Гарем
Гарем
Книга стихов
Книга стихов
Книга посвящена Виктору Гюго.
Бог Бэс, Д-Эрвильи Эрнст, Год: 1874
Время на прочтение: 6 минут(ы)
Эрнест д’Эрвильи
14. Бог Бэс*
(Вольный перевод с французского)
Посвящено Жозе-Мариа де Эредиа
Мне снилось в эту ночь, что я в Гептаномиде**…
В Мемфисе, где вода обильный ил несла,
на нильском берегу стоял я утром, видя
в папирусе, вокруг, мангустов без числа.
В тревожной глубине таились крокодилы.
Зеркальная вода влекла меня, дразня.
Вдруг ибисы взвились. Их стая закружила,
и в небо вышел Ра в одеждах из огня.
Он ястребом смотрел, ещё не в ярком диске,
одев на лоб урей*** как царственный убор.
Звездой, что, золотя, венчала обелиски,
из лотоса на свет явился юный Гор.
А я взглянул наверх, простёрши обе длани
к тому, кто выше всех, — с мольбою на устах:
‘Создатель всех людей и всех иных созданий!
Храни и впредь Мемфис и будь восславлен, Птах!
Могучий мудрый Птах, творец и страж Закона!
Целитель Имхотеп — прославленный твой сын.
К Осирису войдя, ты — первый возле трона.
Великою душой ты с Аписом един’.
Воздавши честь богам, почтивши их осанной,
я вдруг повеселел, и задышала грудь.
Душа была полна какой-то страсти странной.
Без цели, не спеша, я вновь пустился в путь.
Вот аисты вдоль крыш стоят, заняв высотки,
и теребят перо, чтоб не было грязцы.
Как в бронзовой броне, гоня по Нилу лодки,
лишь чресла обернув, работают гребцы.
Проснулся весь Мемфис: с писцами и с купцами,
а в храмах каждый сфинкс, знаток всех перемен,
явлений и пропаж, смеётся над жрецами,
не смеющими встать в молениях с колен.
Внезапно вспыхнул шум, встряхнулись вертикали,
и стаи голубей с пилонов понеслись.
Как будто пробудясь, от ветра задрожали
верхушки гордых пальм, стоящих строем близь.
Глухой прерывный шум вскипал легко и громко,
чтоб вскоре замереть, и в дальнем поле гас,
и сеятель с зерном, насыпанным в котомку,
невольно полагал, что слышит некий глас.
Несчётной чередой шли мулы и верблюды
копытами топча и камни, и пески.
Купцы везли в Мемфис товары отовсюду
и грезили, что там пополнят бурдюки.
(Первый вариант:
Тянулся караван ослов и дромедаров.
Был слышен громкий стук истоптанных копыт.
Парили бурдюки. И возчики товаров
брели в мечтах о том, что Нил их напоит).
У городских ворот толпу держала стража.
Всех рынок звал к себе. Всем было недосуг.
Крестьяне в маете спускали с плеч поклажу,
а стражник будто спал, отставив грозный лук.
В подъёмниках воды, звено звену переча,
гремел металл цепей. Гонял скотину бич.
С окраин стлался дым. Везде чадили печи,
в которых день и ночь готовился кирпич.
Вдали, грызя лазурь, вздымались пирамиды,
излюбленная цель грабителей могил.
И каждый силуэт разительного вида
в тени шакалий сброд и гордых птиц укрыл.
Я шёл меж белых стел, читая без запинки,
какую память здесь в веках боготворят.
Всю гладь речной воды усеяли кувшинки,
я с радостью вкушал их нежный аромат.
Но тут возник мотив прерывистого лада
из мазанки в сажень под кровлей травяной,
как будто в тростнике затренькала цикада,
и песня понеслась в высоты надо мной.
Как ящерка порой на раскалённой стеле,
я вздрогнул и застыл, ни слова не издав,
и слушал сквозь окно слова, что долетели —
небыструю их связь и мелодичный сплав.
Я пальцем отстранил плетёную завесу:
там девочка, как вьюн — подвижна и гола,
не чувствуя к себе чужого интереса,
тянула свой мотив и волосы плела.
Она влекла к себе здоровьем и задором
На вид была всего четырнадцати лет,
и восхищала дух Осирисовым взором.
В коричневых глазах струился звёздный свет.
Прельщала очи грудь, хотя и не дозрела.
Разлёт тугих сосков был прям и устремлён.
Рисунок стройных ног венчал изящность тела.
Такую оценить мог даже фараон.
Не уставая петь, она подчас грозила,
добраться с гребешком к упрямому коту,
а кот, должно быть, знал, в чём их, кошачья, сила —
сам блюл солидный вид, покой и чистоту.
Девица принялась налаживать порядок.
Сандалии её забегали, стуча.
Вот в платьице она из льна с полоской складок.
На нём играет свет проникшего луча.
Ей были бы под стать любые самоцветы,
которыми в дворцах красавицы горды,
но лишь простая брошь была не ней надета,
висели в роли бус — сушёные плоды.
Чудовищно смешной, точь-в-точь зародыш в чреве,
лишь коренастый Бэс готов был дать совет.
Он с полочки вверху спешил на помощь деве
и взглядом ободрял улучшить туалет.
Задравши ногу вверх, как будто в бурной пляске,
ладони у колен, язык пошёл в разгул,
Советчик Милых Дам — бог Бэс — растаял в ласке,
безумно рассмешён и ухо протянул.
Бог Бэс уже смекнул, заранее итожа,
как много разных дам, сегодня в темноте
досадливо вздохнут на одиноком ложе,
завидуя простой девичьей красоте.
Смугляночка меж тем уже вполне одета
и в зеркальце глядит, а то ей: ‘Не горюй!’.
Красавица моя уродцу, в знак привета,
шлёт щедро не один воздушный поцелуй.
ERNEST D’HERVILLY LE DIEU BES*
A JOSE-MARIA DE HEREDIA
Cette nuit, j’ai reve que dans l’Heptanomide**,
A Memphis, pres du Nil aux fecondants limons,
Je me trouvais a l’heure ou sur le sable humide,
Entre les papyrus, courent les ichneumons,
Charme, je contemplais le clair reflet des iles
Et des couples d’ibis tranchant sur le ciel bleu,
Dans les flots du Nil jaune, ou sont les crocodiles,
A l’heure ou Ra parait dans sa robe de feu.
Ra n’etait point encor le Dieu coiffant de disques
Sa tete d’epervier au royal uroeus*** :
L’astre doux qui dorait le haut des obelisques
Etait le jeune Horus, emergeant d’un lotus!
Alors, courbant le front vers la poussiere lisse,
A Ptah, generateur supreme des humains,
Protecteur de Memphis, Seigneur de la justice,
J’adressai mon salut, en etendant les mains :
‘ O Ptah! Dieu beau, portant Voeuf et le Scarabee!
O pere d’Imhotep le divin guerisseur!
Ptah! present dans l’Apis a la croupe bombee,
Salut! toi qu’Osiris choisit pour assesseur! ‘
Puis je me relevai, l’ame pure et legere,
Et ravi, libre, gai, le coeur tendre, clement,
Ignorant les douleurs d’une amour etrangere,
Je repris mon chemin, sans but et doucement.
Les cigognes, en rang sur les hauts edifices,
Faisaient claquer leur bec, ou se lissaient les flancs ,
Sur le fleuve passait, les avirons aux cuisses,
De rouges bateliers vetus de pagnes blancs.
La ville s’eveillait. — Dans les brumeuses rues
Se mouvaient les passants matinals, — les sphinx roux
Qui savent les secrets des choses disparues,
Dans les temples riaient des pretres a genoux.
Subitement, avec de grands battements d’ailes,
Des pylones sacres s’envolaient les ramiers ,
Dans l’air frais du matin criaient les hirondelles,
Et l’on voyait au vent frissonner les palmiers.
Un bruit sourd s’elevait, intermittent, immense,
Qui s’en allait mourir dans les champs ou, les doigts
Pleins de grains, negligeant le sol qu’il ensemence,
Le laboureur, surpris, croit ouir une voix!
Deja, chez les marchands, les chameaux et les anes
Se dressaient bruyamment sur leurs sabots uses,
Et les outres de cuir des longues caravanes
Ruisselaient, a cote des bassins epuises ,
Les voyageurs partaienr. — Aux portes de la ville
Les paysans, courbes sous des herbages verts,
S’arretaient et causaient pres du garde immobile
Qui songe, l’arc au pied, les yeux a peine ouverts.
On entendait les cris exasperants des chaines
Des treuils a monter l’eau du Nil. — Dans les faubourgs
On petrissait l’argile, et des vapeurs malsaines
Tournoyaient lourdement au-dessus des grands fours.
Au loin, et dentelant l’azur, les Pyramides,
Que hantent, nuit et jour, visiteurs malfaisants,
Le gypaete rose et les chacals timides,
Echelonnaient leurs trois triangles imposants.
Donc, je marchais, lisant quelque flatteuse stele
Elevee en l’honneur des grammates defunts ,
Et, des nympheas bleus dont le Nil se constelle
M’arrivaient, frais et purs, les delicats parfums.
Tout a coup une voix, jeune, limpide et frele,
D’une cabane aux murs de boue, au toit herbeux.
Comme dans les mais un chant de sauterelle,
Monta, s’eparpillant vers le ciel lumineux.
Tel le souple lezard sur les pierres brulantes,
Furtif, silencieux, emu, je m’arretai
Sous la fenetre d’ou, monotones et lentes,
Les paroles semblaient sortir, et j’ecoutai.
Puis j’ecartai du doigt la fine sparterie,
Et je vis une enfant, preste comme un poisson,
Qui, seule, toute nue, et sans coquetterie,
Nattait ses cheveux noirs en chantant sa chanson.
Ainsi que dans la nuit scintillent les etoiles,