Андрей Ефимович Зарин
Андрей Ефимович Зарин
Благородный спорт
Благородный спорт
————————————————————
Благородный спорт, Зарин Андрей Ефимович, Год: 1896
Время на прочтение: 9 минут(ы)
Женя была в восторге. Она в первый раз пришла на бега, — и красота бегов, волнение толпы, весёлые лица, говор, смех, наконец, чудный зимний день заставляли её безотчётно смеяться, всему радоваться и глядеть на всё тем счастливым взглядом, когда всё кажется прекрасным. Она не отпускала от себя Пролётова, которого держала под руку, и благодарным взглядом смотрела на своего брата, который упросил маму отпустить её с ним.
— Это я понимаю, — говорил Пролётов, сторонник рысистого бега: — это — благородный спорт, наслаждаешься действительной красотою бега лошади и не думаешь с тревогою о возможности катастроф. Здесь и игра, и наслажденье, и польза…
— Да, да, — подхватывал брат Жени, тоже предпочитавший бега скачкам: — здесь ни шеи не сломят, ни лошади не изувечат… Красота, пластика…
Женя кивала головою и соглашалась с ними.
Она летом была на скачках. Длинные поджарые лошади как-то смешно выбрасывали свои ноги, поджимая зад, и скакали словно загнанные зайцы, а на их спинах, как учёные обезьяны на собаках, подпрыгивали бритые, сморщенные карлики-жокеи в своих полосатых куртках, и Женя со страхом ожидала, что кто-нибудь сорвётся с лошади и разобьётся насмерть о плотно убитую землю. Ничего красивого не было.
Другое дело — бега… Запряжённые в лёгкие беговые санки стройные, могучие рысаки быстро несутся по снежной дороге, красиво выбрасывая ноги и подбирая шею. Держа в вытянутых руках вожжи, крепко упираясь ногами в передок, сидит наездник в неподвижной позе, пристально следя за нервным рысаком. В безмолвной тишине слышны только удары подков об убитую дорогу, бодрый храп лошади да изредка лёгкий вскрик наездника, и кажется, не бегут по земле эти могучие кони, а несутся по воздуху, — так лёгок и плавен их быстрый бег. Не вздрогнет спина, не взмахнёт голова от неровного шага, и, словно стрелы, ровно, бесшумно они летят к намеченной цели. И вдруг, почти у конца, к разгоревшемуся рысаку подходит верховой и помчится с ним рядом, склоняясь над его головою и что-то шепча ему на ухо. И рысак, словно понимая шёпот, напрягает силы, и быстро, как молнии, мелькают его точёные ноги.
Женя замирала от восторга, не отводя взгляда от снежной дороги, по которой неслись рысаки. Волнение толпы охватывало и её нервной дрожью, и она тревожно следила за исходом бега.
В круге бежало по две лошади. Они бежали в одну строну с противоположных концов диаметра круга от намеченных столбов, и Женя, смотря по прямой линии, видела, как через каждые полкруга мимо столбов мелькали две лошадиных головы.
— Раз! — вырвалось в этот момент у всей толпы, как вздох, и увлечённая Женя невольно повторяла:
— Раз!
— Скачет, скачет! — с ужасом вскрикивал кто-нибудь из толпы, когда рысак, вдруг сбившись с рыси, начинал идти в галоп, и Женя тотчас заражалась страхом закричавшего и начинала считать скачки:
— Один, другой, третий…
— Поставил! — вскрикивал другой радостно, когда наездник, ловко передёрнув вожжами, ставил лошадь на прежнюю рысь, но Женя вздыхала печально, потому что на этой проскачке рысак потерял добрую треть секунды, а его противник всё забирал и забирал вперёд, мерно выбрасывая свои крепкие ноги, жаркими ноздрями вбирая воздух, и у намеченных столбов мелькнула сперва одна голов, а потом лишь спустя другая…
К концу бега публика заволновалась и хлынула к выходу.
Женя дрожала в волнении. Волнение это дошло до своего апогея к последнему отделению. Должны были идти тройки. Записалось четыре. Игроки рассчитывали на крупную выдачу и, кроме того, самый бег имел молодецкий, удалой характер.
Тройки обыкновенно идут с места в карьер и вплоть до намеченной цели мчатся в бешеной скачке, разбрасывая крепкий снег и наполняя воздух гиком, криком и звоном увешанной бубенцами сбруи…
Публика бросилась к выходу на плац, где позади павильона стояли в ожидании состязающиеся тройки. Каждому хотелось посмотреть на них, оценить их достоинство и сообразить шансы выигрыша.
Женя волновалась.
— Идёмте же, идёмте! — тянула она Пролётова.
Тот с улыбкою обернулся к её брату, который вынимал деньги для ставки.
— Ну, мы пойдём, а ты ставь! Мне на Горланову два возьми!
— Смотри, лучше на Голышеву!
— Мне на Горланову!
— А я на Голышеву!
— Как знаешь!
— А чьи тройки будут? — спросила Женя.
— Горланова, Голышева, Вахромеева и Ободьева, — ответил наизусть брат.
— Только две и стоят внимания, — сказал Пролётов: — Голышева и Горланова!.. Иди же, ставь!
Брат Жени рванулся в толпу и стал работать локтями, пробираясь в будке тотализатора, а Пролётов, ведя Женю, осторожно двинулся к выходу.
Кругом раздавались спорящие, взволнованные голоса, изредка смех и шутка.
— Как теперь Ободьев возьмёт… вот и будет! — кричал кто-то.
— Рублёв по триста дадут! — отвечал другой.
— Братцы, а ведь в позапрошлом году вахромеевская взяла?
— Ври больше!
— Вот-те крест!
— Те, стало быть, подохли! — загрохотал кто-то.
— Лошади же, я тебе скажу! Господи! Львы! — восторгался картуз, только что пришедший с плаца.
— Петя, ты хоть один билетик на Ободьева! — упрашивала молоденькая дама брюнета в цилиндре.
— Отстань! — оттолкнул он её локтём, отсчитывая деньги.
— Будет дело! — радовался отставной чиновник, вытирая вспотевшее в душной зале лицо.
— Братцы, и кто же у меня три рубля упёр?! — заорал кто-то.
— Тише! — крикнул городовой.
И весь этот шум покрывали собой стук штамповальной машинки и голоса выдающих билеты.
— Один второй, три третьих! — раздавалось из будки.
‘Стук, стук, стук, стук!’ — слышались сухие удары машинки, и опять из будки кричали:
— Два третьих, один четвёртый!..
— Да идёмте же! — молила Женя, дрожа от волнения, но Пролётов уныло пожал плечами.
— Не пробраться нам с вами!
Публика действительно столпилась у дверей и заслонила выход. Пройти было невозможно.
Женя чуть не заплакала, но тут же улыбнулась и успокоилась, когда Пролётов сказал:
— И чего смотреть! Ведь они выйдут в круг. Всё равно!..
— Ну, пусть по-вашему! — сказала Женя.
Они легко прошли в толпе и вернулись в амфитеатр.
По открытой площадке, выходившей на беговой круг, ходило несколько человек, горячо разговаривая и жестикулируя. Вверху, на скамейках, сидели две барыни, постукивая от холода ногами. Из залы позади мест неслись голоса, смешанный гул и стук машинки.
Женя с Пролётовым подошли к барьеру против столба, от которого начнётся бег, и стали ждать.
Мало-помалу стала собираться публика.
Зрители входили в амфитеатр друг за другом с довольными лицами. Каждый рассчитывал выигрыш.
— Только, пожалуй, грошовая выдача будет! — говорил молодой кадет студенту, подходя к барьеру.
— Как знать! — пожал тот плечами.
— Помилуй! Все или на Голышева, или на Горланова…
— Теперь так скажу: если Ободьев возьмёт — разбогатею вдруг! — с хохотом сказал рыжий купец, подходя к кучке купцов в широких шубах.
— Ты уж тогда нам одолжи по сотняге, а то прогорим! — встретили его смехом…
— А много взял?
— На 60 рублей.
— Ты на кого взял, Коля? — спросила Женя, увидев подходящего брата.
— Для себя — на Голышева, ему — на Горланова! — кивнул он на Пролётова и протянул ему два билета: — получить с тебя 20 руб.?
— Получи! — весело ответил Пролётов, вынимая деньги: — много берут?
— Поровну, — пожал он плечами: — что-то вдруг на Вахромеева брать стали!
— Ерунда! — усмехнулся Пролётов.
Звякнул звонок. Все вздрогнули. Женя потянула Пролётова за руку.
— Сейчас начнётся!..
Публика хлынула к барьеру, и в один момент у него образовалась сплошная стена взволнованных зрителей.
— Господи, как сдавили! — прошептала Женя: — которые пойдут? — спросила она увидев, что мужик влез на столб и поставил бегущих в первом заезде троек, так как на беговом круге враз идти могут только две тройки.
Пролётов справился с афишею.
— Ну, это не наши! 2 и 4, Ободьев и Вахрамеев, — сказал он.
— Ишь ты, нарочно подобрали! — крикнул кто-то.
Ударил второй звонок. Публика встрепенулась. Подле амфитеатра распахнулись настежь ворота и, тихо перезванивая, друг за другом выехали две разряженных тройки.
— Ободьев, не робей!
— Выручи, Вахрамеюшка! — раздались возгласы.
Ямщики выглянули на толпу, поправили свои поярковые шляпы с павлиньим пером и забрали в руки вожжи.
Тройки были одна лучше другой. Украшенные модными бляхами, горящими на солнце, увешанные бубенцами со звонким колокольчиком под дугою коренного, они со звоном помчались каждая к своему месту. Коренники грузно бежали, глухо стуча тяжёлыми копытами, пристяжные извивались кольцом и вскидывали ногами. Тройки подъехали, каждая к своей мете, и стали.
Женя смотрела через головы ближайших лошадей и видела по прямой линии головы лошадей от другой тройки.
В сани быстро вошли по два человека с кнутами в руках и стали за спинами ямщиков, которые оправлялись и подбирали вожжи.
На миг всё замерло.
Пролётов торопливо вынул часы и прошептал:
— Крикните, когда начнут.
Звонок ударил.
— Раз! — крикнула Женя и вся обратилась в зрение.
Публика загудела и смолкла. Кони вдруг рванулись и помчались бешеным галопом, взрывая снег.
Стоявшие позади кучера-конюхи беспрерывно били пристяжных кнутами, и те, казалось, хотели вырваться из постромок.
— Ободьев, торопись!.. Вахромей, выручай!.. беи их! Бей! — раздавались возгласы и, казалось, ещё увеличивали энергию почти взбесившихся лошадей.
Они обскакали два круга и остановились взмыленные, дрожащие…
Кучера бросили вожжи…
— Не годится! — насмешливо сказал кадет.
— Что у тебя, во сколько? — торопливо прошептал брат Жени, наклоняясь к Пролётову.
Тот поднял улыбающееся лицо.
— Шесть, двенадцать! я говорил!..
— Ах, как это интересно! — воскликнула Женя.
— Подожди, вот сейчас будет! — сказал брат.
— Во сколько пришли? — подбежал к Пролётову студент.
— Шесть, двенадцать!..
— Ах, грустно воскликнул студент: — опять проиграл. Те ведь скорее придут? а? скорее?..
Его лицо побледнело, он смотрел на Пролётова, и ему хотелось, чтобы Пролётов успокоил его, но тот сказал:
— Понятно, они в пять тридцать придут…
Студент опустил голову и отошёл.
Звонок зазвенел. Публика всколыхнулась.
— Ну, теперь будет потеха! — сказал кто-то.
— Глянь-ко, глянь, звери какие, а?..
— Смотри, ишь ледащие! Вот-те и Голышев!
— Ничего, братец, степные! — раздавались голоса.
Из ворот выехали на круг тройки Горланова и Голышева.
Они представляли собой полные противоположности. Разубранная тройка Горланова, запряжённая в роскошные лакированные сани, звеня и сверкая, быстро пролетела к назначенному месту. Кони-богатыри, тёмные, как ночь, с раздувающимися кровавыми ноздрями, казалось, играя, пролетели молнией. Коренной прошёл лёгкою рысью, и пристяжные нехотя проскакали, выгибая шеи.
— Господи! А как пойдёт под кнутом, что будет?! — воскликнул, захлёбываясь от восторга, купец с красным носом и бородою клином.
— Не выдадут, соколы! — с нежной любовью подхватил его сосед.
Женя замерла от волнения, не сводя глаз с тройки Голышева.
Она представляла совершенный контраст горлановской.
Запряжённые в простые некрашеные розвальни с брошенною в них рогожею, ни украшенные ни бляхами, ни бубенцами, мохнатые, маленькие лошадки с поджарыми боками, тонкими ногами, казалось, с трудом везли сани: так уныло, понуро выехали они на круг. Ямщик, стоя в санях на коленях, подёргал вожжами, и лошади ленивой трусцой пришли к своему месту.
Женя была в восторге. Она дёргала за руку Пролётова, обращалась к брату и говорила:
— Ах, как хорошо! Это он возьмёт, непременно он! Помните, у Мея ‘На бегах’ — тоже… бросил шапку, вернулся за нею и выиграл! Ах, как славно!
Пролётов слушал её с саркастической улыбкой (он поставил на Горланова), а брат с восторгом поддержал её:
— Я же не даром поставил. Послушай, что говорят. Ведь у него — степные… черти!..
В сани Горланова вошли два конюха, с кнутами, к Голышеву никто не подходил.
Толпа замерла. Звонок ударил и тройки вдруг сорвались с места.
Горлановский ямщик встряхнул вожжами, конюхи вскрикнули и опустили свои кнуты, лошади взвились на дыбы и во всю силу ринулись вперёд бешеным скачем, гремя, звеня и сверкая своей сбруей.
Голышевский ямщик приподнялся, взмахнул плетью, гикнул, и его заморенные кони вдруг ожили. Они без скачки сошли с места, но с первого момента казались уже идущими давно. Они плотно прижались друг к другу, нагнули головы, вытянулись в струну и летели, заметая снег, словно снежный вихрь, без звона, без шума, с непостижимой быстротой.
Публика застыла в ожидании. Кончались первые полукруги.
— Раз! — и головы троек пересекли друг друга в одно и то же время.
— Важно идут!
— В голову!
— Горланов, жарь! — послышалось в толпе.
— Го-го-го!
— Эй, вы! — вскрикивали ямщики, и тройки летели, звеня и сверкая, как сказочные, скакали горлановские кони-богатыри, глухо гремя крепкими ногами, дружно мчалась голышевская тройка, приближаясь вновь к столбам.
— Раз! — мелькнули её головы.
— Два! — спустя немного промелькнула горлановская тройка.
— Горланов, бей, жги! Отстал!..
— Голышев, молодец, выручи!..
— Го-го-го!
— Жги!..
— Эй, вы, соколы! — смутным гулом гудела толпа.
Женя бледнела и краснела.
— Он, он возьмёт! Голышев! Ай, опять.
— Раз, раз! — тройки прошли мимо столбов в одно время.
— Раз!
— Два!! — тройка Горланова прошла первой.
— Голышев, ударь, ударь!
Тройки летели последний круг. Топа стонала.
— Голышев! Горланов!
— Держи ближе к борту!
— Бей правую, правую бей!
Этому ямщиков учить не было нужды. Горлановские конюхи сыпали несчётные удары на пристяжных и те рвали, извиваясь, как змеи.
Голышевский ямщик, стоя на коленах в санях и держа в левой руке вожжи, нещадно махал своей тяжёлой плетью.
Вдруг его тройка дрогнула и отстала. Правая пристяжная пошла, словно утомившись, с прискоком.
— Раз! — мелькнула тройка Горланова и, спустя немного, прошли Голышева кони.
— Бей правую! Правую бей!..
— Горланов, прибавь!
— Вот-те и степные!
— Я говорил — Горланова! — с торжеством сказал Пролётов.
— Ах, нет! Голышев должен взять, — почти со слезами сказала Женя. — Смотрите, смотрите!
Оставалось полкруга.
Голышевский ямщик бросил вожжи и в каком-то беспамятстве бил правую пристяжную.
Она дрожала, тянулась и, крепко прижавшись к кореннику, летела стрелою.
Кони оправились. Видно было глазом, как Голышев опережал Горланова. Публика обезумела. Некоторые влезли на барьер, некоторые перепрыгнули через него и, не помня себя, кричали:
— Горланов, наддай!..
— Голышев, браво!..
— Ещё, ещё!
Поставившие за Горланова ругались, за Голышева — прыгали и глупо смеялись.
— Я говорила, говорила! — кричала Женя.
— Что, братец? — вскрикивал её брат побледневшему Пролётову.
— Подожди!
Оставалось четверть круга… меньше, меньше… Голышевский ямщик наносил последние удары.
— Раз-з!..
Ударил звонок, и беговой круг огласился криками восторга: голышевская тройка взяла…
— Что?! — с восторгом и торжеством вскрикнула Женя: — о, славные коники!
— Как мчались! — прибавил её брат.
— Что там? — с недоумением сказал Пролётов, смотря на противоположную сторону.
Все устремили туда свои взгляды.
На другой стороне, где остановилась тройка Голышева, толпился народ, слышались возгласы, и ямщик с конюхами распрягали тройку.
— Ногу сломала! — пронеслось в толпе.
— Кто сломал, когда? — обернулась Женя с побледневшим лицом.
Рыжий купец, запахиваясь в шубу, сказал:
— Болтают, барышня, будто у Голышева правая пристяжная ногу сломала!
— Ведут! — крикнул кто-то.
Женя поспешно обернулась опять к кругу. По широкой беговой дорожке два конюха под уздцы вели лошадь. Она падала на заднюю правую ногу.
Женя взглянула и похолодела от ужаса. Всё копыто, изорванное, окровавленное, было сворочено на сторону, и лошадь ступала обнажившейся костью, каждый раз оставляя на белом снегу кровавое пятно.
Её умные карие глаза глядели кротко и задумчиво, она дышала тяжело и прерывисто.
Конюхи вели её к воротам, торопя свести её с круга.
Кругом раздавались голоса.
— Нет-с, каково! на сломанной ноге полукруг прошла.
— Да ведь вскачь! — воскликнул кто-то с восторгом.
— Это она сломала, когда тройка дрогнула вдруг…
— Что, хорошо, Женя? — с восторгом воскликнул её брат: — со сломанной ногой пришла!
— Да, будет выдача! — завистливо сказал Пролётов.
Женя с ужасом посмотрела на них. ‘Как им всё равно!’ — мелькнуло у неё: — ‘один рад выигрышу, другой злится’…
— Гадкие вы! — вдруг сказала она со слезами в голосе: — гадкие, гадкие! вам всё равно…
— Женя, что с тобою?
— Я домой хочу, домой, домой!
— Ты проводи её, а мне ещё получить надо! — сказал брат Пролётову.
Пролётов повёл Женю, недоумевая, чего так взволновалась она, а Женя шла бледная, холодная от ужаса, и ей всё представлялась бедная лошадь, которая, со сломанной ногой, под ударами кнута, проскакала полверсты ради каких-то подлых страстишек праздной толпы.
Источник текста: А. Е. Зарин. I. Ложный след: роман. II. Благородный спорт: рассказ. СПб., 1896 (Ежемесячное приложение иллюстрированного журнала ‘Родина’: Собрание повестей и рассказов. 1896, No 9 (сентябрь)..
Исходник здесь: http://doxie-do.livejournal.com/