Блокада крепости Костромы, или Русские в 1608 году, Чернышевский Николай Гаврилович, Год: 1856

Время на прочтение: 3 минут(ы)
Н. Г. Чернышевский. Полное собрание сочинений в пятнадцати томах
Том II.
М., ОГИЗ ГИХЛ, 1947

Блокада крепости Костромы, или Русские в 1608 году. Исторические сцены в трех отделениях и трех картинах. Сочинение А. П. С — на. СПБ. 1856.

Счастлив тот, кого природа создала плохим ученым, несчастлив, кого создала она плохим романистом или драматургом! Например, чье остроумие не будет изостряться над новым произведением г. А. П. С—на? 1. И сколько уже раз жестоко смеялись над ним! А чем лучше его ‘Исторических сцен’ многие книги и книжки с учеными заглавиями? Ровно ничем. То же пустословие, та же гладкость языка, та же витиеватость слога, та же реторика в мыслях, которые навязаны одна за другую без всякой надобности. А, между тем, кто решается без подобающего уважения к ‘познаниям’ и т. д. ученых авторов говорить об этих книжках? Да откуда вы узнали, что у автора ученых книжек бывает всегда больше знаний, нежели у г. А. П. С—на? Одному известно, что Дант написал суровую эпопею, которую можно назвать апофеозою средних веков, другому известно, что в 1608 году поляки осаждали Кострому, один с восторгом открывает вам, будто важную новость, что статуи Фидиаса были идеально прекрасны, другому известно, что Григорий Отрепьев, назвав себя Лжедимитрием и Самозванцем, женился на Марине, одному знакомы имена Кантемира и Ломоносова, другому — Пожарского и Минина. Спрашиваем, на чьей стороне перевес по обширности знаний? Вы говорите: однако же, заметно, что одному равно доступны все века и народы, а другой ограничивается тесным кругом отечественных воспоминаний. Нимало. Г. А. П. С—н не упоминает в ‘Блокаде Костромы’ о Данте и Фидиасе только потому, что понимает, как опытный автор, неуместность подобных рассуждений в его ‘Исторических сценах’, а если бы захотел, мог бы говорить о них не хуже, нежели кто другой: разве он на доказал этого своею книгою ‘Жизнь Вильяма Шекспира, английского поэта и актера, с мыслями и суждениями об этом человеке русских писателей: H. А. Полевого, П. А. Плетнева, Л. А. Якубовича, и иностранных: Гете, Шлегеля, Гизо и Вильмена’? Знаете ли вы эту книгу? В ‘ей о Шекспире говорится с таким же красноречием, ‘какое встречаем мы в иных книжках при рассуждении о Кантемире: ‘Поэт в душе, человек, в котором от начала рождения закован был Везувий, вековой представитель прекрасного и наслаждений, проявление целой высокой мысли, брошенной ‘а землю на удивление векам, мир всеобъемлемости,— Шекспир утопал IB океане пылкого воображения’. Как вам нравится эта возвышенность слога, чреватого глубокими мыслями?
И, однако же, г. А. П. С—на, (несмотря на его несомненные познания, несмотря на возвышенность его слога, без церемонии каждый называет плохим писателем,— потому, видите ли, что ведь он не считается ученым человеком,— и этот же самый судья, столь строгий в отношении г. А. П. С—на, делается снисходите-‘ лен, осторожен, почти подобострастен, когда приходится ему оценивать какое-нибудь рассуждение о Хераскове или Сумарокове, о Кантемире или Пушкине, которое в ученом отношении ничем не отличается от книги г. А. П С—на ‘Жизнь Вильяма Шекспира’. О, верх несправедливости! ‘Но то писал человек ученый’. Да кто бы ни писал книгу, не все ли равно, если книга не имеет никакого достоинства? И чем доказана его ученость? Быть может, она и есть у него, да мы какое основание имеем предполагать в авторе то, чего не заблагорассудил он обнаружить в своих сочинениях? Быть может, и г. А. П. С—н обладает гигантскою ученостью, только не находит нужным обнаруживать ее, полагая, что красноречие заменяет собою все — и труд, и знание, и мысль?
Нет, мы не способны!— по крайней мере в настоящее время — смеяться над г. А. П. С—ным и его ‘Блокадою крепости Костромы’, мы уклоняемся от всяких суждений о нем, пусть читатель судит сам о неученых и ученых авторах, одаренных красноречием А. П. С—на. Мы только выпишем заглавия трех отделений и картин, на которые разделил он свои ‘исторические сцены’.
Отделение 1. Картина 1. Все за веру и родину!
Отделение 2. Картина 2. Геройство русской боярыни.
Отделение 3. Картина 3. Огненная могила.
Содержание и художественные достоинства пьесы видны из последней сцены. Поляки пляшут краковяк в доме боярыни Образцовой-Хабаровой. В подвальном ‘этаже дома устроен пороховой погреб.
В половине краковяка боярыня Образцова-Хабарова тихо входит слева, бледная, с распущенными волосами, в руках у ней горящий факел. Ляхи не замечают ее, краковяк продолжается.
Образцова-Хабарова. Пируйте, пируйте, друзья! Дедов пир нашли вы по вину, да по снадобьям,— дорог он по душам христианским! Весело вам теперь бесноваться! как-то запляшете вы под мою музыку! (Врывается в средину поляков. Краковяк останавливается’ все в изумлении.) Злодеи! слушайте! Не опозорить вам нашей родины! Не насмеяться вам над честью русской боярыни! Все готово! Дело сделано! Пора! (Бросает факел а окно, спустя минуту следует страшный взрыв,— стоны, вопль, молчание.)
Красноречиво, как видите, и даже грамотно, чего же больше требовать от бедной пьески без всяких претензий, когда и в сочинениях, предъявляющих огромные притязания на ученое значение, не бывает иногда других достоинств?

ПРИМЕЧАНИЯ.

1 А. П. С-н — псевдоним Александра Павловича Протопопова (1814— 1867), по сцене и в литературе Славина, весьма посредственного артиста Александрийского театра.
Ничтожное произведение Славина дало Чернышевскому повод высказать лишний раз свое отвращение к бесплодному гелертерству и формальной ‘учености’.

ТЕКСТОЛОГИЧЕСКИЙ И БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ КОММЕНТАРИЙ*.

* Составлены H. M. Чернышевской.

Первоначально опубликовано в ‘Современнике’ 1856, No 5, стр. 17—19, перепечатано во II томе полного собрания сочинений (СПБ., 1906), стр. 373—374.
Рукопись-автограф хранится в Центральном государственном литературном архиве. Существенных разночтений не имеется.
Прочитали? Поделиться с друзьями:
Электронная библиотека