Безобразный утенок, Андерсен Ганс Христиан, Год: 1843 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 11 минут(ы)

Скачать в PDF

Скачать в FB2

Ганс Христиан Андерсен

Безобразный утенок

Источник текста: Ганс Христиан Андерсен — Сказки Г. Хр. Андерсена

Издание: Т-ва И.Д. Сытина

Типо-лит. И.И. Пашкова, Москва, 1908 г.

Переводчик: А.А. Федоров-Давыдов

OCR, spell check и перевод в современную орфографию: Хемингуэй праздник

В деревне было чудно хорошо. Стояло лето. В полях желтела рожь, и зеленел овес, внизу, на зеленых лугах, сено было собрано в стожки, и аист, расхаживая на своих длинных ногах, лопотал по-египетски, этому языку он выучился у своей матери.

Вокруг полей и лугов росли большие леса, а в лесах лежали глубокие озера. Да, в самом деле, в деревне было чудно хорошо.

На самом солнечном припеке стояла старая усадьба, окруженная глубокими канавами, и от изгороди до самой водоросли лопухи, такие большие, что под самым высоким из них маленькие дети могли стоять, не сгибаясь и, густо там было, как в глубокой чаще леса.

Здесь, в своем гнезде сидела утка на яйцах и очень скучала, к ней редко кто заходил в гости, потому что другие утки предпочитали плавать в каналах, чем сидеть тут, под лопухами и болтать. Наконец, одно за другим лопнули яйца: ‘Пи-и, пи-и!’ — пропищало что-то внутри, желтки ожили, и из скорлуп высунулись головы.

— Кря, кря! — скомандовала мать, и все кое-как выкарабкались из скорлупок и стали оглядываться по сторонам на зеленые листья, и мать не мешала им глядеть, сколько было угодно, потому что зеленый цвет полезен для’ глаз.

— Однако, как велик мир! — сказали все птенцы, потому что, конечно, им теперь было просторнее, чем в яйце.

— Вы воображаете, что это весь мир? — сказала мать. — Мир простирается гораздо дальше, через весь сад, вплоть до огородов пастора, но там я еще сама никогда не бывала… Ну, что, вы все в сборе? — продолжала она и встала. — Нет, не все, большое яйцо еще не лопнуло. Да когда же, наконец? Мне уж скоро надоест… — и она опять села.

— Ну, как дела? — спросила старая утка, зашедшая на минутку к ней в гости.

— Да вот ничего не выходит с одним яйцом, — ответила утка-наседка. — Не лопается, да и только. А ты взгляни вон на тех, разве не прелестные утятки? Таких ты, наверно, никогда не видала… Они все вышли в отца… Злодей ни разу даже не навестил меня…

— Ну-ка, покажи мне яйцо, которое не хочет лопаться, — сказала старая утка. — Поверь мне, это индюшачье яйцо. Меня раз так же подвели, я вывела индюшонка и натерпелась с ним много горя: они страшно боятся воды. Я никак не могла заставить его войти в воду, я плавала, щелкала клювом, — ничего не помогало. Дай мне взглянуть на яйцо… Да, это индюшачье. Брось ты на нем сидеть и лучше учи своих ребяток плавать.

— Нет, я еще немного всё-таки посижу, — сказала утка. — Я сидела так долго, что в двух-трех днях — не расчет.

— Как угодно, — сказала старая утка и отправилась восвояси.

Наконец, лопнуло и большое яйцо. ‘Пи-и! Пи-и!’ — пискнул новорожденный и выполз на свет Божий. Он был велик и уродлив. Утка оглядела его.

— Удивительно большой утенок! — сказала она. — На других совсем не похож. Может быть, в самом деле — индюшонок. Ну, мы это скоро разберем, в воду-то он полезет, хотя бы мне самой пришлось его столкнуть туда силой…

На следующий день погода была дивная, солнце освещало все зеленые лопухи. Утка со всеми своими утятами шествовала вниз к каналу. Шлеп! — и она прыгнула в воду.

