Беседа на сырной неделе против невоздержания, Филарет, Год: 1827

Время на прочтение: 7 минут(ы)

Беседа на сырной неделе против невоздержания[1]

1827 год

Внемлите же себе, да не когда отягчают
сердца ваша объядением и пиянством и
печальми житейскими, и найдет на вы
внезапу день той. (Лук. XXI. 34).

Приближающееся время Поста призывает нас к воздержанию: и святая Церковь сии приготовительные к оному дни расположила как степени, дабы по-малу отъемля тучность пищи, и увеличивая труд молитвенный, возвести нас к совершенству поста и к протяженным подвигам покаяния и молитвы. Но в сие преддверие святаго Поста, которое мы проходим, безразсудный обычай как много вносит противнаго воздержанию и трезвости телесной и духовной! Мне кажется, сие должно возбуждать в нас жалость и ревность, подобную ревности Дома Божия, по которой Господь наш бичем из вервий изгнал из преддверия храма[2] продающих и покупающих, превращающих его в дом купли и вертеп разбойников. О, если бы Он помог и нам малым бичем, сплетенным из словес истины и целомудрия, если не совсем изгнать, то хотя несколько укротить невоздержание, особенно неистовствующее при входе во святилище Поста, и кроме сего нередко угнетающее тела, опустошающее души, истощающее стяжание, расхищающее добродетели, поглощающее способности!
‘Внемлите себе’, глаголет Господь, ‘да не когда отягчают сердца ваша объядением и пиянством’. Не излишним ли теперь покажется некоторым сие предостережение, и не обидным ли предполагаемое оным подозрение в таких грубых пороках? — Не желаем никого подозревать, ни обижать, но напоминаем[3] вам, люди, по собственному мнению, довольно умеренные и трезвые, что сказанное предостережение первоначально дал Господь избранным ученикам Своим. Наставление, которое Петру, Иакову, Иоанну, Андрею, не обидно было слышать, не может быть для кого-нибудь из нас ни оскорбительным, ни излишним.
То ли одно есть объядение, когда тело не вмещает пищи? То ли одно пиянство, когда ум потоплен в вине, и отягченной головы не может носить тело? Если, в чем не трудно удостовериться, настоящее назначение пищи и пития есть поддержание и возобновление телеснаго состава, который неприметным образом непрестанно снедает[4] тление, а вкус пище и приятность питию даны, как средства для сей цели: то каждый кусок пищи, сверх утоления глада, снедаемый для вкуса, есть доля объядения: каждый глоток пития, после угашения жажды и после ободрения сил, употребляемый для приятности, принадлежит к чаше пиянства.
Что же суть наши столы, на которых трудно перечесть различные роды пищи, трудно угадать их состав, трудно упомнить названия различных родов пития? Не хитросплетенныя ли сети, которыя мы разставляем друг другу, чтобы уловить в объядение, хотя иногда тонкое, и в пиянство, хотя повидимому трезвое? И не приметишь, как перейдешь от ядения к объядению, как простое употребление пития превратится в пиянство. Надобно прилежно смотреть за собою. ‘Внемлите себе’.
Сколько различных искусств, веществ орудий употребляет разумный человек для того, чтобы наполнить малое и несмысленное чрево! Как унижается разум, когда истощается в изобретениях, чтобы дань, ежедневно требуемая чревом, как неумолимым владыкою, была ему приносима, как можно в большем изяществе, и была им приемлема, как можно, в большем количестве! И как ругается над сим раболепствующим разумом чрево, концем всех его забот о изяществе полагая нечистоту и смрад!
Восклонись, несчастный поклонник чрева, и если ты не можешь вдруг выше себя вознести твоих очей, стань прямо перед зеркалом и посмотри, не написан ли на самом тебе закон против раболепства чреву? — Не видишь ли, что выше чрева твоего есть грудь, в которой живет сердце, желающее добра, чувствующее любовь, что над нею еще возвышается глава, в которой царствует ум, созерцающий истину, разум мыслящий о вероятностях, что под тою и другою, как бы под небом и землею ад, низвержено темное чрево не умеющее ни мыслить, ни желать? Много ли нужно проницания, чтобы приметить, что оно не владычествовать должно над высшими областями, но быть в служении, в презрении? Если, напротив, ты стараешься более и более угождать чреву в том, чего оно слепо требует, для него желаешь, для него вымышляешь: то берегись, чтобы оно не сделалось у тебя сильнее и выше головы, и своею безобразною тяжестию не стало стеснять и подавлять благороднейших действий ума и сердца. ‘Внемлите себе, да не когда отягчают сердца ваша объядением и пиянством’.
Под именем ‘сердца’ Господь разумеет вообще ‘внутренность’ человека, что можно видеть из Его собственнаго другаго изречения, в котором Он сии слова соединяет, изъясняя одно другим: ‘извнутрь бо’, глаголет, ‘от сердца человека помышления злая исходят’ (Мк.7:21). Итак под именем сердца, как внутренности вообще, в изречении Господнем разуметь должно духовныя силы человека с их действиями и совершенствами, в особенности разум[5], силу хотеть, и способность познавать. Смотрите, на что наконец может обрушиться подавляющая тяжесть пресыщеннаго чрева. ‘Внемлите себе, да не когда отягчают сердца ваша’.
Мы не примечаем, — скажут, может быть, — чтобы люди менее других воздержные в пище и питии, менее потому пользовались способностию разума и силою воли. Не спорю, что некоторые из них[6] даже лучше других пользуются способностию разума, чтобы понимать и изобретать тонкости удовольствий[7] для чувств и воображения, и сильнее других влекутся к оным желаниями. Дух таких людей носится, как пар над теплыми яствами, или немного выше. Но когда надобно вознести мысль и сердце горе, выше сих видимых небес, которыя хотя и тонки, но суть телесны, и потому еще ниже области, свойственной духу чистому, когда надобно устремить желание к Богу: тогда оказывается, что пресыщением отягченное чрево, как гиря висит под крилами духа, и тянет его к земле, так что, при всех усилиях, он более бьется о землю, нежели возлетает к небу. Животныя многопищныя и тучныя не могут бегать[8] так скоро, как малопищный елень: подобно сему чревоугодник не может быть так деятелен и благопоспешен в подвигах, как воздержный.
Вы знаете, что человек пал: но как? Не отягченное ли запрещенным плодом чрево низринуло его из блаженнаго рая на несчастную землю? Отягчай оное более, и оно низвлечет тебя с земли в глубину ада. Подлинно, что ниспровергнуло Содому столь ужасным образом? — ‘Гордость, — ответствует Пророк, — в сытости хлеба, и в изобилии вина, и сластолюбствоваша та, и дщери ея, сие бяше ей, и дщерем ея’ (Иез. XVI. 49).
Подобным, но еще более ужасным, бедствием угрожает Господь чревоугодникам[9]. ‘Найдет, — говорит, — на вы внезапу день той’. Какой день? — День, котораго только малый образ, только предвещание показано было в грозный день Содомы, — день который угрожает не одному, или нескольким роскошным и сладострастным городам, но целой вселенной, который заставит ‘издыхать человеков от страха и чаяния грядущих на вселенную’ (Лк.21:26), в который ‘приидет Господь во тьмах святых Ангел Своих, сотворити суд о всех, и изобличити всех нечестивых о всех делех нечестия их, имиже нечествоваша’ (Иуд. I. 14—15). Господь неоднократно внушает нам, что сей страшный день особенно нечаянно постигнет тех, которые, преданы невоздержанию, роскоши, попечениям о выгодностях и приятностях жизни. ‘Якоже бо, — говорит, — беху во дни прежде потопа, ядуще и пиюще, женящеся и посягающе, до негоже дне вниде Ное в ковчег, и не уведеша, дСндеже прииде вода и взят вся: тако будет и пришествие Сына человеческаго’ (Матф. XXIV. 38—39). И еще говорит: ‘якоже бысть во дни Лотовы: ядяху, пияху, куповаху, продаяху, саждаху, здаху: в оньже день изыде Лот от Содомлян, одожди камык горящь и огнь с небесе, и погуби вся. По томуже будет и в день, в оньже Сын человеческий явится’ (Лук. XVII. 28—30).
Поистине, людям, которых гортань отверзается не для того, чтобы воспевать славу Божию, или изрекать пред Богом желания сердца, но для того, чтобы, подобно гробу, поглощать и обращать в тление все, что лучшаго живет и растет на земле, которые проводят половину жизни в труде обременять свое чрево, а другую в труде влачить[10] сие бремя, у которых вино волнует кровь и отуманивает голову: — где им помышлять о делах небесных, прозирать в сокровенныя судьбы Божии, вникать в словеса Пророческия, примечать знамения времен, стоять на страже[11] в ожидании грядущаго царствия Божия, которое совсем не по них, поелику оно ‘не есть брашно и питие’ (Рим.14:17)?
Но вот что еще особенно[12] страшно: сия преобладающая роскошь, сие не помнящее Бога и себя невоздержание, не только могут быть внезапно постигнуты судом и поражены правосудием Божиим, но и составляют, по словам Господним, одно из предваряющих обстоятельств, и как-бы преддверие сего страшнаго суда. ‘Отягчают сердца ваша объядением и пиянством, и найдет на вы внезапу день той’. Что же должны мы подумать, когда видим, что и богатый и бедный, дома и в корчемнице, рано и поздно, наперерыв работают чреву, что чрево поглощает обширныя стяжания и наследия, что люди, которые с трудом приобретают насущный хлеб, необильные плоды своего труда и пота истощают на излишества и невоздержание, грубое или утонченное, на прихоти не требуемыя и не знаемыя природою, что провозглашение праздника, даже предварение о посте, сии, по намерению Церкви, орудия к возвышению благоговения, превращаются в орудия к усилению роскоши, подобно священным сосудам, употребленным для украшения Вавилонскаго пиршества? — О как опасно, да не ‘найдет на ны внезапу день той’[13].
Попечемся, братия, как бы нам ясти и пити во славу Божию, а не во вред себе и в оскорбление Подателю благ, Богу. Уступите гладу и жажде: но не вооружайтесь против воздержания и поста. Пусть хлеб насущный укрепляет сердце человека, пусть вино в меру возвеселит сердце печальнаго, или ободрит немощнаго, ‘ядите’, — скажем, если угодно, и сие с Неемиею и Ездрою, — ядите ‘тучная и пийте сладкая’, но — в знамение того, ‘яко свят есть день Господеви нашему’ (Неем. VIII. 10), а не безвременно и без меры, по образу тех, ‘имже бог — чрево’ (Флп.3:19). Во всякое же время внемлите слову Господню и ‘внемлите себе, да не когда отягчают сердца ваша объядением и пиянством, и найдет на вы внезапу день’ суда, но да будут сердца наши светильниками мудрых дев, полными елея благодати, горящими любовию, светлыми верою, да будем готовы сретить Судию, яко жениха, и праздновать с Ним в небесном чертоге Его во веки! Аминь.

——

[1] По Евреин. сборн.: Слово в день Алексия Митрополита, на сырной неделе в Субботу, говоренное в кафедральном Чудове Монастыре, Февраля 12 дня 1827 года.
[2] По Евреин. сборн.: И приближающееся время поста призывает нас к воздержанию: и сей, в безмолвии назидательный, Учитель и пример как всякой другой добродетели, так и воздержания, не для того созвал нас на праздник свой, чтобы есть тук, пить вино, наполнять плоть, но чтобы некорчемственным словом и трезвенною молитвою пиршествовать, и чрез то исполняться духом: и сие преддверие святаго поста, которое мы проходим, и в которое безумный обычай вносит столь много противнаго воздержанию и трезвости телесной и духовной, должно, мне кажется, возбуждать в нас жалость и ревность, подобную ревности Дома Божия. О если бы Тот, Который бичем от вервий изгнал из преддверия храма…
[3] По Евреин. сборн.: Но нужно ли повторять сие? скажут, вероятно, многие из слышащих, предостережение сие для иных правда не излишне, а нас можно бы не обижать подозрением в таких грубых пороках. — И не хотим никого подозревать, ни обижать: однакож напоминаем…
[4] По Евреин. сборн.: гложет и сосет…
[5] По Евреин. сборн.: волю и разум…
[6] По Евреин. сборн.: Да! Они нередко…
[7] По Евреин. сборн.: наслаждений…
[8] По Евреин. сборн.: Ненасытная свинья не может бежать…
[9] По Евреин. сборн.: нынешним чревоугодникам…
[10] По Евреин. сборн.: таскать…
[11] По Евреин. сборн.: стоять, так сказать, на страже…
[12] По Евреин. сборн.: наиболее…
[13] По Евреин. сборн.: составляют по словам Господним один из признаков близости сего страшнаго суда. Посему, когда вижу, что и богатый на пиршестве и бедный в корчемнице наперерыв работают чреву, что люди, которые обширныя стяжания и наследие предков положили в чрево, еще простирают долгие столы, и наполняют их яствами приправленными голодом и жаждою заимодавцев, что люди, которые собственным трудом и потом должны приобретать хлеб свой, благословенные плоды своего труда и пота истощают на пиянство безчувственное, на прихоти совсем несообразныя с требованиями природы, на изобретения иноземной роскоши, что мысль о празднике, даже о посте, сии, по намерению Церкви, орудия благоговения, превращаются в орудия к усилению роскоши, подобно священным сосудам, употребленным на пиршестве Валтасара: смотря на все сие, принуждаюсь повсюду, как на пиршестве Валтасаровом, осматриваться с опасением, не является ли уже рука, пишущая суд разрушения.
Прочитали? Поделиться с друзьями:
Электронная библиотека