Бич Божий, Безродная Юлия, Год: 1899 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 30 минут(ы)

БИЧЬ БОЖІЙ

Разсказъ изъ русской исторіи.

Глава I.

Татары нагрянули на Русь совершенно неожиданно. Никто не зналъ, откуда они пришли, и куда идутъ, какому богу поклоняются и зачмъ истребляютъ все на пути своемъ?

Въ 1224 году орда Чингисъ-хана напала прежде всего на половцевъ, которые пришли просить отъ нея защиты у русскихъ князей.

— Татаре взяли нашу землю,— сказали имъ послы половецкіе,— а потомъ придутъ и возьмутъ вашу… Помогите намъ!

Князья точно предчувствовали, что этому предсказанію половецкому суждено исполниться, и поспшили ополчиться.

Но Чингисъ-ханъ, въ свою очередь, прислалъ имъ сказать:

— Идемъ мы, по Божію позволенію, только на холоповъ своихъ и на конюховъ,— на половцевъ, а съ вами у насъ вражды нтъ… Не помогайте имъ и мы васъ не тронемъ.

Вмсто отвта князья убили пословъ татарскихъ, а сами поспшили въ степь на встрчу врагамъ. У небольшой рчки Калки, гд стояла орда, произошло сраженіе, и русскіе были разбиты на голову. На пол битвы осталось восемь князей, и едва десятая часть ихъ войска уцлла.

Ахнула вся Русь отъ ужаса, какъ одинъ человкъ, когда узнала горестную новость. Князья стали набирать новое войско, укрплять города, поджидая непрошенныхъ гостей, но татары ушли къ себ въ степи такъ же неожиданно, какъ и пришли, и нсколько лтъ о нихъ никто ничего не слыхалъ.

Но все же стало съ тхъ поръ неспокойно на Руси. Начались неурожаи, голодъ, повальныя болзни, а потомъ пошли уже и совсмъ неслыханныя дла, землетрясенія, затмніе солнца… Люди стали ожидать новаго несчастія. Въ церквахъ начали чаще говть, служить молебны. Монахи усердне молились по монастырямъ, надясь мольбами своими предотвратить отъ родины новое, еще невдомое, несчастіе.

И вдругъ на неб появилась комета… Тутъ уже русскіе люди совсмъ растерялись, тмъ боле, что въ это же время прошелъ слухъ, что снова появились татаре. Днемъ только и разговору было, что о татарахъ, которые шли теперь съ Свера, а ночью народъ собирался на площадяхъ, на улицахъ и смотрлъ на комету.

Старики, качая головами, предсказывали бду и совтовали молиться, но церкви и монастыри безъ того всегда теперь были полны молящихся.

Въ Кіево-Печерской обители только что окончилась вечерня, народъ разошелся по домамъ, а монахи, покончивъ свои дневныя работы, собрались вмст посидть на заваленк, да поболтать до второго вечерняго била {Било — колоколъ.}, которое ихъ снова должно было созвать на молитву. Здсь сидли игуменъ, казначей, нсколько старцевъ и князь Святославъ Козельскій, въ монашеств — Андрей. Народъ называлъ его просто — Святошей.

Но вмсто разговоровъ среди монаховъ царило грустное молчаніе. Они глядли, какъ понемногу темнетъ алая полоска заката и на неб выступаютъ мало по малу блдныя звзды. Въ глазахъ братіи виднлось нчто тревожное, когда они глядли на небо, точно опасались увидть тамъ то, что ихъ уже давно пугало.

— Глядите, глядите!— воскликнулъ, наконецъ, молодой послушникъ, стоявшій недалеко отъ монаховъ.

Монахи обратили свои взоры на то мсто, куда указывалъ послушникъ, и снова глазамъ ихъ представилась яркая точка, будто падавшая съ неба внизъ на землю. За этой яркой точкой летлъ пылающій снопъ золотыхъ искръ.

— Горе, горе земл русской!— воскликнулъ игуменъ,— видно, не даромъ идутъ къ намъ всти про татаръ.

— Четыре года прошло, и не было о нихъ ни слуху, ни духу,— сказалъ казначей,— а теперь снова народъ начинаетъ пугаться.

— И снова князья не думаютъ ни о чемъ больше, какъ только о своихъ распряхъ,— вздыхая, замтилъ Святоша,— когда то они образумятся! Вдь и битву при Калк они проиграли изъ-за того, что соперничали тогда между собою.

— Ты не правъ,— возразилъ одинъ изъ монаховъ,— несмтна была сила татарская.

— Но единодушно соединившись, князья одолли бы эту силу!— воскликнулъ Святоша,— я самъ былъ еще въ міру и сражался тогда вмст съ ними. Много насъ собралось тогда! Былъ тамъ кіевскій князь Мстиславъ Романовичъ съ сыновьями, Даніилъ Галицкій, Мстиславъ Удалой… Всхъ не перечесть! Вотъ и захотлось Удалому прославиться, задумалъ онъ безъ помощи родичей, съ которыми враждовалъ, побдить татаръ. Выхалъ онъ одинъ тайно со своимъ войскомъ на враговъ, а другимъ князьямъ ничего не сказалъ… Былъ Удалой жаденъ къ слав! А тутъ вмсто славы получилъ безчестье несмываемое: разбили татары его войско на голову, а другіе князья не были готовы ему помочь. Полетлъ за Удалымъ зять его, молодецъ Данило Галицкій, да сейчасъ получилъ въ грудь рану. Но и раненый, онъ долго бился… и не устояла доблесть княжеская противъ неразумія Удалого!

— Нтъ нашимъ князьямъ удачи!— прошепталъ игуменъ.

— Да, о такомъ пораженіи еще не слыхала никогда земля Русская,— продолжалъ Святоша,— сколько народу было перебито! Сколько князей сдалось въ плнъ татарамъ, повривъ ихъ общаніямъ… Общали татары свободу Мстиславу Кіевскому, съ сыновьями, но не сдержали своего общанія: положили ихъ всхъ рядышкомъ на землю, накрыли досками и сли на нихъ обдать… Такой смертью тогда погибло пять Рюриковичей!

— Боже милостивый!— воскликнули монахи.

— И мой отецъ тамъ погибъ,— прибавилъ Святоша,— съ тхъ поръ бросилъ я ратное дло и пришелъ сюда молиться за его душу…

Наступило небольшое молчаніе.

— Гляньте-ка!— воскликнулъ молодой послушникъ, указывая на комету,— вотъ какъ ярко разгорлось знаменіе Божіе!

Дйствительно, теперь, когда небо сильно потемнло, комета и хвостъ ея ослпительно сіяли, затемняя свтомъ своимъ вс другія звзды.

Тутъ раздались медленные удары въ чугунное било, и монахи, прекративъ разговоры, отправились въ церковь.

Глава II.

Прошло нсколько дней, жизнь въ монастыр проходила по обыкновенію. Монахи молились вмст по нсколько разъ въ день, а посл молитвы расходились каждый по своимъ дламъ.

На долю князя Святоши приходилось работы больше всхъ. Утромъ онъ носилъ дрова на плечахъ своихъ съ берега Днпра въ монастырь, который стоялъ на высокой гор, затмъ помогалъ стряпать на братію въ поварн, потомъ служилъ при трапез, а вечеромъ замнялъ иногда больного привратника у воротъ монастырскихъ. Никто не заставлялъ Святошу такъ много работать. Онъ самъ обрекъ себя на такое подвижничество во искупленіе безславной смерти отца своего Михаила Всеволодовича Козельскаго и иныхъ родственниковъ, погибшихъ въ плну у татаръ.

Однако эти дни Святоша, хотя и исполнялъ добросовстно всю работу, но видно было, что мысли его заняты чмъ то постороннимъ. Дйствительно, Святошу грызло безпокойство. Онъ зналъ, что татаре уже подходятъ къ Рязанскому княжеству и ежеминутно ожидалъ отъ своего молодого брата, князя Козельскаго, извстій, далеко непріятныхъ, потому что князья совсмъ не были готовы встртить врага съ честью.

Наконецъ, въ одинъ изъ теплыхъ лтнихъ вечеровъ прибылъ гонецъ изъ Козельска, и Святоша, чрезвычайно взволнованный, сообщилъ инокамъ нерадостныя всти.

— Братья мои,— сказалъ Святоша,— снова посылаетъ Господь испытаніе Русской земл… Уже пришли къ намъ татаре! Сперва явился ихъ посолъ къ князьямъ Рязанскимъ отъ ихняго хана Батыя и требовалъ со всего имнія ихъ десятую часть. А князья отвтили: ‘Зачмъ только десятину? Когда никого изъ насъ не останется, возьмете все’.

— Хорошій отвтъ! храбрый отвтъ!— раздались вокругъ восклицанія монаховъ.

