Богъ въ помощь!
Богъ въ помощь!
Романъ Вернера.
——
——
——
Бог в помощь!, Вернер Элизабет, Год: 1874
Время на прочтение: 330 минут(ы)
Великолпнйшая изъ церквей столицы, не смотря на позднюю пору, далеко за полдень, была полнымъ-полнехонька. Толпы присутствующихъ, богато украшенный цвтами алтарь, равно какъ и длинный рядъ изящныхъ экипажей, тснившихся у церкви, наводили на мысль, что имвшій совершиться здсь брачный обрядъ возбуждалъ интересъ и участіе высшихъ слоевъ общества. Собравшіеся держали себя какъ всегда въ такихъ случаяхъ, когда святость мста не допускаетъ громкихъ выраженій любопытства или участія, тревожное ожиданіе, шепотъ, киванье головъ въ отдльныхъ кружкахъ и напряженная внимательность ко всему что происходило по близости ризницы разршились наконецъ тихимъ восклицаніемъ, когда двери ея растворились и вмст съ раздавшимися звуками органа появилась брачная чета.
Сборище, окружившее алтарь и жениха съ невстой, было многочисленное и блестящее. Богатые мундиры, тяжелыя бархатныя и атласныя платья, тонкія кружева, цвты и брильянты, все это сверкало, волновалось и шумло, ослпляя рбскошью. Родовая и денежная аристократія присутствовали здсь въ лиц главнйшихъ своихъ представителей, — повидимому для того, что еще боле возвысить блескъ церемоніи.
Справа возл невсты, первенствующимъ лицомъ, стоялъ высокій сановитый господинъ, въ мундир и множеств орденовъ, указывавшихъ на долголтнее военное поприще. Онъ держалъ себя съ простою и достоинствомъ, приличными предстоящему торжеству,— но, не смотря на то, въ серіозныхъ, благородныхъ чертахъ его лица гнздилось нчто не подходящее къ радостному событію. Взглядъ его, устремленный на брачную чету, былъ особенно мраченъ и когда наконецъ отвратился отъ нея, разсянно скользя въ толп, наполнявшей церковь, гордыя черты лица исказились какъ бы подавленнымъ горемъ или гнвомъ и крпко стиснутыя губы слегка задрожали.
По ту сторону, рядомъ съ женихомъ, стоялъ другой господинъ, въ статскомъ плать, тоже весьма пожилыхъ лтъ, повидимому также принадлежащій къ ближайшимъ родственникамъ, но ни блестящая выставка часовъ, перстней и дорогихъ запонокъ, ни безконечная самоувренность осанки не могли придать ему ни малйшаго отблеска той вельможной вншности, которою въ высшей степени отличался его сосдъ. Вся наружность этого господина была положительно дюжинною, чтобъ не сказать пошлою — и даже несходившее съ лица его выраженіе какого-то торжества не могло придать ей инаго оттнка. Торжество, съ которымъ онъ взиралъ на брачную чету, на блестящее сборище, на толпу, размстившуюся но церковнымъ стульямъ, было въ самомъ дл безконечно — то было какъ бы удовлетвореніе, наступающее вслдъ за достиженіемъ давно-желанной цли. Ни малйшее облачко не омрачало его радости.
Впрочемъ лишь эти двое и принимали такое глубокое участіе въ церемоніи, по крайней мр сами брачущіеся этимъ ея не удостоивали. Ни одинъ изъ постороннихъ, наиболе чуждыхъ гостей не выказалъ бы такого полнйшаго равнодушія, какъ эта чета, готовившаяся чрезъ нсколько минутъ соединиться навки.
Девятнадцатилтняя невста была несомннно красавицей, но отъ нея вяло какимъ-то ледянымъ холодомъ, не соотвтствующимъ ни мсту, ни времени. Свтъ предалтарныхъ свчей игралъ въ тяжелыхъ складкахъ ея благо атласнаго платья, сверкалъ въ брильянтахъ драгоцннаго убора, но при этомъ освщалъ лицо, заимствовавшее у мрамора вмст съ красотой всю его холодность и неподвижность, по крайней мр въ эти минуты, которыя обыкновенно оживляютъ самое хладнокровное спокойствіе. Пепельный цвтъ ея тяжелыхъ косъ, увнчанныхъ миртовой гирляндой, странно выдлялъ ея темныя брови и почти черные глаза, всего разъ или два въ теченіи церемоніи поднявшіеся на пастора. Правильное, нсколько блдное лицо, обрамленное внчальнымъ покрываломъ, было запечатлно тмъ благородствомъ, которое можетъ быть только врожденнымъ, но отнюдь не прививается. Благородство составляло преобладающую черту новобрачной, сквозя не только въ нжномъ, изящномъ очертаніи лица, но сказываясь въ самой осанк, во всемъ существ двушки — до такой степени рзко, что вс иныя характеристичныя свойства ея отступали на задній планъ. Молодая особа казалась на то только и созданною, чтобы парить въ высшихъ сферахъ жизни, никогда не приходя въ соприкосновеніе съ людьми и обстоятельствами низшаго разряда. Но не смотря на все это, въ темныхъ глазахъ ея свтилось что-то обличавшее энергію и характеръ въ гораздо большей степени, чмъ привыкли встрчать у салонныхъ дамъ,— и можетъ быть одна лишь торжественность минуты сдерживала эту энергію въ должныхъ предлахъ, такъ какъ взгляды сановника въ мундир, стоявшаго но правую руку, и трехъ офицеровъ позади невсты, съ возраставшей пытливостью и тревогой, по мр того, какъ обрядъ шелъ къ концу, приковывались къ лицу ея, которое между тмъ оставалось такимъ же холоднымъ и спокойнымъ, какъ и въ первое время по прибытіи въ церковь. Стоявшій возл нея женихъ, молодой человкъ лтъ двадцати восьми, былъ одною изъ тхъ не рдкихъ личностей, которыя какъ бы рождены для блестящей салонной обстановки,— которыя только на этой почв имютъ значеніе, торжествуютъ побды и проводятъ всю свою жизнь. Безупречно изящный въ осанк и костюм, онъ въ то же время поражалъ отпечаткомъ крайней разочарованности во всемъ его существ. Сами по себ тонкія и привлекательныя черты лица были проникнуты выраженіемъ такой безграничной апатіи, такого мертвеннаго равнодушія ко всему и ко всмъ, что теряли всякую прелесть въ глазахъ наблюдателя. Все въ нихъ было такъ блдно, безцвтно, ни тни румянца на щекахъ, ни признака жизни въ лиц, которое повидимому не могло уже поддаваться ни малйшему впечатлнію горя или радости. Онъ велъ свою невсту къ алтарю, какъ посл танца отводятъ дамъ къ стулу, а теперь стоялъ рядомъ съ нею такъ же безстрастно держа ея руку въ своей. Ни важность того шага въ жизни, который онъ намревался сдлать, ни красота особы, которую вручали ему, повидимому не производили на него ни малйшаго впечатлнія.
Пасторъ кончилъ свою рчь и приступилъ къ обряду внчанія. Громко и отчетливо прозвучалъ въ церкви его голосъ, когда онъ спросилъ господина Артура Беркова и баронессу Евгенію-Марію-Анну фонъ Биндегъ-Баденау, хотятъ ли они вступить другъ съ другомъ въ супружество.
Снова дрогнуло лицо офицера — и взглядъ его, полный почти ненависти, устремился на противную сторону,— но минуту спустя было уже произнесено сугубое да, которое замнило одно изъ древнйшихъ аристократическихъ именъ простымъ мщанскимъ именемъ Беркова.
Едва кончился обрядъ и пасторъ договорилъ послднее слово благословенія, какъ расфранченный господинъ быстро протснился впередъ, очевидно намреваясь съ величайшей напыщенностью обнять новобрачныхъ, — но прежде чмъ онъ усплъ это выполнить, офицеръ былъ уже тутъ. Спокойно, но съ такимъ выраженіемъ лица, какъ будто это его неоспоримое право, сталъ онъ между ними и первою заключилъ въ свои объятія молодую женщину, но губы, коснувшіяся ея лба были холодны, а лицо его, склоненное надъ нею и на нсколько секундъ невидимое прочимъ присутствующимъ, утратило выраженіе спокойнаго, гордаго достоинства.
— Мужайтесь, батюшка, это было необходимо!
Слова эти, понятныя одному ему, чуть слышно прозвучали въ его ушахъ,— но возвратили ему самообладаніе. Еще разъ прижалъ онъ дочь къ своей груди, въ нжности этой сказывалась какъ бы мольба о прощеніи. Потомъ онъ отпустилъ ее и предалъ въ неизбжныя объятія другого господина, который ждалъ до сихъ поръ съ видимымъ нетерпніемъ и не хотлъ поступиться правомъ поздравить свою ‘дорогую невстку’.
Впрочемъ послдняя и не пыталась уклониться, такъ какъ на нее устремлены были глаза всхъ присутствующихъ въ церкви. Она стояла неподвижно, не мняясь ни въ одной черт прекраснаго лица,— только взмахнула глазами, но въ этомъ взгляд сказалась такая недоступная гордость, такой ледяной отпоръ тому въ чемъ она не могла отказать, что ее все-таки поняли. Свекоръ, нсколько растерявшись, тотчасъ замнилъ шумныя изъявленія своей нжности почтительною вжливостью,— и когда вслдъ за тмъ дйствительно воспослдовало объятіе, оно было простою формальностью и руки свекра едва коснулись благоуханныхъ складокъ брачнаго покрывала. Вся, по истин не малая, самоувренность новаго родственника не устояла подъ этимъ взглядомъ.
Молодой Берковъ не затруднилъ до такой степени своего тестя. Они обмнялись чмъ-то въ род рукопожатія, причемъ блыя перчатки новобрачнаго и барона едва коснулись одна другой. Это казалось удовольствовало обоихъ. Затмъ онъ подалъ руку молодой супруг своей передъ выходомъ изъ церкви. Атласный шлейфъ новобрачной зашуршалъ по мраморнымъ ступенямъ, за этой четой сомкнулись пестрыя волны провожатыхъ, и вскор экипажи стали одинъ за другимъ разъзжаться.
Церковь также быстро опустла, часть присутствующихъ столпилась у дверей посмотрть, какъ новобрачные сядутъ въ карету, другіе спшили воспользоваться возможностью безконечно важнйшихъ наблюденій надъ туалетами, манерами и наружностью новобрачныхъ и ближайшихъ родственниковъ. Мене чмъ въ десять минутъ въ обширномъ пространств церкви стало пусто и безлюдно, лишь вечерняя заря заглядывала въ высокія окна и заливала алтарь съ его изображеніями краснымъ свтомъ, такъ что фигуры на старинномъ золотистомъ фон казались оживающими. Пламя свчей колебалось туда и сюда, движимое легкимъ токомъ воздуха, и съ полу благоухали цвты, разсыпанные щедрою рукою. Шлейфы дамъ прошумли по нимъ, ноги кавалеровъ вдоволь потоптали ихъ,— къ чему еще могли бы пригодиться бдные цвты среди такой роскошной выставки брильянтовъ на празднованіи брачнаго союза дочери древняго баронскаго рода съ сыномъ столичнаго милліонера! Экипажи остановились у дома Виндеговъ — и празднично-освщенныя залы его оживились. Въ пріемной, залитой свтомъ, стояла новобрачная подъ руку съ мужемъ — такая же прекрасная, гордая, ледяная, какъ часъ тому назадъ предъ алтаремъ — и принимала отъ окружавшаго ее общества пожеланія всевозможнаго счастья. Точно ли было счастіемъ то, что она только что скрпила своимъ да, — отвтомъ на это быть можетъ были мрачныя тучи, все еще оснявшія чело ея отца.
— Ну, слава Богу, наконецъ-то построились въ порядокъ! Давно пора — черезъ четверть часа они могутъ пріхать. Рабочимъ на холм я далъ точную инструкцію, какъ только съ горы покажется карета — грянетъ первый выстрлъ изъ мортиры.
— Что это, г-нъ директоръ, вы сегодня весь — рвеніе и энергія!
— Поберегите силы на важный мигъ пріема!
— При ныншнемъ вашемъ положеніи, въ качеств церемоніймейстера и обергофмаршала…
— Умрьте ваши остроты, господа! досадливо перебилъ шутниковъ директоръ, — желалъ бы я, чтобъ изъ васъ кого нибудь почтили этой проклятой должностью! Я же сытъ по горло!
