Битва бабочек, Зудерман Герман, Год: 1894 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 59 минут(ы)

Скачать в PDF

Скачать в FB2

Герман Зудерман

Битва бабочек

(Die Schmetterlingsschlacht)

Комедия в 4-х действиях

Перевод Ивана Владимирова (1896)

Действующие лица:

ФРАУ ХЕРГЕНТХЕЙМ, вдова податного испектора.

ЭЛЬЗА ШМИДТ

ЛАУРА ее дочери.

РОЗИ

ВИЛЬГЕЛЬМ ФОГЕЛЬ, аптекарский ученик, ее племянник.

ВИНКЕЛЬМАН.

МАКС, его сын.

РИХАРД КЕССЛЕР, коммивояжер, служащий у Винкельмана.

Д-Р КОСИНСКИЙ, учитель.

КОНТОРЩИК.

Действие происходит в Берлине, в наше время, между первым действием и следующими проходит три месяца.

Действие первое

У фрау Хергентхейм. Задняя комната квартиры. В глубине: налево широкая дверь в парадные комнаты, направо — входная дверь. На первом плане: направо — окно, налево — дверь в спальню. Старомодная, скромная обстановка. На левой стороне диван, стол, кресла. На правой, перед окном — большой простой стол для рисования, за ним зеркало. Между дверями, узадней стены, стеклянный шкаф с посудой. На сцене ФРАУ ХЕРГЕНТХЕЙМ и ЛАУРА.

ФРАУ ХЕРГЕНТХЕЙМ. (шьет у окна). Ну, Лаура, работай, работай.

ЛАУРА (потягиваясь). Ах, мамочка, мне такая лень.

ФРАУ ХЕРГЕНТХЕЙМ. Мало ли что! Нужно дорожить каждой минутой, если не хочешь умереть с голоду, и так уж мы не сводим концов с концами.

ЛАУРА (зевая). В таком случае, не все ли равно.

ФРАУ ХЕРГЕНТХЕЙМ. Нет, не все равно. Ваши весенние платья опять каких денег стоили!

ЛАУРА. Но ведь нам еще не платить теперь за них.

ФРАУ ХЕРГЕНТХЕЙМ. Нет, слава Богу, он согласился подождать до будущего года. Авось, говорит, какая-нибудь из ваших дочерей за это время сделает хорошую партию. Дай-то Бог!

ЛАУРА. Я бы с удовольствием пошла замуж. Я хочу за графа.

ФРАУ ХЕРГЕНТХЕЙМ. Вот глупости!

ЛАУРА. Почему же глупости, мамочка Ведь я же такая красивая.

ФРАУ ХЕРГЕНТХЕЙМ. Да, ты красива — это правда, но не следует говорить этого. Это нескромно.

ЛАУРА. За меня нечего бояться, мамочка. Ведь я не такая, как Эльза. Та всегда как-то так — бац! — и влюбилась. Впрочем, она молодая вдовушка — ей это можно.

ФРАУ ХЕРГЕНТХЕЙМ. Можно? Кто это тебе сказал? Это одинаково непозволительно — как вдове, так и молодой девушке.

ЛАУРА. Ну-у… а Рози?

ФРАУ ХЕРГЕНТХЕЙМ (переходя на диван). Ах, Рози, — она еще совсем ребенок! Она пока ни о чем и не думает, кроме своих бабочек. Однако работай, работай!

ЛАУРА. Рози опять нарисовала нам каких-то трудных бабочек. Ну что бы ей делать рисунки полегче! (Пауза.) Мамочка, как ты думаешь, Рози будет хорошенькая?

ФРАУ ХЕРГЕНТХЕЙМ. Этого пока еще нельзя сказать… вот вы обе тоже стали хорошеть только на восемнадцатом году.

ЛАУРА (рисуя). Ей-то хорошо. Господин Кесслер сказал, что если она не найдет себе мужа, то может сделаться художницей.

ФРАУ ХЕРГЕНТХЕЙМ. Конечно, да ведь учиться для этого нужно.

ЛАУРА. Ну, до того времени одна из нас наверно сделает хорошую партию. И тогда мы пригласим ей самых дорогих учителей.

ФРАУ ХЕРГЕНТХЕЙМ (вздыхая). Да, вот Грета Бауман. По красоте ей далеко до вас, а выходит же замуж… и за очень порядочного человека… с хорошим положением. Теперь он дает уроки сыновьям одного аристократа. Какие связи!

ЛАУРА. Если бы я была на месте Греты Бауман, я бы преспокойно сплавила этого учителя и женила бы на себе самого графа.

ФРАУ ХЕРГЕНТХЕЙМ. Ну, еще бы!

ЛАУРА. Правда, граф — вдовец, а посмотреть на него, так он еще красивый мужчина. Мне тоже, конечно, было бы приятнее выйти за молодого графа…

ФРАУ ХЕРГЕЙНТХЕЙМ. Ну, довольно, расписывай-ка лучше свои веера.

ЛАУРА. Хорошо. Пока буду расписывать веера. (Пауза.) На студенческом балу один господин сказал мне: ‘Если бы вы знали, сударыня, чего стоит у вас эта линия!’ При этом он показал вот тут. (Проводит указательным пальцем по лбу и носу.)

ФРАУ ХЕРГЕНТХЕЙМ. Но он ведь не дотронулся до тебя?

ЛАУРА. Дотро… Да разве я позволю?

ФРАУ ХЕРГЕНТХЕЙМ. Ах, уж эти мне студенческие балы! Скольких ночей они стоили! Хорошо еще, что вы там действительно произвели фурор! А вы его произвели — кто же лучше матери может это заметить!

ЛАУРА зевает.

Но все это ни к чему не приводит, пока я не могу пригласить бывать у нас всех этих господ, которые танцуют с вами, не в состоянии сделать вечера с ужином, ананасами, официантами… Мы не можем держать даже горничной. Хорошо еще, что аптека, где служит Вильгельм, так близко от нас… А то он не мог бы забегать к нам и делать за вас всю черную работу. Посмотрела бы я тогда, на что стали бы похожи ваши руки!

ЛАУРА (рассматривая свои руки на свет). У Эльзы тоже очень красивые руки. Но мои гораздо лучше, правда, мамочка?

ФРАУ ХЕРГЕНТХЕЙМ. Вот наши комнаты уж более месяца стоят без жильцов. Красота ваша пока приносит одно только несчастие. Этот Кесслер хоть и не Бог знает кто, а все же платил аккуратно, надо сознаться… И всегда почти полгода в разъездах. Такого жильца больше и не найдешь. Пришла же ему фантазия влюбиться в Эльзу… Что ты на это скажешь?

ЛАУРА. Да что же мне говорить, мамочка?

ФРАУ ХЕРГЕНТХЕЙМ. У вас всегда секреты. Ну разве я могу отдать дочь за какого-то приказчика, без гроша денег. Просто наглость какая-то с его стороны…

Звонок.

Поди-ка, тихонечко посмотри в замочную скважину.

ЛАУРА. А если это кто-нибудь со счетом?

ФРАУ ХЕРГЕНТХЕЙМ. Вот поэтому-то и посмотри.

ЛАУРА (сообразив). Ах, да! (Уходит на цыпочках.)

ФРАУ ХЕРГЕНТХЕЙМ прислушивается.
ЛАУРА возвращается, за ней КЕССЛЕР.

(Растерянно.) Мамочка, знаешь, это господин Кесслер.

ФРАУ ХЕРГЕНТХЕЙМ (вставая, строго). Господин Кесслер!

КЕССЛЕР (развязно). Я не мог себе отказать в удовольствии справиться еще раз перед моим отъездом на юг о здоровье моих милых хозяев, хотя я и рисковал…

ФРАУ ХЕРГЕНТХЕЙМ. Лаура, оставь нас одних. (Садится.)

ЛАУРА собирает краски и рисовальную доску.

КЕССЛЕР (заглядывая ей через плечо). Ага, новая битва бабочек. Прелесть, прелесть! И откуда только берется у фрейлейн Рози столько фантазии. Все то же самое, а всегда что-нибудь новенькое.

ЛАУРА (тихо). У, противный!

КЕССЛЕР (тихо). Эльза дома?

ЛАУРА (тихо). Подождите! (Громко, официально.) Прощайте, господин Кесслер! (Уходит.)

ФРАУ ХЕРГЕНТХЕЙМ. Господин Кесслер, я не приглашаю вас садиться.

КЕССЛЕР. Пожалуйста, не беспокойтесь, сударыня. (Садится.)

ФРАУ ХЕРГЕНТХЕЙМ. Господин Кесслер, вы прожили два года у вдовы чиновника…

КЕССЛЕР. Прибавьте, сударыня, — у вдовы важного чиновника.

ФРАУ ХЕРГЕНТХЕЙМ. Вот именно. Я сама принадлежу к одной из лучших фамилий. Я ведь вам уже рассказывала, что дядя мой был советником консистории?

КЕССЛЕР. О да, рассказывали, и не раз.

ФРАУ ХЕРГЕНТХЕЙМ. После смерти мужа я решила поддерживать свой дом на прежней высоте и моим дочерям дала такое воспитание, что они могут рассчитывать на лучшие партии. И на все это у меня была только моя вдовья пенсия в шестьсот сорок марок в год. Всевышний внял моим молитвам: как вы знаете, дочери мои красивы, скромны и образованны. А Эльза может даже быть и остроумной, — многие мужчины это любят.

КЕССЛЕР. А многие и не любят.

ФРАУ ХЕРГЕНТХЕЙМ. А таким должны нравиться мои другие дочери. И не случись этого страшного несчастья при первом замужестве Эльзы… Я с вами говорю обо всем этом потому, что вы оказали нам большую услугу…

КЕССЛЕР. Помилуйте, такие пустяки!

ФРАУ ХЕРГЕНТХЕЙМ. Нет, это не пустяки, господин Кесслер! Знаете, шитьем, пожалуй, и на дрова зимою не заработаешь. А благодаря вам, нам удалось получить у Винкельмана постоянную работу.

КЕССЛЕР. Если бы барышни не рисовали с таким совершенством…

ФРАУ ХЕРГЕНТХЕЙМ. Еще бы, ведь это входит в их воспитание.

КЕССМЛЕР. И притом фрейлейн Рози умеет так необыкновенно составлять рисунки!

ФРАУ ХЕРГЕНТХЕЙМ. Да, у нее настоящий талант. Вы правы.

КЕССЛЕР. Вот в этом-то и суть. Знаете, всему причиной эти битвы бабочек. Уверяю вас, повсюду, даже в Испании, от ее бабочек с ума сходят. Куда я ни приду со своими веерами, везде только и слышу: ‘Ou sont vos batailles de papillons?’ Мне так бы хотелось, чтобы этот успех принес и вам выгоду, но что вы поделаете с Винкельманом, — очень уж плохо старик платит.

ФРАУ ХЕРГЕНТХЕЙМ. Конечно, можно было бы платить и побольше, но во всяком случае, это очень хорошая поддержка, особенно теперь, когда Эльза опять дома. Кто бы мог подумать? И как только ее муж мог до этого дойти? Не прошло и полугода после свадьбы, как он угодил под суд.

КЕССЛЕР. Н-да!

ФРАУ ХЕРГЕНТХЕЙМ. О его смерти я лучше и говорить не стану. Это лучшее, что он мог сделать для своей жены… Слава Богу, у нее такой веселый характер, что она могла пережить все это.

КЕССЛЕР. Да, ваша правда.

ФРАУ ХЕРГЕНТХЕЙМ. Теперь ей двадцать один год, и она еще может сделать блестящую партию. Вот об этом я и хотела с вами поговорить, господин Кесслер. Когда месяца полтора назад я заметила, что вы и дочь моя Эльза стали неравнодушны друг к другу…

КЕССЛЕР. Гм!

ФРАУ ХЕРГЕНТХЕЙМ. Я должна была отказать вам от квартиры, хотя это и уменьшило мой доход на шестьдесят марок в месяц. Во-первых, этого требовала скромность моих дочерей, а во-вторых, господин Кесслер, если уж вы позволили себе нечто подобное, то позвольте вас спросить: кто вы и какие у вас средства?

КЕССЛЕР. Ах, милейшая фрау Хергентхейм, средства?.. У меня никаких нет средств. Разве билет от тотализатора — ну да ведь на него не женишься. Не правда ли? Но все же я позволю себе сказать вам вот что: посмотрите на меня! Я ловкий малый, у меня видная наружность, прекрасные манеры, такое обращение, как у человека, который кое-что на свете видел. Когда я еду во втором классе — меня почти всегда принимают за офицера в штатском, а это по нынешним временам дорогого стоит-с!

ФРАУ ХЕРГЕНТХЕЙМ (с почтением). О, конечно!

КЕССЛЕР. Работаю я за троих, а когда свободен — кучу за шестерых, словом, у меня тоже есть шансы сделать карьеру, и я также не могу жениться на бедной девушке, как и бедной девушке нет расчета выходить за меня, будь она даже молодая вдовушка.

ФРАУ ХЕРГЕНТХЕЙМ. Все это очень благоразумно, но как же…

КЕССЛЕР (перебивая). Это еще что-с! Я могу вам посоветовать кое-что поблагоразумнее. Раз уж мне прописали здесь чистую отставку, я, так и быть, скажу, зачем я к вам пришел. Знаете вы молодого Винкельмана, сына нашего старого чучелы?

ФРАУ ХЕРГЕНТХЕЙМ. Нет, не знаю.

КЕССЛЕР. Но ведь дочери-то ваши видели его?

ФРАУ ХЕРГЕНТХЕЙМ. Да, то есть Эльза говорила как-то, что он вовсе не похож на сына миллионера. Она сказала, что он напоминает скорее приказчика из овощной лавки.

КЕССЛЕР. Ну да, это верно… Господи, ведь я вам рассказывал всю эту историю. Было время, когда старик так изводил свою жену из-за банкротства или из-за чего-то там другого, что она взяла своего сына и сбежала. Таким образом ему пришлось вырасти в нищете.

ФРАУ ХЕРГЕНТХЕЙМ (машинально, с сожалением). Бедный молодой человек!

КЕССЛЕР. Когда папеньке вздумалось о нем вспомнить, то матери уже не было в живых, а сам он был на улице… Все это — как изволите знать — не проходит без следа. Слушайте теперь дальше: вчера зовет меня к себе старик Винкельман и показывает записную книжку сынка, в которую тот всегда заносит свои рисунки. ‘Знаете вы эту особу?’ — спрашивает он меня… Ну-с, что вам сказать? Нарисована карандашом молоденькая дамочка, в шляпке, с вуалью, с очень веселенькими глазками, носик эдак кокетливо вздернут, — ну, словом, ваша вдовушка — как живая.

ФРАУ ХЕРГЕНТХЕЙМ. Эльза? Моя дочь Эльза?

КЕССЛЕР. Так точно-с. И не один раз, а раз двадцать нарисована, все по-разному.

ФРАУ ХЕРГЕНТХЕЙМ. Что же это такое?

КЕССЛЕР. А то, что… неужели вы не догадываетесь?

Звонок.

ФРАУ ХЕРГЕНТХЕЙМ. Отоприте, пожалуйста, вероятно, Эльза. У меня голова кругом идет.

КЕССЛЕР идет отпирать, насвистывая на мотив ‘Это любовь, тайная любовь’.

Впускает Вильгельма.

КЕССЛЕР. А, господин чижик!

ВИЛЬГЕЛЬМ. Моя фамилия Фогель, господин Кесслер. Вы должны бы это знать. Уважение прежде всего. Не понимаю, как вы себе позволяете шутить над такими серьезными вещами!

КЕССЛЕР. Ой, ой, ой!

ФРАУ ХЕРГЕНТХЕЙМ. Вильгельм, поди в кухню, там для тебя есть работа.

ВИЛЬГЕЛЬМ. Рози еще не вернулась?

ФРАУ ХЕРГЕНТХЕЙМ. Нет еще, нет.

ВИЛЬГЕЛЬМ. Тетя, я принес вам конфет от кашля.

ФРАУ ХЕРГЕНТХЕЙМ. Ну, положи их сюда.

КЕССЛЕР. Изволили стибрить?

ВИЛЬГЕЛЬМ. Вежливые люди таких вопросов не предлагают, господин Кесслер. (Уходит.)

ФРАУ ХЕРГЕНТХЕЙМ. Рассказывайте, рассказывайте!

КЕССЛЕР. Ну-с, уж тут я постарался. Надо вам сказать, старик мне немного доверяет. Я и начал ему расхваливать вашу Эльзу. Сам не знаю, откуда взялось у меня такое красноречие. Видите, какой я! Что вы на это скажете?

ФРАУ ХЕРГЕНТХЕЙМ. Ну, а сын-то что? У него серьезные намерения?

КЕССЛЕР. Фу ты, Господи! Да он милейший. Такой тихонький, смирненький — ходит на цыпочках, и всегда карандаш за ухом… Мы все его очень любим. Правда, он немного смешной… Знаете, точно только что из яичка вылупился. Да вас это не должно пугать… Потому что денег!… (Делает вид, что считает деньги.)

ФРАУ ХЕРГЕНТХЕЙМ. Ах! Ах! Но старик ведь ни за что не согласится!

КЕССЛЕР. По-моему, старик думает вот что: богатая за него не пойдет, ну, так дадим ему эту самую, в которую он влюбился.

ФРАУ ХЕРГЕНТХЕЙМ. Влюбился? Как это могло случиться?

КЕССЛЕР. Ничего не может быть проще. За полтора месяца перед тем, как вы меня отсюда выпроводили, ваша Эльза каждую неделю относила к нам в контору готовые веера. Потом вы стали посылать Рози… Надо полагать, для бСльшего приличия?

ФРАУ ХЕРГЕНТХЕЙМ. Само собою разумеется. Рози и теперь пошла туда, и на будущее время я…

КЕССЛЕР. Как? Она теперь там?

ФРАУ ХЕРГЕНТХЕЙМ. Вам-то что до этого?

Влетает РОЗИ.

РОЗИ. Мамочка, мамочка, мамочка! (Замечает Кесслера, испуганно.) Ах, господин Кесслер! (Роняет свои свертки.)

КЕССЛЕР (подскакивает к ней и помогает поднять их, тихо). Эльза поручила вам?

РОЗИ робко кивает головой.

Ну, что же?

РОЗИ (тихо). Не теперь, не теперь.

ФРАУ ХЕРГЕНТХЕЙМ. Ты так вбежала сюда, точно хотела сообщить мне что-нибудь необыкновенное.

РОЗИ. Ты угадала, мамочка! Чудеса, ну просто чудеса! (Взглянув на Кесслера.) Только…

ФРАУ ХЕРГЕНТХЕЙМ. Его нечего стесняться, он свой человек.

РОЗИ (радостно). Как, уже?

КЕССЛЕР. Ваша мать так только сказала.

РОЗИ. Ну, так слушайте. Когда я сдала веера, пришел приказчик и позвал меня в кабинет к самому старику. Он сидел в кресле на колесах и стал меня разглядывать своими рысьими глазками, а когда заговорил, так тонким голоском — точно ребенок плачет.

КЕССЛЕР (плаксиво). Это нам давно знакомо: ‘так плохо на свете живется… таких денег все стоит’.

РОЗИ. Совсем так, совсем так. (Восторженно.) Ах, какой вы удивительный человек, господин Кесслер!

ФРАУ ХЕРГЕНТХЕЙМ. Что же было дальше?

РОЗИ. Потом он начал меня расспрашивать про тебя, про веера — кто их расписывает? Я, разумеется, сказала, что мы все три.

ФРАУ ХЕРГЕНТХЕЙМ. А про Эльзу он не спрашивал?

РОЗИ. Разумеется, спрашивал… больше всего про Эльзу.

ФРАУ ХЕРГЕНТХЕЙМ (просияв). Слышите, господин Кесслер?

КЕССЛЕР. А сын его тоже был там?

РОЗИ. Нет, его не было… Так жаль… Потом он написал письмо. Вот оно! А пока он писал, он позволил мне сесть.

КЕССЛЕР (пока фрау Хергентхейм с большим волнением распечатывает письмо, тихо). Где же Эльза?

РОЗИ (тихо). Я не могу сказать. Я боюсь.

КЕССЛЕР (показывает на фрау Хергентхейм, которая погружена в чтение). Скорей, скорей!

РОЗИ (тихо). Она ждет вас в кондитерской, на площади.

КЕССЛЕР (хватая шляпу). Честь имею кланяться, сударыня.

ФРАУ ХЕРГЕНТХЕЙМ. Подождите, послушайте! Он собирается к нам сегодня на чашку чаю, он…

КЕССЛЕР. Прекрасно! Превосходно! Поздравляю! Прощайте! (Уходит.)

РОЗИ. Ушел! Какая жалость!

ФРАУ ХЕРГЕНТХЕЙМ. Царь Небесный, да неужели все это возможно!

ВИЛЬГЕЛЬМ (появляется в синем фартуке, с ботинком и щеткой в руках). Здравствуй, Розинька!

РОЗИ. Здравствуй, чижик!

ВИЛЬГЕЛЬМ. Тетенька, старым Розиным ботинкам капут.

РОЗИ (показывая на ноги). И новым тоже капут, мамочка.

ФРАУ ХЕРГЕНТХЕЙМ (со слезами). Да как же это возможно!

РОЗИ (робко). Мамочка, что он такое тебе написал? Ах, Господи, Господи!

ФРАУ ХЕРГЕНТХЕЙМ. Оставь. Это не твое дело, ты еще ребенок.

РОЗИ (надувшись). Вот всегда так: когда я хочу кому-нибудь помочь, говорят — я ребенок.

ВИЛЬГЕЛЬМ. Конечно, ребенок.

РОЗИ. Мама, он мне язык показывает.

ФРАУ ХЕРГЕНТХЕЙМ (передавая письмо вошедшей Лауре). На, прочти!

ЛАУРА (читает). ‘Милостивая государыня! Я — бедный, больной старик — позволю себе сегодня, после закрытия конторы, завернуть к вам на чашку чаю. Так как я с моими больными ногами могу только подниматься по лестницам, сойти же без посторонней помощи не в состоянии, то меня будет сопровождать мой сын. Ваш покорный слуга Винкельман’. (Растягивая слова.) А есть у нас чай?

ФРАУ ХЕРГЕНТХЕЙМ (тихо ей). Не в этом дело! Разве ты не понимаешь? Рози еще слишком молода. Ты ни разу не была там у них. Остается Эльза. Сын будет с ним. Он влюблен в Эльзу.

ЛАУРА. Тут нет ни слова об этом.

ФРАУ ХЕРГЕНТХЕЙМ. Ах, Господи, какая ты, право!

ЛАУРА. Как бы это было хорошо! Вот было бы отлично!

ФРАУ ХЕРГЕНТХЕЙМ (тихо). Миллион! Подумай только! Миллион!

ЛАУРА. Да, это было бы хорошо.

ФРАУ ХЕРГЕНТХЕЙМ. Нет, это невероятно! Вот увидишь, что-нибудь да помешает. Пока я не увижу их здесь своими глазами, я не поверю… И куда это Эльза пропала? (К Рози.) Послушай, где же Эльза?

РОЗИ (смутившись). Эльза? (Как бы извиняясь.) Она скоро придет, мамочка!

ФРАУ ХКРГЕНТХЕЙМ. Деньги ты принесла?

РОЗИ. Кассир сказал, что деньги выдаются каждое первое число.

ФРАУ ХЕРГЕНТХЕЙМ. Пошла бы ты, Лаура, к Бауманам и заняла бы у них двадцать марок.

ЛАУРА. Да они ведь собираются давать вечер по случаю помолвки.

ФРАУ ХЕРГЕНТХЕЙМ. Ну да. Поэтому у них и должны быть деньги.

ЛАУРА. Что же, попробовать можно. (Берет шляпу и накидку.)

ФРАУ ХЕРГЕНТХЕЙМ. Купи пирожков, папирос и букет цветов… А что, у нас цела на погребе бутылка красного?

РОЗИ. Мы же ее выпили на день рождения Эльзы.

ВИЛЬГЕЛЬМ. Милая тетенька, твой винный погреб составляют три кочана капусты и поясная ванна.

ФРАУ ХЕРГЕНТХЕЙМ. Мальчишка, не смей так дерзить!

РОЗИ. Ах, тут есть конфеты…

ВИЛЬГЕЛЬМ. Да, тут есть конфеты.

РОЗИ (лакомясь). Лорочка, не хочешь ли захватить?

ЛАУРА. Давай! (Берет.) Мамочка, чтС, я красива?

ФРАУ ХЕРГЕНТХЕЙМ. Что это за выражение: ‘красива’? Говорят: ‘мила’, ‘хороша’ — никто не говорит ‘красива’. И пожалуйста, не отвечай, если кто-нибудь вздумает с тобой заговаривать.

ЛАУРА. Вот еще, стану я со всяким… (Уходит.)

ФРАУ ХЕРГЕНТХЕЙМ. А ты достань из шкафа наш старинный сервиз.

РОЗИ. Ах, это прадедушкин?

ФРАУ ХЕРГЕНТХЕЙМ. Только, смотри, не разбей, баловница! (Берет конфету и уходит.)

ВИЛЬГЕЛЬМ. А то смотри — попадет тебе.

РОЗИ. Мама никогда не бьет.

ВИЛЬГЕЛЬМ. Еще бы, ведь ты уж большая!

РОЗИ. Я? Ах, Господи! Когда-то, наконец, я буду большой! Пожалуйста, помоги мне.

ВИЛЬГЕЛЬМ. А поцелуешь за это?

РОЗИ. Нет, уж пожалуйста!

ВИЛЬГЕЛЬМ. Так я и помогать не стану.

РОЗИ. Вот видишь, какой ты! (Становится на стул перед стеклянным шкафом.)

ВИЛЬГЕЛЬМ. Так что же ты будешь делать, когда станешь большая?

РОЗИ (вздыхает, садясь на спинку стула). Что я буду делать?.. Уж я знаю… Я буду любить… сама для себя буду любить… Всех мужчин буду любить… Всех, всех, сколько ни на есть… Или полюблю одного… Одного, единственного, так еще лучше. А потом умру.

ВИЛЬГЕЛЬМ. Все вы так говорите. Одно хвастовство.

РОЗИ. Нет, нет, нет!

ВИЛЬГЕЛЬМ. А если это правда, так, знаешь, у нас в аптеке очень много ядов… Целый день с ними возишься.. Есть и цианистый калий, и стрихнин, и еще много других. Они у меня все под рукой. Скольким несчастным влюбленным мог бы я помочь! Страсть!

РОЗИ. Господи, Господи, Господи! Да ведь это же ужасно!

ВИЛЬГЕЛЬМ. Для великих натур нет ничего ужасного. Запомни это.

РОЗИ. Не знаю, но веришь ли: иногда мне так хотелось бы умереть!

ВИЛЬГЕЛЬМ. С чего это, скажи на милость.

РОЗИ (качая головой). Не знаю, чижик! Может быть, потому, что жизнь так хороша.

ВИЛЬГЕЛЬМ (смеясь). Дурочка! Вообще с тобой говорить — дорогого стоит.

РОЗИ. От всех вас только и слышишь одни насмешки. Помоги-ка мне лучше снять чашки.

ВИЛЬГЕЛЬМ. Ну, давай, что ли.

РОЗИ. Посмотри, вот эта самая красивая. На ней нарисована богиня и пара голубков. Голубков я могу рисовать, а вот богинь не умею. Их очень трудно рисовать, потому что они голенькие… А вот на этой — бабочки. Ну, их-то я рисую гораздо лучше. Особенно мне всегда удаются ‘Павлиний глаз’ и ‘Погребальная епанча’. И чего только не перечувствуешь, пока их рисуешь! А это что? — гадость! На, возьми.

ВИЛЬГЕЛЬМ. Тише, тише.

РОЗИ (сходит со стула). Ах, все это не то. Ведь знаешь, и мне придется пожертвовать собою, как пришлось Эльзе.

ВИЛЬГЕЛЬМ. Это еще что? Как так?

РОЗИ. Я тоже, вероятно, стану писаной красавицей, как говорит мама. Мы ведь все три писаные красавицы, и если хочешь сделать выгодную партию, говорит мама, ты должна пожертвовать собою. Принеси мне, пожалуйста, тряпку, она там, за дверью… Вообще, некрасивые всегда выходят за бедняков, — благодарю, — а красивые делают блестящие партии. Понял?

ВИЛЬГЕЛЬМ. Да, это именно и составляет проклятие нашего времени. Мы живем без идеалов. Вот тебе наш век!

РОЗИ. Неправда, чижик! У меня есть идеал. Я его знаю.

ВИЛЬГЕЛЬМ. Ну, вы — бабье. Вам стоит влюбиться — и кончено.

РОЗИ. Нет, любить я люблю совсем другого.

ВИЛЬГЕЛЬМ. Опять? Кого же ты любишь?

РОЗИ (вскользь). Ах!

ВИЛЬГЕЛЬМ. Ну, кто же твой идеал?

РОЗИ. Не скажу. Он еще ни разу не взглянул на меня. У него такие нежные глаза… такие грустные… Он наверное идеальный человек. (Серьезно.) Такие люди редко встречаются.

ВИЛЬГЕЛЬМ. Ну, положим, иногда попадаются.

РОЗИ. Вот Кесслер совсем не идеальный человек. Но все-таки он очень интересный. Ах!

ВИЛЬГЕЛЬМ. Как? (Насмешливо указывая на нее.) Значит, и ты…

РОЗИ. Что я?

ВИЛЬГЕЛЬМ. Вот и угадал. Ты любишь Кесслера.

РОЗИ. Ну так что же? Да, люблю. Господи! Смотри только… Чижик! (Прикладывает палец к губам.)

ВИЛЬГЕЛЬМ. Вот еще! За кого ты меня считаешь? Про тебя разве я стану…

РОЗИ. Ну, хорошо. А я тебя давно хотела спросить. По-твоему, можно полюбить кого-нибудь из зависти… понимаешь… из зависти?.. ну, полюбить из зависти?

ВИЛЬГЕЛЬМ (конфиденциально). Кому же ты завидуешь?

РОЗИ (тихо). Этого я не скажу. Это тайна. Я никогда не посмею произнести ее имя… Тс!… вот они.

ЭЛЬЗА (входит в радостном волнении, быстро). Где Лаура?

РОЗИ. Ее здесь нет!

ЭЛЬЗА. А мама?

РОЗИ. В кухне. (Тихо.) Виделась с ним?

ЭЛЬЗА (быстро). С кем? Да, да, да. Спасибо.

РОЗИ. А ты знаешь? К нам гости!

ЭЛЬЗА. Да, знаю. (Лаская ее.) А что, милочка, хочешь ты иметь белое платье с оборками? А? Хочешь желтые туфельки? А? хочешь брать уроки живописи? Хочешь кататься на четверке… цугом? А? Все это у тебя будет! Все это мы устроим, да!

РОЗИ (в замешательстве). А как же…

ЭЛЬЗА. Не хочешь?.. Ну, как знаешь, я все возьму себе. Но торопись же. Они скоро будут здесь.

РОЗИ. Кто они?

ЭЛЬЗА. А я думала, вам все известно: Винкельман с сыном .

РОЗИ (испуганно). Как? И молодой Винкельман тоже придет?

ЭЛЬЗА. Вот дурочка! Что же ты думала, старик, что ли, хочет на мне жениться?

РОЗИ (в ужасе). Как?.. жениться? (Растерянно.) Боже мой!

Входит ФРАУ ХЕРГЕНТХЕЙМ.

ЭЛЬЗА (бросается к ней). Мама, мама!

ФРАУ ХЕРГЕНТХЕЙМ (лаская ее). Дитя мое! Дорогая моя! Ненаглядная!

ЭЛЬЗА (ласкаясь к ней). Не плачь, мамочка! Все равно, дольше не могло так продолжаться… должно же было, наконец, что-нибудь случиться…

ФРАУ ХЕРГЕНТХЕЙМ. Я просто не могу прийти в себя… Пока я их не увижу здесь своими глазами… попомни мои слова — ничего не выйдет. Такая уж наша судьба. Вот увидишь, что-нибудь да помешает.

ЭЛЬЗА. Зачем так говорить, мамочка? Надо быть смелее.

ФРАУ ХЕРГЕНТХЕЙМ. От кого же ты все это узнала?

ЭЛЬЗА (смущенно). Я-то? Как ты думаешь, мамочка, что мне надеть — серое репсовое или…

ФРАУ ХЕРГЕНТХЕЙМ. Разумеется, голубое! У тебя там открыт немного лиф. И, конечно, сделать греческую прическу.

ЭЛЬЗА (перед зеркалом). А я сегодня недурна.

ФРАУ ХЕРГЕНТХЕЙМ. Да, сегодня ты особенно интересна! Все это отлично… Пойдем, милочка, я тебя принаряжу.

ЭЛЬЗА (смеется и плачет). Да, мамочка, сделай, чтобы я сегодня была особенно красивой.

ФРАУ ХЕРГЕНТХЕЙМ. Ах, дети, дети! Только бы что-нибудь не помешало!

ЭЛЬЗА и ФРАУ ХЕРГЕНТХЕЙМ уходят.

РОЗИ. Ты видел, она плакала?

ВИЛЬГЕЛЬМ. Кто? Мама?

РОЗИ. Нет, Эльза! Бедная Эльза!

ВИЛЬГЕЛЬМ. Почему? Да говори же

РОЗИ. Поклянись, что ты меня не выдашь.

ВИЛЬГЕЛЬМ кивает головой.

Теперь я открою тебе страшную тайну. Она у меня давно уже лежит камнем на сердце. Знаешь, чижик, у Эльзы… роман.

ВИЛЬГЕЛЬМ. С кем?

РОЗИ. С Кесслером.

ВИЛЬГЕЛЬМ. Вот еще! Я немножко знаю людей, и поверь, ты ошибаешься.

РОЗИ. Нет! Я им помогаю… Да, я… я передаю письма… Без меня бы ничего не вышло, потому что мама такая строгая. Когда я отношу веера, то говорю ему, где она ждет… И он бежит туда… Я и в квартире у него была.

ВИЛЬГЕЛЬМ. Боже мой! И ты не боялась?

рОЗИ. Страшно боялась. Сердце так и стучало, так и стучало… (Несколько раз ударяет себя кулачком по груди.)

ВИЛЬГЕЛЬМ. И при этом ты сама его любила?

РОЗИ. Это не важно! Кто же виноват, что я такая глупая… А для Эльзы я на все готова… Я Эльзу люблю больше всего на свете… И потом, ведь так интересно все это устраивать… Знать, что все это от тебя зависит. В одной книжке я читала про одного злодея, он тоже руководил целой интригой… И как при этом приходится страдать! Ах! Так приятно и так больно в сердце! Я и раньше всегда любила вместе с ней… Знаешь, из зависти… Прежде за ней ухаживал один офицер — под окнами все ходил. В того я тоже была влюблена без памяти… Ах!.. А Кесслера я даже восемь раз подряд во сне видела… И когда подумаешь, что и я полюблю кого-нибудь одна, для себя… (Порывисто.) Ах, бедная Эльза!

ВИЛЬГЕЛЬМ. А кто ей велит выходить замуж?

РОЗИ. Она должна, должна пожертвовать собою, понимаешь?.. Уж лучше бы мне пришлось пожертвовать собой… Я была бы так рада! Знаешь что, я спасу ее!

ВИЛЬГЕЛЬМ. Это ты говоришь по простоте сердечной.

РОЗИ. Ее надо спасти. Я скажу ему, что она любит другого. И если уж суждено одной из нас непременно выйти за него, то пусть… пусть он лучше жениться… Ах!

ВИЛЬГЕЛЬМ. Дурочка ты, дурочка!

Входит ЛАУРА.

ЛАУРА. Боже, как я устала! (Падает на стул.)

РОЗИ. Что ты принесла?

ЛАУРА. Вот возьми.

РОЗИ (берет у нее свертки). Какие хорошие пирожки! Вот с кремом. А если останутся папиросы, мы с тобой, чижик, возьмем по одной. Какие прелестные цветы! Сколько ты заплатила?

ЛАУРА. Отстань, пожалуйста. Я страшно устала.

РОЗИ. Пойдем, чижик. Надо всем этим заняться. Все это мы ему приготовим. Для него все должно быть как можно лучше. Да, как можно лучше.

Оба уходят со свертками в глубину сцены, видно, как они развертывают пакет. ЛАУРА лежит в кресле и зевает. Входит ЭЛЬЗА в короткой, простой кофточке со щипцами и лампочкой.

ЭЛЬЗА. Рози, Рози!

ЛАУРА. А, вот и ты!

ЭЛЬЗА. Мама так и заливается, так плачет, что не может даже завить меня. Не знаю, что мне делать?

ЛАУРА. Вот как!

ЭЛЬЗА. Ты, кажется, нисколько не рада?

ЛАУРА. Рада.

ЭЛЬЗА. Уж, наверное, тебе завидно?

ЛАУРА. Нет.

ЭЛЬЗА. Мне ведь так ужасно везет!

ЛАУРА. Конечно.

ЭЛЬЗА. Ах, право, какая ты… Подумай только: какой богач старик. И все это со временем достанется сыну… и Рихард говорил, что он очень милый… Правда, он некрасив. Но они все там его очень любят. Знаешь, пожалуй, я его и полюблю.

ЛАУРА. А как же Рихард?

ЭЛЬЗА. Разумеется, между нами все кончено.

ЛАУРА. И вам не жалко?

ЭЛЬЗА. Конечно, жалко. Ужасно жалко! Просто сердце готово разорваться, я так ему и сказала… Но мы оба благоразумны. Да, мы оба благоразумны.

ЛАУРА. Не знаю, но мне, на твоем месте, было бы страшно.

ЭЛЬЗА. Чего же мне бояться?

ЛАУРА. А то, что у тебя на совести?

ЭЛЬЗА. Вот еще! Я ведь не девушка. Я молодая вдова, а молодая вдова может делать все, что захочет.

ЛАУРА. Неправда. Спроси-ка маму. Она тебе скажет…

ЭЛЬЗА. Очень мне нужно ее спрашивать… Я молода… У меня в жилах не такая рыбья кровь, как у тебя. Разве ты понимаешь что-нибудь в этих вещах? Любовь, по-твоему… вообще… ах! Поди в сад и посмотри, как все там цветет, как все полно жизни… Дохнешь, и точно тебя… Так бы все время и… И нельзя себе ничего позволить?

ЛАУРА. Не знаю, мне было бы страшно.

ЭЛЬЗА. Чего страшно?

ЛАУРА. Вдруг кто-нибудь проговорится?

ЭЛЬЗА. Рихард проговорится? Поди ты! Меня не запугаешь… Кажется, я имела право пользоваться жизнью. Мне и доктор сказал, что мне необходимы развлечения! Ты забыла, сколько мне пришлось пережить за все это время… Да! Подумай только! Замуж вышла… С мужем была несчастна!.. Муж застрелился! (Плачет.) Разве этого мало?

ЛАУРА. Эльзочка, перестань кокетничать своими несчастьями!

ЭЛЬЗА. Я знаю, никто мне не сочувствует. Никто не хочет меня понять. Да разве я делаю кому-нибудь зло? Никого ведь я не трогаю. Но ведь нужно же иметь что-нибудь, о чем можно мечтать. И повеселиться тоже ведь хочется.

Из задней двери выходит РОЗИ.

РОЗИ. Она плачет!

ЭЛЬЗА. Что тебе, Рози?

РОЗИ (смутившись). Я пришла за чашками… (Делает движение к Эльзе.., робеет, берет чашки и уходит назад.)

ЭЛЬЗА (провожая ее нежным взглядом). Господи, какой милый ребенок!

ЛАУРА. Да, этого ребенка ты тоже замешала в вашу историю.

ЭЛЬЗА. Она еще ничего не смыслит.

ЛАУРА. Не думаю.

ЭЛЬЗА. Ну, да теперь все кончено. Позже, когда мы будем встречаться с Кесслером, между нами как будто ничего и не было. Да, он настоящий джентльмен… Впрочем, он тоже хочет жениться на богатой… И он совершенно прав… Ведь всегда так бывает: любишь одного, а выходишь за другого… Такая наша судьба! В первый раз я все-таки боролась, ну, а теперь я самым спокойным образом позволяю себя продать. (Хочет заплакать, замечает на столе конфеты и берет одну.) Знаешь, у них при доме сад… Ты подумай, в самом центре города… И оранжерея…И все это так красиво… У меня будут свои лошади, экипажи… Лорочка, мы будем с тобой кататься, да?

ЛАУРА. Будем.

ФРАУ ХЕРГЕНТХЕЙМ (голос). Лора!

ЛАУРА. Сейчас, мама. (Встает.)

ЭЛЬЗА. Слушай, Лорочка, я прошу тебя только об одном: не отбивай его у меня…

ЛАУРА. С чего ты взяла? Разве я такая?

ЭЛЬЗА. Ладно, ладно, не притворяйся! На студенческом балу ты у меня двух отбила.

ЛАУРА. Они вовсе и не собирались на тебе жениться.

ЭЛЬЗА. Все равно. Ты ведь гораздо красивее меня, я сама знаю… Особенно, когда ты сделаешь глаза, как у Мадонны. Право, это счастье, что ты такая глупая.

ЛАУРА. Я не глупая. Это неправда.

ЭЛЬЗА. Ну, ну!

ЛАУРА. Я еще поумнее вас всех.

ЭЛЬЗА. Может быть, потому-то ты и собираешься за графа.

ЛАУРА (спокойно). Да, потому и собираюсь.. (Перед дверью оборачивается.) Вот увидишь. (Уходит.)

ЭЛЬЗА (смеется ей вслед, потом зовет). Рози!

Входит РОЗИ и бросается с плачем на шею Эльзе.

Господи, что с тобой?

РОЗИ. Бедная, бедная Эльза!

ЭЛЬЗА. Ах, вот что. Ну, утешься. Мы все теперь должны быть готовы… Завей мне, милочка, волосы.

РОЗИ (берет в руки щипцы). А ты и Рихард… вы от несчастной любви не лишите себя жизни?

ЭЛЬЗА. Нет, нет, нет!.. Однако, если вы все так расчувствуетесь, кто же мне завьет волосы?

РОЗИ (роняет щипцы на стол, рыдает). Не могу… я…

Входит ФРАУ ХЕРГЕНТХЕЙМ.

ФРАУ ХЕРГЕНТХЕЙМ. Дай сюда, теперь я спокойна… (Берет щипцы, целует Эльзу в лоб.) Сокровище мое!

ЭЛЬЗА (нежно). Дорогая мамочка! (Пауза.)

ФРАУ ХЕРГЕНТХЕЙМ. Не забудь надеть на шею черную бархотку… А то, пожалуй, шея у тебя чересчур открыта… И вдове нужно быть как можно скромнее.

ЭЛЬЗА (полируя ногти). Конечно, мамочка.

ФРАУ ХЕРГЕНТХЕЙМ (завивая ее). Не мешало бы тебе надеть и черную брошку, в знак траура… Надо оставаться верной первому мужу, это может понравиться второму. (Греет щипцы на огне.) Ах, мужчины — такие чудаки!

РОЗИ. Мамочка, а если не любишь первого мужа?

ФРАУ ХЕРГЕНТХЕЙМ. Шла бы ты отсюда, Рози. Эти разговоры не для тебя.

РОЗИ. Да, я знаю, я всегда и везде лишняя.

ФРАУ ХЕРГЕНТХЕЙМ. Ах, ты дурочка!

РОЗИ уходит.

Потом не следует смотреть жениху прямо в глаза, понимаешь? Это производит дурное впечатление… Можно показаться чересчур смелой или навязчивой… Изредка брось украдкой робкий взгляд, а когда он заметит, надо покраснеть и улыбнуться.

ЭЛЬЗА (оглядывая себя в ручное зеркало). Хорошо, мамочка.

ФРАУ ХЕРГЕНТХЕЙМ (завивая ей локоны). Затем, слушай все его наставления, какой бы вздор он не нес — все равно… И никогда не следует пожимать плечами, а то покажешься высокомерной. И еще, что особенно важно: нужно беречься от всякого прикосновения. Да! Не забудь про фиалковую воду. Ничего не может быть приятнее, как если от молодой, скромной девушки, когда она дышит, пахнет фиалками… Иногда это бывает от природы.

ЭЛЬЗА. Что ты, мама! Это — сказки!

ФРАУ ХЕРГЕНТХЕЙМ. Вовсе не сказки. (Застыдившись.) От меня, например, так пахло.

ЭЛЬЗА. Неужели?

ФРАУ ХЕРГЕНТХЕЙМ. Правда. Потом еще вот что. Когда он подаст тебе руку, ты не вкладывай ему сразу всю пятерню, как какой-нибудь кирасир, а осторожно протяни ему, самое большее, три пальца и смотри при этом в сторону или опусти глаза: впрочем, большим пальцем можно слегка пожать ему руку. Такие маленькие интимности мужчины любят… Да.

РОЗИ и ВИЛЬГЕЛЬМ вбегают впопыхах. За ними идет ЛАУРА.

РОЗИ, ВИЛЬГЕЛЬМ (кричат). Приехали! Приехали!

ЛАУРА. Мамочка, поди посмотри.

ФРАУ ХЕРГЕНТХЕЙМ вскрикивает и бежит в глубину сцены. ЭЛЬЗА и ВИЛЬГЕЛЬМ бегут за ней. ЛАУРА и РОЗИ остаются. ЛАУРА становится перед зеркалом, поправляет прическу.

РОЗИ (прижимает руки к сердцу, после молчания). Лорочка, мне так страшно!

ЛАУРА. Чего ты? Ведь он не твой жених.

РОЗИ (грустно качает головой). Нет, не мой…

фРАУ ХЕРГЕНТХЕЙМ (возвращается разочарованная). Ничего не вижу… Где же они?

ВИЛЬГЕЛЬМ. Они вышли из кареты и прошли в дом.

ЭЛЬЗА. Лорочка, ты тоже видела?

ЛАУРА. Конечно, видела. Сначала вышел старик с двумя палками, а потом молодой.

ФРАУ ХЕРГЕНТХЕЙМ. Господи, Ты услышал мои молитвы. Ты поддержал нас, когда мы дошли до крайности… Все-таки я не поверю, пока их не увижу здесь, не поверю…

ВИЛЬГЕЛЬМ отворяет входную дверь и прислушивается. Звонок. Все вздрагивают. ЭЛЬЗА быстро хватает щипцы и лампочку и убегает в дверь налево.

ЛАУРА. Ну что, мамочка, теперь веришь?

ФРАУ ХЕРГЕНТХЕЙМ. Поди, встреть их, Лаура.

ЭЛЬЗА (из двери). Нет, только не она, не она!

ФРАУ Х. Да, правда. Тебе не следует. Рози, поди, отопри скорей.

Все уходят налево.

РОЗИ. Мне идти? (Стоит некоторое время молча, растерявшись.)

Звонок сильнее.

ФРАУ ХЕРГЕНТХЕЙМ (высовывая голову из двери). Ну, что же ты? Скоро?

РОЗИ. Ах, Господи, Господи! (Идет нерешительно к входной двери.)

З а н а в е с.

Действие второе

Зимний сад в доме у Винкельмана. В глубине налево стеклянная дверь на террасу, направо — оранжерея, в нее широкий вход с раздвижными дверями, которые стоят открытыми. В боковых стенах по двери. В оранжерее с правой стороны окно, перед ним рисовальный стол. На первом плане с правой стороны диван, стол и кресла, с левой — письменный стол, обращенный к зрителям. Около него кресло на колесах. Утро.

ВИНКЕЛЬМАН сидит за письменным столом, МАКС пишет, сидя у правой стороны письменного стола. РОЗИ рисует в оранжерее.

ВИНКЕЛЬМАН. Так вот что я тебе скажу, сынок: я беспомощный, больной старик! Мной можно помыкать… и делать со мной все, что угодно… Но разорять себя я не позволю, понимаешь ты это? А теперь вся эта компания, вся эта милая семейка…

МАКС. Пожалуйста, говори потише, Рози может услышать.

ВИНКЕЛЬМАН. Я про нее ничего не говорю… Этот ребенок сам себе кусок хлеба зарабатывает… С тех пор, как я взял ее сюда, мне ни разу не пришлось пожалеть об этом.

МАКС. Прости, отец, но относительно Рози, кажется, не могло быть и повода.

ВИНКЕЛЬМАН. Повода! Ну, если человек захочет, всегда найдется повод… Но у меня уж такой мягкий характер… Ребенок мне понравился. И потом, она хорошая работница. Зато другие… про твою невесту я не желаю говорить, это прямо ветер какой-то, да и вся эта компания — не разберешь, где у них правда, где ложь…

РОЗИ (выходит из оранжереи). Дядечка!

ВИНКЕЛЬМАН. Не мешай нам. Делай свое дело.

РОЗИ. Дядечка, что я хотела тебя спросить: если мне вздумается посадить на бабочку маленькую, голенькую фею — как мне ее посадить: по-дамски или по-мужски?

ВИНКЕЛЬМАН. Не угодно ли? Вот дурочка!

РОЗИ (надувшись). Только от всех и слышу: дурочка да дурочка!

ВИНКЕЛЬМАН. Ну-ну-ну. Хочешь персик?

РОЗИ. Хочу.

ВИНКЕЛЬМАН. Поди, сорви себе.

РОЗИ. Благодарю, дядечка. (Тихо проходя мимо Макса.) Макс… почему ты такой грустный? Я не могу этого видеть.

МАКС. Хорошо, не буду.

РОЗИ. Ну, будь веселее…

ВИНКЕЛЬМАН. Чего она там еще? Отправляйся, отправляйся!

РОЗИ убегает.

Ну, что ты хотел сказать?

МАКС. Отец, вспомни: до последнего времени вся семья зарабатывала себе хлеб от нас же. Ты отнял у них Рози, которая делала для них рисунки. Теперь она работает здесь, и ты ей ничего не платишь.

ВИНКЕЛЬМАН. Зато она живет на всем готовом.

МАКС. Это она получает за то, что возит тебя в кресле.

ВИНКЕЛЬМАН. Сколько же стоит вся эта музыка? Ну, скажи.

МАКС. Вот что, отец. Завтра свадьба одной их подруги, сегодня там девичник, будут живые картины… Эльза ни за что не хочет идти без меня.

ВИНКЕЛЬМАН. Бедная! Скажите, пожалуйста. Не умерла бы с горя.

МАКС. Лаура туда собирается. А так как там будет избранное общество, то ей пришлось заказать себе новое платье.

ВИНКЕЛЬМАН. А мне прикажете за него платить? Так-с?

МАКС молчит.

И кто бы мог подумать, что ты навяжешь мне такую обузу. Я думал, женишься ты на бедной девушке, или там на вдове, что ли, и все обойдется очень дешево. И что же оказывается?.. Что ж ты молчишь?

МАКС. Прости, отец, ты сам этого хотел.

ВИНКЕЛЬМАН. Чего я хотел? Чего я хотел? Я тебе сказал, женись на бедной, это обойдется дешевле. Хотя, конечно, маленькое приданое могла бы иметь и бедная девушка. Нельзя же быть такой нищей, чтобы приходилось кормить еще всю ее семью. Несколько тысяч марок, ну, скажем, хоть тысяч двенадцать, должна же принести даже бедная девушка или там вдова… Уж женился бы лучше на богатой, — я прибрал бы к рукам ее денежки, чтобы она их не растранжирила, как твоя покойная матушка…

МАКС. Отец!

ВИНКЕЛЬМАН. Что такое? Что еще? Разве твоя милая маменька с ее двухсоттысячным приданым не довела меня почти до банкротства своими тряпками, бриллиантами, обедами и всякими затеями? Разве я не был принужден разойтись с ней, чтобы поправить свои дела? Разве она не погибла в нищете, как я ей это предсказывал?

МАКС. Отец, ты можешь глумиться надо мною, и ты делаешь это, но я прошу тебя…

ВИНКЕЛЬМАН Нечего тебя меня просить, щенок!

МАКС. Оставь мою мать!

РОЗИ (вбегает). Боже милостивый, дядечка, стыдитесь! Макс, опять он тебя? Когда он оставит тебя в покое! Вот гадкий!

ВИНКЕЛЬМАН (после молчания). Что нового сегодня в конторе? (К Рози.) Ну, ну, ступай, ступай… хорошо.

РОЗИ медленно уходит в глубину.

Я спрашиваю, что нового в конторе?

МАКС (в замешательстве). Ничего особенного… Впрочем, Кесслер сегодня вернулся.

ВИНКЕЛЬМАН. И ты мне говоришь об этом только сейчас?

РОЗИ (вздрагивает, услыхав имя Кесслера, обернувшись). Кто вернулся?

ВИНКЕЛЬМАН. Пойдешь ты, наконец, рисовать своих бабочек? (Звонит.)

РОЗИ в глубине. Входит КОНТОРЩИК.

Позвать ко мне Кесслера.

КОНТОРЩИК. Слушаюсь-с. (Уходит.)

ВИНКЕЛЬМАН. Ты можешь ему сейчас же составить новый маршрут. Бумаги лежат у меня на конторке… направо… Нечего ему сидеть сложа руки… А то еще начнет делать глупости. Этот тоже ветреник.

Стучат.

Войдите!

Входит КЕССЛЕР.

КЕССЛЕР (развязно). Здравствуйте!

ВИНКЕЛЬМАН. Что? Здравствуйте, здравствуйте! Положительно не могу понять, как это подобные люди могут дела делать… Шляются, шляются, тратят втрое больше, чем следует, и ухитряются еще делать хорошие дела.

КЕССЛЕР. Позвольте, господин Винкельман… Если я, по вашему мнению, слишком много трачу, так пошлите кого-нибудь другого… Увидите, во что оно вам выйдет… Я не гонюсь… Такое место, как у вас, я всегда найду.

МАКС. Послушайте, господин Кесслер…

ВИНКЕЛЬМАН (изменяя тон, плаксивым голосом). Ну, опять за свое… (Максу.) А ты помолчи… не вмешивайся… Не хотите ли сигару?

КЕССЛЕР. С удовольствием.

ВИНКЕЛЬМАН открывает ящик.

Только уж позвольте… из другого ящичка…

ВИНКЕЛЬМАН. Что-о? Послушайте, однако… (Вне себя.) Ну, хорошо, хорошо! Берите из другого ящика.

КЕССЛЕР. Благодарю! С вашего позволения! (Закуривает сигару.)

ВИНКЕЛЬМАН (успокоившись). Да… Что я хотел сказать? (Снова раздражаясь.) Все эти издержки! И куда только вы тратите столько денег?

КЕССЛЕР (курит). Я представил счет… Чего же вы еще от меня хотите?.. Что я, вор, что ли?

ВИНКЕЛЬМАН. Ну вот… так и знал! О, Господи! Веера хорошо шли?

КЕССЛЕР. Веера? Великолепно! Нарасхват… Рисунки фрейлейн Рози… (Оборачивается к Максу.) Виноват, позвольте вас поздравить, это было такою неожиданностью…

МАКС (протягивает ему руку). Благодарю вас, господин Кесслер.

ВИНКЕЛЬМАН. Ну, хорошо, хорошо! Без чувствительных сцен, они никому не нужны… Макс, принеси из конторы те бумаги, о которых я говорил… (Указывая на Кесслера.) Знаешь?

МАКС. Сейчас, отец… (Вышел.)

За дверью оранжереи притаилась РОЗИ.

ВИНКЕЛЬМАН. Послушайте, любезный Кесслер… Я давно хотел вас спросить… гм!.. Сигара ваша курится?

КЕССЛЕР. Как же, благодарю.

ВИНКЕЛЬМАН. Скажите, пожалуйста… это семейство… (Зовет.) Рози!

Ответа нет.

Вы знаете это семейство… Вы были знакомы?

КЕССЛЕР. Если вы потрудитесь вспомнить, они получили у вас работу по моей рекомендации, я, так сказать…

ВИНКЕЛЬМАН. Ну вот, вы уж готовы разыграть роль благодетеля… Так они жили только тем, что сами зарабатывали?

КЕССЛЕР утвердительно кивает головой.

И что же, девицы любили наряжаться?

КЕССЛЕР. Нет, нет… хотя они всегда одевались очень благородно, но стоило присмотреться поближе — ах, какая бедность, господин Винкельман!

ВИНКЕЛЬМАН. Уж не знаю, а теперь они с разными претензиями… Ну, а вдовушка, невеста моего сына… (Зовет.) Рози!

РОЗИ (выходит нерешительно). Я здесь, дядюшка…

ВИНКЕЛЬМАН. Я тебя зову второй раз. Ты подслушивала?

РОЗИ. Я?

КЕССЛЕР. Здравствуйте, фрейлейн Рози.

РОЗИ (запинаясь). Здравствуйте, господин Кесслер.

ВИНКЕЛЬМАН. Накрой мне на стол. Я буду завтракать в беседке.

РОЗИ (не двигаясь с места). Хорошо.

ВИНКЕЛЬМАН. Ну, иди же! Иди же! Ах, ты, Господи!