— Кря, кря! — скомандовала она, и все утята один за другим бухнулись в воду, окунулись с головами, но тотчас же вынырнули и поплыли, как ни в чем не бывало, лапы работали сами собой. Все были в сборе, и даже безобразный серый утенок плыл за другими.

— Нет, это не индюшонок, — сказала утка. — Смотрите, как он ловко работает лапами и как прямо держится! Это мое собственное дитя… Собственно говоря, если к нему получше приглядеться, он вовсе не так уродлив. Кря! Кря! Только не отставайте, я вас введу в высшее общество и перезнакомлю с утиным двором, но не отходите от меня ни на шаг, а то еще вас задавят, и остерегайтесь кошек…

И они прошли на другой двор. Там стоял невообразимый шум: две семьи дрались из-за головы угря, которая, в конце концов, досталась кошке.

— Вот что происходит на белом свете! — сказала утка-мать, хлопая клювом, потому что ей тоже хотелось отведать рыбьей головы. — Шагом вперед марш! — сказала она. — Стройтесь в ряд и согните шеи вон перед той старой уткой, она здесь задает тон, в её жилах течет испанская кровь, поэтому она так толста, и, видите, лапа у неё перевязана красной тряпкой, это, во-первых, необыкновенно красиво, а во-вторых, считается высшим отличием, которое может получить утка, означает это, что ее боятся потерять, и что люди и животные должны ее всюду отличать от других… Направо кругом марш! Стройтесь! Ступать лапами внутрь: всякий благовоспитанный утенок должен ходить лапами внутрь, как отец и мать, смотрите, вот так… Ну, согните шеи и скажите: ‘Кря!’

Утята так и сделали, но чужие утки взглянули на них и сказали громко:

— Извольте видеть! Еще новых нам навязали! Своих и так довольно! Фи! Какой вид у одного утенка! Мы этого не допустим!

И тотчас же одна из уток налетела на нового утенка и впилась ему в затылок.

— Оставь его! — сказала мать, — он никому вреда не делает.

— Да, но он слишком велик и не похож на других, — сказала злая утка. — И за это его следует заклевать.

— Остальные утята — очень хорошенькие, — сказала старая утка с красной тряпкой на лапке, — Все очень миленькие, за исключением этого одного. Этот вышел неудачно, его, правда, стоит заклевать.

— Это не годится, ваша милость… — сказала мать утят, — Правда, он некрасив, но у него доброе сердце, и плавает он не хуже других, да, позвольте себе заметить, это даже гораздо лучше. Я думаю, что он выровняется и со временем станет меньше, он слишком долго пролежал в яйце и поэтому не вышел фигурой… — и она пригладила ему затылок и перья. — К тому же, он мужского пола и в особенной красоте не нуждается. Я думаю, он войдет в силу и не будет давать себя в обиду…

— Остальные утята — премиленькие! — сказала старуха. — Ну, будьте как дома, и если найдете рыбью голову, то можете принести мне.

И они остались на утином дворе. Но бедного утенка, который вылез последним из яйца, все толкали, щипали, дразнили и не только утки, но даже куры. ‘Он слишком велик’ — говорили все. Индейский петух, у которого С рождения были шпоры, и который поэтому воображал себя королем, раздувался и летел на всех парусах на бедного утенка, а потом ходил колесом и весь наливался кровью.

Несчастный утенок не знал, куда забиться от страху, его страшно огорчало его безобразие и насмешки всего двора.

Так прошел первый день, а там пошло еще хуже. Все его преследовали, даже родные сестры злились и постоянно говорили: — ‘Хоть бы кошки тебя поймали, урод’. А мать говорила: — ‘Хоть бы ты куда-нибудь пропал’… Утки его щипали, куры клевали, и служанка, раздававшая корм, отпихивала его ногами. И он побежал и перелетел через плетень, маленькие птички в кустах испуганно рассыпались в разные стороны.

