает дело в таком виде, что тогдашняя невозможность победоносного вооруженного восстания английского пролетариата бросается в глаза всякому непредубежденному читателю. А если победоносное восстание пролетариата было тогда невозможно, то ясно, что и рекомендовать его, как средство, подлежащее употреблению ‘в ближайшем будущем’, не следовало: само собой разумеется, что не правы были участвовавшие в чартистском движении буржуазные элементы, принципиально осуждавшие употребление ‘физической силы’. Доктринерство ‘мир-ных средств’ так же смешно и нелепо, как и всякое другое доктринерство: иногда бывает так, что употребление ‘физической силы’ гораздо целесообразнее, нежели применение ‘мирных средств’. Тут все зависит от обстоятельств времени и места. Но так как тут все зависит от обстоятельств времени и места, крайне ошибочно было бы считать ‘физическую силу’ каким-то преимущественно пролетарским способом борьбы. Мы говорим это потому, что г. Е. Кувшинская сама как будто не разобралось в этом вопросе. Описывая неудачную демонстрацию 10 апреля 1848 г., она замечает: ‘Так кончился знаменательный день 10 апреля, с которым у одних было связано так много надежд, а у других так много опасений. Привилегированные классы ликовали. Они считали прекращение демонстрации в решительный момент явным отступлением рабочих. Ведь чартистские ораторы так много говорили о грозном выступлении рабочих масс 10 апреля. В своих речах они часто называли этот день днем решительного столкновения. И вдруг отступление… Впечатление получилось в высшей степени отрицательное, и в этом всего более были виноваты те, кто грозил вооружен! им восстанием в ближайшее же время, но ничего не сделал для его подготовки’ (стр. 204). Но что значило ‘подготовить’ вооруженное восстание при тогдашнем состоянии английского рабочего движения? В этом весь вопрос. А на этот вопрос отвечает, например, такой факт. Когда в 1839 году парламент оставил без внимания петицию о хартии, О’Брайен, советовавший пролетариату ‘вооружаться, чтобы для него не было необходимости прибегать к оружию’, рекомендовал также всеобщую политическую стачку. ‘Однако, — говорит г. Кувшинская, — мысль о всеобщей стачке не встретила готовности поддержать ее среди рабочих масс. Большинство опрошенных на многочисленных митингах рабочих отвечали, что не считают себя в силах выдержать продолжительную забастовку, и указывали при этом на неорганизованность рабочих масс’ (стр. 155). Но неорганизованная рабочая масса вряд ли могла победить и в борьбе посредством ‘физической силы’. Не правда ли?
Тогдашняя Англия не похожа была в этом отношении на тогдашнюю Францию. Стало быть, тот, кто захотел бы ‘подготовить’ победу посредством ‘физической силы’, должен был бы прежде всего взяться за долгую работу организации рабочей массы. А взявшись за эту долгую работу, он по необходимости перестал бы толковать об употреблении ‘физической силы’ в ближайшее время. Это именно тот вывод, который, казалось бы, сам собою вытекает из того, что рассказывает нам г. Кувшинская, но который странным образом как будто ускользает от ее внимания: рабочая масса, входившая в партию чартистов, была совершенно не организована: те же рабочие, которые были организованы в профессиональные союзы, не принимали участия в чартистском движении. В этом и заключалась одна из двух главнейших причин ‘бессилия чартистов в борьбе с правительством’. Другою причиной был низкий уровень сознательности в рабочей массе. Г. Кувшинская говорит: ‘чартистская агитация велась с наибольшим успехом в годы промышленных кризисов 1837, 1839, 1842, 1847—1848’ (стр. 138).
Это всегда так бывает: в годы промышленных кризисов недовольство рабочего класса обостряется. Но г. Кувшинская прибавляет: ‘в период промышленного подъема чартизм угасал’ (та же стр.). А так бывает только там, где недовольство рабочих недостаточно ярко освещается сознательностью, немецкая социал-демократия не ‘угасает’ во время промышленного подъема. И пока сознание английского рабочего оставалось на такой низкой ступени, у него совсем не было шансов победы. Значит, и с этой стороны всякие толки об употреблении ‘физической силы’ в ближайшее время были тогда неосновательны. Достоинство исторического труда г. Кувшинской было бы гораздо выше, если бы она выяснила себе указанные нами две главнейшие причины ‘бессилия’ чартизма. Но так как эти причины не были ясны для нее, то она ссылается на такие причины, которые собственно ничего не выясняют. Главную причину слабости чартистской партии она видит в том, что эта партия представляла собою, по ее выражению, блок буржуазных элементов с рабочими. Само собою разумеется, что буржуазным элементам, — поскольку они не представляют собою исключений, как известно, только подтверждающих общее правило, — нечего делать в пролетарской партии. Но, во-первых, обилие буржуазных элементов в такой партии само служит доказательством зачаточного ее состояния. Пример: наша российская рабочая партия. Во-вторых, иное дело слияние буржуазных элементов с рабочими в одну партию, а иное дело ‘блок’, Который, — если правильно употреблять это слово, — означает, что существует не одна, а по крайней мере две партии, идущие врозь и только бьющие вместе.
Могут ли данные партии, идущие врозь, бить вместе, и выгодно ли им совместное битье — это зависит от обстоятельств. Но считать совместное битье вредным при всяких обстоятельствах, значит впадать в жесточайшую ошибку. И столь же ошибочно сваливать на блок те неудачи чартистов, которые обусловливались общим состоянием английского пролетариата или отсутствием организованности в его рядах.
Г. Кувшинская как будто совершает обе эти ошибки. И это очень жаль, потому что они сильно вредят ее интересной книге.
Вредит книге и то, что мы назвали бы схематизмом суждений. Характеризуя тактические взгляды Ловетта, г. Кувшинская замечает: ‘Принадлежность Ловетта к ‘рабочей аристократии’ роковым образом предрасполагала его занимать промежуточное положение, не входя всецело ни в ряды буржуазии, ни в ряды рабочих’ (стр. 184). А вот на 197 стр. наш автор рассказывает о чартисте Эрнесте Джонсе, который был родственником короля и воспитан при королевском дворе и тем не менее обеими ногами стал на точку зрения пролетариата. Что же следует из этих двух примеров? То ли, что настоящему аристократу легче усвоить себе пролетарские взгляды, нежели ‘аристократу’ из рабочей среды? Или же то, что г. Кувшинская неудачно применяет исторический материализм к объяснению истории умственного и нравствен-ного развития отдельных лиц? Нам сдается, что вернее это последнее предположение.
Г. Кувшинская имеет все данные для того, чтобы писать хорошие книга. Ей недостает пока одного: дисциплины мысли. Но, ввиду этого сажного недостатка, мы, настойчиво рекомендуя ее книгу читателям, скажем: факты берите у г. Кувшинской, а выводы из этих фактов делайте сами: это будет гораздо вернее.
Прочитали? Поделиться с друзьями:
