Г. Д. Гребенщиков
Бог без имени
(Бурятский рассказ)
Из цикла очерков ‘Гонец’
* * *
Бог без имени, Гребенщиков Георгий Дмитриевич, Год: 1928
Время на прочтение: 3 минут(ы)
В юрте у добропорядочного семьянина Гуяна все изображения ‘онгонов’ — богов и духов — всегда в порядке и на месте. И у всякого своя обязанность.
Молодая баба Гуяна Чихра умеет богов делать, а сам Гуян умеет по хозяйски распорядиться ими, чтобы приносили пользу: на то и боги.
Вот ‘Дабай-онгон’, сделанная женой Гуяна кукла с красной лентою через плечо — знак обета воздержания — урок незамужним сестрам Гуяна!
— ‘До замужества храните чистоту’.
Вот ‘Хологхото-онгон’ — вид хорька, висит на плетне двора возле ворот, бережет скотину от дурного глаза.
Вот ‘Хэсте-онгон’, живущий на горах Баргузина и бывший там великим шаманом, держит бубен, чтобы во время звали шаманов изгонять болезни и ссоры семейства.
Вот ‘Хойморойхл-онгон’, нарядная из женщин, вышитая на зеленом атласе с лицом из парчи и с оловянными глазами, лбом и носом, с шапкой из бобра и с лисьими отворотами на шубке. Это охраняет семейное счастье и помогает чадовитости, чтобы побольше родилось маленьких ребят и род бурятский прибывал бы, а не убывал.
Потому у Гуяна уже трое маленьких.
Вот ‘Хотонгад-онгон’ — на одном куске заячьей шкуры тридцать человечков и одна собачка — напоминает потомству о великом завоевателе Чингис-Хане: сам Чингис и двенадцать его азиатских полководцев. Висит онгон на почетном месте и помогает твердо по земле ходить. Буряты тоже были среди воинов Чингис-Хана.
И много других теплых — своих и холодных — чужих богов-онгонов у Гуяна, и даже изображения духов сумасшедших и, умерших страшной, не своею, смертью, висят в одном из углов просторной юрты Гуяна. Эти духи мелочности и придирчивости злы и вредны. Но если в доме должны жить хорошие боги — знак торжественного поклонения и примера, то этих не хороших хозяин держит только для того, чтобы кормить — и обезвредить. Оттого онгоны эти всегда засалены от жирной пищи. Пусть кушают, Гуян и для них не скуп на плоды трудов своих…
Но вот в переднем углу, на самом почетном месте, висит бог-онгон без имени и самой лучшей, синей шелковой одежде. Гуян знает, что нельзя знать ни имени, ни прошлого небожителя — Тэнгрия, который некогда свершил самый великий подвиг на земле и удалился на небо. Но Гуян хотел бы иногда узнать: что было самого хорошего на свете, за что боги делаются Тэнгриями и попадают на небо?
Как добропорядочный бурят, Гуян знает, что чем выше дух, тем реже воспроизводится его изображение. А самые великие духи и совсем никак и никому не поддаются для изображения. Но хочется Гуяну знать, ах как хочется узнать хоть имя Синего онгона…
Иногда лежит Гуян, не спит, думает о том, как много на земле богов и как мало добродетелей. Кто скажет, почему так? Наверное онгон в синей шелковой одежде знает до времени и вместе со своим именем когда-нибудь расскажет радостную тайну — о самом большом, о самом высоком, о самом неизвестном боге-онгоне, о том самом боге, имя которого не могут произносить женщины…
И делается еще более смутно Гуяну, еще более непонятно, почему самый большой и самый неизвестный бог боится женщины?
Ах, должно быть потому, что бог мужчина, а всякий мужчина, как увидит женщину, особенно красивую, сейчас же полюбит ее…
И Гуян решает: самый страшный, самый непобедимый из всех земных богов — это, конечно, женщина, Гуянова баба, Чихра. Что делал бы без нее Гуян? Куда пошел бы за женскою улыбчивою лаской? Кто родил бы ему ребят? Кто навел бы чистоту и порядок в доме? Кто приготовил бы вкусную пищу?.. Наконец, кто бы сделал и содержал в порядке всех богов-огонов?
— Ага!.. — окончательно догадывается Гуян и сам себе смеется в темноте, не смея произнести слово и разбудить уставшую и строгую жену… Этот синий онгон без имени потому такой нарядный и приманчивый, что Чихра вложила в него самое большое терпение, самую большую любовь…
— Ну, понятно же — это сама душа Чихры в онгоне из синего шелка… Пусть без имени, но Гуян знает, что это сама Чихра, жена и мать и мастерица всяких рукоделий — женщина!
И Гуян осторожно обнимает спящую Чихру и с улыбкой сладко засыпает…
При всей убогой примитивности Гуяновой догадки, в ней нельзя не видеть самобытного понятия о бытии с любовью к очагу, к жене и детям и к рукотворному сокровищу-онгону. И когда среди людей, с современной изощренной мыслью, возникают душераздирающие споры и раздоры на идейной или на религиозной почве, когда святыни их служат причиною не только губительного разъединения, но часто и кровопролитных войн, как хочется тогда уйти из оскверненных злобой храмов в примитивную Гуянову юрту, с его детскою верой в ‘онгонов’. И если все-таки, по велению жизни, мы останемся среди тех же гнетущих искажений Учения Христа, то есть утешение, что где-то светятся великие подвиги одиноко идущих среди нас отцов Ефимиев, Сергиев или Георгиев, истинно-православных подвижников.