БЕЗРАБОТНАЯ УЧЕБНАЯ РЕСПУБЛИКА
БЕЗРАБОТНАЯ УЧЕБНАЯ РЕСПУБЛИКА
КОММЕНТАРИИ
КОММЕНТАРИИ
Безработная учебная республика, Розанов Василий Васильевич, Год: 1907
Время на прочтение: 5 минут(ы)
Розанов В. В. Собрание сочинений. Русская государственность и общество (Статьи 1906—1907 гг.)
М.: Республика, 2003
Не знаем, причисляет себя ‘Товарищ’ к безработным или трудовикам, — оба имени равно почтенны, — но в отношении учащегося юношества он придерживается безработных лозунгов. И сам печатает и собирает из газет ту мелко-шумную агитацию против переходных экзаменов в гимназиях, вводимых министерством, какую подняли родительские кружки и очень милые педагогические советы. Оговоримся. Кто близко знаком с газетным миром, не может не знать, что ‘письма в редакцию’ по поводу какой-нибудь новой меры свидетельствуют о движении против нее лишь в том случае, если они появляются в чрезвычайном обилии, и притом начинают появляться в газетах, не начавших уже ранее их собственную агитацию против той же меры. Бобчинских много, Добчинских еще больше: и все таковые ‘пишут в редакцию’ просто, чтобы прочли их имя, чтобы в Петербурге и в Москве знали, что вот в Ярославле или в Костроме живет такой-то Иван Иванович и имеет такие-то мнения. Писем же от родительских кружков и педагогических советов о новой мере Мин. нар. просвещения появляется так мало, что самая простая арифметика непререкаемо убеждает, что громаднейшее число и родителей, и педагогических советов стоит на стороне новой меры. И не может не быть разницы во взглядах на этот предмет ‘Товарища’ и родителей или педагогов. Ибо ‘Товарищ’ в неучащихся гимназистах имеет лишних несколько сот читателей и сочувственников, а родители и педагоги несут на ученье русских мальчиков и девочек свой труд натурою. ‘Товарищ’ мог бы сообразить, что же именно обещает семье новая отмена экзаменов, чего он всеми силами добивается, — или что давало старое отсутствие экзаменационного контроля? Слоняющихся девиц и юношей, шалящих и шумящих дома мальчиков и девочек, а для педагогов — возня в последующие годы и в старших классах с учениками, вовсе не учившимися в младших классах.
Вдумаемся только в последнее обстоятельство, и мы поймем всю тягость прежнего состояния безработной учебной республики, — жестокость именно в отношении детей. Ни ‘Товарищ’ и никто, конечно, не рассчитывает, что это безработное положение учебного мира продлится вечно и даже что оно продлится очень долго. Ученья нет, ученики и ученицы вне контроля, но ведь формальная процедура не останавливается, и ничего решительно не знающие ученики и ученицы переходят в следующие классы. Река не останавливается, — река мертвых, пустых вод. Все Министерство народи, просвещения сплошь превратилось или стало напоминать собою самую захудалую и недобросовестную и невежественную гимназию где-нибудь в захолустье, в Сибири или на Кавказе. Но вот приезжает строгий ревизор или назначается в эту захолустную гимназию свежий, образованный и, весьма понятно, строгий директор. Это, — в смысле сравнения, — отвечает недалеким будущим временам, когда прекращено же будет ‘посещение’ гимназий и потребуется ‘учение’ в гимназии. Каков будет результат этого именно для учеников? Страна как будто вздохнет, некоторые родители — тоже, но ведь это оздоровление школы, имеющее непременно наступить, скажется стонами боли, страдания, изломанной судьбы для множества учеников, вот именно тех, которые ‘без экзаменов’ и вообще ‘без занятий’ в годы смуты, в эти два, три, четыре года, очутились, положим, в VII классе, не зная не только основательно, но и почти вовсе не зная курса VI, V или которого-нибудь класса, прохождение которого совпало с особенно большими смутами в стране или в гимназии. Из редакции газеты этого не видно, но родители учеников и сами педагоги отлично знают, что ничего нет ужаснее для гимназии, как хотя бы временное распущенное состояние при слабом директоре или слабом, излишне мягком составе учителей. Ибо никакой директор, никакой состав учителей не вечен, а преемники их непременно предъявят не только нормальные требования, но — по закону реакции и некоторому всеобщему недружелюбию преемников к предшественникам — предъявляют требования повышенные и неумолимо строгие. Так всегда бывает везде. Но педагогический мир тем особенно несчастен, что в нем эта гроза решительно ни на кого не падает, — ни на умершего уже директора или ушедших учителей, ни на самих родителей, — а единственно только на учеников, попадающих ‘как курица во щи’. Самые наивные люди не могут же предполагать, что экзамена так-таки нигде и не будет. Не будет переходных экзаменов, — останется выпускной, тем более тяжелый, строгий и обременительный, чем более оголено было от экзаменов все предшествующее учебное время. Отменят выпускной экзамен, — тогда высшая школа вынуждена будет устроить у себя приемные экзамены, и их уже будут производить не свои учителя, знающие ученика и, возможно, к нему снисходительные, а чужие и не имеющие никакого повода к снисхождению. Наконец, если бы и средняя и высшая школа отказались вовсе от системы экзаменов, являя собой какие-то коридоры и дворы для гулянья, то всем питомцам таких нелепых и бессовестных школ предъявили бы жесточайший экзамен те практические профессии и руководители практических профессий, где захотят работать молодые невежды. Экзамен будет, непременно он будет где-нибудь. И чем грубее и наглее вы выносите его из одного места, тем беспощаднее и неумолимее он встретит вас в другом месте. Избежите собаки, напоритесь на волка, скрылись от волка, съест медведь. Чтобы не быть съеденным, надо быть вооруженным. Вооружение для ученика, для юноши — это знания, при которых экзамены есть ничто или удовольствие, есть только засвидетельствование этих знаний от других людей и награда за них. И, конечно, вопрос теперь повелся вовсе не об экзаменах, не о том, что за столик с зеленою скатертью сядут 2—3 учителя и начнут спрашивать, а о том и из-за того, что стоящему перед ними ученику нечего будет отвечать.
Он не учился, а как бы учился. Вдруг обнаружится при свидетелях, — каковыми являются на экзаменах весь класс и ассистент, — что он вовсе не учился.
Вот что хочется скрыть или отложить. Потому что скрыть этого невозможно, можно только отложить, но отложить уже не конфуз и оставление в том же классе на повторительный курс, а отсрочить гибель всей судьбы, выброс себя в безработные и бесхлебные, в тунеядцы и паразиты. Все эти ‘не желающие теперь держать экзамен’ есть кандидаты в ‘не кончивших курса’, в ‘неудачники’, в ‘исключенные за малоуспешность’. Только это будет через 3—4 года, в VIII или VII классе, тогда как экзамен приходится держать теперь в III или V классах и остаться довольно безвредно и невинно в них на повторительный курс.
Не умеем представить себе ума и сердца тех, очевидно, немногих учителей и родителей, которые опротестовывают введение экзаменов, о ‘Товарище’ наверное знаем, что он ничего в этом деле не понимает. Но нужно же сказать от лица той огромной массы учителей и родителей, которые молчат и этим самым выражают полное одобрение новой мере, что экзамен есть просто контроль учебных занятий, — тот контроль, без которого не обходятся и не претендуют обходиться взрослые, которые владеют собою и имеют рассудительность, и совершенно было бы дико и преступно ставить вне этого контроля детей и юношей, которые еще не приучились владеть собою, которых все соблазняет и увлекает, и прежде всего соблазняет возможность лени и шалостей, свободного досуга для шалостей. Положите сахар перед ребенком — и он его съест. Положите целую сахарницу, — и, если вы его не остановите, он все съест, пока его не стошнит, и непременно испортит себе зубы и желудок. Конечно, ребенку можно объяснить, что это ‘вредно’. Но вредно — далеко, а сахар — перед глазами. Между этим ‘далеко’ и ‘близко’ и взрослый не всегда имеет силу воли выбрать. Ребенок и юноша, совершенно не имеющие представления о том, что такое безработица и бесхлебица, — никак не могут поддаться на этот единственный основательный аргумент в пользу занятий и против безделья. Они выбирают безделье, портя всю будущую судьбу свою в 15—17 лет!
Мы не хотим спорить с невеждами и психопатами в печати. Нам хочется верить, что неопытный ум есть вместе с тем чистый, неисковерканный ум. К уму этого русского отрочества и юношества мы и обращаем простую речь: Не страшитесь экзаменов, если вы точно серьезно занимались. Если же вы не занимались или занимались худо, что при теперешних обстоятельствах и в вашем возрасте слишком простительно, то не будьте трусливыми и понесите прямо и честно последствия этого, т. е. в следующий год одолейте то, чего не одолели в этот год.
Вот и все. Что такое учебные программы? Некоторое препятствие, которое нужно одолеть в год. Вся гимназия — восемь таких препятствий, которые берутся в восемь приступов. Вот что такое гимназия как испытание сил и способностей учеников. Что же такое за дети в стране, за юношество в стране, которое уклоняется от приступа и говорит: ‘Нет, вот если бы сзади и потихоньку, то так. А на приступ у меня нет ни сил, ни способностей’.
Не клевещите, гг. немногие педагоги и родители и наивные бездарные ‘Товарищи’: такой гнусности о себе не скажет русское юношество. А вы, дети, пристыдите-ка кой-кого из своих родителей и учителей, — пристыдите этим суровым возражением:
— Хочу хлеба, а не сахара.
НВ. 1907. 15 апр. No 11168. Б. п.
Бобчинских много, Добчинских еще больше… — персонажи комедии Н. В. Гоголя ‘Ревизор’ (1836).