Весь довольно многочисленный персоналъ должностныхъ лицъ на рудникахъ и горныхъ заводахъ Беркова, въ парадныхъ костюмахъ, собрался у подножія террасы главнаго жилаго зданія. Замкообразный, выстроенный въ самомъ послднемъ и изящнйшемъ стил виллъ, загородный домъ этотъ съ роскошнымъ фронтономъ, высокими зеркальными окнами и великолпнымъ входнымъ порталомъ, уже самъ по себ производилъ величественное впечатлніе, усугубляемое громаднымъ изящно-разбитымъ садомъ, окружавшимъ его со всхъ сторонъ, — особенно теперь, когда вс и все принарядилось по праздничному. Очевидно, вс теплицы были опустошены для украшенія лстницъ, балконовъ и террасъ прелестнйшими цвтами. Драгоцннйшія и рдчайшія расгенія, никогда не выставляемыя на воздухъ, нжили чувства роскошью красокъ и благоуханіемъ. На широкихъ газонахъ высоко били сверкающія струи фонтановъ, окруженныхъ всмъ, что могла дать туземная весна въ первое время своего пробужденія, а дальше у възда въ паркъ, громадная тріумфальная арка, вся въ гирляндахъ и флагахъ, разверзала украшенныя цвтами врата.
— Я по горло сытъ! повторилъ директоръ, вступая въ кружокъ своихъ товарищей, — господинъ Берковъ требуетъ возможно блестящаго пріема, и думаетъ, что для этого довольно открыть неограниченный кредитъ въ касс — добрая воля рабочихъ у него ни во что считается. Да, еслибы они были т же, что двадцать лтъ тому назадъ! Въ т времена, если случался праздникъ, торжество или балъ, нечего было заботиться насчетъ кликовъ: виватъ! Теперь же, съ одной стороны пассивное равнодушіе, съ другой — открытое упорство. Еще бы немножко — и молодые остались бы вовсе безъ пріема. Завтра, какъ вернетесь въ столицу, господинъ Шефферъ, недурно бы вамъ, вмст съ отчетомъ о нашемъ празднеств, ввернуть кстати словечко насчетъ того, чего тамъ не знаютъ или не хотятъ знать.
— Нтъ, ужь я поберегусь лучше, сухо возразилъ тотъ,— разв вамъ хочется лишиться милостей нашего уважаемаго главы, когда онъ узнаетъ что-нибудь непріятное для него? Я въ такихъ случаяхъ стараюсь быть какъ можно дальше отъ его особы.
Прочіе захохотали, отсутствующій глава повидимому не пользовался особеннымъ уваженіемъ въ ихъ кругу.
— Итакъ, ему наконецъ удалось породниться со знатью! заговорилъ оберъ-инженеръ, — похлопоталъ-таки онъ порядкомъ! по крайней мр это хоть нкоторая замна дворянской грамоты, въ которой ему до сихъ поръ такъ упорно отказывали, не смотря на то, что онъ спалъ и видлъ ее во сн. По крайней мр онъ можетъ ликовать теперь, видя, что старое дворянство не чуждается мщанина, Виндеги, таки породнились съ нимъ!
Господинъ Шефферъ пожалъ плечами.
— Ну имъ-то не оставалось инаго выбора! Разстроенное состояніе этой фамиліи ни для кого изъ столичныхъ боле не тайна. Точно ли гордому барону легко было отдать свою дочь въ жертву подобной спекуляціи — въ этомъ я сильно сомнваюсь! Виндеги искони принадлежали не только къ древнйшей, но и спсивйшей аристократіи. Но въ конц концовъ и спсь подчиняется горькой необходимости.
— Какъ видно, это знатное родство будетъ стоить намъ бшеныхъ денегъ! сказалъ директоръ, покачавъ головой.— Баронъ во всякомъ случа потребовалъ своего. Впрочемъ, я не вижу цли всхъ этихъ жертвъ. Будь это дочь — ей бы, по крайней мр, было куплено имя и положеніе въ свт, а господинъ Артуръ останется по прежнему мщаниномъ, не взирая на древнюю родословную своей супруги.
— Вы полагаете? а я бы поручился, что нтъ. Подобное родство рано или поздно все-таки возыметъ свое дйствіе. Супругу баронессы Виндегъ-Баденау, зятю барона разумется не откажутъ въ дворянств, котораго не могъ добиться отецъ, а что касается этого послдняго — тоже нельзя не допустить, чтобъ онъ въ гостиной своей невстки не сближался съ тмъ кругомъ, который до сихъ поръ такъ ршительно его отталкивалъ. Толкуйте мн про нашего хозяина! Онъ отлично знаетъ, что принесетъ ему эта свадьба,— какъ же тутъ не потратиться!
Одинъ изъ должностныхъ лицъ, чрезвычайно блокурый молодой человкъ, въ тсноватомъ фрак и безупречно сидящихъ блыхъ перчаткахъ, нашелъ умстнымъ ввернуть и свое замчаніе.
— Я только не понимаю, зачмъ это новобрачные выбрали цлью свадебнаго путешествія наше затишье, а не страну поэзіи, не Италію…
Оберъ-инженеръ громко расхохотался.
— Пожалуйста, Вильбергъ! Поэзія въ брачномъ союз денегъ съ именемъ! Впрочемъ, свадебныя поздки въ Италію вошли теперь въ такую моду, что вроятно кажутся господину Беркову слишкомъ мщанскими. Аристократы въ такомъ случа дутъ въ ‘свои помстья’, а мы хотимъ прежде всего быть аристократами — и только аристократами.
— Боюсь, нтъ ли тутъ боле серіозной причины, сказалъ директоръ.— Опасаются, что господинъ Артуръ въ Рим или Неапол, пожалуй, повелъ бы дла такъ же, какъ въ столиц за послдніе годы,— а этому побыту давно ужь пора бы положить конецъ. Мотовство зашло за сотни тысячъ! Колодезь — и тотъ можно вычерпать — а господинъ Артуръ шелъ по прямой дорожк къ тому, чтобы показать батюшк этотъ опытъ.
Господинъ Шефферъ саркастически сжалъ тонкія губы.— Отецъ его всегда такъ и воспитывалъ — и теперь пожинаетъ, что сялъ! Впрочемъ, вы пожалуй правы: здсь въ уединеніи молодой жен легче будетъ обуздать его. Боюсь только, что она относится къ этой незавидной задач съ весьма умреннымъ энтузіазмомъ.
— Вы полагаете, что ее принудили? съ жаромъ спросилъ Вильбергъ.
— Ну, вотъ ужь и принудили! Въ наше время не бываетъ такихъ трагедій. Она просто уступила разумнымъ увщаніямъ и ясному взгляду на семейныя дла,— и я убжденъ, что этотъ бракъ по разсудку по всей вроятности окажется совершенно сноснымъ, какъ и въ большинств подобныхъ случаевъ.
Блокурый господинъ Вильбергъ, очевидно питавшій слабость ко всему трагическому, грустно покачалъ головой.
— А можетъ быть и нтъ! Если позже въ сердц молодой женщины проснется истинная любовь, если другой… Боже мой, Гартманъ, разв нельзя провести ваше шествіе подальше, вонъ тамъ? Ваша колонна совсмъ заволокла насъ пыльными тучами!
Молодой рудокопъ, къ которому обращены были эти слова, проходя во глав человкъ двадцати своихъ товарищей, бросилъ довольно презрительный взглядъ на бальный костюмъ говорившаго, а потомъ на песчаную дорожку, нсколько пылившуюся подъ грубыми башмаками рудокоповъ.
— Правй! скомандовалъ онъ — и толпа чуть не съ военной точностью отхлынула въ указанномъ направленіи.
— Что за медвдь — этотъ Гартманъ! сказалъ Вильбергъ, обмахивая носовымъ платкомъ запыленный фракъ,— хоть бы слово въ извиненіе своей невжливости! ‘Правй!’ такимъ тономъ, точно генералъ командуетъ своему войску! И какъ онъ некстати много на себя беретъ! Не вмшайся его отецъ, онъ бы наврное запретилъ Март Эвасъ прочесть мое стихотвореніе на пріем молодой госпожи,— мое стихотвореніе, которое я…
— Читалъ уже всему свту! вполголоса дополнилъ оберъ-инженеръ, обращаясь къ директору:— хоть бы ужь покороче написалъ-то! Впрочемъ онъ нравъ, со стороны Гартмана это наглость, что онъ хотлъ недопустить чтенія. Его бы не слдовало и ставить сюда съ его молодцами — отъ нихъ нечего ждать почетнаго пріема — это первые неслухи изъ всего околодка.
Директоръ пожалъ плечами.— За то первые красавцы! Прочихъ я разставилъ въ селеніи по дорог, — сливки же всей артели должны быть у тріумфальныхъ воротъ. Надо же въ такомъ случа хоть похвастаться своими людьми!
Молодой рудокопъ, о которомъ шла рчь, между тмъ разставилъ своихъ товарищей вокругъ арки и сталъ во глав ихъ. Директоръ сказалъ правду, это были красивые парни, но вс какъ бы стушевывались передъ вожакомъ, который былъ цлой головой выше всхъ ихъ. Этотъ Гартманъ отличался мощнымъ, крпкимъ тлосложеніемъ, которому необыкновенно присталъ темноцвтный нарядъ рудокопа. Лицо его нельзя было назвать прекраснымъ, если прилагать къ нему строгія требованія красоты, лобъ его пожалуй былъ низковатъ, губы слишкомъ полны, линіи недостаточно благородны, но рзко и твердо обрисованныя черты конечно выходили изъ ряда обыкновенныхъ. Курчавые блокурые волосы густо обрамляли широкій выпуклый лобъ, а свтлая курчавая бородка облегала нижнюю часть лица, и мужественный смуглый цвтъ его нисколько не обличалъ недостатка въ свжемъ воздух и солнечномъ свт, которыхъ такъ часто лишался молодой рудокопъ. Губы его складывались какъ-то вызывающе, а въ голубыхъ и нсколько мрачныхъ глазахъ свтилось нчто неописуемое, но въ чемъ обыкновенные люди тотчасъ чуютъ превосходство и невольно подчиняются. Все существо этого человка было воплощеніемъ энергіи, — и хотя суровая сдержанность его вызывала весьма мало симпатіи, но тмъ ршительне сказывалась его значительность съ самаго перваго взгляда.
Пожилой человкъ, повидимому не принадлежавшій къ рабочимъ, хотя и одтый въ такое же платье, въ сопровожденіи молодой двушки, подошелъ къ нимъ и остановился у самаго кружка.
— Богъ въ помощь! Вотъ и мы. Ну, какъ дла, Ульрихъ, все у васъ тутъ въ порядк?
Ульрихъ далъ короткій отвтъ, между тмъ какъ остальные привтствовали старика громкимъ: ‘Богъ въ помощь, господинъ шихтмейстеръ’ и обратили взоръ на молодую спутницу.
Эта двадцатилтняя двушка всеконечно могла назваться прехорошенькою и мстный праздничный нарядъ какъ нельзя боле шелъ ей къ лицу. Невысокаго роста, она была едва по плечо великану Гартману, густыя темныя косы облегали ея свжее молодое личико, слегка загорлое отъ солнца, съ цвтущимъ румянцемъ на щекахъ, свтлыми голубыми глазами и нсколько полными, но пріятно округлыми формами. Она хотла подать руку молодому рудокопу, но какъ онъ продолжалъ стоять скрестивъ руки, то и она опустила свою. Шихтмейстеръ замтилъ это и устремилъ проницательный взглядъ на обоихъ.
— Мы кажется не въ дух, потому что намъ въ этотъ разъ не удалось поставить на своемъ? проговорилъ онъ, — утшься, Ульрихъ, это рдко случается, но если ты такъ крутъ, отцу поневол приходится иногда словомъ-двумя заявить свою власть.
— Еслибъ мн было что сказать Март, такъ я бы самъ сказалъ! ршительно заявилъ Ульрихъ, и мрачно повелъ глазами на великолпный, безъ всякаго сомннія тепличный, букетъ, который она держала въ рукахъ.
