БЛЕСТЯЩАЯ БУДУЩНОСТЬ,
(GREAT EXPECTATIONS).
РОМАНЪ.
Сокращенный переводъ съ англійскаго А. Н. Энгельгардтъ.
Съ 10-ью оригинальными рисунками.
С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
Типографія И. Гольдберга, Екатерининскій кан., No 94.
1898.
Отца моего звали Пирипъ, а меня при св. крещеніи нарекли Филиппъ, такъ какъ дтскій языкъ мой не могъ справиться съ такимъ длиннымъ и труднымъ прозвищемъ, то я и сократилъ его и назвалъ себя Пипъ. А затмъ и вс стали звать меня Пипомъ.
Первое самое сильное и яркое впечатлніе бытія получилъ я, какъ мн помнится, въ одинъ достопамятный сренькій день, подъ вечеръ. Въ то время я уже зналъ, что безлюдное мсто, поросшее крапивою, было кладбище, и что Филиппъ Пирипъ, покойный прихожанинъ мстной церкви, а также жена его Джорджіана, умерли и схоронены на этомъ кладбищ, и что Александръ, Вароломей, Авраамъ, Товій и Роджеръ, малолтнія дти Филиппа и Джорджіаны, тоже умерли и схоронены тамъ же, и что дикій плоскій пустырь, лежащій за кладбищемъ и перерзанный рвами, гатями и изгородями, съ пасущимся на немъ скотомъ,— болото, а полоса свинцоваго цвта за нимъ — рка, а отдаленная мрачная берлога, изъ которой дуетъ втеръ,— море, а крошечный, съежившійся ребенокъ, запуганный всмъ, что его окружало, и наконецъ зареввшій,— это Пипъ.
— Заткни глотку!— закричалъ страшный голосъ, и какой-то человкъ появился изъ-за могилъ со стороны церковной паперти.
— Замолчи, чертенокъ, или я перержу теб горло!
Ужаснаго вида человкъ былъ въ грубой сраго цвта одежд, съ большой желзной цпью на ног, голова у него была накрыта не шляпой, а обмотана грязной тряпкой, ноги же обуты въ стоптанные башмаки. Человкъ этотъ, промокшій до костей, забрызганный грязью съ ногъ до головы, отбившій себ ноги и охромвшій, порзавшійся объ острые камни, обожженный крапивой и исколотый репейникомъ, хромалъ, дрожалъ, таращилъ на меня глаза и рычалъ, а зубы у него стучали въ то время, какъ онъ взялъ меня за подбородокъ.
— Охъ, не ржьте мн горла, сэръ! —молилъ я въ ужас. — Пожалуйста, не длайте этого, сэръ!
— Какъ тебя зовутъ?— отвчалъ человкъ.— Живе!
— Пипъ, сэръ.
— Повтори, повтори же, говорятъ теб!
— Пипъ, Пипъ, сэръ.
— Покажи, гд ты живешь!
Я ткнулъ пальцемъ въ томъ направленіи, гд стояла наша деревня, на плоскомъ берегу, поросшемъ олешникомъ и ивнякомъ, въ разстояніи мили съ небольшимъ отъ церкви.
Человкъ съ минуту глядлъ на меня, затмъ схватилъ меня за шиворотъ и выворотилъ мои карманы. Въ нихъ ничего не нашлось, кром куска хлба. Незнакомецъ былъ такъ силенъ и торопливъ въ движеніяхъ, что перевернулъ меня внизъ головой, и колокольня очутилась у меня подъ ногами, наконецъ онъ поставилъ меня на ноги колокольня опять стала на прежнее мсто, а я сидлъ на высокой гробниц и дрожалъ, между тмъ какъ незнакомецъ съ жадностью лъ хлбъ.
— Ишь ты, щенокъ,—сказалъ человкъ, облизываясь,— какія у тебя жирныя щеки.
Я думаю тоже, что щеки у меня были жирныя, хотя я былъ не великъ для своихъ лтъ и не силенъ.
— Чортъ меня побери, я бы съ охотой ихъ сълъ,—сказалъ человкъ, съ зловщимъ кивкомъ головы,—и право же отчего бы мн ихъ не състь!
Я серьезно выразилъ ему надежду, что онъ этого не сдлаетъ, и еще крпче ухватился за гробницу, куда онъ посадилъ меня,— частью, чтобы не упасть, а частію, чтобы не заплакать.
— Ну, слушай!— сказалъ человкъ.— Гд твоя мать?
— Вонъ тамъ, сэръ!—отвчалъ я.
Онъ вздрогнулъ, бросился было бжать, но остановился и оглянулся.
— Вонъ тамъ, сэръ!— застнчиво объяснилъ я, указывая на могилу матери.
— О!— произнесъ онъ, возвращаясь назадъ.— А это врно отецъ лежитъ рядомъ съ матерью?
— Да, сэръ.
— Га!— пробормоталъ онъ, задумавшись.— Съ кмъ же ты живешь — если предположить, что я буду такъ добръ и оставлю тебя въ живыхъ, въ чемъ я еще вовсе не увренъ!
— Съ сестрой!.. м-съ Джо Гарджери, женой Джо Гарджери, кузнеца, сэръ.
— Кузнеца, эге? — проговорилъ онъ и поглядлъ на свою ногу.
Мрачно переводя глаза поперемнно съ ноги на меня, онъ ближе подошелъ къ гробниц, взялъ меня обими руками и отодвинулъ, внушительно уставившись мн прямо въ глаза, которые безпомощно глядли на него.
— Ну, слушай,— началъ онъ,— вопросъ теперь въ томъ, отпущу-ли я тебя живымъ. Ты знаешь, что такое пила?
— Знаю, сэръ.
— И знаешь, что такое харчи?
— Да, сэръ.
Посл каждаго вопроса онъ трясъ меня сильне, какъ бы затмъ, чтобы дать почувствовать мою безпомощность и ту опасность, въ какой я находился.
— Принеси мн пилу.
Тутъ онъ потрясъ меня.
— И принеси мн харчей.— И онъ опять тряхнулъ меня.— Принеси мн и то и другое.— Онъ еще разъ тряхнулъ меня. А не то я вырву изъ тебя сердце и печенку. — И онъ снова тряхнулъ меня.
Я былъ до смерти напуганъ, а голова у меня такъ кружилась, что я ухватился за него обими руками и проговорилъ:
— Если вы будете такъ добры, сэръ, и позволите мн стать на ноги, то, можетъ быть, меня перестанетъ тошнить, и я лучше пойму васъ.
Онъ еще тряхнулъ меня, и затмъ, не выпуская изъ рукъ, поставилъ на гробницу и сказалъ:
— Завтра рано поутру принеси мн пилу и харчи. Принеси мн ихъ вонъ туда, за старую батарею. Если ты это сдлаешь и никому не скажешь ни слова, и даже виду не подашь, что видлъ такого человка, какъ я, или вообще кого-нибудь, то останешься въ живыхъ. Но попробуй только не послушаться или хоть въ чемъ-нибудь отступить отъ моихъ приказаній, хотя бы въ самыхъ пустякахъ,— и твое сердце и печенка будутъ вырваны, зажарены и съдены. Я вдь теперь не одинъ, какъ ты можетъ быть думаешь. Тутъ около меня прячется одинъ молодой человкъ и въ сравненіи съ этимъ молодымъ человкомъ я — ангелъ. Этотъ молодой человкъ слышитъ то, что я теб говорю. У этого молодого человка есть секретный способъ, одному ему извстный, какъ добраться до мальчика и до его сердца и до его печенки. Тщетно сталъ бы мальчикъ прятаться отъ этого молодого человка. Хотя бы мальчикъ заперъ дверь, хотя бы онъ улегся въ теплую постель, хотя бы залзъ съ головой подъ одяло и думалъ бы, что вотъ какъ ему теперь теило и безопасно,— этотъ молодой человкъ все-таки къ нему проберется и его достанетъ. Я теперь съ большимъ трудомъ мшаю этому молодому человку обидть тебя. Мн не легко спасти отъ него твои внутренности. Что ты на это скажешь?
Я отвчалъ, что достану ему пилу и постараюсь добыть и състнаго, и приду къ нему на батарею, рано поутру.
— Скажи: убей меня Богъ громомъ, если я этого не сдлаю!— приказалъ человкъ.
Я повторилъ эти слова, и онъ снялъ меня съ гробницы и поставилъ на землю.
— Ну, теперь помни, что общалъ, да не забудь про молодого человка и бги домой!
— Покойной ночи, сэръ, пролепеталъ я.
— Да! Какъ бы да не такъ!— отвчалъ онъ, оглядывая холодную, сырую равнину.—Ужъ лучше бы мн быть лягушкой. Или угремъ!
Говоря это, онъ охватилъ обими руками свое дрожащее отъ холоду тло и заковылялъ по направленію къ низенькой церковной оград. Дойдя до ограды, онъ съ трудомъ перешагнулъ черезъ нее, какъ человкъ, у котораго застыли ноги, и затмъ оглянулся на меня. Когда я увидлъ, что онъ оглядывается, я повернулся къ дому и бросился бжать со всхъ ногъ.
![[]](https://electronic-library.ru/wp-content/uploads/2023/05/d01-1.jpg)
Сестра моя, м-съ Джо Гарджери, была слишкомъ на двадцать лтъ старше меня и прославилась въ собственныхъ глазахъ и глазахъ сосдей тмъ, что выкормила меня ‘отъ руки’ {Т. е. на рожк.}. Добираясь собственнымъ умомъ до смысла этого выраженія и зная по опыту, какая жесткая и тяжелая у нея рука и какъ часто накладывала она эту руку на своего мужа, равно какъ и на меня, я предполагалъ, что и Джо Гарджери, такъ же какъ и я,— оба мы выкормлены ‘отъ руки’.
Некрасивая женщина была она, сестра моя, и мн вообще казалось, что она и женила на себ Гарджери ‘отъ руки’. Джо былъ блокурый человкъ съ льняными кудрями по обимъ сторонамъ гладкаго лица и такими блдно голубыми глазами, что они какъ будто сливались съ блками. Онъ былъ кроткій, добродушный, добронравный, обходительный, придурковатый, милйшій человкъ — родъ Геркулеса по сил, а также и по слабости.
Сестра моя, м-съ Джо, черноволосая и черноглазая, обладала такимъ краснымъ лицомъ, что мн иногда казалось, что она моется теркой, вмсто мыла. Она была высока и костлява и почти не снимала фартука изъ грубаго холста, завязаннаго позади двумя тесемками, съ четырехугольнымъ твердымъ нагрудникомъ, утыканнымъ булавками и иголками. Она ставила себ въ большую заслугу, а мужу въ большую вину, что ходила почти постоянно въ этомъ фартук.
Кузница Джо прилегала къ нашему дому, деревянному,— какъ и большинство домовъ въ той мстности и въ т времена.
Когда я прибжалъ съ кладбища домой, кузница была уже заперта, и Джо сидлъ одинъ въ кухн. Джо и я были товарищами въ бд и всегда предупреждали другъ друга о грозящей намъ расправ, и въ ту минуту, какъ я, приподнявъ щеколду отъ двери и заглянувъ въ кухню, увидлъ его какъ разъ напротивъ двери въ углу у очага, онъ встртилъ меня такимъ предостереженіемъ:
— М-съ Джо уже разъ двнадцать справлялась о теб, Пипъ. Она и теперь вышла позвать тебя, что уже составитъ чортову дюжину.
— Неужто, Джо?
— Да, Пипъ,—сказалъ Джо,— а хуже всего то, что съ нею щекотунъ.
При этомъ зловщемъ извстіи, я сталъ крутить единственную пуговицу у жилета и въ большомъ смущеніи уставился въ огонь. Щекотунъ была трость, гладкая отъ частаго прикосновенія къ моемъ тлу.
— Она давно ушла, Джо?
Я всегда обращался съ нимъ, какъ съ большущимъ ребенкомъ и моимъ ровней.
— Да какъ теб сказать, Пипъ,—отвчалъ Джо, взглядывая на голландскіе часы:— пожалуй, минутъ пять будетъ, какъ она вышла въ послдній разъ. Да вонъ она идетъ назадъ! Скоре, дружище, схоронись за дверь.
Я послдовалъ его совту. Сестра моя, м-съ Джо, широко распахнула дверь и замтивъ, что она почему-то не растворяется какъ слдуетъ, немедленно угадала причину и пустила въ ходъ щекотуна безъ дальнйшихъ околичностей. Затмъ швырнула мною въ Джо,— я часто служилъ ей метательнымъ орудіемъ при супружескихъ расправахъ,— а Джо, довольный, что завладлъ мною, какою бы то ни было цной, толкнулъ меня за каминъ и спокойно загородилъ длинной ногой.
— Гд ты пропадалъ, мартышка ты этакая!— сказала м-съ Джо, топая ногой. — Сейчасъ сказывай, куда это ты бгалъ, я чуть не умерла отъ безпокойства и усталости, смотри, я вытащу тебя изъ угла, хотя бы васъ было пятьдесятъ Пиповъ и пятьсотъ Гарджери.
— Я былъ на кладбищ,— отвчалъ я, плача и потирая ушибленное мсто.
— На кладбищ!— повторила сестра.— Если бы не я, давно бы уже лежать теб на кладбищ. Кто выкормилъ тебя ‘отъ руки’?
— Вы,— отвчалъ я.
— А зачмъ я это сдлала, хотла бы я знать,— воскликнула сестра.
Я захныкалъ:
— Не знаю.
— И я не знаю,— отвчала сестра.— Знаю только, что если бы начать сызнова, то я бы больше этого не сдлала. Могу поистин сказать, что съ тхъ поръ, какъ ты родился, я не снимала съ себя этого фартука. Ужъ довольно тяжко быть женой кузнеца, да еще такого какъ Гарджери въ придачу, а тутъ еще воспитывать тебя, не будучи вдобавокъ твоей матерью.
Мысли мои были далеки отъ этого вопроса въ то время, какъ я уныло глядлъ въ огонь. Бглецъ, встрченный мною на болот, съ закованной ногой, таинственный молодой человкъ, пила, състное, страшное обязательство, принятое мною на себя, совершить кражу въ родномъ гнзд,— все это мерещилось мн въ угляхъ, пылавшихъ мстительнымъ пламенемъ…
У сестры была ршительная а неизмнная манера приготовлять намъ хлбъ съ масломъ. Прежде всего она крпко прижимала лвой рукой къ нагруднику ковригу хлба, при чемъ въ него часто попадала булавка или иголка, которую мы затмъ вынимали изо рта. Затмъ она брала масло (не очень много) на ножъ и намазывала его на хлбъ, по-аптекарски, точно приготовляла пластырь — пуская въ ходъ об стороны ножа и размазывая масло и разравнивая его вокругъ корки. Посл того окончательно обтирала ножъ о край пластыря и затмъ, отрзавъ толстый ломоть, разрзала его пополамъ: Джо получалъ одну половину, а я другую.
Въ настоящую минуту, хотя я былъ очень голоденъ, я не смлъ сть свой хлбъ, я чувствовалъ, что мн нужно имть что-нибудь про запасъ для моего страшнаго знакомаго и его союзника, еще боле страшнаго молодого человка.
Я зналъ, что м-съ Джо очень экономная хозяйка и что мои воровскія поиски могли ни къ чему не привести. Поэтому я ршилъ спустить свой кусокъ хлба съ масломъ въ карманъ штановъ.
Усиліе воли, необходимое для выполненія этого намренія, представилось мн просто ужаснымъ: все равно, какъ если бы я вздумалъ соскочить съ крыши высокаго дома или нырнуть въ глубокій прудъ. И дло еще затруднялось невинностью Джо, который ровно ничего не подозрвалъ. Вслдствіе дружбы, связывавшей насъ, какъ товарищей въ бд, и добродушнаго обращенія его со мной, какъ съ пріятелемъ и ровней, мы имли обыкновеніе по вечерамъ взапуски уплетать свои ломти, и молча выставляли ихъ на показъ другъ другу, поощряя къ дальнйшимъ усиліямъ.
Сегодня Джо нсколько разъ уже приглашалъ меня къ нашему обычному дружескому состязанію, показывая мн свой быстро уменьшавшійся ломоть, но каждый разъ видлъ, что я сижу съ кружкой чая на одномъ колн и непочатымъ кускомъ хлба на другомъ. Наконецъ я отчаянно ршилъ, что дло должно быть сдлано и сдлано такъ ловко, какъ это только возможно при существующихъ обстоятельствахъ. Я воспользовался минутой, когда Джо только что отвернулся отъ меня, и спустилъ ломоть хлба съ масломъ въ карманъ штановъ.
Джо былъ очевидно смущенъ тмъ, что я не голоденъ, и задумчиво откусилъ кусочекъ отъ своего ломтя безъ всякаго повидимому удовольствія. Онъ доле обыкновеннаго поворачивалъ его во-рту, глубокомысленно соображая что-то, и все-таки проглотилъ его, какъ пилюлю. Онъ готовился откусить еще кусочекъ и склонилъ съ этою цлью голову на бокъ, какъ вдругъ глаза его остановились на мн, и онъ увидлъ, что мой ломоть исчезъ.
Удивленіе и испугъ, съ какими Джо уставился на меня, забывъ откусить отъ ломтя, были слишкомъ очевидны, чтобы укрыться отъ сестры.
— Въ чемъ дло? рзко спросила она, ставя на столъ чашку.
— Послушай, дружище!— пробормоталъ Джо, качая головой съ строгой укоризной.— Этакъ нельзя, Пппъ! ты себ бду наживешь. Онъ гд-нибудь да застрянетъ. Ты вдь не могъ прожевать его, Пипъ.
— Въ чемъ дло, спрашиваю я!— повторила сестра, сердите прежняго.
— Прокашляйся, Пипъ, совтую теб,— продолжалъ Джо, въ смятеніи.— Какъ ни какъ, а этакъ и подавиться не долго.
Тутъ сестра пришла въ настоящую ярость, набросилась на Джо, схватила его за бакенбарды и постукала головой въ стну, пока я сидлъ въ уголку съ виноватымъ видомъ.
— Ну, теперь ты, можетъ быть, скажешь, въ чемъ дло,— произнесла сестра, задыхаясь.
Джо поглядлъ на нее съ безпомощнымъ видомъ, потомъ съ тмъ же безпомощнымъ видомъ откусилъ отъ ломтя и взглянулъ на меня.
— Знаешь, Пипъ,— сказалъ Джо торжественно, закладывая откушенный имъ кусочекъ хлба за щеку и говоря такъ откровенно, точно мы были съ нимъ одни въ комнат:— мы съ тобой вдь пріятели, и я ни за что не сталъ бы доносить на тебя. Но такой…— Онъ отодвинулъ стулъ, поглядлъ на полъ и затмъ на меня:— такой необычайно большой глотокъ!..
— Онъ проглотилъ хлбъ, не жуя?— закричала сестра.
— Ты знаешь, дружище,— продолжалъ Джо, глядя на меня, а не на м-съ Джо, и все еще держа кусокъ хлба за щекой:— мн самому случалось глотать куски, не разжевавъ ихъ, когда я былъ твоихъ лтъ… и частенько, но такого большого куска, какъ твой, Пипъ, нтъ, такого мн никогда не случалось глотать, я дивлюсь, какъ ты не подавился.
Сестра накинулась на меня и стащила съ мста за волосы, проговоривъ страшныя слова:
— Пойдемъ, я дамъ теб лкарства.
Какая-то медицинская бестія пустила въ ходъ въ т дни дегтярную воду, въ качеств превосходнаго врачебнаго средства, и м-съ Джо всегда держала ее про запасъ въ шкафу, вря въ то, что она такъ же полезна, какъ противна. Въ обыкновенныхъ случаяхъ меня такъ усердно пичкали этимъ любезнымъ снадобьемъ, что я чувствовалъ, какъ отъ меня разитъ дегтемъ, точно отъ только что выкрашеннаго забора.
Сегодня въ виду необычайности происшествія потребовалось не мене литра этой микстуры, которая и была влита мн въ горло, для моей вящей пользы, при чемъ м-съ Джо засунула мою голову подъ мышку, точно сапогъ въ тиски. Джо отдлался полулитромъ, который его заставили выпить (къ его великому неудовольствію, въ то время какъ онъ медленно жевалъ и размышлялъ у огня), ‘потому что его покоробило’. Судя по себ, я могъ поручиться, что если не до, то посл пріема лкарства его уже наврное ‘покоробило’.
Совсть — страшная вещь, когда она грызетъ взрослаго человка или ребенка, но когда у ребенка на совсти есть еще другая тайна, скрытая въ его штанин, то это — могу засвидтельствовать — просто мученье. Виновное сознаніе, что я готовлюсь обокрасть м-съ Джо (мн совсмъ не приходило въ голову, что я обокраду Джо, такъ какъ я не считалъ его хозяиномъ), въ связи съ необходимостью постоянно придерживать рукой ломоть хлба, когда я сидлъ, или когда меня зачмъ-нибудь отсылали изъ кухни, чуть не свело меня съ ума.
Былъ канунъ Рождества, и я долженъ былъ отъ семи до восьми часовъ вечера мшать мднымъ пестикомъ тсто для праздничнаго пирога. Я мшалъ его, чувствуя въ карман тяжесть спрятаннаго ломтя, и это напоминало мн человка со скованной ногой. На мое счастіе, мн удалось наконецъ ускользнуть изъ кухни, и я спряталъ ломоть въ моей спальн, помщавшейся на чердак, и совсть моя на время замолкла.
— Ахъ!— сказалъ я, когда, окончивъ мшать тсто, сидлъ и грлся у камина передъ тмъ, какъ меня отошлютъ спать,—вдь это палятъ изъ пушки, Джо, неправда ли?
— Ахъ!— отвчалъ Джо.— Другой каторжникъ убжалъ.
— Что это значитъ, Джо?— спросилъ я.
М-съ Джо, которая всегда брала на себя всякаго рода объясненія, досадливо проговорила: — Бглый! бглый!— Она давала объясненія въ род того, какъ давала лкарство.
Въ то время, какъ м-съ Джо наклонилась надъ шитьемъ, я сложилъ ротъ въ форм вопроса: ‘что такое каторжникъ?’ А Джо сложилъ ротъ, какъ бы для самаго хитроумнаго отвта, но я ничего не разобралъ, кром одного слова: ‘Пипъ!’
— Прошлою ночью, — громко сказалъ Джо,— посл заката убжалъ каторжникъ. И они палили въ пушку, чтобы предупредить объ этомъ. А теперь палятъ, чтобы предупредить, что и другой убжалъ.
— Кто палитъ?— спросилъ я.
— Пропасти нтъ на этого мальчишку,— вмшалась сестра, грозно взглядывая на меня изъ-за работы:— что за страсть у него къ разспросамъ. Не длай вопросовъ и не услышишь лжи.
Я подумалъ, что отвтъ ея невжливъ относительно ея самой, такъ какъ намекаетъ повидимому на то, что она солжетъ мн, если я стану ее о чемъ-нибудь спрашивать. Но она никогда не была вжлива, если не было гостей.
Въ эту минуту Джо сильно подстрекнулъ мое любопытство тмъ, что старательно развалъ ротъ, ухитряясь придать ему форму какого то слова, которое я принялъ за ‘драконъ’. Я показалъ глазами на м-съ Джо и выразилъ ртомъ: ‘она’. Но Джо не хотлъ этого допустить и опять разинулъ ротъ и что-то имъ выразилъ. Но я ршительно не понималъ, что онъ хотлъ сказать.
— М-съ Джо,— сказалъ я, вдругъ набравшись храбрости,— я бы желалъ знать,— если только вы позволите,— откуда это палятъ пушки?
— Господи помилуй мальчишку!— вскричала сестра, — съ понтоновъ.
— О!— произнесъ я, глядя на Джо.— Понтоны!
Джо укоризненно кашлянулъ, точно хотлъ сказать: ‘ну, что, вдь я же говорилъ’.
— А что такое понтоны?— спросилъ я.
— Вотъ каковъ этотъ мальчишка! —вскричала сестра, указывая на меня иголкой съ ниткой и качая головой.— Отвтьте ему на одинъ вопросъ, и онъ сейчасъ же задастъ вамъ еще дюжину.— Понтоны — это корабли-тюрьмы, по ту сторону болота.
— Желалъ бы я знать, кого сажаютъ въ корабль-тюрьму и за что туда сажаютъ?— промолвилъ я, не обращаясь ни къ кому въ частности и съ тихимъ отчаяніемъ.
Этого уже не могла вынести м-съ Джо и немедленно встала.
— Вотъ что я скажу теб, молодецъ,— произнесла она.— Я выкормила тебя ‘отъ руки’ не затмъ, чтобы ты отравлялъ добрымъ людямъ жизнь. Я бы заслужила тогда брань, а не похвалу. Людей сажаютъ въ тюрьму за то, что они убиваютъ и за то, что они воруютъ и поддлываютъ бумажки и длаютъ всякія дурныя дла: и всегда они начинаютъ съ разспросовъ. Ну, маршъ въ постель!
Мн никогда не позволяли зажигать свчу, когда я шелъ спать, и поднимаясь по лстниц въ потемкахъ, со звономъ въ ушахъ,— оттого, что м-съ Джо все время барабанила наперсткомъ по моей голов, когда произносила послднія слова,— я съ ужасомъ соображалъ, что корабль-тюрьма какъ разъ подходящее мсто для меня. Ясно, какъ Божій день, что я на дорог, чтобы попасть туда. Я началъ съ разспросовъ, а теперь готовился обокрасть м-съ Джо…
Если я и забывался сномъ въ эту ночь, то лишь затмъ. чтобы представить себ, что меня несетъ сильнымъ весеннимъ приливомъ прямо на понтонъ… Мн страшно было спать, хотя и клонило ко сну, такъ какъ я зналъ, что съ разсвтомъ я долженъ обворовать кладовую. Сдлать это ночью нельзя было, потому что въ т времена не существовало легкаго способа добыть огня спичкой. Мн пришлось бы выскать ого огнивомъ о кремень, и это произвело бы такой же шумъ, какъ цпи на ногахъ у разбойника.
Какъ только чуть забрезжилъ утренній свтъ за моимъ оконцемъ, я всталъ и спустился по лстниц, каждая ступенька, каждый скрипъ половицы, вопилъ мн вслдъ: ‘Держите вора’! или: ‘Проснитесь, м-съ Джо!’ Въ кладовой, боле обильно снабженной, чмъ обыкновенно, благодаря празднику, мн некогда было ни выбирать, ни размышлять, ни соображать. Я стащилъ немного хлба, кусокъ сыру, полгоршка рубленаго мяса (и все это завязалъ въ носовой платокъ вмст со вчерашнимъ ломтемъ хлба съ масломъ), отлилъ немного водки изъ каменной бутылки въ стеклянную, заране мною приготовленную, и долилъ каменную бутылку водою изъ кружки, стоявшей въ кухонномъ шкапу, кром всего этого, я захватилъ еще прекрасный, круглый, твердый пирогъ изъ свинины. Я чуть было не ушелъ безъ пирога, да не утерплъ, чтобы не заглянуть въ тщательно прикрытое каменное блюдо, стоявшее въ уголку на полк, и, увидавъ пирогъ, взялъ его, надясь, что онъ приготовленъ въ запасъ, и его не скоро хватятся.
Въ кухн была дверь, которая вела въ кузницу, я отперъ и отворилъ эту дверь и выбралъ пилу среди инструментовъ Джо. Посл того я заперъ эту дверь и отворилъ ту, черезъ которую прошелъ домой вчера вечеромъ, притворилъ ее за собой и побжалъ въ окутанное туманомъ болото.
![[]](https://electronic-library.ru/wp-content/uploads/2023/05/d02-1.jpg)
Утро было холодное и очень сырое. Туманъ усиливался по мр того, какъ я подвигался впередъ, такъ что, казалось, не я бжалъ мимо предметовъ, а они бжали мимо меня. Это было очень непріятное ощущеніе для такого виноватаго мальчика, какимъ былъ я. Изгороди и овраги, и насыпи натыкались на меня сквозь туманъ и какъ будто кричали во все горло: ‘А вотъ мальчишка съ чужимъ пирогомъ! держите его!’ Скотъ также неожиданно натыкался на меня, таращилъ глаза и вмст съ паромъ изъ ноздрей испускалъ крикъ: ‘Ловите воришку!’ Одинъ черный быкъ съ блымъ галстукомъ,— который показался даже мн, подъ вліяніемъ угрызеній совсти, похожимъ на пастора,— такъ пристально уставился на меня и такъ укоризненно помоталъ головой въ то время, какъ я бжалъ мимо него, что я пробормоталъ, обращаясь къ нему: ‘Я не виноватъ, сэръ! я взялъ не для себя!’ Посл того онъ нагнулъ голову, выпустилъ цлое облако пара изъ ноздрей и исчезъ, подкидывая задними ногами и махая хвостомъ.
Торопясь изъ всхъ силъ, я только что перебрался черезъ оврагъ, отъ котораго было недалеко до батареи, и только что взобрался на насыпь за оврагомъ, какъ увидлъ человка, сидвшаго на земл. Онъ сидлъ ко мн спиной и, сложивъ руки, качался взадъ и впередъ, во сн.
Я подумалъ, что онъ обрадуется, когда я такъ неожиданно появлюсь передъ нимъ съ завтракомъ, а потому тихохонько подошелъ и тронулъ его за плечо. Онъ тотчасъ вскочилъ на ноги, и оказалось, что это не тотъ человкъ, котораго я зналъ, а другой.
Этотъ человкъ тоже былъ одтъ въ грубое срое платье и на ног у него тоже была цпь и все было такъ же, какъ у того человка, исключая только лица, на голов у него была плоская, войлочная съ широкими полями шляпа. Все это я увидлъ въ одинъ мигъ, такъ какъ только одинъ мигъ и могъ его видть, онъ выругался, хотлъ ударить меня, но сдлалъ это такъ неловко, что промахнулся, а самъ чуть не свалился съ ногъ,— и бросился бжать, разъ, другой онъ споткнулся и исчезъ въ туман.
‘Это тотъ молодой человкъ, о которомъ мн говорилъ вчера каторжникъ! ‘ подумалъ я, чувствуя, какъ сердце у меня заколотилось, когда я призналъ его. Я увренъ, что и печень у меня заболла бы, если бы только я зналъ, гд она помщается.
Посл этого я скоро добжалъ до батареи, тамъ былъ вчерашній человкъ, онъ пожимался всмъ тломъ и ковылялъ взадъ и впередъ, точно всю ночь провелъ въ ожиданіи меня. Онъ наврное страшно озябъ. Я почти ждалъ, что онъ свалится съ ногъ у меня на глазахъ и умретъ отъ холода. Глаза его глядли такъ голодно, что, подавая ему пилу, я подумалъ, что онъ готовъ былъ бы състь и ее, если бы не увидлъ моего узелка. На этотъ разъ онъ не перевернулъ меня вверхъ ногами, но оставилъ на мст, пока я развязывалъ узелокъ и опорожнялъ карманы.
— Что въ бутылк, мальчикъ? спросилъ онъ.
— Водка, отвчалъ я.
Онъ уже совалъ въ ротъ мясо, точно человкъ, который торопится его куда-нибудь запихать, а не то, что състь, но тотчасъ же вынулъ его изо рта и отпилъ водки. Онъ такъ сильно дрожалъ всмъ тломъ, что ему трудно было держать горлышко бутылки между зубами и не разбить его.
— Я думаю, что вы схватили лихорадку,— сказалъ я.
— И я того же мннія, мальчикъ,— отвтилъ онъ.
— Здсь очень нездорово, объяснилъ я ему. Вы лежали на болот, а отъ этого длается лихорадка, а часто и ревматизмъ.
— Я все же успю позавтракать, прежде чмъ они меня отправятъ на тотъ свтъ,— сказалъ онъ.— Я позавтракаю, хотя бы меня посл того повсили вонъ на той вислиц, за батареей. До тхъ поръ я справлюсь и съ лихорадкой, честное слово.
Онъ глоталъ за разъ и котлету, и мясо, и хлбъ, и сыръ, и пирогъ, и все время недоврчиво оглядывался и часто прислушивался, даже переставалъ при этомъ жевать. Дйствительный или воображаемый шумъ на рк или мычаніе скота на болот заставили его вздрогнуть, и онъ вдругъ проговорилъ:
— Ты не обманщикъ, пострленокъ? Ты никого не привелъ съ собой?
— Нтъ, сэръ! Нтъ!
— И никому не поручилъ слдовать за собой?
— Нтъ!
— Хорошо, сказалъ онъ. Я врю теб. Да и былъ же бы ты прямой негодяй, если бы въ твои-то годы сталъ помогать ловить несчастную тварь, замученную до смерти, злополучную тварь!
Что-то хрустнуло у него въ горл, точно у него тамъ былъ механизмъ въ род часовъ, которые собирались бить, и онъ провелъ оборваннымъ, грубымъ рукавомъ но глазамъ.
Сострадая его огорченію и слдя глазами за тмъ, какъ онъ уплеталъ пирогъ, я осмлился сказать ему:
— Я радъ, что онъ вамъ по вкусу.
— Ты что-то сказалъ?
— Я сказалъ, что я радъ, что пирогъ вамъ по вкусу.
— Спасибо, мальчикъ. Да, онъ вкусный.
Я часто наблюдалъ за пашей дворовой собакой, когда она ла, и замтилъ ршительное сходство между тмъ, какъ она ла и какъ лъ этотъ человкъ. Вс ухватки у него были ршительно собачьи.
— Я боюсь, что вы ничего ему не оставите,— сказалъ я застнчиво, посл молчанія, во время котораго я колебался, сдлать ли мн это замчаніе, или нтъ, считая его не совсмъ вжливымъ.— Въ нашей кладовой, гд я это взялъ, больше ничего не достанешь.
Только увренность, что это такъ на самомъ дл, вынудила у меня такое признаніе.
— Оставить для него? Для кого это?— спросилъ мой новый, пріятель переставая жевать корочку пирога.
— Для молодого человка. Вы говорили, что онъ прятался вмст съ вами.
— Охъ, да!— произнесъ онъ, съ чмъ-то, похожимъ на смхъ.— Ему? Да, да! Онъ не голоденъ.
— А мн показалось, что онъ очень голоденъ,— замтилъ я.
Человкъ пересталъ сть и поглядлъ на меня съ зоркой внимательностью и величайшимъ удивленіемъ.
— Теб показалось? Когда?
— А вотъ сейчасъ.
— Гд?
— Вонъ тамъ,— указалъ я:— я видлъ, какъ онъ качался во сн, и думалъ, что это вы.
Онъ схватилъ меня за шиворотъ и такъ взглянулъ на меня, что я подумалъ, что къ нему вернулась первоначальная мысль перерзать мн горло.
— Онъ одтъ, знаете, какъ вы, но только въ шляп,— объяснялъ я, трепеща,— и… и…— мн хотлось высказать это какъ можно деликатне — и съ… такой же охотой пость. Разв вы не слышали, какъ палили изъ пушки, вчера ночью?
— Значитъ, палили!— пробормоталъ онъ, про себя.— Но этотъ человкъ… ты не замтилъ въ немъ ничего особеннаго?
— У него большой синякъ на лиц,— отвчалъ я.
— Неужто здсь?— воскликнулъ человкъ, безжалостно ударивъ себя лвой рукой но щек.
— Да! тамъ!
— Гд онъ?— Онъ сунулъ остатки съсгнаго себ за пазуху.— Покажи мн, куда онъ пошелъ? Я задушу его, какъ собаку. Проклятая цпь на ног! Давай поскоре пилу, мальчикъ.
Я показалъ, въ какомъ направленіи скрылся другой человкъ, и сказалъ, что мн пора итти, но онъ не обратилъ на мои слова никакого вниманія, я подумалъ, что всего лучше мн удрать. Убгая, я видлъ, какъ онъ наклонился надъ своимъ колномъ и пилилъ цпь, бормоча нетерпливыя ругательства. Послднее, что я слышалъ, когда остановился среди тумана и прислушался, былъ звукъ пилы.
Я былъ вполн увренъ, что застану въ кухн полицейскаго, пришедшаго меня арестовать. Но тамъ не только не было никакого полицейскаго, но никто еще и не замтилъ покражи. М-съ Джо изъ силъ выбивалась, убирая домъ къ предстоящему празднеству, а Джо сидлъ на порог кухни, куда его отсылали, чтобы онъ не мшалъ уборк. Намъ предстоялъ великолпный обдъ изъ окорока ветчины съ горошкомъ и пары жареныхъ и фаршированныхъ курицъ. Прекрасный мясной пирогъ испеченъ былъ еще вчера утромъ (поэтому рубленаго мяса сегодня еще не хватились). Сестр некогда было итти въ церковь, значитъ, должны были итти мы съ Джо. Въ будничномъ плать Джо былъ статный бравый кузнецъ, но въ праздничномъ наряд былъ скоре всего похожъ на пугало. Въ настоящемъ случа онъ вышелъ изъ своей комнаты, когда зазвонили въ колокола, истиннымъ мученикомъ, въ полномъ праздничномъ парад. Что касается меня, то сестра, кажется, воображала, что я провинился уже тмъ, что родился на свтъ Божій. Со мной всегда обращались такъ, какъ если бы я настаивалъ на своемъ рожденіи вопреки всмъ требованіямъ разума, религіи и нравственности и наперекоръ убжденіямъ своихъ лучшихъ друзей. Даже когда мн заказывали новое платье, портной получалъ приказъ сшить его такъ, чтобы оно служило мн своего рода наказаніемъ и ни въ какомъ случа не дозволяло мн свободно двигаться.
Поэтому Джо и я, шествующіе въ церковь, должны были представлять трогательную картину для чувствительныхъ душъ. Но то, что я терплъ отъ платья, было ничто сравнительно съ тмъ, что я испытывалъ въ душ. Ужасъ охватывалъ меня всякій разъ, когда м-съ Джо проходила около кладовой, и вмст съ тмъ раскаяніе за свой проступокъ. Подъ бременемъ своей преступной тайны, я соображалъ, достаточно ли могущественна церковь, чтобы защитить меня отъ мести страшнаго молодого человка, если бы я открылъ свою тайну. Я вообразилъ, что въ ту минуту, когда въ церкви происходитъ оглашеніе о бракахъ и священникъ произноситъ слова: ‘Пусть теперь объявятъ это!’ какъ разъ въ ту минуту мн слдуетъ встать и просить его, чтобы онъ поговорилъ со мною одинъ на одинъ въ ризниц. Я далеко не увренъ, что не удивилъ бы нашу немногочисленную паству такой крайней мрою, если бы то было не Рождество, а простой воскресный день.
М-ръ Уопсль, псаломщикъ, долженъ былъ у насъ обдать, а также м-ръ Гобль, каретникъ, и м-съ Гобль, и дядюшка Пэмбльчукъ (онъ былъ дядею Джо, но м-съ Джо присвоила его себ), зажиточный хлбный торговецъ въ ближайшемъ городк, который прізжалъ въ собственной одноколк. Обдъ назначенъ былъ въ половин второго. Когда Джо и я вернулись домой, столъ уже былъ накрытъ, м-съ Джо принарядилась, обдъ поданъ и парадная дверь (которая въ обыкновенное время не отпиралась) была открыта для прохода гостей, и все было въ полно
Прочитали? Поделиться с друзьями:
