Торжество Бисмарка, еще недавно такъ волновавшее Германію, подало поводъ нмецкому журналу ‘Gegenwart’ сдлать опросъ разныхъ нмецкихъ и европейскихъ знаменитостей относительно роли этого политическаго генія въ исторіи цивилизаціи. Отвты нмецкихъ писателей оказались при этомъ довольно благопріятными для славы канцлера, но приговоръ иностранцевъ въ большинств случаевъ суровъ. Не только французы, но и англичане и итальянцы высказались, въ очень ограничительномъ смысл относительно знаменитаго политическаго дятеля нашего вка, показывая этимъ, что человчество тяготится прежними формами жизни и международныхъ отношеній и вритъ въ лучшее будущее.
Приведемъ нкоторыя изъ мнній, опубликованныхъ въ ‘Gegenwart’. М. де Вогюэ говоритъ, что гербъ, украшающій одинъ изъ старыхъ домовъ въ Магдебург: Intraque fortunam ipsius fortunae memor esto, представляетъ изъ себя воплощеніе девиза и жизни Бисмарка. При этомъ почтенный академикъ опираясь на Ж. Ж. Вейса и его книгу о Германіи, высказываетъ, что въ крови Бисмарка кроются задатки безумія. Безуміе Бисмарка заключается въ какой-то ‘прямолинейной дерзости’, говорилъ Вейсъ, сумвшій найти безумцевъ и среди предковъ канцлера, такое безуміе, крайне напряженное, усиливающееся до послднихъ предловъ, обыкновенно увнчивается успхомъ.
Это ‘прямолинейная дерзость’ явилась у него во-время. Какъ Дизраели, какъ Гладстонъ, Бисмаркъ понялъ, что хитростью и обманомъ теперь ничего нельзя достигнуть. Среди современныхъ намъ людей всхъ національностей слишкомъ много лицъ, предпочитающихъ дйствовать осмотрительно и осторожно, и государственный человкъ не можетъ руководить ими иначе, какъ высказывая съ самаго начала простыя, всмъ понятныя идеи. Въ этомъ онъ можетъ не смущаться, если даже осуществленіе этихъ идей связано со скандаломъ, если оно находитъ отпоръ въ масс предубжденій, въ интересахъ и страстяхъ противоположныхъ мнній. Человкъ, который проводитъ свои идеи настойчиво и съ ожесточеніемъ, иметъ много шансовъ за то, что ему удастся склонить большинство на свою сторону.
Нельзя себ представить, какое вліяніе можетъ имть характеръ одного человка на нершительную толпу, и какую силу представляетъ изъ себя это вліяніе. Подобная игра, конечно, опасна, но несравненно мене опасна, чмъ заигрываніе съ капризами толпы изъ опасенія обнаружить свои дйствительные планы. Ко всмъ примрамъ откровенности Бисмарка я могу присоединить еще слдующій: я имю достоврныя свднія о томъ, что еще двадцать лтъ тому назадъ, во время свиданія въ Гаштейн въ 1865 г., прусскій министръ говорилъ графу Прокечъ-Остену: ‘Я желаю войны, чтобы сдлать моего короля императоромъ, чтобы короновать его въ Рим императоромъ протестантской Германіи’.
Еще одна особенность этого страннаго человка, это — постоянная иронія, съ которой онъ относится къ своимъ собственнымъ дйствіямъ и какъ-бы сознаніе ничтожества тхъ важныхъ событій, которыми онъ руководить. Его легче представить себ пишущимъ Эклезіастъ или еще лучше роль Мефистофеля въ Фауст. Въ этомъ отношеніи онъ вполн принадлежитъ своему времени. Въ немъ есть нчто въ род нигилизма, даже въ самыхъ важныхъ случаяхъ жизни онъ съ улыбкою смотритъ на свое желзное кольцо, привезенное изъ Россіи, на которомъ вырзано слово: ничего.
Анатоль Леруа Болье пишетъ слдующее:
‘Германія Бисмарка, какъ мн кажется, представляетъ изъ себя что-то слишкомъ разнородное. Для союзнаго государства въ ней слишкомъ мало пропорціональности и симметріи. У нея какъ будто голова больше всего туловища, потому что Пруссія одна иметъ боле значенія, чмъ вс остальныя провинціи вмст. Германія Бисмарка представляетъ изъ себя что-то плохо сложенное. Она была бы стройне и казалась бы боле жизнеспособной, если бы желзный канцлеръ боле считался съ правами германскихъ князей и свободнымъ управленіемъ германскихъ провинцій. Но именно въ этомъ и заключается слабая сторона его политики. Онъ никогда не имлъ достаточно уваженія къ праву, было-ли то древнее династическое право, которое онъ неоднократно нарушалъ безъ всякой щепетильности, или право современное, право народовъ, которымъ нельзя располагать безъ вдома самого народа Такъ онъ лишалъ германскихъ князей ихъ владній и присоединялъ эти владнія къ Пруссіи, заботясь только о кажущемся интерес ея и опираясь только на силу.
Это презрніе къ старымъ и новымъ правамъ остается для насъ, французовъ, самою характерною чертою политики Бисмарка. Въ_предлахъ Германіи, какъ и вн предловъ ея, ради расширенія границъ Пруссіи, какъ и ради расширенія границъ всего германскаго государства, онъ никогда не останавливался передъ нарушеніемъ этихъ правъ. Датчане свернаго Шлезвига и французы изъМетца могутъ это засвидтельствовать. Политика Бисмарка совершенно лишена была принципіальнаго основанія она вся была построена на сил и руководящимъ началомъ ея были эгоистическіе интересы. Вотъ почему мы не можемъ относиться къ нему такъ, какъ онъ бы заслуживалъ того въ силу своихъ дарованій.
Другіе иностранцы, высказывающіе свое мнніе о Бисмарк, оказались боле снисходительны къ нему. Такъ напр., по мннію Лсімброзо, Бисмаркъ добивался своихъ задачъ грубою силою, не останавливаясь ради своихъ цлей даже передъ тмъ, чтобы возстановлять одни классы общества противъ другихъ. Сравнивая его съ Кавуромъ, который не прибгая къ сил освободилъ Италію, или съ Гладстономъ, который спасъ Ирландію отъ жестокой революціи, человчество всегда будетъ на сторон дятелей послдняго типа.
Извстный итальянскій романистъ Антоніо Фогаццаро видитъ въ Бисмарк не боле какъ человка, одареннаго громадною силою воли. Но политическая дятельность его, по мннію Фогаццаро, могла бы служить примромъ того, какъ не слдуетъ поступать:
Патріотизмъ, способный подчинять все интересамъ одного момента — ничтоженъ и носитъ въ себ задатки смерти. Таковъ патріотизмъ князя Бисмарка, безсмертная сила котораго была провозглашена во всей Германіи, но слабость котораго обнаружилась въ подчиненіи французской Лотарингіи.
Извстный польскій писатель Генрикъ Сенкевичъ говоритъ, что князь Бисмаркъ былъ не боле, какъ политикъ съ значительными практическими способностями.
‘Если бы идея объединенія Германіи не существовала до него, то она не зародилась бы въ его голов. Онъ не способенъ что-либо создавать и обогащать человчество новыми идеями. Практическій политикъ убилъ въ немъ великаго человка. Чмъ боле онъ приближался къ своей цли, чмъ боле торжествовала его сила, тмъ мене становился онъ способенъ понимать, что сила должна обладать душою чистою и нравственною, что безъ этой души все дло его жизни только повредитъ цивилизаціи его нмецкаго отечества. Одинъ французскій епископъ воскликнулъ однажды: ‘если бы Германія могла стать на столько же доброю, на сколько она могущественна!.. Увы! Германія Бисмарка не можетъ стать доброю. Германія сама это чувствуетъ и, несмотря на свое преклоненіе передъ Бисмаркомъ, не можетъ отдлаться отъ мысли, что она не въ состояніи будетъ идти впослдствіи по слдамъ, намченнымъ Бисмаркомъ’.
Гербертъ Спенсеръ, который не хотлъ сказать о Бисмарк ничего дурного, тмъ не мене не нашелъ ничего, что бы могъ сказать въ его пользу:
‘Его уже совершенно достаточно прославили. Къ тому же я не думалъ еще о немъ въ окончательной форм’.
Георгъ Брандесъ, знаменитый скандинавскій критикъ и идолъ современной Германіи, замчаетъ о Бисмарк слдующее:
‘Да, Бисмаркъ — это счастье Германіи, говоритъ онъ, но его нельзя было бы назвать благодтелемъ человчества. Онъ для Германіи то же, что очки для человка который безъ нихъ плохо видитъ. Конечно, очень пріятно имть хорошіе очки, но было бы гораздо лучше совсмъ не имть въ нихъ необходимости’.
Вн Германіи, среди людей, высказывавшихъ свое мнніе о Бисмарк, нашелся только одинъ, высказавшійся въ его пользу и даже безъ мры превозносящій его, это извстный ученый Стенли.