— Да, какже! добродушно проговорилъ старикъ,— оно и похоже на то! Прежде всего она дочь моей сестры и должна меня слушаться. Но чтожъ это у васъ длается тамъ надъ тріумфальной аркой? Большой флагштокъ совсмъ покосился насторону! Привяжите его покрпче, а то вс гирлянды рухнутъ…
Ульрихъ, котораго этотъ приказъ касался боле всхъ прочихъ, бросилъ равнодушный взглядъ на угрожавшіе паденіемъ внки, но повидимому не имлъ ни малйшаго намренія придти къ нимъ на помощь.
— Что, ты не слышишь? нетерпливо повторилъ отецъ.
— Я думалъ, что обязанъ работать въ рудникахъ, а не у тріумфальныхъ воротъ. Разв мало того, что мы должны караулить здсь? Кто строилъ эту штуку — тотъ и поправляй.
— Опять затянулъ свою псенку — оставь хоть на сегодня-то! ну, вы кто-нибудь, ползайте наверхъ!
Рудокопы глядли на Ульриха, какъ бы ожидая отъ него согласія, но какъ таковаго не послдовало, то никто не трогался съ мста. Одинъ только изо всхъ, казалось, хотлъ исполнить приказъ, но молодой вожакъ ихъ молча обернулся и посмотрлъ на него: одинъ взглядъ этихъ властныхъ голубыхъ глазъ равнялся приказанію — тотъ вернулся назадъ — и ни одна рука не шевельнулась боле.
— Желалъ бы я, чтобъ это рухнуло вамъ на упрямыя башки! сердито воскликнулъ шихтмейстеръ, и самъ, съ юношеской ловкостью взобравшись наверхъ, прикрпилъ флагштокъ, — можетъ быть вы тогда поняли бы, какъ надо вести себя на праздник. Лоренца — и того ужь испортили мн! до сихъ поръ онъ былъ еще лучше всхъ васъ, а теперь и онъ длаетъ только то, что прикажетъ глава и властелинъ, Ульрихъ.
— Ужь не радоваться-ли намъ прибытію новаго начальства? вполголоса спросилъ Ульрихъ,— кажется и стараго съ насъ довольно!
Шихтмейстеръ, занявшись флагомъ, къ счастію не слыхалъ этого замчанія, но молодая двушка, до сихъ поръ молча стоявшая всторон, быстро обернулась и бросила тревожный взглядъ на верхъ.
— Ульрихъ, прошу тебя!
При этомъ увщаніи молодой рудокопъ замолчалъ, но черты лица его не стали кротче или уступчивй. Двушка осталась возл него, ей но видимому трудно было выговорить слдующія слова, звучавшія полувопросомъ, полупросьбой:
— Такъ ты въ самомъ дл не придешь вечеркомъ на праздникъ?
— Нтъ.
— Ульрихъ…
— Оставь меня въ поко, Марта, ты знаешь я не выношу вашихъ танцевъ.
Марта быстро отошла отъ него, алыя губки ея тоже надулись — и влажно заблествшіе глаза обличили скоре гнвъ чмъ огорченіе при этой нелюбезной выходк. Ульрихъ не замтилъ этого или не обратилъ вниманія, какъ и всегда не особенно заботясь объ ней. Не тратя лишнихъ словъ, двушка повернулась къ нему спиною и перешла на другую сторону. Глаза молодаго рудокопа, который передъ тмъ хотлъ было прикрпить флагштокъ, неотступно слдили за нею — и онъ вроятно дорого-бы далъ за то чтобы приглашеніе было сдлано ему: онъ ужь конечно не отвергъ-бы его съ такимъ пренебреженіемъ.
Шихтмейстеръ между тмъ спустился наземь и самодовольно любовался своей работой,— какъ вдругъ съ вершины холма грянулъ выстрлъ изъ мортиры, за нимъ немного спустя другой, третій. Эти встники прибытія ожидаемыхъ понятно вызвали нкоторое волненіе. Кружокъ должностныхъ лицъ видимо оживился. Директоръ наскоро окинулъ взглядомъ вс приготовленія къ пріему, оберъ-инженеръ и господинъ Шефферъ застегивали перчатки, а Бильбергъ поспшилъ къ Март, спрашивая ея по крайней мръ въ двадцатый разъ, твердо-ли она выучила его стихи и не погубила-бы неумстной робостью авторское его торжество. Даже чернорабочіе обличали нкоторое желаніе видть, какъ говорилось, молодую и прелестную супругу будущаго хозяина. Не одинъ изъ нихъ подтянулъ кожаный поясъ и надвинулъ шляпу на лобъ. Только Ульрихъ стоялъ совершенно равнодушно, также неподвижно, также презрительно какъ прежде — и даже взгляда не кинулъ въ ту сторону. Но пріемъ, стоившій столькихъ трудовъ и хлопотъ, вышелъ вовсе не такой какъ ожидали и надялись. Испуганный крикъ шихтмейстера, выглянувшаго за тріумфальную арку, обратилъ вниманіе всхъ присутствующихъ — и глазамъ ихъ представилось дйствительно ужасающее зрлище.
Съ отлогой возвышенности, но которой шла дорога черезъ селенье, мчалась — или лучше сказать — летла карета, ее несла пара лошадей, готовыхъ взбситься. Вроятно лошади были испуганы выстрломъ изъ мортиръ, он бшено понеслись, увлекая экипажъ, который, прыгая но неровной дорог, находился въ большой опасности или свалиться справа съ крутизны, или слва разбиться о стволы толстыхъ деревьевъ. Кучеръ, казалось, потерялъ уже совершенно присутствіе духа: онъ не держалъ уже вожжей, онъ сидлъ только на своемъ мст, объятый смертельнымъ страхомъ. За холмомъ, обросшимъ густыми деревьями (что мшало видть случившееся несчастье), все еще раздавались трескучіе выстрлы одинъ за другимъ, этотъ трескъ поддалъ еще ярой прыти и безъ того уже ошалвшимъ лошадямъ. Легко было видть, что случится къ концу концовъ съ летящей каретой…
У моста и разразилась бы неизбжная катострофа…
Люди, собравшіеся около дома, вели себя такъ, какъ обыкновенно ведетъ себя толпа въ такихъ случаяхъ: они въ страх громко кричали, бгали и суетились безъ всякаго толку, а подать дйствительную помощь въ бд — никому какъ-то и въ голову не приходило. И въ такой моментъ, отъ котораго все почти зависло, даже въ кучк рудокоповъ не нашлось храбреца или человка, который, обладая присутствіемъ духа, могъ бы немедленно подать руку помощи, не нашлось, правда, за исключеніемъ однаго. Этотъ одинъ дйствительно не потерялся: онъ съумлъ однимъ взглядомъ измрить всю опасность, которая грозила сидящимъ въ карет…. Оттолкнуть отца и пріятелей своихъ, освободить несчастныхъ изъ экипажа — это было для Ульриха дломъ одной минуты: въ три прыжка достигъ онъ моста…. Крикъ Марты, крикъ испуга, полетлъ ему вслдъ, но звукъ этотъ уже не могъ его остановить…. Ульрихъ бросился навстрчу лошадямъ и ухватился за возжжи. Испуганныя животныя встали на дыбы и, вмсто того, чтобы тутъ-же остановиться, рванулись впередъ, какъ бы желая увлечь его за собою. Всякій другой былъ-бы тутъ раздавленъ наврно, но Ульрихъ, благодаря геркулесовской своей сил, усплъ укротить коней. Онъ съ такою страшною силой дернулъ за вожжи, которыя не выпускалъ изъ рукъ, что одна изъ лошадей упала отъ толчка и, падая, увлекла за собою и другую.
Молодой рудокопъ подошелъ къ дверцамъ экипажа, предполагая найти въ немъ между сидящими хотя одну даму въ обморок, такъ какъ, по соображенію его, падать въ обморокъ въ виду опасности свойственно знатнымъ особамъ женскаго пола. Но на этотъ разъ онъ ошибся: никого не было въ обморок, хотя такое состояніе было бы вполн извинительно при случившейся катастроф. Въ экипаж стояла молодая женщина, она держалась за стнки его, протянувъ судорожно руки, неподвижные, широкораскрытые глаза ея все еще были устремлены внизъ, на крутую покатость, гд — еще-бы одной минутой позже — все бы было кончено однимъ страшнымъ ударомъ…. Но крпко-сжатыя губы ея не испустили ни вопля, ни малйшаго звука. Видно было, что въ крайнемъ случа она готова была выпрыгнуть изъ кареты и, разумется, неизбжно разбиться до смерти, она молча и прямо смотрла въ лицо смерти, но взглядъ ея былъ не безсознателенъ: законченная мысль свтилась въ немъ.
Ульрихъ быстро обхватилъ молодую женщину и долженъ былъ вытащить ее изъ кареты, такъ какъ лошади опять поднимались на дыбы и, лягаясь, серіозно грозили экипажу. Прошло всего нсколько секундъ, пока Ульрихъ проносилъ молодую женщину черезъ мостъ, но въ продолженіи этихъ немногихъ секундъ на него были прямо устремлены темные глаза,— на него, который съ такимъ презрніемъ къ смерти бросился почти подъ копыта лошадей…. И молодой человкъ невольно остановилъ свой взглядъ на прекрасномъ блдномъ лиц женщины, оказавшей также присутствіе духа въ минуты опасности. Онъ чувствовалъ — и это, можетъ быть, казалось молодому рудокопу чмъ-то чрезвычайно необыкновеннымъ — мягкую шелковую матерію бурнуса въ своихъ рукахъ и блую воздушную вуаль, которая развевалась надъ его плечомъ. И вдругъ онъ растерялся и быстро, почти грубо, посадилъ молодую женщину на другую сторону дороги. Евгенія еще слабо вздрагивала, наконецъ она разжала губы — и глубокій облегченный вздохъ вылетлъ изъ ея груди, вотъ и все, чмъ она выразила перенесенный страхъ.
— Я….я вамъ очень благодарна, произнесла молодая женщина и прибавила: — взгляните, что съ господиномъ Берковымъ.
Ульрихъ и самъ хотлъ только что пойти взлянуть на г. Беркова, но тутъ вдругъ остановился….
‘Взгляните, что съ господиномъ Берковымъ?’ И это сказала молодая дама, и въ такую минуту, когда другая на ея мст съ невольнымъ страхомъ въ сердц произнесла бы имя своего мужа, а она проговорила эти слова холоднымъ, спокойнымъ тономъ…. То, что Ульрихъ предугадывалъ, о чемъ такъ недавно въ мужской бесд на террас шелъ разговоръ — теперь, мало-по-малу, стало выясняться для молодаго рудакопа. Онъ повернулся и пошелъ взглянуть на г. Беркова.
Но этотъ послдній уже не нуждался въ помощи, онъ самъ вылзъ изъ экипажа и подошелъ къ нимъ. Артуръ Берковъ и при этой катастроф остался вренъ своей пассивной, апатичной природ. Когда бда такъ внезапно нагрянула — и молодая жена намревалась выскочить изъ кареты, онъ только удержалъ ее за руку и тихо проговорилъ: ‘Сиди, Евгенія! ты погибла, если рискнешь на прыжокъ!’ Затмъ они уже не обмнялись ни однимъ словомъ, ни однимъ звукомъ, но между тмъ какъ Евгенія, стоя, поглядывала изъ окна не подоспетъ ли помощь и ршилась въ послднюю минуту отважиться на все,— Артуръ оставался неподвижно на своемъ мст, только у самаго моста онъ на мигъ закрылъ глаза рукою — и вроятно былъ бы раздробленъ вмст съ экипажемъ, не подоспй помощь какъ разъ во время.
Въ настоящее время онъ стоялъ у моста, пожалуй нсколько блдне обыкновеннаго, но безъ трепета, безъ малйшаго волненія, точно ли онъ не почувствовалъ страха или подавилъ его,— Ульрихъ не могъ опредлить, но долженъ былъ сознаться, что въ этой безстрастности есть нчто по крайней мр необыкновенное. Молодой наслдникъ только-что заглянулъ въ глаза смерти, а теперь смотрлъ на Ульриха съ такимъ видомъ, какъ будто энергическій спаситель изъ бды казался ему непонятнымъ чудомъ-юдомъ.
