Благоразумие нужнее всех других свойств разума, и действия его необходимы в ежедневных случаях жизни, а природа дает человеку без великого труда все необходимое. Благоразумие не требует отменной прозорливости, великого глубокомыслия, и само собою рождается в душе тихой, спокойной, не знакомой с пламенными чувствами, с восторгами страстей и героическими намерениями.
Благоразумие действует на жизнь так, как правила на творение искусства, оно делает человека осторожным, но не может возвысить духа, предупреждает вред, но не дает существенных выгод, избегает ошибок, но не ведет человека ко славе, истребляя смелость, которая иногда бывает гибельна, но без которой нельзя заслужить удивления и хвалы громкой. Правило сказывает, что дурно, но не может сообщить красоты: так и благоразумие делает жизнь, только безопасною, а не счастливою. Гений, трудясь для бессмертия, разрывает узы правил, а герой славится, забывая осторожность благоразумия.
Мы не знаем никого благоразумнее соседа нашего, Оронта, который прожил век свой смирно и тихо, единственно от того, что следовал двум немудреным правилам, и всегда дивился, как могут люди ссориться, браниться, шуметь и плакать в свете!
Оронт твердит более всего: выбирай, что верно! и хотя любит деньги, но думает, что бережливость выгоднее всякой промышленности. Напрасно говорят ему о способах много выиграть и разбогатеть: он не мыслит о будущем, а занимается только настоящим, говоря: ‘синица в руках лучше журавля в небе!’ Имеет небольшое поле, обрабатывает его по-старому и не хочет слышать о новых методах земледелия, рассуждая, что деды наши были не глупее нас, и знали, как пахать землю, что для всякого нового заведения надобно издержать деньги, а польза еще впереди, что истинный мудрец держится верного, и не даст ни копейки за неизвестное.
Другое Оронтово правило есть: думай только о своих делах. В политике он не берет ничьей стороны, и говорит об английском парламенте так холодно, как о совете китайского императора. Когда сказывают ему о страшном злоупотреблении, о великой несправедливости, он утешается надеждою, что это выдумка. Когда якобинцы волнуют народ, или министры играют народом, Оронт думает, что всякому вольно поступать, как ему лучше кажется. Во время выборов он имеет полную доверенность к согражданам, и говорит, что все кандидаты хорошие люди, и что он не смеет одного предпочесть другому.
Когда соседи ссорятся, Оронт остается хладнокровным зрителем. Его называют честным, за то, что он никого не обманывает — а мудрым за то, что никогда не ошибается. Редкие не исполнили бы его приговора, он мог бы прекратить множество тяжебных дел, мог бы помирить многих неприятелей — но Оронт никак не хочет мешаться в чужие дела, чтобы, оправдывая одного, не обвинить другого.
Видя, как один сосед хозяйствует, как другой мотает, Оронт молчит, не хвалит первого, не осуждает последнего, не льстит богатому, ибо он может обеднеть, боится оскорбить бедного, ибо он может разжиться. Предвидение его в самом деле имеет наружность добродетели, кому нет нужды в нем, тот хвалит его вежливость и добросердечие. Но кто требует у него помощи, того уверяет Оронт, что он роздал все свои деньги и крайне жалеет, а когда уйдет проситель, Оронт говорит домашним: ‘я всегда любил его как душу, а не даю ему денег для того, чтобы после не требовать их назад и не побраниться с добрым человеком’. — Семейственные беспорядки никогда не бывают ему известны. Слыша, что такая то девица вышла замуж за лакея, он в изумлении поднимает вверх руки и говорит, что она всегда казалась ему скромною и благонравною. Когда супруги, быв долгое время примером несогласия и разврата для целого города или всей провинции, наконец разводились, тогда Оронт клялся и божился, что ему и на мысль не приходил сей случай, и что он всегда считал их примером супружеского согласия.
Когда сосед потребует у него совета, Оронт не даст ни худого, ни доброго, для того, что все подвержено неизвестности и что он боится ошибки. Оронт берет его за руку с ласковым видом, говорит, что рад душою служить ему как самому себе, и советует — быть осторожным, не торопиться, все обдумать, но и не медлить излишне, что у мудрого два уха, а один язык, что скромность всегда полезна, что он мог бы дать ему разные советы, но что всякий в своем деле есть лучший судья. Таким складным пустословием многие бывают довольны, идут домой ни с чем, но удивляются глубокой мудрости соседа, который по крайней мере не оспаривает их мнения.
Благоразумный Оронт всегда закусит язык, когда начнут говорить о характере людей, не хвалит добродетели и не бранит пороков, заметив однажды навсегда, что дети Адамовы крайне сердятся за брань и редко бывают довольны, когда других хвалят. С самых молодых лет он затвердил некоторые фразы, и при всяком случае употребляет их без дальнейшего разбора. Если надобно сказать мнение о состоянии человека, то Оронт полагает, что все, слава Богу! награждены избытком и не знают нужды. Хотя он не превозносит с жаром ничьей мудрости, однако по возможности держится всегда умных людей. Всякий мужчина есть для него преизрядный человек, всякая женщина достойна почтения.
Таким образом сосед наш крадется потихоньку сквозь шумные толпы людей в свете, и не ступит шага без того, чтобы не осмотреться вокруг себя, не зная ни любви, ни вражды, ни услуг, ни обид, не старался никогда разбогатеть, от страха обеднеть, не искал никогда друзей, чтобы не нажить после неприятелей.
——
Благоразумный человек: (Из Univ[ersal] Chronicle) / [Пер. Н.М.Карамзина] // Вестн. Европы. — 1802. — Ч.4, N 14. — С.132-137.