‘Это вероятно, потому, что я так безобразен’, — подумал утенок, закрыл глаза и побежал дальше.

Вот и добежал он до большого болота, где жили дикие утки. Здесь пролежал он всю ночь, разбитый усталостью и горем.

На рассвете поднялись дикие утки и осмотрели своего нового товарища.

— Из каких ты будешь? — спросили они, а утенок только поворачивался во все стороны и усердно раскланивался. — Ты удивительно безобразен! — сказали дикие утки. — Но нам всё равно, лишь бы ты не вздумал жениться и породниться с нами.

— Бедняга! Какая уж тут женитьба! Позволили бы только полежать в камышах да попить болотной водицы.

Вот и пролежал он целых два дня, на третий пришли два настоящих диких гусенка, они только недавно вылупились из яиц и поэтому были необыкновенно храбры.

— Послушай-ка, товарищ, — сказали они, — ты так безобразен, что нравишься нам, хочешь присоединиться к нам и полететь вон на то болото? Там живут прехорошенькие дикие гусыни, — эти барышни умеют говорить: ‘Кря!’ Несмотря на свою уродливость, ты, может быть, там найдешь свое счастье…

Пиф-паф! — раздалось в эту минуту, и дикие гусенята упали замертво в камыш, вода кругом обагрилась кровью. Пиф-паф! — повторилось снова, и целые стаи диких гусей поднялись из тростника. Выстрелы следовали за выстрелами. То была большая охота, охотники залегли вокруг болота, некоторые сидели на деревьях, ветки которых далеко протягивались над водой. Синий дым стлался облаками по темной листве деревьев и стоял над болотом, к воде подбежали собаки — шлеп, шлеп! Тростник и камыши гнулись во все стороны.

Бедный утенок едва дышал от испуга, он уже повернул голову, чтобы спрятать ее под крыло, но в эту минуту увидел подле себя страшно большую собаку, из открытой пасти у неё висел длинный предлинный язык и глаза ужасно блестели, она почти ткнула мордой утенка, показала ему острые зубы и — шлеп-шлеп — отправилась дальше, не тронув его.

— Слава тебе, Господи! — вздохнул утенок. — Я так безобразен, что даже собаке было противно меня укусить.

И он продолжал лежать так же неподвижно, между тем как вокруг в камышах свистела дробь и выстрел раздавался за выстрелом.

Только под вечер всё стихло, но бедный птенец всё еще не смел подняться, только через несколько часов он огляделся и побежал прочь от болота что было силы.

Он бежал через поля и луга, но там бушевала такая буря, что он едва мог подвигаться вперед.

Под вечер он набрел на маленький, убогий крестьянский домишко, он был так ветх, что сам не знал, на какую сторону ему валиться, и поэтому продолжал стоять.

Ветер бушевал над утенком, так что ему пришлось сесть, чтобы не свалиться, но чем дальше, тем становилось всё хуже и хуже… Тогда он заметил, что дверь, вывихнутая из нетли, висела так криво, что через щель можно было вползти в избу, он так и сделал.

В избе жили старушка со своим котом и с курицей, кот, которого она называла ‘сынком’, мог выгибать спину колесом и мурлыкать, он мог даже метать искры, но для этого нужно было погладить его против шерсти. У курицы были очень коротенькие лапы, и поэтому ее звали коротконожкой, она несла хорошие яйца, и старушка любила ее, как родную.

По утру все заметили пришельца, и кот замурлыкал, а курица закудахтала.

— В чем дело? — спросила хозяйка и оглянулась, но она плохо видела и поэтому приняла утенка за жирную забеглую утку.

— Редкостная находка! — сказала она. — Ну, теперь у меня будут утиные яйца, если это только не селезень. Посмотрим…

И в продолжение трех недель утенка взяли на испытание, но яиц он не нес.

Кот считал себя хозяином дома, а курица хозяйкой и постоянно говорили: — ‘Мы и свет’, потому что считали, что они составляют половину света и при этом — лучшую половину. Утенок думал, что можно быть другого мнения, но курица этого не допускала.

— Ты можешь нести яйца? — спрашивала она.

— Нет.

— Так будь так добр и лучше помолчи.

А кот говорил:

— Ты умеешь выгибать спину колесом?

— Нет.

— Так нечего выражать какие-то свои взгляды, когда с тобой говорят разумные господа.

И утенок сидел в углу, и ему было очень тоскливо, и вдруг откуда-то пахнуло свежим воздухом, заглянуло в избу солнышко, и в бедном утенке проснулось такое страстное, непреодолимое желание поплавать по воде, что он сказал об этом курице.

— Это еще что за новости? — спросила она. — От безделья тебе просто лезет чепуха в голову. Неси яйца или учись мурлыкать, — вот всё и пройдет.

— Но на воде так дивно хорошо! — сказал утенок. — Так приятно окунать голову в воду и плескаться и нырять!

— Удовольствие большое! — сказала курица. — Да ты никак с ума сошел. Спроси у кота, что он думает на этот счет, — умнее его на свете нет. Спроси его, любит он плавать или нырять. О себе я уж не говорю. Спроси даже нашу хозяйку-старушку, — она очень умная женщина. Ты думаешь, ей хочется плавать и плескаться?

— Вы меня не понимаете, — сказал утенок.

— Мы тебя не понимаем? А кто тебя станет понимать? Не считаешь же ты себя умнее кота и хозяйки? О себе я уж не говорю. Не забивай себе, голубчик, голову разной чепухой и благодари Создателя на всё добро, которое тебе оказывают. Разве ты не попал в теплую избу и разве тебя не окружает общество, которое может принести тебе громадную пользу? Но ты пустой болтун, и жить с тобой крайне неприятно. Поверь мне. Я хочу тебе только добра, говорю тебе в глаза много неприятного, но нужно уметь различать истинных друзей. Говорю тебе, неси яйца или учись мурлыкать и метать искры из глаз по-кошачьи.

— Я лучше пойду посмотрю, что делается на свете, — сказал утенок.

— Иди, — сказала курица.

И утенок пошел, он плавал по воде, нырял, но все звери обходили его, потому что он был крайне безобразен.

Наступила осень, листья в лесах пожелтели и побурели, ветер подхватывал их так, что они кружились, а наверху, в воздухе было очень холодно, тучи висели, отяжелев от снега и града, и на плетне сидел ворон и кричал от холода: ‘Брр! Брр!’ Да уж при одной мысли мороз подирал по коже. Бедному утенку приходилось совсем плохо.

Раз вечером солнце заходило так красиво! Из кустов вылетела стая чудных больших птиц, утенок никогда еще не видал такой красоты, птицы были ослепительно-белые, с длинными, тонкими шеями, то были лебеди. Они испустили страшный крик, развернули свои длинные роскошные крылья и полетели из холодного края в теплые земли, к открытым морям. Они поднимались всё выше и выше, и с безобразным утенком сделалось что-то странное. Он вдруг колесом закружился по воде, вытянул шею высоко вслед за ними и испустил такой странный и пронзительный крик, что сам испугался. Забыть прекрасных, радостных птиц он не мог, и когда они исчезли, он нырнул глубоко, до самого дна, и когда опять вынырнул, всё в нем трепетало. Он не знал, что это были за птицы и куда они полетели, и всё-таки они казались ему близкими, — такими близкими, какими еще не был никто. Он им не завидовал, нет. Ему не могло и в голову прийти какое-нибудь сравнение. Он был бы рад, если бы утки терпели в своем обществе его, несчастного урода, а не то, что лебеди…

Зима настала холодная, студеная. Утенку приходилось плавать, не переставая, чтобы не дать воде замерзнуть, но с каждым днем пространство, по которому он плавал, становилось меньше и меньше. Морозило так, что налет льда хрустел, и утенку приходилось изо всех сил работать лапами, чтобы не дать проруби затянуться совсем. Но под конец он устал, перестал двигаться и примерз ко льду.

Утром пришел мужик, увидал его, подошел, разбил своими деревянными башмаками лед и отнес утенка жене. Там утенок пришел в себя. Дети хотели с ним поиграть, но утенок подумал, что они сделают ему больно, и в испуге прыгнул прямо в чашку с молоком, так что брызги разлетелись по всей комнате. Хозяйка всплеснула руками, а утенок выскочил и с перепугу попал в горшок с маслом, а оттуда свалился в бочку с мукой и опять вылетел. На кого он был похож!.. Мать кричала и гонялась за ним с кочергой, дети ловили утенка, попадали друг на друга, кричали и смеялись. На счастье, дверь была открыта, и, юркнув в нее, утенок выскочил на свежевыпавший снег и упал на него от усталости. .

Рассказывать о страданиях, которые ему пришлось вытерпеть за всю длинную, жестокую зиму, было бы слишком печально.

Он лежал в камышах на болоте, когда опять проглянуло теплое солнце. Жаворонки пели, настала чудная весна.

И вдруг утенок почувствовал, что он может шевелить крыльями, их взмах был сильнее, чем прежде, и легко, и свободно они подняли его от земли, и прежде чем он успел опомниться и понять, что с ним происходит, он уже находился в большом саду, где благоухала сирень и протягивала свои длинные ветки над озером. О, как здесь было хорошо, как весенне-свежо! И от берега из чащи выплыли три дивных белых лебедя, они шуршали перьями и легко неслись по воде. Утенка, который уже знал чудных птиц, охватила странная тоска.

— Я полечу к ним, к этим царственным птицам. И они меня убьют за то, что я, безобразный урод, осмеливаюсь приблизиться к ним. Но всё равно. Лучше принять от них смерть, чем щипки от уток и толчки от кур и от скотницы, лучше смерть, чем терпеть зимой голод и холод.

И, взмахнув крыльями, он опустился на воду и поплыл навстречу прекрасным лебедям. Они заметили его и кинулись к нему, широко распустив шуршащие перья.

— Убейте меня! — сказала несчастная птица и склонила голову к поверхности воды, ожидая смертельного удара. Но что увидела она в зеркальной глубине вод? Свое отражение, — не черно-серого неуклюжего, уродливого птенца, но белого дивно-красивого лебедя.

Можно родиться в утятнике лишь бы из лебединого яйца.

Он не проклинал все перенесенные горести и страдания. Только теперь понимал он всю полноту ожидающего его счастья.

И большие лебеди окружили его и гладили его своими клювами.

В сад пришли дети, они стали кидать в воду кусочки хлеба и зерна, и самый маленький закричал: — ‘Новый лебедь приплыл!’ И другие дети страшно обрадовались: — ‘Да, да! Новый приплыл! — и они били в ладоши и прыгали, побежали к отцу и матери и стали бросать в воду хлеб и пирожное и восхищались: — Новый лучше всех! Такой молодой и такой красивый!’

И старые лебеди склонились перед ним.

Застыдившись, он спрятал голову под крыло, он не знал, что ему делать: он был слишком счастлив и ничуть не гордился. Он подумал о том, как его преследовали, как над ним издевались, а теперь все кругом любовались его несравненной красотой. Далее сирень наклонила к нему свои ветки, и солнце светило так ласково и кротко. Тогда зашумели его перья, гибкая шея поднялась, и из сердца его вырвался крик ликующей радости: — ‘О таком счастье я и не грезил, когда был безобразным утенком!’.

Ганс Христиан Андерсен

Безобразный утенок

Читайте также: