Александръ Амфитеатровъ
(Old Gentleman)
СВЯТОЧНАЯ КНИЖКА
С.-ПЕТЕРБУРГЪ
‘Т-во Художественной Печати’. Англійскій пр., 28.
1902
Богатырь Христофоръ
(Амальфитанская легенда)
Богатырь Христофоръ
(Амальфитанская легенда)
Богатырь Христофор, Амфитеатров Александр Валентинович, Год: 1901
Время на прочтение: 12 минут(ы)
Когда Христофоръ явился на свтъ, онъ очень удивилъ собою и родителей своихъ, и повивальную бабку, и всхъ сосдей: никогда, еще не было видано такого огромнаго мальчика. Да и обжора-же онъ вышелъ! Материнскаго молока не хватало ему и на одну покормку. За день, онъ высасывалъ трехъ лучшихъ козъ деревни — до чиста! — и того было ему мало, и онъ ревлъ въ своей колыбели, ревлъ по цлымъ ночамъ о мучившемъ его голод. да еще какимъ густымъ басомъ!
Родители Христофора были люди бдные.
— Объсть насъ этотъ мальчишка! — ужасался отецъ.
А мать вторила:
— Къ тому же онъ безобразно быстро ростетъ. Чего будетъ намъ стоить — одть и обуть его!..
Уже на первомъ мсяц, Христофоръ. неловко потянувшись, разломалъ свою люльку. Пеленать его было одно горе: пошевелитъ плечами, и вс снурки и тесемки пополамъ.
Почему его назвали Христофоромъ? А вотъ почему. Деревня, гд онъ родился, была языческая, и отецъ Христофора былъ язычникъ, притомъ не изъ мудрыхъ. Вс языческія дти назывались отъ земныхъ предметовъ — отъ камней, птицъ, зврей, наскомыхъ, растеніи. Но для Христофора отецъ этого не захотлъ.
— Такому необыкновенному малому нужно необыкновенное имя, — сказалъ онъ.
Вотъ сидитъ онъ на порог своей хижины и раздумываетъ, какъ назвать сына. Въ это время деревнею проходилъ чужой человкъ — пшій путешественникъ. Язычнику вспало на умъ посовтоваться съ прохожимъ:
— Какъ онъ скажетъ, такъ и назову. Вдь случайныя-то имена — самыя счастливыя.
Прохожій — былъ онъ высокъ и прямъ, глаза свтились, какъ звзды, борода двоилась отъ строго сложенныхъ устъ, и на-двое расчесанные волосы падали на плечи — сказалъ язычнику:
— Назови сына Христофоромъ.
— Вотъ такъ имя! Я никогда не слыхалъ его. Что оно означаетъ?
Прохожій возразилъ:
— Ты скоро самъ поймешь его и предпочтешь всмъ другимъ.
— А какъ скоро?
— Когда въ этомъ кра свтъ замнитъ тьму.
Прохожій удалился, а язычникъ долго ломалъ голову надъ его загадкою.
— Какая же у насъ тьма? Разв есть край свтле нашего? солнце тепле? небо ярче? море сине?
Такъ мальчикъ и сталъ Христофоромъ. Трудно было съ нимъ отцу-матери. Онъ выросъ такъ великъ, толстъ и силенъ, что пришлось выселить его изъ хижины подъ открытое небо. А то — хоть плачь: выпрямится, — и прошибетъ головою потолокъ, упрется рукою въ стну, — и отвалитъ цлый уголъ.
Отдали Христофора въ ремесло — къ каменьщику, мостить дорогу. И тутъ не годился! Что ни хватитъ молотомъ, то и молотъ въ дребезги, и камень въ порошокъ.
— Ты, Христофоръ, сильне всхъ на свт, — говорили ему товарищи. Онъ возражалъ:
— Этого не можетъ быть.
— Почему?
— Потому, что я очень простъ умомъ и, кто умне меня, тотъ меня и сильне. Но — ахъ, братцы! — если бы я зналъ, кто всхъ сильне на свт! Сейчасъ-бы поступилъ къ нему подъ начало — служить ему врою и правдою до самой смерти.
Христофора вс очень любили, потому что добръ онъ былъ выше всякой мры. Но, по своей огромности и сил, онъ никакъ не могъ, чтобы не обидть кого-нибудь ненарокомъ, и не мало калкъ развелось, по его милости, между его сверстниками. При всей пріязни къ Христофору, сосди начали понукать его родителей:
— Надо сбыть куда-нибудь вашего великана. Онъ всхъ насъ тутъ переуродуетъ.
Впрочемъ, иной разъ Христофоръ приносилъ своимъ землякамъ и пользу, — тоже больше ненарокомъ. Пошли ребятишки на берегъ — швырять камушки въ море. И Христофоръ за ними. Понравилось ему, какъ камешки прыгаютъ съ волны на волну.
— Дай-ка, и я попробую!
Схватилъ каменную скалу, да-какъ махнетъ! Скала бухнула въ море за пять миль и — надо же быть такому счастью! — прямо на корабль морскаго разбойника Хайреддина Барбароссы, который плылъ, чтобы ограбить и полонить деревню Христофора.
Пираты канули ко дну. Выручила своихъ Христофорова сила {Обычный анахронизмъ легендъ Неаполитанскаго края. Хайреддинъ Барбаросса нагналъ на средневковую Италію такого страха, что на Неаполитанскомъ и Салернскомъ побережьи имя его какъ имя полумифическаго злобнаго существа — вплетается въ легенды самыхъ разнообразныхъ эпохъ, начиная чуть не съ Тиверія и кончая чуть не Наполеономъ.}. Однажды Христофоръ спалъ на берегу, зарывшись въ согртый солнцемъ морской песокъ. Вдругъ — кто-то толкъ его посохомъ. Проснулся онъ, видитъ: стоить надъ нимъ странникъ, высокъ и прямъ, глаза — какъ звзды, раздвоенная борода, на-двое расчесанные волосы.
— Что-же, другъ Христофоръ? — говоритъ странникъ. — Такъ-то, пожалуй, и нехорошо.
— Что нехорошо? — спросилъ Христофоръ, звая.
— Да вотъ — что ты лежишь на боку и ничего не длаешь.
— А что я буду длать, когда ничего не умю? Кабы мн кто приказалъ что, я радъ слушаться. А самъ ни на что не гораздъ.
— Когда-то ты, Христофоръ, сказалъ, что хотлъ бы служить тому, кто сильне всхъ на свт.
— Я и теперь хочу. Но гд взять его, этого сильнаго?
— Разумется, лежа на боку, взять не откуда. А ты не лнись — ищи и найдешь.
Ушелъ странникъ. Христофоръ же размыслилъ:
— Невдомый человкъ этотъ научилъ меня умно. Неужели только и свта въ окн, что нашъ уголокъ между горами и моремъ? Пойду-ка я — взгляну, какъ живутъ люди въ другихъ земляхъ.
И онъ сказалъ отцу и матери своимъ толстымъ голосомъ:
— Батюшка и матушка! Довольно я опивалъ и объдалъ васъ. Сослужите мн послднюю службу: сшейте мн хорошее платье и крпкіе сапоги, припасите желза, чтобы могъ я сковать себ острый мечъ, и благословите меня въ далекій путь. Я пойду искать того, кто сильне всхъ на свт.
Долго бродилъ Христофоръ по земл и, — какъ ноги у него были шагистыя, — забрелъ ужасно далеко: въ индйское царство.
Индйскій царь очень обрадовался, что пришелъ въ его столицу такой бравый великанъ.
— Я… говоритъ, какъ разъ тотъ самый человкъ, кого ты ищешь. Поступай ко мн тлохранителемъ.
Христофоръ на это отвтилъ:
— Оно бы можно, да точно ли ты сильне всхъ на свт?
Индйскій царь даже разсмялся.
— Кто же сильне меня? Мои владнія лежатъ отъ моря до моря, на востокъ и западъ земли. Въ войск у меня милліонъ копіи. Когда мои лучники пускаютъ на вражью силу стрлы, то воздухъ меркнетъ, какъ подъ тучею. Хочешь заглянуть въ мои тюрьмы? Увидишь, сколько плнныхъ королей и принцевъ сидятъ въ нихъ на золотыхъ цпяхъ. А съ такимъ богатыремъ, какъ ты, я и весь свтъ завоюю, и всхъ другихъ владыкъ разсажу по тюрьмамъ.
— Ладно, согласился Христофоръ, — коли ты такой могучій, приказывай: буду слушаться.
Служитъ онъ у индйскаго царя и все воюетъ. Столько царствъ покорилъ, что для плнныхъ королей уже не хватило золотыхъ цпей. Стали ихъ ковать въ серебряныя, а потомъ и въ мдныя. Но однажды приказалъ индйскій царь Христофору идти воевать китайскаго царя. Христофоръ ушелъ. Тмъ временемъ, стакнулись между собою царь персидскій, царь армянскій, да царь эіопскій, нагрянули въ индйскую столицу и въ пухъ расколотили индйскаго царя… едва подосплъ Христофоръ его выручить.
— Что-жъ ты оплошалъ? — сказалъ онъ индйскому царю. Хвасталъ, что сильне всхъ на свт, а тутъ и трусу отпраздновалъ? Скверно, братъ: неправдою живешь. Надулъ ты меня. Служа теб, я понапрасну потерялъ трудъ и время. Прощай, не поминай лихомъ, а я пойду искать себ, другаго господина.
Шагаетъ Христофоръ по пустын. На встрчу ему дьяволъ.
— Здорово, богатырь! Что? все ищешь, кто сильне всхъ на свт? Нечего теб далеко ходить: я какъ разъ тотъ, кто теб надобенъ.
Христофоръ усомнился.
— Можетъ, хвастаешь? Похвалялся мн тоже одинъ такой-то и обманулъ: только и былъ силенъ, покуда я помогалъ ему, а, чуть я оставилъ его одного, сейчасъ и вздули его три царя — персидскій, эіопскій и армянскій.
— Нтъ, сказалъ дьяволъ, я не хвастаю. Я такъ силенъ, что противъ меня не могутъ бороться не только земные цари, но и сама природа. Хочешь, — изъ тихой погоды я сдлаю сейчасъ бурю?
— А ну!
Дьяволъ свистнулъ, и по пустын заходилъ песчаный ураганъ. Зги не видать. Втеръ воетъ, крутитъ тяжелые смерчи, небо стало мдное и слилось съ землею. Христофору это показалось было сперва любопытно, да вспомнилъ онъ, что въ степи не одни они съ дьяволомъ, а и караваны ходятъ, и кочевья раскинуты, и пожаллъ людей.
— Довольно! — запросилъ онъ, — а то много народа перепортишь. Врю теперь, что ты всхъ сильне. Но зачмъ ты такой скверный?
— Чмъ я скверный?
— Морда у тебя черная… рога, хвостъ, копыта… нехорошо!
— Ты ничего не понимаешь, а мн безъ того нельзя. Можетъ быть, въ томъ-то и вся моя сила.
Очень не нравился Христофору дьяволъ, однако — ‘не давши слово, крпись, а давши слово, держись’: пошелъ служить къ тому, кто всхъ сильне на свт.
Ведутъ они съ дьяволомъ компанію и оба другъ другомъ недовольны. Дьяволъ злится, что, — какую мерзость людямъ ни прикажетъ онъ сдлать, — Христофоръ, по жалостливости и по доброт своей, непремнно испортитъ его затю. А Христофоръ попрекаетъ дьявола:
— Такой ты могучій, а ничего не хочешь длать для другихъ, кром самаго вреднаго!
— Дуракъ — озлобится дьяволъ, — въ томъ-то и есть сила, чтобы имть власть на всякое зло, какое задумалъ.
— Врядъ ли такъ: — споритъ Христофоръ, — потому что я чувствую по себ: будь я сильне всхъ на свт, ни за что бы никому не длалъ зла, а всмъ одно добро.
Скитались они, скитались, — пришли въ страну христіанскую. Хлынулъ дождь — страшный ливень. А при дорог — пещера, въ пещер — часовня, въ часовн — алтарь, на алтар — крестъ. Христофоръ вошелъ въ пещеру и зоветъ нечистаго:
— Ступай сюда. Здсь сухо.
Дьяволъ мнется.
— Нтъ… зачмъ-же? Я ужъ лучше тутъ пережду.
— Гд тамъ лучше, когда подъ дождемъ?… Право, иди.
А дьявола уже здорово промочило. И остановить дождя онъ не властенъ, потому что — страна христіанская. А Христофоръ все уговариваетъ его: иди, да иди въ часовню, что мокнуть на дожд? Долго отнкивался нечистый — наконецъ проговорился.
— Я бы и радъ войти, но вонъ этотъ крестъ меня не пускаетъ.
Христофоръ изумился.
— Какъ же такъ? Стало быть, онъ сильне тебя?
— Не то, что сильне, а… непріятенъ онъ мн… тамъ, гд онъ, я дышать не могу.
— Вотъ оно что, — сказалъ Христофоръ. Таковъ-то ты, братъ? Теперь я тебя раскусилъ: ты обманщикъ не хуже индйскаго царя… Не хочу больше теб служить! Пошелъ прочь, пока не обломалъ теб роги!
Остался Христофоръ одинъ въ пещер. Въ скорости заходить въ часовню нищій и — тоже укрыться отъ дождя. Разговорились. Христофоръ разсказалъ нищему, какъ дьяволъ струсилъ креста.
— Мудренаго нту, — возразилъ нищій. Нечистая сила всегда бгаетъ отъ Распятія.
— Почему?
— Потому что на немъ изображенъ Іиcycъ Христосъ. побдитель всякаго зла. Отъ Него — все добро въ мip.
— Вотъ это хорошо! Это по мн! радостно воскликнулъ Христофоръ. Такого-то господина я и ищу для себя. Я хочу служить Христу — и никому больше. Укажи мн, гд Онъ живетъ: я пойду къ Нему.
— Ну, любезный, добраться до Него не легко: Онъ живетъ на неб.
— Я пойду на небо, сказалъ Христофоръ и зашагалъ на западъ — туда, гд заходящее солнце пряталось за горизонтъ.
— Только бы добраться мн до этой черты, а ужъ оттуда до неба рукою подать.
Но онъ шелъ день за днемъ, недлю за недлею, мсяцъ за мсяцемъ, и не могъ достигнуть завтной черты. Напротивъ, она все уходила отъ него какъ будто дальше и дальше. Но Христофоръ былъ терпливъ.
Съ тхъ поръ, какъ онъ освободился изъ-подъ злого вліянія дьявола, и владло имъ только его простое и кроткое сердце, Христофоръ желалъ одного добра и самъ не замчалъ, какъ сялъ благо на своемъ пути, проходя царство за царствомъ, городъ за городомъ. Онъ уничтожалъ разбойниковъ, великановъ, драконовъ, которыми тогда кишла земля. Въ Ломбардіи было озеро, распространявшее по окрестностямъ злую малярію. Христофоръ столкнулъ въ озеро ближнюю гору, озеро изсякло, болзнь прекратилась. Въ Испаніи богатырь зашвырнулъ въ море девятиголоваго змя, сто лтъ опустошавшаго округъ Кадикса. Благодарный народъ хотлъ избрать его королемъ. Прежній король самъ охотно слагалъ съ себя корону въ пользу освободителя своей страны отъ вкового врага. Христофоръ отказался.
— У меня слишкомъ мало ума, чтобы царствовать. Да и не царства ищу я, но труда и службы. Къ тому же, за что я стану обижать вонъ того старика въ золотой шапк? И, наконецъ, главное: мн некогда мшкать съ вами. Я ищу Христа и не могу успокоиться, пока не найду Его.
Растроганный король уговаривалъ Христофора.
— Полно, богатырь, ты бредишь. Мы вс тебя любимъ, — куда теб идти отъ насъ? Живи съ нами, будь вторымъ по мн въ королевств и женись на моей старшей дочери. Прекрасне ея нтъ принцессы подъ солнцемъ.
Христофоръ возразилъ:
— Ужъ на такіе-то пустяки у меня и вовсе нтъ времени!
Путешествуя, онъ завернулъ въ Амальфи, на побывку къ родителямъ. Мать Христофора — уже древняя старушка — вскор умерла. Богатырь оплакалъ ее и похоронилъ, а, чтобы люди не забыли, гд лежитъ его мать, набралъ въ сапогъ земли и высыпалъ на могилу. Такъ выросла гора св. Христофора, сквозь которую теперь прорыта галлерея, чтобы соединить Амальфи съ дорогою на Прайано и Позитано. Затмъ онъ простился съ отцемъ.
— На кого ты покидаешь меня, сынъ? упрекнулъ старикъ.
— Вруй въ Христа, отецъ, въ Того, Кого я ищу, чтобы служить Ему, и теб не будетъ худо.
— Кто твой Христосъ? Гд Онъ живетъ?
Христофоръ разсказалъ все, что самъ слыхалъ о земной жизни и страданіяхъ Спасителя, какъ Онъ умеръ отъ людей за людей и воскресъ на третій день, какъ Онъ снова придетъ въ міръ, чтобы судить живыхъ и мертвыхъ. Старый язычникъ воскликнулъ:
— Я хочу въ Него вровать, я буду вровать! И теперь я знаю, почему прохожій веллъ мн назвать тебя Христофоромъ. Ты принесъ намъ свтъ Христовъ, и передъ свтомъ этимъ таетъ наша языческая тьма.
По горамъ, по лсамъ, черезъ озера и рки, Христофоръ зашагалъ на сверъ — и дошагалъ до великой рки Рейна въ далекой Германіи. Попались ему на пути паломники, изъ Франціи въ Палестину. Жалуются, что на рк Рейн, если идти прямикомъ, страшная стремнина, а обходъ стремнины — на три дня пшаго пути.
— Неужели нтъ ни парома, ни лодки? — спросилъ Христофоръ.
— Нту. Теченіе не позволяетъ. Рка стремится здсь къ водопаду, и невозможно обуздать ея силу.
— Это мы увидимъ, сказалъ Христофоръ и перенесъ паломниковъ черезъ Рейнъ на рукахъ.
Паломники пошли своею дорогою, а Христофоръ остался у Рейна, гадая, куда теперь направить путь? Откуда ни возьмись, предъ нимъ — старый знакомый, странникъ съ звздными очами, съ раздвоенною бородою, съ длинными волосами по плечамъ.
— Оставайся здсь, приказалъ онъ, и держи въ этомъ мст переправу. Неистовая рка длаетъ много вреда людямъ. Обуздай ея злость, сдлай ее изъ общаго врага слугою всмъ. Этимъ ты угодишь Христу, котораго ты любишь.
— Все это прекрасно, сказалъ Христофоръ, и я очень радъ теб повиноваться. Мн пріятно сдлать что-нибудь угодное Христу: быть можетъ, тогда Онъ охотне приметъ меня къ себ въ услуженіе. Но гд же, наконецъ, Христосъ? Когда я увижу Его?
— Разв ты усталъ искать?— строго спросилъ странникъ.
— Ну, вотъ что вздумалъ! Только бы знать, что найду, а искать я радъ хоть до могилы! Главное: мн досадно, что я теряю время, когда такъ хочется служить Ему!
Странникъ улыбнулся, глаза его засіяли.
— Ты найдешь Христа, Христофоръ, — сказалъ онъ. Когда наступить часъ, Онъ самъ придетъ къ теб, чтобы ввести тебя въ домъ Свой…
Христофоръ поселился у Рейна, въ пещер. Онъ не гонялся за удобствами. Постелью ему служила выбоина въ скал, одяломъ — рогожа.
Молва о кроткомъ великан-перевозчик быстро облетла окрестности. Старую дорогу въ обходъ оставили вс пшеходы — стали править путь напрямикъ. Работы привалило Христофору — конца краю нтъ. То и дло кричатъ то съ праваго, то съ лваго берега:
— Эй, богатырь! Перевоза!
И Христофоръ, опираясь на вковую сосну, что вырубилъ онъ себ на посохъ въ прибрежномъ бору, бредетъ чрезъ буйныя волны, неся прохожаго на широкихъ плечахъ. Въ самыхъ глубокихъ мстахъ вода хватала ему лишь по поясъ.
Когда не было пшеходовъ, Христофоръ рылся въ рчномъ русл, очищая дно отъ подводныхъ скалъ, корягъ, затонувшихъ барокъ. Онъ заваливалъ омуты, ставилъ вхи у водоворотовъ. Либо копалъ каналъ, которымъ собирался перемнить теченіе рки — въ обводъ водопада.
Трудами Христофора нагромоздились на берегахъ Рейна цлыя горы. Он видны и по сейчасъ. Люди любуются ихъ величіемъ и настроили на нихъ красивыхъ замковъ.
Мало по малу Христофоръ смирилъ рку. Водопадъ сталъ простымъ перекатомъ. Теченіе плавно пошло по судоходному фарватеру. Люди перестали бояться побжденной стремнины. Легкіе челноки смло скользили по Рейну въ томъ самомъ мст, гд еще недавно только и было надежды на переправу, что могучія плечи великана Христофора. Работы у богатыря убавилось. И вовремя: за неустаннымъ трудомъ, онъ и самъ не замтилъ, какъ длинная рыжая борода его и золотые кудри сдлались бле снга. Встрчая свое отраженіе въ зеркал Рейна, Христофоръ усмхался:
— Ишь какой я ддъ! Должно, не мало мн годовъ… Этакъ, пожалуй, и смерть не за горами.
Смерти онъ не боялся, но тревожился мыслью: вдругъ — умрешь, не видавъ Христа? вдругъ — не успешь послужить Ему своею богатырскою силою?…
На двор стояла осень. Bыпала холодная ненастная ночь. На Рейн разгулялась волновая погода. Христофоръ крпко спалъ подъ своими рогожами.
— Христофоръ! Христофоръ! — услышалъ онъ сквозь сонъ. Онъ привыкъ, чтобы его будили среди ночи, — вскочилъ на ноги, взялъ фонарь и посохъ и вышелъ на рку. Но ту сторону Рейна чуть мерцало свтлое пятнышко.
— Христофоръ! Христофоръ!
Когда богатырь переправился черезъ рку, онъ очень удивился. И было чему: на берегу ждалъ его малютка-мальчикъ. Онъ былъ босикомъ, въ блой сорочк и держалъ въ рук золотое яблоко.
— Благослови Христосъ тебя, дитя! воскликнулъ изумленный великанъ, — откуда ты? кто бросилъ тебя здсь въ такую бурную ночь?
Малютка ничего не отвтилъ, лишь показалъ знакомъ, чтобы Христофоръ перенесъ его за рку. Добродушный силачъ подставилъ спину и… въ первый разъ въ жизни закряхтлъ отъ натуги: такая страшная тяжесть легла на его плечи.
— Что со мною? устыдился богатырь, — мн трудно поднять дитя, которое въ пору няньчить любой баб?
Собравъ свою силу, онъ одоллъ тягу и шагнулъ въ рку. Воды въ Рейн тмъ часомъ очень прибыло, и Христофоръ погрузъ по самыя плечи. Ребенокъ сидлъ на хребт богатыря въ важномъ и спокойномъ молчаніи.
Христофоръ выбивался изъ силъ подъ непонятною тяжестью ноши: точно весь міръ навалился на него. Онъ задыхался, обливался потомъ, жилы на лбу надулись, какъ веревки, готовыя лопнуть отъ напряженія. Нсколько разъ онъ близокъ былъ упасть на колни: ноги его гнулись и вязли въ ил и песк. Наконецъ, онъ — чего никогда не бывало прежде — оступился, волна опрокинула его, хлынула ему въ ротъ и носъ, душила, не давала подняться.
— Христосъ! Пусть я пропаду — спаси невиннаго младенца! — подумалъ Христофоръ, крпко прижимая къ себ ножку дитяти.
И въ тотъ-же мигъ снова былъ на ногахъ, а ноша показалась ему теперь много легче.
Молчаливый младенецъ отверзъ уста и произнесъ:
— Помнишь ли ты свой грхъ, когда, служа индйскому царю, ты убилъ многія тысячи людей, раззорилъ и обездолилъ многія семьи?
— Помню… но откуда ты знаешь? — удивился Христофоръ.
— Сейчасъ — за то, что, въ смертномъ страх, ты подумалъ обо мн, — этотъ грхъ теб простился.
Снова оступился Христофоръ, снова сталъ тонуть, снова заплакалъ онъ къ Христу:
— Пожалй дитя, которое несу я на плечахъ!
Когда Христофоръ оправился, ноша показалась ему легче перышка. А младенецъ сказалъ:
— Помнишь ли ты свой грхъ, когда обманулъ тебя дьяволъ, и ты покорился ему и сталъ творить его злую волю?
— Помню, дитя.
— Сейчасъ — за то, что, утопая, ты думалъ не о себ, но обо мн — этотъ грхъ теб простился.
Такъ добрались они до середины Рейна, — и тутъ младенецъ внезапно сошелъ съ плечъ Христофора и пятнышкомъ свтлаго тумана побжалъ предъ нимъ по водамъ вверхъ по теченію рки….
— Христофоръ! Иди за мною, Христофоръ! — звенлъ издали его серебряный зовъ.
Богатырь понялъ, что надъ нимъ свершается чудо и благоговйно отдался во власть ему.
Онъ шелъ за пятнышкомъ и удивлялся, что рка, вмсто обычнаго теченія, начала подниматься подъ его ногами струистою полосою свтло-зеленаго свта. Влага отвердла. Онъ ступалъ по ней, какъ по горному хрусталю, и она звенла подъ его ногами сотнями стеклянныхъ колокольчиковъ. Впереди синло. Что? море или небо? — Христофоръ не усплъ разобрать, какъ уже утонулъ въ бирюзовой пучин — живой, трепещущей, населенной милліонами свтлыхъ образовъ. Они колыхались въ волнахъ дрожащихъ лучей, не похожихъ ни на лучи солнца, ни на лунные… Мелькали прекрасныя лица, сіяли задумчивые глаза, вяли радужныя одежды, вспыхивали огненныя крылья, сверкали короткими молніями золотые мечи… И вся жизнь этого таинственнаго воздушнаго океана свта и образовъ сливалась въ торжественномъ грохот, звучавшемъ, какъ пснь побды — пснь, выросшая въ общемъ ликованіи дивнаго царства, до величія громовыхъ раскатовъ, до рева морскихъ валовъ у подножія первозданной скалы. Христофоромъ овладло радостное предчувствіе.
— Я у Христа! думалъ онъ, — такъ хорошо можетъ быть только у Христа!
И незримая сила поставила его предъ сверкающимъ престоломъ Того, Кого любилъ и искалъ онъ такъ страстно, такъ долго. И онъ доврчиво протянулъ Ему свою крпкую волосатую руку и сказалъ:
— Это ты, Господи? Я нашелъ Тебя, наконецъ. А я — богатырь Христофоръ, пришелъ служить Теб, потому что Ты сильне всхъ на свт.
Но Господь сказалъ:
— О, Христофоръ! Какой службы еще ты хочешь? Ты служилъ мн — самъ того не зная — всю свою жизнь. Каждый день твой былъ подвигомъ во имя Мое. И такъ могучи были вра и любовь твоя ко Мн, что, когда Я возложилъ на твои плечи Себя самого и весь міръ, съ грхами его, коего Я Искупитель, — ты не погибъ подъ тяжестью, но вынесъ Меня изъ водной пучины… Велика твоя служба и велико будетъ воздаяніе. Теперь-же поздно теб служить Мн, потому что ты умеръ. Войди въ Мой домъ и сядь съ нами не слугою, но гостемъ званнымъ и избраннымъ!
Такова легенда о св. Христофор. По крайней мр, такъ разсказываютъ ее амальфитанскіе монахи, и такъ изображена она на грубой фреск подъ навсомъ голой скалы Санъ-Кристофано… Простодушный сдой богатырь несетъ на плечахъ Младенца Христа черезъ бушующій потокъ… А вблизи ревутъ, бросаясь съ горы въ голубой Салернскій заливъ, живые каскады. Кричатъ орлы, плещетъ море, дышетъ благоуханіями лимонъ, качаютъ головами стройныя пиніи, граціозно обдумываютъ свои печальныя элегіи темные кипарисы…