РОЗИ. Сейчас, дядечка. (Делает Кесслеру в дверях умоляющий жест и уходит направо.)

ВИНКЕЛЬМАН. Так вот, видите ли, Кесслер…

Входит МАКС.

Ты опять здесь? что случилось?

МАКС. Отец, кажется. Приехала фрау Хергентхейм с Эльзой.

ВИНКЕЛЬМАН. Важная новость!

ФРАУ ХЕРГЕНТХЕЙМ и ЭЛЬЗА входят из сада.

ЭЛЬЗА (спешит вперед). Здравствуйте, папочка, хорошо ли вы… (Запинается, увидя Кесслера.)

ФРАУ ХЕРГЕНТХЕЙМ. С добрым утром. (Тоже запинается.)

ВИНКЕЛЬМАН (которому Эльза поцеловала руку). Здравствуйте! Хорошо, хорошо… Что это вы сегодня так рано?

ФРАУ ХЕРГЕНТХЕЙМ. Быть может, мы помешали?

ВИНКЕЛЬМАН. Ну, уж все равно. Садитесь! Мы сейчас кончим.

МАКС (поздоровавшись с Эльзой, указывает на Кесслера). Вы, кажется, знакомы?

КЕССЛЕР. Я имел удовольствие.

ФРАУ ХЕРГЕНТХЕЙМ. Как же!

КЕССЛЕР. Позвольте мне иметь честь поздравить…

ВИНКЕЛЬМАН. Хорошо, хорошо! Не тратьте, пожалуйста, слов попусту. Это лишнее. Я просил бы вас завтра же отправиться в поездку на восток, вместо этого… как его… Макс?

МАКС (который разговаривал с дамами, быстро подбегает). Шумана…

ВИНКЕЛЬМАН. Да, да, Шумана. После обеда вы получите ваш маршрут. Мой сын сейчас его приготовит. Вы, кажется, недовольны?

КЕССЛЕР. Позвольте, господин Винкельман, ведь и лошади после работы отдых дают…

ВИНКЕЛЬМАН. Скажите, пожалуйста, всю жизнь лон только наслаждается, и еще говорит о каком-то отдыхе!

КЕССМЛЕР. Извольте-с… я согласен, но на востоке будут большие расходы. Там все пьют портвейн. Придется тратить еще больше.

ВИНКЕЛЬМАН. Еще больше! (Тихо.) Есть ли у вас совесть? Ведь вы кровь мою пьете! (Скрежеща зубами от бешенства.) Если вы только не сделаете мне хороших дел…

КЕССЛЕР. Вы меня прогоните. Этого ли мне не знать.

ВИНКЕЛЬМАН. Во всяком случае, чтобы завтра же утром я вас здесь больше не видал.

КЕССЛЕР. Я только того и хочу. Честь имею. (Уходит.)

ФРАУ ХЕРГЕНТХЕЙМ (после молчания). Будь с ним помилей.

ЭЛЬЗА (притворно шутливым тоном). Какой вы сегодня ворчун, папочка!

ВИНКЕЛЬМАН. Что такое? Позволь, дитя мое. Я беспомощный, больной старик, могу терпеть дерзости только от людей, чем-нибудь полезных моему делу. Позволь тебя спросит: ты, может быть, тоже считаешь себя полезной для дела? Ну так я не желаю твоих шуточек…

ФРАУ ХЕРГЕНТХЕЙМ. Кажется, дочь моя позволила себе только детскую ласку?

ВИНКЕЛЬМАН. А вы во сколько оцениваете такую детскую ласку?

МАКС. Отец!

Входит РОЗИ.

РОЗИ. Здравствуй, мамочка! (Целует ей руку. К Эльзе.) Господи, какая ты сегодня хорошенькая! (Тихо.) Кесслер здесь?

ЭЛЬЗА. Тс!

РОЗИ. Дядечка, завтрак подан.

ВИНКЕЛЬМАН. Не желаете ли, сударыня, разделить со мною мой завтрак?

ФРАУ ХЕРГЕНТХЕЙМ в задумчивости, не слышит его.

РОЗИ. Мамочка!

ФРАУ ХЕРГЕНТХЕЙМ (вздрогнув). Что тебе?

РОЗИ. Мамочка, дядя спрашивает, не хочешь ли ты позавтракать?

ФРАУ ХЕРГЕНТХЕЙМ. О, очень вам благодарна!

ВИНКЕЛЬМАН (к Рози). Помоги мне сесть в кресло.

ФРАУ ХЕРГЕНТХЕЙМ делает знаки Эльзе, чтобы та помогла.

ЭЛЬЗА. Папочка, позвольте я.

ВИНКЕЛЬМАН. Благодарю. Это обойдется мне слишком дорого. Рози одна справится.

РОЗИ увозит его.

ЭЛЬЗА (показывая на Макса, тихо). Мамочка, я хочу еще раз поговорить с ним о сегодняшнем вечере.

ФРАУ ХЕРГЕНТХЕЙМ (задумавшись). Да, многое приходится молча глотать. (Выходит.)

ЭЛЬЗА. Макс, ты на меня сердишься?

МАКС. Скажи, мама очень обиделась?

ЭЛЬЗА. На что?

МАКС, На то, что он с ней так обошелся.

ЭЛЬЗА. Господи, разве мы его не знаем… (Молчание.) Макс, неужели ты всегда будешь таким со мною наедине?

МАКС. Мы так редко остаемся вдвоем, Эльза. Я, право, не знаю… я…

ЭЛЬЗА. Господи, да говори же! Ведь тут нет преступления! Боже мой!

МАКС. Конечно, нет.

ЭЛЬЗА. Ну, так в чем же дело?

МАКС. Ты иногда так смотришь на меня точно я тебе противен.

ЭЛЬЗА. Чего ты только не выдумаешь!

МАКС. Это для меня невыносимо, и я начинаю тебя боятся.

ЭЛЬЗА. Меня бояться? Ха-ха-ха! Да я мухи не обижу… Я до глупости добра. Когда от меня чего-нибудь хотят, я никогда не могу отказать, хочу я этого или нет. А он боится!

МАКС. Ну, прости меня. Тебе еще придется много помучиться со мной. Часто я сам себе говорю, что я… я совсем тебя не стою.

ЭЛЬЗА. Если уж ты так думаешь, ты изволь мне за это сделать маленькое удовольствие.

МАКС. Кажется, я и так делаю все…

ЭЛЬЗА. Нет, не все. Я тебя так просила пойти со мною на девичник.

МАКС (испуганно). Нет, нет… нет, нет, нет…

ЭЛЬЗА. Вот видишь, ты не хочешь. Лаура будет там, мама тоже. А мне придется сидеть весь вечер дома. Ты от всех прячешься. А мне бы так хотелось, чтобы все видели наше счастье.

МАКС. Знаешь, я постараюсь привыкнуть. Мне надо научиться быть веселым… У меня была такая печальная юность.

ЭЛЬЗА. А у меня разве лучше? Раз уж на то пошло. (Готова заплакать.) Мой муж застрелился. Разве тебе пришлось пережить хоть что-нибудь подобное? Да, это надо было перенести. Я до сих пор не могу оправиться. Я думала, что ты развлечешь меня… (Наивно умоляющим голосом.) Ну, пойдем сегодня.

МАКС. Эльза, я не хочу, чтобы ты краснела за меня. Пойми, я еще не привык.

ЭЛЬЗА (жалуясь). Ну что же делать. Придется остаться дома… И хочется тебя любить, да… Ну что уж тут говорить!

МАКС, Вот это-то самое и есть. Я не чувствую совсем, что ты хочешь быть моей… Кажется, что ты как будто…

Входит РОЗИ.

РОЗИ (бледная, дрожа). Милый Макс, прости, но тебя…

МАКС. Что такое, Рози?

РОЗИ. Там кто-то пришел. Тебя ждут в складе.

МАКС. На что ты похожа, Рози? Что-нибудь случилось?

РОЗИ, Нет, нет, ничего, просто мне жарко! Вот и прошло.

МАКС идет к двери.

(Которую Эльза гладит по голове, кричит ему.) Но ты ведь скоро вернешься?

МАСК (обернувшись). А тебе в самом деле лучше?

РОЗИ. Конечно. Ха-ха-ха… Видишь?

МАКС нерешительно уходит.

ЭЛЬЗА. Что случилось?

РОЗИ. Там в саду ждет Кесслер. Он мне сказал, чтобы я удалила Макса. Он хочет с тобою говорить.

ЭЛЬЗА. Что ему от меня надо?

РОЗИ. Говорит — нужно… А я так боюсь, как бы он чего-нибудь не сказал!

ЭЛЬЗА. Кому?

РОЗИ. Дяде.

ЭЛЬЗА. Вот еще глупости. Дядя видел, как вы говорили?

РОЗИ. Нет, он сидел к нам спиной.

ЭЛЬЗА. Так зови его скорее.

РОЗИ (робко). А вы не лишите себя жизни?

ЭЛЬЗА. Что?!

РОЗИ (заикаясь). Вы не будете плакать…

ЭЛЬЗА (направляясь к садовой двери). Нет, нет, зови скорее…

В то время как входит КЕССЛЕР, РОЗИ медленно уходит.

КЕССЛЕР (оглядываясь по сторонам, развязно). Здравствуй, Эльзочка!

ЭЛЬЗА (боязливо). Ну, что еще? Чего тебе надо?

КЕССЛЕР. Мне? Я только хотел узнать, что у вас тут творится. Если я к вам приду, маменька меня живо выпроводит… А между тем, мне все-таки несколько интересно, ведь я (показывая на себя) — старый друг.

ЭЛЬЗА. Что случилось в складе?

КЕССЛЕР. Ничего.

ЭЛЬЗА. Значит, ты обманул Рози?

КЕССЛЕР. Ну да… то есть, не совсем… Как посмотреть…

ЭЛЬЗА. Так Макс сейчас вернется?

КЕССЛЕР. Успокойся. У нас есть еще полчаса. Раньше его не отпустят… Я со старшим артельщиком придумал несколько способов, как выпроваживать хозяев из конторы: то ремень лопнет, то еще что-нибудь. Впрочем, с молодым не приходится проделывать таких штук, а только со стариком… Этот душа-человек. А того ничем не изведешь.

ЭЛЬЗА. Нет, на какие же, однако, гадости ты способен… Я не могу позволить, чтобы теперь, господин Кесслер, вы говорили мне ‘ты’…

КЕССЛЕР. Те, те, те!

ЭЛЬЗА. Нет, пожалуйста. Теперь я для тебя фрау Шмидт — и больше ничего.

КЕССЛЕР. Знаешь, ведь это не любезно с твоей стороны. Я же все это сделал, все подстроил.

ЭЛЬЗА. Ничего ты не устраивал. Это случилось сам собою.

КЕССЛЕР. Вот так благодарность! Впрочем, иначе и не бывает. Ну, а все-таки тонко подстроено? А?

ЭЛЬЗА. Тонко? Как это?

КЕССЛЕР. Теперь ты будешь настоящей grand dame, нашей хозяйкой, и…

ЭЛЬЗА (доверчиво, жалуясь). Да, если б только старика не было.

КЕССЛЕР. Успокойся, он долго не протянет.

ЭЛЬЗА (бросая взгляд на небо). Ах, какое было бы счастье!

КЕССЛЕР. Ну, а женишок, не правда ли, мил?

ЭЛЬЗА (горячо). О да, очень!

КЕССЛЕР. Готов верить. Он славный парень… Золотое сердце… И душой такой благородный… Я тебе его еще вышколю, увидишь…

ЭЛЬЗА. Как тебе сказать? Он… Я против него ничего не имею. Боже избави! Он только скучноват немного.

КЕССЛЕР. Еще бы! Быть таким приятным собеседником, как наш брат, так сказать, путешественник, который то в России, то в Испании… ведь это тоже не всякий может… Ты у меня на этот счет избалована, Эльзочка.

ЭЛЬЗА (вздыхая). Это правда.

КЕССЛЕР. Надо тебе с этим как-нибудь примириться.

ЭЛЬЗА. Нет, знаешь, он всегда такой грустный… как-то без всякой причины… Рта не умеет раскрыть. Старик им, Бог знает, как помыкает, а он все молчит… Разве это мужчина?

КЕССЛЕР. Однако нельзя сказать, чтобы ты его очень любила.

ЭЛЬЗА. Нет ничего, я его все-таки люблю. Только сегодня я расстроена. Я так радовалась сегодняшнему вечеру. Сегодня у Греты Бауман девичник. Все там будут. И у меня есть чудное платье — я заказала на всякий случай. А теперь я дома сидеть должна одна-одинешенька.

КЕССЛЕР. Зачем же тебе сидеть дома?

ЭЛЬЗА. Как зачем? Мне, как невесте, неприлично идти туда без него.

КЕССЛЕР. Ну, я не стану с тобой спорить. Я всегда преклоняюсь перед добродетелью… Но мне кажется, если уж так случилось, что я тут…

ЭЛЬЗА. О, Господи! А если нас кто-нибудь увидит?

КЕССЛЕР (простодушно). Что же, я мог бы к вам придти на минутку.

ЭЛЬЗА. Вы забываете, с кем вы говорите, господин КЕсслер.

КЕССЛЕР. Ты опять за старое. Право, ты меня запугаешь. Ну что из этого? Нам надо так много рассказать друг другу. Надо же опять тебя немножко посмешить… Ты стала какая-то… (пожимая плечами) жеманная.

ЭЛЬЗА. Хорошо, только не наедине. Пусть и Рози будет с нами.

КЕССЛЕР (неохотно). Ну-у!

ЭЛЬЗА. Иначе я не согласна. Я — невеста. Я знаю свои обязанности.

КЕССЛЕР (подумав). Ну, хорошо. Так значит…

Быстро входит РОЗИ.

РОЗИ. Господин Кесслер! Господин Кесслер, уходите скорее!

КЕССЛЕР (смотрит на часы). Еще успею…

РОЗИ. Я требую, чтобы вы ушли. (Умоляя.) Прошу вас!

ЭЛЬЗА (тихо, Кесслеру). Смотри, она не согласится.

КЕССЛЕР (тихо). Предоставь это мне! (Громко, очень серьезно.) Фрейлейн Рози, я прошу вас непременно быть сегодня вечером в квартире вашей матушки.

РОЗИ. Что мне там делать? Я теперь живу здесь.

КЕССЛЕР. Я вам это скажу, когда вы будете там.

РОЗИ. Вы… вы хотите… пока мама… нет! Вы не посмеете, господин .Кесслер, а то я скажу…

КЕССЛЕР (мрачно). Хорошо. Значит, пусть случится то, что… пожалуйста, я ничего не сказал…

РОЗИ. О, Боже мой! Бедная Эльза! (Обнимает ее, как бы защищая.)

ЭЛЬЗА. Ну, перестань, дитя мое. (Лаская ее.) Милая ты моя Рози!

КЕССЛЕР. Да, вот о чем я хотел вас спросить, Рози: когда вы бываете по вечерам у вашей мамы, за вами приходят?

РОЗИ (быстро). Да, обыкновенно приходит Макс. Или дядя присылает за мной горничную.

КЕССЛЕР. Так вы позаботьтесь, чтобы сегодня никто не приходил.

РОЗИ. Да, да, да. Я это устрою… Так и быть… Я вам помогу. Видите… я вовсе не такая глупенькая.

КЕССЛЕР. Значит, сегодня вечером, около… (Смотрит на часы.) Ах, черт возьми! (Спешит к двери налево.)

ЭЛЬЗА. Вы не сказали, в котором часу…

Входит МАКС, удивленно оглядывает обеих сестер и Кесслера.

КЕССЛЕР. Извините. Я хотел посмотреть, не готов ли мой маршрут… дамы были так любезны, но тоже не могли ничего найти…

МАКС. Очень жаль, господин Кеслер. меня там задержали. Я вам его пришлю сегодня же…

КЕССЛЕР. Прошу вас… Если я получу маршрут… (вынимая часы, бросая взгляд на Эльзу) около девяти часов вечера, я успею еще устроить свои дела. (Уходит с поклоном.)

МАКС. У вас тут вышло что-нибудь с Кесслером?

РОЗИ (защищая Эльзу, вынужденно смело, но не в состоянии скрыть свой страх). Нет, нет, нет, ничего. Что же могло быть?

МАКС. Рози, ты совсем поправилась?

РОЗИ (пораженная его участием). Я? (Еле удерживая слезы, негодуя на себя.) Ах, боже мой, я… (Быстро уходит.)

ФРАУ ХЕРГЕНТХЕЙМ (голос). Эльза, нам пора идти.

ЭЛЬЗА. Хорошо, мамочка. (Возвращаясь, нежно.) Макс, пойдем сегодня не девичник.

МАКС отворачивается.

(Плача, упрямо.) Прощай! (Уходит.)

МАКС хочет идти за ней, возвращается и садится за письменный стол.

ФРАУ ХЕРГЕНТХЕЙМ (голос). Прощайте, Макс!

МАКС (привстает, смущенно). Прощайте! (Задумывается…, потом, услыхав голос отца, быстро идет к двери налево.)

РОЗИ везет Винкельмана.

ВИНКЕЛЬМАН. Ты куда?

МАКС. В контору, отец.

ВИНКЕЛЬМАН. Останься. У тебя есть дело. Они только издеваются над тобою, эти… (К Рози.) А ты что? Чего ты тут торчишь?

РОЗИ. Прости, дядечка, у меня к тебе просьба…

ВИНКЕЛЬМАН. Просьба? (Садится на край кресла.) Денег не проси. Денег у меня нет.

РОЗИ. Да мне и не надо от тебя денег.

ВИНКЕЛЬМАН. Ну, говори.

РОЗИ. Нельзя ли мне, дядечка, пойти сегодня вечером посидеть с Эльзой.

ВИНКЕЛЬМАН. Ступай, куда хочешь. Тот, кому не жаль оставлять меня одного, может идти, куда ему угодно.

РОЗИ. Мама и Лаура вернутся домой очень поздно… Эльза боится оставаться одна.

ВИНКЕЛЬМАН. Давно ли это Эльза стала такой трусихой?

РОЗИ. Эльза всего боится. Эльза не может войти в темную комнату… Макс, да не смотри ты так на меня.

ВИНКЕЛЬМАН (Максу). Занимайся своим делом.

РОЗИ. И я бы хотела… то есть Эльзе было бы приятно… если бы я осталась до завтра…

ВИНКЕЛЬМАН. Оставайся хоть до послезавтра!

РОЗИ. И пусть Мари не приходит за мною.

ВИНКЕЛЬМАН. Хорошо, хорошо, хорошо…

РОЗИ. И Макс тоже пусть не приходит!

ВИНКЕЛЬМАН. Слышишь, Макс, ты там, кажется, лишний.

РОЗИ. Значит, Макс наверное не придет?

ВИНКЕЛЬМАН. Поди-ка ты сюда. (Пристально смотрит ей в глаза.) Послушай, тут что-то неладно, а? Ну, ну, хорошо. Поцелуй меня… вот так. (Вставая.) Гм! А я хочу еще раз поговорить с Кесслером.

МАКС. О чем, отец?

ВИНКЕЛЬМАН. Тебе что за дело?

МАКС. Отец, ты уже раз выслал меня отсюда… Ты хочешь от него что-то выведать… по-моему, это не совсем удобно… он наш служащий, — нам это неприлично.

ВИНКЕЛЬМАН. Что такое? Ты хочешь учить старика-отца, что ему прилично и что неприлично! Ты? Будь доволен, что я тебя кормлю, что я опять взял тебя к себе…

МАКС (дрожа от волнения, бросая взгляд на Рози). Я молчу, отец.

ВИНКЕЛЬМАН. Давно пора. (Пробует, ковыляя, выйти из комнаты.)

РОЗИ (подбегая). Разве я не должна тебя проводить, дядечка?

ВИНКЕЛЬМАН. Рисуй своих бабочек. Никого мне не нужно. Все вы в заговоре против меня, — одна шайка… (Уходит.)

РОЗИ. Ах, несчастный старик! Макс!

Он не отвечает.

(Она уходит вглубь сцены и возвращается.) Макс!

Он не отвечает.

Макс, не падай духом, ведь это он только на словах. Макс, не смотри так, я не могу этого видеть.

МАКС. Пойми, Рози, я не могу больше этого выносить… Он обращается со мной, как с каким-то негодяем… И ты видишь, я сделаюсь негодяем…

РОЗИ. Макс, почему ты ему позволяешь?

МАКС. Не могу. Он говорит правду. Он меня вытащил из грязи…

РОЗИ. Ну, это неправда.

МАКС. Нет, правда. Мой хозяин, у которого я был в учении перед смертью матери, написал ему, что я никуда не годен и чтобы он взял меня к себе, а то я останусь на улице. А почему я был не годен? Я не знаю! Я и теперь, по его мнению, ни на что не способен, он это говорит мне чуть ли не каждый день.

РОЗИ. А как ты хорошо рисуешь! Я бы хотела хоть наполовину так рисовать. Я посмотрела бы тогда, кто бы посмел мне сказать, что я ни на что не способна.

МАКС. Тебе хорошо говорить, ты поддерживаешь всю семью… А я и матери не мог прокормить. Она сидела за шитьем до последнего дня.

РОЗИ. Ты подумай, как тебя все любят в конторе, в складе, везде… А над ним все смеются… стоит только ему где-нибудь показаться… Кесслер говорил… уже давно, я тогда тебя еще не знала… что когда ты вошел в дело, все пошло иначе…

МАКС (просияв). Это говорил Кесслер?

РОЗИ. Да. Как ты начал заниматься, все пошло по-новому, он это сказал. От брюссельских кружев все в восторге. Рисунки для гардин, которые ты даешь на фабрику, убивают всякую конкуренцию, — все это сказал Кесслер. И на всем видна рука художника, он так и сказал…

МАКС (в большом волнении). Ах, если бы это все была правда!

РОЗИ. Он и еще много говорил… Макс, ты плачешь? Разве тебе это неприятно, Макс?

МАКС. Ах, если бы это была правда! Никто еще не говорил так обо мне. Всю жизнь я получал только одни пинки, как какой-нибудь хромой осел… И чем больше я работал, тем больше меня били. Поневоле станешь думать, что собака — и та из моих рук кусок хлеба погнушается взять.

РОЗИ. Я возьму от тебя все, что ты дашь, Макс.

МАКС. Да, ты! Вот теперь у меня будет жена. Какого она может быть обо мне мнения? Посмотри, она уже теперь презирает меня.

РОЗИ. Нет, это неправда. Как можно тебя презирать? Ведь это было бы… А Эльза — добрая и ласковая со всеми… (нерешительно) то есть, она… (горячо) она такая милая, такая добрая…

МАКС (задумчиво). И такая красивая!

РОЗИ (горячо). Ну, положим, Лаура красивее. Может быть, и я когда-нибудь буду красивая. Мама говорит, что этого еще нельзя знать.

МАКС (снова оживляясь). Так вот что сказал Кесслер… Вот что они обо мне думают… Неужели это правда? Нет, это слишком! За это я ему отплачу!

РОЗИ. Кому? Кесслеру?

МАКС. Я попрошу его быть моим другом.

РОЗИ (испуганно). Кесслера?

МАКС. Ну да, его.

РОЗИ. Кого хочешь, только не Кесслера!

МАКС. Что?

РОЗИ (пытаясь сгладить впечатление своим последних слов). Ах!.. нет, я… я…

МАКС. Разве ты знаешь про него что-нибудь дурное?

РОЗИ. Нет, нет, нет. Я знаю про него только хорошее. Ради Бога, ты не думай… Он лучше всех, он самый умный… и такой кавалер… это все говорят…

МАКС. Тебе нравится Кесслер?

РОЗИ. Очень.

МАКС. Ты его любишь?

РОЗИ. Люблю? Я? Кесслера?

МАКС (смотрит на нее пристально в раздумьи). Гм!

РОЗИ. Что ты выдумал! Я еще слишком глупа для этого, все говорят… и Эльза… Я никогда не буду любить… Я только хочу остаться у вас в доме и рисовать своих бабочек. Я их стану рисовать еще лучше. Вот увидишь. Ты будешь доволен. Все дамы станут покупать веера только с моими бабочками. Тебе придется посадить сто девочек копировать моих бабочек. Ты будешь богатеть и сделаешься таким богатым, таким богатым, как… как…

МАКС смотрит на нее, хочет говорить, снова начинает ходить в волнении.

Макс, ты меня не прогонишь, когда женишься?

МАКС. Зачем же мне тебя прогонять, Рози?

РОЗИ. Мама сказала, что вы тогда, вероятно, не захотите держать меня здесь.

МАКС. Не говори так, Рози… я не знаю, как бы я стал жить без тебя.

РОЗИ. Ах, слава Богу! Слава Богу! Мне бы только мою комнатку… Там я буду сидеть тихо, смирно… Я ничего не буду делать дурного. Ах, мне так хочется быть честной…

МАКС. А что, по-твоему, значит быть честной, Рози?

рОЗИ. Я не знаю… Я хотела бы быть такою, как ты. Когда прежде что-нибудь было не по мне, когда я видела все гадкое, что делается на свете, тогда я уходила рисовать своих бабочек. Ведь это самое идеальное, думала я, эти бабочки. А теперь, я знаю, что в жизни есть еще много другого идеального. И никаких бабочек не нужно. А между тем, мне приходится быть гадкой, лгать, обманывать… Пожалуйста, поверь мне: это только от страха. И я никогда больше не буду этого делать. Клянусь тебе… никогда…

МАКС. Чего ты не будешь делать, Рози?

РОЗИ. Ничего, ничего! Разве я что-нибудь сказала? Ведь я ничего не сказала? Не смотри на меня так, Макс! Я ничего… я… Боже мой!.. Боже мой!.. (Идет к двери в оранжерею.)

МАКС (хочет идти за ней). Рози!

РОЗИ (идет к нему, сложив руки, точно хочет покаяться, потом одумавшись). Нет, нет, нет, нет! (Убегает направо.)

З а н а в е с.

Действие третье

Обстановка первого действия. В окно видна вечерняя заря.

ЭЛЬЗА сидит за рисовальным столом, лицом к окну. Прижимает к глазам платок. Через створчатую дверь входит ВИЛЬГЕЛЬМ.

ВИЛЬГЕЛЬМ. Здравствуй, Эльза… Я положу ключ вот сюда… Э, да ты, кажется, нюнишь… Что, скучно оставаться дома? (Уходит налево.)

Слева выходит ЛАУРА, держа в руках платье цвета crme.

ЛАУРА. Эльзочка!

ЭЛЬЗА всхлипывает.

Ты плачешь?

ЭЛЬЗА. Есть от чего плакать.

ЛАУРА. Бедная Эльзочка!

ЭЛЬЗА. Да, тебе хорошо говорить: ты идешь к Бауманам… А как бы это было эффектно… Мы обе в костюмах бабочек… Ты — желтая бабочка, а я — павлиний глаз… Бедное мое платье! И чудное стихотворение. Напрасно я его выучила.

ЛАУРА. Куда это Рози пропала?

ЭЛЬЗА. Хорошо же, этого я ему никогда не прощу.

ЛАУРА. Ты не знаешь, как прикрепляют крылья бабочки?

ЭЛЬЗА. Оставь меня в покое с твоими крыльями!

ЛАУРА. Без Рози я не могу одеваться. А карета сейчас приедет.

ЭЛЬЗА. Какая карета?

ЛАУРА. Мой шафер выпросил позволения сегодня приехать за нами. Он не дремал на репетициях.

ЭЛЬЗА. Ну, слава Богу, еще один! Фи!

ЛАУРА. Ах, оставь! Какой-то учителишка… Мне таких не надо.

ЭЛЬЗА. Ну, и я тоже повеселюсь сегодня.

ЛАУРА. Ты повесе…

ЭЛЬЗА. Конечно.

ЛАУРА. Как же?

ЭЛЬЗА. Ну, это мое дело.

ЛАУРА. Не делай глупостей, Эльзочка!

ЭЛЬЗА. Пожалуйста, не беспокойтесь.

ЛАУРА. Не знаю, я никогда не делаю глупостей.

ЭЛЬЗА. Ну, прежде выйди замуж, а потом посмотрим.

ЛАУРА. И тогда не буду делать глупостей. Я буду строго соблюдать все приличия.

ЭЛЬЗА. Это когда же? Когда ты будешь графиней?

ЛАУРА. Да, именно.

ЭЛЬЗА. Ну, убирайся отсюда! (Отталкивает ее.)

ЛАУРА (отвечая ей тем же). Ну, ты! Не толкайся!

Входит ВИЛЬГЕЛЬМ, вносит лампу.

ВИЛЬГЕЛЬМ. Поглядите-ка, тетя… Они того… дерутся.

ЭЛЬЗА. Неправда, с чего ты взял…И не думали… ведь да, Лорочка?

ЛАУРА. Конечно!

ЭЛЬЗА. Ну, не сердись на меня!

Целуются.

ВИЛЬГЕЛЬМ. Вот одеколон.

ЛАУРА. Из аптеки или…?

ВИЛЬГЕЛЬМ утвердительно кивает головой.

ЭЛЬЗА. Так отдай назад деньги. Ведь мама дала тебе семьдесят пять пфеннингов.

ВИЛЬГЕЛЬМ, Постойте, постойте! Хотите так: каждой по 25 пфеннингов… а 25 я возьму себе?

ЭЛЬЗА. Хорошо.

ЛАУРА. Давай, давай деньги!

ВИЛЬГЕЛЬМ отсчитывает каждой деньги.

ФРАУ ХЕРГЕНТХЕЙМ (голос). Лаура!

ЛАУРА. Что, мама? Я здесь.

ФРАУ ХЕРГЕНТХЕЙМ (голос). Иди же одеваться… Скорее, скорее…

ЛАУРА (идет к двери налево, отворяет ее). Рози еще нет, мамочка, а она должна прикрепить мне крылья. (Подходит к рисовальному столу и берет лежащее на нем платье.)

ВИЛЬГЕЛЬМ (тихо, Эльзе). Послушай, ты… ты опять послала Рози к Кесслеру?

ЭЛЬЗА. Ах, ты мальчишка! Вот еще гадости!

ВИЛЬГЕЛЬМ. Ну уж, пожалуйста, не ломайся!.. Я сейчас только ее видел, как она стояла у квартиры Кесслера. Конечно, я сделал вид, будто не замечаю. Вот я какой скромный, а?.. И если тебе опять что-нибудь понадобится…

ЭЛЬЗА. Я маме скажу, вот что!

ЛАУРА (из глубины сцены). Что, он опять грубиянит? (Уходит.)

ВИЛЬГЕЛЬМ. Грубиянит, да… как же… Ты воображаешь, что одна только была влюблена в Кесслера, ошибаешься… Не хитрая штука, и другие сумеют… да. Спроси хоть Рози… Она сама мне признавалась…

Входит РОЗИ.

РОЗИ (смущенно). Здравствуйте.

ВИЛЬГЕЛЬМ. Ну, вот спроси ее… (Кричит.) Тетя, Рози пришла.

Входит разнаряженная ФРАУ ХЕРГЕНТХЕЙМ.

ФРАУ ХЕРГЕНТХЕЙМ. О, Господи, Господи, где ты пропадаешь? Старик опять не отпускал тебя?

РОЗИ (запнувшись). Да.

ФРАУ ХЕРГЕНТХЕЙМ. Разве ты сама не могла понять, что ты здесь нужна. Ведь ты выдумала костюмы бабочек. Как надо привязать крылья?

РОЗИ. Крылья?.. Сзади, у талии, есть петли.

ФРАУ ХЕРГЕНТХЕЙМ. Ты должна была бы сказать.

РОЗИ. Я думала… портниха сказала.

ФРАУ ХЕРГЕНТХЕЙМ. Ну, хорошо… Помоги Лауре… только скорее.

РОЗИ. Сейчас.

ЭЛЬЗА. А я должна сидеть дома, мамочка!

ФРАУ ХЕРГЕНТХЕЙМ. Бедная моя Эльзочка! (Гладит ее по голове.)

РОЗИ (тихо, Вильгельму). О чем она тебя просила?

ВИЛЬГЕЛЬМ. Кто?

РОЗИ. Эльза.

ВИЛЬГЕЛЬМ. Да ни о чем.

РОЗИ. Когда я вошла сюда, вы о чем-то шептались! Она о чем-то тебя просила… Ничего не давай ей! Слышишь, ничего…

ФРАУ ХЕРГЕНТХЕЙМ. О, Господи, Боже мой! Ты все еще тут!

РОЗИ убегает налево.

А уж скоро девять. Сейчас учитель приедет.

ВИЛЬГЕЛЬМ. Покараулить мне его, тетя?

ФРАУ ХЕРГЕНТХЕЙМ. А разве ты теперь свободен?

ВИЛЬГЕЛЬМ. Сегодня я не дежурный.

ЭЛЬЗА. Во всяком случае, тебе здесь делать нечего. Мы сейчас спать ляжем.

ВИЛЬГЕЛЬМ (с гримасой). Эге! (Уходит в заднюю дверь, в темную комнату.)

ФРАУ ХЕРГЕНТХЕЙМ. Ты возьми какую-нибудь работу, Эльзочка. Нужно всегда быть прилежной. Сейчас придет учитель. Что он о нас подумает?

ЭЛЬЗА. Лаура говорит, что она вовсе не хочет выходить за него.

ФРАУ ХЕРГЕНТХЕЙМ. Как? Она это сказала? (Отворяя дверь.) Послушай, Лаура, ты будешь с учителем очень любезна, понимаешь ты?

ЛАУРА (голос). Понимаю, мама.

ФРАУ ХЕРГЕНТХЕЙМ. У этого учителя есть в банке деньги… Мне говорила госпожа Бауман.

ЛАУРА (голос). Знаю, мама.

ЭЛЬЗА. Ах, она думает только о графах.

ФРАУ ХЕРГЕНТХЕЙМ. Пусть ее… О Господи! Вы меня иногда просто до отчаяния доводите!

Звонок.

ВИЛЬГЕЛЬМ (входит). Тетя, пришел!

ФРАУ ХЕРГЕНТХЕЙМ (шепотом). Ну, зачем ты раньше не сказал? Ступай, отопри… Постой! (Запирает дверь налево, бросает испытующий взгляд на Эльзу, садится.) Теперь ступай.

ВИЛЬГЕЛЬМ идет отпирать. Входит КОСИНСКИЙ.

КОСИНСКИЙ. Имею честь кланяться.

ФРАУ ХЕРГЕНТХЕЙМ (вставая). Милости просим.

КОСИНСКИЙ. Смею надеяться, сударыня, что вы не будете ничего иметь против того, если я позволю распространить свои права Шафера и на сегодняшний девичник?

ФРАУ ХЕРГЕНТХЕЙМ. Мы очень вам благодарны, г.доктор. Фрау Бауман так много говорила о вас… Моя дочь Лаура сейчас выйдет. (Представляя.) Моя старшая дочь, фрау Эльза Шмидт, господин доктор… простите, ваше имя?

КОСИНСКИЙ. Коссинский, сударыня, Коссинский… Как у Шиллера в ‘Разбойниках’. Но, право, совсем мирный человек.

ЭЛЬЗА (невольно кокетничая). Да, разбойники всегда так говорят.

ФРАУ ХЕРГЕНТХЕЙМ бросает на нее укоризненный взгляд.

КОСИНСКИЙ (поражен, потом улыбается). Благодарю вас, сударыня, за хорошее мнение…

ФРАУ ХЕРГЕНТХЕЙМ. О, господин доктор, моя дочь не хотела сказать ничего обидного. Пожалуйста, присядьте.

КОСИНСКИЙ. Премного благодарен. Так как, сударыня,, я застаю вас, если мне позволено будет так выразиться, окруженною домашними заботами, то я должен бояться, что вы не украсите своим присутствием сегодняшний праздник?

ФРАУ ХЕРГЕНТХЕЙМ. Нет, моя дочь хочет непременно остаться дома. Мы все так ее просили.. Но она чувствует себя нерасположенной, она не любит развлечений… Знаете, она так рано овдовела…

КОСИНСКИЙ. О, я глубоко сожалею.

ФРАУ ХЕРГЕНТХЕЙМ. Но теперь она снова выходит замуж.

КОСИНСКИЙ. О, сударыня, об этом я сожалею еще более.

ЭЛЬЗА старается сдержать улыбку.

ФРАУ ХЕРГЕНТХЕЙМ (строго). Господин доктор!

КОСИНСКИЙ. Простите, сударыня, ради Бога, простите! Я хотел только сказать… гм… гм…

ФРАУ ХЕРГЕНТХЕЙМ. Да, положение невесты, это, так сказать, святыня. В наше легкомысленное время об этом слишком часто забывают. Но мои дочери так воспитаны, что они хорошо знают обязанности, какие налагает на них их судьба. Моя дочь Лаура как-то раз даже сказала: ‘Ах, мама, как жаль, что нет больше монастырей’.

КОСИНСКИЙ. Но, сударыня, ведь монастырь в известной мере отдалял бы ее от ее призвания?

ЭЛЬЗА улыбается.

ФРАУ ХЕРГЕНТХЕЙМ. Да, конечно, она сказала это лишь потому, что так серьезна… Ну, надо пойти поглядеть, быть может, дочь уже готова. Я на одну минутку, г.доктор. (Уходит.)

КОСИНСКИЙ (после некоторой паузы.) Нет, право, сударыня, это ужасно печально, что именно вы так удаляетесь от света.

ЭЛЬЗА. Зато моя сестра Лаура не удаляется. Вы, кажется, как следует поухаживали за нею?

КОСИНСКИЙ. Ах, может же и бедный учитель когда-нибудь немножко поухаживать…Mais a n’Йmpeche pas les sentiments, как говорят французы.

ЭЛЬЗА. О каких чувствах вы говорите, господин доктор?

КОСИНСКИЙ. И вы еще спрашиваете, сударыня. Это жестоко! Согласитесь, ведь и у бедного учителя может быть сердце, которое жаждет любви.

ЭЛЬЗА. Господин доктор, я невеста.

КОСИНСКИЙ. А я не разбойник.

ЭЛЬЗА. Ах, да…

КОСИНСКИЙ. Всеконечно-с. Видите ли, сударыня, это все от того…

ЭЛЬЗА. Неужели вы рассердились на меня, г.доктор? Разве мы расстанемся врагами?

КОСИНСКИЙ. О, нет, напротив, сударыня…

ФРАУ ХЕРГЕНТХЕЙМ в накидке, с платком на голове, широко раскрывает дверь.

Входит ЛАУРА в воздушном костюме цвета crХme, в сандалиях, с диадемою из звезд на гладко зачесанных назад волосах, за плечами дрожащие желтоватые крылья бабочки.
За ними — РОЗИ. ВИЛЬГЕЛЬМ — в дверях.

КОСИНСКИЙ (встает). Ах, черт возьми!

ФРАУ ХЕРГЕНТХЕЙМ (сияя). Моя дочь очень сожалеет, что заставила вас ждать. Ну, поздоровайся же, Лорочка.

ЛАУРА (холодно и добродетельно). Здравствуйте.

ЭЛЬЗА. Нет, Лорочка, какая ты сегодня красавица! Не правда ли, господин доктор?

ЛАУРА. Пожалуйста, не трогай меня.

КОСИНСКИЙ. Да, не трогайте… этого сорта бабочки так нежны, что к ним нельзя прикасаться.

ФРАУ ХЕРГЕНТХЕЙМ (с укоризной). Господин доктор!

КОСИНСКИЙ. Видите, сударыня, как не везет бедному учителю. Один раз дерзнул сказать комплимент, и то так неудачно. Право, можно в отчаяние прийти. Ваш дом, сударыня, целое гнездышко красавиц.

ФРАУ ХЕРГЕНТХЕЙМ. Рози, подойди-ка сюда.

РОЗИ. Что, мама?

ФРАУ ХЕРГЕНТХЕЙМ. Это моя младшая дочь — Рози.

РОЗИ. Здравствуйте.

КОСИНСКИЙ (с чувством). Сударыня, вы счастливейшая из матерей!

ФРАУ ХЕРГЕНТХЕЙМ (вздыхая). Да, это вы так говорите, господин доктор… Однако пора одеваться… Вильгельм, где тальма?

ВИЛЬГЕЛЬМ, стоящий подле с широкой тальмой, хочет накинуть

ее на Лауру.

ЛАУРА (сердито). Только не на крылья.

ФРАУ ХЕРГЕНТХЕЙМ. Ах, ради Бога… Розинька, поди сюда… Как надо сделать?

РОЗИ. Я отцеплю крылья.

ФРАУ ХЕРГЕНТХЕЙМ. Эльза, помоги ей.

ЭЛЬЗА (пока Рози возится с крыльями). Я немножко с ним пококетничала. Ничего?

ЛАУРА (пожимая плечами). Если это тебе доставляет удовольствие.

РОЗИ. Вот крылья.

КОСИНСКИЙ. Доверьте, сударыня, мне эти крылышки. Я приложу все старания, чтобы с них не слетела пыль.

ЛАУРА (сухо). Не беспокойтесь… об этом я сама позабочусь. (Прячет крылья под тальму.)

КОСИНСКИЙ. О… повинуюсь… это ваше право… (Эльзе.) Итак, сударыня, война навеки. (К Рози.) Прощайте, миленькая барышня. (Идет к дверям.)

ФРАУ ХЕРГЕНТХЕЙМ (поцеловав Эльзу в лоб). Вильгельм, проводи нас.

ЭЛЬЗА. И пусть он идет домой, мама.

ВИЛЬГЕЛЬМ (тихо). Ты что-то сегодня того… замышляешь! (Направляется к двери.)

РОЗИ (бросаясь за матерью, в страхе). Возвращайся скорее, мамочка, умоляю тебя — скорей!

ФРАУ ХЕРГЕНТХЕЙМ (целует ее). Что с тобой? Пойди, ляг сейчас же спать, крошка моя… Я привезу тебе что-нибудь от Бауманов.

Все, кроме Эльзы и Рози, уходят.

ЭЛЬЗА. Ну, нечего сказать, отличилась ты! Еще немножко, и мама бы наверное что-нибудь заметила. Что бы тогда?

РОЗИ. Ах, Эльза!

ЭЛЬЗА. Будь же благоразумна… Зачем ты ходила сегодня к Кесслеру?

РОЗИ. Я не была у Кесслера.

ЭЛЬЗА. Ну, вот еще! Ты стояла у его подъезда!

РОЗИ. Разве кто-нибудь видел?

ЭЛЬЗА. Конечно… Вильгельм видел.

РОЗА. Ах, он… Но я не говорила с ним. Его не было дома. Я хотела попросить, чтобы он… не приходил.

ЭЛЬЗА. Вот как!

РОЗИ. Эльза, побойся Бога! Милая, хорошая, дорогая моя, если ты хоть чуточку, хоть вот столько любишь меня, не принимай Кесслера… Позволь, я сойду вниз подожду, пока он придет, и откажу ему.

Звонок.

Боже мой, это он! (Без сил опускается на стул.)

ЭЛЬЗА. Успокойся, деточка. (Целует ее.) Хорошо, я велю ему уйти. (Идет отворить дверь.)

Входит КЕССЛЕР с двумя завернутыми в бумагу бутылками шампанского и с пакетом под мышкой.

КЕССЛЕР. Мамы нет?

ЭЛЬЗА. Конечно, нет.

КЕССЛЕР (опуская бутылки на пол). В таком случае, добрый вечер всей честной компании. Ну-с, милые дамы, будьте со мной полюбезнее… (К Рози.) Пожалуйте вашу лапку… Не хотите?

ЭЛЬЗА. Пожалуйста, господин .Кесслер, оставьте ее в покое… Мы не можем принять вас… мы ждем гостей.

РОЗИ. Да, мы ждем гостей…

КЕССЛЕР. А! кого же это?

ЭЛЬЗА. Мой жених придет.

РОЗИ. Он сию минуту будет здесь.

КЕССЛЕР. Ах, так? Ну, это сущий вздор. Как же это вы можете одни, без старших, принять его! Даже неприлично. Я этого не могу позволить!

ЭЛЬЗА. Вам и нечего нам позволять, господин Кесслер.

КЕССЛЕР. Нечего? Жаль! А здесь так уютно! Право, детки, здесь уютно… Нет, я так скоро не уйду отсюда!

РОЗИ (беспомощно). Боже мой, Эльза!

ЭЛЬЗА (шепотом). Смотри, Рихард, как она боится.

КЕССЛЕР. Чего ж она боится? Разве я не порядочный человек? Ведь мы всегда были друзьями… Правда, Рози, а?

РОЗИ. Да.

КЕССЛЕР. Значит, и толковать нечего… А теперь, дети мои, давайте веселиться по-образованному. Я захватил с собой две бутылки шампанского.

ЭЛЬЗА. Шампанского! Вот прелесть! Вот мило! Слышишь, Рози?

РОЗИ в каком-то оцепенении.

Ах, Рихард, нельзя это… (Тише.) Что она может подумать! Ведь она для меня святыня.

КЕССЛЕР. И для меня тоже святыня… Что ж из того? Тут нет ничего дурного… Вот что, льда у вас в доме, конечно, не водится?

ЭЛЬЗА. Откуда же у нас будет лед?

КЕССЛЕР. Ну, так у меня есть… ха-ха-ха. Вот, целая коробка. Все маленькие кусочки. Ишь ты, так и тает! (Ставит лед на стол.) А парочка приличных бокальчиков у вас найдется, из которых не стыдно было бы пить шампанское?

ЭЛЬЗА. Да, да… хрустальные бокалы от бабушки.

КРЕССЛЕР. Прекрасно! Пожалуйте их сюда.

ЭЛЬЗА идет к стеклянному шкафу, вынимает три бокала и чайную ложку.

(Откупоривая бутылку.) Ну-с, фрейлейн Рози, знаю я прехорошенькую сказочку про один молодой штопор, который был влюблен в старую-престарую пробку от шампанского… Только сделайте сначала веселенькое личико, а то не расскажу… Ну-с, раз, два и… (Откупоривает бутылку.) Так! клади скорее лед в стаканы! Так! Фрейлейн Рози, пожалуйте ваш бокал…

РОЗИ (в каком-то забытьи тупо смотрит на него). Хорошо. (Машинально берет бокал.)

КЕССЛЕР. А теперь вы должны выпить.

РОЗИ. Да!

КЕССЛЕР. Итак, дети мои, за наше здоровье!

РОЗИ не пьет.

Ну, что же вы?

РОЗИ. Я выпью… (Со страхом глядит на него и пьет.)

КЕССЛЕР. Вот так, видите, как хорошо!

РОЗИ. Ах, хоть бы умереть! (Громко рыдает.)

ЭЛЬЗА (подбегает к ней). Ради Бога, Рози, миленькая! Что ты, дорогая? (Кесслеру, в отчаянии.) Видишь, что ты наделал? Хорошая, славная моя. Ведь все это пустяки, это шутка. Нам никто не делает ничего дурного.

РОЗИ. Ах, Эльза, люди такие гадкие.

ЭЛЬЗА. Да кто же, Рози?

РОЗИ. Ты, ты!

КЕССЛЕР. А я разве не блестящее исключение из этого правила?

РОЗИ. Нет, и вы тоже!

ЭЛЬЗА. Рихард, уходи лучше домой!

КЕССЛЕР (снова наполняя ей бокал). Будьте умницей, Рози, выпейте еще бокальчик, и тогда я сейчас же отправлюсь домой.

РОЗИ. Да? Вы уйдете?

КЕССЛЕР. Parole d’honneur! Мое самое честное-расчестное слово. А уж если я дал такое слово, так пусть хоть земля провалится, а я…

РОЗИ. Хорошо, я выпью.

КЕССЛЕР. Ну, итак… (Подает ей бокал.)

РОЗИ (выпивает). Теперь уходите.

КЕССЛЕР (удивленно). То есть как?

РОЗИ. Вы же дали мне честное слово…

КЕССЛЕР. Я дал самое честное-расчетное слово… А это, изволите ли видеть, колоссальная разница. Простое честное слово я иногда еще держу, но самое честное — никогда-с!

РОЗИ. Я так и знала.

ЭЛЬЗА. Фи, Рихард! Я думала, ты джентльмен.

КЕССЛЕР. Да ведь я пошутил.

РОЗИ (все сильнее волнуясь). Нет, что же теперь делать? Видишь, Эльза, вот всегда так было. Благородных людей нет. Все лгут, все… и мы… и мама! Ах, Эльза, подумай о Максе! Как посмотрю я теперь ему в глаза? Это вы виноваты, вы… Вы запугали меня, вы заставили меня поверить, что лишите себя жизни…

КЕССЛЕР. Ах, дети мои! Жизнь так хороша! зачем же убивать себя?

РОЗИ. О, теперь я все понимаю… любовь… любви тоже нет… любовь один обман… Нет, я должна умереть!

КЕССЛЕР. Ну, а перед смертью давайте выпьем за ваше здоровье. Это страшно важно. Итак, Рози, будьте счастливы.

РОЗИ. Счастлива? Нет у меня счастья.

КЕССЛЕР. Ну, за маму!

РОЗИ. У мамы тоже нет счастья.

КЕССЛЕР. В таком случае, за счастье Макса Винкельмана.

РОЗИ. Да, за счастье Макса я буду пить. Но Эльза не должна пить! Она недостойна, нет! (Пьет.)

КЕССЛЕР. Она соблюдает порядок.

ЭЛЬЗА (плаксиво). Ну вот, теперь все на меня.

РОЗИ. Я тебя обидела, Эльзочка? (Обнимает ее.) Ну, не сердись, прошу тебя! Я не хотела… Видишь, я опять смеюсь… И ты должна смеяться. Смейся же, смейся! Ха-ха-ха! Видишь, как я смеюсь?

ЭЛЬЗА. Ах, ты дорогая моя! (Целует ее.)

РОЗИ. Господин Кесслер, вы такой милый! Вы ангел, господин Кесслер!

КЕССЛЕР. Давно бы так! Давайте-ка усядемся поближе, в уголок… Ты, Эльза, садись сюда, ко мне!

ЭЛЬЗА. Да, Рихард, я хочу теперь забыть о всех несчастьях… Ах, Рихард, чего-чего только я не выстрадала. Мой муж застрелился! Подумай только!

КЕССЛЕР. Ну, смотри, не говори о нем слишком много, а то он, пожалуй, воскреснет.

РОЗИ (пододвигая свой бокал). Ах, господин Кесслер, как это вкусно.

ЭЛЬЗА. Нет, Рози, больше не пей.

РОЗИ (обиженно). Почему же не пить? Я еще никогда не пила шампанского. И теперь больше нельзя? Нельзя, господин Кесслер? Эльза не позволяет.

ЭЛЬЗА (поет). ‘Я хотела б умереть, когда весной повеет…’

КЕССЛЕР. Ну, теперь и эта захотела умирать… А по-итальянски это выходит красивее. (Поет по-итальянски начальные такты ‘Vorrei morir’.)

РОЗИ. Ах, как хорошо! Вы, господин Кесслер, все умеете! А умеете вы рисовать бабочек?

КЕССМЛЕР. Еще бы, я — да не умею!

РОЗИ. А все-таки таких красивых бабочек, как я, вы не нарисуете, нет… Ах, если бы я могла, я бы знаете что нарисовала? Душу бы человеческую нарисовала… Только не умею. Еще бы я нарисовала принца-красавца, с собачкой.

КЕССЛЕР. Зачем же с собачкой?

РОЗИ. Ах, я так люблю собачек… Принц должен быть всегда такой грустный, и у него должна быть злая жена. И я спасу его. Я буду всегда прилетать к нему через окно, бабочкой, и утешать его. Да, непременно.

ЭЛЬЗА (поет). In primavera…

РОЗИ. Знаете, господин Кесслер, иногда мне кажется, точно мы трое тоже бабочки.

КЕССЛЕР. По крайней мере, битвы-то вы наверное можете устраивать… Да еще какие! Только держись!

РОЗИ. Но мы сейчас же и миримся. Если бы мы и хотели, мы не могли бы не мириться. Мы ведь так друг друга любим. Правда, Эльзочка?

ЭЛЬЗА (мечтательно напевает). Vorrei morir… Ла-ла-ла!

КЕССЛЕР. Бабочки тоже не могут. Они безоружные. Совсем беззащитные, бедные пеструшки.

РОЗИ. Правда, господин Кесслер, я еще никогда ою этом не думала… Но если бы вы посмотрели сегодня на Лауру, одетую бабочкой. Ах, какая она была красивая!

ЭЛЬЗА. Что ж, я не хуже.

КЕССЛЕР. Ну, положим!

ЭЛЬЗА. Когда я оденусь бабочкой? Наверное, не хуже!

КЕССЛЕР. Что ж, оденься!

ЭЛЬЗА. А вдруг кто-нибудь придет?

КЕССЛЕР. Ну что ж, тогда мы как кур во щи. Да кто же теперь может прийти! (Смотрит на часы.) Подъезд заперт.

ЭЛЬЗА (схватывает платье). Хорошо… А ты посмотри за девочкой. (Уходит.)

КЕССЛЕР. Слышали, Рози? Теперь извольте слушаться.

РОЗИ. Господин Кесслер, что я хочу вас спросить…

КЕССЛЕР. Что такое?

РОЗИ. Любили вы меня когда-нибудь?

КЕССЛЕР (озадаченный). Я? Вас? О, ужасно, безумно, страстно, вообще колоссально! И теперь люблю… и буду любить вечно.

РОЗИ. А я вас не люблю.

КЕССЛЕР. Ничего, Рози, не унывайте. Это еще придет.

РОЗИ. Нет, никогда этого не будет… Все это уже было… и если бы вы знали, как я вас любила! Страшно!

КЕССЛЕР. Ну-ка, подумайте хорошенько! Может быть, кое-что еще и осталось, так, капелька любви?

РОЗИ. Нет, вы неблагородный человек… Господин Кесслер, я хочу вам сказать одну большую тайну… Знаете, Лаура гораздо красивее Эльзы, но Эльзу я больше люблю. Только… Эльза — нехорошая женщина… Ах, господин Кесслер, я такая несчастная…

КЕССЛЕР. Да что вы?

РОЗИ. Да, да, и я бы так хотела иметь друга, чтобы я могла все ему говорить… Все тайны… Макс должен бежать. Я не знаю другого средства… Если бы он мог взять и меня с собою! Знаете, господин Кесслер, я себя так чувствую, как будто меня отравили.

КЕССЛЕР. Что с вами, Рози, вам дурно?

РОЗИ. Ах, нет… я только так… устала… И точно вот перед глазами у меня какая-то лиловая дымка. А за нею все солнца… и маленькие, и большие…такие большие. Ах, господин Кесслер, что вы и Эльза со мною сделали?

КЕССЛЕР. Рози!

РОЗИ (боязливо от него отшатываясь). Нет, нет, нет!

Входит ЭЛЬЗА в костюме бабочки ‘Павлиний глаз’, с крыльями, как Лаура.

ЭЛЬЗА. Ну, смотрите, хороша я? Прелесть?

КЕССЛЕР. Еще бы, и говорить нечего. Загляденье!

РОЗИ (обнимает ее). Ах, Эльза, милая Эльза!

ЭЛЬЗА. Да, дорогая девочка! И такой я должна была бы ехать на вечер.

РОЗИ. Ах, если б только ты любила… Макса.

ЭЛЬЗА. Ну, перестань говорить об этом… Теперь я хочу на себя порадоваться.

РОЗИ. А я так устала.

ЭЛЬЗА. Ну, так усни.

РОЗИ (в страхе). Нет, только не спать!

КЕССЛЕР (подводя ее к дивану). Прилягте, Рози. Надо немного отдохнуть… Вот так!

РОЗИ. Благодарю, господин Кесслер… только не спать. (Засыпает.)

ЭЛЬЗА (перед зеркалом, кокетливо). Скажи, Рихард, нравлюсь я тебе опять хоть немного?

КЕССЛЕР. Замечательно, charmant! Поцелуй меня!

ЭЛЬЗА. Нет, пожалуйста.

КЕССЛЕР. И не надо! Слушай, вот что я хотел тебе сказать… да перестань ты вертеться перед зеркалом… (Откупоривает вторую бутылку.) Так вот что.. надо быть осторожнее с девочкой… Она сейчас сделала мне самое форменное признание в любви…

ЭЛЬЗА. Ах, перестань, пожалуйста.

КЕССМЛЕР. Нет, нет, я эти натуры знаю… Когда в них эдакое проснется… Вообще вы, женщины… все на один образец… если б только можно было вечно оставаться молодым!

ЭЛЬЗА. Брр!.. старость — это такой ужас…

КЕССЛЕР. А славная штука — жизнь! Право! Когда эдак кого-нибудь надуешь, да хорошенько, с шиком, в дураках оставишь, так, знаешь, просто задыхаешься от счастья! Просто молиться готов от удовольствия.

ЭЛЬЗА. Ах, да, любовь!

КЕССЛЕР. Ну еще бы! Любовь прежде всего!.. Да!.. (Потягиваясь.) Когда подумаешь, что ты молод, силен…

ЭЛЬЗА. Тсс… тише! Не кричи так! (Показывает на Рози.)

КЕССЛЕР. Ишь, как славно улеглась! Прелесть! А ты смотри, держи ухо востро… Советую тебе… А то она и жениха твоего обойдет…

ЭЛЬЗА. Был ты когда-нибудь женихом? Господи!

КЕССЛЕР. Я? Не так глуп!

ЭЛЬЗА. Поэтому и не болтай о том, чего не понимаешь.

КЕССЛЕР. Нет, послушай, Эльзочка, ты должна меня поцеловать.

ЭЛЬЗА. Милый Рихард, давай лучше разойдемся честно.

КЕССЛЕР. Это еще что за слово?

ЭЛЬЗА (испуганно). Тсс… Ты ничего не слыхал?

КЕССЛЕР. Нет… а что?

ЭЛЬЗА. Как будто кто-то хлопнул в ладоши.

КЕССЛЕР. Где?

ЭЛЬЗА. На улице… Так хлопает Макс, когда зовет Рози.

КЕССЛЕР. Ах, черт побери, вот была бы штука… Стой!

За сценой слышно легкое хлопанье в ладоши.

ЭЛЬЗА (ломая руки). Господи, Господи!

КЕССЛЕР. С улицы видно, что здесь светло?

ЭЛЬЗА. Да, если средняя дверь отворена, свет виден на крыше. (Хочет запереть дверь на ключ.)

КЕССЛЕР (удерживая ее). Тише, тише, тише! Мой ключ от входной двери еще висит на старом месте?

ЭЛЬЗА кивает утвердительно.

(Снимает ключ.) Если он подымется по передней лестнице, я спушусь по черной.

ЭЛЬЗА (указывая на Розу, с отчаянием). Это, наверное, она нас выдала.

КЕССЛЕР. Ты думаешь?

ЭЛЬЗА. Конечно, по глупости… А ты что думаешь?

КЕССЛЕР. В таком случае, остается только одно: мы скажем, что я ухаживал за нею.

ЭЛЬЗА. Никто не поверит, и она сама не скажет.

КЕССЛЕР. Она должна подтвердтить… Тсс.. тише… (Идет в темную комнату.)

ЭЛЬЗА (после паузы). Ну что, ушел?

КЕССЛЕР (возвращаясь). Ушел.

ЭЛЬЗА. Слава Богу… А я уж боялась, как бы сторож не отпер ему подъезда… Ах, Рихард! (Падает ему на грудь.)

КЕССЛЕР (прижимая ее к себе). Ах ты, моя Эльзочка, моя бабочка! Опять прилетела в свое гнездышко?

ЭЛЬЗА. Да, да, Рихард!

Звонок.

(Вскрикнула.) Что такое?

КЕССЛЕР. Скажи, что вы уже легли спать!

ЭЛЬЗА. Но он видел свет.

КЕССЛЕР. В таком случае, убери, по крайней мере, бутылки.

Они ставят в угол бутылки и стаканы.

ЭЛЬЗА. Отстегни мне крылья!

Он возится с крыльями. Звонок во второй раз.

КЕССЛЕР. Не умею… Покойной ночи! (Берет шапку.) Подожди, пока я запру заднюю дверь. (Спешит налево.)

ЭЛЬЗА прислушивается к его шагам. Слышен звук захлопнутой двери.
ЭЛЬЗА идет отворять. Входит МАКС.

ЭЛЬЗА. Ах, это ты, Макс! А я думала, мама…

МАКС (растерянно оглядывая комнату). Где Рози?

ЭЛЬЗА. Чего ты беспокоишься о Рози? Она ведь останется у нас ночевать.

МАКС. Где Рози?

ЭЛЬЗА. Господи! Вот она!

МАКС (подходит к дивану, наклоняется к спящей, затем подозрительно оглядывает комнату). Зачем ты так разрядилась?

ЭЛЬЗА. Ах, Господи! Это костюм, который я сделала для сегодняшнего вечера… Я просто примеряла от скуки. Надо же что-нибудь делать…

МАКС. Рози!

ЭЛЬЗА (робко). Не буди ее, пускай спит.

МАКС. Рози!

ЭЛЬЗА. Оставь ее. Я не позволю тебе будить ее… И вообще, что тебе нужно? Зачем ты ворвался сюда?

МАКС. Что ты сделала с девочкой? Она спит, точно мертвая… Рози!

РОЗИ (со слезами). Уйдите, господин Кесслер! Ступайте домой, господин Кесслер! Я так устала.

МАКС вскакивает, глядит на Эльзу с ужасом.

ЭЛЬЗА (дрожа, виновато). Она говорит так… во сне…

МАКС схватил лампу.

На что тебе лампа?

МАКС опустил лампу, стоит в нерешительности.

Ты хочешь, может быть, обыскать квартиру? Пожалуйста! Сделай одолжение!

МАКС. Если ты не дорожишь собой, Эльза, это твое дело… Но за Рози ты ответишь! Что ты с ней сделала, говори!

ЭЛЬЗА. Господи, да не кричи так… Все это очень просто, и я объясню тебе… Она вовсе и не виновата, потому что я знаю, и она его любит и…

МАКС. Любит? (Кричит.) Рози!

РОЗИ (просыпается). Макс! Макс, мне так страшно. Уведи меня домой…

МАКС. Вставай!

РОЗИ. Я не… могу…

МАКС. Почему ты не можешь?

РОЗИ (обвиваясь вокруг его шеи). Макс, дорогой мой, не женись на Эльзе, возьми лучше меня. (Снова засыпает.)

МАКС (помолчав). Пожалуйста, проводи меня до лестницы… там уж я сам найду.

ЭЛЬЗА. Ах, Макс, ведь все это, право, вовсе… не так…

МАКС. Довольно, Эльза. Я вижу, что я играю здесь роль шута!

ЭЛЬЗА. Как хочешь! (Берет лампу и идет за ним.)

Комната темнее. Справа проникает лунный свет.

РОЗИ (в полусне). Макс… Макс… Господи, где же…

ЭЛЬЗА возвращается с лампой.

(Протирая глаза). Что… Кесслер… ушел?

ЭЛЬЗА (опускаясь перед ней на колени и лаская ее). Ах, Рози, милая Рози, теперь ты нас всех погубила!

Действие четвертое

Обстановка второго действия

ВИНКЕЛЬМАН. Ну, говори скорее. Да не смотри на меня такими злобными глазами… Был ли там кто-нибудь и кто? Ты этого не знаешь?

МАКС. Я знаю только, что Рози произнесла имя Кесслера… Но это было во сне… Потом Эльза мне что-то говорила… объясняла… но… я был так ошеломлен…

ВИНКЕЛЬМАН. И тебе в голову не пришло, что ты должен был разузнать все до конца… что ты должен был узнать наверное, был ли там кто-нибудь, а если был, то кто именно? О, Господи, Господи!

МАКС. Я подумал об этом, я хотел, но…

ВИНКЕЛЬМАН. Ну? Что же?..

МАКС. Но что-то удержало меня.

ВИНКЕЛЬМАН. Что же опять могло тебя удержать?

МАКС молчит.

Еще бы! Прятать, скрытничать, смотреть косыми глазами это мы можем. А когда надо быть мужчиной, надо показать себя… И это мой сын! Есть чем гордиться!.. Еще бы! Ведь он такой джентльмен… Да скажи ты хоть слово!

МАКС (в глубоком волнении). Отец… я хочу… уехать…

ВИНКЕЛЬМАГ. Уехать?! Это еще что? куда уехать…

МАКС. Не знаю.

ВИНКЕЛЬМАН. Может быть, ты желаешь отправиться в кругосветное путешествие? Да? Ведь это теперь в моде… у наследных принцев. Может быть, собрался на охоту за львами? Или отправляешься снимать фотографии со старых негритянок? Прошу покорно! Сделайте одолжение!

МАКС. Отец, я хочу сам зарабатывать себе хлеб…

ВИНКЕЛЬМАН. Что ж, здесь ты сидишь без хлеба?.. Разве я не забочусь о тебе? Вот даже женить тебя хочу.

МАКС. В этом все и дело, отец. Я не умею этого выразить как следует, но я не могу так… Согласись, отец… я не подхожу к ней… и к тебе не подхожу… и ни к кому… Стоит мне сказать слово, все смеются… я отлично это вижу… Я здесь точно… точно… ах, лучше бы ты меня оставил там, где я был!

ВИНКЕЛЬМАН (задумчиво). Твоя мать чуть не довела меня до нищеты.

МАКС. И это говоришь ты, отец!

ВИНКЕЛЬМАН. Твоя мать безжалостно бросила меня.

МАКС. Мама ушла, потому что ты постоянно оскорблял ее, по целым дням бранил, с утра до вечера.

ВИНКЕЛЬМАН. Вздор! Какие там оскорбления! Я теперь человек старый. Когда мои дела поправились, я велел написать ей, чтобы она вернулась. Но она не приехала… Жизнь моя была одинока и печальна. Никто не заботился обо мне, когда я лишился ног… Как я мучился! — и никто меня не пожалел. И вот теперь я думал, что у меня снова есть сын… который меня любит… Этот сын хочет меня бросить, чтобы я околел, как собака… Вот награда за мою любовь…

МАКС. Отец!

ВИНКЕЛЬМАН. Нет, друг мой, ты никуда не поедешь… ты останешься здесь и женишься на той, которую я тебе выбрал. Понял?

МАКС. Но, отец… если она…

ВИНКЕЛЬМАН (перебивает его). Что она? Что? Это мы увидим. Я все разузнаю… Еще никому не удавалось меня провести… А если твои подозрения оправдаются, я живо вышвырну всю эту компанию.

МАКС. Но ведь Рози ни в чем не виновата, я готов поклясться, отец…

ВИНКЕЛЬМАН. Все равно… Садись и телеграфируй Кесслеру в Познань, ‘Королевская гостиница’.

КОНТОРЩИК (входит). Извините, господин Винкельман, господин Кесслер желает переговорить с вами по важному делу.

МАКС вздрагивает при имени Кесслера.

ВИНКЕЛЬМАН. Кесслер желает со мной говорить? Да разве вы не знаете, где теперь Кесслер? (Вынимая часы.) Он по дороге в Познань. Поняли?

КОНТОРЩИК (безучастно). Так точно-с, господин Винкельман.

ВИНКЕЛЬМАН. Чего же вам еще?

КОНТОРЩИК. Прикажете впустить его?

ВИНКЕЛЬМАН. Пусть войдет!

КОНТОРЩИК уходит.

МАКС. Мне можно уйти?

ВИНКЕЛЬМАН. Что ж, Кесслера испугался? Ха-ха-ха! Эх ты, трус! Боишься, что теперь все выйдет наружу?..

МАКС. Нет, мне только стыдно перед ним. Впрочем, я могу остаться.

Входит КЕССЛЕР.

КЕССЛЕР. Мое почтение!

МАКС боязливо и мрачно взглядывает на него и отходит в глубину.

ВИНКЕЛЬМАН. Вот как? Недурно Поезд ушел в половине шестого, а он позволяет себе являться ко мне в три четверти девятого.

КЕССЛЕР. Да, я позволил себе…

ВИНКЕЛЬМАН. Очень любопытно, как это вы при всей своей наглости сумеете вывернуться.

КЕССЛЕР. Я должен сообщить вам, господин Винкельман, что я отказываюсь от места. Служба у вас мне не по силам.

ВИНКЕЛЬМАН. Вы… отказываетесь… отказываетесь от места у меня? Я вам отказываю, сударь. Я вас увольняю… Увольняю за небрежное исполнение своих обязанностей.

КЕССЛЕР. Позвольте, господин Винкельман, говорить все можно. Но я первый отказался, прошу вас заметить это.

ВИНКЕЛЬМАН. Что-о? Я вам отказал. Я вышвырнул вас вон. Поняли вы?

КЕССЛЕР. Нет-с, извините. Это для меня очень важно. У меня есть свидетели. (К Максу.) Не правда ли, господин Винкельман?

МАКС (дрожа от волнения). Господин Кесслер, зачем вы были вчера вечером в квартире фрау Хергентхейм?

КЕССЛЕР. Простите, господин Винкельман, но этот вопрос… на него не так легко ответить. Вы сами, конечно, знаете, господа, что в жизни бывают такие положения, такие, так сказать, тайны, которые… ну, которые необходимо принимать в соображение… именно — в соображение.

МАКС. Прошу вас обратить внимание, господин Кесслер, что вы должны мне ответить. Поймите, я не могу иначе. Я должен. Я подожду, пока вы вернетесь в контору. Тогда вы ответите мне, или я поступлю с вами, как с негодяем! (Уходит.)

КЕССЛЕР (ему вслед). Но позвольте, господин Винк…

ВИНКЕЛЬМАН (удивленно). Каков! Хм! Хм! Подите-ка сюда. Хотите сигару?

КЕССЛЕР. Помилуйте, смею ли я… (Берет сигару.)

ВИНКЕЛЬМАН. Садитесь-ка… Я вполне согласен, что вам не следовало выкладывать всю правду моему сыну… Он немного… Не сердитесь на то, что он
тут сказал.

КЕСЛЕР. Чего же сердиться? Нашему брату приходится выслушивать подобные вещи чуть не каждый день. порядочного человека это вовсе не трогает.

ВИНКЕЛЬМАН. Совершенно верно. Очень похвально. Но послушайте, господин Кесслер, я должен вам сознаться, мне очень жаль, что вы отказались.

КЕССЛЕР. Значит, не вы меня уволили, а я сам отказался… Так-то вернее… Мне это важно для аттестата, господин Винкельман.

ВИНКЕЛЬМАН. Ах, конечно, все будет как следует… Ну, так послушайте… эта молоденькая вдовушка, невеста моего сына… мне ведь вы можете это сказать… Было у вас с нею что-нибудь?

КЕССЛЕР (притворяясь непонимающим). Как… было что-нибудь?

ВИНКЕЛЬМАН. То есть, я хочу сказать… Господи, тут нет ничего особенно дурного… Ну, каких-нибудь тайных отношений или там еще чего-нибудь такого.

КЕССЛЕР. Во-первых, господин Винкельман, тайные отношения, о которых рассказывают, уже не тайные отношения, а во-вторых, вот что я вам скажу: сигара ваша очень хороша, но я курил на своем веку и получше, и того, кто мне их предлагал, я всегда надувал на славу… Поэтому не трудитесь напрасно.

ВИНКЕЛЬМАН. Однако, ловкий же вы малый, Кесслер.

КЕССЛЕР. Это уже не ново, господин Винкельман. а вы как же полагали? Ведь я зарабатывал вам в год тысяч двадцать-тридцать, а то и все сорок. Ну шутка-с! Вообще, господин Винкельман, вас можно пожалеть… Кем-то вы замените такого человека, как я? А то вдруг, представьте себе, господин Винкельман, если я заведу свое собственное дело…

ВИНКЕЛЬМАН (торжествуя). Отлично… Только на какие это средства? Ха-ха!

КЕССЛЕР. Могу найти компаньона… или жениться… Да, представьте себе, если я женюсь на богатой… Впрочем, господин Винкельман, при тех клиентах, которых я отобью у вас, благодаря моим установившимся личным связям, капитал не играет большой роли.

ВИНКЕЛЬМАН (вне себя). Да? Так?

КЕССЛЕР. Да, господин Винкельман, и знаете, хорошая жена, образованная, со вкусом — это немножко получше капитала. Ну, вот хоть бы такая жена, как фрейлейн Рози.

ВИНКЕЛЬМАН. А-а-а!

КЕССЛЕР (невинно). А что?

ВИНКЕЛЬМАН. Вот вы и проговорились… ага! Хотели меня провести, сударь? Сами попались!

КЕССЛЕР. То есть как это?

ВИНКЕЛЬМАН. Так вот в чем дело! Вот зачем вы шлялись потихоньку к Хергентхеймам! Девочку перехватить хотите! И ее бабочками, которые шли так бойко, отбить всех моих заказчиков! Теперь все ясно, ах, вы, негодяй, подлец, вор, карьерист проклятый! Ах, вы… (Задыхается. Пауза. Изменяя тон.) Послушайте! Хотите вы быть моим компаньоном?

КЕССЛЕР (смотрит на него в упор). Ах, черт возьми!.. Жалко!

ВИНКЕЛЬМАН. Не хотите? Вам и этого мало?

КЕССЛЕР (ерошит волосы, не в состоянии скрыть свое волнение). Позвольте, господин Винкельман! Постойте! (Указывая на него пальцем.) Выгорит это дело? Или не выгорит? Второй раз бедняку, который своим горбом пробивает себе дорогу, такой случай не представится… Нет, господин Винкельман… Ах, черт возьми! Видите, господин Винкельман, это мне в наказание… А вдруг выгорит, господин Винкельман?

РОЗИ робко показывается в дверях в зимний сад, с простым мешочком в руках. Увидев Кесслера, тихо вскрикивает и исчезает.

(Заметив ее.) Нет, ничего не выйдет! Очень вам благодарен… Будьте здоровы! (Уходит.)

ВИНКЕЛЬМАН (пораженный). Ну, ну! (Прислушивается, зовет.) Кто там?

РОЗИ (входит, очень печально). Здравствуйте.

ВИНКЕЛЬМАН. А, наконец-то! Подойди-ка поближе, моя куколка, еще ближе… вот так! Ну, как изволите поживать? Как проводили время? Хорошо ли веселились? Так вот ты как? И у тебя еще хватило смелости прийти сюда! Молодец!

РОЗИ. Меня мама прислала, дядя.

ВИНКЕЛЬМАН. А ты сама не хотела сюда идти?

РОЗИ качает головой.

Почему же ты не хотела?

РОЗИ. Мама велела вам кланяться и сказать, что скоро придет. Она все объяснит.

ВИНКЕЛЬМАН. Ага, вот что!.. тебя послали вперед, под первый огонь! Молодцы! А потом сами придут юлить. Скажи мне, куколка, только одно слово: да или нет? Правда это про Кесслера?

РОЗИ. Да.

ВИНКЕЛЬМАН. Правда? Да сколько же тебе лет?

РОЗИ. Шестого мая было шестнадцать.

ВИНКЕЛЬМАН. Какова девочка! Так ты уж стала отбивать моих лучших служащих.

РОЗИ. Да.

ВИНКЕЛЬМАН. Еще говорит — да!

РОЗИ. Дядя, я так боюсь.

ВИНКЕЛЬМАН. Разве тебя кто-нибудь обижает? Разве я не ласков с тобою?

РОЗИ. Я так боюсь Макса.

ВИНКЕЛЬМАН. А меня ты боишься?

РОЗИ (тихо). Нет.

ВИНКЕЛЬМАН. Ну, так вот я что тебе посоветую. Ступай ты в свою комнату, уложи все свои пожитки и когда твоя мать будет уходить, можешь уйти вместе с ней.

РОЗИ. Ах! (Плачет.)

ВИНКЕЛЬМАН. Да, да, уходи! (К вошедшему конторщику.) Что вам нужно?

КОНТОРЩИК (подойдя к нему, тихо). Господин Винкельман, пожалуйте скорее в контору. Там у нас скандал…

ВИНКЕЛЬМАН. Что случилось?

КОНТОРЩИК. Молодой барин схватился с Кесслером.

ВИНКЕЛЬМАН. Иду! (Ковыляет к дверям.)

РОЗИ ищет носовой платок и роняет при этом саквояж.

Что тут у тебя?

РОЗИ. Ночная кофточка и гребенка.

ВИНКЕЛЬМАН. Ну так укладывай все это опять. (Выходит.)

РОЗИ остается одна. Входит ЛАУРА.

ЛАУРА. Рози, ты одна?

РОЗИ кивает головой.

(Кричит в дверь.) Идите… идите… Рози, знаешь, что у нас случилось, когда ты ушла?

РОЗИ качает головой. Входят ФРАУ ХЕРГЕНТХЕЙМ и ЭЛЬЗА.

ФРАУ ХЕРГЕНТХЕЙМ (заплаканная и расстроенная, очень тихо). Ну, что тебе сказал старика?

РОЗИ. Он прогнал меня.

ФРАУ ХЕРГЕНТХЕЙМ (Эльзе). Вот что ты наделала! (Садится в глубокой задумчивости.)

ЛАУРА. Это ничего, мамочка. Если граф на мне женится, так все это ничего.

РОЗИ (полурассеяно, полуудивленно). Граф?

ЛАУРА. Да, разумеется. А ты что думала? Вчера вечером он совсем потерял голову… Сегодня утром прислал цветы… А когда ты ушла, была у нас госпожа Бауман и рассказывала, что он просил разрешения быть сегодня моим шафером, вместо этого глупого Коссинского. Этому, конечно, придется уступить.

ФРАУ ХЕРГЕНТХЕЙМ. Из этого тоже ничего не выйдет.

ЛАУРА. И потом, он еще сказал, что вполне понимает, какое значение имеет этот шаг, что не нужно ничему удивляться. Ясно, мамочка? Чего же еще?

ФРАУ ХЕРГЕНТХЕЙМ. Нет, ничего из этого не выйдет. Ничего не выйдет.

ЛАУРА. Какая ты, право, мамочка! Я же не стану делать таких глупостей, как другие.

ЭЛЬЗА (задорно). Такого старого графа и я всегда найду.

ЛАУРА. Он вовсе не так стар, как кажется… Он очень хорошо сохранился.

ЭЛЬЗА. Еще бы!

ФРАУ ХЕРГЕНТХЕЙМ. А ты лучше молчи.

ЭЛЬЗА (робко извиняясь). Но, мамочка, если мы сделаем так, как посоветовал Кесслер, дело ведь еще не так плохо.

ЛАУРА. Я на твоем месте даже не стала бы и произносить имя этого человека.

ЭЛЬЗА. Ах, Господи!

ФРАУ ХЕРГЕНТХЕЙМ. Да! Как смело я входила еще вчера в этот дом! А теперь… теперь я точно какая-то… какая-то… Сил совсем нет.

РОЗИ. Мамочка, милая, послушай…

ФРАУ ХЕРГЕНТХЕЙМ. Чего тебе, Рози?

РОЗИ. Я не могу.

ФРАУ ХЕРГЕНТХЕЙМ. Чего ты не можешь?

РОЗИ. Не могу сказать, что Кесслер… был у меня…

ЭЛЬЗА. Что она говорит, мама!

ЛАУРА. Ах, Рози, как тебе не стыдно!

ФРАУ ХЕРГЕНТХЕЙМ. А я думала, что ты уже сказала.

РОЗИ. Мамочка, дорогая, если я скажу это, ведь мне будет так стыдно, так стыдно перед Максом, и перед всеми. Знаешь, мамочка, я буду работать, много, много работать, с утра до вечера, и ночи напролет… Каждый день я буду рисовать новую битву бабочек…

ФРАУ ХЕРГЕНТХЕЙМ. А если никто не станет покупать их у нас?

РОЗИ. Не говори этого, мамочка… И Томасу, и Зауэрвальду, и Хезе — всем нужны веера. Я пойду во все конторы, везде буду просить работы. Я все сделаю… все… только не это… Только не губите меня… Ведь если я сделаю это, я совсем погибну… Мама, я так еще молода…

ФРАУ ХЕРГЕНТХЕЙМ. Перестань, Рози… У меня сердце разрывается на части… Ты должна же взять это на себя… Про тебя никто не подумает ничего дурного.

ЭЛЬЗА. И про меня тоже.

ФРАУ ХЕРГЕНТХЕЙМ. Теперь не время упрекать тебя, я не должна расстраиваться. Еще успею. Теперь я должна спасти нас. Рози, сжалься над нами! Обещаешь?

РОЗИ. Да… А что скажет Макс?

ЛАУРА. Тсс!

ФРАУ ХЕРГЕНТХЕЙМ. Он идет!

ЛАУРА кивает.

Ах, и может же у старухи так сердце биться!

Все невольно сбиваются в одну кучу, в правом углу сцены.
Слева выходит ВИНКЕЛЬМАН.

ВИНКЕЛЬМАН (ворча про себя). Эге! Вся милая семейка налицо. Здравствуйте.

ФРАУ ХЕРГЕНТХЕЙМ. Здравствуйте, господин Винкельман.

ВИНКЕЛЬМАН. Н-да!.. Что же, садитесь.

ФРАУ ХЕРГЕНТХЕЙМ. Благодарю вас, господин Винкельман. (Садится.)

ВИНКЕЛЬМАН. Н-да!

ФРАУ ХНРГЕНТХЕЙМ (тихо, Эльзе). Поздоровайся же с ним.

ЭЛЬЗА (очень нежно). Здравствуйте, папочка.

ВИНКЕЛЬМАН. А! Здравствуй, здравствуй! Ну-с, в чем дело?

ФРАУ ХЕРГЕНТХЕЙМ. Господин Винкельман, сегодня утром… я… у меня был Кесслер.

ВИНКЕЛЬМАН. Вот как? Уже? Он лучше бы остался ночевать у вас.

ФРАУ ХЕРГЕНТХЕЙМ. Он просил… руки… моей дочери Рози.

ВИНКЕЛЬМАН. За это он уже вылетел из моей конторы.

ФРАУ ХЕРГЕНТХЕЙМ. Но я ему отказала.

ВИНКЕЛЬМАН. Вы… отказали… Э, будет вам хитрить.

ФРАУ ХЕРГЕНТХЕЙМ. Уверяю вас, господин Винкельман.

ВИНКЕЛЬМАН. Что ж, можно и отложить на время… Сегодня сказать: нет. А послезавтра? А через три месяца? Впрочем, мне все равно… Делайте что хотите… Вон там на углу сдается помещение… Что ж, снимите его, делайте мне конкуренцию… Я еще у вас буду деньги занимать. Право! У, шайка!

ЛАУРА. Послушайте, господин Винкельман, вы не имеете права так обращаться с нами.

ФРАУ ХЕРГЕНТХЕЙМ (испуганно). Что ты, Лаура?

ВИНКЕЛЬМАН. Вам-то что здесь угодно?

ЛАУРА. Это мое дело.

ВИНКЕЛЬМАН. Вот как? Хорошо-с, хорошо-с, хорошо-с… Ну, а что вы скажете о вчерашнем вечере?.. а? (Эльзе.) Ты позволяешь себе, милая дочка, устраивать свидания с моими приказчиками? Что ж, по-твоему, это прилично невесте моего сына? А?

ЭЛЬЗА (невинно). Право, я и не знала ничего. Позвонили… я пошла отпереть, а он и вошел. Вот и все.

ВИНКЕЛЬМАН. Вот как!.. (К Рози.) Ну, а ты-то знала, конечно?

РОЗИ. Да.

ВИНКЕЛЬМАН. Так, стало быть, ты с ним сговорилась?

РОЗИ. Да.

ВИНКЕЛЬМАН. А сестре своей, Эльзе, ты ничего не сказала?

РОЗИ (беспомощно оглядывается). Нет.

ВИНКЕЛЬМАН (к Эльзе). И когда он позвонил, ты его преспокойно впустила?

ЭЛТЬЗА. Что же мне было делать, папочка? Я так растерялась. Я только что надела костюм бабочки.

ВИНКЕЛЬМАН. Сколько он стоил?

ЭЛЬЗА. Я еще не знаю.

ВИНКЕЛЬМАН. Кто же будет за него платить?

ЛАУРА. Только не вы, господин Винкельман. Мы теперь можем обойтись и без вашей помощи.

ВИНКЕЛЬМАН. Очень рад.

ФРАУ ХЕРГЕНТХЕЙМ делает Лауре испуганные, отчаянные знаки.
ЛАУРА пожимает плечами.

(К Рози.) Подойди-ка поближе ко мне…

РОЗИ. Что?

ВИНКЕЛЬМАН. Что ж, давно это у тебя с Кесслером?

РОЗИ. Не знаю.

ВИНКЕЛЬМАН. С тех пор, как он жил у вас?

РОЗИ. Не… да… ах, мама! (Бежит к ней.)

ФРАУ ХЕРГЕНТХЕЙМ (в страхе). Оставьте Рози в покое, господин Винкельман. Она моя дочь.

ВИНКЕЛЬМАН. Но она три месяца жила у меня в доме, я хочу знать, кого я приютил. Я имею на это право.

ФРАУ ХЕРГЕНТХЕЙМ. Будь смелее, Рози!

ВИНКЕЛЬМАН. Я поверил ей… полюбил ее, как дочь… и опять обманут. Ну, что ты такое? Дрянь, вот этого не стоишь. Ты, может быть, вообразила, что умеешь там немного мазюкать… Так знай, никто больше и видеть не хочет твой мазни. Никто больше не спрашивает твоих бабочек. Вон, на складе, целых шесть дюжин валяется. Хоть в печку бросай… Ты мне все дело испортила своими вечными бабочками…

РОЗИ (с неожиданной силой). Это неправда, дядя!

ВИНКЕЛЬМАН. Что?

РОЗИ. Да, это — неправда, вы не имеете права говорить так.

ФРАУ ХЕРГЕНТХЕЙМ делает испуганное движение.

Скажи, мама, смеет он говорить так? меня вы можете бранить сколько хотите… Но моих бабочек я ни ком у не позволю обижать, никому. Я так люблю их… Я так тружусь над ними… Никому не позволю прикасаться к ним… Ведь этого он не смеет делать, мама! Этого я вам не обещала.

ВИНКЕЛЬМАН. А что же ты обещала, куколка?

Входит МАКС.

РОЗИ (вскрикивает). Макс! (Тише, почти про себя.) Макс! Макс! (Закрывает лицо руками и убегает в угол.)

ВИНКЕЛЬМАН. Хоть бы ты раз пришел вовремя! Что тебе нужно?

МАКС. Отец, мне нужно объясниться с Эльзой.

ВИНКЕЛТЬМАН. С Эльзой я буду объясняться.

МАКС. Теперь уже все равно, отец, что бы ты ни разузнал… Я решил… я.. я… Эльза, я уезжаю отсюда. Я возвращаюсь туда, откуда пришел. Да, отец. Я сделаю это.

ВИНКЕЛЬМАН. Счастливого пути.

МАКС (к Эльзе). И насколько я знаю своего отца, он не даст мне ни гроша на дорогу.

ВИНКЕЛЬМАН. Это ты угадал, сын мой.

МАКС. Поэтому, Эльза, я и прошу тебя — верни мне мое слово.

ЭЛЬЗА (с чувством). Ах, милый Макс, если это должно быть испытанием, я охотно разделю с тобою бедность.

МАКС. Нет, Эльза. Пойми меня.. Я хочу только дать тебе выход. Потому что счастливы мы… все равно не будем.

ЭЛЬЗА (крайне смущенная). Ах, так вот что!

ФРАУ ХЕРГЕНТХЕЙМ. Я так и знала.

ВИНКЕЛЬМАН. Макс, ступай отсюда.

МАКС. Нет, отец, я не пойду.

ВИНКЕЛЬМАН. Так ты не сделаешь того, что я тебе приказываю?

МАКС. Нет, отец.

ВИНКЕЛЬМАН. Что? что? что? Ну, так делай, что хочешь.

МАКС. Да, отец, я так и сделаю. Я хотел бы только еще… пожелать… Рози… всякого счастья… в ее новой…

РОЗИ. Макс!

МАКС. Перестань, Рози… Я тебе только благодарен. Если бы не ты, я бы никогда не пришел в себя… Ну, а теперь между нами все выяснилось. (Направляясь к выходу.)

РОЗИ. Макс, не уходи! (Вне себя, идет за ним.) Ведь все это — неправда! Макс! Все это — неправда.

Всеобщее замешательство. ФРАУ ХЕРГЕНТХЕЙМ и ЭЛЬЗА хотят удержать Рози.
Старик вскрикивает от изумления.

Теперь я должна сказать, мам. Посмотри, как он меня презирает… Это не я, Макс… Умоляю тебя, поверь мне… Я только… должна была прин… принести себя в жертву… Это не я.

ВИНКЕЛЬМАН. Кто же тогда?

ЭЛЬЗА. Я не сделала ничего дурного.

ВИНКЕЛЬМАН. А, вот что!

РОЗИ. Нет, Эльза не делала ничего дурного. Она хорошая, добрая… и я желаю тебе счастья, Макс. И чтобы ты мог гордо смотреть на людей, чтобы ты.. чтобы ты… прощай!

МАКС. Куда ты идешь, Рози?

РОЗИ. Ведь он выгнал меня… Я должна… уложить… свои вещи… (Убегает, рыдая.)

ВИНКЕЛЬМАН. Н-да… Ну-с, почтенная дама, как вы теперь себя чувствуете?

ФРАУ ХЕРГЕНТХЕЙМ. Пойдемте, дети.

ЭЛЬЗА. А Рози, мамочка?

ФРАУ ХЕРГЕНТХЕЙМ. Она придет… Ее теперь, нужно надеяться, здесь больше не обидят.

ВИНКЕЛЬМАН. И вам не стыдно? Вам, с вашей седой головой?

ФРАУ ХЕРГЕНТХЕЙМ. Мне стыдно, господин Винкельман? Чего? Всей этой лжи и обмана? Нет, господин Винкельман, мне больше уже не стыдно. Мне пришлось в моей жизни слишком много попрошайничать и унижаться… Разве легко было дать дочерям то, что я им дала? Знаете ли вы, господин Винкельман, что стоит фунт мяса?

ВИНКЕЛЬМАН. Ах, вот что!

ФРАУ ХЕРГЕНТХЕЙМ. Знаете ли вы, сколько стоит фунт маргаринового масла?.. Тоже очень дорого, господин Винкельман. А вы платите за дюжину вееров всего шесть марок. Чтобы расписать один, надо полдня. Этим сыт не будешь… А платья! Ведь девушке надо и приодеться!.. И при этом, господин Винкельман, вы еще были нашим благодетелем. А что было прежде? Прежде мы занимались починкой белья!.. Посмотрели бы вы тогда, как нам иногда приходилось голодать… А еще раньше, когда девочки были совсем маленькие, когда я одна должна была работать?.. Тогда я… тогда… (Объятая внезапным страхом.) Боже мой, Боже мой, что же нам теперь делать? Эльза, что мы теперь будем делать?

ЛАУРА. Успокойся, мамочка. Теперь я позабочусь о вас.

ФРАУ ХЕРГЕНТХЕЙМ. Опять ничего не выйдет, ничего, ничего!

МАКС. Отец, скажи же хоть что-нибудь!

ФРАУ ХЕРГЕНТХЕЙМ. Но не думайте, господин Винкельман, чтобы я согласилась быть на вашем месте! Нет, хоть я и стою теперь перед вами униженная и опозоренная, но я, по крайней мере, знаю, для чего я унижаюсь… У меня есть дети, они со мною, я сама воспитала их. А вы? Спросите своего сына, почему он хочет уйти от вас, почему он предпочитает идти к кому-то служить? Смотрите, чтобы вам не пришлось обращаться за помощью, протягивать руку… а около вас никого не будет. Нет, господин Винкельман, я не поменяюсь с вами. И если Господь мне скажет: ‘Вынеси все это еще раз’, — я спокойно перенесу снова… все… всю нищету… все унижения… все указывания на дверь, — все… все! (Рыдает.)

ЛАУРА. Я не знаю, мамочка, что тебе за охота так себя расстраивать из-за этих людей. Пойдем домой!

ФРАУ ХЕРГЕНТХЕЙМ (с усилием сдерживая себя). Прощайте, Макс. Я искренно любила вас.

Уходят.

ВИНКЕЛЬМАН (после молчания). Когда же ты уходишь?

МАКС. Мне все равно, отец. После обеда или вечером, если ты хочешь — сейчас.

ВИНКЕЛЬМАН. Вот до чего мы дожили!

МАКС. Я в этом не виноват.

ВИНКЕЛЬМАН. Не знаю, чего только вы все хотите от меня. Кажется, у меня такое мягкое сердце. Я вот сейчас чуть не расплакался. Никто этого не заметил. Куда же ты пойдешь?

МАКС. Буду искать себе места, отец.

ВИНКЕЛЬМАН. Где же?

МАКС. Еще не знаю.

ВИНКЕЛЬМАН. Тогда ты можешь остаться до завтра.

МАКС. Могу остаться и до завтра.

Молчание.

ВИНКЕЛЬМАН. Весело же будет у меня в доме, нечего сказать. В конце концов, если рассудить, ведь делу она приносит пользу, содержать ее стоит недорого… Послушай, как ты думаешь, согласятся они оставить у меня Рози?

МАКС (просветлев). Как? Ты хочешь ее оставить?

ВИНКЕЛЬМАН. Ага! Так, может быть, и ты тогда останешься?

МАКС (глядя в сторону, робко). Если бы ты любил меня, я бы и так остался.

ВИНКЕЛЬМАН. Любил? А меня кто любит?

МАКС. Отец!

ВИНКЕЛЬМАН. Оставь! Ну, ну… ступай!

Выходит РОЗИ с вещами.

РОЗИ. Где мама?

ВИНКЕЛЬМАН. Что тебе?

РОЗИ. Где мама? (Кладет вещи и берет шляпку и саквояж, которые оставила на столе.)

ВИНКЕЛЬМАН. Оставь-ка свою шляпку в покое, ступай лучше принимайся За работу, и так уж полдня пропало… Ну?

РОЗИ (робко, не понимая, что это значит). Хорошо. (Идет в глубину сцены.)

ВИНКЕЛЬМАН. Какая же ты глупенькая!

РОЗИ (с криком радости бросается к нему). Дядечка!

ВИНКЕЛЬМАН. К нему ступай!

РОЗИ. Макс, милый Макс!

МАКС. Теперь и я стану человеком, Рози.

ВИНКЕЛЬМАН. Пойдешь ли ты рисовать своих бабочек, егоза?

РОЗИ (сияя от радости). Иду, дядечка, иду!

З а н а в е с.

———————————————————————————

Первое издание: Битва бабочек. Комедия в 4-х действиях Германа Зудермана. Перевод с немецкого Ив. Владимирова. — Москва: Издание С. Расзохина. 1896.

Герман Зудерман

Битва бабочек

(Die Schmetterlingsschlacht)

Действующие лица:

Действие первое

Действие второе

Действие третье

Действие четвертое

Читайте также: