Большевики
Большевики
Рассказ Ал. Неверова
Рассказ Ал. Неверова
Большевики, Неверов Александр Сергеевич, Год: 1923
Время на прочтение: 7 минут(ы)
Источник текста: Журнал ‘Город и деревня’, 1923 год.
В СССР этот рассказ был запрещен (видимо, из-за упоминания Троцкого), подлежали изъятию из библиотек ‘все издания всех издательств’, а также включавший ‘Большевиков’ шестой том собрания сочинений А.С.Неверова.
В полдень на дворе собираются большевики: Женька, Борька, Маруська, Борькина сестра Нинка, Женькина сестра Ленка и Ленкина кукла со стеклянными глазами. В зеленых деревьях, вымытых вчерашним дождем, сидят воробьи. Один из них, самый пугливый, думая, что ребятишки станут кидаться каменьями, улетает от греха подальше. Двое других, самые смелые, глядят сверху вниз. Но ребята совсем не хотят кидаться, потому что они не просто ребята, которые озорничают все время, а настоящие большевики. Каждый день, в это же время, когда солнышко печет в самую вершину, на тесном дворе с низкими деревьями становится особенно скучно: тучки по небу не плавают, аэропланы не летают. В это время Женька, Токарев сын, производит себя в командиры, остальных большевиков в красноармейцев. Маленькая пешая армия вооружается камешками, становится в ряд и все до одного по Женькиной команде стреляют в толстую стену большого каменного дома за низким забором. Если этого мало, Женька ведет пешую армию по тихой окраинной улице на широкий пустырь и гоняет там молодых красноармейцев до тех пор, пока Нинка с Ленкой не заплачут от усталости, разевая мокрые, задохнувшиеся рты. Сегодня этого нет.
Сегодня Женька — оратор и такой же строгий, такой же уверенный, как и тот, которого не раз он видит в районном клубе по праздничным дням. Сегодня же Женьке хочется командиром быть. Он устраивает митинг на дворе под солнышком, становится в середину.
— Хотите слушать мою речь?
— Какую? — спрашивают в три голоса Нинка, Ленка и Маруська
— А вот я придумаю. Нинка, ты зачем хочешь плакать?
— Меня Ленка в бок толкнула!
— Не плачь сейчас, не надо, я буду речь говорить. Маруська, не гляди в ту сторону!
— А чего это мне Борька на ноги наступает?
— Борька, не наступай, привыкайте к порядку. Когда я замолчу совсем, вы руками хлопайте, если вам понравится моя речь, тогда я опять стану говорить. А если не понравится моя речь, кричите: ‘Не надо его — он не большевик!’ Потом и Борька скажет речь. Ты, Маруська, скажешь?
— Чего?
— Чего-нибудь. Как живете вы с матерью, какую пищу едите.
— Когда, вчера?
— И вчера, и все время…
— Мы вчера картошку варили.
— Ну, постой, не сказывай сейчас, после скажешь, я тебе слово дам-..
— А мне, Жень, дашь? — спрашивает Ленка.
— Ты заикаешься больно.
— А Нинка?
Нинка смотрит на Женьку большими тревожными глазами, лоб у нее от напряжения становится красным, на маленьком веснущатом носу — круглой пуговкой — выступает пот. Женька с минуту раздумывает, строго нахмуривая бровь.
— Там увидим. Останется время и ее запишу.
Серьезный и строгий, с подсученной штаниной на левой ноге, Женька делает наказы уверенно, без запинки, часто проводит ладонью против стриженных жестких волос, как делает и тот, настоящий оратор в районном клубе по праздничным дням. Он усвоил манеру стоять на одной ноге, вскидывать голову, прищуривать глаза, улыбаться снисходительно — гордой улыбкой.
Публика Женькина рассаживается по земле полукругом. . Ленка бежит за куклой, оставленной под деревом, кладет ее на колени, поднимает на оратора серые, внимательные глаза, часто шевелит губами. Губы ей мешают. Она то сожмет их плотно-плотно, то чуточку приоткроет, оближет языком, мигнет подряд два раза и опять смотрит внимательно напряженно.
— Ну, уселись? — спрашивает Женька, отставляя вперед левую ногу в подсученной штанине.
Но тут перебивает Борька.
— Постой, Женька, ты нынче кто? Троцкий?
— Нет, я нынче буду Луначарским.
— А я кто?
— Хочешь Троцким?
— Ну, давай!
Когда Женька ‘дает’ Троцкого, Борька опять кричит:
— Постой, Женька, я Лениным буду!
— Ну, бывай Лениным, все равно такой же большевик…
— А мы кто? — спрашивает Маруська.
— Вы делегатки, на с’езд к нам приехали из других городов. Хотите, чтоб Борька Лениным был?
— Хотим.
— Все согласны?
— Все.
— Нинка, подними руку! Ты согласна?
— А Ленка согласна?
— Я давно согласна, раньше тебя! — шмыгает носом Ленка. Нинка смотрит на Маруську теплым разинутым ртом, нервно вертит подол у рубашки.
— Я ничего не согласна, и не больно мне нужно…
— Зачем же ты плачешь?
— Да, я не знаю, чего я согласна…
Молодой Луначарский, сын токаря, Евгений Федорыч, товарищ Талмаков, начинает сердиться.
— Если вы не будете привыкать, мы вас в большевики не возьмем. Зачем глазами глядите во все стороны? Глядеть надо на меня, когда я говорю и слушать мою речь. Маруська, зачем ты головой вертишь в ту сторону?
— Кошка там ползет.
— Где?
— Вон, вон…
Женька видит на крыше большую серую кошку и мысли в голове у него вдруг обрываются. Ему очень хочется запустить в кошку камешком, чтобы мяукнула хорошенько, но этого делать нельзя сейчас, потому что он — Луначарский, приехал на митинг в рабочую окраину. Борька тоже смотрит на большую, серую кошку и сзади, за спиной у себя, нашаривает камешек вытянутыми руками. Забывают и делегатки, о чем говорил оратор. Все глядят на низкую тесовую крышу.
Женька неожиданно говорит:
— Перерыв на десять минут, кому хочется глядеть. А ты, Ленка, беги скорее, принеси мой карандаш и спроси у мамы хлебца маленький кусочек!..
Нинка тоже хочет есть, Маруська хочет пить и весь митинг разбегается в разные стороны, в разные двери. Нет и кошки на крыше. Остаются только товарищ Луначарский с Лениным. Ленину хочется залезть на дерево, Луначарский ловит его за штанину:
— Не надо этого сейчас, после сделаем. Давай лучше речь приготовим!
— А купаться когда?
— Сходим! Мне хочется устроить первый май.
— А флаги где?
— Один разок без флагов можно.
— А музыка?
— Это вот верно.
Без музыки не бывает первый май. Когда Женька с Борькой ездили на автомобиле на городскую площадь, где ходили заводские с фабричными, — эх, сколько было этой музыки! Которая в барабан играет, которая в губы дует. А одна труба больше всех была — и лады на ней приделаны. После Женькин отец рассказывал, что под музыку ходить больно легко: будто, говорит, и ноги совсем не устанут и хочется маленько плясать…
Молодой Луначарский ложится на спину под деревьями около низенького забора и сквозь зеленые ветки задумчиво смотрит в сухой струящийся воздух.
— Тебе который год? — спрашивает он Ленина.
— Скоро восемь пойдет.
— А зачем ты маленький такой?
— Эх, маленький!
— Ну, да, меньше меня…
— Эх, меньше!..
Борька ложится рядом с товарищем Луначарским, вытягивает ноги, руки от натуги густо краснеет, чтобы вытянуться еще больше.
— Ну-ка, ты вот так!..
— Все равно я маленько выше тебя.
— Сколько?
Оба быстро вскакивают, становятся затылками друг ко другу, Женька чуть-чуть поднимается на носках.
— Видал?
— Э-э, ты голову тянешь кверху! Давай я встану на твое место.
— Ну, вставай, если не веришь…
В это время Нинка кричит от своего крылечка:
— Боря, твоя башня свалилась, чуть-чуть не упадила, и я с вами не буду играть, мне больше не хочется…
Ленка бежит с карандашом в руке:
— Женька, мама сказала: ‘Я ему хлеба не дам, озорнику!’ — и велела тебе домой итти…
Маруська молча глядит из своего окошка, капая на голову себе водой из ковша.
Женька удивлен и обижен поведением товарищей. Стоя посреди двора на широко расставленных ногах, ласково говорит он разбежавшемуся митингу:
— Маруська, вы разве не будете с нами?
— Жарко больно, не хочется.
— И делегатками не будете?
— Нет!
— А мы с Борькой сделаем первый май, сошьем флаги красные, Борька устроит барабан, а я чего-нибудь нарисую. Будем ходить с песнями, два раза искупаемся в речке, а из песку наделаем блюдечков, станем чай пить, как в клубе. Ты, Маруська, умеешь петь?
— Какую?
‘Вся власть советам’?
А чего ее не уметь! Я давно умею, больше тебя.
— А ты, Нинка?
Нинка спрашивает Борьку.
— Борь, я умею ее?
Когда делегатки снова появляются во дворе, Женька, чувствуя победу, делает им строгий выговор:
— Ты, Маруська, и ты, Нинка, выходите хуже всех. Сами большевики, сами бегаете. Разве большевики бегают? Я хотел вам речь сказать, теперь не скажу. Говори им, Борька!
— Чего?
— Речь, чтоб они не бегали от собрания и про флаги скажи. Вставай на мое место!
Ленин становится на Женькино место, широко разевает рот, запрокидывая голову. Видит белую тучку, остановившуюся прямо над двором, и вдруг начинает чесаться локтями, поправляя штаны под рубашкой.