Лишняя уже теперь помощь стала притекать со всхъ сторонъ. По крайней мр двадцать рукъ потянулись поднимать лошадей и при водить въ себя ошеломленнаго страхомъ кучера. Весь кружокъ должностныхъ лицъ столпился теперь около молодыхъ, заявляя имъ свое сожалніе и участіе. Отовсюду сыпались вопросы, не понимали какимъ образомъ могло случиться несчастіе, приписывали всю бду то выстрламъ, то кучеру, то лошадямъ. Артуръ на нсколько минутъ отдалъ себя въ пассивное распоряженіе должностныхъ лицъ, потомъ движеніемъ руки отклонилъ ихъ услуги.
— Не трудитесь, господа, прошу васъ! Вы видите, что мы оба невредимы. Позвольте намъ прежде всего добраться домой.
Онъ хотлъ подать руку своей жен и вести ее къ дому, но Евгенія не трогалась съ мста и озиралась по сторонамъ.
— А нашъ спаситель? надюсь и съ нимъ ничего не случилось?
— Ахъ да! про него-то мы было и забыли! сказалъ директоръ въ нкоторомъ смущеніи, это Гартманъ удержалъ лошадей! Гд вы, Гартманъ?
Окликнутый не отвчалъ, но Вильбергъ, забывшій всю свою досаду во время этого романтическаго подвига, съ жаромъ воскликнулъ: ‘Вонъ онъ стоитъ!’ и поспшилъ къ молодому рудокопу, который по приход господъ служащихъ отошелъ въ сторону и теперь стоялъ прислонясь къ дереву.
— Гартманъ, вы должно быть… Боже, что это съ вами? Вы блдне смерти… и… откуда эта кровь?
Ульрихъ явно боролся съ припадкомъ обморока, но вс черты лица его гнвно вспыхнули, когда молодой служащій хотлъ поддержать его. Разсердясь на то, что его могли заподозрить въ такой слабости, онъ быстро выпрямился и крпко прижалъ руку къ окровавленному лбу.
— Это ничего! просто царапина! Будь у меня платокъ…
Вильбергъ хотлъ дать ему свой, какъ вдругъ возл него прошумло шолковое платье. Молодая жена Беркова, не говоря ни слова, подала ему собственный, обшитый дорогими кружевами платокъ.
Баронесс Виндегъ весьма вроятно впервые приходилось оказывать помощь раненому — иначе она поняла бы, что этотъ воздушный, кружевный, батистовый платокъ отнюдь не могъ унять крови, которая теперь такъ и хлынула сквозь густые блокурые волосы, задержавшіе ее въ первое время. Но Ульрихъ, знавшій это лучше всякаго, тмъ не мене какъ бы невольно схватилъ предлагаемое.
— Благодаримъ покорно, милостивая государыня, только это немногимъ поможетъ, сказалъ шихтмейстеръ, уже стоявшій подл сына, положивъ ему руку на плечо, — постой, Ульрихъ! съ этими словами онъ вынулъ изъ кармана собственный платокъ грубаго полотна и прижалъ его къ довольно глубокой ран.
— Разв это опасно? вяло проговорилъ Артуръ Берковъ, подошедшій въ сопровожденіи прочихъ господъ.
Однимъ движеніемъ Ульрихъ высвободился изъ рукъ отца и выпрямился во весь ростъ. Взглядъ его голубыхъ глазъ былъ мрачне чмъ когда либо, въ то время, какъ онъ рзко отвтилъ: ‘Нисколько! нечего безпокоиться, я самъ справлюсь’.
Слова эти звучали довольно непочтительно, но только-что оказанная услуга была слишкомъ велика для того, чтобы оскорбиться ими. Впрочемъ, господинъ Берковъ повидимому даже обрадовался, что отвтъ этотъ избавлялъ его отъ необходимости принимать участіе въ дальнйшемъ ход всего этого дла.
— Я пришлю вамъ доктора, проговорилъ онъ своимъ вялымъ, равнодушнымъ тономъ, — а благодарность за нами еще. На первое время пока достаточно и этой помощи… Евгенія, смю ли просить?
Молодая женщина оперлась на поданную ей руку, но уходя, еще разъ оглянулась какъ бы для удостовренія себя въ томъ, что необходимая помощь дйствительно подана. Казалось, что она не одобряетъ образа дйствій своего мужа.
— Весь пріемъ пошелъ прахомъ! сказалъ Вильбергъ, примкнувъ къ кружку должностныхъ лицъ.
— Со всмъ и со стихами вашими! подшучивалъ оберъ-инженеръ,— кому теперь пойдутъ въ голову стихи, да цвты? Людямъ, врящимъ въ предзнаменованіе, пріемъ этотъ не предвщаетъ ничего хорошаго. Смертный страхъ, рана, кровь — впрочемъ все это въ вашемъ вкус, Вильбергъ. Можете написать балладу, только на этотъ разъ героемъ ея будетъ Гартманъ.
— А все-таки онъ чистйшій медвдь! воскликнулъ раздосадованный Вильбергъ,— неужели онъ не могъ поблагодарить госпожу за платокъ? и какъ грубъ его отвтъ г. Беркову! Но что за гигантская натура у этого человка! Я его спрашиваю, зачмъ онъ раньше не перевязалъ своей раны, а онъ коротко отвчаетъ, что не замтилъ ея. Прошу покорно! Получаетъ этакій здоровенный ударъ въ голову, который бы у всякаго вышибъ память, — и затмъ укрощаетъ лошадей, несетъ на рукахъ госпожу и до тхъ поръ не чувствуетъ раны, пока не хлынула кровь. Выдержи кто другой!
Рудокопы между тмъ столпились вокругъ своего товарища. Обхожденіе молодаго наслдника повидимому глубоко ихъ оскорбило. Тамъ и сямъ виднлись мрачные взгляды, слышались дкія замчанія, даже шихтмейстеръ нахмурился и на этотъ разъ не сказалъ ни слова въ защиту молодаго господина. Лицо молодой двушки выражало сильнйшее безпокойство, которое не ускользнуло бы даже отъ Ульриха, еслибъ глаза его не были обращены совсмъ въ противоположную сторону. Долго и мрачно глядлъ онъ вслдъ уходившимъ господамъ, очевидно забывая боль отъ раны.
Намреваясь надлежащимъ образомъ сдлать перевязку, шихтмейстеръ замтилъ, что сынъ его все еще держитъ въ рук кружевный платокъ.
— Какже, и голосъ старика отзывался необычной горечью, — кружева-то какъ разъ бы тугъ пригодились! Отдай это Март, Ульрихъ, она возвратитъ ихъ госпож.
Ульрихъ поглядлъ на платокъ, тонкій и ароматный платокъ, стиснутый у него въ рук, быстро поднялъ его и прижалъ къ ран — кружева окрасились кровью.
— Чтожъ ты это длаешь! воскликнулъ отецъ, дивясь и досадуя,— разв ты хочешь заткнуть этой паутиной дюймовую рану? Кажется, у насъ довольно платковъ!
— Ахъ да, я и не подумалъ! коротко отвтилъ Ульрихъ,— оставь, Марта, теперь ужь онъ испорченъ! и съ этими словами сунулъ его за пазуху блузы.
Руки молодой двушки опустились — и она только смотрла, какъ шихтмейстеръ длалъ перевязку. Глаза ея пристально установились въ лицо Ульриха. Зачмъ онъ такъ поторопился испортить дорогой платокъ — неужели онъ не хотлъ его отдавать?
Дло шло къ вечеру. Празднество на Берковскихъ копяхъ, по крайней мр насколько участвовали въ немъ новобрачные, кончилось. Но счастливомъ исход катастрофы, чуть не сгубившей всего торжества, первоначальную программу его все-таки выполнили. Теперь же, молодые, которымъ съ самаго полдня не давали покоя разными церемоніями, остались глазъ на глазъ. Господинъ Шефферъ, отправлявшійся завтра въ столицу къ старику Беркову, только-что откланялся,— и даже слуга, приготовивъ чайный приборъ на столик, вышелъ изъ комнаты.
Горвшая на стол лампа кроткимъ свтомъ обливала свтлоголубую матерію, которой обиты были стны маленькой уютной гостиной, и новую изящную мебель, пріобртенную къ пріему молодой хозяйки. Шелковые занавсы, казалось, наглухо замыкали этотъ пріютъ отъ всего остальнаго міра. Въ вазахъ и мраморныхъ чашахъ благоухали цвты, а на стол у маленькаго угловато дивана сверкалъ серебряный чайный приборъ — символомъ семейной домовитости.
Пока въ гостиной, новобрачные повидимому еще не ощущали на себ чарующаго вліянія этой домовитости. Молодая женщина, въ бальномъ наряд, стояла на ковр посреди комнаты, съ букетомъ, поднесеннымъ ей Вильбергомъ вмсто Марты — и, вдыхая ароматъ цвтовъ, казалось окончательно забыла объ своемъ муж, который впрочемъ и не заявлялъ претензіи на ея внимательность, такъ какъ, едва слуга затворилъ за собою дверь, онъ съ выраженіемъ крайней усталости опустился въ кресло.
— Эти безконечныя представленія просто убійственны! неправда-ли, Евгенія? Со вчерашняго утра намъ ни минутки не дали вздохнуть! Сначала внчанье, потомъ прислуга, тамъ желзная дорога и экстра-почта, цлую ночь и все утро, затмъ эта катастрофа, опять пріемъ и представленіе должностныхъ лицъ, слугъ… Право, при составленіи этой программы папа кажется совсмъ забылъ о томъ, что у насъ есть первы. Мои, надо сознаться, вконецъ издерганы.
Молодая женщина обернулась къ нему, кинувъ презрительный взглядъ человку, который въ первыя минуты уединенія заговорилъ съ нею о своихъ ‘нервахъ’. Евгенія казалось вовсе ужъ не страдала этимъ недугомъ. На прекрасномъ лиц ея не сквозило ни малйшей усталости.
— Узналъ ты, опасна ли рана молодаго Гартмана? спросила она вмсто отвта.
Артуръ казался нсколько удивленнымъ тмъ, что на его длинную рчь, которую онъ счелъ необходимой на этотъ разъ въ вид исключенія, не обратили ни малйшаго вниманія.
— Шефферъ говоритъ, что она незначительна, равнодушно проговорилъ онъ,— онъ кажется говорилъ съ докторомъ. Кстати, надо бы чмъ нибудь заявить нашу признательность молодому человку. Я поговорю съ директоромъ.
— Не лучше ли теб самому взяться за это?
— Мн? нтъ, избавь меня отъ этого! Какъ я слышалъ, это не обыкновенный рабочій, а сынъ шихтмейстера, самъ смотритель или что-то въ этомъ род. Почемъ я знаю, что тутъ надо дать — деньги или подарокъ. Директоръ это отлично устроитъ.
Артуръ еще глубже ушелъ въ подушки. Евгенія ничего не возражала. Она сла на диванъ и склонила голову на руку. Посл небольшой паузы, господину Артуру повидимому пришло на умъ, что онъ обязанъ нкоторою внимательностью къ своей супруг и что ему не слдуетъ въ теченіи всего вечерняго чая оставаться погребеннымъ въ кресл, повидимому это стоило ему нкоторыхъ усилій, но онъ принесъ жертву и въ самомъ дл всталъ. Свъ подл жены, онъ позволилъ себ взять ее за руку и даже простеръ смлость до того, что попытался обнять ея станъ,— но попытка такъ и осталась попыткой. Быстрымъ движеніемъ Евгенія отдернула руку и отстранилась сама, бросивъ на мужа тотъ же взглядъ, которымъ вчера такъ озадачила свекра своего въ церкви при первомъ объятіи съ невсткою.
Это выраженіе гордаго отпора лучше всякихъ словъ говорило: ‘я не пара теб и теб подобнымъ’.
Но, повидимому, Евгеніи легче было отнестись съ презрительною важностью къ старику Беркову, чмъ къ его сыну, можетъ быть даже но той причин, что для Артура теперь было ршительно все равно, какъ бы къ нему ни относились. Поэтому-то онъ, казалось, вовсе не былъ пораженъ и смущенъ этой рзкой выходкой жены своей, выходкой, такъ ярко обнаружившей все ея отвращеніе къ нему. Артуръ только посмотрлъ на нее немногоудивленными глазами и произнесъ:
— Теб это непріятно, Евгенія?…
— То есть… по крайней мр ново. До сихъ поръ ты не тревожилъ меня этимъ…
Молодой человкъ былъ слишкомъ глубоко погруженъ въ апатію, чтобы почувствовать, какъ слдуетъ, всю жесткость этихъ двухъ фразъ, онъ даже, казалось, понялъ ихъ не такъ, принявъ слова жены скоре за упрекъ.
— До сихъ поръ, ты сказала? Да, но правила этикета въ дом твоего отца немножко строго соблюдались. Въ продолженіи двухъ мсяцевъ, когда я былъ женихомъ, а ты невстой, мн ни разу не удалось насладиться удовольствіемъ побыть съ тобой наедин… Постоянное присутствіе отца твоего или братьевъ было порядочнымъ стсненіемъ, но теперь… когда мы въ первый разъ наедин… зачмъ же мн было стсняться?…
Евгенія отодвинулась отъ него еще дальше.
— Ну, вотъ теперь, когда мы въ первый разъ наедин, заговорила она,— я и объясню теб, что ршительно терпть не могу тхъ нжныхъ изліяній, которыя длаются для проформы, въ которыхъ сердце вовсе не участвуетъ… Разъ и навсегда освобождаю тебя отъ нихъ.
При этихъ словахъ Артуръ нсколько шире противъ прежняго открылъ глаза, однако сдержанность все еще не оставляла его.
— Гм! ты, кажется, сегодня въ какомъ-то странномъ расположеніи духа, Евгенія! замтилъ онъ и прибавилъ: — Для проформы!.. участіе сердца!.. А вдь я, право, думалъ, что въ теб чего другаго, а ужъ романтическихъ-то иллюзій вовсе нтъ, всего мене!
Тутъ черты лица молодой женщины какъ-то вдругъ выразили чувство сильной горечи.
— Съ иллюзіями своими, какія у меня были, я распрощалась въ тотъ моментъ, когда отдавала теб руку. Ты и отецъ твой, продолжала Евгенія, — оба вы хотли во чтобы-то ни стало связать свою фамилію съ древнимъ благороднымъ именемъ Виндеговъ, вы хотли этимъ путемъ достигнуть почета, пробиться въ тотъ кругъ, двери котораго были для васъ закрыты… Ну, и что же? все вышло прекрасно! Цли своей вы добились: я — Евгенія…. Берковъ!…
О, сколько было безконечнаго презрнія въ послднемъ звук ея голоса!
Артуръ поднялся. Онъ, повидимому, наконецъ понялъ, что все это было не однимъ только капризомъ молодой его жены, вызваннымъ, быть можетъ, вслдствіе холодной невнимательности его къ ней во время путешествія.
— Теб, кажется, не очень-то нравится твое новое имя? проговорилъ молодой человкъ.— Но я до сихъ поръ не думалъ, что ты была принуждена своей родней принять его, однако, какъ теперь оказывается, я вижу….
— Меня никто не принуждалъ! перебила Евгенія твердымъ голосомъ,— даже не уговаривалъ никто! То что я сдлала — сдлала я по доброй вол, вполн сознавая, что я беру на себя. Родн моей и такъ довольно тяжело при одной мысли, что я ради нея пожертвовала собою!…
Артуръ пожалъ плечами. По физіономіи его можно было заключить, что разговоръ этотъ начиналъ уже ему надодать.
— Не понимаю я, какъ ты можешь такъ трагически выражаться, говоря о простой семейной сдлк! Если отецъ мой имлъ при этомъ нкоторыя другія цли въ виду, то вроятно и причины поступка барона не обладали тоже романтическими свойствами, разница въ томъ, что причины-то эти принудили барона не медлить этимъ дломъ, ну, и во всякомъ случа, баронъ не остался въ наклад…
Евгенія вскочила съ своего мста, глаза ея горли, быстрымъ движеніемъ руки она смахпула со стола на полъ душистый букетъ цвтовъ.
— И ты… ты мн осмлился это высказать?! Сказать мн эти слова, зная, что предшествоволо твоему предложенію?… Я думала, по крайней мр, что при одной мысли о томъ краска должна ударить теб въ лицо, если ты вообще способенъ еще краснть!…
Утомленные, полузакрытые глаза молодаго человка вдругъ широко раскрылись, въ глубин ихъ сверкнуло что-то… такъ вспыхиваетъ иногда искорка въ срой кучк пепла, — но тонъ голоса его былъ тотъ же — слабый, равнодушный.
— Послушай, промолвилъ онъ, — прежде всего я долженъ просить тебя выражаться нсколько яснй, потому что ршительно не въ состояніи понять этихъ положительно загадочныхъ фразъ.
Евгенія порывисто, энергично, скрестила руки на груди, которая высоко вздымалась, волнуемая бурей.
— Ты такъ же хорошо знаешь, какъ и я, что намъ грозило разореніе… Кто виноватъ въ немъ — судить не берусь, не могу, да и не хочу! Вдь швырнуть камень въ погибающаго не особенно трудно!… Когда приходится получать фамильное наслдство, обремененное долгами, когда приходится поддерживать ослабвающій блескъ добраго стараго имени, держаться въ свт на тойже высот, наконецъ, когда нужно упрочить будущность дтей своихъ — тогда… о, тогда нельзя дрожать надъ каждой копйкой, какъ это длаете вы, мщане, пріобртая свои богатства!… Ты, вотъ, всегда полными горстями кидалъ золото, всякое желаніе твое исполнялось, ни отъ какой прихоти ты не отказывался,— а я… я знаю вс бдствія той роскошной жизни, которая лгала передъ свтомъ, блестя и сверкая, которая даже не могла не лгать, а между тмъ съ каждымъ днемъ, съ каждымъ часомъ разореніе все ближе и ближе подвигалось къ намъ… И все-таки, можетъ быть, намъ удалось бы миновать бездну, еслибы мы разомъ не попали въ сти Беркова! Онъ сначала словно навязывался съ своимъ участіемъ, помощью и приставалъ до тхъ поръ, пока не прибралъ все къ своимъ рукамъ — и мы, въ отчаяніи, уже не видли ни какого другого исхода… Вотъ, тогда-то, явился онъ и потребовалъ моей руки для своего сына… Рука моя была единственнымъ якоремъ спасенія!… Отецъ, я знаю, скоре бы перенесъ крайнюю нужду, но не пожертвовалъ бы мной,— да я не хотла сдлать жертвою его самого, я не хотла, чтобы карьера его была погублена, не хотла, чтобы будущность моихъ братьевъ обратилась въ ничто, была разбита, а фамилія наша — обезчещена… И такъ, я протянула руку! Чего это стоило мн — никто изъ родныхъ моихъ никогда не зналъ… Если я продала себя, то и отвчу за это только передъ Богомъ, да передъ собой самой… А ты… ты, который позволилъ обратить себя въ орудіе для осуществленія этой гнусной цли своего отца, ты не имешь ни малйшаго права упрекнуть меня въ этомъ!… Я, по крайней мр, поступила такъ по причинамъ, которыя были благородне твоихъ…
Евгенія умолкла отъ сильнаго душевнаго волненія. Мужъ ея все еще стоялъ неподвижно передъ нею, по лицу его разлилась та же легкая блдность, которая была на немъ посл грозившей ему опасности, нсколько часовъ тому назадъ, но глаза Артура снова уже глядли вяло, были полузакрыты.
— Я сожалю, что ты мн не открыла всего этого передъ свадьбой, проговорилъ онъ медленно.
— Это почему?
— Потому что тогда не пришлось бы теб настолько унизиться, чтобы назваться Евгеніей Берковъ.
Молодая женщина промолчала.
— Да, я дйствительно не подозрвалъ существованія какихъ бы то ни было сдлокъ со стороны отца, продолжалъ Артуръ, — я вообще старался и стараюсь держаться вдали отъ круга его дйствій. Но вотъ однажды, въ одинъ прекрасный день, отецъ сказалъ мн, что если бы мн вздумалось попросить у барона Виндега руки его дочери — то отказа не будетъ… Я согласился на это предложеніе, подчинился отцу и былъ съ оффиціальнымъ визитомъ въ дом барона, а потомъ, черезъ нсколько дней, послдовало наше обрученіе… Вотъ и все участіе мое въ этомъ дл…
Евгенія немного отвернулась и холодно сказала:
— Я бы вмсто этой сказки предпочла откровенную правду, на твоемъ мст, такъ какъ она извстна…
Снова глаза молодаго человка раскрылись, въ нихъ было опять сверкнула искра, но масса пепла затушила ее…
— Такъ вотъ какъ высоко стою я во мнніи моей супруги — она даже не вритъ тому, что я говорю!…
И на этотъ разъ въ словахъ Артура было что-то неподдльно горькое.
Прекрасное лицо Евгенія, которое она теперь снова обратила къ своему мужу, дйствительно выражало горькое презрніе, тотъ же оттнокъ слышался и въ ея голос, когда она отвчала ему:
— Нечего длать, Артуръ, ты долженъ извинить мн, что я не имю къ теб большаго доврія. До того дня, когда ты въ первый разъ вошелъ къ намъ въ домъ,— съ цлію, слишкомъ хорошо понятной для меня, — я знала тебя только но слухамъ, ходившимъ въ столиц, и эти слухи…
— Рисовали мой портретъ не въ очень выгодномъ свт? Воображаю! Не будешь ли ты такъ добра сказать мн, что именно разсказывалось тамъ обо мн?
Молодая женщина ршительно и мрачно подняла свои большіе глаза на мужа.— Говорили, что Артуръ Берковъ для того только окружаетъ себя такой царской роскошью, для того только бросаетъ на втеръ сотни тысячъ, чтобы втереться въ дружбу аристократической молодежи и заставить такимъ образомъ забыть его мщанское происхожденіе. Говорили, что въ дикихъ, необузданныхъ похожденіяхъ извстныхъ кружковъ, онъ былъ самый дикій и самый необузданный изъ всхъ,— что еще разсказывали про него, объ этомъ я, какъ женщина, не могу говорить.
Рука Артура все еще лежала на ручк кресла, во время послднихъ словъ, она невольно глубже ушла въ мягкую шелковую обивку.
— И ты, конечно, сочла не стоющей труда попытку исправить такого ‘погибшаго’, на чей счетъ общественное мнніе произнесло свой окончательный приговоръ?
— Нтъ!
Это нтъ звучало ледянымъ холодомъ. Молодой человкъ слегка измнился въ лиц, но тотчасъ же оправился.
— Ты боле чмъ откровенна! Все равно, во всякомъ случа гораздо выгодне знать, въ какихъ отношеніяхъ находишься другъ къ другу,— а намъ, хотя на первыхъ порахъ, надо жить вмст. Шагъ, сдланный вчера, нельзя передлать, по крайней мр такъ скоро,— иначе мы оба будемъ поставлены въ смшное положеніе. Впрочемъ, если ты вызвала эту сцену съ намреніемъ доказать мн, что хотя я, дерзкій мщанинъ, и добился твоей руки — но тмъ не мене долженъ держаться какъ можно дальше баронессы Виндегъ,— а мн кажется, ты это сдлала единственно съ этимъ намреніемъ,— то ты вполн достигла своей цли, но… тутъ Артуръ опять совершенно впалъ въ обычный скучающій и равнодушный тонъ — но пожалуста, чтобъ между нами это была первая и послдняя сцена такого рода. Я ненавижу всякія сцены, мои нервы этого ршительно не выносятъ, — и право, жизнь отлично идетъ своимъ чередомъ и безъ этихъ безполезныхъ фейерверковъ. Теперь же я надюсь предупредить твои желанія, оставивъ тебя одну. Ты извинишь, что я уйду.
Онъ взялъ со стола серебряный подсвчникъ и вышелъ изъ комнаты, но за дверями еще остановился на минуту и обернулся назадъ. Въ глазахъ молодого человка не было ихъ обычнаго тусклаго свта, они ярко разгорлись — но на одну секунду только, затмъ опять все въ немъ стало пусто и безжизненно, однако, когда онъ проходилъ черезъ переднюю, пламя свчи сильно колыхалось — отъ сквознаго ли втра или отъ того, что рука, державшая подсвчникъ, дрожала…
Евгенія осталась одна, тяжелый вздохъ приподнялъ ея грудь, когда портьера опустилась за ея супругомъ, она достигла желаннаго. Какъ будто посл этой сцены ей необходимо было вздохнуть свжимъ воздухомъ, она подошла къ балкону, отдернула занавсъ и на половину растворила окно. Былъ душистый, окутанный нжнымъ сумракомъ, весенній вечеръ. Звзды едва мерцали сквозь легкія тучки, покрывавшія все небо, и неясные контуры ландшафта, на который легли уже глубокія тни, постепенно исчезали. Съ террасы несся цвточный ароматъ и тихій плескъ фонтановъ. Повсюду царствовалъ глубокій покой и мирная тишина, не было ихъ только въ сердц молодой женщины, перешедшей сегодня въ первый разъ порогъ своего новаго дома.