— Хорошъ-то онъ хорошъ!— возразилъ Святоша,— да только тогда, когда за такимъ отвтомъ стоитъ сила ратная, а коли этого нтъ, то и отвтовъ такихъ давать не слдуетъ. Что же вышло? У князей рязанскихъ своего войска мало, послали они просить помощи во Владиміръ, а тамъ не помогли… Не понимали Владимірскіе князья, что, помогая Рязани, себ помогаютъ.

— Ну, и что же?— Съ тревогой спросилъ игуменъ, который происходилъ отъ рязанскаго боярскаго рода.

— Сожжена Рязань, разграблена, а жители или убиты или въ плнъ взяты.

— Боже милосердный!— прошепталъ игуменъ, закрывая лицо руками.

— Опустошивши рязанское княжество,— продолжалъ Святоша,— татаре пошли на Владимірское… Кабы князь Юрій не отказалъ рязанцамъ въ помощи, то, можетъ быть, удалось бы отстоять и Рязань, и Владиміръ… а теперь открытъ неврнымъ путь въ Русскую землю.

— Владиміръ — не Рязань,— замтилъ одинъ изъ монаховъ,— у князя Юрія войска достаточно, да и стны городскія крпки.

— Дай Богъ, дай Богъ!— задумчиво сказалъ Святоша.

— А вдругъ и къ намъ доберутся татаре?— воскликнулъ одинъ изъ молодыхъ иноковъ.

— Куда имъ! До насъ еще далеко!— раздались въ отвтъ увренные голоса.

— А все-таки страшно! Стны кіевскія не очень то крпки, кой-гд и совсмъ развалились.

— Городъ силенъ не стнами, а своимъ народомъ, да княземъ,— тихо сказалъ игуменъ.

— А князь-то нашъ…— сказалъ одинъ изъ иноковъ, но замолчалъ.

— Да, нашъ князь не заботится о кіевлянахъ,— сказалъ Святоша,— не тмъ занятъ. Теперь онъ занятъ распрей съ Даніиломъ Галицкимъ.

— Да и какъ иначе?— насмшливо замтилъ игуменъ,— татаре еще далеко, а Данило такъ близко.

— А съ Галицкимъ княземъ не слдуетъ враждовать,— продолжалъ Святоша,— это храбрый и доблестный витязь. Онъ одинъ изъ нихъ теперь можетъ отстоять и единить Русь.

— Пойти бы теб къ князю,— посовтовалъ игуменъ,— скажи ему, зачмъ они напрасно воюютъ? Заключили бы лучше союзъ на пользу себ и людямъ, а полки послали бы на помощь Владиміру.

— Я и самъ думалъ пойти,— отвчалъ Святоша,— да вдь знаешь, сколько у меня дла въ обители… Все поджидалъ, нашего князя къ обдн, а онъ что-то не детъ.

— Занимается наборомъ полковъ,— отвчалъ одинъ изъ иноковъ,— хочетъ вс свои силы двинуть на Галичъ.

— А насъ оставитъ беззащитными,— сказалъ игуменъ,— придутъ татаре и возьмутъ здсь все, что пожелаютъ.

— И откуда это вдругъ пришли татаре?— спросилъ задумчиво молодой послушникъ,— раньше никто не слыхалъ о нихъ, а теперь только и разговору.

— Книжные люди говорятъ,— отвчалъ игуменъ,— что это т нечистые народы, которыхъ нкогда Гедеонъ-пророкъ загналъ въ пустыню, и которые должны появиться передъ концемъ міра и поплнить вс страны.

— Значить, скоро будетъ свтопреставленіе!— въ ужас воскликнулъ послушникъ.

— Невдомы людямъ намренія Господа,— тихо отвчалъ игуменъ.

Въ это время изъ поварни вышелъ инокъ и крикнулъ князю Святош:

— Отецъ Андрей, сбгай за водой для похлебки!

Взялъ Святоша пару ведеръ, надлъ ихъ на коромысло и по крутой тропинк пошелъ внизъ, къ Днпру. Мракъ и печаль объяли его душу, которая точно предчувствовала грядущія бдствія. Не старъ еще Святоша, а уже сколько горя онъ видлъ! Княжескіе раздоры, половецкіе и татарскіе набги, голодъ, повальныя болзни… Думалъ успокоить свою совсть укрывшись подъ снь монастыря, но и здсь не нашелъ того, чего искалъ… и между монахами не все чистые праведники… Недавно умеръ у нихъ въ Печерскомъ инокъ — и никто изъ братіи не захотлъ дать денегъ на его похороны! Инокъ былъ нищъ и ничего не оставилъ, а богатая братія не хотла ничего пожертвовать. А нищимъ усопшій сдлался потому, что при жизни роздалъ бднымъ свое имущество. Горько стало Святош, когда братія начала перекоряться по поводу пожертвованія, отворилъ онъ свою келію и сказалъ монахамъ:

— Возьмите для него все, что у меня есть, и похороните съ честью.

И монахи взяли все, что было можно… Конечно, Святоша — князь, онъ не боится, что и его откажутся хоронить, когда онъ умретъ. Много у него богатыхъ родичей, которые прідутъ тогда въ монастырь не съ пустыми руками, но каково видть этотъ соблазнъ бднымъ инокамъ?

Думая такъ, Святоша все больше омрачался душою.

Глава III.

Черезъ нсколько дней пришло извстіе о взятіи Владиміра татарами, и Святоша немедленно отправился въ городъ къ кіевскому князю.

Въ это время на стол Кіевскомъ сидлъ потомокъ Мономаха — Владиміръ Рюриковичъ, который, какъ и вс другіе князья, только и занимался что междуусобіями,— то онъ отнималъ что нибудь у родственниковъ, то родственники старались отнять у него… Завидвъ изъ окна Святошу, Владиміръ Рюриковичъ вышелъ на крыльцо и принялъ гостя съ большой честью.

— Пришелъ я къ теб, княже, печаловаться за кіевлянъ и за твою землю,— сказалъ инокъ, садясь въ горниц на лавку,— защити землю, приготовься къ оборон Кіева.

— Это ты о татарв поганой,— сказалъ Владиміръ, лицо котораго омрачилось,— не дойдетъ она до насъ, успокойся.

— Такъ говорили рязанцы и владимірцы… Они хотли жить особо, а теперь вмст лежатъ во прах… Тоже станется и съ другими, если не одумаются!

— Разв уже разоренъ и Владиміръ?— воскликнулъ князь.

— Значитъ, твой гонецъ еще въ дорог, а мой сейчасъ привезъ мн эту горестную новость.

— Но какъ же князь Юрій не защитилъ свой городъ?

— Въ то время князь выхалъ на Волгу собирать войско, а татары подступили къ Москв, къ пригороду Владиміра. Подъ Москвой стояли недолго и всю ее сожгли. Владимірцы заперлись, ршивъ умереть, а не сдаваться. Битва была лютая! Татары взяли сперва новый городъ, потомъ принялись громить старый. Княгиня со снохой и съ внучатами затворилась въ Богородичной церкви на полатяхъ. Тутъ былъ и епископъ Митрофанъ… Пока татары отбивали желзныя двери, онъ постригъ въ монашество старую княгиню и нсколькихъ бояръ. Потомъ отбили татары двери, ограбили церковь, но на полати лзть побоялись. Вмсто того, они наложили дровъ въ церкви, зажгли ихъ, а двери затворили. Вс на полатяхъ задохнулись и сгорли.

— Но князь Юрій живъ?

— Убитъ… Татары встртили его неподалеку отъ города, обошли его войско и все изрубили.

— Но куда же теперь пошли эти проклятые?— воскликнулъ Владиміръ Рюриковичъ.

— Теперь… теперь они стоятъ подъ Козельскомъ,— тихо сказалъ Святоша.

— Это у твоего брата Игоря?

Святоша только головой кивнулъ въ отвтъ.

— Ужасно! Ужасно!— восклицалъ Владиміръ,— за что Господь такъ наказалъ насъ…

— Брось враждовать съ Даниломъ Галицкимъ,— строго сказалъ инокъ,— зачмъ вы теряете время въ пустыхъ ссорахъ? За это Богъ васъ и караетъ! Дружба съ Данилой стоитъ большаго, чмъ ссора, потому что это князь доблестный. Помирись съ нимъ, позови другихъ князей, собери большое войско и общими силами разбей враговъ. Тогда и силы небесныя встанутъ на вашу защиту.

А Владиміръ Рюриковичъ думалъ въ это время: ‘Онъ хлопочетъ такъ потому, что поганые стоятъ подъ Козельскомъ… А мн то чего безпокоиться? Отъ Козельска до Кіева не близко! Успю еще приготовиться’.

Святоша смотрлъ на князя въ это время такими печальными глазами, точно зналъ, что происходитъ въ его душ. И князю стало стыдно.

— Хорошо теб давать такіе совты,— возразилъ онъ смущенно,— Даніилъ злйшій врагъ нашего рода! Его отецъ постригъ моего отца, а самъ онъ замышляетъ отнять у меня Кіевскій столъ. Онъ хочетъ быть сильне всхъ и многихъ бдныхъ князей сдлалъ своими подручными. А я, пока живъ, не стану передъ нимъ склоняться!