— А чего прежде говорить?
— Про все говори!
Борька тычет пальцем, показывая на делегаток:
— Ты, Маруська, ты, Нинка, и ты, Ленка, пришейте нам флаги. Если не пришьете, мы не будем с вами ходить, Уйдем одни с Женькой, станем купаться весь день, а вас и на речку не пустим. Даст мне мама денег, я куплю барабан. Что?
— А мне мама тоже даст!- кричит Нинка. — Она тебе давала!
— А тебе не давала?
— А нам не больно нужно! — неожиданно перебивает Маруська.
— Чего? — спрашивает Женька.
Вот тебе и чего! Я сама буду Луначарским, а Нинка с Левкой — Троцким.
— А ты верхом не умеешь ездить! — загорается Борька, раздувая ноздрями.
— А вы в речке плавать не умеете!
— Кто, я не умею? — спрашивает молодой Луначарский. — Не ты, Борька вон, каждый раз около бережка ползает.
Губы у Борьки дрожат, глаза смотрят исподлобья Пусть у него башня упадет совсем, пусть лучше денег мать не даст ему на барабан, но чтобы смеялись девчонки — это хуже всего. Какой же тогда большевик, который около бережка ползает? Шмыгая носом, поддерживая штаны одной рукой, он говорит Луначарскому дрогнувшим голосам:
— Женька, разве я не умею?
— И ты умеешь, а я все-таки лучше тебя! — отвечает Луначарский.
А я по сих пор залезу — не боюсь!
— А я по сих пор залезу!
— А я вот по сих!..
Борька садится на землю посреди неоконченного митинга, держит ладонь на голове, показывая этим глубину, куда он залезет.
— И лягушек не боишься в воде? — спрашивает Маруська.
— Боишься! Я их ногой раздавлю.
— А змеев? — тихо говорит Женька, оттопыривая губы
— Змеев и.ты боишься…
— А я комаров не боюсь! — вмешивается Нинка. — Они меня щиплют, которые кусаются, а мне и не больно..
Молодые большевики разом выходят со двора, торопливо шагают к речке, чтобы показать друг другу, чего они не боятся.
— Я нынче в рубашке буду купаться! — хвалится Маруська.
— А я тоже в рубашке! — харахорится Борька.
— А я в рубашке и штанах! — говорит товарищ Луначарский.
— А я в воде буду глядеть! — радуется Ленка.
Ох. ты, речка, речка, желтенький береговой лесочек! Хорошо посидеть около тебя после митинга, хорошо и ямок накопать, и лепешек наделать, и носить в эти ямки пригоршнями воду из речки.
Нинка, облизывая языком сухие обветренные губы, часто семенит босыми ногами, раздувает горячую пыль.
Пыль лезет Борьке в рот и он все время дергает молодую делегатку за серенький вихорок, перевязанный ленточкой. Нинке больно, из глаз лезут слезы, но она не плачет, потому что она большевитская делегатка, идет с большевиками, которые ничего не боятся и плакать при них не полагается.
Молодой Луначарский вдруг останавливается и серьезно строгим голосом говорит:
— А зачем мы молчим? Давайте устроим первый май!
— А музыка где?
В траве около забора светит консервная баночка- Женька бежит за ней сам, вытирает подолом рубахи, сует Маруське в руку.
— Держи, бить будешь в нее!
— Чем?
— Сейчас найдем…
Борька разыскивает большой поржавленный гвоздь. Консервная баночка, перевязанная Борькиным поясом, висит на шее у Маруськи. Сама Маруська с гвоздем в руке ждет приказанья. И Сенька велит петь разными голосами, чтобы громче выходило, поправляет штаны, машет руками и пять молодых большевиков нестройным хором бросают в тишину окраинной улицы звонкую красноармейскую песню: Мы смело в бой пойдем За власть Советов!..
Сверху, прямо в вершинку, горячо печет июльское солнце. Сухой струящийся воздух обжигает шеи. Молодой Луначарский снимает рубашку с себя, машет ею над головой вместо красного флага, громко поет:
И все за э-та!..
Нинка, высоко поднимая ноги, крепко бьет голыми подошвами в землю и. не слушая других, тянет свою песню тонким обрывающимся голосом:
И все умрем в борьбе,
Мы все в борьбе за власть,
За власть в борьбе,
За э-та…
Маруська с широко раскрытыми глазами колотит гвоздем в консервную баночку:
— Тра! тра! тра!
Борька кричит, хватая Нинку с Ленкой за руки.
— Левой ногой! Левой ногой!
Идет ‘первомайская’ демонстрация в жаркий июльский полдень по вымершей окраинной улице с закрытыми окнами, шумит, тревожит воробьев, весело двигается на желтенький песочек к реке, где можно месить пироги и лепешки, где откроют они настоящий буфет, как в районном клубе, только без чаю и сахару, но много вкуснее…