Благородный бднякъ, или счастіе трудолюбивыхъ.
Благородный бднякъ, или счастіе трудолюбивыхъ.
(Истинное приключеніе.)
‘Сверная Пчела’, No 48,1826
Благородный бедняк, или счастие трудолюбивых, Булгарин Фаддей Венедиктович, Год: 1826
Время на прочтение: 5 минут(ы)
Въ одинъ теплый весенній день, прогуливаясь съ другомъ моимъ по великолпной набережной Невы, мы захотли привтствовать пышную рку на собственной ея стихіи. На пристани у Эрмитажа было нсколько яликовъ, и лишь только мы изъявили свое желаніе прогуляться, удалые гребцы встрепенулись и замахали веслами, какъ водяныя птицы своими крыльями. Только одинъ гребецъ не шевелился въ своей лодк, онъ сидлъ спокойно на скамь, улыбался, смотря на заботливость своихъ товарищей, и когда взоры наши встртились, снялъ шляпу и вжливо поклонился. При первомъ знакомств съ людьми, я вообще руководствуюсь первымъ впечатлніемъ физіономіи незнакомца, и его пріемами, терпть не могу этихъ сахарныхъ человчковъ, навязывающихся всякому встрчному съ дружбою и услугами, низкопоклонныхъ, сладкорчивыхъ, обольстительныхъ съ перваго взгляда: благородная простота одна только привлекаетъ и очаровываетъ меня, иногда даже слишкомъ много. Напротивъ того, излишняя гибкость характера, прельстительная вжливость, изъясняющаяся всегда и со всми одинакимъ образомъ, и всемірное предложеніе услугъ кажутся мн лакомъ, которымъ покрываются старые экипажи.
— Вотъ почему я предпочелъ лодку скромнаго гребца, и потащилъ за собою друга моего, который, въ то время, какъ я выбиралъ яликъ, глядлъ въ задумчивости на небо, подобно мореплавателю, восхищающемуся издали родимымъ берегомъ.
Вообразите наше удивленіе, когда мы увидли, что нашъ гребецъ, принявшись за весла, уперся въ противолежащую скамью колнами, къ которымъ подвязаны были деревянные желобы, устланные войлокомъ. Видъ человка, который заживо схоронила’)же въ землю часть земнаго своего бытія, произвелъ въ насъ горестное ощущеніе!— ‘Ты недавно ропталъ на судьбу,’ сказалъ мн другъ мой: ‘вспомни теперь притчу Восточнаго мудреца, Локмапа, о человк, который, будучи въ отчаяніи отъ того, что не имлъ обуви, раскаялся въ своемъ заблужденія, увидвъ человка безъ ногъ. Ты имешь передъ глазами живой примръ терпнія и даже утшенія въ несчастій: лице этого человка показываетъ, что онъ не почитаетъ себя несчастнымъ.’ — ‘Кто знаетъ, любезный другъ,’ отвчалъ я: ‘можетъ быть, онъ слишкомъ чувствуетъ свое положеніе, поговоримъ съ нимъ.’ — Надобно было начать съ чего нибудь, и я сказалъ: ‘Бда безъ ногъ, дружокъ!’ — ‘Полъ-бды, ваше благородіе!’ отвчалъ гребецъ, ‘были бы руки, да голова на плечахъ — то еще можно работать.’ — ‘Вотъ этотъ человкъ знаетъ настоящее употребленіе своихъ членовъ,’ сказалъ я моему другу: ‘а сколько есть на свт головъ, которыя, кажется, живутъ только для шляпы и прически! Сколько на свт здоровыхъ ногъ, которыя не знаютъ другой работы, кром шарканья! Сколько рукъ, которыя движутся единственно для привтствій и поднимаются только для уловленія мыльныхъ пузырей, пускаемыхъ насмшливою фортуною!’ — ‘Изъ какого ты званія, и но какому случаю лишился ногъ?’ спросилъ другъ мой. ‘Я изъ солдатскихъ дтей, ваше благородіе, служилъ бъ карабинерномъ полку, и потерялъ ноги отъ болзни, десять лтъ тому назадъ. Богу угодно было сохранить меня для моихъ дтокъ, и онъ послалъ мн Доктора Буша: ему я обязанъ жизнью и здоровьемъ.’ — ‘И такъ у тебя есть семейство?’ — ‘жена и четверо дтей.’ — ‘Большая тяжесть для бднаго колки!’ сказалъ я невольно.— ‘Утха, а не тяжесть, ваше благородіе,’ отвчалъ гребецъ: ‘Вотъ тамъ!’ продолжалъ онъ съ улыбкою, указавъ пальцемъ на Петербургскую сторону: ‘вотъ тамъ ждетъ меня добрая моя хозяйка съ дтками. По закат солнца, они встртитъ меня на берегу, помогутъ мн вылзть изъ ялика, снесутъ домой весла и багоръ, и посадятъ за столъ, который никогда не бывалъ безъ хлба соли, по милости Бога, Государя и добрыхъ людей.— Мн гршно жаловаться: вс мы сыты, одты и живемъ весело, припваючи. Когда бъ вы, ваше благородіе, посмотрли въ праздникъ, у обдни, на семейство безногаго бдняка, то подумали бы, что оно какого нибудь цеховаго или посадскаго: у меня сердце прыгаетъ, когда я только вспомню объ этомъ!— Нтъ, ваше благородіе, семья радость, а не тягость!’ При сихъ словахъ, гребецъ сильне уперся въ весла, и слезы блеснули въ его глазахъ, сверкающихъ удовольствіемъ. ‘Много ли ты начтешь здоровыхъ и тучныхъ богачей,’ сказалъ мн другъ мой: ‘которые бы съ такимъ восторгомъ помышляли о семейственномъ счастіи? Много ли найдешь людей, облагодтельствованныхъ судьбою, которые бы столь довольны были своею участью? Много ли знаешь людей, снискивающихъ различными способами свое пропитаніе, которые бы не старались возбуждать наше состраданіе или вниманіе своею нуждою и тяжкими трудами, по напротивъ того успокаивали сердце картиною довольства и счастіи?— Другъ мой! я уважаю нашего гребца, и увренъ, что его положеніе въ нравственномъ отношеніи, возбудило бы зависть во многихъ, которыхъ участь кажется имъ завидною по наружности!’ — ‘Согласенъ во многомъ,’ отвчалъ я: ‘но одно слово въ его повствованіи омрачило мое воображеніе и легло, какъ камень, на сердце. Онъ упомянулъ о милости добрыхъ людей, не значитъ ли это подаяніе, а это средство въ жизни есть самое тягостное для души благородной.’ — Другъ мой, не отвчая мн, обратился къ гребцу. ‘Счастливъ ты, пріятель, что въ твоемъ положенія, ты не дошелъ до того, чтобы просишь милостыни, подобно другимъ несчастнымъ колкамъ.’ — ‘Милостыни! ‘ воскликнулъ гребецъ, какъ бы вскочивъ отъ сна: ‘Нтъ, ваше благородіе, у меня не поднялась бы рука для милостыни,’ сказалъ онъ, наморщивъ лобъ: ‘Только трудовой кусокъ сладокъ. По мн солдатская душа, ваше благородіе. Спина, которая была подъ царскимъ ранцемъ, не легко согнется предъ прихожими, и руьш, въ которыхъ было ружье, не протянутся для подаянія. Государь, дай Богъ Ему вчную память и царство небесное, Батюшка нашъ Александръ Павловичъ, пожаловалъ мн пансіонъ, сто двадцать рублей въ годъ, за врную ною службу, мн было бы стыдно глядть на блый свтъ, когда бъ я, посл этого, просилъ милостыню! Служба научила меня сапожному мастерству, и я зимою обуваю все сосдство, не имя самъ нужды въ сапогахъ.’ — При сихъ словахъ онъ улыбнулся и, казалось, позабылъ первое непріятное впечатлніе.— ‘Придетъ лто, и я, на яликъ!— Перевожу, катаю веселый народъ, самъ веселюсь и зарабатываю деньги. Жена занимается мытьемъ, шитьемъ, стряпаньемъ, и слава Богу, мы всхъ довольны!’ — ‘Но почему же ты упомянулъ о благодарности добрымъ людямъ за ихъ милость къ теб?’ — ‘Какъ же не быть благодарнымъ, ваше благородіе, когда они любятъ и жалуютъ меня, Вотъ и вы, незваные, но милости своей, сли ко мн въ лодку, да еще и такіе ласковые. Такихъ господъ встрчается много, благодаря Богу. Зимою, я также заваленъ работой — и все по милости добрыхъ людей. Даже за пристань откупщикъ не беретъ съ меня денегъ, уважая мое увчье. Вотъ видите, ваше благородіе, что добрые люди ко мн милостивы: они даютъ мн работу, а мн только этого и надобно!’
Посл этого, я замолчалъ и погрузился въ размышленія. Мысль моя обратилась въ шумъ большаго свта, и при взгляд на моего честнаго гребца, какъ мн показались ничтожны эти неугомонные хлопотуны, которые, для удовлетворенія своего корыстолюбія, всю жизнь ползаютъ, прыгаютъ и ныряютъ, чтобы только добраться до чужихъ кармановъ! Какъ мелки представились мн эти пустоголовые питомцы роскоши, которые угнетаютъ бдныхъ и вязнутъ въ долгахъ, чтобъ раздлять съ обезьянами и попугаями право, обращать на себя вниманіе любопытныхъ новостью и пестротою! Какъ жалки казались мн эти честолюбцы, которые, подъ видомъ общаго блага, не заслугами, а пронырствомъ добиваются почестей и низвергаютъ въ пропасть неопытныя жертвы!— Если бъ эти люди знали удовольствіе труда, который сдружаетъ насъ съ единственною зрячею спутницею жизни, чистою совстью, и водворяетъ въ душ утшительное чувство собственнаго достоинства, тогда бъ они познали цну истинныхъ наслажденіи, порождаемыхъ трудомъ: тихое спокойное отдохновеніе въ ндрахъ осчастливленнаго семейства, или на лон дружбы, наслажденіе, неизвстное людямъ, увлеченнымъ порывами бурныхъ страстей, возжигаемыхъ бездйствіемъ и роскошью. Я бы желалъ, чтобы недовольные въ довольствіи, праздполюбивые въ недостатк, пришли поучиться мудрости у моего гребца, и увренъ, что они перестали бы жаловаться на судьбу.
Яликъ причалилъ къ берегу, и мы, прощаясь съ почтеннымъ гребцомъ, отдали ему, что имли при себ изъ мелкаго серебра. Онъ посмотрлъ на насъ пристально, и не хотлъ дотронуться до денегъ. ‘Этого будетъ много’ — сказалъ онъ, потупивъ глаза, полагая, что мы посл этихъ словъ уменьшимъ плату.— ‘Мы не торговались съ тобою,’ сказалъ мой другъ: ‘и ты не имешь права принуждать насъ платишь, сколько теб модно.’ — ‘Понимаю,’ отвчалъ гребецъ, улыбаясь, ‘вы по сердцу цните мою работу, благодарю васъ покорно именемъ моихъ малютокъ, я на праздникъ подарю имъ отъ васъ гостинецъ. Желаю всякаго благополучіи!’ Яликъ отчалилъ, и мы пошли къ своей работ веселе обыкновеннаго, помышляя о счастіи трудолюбивыхъ. . Б.