— Ты первый поднялъ противъ Данила хана половецкаго,— сказалъ Святоша,— докол вы сами не перестанете посылать неврныхъ на землю Русскую, дотол и Богъ васъ отъ нихъ не избавитъ!

— А онъ звалъ противъ меня ляховъ и венгровъ!— крикнулъ Владиміръ.— Я знаю его коварство! Ему мало Волыни да Галичины, онъ хочетъ захватить всю южную Русь и вознестись надъ всми!

— О горе! горе!— воскликнулъ Святоша и залился горькими слезами.— Боже Милосердный, зачмъ не дашь Ты мн силу пророка, чтобы я могъ словами огненными пронзить это сердце, закованное въ броню злобы! Князь, князь! Ты боишься, чтобы Данило не присвоилъ себ лишняго клочка земли, а между тмъ сердце твое не дрогнетъ отъ настоящей обиды… Вспомни, Владиміръ, что татары уже захватили и разорили нсколько княжествъ русскихъ!

Тронулся князь великой скорбью инока и отвтилъ.

— Постараюсь побороть въ себ гнвъ на Даніила, потому что вижу теперь всю твою правоту… Отнын, если онъ захочетъ, я стану его другомъ!

Владиміръ, дйствительно, помирился съ Даніиломъ Галицкимъ и вмст съ нимъ пошелъ на половцевъ, но былъ ими взятъ въ плнъ. Когда же онъ, освободившись изъ плна, явился въ Кіевъ, то столъ Кіевскій оказался уже занятымъ: его захватилъ князь Михаилъ Черниговскій, который бжалъ изъ Чернигова, осажденнаго татарами.

Глава IV.

Подъ Козельскомъ татары стояли семь недль, а жители его все не хотли сдаваться. Молодой князь Игорь, братъ Святоши, былъ еще такъ неопытенъ, что не могъ самолично командовать войскомъ, но горожане сказали на вч:

— Хоть князь нашъ и юнъ, но мы положимъ за него свои животы! За это получимъ на земл славу, а на неб — внцы мученическіе.

Долго боролись храбрые козельцы, наконецъ татары разбили городскія стны и ворвались въ городъ, но и тутъ горожане выбжали навстрчу врагамъ и рубились ножами, пока вс не полегли костьми. Затмъ татары утопили молодого князя въ крови, которая ручьями лилась по улицамъ и, разрушивъ городъ до основанія, пошли на Черниговъ.

Услыхавъ, что враги находятся уже такъ близко, кіевляне поняли, что не миновать и имъ бды. Жутко стало кіевлянамъ! Владиміръ Рюриковичъ, къ которому уже они привыкли, ушелъ отъ нихъ, не имя силъ отстоять свою вотчину отъ захвата князя Михаила Черниговскаго, а новаго князя народъ дичился и ему не доврялъ. Вслдствіе этого опустлъ княжескій теремный дворъ, гд жилъ Михаилъ со своими близкими, а кіевляне все чаще ходили за совтомъ въ Печерскій монастырь къ Святош Козельскому. Еще тяжеле стало на душ Святоши, когда онъ узналъ, какъ варварски татары умертвили его молодого брата. Загорлось сердце воина подъ монашеской рясой, захотлось ему мстить, утопить свое горе въ крови враговъ, но обтъ, данный Богу, запрещалъ ему пролитіе крови, и Святоша, посл цлаго дня работы, всю ночь стоялъ въ церкви на колняхъ, умоляя Силы Небесныя смягчить его ожесточившееся сердце.

Но, занятый своимъ горемъ, онъ принималъ участіе въ длахъ кіевлянъ, давалъ имъ совты, укрплялъ стны, назначалъ смны часовыхъ, указывалъ имъ лучшія мста для наблюденій. Кіевляне даже забыли, что въ теремномъ двор сидитъ ихъ князь, привыкнувъ за всякимъ дломъ обращаться къ Святош.

И вотъ, наконецъ, появились татары на лвомъ берегу Днпра. Они сожгли Переяславль, Черниговъ и пришли подъ Кіевъ.

Не могли надивиться татары красот этого города. Стоялъ онъ на крутомъ берегу Днпра, который отражалъ въ своихъ голубыхъ волнахъ блыя стны, башни, украшенныя греческими художниками, множество храмовъ съ золотыми маковками и цвтныя черепичныя кровли княжескихъ теремовъ… А подъ горою раскинулся привольно Подолъ, со множествомъ церквей, по бокамъ котораго виднлись Печерскій и Выдубецкій монастыри, отрзанные отъ города и другъ отъ друга дремучимъ лсомъ, растущимъ на крутой гор.

Точно очарованные, дивились татары на чудесный городъ, а впереди всхъ ихъ стоялъ ханъ Батый, который не могъ отвести глазъ отъ этой картины.

— Нтъ!— сказалъ, наконецъ, онъ,— я не хочу разорять такой чудесный городъ! Пусть онъ достанется намъ цлымъ. Надо завести мирные переговоры съ кіевскимъ княземъ!

На слдующій же день къ Михаилу Черниговскому явились послы татарскіе, и кіевляне впервые увидали своихъ лютыхъ, безпощадныхъ враговъ, которыхъ такъ давно уже они привыкли бояться.

Татары имли смуглое, широкое лицо съ большими скулами, приплюснутый носъ, маленькіе глаза, рдкіе волосы на бород. Они были невысокаго роста, худые, носили длинные усы, брили часть головы, оставляя посредин одну длинную косу.

— Сдайся нашему хану,— сказали послы Михаилу,— онъ государь милостивый, пощадитъ тебя и не станетъ разрушать города твоего.

— Знаемъ мы ваши общанія,— отвчалъ Михаилъ,— вы многимъ общали пощаду и убили всхъ тхъ, которые вамъ поврили… Не сдамся я вашему хану!

Отвтивъ такъ, Михаилъ веллъ схватить пословъ и отрубить имъ головы.

Святоша не одобрилъ такого вроломства черниговскаго князя и предсказывалъ кіевлянамъ скорое нападеніе татаръ, но послдніе на этотъ разъ не захотли мстить за обиду и ушли къ себ въ степи.

Однако, черезъ нсколько мсяцевъ Батый снова появился въ предлахъ Кіевскаго княжества съ несмтными войсками.

Михаилъ испугался, узнавъ, какое громадное полчище идетъ на Кіевъ. Не устоять Кіеву противъ татаръ, а ждать помощи неоткуда. Весь востокъ и сверъ Россіи лежалъ въ развалинахъ, старыхъ людей враги изрубили, молодыхъ взяли въ плнъ. Изнуренные, полуодтые, босые плнники шли въ степь къ орд, связанные попарно за волосы и умирали по пути отъ голода и отъ мороза… И некому было оплакать ихъ на родин, потому что вс родственники ихъ лежали тамъ мертвые.

Михаилъ понималъ, что Кіевъ постигнетъ такая же участь, поэтому, не желая понапрасну подвергать свою жизнь опасности, онъ убжалъ ночью изъ города. Такъ оставилъ трусливый черниговскій князь на произволъ судьбы неправедно захваченное княжество.

Когда узналъ Святоша о бгств Михаила, то сейчасъ же послалъ гонца къ галицкому князю.

‘Кіевскій столъ свободенъ,— веллъ сказать онъ Данил,— возьми его и защити отъ татаръ’.

А доблестному Даніилу только этого и надо. Началъ онъ набирать дружину на Волыни и на Галиціи, да только мало дома оказалось здороваго народа: отъ непрерывныхъ междоусобій ноуменьшилось войско княжеское, да и не охота была людямъ хать прямо въ счу, потому что и сюда уже дошелъ слухъ, что татары скоро ‘остолпятъ’ Кіевъ со всхъ сторонъ… Но молодецъ Данило не унывалъ. Онъ все-таки ршилъ занять Кіевъ, куда теперь ни одинъ князь не хотлъ хать, посадить тамъ на время своего друга тысяцкаго Димитрія, а самому отправиться къ венграмъ за помощью.

Глава V.

У Данилы былъ молочный братъ, Климата Безбородъ, который такъ былъ ему преданъ, что никогда еще съ нимъ не разставался. У Климаты — косая сажень въ плечахъ, лицо — кровь съ молокомъ, а силы отпустилъ ему Богъ столько, что и на десятерыхъ человкъ вдоволь хватило бы. Только не любилъ Климата проявлять эту силушку! Былъ онъ нрава кроткаго, рдко когда ссорился, а если и радовался своей сил, то только тогда, когда она шла на пользу любимаго князя. Такъ, во время битвы при Калк, Климата на рукахъ своихъ вынесъ раненаго въ грудь Данилу далеко за предлы счи и долго бжалъ съ нимъ, какъ съ младенцемъ, до первой деревни, гд имъ подали помощь.

Климата уже и не очень былъ молодъ, но до послдняго времени и жениться не хотлъ, такъ какъ князь его все время проводилъ въ походахъ, да въ сраженіяхъ. Не хотлъ онъ ни о комъ думать больше, чмъ о своемъ любимомъ Данил.

Но вотъ выдалось въ Галич годика два спокойныхъ. Данило побдилъ своихъ мятежныхъ бояръ, которые съ нимъ постоянно враждовали, соединилъ Галичину и Волынь подъ своей могучей властью и Климата поврилъ, что теперь наступитъ мирное время.

Поврилъ Климата, что наступило счастливое время долгаго мира и женился… а тутъ вдругъ, вскор посл этого, снова всколыхнулась земля Русская отъ топота коней татарскихъ, снова застонали люди подъ острымъ ножемъ враговъ некрещеныхъ.

Что же дальше будетъ? Не хочетъ объ этомъ Климата и думать… Все сидитъ около жены Настасьюшки, которая къ этому времени подарила ему первенца, сына Пашеньку.

И вдругъ такой ударъ: Данило детъ въ Кіевъ, прямо въ пасть татарскую! Чуть не плачетъ Климата… И Настасьюшку жаль бросить, а ужъ князя и подавно… Князь дороже жены, дороже Пашеньки. Жену знаетъ онъ три года, Пашеньку и того меньше, а съ княземъ они вмст чуть ли не съ неленокъ… Климата всегда былъ въ княжескихъ хоромахъ вмст съ Данилой и жилъ больше его жизнью, чмъ своею. И любилъ онъ Данилу еще и потому, что дтство Галицкаго князя было такое бурное, да несчастливое, точно его заране отмтилъ перстъ Божій.

Что говорцть, вс князья въ то время жили бурно, поглощенные междоусобіями, но Данилу съ младыхъ ногтей, съ младенчества, преслдовали, то смуты

боярскія, то козни родственниковъ… Въ его семейств ни одинъ праздникъ не обходился безъ печали. Вотъ, напримръ, ‘постригъ’… Какъ весело бываетъ у всхъ другихъ, когда молодому князю впервые стригутъ волосы и садятъ на коня… И у нихъ въ Галич, тоже будто было весело. Собралось много гостей, бояръ, князей, духовенства. Самъ митрополитъ остригъ трехлтнему Данил волосы, которыхъ еще ни разу не касались ножницы. Потомъ родичъ Данилы, князь Мстиславъ Удалой, посадилъ его на коня. И вовсе не испугался малютка! Онъ хохоталъ, дергалъ за возжи рученками и все оглядывался на Климату, который стоялъ недалеко, прячась за материнскую юбку.

— Иди ко мн, Клима!— кричалъ молодой князь,— сядемъ вмст.

Вс смялись, а Климата, весь красный отъ смущенія, старался спрятаться какъ можно дальше.

Было такъ весело… и что же? Въ самый разгаръ пира приходитъ извстіе, что отецъ Данилы, князь Романъ убитъ въ битв съ ляхами!

Очутились бояре на своей вол, завели смуту, разлучили Данилу съ матерью, но Климата остался при немъ… Помнитъ онъ еще одинъ праздникъ: семь лтъ минуло галицкому князю, пируютъ въ хоромахъ бояре. Вдругъ мать Климаты входитъ тихонько въ горницу и манитъ къ себ обоихъ дтей потихоньку. Вышли дти на дворъ, а тамъ стоитъ какая то женщина. Схватила она Данилу въ объятія, цлуетъ его, плачетъ… Онъ же испуганно сторонится, а потомъ какъ вглядлся, закричалъ:

— Матушка! Матушка!

— Я, дитятко,— шепчетъ старая княгиня,— но молчи… какъ услышатъ бояре, такъ меня прогонятъ…

Но бояре уже провдали. Вышли на крыльцо и давай оттаскивать Данилу отъ матери. А тотъ плачетъ, но храбро отбивается… Выхватилъ у кого то мечъ изъ за пояса и отмахивается имъ во вс стороны.

Даже плачущая княгиня грустно улыбнулась сквозь слезы. Тихонько вынула она изъ рукъ Данилы мечъ, отдала его боярину и, утеревъ слезы сына, повелла ему идти въ горницы. А сама посмотрла ему вслдъ, вздохнула и ухала куда то.

Такъ кончился и этотъ веселый праздникъ!

Потомъ Мстиславъ Удалой отнялъ у Данилы Галичъ и женилъ его на своей дочери Анн. Пріхала невста съ матерью, съ тетками, дядями, со множествомъ бояръ и сватовъ. Дали за нею многое множество золота и серебра… Долго плакала мать, разставаясь съ милой дочерью, потому что очень ужъ была молода невста: всего восемь лтъ минуло Анн.

Богатая была свадьба! Пировали на ней двадцать князей, а бояръ и не перечесть… По улицамъ стояло вино, медъ, овощи и всякое кушанье,— шь народъ, пей, веселись.

Но и тутъ праздникъ плохо кончился, пріхалъ вечеромъ братъ Данилы, Василь, жившій съ матерью и привезъ печальное извстіе: старая княгиня скончалась.

Долго скучалъ Данило… Все тогда они съ Климатой охотой развлекались. Ястреба какіе у нихъ бывали, сокола! Иной разъ отправлялись надолго въ лса, иль на рку Бугъ. Князь Данило даже Анну, жену свою забиралъ, что бы потшить ее хорошенько. Тогда ужъ хали также бояре съ боярынями, дружина… И тутъ Климата стоялъ съ рогатиной подл своего князя, оберегая его отъ лютаго звря.

Потомъ наступило смутное время. Бояре прогнали совсмъ Данилу. Жилъ онъ то на Волыни, то въ Литв, Польш, то у венгровъ. И снова былъ съ нимъ везд Климата.

Когда умеръ Мстиславъ Удалой, Данило снова вернулъ себ Галичъ. Сталъ могучъ и доблестенъ галицкій князь, вскормленный мечемъ, воспитанный невзгодой. Встревожились русскіе князья, почуявъ около себя сильнаго сосда, начали нападать, на него соединенными силами, но Данила везд одерживалъ побды. Стали его всюду уважать и бояться.

И не любилъ Климата счи, а ужъ сколько лтъ проводитъ въ битвахъ! Самъ то онъ не бьется съ врагомъ, а все только стережетъ своего князя.

Но какъ же быть теперь? Столько лтъ вмст прожили душа въ душу и теперь разлучиться? Да никогда на свт!

Значитъ, надо бросать жену съ младенцемъ. И этого не хочется Климат.

Надо что нибудь придумать.

Глава VI.

И придумалъ Климата.

Купилъ онъ повозочку съ крытымъ верхомъ, настелилъ туда мягонько сна, укрылъ хорошенько попоной, да и посадилъ туда жену съ сыномъ. Идетъ Данила на кон, за нимъ — Климата, за Климатой — небольшая дружина, а въ сторонк — сытая лошадка тащитъ повозочку съ семействомъ Климаты. Доволенъ Климата! Глядитъ то на князя своего, то на семейство и радуется, что такъ ловко придумалъ и отъ Данилы не отсталъ, и младенца съ женою не покинулъ.

Трунила надъ Климатой дружина Данилова, а тотъ только усмхается въ отвтъ.

— Вовсе я не воинъ княжевъ,— говоритъ,— а только его слуга врный, оттого и не зазорно мн на поход съ бабой возиться!

Прибыли благополучно въ Кіевъ: а оттуда уже весь народъ высыпалъ на встрчу Данил за городскія стны. Радуются кіевляне, громко привтствуютъ доблестнаго галицкаго князя, молятъ его о защит. Впереди всхъ стоятъ монахи Печерскаго монастыря съ игуменомъ и Святошей во глав.

Приложился Данило ко кресту, расцловался съ боярами, отдалъ низкій поклонъ честному народу и сказалъ громко:

— Не бойтесь, друзья! Я съумю защитить васъ.

Отдыхалъ Данило въ Кіево-Печерской обители и тутъ, посл продолжительнаго разговора со Святошей, увидалъ, что не легко выполнить данное сейчасъ общаніе. Войска въ Кіев мало и Данило привелъ съ собой немного больше, стны городскія ветхи, у горожанъ нтъ оружія, а достать его неоткуда.

— Кабы я зналъ, что у васъ во всемъ такая скудость,— сказалъ Данило,— я бы раньше похалъ къ венграмъ за помощью и оттуда пришелъ бы съ большимъ войскомъ. А теперь что я могу сдлать?

Монахи только руками развели въ отвтъ, но князь галицкій не любилъ оставаться бездятельнымъ.

— Отдохну я у васъ денекъ,— сказалъ онъ посл непродолжительнаго молчанія,— и поду къ венграмъ… Терять времени нельзя.

— Татары близко уже,— возразилъ Святоша,— пока ты вернешься, они успютъ остолпить городъ и отрзать теб путь въ него.

— Я слетаю живо, соколомъ!— отвчалъ Данило,— а если даже они успютъ подойти къ Кіеву, то я накрою ихъ съ тыла и разобью!

— Страшно намъ безъ тебя оставаться,— вздохнувъ, промолвилъ игуменъ.

— Я оставлю здсь тысяцкаго и войско,— сказалъ Данило,— мой тысяцкій Димитрій, человкъ храбрый и находчивый. Онъ сдлаетъ все, какъ нужно.

Братія молчала, подавленная печалью.

— Ты правъ, Данила!— сказалъ, наконецъ, Святоша,— князь безъ воиновъ ничего не можетъ подлать противъ татаръ. Безславне будетъ, если его возьмутъ въ плнъ и задавятъ. Пусть лучше онъ на свобод ищетъ способовъ выручить Кіевъ.

Монахи ничего не возражали.

На слдующій день Даніилъ созвалъ совтъ изъ бояръ вмст съ простымъ народомъ и, объявивъ имъ свое ршеніе, поспшилъ ухать изъ Кіева. Данилу сопровождало всего только три человка изъ дружины и между ними не было Климаты… Хотлъ было онъ хать, да Настасьюшка кинулась ему въ ноги и заголосила:

— Аль ты разлюбилъ меня уже и хочешь покинуть? За что же я стала теб нелюба? Завезъ ты меня въ чужедальнюю сторонушку, къ невдомымъ людямъ я хочешь тутъ одну бросить… Не видали бы глаза мои такого несчастія…

Долго голосила баба, долго валялась она въ ногахъ у Климаты, пока тотъ, наконецъ, сердито плюнувъ, не общалъ остаться.

И зачмъ только везъ онъ сюда свое семейство? Тамъ Настасья была на родин, среди родныхъ, а здсь и впрямь нельзя ее оставить, потому что, того гляди, уже нагрянутъ татары.

Ухалъ Данило и стало такъ грустно Климат безъ князя, что просто не знаетъ, куда отъ тоски дваться! Не глядлъ бы, кажется, ни на жену, ни на сына.

Скоро, впрочемъ, некогда стало тосковать Климат: приставилъ его тысяцкій Димитрій исправлять вмст съ другими часть городской стны. Работалъ Климата такъ, что вс только диву дались! Таскалъ наверхъ такіе камни, что и четыремъ людямъ поднять не подъ силу. Слышитъ онъ вокругъ похвалы силушк своей и трудолюбію, а самъ про себя думаетъ:

‘Эхъ, нехорошо, нехорошо! Зачмъ покинулъ изъ-за бабы своего князя’!

Надумалъ было Климата отослать жену на родину съ какимъ-нибудь врнымъ человкомъ при обоз, чтобы самому нагнать князя, но и это оказалось невозможнымъ: появились за Днпромъ передовые отряды татаръ, отчего вс обозы ходить изъ Кіева перестали.

Прошло еще нсколько дней, и несмтное войско окружило Кіевъ.

Отъ скрипнія телгъ татарскихъ, отъ рева верблюдовъ, отъ ржанія лошадей, кіевляне не могли даже разслышать, что кричали имъ съ городскихъ стнъ часовые.

Орда подошла къ Кіеву по рк Лыбеди, выжигая вс встрчавшіеся ей на пути посады. Наконецъ враги появились подъ Лядскими воротами и здсь начали приготовлять все къ нападенію.

Подкатили татары къ городскимъ стнамъ бревна на цпяхъ и начали ими выбивать камень за камнемъ. День и ночь били они въ стны и, наконецъ, проломили большое мсто. Тогда кіевляне бросились на развалины и бились долго подъ начальствомъ тысяцкаго Димитрія. А Климата стоялъ на стн во весь свой богатырскій ростъ и бросалъ внизъ пятипудовые камни.

Началась жестокая сча! Слышался ломъ копейный, стукъ щитовъ, въ воздух мелькали стрлы, затемнявшія свтъ солнца. Димитрій былъ раненъ и отступилъ.

Татары завладли стнами и ночевали на нихъ, вполн увренные, что уже покорили Кіевъ, но каково было ихъ удивленіе когда, проснувшисъ, они увидали, что передъ ними выросло новое укрпленіе: кіевляне, по повелнію Святоши, огородили заборомъ большое мсто вокругъ Десятинной церкви. Климата, вмст съ другими силачами, цлую ночь носили огромныя бревна, которыя плотники спшили забивать въ землю. Такимъ образомъ появилась въ Кіев новая ограда, куда укрылись кіевляне вмст съ иноками Печерскаго монастыря.

Сидитъ подъ заборомъ и Настасьюшка, прижимаетъ къ себ младенца и заливается слезами. Кончилъ Климата работу, подошелъ къ жен, а та причитаетъ:

— Несчастная я, горемычная! И зачмъ я ушла изъ Галича! Въ Галич теперь таково хорошо, тихо и спокойно! А здсь пришла уже моя смертынька!

— Не плачь, — утшаетъ Климата,— выручитъ насъ князь Данило… Скоро онъ долженъ придти съ силой несмтной.

Говоритъ такъ, а у самого душа неспокойна. Чуетъ онъ, что не поспть князю къ нимъ на помощь, потому что не по разсчету рано подошли къ Кіеву татары! А теперь только разв чудо можетъ прогнать ихъ.

Но чуда не случилось!

Утромъ подошли татары къ новой оград. Снова послышался стукъ бревенъ, опять засвистли въ воздух стрлы… Наскоро построенная ограда не выдержала сильнаго натиска и повалилась. Татары ворвались внутрь укрпленія, но принуждены были остановиться: передъ ними впереди всхъ стояли священники Десятинной церкви въ свтломъ облаченіи, съ крестами и хоругвями въ рукахъ, за ними находились монахи въ черныхъ клобукахъ и мантіяхъ, а дальше уже толпились женщины и дти, точно испуганныя овцы за своими пастырями.

Духовенство приготовилось къ смерти, но татары ихъ не тронули, потому что у нихъ въ обыча было уважать служителей всякой религіи. Они обошли группу духовенства, не причинивъ имъ никакого вреда и кинулись убивать воиновъ.

— Они пощадили насъ,— сказалъ Святоша,— посвятимъ же свои силы на помощь раненымъ!

И монахи быстро разсыпались во вс стороны, чтобы напутствовать умирающихъ и помогать живымъ.

Глава VII.

Когда Климата увидалъ, что стна рухнула, онъ схватилъ свою жену за руку и повлекъ ее къ Десятинной церкви.

— Иди, Настасья, спши во храмъ,— говорилъ онъ,— не тронутъ насъ здсь поганые!

Спрятался онъ съ Настасьюшкой въ одинъ изъ темныхъ притворовъ и видитъ, что множество народу также бжитъ за нимъ въ церковь, бжитъ съ хлбомъ, съ сундуками, съ узлами, со всякимъ домашнимъ скарбомъ.

— Спасайтесь, православные, здсь не тронутъ!— говорилъ Климата, но потомъ ужъ и говорить пересталъ: идетъ народъ, да идетъ… уже и церковь полна, и притворы вс заняты, и хоры, и верхнія каморы… Всякій уголокъ уже занятъ, а народъ, точно слпой, все валитъ, да валитъ!..

— Стойте, ребята! Куда вы? Тамъ все полно,— началъ тогда кричать Климата, но кто же станетъ теперь его слушать.

Замолчалъ Климата, прижалъ къ себ жену съ Пашенькой, точно насдка цыплятокъ, и все только испуганно озирается, да шепчетъ:

— Охъ, быть бд! Выручайте, силы небесныя! Не отъ татаръ погибнемъ, а отъ собственнаго неразумнія… Не выдержатъ столько народу церковныя стны.

А за церковью продолжается еще сраженіе: все еще отбиваются кіевляне, желая продать подороже свою жизнь и свободу. Доносится къ Климат свистъ стрлъ со стукомъ щитовъ. Но вдругъ къ этому шуму прибавился еще новый.

Что же это такое? Точно трещатъ стны самой Десятинной?

— Батюшки, гибнемъ!— сказалъ Климата, но не усплъ онъ еще кончить, какъ верхнія каморы, переполненныя народомъ, вдругъ упали внизъ вмст съ подломившимися бревнами, а на нихъ черезъ минуту повалился и куполъ.

Кричатъ люди, въ безуміи давятъ другъ друга, стремятся выбраться изъ дверей на свтъ Божій, а тутъ, на крыльц, подстерегаютъ уже ихъ татары… Выйдетъ человкъ, не успетъ еще оглянуться, а татаринъ занесъ уже свой мечъ надъ его головою, и летитъ. несчастный внизъ съ окровавленныхъ ступеней…

Климата съ семействомъ только испугались, но не были ранены, такъ какъ они скрывались въ боковомъ притвор. Когда началось общее бгство изъ церкви, Климата такяге поддался охватившему всхъ чувству страха и, взявши: изъ рукъ полумертвой отъ уягаса жены ребенка, повелъ ее за собой.

Въ дверяхъ Климат загородилъ дорогу татаринъ громаднаго роста. Его скуластое лицо съ раскосыми глазами: нагнулось къ Пашеньк… и вдругъ протянулъ онъ къ нему волосатую ручищу. Выхватилъ татаринъ младенца изъ объятій ничего не понимавшаго Климаты, перевернулъ его внизъ, держа за об ножки да какъ хватитъ о камень головою… И не крикнулъ даже маленькій Паша, но за то сзади него раздался такой горестный вопль, что даже татаринъ, вздрогнулъ и оглянулся.

То кричала обезумвшая Настасьюшка, а Климата все еще ничего не понимаетъ… Смотритъ на трупикъ безсмысленными глазами и думаетъ, что это ему померещилось. Зато Настасьюшка скоро опомнилась. Вырвавшись отъ мужа, она кинуласъ къ татарину и какъ лютый зврь вонзилась зубами въ его руку.

Татаринъ закричалъ отъ неожиданной боли, ударомъ кулака оттолкнулъ отъ себя несчастную женщину, а когда она упала, нагнулся къ ней и вонзилъ въ ея грудь копье.

Климата точно ума лишился. Смотритъ на татаръ, на трупъ жены, брошенный въ общую кучу, и вовсе не горюетъ… Точно и не его бда постигла. Сталъ передъ нимъ татаринъ, поднялъ окровавленный топоръ надъ его головою, а ему и горя мало,— стоитъ не шелохнувшись, смотритъ вдаль равнодушными глазами.

Переглянулись татары, рука злодя съ топоромъ невольно опустилась.

— Дурачекъ, врно,— сказалъ онъ товарищамъ, указывая на лобъ,— грхъ его трогать…

— Такъ брось,— отвтилъ ему одинъ изъ нихъ,— гляди, вонъ, идутъ другіе.

Оставили татары Климату. Слъ онъ на ступеньки разрушеннаго храма и просидлъ такъ цлый день и цлую ночь. Вокругъ него льется кровь, слышатся стоны, ходятъ татары, а онъ все сидитъ, не шелохнется. Все смотритъ впередъ ничего не видящими глазами и все старается что то припомнить… Припоминаетъ припоминаетъ, и никакъ не вспомнитъ… По привычк протягиваетъ руку, думая встртить руку Настасьюшки, но кругомъ него ночь, пустота. Стонетъ гд то, а кто? гд? Неизвстно.

Наступило утро. Бгутъ куда-то кіевляне, хотятъ спрятаться,— а татары за ними, ловятъ, связываютъ попарно за волосы и куда-то уводятъ. Вотъ убили старика сдого… вотъ закололся красавецъ-юноша, не желая попасть въ неволю, вотъ двушка быстро бжить внизъ къ Днпру, чтобы скрыться отъ преслдованія въ его холодныхъ волнахъ… И смрадъ стоялъ вокругъ отъ множества гніющихъ труповъ.

Но вотъ вокругъ стало тише. Видно кончили свое дло татары. Заходящее солнце льетъ прощальные лучи на окровавленную землю, по которой теперь ходятъ какія-то молчаливыя фигуры. Он нагибаются, выискиваютъ раненыхъ, даютъ имъ пить, читаютъ отходную. Это — монахи Печерскаго монастыря. Вотъ и Святоша. Онъ уже два дня не лъ и не спалъ, одежда его въ крови, въ одной рук его — крестъ, въ другой — сосудъ съ водою. Онъ нагибается надъ раненымъ, который лежалъ возл ступеней храма, и вдругъ замчаетъ своего пріятеля, богатыря Климату… Да полно, Климата ли это? Отчего же волосы его посдли? Отчего сбжалъ съ щекъ молодецкій румянецъ? Отчего сидитъ онъ сгорбившись, неподвижно, точно изваяніе?

— Климата, ты ли это?— воскликнулъ Святоша, подходя поближе.

Знакомый голосъ точно пробудилъ отъ сна несчастнаго. Лниво всталъ онъ на затекшія ноги, оглянулся и указалъ рукою на трупъ Настасьюшки. Посмотрлъ въ ту же сторону Святоша и все понялъ.

— Бдный другъ, идемъ со мной,— сказалъ онъ Климат.

Точно лучъ свта освтилъ лицо несчастнаго, онъ вдругъ все припомнилъ, все почувствовалъ и со стономъ упалъ на руки инока.

Отвели Климату въ монастырь, гд онъ провелъ больше Двухъ мсяцевъ. Очнувшись, онъ спросилъ прежде всего:

— Даніилъ вернулся? Онъ освободилъ Кіевъ?

Святоша грустно покачалъ головой.

— Венгры не оказали ему помощи,— отвтилъ онъ и,— князь еще не вернулся.

— И татары еще здсь?— продолжалъ допрашивать больной.

— Они разорили все и ушли губить твою Галичину,— сказалъ Святоша.

— А Данилы все нту?— съ тоской говорилъ Климата,— кто же защититъ Галичину?

Блдный, исхудалый, онъ лежалъ нкоторое время охваченный безпокойствомъ и, наконецъ, воскликнулъ, поднимая посдвшую голову:

— Инокъ! Я пойду защищать Галичъ!

— Выздоровй сначала, — отвчалъ Святоша.

Глава VIII.

Татары двинулись изъ Кіева на западъ, все опустошая на пути своемъ. Вс волынскіе города, принадлежавшіе Даніилу, подверглись разоренію, во Владимір-Волынскомъ истреблены были поголовно вс жители. Застигнутые врасплохъ, русскіе кидали свои жилища, скрывались въ лсахъ или бжали сами не зная куда.

Наконецъ Батый добрался до Галича и здсь остановился отдохнуть.

И вотъ, въ одну изъ темныхъ ночей, когда войско татарское спало, не ожидая ни отъ куда нападенія, изъ лсу потихоньку вышло много вооруженныхъ людей. Подкравшись къ стану Батыя, они внезапно кинулись на спящихъ. Не успли еще татары очнуться отъ сна и схватить оружіе, какъ уже множество ихъ лежало убитыми. Неизвстные воины кидались изъ одной палатки въ другую, убивая враговъ, какъ овецъ, безъ пощады и безъ сопротивленія. Они косили все вокругъ себя, пробивая широкую дорогу къ шатру Батыя.

Вопли раненыхъ татаръ разбудили хана.

— Что случилось?— спросилъ онъ, вскакивая съ своего ложа.

— Мертвые возстали, чтобы убивать насъ!— воскликнулъ часовой, охваченный ужасомъ.

Среди общаго смятенія неизвстные воины продолжали свое дло. Наконецъ мечи ихъ притупились, тогда они схватили [оружіе татаръ и начали имъ рубить.

А суеврные татары дйствительно поврили, что это выходцы съ того свта, и даже не сопротивлялись до тхъ поръ, пока блдный разсвтъ наступавшаго дня не освтилъ ужасной картины, множество татаръ лежало убитыми, а въ ихъ лагер хозяйничало нсколько тысячъ простыхъ русскихъ поселянъ, одтыхъ во что попало и вооруженныхъ татарскими же мечами.

— На коней! На коней!— закричали татарскіе военачальники орд, которая теперь сама удивлялась своему страху.

Между тмъ неизвстные люди начали отступать, продолжая храбро сражаться, но были скоро окружены всею ратью Батыя. Однако храбрецы не смутились. Сплотившись вмст, они отчаянно отбивались отъ враговъ.

Наконецъ татарамъ удалось захватить живыми нсколько плнныхъ, которыхъ ханъ веллъ привести къ себ, хотя они были тяжело изранены и на плать ихъ кровь враговъ смшивалась съ ихъ собственной кровью, но они не покидали своихъ зазубренныхъ мечей и смло стояли передъ грознымъ ханомъ.

— Кто вы? Какой вры?— спросилъ Батый, съ удивленіемъ глядя на смльчаковъ.

— Мы христіане, простые русскіе люди,— отвчалъ одинъ изъ плнныхъ.

— Зачмъ же вы пришли сюда, въ самую львиную пасть?

— Намъ нечего терять… Ты у насъ отнялъ все, что было намъ дорого! Ты полонилъ нашихъ дтей и женъ, ты убилъ стариковъ и разорилъ наши деревни… Теперь мы пришли, чтобы мстить теб.

— Но кто же собралъ васъ? Кто ведетъ васъ?

— Ведетъ насъ Климата, богатырь изъ богатырей.

— Ну хорошо,— сказалъ Батый,— и я пошлю на него своего богатыря, пусть помряются.

— Не одолть твоему богатырю нашего!— возразилъ плнный.

— Ну, ты, держи языкъ за зубами!— закричалъ Батый, хмуря брови,— сильне моего Ратая нтъ никого на свт, но и люте его тоже никого нтъ.

— А нашъ Климата былъ раньше кротокъ какъ голубь, но теперь онъ помряется и лютостью съ твоимъ Ратаемъ… У твоего Ратая есть жена? Есть дти?

— Конечно!— отвчалъ Батый.

— Такъ повели же раньше убить эту жену передъ его глазами, а ребенку вели размозжить голову объ камень… тогда, пожалуй, посылай его противъ Климаты.

Понялъ Батый, что хотлъ сказать плнный, усмхнулся и отвчалъ.

— Мой Ратай и безъ этого побдитъ вашего Климату.

Между тмъ вокругъ Климаты сча кипла не на жизнь, а на смерть. Много товарищей его уже лежало на земл мертвыми, но оставшіеся въ живыхъ ршили лечь костьми, а -не сдаваться. Они все потеряли, чмъ была красна ихъ жизнь раньше, и больше ея не жалли.

Но вотъ разступилась орда, съ уваженіемъ пропуская впередъ своего силача и богатыря, Ратая. Идетъ Ратай, руки и ноги разминаетъ отъ долгаго сна, позвываетъ, громаднымъ мечемъ играетъ и небрежно величается:

— Гд это здсь богатыришка русскій? Гд малый Климатишко? Ну-ка, братцы, разступитесь, чтобы я могъ этого волченка увидть, увидвши, каблукомъ раздавить.

Такъ величается глупый Ратай, а того не замчаетъ, что стоитъ онъ уже передъ Климатой, который и ростомъ его выше, и въ плечахъ пошире.

Увидлъ Климата татарина, и точно кровавое облако закрыло ему глаза… Привидлась ему Десятинная церковь, каменныя ступени, и Пашенька съ разможденной головой и Настасьюшка, лежащая на земл, раскинувши крестомъ руки… О, никогда не забыть ему ихъ, никогда не забыть и лица Ратая!

— Это ты, лютый зврь, убилъ ихъ!— крикнулъ Климата, бросаясь на татарина съ поднятымъ мечемъ.

Не усплъ охнуть Ратай, какъ уже лежалъ на земл съ разрубленной пополамъ головою.

Закричали татары отъ горя и обиды, напали на русскихъ съ большей еще злобой и безпощадно почти всхъ истребили.

Такъ погибъ Климата съ товарищами. Батый, дивясь его храбрости, пощадилъ жизнь раненыхъ русскихъ и отдалъ имъ тло богатыря для честнаго погребенія.

Подвигъ Климаты не остался безъ пользы для Руси: отъ Галича Батый повернулъ обратно къ себ въ степи и больше не трогалъ русскихъ, опасаясь, чтобы не повторялись такія нападенія. Онъ понялъ, что довелъ народъ до полнаго отчаянія.

Глава IX.

Данило не получилъ отъ венгровъ помощи, не смотря на вс его жалобы, и принужденъ былъ безъ войска вернуться на родину.

Вся вотчина его лежала разоренная, опустлая. Къ городамъ нельзя было подъхать отъ смрада гніющихъ тамъ труповъ, ими же были наполнены вс церкви. Оставшіеся въ живыхъ люди бродили въ лсахъ, служа добычей дикихъ зврей.

Трудную работу пришлось длать князю Данил! Онъ, съ помощью немногихъ ратниковъ и брата Василія, принялся очищать землю отъ труповъ, хоронить мертвыхъ, отстраивать города, куда возвращались жители, оставшіеся въ живыхъ. Нсколько лтъ продолжался упорный трудъ Галицкаго князя. Мало-помалу онъ привелъ въ порядокъ свою вотчину и сдлался однимъ изъ самыхъ сильныхъ князей на Руси. Его города Галичъ, Владиміръ-Волынскій поправились и разбогатли, тогда какъ Кіевъ, который раньше назывался ‘матерью городовъ русскихъ’, теперь никакъ не могъ поправиться и надолго остался незначительной деревушкой.

Но недолго наслаждался Данило плодами трудовъ своихъ. Услыхали татары, что въ южной Руси есть богатыя области, которыя не платятъ имъ десятины, не имютъ баскаковъ {Татарскихъ начальниковъ.}, что находятся эти области во власти мудраго и могучаго князя, который одинъ не здилъ еще въ орду, не признавалъ себя ихъ данникомъ. И вотъ прибыли къ Данил послы отъ хана съ такимъ приказаніемъ:

— Отдай Батыю Галичъ!

Очень опечалился Данило. Сколько онъ работалъ, чтобы помочь поправиться своей отчин, столько строилъ, исправлялъ, а теперь снова грозятъ придти татары, снова, разорятъ все. А между тмъ не было силъ бороться съ Батыемъ! Вся Русь безмолвствовала, покоренная, и позорно лежала подъ пятой татарской. Помощи отъ нея ждать нельзя, венгры и ляхи тоже не разъ его обманывали, а своего войска у Данилы такъ мало! Сразу возьметъ Батый Галичъ, потомъ отниметъ и Волынь… Пропадетъ работа Данилы, пропадетъ все его старанье для народа!

Посовтовался князь съ братомъ Василемъ, съ ближними боярами и ршилъ смириться до поры до времени, ршилъ похать въ орду съ поклономъ.

Опечалились вс въ Галич, когда узнали ршеніе князя, горько стало народу, что ихъ гордый Данило долженъ хать на поклонъ къ неврному хану, но галичане понимали, что это длается для спасенія земли и смирились.

Данило халъ точно на погибель. Въ Кіев онъ пошелъ благословиться къ Святош, который также встртилъ его со слезами. Иноки отслужили молебенъ, Данило плакалъ, молился и просилъ монаховъ не оставлять его своими молитвами. Напутствуемый благословеніями, князь простился и слъ въ ладью, чтобы хать въ Переяславль, а оттуда во владнія татарскія.

Въ Переяслав князя встртилъ ханскій темникъ {Предводитель десятитысячнаго войска.} Курмеса, что бы провожать его въ дальній путь. Тяжело было хать Данил! Раньше жили здсь родственники его, Мономаховичи, владли этими землями, а теперь разорены вс города ихъ и церкви, на мст которыхъ побдоносная орда поставила свои кибитки.

Князья, возвращавшіеся отъ Батыя, жаловались, что ихъ заставляли исполнять тамъ разные татарскіе обряды: кланяться священному кусту, огню, приносить жертвы умершимъ прародителямъ Батыя. Данило боялся, что и его заставятъ длать тоже, а его мужественное сердце не стерпло бы такого поношенія!

На Волг Данилу встртило еще одно полчище татаръ. Ихъ темникъ подтвердилъ разсказы князей и сказалъ:

— Братъ твой кланялся кусту, и теб также придется поклониться.

— Дьяволъ говоритъ твоими устами!— воскликнулъ разсерженный Данила,— буду просить Бога, что бы Онъ загородилъ твои уста, что бы мн не слышать такого поношенія!

Наконецъ путники подъхали къ главной стоянк татаръ, посреди которой находился шатеръ Батыя. У входа въ шатеръ горло два костра, среди которыхъ долженъ былъ пройти Данило: татары врили, что огонь уничтожаетъ вс дурныя намренія въ человк. Затмъ, Данило долженъ былъ войти въ шатеръ, не касаясь порога ногами и, приближаясь къ Батыю, нсколько разъ поклониться.

Ханъ сидлъ на трон съ одною изъ своихъ женъ, а его братья и дти — на скамьяхъ или на земл, мужчины по правую руку, женщины по лвую. Видъ у хана былъ гордый, но ласковый.

— Отчего ты такъ долго ко мн не являлся?— спросилъ Батый.— Хорошо сдлалъ,: что, наконецъ, пришелъ. А пьешь ли ты наше черное молоко, кобылій кумысъ?

— До сихъ поръ не пилъ,— отвчалъ Данило, скрпя сердце,— а велишь, буду нить.

— Ты теперь нашъ,— сказалъ ханъ,— поэтому долженъ пріучаться къ нашему нитью.

По знаку Батыя, прислужникъ поднесъ галицкому князю золотую чашу съ кумысомъ. Въ это время заиграла музыка, запли псни, а Данило почувствовалъ жгучій стыдъ въ своей душ, но онъ не показалъ этого и однимъ духомъ выпилъ кумысъ. Выпивъ, онъ ожидалъ еще разныхъ издвательствъ, которымъ подвергались другіе русскіе князья, но Батый уважалъ храбрыхъ людей и не сталъ, унижать галицкаго князя. Напротивъ, онъ веллъ подать ему вина, сказавши при этомъ:

— Не привыкли вы къ кумысу, пей-ка лучше свое вино.

Данило пробылъ въ Орд двадцать пять дней и былъ потомъ милостиво отпущенъ въ свою отчину: Батый оставилъ ему въ полное владніе Волынь и Галичину.

Встртили его на родин съ радостью и съ грустью. Радовались люди тому, что онъ возвратился невредимымъ, скорбли — объ униженіи доблестнаго князя. Вся Русская земля чувствовала это униженіе, и въ то время люди говорили такъ:

— Зле зла честь татарская! Даніилъ Романовичъ, князь великій, обладавшій Кіевомъ, Волынью, Галичиной, гроза Литвы и ляховъ, нын стоитъ на колняхъ передъ ханомъ, облагается данью, за жизнь страшится и угрозъ трепещетъ!

Но больше всхъ, конечно, чувствовалъ свое униженіе самъ Данило и мечталъ во что бы ни стало свергнуть съ себя ненавистное татарское иго.

Глава X.

Не смотря на то, что Даніилъ Галицкій сохранилъ всю свою вотчину нераздльно, мужественная душа его съ трудомъ переносила униженіе, потому что онъ все таки чувствовалъ себя рабомъ татаръ. Поэтому, онъ всю свою остальную жизнь употребилъ на попытки освободиться отъ позорнаго ига. Но для этого ему нужны были помощники и сильное войско. А гд взять и то и другое?

Данило присматривался къ своимъ родичамъ и сосдямъ, стараясь выбрать изъ князей такихъ, которые ему могли бы содйствовать, но вс они были неподходящіе люди для такого важнаго дла.

Князья русскіе попрежнему враждовали между собою, унижаясь до того, что хана длали главнымъ судьею въ своихъ ссорахъ и здили къ нему жаловаться другъ на друга. Земли ихъ оставались разоренными, войска не было. Татарскіе баскаки хозяйничали на ихъ земл, собирая дань, уводили въ орду лучшихъ изъ русскихъ ремесленниковъ и длали ихъ тамъ рабами.

При вид этого паденія Рюриковичей, сердце Данилы обливалось кровью… Нтъ, не помощники ему эти забитые князья!

Тогда Данило обратилъ свои взоры снова къ венграмъ, но тамъ также не добился помощи. Тогда онъ завелъ сношенія съ Римомъ, всячески стараясь заставить папу послать свое войско противъ татаръ. Папа не отказывалъ Данил въ помощи, но только хотлъ, чтобы князь Галицкій за это перешелъ въ католичество вмст со своимъ народомъ. Онъ даже предложилъ ему королевскій внецъ, но Данил въ это время было не до почестей и онъ отвчалъ такъ на это предложеніе,

— Что мн въ королевскомъ внц! Татары не перестаютъ намъ длать зло, а вы все не даете помощи.

Но братъ Василь убдилъ Данилу короноваться, тмъ боле, что польскіе князья общали ему дать помощь противъ татаръ, какъ только онъ приметъ внецъ королевскій изъ рукъ папы. Тогда Данило согласился и, первый изъ русскихъ князей, былъ торжественно коронованъ папскимъ посломъ.

Однако и эта почесть ему не помогла, а даже напротивъ, повредила: татары угадали его намренія, особенно, когда баскаки донесли Батыю, что галицкіе города поспшно укрпляются, что вокругъ нихъ возводятъ стны, копаютъ рвы.

Тогда Батый послалъ въ Таличину своего баскака Бурундая съ большимъ войскомъ.

Пять лтъ прошло съ тхъ поръ, какъ папа и поляки общали Данил свою помощь въ борьб противъ татаръ, и все ничего не выходило изъ ихъ общаній, а король галицкій, понадявшись на нихъ, сталъ обращаться съ татарами очень гордо, чмъ еще больше раздражилъ ихъ.

Подойдя къ Галичу, Бурундай послалъ пословъ къ Данил съ такими словами,

‘Встрчайте меня, если вы въ мир со мною, а кто меня не встртитъ, съ тмъ я въ войн’!

Вскиплъ гнвомъ Данило отъ такихъ словъ, но приходилось покориться: войска у него не было, а татаръ вокругъ стояли полчища несмтныя. Однако, самъ Данило не похалъ, вмсто него отправился Василь.

Пріхалъ Василь въ станъ татарскій, поднесъ дары Бурундаю, но не смягчили эти дары баскака.

— Вы измнили намъ!— кричалъ онъ Василю,— вы сговаривались противъ насъ съ Польшей и Римомъ! Вели бы вы достали войско, то уже напали бы сами на Орду… Но не по вашему вышло, а теперь ханъ не посмотритъ на то, что Данило сталъ королемъ… Вотъ, увидите, что съ вами будетъ.

Василь молчалъ на вс эти угрозы, и Бурундай смягчился, видя такую покорность.

— Вотъ теб мое послднее слово,— сказалъ онъ,— если хотите жить:съ нами въ мир, размечите стны у вашихъ городовъ.

Что оставалось длать Василю? Помощи онъ не ожидалъ, при малйшемъ колебаніи, Бурундай задержалъ бы его при себ, и пустилъ бы татаръ разорять землю. Приходилось повиноваться.

И начали русскіе люди сами уничтожать работу своихъ рукъ. Разметали укрпленія Луцка, Львова, Кременца, т укрпленія, которыя строилъ Данило съ такой любовью и надеждой на то, что они помогутъ ему обороняться отъ орды.

Не вынесъ Данило такого горя и, чтобы не видать безчестья, убжалъ къ венграмъ. А Бурундай шелъ по пятамъ за Василемъ, наблюдая за работой русскихъ и радуясь ихъ уничтоженію.

Наконецъ подошли къ столиц Волынской, къ Владиміру. Толсты были здсь городскія стны, оказалось, что очень трудно ихъ разрушить! Тогда горожане, по приказанію татаръ, зажгли ихъ… А когда он сгорли, пришелъ еще посланный отъ Бурундая, который сказавъ:

— Баскакъ нашъ приказалъ намъ еще раскопать твой городъ.

— Длай, что теб приказано — отвчалъ Василь.

И татары раскопали земляные окопы Владиміра, сдлавъ его такимъ образомъ доступнымъ для нападеній и совершенно беззащитнымъ.

— Теперь идемъ на Холмъ,— сказалъ Бурундай,— я хочу попировать у короля Данилы въ гостяхъ.

Но Данилы въ Холм уже давно небыло. Бурундай очень разсердился, узнавъ объ этомъ, и хотлъ взять городъ приступомъ, хотя, вообще, татары этого не любили. Но городъ Холмъ былъ прекрасно укрпленъ, и жители его приготовились крпко защищаться. Тогда Бурундай сказалъ Василю:

— Это городъ твоего брата, ступай къ горожанамъ и повели имъ сдаться.

Вмст съ Василемъ Бурундай отправилъ къ Холму трехъ татаръ и долмача съ приказаніемъ слушать, что князь будетъ говорить съ холмичанами.

Василь набралъ въ руки камешковъ и, придя подъ городскія стны, гд стояли холмичане, началъ кричать имъ:

— Эй, вы! Люди городскіе! Это городъ брата моего и мой, поэтому я приказываю вамъ: сдавайтесь!

Посл этого онъ три раза бросилъ камушки на землю, длая таинственные знаки, которыхъ не видали татары. Бояре же, стоявшіе сверху, поняли, что Василь хитритъ и говоритъ такъ только по приказанію Бурундая.

— Ступай прочь!— отвчалъ со стны одинъ изъ бояръ,— не то мы тебя хватимъ камнемъ въ голову. Какой ты теперь братъ Данил? Ты ему измнникъ ты сталъ повиноваться Бурундаю!

Василь отошелъ, длая видъ, что очень огорченъ дерзостью холмичанъ, а татары разсказали баскаку то, что слышали, и онъ остался доволенъ поведеніемъ князя.

Татары недолго стояли у Холма, убдившись, что онъ хорошо укрпленъ, они отошли отъ него и принялись разорять другіе города. Они пожгли все на пути своемъ, разорили деревни, поубивали жителей, не щадя ни молодыхъ, ни старыхъ. И снова земля Русская обагрилась кровью своихъ несчастныхъ сыновъ.

Опустошивши все, что можно, Бурундай ушелъ въ свои приднпровскія становища, а Данило вернулся въ Холмъ, больной отъ отчаянія.

Вс планы короля галицкаго рухнули. Никто не помогъ ему, и пята татарская еще крпче прижала, несчастную Галичину къ земл… Снова города его были въ развалинахъ, снова укрпленія разрушены и жители повырзаны, но теперь Данило, старый, больной, подавленный кручиной, не имлъ былой энергіи и не принимался ретиво за работу… Да и стоитъ-ли исправлять бду, стоитъ-ли трудиться, когда во всякое время опять могутъ напасть татары и раззорить снова все, безъ остатка!

И были омрачены отчаяніемъ послдніе дни доблестнаго короля Данилы. Онъ скончался въ Холм и погребенъ въ Богородичной церкви, имъ самимъ выстроенной.

Это былъ послдній князь на Руси, который возмутился противъ татарскаго ига. Посл него, еще больше ста лтъ, терплъ безмолвно русскій народъ притсненія баскаковъ, пока, наконецъ, освободитель Руси, князь Димитрій Донской, побдой своею не ослабилъ узъ постыдной неволи.

Ю. Безродная.

‘Юный Читатель’, NoNo 22—24, 1899