Бобров С. С.: биографическая справка, Бобров Семен Сергеевич, Год: 1903
Время на прочтение: 2 минут(ы)
Оригинал здесь — http://www.rulex.ru/01020153.htm
Бобров, Семен Сергеевич, — стихотворец (родился, вероятно, в конце 1760-х годов, умер в 1810 г.). Учился в Московском университете, был переводчиком в государственной адмиралтейств-коллегии и состоял в комиссии о составлении законов. Печататься Бобров начал с 1784 г. Судя по эпиграммам его литературных противников, вызывавших его Бибрисом, Бобров был алкоголик. Этими эпиграмматическими отзывами (кн. П.А. Вяземского , Батюшкова и Пушкина , называвшего его ‘тяжелым Бибрусом’) имя Боброва спасено от забвения. Это был писатель действительно тяжелый, о чем дают достаточное понятие самые названия его огромных книг, например, ‘Рассвет полночи, или Созерцание славы, торжества и мудрости порфироносных, браненосных и мирных гениев России, с исследованием дидактических, эротических и других разного рода в стихах и прозе опытов’. Кроме больших поэм (‘Таврида, или Мой летний день в Таврическом Херсонесе’, упомянутый ‘Рассвет полночи’, ‘Древняя ночь вселенной, или Странствующий слепец’), Бобров писал и переводил оды, морально-дидактические сочинения, английской литературой он заинтересовался один из первых в России. Он был мистик, но мистицизм его был светлый и гуманный, мистическое чувство питалось в нем масонской практикой и литературой, развившими в нем любовь к символизации, в которой он доходил до чудовищных преувеличений и крайностей. Поэтического дарования в нем не было, и недаром задолго до Вяземского, Батюшкова и Пушкина над ним издевались Сумароков , пародировавший его манеру (в ‘Оде в громко-нежно-нелепо-новом вкусе’), и Радищев , с насмешкой упоминающий о нем в своей поэме ‘Бова’. Но современники не сумели оценить в Боброве литературного теоретика с твердыми и даже прозорливыми взглядами. В те времена, когда литература была еще так молода, Бобров почувствовал, как тяжела борьба между замыслом и словесным воплощением. ‘Язык легок, но сколь обманчив! — писал он. — ‘Вещь, проходя чрез слух, нередко теряет правоту свою’, и смело создавал неологизмы, объясняя: ‘Обыкновенные и ветхие имена, кажется, не придали бы слову той силы и крепости, каковую свежие, смелые и как бы с патриотическим старанием изобретенные имена’. Из множества изобретенных им слов, большей частью неуклюже-сложных и безвкусных, некоторые, однако, вошли в обиходную и литературную речь, особенно охотно пользовался он славянизмами, что привлекло к нему симпатии А.С. Шишкова и сделало его посмешищем карамзинистов. Он утверждал, что ‘рифма никогда еще не должна составлять существенной музыки в стихах’, и что она, ‘часто служа будто некоторым отводом прекраснейших чувствований и изящнейших мыслей, почти всегда убивает душу сочинения’, если автор делает ей лишние уступки. Задолго до Бенедиктова , Бальмонта и символистов конца XIX в. Бобров ощущал тоску по ‘неслыханным звукам’ и ‘неведомом языке’ и первый заговорил о красоте белого стиха. Русская поэзия не может отвести ему никакого места, но в истории литературной теории и версификации его заслуги неоспоримы. — Биографические и библиографические сведения о Боброве см. у В.И. Саитова (сочинения К.Н. Батюшкова, изд. Л. Майкова , II, 536 — 538), в ст. М. Мазаева (‘Критико-биографический словарь русских писателей и ученых’ С.А. Венгерова , IV, 57 — 65) и у С. Венгерова (‘Источники словаря русских писателей’, т. I).