Теперь кончилась глухая, мучительная борьба послднихъ двухъ мсяцевъ, но именно эта-то борьба и поддерживала ее. Героическія натуры всегда находятъ нчго возвышенное въ намреніи пожертвовать всей своей будущностью для другаго, спасти другаго цною собственнаго счастья, все принести въ жертву любимому человку. Но теперь, когда жертва принесена, когда любимый человкъ спасенъ, когда нтъ больше ни борьбы, ни сомннія,— исчезъ и тотъ романтическій орелъ подвига, которымъ до сихъ поръ ослплялась Евгенія, ршаясь на свой поступокъ, и передъ ней встала вся безнадежная пустота предстоявшей ей жизни. Ароматъ и тихое вяніе этого весенняго вечера, со всей силой пробудили горе, такъ долго сдерживаемое въ груди молодой женщины, также требовавшей отъ жизни своей доли счастья и любви — и такъ горько обманутой ею. Она была молода и прекрасна, лучше многихъ другихъ, принадлежала къ старинному благородному роду, гордая дочь Виндега надляла героя своихъ молодыхъ грезъ всми блестящими рыцарскими качествами своихъ предковъ. Что онъ долженъ быть равнымъ ей по имени и рожденію, это разумлось само собой, — и чтоже? Еслибы навязанный ей судьбою мужъ обладалъ характеромъ и энергіей — что она выше всего цнила въ мущин, — она можетъ еще простила бы ему его мщанское происхожденіе, но этотъ безхарактерный, пустой человкъ, котораго она презирала прежде чмъ узнала его! Неужели на него не подйствуютъ т оскорбленія, которыя она бросила ему въ лицо и которыя вывели бы изъ себя всякаго другаго человка? неужели он не поколеблятъ его апатіи? Но разв онъ вышелъ хотя на минуту изъ этой апатіи, когда она такъ рзко высказала ему все свое презрніе? А когда сегодня обоимъ имъ угрожала опасность, пошевельнулся ли онъ чтобы спасти себя и ее? Посторонній человкъ бросился навстрчу бшенымъ животнымъ, съ опасностью быть раздавленнымъ ими. Передъ глазами Евгеніи всталъ образъ молодаго человка съ непокорными голубыми глазами и окровавленнымъ лбомъ. Конечно ея супругъ не позаботился даже узнать: опасна ли рана его спасителя, можетъ быть она смертельна,— а вдь они погибли бы оба безъ этой энергической, мгновенной помощи.
Молодая женщина упала въ кресло и закрыла лицо обими руками: вс страданія, пережитыя ею въ послднее время, охватили ее въ эту минуту съ страшной силой — и вырвались наружу въ полномъ отчаянія восклицаніи: ‘Боже мой, Боже мой, какъ-то я вынесу эту жизнь!’
Обширныя Берковскія кони находились въ одной изъ провинцій, довольно отдаленныхъ отъ столицы. Тамошняя сторона не была особенно привлекательна, лсистыя горы да опять т же лсистыя горы, на цлыя мили кругомъ ничего кром темной однообразной земли, елей покрывшихъ какъ возвышенности такъ и долины, кое-гд между ними пріютилась деревня, тамъ и сямъ стоитъ арендаторская усадьба или помщичій домъ. Но почва даетъ здсь немного, вс ея сокровища скрыты подъ землей, а потому вся дятельность окрестныхъ мстъ сосредоточивалась въ Берковскихъ владніяхъ и проявлялась тамъ дйствительно въ громадныхъ размрахъ.
Эти владнія лежали довольно уединенно, и были совсмъ всторон отъ большаго свта, такъ какъ ближайшій городъ находился въ нсколькихъ часахъ зды, но громадное количество разбросанныхъ по лсистымъ долинамъ мастерскихъ и жилыхъ построекъ, гд кипла жизнь и вчная хлопотливая дятельность, само по себ составляло городъ. Вс вспомогательныя средства, даваемыя промышленностью и наукой, все что можетъ быть сдлано машиной и человческими руками — было примнено здсь чтобы вырвать у земли хранимыя ею сокровища. Въ управленіи директора состояло цлое войско должностныхъ лицъ, техниковъ, инспекторовъ и смотрителей, они составляли отдльную колонію, изъ рабочихъ же — ихъ было нсколько тысячъ — только незначительная часть помщалась въ этой колоніи, остальные жили по окрестнымъ деревнямъ. Предпріятіе, доведенное изъ его скромныхъ первоначальныхъ размровъ до настоящей высоты только теперешнимъ его владльцемъ, казалось слишкомъ коллосальнымъ для средствъ частнаго человка — и дйствительно могло поддерживаться только громадными средствами. Оно было самое значительное во всей провинціи, слдовательно имло преобладающее вліяніе на всю горную промышленность страны и на вс подобныя же предпріятія, изъ которыхъ ни одно не могло равняться съ гигантскими размрами Берковскихъ копей. Эта колоніи съ громаднымъ количествомъ сосредоточенныхъ въ ней рабочихъ силъ, съ ея безчисленными постройками, должностными лицами и рабочими, составляла нкоторымъ образомъ отдльное, самостоятельное государство, и владлецъ его былъ въ немъ такимъ же полновластнымъ государемъ какъ любой владлецъ какого нибудь маленькаго княжества.
Удивительное однако дло!— человку стоявшему во глав такого предпріятія не оказывалось особаго почета, къ которому между тмъ онъ такъ сильно стремился и который оказывался многимъ другимъ, далеко не имвшимъ его вліянія на промышленность страны, но въ этомъ случа, какъ и везд гд общественное мнніе находится въ прямомъ отношеніи къ положенію занимаемому извстнымъ лицомъ, личность и характеръ его стояли особенно на виду, а Берковъ не возбуждалъ къ себ симпатіи людей, дающихъ тонъ общественному мннію. Въ его прошедшемъ было такъ много темныхъ пятенъ, конечно, богатство его нсколько сглаживало ихъ, но не могло смыть совершенно. Правда, онъ еще ни разу не навлекалъ на себя преслдованія закона, но часто дла бывали на волосъ отъ его вмшательства. Также и заведенія его въ провинціи, при всей ихъ обширности, во многихъ отношеніяхъ не признавались образцовыми. Поговаривали о беззастнчивой систем наживы, основанной исключительно на томъ чтобы всми возможными средствами увеличивать богатство капиталиста, безъ всякой пощады къ рабочему, безъ малйшаго вниманія къ его благосостоянію и нуждамъ,— о сознательныхъ злоупотребленіяхъ должностныхъ лицъ, о глухомъ недовольств рабочихъ — все это сходило съ рукъ между прочимъ потому, что колонія была слишкомъ далеко отъ глазъ. Но что она давала своему владльцу почти неистощимый источникъ богатства — это былъ фактъ, не подлежащій сомннію.
Конечно, всякій долженъ былъ согласиться, что терпніе, упорство и промышленный геній этого человка — по меньшей мр равнялись его безсовстности. Выбившись изъ нищенскаго положенія, поднимаемый и опускаемый жизненной волной, онъ достигъ наконецъ той высоты, на которой теперь утвердился, и уже много лтъ безспорно занималъ положеніе мильонера. Дйствительно, въ эти послдніе годы, счастье безсмнно гналось за нимъ, какъ онъ ни испытывалъ его терпнія, оно оставалось ему врно: самыя сомнительныя предпріятія, самыя смлыя спекуляціи удавались, коль скоро онъ принималъ въ нихъ участіе.
Берковъ рано овдовлъ и не женился во второй разъ, при его безпокойномъ характер и мысляхъ, вчно направленныхъ на одни спекуляціи и пріобртеніе, семейная жизнь была скоре стсненіемъ чмъ отрадой. Единственный сынъ и наслдникъ его воспитывался въ столиц, и что касается гувернеровъ, учителей по всмъ возможнымъ предметамъ, путешествій, посщенія университетовъ — въ этомъ отношеніи для воспитанія его ничего не жаллось. За то ровно ничего не было сдлано собственно для подготовки его къ его будущему призванію руководителя громадныхъ промышленныхъ предпріятій. Господинъ Артуръ выказывалъ ршительное нежеланіе учиться чему нибудь, что не входило въ кругъ свтскаго образованія, а отецъ былъ слишкомъ слабъ и слишкомъ гордился блестящей ролью, которую предстояло играть его сыну, для осуществленія чего онъ съ радостью бросалъ тысячи,— чтобы серіозно настаивать на боле основательномъ образованіи. Въ худшемъ случа, вдь всегда найдется много способныхъ управителей, за большее жалованье можно пользоваться ихъ техническими и меркантильными познаніями. И такъ, молодой наслдникъ едвали разъ въ годъ заглядывалъ въ отцовскія владнія въ провинціи, гд всякій разъ смертельно скучалъ,— и отецъ, хотя и самъ по временамъ также жилъ въ столиц, одинъ велъ все дло.
Погода до сихъ поръ не особенно благопріятствовала сельской жизни молодыхъ новобрачныхъ. Этою весною солнце показывалось рдко, наконецъ, посл нсколькихъ дождливыхъ дней, оно снова засвтило тепло и ясно, будто и оно праздновало воскресенье. Шахты были пусты, машины отдыхали, но не смотря на воскресный покой и на веселое солнечное сіяніе, на всей колоніи все-таки казалось лежалъ отпечатокъ мрачнаго, однообразнаго колорита страны. Во всхъ этихъ многочисленныхъ домахъ, выстроенныхъ исключительно съ утилитарной цлью, не было и помину объ изяществ или комфорт для ихъ обитателей. Нельзя было думать, чтобы самъ владлецъ колоніи вовсе не зналъ этихъ потребностей — въ этомъ вполн разубждала его собственная дача, она была выстроена нарочно подальше отъ мастерскихъ, съ открытымъ видомъ на лсистыя горы, и отдлана снаружи и внутри съ истинно царской роскошью: вся въ балконахъ, террасахъ, цвтникахъ, она казалась оазисомъ, полнымъ аромата и поэзіи, среди этихъ мстъ, гд кипла вчная, неустанная работа.
Домикъ шихтмейстера Гартмана, стоявшій близъ самыхъ шахтъ, уже по своему наружному виду обличалъ въ своемъ владльц лицо, занимающее исключительное положеніе, такъ оно и было на самомъ дл. Гартманъ, будучи еще молодымъ, сильнымъ рудокопомъ, женился на двушк, бывшей въ услуженіи покойной жены Беркова и пользовавшейся особенной любовью своей госпожи. Даже посл замужества молодая женщина боле или мене оставалась въ сношеніяхъ съ своими прежними господами, вслдствіе чего и мужу оказывались разныя преимущества, онъ переходилъ съ одной высшей должности на другую, и наконецъ сдлался даже шихтмейстеромъ. Впрочемъ посл смерти госпожи онъ лишился всхъ милостей, супругъ ея былъ не такого рода человк чтобы много заботиться о бывшихъ слугахъ,— а когда вскор затмъ умерла и жена Гартмана, то объ этомъ уже окончательно не могло быть и рчи. Тмъ не мене шихтмейстеръ питалъ съ прежней поры большую привязанность къ Берковскому семейству, онъ считалъ себя обязаннымъ ему своимъ теперешнимъ безбднымъ положеніемъ, между тмъ какъ иначе ему вроятно пришлось бы довольствоваться, подобно многимъ его товарищамъ, скуднымъ заработкомъ простаго рудокопа. Онъ уже нсколько лтъ какъ взялъ къ себ въ домъ сироту-племянницу, сестрину дочь, Марту Еверсъ, и она отлично замняла ему хозяйку дома, онъ тайно сгоралъ желаніемъ видть ее когда нибудь женою своего сына, но до сихъ поръ еще не было ничего похожаго на это.
Въ то воскресное утро, въ этомъ обыкновенно столь мирномъ домик, происходила довольно раздражающая сцена, что въ послднее время, къ сожалнію, было не рдкостью между отцомъ и сыномъ. Шахмейстеръ, стоя посредин маленькой комнаты, запальчиво говорилъ съ Ульрихомъ, только что вернувшимся изъ директорскаго дома, этотъ послдній молча и мрачно стоялъ прислонясь къ дверямъ, а Марта, держась нсколько поотдаль, съ тревогой слдила за этой ссорой.
— Видано ли это дло! горячился шихтмейстеръ.— Мало у тебя тамъ враговъ между господами, надо еще насильно навязывать ихъ себ на шею? Ему предлагаютъ сумму, достаточную чтобы завести цлое хозяйство, а онъ задираетъ свою упрямую башку и безъ дальнихъ разсужденій говоритъ: не надо. Да и то сказать, разв теб есть дло до хозяйства или чего такого! Много ты думаешь объ томъ чтобы взять жену! Уткнуть носъ въ газеты, придя съ работы, да еще полъ-ночи просидть надъ книгами, да набивать себ голову всякой модной болтовней, изъ которой дльному рудокопу во всю жизнь не надо знать ни слова,— разыгрывать передъ товарищами коновода и умника, такъ что скоро пожалуй будутъ спрашивать: что надо длать — не господина директора, а господина Ульриха Гартмана,— вотъ твое дло. А когда имъ какъ нибудь напомнятъ что покамстъ они вдь еще подчиненные, такъ они сейчасъ же стращаютъ — расчетомъ и плетутъ господамъ ни всть что. А ужъ если кто честно заработалъ деньги — такъ это ты!
Ульрихъ, слушавшій все молча, при послднихъ словахъ сердито топнулъ ногой.
— Знать я не хочу никакихъ вашихъ господъ тамъ на верху! Я вамъ сказалъ, что за свой… геройскій подвигъ, объ которомъ вы такъ много кричите, мн не надо денегъ, я ихъ не возьму — и конецъ!
Старикъ хотлъ было возражать и начать еще боле сильную проповдь, какъ вдругъ его остановила Марта.— Оставь его, дядя, сказала она кротко,— онъ правъ!
Шахтмейстеръ, совершенно сбитый съ толку этимъ неожиданнымъ вмшательствомъ, смотрлъ на нее разинувъ ротъ.— Вотъ какъ! Онъ правъ! Съ сердцемъ повторилъ онъ.— Ужъ я такъ и зналъ, что ты опять будешь держать его сторону!
— Ульрихъ не можетъ допустить, чтобы они отдлались такъ безцеремонно черезъ директора, ршительно продолжала двушка,— да это и не идетъ. Еслибы еще господинъ Берковъ самъ поговорилъ съ нимъ, сказалъ бы ему спасибо или что нибудь такое — но разв тому есть дло до чего нибудь на свт! У него всегда такой видъ, словно онъ только-что проснулся и будто ему ужасъ какой трудъ даже взглянуть-то на кого нибудь, а когда онъ и въ самомъ дл не спитъ, такъ цлый день лежитъ на диван, смотритъ въ потолокъ да…
— Оставь въ поко молодаго господина! горячо прервалъ ее шихтмейстеръ.— Это лежитъ на совсти его отца! Онъ съ дтства исполнялъ вс его желанія, прощалъ всякія шалости, прогонялъ гувернеровъ и учителей, если они въ чемъ нибудь не потрафляли барченку, то и дло толковалъ ему, какъ онъ современемъ будетъ богатъ… А потомъ когда онъ выросъ, такъ сталъ водиться только съ графами да съ баронами, денегъ получалъ онъ кучу, и чмъ безумне ихъ тратилъ — тмъ больше радовался отецъ. Но все это не можетъ уже такъ въ конецъ испортить сердце такого молодаго человка! А что Артуръ былъ добръ — этого я не дамъ отъ него отнять, какъ часто онъ катался верхомъ у меня на колняхъ! И сердце у него было, это врно. Помню я, когда посл смерти матери онъ узжалъ въ городъ, какъ бросился онъ мн на шею заливаясь горькими слезами!… его отнять нельзя было отъ меня, какъ господинъ Берковъ ни ласкалъ и ни упрашивалъ его, и ни общалъ ему всего на свт, я такъ самъ и снесъ его въ экипажъ. Ну конечно, какъ онъ попалъ въ городъ на руки гувернеровъ да гувернантокъ, такъ это все прошло. Пріхавъ оттуда, онъ ужъ только протянулъ мн руку — и что дальше, то становился все важне и спсиве, а теперь… По лицу старика пробжало почти болзненное выраженіе, но онъ тотъ часъ же прогналъ эту слабость.— Ну, пожалуй это мн и все равно, но я терпть не могу, что вы при всякомъ случа такъ накидываетесь на него,— особливо Ульрихъ, у того просто настоящая ненависть къ нему. Еслибы этому упрямцу была дана такая же воля, да нсколько сотъ тысячъ въ придачу, посмотрлъ бы я, что бы изъ него вышло! Ужъ наврное ничего путнаго!
— Можетъ быть что нибудь еще хуже, батюшка!— съ горечью возразилъ Ульрихъ, — но только ужъ не такая тряпка, въ этомъ вполн можешь быть увренъ!
Къ счастію, этому разговору, снова угрожавшему принять непріятный оборотъ, былъ положенъ конецъ. Снаружи постучались въ дверь, и вслдъ затмъ въ комнату вошолъ лакей въ богатой, даже черезъ-чуръ разукрашенной ливре берковскаго дома, и поздоровался съ шихтмейстеромъ.
— Я присланъ къ вамъ отъ госпожи, надо вашему Ульриху — ба, да вы тутъ сами, Гартманъ!— госпожа желаетъ васъ видть, и мн приказано сегодня вечеромъ, ровно въ семь часовъ, представить васъ ей.
— Меня?
— Ульриха?
Оба возгласа единовременно вылетли изъ устъ шихтмейстера и его сына, между тмъ какъ Марта съ изумленіемъ смотрла на лакея. Хоть хладнокровно продолжалъ:
— Врно у васъ что нибудь вышло съ директоромъ, Гартманъ! Онъ сегодня спозаранку приходилъ къ госпож, а она никогда не вмшивается ни въ какія дла, какъ только онъ ушолъ, мн сейчасъ же велно что есть духу бжать къ вамъ, хотя мн, право, и безъ этого по горло дла. Вс господа управляющіе приглашены къ обду, да еще изъ города какихъ только не надетъ почетныхъ гостей… Но мн некогда… смотрите же! въ семь часовъ, посл обда!
Лакей кажется дйствительно спшилъ, онъ еще разъ кивнулъ головой присутствовавшимъ и вышелъ.
— Ну вотъ отлично! разразился шихтмейстеръ.— Значитъ господа тамъ ужъ знаютъ о твоемъ глупомъ отказ. Посмотримъ что изъ этого выйдетъ!
— Ты пойдешь туда, Ульрихъ? неожиданно, быстро спросила Марта, которая до сихъ поръ не говорила ни слова, и съ напряженнымъ выраженіемъ ждала отвта.
— Да что это съ тобой? забранился дядя,— не воображаешь ли ты, что онъ можетъ отказаться, когда госпожа нарочно зоветъ его къ себ? Право, ты да онъ — вы въ состояніи выкинуть такую штуку.
Марта не обратила вниманія на выговоръ, она подошла къ двоюродному брату и положила руку ему на плечо.— Ты пойдешь? тихо повторила она.
Ульрихъ стоялъ и мрачно глядлъ внизъ, точно въ борьб съ самимъ собой, вдругъ онъ быстро поднялъ голову.
— Да, пойду! мн хочется знать, что угодно отъ меня г-ж Берковъ, когда въ теченіе восьми дней она не дала себ труда… меня…
Онъ вдругъ остановился, какъ будто бы сказалъ слишкомъ много. Рука Марты соскользнула съ его плеча, двушка отошла отъ него, а отецъ сказалъ со вздохомъ:
— Боже насъ сохрани, если ты явишься туда съ такими рчами! На наше горе еще вчера вечеромъ пріхалъ старикъ Берковъ! Стоитъ только вамъ сойтись вмст — только и видлъ ты свое штейгерство, да и мн ужь не бывать шихтмейстеромъ. Я знаю нашего господина!
На губахъ молодаго человка мелькнула презрительная улыбка. ‘Будь спокоенъ, отецъ! они очень хорошо знаютъ, какъ ты преданъ господамъ — и сколько приноситъ теб горя твой безпокойный сынъ, который не хочетъ кланяться этимъ господамъ. Ты не отвтишь за это, а я…’ тутъ молодой человкъ выпрямился во всю свою вышину, съ гордымъ сознаніемъ своего достоинства, ‘я еще пока останусь здсь, они не посмютъ меня прогнать, они слишкомъ боятся меня!’
Онъ повернулся къ отцу спиною, хлопнулъ дверью и вышелъ вонъ. Шахтмейстеръ всплеснулъ руками и повидимому собирался послать вслдъ своему непокорному сыну новую громовую рчь, но былъ удержанъ отъ этого намренія Мартой, которая снова и теперь еще ршительне прежняго вступилась за Ульриха. Наконецъ, уставъ спорить, старикъ схватилъ свою трубку и также собрался изъ дому.
— Слушай, Марта, сказалъ онъ, еще разъ оборачиваясь къ ней въ дверяхъ,— но теб я вижу, что нтъ такой упрямой головки, которую бы не переупрямилъ кто-нибудь. Ты нашла въ Ульрих господина какъ разъ по себ, но погоди: найдется господинъ и надъ нимъ. Это врно какъ то, что меня зовутъ Готтгольдомъ Гартманомъ!
На господской дач между тмъ шли приготовленія къ парадному обду. Лакеи бгали по всему дому, въ кухн и кладовыхъ суетились повара и судомойки, тамъ надо было кое-что измнить, здсь прибрать, — однимъ словомъ, домъ представлялъ картину безпокойной суеты, обыкновенно предшествующей большимъ празднествамъ.
Тмъ боле глубокая тишина царствовала въ комнатахъ молодаго Беркова: тамъ занавсы и портьеры были низко спущены, въ сосдней комнат лакей осторожно ходилъ неслышными шагами по толстому ковру, осматривая все-ли въ порядк. Онъ зналъ, что баринъ его большую часть дня проводитъ лежа на диван и не любитъ, чтобы его безпокоили малйшимъ звукомъ.
Молодой наслдникъ лежалъ съ полузакрытыми глазами на оттоман и держалъ въ рук книгу, которую онъ читалъ, или длалъ видъ что читаетъ, такъ какъ въ теченіи очень долгаго времени предъ глазами его блла все та же страница. Должно быть ему стоило слишкомъ большаго труда перевернуть листокъ, наконецъ книга выскользнула изъ худощавой тонкой руки, небрежно державшей ее, и упала на коверъ. Кажется, не трудно было бы нагнуться и поднять ее, а еще легче, позвать для этого слугу изъ сосдней комнаты, но ни того, ни другаго не было сдлано. Книга осталась на ковр, и Артуръ въ теченіе слдующей четверти часа не сдлалъ даже ни малйшаго движенія,— но, судя по выраженію его лица, вовсе не но тому, чтобы онъ задумался надъ прочитаннымъ или былъ погруженъ въ свои мечты, онъ просто скучалъ.
Довольно неосторожный стукъ дверью, выходившей изъ корридора въ сосднюю комнату, и громкій, повелительный голосъ, прервали наконецъ это интересное занятіе. Старикъ Берковъ спрашивалъ, входя, не тутъ ли еще молодой господинъ, получивъ утвердительный отвтъ, онъ отослалъ слугу, отдернулъ портьеру и вошелъ къ сыну. Лицо старика горло, какъ бы въ сильномъ гнв,— и туча, омрачавшая его лобъ, стала еще мрачне, когда онъ увидлъ Артура.
— Такъ ты въ самомъ дл лежишь здсь на диван, точь въ точь въ томъ же положеніи, какъ я оставилъ тебя три часа тому назадъ!
Артуръ повидимому нисколько не привыкъ оказывать своему отцу уваженія, хотя бы даже въ одной наружной форм. Онъ не обратилъ ни малйшаго вниманія на его присутствіе и ни на волосъ не перемнилъ своей небрежной позы.
Отцовскій лобъ нахмурился еще больше. ‘Дйствительно, твоя апатія и лнь превосходятъ всякое вроятіе! Здсь это еще хуже, чмъ въ город. Я надялся, что ты все-таки хоть сколько-нибудь почтишь мои желанія, примешь хоть какое-нибудь участіе въ предпріятіяхъ, которыя я единственно для тебя же вызвалъ къ жизни, но’….
— Боже мой, папа, перебилъ его молодой человкъ,— неужели ты требуешь, чтобы я занимался рабочими, машинами и т. п.? Я вдь никогда этого не длалъ, и вообще не понимаю, зачмъ ты послалъ насъ именно сюда. Я умираю съ тоски въ этой пустын.
Дйствительно, въ словахъ его звучала скука, но тмъ не мене они были сказаны тономъ избалованнаго любимца, привыкшаго, чтобы всегда все преклонялось передъ его капризомъ и принимавшаго за обиду уже одно предположеніе чего-нибудь непріятнаго для него. Но вроятно передъ этимъ что-нибудь сильно раздражило отца, потому что на этотъ разъ онъ не уступилъ, какъ длалъ это обыкновенно. Онъ только пожалъ плечами.
— Я ужъ слишкомъ привыкъ къ тому, что ты скучаешь везд и при всякой обстановк, а я одинъ долженъ нести на своихъ плечахъ всю заботу и всю тягость. Къ тому же, теперь гроза идетъ на меня со всхъ сторонъ. Въ послднее время твоя расточительность въ столиц начала превышать даже мои средства, чтобы выручить Виндеговъ — также надо было принести не малыя жертвы, а здсь я не нахожу ничего, кром безконечныхъ непріятностей. Сегодня утромъ у меня происходило совщаніе съ директоромъ и главными должностными лицами, я все время долженъ былъ выслушивать жалобы и одни жалобы. Капитальныя исправленія шахтъ, возвышеніе заработной платы, новые громоотводы,— глупости! какъ будто у меня на это есть теперь деньги и время!
Артуръ слушалъ совершенно безучастно. Если вообще въ эту минуту лицо его что выражало, то желаніе избавиться отъ отца, но тотъ не доставилъ ему этого удовольствія. Онъ началъ быстро ходить взадъ и впередъ по комнат.
— Положись только на служащихъ и ихъ отчеты! Всего какихъ нибудь полгода не былъ я здсь лично — и все идетъ вверхъ дномъ! Они толкуютъ тамъ о волненіи между рабочими, о подозрительныхъ симптомахъ, объ грозящей опасности, какъ будто-бы не въ ихъ власти было затянуть поводья покрпче. Особенно говорили мн объ одномъ главномъ коновод, нкоемъ Гартман, слывущимъ между товарищами за какого-то новаго Мессію, который втихомолку бунтуетъ мн всю колонію, а когда я ихъ спрашиваю, на какого-же чорта держатъ они этого человка и за чмъ не прогонятъ его,— что получаю я въ отвтъ? Этого не смютъ сдлать! Онъ до сихъ поръ ни въ какой малости не провинился въ работ, а вс товарищи слпо боготворятъ его. Въ рудникахъ произойдетъ чистая революція, если отказать ему безъ достаточной причины. Я взялъ на себя смлость объяснить этимъ господамъ, что вс они трусы и что я самъ примусь за дло. Шахты останутся какъ он есть, къ заработной плат не прибавится ни полушки. За малйшее уклоненіе будемъ взыскивать по всей строгости, а господину зачинщику я самъ дамъ отставку — и не дале какъ сегодня.
— Нтъ, папа, этого нельзя сдлать! вдругъ сказалъ Артуръ, приподымаясь съ дивана.
Верковъ останввился въ недоумніи.— Отчего нельзя?
— Потому, что этотъ самый Гартманъ удержалъ нашихъ лошадей — и этимъ спасъ насъ отъ врной смерти.
У Беркова вырвалось сдержанное восклицаніе ярости.— Какой фатальный случай! Надо-же, чтобъ непремнно былъ этотъ человкъ! Ну конечно, въ такомъ случа невозможно прогнать его ни съ того ни съ сего, надо будетъ ждать случая. Впрочемъ, Артуръ,— онъ мрачно посмотрлъ на сына,— съ твоей стороны довольно не хорошо, что я только черезъ постороннихъ узналъ объ этомъ несчастіи, ты даже ни слова не потрудился написать мн объ этомъ.
— Кчему? молодой человкъ съ усталымъ видомъ подперъ голову рукой.— Вдь происшествіе кончилось благополучно, и кром того насъ тутъ замучили изъявленіями сожалнія и сочувствія, желаніями, вопросами и толками. Я нахожу жизнь вовсе не такой драгоцнностью, чтобъ подымать такой шумъ по случаю ея спасенія.
— Ты находишь? спросилъ отецъ, пристально посмотрвъ на него.— Я не думалъ, что на другой день посл женитьбы можно презирать жизнь!
Артуръ ничего не отвчалъ, онъ только пожалъ плечами. Пытливый взглядъ Беркова еще пристальне остановился на сын.
— Жалъ что мы ужь коснулись этого вопроса — скажи пожалуста, что у тебя съ твоей женой? спросилъ онъ внезапно, безъ всякихъ обиняковъ приступая къ длу.
— Съ моей женой? повторилъ Артуръ, какъ будто ему надо было еще вспомнить, объ комъ собственно идетъ рчь.
— Да, у тебя съ нею. Я думалъ сюрпризомъ пріхать къ молодымъ въ медовый мсяцъ — и нахожу здсь такія вещи, объ какихъ мн и не снилось въ столиц. ты вызжаешь верхомъ одинъ, она катается въ экипаж одна, ты не входишь въ ея комнаты, она — въ твои. Вы оба избгаете другъ друга, а когда необходимость заставляетъ васъ встрчаться, вы не скажете другъ другу десяти словъ,— что все это значитъ?
Молодой человкъ поднялся съ дивана. Онъ стоялъ теперь передъ своимъ отцомъ, тотъ же вялый, сонный видъ не покидалъ его.
— Однако, папа, я вижу, что теб хорошо извстны вс мелочи, но знанія такого ты никакъ не могъ почерпнуть изъ нашей вчерашней получасовой бесды вечеромъ. Ужъ не распрашивалъ-ли ты кое-чего у прислуги?…
— Артуръ!
Старикъ Берковъ готовъ былъ вспылить, но обычная снисходительность къ сыну заставила его и на этотъ разъ, не смотря на грубость вопроса, извинить молодаго человка. Берковъ старался быть хладнокровнымъ.
— Здсь, какъ мн кажется, продолжалъ безпечно Артуръ, — не привыкли еще къ аристократическому образу жизни. Ну, а мы въ этомъ отношеніи аристократы вполн!… И ты вдь, папа, такъ любишь все, что можетъ назваться аристократичнымъ!…
— Шутки, братъ, въ сторону! наконецъ не вытерплъ Берковъ.— послушай, неужели и то, что твоя супруга позволяетъ себ до такой степени тебя игнорировать, что объ этомъ пошли толки по всей колоніи… неужели и это, спрошу я, творится съ твоего согласія?…
— Не знаю, но я, по крайней мр, даю жен полную свободу длать то же самое, что длаю самъ.
Берковъ быстро поднялся со стула.
— Нтъ, ужъ это черезъ-чуръ! воскликнулъ онъ.— Я скажу теб, что ты, Артуръ…
— Не таковъ, какъ ты, папа! холодно перебилъ его сынъ.— По крайней мр я никогда и ни у какой двушки не вынуждалъ согласія, держа въ рук, передъ ея глазами, вексель ея отца…
Краска внезапно исчезла съ лица Беркова, онъ невольно попятился, когда губы его почти рефлективно произнесли:
— Что… что такое?
Сонный, вялый видъ покинулъ Артура, глаза его, устремленные на отца, даже нсколько оживились, заблестли…
— Баронъ Виндегъ былъ разоренъ, проговорилъ онъ, — и это было всмъ извстно. Кто же разорилъ его?..
— А я почему знаю! отвтилъ Берковъ презрительнымъ тономъ.— Разорили его расточительность, страсть разыгрывать изъ себя крупнаго барина, когда самъ-то баронъ былъ въ долгу какъ въ шелку!… Онъ, все равно, погибъ бы и безъ меня…
— И безъ тебя, въ самомъ дл?… Ну, а съ тобой-то… не было тутъ разв никакой цли?… Не было ли барону поставлено на видъ условіе: или отдать свою дочь, или готовиться къ чему нибудь еще боле худшему?… Добровольно онъ согласился на нашъ бракъ?
Берковъ принужденно засмялся.
— Еще-бы! Кто сказалъ теб, что это могло быть иначе!…
И не смотря на увренный тонъ своего голоса, онъ какъ-то робко опустилъ глаза. Человкъ этотъ, быть можетъ, еще ни разу въ жизни не опускавшій глазъ передъ укорами въ безсовстности — тутъ впервые потупился передъ своимъ сыномъ. По утомленному лицу молодаго человка тихо проскользнуло облачко, обнаружившее ту горечь, которую онъ ощутилъ. Если до сихъ поръ онъ кое какъ еще могъ сомнваться въ истин, то теперь уже сомннія должны разсяться: онъ узналъ довольно.
Прошла минута въ молчаніи — и Артуръ снова заговорилъ:
— Вдь ты знаешь, что я никогда не питалъ никакой наклонности къ женитьб и что уступилъ въ этомъ только потому, что ты безпрестанно настаивалъ. Къ Евгеніи Биндегъ я былъ такъ же точно равнодушенъ, какъ и ко всякой другой двушк, я даже и не зналъ Евгенію, но во всякомъ случа она была бы не первой, ршившейся добровольно пожертвовать своимъ именемъ богатству. Такъ, по крайней мр, принялъ я согласіе ея и ея отца. Ты не заблагоразсудилъ сообщить мн о томъ, что происходило передъ сватовствомъ моимъ и посл него… Отъ Евгеніи, изъ ея устъ, долженъ былъ я услышать о томъ торг, который ты велъ относительно насъ обоихъ… Но, оставимъ это, дло уже сдлано — не вернешь его, однако теперь, конечно, для тебя будетъ понятно, почему я избгаю случаевъ къ новымъ униженіямъ. Я не желаю вторично стоять передъ моей женой такъ, какъ я стоялъ въ тотъ вечеръ, когда въ лицо мое швырнули полнымъ презрніемъ и ко мн, и къ отцу моему… и и… я долженъ былъ тогда смолчать!…
Берковъ, стоявшій до сихъ поръ молча и полуотвернувшись, при послднихъ словахъ сына вдругъ обернулся къ нему и окинулъ его удивленнымъ взглядомъ.
— Я никакъ не думалъ, что хоть что нибудь могло бы тебя раздражить до такой степени, медленно процдилъ онъ.
— Раздражить? меня?… Ошибаешься! раздраженія тутъ вовсе не было, мы и не доходили до него. Супруга моя изволила съ перваго же шага вознестись такъ высоко, стоя на пьедестал собственныхъ своихъ возвышенныхъ добродтелей и сознанія своего аристократическаго достоинства, что я, стоящій въ этомъ отношеніи значительно ниже ея и будучи недостойнымъ, предпочелъ глядть на нее и удивляться только издали. Я даже, знаешь, серіозно совтую и теб взять съ меня примръ, если только ты, вообще говоря, добьешься еще счастья быть въ присутствіи жены моей и лицезрть ее.
Сказавъ это, онъ снова опустился на диванъ. Лицо его выражало какое-то презрительное равнодушіе — и однако въ насмшливомъ тон его голоса звучали нотки того скрытаго, глубокаго раздраженія, которое не ускользнуло отъ отца. Берковъ покачивалъ головою, роль, разыгрываемая имъ передъ сыномъ во время этого щекотливаго разговора, была для него слишкомъ мучительна, и онъ постарался какъ можно скоре избавиться отъ нея.
— Ну, мы еще когда нибудь, въ боле удобное время, поговоримъ объ этомъ, ршилъ онъ, поспшно вынимая часы изъ кармана, а на сегодня довольно и этого. Два часа еще остается до прізда гостей. Я отправлюсь въ верхніе рудники. Что-жъ, ты такъ и не подешь со мной?
— Не поду, отвтилъ Артуръ, снова погружаясь въ прежнюю свою апатію.